И с т о р и к , ж урналист, ф отограф Ю рий Силин был ш и ро ко известен

в Перми второй половины минувш его века.Его усилиями создавался музей

П ермского театра оперы и балета, чьим летописцем и ф отохроникером он оставался в течение десятков лет.

Он м ного и успеш но сотрудничал с местной прессой, писал хо р о ш о и точно,

его сним ки служили украш ением газетны х полос. Темой работ Ю рия Силина была не только

худож ественная среда: в объективе его ф отоаппарата оказывалась

вся ж изнь города, увиденная человеком неравнодуш ным, пристрастным.

“Признание в любви» - так и назвали издатели (ООО «Траектория», 2012) альбом о Перми,

составленны й из сним ков Силина 1 9 50-1970-х гг., найденны х в его архиве.

Э тот архив очень объемен и содерж и т не только ф отограф ии, слайды и пленки.Он хранит немало рукописей.

Главы романа о детстве Сергея Павловича Дягилева - то ж е оттуда. Роман остался

незаверш енным, но и отдельные главы его имеют право на сущ ествование.

Современному читателю хо рош о известен -сюжет» всей -кни ги жизни» вы даю щ егося деятеля русской и м ировой культуры, однако вымысел литератора,

построенны й на то ч ны х исторических реалиях, помогает еще раз прикоснуться к истокам,

понять, как все начиналось...

ГГЫ

Ъ'лй

Пермь«Книжный мир»

2014

ББК 85.335.42 С 36

Художник Андрей Зуев

18ВЫ 978-5-904890-27-8

© Галина Силина, правообладатель, 2014 © Андрей Зуев, рисунки, 2014 © Дирекция Международного Дягилевского

фестиваля, 2014 © Книжный мир, 2014

От автораИмя Сергея Павловича Дягилева сегодня в Перми,

я уверен, известно почти каждому лицеисту и школь­нику.

Но не так уж много пермяков ведают, что в див­ной венецианской лагуне, в далекой Италии есть род­ное для нашего города место, где и покоится прах великого гражданина мира, реформатора и пропаган­диста русского искусства Сержа Дягилева, жившего когда-то в юности в Перми. На склоне лет он часто испытывал острую боль от разлуки с уральским кра­ем, мечтал его увидеть. Тосковал по России.

На его могиле была высечена короткая фраза по- французски:

«Уетзе, Г пер1а1гисе е 1егпе11е де поз араВетеМз, 5ег%е с1е 01а%1п1е\> 1872 - 1929»

По-русски это звучит так:«Венеция, вечная вдохновительница нашего

успокоения.Серж Дягилев 1872- 1929»

Можно лишь добавить, что этого внезапного для него успокоения Сергей Павлович совсем не ожи­дал, полный сил и энергии, он впервые заранее заклю­чил соглашения и контракты на весь будущий сезон 1929/30 гг. Известный балетный импресарио, музы­

5

кант, юрист по образованию, он даже не оставил завещания, и все его немалое достояние пошло с мо­лотка...

Слава его и влияние его на всех в ту пору были огромны, имя «Дягилев» означало целую эпоху перемен и надежд на прогресс во многих областях искусства!

Но во времена моего детства в СССР оно уже было совсем забыто. И появилось вновь в обиходе (да­леко не всех театралов) в годы войны с фашистами, когда в нашем городе вдруг оказался в эвакуации Ма­риинский академический театр с его прославленным балетом.

Благодаря моей маме, служившей тогда, как ныне называют это учреждение, в мэрии, референ­том у тогдашнего мэра Анны Георгиевны Упоровой, я рано стал завсегдатаем утренников в театре. Если сознаться, то дома «веяло прохладой» и не было электричества, а в театре было тепло, и сия­ло море света.

По этой же причине я готовил уроки у мамы на работе, на краешке ее письменного стола, совсем не­чаянно присутствуя при разговорах взрослых.

Можно сказать, мне очень повезло. Одна из ма­миных посетительниц живо интересовалась моими навыками сидеть не сутулясь, умением быстро и ясно отвечать на вопросы и вовремя уходить по­гулять по коридору, когда мое присутствие было нежелательно. Я внимательно слушал ее советы, потому что она была урожденной княгиней Оболен­ской... Она любила приносить письма со стихами своего сына и читать их вслух - вероятно, экономя время моей матери и для моей пользы, ибо имя поэ­

6

та было широко известно всей стране: Константин Михайлович Симонов.

Как-то, побывав на одном из балетов, Александра Леонидовна с грустью сказала:

- Не тот состав - обидно. В молодости мне до­велось видеть таких замечательных балерин, что сам Дягилев был рад их всемирной славе в его знамени­той труппе! Конечно же, это Павлова и Карсавина!.. Впрочем, наш юный театрал вряд ли слышал об этом выдающемся деятеле русского балета. А ведь Дягилев как раз в твоем возрасте жил и учился в Перми в гим­назии рядом с театром, где сейчас госпиталь.

Так я впервые услышал о Дягилеве.Вскоре будни сменились праздником: приехала Ула­

нова! Восторгам не было границ! Нетрудно понять, что мое эстетическое воспитание сильно подвинулось вперед в ту пору тяжелых испытаний и недоедания.

А когда уже после войны я серьезно заболел, прови­дению было угодно подарить мне радость общения с журналом С. П. Дягилева «Мир искусства». Отец мой (работник нашего мединститута, расположенного в здании бывшей гимназии, где учился в прошлом Сере­жа Дягилев), чтобы скрасить мне долгое, почти не­подвижное лежание в постели, принес из библиотеки (тоже доставшейся институту в наследство от гим­назии) все подшивки этого редкого уже тогда издания.

Несколько лет кряду я мог спокойно штудировать эту бесценную сокровищницу необычных для того вре­мени художественных ценностей, скрытых от лю­дей искусства, ибо мысли статей резко расходились с общепринятыми взглядами, которые исповедовало тогда общество.

7

Таким образом, противоречия устремлений «мир- искуссников» и позиции «реалистов» мне оказались понятней как историку гораздо раньше моих сверст­ников.

Учеба в пединституте, а позже в университете со временем постепенно подготовила меня к более глубокому восприятию эпохи Дягилева, и не только в Перми. И когда судьба с 1966 года возложила на меня, члена Союза журналистов СССР, еще и обязанности помощника главного режиссера по литературной ча­сти Пермского театра оперы и балета, а затем и ди­ректора музея, я в какой-то степени уже мог серьез­нее изучать дягилевские свершения.

Безусловно, к тому времени у нас в Перми появи­лись исследователи, знавшие о семье Дягилевых много больше, чем я. Мне очень хотелось бы поблагодарить их за вполне бескорыстную помощь и наставления.

Это замечательный энтузиаст и популяризатор (инженер и художник по профессии) Геннадий Ивано­вич Мурыгин, который первым читал в оригинале вос­поминания Елены Валерьяновны Дягилевой-Панаевой в Пушкинском доме в Ленинграде. Он развеял многие наши заблуждения.

Блестящее восстановление родословной всех Дя­гилевых принадлежит старейшей сотруднице и дав­нему специалисту по пермскому периоду жизни семьи Дягилевых Евгении Ивановне Егоровой.

Приятно также упомянуть имена исследователей из общества «Арабеск» Е. П. Субботина и М. А. Серо­ва, разыскавших немало подробностей быта семьи.

Полезен и многолетний трудный поиск художни­ка В. А. Дылдина.

8

Очень впечатляет книга «Путь триумфатора» В. Ф. Гладышева.

Превосходной подмогой была мне длительная переписка с талантливой, весьма эрудированной мо­сковской балетной писательницей, глубоким знато­ком жизни Дягилева, балериной Натальей Петровной Рославлевой-Рэне, любезно присылавшей мне свои яр­кие переводы дягилевских материалов.

А в 1978 году я получил лестное предложение от моего давнего доброго консультанта по всем вопросам балета - известного ленинградского ученого и автора прекрасных книг Юрия Иосифовича Слонимского. Не­смотря на свою болезнь, Он стал главным редактором очень интересного издания, где предполагалось и мое участие. Речь шла о двухтомнике «Дягилев».

Я дал согласие, но редакторская деятельность Юрия Иосифовича трагически оборвалась в самом на­чале нашей работы... Сроки поджимали, и мои пере­говоры с Зильберштейном, новым редактором, све­лись к его пожеланию, чтобы из-за явного недостатка документов о юной поре великого импресарио я взялся восполнить этот пробел литературным путем.

Так начался для меня новый этап творчества, трудный и кропотливый, связанный с выяснением все­го, что могло происходить с Сергеем Дягилевым в го­роде его детства. Попутно намечались аргументы в пользу явной обоснованности тех или иных поступков юного «Сержа». Но, по правде сказать, напряженные трудовые будни и наличие множества белых пятен в нашей истории изрядно замедляли в те годы работу над дягилевской тематикой. Впрочем, всё стреми­тельно сдвинулось в 1987 году после фундаментальной

9

выставки о Дягилеве и его времени в Пермской худо­жественной галерее. Я быстро закончил рукопись, и она спешно уехала в Москву при содействии директо­ра Дягилевской гимназии Раисы Дмитриевны Зобаче- вой, очень чуткого человека.

Но вестимо, неисповедимы пути господни: банк, который взялся финансировать печать издания, тут же скоропостижно «лопнул»! Такое было время...

Почти тринадцать лет в музее оперного театра все желающие могли видеть научно-фотографический отдел выставки галереи, посвященной С. П. Дягилеву.

Теперь, кажется, наступило время предложить читателям мои повествования о Сереже Дягилеве.

Ю. Силин 2003 г.

Ъ Л А & а . Н Л р & О А ,

МУЗЫКАЛЬНЫЕ ЧУДЕСА Б ЦИРКЕ ТРУЦЦИ

Осенью 1886 года в Перми прошел слух, что антрепренер и актер М.Л. Гусев неожиданно от­казался от дальнейшего содержания труппы в гу­бернском городе. Театр уже стал неотъемлемой частью жизни большинства пермяков, и перспек­тива остаться на зиму без всяких зрелищных раз­влечений сильно огорчила горожан, заставила от­цов города спешно искать других претендентов на опустевший храм Мельпомены.

Простой люд, а за ним и остальные привер­женцы лицедейских искусств, прослышав о про­вале антрепризы, валом повалили на прощальные спектакли сезона в цирк Труцци. Благо хозяева балагана обещали зрителям незабываемые пред­ставления, и публика действительно увлекалась ими, по выражению местной газеты, «до бреда и потери аппетита».

Поддался всеобщему искушению и будущий знаменитый импресарио, а пока скромный че­тырнадцатилетний ученик мужской классической гимназии Сергей Дягилев, заводила и озорник.

Однажды на уроке он получил записку от приятеля: «О пресветлый Хорус! Я кладу свою рыжую бороду в твои мудрые руки, но нельзя допустить, чтобы презренные эфиопы опереди­ли славных быстроногих сынов великого Нила! Наши лазутчики из реального училища сообща­ют, будто дикие орды эфиопов уже запаслись би­летами на воскресенье... Нам рукоплещет Мем­фис! Что делать?»

Серж без колебаний оторвал клочок бумаги от послания и решительно начертал: «Вернись с по­бедой к нам! Немедленно перекупить!»

Престижное соперничество между гимнази­стами1 и «реалистами»2 (у одних шинели и форма были серые с белой оторочкой, а у других - уча­щихся Алексеевского реального училища - «эфи­опские», черные с желтым кантом), наполняло письмо шутливым смыслом, понятным любому местному школяру.

Во время большой перемены к Дягилеву по­дошел лучший его дружок Володя Тонков3 и за­

12

пел на мотив хабанеры из опе­ры «Кармен», недавно прозву­чавшей в «Благородке»4:

- Слышал ты? В цирке бу­дут показывать музыкальный инструмент? - но, не выдер­жав темпа, продолжил дальше скороговоркой: - Совершенно невероятное звучание! Свистит, как стая залет­ных птиц, иволгой рыдает и заливается весенней соловьиной трелью!

- Ну, удивил, - стараясь казаться равно­душным и скептически оттопырив пухлую нижнюю губу, возразил Сережа, - ты же сам большой мастер на все эти звукоподражатель­ные фокусы.

- Да нет, я серьезно говорю, - возбужденно перебил Володя, - колоссальный переворот в му­зыке!

Мальчики с детства обожали цирк, хотя зна­ли, что общество считает это место неподходя­щим для посещения его гимназистами5.

- Надо получить разрешение у директора или... - Володя выжидающе запнулся и вырази­тельно глянул на Сергея.

13

- Если реалисты уже закупили билеты, то у них, стало быть, имеется и разрешение, - раз­мышлял вслух Дягилев.

- Значит, стоит прибегнуть к маскараду! - обрадовался Тонков идее друга. - Нужно только раздобыть «эфиопские» одежды!

На экстренном военном совете хитроумный план привел всех в восторг, а один из заговор­щиков тотчас же вызвался поставить амуницию с желтыми околышами «врагов» из реального училища, где у него учились многочисленные братья.

- Теперь финансовая сторона дела... Впро­чем, это я беру, пожалуй, на себя, - твердо успо­коил соратников Сережа.

