JUDGMENT JOURNALBY POLITICAL OUTLOOK

ESSAYS &

TRANSLATIONS

JUDGMENT JOURNAL

FEBRUARYVOL. I

BY POLITICAL OUTLOOK

No.

KYIV — SAINT PETERSBURG

PUBLISHED WHEN APPROPRIATE

2016

3

ПОЛИТИЧЕСКАЯ НАУКА И ИСТОРИЯ Джон У. Берджесс

Американская историческая ассоциация, 30 декабря 1896 г. Перевела Татьяна Землякова Редактировал Тим Тимофеев

Уважаемый президент, коллеги и гости! Тема, о которой мне выпало говорить, настолько широка, а время, отведенное на ее обсуждение, столь незначительно, что я не могу позволить себе тратить слова на введение или на оправдание поверхностного и фрагментарного изложения, каким оно обязательно окажется, и должен сразу окунуться в гущу событий. Если мы хотим определить отношение между историей и политической наукой, нам необходимо установить с определенной долей ясности и четкости значение самих этих терминов. Если мы преуспеем в этом начинании, отношение между понятиями и тем, что они означают, не будет нуждаться в дальнейшем детальном объяснении. Немногие люди, как среди профессионалов, так и среди любителей, сознают сложность установления границ и пределов области знания, обозначаемой именем «история», до тех пор, пока не попытаются сделать это самостоятельно. Я даже рискну предположить, что весьма немногие вообще сталкивались с этой проблемой. К несчастью, для правильного развития исторического знания и истинного приложения исторической мудрости, каждый полагает, что знает, чем является история, и не пренебрегает рассказами о том, чему она учит. Люди не позволяют себе подобных вольностей в отношении математики, химии или физики, и, хотя действительное значение истории намного более глубоко, чем факты и принципы этих наук, верным образом его понимает весьма незначительное число людей. Я непрерывно изучаю историю уже более четверти века и до сих пор я ни разу не слышал и не встречал такого определения истории, или такого обозначения области знания, называемой этим словом, которое удовлетворяло бы меня; я пребываю в уверенности, что и сам не способен обозначить или выделить его. Все, на что я могу надеяться — это попытка хотя бы отдаленно приблизиться к чему-то удовлетворительному, как для вас, так и для самого себя; это даже больше того, что я ожидаю. У меня нет времени на критику предложений, выдвинутых другими в отношении этого объекта. Я немедленно обращусь к рассмотрению тех категорий мысли, которые должны быть, по моему мнению, применены для выработки истинного понятия истории.

L1

JUDGMENT JOURNAL

FEBRUARY, 2016VOL. I

BY POLITICAL OUTLOOK

No. 3

В первую очередь, феномен истории должен быть рассмотрен в категории времени, то есть, в порядке предшествующего и последующего. Само по себе это требование, однако, не позволит отличить историю от любой другой области знания, даже от естественных наук. Все, что воспринимает человеческий разум, должно быть дано во времени. Если мы применим к явлению лишь одну эту категорию, мы сможем назвать результат статистикой или хронологией, или, возможно, рассказом, но не историей, даже не естественной наукой. Таким образом, во вторую очередь, понятие истории должно быть осмыслено в категориях причины и следствия. Выполнение этого требования, в отличие от первого, нуждается в намного более серьезных и строгих умственных усилиях. В то время как немалая проницательность ума необходима для различения факта и выдумки в изменяющемся мире явлений, еще намного большие интеллектуальные качества обязательны для истинного постижения наиболее фундаментальных отношений причины и следствия. Однако мы еще не выработали критерий, отделяющий историю от многих других областей знания. Наблюдения и эксперименты физиков в раскрытии истины естественных наук подчиняются этой категории настолько же строго, насколько и попытки человечества — в заполучении понимания исторической истины. Таким образом, нам все еще следует найти иную форму мысли, в применении которой факты и отношения, принадлежащие истории, смогут быть отделены от тех, что ей не принадлежат, и стать понятными как сами по себе, так и ввиду высших целей, уготованных им. Та форма мысли, которая, в конце концов, формирует решающий критерий, искомый нами, это категория саморазвития. В природе цепь событий возвращается к самой себе; то, что уже случилось, случится и вновь; но в истории значимым является то приращение, которое мы открываем лишь в последующих событиях. Для истории то, что однажды произошло в жизни каких-то людей, уже никогда не повторится в том же виде, в каком случилось прежде. Если такое и случается, то это свидетельствует о том, что в происходящем (или в его основании) история либо не свершается, либо она приходит в упадок. Историческая мудрость состоит не в простом знании о случившемся при определенных обстоятельствах, но главным образом в верном постижении изменений, насколько бы незначительными они ни были, в постоянно изменяющихся условиях, в приращении последующих событий. Короче говоря, историческая мудрость — это истинное основание прогресса; она является совершенно бесполезной, более того, не мудростью вовсе, если она не производит дух истинного прогресса. Рассматривая теперь явления с точки зрения упомянутого критерия, мы можем прийти к определенным выводам: во-первых, что материей истории является дух, поскольку только дух обладает творческой силой создания последующего, содержащего более, чем предыдущее, и превышающего собственную причину; во-вторых, что материей истории является человеческий дух, поскольку прогресс может быть достигнут лишь в отношении конечного и несовершенного; в-третьих, что события, которые являются настоящими историческими событиями, созданы человеческим духом и являются знаками его продвижения к собственному совершенству. История в становлении является, таким образом, прогрессивной реализацией идеалов человеческого духа во всех объективных формах их манифестации: в языке, в традиции и литературе, в обычаях, манерах, законах и институтах, в убеждении и вере. История в написании — это действительная и беспристрастная запись прогресса свершений человеческого разума, которые отмечают уровни и стадии совершенствования — пути, проделанного человеческим родом в направлении к бесконечному совершенству. Здесь я не имею в виду, что не может быть никакого упадка в опыте определенной части человечества, или же описания такого упадка. Есть множество человеческих рас, чьи силы были израсходованы в ходе человеческого прогресса. Светоч истории переходил от одной к другой, в то время как очередной — исчерпавший себя — переставал быть представителем человеческого прогресса. Когда эта величайшая катастрофа настигает одну часть человеческой расы, такая часть действительно перестает осуществлять историю; в

