Лев Золотайкин. Елена

Лев Золотайкин

ЕЛЕНА

Издательские решенияПо лицензии Ridero

2015

УДК 82-3ББК 84-4

УДК 82-3ББК 84-4

З-80

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

Золотайкин ЛевЕлена. — [б. м.] : Издательские решения, 2015. — 128 с. —

ISBN 978-5-4474-0640-0

Смерть любимого человека — это катастрофа. Все чувства, сознание, всеощущения не хотят принимать потери: этого не может быть, вот же ее глаза,ее голос, она рядом.

Потом время многое сглаживает, только пустота не может быть заполнена,и память без конца возвращается к той жизни.

Эта книга об этой простой жизни и долгой любви.

18+ В соответствии с ФЗ от 29.12.2010 №436-ФЗ

З-80

© Лев Золотайкин, 2015ISBN 978-5-4474-0640-0

Наша с Еленой жизнь:1935 год — родилась Елена,1937 год — родился я,1963 год — мы познакомились,1977 год — мы поженились,1 февраля 2008 года Елена скоропостижно скончалась.

Я с тупой надеждой ловил ее дыхание.Вот совсем ровное… перерыв… опять ровное… пере-

рыв…Врач накрыла лицо Елены простыней.Принесли ширму и отгородили кровать.Мы с Еленой остались одни.

А накануне вечером, после всего кошмара и суеты вра-чей дыхание у Елены выровнялось. Кончились хрипы, лицоопало, почти сошла синева, появился румянец.

Я все время держал руку Елены с иголками от капель-ниц, но тут она уже совсем успокоилась и затихла.

К приезду Гали, а потом Лени с женой, она уже как быспала.

Я совершенно не умею разговаривать с врачами. Всегдаэто брала на себя Елена. Но Леня и его жена работаютв институте Склифасовского, поэтому у них разговорс врачом начался профессионально, со слова «коллега».

В общем, решили, что сейчас Елену трогать нельзяи потом уже вечер, а утром мы организуем ее переводв Склифасовского. Там все по-другому и специалисты,и аппаратура.

Мы с Галей привезли из дома чистое белье, купилив аптеке памперсы, и Галя уехала.

Часов в девять врач сняла капельницы. Я собрал всехдежурных сестер, и мы Елену переодели, сменили постель,уложили ее немного на бок, и дыхание вроде стало еще луч-ше.

Елена 3

Я дремал у кровати. Тишина. Страх во мне сменилсятуманной надеждой, что вот Елена проснется, не поймет,где она находится, а я ей все объясню и успокою…

Неожиданно, где-то часов в шесть, Елена стала частодышать.

Я побежал за дежурным врачом, все еще спали, с трудомнашел ее на другом этаже.

Врач пришла, сразу вызвала еще одного врача, сделалинесколько уколов. Я волновался, лез с вопросами, а онис отрешенными лицами меня не слышали, сделали ещеукол… Наконец, дежурная врач с какой-то прямо злостьюсказала: «Ну, что вы не понимаете, что она умирает».

А неделя началась как обычно. В понедельник Еленазанялась уборкой квартиры. Теперь она это делала с пере-дышками и за день не успевала.

Вечером прихожу — Елена с тряпкой в руках, вытираетпыль.

— Ты что это на ночь глядя?— Как ты не понимаешь? У меня вечером сил больше.Елена всю жизнь была ночным человеком.Я встаю в пять утра, к десяти вечера у меня глаза сли-

паются. А у Елены за полночь идет все самое интересноепо телевизору.

В среду вечером Елена объявила, что утром она хочетсъездить в «Ашан» (от нас это минут двадцать на маршрут-ке).

Ходить с сумками Елене уже давно было тяжело.И в наши большие магазины: «Рамстор», «Перекресток»,«Ашан» мы отправлялись запасаться по выходным.

Шагали так это не спеша, под ручку, как бы гуляяпо делу.

Обратно я тащил сумки, но Елена же не могла быть сла-бой и обязательно требовала:

— Дай мне одну сумку.

4 Лев Золотайкин

— Не дам.— Дай, тебе говорю.— Не дам…Конечно, я сразу начал ее уговаривать подождать

до субботы, но Елена уже решила:— Я чувствую себя нормально. Что я дома засиделась?