После уроков, встретившись у входа с новым еще для всех директором Яковом Ивановичем Алфионовым6 и выдержав его испытующий внимательный взгляд, Дягилев чинно отвесил полагающийся поклон, а про себя подумал с об­легчением: «Хорошо, что решили не просить дозволения! Это не добрейший старик Грацин- ский7! Уж третий год Алфионов наводит свои порядки. Бог с ним, так вернее и надежнее, да и интересней...»

14

Придя домой, Сережа не стал просить ни у кого денег, дабы не вызвать ненужных вопросов и подозрений, а вооружившись перочинным но­жом, принялся в укромном месте яростно трясти копилку - серого фарфорового зайца. Года четы­ре тому назад его подарила своему любимцу няня Дуня8 по поводу счастливого избавления от слу­чившегося тогда в их доме пожара.

Увлекшись возней с зайцем, Серж не сразу заметил, что за ним следят. Обернувшись, он увидел потрясенные глаза брата Валентина9, ис­пуганно пролепетавшего:

- Ты забрал все денежки сразу?От неожиданности Сережа опешил. Только еще

не хватало, чтобы его заподозрили в ограблении детской копилки... Однако у него хватило юмора взглянуть на ситуацию со стороны и весело расхо­хотаться. Передразнивая расстроенного Линчика, Сережа продекламировал очень подходящие к мо­менту переживания Шейлока из «Венецианского купца», у которого разом исчезли и дочь, и деньги:

- По улицам неистово вопил он:«О дочь моя! Мои дукаты! Дочь!Дукаты христианские мои!Где суд? Закон? О дочь моя... Дукаты!»

15

Напуганный театральными кривляниями бра­та, Валентин смущенно попятился, поспешно за­веряя:

- Ты не беспокойся, я тебя ни за что не вы­дам!

- Вот еще! - вспыхнул Сережа, возвращаясь из актерской позы лицедея к обыденной жизни. - Отвяжись! Ты ничего не понимаешь в Шекспи­ре. Я сам себя ограбил и волен пустить монеты в дело, когда это необходимо обществу!

Оставшись один, Серж задумался. Нет, его не волновала горестная судьба финансиста Исаа­ка. .. Он уже знал от няньки, что переезд семьи из Петербурга в Пермь был связан с непомерными долгами отца ростовщикам.

А эпиграф из «Венецианского купца» привлек его внимание тем, что звучал иначе, чем в театре. Когда Сережа нетерпеливо сличил текст перево­да с томиком Шекспира, то сделал для себя ма­ленькое открытие: в литературе, как и в жизни, на уроке, переводы одного и того же автора могут быть разными... И как это он до сих пор не об­ращал внимание: каждый стоящий поэт гордился своей версией перевода чужих стихов! А компо­зиторы охотно пишут музыку и даже оперы на

16

сходные сюжеты, намеренно стремясь превзойти друг друга в творчестве.

- Хорошо бы, - уверенно подходя к роялю и доверяя ему свои сокровенные мысли, вслух подумал Сережа, - написать свою оперу на пуш­кинского «Бориса Годунова»10, и получше Му­соргского. Кто-то из гостей ругал «эту неудачную оперу», но дядя Иван сказал, что она родилась раньше, чем следовало...

Последнее время Серж больше пробовал себя в различных занятиях: рисовал, сочинял, и чаще тайком от взрослых.

Стихи получались корявые, и он их нещад­но сжигал, а вот музыка увлекала все сильнее. В прошлом году его потрясла Москва с величе­ственным ансамблем церквей и храмом Христа Спасителя. Сережа пробовал написать кантату, но не получилось...

Нынешнее летнее путешествие с прекрасны­ми волжско-камскими закатами затронуло какие- то новые струны в его душе. Нередко он стал стремиться к уединению, созерцанию тех или иных явлений, но надолго его не хватало, непо­седливый характер брал свое - мысли путались, становилось невмоготу, и тогда просыпались

17

азарт и буйство. Он сам себя не узнавал. Не было предела самоутверждению...

Среди книг, прочитанных летом, были «Князь Сере­бряный», египетские хрони­ки Эберса, но больше всех понравился «Айвенго» - сценой, где король Ричард Львиное Сердце вели­кодушно открывает свое имя вольным стрелкам Робин Гуда.

18

Вот и сейчас он вмиг забыл об опере, с разбе­га кинулся к двери и повис на притолоке, болтая ногами. Однако, убедившись, что никто не видел его полета, угас, спрыгнул на пол и опять углу­бился в размышления...

В воскресенье был большой праздник - Воз­движение Животворящего Креста Господня. Мысленно помолившись, чтобы обман не имел дурных последствий, Серж после церкви сказал домашним, что должен навестить приятеля и вер­нуть ему книгу.

В ту пору цирк Труцци раскинул свой времен­ный шатер рядом с дровяным11 рынком, где всегда толпилось полно народу. Один из заговорщиков жил по соседству. Билеты пришлось перекупить по двойной цене, но все задуманное получилось вполне удачно.

Черная шинель Сереже оказалась узковатой. Остальным всё было впору. Дождавшись стайки реалистов, новоиспеченные «эфиопы» вместе с ними благополучно проскользнули в балаган.

Внутри было душно и сыро, остро пахло зве­риными миазмами, но отступать было поздно, а вскоре началось и представление. После ряда

19

обычных номеров вышел на арену, как и говорилось в афише, «всемирно извест­ный чревовещатель и солист на вновь изобретенном му­зыкальном инструменте “ве- рофоне”, а также на эоловой арфе знаменитый доктор Эп­штейн».

Поначалу эксцентрич­ные манеры «специалиста» и дикие завывания нелепых сооружений в руках прослав­ленного маэстро не вызвали особых восторгов у Сережи, его избалованные гармонией уши жаждали «приличной» музыки, но постепенно яр­кое зрелище захватило маль­чишек.

Ирония и привычка к скептическому недоверию придут к нему гораздо позже, а пока Сережа искренне, зали­висто смеется вместе с шум­

20

ной толпой, сопереживая и аплодируя ловкости изощренного музыканта, извлекающего звуки из самых неподходящих предметов, делая это как бы невзначай, легко и забавно, пародируя манеры из­вестных виртуозов.

Наконец, предприимчивый «чревовещатель» поверг присутствующих в изумление, осветив цирк таинственным и ослепительным друммон- довым12 светом. Добела раскаленный известко­вый шар, сгорающий в атмосфере гремучей сме­си газов, излучал мощный поток лучей на арену, соперничая с осенним солнцем.

Под его сияющим каскадом ярко рдели вос­ковые розы, блистал безукоризненной белизной шелковый шарф ведущего программы, и торже­ствующе сверкали глаза создателя эффектного аттракциона. В комическом ужасе скакали по манежу, хватаясь за головы, клоуны. Их черные парики на глазах у оторопевшей публики стано­вились все более рыжими, огненно рыжими, и вдруг они вспыхнули один за другим настоящим пламенем... Тут отважные актеры, завывая не хуже пресловутого верофона, опрометью кину­лись к корыту с водой, куда дружно принялись макать свои жуткие коптящие факелы. Парики

21

них за спинами по мановению руки волшебника корыто вспыхнуло натуральным костром, свет в зале тотчас погас, нанятый военный оркестр грянул барабанной дробью, а из огня вышел на арену невредимый маэстро.

Публика рукоплескала, вновь зажглись газо­вые рожки. От избытка впечатлений и духоты нескольким дамам сделалось дурно. И никто не хотел слушать едкие замечания железнодо­рожного служащего по поводу небескорыстно­го использования завоеваний науки и техники! Его брюзжание расхолаживало, превращало чу­деса в банальность... Всех увлекала прелесть сказки!

22

Под куполом вновь загремел медью оркестр, начался прощальный парад. В финале снова появился сияющий в блестках маэстро с веро- фоном.

От щемящих звуков замирало сердце, му­чительно ныло под ложечкой, а бойкая память подсказывала, будила воображение мальчишек, так что простая курительная бумажка с гребен­кой, в которую, соревнуясь, дули на переменках озорники, раздражая непослушанием учителей, теперь казалась «музыкальным прибором», до­стойным изучения и поклонения...

- Из сотни гребенок с картонными рупора­ми можно соорудить духовую фисгармонию не хуже, чем в польском костеле, - деловито заме­тил по дороге домой Володя Тонков.

- А из тысячи гребенок, - быстро парировал Сережа, - может получиться органный зал? Дуд­ки! Из миллиона мышей не слепишь слона!

- Напрасно ты смеешься, такие оркестры уже существуют...

- У эфиопов! - звонко расхохотался Серж. - Хотя, конечно, если тысяча... Это будет потря­сать. ..

Сергей мысленно представил себе целый ор­кестр разноголосых гребенок, но тут же прики­нул, как к этому «чуду» отнеслись бы родители и знакомые музыканты, представил себе недоу­менные взгляды и насмешки взрослых и... разом охладел к заманчивой идее друга.

гла&а.

КУМИР СЕМЬИ

Игре на фортепьяно Сережа учится давно и прилежно. Особенно полезны занятия с заду­шевным приятелем всего семейства Дягилевых учителем немецкого языка и музыки в гимназии Эдуардом Эдуардовичем Деннемарком13, меч­тающим со временем увидеть своего способного ученика в консерватории14.

- Когда тебе было восемь лет, - и Денне- марк потешно изобразил рассеянно озираю­щегося малыша, сонно моргающего и смо­ренного зевотой, - ты, верно, забыл уже, что тогда, - продолжал он теперь более строго, - сам Петр Ильич Чайковский посвятил твоей петербургской тете Саше15 семь превосходных романсов...

- И среди них, - заученно подхватил Серж (ибо кто не знает в семье этого события!), - та­кие шедевры, как «Благословляю вас, леса» и «День ли царит».

25

- Есть еще один романс, посвященный ей, «Забыть так скоро», - наставительно изрек Эду­ард Эдуардович и нахмурился. - Из-за него меж­ду поэтом Апухтиным и Чайковским произошла размолвка, хотя они друзья с детства. И всё по­тому, что Петр Ильич самовольно изменил текст, всего несколько слов... А ты спешишь сегодня, хочешь показать себя виртуозом и не выдержива­ешь длительность пауз, обозначенных компози­тором, беспардонно искажаешь его первоначаль­ный замысел. Как это можно!

- Но Петр Ильич изменил же чужие стихи ради большей выразительности! Он сам разре­шил тете Саше вольно петь его вещи!

- Что позволено Юпитеру, то не дозволено простому быку! - взорвался Деннемарк.

Эта красноречивая перепалка расстроила и огорчила Сережу. Он и вся семья Дягилевых свя­то боготворили сочинения Чайковского. Сережа искренне стремился сегодня играть как лучше - и вдруг такой афронт!

С тех пор, как полтора года назад тетя Саша - младшая сестра маман Александра Валерьяновна Панаева - вышла замуж за Карцева, племянника Петра Ильича, пусть двоюродного, Сережа втай­

26

не вынашивал тщеславную мысль показать свои музыкальные сочинения (хоть когда-нибудь!) до­рогому кумиру16. В одном Деннемарк безусловно прав: к этому случаю надо хорошо подготовиться заранее, чтобы, как любит повторять отец, «не ударить в грязь лицом».

Сколько Серж себя помнит, тетя Саша (часто первая исполнительница многих романсов Чай­ковского) регулярно присылала все последние нотные новинки сезона в Пермь.

- Сегодня у нас опять будет концерт, - важно сообщал Тонкову Дягилев, - утром принесли по­сылку из Петербурга, толстенная кипа нот!

Действительно, каждое такое радостное со­бытие немедленно собирало в гостеприимный дом на углу улиц Сибирской и Большой Ямской17 всех знакомых любителей музыкального ис­кусства, а таковых в Перми уже в ту пору было предостаточно.

27

- Вы знаете, что меня влечет к Дягилевым? - обратился в коридоре гимназии Деннемарк к учителю истории Дмитриеву18, видимо, нарочно в присутствии Сергея. - Больше всего обстановка вполне профессионального музицирования, а не «любительщины»! У них нет поблажек фальши и отсебятине! - И он выразительно посмотрел на стоявшего у окна в позе «недоросля» Сережу, ко­торый мигом приосанился и превратился в слух.

- А я выделяю эту семью, - лукаво покосил­ся на Дягилева историк, - за качества редкие: ду­шевную простоту и русский размах, нелюбовь к сплетням и бездельникам праздным!

- Правильно, там всё делают искренне и все­рьез, - веско заключил Деннемарк, и они чинно удалились в учительскую.

«А что? Всё верно, - с гордостью подумал о своем доме Серж, - приятно быть настоящим Дя­гилевым... Впрочем, что это они при мне завели такую беседу? Сговорились! Зацепили за само­любие. Попал в ловушку, как приготовишка по­следний! Ну, да ладно, я и сам понимаю, что пора мириться с Деннемарком... “Надо быть собран­ным”, - говорит Тонков, - А как? Старшие зна­ют, что им надо... К примеру, дядя Жан, то есть

28

дядя Ваня19: всегда предпочитает музыкальное поприще казенной карьере. По службе числится коллежским секретарем, а свободно дирижирует оркестром, учился у самого Рубинштейна...»