L2

действительности, она, таким образом, начинает разрушать историю. Такой опыт является, скорее, материалом для написания трагедии или романа, чем истории. Но что же такое политическая наука? Этимологически это словосочетание обозначает науку городского правления и именно этим оно и было среди древних людей, которые несли миру цивилизацию в период, предшествовавший Римской империи. Этот период мировой истории был периодом городов-государств — государств, в которых все граждане принимали участие в управлении. Римская империя открыла эпоху государств-стран; а период, в котором живем теперь мы — эпоха национальных государств-стран. Принципиальное различие между государством-страной и городом-государством состоит в том, что правительство государства-страны — представительное, в то время как в классических городах-государствах правление осуществляется напрямую. А сущностное различие между национальным государством-страной и просто государством-страной состоит в том, что первое с необходимостью является либо демократическим, либо широко аристократическим (приближающимся к демократии); второе же может быть либо монархическим, либо аристократическим, но точно не демократическим. Политическая наука в ее современном понимании является, таким образом, наукой о национальном государстве-стране и склоняется к тому, чтобы стать наукой о мировом человеческом государстве. Ее предмет, стало быть, намного более широк, чем у науки о прямом городском правлении, или же о правлении вообще. Современные требования территориального расширения, представительного правления и национального объединения сделали политическую науку не просто наукой о правлении вообще, но также наукой о свободе и наукой о суверенитете. Политическая наука сейчас состоит из доктрины суверенитета, доктрины свободы и доктрины правительства. Современное конституционное право состоит из серии положений, которые определяют членов суверенного тела и предписывают характер его действий, определяют и гарантируют область индивидуальной свободы и конструируют органы правительства, наделяя их силами, которые те могут использовать сполна. Иными словами, конституционное право является в большей или меньшей степени объективной реализацией доктрин политической науки. На данный момент не только процесс согласования принципов этих доктрин или теорий с объективными формами и институтами позитивного права является историческим, но и сами доктрины по большей мере являются продуктом истории. Века опыта в практиках управления и обычаи свободы предшествовали сознанию политической идеи и вели к его пробуждению. Грубо говоря, мы можем утверждать, что формулировка политической идеи, политической науки, была впервые действительно достигнута в пост-римской Европе, в семнадцатом-восемнадцатом веках христианской эры. Таким образом, двенадцать веков практического просвещения в том, что касается принуждения и свободы, которых требует общество для того, чтобы разрешить задачу становления человеческой цивилизации, были необходимы для становления философского осмысления политической идеи, государства; в той степени ясности и четкости, какая должна быть достигнута прежде, чем продукты этого осмысления примут форму утверждений, а сами утверждения будут соединены в тело науки. Этот результат, однако, не был достигнут раз и навсегда. Работы тех, кто может быть в этом смысле назван основателями современной политической науки, Гроция, Пуфендорфа, Гоббса, Локка, Монтескьё, Руссо и остальных, были, естественно, грубыми и фрагментарными; и поскольку их теории находились под влиянием былых изменчивых политических систем, сами они претерпевали изменения и дорабатывались в руках последующих писателей, оглядывающих более длительный и широкий опыт человечества в управлении, праве и свободе. И хотя политическая наука на сегодняшний день достигла той степени полноты, которая позволяет нам говорить о ней как об основе конституционного права, ее предпосылки все еще переживают постоянные изменения, преображаясь в соответствии с новыми данными практического опыта. В одно время она ведет их, в другое — они руководят ей; происхождение и развитие политической науки, таким образом, удовлетворяет всем требованиям истинно исторического процесса.

