РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК УРАЛЬСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ

ЧЕЛЯБИНСКИЙ НАУЧНЫЙ ЦЕНТР

Академия гуманитарных наук

ISSN 1999-5407

ЧЕЛЯБИНСКИМГУМАНИТАРИЙ

4 (29)/2014

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК УРАЛЬСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ

ЧЕЛЯБИНСКИЙ НАУЧНЫЙ ЦЕНТР

АКАДЕМИЯ ГУМАНИТАРНЫХ НАУК

Челябинскийгуманитарий

НАУЧНЫЙЖУРНАЛ

Основан в 2006 году № 4 (29) / 2014

5

СОДЕРЖАНИЕ

ЭКОНОМИЧЕСКИЕ НАУКИДаванков А. Ю., Седов В. В., Ежова Н. О Триада хозяйственных систем:

от кризиса к устойчивому развитию региона...........................................5

ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИШлык Е. В. Украинские народные сказки................................................................... 13

ПЕДАГОГИЧЕСКИЕ НАУКИГамова С. В. Имидж дошкольного образовательного учреждения

и его составляющие........................ 18Дильдина Н. А. Качество образования в контексте Федерального

государственного образовательного стандартадошкольного образования.........................................................................25

Дружинина Л. А., Богданова А. П. Тьюторское сопровождениев период адаптации к детскому саду дошкольниковс тяжелыми нарушениями зрения посредством лекотеки.....................34

Молчанов С. Г. Новая «воспитательная компонента» в дошкольнойобразовательной организации..................................................................38

Резникова Е. А., Меренкова В. В. Индивидуальное сопровождениепедагогом-тьютором ребенка с ограниченными возможностями здоровья в условиях интегрированногообщеобразовательного учреждения........................................................ 43

Резникова Е. А., Новоселова Н. В. Сопровождение семьи, воспитывающей ребенка с ограниченными возможностями здоровьяв условиях инклюзивной школы..............................................................50

Рябина К. Е. Использование информационно-компьютерных технологий в повышении профессионально-личностного потенциаларуководителя дошкольного образовательного учреждения.................55

Садовникова Т С. Формирование позитивных социальных компетенций у детей старшего дошкольного возрастав рамках выполнения ФГОС Д О ..............................................................63

Садыкова Т. Н. Проблема повышения мотивации воспитателейк педагогической деятельности в целях улучшения работы дошкольного образовательного учрежденияв условиях новых ФГОС........................................................................... 69

ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ И АРХЕОЛОГИЯ Базанов М. А. Взглядом историка: главный герой романа А. Б. Мариенгофа

«Циники» как представитель профессионального сообществасвоего времени............................................................................................77

Скворцов А. М., Кондрашук Р. А. Античное наследие в политической и колониальной практике Британской империи:У. Митфорд как идеолог «нового империализма».................................. 86

И С Т О Р И Ч ЕС К И Е НАУКИ 77

ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ И АРХЕОЛОГИЯ

ВЗГЛЯДОМ ИСТОРИКА: ГЛАВНЫЙ ГЕРОЙ РОМАНА А.Б. МАРИЕНГОФА «ЦИНИКИ» КАК ПРЕДСТАВИТЕЛЬ ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО СООБЩЕСТВА

СВОЕГО ВРЕМЕНИ

М. А. БазановЧелябинский базовый медицинский колледж

Владимир Васильевич, центральных персонаж романа А. Б. Мариенгофа «Циники», мо­жет считаться одним из самых ярких воплощений историка в советской художествен­ной литературе. В целом описанные в романе детали его быта и стратегии выживания в социальной среде, научные интересы и методологические предпочтения соответству­ют тем, что были свойственны представителям дореволюционного поколения историков в первые послереволюционные годы. Однако в отличие от них он негативно оценивает российское прошлое, ощущает отчуждение от самого хода исторического процесса, пы­тается выйти за его рамки (по крайней мере, мысленно). Последнее делает его фигурой, актуальной и привлекательной для всех последующих поколений читателей.

Ключевые слова: Анатолий Борисович Мариенгоф, роман, «Циники», Владимир Ва­сильевич, главный герой, образ историка, дореволюционной поколение историков, «вну­тренняя эмиграция», представления о ходе исторического процесса.