Внезапно размышления Сережи были прерва­ны самым вульгарным образом - тычком в бок!

- Легко тебе пробиваться в музыке! - дерзко ухмылялся верзила-старшеклассник. - Твой отец и дядька - оба старейшины музыкального круж­ка. Тебе везет, а я всего должен добиваться сам. Меня никто не пустит бесплатно на концерт и не станет обучать премудростям гармонии!

Сережа насупился и покраснел, но ответил миролюбиво:

- Довольно, хочешь, я куплю тебе билет?

- Нетушки, сыт благотвори­тельностью вашей по горло! Ты - маменькин сынок и зазнайка! По­лучай!

Через минуту подоспевший Тонков с трудом оторвал Сергея от распростертого на полу обидчика. Тот ревел и ругался.

- Лежачего не бьют! Бежим, а то увидят...

гллвл. упфыуььл-

ПРОГУЛКА НА КОНЦЕРТ К ДЯГИЛЕВЫМ

По просторной Сибирской улице, растянув­шись цепочкой по деревянному тротуару, мед­ленно двигалась солидная компания из трех муж­чин и миловидной особы.

- Пермь - город необыкновенный, - быстро, по-итальянски пересказывал полюбившийся

пермский экспромт20 смугло­лицый театральный дирижер и педагог Кабелла21 музыкан­ту и своему соотечественни­ку Террачиано22, - его строи­ли специально как губерн­ский центр обширного края. К тому же это музыкальный город! Например, наш «пу­теводитель» Деннемарк - не только замечательный певец, но и превосходный хоровой

30

регент. В его работе всегда чувствуется тонкая отделка в духе композиторского настроения, да и хоры у него поются в нормальном тоне, а не так, как в бывшей здесь опере господина Медведева23, где они звучали гораздо ниже авторских тональ­ностей. В Перми много людей, увлеченных ис­кусством, а платные концерты даются в пользу малоимущих, и часто это дело рук Дягилевых, известных своей благотворительностью...

- Помнится, лет пять тому назад, - довери­тельно пояснил своей спутнице начинающей пе­вице Нине Террачиано24 Деннемарк, - на второй день нового года в переполненном зале Благо­родного собрания, где давно обосновался наш кружок, с триумфом выступила супружеская пара - Павел Павлович25 и Елена Валерьяновна26 Дягилевы. Я сам участвовал в этом превосходном спектакле - давались сцены из «Сусанина»27, - и сейчас перед глазами цветы, восторг публики... С тех пор они - любимцы пермяков, их дом всег­да открыт для интересных встреч. Сегодня вы их услышите. Замечу только, что Дягилева, изучая искусство вокала, пользовалась наставлениями знаменитой певицы Полины Виардо28. Мне рас­сказывали, однажды Тургенев29 воскликнул в до­

31

саде, что он не знает ни одного русского барина, который бы не соврал при пении... Он ошибся, позабыв о Павле Дягилеве! Полюшка поёт наи­зусть всю оперу «Руслан и Людмила» и бойко играет на многих инструментах!

- О, он феноменальный маэстро! А где его учителя? - недоверчиво подняла брови спутница.

- Представьте, Дягилев не мог систематиче­ски заниматься у специалистов, ибо по профес­сии он... военный!

- И мой отец сражался у Гарибальди. А они не арестуют падре? Ведь он революционер!

- Нина! Павел Павлович не жандарм, а на­чальник пермского гарнизона, полковник, до­стойный офицер и командир всех добровольных формирований, в том числе спасения на водах и доблестной пожарной дружины...

- О, пожалуйста, не напоминайте мне дет­ского кошмара: моя мать погибла в страшном театральном пожаре в Неаполе, и до шестнадца­ти лет я воспитывалась в приюте при монастыре.

- Простите, я не знал... Но что касается мест­ных сирот, то Елена Валерьяновна опекает мно­гие заведения, да и часть иногородних гимнази­сток, которые всего за пятнадцать рублей в месяц

32

живут в интернате на всем готовом. Можно ска­зать, что она продолжает дягилевскую традицию: отец Павла Павловича был казначеем Дамского попечительства о бедных и печатал в газете отче­ты о каждой общественной копейке, потраченной на тысячи бесплатных обедов для нуждающихся.

- Отец мой тоже филантроп. Когда начинает тосковать по родине, готов даром раздавать булки нищим. А я уже сама зарабатываю на хлеб и знаю

33

горечь провинциальных антреприз. Правда, мне пока везло на честных людей...

- Вот, Дягилевы именно такие порядочные «человеки». Я знаю, они учат на свои средства талантливых певцов, музыкантов и даже буду­щих балерин.

- Но вы сказали, что они хорошие вокали­сты ...

- Да, у нее очень большой по объему и диапа­зону голос, приятный по тембру. А Павел Павло­вич еще и незаменим во всевозможных сложных и не очень благодарных для солиста квинтетах, секстетах и прочих необходимых ансамблях, где требуются незаурядное мастерство и талант.

- Вероятно, он очень волевой человек и воин.- Кто, Полюшка? И да, и нет. Скорее, он

милый и душевный муж. Как у нас говорят, до­брый малый, отзывчивый до чужой беды, но по­рой слишком безмятежный индивидуум, чтобы пускаться в дебри философских размышлений о несправедливостях бытия. Ему легко, он дышит полной грудью...

- Таким людям можно позавидовать! У них нет проклятых проблем, их хлопоты не так уж обременительны, а досуги украшены успехами.

34

- Не совсем так, иногда ему приходилось принимать ответственные решения, даже идти против общественного мнения! Когда о чете Дягилевых после того шумного концерта благо­желательно заговорили репортеры, он ввязался в одно спорное дело. Доступ простому люду был закрыт в один из лучших садов Перми при зда­нии губернского земства. И представьте, он до­бился его открытия для самой широкой публики. Многие не одобряли его рвения.

- Они очень богаты, если отважно спорят с властями?

- Наверное, достаточно: земли в Осинском и Юмашевском уездах... Вполне состоятельные люди с твердыми взглядами на жизнь... Но в этом доме не просто увлекаются искусством, им здесь живут. Сейчас вы увидите этот гостеприимный особняк в тридцать с лишним комнат! Не удив­ляйтесь, но внутренний вид его похож больше на музей изящных искусств, нежели на владение ви­нокуренных заводчиков.

- Мое почтение, милейший Эдуард Эдуардо­вич, - присоединился к собеседникам, вежливо приподняв шляпу, моложавый представительный мужчина с орлиным профилем и острым взгля­

35

дом симпатичных, чуть прищуренных глаз, при­крытых «добролюбовскими» очками с тонкой серебряной оправой.

- Мой коллега по гимназии, наш Пимен и историк, то бишь летописец, Александр Алексее­вич Дмитриев, - представил сослуживца Денне- марк. - Я повествую о почтенной семье Дягиле­вых, куда, как можно догадаться, направляетесь и вы. Не правда ли, они достойные люди?

- Еще бы, - ответил Дмитриев, - глава семей­ства Павел Дмитриевич30, теперь уже три года как покойный, в составе местных ходоков встречался с царем Александром II после неудавшегося по­кушения Каракозова...

- Да, Павел Дмитриевич был необычайный человек! - подхватил Деннемарк. - Любил гран­диозный масштаб всего - и планов, и дел. Взял, например, и основал Камско-Березовский мона­стырь.

- Неужели он был так сильно религиозен?- На него порой находило стремление... -

уклончиво замялся Эдуард Эдуардович.- К излишней святости? Преклонению...

Мне это понятно, я сама воспитывалась в мона­стыре.

36

- Но почтенный коллега, вероятно, имел в виду, - добродушно улыбнулся историк, - неко­торые иные крайности. От аскетизма его тянуло к эпикурейству, к полноте жизни. Ну, если быть спра­ведливым до конца к Павлу Дмитриевичу Дягиле­ву, то человек он был бесспорно талантливый. Он был щедрый русский человек с широкой натурой и почитал своим долгом быть ближе к Богу и людям.

- Как, впрочем, и многие другие пермяки, - взял снова инициативу в разговоре Деннемарк. - Даже такой серьезный ученый, исследователь пермской старины, как Дмитрий Смышляев31, безумно много сделал для укрепления интересов России в Иерусалиме. В знак признательности в патриаршей приемной висит портрет Смышляе­ва, и ему присвоен почетный титул Рыцаря Гроба Господня.

- Это в Перми живут такие люди! О, святая Мадонна!

- Россия - такая богатая и сложная страна. Падре говорит, что нашел здесь вторую родину. Все так меняется на глазах, но в искусстве мно­гое еще далеко от совершенства.

- Согласен с вами. Маловато у нас пока куль­турных людей, не хватает энтузиастов, - задум­

37

чиво остановился, поджидая замешкавшихся спутников, Дмитриев. - Впрочем, подрастает новое племя. Как-то - Павел Дмитриевич был еще жив - его внук Сережа, совсем тогда ребе­нок, на мои подобные сетования на уроке заявил во всеуслышание: «Жаль, что в России нет тако­го сильного человека, который собрал бы всех поэтов, художников, музыкантов и актеров вме­сте и приказал бы сделать из них свою особую “Гвардию искусств”. То-то была бы силища!» Все дети очень смеялись по этому поводу, уверяя, что такое сборище тотчас же перессорится от зависти и злобы и непременно переколет друг друга сво­ими отравленными шпагами! Не выдержав на­смешек, мальчик едва не заплакал. Пожалев, я на перемене неосторожно утешил его, заметив, что когда он вырастет, то, быть может, назло обидчи­кам сам станет генералом этой выдуманной им «Гвардии»... А он серьезно посмотрел на меня и шепотом грустно ответил: «Не дадут! Дядя Иван прав! Они боятся искусства и ненавидят его жре­цов, потому что мы с ними соперники в борьбе за власть над миром! Только искусство, музы могут справедливо править людьми! И дед согласился с ним, и отец...»

38

- Какая фантазия и наблюдательность у этих Дягилевых! Мне интересно будет познакомиться с этой семьей.

- Простите полушутливый тон, - любезно простер вперед руку Деннемарк, - но мы с вами у порога «пермских Афин»!

И он распахнул перед Ниной Горациевной массивную дверь.

С тех пор как умер дед, Сережа пристрастился проводить многие часы над редкостными книга­ми с роскошными иллюстрациями из картинных галерей мира, любовно собранными в домашней библиотеке, вызывая вор­чание няньки, в сумерки приносившей барчуку за­жженную керосиновую лампу с красивым мато­вым абажуром из травле­ного богемского стекла.

Но в тот день хлопоты помешали ей присмотреть за любимцем. Какое-то время Серж перелистывал

39

страницы в потемках, потом немного задремал на уютном диване размером с обеденный стол.

Его разбудили громкие голоса у полуоткры­тых дверей. Несомненно, в доме были гости. Се­режа с любопытством прислушался.

- Представьте себе казус, - говорил звонкий теноровый голос (мальчик привык уже различать речь и пение по высоте звуков), - король Аль­фонс XII очень забавлялся по причине, что за его столом однажды оказалось тринадцать гостей. Он приказал переписать всех присутствовавших, дабы позже узнать, как повлияет злополучный обед на их дальнейшие судьбы...

- Ну, и что же? - это нетерпеливый голос дяди Вани.

- Но ему не открылись козни рока, ибо пер­вым умер он!

- Что за жуткие сказки? - спросило игривое сопрано.

- Видите ли, я верю в приметы, - оправды­вался тенор, - а нас с хозяином оказалась там тоже чертова дюжина душ... Вот я и покинул эту мужскую компанию!

- Чего же проще, надо было пригласить дам.- Помилуйте, у них свои разговоры!

40

- А что за сюрприз нам готовят в этом Эску- риале?

- Этого пока никто не знает, - присоединился к разговору высокий бас, - но я принял меры, мне доложили, что на кухне варят настоящие спагет­ти и трут сыр...

- Стало быть, Италия сегодня пожаловала к подножью древнего Рифея?

Сережа прекрасно знал, что спагетти - это макароны невообразимой длины, которые необ­ходимо с помощью двух вилок обмакнуть в олив­ковое масло, а потом, намотав на одну из них, восхищаться ловкостью манер сотрапезников, не замаравших салфеток, заткнутых за ворот.

Оттенок язвительности усмотрел Сережа в том, что говоривший Урал назвал по-старинному Рифеем. Ну, а Эскуриал, замок испанских коро­лей, он только что видел на картинке.

- Римская волчица забрела в медвежий наш край?

- Вот именно! Когда мне доставили экстрен­ный вызов только с одним словом «Тревога!» на визитной карточке, я сразу смекнул, что медведю нашему, наконец, наскучило сиднем сидеть на своем городском гербе...

41

- Ради Бога! Тише, господа...- Извольте, переменим тему, - примиритель­

но согласился тенор. - На днях юкотанские бан­диты ворвались в город Пельто и окружили театр, где шло представление.

- Вы опять рассказываете страхи, - возмути­лось сопрано.

- Что же делать, это факт достоверный! Они ограбили зрителей, увезли весь театральный гар­дероб и прихватили с собой актрису Руиз и двух самых хорошеньких хористок...