L3

Но сколько истории в политической науке и сколько политической науки в истории? Идентичны ли они или же есть некая история, которая не является политической наукой? Может быть существует такой элемент политической науки, который не является историей? В лекции (что уже опубликована под редакцией профессора Сиджвика), произнесенной перед своими студентами в 1885 году, профессор Дж. Р. Сили говорил, что история «это название остатка, который сохраняется после того, как группы фактов, одна за одной, становятся собственностью какой-либо науки; тот остаток, что все еще существует, должен будет последовать по пути всех остальных; остается все меньше времени до того момента, пока наука не присвоит себе те факты, что сейчас кажутся безоговорочной собственностью историков»; такой наукой и будет политическая наука. Хотя это и может показаться чрезмерным, сказанное все же намного ближе к истине, нежели подумали бы многие до того, как всерьез об это задуматься — большинство людей неверно оценивает то, насколько велико число фактов, принадлежащих политической науке. Многие интуитивно полагают, что факты, принадлежащие политической науке, это лишь факты, относящиеся к управлению; однако мы уже увидели, что политическая наука объемлет также и факты, касающиеся суверенитета и свободы. Национальный суверенитет народа, лежащий в основании как правления, так и свободы, является наиболее фундаментальным принципом современной политической науки. Сейчас развитие этого принципа и его объективная реализация в конституционном праве — наиболее сложное и всеохватывающее движение в истории. Оно привлекает факты в отношении расы, языка, традиции, обычая, литературы, этики, философии и религии, в дополнение к более привычным — тем, что принадлежат сфере силы и власти. Это не что иное, как историческая эволюция согласия мнений среди народа в отношении фундаментальных принципов управления и свободы, и объективная реализация этого согласия в верховном праве. Теперь, когда никто уже не сомневается, что последняя часть этого процесса принадлежит политической науке, все еще не каждый с такой же готовностью согласится с тем, что и первая часть — тоже. Однако, в одном случае это утверждение так же истинно, как и в другом. Единственное различие состоит лишь в том, что в первом случае факты не принадлежат одной лишь политической науке, как это обстоит в последнем случае. Это факты, которые также используются в других науках и дисциплинах. В то же время, конституционная свобода индивида — это еще и принцип современной политической науки, он настолько же значителен, как и принцип управления. И хотя люди расценивали индивидуальную свободу в качестве совокупности естественных прав, факты, касающиеся их, обычно не рассматривались в отношении к политической науке. Действительно, доктрина естественных прав скорее делала индивидуальную свободу условием совершенствования, нежели продуктом исторического развития. Здесь имеется большая совокупность фактов, лишь с недавних пор рассматриваемых в отношении к политической науке. Эта совокупность фактов представляет собой значительную часть европейской и, в особенности, американской истории. Если бы эта совокупность принадлежала исключительно политической науке, изречение профессора Сили было бы ближе к истине, чем это есть на самом деле. Я, однако, полагаю, что это не так. Мне представляется, что идея гражданской и индивидуальной свободы должна быть разделена надвое. Одна часть — это идея неприкосновенности индивида (в определенной сфере) от принуждения и контроля правительства. Другая часть — право индивида на защиту (в определенной сфере) правительством от посягательств любой другой стороны. Итак, первая часть может расцениваться как принцип исключительно политической науки и факты, относящиеся к ней, могу рассматриваться преимущественно как факты политической науки. Но вторая часть привлекает принципы частного права, политической экономии и социологии; факты, касающиеся их, относятся к этим областям знания в той же мере, что и к политической науке. Вся идея свободы, как понятия политической науки, должна быть тщательно отделена от этической идеи свободы, как добровольного исполнения идеального права. Обе идеи соотносятся друг с другом как две части одного целого. Политическая идея — это предотвращение принуждения в определенной сфере индивидуальной автономии.