Взаимодействие литературы и исторической науки уже неоднократно становилось предметом внимания исследователей, но такой его аспект, как образ историка в художе­ственных произведениях лишь сравнительно недавно начал активно изучаться историогра­фами1. Актуальность такового направления исследований не вызывает сомнения. Большая часть обывателей лишена возможности непосредственного общения с представителями исторической науки, в потому их облик формируется в сознании образованной, читающей публики во многом под влиянием литературных произведений. С другой стороны, в от­личие от основной массы своих читателей литераторы, в силу своего социального статуса, чаще встречаются с учеными-гуманитариями, в том числе и историками. Нередко реально существовавшие ученые-историки становились прототипами литературных персонажей2. Поэтому художественные произведения одновременно могут служить и свидетельством саморепрезентации исторического сообщества в среде деятелей культуры. Кроме того, русская литература знает и немало случаев «симбиоза», совпадения в одном и том же лице ученого-историка и писателя. Перечислим лишь некоторые, наиболее известные приме­ры: Н. М. Карамзин, Н. И. Костомаров, Н. А. Полевой, В. Д. Берестов, К. Булычев (И. В. Можейко), В. М. Рыбаков, историческое образование получили Э. М. Радзинский и А. А. Амальрик (последний, впрочем, был отчислен со второго курса). Способствовала тому и длительно существовавшая в России традиция историко-филологического образования.

Анатолий Борисович Мариенгоф (1897-1962) не только не был историком по про­фессии, но даже не имел высшего образования. Практически сразу после поступления на юридический факультет он уходит в действующую армию, откуда фактически де­зертирует в 1917 г. и более попыток получения высшего образования не возобновлял. Несмотря на это он смог в своей прозе воплотить, пожалуй, самый яркий образец лите­ратурного героя - историка.

Роман «Циники» сыграл зловещую роль в литературной карьере А. Б. Мариенгофа. Весьма успешный до этого момента после скандала, связанного с публикацией романа

78 Ч Е Л ЯБ ИНС КИ Й Г УМАНИТ АР ИЙ 2014 № 4 (29)

был вынужден сначала надолго замолчать, а затем зарабатывать себе на жизнь немного­численными пьесами и киносценариями, написанными «в духе времени». После смерти он превратился в своего рода забытого классика, чье творческое наследие лишь сравни­тельно недавно вновь попала в поле изучения литературоведов3.

Именно «Циники» будут находиться в фокусе нашего внимания. Изначально роман предполагалось издать как за рубежом, так и в СССР, причем писатель получил офици­альное разрешение на его публикацию в Германии. В 1928 г. «Циников» в Берлине опу­бликовало издательство «Петрополис», в 1929 г. вышел в свет его перевод на немецкий язык. Роман был положительно встречен эмигрантской интеллигенцией, увидевшей в нем критику советских порядков. Об антисоветской направленности романа столь же внезапно заявили и отечественные критики. А. Б. Мариенгоф пытался объяснить, что политическая позиция автора совершенно не совпадает со взглядами главного героя, от лица которого ведется повествование. Стихи А. Б. Мариенгоф, содержащие в себе страстную пропаганду «красного террора», позволяют предположить, что эти утверж­дения не были простой попыткой оправдать себя перед лицом властью и литературного начальства. Однако сам текст романа давал почву для множества его трактовок и ин­терпретаций, поэтому убедить окружающих ему не удалось. В СССР роман был издан лишь в 1988 г., после чего достаточно быстро набрал популярность (так, по его мотивам в 1991 г. режиссером Д. Д. Месхиевым был снят фильм, неоднократно он находил свое воплощение и в театральных постановках). Характерно, однако, что в нем по-прежнему видят именно критику и неприятие советской действительности, с той лишь разницей, что ранее это отторгало от произведения, ныне же наоборот, привлекает4.

Текст романа представляет собой псевдодокументальную хронику, составленную от имени главного героя - историка Владимира Васильевича. Повествование фрагментарно, рассказ о жизни и бытовых коллизиях центральных персонажей разрывается выписками из официальных документов и газетных сообщений. В свою очередь все эти обрывки в соответствии с хронологическим принципом (равно как и исходя из логики повествова­ния) группируются в четыре главы: «1918», «1919», «1922» и «1924»5. Литературовед Т. Хутгунен в такой манере повествования видел явное влияние на прозу А. Б. Мариен­гофа кинематографа с его техникой монтажа6. Скорее всего, так оно и есть, но вполне возможна и еще одна аналогия, а именно - летописные тексты. Для летописи так же характерна дискретность, часто - резкие переходы от одной темы к другой, смешение описания крупных событий и личных наблюдений автора, наконец, погодный принцип расположения материала.

Изучение образа главного героя, полагаем, следует начать с формальных характери­стик, связанных с его социальным происхождением. Это достаточно трудная задача, так как рассказчик о себе почти ничего не сообщает и редкие упоминания о его прошлом раз­бросаны по всему тексту произведения. А. Б. Мариенгоф не счел нужным даже наделить его фамилией, называя исключительно по имени и отчеству. Указано, что он родом из Пензы, где окончил гимназию [С. 50,1919:6; С. 76,1919:34]. Отсутствуют сведения о его родителях, лишь несколько раз упоминается его бабка Пульхерия, единственными харак­теристиками которой выступают брезгливость и чистоплотность, а так же принадлеж­ность к старообрядческой семье [С. 51, 1919:8; С. 142,1924:27]. Иные сведения о семье, сословной принадлежности Владимира (равно как и его самого) в романе отсутствуют.