- Какой ужас, их убили?- Нет, но потребовали за женщин выкуп в

3000 долларов! Конечно, деньги были собраны, и жертвы освобождены полумертвыми.

- От страха?- Надо думать, страх тоже был немалый! -

заключил жуткую историю бас.Все замолчали.Сережа представил лихих наездников на

взмыленных лошадях, грохот выстрелов и яркие шелка изодранных в суматохе костюмов. Жалкая бутафория и человеческая жизнь, отданная на по­ругание... И это на той стороне земли, во время бурного развития цивилизации...

42

- Вы, верно, догадались, - послышался в ти­шине голос Ивана Павловича, - сегодня у нас в гостях иностранцы. Многим известен Эдуард Степанович Кабелла, питомец Миланской кон­серватории: в прошлый сезон он дирижировал оркестром в нашем театре, а потом садовой му­зыкой. Да вот он и сам со своими соотечествен­никами.

Серж не выдержал и, соскочив с дивана, вы­шел из тайника.

- Ты здесь, оказывается, - удивился дядя, напряженно соображая, был ли разговор при­личным для ушей племянника. Погрозив строго пальцем, он заспешил к гостям.

Кабелла, цветущий мужчина в возрасте Хри­ста, правда, уже немного лысоватый, с пушисты­ми бровями и лихо закрученными усами, с ак­куратно подстриженной бородкой-эспаньолкой, слегка смущаясь, представил своего коллегу- музыканта и его дочь Нину, тотчас же похищен­ную Еленой Валерьяновной на женскую полови­ну дома.

Отец, дядя Ваня, Деннемарк и Террачиано (как показалось Сереже, мужчина уже в годах), направились посмотреть инструменты, приготов-

43

ленные настройщиком для концерта. Кабелла за­держался возле картин в коридоре, Серж поспе­шил ему на помощь, без запинки называя авторов и имена персон на портретах в золоченых рамах.

В гостиную Сережа заходить не стал, напря­гая слух и ревниво поглядывая на взрослых из-за дверного косяка.

Кабелла сел за рояль, великолепный «Бех- штейн» мигом отозвался сладостными звуками. За другим роялем, привезенным только утром, устроился дядя Иван. Он широко и бегло про­бежал пальцами по клавишам беккеровского чуда.

- А какой репертуар у Нины Горациевны? - спросил отец Террачиано. Ответ заглушили ак­

44

корды. До мальчика долетали лишь обрывки фраз: «высокое сопрано»... «замечательная ко­лоратура и дикция»... «погибла во время пожа­ра». .. «воспитывалась в монастыре, стала желан­ной солисткой у регента местного хора»... Види­мо, речь шла о гостье-певице.

Наконец, Эдуард Семенович встал из-за роя­ля, поднялся и дядя Иван. Оба присоединились к беседе Деннемарка и Террачиано, который рас­сказывал о дочери.

- Ей повезло, в Париже она занималась у знающего итальянского педагога, поставившего ей правильное дыхание, без чего, как вы знаете, мертво искусство знаменитого бельканто, - не без гордости изрек Гораций Михайлович.

- Как любопытно, - вмешался в разговор Па­вел Павлович, - в ту же пору в Париже моя жена Леля и ее сестра Саша брали уроки у знаменитой певицы и педагога Полины Виардо. Так мадам не уставала им твердить, что дыхание певца - не са­моцель, а средство выражения оттенков состоя­ния живой души...

- Право, вы думаете одинаково, только вы­ражаете мысли... как это правильно сказать по- русски, с разных концов, - поспешил пригасить

45

назревающий спор Кабелла. - Кроме того, гово­рят, всё большим признанием пользуется русская школа вокала, счастливо соединившая достоин­ства многих направлений и осыпанная похвала­ми и букетами неистовых поклонников.

- Вы знаете, - поддержал его Террачиано в желании уклониться от конфронтации, - когда Нине было около десяти лет, произошла забав­ная история. Девочка по вечерам привыкла тор­чать на всех спектаклях, умудряясь примоститься едва ли не в первом ряду, знала все партии наи­зусть. Однажды на бенефисе нашей неаполитан­ской известной певицы, оказавшейся не в голосе после простуды, Нина изрядно отличилась. По­чувствовав, что бенефициантка с некоторым за­труднением берет верхние ноты, она не выдер­жала и решила ей помочь. Простодушно дождав­шись подходящего момента, она вдруг запела в унисон вместе с оторопевшей певицей, чисто и легко выводя самые трудные колоратурные пас­сажи. Они так и допели арию вдвоем, к велико­му восторгу темпераментной публики. Принимая многочисленные подношения зрителей, актриса сняла с одного из букетов золотой браслет рабо­ты тосканского мастера и под овации театраль­

46

ной толпы подарила его в знак признательности юной дебютантке. Так неожиданно Нина уверо­вала в свое певческое призвание.

Добрые улыбки, вызванные наивной просто­той рассказа, сняли напряжение, вернули беседе непринужденность.

- Когда я четыре года назад собирался по­кинуть Пермь, старшины музыкального круж­ка, - вспомнил тоже забавную историю отец, - устроили мне пышные проводы и даже напечата­ли шутливую программу торжественного обеда. Помнится, там было пять частей: интродукция, анданте кантабиле, скерцо, престо и интермеццо. Всё в таком веселом духе: «Суп прощальный в минорном тоне», «Паштет из форелей Шубер­та», «Индейка а-ля кларнет из оперетки “Крас­ное солнышко”», «Херес и мадера из Арагонской хоты», музыка «Завтра в поход идем», «Закуски в аранжировке повара Петрова»... И прочие, сей­час уже не помню...

- После «Генеральной паузы», - добавил, смеясь, дядя Иван, - «Чай, кофе с ферматою»... Начало в четыре часа по метроному! Не прав­да ли, отменный «Вокзал»! Тогда мы все были склонны подурачиться и блеснуть остроумием...

47

- Да, я вижу, пермяки - счастливые люди, умеют повеселиться, - обрадованно просиял Тер- рачиано, - это всегда сближает нации и людей.

- Их еще больше соединяет музыка! - под­хватил Деннемарк. - В единое братство, где эм­блема - скрипичный ключ!

Пафос спича учителя показался Сереже из­лишне напыщенным, и он с облегчением вздох­нул, услышав удар гонга, возвещавший о начале концерта. Двери столовой открылись, и прибыв­шие ранее по «тревоге» гости стали усаживаться в зале где поудобнее. Публики собралось изряд­но, и пришлось добавлять стульев из других по­мещений дома.

Слушая выступление дяди Ивана и Кабеллы, Сережа забыл обо всем на свете. Его поразила не столько блестящая виртуозность исполнителей, сколько изумительная раскованность и изяще­ство художественной манеры каждого мастера, как бы соревнующихся в героике и непосред­ственности чувств и порывов, переливающихся в чудные звуки фортепианной дуэли по всем пра­вилам галантных времен.

Потом пели отец с маман. Им, как всегда, го­рячо аплодировали, а Серж почему-то вспомнил

48

про дурацкий гребенчатый оркестр приятеля Тонкова и застеснялся «простонародной» затеи. Дядя Жан не одобрил бы!.. Когда думаешь о вы­соком искусстве, не скажешь «дядя Ваня». Будет звучать совсем по-бикбардински, по-деревенски! В Петербурге и сейчас, на концерте, должно на­зывать людей и вещи только солидным образом: «дядя Жан», «программная музыка», «ария Гер­цога», а не «песенка», как в просторечии...

Тут представления о речи у Сережи несколько померк­ли, ибо дядя Иван и отец часто твердили, что «высокомерни­чать» в быту глупо и смешно, да и мыслить высоким стилем дозволяется только древним и старым поэтам вроде Ломоно­сова и Хераскова, а наедине с собой надобно быть искрен­ним и простым, таким же, как и твои ближние, твой народ - душевным и доступным каж­дому.

Однако простота должна быть свежей и ори­гинальной, а не замусоленной. «Слова, - говорит

49

отец, - не затертые монеты, их чеканят по мере надобности»...

«И к месту! - добавил от себя Серж. «И ко времени», как наставляет няня Дуня, а она ведь из народа... «И я - сын России», - вспомнил вдруг фразу отца юный философ.

Тонков убеждает, что надо всё равно самому себя воспитывать... Что же, постоянно повторять себе: «Я принадлежу к обществу избранных» или «Я - сын Отечества!»? Тут несомненно есть зна­чительная разница, и надо ее осознать...

«Приятнее быть самостоятельным и никому не принадлежать, - как говорит географ, - поль­зоваться свободой»... «Только так не бывает, все зависят один от другого», - говорит Деннемарк, а он знает жизнь...

Но вот к роялю подошла Нина Террачиано. Тотчас Сережа оставил свои рассуждения и за­мер от сладостных звуков Верди. Симпатичная певица была смуглолица, черноволоса и мала ро­стом, но всё это куда-то исчезло, а возник облик взволнованной переживаниями прекрасной Вио­летты Валери из «Травиаты» - хорошо известной ему оперы.

50

«Как чудесно всё меняет музыка, она легко открывает для чужой боли даже самые зачерстве­лые сердца, - с восторгом подумал Сережа, когда кончилась ария, - наши души должны принадле­жать совести и искусству!»

После концерта Серж долго лежал с открыты­ми глазами в постели, ему грезился лазурный берег южного моря и гондольеры, поющие серенады...

51

«Разве итальянское “бельканто” - связное пе­ние - не шедевр искусства, не лучшее завоевание человечества? А “потрясатели умов” твердят, что теперь это уже признак провинциальной отста­лости... Нелепость? Вздор?» - размышлял он. Взрослые уверяют, что каноны, правила - основа всякого творчества, опора для его совершенство­вания. А Тонков смеется, заявляя, что следование традициям «напяливает на глаза шоры, которые, как известно, предназначены для пугливых жи­вотных». Что отличает русскую школу пения от других? Где пределы поисков в искусстве? «Отец, наверное, знает... Спросить? Подождать? Утро вечера мудренее!..»

Обладая хорошей памятью, Сережа ред­ко учил уроки (и так запомнилось, да и лень!), а предпочитал рыться в библиотеке деда. Отец пробовал направлять чтение сына, но вскоре - по занятости - махнул рукой. Он запер пару шкафов на ключ и, показав его Сереже, отрезал:

- Получишь после аттестата!Ждать было долго, и Серж, увы, подобрал от­

мычку. К его разочарованию, книги, арестован­ные отцом, оказались скучными, непонятными, и он с облегчением захлопнул заветные дверцы.

52

Теперь поминутно возникали новые вопро­сы... Вот Фауст, к примеру, искал истину и вос­кликнул: «Остановись, мгновенье, ты - прекрас­но!» И попал в лапы к дьяволу. . . Нов опере этого нет. Надо прочесть Гёте. И отец, и дядя на хитрые вопросы чаще отвечают односложно:

- Вырастешь - всё поймешь!

В субботу в городе произошло новое событие: в Пермь прибыла 13 числа (не побоялись роково­го дня) опереточная труппа Медведева.

- Хороший ли прибыл театр? - басовито спросил отца Сережа, собираясь в гимназию.

Павел Павлович впервые заколебался, глядя на повзрослевшего сына, ответил неуверенно:

- Наверное, рано еще тебе думать об оперетте.И про себя подумал: «Не прозевать бы пере­

ходный возраст, а то найдутся “просветители”» - однако отложил благоразумно скользкую тему до лучших времен...

«Важничает, а я уже большой!» - твердо, по- взрослому сжал губы Сережа.

На следующий день было отчего торжество­вать: «ломака» Деннемарк согласился-таки про­

53

вести его тайно в свою ложу на деми-оперу «Ни­щий студент».

Скверно, что нельзя открыться родителям: скажут, мол, что неприлично гимназисту, да и труппа несерьезная, поди, вроде «юкотанской», - прикинул Серж и. .. не содрогнулся при воспоми­нании о тамошней трагедии.

Урок географии пропадал - заболел учитель. Было шумно, но радость Сережи сменилась ужа­сом: в класс пожаловал сам директор гимназии Алфионов. Воцарилась тишина.

- Нуте-с, повторим из прошлого, - сказал он решительно, усаживаясь за учительский стол. - Дягилев, к карте. Вы, конечно, знаете, где рас­положена Патагония?

Тонков быстро распахнул атлас на нужной странице и едва не расхохотался! Над картой Южной Америки было начертано рукой Сережи: «Боже мой, какая скука!»

Но медлить было нельзя, и, сложив ладони рупором, рявкнул громким шепотом:

- Аргентина!- Южнее пампасов, - мрачно изрек Дягилев,

ткнув указкой возле сороковой параллели амери­канского континента.

54

- Какие города и провинции вам известны в Северной Италии?

- Турин - Пьемонт, - прошипел Тонков.- Милан - Ломбардия, Турин - Пьемонт, Ге­

нуя - Лигурия, - бодро начал Сережа и остано­вился.

- Болонья - Эмилия, - подсказал кто-то с первых парт.

- Тонков, вы, я вижу, рветесь к карте? Прошу...

\ |

- И «жемчужина Адриатики» Венеция с од­ноименной провинцией, - передавая указку Во­лоде, обиженно выкрикнул Серж.