Прогуляюсь за мелочами.Раньше я с работы звонил по необходимости, Елена

могла прилечь отдохнуть, и я боялся попасть в этот «тихийчас». Но тут как-то мы решили среди дня перезваниваться:дескать, старые уже, нужно страховаться.

Поэтому часа в два, решив, что Елена уже вернулась, япозвонил и услышал в трубке: «Это скорая помощь…»

От неожиданности я выключил связь и тут же набралснова.

— Вы что трубку бросаете? Вы кто?— Муж.— Вашу жену подобрали у «Ашана», везем в больницу.Дальше путаный разговор, из которого я, наконец,

понял, что это больница в старых Химках.Я на стройке в Мытищах, сидим в прорабке, напротив

мой напарник, смотрит на меня вопросительно.Слава богу, у него машина и мы сразу поехали.

Елена лежала в торце коридора, у окна.Вся в капельницах. Глаза закрыты.Вид был ужасный, лицо посинело, раздулось, не дыха-

ние, а какие-то хрипы.На меня сразу бросились: «Где документы?» Тут же

кучей лежали вещи, я порылся в сумке, достал кошелек,паспорт. Заставили пересчитать деньги. Мне не до этого,но им важно, что денег довольно много и все целы.

Врачи суетились с уколами, толком ничего не отвечали,и не мог я связать их отрывистые слова: «скачок давления»,«кровоизлияние», «сердечный криз»…

Видно, что очень плохо, нужно спасать.

Елена 5

А что значит спасать? Вроде вот и спасают. Уколы,капельницы, врачи работают.

Так, в суматохе прошло часа два и внешне состояниеЕлены стало улучшаться. Дыхание наладилось, хрипы оста-лись, но редкие, и эта жуткая фиолетовость постепенносошла.

Вспоминая эти часы, реплики врача, мне теперь кажет-ся, что она с самого начала считала положение безнадеж-ным. Поэтому и была такой нервной и раздраженной.

Что вообще можно было сделать при таком диагнозе:«внутримозговое кровоизлияние при гипертоническойболезни»?

Сон Елены нас тоже убаюкал, и мы слишком понадея-лись на «завтра».

Можно только очередной раз проклинать условиянашей жизни, наши власти и самих себя за то, что все тер-пим.

Химки — та же Москва, столица. А в ней центральнаягородская больница без отдела реанимации и без современ-ной, специальной аппаратуры.

Каких врачей обвинять? И до какой правды докапы-ваться?

Лучше уж не тревожить покой и память Елены.

Уже больше года, как Елены не стало.Прошли похороны, поминки, девять дней, сорок дней,

день ее рождения, годовщина. Каждый раз в нашей малень-кой квартире собирались родные и друзья: Ирина Приго-жая, Неля и Юра Майоровы, Лида Александрова, Таняи Валерий Корнюшко, Таня Крюкова, Людмила и ЕвгенийПисаревские, Женя Князева, Люся Дубская, Лена Потапова,дочери, внучки, соседи по дому…

Вспоминали, какая Елена была яркая, красивая и обая-тельная женщина. Как много в ней было доброты, сердеч-ности, желания помочь, утешить, успокоить. Как с ней было


интересно общаться, каким она была душевно богатымчеловеком.

Все это время я искал себе заботы и хлопоты: бегалпо магазинам, готовил и накрывал столы, разбирал всенаши бумаги и документы. На Химкинском кладбище пере-делал могилу Екатерины Васильевны, теперь их общуюс Еленой, заполнил живыми цветами этот крохотный садик.

Я цеплялся за ощущение самого для меня главного,нашего дома, в котором я, как всегда, что-то делал для Еле-ны.

Елена.Любимая женщина.Мы были вместе больше сорока лет, но я так

и не научился говорить «моя женщина». Елена всегда быласамой в себе, всегда близко и чуть поодаль. Что-то у неев душе постоянно варилось и созревало.

И я всю жизнь был к ней прилеплен, находясь в посто-янном калейдоскопе состояний: удивления, досады, любвии радости.