Владимир упомянул, что родился в 1890 г. [С. 141, 1924:27]. Следовательно, на мо­мент начала повествования ему 27/28 полных лет, на момент завершения - 33/34 года. До революции он - приват-доцент одного из московских учебных заведений, однако в 1918 г. Владимир Васильевич уже остался без работы. Вернуться к преподаванию он смог только в 1919 г. благодаря заступничеству своего высокопоставленного брата [С. 64, 1919:20]. При этом единственным обозначенным в романе источником дохода для

79И С ТО Р И Ч ЕС К И Е НАУКИ

ученого в 1918 г. является продажа книг из яичной библиотеки [С. 13, 1918:10; С. 79, 1919:11]. В 1919 г. он, говоря об остатках своей библиотеки, поочередно перечисляет среди них «свитки XV века», «рукописи XVI века» и «фолианты XVII века» [С. 79-80, 1919:11]. Наличие в личном распоряжении Владимира подобных ценных источников по­зволяет сделать вывод о том, что историк до революции явно не бедствовал и, вероятно, происходил из обеспеченной семьи. Только за счет их продажи, по признанию самого героя, он смог обеспечить себя, свою жену (которая, впрочем, так же распродавала в это время свои семейные драгоценности) и служанку в течение десяти месяцев.

Перечисление имевшихся «на руках» у главного героя источников позволяет сделать вывод и о сфере его научных интересов - средневековая история России. В тексте можно найти и иные подтверждения тому. Главный герой постоянно обращается к историче­ским аналогиям и свидетельствам источников, большинство из которых имеет отноше­ние к XV-XVI вв. Среди упоминаемых (или просто цитируемых без указания источника) авторов: Ибн-Фадлан (X в.), Сигизмунд Герберпггейн, Джером Горсей, Андрей Курб­ский (XVI в.), Жак Маржерет (XVII в.). Приводимые отрывки из летописи, как правило, описывают события XV-XVI вв. Впрочем, есть в романе и несколько обращений ко вре­мени Петра I, часто возникают античные поэты (Назон, Овидий, Петроний). Косвенным подтверждением сделанного нами вывода может служить тот факт, что первая же про­читанная Владимиром в университете лекция (после возвращения к преподаванию) была посвящена каменному веку, что выдает в нем специалиста именно по древней истории [С. 78,1919:37].

Самому крупному (на настоящий момент) знатоку творчества А. Б. Мариенгофа Т. Хутгунену Владимир представляется ученым, воспринимающим историю в качестве набора разрозненных фактов, несвязных друг с другом фрагментов и событий7. По- видимому, его к этому выводу подтолкнула структура повествования. Однако содержа­ние романа напрямую противоречит этому утверждению. Владимир, напротив, очень остро ощущает «связь времен», при каждом удобном случае обращаясь к историческим аналогиям. Так, узнав, что его брат готовиться возглавить командование одним из фрон­тов, а поэтому спешно проходит курс обучения военному искусству (среди его препода­вателей в романе значится и А. А. Брусилов), Владимир советует ему почитать записки С. Герберштейна, в которых тот выводит типичную (с точки зрения главного героя) для русского войска стратегию ведения боя - стремление подавить противника численным превосходством. Таковой, по его словам, придерживались все русские полководцы - от Дмитрия Донского и Андрея Курбского до «пеггровеликских выскочек и екатерининских “орлов”» [С. 30,1918:30].

Однако, что характерно, Владимира в истории менее всего интересуют крупные и значимые события, его интерес обращен к повседневной жизни, быту и нравам пред­ков. При этом характерно, что внимание его, как правило, концентрируется на весьма грязных и отталкивающих (с точки зрения этических и эстетических воззрений, свой­ственных интеллигенции) проявлениях человеческого поведения. Заметно частое обра­щение к скатологическим (связанным с дефекацией) мотивам. Так, рассуждая о своих соотечественниках, Владимир цитирует наблюдения арабского писателя X в. Ибн-Руста о том, что народ руссов столь коварен, что даже испражняться его представители ходят в сопровождении вооруженных товарищей, так как бояться неожиданного нападения [С. 44-45, 1918:47]. Упоминая о династии Рюриковичей, он не может удержаться и не за­метить ехидно: «...могу доложить, что после испражнений даже листиком зеленым не пользовались» [С. 111,1934:36]. Россия и ее история для Владимира предмет ненависти, о чем он сам открыто говорит [С. 54,191:12].