- Что же ты замешкался? - удивленно спро­сил Тонков Дягилева после урока.

- Обожаю Венецию!- Но ты же молчал о ней?- «О святых местах всуе не вспоминают»,

учил дед. И я с ним согласен.

В ХРАМЕ МЕЛЬПОМЕНЫ

Артистическая натура Эдуарда Эдуардовича Деннемарка настоятельно увлекала его к «таин­ственности», чтобы всё было разыграно «с ри­ском» для репутации и «незабываемо». Поэтому, испросив заранее согласия Сережиного отца, он убедительно разыграл «побег» из дома. В театр добирались окольными улицами, переодетые в какие-то цивильные плащи, нахлобучив на глаза живописные головные уборы.

В здание проникли задолго до начала через квартиру смотрителя. В коридорах было темно и жутковато. Слышались отдаленные звуки трубы и вздохи виолончели. Среди оркестрантов Сережа увидел знакомые по «Благородке» и музыкальному кружку фигуры и фраки, стало спокойней и проще.

На сцене заканчивались приготовления к спектаклю. Как всегда, вблизи декорации мерз­ко пахли клеем и пылью, хотя на сцене изрядно сквозило.

57

Из кулисы вышел стро­гий седоусый человек в по­жарной каске, и Деннемарк с достоинством представил ему Сережу:

- Мой юный коллега, студент-вокалист.

\ «Преувеличивает», — ле­ниво, но с самодовольством

подумал Дягилев, усаживаясь в пустой пока и мрачной ложе бенуара.

Пришло время, и театр начала заполнять пу­блика. Сережа с интересом прислушивался к громким разговорам театралов.

- Вы слышали: французы научились делать сахар из тряпок!? И готовы поставлять его про­мышленности.

- Господи, вот и ешь после этого загранич­ные конфеты!

- Что же тут удивительного? Я где-то читал, что даже водку собираются делать из нефти!

- Гадость! Должно быть, пахнет кероси­ном.. .

- Меньше будут пить!- Ну, на это не рассчитывайте... Старо!

58

- От пьянства следует отвлекать искусством.- В коллекции у доктора Циммермана я ви­

дел заспиртованную печень алкоголика. Такое просвещение очень впечатляет! Теперь пью толь­ко шампанское по праздникам.

- Господа! Пора в буфет...И вся компания чинно удалилась из поля зре­

ния Сережи.Тем временем в партере другую группу зри­

телей развлекал джентльмен с перстнями и брил­лиантами на лайковых пер­чатках:

- Нам далеко до амери­канской рекламы. Ну, напе­чатают в газете объявление вниз головой... А там - конкуренция! На выдумку горазды! Скажем, решила Нью-Йоркская музыкаль­ная Академия разреклами­ровать премьеру оперетки «Михаэль Строгов», соби­раясь выпустить на улицы двести кошек с голубыми ошейниками и уведомле­

59

нием о новости сезона... Тогда дирекция театра Холее, где поставили «Привидение», перещего­ляла Академию, снабдив две тысячи кошек го­лубыми ленточками с извещением о спектакле! Каждая кошка вернулась в свой двор, и скоро все узнали о затее, не выходя из дома! Остроумно, не правда ли?

- Остроумия нам не занимать, - вмешался в разговор чиновник в форме путейца. - Когда Не­красову надоело печатать чей-то скучный роман, он попросту досочинил за автора такой эпилог: «А после этого герой наш скоропостижно скон­чался, и ничего больше не было. Конец». Лично я кончал бы так многие спектакли, затянувшиеся за полночь.

- Простите, но вы не правы. Медведев при­вез к нам профессионально хорошо сформиро­ванную труппу, и репертуар удачен.

- Но здесь, в Перми, помещение театра се­рьезное... - начал было низкорослый худосоч­ный господин с признаками употребления на лице мази «Угреин».

- Не стены театра определяют степень его серьезности, а от оперетки нельзя требовать голосовых средств оперных певцов, - настави­

60

тельно заметил один из членов музыкального кружка.

- Минувшей зимой столичная журналистика дружно ополчилась на всяческую оперетку, - важ­но заговорил известный в городе врач, - казалось, совсем изувечили и раздавили, бедную. Да не тут- то было! Посмотрите, какой успех! Аншлаг!

- Знамение времени! Музыкальный театр набирает силу, притягивает зрителей, особен­но если выступает такая звездочка, как госпожа Михайлова-Нивлянская, - вторил доктору лоба­стый зритель. - Вы посмотрите, Пермь измени­лась до неузнаваемости: о политике позабыли, на погоду махнули рукой, по клубам перестали в карты играть!

- Вполне приличная труппа, особенно Станиславская-Дюрен, - любезно согласился с компанией молодежи репортер «Губернских ве­домостей». - Играет бойко, с экспрессией, умеет повеселиться и подурачиться, а в оперетте это немаловажно. Впрочем, мое мнение вы прочте­те на страницах газеты. А что думает неопытный зритель?

- Мне кажется, приятным голосом обладает и лирическое сопрано Балконская, да и Проко­

61

фьева на характерных ролях незаменима, - за­стенчиво высказался студент.

- Слишком подчеркивает звуки «р» и «с» Семенов-Самарский, но у него очень недурствен­ный мягкий баритон, и он умеет скрыть свои не­достатки, - живо откликнулся молодой служащий.

- Мне больше нравятся комики, - захлебы­ваясь от восторга, воскликнула сухопарая деви­ца в очках. - Без них было бы скучно! Богданов, Смирнов, да и сам Медведев просто украшают спектакли. Я не пропустила ни одного! Какое на­

слаждение!- Смею заметить, - вста­

вил словечко репортер, - в этом немалая заслуга режиссера Ев- геньева, удачно придумавшего забавные мизансцены...

Когда открылся занавес, Сережа шепнул Деннемарку:

- Мне уже совсем не хо­чется пойти в актеры, ибо нужно всю жизнь, как при­лежному школяру, зарабаты­вать у зрителей хорошие от­метки.

62

- Ну, это смотря по вкусу...Спектакль начался, и вскоре музыка, уловки

жанра - а они оказались вполне привлекательны­ми и забавными - увлекли подростка, заставили внимательно следить за интригами полковника Оллендорфа, освободившего из тюрьмы двух друзей - студентов-смутьянов Младека и Владе­ка, чтобы поручить одному из них сыграть в жиз­ни роль «лжекнязя». Так злобный вояка возна­мерился отомстить за свои отвергнутые чувства гордячке красавице Лауре, которая, конечно же, не преминула сразу влюбиться в простолюдина.

К финалу первого акта, закончившегося ве­селым карнавалом с танцами и грандиозным фейерверком, в зале запахло порохом, все устре­мились в коридоры. Сережа остался в доброволь­ном заключении, глотая слюну и прислушиваясь к говору толпы.

63

- Я слышал ее в «Ливадии», как и многие другие пермяки, - у всех одно мнение: превос­ходные задатки! Браво, Михайлова! Слава богу, она не прибегает к движениям, свойственным в «танцклассах с буфетами», - заливался тенор.

- У Мясникова, мне кажется, - раздался голос Деннемарка, - звуковедение ближе к теноровому, чем к баритональному. И совсем необработан­ный голос у Зайцева, хотя и сильный. Думается, у молодого тенора есть перспектива...

- А знаете, господа, - вдруг послышался рез­кий и самоуверенный мефистофельский тембр, - важнее всего, что ваш город имеет потребность приглашать и утверждать порядочный - в смысле зрелища - театр как место здорового отдыха и развития музыкальных вкусов. И дело не в жан­ре, а в качестве. И оперетка, как видим, может быть настоящим театром!

Сережа незамедлительно приблизился к двер­ной щели и отпрыгнул от неожиданности. Гово­ривший был маленьким горбуном - неказистым и отталкивающим, но публика охотно и доброжела­тельно грудилась возле оратора.

- Начало нашего театрального дела, - при­соединился к толпе газетчик, - должно исклю-

6 4

чать всякую бестактность по отношению к нео­крепшему ростку пробивающегося подлинного искусства! Наш гость, саратовский музыкант и дирижер господин Винярский, - обратился он к низенькому человечку, - мог бы всегда рассчиты­вать на радушие пермяков и печати...

- Однако «Нищий студент» сегодня идет не в первый раз, а мужские хоры часто расходятся с оркестром...

- Причина ясная, - улыбнулся Винярский, - женские хоры ведет мадам Рассказова и, надо от­дать справедливость, ведет твердо и умело!

- Газета должна не только восхвалять акте­ров, - заметил высокий господин, - но и помогать им преодолеть недостатки, а то зеленая молодежь вроде госпожи Михайловой, которая портит всё крикливым окончанием своих номеров, может возомнить, что уже достигла совершенства!

Кто-то возмущенно пытался возразить, но раздался звонок, и публика отправилась в зал.

Напряженность верхних нот у героини заме­тил и Сережа, но, довелись ему принять участие в споре, он несомненно склонил бы чашу правосу­дия в пользу хорошенькой госпожи Михайловой- Невлянской...

6 5

- Что за прихоть у Зайцева, - ворчал в сосед­ней ложе старческий голос, - отворачивать лицо в сторону от зрителей! Мог бы держаться побли­же к рампе, а то ведь он поет не только как Симон для Лауры, но и для меня тоже...

Деннемарк и Серж, глянув друг на друга, рас­смеялись...

Извозчик мигом домчал лихих театралов до темного спящего дома. Эдуард Эдуардович тро­стью тихонько постучал по железному отливу окна, и заспанная няня Дуня приняла из рук в руки полусонного барчонка.

Но, как ни странно, добравшись до уютной постели, Сережа долго не мог уснуть, ворочался и вздыхал. В ушах звучали трогательные мело­дии, мерещились неприлично оголенные жен­ские ножки... И знакомые девочки, прежде не­много загадочные и непонятные, вспоминались в ином свете.

Занимательные истории разных спектаклей и романов непостижимо соединялись в его соб­ственную «фабулу», голоса певцов сливались с оркестром в праздничный звон, воображение рисовало фантазии... Он уже представлял себя

6 6

обездоленным героем, пылко влю­бленным в богатую, недоступную и прехорошенькую Михайлову.

Неожиданно сердце тревожно, толчками забилось, Сережу бросило в жар, а ноги похолодели... Он испу­ганно вскочил на холодный пол, ози­раясь и готовый крикнуть, но «волне­ние крови» (по описанию новелли­стов) улеглось... Теплилась лампада у образов... Тяжело дыша, он снова улегся. Какие-то новые неизведанные силы витали над ним...

Немного погодя он опять спасал Михайлову от ненавистного Оллен- дорфа, слышал ее хрустальный голо­сок, клялся ей в верной любви, и она его не отвергала...

Утром нянька шепталась о чем-то с барыней. Сереже показалось, что все на него поглядывают по-иному.

Несколько дней Сережа думал о театре, заново переживая увиденное и услышанное, но о ночных видениях помалкивал даже сам с собой. Будто и

67

впрямь был влюблен! Было что-то стыдное и не­приятное в этом ощущении, и он даже перестал смотреть взрослым в глаза.

Между тем в гимназии приблизились и насту­пили редкостные торжества - столетие со дня ее создания32. Славная дата приходилась на 22 сен­тября, но попечитель Оренбургского учебного округа господин Михайлов (пермские учебные заведения находились под непосредственным контролем этого господина) почему-то категори­чески запретил официальное празднование пер­мякам, хотя другие русские гимназии-ровесники беспрепятственно и пышно справляли в это же время свои юбилеи.

Однако такой печальный оборот дела никак не мог устроить пермяков, и с некоторым опозда­нием, 28 сентября, вопреки запрету в гимназии состоялся праздничный акт, на котором присут­ствовали: губернатор В. В. Лукошков, начальни­ки отдельных частей, представители земства и города, преосвященный Ефрем.

Гимназия получила приветственные теле­граммы из других городов, которые были зачита­ны перед заметно наэлектризованной аудитори­

6 8

ей. Каждое приветствие покрывалось дружными аплодисментами.

Сережа, как и все другие ученики, восторжен­но оценил отважный поступок директора Алфио- нова, принявшего самостоятельное решение о праздновании юбилея.

Преподаватель К. И. Александров прочел речь «О падающих звездах», а инспектор С. Я. Дроз­дов, мягко спустив слушателей с небес на греш­ную землю, зачитал отчет о состоянии дел гимна­зии в минувшем 1885/86 учебном году.

В казанской газете «Волжский вестник» А. А. Дмитриев напечатал историческую статью о Пермской гимназии, которую кратко переска­зал собравшимся.

Еще одним событием торжеств был факт ма­лозаметный: открытие в достопамятный день - 22 сентября - новой частной начальной школы при поддержке Дягилевых, под руководством бывшей воспитанницы Мариинской гимназии госпожи Циммерман33 (позже преобразованной в еще одну мужскую гимназию - приют всех обез­доленных). Одной ласточкой на ниве просвеще­ния стало больше.