L4

Этическая идея — это добровольное действие индивида в сфере, определенной принципами здравого рассудка; неприкосновенность, заложенная в этической идее — это неприкосновенность от ошибки и греха. Когда этическая идея все больше и больше реализуется в поведении человека внутри определенной сферы индивидуальной автономии, эта область должна быть, и будет, расширена государством. Значит, государство будет совершать меньшее посредством правительства и большее — посредством свободы, как только станет очевидным, что неприкосновенность от принуждения приводит к добровольному руководству индивидуального поведения принципами здравого рассудка и способствует ему. Теперь, поскольку некоторые факты, относящиеся к этической идее свободы — это факты, которые также должны найти применение в политической науке, большинство из них — факты, которые вернее было бы отнести к интеллектуальному, этическому и религиозному прогрессу человека. Многие из этих фактов были, согласно представлению профессора Сили, присвоены психологией, этикой и теологией; их остаток может быть, в большей или меньшей степени, занят политической наукой, однако этого до сих пор не случилось. Тем не менее, я считаю, что из этой дискуссии вполне ясно видно — существует значительное количество фактов человеческого опыта, которые не могут быть присвоены исключительно какой-то одной наукой, и которые не могут быть присвоены также и политической наукой, несмотря на все более возвышающуюся идею превосходства этой науки. Сейчас эта совокупность фактов должна быть взята во всей своей полноте с той целью, чтобы отношения, выражаемые ими, могли быть проверены со всех точек зрения и рассмотрены целиком; я не думаю, что любое другое наименование этой области знаний будет точнее наименования ее «историей». Итак, если мы, таким образом, предположим, что политическая наука может полноценно претендовать на куда более существенную часть истории, чем это можно предположить с первого взгляда, мы все же не уверены, что политическая наука станет в обозримом будущем претендовать на все части истории, которые прежде не присваивались другими науками. Когда человечество достигнет той полноты опыта, что сделает возможным для него стать полностью сознательным в отношении самого себя, оно сможет обратить все свои знания в науку; история тогда сможет сказать, что сделала свое дело. Но я воображаю, что когда этот отдаленный день все-таки придет и в историках больше не будет необходимости, за отставкой всех политических ученых дело тоже не постоит. Не ранее, чем согласование всех фактов истории в форме и выводах науки поднимет историю до более высокого уровня, опыты человечества смогут приблизиться к идеалам и целям цивилизации. В конце концов, остается один вопрос, который я сформулировал, но так и не дал на него ответа: вся ли политическая наука принадлежит полю истории? Или существует такой элемент политической науки, который не может быть включен в это понятие? Думаю, на последнюю часть этого вопроса можно ответить утвердительно. Политическая наука состоит из чего-то большего, нежели только из фактов и логических следствий из них. Она содержит элемент философского рассуждения, который, когда является действительным и истиным, является также предвестником истории. Когда политические факты и выводы соприкасаются с политическим разумом, они пробуждают в этом сознании пока не реализованные политические идеалы. Обращенные в форму предпосылок, идеалы становятся принципами политической науки, затем положениями политической веры, затем, в конце концов, законами и институтами. Сейчас, когда этот спекулятивный элемент политической науки должен сохраняться в постоянной, истинной и жизненной связи с историческим компонентом, и должен быть, в определенном и весьма важном смысле, урегулирован историческим компонентом он, тем не менее, является наиболее важным элементом политической науки, поскольку освещает путь прогресса и направляет человеческий опыт к наивысшей цели. Этот элемент в наибольшей степени подвержен ошибкам и предубеждениям, но это единственный элемент, который, помимо прочего,

L5

опосредует согласование актуального с идеальным, и без которого политическая наука не отличалась бы в своем основании от публичного права. Мое заключение, в таком случае, состоит в том, что поскольку существуют части истории, которые не относятся к политической науке, и поскольку существуют элементы политической науки, которые не являются строго историческими — поскольку эти две области взаимно пересекаются и взаимно определяют друг друга — они не могут быть строго разделены. Политическая наука должна изучаться исторически, история должна изучаться политически, с целью полного постижения обоих. Разделите их, и одна будет искалечена, если не полностью обезглавлена, другая — рассеется без остатка.

L6

Designed by Tatyana Zemlyakova

JUDGMENT JOURNAL 2016