Революции он отказывает в значимости для хода исторического процесса. События октября 1917 года представляются ему не более, чем большим сумасшествием. Так, в са­

80 Ч ЕЛ ЯБ И НС К И Й Г УМАНИТ АР ИЙ 2014 № 4 (29)

мом начале романа он говорит своей будущей жене: «...после нашего социалистическо­го переворота я пришел к выводу, что русский народ не окончательно лишен юмора» [С. 7, 1918:1]. В другом месте на ее заявления о том, что она «резко и остро» ощущает «аромат революции», Владимир ответил: «Я тоже, Ольга, чувствую ее аромат. И знаете, как раз с того дня, когда в нашем доме испортилась канализация» [С. 28,1918:28]. В другом месте на один из упреков жены он отвечает: «Имею основание предполагать, что, когда раз­бушевавшаяся речонка войдет в свои илистые бережочки, весь этот “социальный” “бур- ничевско-коробинский” патриотизм обернется в разлюбезную гордость жителей уездного лесковского городка» [С. 64,1919:21], восхищавшимися самоуправством своего влиятель­ного и властолюбивого купца. Большевики не смогли породить новой культуры, они сами «поражены» нравами и поведенческими стереотипами старой России.

Владимир, как это может показаться, не ищет в истории утешения - для него она является продолжением его каждодневного кошмара. Время для него словно бы оста­новилось. Воедино исторические эпохи в его сознании связываются устойчивыми стра­тегиями поведения его сограждан - трусостью, подлостью, лицемерием, вероломством, рабской покорностью по отношению к власти и готовностью власти к любому виду на­силия ради достижения поставленных целей.

Отметим, что помимо главного героя в романе фигурируют еще два историка. Первый из них - Сергей Васильевич, археолог, брат Владимира. В отличие от основного персона­жа, он с самого начала революции сотрудничал с большевиками и в 1918 г. занимает круп­ный пост в советском правительстве. В 1919 г. его назначают командующим фронтом, од­нако почти сразу же он получает на войне тяжелую контузию и фактически несколько лет находиться на излечении. В дальнейшем его за неозвученные в тексте огрехи исключают из партии, а в 1924 г. он получает назначение в берлинское отделение советского торгового представительства [С. 14-17,1918:11; С. 29-32,1918:30; С. 63-64,1919:20; С. 85,1919:51; С. 126,1924:4; С. 138,1924:22], Сергей полностью утратил свою профессиональную иден­тичность и из ученого превратился в государственного служащего.

Второй персонаж появляется лишь в одном из эпизодов романа, характеристики его чрезвычайно расплывчаты. Рассказчик даже лишает его полноценного имени, называя просто - Пашка. Он успешный ученый, профессор, чьи работы активно печатают за гра­ницей. Самым главным в описании этого персонажа стали «короткие толстые - подков­ками ноги», которые «крепко... стоят на земле». Владимир смотрит на них «с завистью» [С. 128, 1924:5]. Это образ еще одного конформиста, по всей видимости, не разделяю­щего революционные идеи (Пашка - Владимиру: «.. .все своими вещами называете» [С. 128,1924:5]), но в то же время встроившегося в новые советские реалии и продолживше­го успешную научную деятельность.

Итак, попробуем подвести итоги. Возможно ли говорить о Владимире Васильевиче как типичной для первого послереволюционного десятилетия фигуре? Полагаем, в це­лом - да. По своему возрасту он принадлежит к поколению «старой профессуры», чье профессиональное становление завершилось до событий 1917 г. В целом для них харак­терно состояние эмоционального отстранения от происходящих в стране событий вку­пе с неприятием большевистской идеологии, стремление сохранить вокруг себя «зону» старых привычек и быта. Благодаря главе «красной профессуры» М. Н. Покровскому за подобной линией поведения закрепился термин «внутренняя эмиграция»8. Его научные взгляды так же находят определенные параллели среди историков его поколения. Так, их как исследователей отличало большое внимание к социально-экономической проблема­тике, зарождающийся интерес к повседневной жизни общества, мироощущению людей иной эпохи. Пожалуй, возможно провести следующую, представляющуюся интересной, параллель. Одной из самых «популярных» тем диссертационных исследований старших коллег Владимира (реально существовавших историков, а не литературных персонажей)