ьлоЛа- н а у к й а

МРАЧНАЯ ПЯТНИЦА

В ночь под 23 октября на Каме завершился ле­достав, промерзла земля, но снега все не было. Только через месяц накануне ярмарки (учреж­денной с незапамятных времен в честь тезоиме­нитства жены Петра Великого Екатерины I) вдруг сперва потеплело, а наутро прошел снегопад.

Все дома и деревья оделись в пушистый, ослепительно белый под лучами проглянувшего солнца, диковинный наряд. Будто миллиарды ве­селых одуванчиков сплошь распустили свои неж­ные головки на заиндевелых заборах и косматых ветвях...

От этого неописуемого великолепия, случаю­щегося на Урале где-то раз в десятилетие, как уверяли старожилы, у Сережи защипало глаза, захотелось расплакаться, как в «детстве», от уми­ления и сопричастности к могучим таинствам природы, рождающим неожиданную радость об­новления и очищения души.

7 0

Благостный и сосредоточенный пришел Се­режа из гимназии домой и узнал печальную но­вость: занемогла бабушка Анна Ивановна34.

С каждым днем ей становилось всё хуже, вра­чи объявили, что жизнь ее в опасности. Бабуш­ка покорно согласилась пригласить священника. Вскоре послали за нотариусом - бабушка захоте­ла дополнить завещание...

Пришлось отменить намечавшийся 27 ноября очередной литературно-музыкальный четверг. Всех приходивших в гостиной встречал Денне- марк и от имени хозяев приносил им должные извинения. Однако люди всё прибывали: кто-то не получил извещения, а другие хотели узнать о состоянии здоровья почтенной старушки.

- Что же говорят лекари? - спрашивал глу­ховатый баритон. Когда владелец его обернулся, Сережа узнал Василия Быкова, бывшего управ­ляющего, обожавшего отца и приехавшего вме­сте с ним - ради дягилевского семейства - с бе­регов Невы в Пермь. Дети любили его за ласку и доброту, и он ценил эту искреннюю привязан­ность.

Сережа подошел и поздоровался. Быков по­рывисто прижал мальчика к груди, и он не по-

71

смел освободиться, хотя одна из пуговиц сюртука гостя больно оцарапала ему шею.

- Растете?- Растем, - в тон ему ответил Сережа и до­

бавил: - А вы нас совсем забыли.- Некогда пока - собственное дело завел.Валентин, заглянувший в зал, сам с разбега

бросился в объятья растроганного «дядьки» Ва­силия и, сидя на могучей руке исполина, скоро­говоркой спешил сообщить новости своему лю­бимцу:

- Нам в субботу, шестнадцатого, всем оспу прививали, всё уже прошло и совсем не больно. Делали в нашем театре! А Сергунчик всю копил­ку вытряс, но это большой секрет! - И, выскольз­нув, молниеносно скрылся...

- Предатель! - презрительно рявкнул Сережа и ринулся вдогонку за братом.

- Выросли, уже совсем большие... - полувос- хищенно-полурастерянно развел руками Быков и

72

продолжил беседу с Деннемарком. - ...Был я не­давно во Франции. Там профессор Д ’ Андре демон­стрирует невероятный способ посадки картофеля, который дает созревание на шесть недель раньше срока. Он сажает каждый стебель отдельно на глу­бину четырех дюймов через промежутки в 26 дюй­мов. .. Они дали 98 побегов, принесших 48 фунтов клубней! Думаю попробовать в наших краях...

- Прогорите! - буркнул седоусый господин. - У нас картошки и так заваль!

- Пройдем к Павлу Павловичу, он, бедняга, очень расстроен, всю ночь провел у постели уми­рающей...

И они ушли.Возвратившийся в гостиную Серж с раздра­

жением вслушивался в бесцеремонные пересу­ды не торопившихся расходиться посетителей. Но вот в дверях появилась внушительная фигура дяди Ивана, обратившегося к присутствовавшим:

- Хотя вечер отменяется, но всех прошу к чаю... - Любезно раскланиваясь, часть гостей на­правилась в столовую, а несколько собеседников задержались.

- ...в прошлом году она полностью отказа­лась от наследства, - распевно пояснял незнако­

7 3

мой даме седоусый господин. И мальчик понял, что речь идет о бабушке.

- Да не совсем так... Слушалось дело об «от­казе пожизненного наследования имущества» в пользу своих сыновей с оговоркой иметь от них десять тысяч рублей ежегодно, - поправил его до­родный моложавый адвокат. - Теперь есть нужда в каких-то изменениях... Кому-то повезло...

- А что это за прибор здесь повесили на стене?

- Какой-нибудь барометр или термометр, - всезнающим тоном небрежно заметила дама.

Сережа наперед знал, что поступает нехоро­шо, вмешиваясь в разговор взрослых, но, приняв возможно изящную позу «чичероне», звонко вы­палил:

- Это прибор профессора Больперта для опре­деления наличия дурного воздуха в помещении!

- Черт знает что такое! - вскочил адвокат.- Невоспитанность! - поднялась дама. - Ох!Дядя Иван, сделав вид, что не заметил выход­

ки племянника, еще раз повторил приглашение к чаепитию.

Догнав озорника в коридоре, он крепко стис­нул ему плечи и, повернув к себе, внятно сказал:

7 4

- Учись сдерживать себя, дружок, иначе трудно будет в жизни... Ишь, как кровь заигра­ла! Горяч больно! Что за выходка? Не импера­торский ли жест?.. - Дядя осекся, беспомощно махнул рукой и удалился, моргая увлажненными глазами.

Рано утром няня Дуня подняла заспанного Сережу и, предостерегающе прикрывая рот паль­цем, всхлипывая и бормоча молитвы, повела его за собой.

- Бабушка! Требуют к себе! Хочет освобо­дить душу... О Господи! Прости ты ее, Пресвя­тая Богородица!

7 5

В бабушкиной комнате было полутемно, раз­ноцветно мерцали лампадки перед образами. Утопая в ворохе подушек белее снега, обессилен­но опрокинулась Анна Ивановна...

Сережа забоялся в дверях, но нянька властно подвела его к распростертому телу. Один глаз ба­бушки приоткрылся, и она довольно выспренно и отчетливо произнесла:

- Видно, так угодно Господу: не суждено мне дождаться, когда ты достигнешь совершеннолетия.Слушай меня вни­мательно, ты уже большой мальчик, умный и толковый, пора тебе знать всю правду. Я, каюсь, грешна: я ненавидела Евреиновых, и это тяжким бременем лежит на моей совести. Я страшусь покинуть мир сей с неотмоленным проступком... Подожди, дай отдышусь...

Сережа со страхом замер, ничего не понимая. О каком грехе толкует бабушка, кто такие Евреи- новы, и при чем тут он, Сережа?.. Он жалобно

7 6

смотрел на Анну Ивановну, предчувствуя что- то ужасное, не мог сдержать дрожи в коленях. Слезы текли по щекам, но, боясь шелохнуться, он не вытирал их. Все его существо, сжавшись в хрупкий комок, кричало истошным воплем: беги, беги, беги...

- Всё, что я имею, - продолжала бабушка сдавленным голосом, - достанется тебе, но не за этим я тебя позвала.

- Бабушка, дорогая, успокойся, мне ничего не надо, отпусти меня с миром, - лепетал Сере­жа, - я замерз...

- Молчи, - властно приказала бабушка и вы­дохнула: - да, я ненавидела люто твою мать... Нет, не нынешнюю, а ту, настоящую... Женечку Евреинову35 - светлого ангела, я желала ее поги­бели, они уехали... И она умерла, родив мальчи­ка, тебя... Прости меня, Сережа, но я поклялась перед святой иконой Божьей Матери, что, когда ты вырастешь, буду молить тебя о прощении, что сделала тебя сиротой. Заклинаю тебя именем Го­сподним, отпусти мой грех, Сереженька, прости, прости...

Няня Дуня подтолкнула отрока и зашептала ласково и униженно:

77

- Ради Господа на­шего! Прости ей, Сере­женька!

Сережа упал на колени, зарыдал навзрыд, уткнув­шись в холодеющую руку.

- Скажи: «прощаю»,обязательно скажи... Ну...

- Прощаю, - прошеп­тал Сережа, отпрянув от мертвенной и недвижной ладони бабушки.

Нянька подняла его под руки.- Отдай ему шкатулку, - твердым голосом

вдруг снова промолвила Анна Ивановна. Она с усилием подняла персты и перекрестила внука, охнув, откинулась к пологу.

Всхлипывающего Сережу со шкатулкой в ру­ках в дверях принял осунувшийся, с трясущимся подбородком отец. Он, словно в детстве, как пу­шинку, взял его на закрошки, унес к себе в каби­нет, усадил на диван и сказал:

- Судьба распоряжается нами, но мы - муж­чины. На, выпей водички... - и он подал сыну остро пахнущий спиртом стакан. Хрустальная

7 8

слезинка повисла на кончике лихого кавалерий­ского уса... Оба отдались чувствам.

Прошло немало времени, прежде чем они смогли продолжить свой мужской разговор. От­крыли шкатулку, пятнадцать лет хранившуюся под запорами у бабушки. Там оказались: фото­карточка отца с незнакомой миловидной женщи­ной, перевязанный ленточкой локон вьющихся волос, медальон, крестик и серебряное колечко...

На другой день Сережа не вышел к завтраку, едва дотронулся до обеда. Елена Валерьяновна ему не показывалась на глаза. Он сидел молча с книгой, в которую не было сил заглянуть.

Вечером ему принесли письмо от мамень­ки, то есть от мачехи, - содрогнулся всем телом Сережа. Может быть, этот кошмар ему при­снился? Он лихорадочно распечатал послание, прочел:

«Прощай, маленький Сережа! - строчки по­плыли вбок, спазм сдавил горло, перехватил ды­хание. - Это был твой первый, Сережа, разговор с отцом, на котором я не могла присутствовать... Дело сделано. Я дала себе зарок, что не выйду замуж за папеньку, если не встречу твоей люб­

7 9

ви. Всегда буду помнить тот день, когда с моим отцом Панаевым мы подъехали в коляске к де­ревенскому дому (ты жил с тетей Маришей36 в деревне). Издали я увидала тебя в ярко-синем платьице. Я выбежала из коляски, и свершилось чудо - мне не забыть его никогда! Ты вдруг ра­достно протянул ко мне свои ручки... И тогда я приняла тебя от Мариши. Я стала твоей второй матерью. Суди меня, как сможешь, за этот столь долгий и святой для меня обман...»

Сережа глубоко вздохнул, аккуратно сложил листок, встал и открыл дверь. За ней стояла пла­чущая Елена Валерьяновна! Они без слов броси­лись друг другу в объятья...

Прошло несколько дней, и произошло новое чудо: бабушка начала поправляться... Она про­жила с ними еще два года.

Вскоре быт в доме принял привычный облик и направление, возобновились концертные чет­верги.

Но для Сережи мир разделился на две нерав­ные части: до и после рокового утра, когда его существование внезапно, как льдина, откололась от материнского айсберга, и постепенно трещина

8 0

превратилась в полынью, разводье и целый про­лив, хотя внешне всё выглядело по-старому...

Возникшая завеса всё чаще отделяла его от близких. Если со стороны это выглядело «вы­вертами» и «ленью», то внутренне по­ведение Сережи стало непредсказуемым и порой вызывало бурю при ясном небе.По воле игры воображения «занавес» этот мог смыкаться или доброжелатель­но раздвигаться (совсем как знаменитый занавес медведевского театра с изобра­жением пушкинского кота, который «всё ходит по цепи кругом», рассказывая сказ­ки), открывая то гостиную, то столовую, то гимназию... Сережа чувствовал себя уютнее, когда тот был наглухо закрыт.

Вечереет. В доме непривычная пусто­та. Взрослые ушли в гости, дети слуша­ют старинные сказочные истории. В зале тускло отсвечивают роскошной лепной позоло­той багеты суровых полотен. Тюлевые шторы и декоративные цветы в ажурных вазах на подо­конниках раньше времени сгущают лиловые су­меречные тени на слоёном паркете.

Серж нехотя, бочком подсаживается к роялю, левой рукой машинально «тарабанит» какие-то сложные аккорды... Взгляд его скользит по ка­фелю солидных голландских печей, задержи­вается на утонченном, с аскетической худобой лице ангела на картине. «Какие у него малень­кие крылья, а может летать! - завистливо думаетСережа. - При нем паникадило и копье - ладан

всепрощения и оружие воз­мездия ...»

Зачем ему лгали столь­ко лет? Из жалости? А он злой, неблагодарный маль­чишка...

Первые младенческие воспоминания связаны с те­плыми заботливыми ладош­ками тети Мариши. Она за­помнилась ему рядом с от­цом отчетливо и живо, как няня Дуня... Ласковая...

На Воскресенской церк­ви ударили в колокол. Как это у Полонского?

8 2

Вечерний звон... Не жди рассвета;Но и в тумане декабря Порой мне шлет улыбку лета Похолодевшая заря...

Сережа чуть слышно дотронулся до едва бе­леющей слоновой кости клавиатуры, надавил пе­даль, запел неокрепшим еще голосом:

Ты помнишь ли, Мария,Вечерний небосклон,Равнины полевые,Села далекий звон?