И СТ О РИ Ч ЕС К И Е НАУКИ 81

из числа учеников В. О. Ключевского было взаимодействие власти и общества в период весьма болезненных преобразований Петра I. Одним из наиболее часто делавшихся вы­водов стало признание того, что социально-экономическое развитие России отставало от политического, а реформы, будучи скороспелыми и непродуманными, не смогли карди­нально преломить сложившиеся в обществе традиции9. Сходные оценки прозвучали и у Владимира - но в адрес преобразований большевиков. После революции в среде исто­риков нарастал и скепсис по отношению к вульгарному линейному восприятию истори­ческого процесса, переосмысливается понятие прогресса, определенную популярность набирают идеи о цикличности истории. Специалисты по древней истории (особенно антиковеды) весьма часто и расковано обращались в своих книгах историческим анало­гиям, зачастую некритически используя в них современную им политическую лексику10. Стоит обратить внимание и на такую деталь быта Владимира: он смог вернуться к препо­даванию лишь после вмешательства своего брата Сергея, в свою очередь обратившегося с просьбой о трудоустройстве родственника ни много ни мало как к самому наркому А. В. Луначарскому. Это тоже не случайно: после революции изучение древней истории оказалось на глубоких задворках историографического процесса11, отсюда и слабая вос­требованность подобных ему специалистов.

Итак, остается лишь восхититься тому, с каким мастерством А. Б. Мариенгоф смог столь ярко «залезть в шкуру» историка, показать не просто детали его быта, но и «мыс­ленную подноготную». Однако писателем в романе оставлено одно небольшое противо­речие, которое, как представляется, выводит Владимира за рамки некоего усредненного образа типичного представителя его профессии.

Одной их особенностей состояния «внутренней эмиграции», которую отмечала на себе большая часть ученых, была интенсификация научной деятельности, стремление «уйти в прошлое» от кошмарной современности. Как следствие многие из них начинали идеализировать объект своего изучения, искать в нем, чего так не хватало в окружающей действительности (впрочем, отметим, что главным образом таковое преклонение перед историей было характерно для тех, кто покинул Россию, ушел от большевизма не мыс­ленно, но физически). Однако Владимир Васильевич, несмотря на обилие в романе цитат и выдержек из документов, ни разу не предстает перед читателем за поиском историче­ских свидетельств или работающим над очередным научным трудом. На имеющего на­учное признание и авторитет коллегу («Пашку») он смотрит с нескрываемой завистью. Можно было бы списать это на то, что читателям, скорее всего, было бы просто скучно наблюдать за научной деятельностью героя. Однако для чего-то А. Б. Мариенгоф выво­дит сюжет с преподавательской деятельностью этого персонажа, в одном из отрывков читатели даже имеют возможность «увидеть» Владимира на лекции [С. 78,1919:37].

Эта неувязка, полагаем, может разрешиться, если обратить внимание на эмоциональ­ное отношение Владимира к российской истории. Как ни парадоксально, в своих оценоч­ных суждениях он много ближе к «красной профессуре», чем к представителям своего поколения - на для него является сборищем грязи и унижения, порождением темного и бесправного народа. История в его восприятии превращается в продолжение современ­ности. Видимо, именно поэтому в его лекции студенты видят скрытую, «эзоповскую» критику настоящего (хотя изначально она им туда не закладывалась).

Владимир объект своего изучения ненавидит. Его уход во «внутреннюю эмиграцию» становится не просто протестом против политик советской власти, но своего рода ме­тафизическим бунтом, отрицанием самих основ социального бытия. Владимир желает вывести себя за рамки всего исторического процесса в целом, обрести бессмертие. Про­тивовесом социальной реальности для него становится любовь к женщине, его жене, Ольге Константиновне (в романе, кстати, выступающей антитезой главного героя, кон­формистской, активно ищущей «нерв времени»). Так, своему брату Сергею он заявляет:

82 Ч ЕЛ ЯБ И НС К И Й ГУМАНИТ АР ИЙ 2014 № 4 (29)

«Эсеры, Муравьев, немцы, война, революция - это все чепуха... Предположим, что ваша социалистическая пролетарская революция кончается, а я любим... трагический конец... а я? ...я купаюсь в своем счастье, плаваю по брюхо, фыркаю в розовой водичке...» [С. 16, 1918:11]. Именно о ней он думает в финале романа, когда произносит: «А все-таки смерти не существует!... Я просто утверждаю, что мы с Ольгой будем из тысячелетия в тысячелетие кушать телячьи котлеты, ходить в баню, страдать запорами, читать Овидия и засыпать в театре. Если бы в одну из пылинок мгновения я поверил, что будет иначе, разве мог бы я как ни в чем не бывало жить дальше?» [С. 142-143, 1924:27]. Жизнь, од­нако, опровергает Владимира: жена Ольга (за счет связей которой он длительное время жить в сравнительно комфортных условиях) стреляется после того, как не смогла «впи­саться» в новые НЭПовские реалии. Бунт главного героя изначально был бесплоден, сам автор относился к нему с нескрываемой иронией. Ощущение причастности и одно­временно стремление к отчуждению от истории становится своего рода экзистенциалом, модусом его существования. Именно это и выделяет Владимира из общего ряда фигур историков в русской литературе, а сам роман «Циники» делая актуальным вне зависимо­сти от политической и идеологической ситуации в стране.