Порывисто вскочил, сбегал за томиком Алек­сея Толстого, открыл на нужном месте...

Снова заиграл вступление, возразил сам себе:- Нет, не так!Сменил тональность, ударил сильнее по по­

датливым клавишам - нет, не годится, нужна большая задушевность...

Еще раз прочел стихи, закрыл глаза, в ушах поплыла вдруг совсем иная мелодия, звуки кач­нулись вверх и заструились вниз... опять вверх - вниз...

Совсем по-другому коснулся он теперь кла­виш, поглаживая их, словно котенка... Остано­вился, запел без музыки:

8 3

Безмолвные аллеи,Заглохший старый сад,В высокой галерее Портретов длинный ряд...

Пожалуй, это четверостишие можно выбросить. Ведь сад у них в Бикбарде - ухоженный, и аллеи гро­могласны летом. Долой! Точно кам­ские волны, раскатисто грянул рояль:

Ты помнишь ли, Мария,Один старинный дом И липы вековые Над дремлющим прудом?

А что? Может получиться романс, финал правдивый:

И рощу, где впервые Бродили мы одни,Ты помнишь ли, Мария,Утраченные дни?

Кажется, недурно получится, только пусть это будет сюрприз... «Быть может, отцу с мачехой?» - подумал Сережа, и уже без всякой неприязни...

Время шло, «занавес» становился то прозрач­нее, то глуше, но всегда оставался при мальчике, помогая превозмочь несчастье.

8 4

Пришло письмо от тети Саши. Она пела в Частной русско-итальянской опере у Мамонто­ва с переменным успехом. Серж слушал письмо, предаваясь печали, что Петр Ильич, Панаевы те­перь ему словно бы не родственники...

Александра Валерьяновна писала, что 27 но­ября в Москве праздновали юбилейный ве­чер М. И. Глинки. Сразу в двух театрах - в Боль­шом и Мамонтовском - ставили «Жизнь за царя». И бедный Чайковский, пообещавший послушать тот и другой спектакль, разрывался на части. Вол­нуясь, он дождался подходящего момента, пре­поднес купленный с утра серебряный венок па­мяти Глинки в Большом и после второго действия умчался в Частную оперу. Народу там было не­много, и появление композитора всех очень обра­довало. Он застал конец сцены в доме Сусанина.

«...Я с чувством обреченности спела Плач Антониды “Взяли отца”. Петр Ильич просле­зился, пришел ко мне за кулисы, давал дельные советы, очень хвалил за пение, но мимоходом скромно заметил: “Надо научиться куда-то и руки девать... - Впрочем, тут же застеснялся и при­бавил: - А может, это и не так важно... и луч­ше по-итальянски, без суеты... Главное, голос

8 5

звучит отлично, берёт за душу. Ах, если бы вы спели мою Татьяну в ‘Онегине’... Мечта!” Че­рез несколько дней Чайковский снова побывал в Частной опере на “Аиде”. Публики было мало, и он громче всех аплодировал мне. Преподнес цве­ты, искренне хвалил и всячески стремился под­держать... Не повезло на концерте. Возможно, сказалась простуда... “Песнь Маргариты” Глин­ки я еще спела ничего, но финал оперы “Лорелея” Мендельсона прошел комом. Петр Ильич был расстроен не меньше меня...»

Сережа помедлил и нехотя покинул столовую, не проронив ни слова. Елена Валерьяновна пере­стала читать. Все проводили Сережу долгими тревожными взглядами...

Как-то в сумерки в начале декабря отец со­брал всех домашних и, велев потеплее одеться, снарядил целый караван экипажей на Каму. Ми­гом доскакали до конца Сибирской улицы. В Ко­зьем загоне37 толпилось, несмотря на стужу, мно­жество народа. Все чего-то ждали.

Наконец, окончательно стемнело. Вдалеке у поворота камского русла слабо мерцали газовые фонари Мотовилихи. Внезапно в той стороне неба от заводских построек к серым облакам под­

8 6

нялось десять ярких столбов света. Толпа ахнула, послышались восторженные выкрики. Это зара­ботали первые электродуговые светильники от только что пущенной электростанции, построен­ной инженером Славяновым38. Через год их там горело уже более двух с половиной тысяч!

Приближалось Рождество, а за ним пожало­вал новый 1887 год. Сережа немного оживился, когда начали наряжать для младших братьев елку. Когда всё было готово, он прищелкнул горделиво пальцами и, как десять лет назад, копируя отца, с важностью изрек:

- Совсем недурно получилось!Елена Валерьяновна ушла к себе и расплака­

лась...Зима прошла в заботах и неотложных переме­

нах: все старались, чтобы Сережа не чувствовал себя сиротой.

К своей пятнадцатой весне, в марте Серж получил от тети Саши трогательное доброе по­слание, где она, желая развеселить племянни­ка, потешно описывала свое участие в концерте 5 марта, исключительно посвященном творче­ству Петра Ильича Чайковского:

87

«Мы уже находились в петербургском вагоне, когда Петр Ильич протянул мне рукописные ноты. Это была ария Настасьи из первого действия но­вой, еще не завершенной оперы “Чародейка”. Пришлось мне учить эту замечательную вещь прямо в вагоне - ведь до концерта оставалось два дня. Я даже во сне твердила слова, чем вызвала беспокойство мужа: уж не свихнулась ли я часом?

Концерт прошел блестяще. В нем, кроме арии Кумы, я пела романсы: “Я тебе ничего не скажу”, “Ночи безумные”, “День ли царит”. Было много требований “бис”. Петр Ильич прекрасно дири­жировал. Успех был полный...»

В каком-то странном порыве отчаяния Сережа распахнул дверцу жарко топившейся печи и, не раз­думывая, сунул туда письмо... не замечая ожога...

- Зачем ты так!? - издал вопль видевший это Валентин.

Нянька намазала распухшие «пальчики» свое­го любимца лампадным маслом и сказала сурово:

- Молодец, что не хнычешь! Большой уже, послушай. Род Евреиновых старинный. Бабка твоей матери Хитрово была от корня Румянце­вых, один из которых был денщиком у Петра, государя Великого. У него-то и родился сын, схо­

8 8

жий с батюшкой царем... Смекаешь? И в тебе течет эта кровь, мой оратаюшко единственный!

Когда в конце лета над Пермью с грохотом при безоблачном небе пролетел и рассыпался на искры «огненный дракон», Сережа спокойно ска­зал, принимая позу оракула:

- Что за год! И затмение было солнечное, как у князя Игоря перед походом несчастным... Вот и звезда моя упала, и искать ее осколки по всему све­ту... Кометы и аэролиты, говорят, к битвам! С кем мне воевать? С самим собой, с друзьями? Надобна мудрость венецианского дожа, чтобы, повелевая, остаться справедливым и бесстрашным, но еще труднее быть просто человеком искусства...

1 “Пермская губернская мужская классическая гимна­зия в 1808 г. была преобразована из Главного народ­ного училища. Открытие новой гимназии происходило 29 июня. Первым директором был назначен Н.С. По­пов. Особенное участие в основании гимназии при­нимал пермский генерал-губернатор К.Ф. Модерах. Под его личным наблюдением была окончена построй­ка нового каменного здания для гимназии, которое сгорело в пожаре 1842 года. После пожара в 1844 г. директором гимназии был назначен И.Ф. Грацинский, который приказал разломать обгоревшие стены гимна­зии и на этом месте в 1851 г. построить новое здание гимназии, существующее и теперь». (В. С. Верхолан­цев. Город Пермь, его прошлое и настоящее. Пермь, 1994. С. 84-85.)

2 «Реалисты» - «учащиеся Алексеевскою реального училища, которое было открыто 12 сентября 1876 г. благодаря инициативе известного общественного деятеля И. И. Любимова, пожертвовавшего для этого двухэтажный каменный дом. Названо в память проезда через Пермь Великого князя Алексея Александрови­ча». (В. С. Верхоланцев. Город Пермь, его прошлое и настоящее. Пермь, 1994. С. 87-89.)

3 Володя Тонков, Владимир Николаевич (1872— 1954) — друг Сергея Дягилева. В 1895 г. окончил Военно­

9 0

медицинскую академию. В дальнейшем действи­тельный член Академии медицинских наук СССР. Генерал-лейтенант медицинской службы. Заслужен­ный деятель науки РСФСР. Автор многократно пере­издававшегося «Учебника нормальной анатомии чело­века». Создал школу анатомов, которая разрабатывает вопросы функциональной анатомии. Труды Тонкова посвящены нормальной и сравнительной анатомии, гистологии и эмбриологии человека и животных. (Из архива авт.)

4 «Благородка» - Благородное собрание. «За отсут­ствием дворян привилегированное сословие города составляли чиновники; они-то собственно и со­стояли членами Благородного собрания. Это был единственный клуб до шестидесятых годов, куда до­пускались только лица во фраках и куда не пустили известного общественного деятеля К. только потому, что он явился в сюртуке». (В. С. Верхоланцев. Го­род Пермь, его прошлое и настоящее. Пермь, 1994. С. 20-21.)

5 «Цирк посещает преимущественно купечество и среднее сословие пермской публики». (В. С. Верхолан­цев. Город Пермь, его прошлое и настоящее. Пермь, 1994. С. 132.)

6 Яков Иванович Алфионов, бывший инспектор Орен­бургской гимназии, магистр Казанской духовной академии - директор мужской классической гимна­зии в Перми с 23 января 1884 г. по 8 сентября 1906 г. (В. С. Верхоланцев. Город Пермь, его прошлое и на­стоящее. Пермь, 1994. С. 86.)

91

7 Иван Фролович Грацинский (1800-1887) - тайный советник, директор Пермской мужской классической гимназии с 1844 по 1884 г. (В. С. Верхоланцев. Город Пермь, его прошлое и настоящее. Пермь, 1994. С. 84- 86, 198-202.)

* Няня Дуня - дворовая девушка господ Евреиновых. После получения воли она «продолжала навещать их. В день свадьбы она одевала свою барышню Евгению Николаевну к венцу и обещалась перейти служить к ней, как только ей понадобится нянька. И вот 20 апре­ля 1872 г. явилась к маленькому Сереже Авдотья Алек­сандровна, тогда девушка 38 лет, очень полная, с на­хмуренным, благообразным лицом. С тех пор и до сего дня она неотлучно находится при нем в продолжении 30 лет». (Е. В. Дягилева. Семейная запись о Дягилевых. СПб. - Пермь, 1998. С. 52-53.)

’ Дягилев Валентин Павлович (Линчик) - сын Павла Павловича Дягилева и Елены Валерьяновны Панае­вой. «Тесно общался с С.П. Дягилевым вплоть до его отъезда за границу, помогая в организации выставок. Получил хорошее музыкальное образование, по семей­ным традициям пел и играл на различных музыкаль­ных инструментах». (Е. В. Дягилева. Семейная запись о Дягилевых. СПб. - Пермь, 1998. С. 253-254.)

10 «Позднее, занимаясь по классу композиции у Н.А. Римского-Корсакова, Дягилев решил узнать мнение близких людей о собственной опере “Борис Годунов”. В 1894 г. он у себя дома поставил сцену “У фонтана”. За роль Самозванца он взялся сам, а пар­тию Марины Мнишек исполняла Александра Валерья­

9 2

новна Панаева-Карцева. Гости, прослушав сцену, при­соединились к той строгой и нелицеприятной оценке, которую дал сочинению Дягилева Николай Андреевич Римский-Корсаков». (Г. И. Мурыгин. Их сблизила му­зыка. «Звезда» (Пермь). 1987. 30 апр.)

11 Дровяной рынок находился по ул. Малая Ямская (сейчас это ул. Краснова) возле городской заставы (ныне здесь находится стадион «Динамо»).

12 Свет, получающийся накаливанием извести в пламе­ни гремучего газа. Изобретен английским офицером Томасом Друммондом (1797-1840).

13 Эдуард Эдуардович Деннемарк - «один из старшин музыкального кружка, руководитель хоров на всех концертах, преподаватель немецкого языка и пения в мужской и женской гимназиях» (Е. И. Егорова. Семья Дягилевых и культурная жизнь Перми XIX века//Сер- гей Дягилев и художественная культура Х1Х-ХХ вв.: Материалы первых Дягилевских чтений. Пермь, 1987. С. 8.)

14 «Следует подчеркнуть, что С. Дягилев был отличным исполнителем фортепианных сочинений. Так, на кон­церте, который состоялся в Перми 11 февраля 1890 г., он солировал в концерте для фортепиано с оркестром Роберта Шумана. И в заключение вечера он же акком­панировал “Заздравному хору” из оперы Даргомыж­ского “Русалка”». (Г. И. Мурыгин. Их сблизила музыка. «Звезда» (Пермь). 1987. 30 апр.)

15 Тетя Саша - Александра Валериановна Панаева- Карцева (1853-1942). Певица, ученица Полины Виар-

9 3

до. «Ее слушали Тургенев, Флобер, Золя. П. И. Чайков­ский посвятил ей семь романсов. Ей посвящено более тридцати стихотворений А. Н. Апухтина. Ценителями ее таланта были братья А. и Н. Рубинштейны, Ф. М. До­стоевский, Э. Ф. Направник, А. Мазини, Ф. И. Стравин­ский. Ее оперная карьера была блестящей, но кратко­временной. С большим успехом несколько сезонов пела за границей, в Москве, в Петербурге; неоднократно вы­ступала при царском дворе». (Е. В. Дягилева. Семейная запись о Дягилевых. СПб. - Пермь, 1998. С. 260.)

16 «В Петербурге С. Дягилев поселился недалеко от квартиры П. И. Чайковского. Они часто встречались. Их дружба длилась около трех лет. В 1893 году Чайков­ский тяжело заболел и вскоре умер. Первый траурный венок на могилу был от Сергея Дягилева». (Г. И. Му­рыгин. Их сблизила музыка. «Звезда» (Пермь). 1987. 30 апр.)

17 Здесь размещается теперь Дягилевская гимназия.

18 Александр Алексеевич Дмитриев (1854—1902) - «историк г. Перми и Пермского края. С 1880 по 1890 г. - преподаватель истории и географии в Перм­ской мужской гимназии. Написал 8 объемистых томов “Пермской старины”, несколько брошюр и свыше ста статей». (В. С. Верхоланцев. Город Пермь, его прошлое и настоящее. Пермь, 1994. С. 202-204.)

19 Иван Павлович Дягилев (1838-1906) - «юрист, зем­ский деятель, меценат, основатель Пермского музы­кального кружка. Ученик А. Г. Рубинштейна, К. Шу­берта и И. Зейферта, играл на нескольких музыкальных

9 4

инструментах, дирижировал оперными спектаклями в Перми. В 1887 году участвовал в организации и про­ведении “русских исторических концертов” (эту идею, но в расширенном виде, осуществил два десятилетия спустя Сергей Дягилев, в музыкальном воспитании которого Иван Павлович принимал непосредственное участие)». (Е. В. Дягилева. Семейная запись о Дягиле­вых. СПб. - Пермь, 1998. С. 252.)

20 По меткому выражению известного писате­ля П. И. Мельникова-Печерского, «Пермь, единствен­ный губернский город, стоящий на Каме. Он выстроен правильно, можно сказать, правильнее Нью-Йорка: ровные большие кварталы, прямое и параллельное на­правление улиц и переулков бросаются в глаза при пер­вом взгляде каждому приезжему». (Цит. по: В. С. Вер­холанцев. Город Пермь, его прошлое и настоящее. Пермь, 1994. С. 9.)

21 Эдуард Степанович Кабелла - «учитель музыки, дирижер, ученик Миланской консерватории. Им в 1886 году в Перми была открыта первая музыкальная школа». (В. С. Верхоланцев. Город Пермь, его прошлое и настоящее. Пермь, 1994. С. 122.)

22 Гораций Михайлович Террачиано (1839-1914) - ар­тист оркестра (кларнет, флейта). Музыкальное образо­вание получил в Италии. В 1880 г. приехал в Пермский театр по контракту с труппой музыкантов. Остался в Перми. (Из архива авт.)

23 «В осенний и зимний сезон антрепренером Перм­ского театра был П. П. Медведев вместо отказавшегося

9 5

Гусева. Труппа опереточная, но весьма охотно посе­щаемая публикою». (А. Дмитриев. Очерки из истории губернского города Перми. Пермь, 1889. С. 342.)

24 Нина Горациевна Террачиано (1861-1944) - оперная певица. Начало ее певческой деятельности и завер­шение прошло на сцене Пермского театра. Пермское благотворительное общество предоставило молодой талантливой певице денежные средства, чтобы она могла поехать в Париж для совершенствования голо­са. В Уфе в 1890 г. в труппе антрепренера Семенова- Самарского Ф.И. Шаляпин выступал в качестве хо­риста. Нина Горациевна помогла Шаляпину впервые исполнить сольную партию Стольника в опере С. Мо- нюшко «Галька», где она исполняла заглавную партию. 8 февраля 1891 г. в бенефис Н.Г. Террачиано в опере «Трубадур» Верди она исполняла партию Леоноры, а Шаляпин - впервые - партию Фернандо. Пела в Мо­скве (Большой театр), в Санкт-Петербурге, в Киеве и других городах России. Во время войны давала уроки пения артистам эвакуированного в город Пермь Ле­нинградского театра оперы и балета им. С.М. Кирова. (Из архива авт.)

25 Павел Павлович Дягилев (1848-1914) - отец Сергея Дягилева. Родные и близкие звали его Полюшко. «Во­енный, в 1907 году вышел в отставку в чине генерал- майора. Обладая прекрасным голосом (тенором) и будучи одаренным музыкантом, все свободное от во­енной службы время отдавал музыкальным занятиям, участвуя в музыкальных спектаклях и концертах. Об­ладал безупречным музыкальным вкусом и обширны-

9 6

ми музыкальными знаниями». (Е. В. Дягилева. Семей­ная запись о Дягилевых. СПб. - Пермь, 1998. С. 253.)

26 Елена Валериановна Дягилева (1852-1919) - прием­ная мать С. Дягилева, которая сыграла огромную роль в его духовном развитии. «Любознательность и впе­чатлительность маленького Сережи были настолько необычны, что она вынуждена была обратиться за со­ветом к врачу, который, опасаясь за здоровье мальчика, предупредил родителей, что “этого ребенка надо вести очень осторожно и успокоиться можно только после достижения им десятилетнего возраста”. Несмотря на все старания Елены Валерьяновны следовать советам врача, к шести годам Сережа выучился читать. “Как он это совершил?.. Бог его знает, но дело в том, что те­перь сей молодой человек с книгой не расстается”». (Е.П. Субботин. Сергей Дягилев - гимназист//Сергей Дягилев и художественная культура Х1Х-ХХ вв.: Ма­териалы первых Дягилевских чтений. Пермь, 1987. С. 12-13.)

27 «Репертуар музыкального кружка был довольно раз­нообразен. На концертах исполнялись романсы, на­родные песни, арии, сцены из опер “Евгений Онегин”, “Русалка”, “Трубадур”, “Эрнани”... Опера М.И. Глин­ки “Иван Сусанин” в концертном исполнении, а ино­гда и с привлечением профессиональных артистов, более пятидесяти раз была поставлена кружковцами». (Е. И. Егорова. Семья Дягилевых и культурная жизнь Перми XIX века//Сергей Дягилев и художественная культура Х1Х-ХХ вв.: Материалы первых Дягилевских чтений. Пермь, 1987. С. 8.)

9 7

28 Полина Виардо - Виардо-Гарсиа Мишель Полина (1821-1910), французская певица (меццо-сопрано), композитор. «Начну с вечера у мадам Виардо. Сестра моя постоянно бывала у Виардо помимо уроков и, вос­пользовавшись первым попавшимся приглашением, попросила позволения привезти меня с собой... Мадам Виардо пела по-русски романсы своего сочинения. Ее немолодое некрасивое лицо преобразилось и сдела­лось привлекательным, когда она запела, а от дикции ее мороз пробегал по коже. Никогда не забыть, как она исполняла “Шепот, робкое дыханье, трели соловья” и “Орел и узник”». (Е. В. Дягилева. Семейная запись о Дягилевых. СПб. - Пермь, 1998. С. 142-145.)

29 «Во второй раз мы видели Тургенева через несколько дней после встречи у Полины Виардо, у моих родите­лей. Они знали его еще раньше в Петербурге, постоян­но встречаясь у Ивана Ивановича Панаева, двоюродно­го брата моего отца и издателя «Современника». Ког­да же Татуся сделалась ученицей мадам Виардо, старые отношения возобновились. Отец мой, желая доставить нам случай познакомиться с Иваном Сергеевичем, по­звал его как-то на чашку чаю. Этот вечер остался для меня памятным на всю жизнь. Больше никогда не при­ходилось беседовать с ним». (Е. В. Дягилева. Семейная запись о Дягилевых. СПб. - Пермь, 1998. С. 143.)

30 Павел Дмитриевич Дягилев (1808-1883) - дед Сергея Дягилева. (Е. И. Егорова. Семья Дягилевых и культур­ная жизнь Перми XIX века//Сергей Дягилев и худо­жественная культура Х1Х-ХХ вв.: Материалы первых Дягилевских чтений. Пермь, 1987. С. 6.)

9 8

31 Дмитрий Дмитриевич Смышляев (1828-1893) - «вы­дающийся общественный и земский деятель Пермско­го края. В 60-х в Перми Д.Д. был самым передовым человеком; он хлопотал и собирал средства на откры­тие женской гимназии и воскресных школ. Ценным трудом его является книга “Источники и пособия для изучения Пермского края”. В 70-е, будучи первым председателем Пермской земской управы, обосновал и поставил на твердую дорогу все хозяйство Пермского губернского земства. Вынужденный покинуть земство и Пермь, он искал утешение в Палестине. За особые за­слуги он получил от Иерусалимского патриарха крест с частицею Животворящего Креста и титул Рыцаря Гроба Господня. В Пермскую мужскую гимназию им завещана редкая библиотека, состоящая преимуще­ственно из книг о Пермском крае». (В. С. Верхоланцев. Город Пермь, его прошлое и настоящее. Пермь, 1994. С. 225-228 .)

32 «28 сентября Пермская мужская гимназия торжество­вала свою столетнюю годовщину со времени открытия главного народного училища 22 сентября 1786 года. Годичный акт назначен был шестью днями позже на том основании, что попечитель Оренбургского учебно­го округа Михайлов не разрешил официального празд­нования 100-летнего юбилея гимназии». (А. Дмитриев. Очерки из истории губернского города Перми. Пермь, 1889. С. 342.)

33 «В Перми существует несколько частных гимназий. Так, в сентябре 1909 года преобразована в гимназию мужская прогимназия Э. В. Циммерман, возникшая

еще 22 сентября 1886 г. под именем частной школы. При ней существует Общество вспомоществования нуждающимся учащимся. Главный контингент уча­щихся - не поступившие в казенные учебные заве­дения вследствие конкурса». (А. Дмитриев. Очерки из истории губернского города Перми. Пермь, 1889. С. 94.)

34 Анна Ивановна Дягилева (1818-1888) - бабушка Сергея. (Е. В. Дягилева. Семейная запись о Дягилевых. СПб. - Пермь, 1998. С. 95-96.)

35 Женечка Евреинова (1842-1872) - родная мать С. Дя­гилева. (Е. В. Дягилева. Семейная запись о Дягилевых. СПб. - Пермь, 1998. С. 40-55.)

36 Тетя М арита - Дягилева Мария Павловна (1840 - после 1912), третья из детей Анны Ивановны и Павла Дмитриевича Дягилевых. Воспитывала остиротев- шего С.П. Дягилева в 1872-1874 гг. (Е. В. Дягилева. Семейная запись о Дягилевых. СПб. - Пермь, 1998. С. 252.)

37 «На берегу Камы находится Набережный сад. Из него открывается прекрасный вид на всю Каму. С этого ме­ста любовался Камой Государь Император Александр II в 1837 году, тогда еще наследник престола. “Как хо­рошо здесь!” - воскликнул царственный гость. В ше­стидесятых годах сад был назван народом садом Ба­гратиона, в честь генерала, привезшего в Пермь весть об освобождении крестьян, но это название не прижи­лось и превратилось в комическое название “козьего загона”, т. к. этих животных, мирно пощипывающих

100

травку, тогда можно было часто видеть в этом саду». (В. С. Верхоланцев. Город Пермь, его прошлое и на­стоящее. Пермь, 1994. С. 188.)

38 Николай Гаврилович Славянов (1854-1897) - вы­дающийся изобретатель и ученый. В 1888 г. изобрел способ дуговой электросварки металлическим элек­тродом. «К сожалению, до сих пор не изучены такие важные черты творчества, как архитектура и строи­тельство. По его проектам в Мотовилихе построены семь весьма оригинальных зданий, шесть из которых сохранились, не считая заводской электростанции, цехов, лабораторий, заводоуправления и дома, где жила семья самого Славянова. Также он с вдохнове­нием музицировал и рисовал. Несколько позднее две его картины “Охотники на привале” и “Разлив Камы в 1892 году” попадут в Третьяковскую галерею. Для му­зыкального же выражения мыслей и чувств пределов быть не могло. За свою жизнь он напишет музыку к шестнадцати романсам на слова русских поэтов, три сонаты и две симфонии. Одну из симфоний автор на­зовет “Гимн Солнцу”. Большие музыкальные вечера в доме устраивались каждую неделю». (Л. Баньковский. Созидающее пламя. Пермь, 1988. С. 23-24, 35.)

Слдоржллило

О т а вт о р а ............................................................ 5

Музыкальные чудеса в цирке Труцци ......... 11Кумир семьи ........................................................ 25Прогулка на концерт к Дягилевым ................ 30В храме Мельпомены ........................................ 57Мрачная пятница ............................................... 70П рим ечания .......................................................... 90

Л ит ерат урно-худож ест венное издание

СилинЮрий Аркадьевич

На пороге детстваГлавы незаконченного романа

Художник Андрей Зуев

Редактор А. Зебзеева

Художественный редактор С. М ож аева

Компьютерное исполнение - Ф. Н азаров

Корректор/1 Е горова