Примечания1 См., напр.: Беленький И. Л. Образ историка и тема исторического знания в русской ли­тературе XIX - XX вв. // История России XIX - XX вв.: новые источники понимания. М., 2001. С. 41 - 53; Беленкин Б. «Танька! Танечка! Таня!..»: заметки на полях поэмы Наума Коржавина и биографии Анны Михайловны Панкратовой // Право на имя. Биографисти- ка XX века. Седьмые чтения памяти Вениамина Иофе. 20-22 апреля 2009 г. СПб., 2010. С. 14-32; Кузнецов А.А. Художественная литература как историографический источник (на примере романа Н.И. Кочина «Нижегородский откос») // Мир историка: историогра­фический сборник. Омск, 2013. Вып. 8. С. 237 - 256; Сидорова Л. А. Академик А. М. Панкратова «сквозь магический кристалл» поэмы Наума Коржавина // Там же. С. 257- 269; Тихонов В.В. Образ профессионального историка в современной беллетристике [эл. ресурс] // http://www.mkonf.iriran.ru/papers.php?id=115 (дата последнего обращения- 17.03.2014); Щавелев А. С. Профессия историк в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» // Грани гуманитарного знания. Сборник статей к 60-летию профессора Сер­гея Павловича Щавелева. Курск, 2013. С. 460 - 465. Автор статьи также считает нужным оговорить, что он и сам принадлежит именно к числу историков, а не филологов, что от­разиться и на его анализе текста произведения, возможно, не лучшим образом.2 См.: Альтман М.С. Русские историки - прототипы литературных героев // История СССР. 1971. № 3. С. 139-147.3 Обзор исследований, посвященных А. Б. Мариенгофу, см.: Маквей Г. Пробил час Ма­риенгофа: обзор книг об Анатолии Борисовиче Мариенгофе (1897 - 1962) // Сура. 2010. № 5(99). С. 131-137.4 Хуттунен Т. Имажинист Мариенгоф. Денди. Монтаж. Циники. М., 2007. С. 101-110.5 Нами используется следующее издание: Мариенгоф А. Циники. Бритый человек: Рома­ны. Спб: Издательский дом «Азбука-классика», 2008.256 с. Далее все сноски на произве­дение будут приводиться непосредственно в тексте статьи. Для удобства вместе с цити­руемой страницей мы указаны название главы и номер отрывка, из которого взят текст.6 Хуттунен Т. Указ. соч. С. 150-164.7 Хуттунен Т. Указ. соч. С. 112.8 О быте и жизни историков дореволюционного поколения см.: Сидорова Л. А. Духовный мир историков «старой школы»: эмиграция внешняя й внутренняя. 1920-е гг. // История и историки. 2003. М., 2003. С. 168-191; Гришина Н.В. Историки «старой школы»: про­блемы вживания в советскую действительность // Историк в меняющемся пространстве

И С Т О Р И Ч ЕС К И Е НАУКИ 83

российской культуры: сб. статей. Челябинск, 2006. С. 51-58; Алеврас Н.Н., Гришина Н.В. Историк на перепутье: научное сообщество в «смуте» 1917 года // Диалог со време­нем: альманах интеллектуальной истории. 2008. Вып. 25. С. 87-108; Гришина Н.В. Исто­рическая наука в первое десятилетие Советской власти в самоощущениях отечественной гуманитаристики // Вестник ЧелГУ. 2013. № 30(321). История. Вып. 57. С. 109-113.9 Обстоятельный анализ содержания диссертационных работ учеников В.О. Ключевско­го см.: Эммонс Т. Ключевский и его ученики // Вопросы истории. 1990. № 10. С. 45-62; Корзун В. П. В. О. Ключевский и егоученики // Очерки истории отечественной исторической науки XX века. Омск, 2005. С. 40-59; Алеврас Н.Н. Русская историография XIX - начала XX века: лекции по истории исторической науки: в 2 ч. Челябинск, 2013. Ч. 2. С. 109-137.10 См., напр.:.: Кривошеев Ю.В., Дворниченко А.Ю. Изгнание науки, российская истори­ография в. 20-х - начале 30-х гг. // Отечественная история. 1994. № 3. С. 143-158; Пихоя Р. Г. Востребованная временем история. Отечественная историческая наука в 20-30-е годы XX века // Новая и новейшая история. 2004. № 2. С. 28-53; Подоль Р.Я. Теория историче­ского процесса в русской историософии первой трети XX века. М., 2008; Он же. Русская историософия в послереволюционный период (1920 - середина 1930-х гг.). Рязань, 2012.11 Так, например, согласно А. М. Скворцову «В 1919 г. по историческому отделению ФОНа (Московского университета - М.Б.) числилось 3 штатных (Р.Ю. Виппер, А.А. Захаров, Г.М. Пригоровский) и 2 сверхштатных преподавателя (Д.П. Кончаловский, В.С. Сергеев)... К 1923/1924 учебному году остались только 2 преподавателя по древней истории - Г. М. Пригоровский и В. С. Сергеев. В учебных планах отсутствуют греческий и латинский языки и занятия по изучению античных авторов. Курс по истории древнего мира стал дисципли­ной по выбору. Учащиеся были вправе решить, что они хотят прослушать -либо средние века, либо древний мир(!)» (Скворцов А.М. Ангиковедение в первое десятилетие советской власти: время эксперимента // Вестник ЧелГУ. 2013. № 30(321). История. Вып. 57. С. 117.

HISTORIAN’S VIEW: THE MAIN CHARACTER OF THE NOVEL «CYNICS»BY A. B. MARIENGOF AS A REPRESENTATIVE OF THE PROFESSIONAL SOCIETY OF HIS DAY

M. А. БазановChelyabinsk basic medical College

Vladimir Vasilyevich, the main character o f the novel «Cynics» (Tsiniki), by A.B. Mariengof «Cynics» (Tsiniki), might be considered as one o f the brightest historian implementations in So­viet belles-lettres. In the whole, described in the novel details o f his everyday life and strategies o f surviving, scientific interests and methodological preferences correspond to those, which were common fo r the representatives ofpre-revolutionary generation o f historians in the first post-revolutionary years. However, unlike them, he negatively estimates the Russian past, feels subtraction from the history process itself trying to exceed its limits (at least, mentally). The later makes him a topical and attractive character fo r all next generations o f readers.

Keywords: Anatoly Borisovich Mariengof, novel, «Cynics» (Tsiniki), Vladimir Vasilyev­ich, central character, image of historian, pre-revolutionary generation of historians, “inner emigration”, concepts of historical process course.

Notes1. Sm., napr.: Belen’kij I.L. Obraz istorika i tema istoricheskogo znanija v russkoj literature

XIX - XX w . // Istorija Rossii XIX - XX w .: novye istochniki ponimanija. M., 2001. S. 41 -

84 ЧЕЛ ЯБ ИНС КИ Й Г УМАНИТ АР ИЙ 2014 № 4 (29)

53; Belenkin В. «Тап’ка! Tanechka! Tanja!..»: zametki па poljah pojemy Nauma Korzhavina i biografii Anny Mihajlovny Pankratovoj // Pravo na imja. Biografistika XX veka. Sed’mye chtenija pamjati Veniamina Iofe. 20-22 aprelja 2009 g. SPb., 2010. S. 14-32; Kuznecov A.A. Hudozhestvennaja literatura как istoriograficheskij istochnik (na primere romana N.I. Kochina «Nizhegorodskij otkos») // Mir istorika: istoriograficheskij sbomik. Omsk, 2013. Vyp. 8. S. 237 - 256; Sidorova L.A. Akademik A.M. Pankratova «skvoz’ magicheskij kristall» pojemy Nauma Korzhavina // Tam zhe. S. 257 - 269; Tihonov V.V. Obraz professional’nogo istorika v sovremennoj belletristike [jel. resurs] // http://www.mkonf.iriran.ru/papers.php?id=l 15 (data poslednego obrashhenija - 17.03.2014); Shhavelev A.S. Professija istorik v romane M.A. Bul­gakova «Master i Margarita» // Grani gumanitamogo znanija. Sbomik statej к 60-letiju profes- sora Sergeja Pavlovicha Shhaveleva. Kursk, 2013. S. 460 - 465. Avtor stat’i takzhe schitaet nuzhnym ogovorit’, chto on i sam prinadlezhit imenno к chislu istorikov, a ne filologov, chto otrazit’sja i na ego analize teksta proizvedenija, vozmozhno, ne luchshim obrazom.

2. Sm.: Al’tman M.S. Russkie istoriki - prototipy literatumyh geroev // Istorija SSSR. 1971. № 3. S. 139-147.

3. Obzor issledovanij, posvjashhennyh A.B. Mariengofii, sm.: Makvej G. Probil chas Mariengofa: obzor knig ob Anatolii Borisoviche Mariengofe (1897 - 1962) // Sura. 2010. № 5(99). S. 131-137.

4. Huttunen T. Imazhinist Mariengof. Dendi. Montazh. Ciniki. M., 2007. S. 101-110.5. Nami ispol’zuetsja sledujushhee izdanie: Mariengof A. Ciniki. Brityj chelovek: Romany.

Spb: Izdatel’skij dom «Azbuka-klassika», 2008.256 s. Dalee vse snoski na proizvedenie budut privodit’sja neposredstvenno v tekste stat’i. Dlja udobstva vmeste s citiruemoj stranicej my ukazany nazvanie glavy i nomer otryvka, iz kotorogo vzjat tekst.

6. Huttunen T. Ukaz. soch. S. 150-164.7. Huttunen T. Ukaz. soch. S. 112.8. О byte i zhizni istorikov dorevoljucionnogo pokolenija sm.: Sidorova L.A. Duhovnyj mir

istorikov «staroj shkoly»: jemigracija vneshnjaja i vnutrennjaja. 1920-e gg. // Istorija i istoriki. 2003. M., 2003. S. 168-191; Grishina N.V. Istoriki «staroj shkoly»: problemy vzhivanija v sovetskuju dejstvitel’nost’ // Istorik v menjajushhemsja prostranstve rossijskoj kul’tury: sb. statej. Cheljabinsk, 2006. S. 51-58; Alevras N.N., Grishina N.V. Istorik na pereput’e: nauchnoe soobshhestvo v «smute» 1917 goda // Dialog so vremenem: al’manah intellektuarnoj istorii. 2008. Vyp. 25. S. 87-108; Grishina N.V. Istoricheskaja nauka v pervoe desjatiletie Sovets- koj vlasti v samooshhushhenijah otechestvennoj gumanitaristiki // Vesmik ChelGU. 2013. № 30(321). Istorija. Vyp. 57. S. 109-113.

9. ObstojateFnyj analiz soderzhanija dissertacionnyh rabot uchenikov V.O. Kljuchevskogo sm.: Jemmons T. Kljuchevskij i ego ucheniki // Voprosy istorii. 1990. № 10. S. 45-62; Korzun V. P. V. O. Kljuchevskij i ego

ucheniki // Ocherki istorii otechestvennoj istoricheskoj nauki HH veka. Omsk, 2005. S. 40- 59; Alevras N.N. Russkaja istoriografija XIX - nachala XX veka: lekcii po istorii istoricheskoj nauki: v 2 ch. Cheljabinsk, 2013. Ch. 2. S. 109-137.

10. Sm., napr.:.: Krivosheev Ju.V., Dvomichenko A.Ju. Izgnanie nauki: rossijskaja istorio­grafija v. 20-h-nachale30-hgg. // Otechestvennaja istorija. 1994. № 3. S. 143-158; PihojaR.G. Vostrebovannaja vremenem istorija. Otechestvennaja istoricheskaja nauka v 20-30-e gody XX veka // Novaja i novejshaja istorija. 2004. № 2. S. 28-53; Podol’ RJa. Teorija istoricheskogo processa v russkoj istoriosofii pervoj treti XX veka. M., 2008; On zhe. Russkaja istoriosofija v poslerevoljucionnyj period (1920 - seredina 1930-h gg.). Rjazan’, 2012.

11. Так, naprimer, soglasno A.M. Skvorcovu «V 1919 g. po istoricheskomu otdeleniju FONa (Moskovskogo universiteta - M.B.) chislilos’ 3 shtatnyh (R. Ju. Vipper, A.A. Zaharov, G.M. Prigorovskij) i 2 sverhshtatnyh prepodavatelja (D.P. Konchalovskij, V. S. Sergeev)... К 1923/1924 uchebnomu godu ostalis’ tol’ko 2 prepodavatelja po drevnej istorii - G. M. Prigoro-

И С Т О Р И Ч Е С К И Е НАУКИ 85

vskij i V. S. Sergeev. V uchebnyh planah otsutstvujut grecheskij i latinskij jazyki i zanjatija po izucheniju antichpyh avtorov. Kurs po istorii drevnego mira stal disciplinoj po vyboru. Uchash- hiesja byli vprave reshit’, chto oni hotjat proslushat’ -libo srednie veka, libo drevnij mir(!)» (Skvorcov A.M. Antikovedenie v pervoe desjatiletie sovetskoj vlasti: vremja jeksperimenta // Vestnik ChelGU. 2013. № 30(321). Istorija. Vyp. 57. S. 117.

Базанов Михаил Александрович - историк, преподаватель Челябинского базового ме­дицинского колледжа,

bazanov. 86@mail.ru