Последние четыре года, каждый сентябрь мы приезжа-ли в Евпаторию. Я выучил наизусть узкие, кривые улочкистарого одноэтажного города.

— Вот наш двор, а дом уже сломали… здесь подругажила, я ей стучала в окошко и мы бежали в школу… а вотшкола (простенькое свежепокрашенное здание) … а этоулица, где Пригожие жили…

Мы едем на смешном одноколейном трамвае и я, хихи-кая, продолжаю экскурсию: «А это, Лена, больница, где тыГалю родила».

Но главное для Елены море. Мы ходим на «дикий пляж».Это тут же в старом городе, огромные, бетонные, уходящиев море ступени, протянувшиеся почти на километр.

Я хвалюсь, показываю разные кроли и батерфляи, кото-рым научился на своей маленькой Протве, а Елена в море,

Елена 7

как дома, она, улыбаясь и почти не шевелясь, быстро удаля-ется от берега.

Я нервничаю, кричу: «Назад» (мало ли сердце).Елена, удивительное дело, слушается.Ступени высокие, да еще скользкие от водорослей, я

протягиваю руку:— Не надо. Я сама.Ну, конечно, всегда «сама». Опираясь на коленку, Елена

одолевает одну ступеньку… другую… и вот уже стоитна площадке, очень довольная собой.

Вечерами мы приходили окунуться и посидетьна ступеньках. Море чуть шелестит. Такая философская,расслабляющая тишина. Покой.

Везет же людям родиться у моря.Мы смеялись, говорили о пустяках. А ведь была воз-

можность оглянуться в прошлое, покопаться в душе. Времясамое подходящее, уже за семьдесят лет.

Но нашим родителям, измученным нуждой, былоне до задушевных бесед. И нас они к этому не приучили.

Елена всегда рядом и мне кажется, что я знаю ее наи-зусть.

Но вот ее вдруг не стало, и у меня сразу оказалось массавопросов, а ответа уже нет.

Вот и собираю я нашу жизнь по скупым документам,немым фотографиям и оставшимся в памяти, случайнымкартинкам и словам.

Мы совсем не думали о разлуке. Правда, один раз я как-то к слову сказал, что мы с Аленой заходили в деревнена наше кладбище, и я ей показал место, где меня похоро-нить.

— Как в деревне? — тут же возмутилась Елена. — Я что,буду туда ездить!..

Пауза… и мы рассмеялись…Не приходило мне в голову подводить итоги. Казалось,

мы на ногах и еще столько сил. А Елена, оказывается, все жеоглядывалась и что-то там перебирала, только я в своей


отрешенности этого никак не чувствовал.

Летом 1953 года Елена окончила школу с серебряноймедалью, приехала в Москву и поступила в институт.

Почему в МИИТ? Почему, например, не в актрисы?Не знаю. Не догадался спросить.Наверное, Елена была прагматиком. Вроде меня. Я

очень хотел учиться на журналиста, но было точно извест-но, что туда поступают только по блату. Поэтому мы с Гайя-ром, тоже медалисты, оглянулись, какой институт поближек дому, и потопали в МИИТ, ну а мосты — это уже немногоромантики.

А вот поступок Елены меня поражает. Особенно послетого, как я проникся ее маленькой родиной.

Саня Пригожий тоже из Евпатории, но он парень, емувсе равно уезжать, не в институт, так в армию. Как же Еленарешилась поехать бог знает куда?

Справка о МИИТе

Старейший московский институт инженеров железно-дорожного транспорта (МИИТ), тогда имени И. В. Сталина,в перестроечные годы стал университетом.

Факультет «Мосты и тоннели» считался сложным, «муж-ским», а факультет «Промышленное и гражданское строи-тельство» (ПГС) — легким, «женским».

Мостовики с удовольствием помогали симпатичным«пегеэсницам». Пример — семья Сани и Ирины Пригожих.

Елена получила профессию «инженер-строитель мостови тоннелей» с мостовым уклоном и стала одним из немно-гих выпускников института, в том числе и мужчин, кто всюжизнь работал по своей специальности.

Еще в институте Елена вышла замуж за однокурсника.Была шумная комсомольская свадьба и в том же году роди-лась Галя.

Елена 9

Елена взяла академический отпуск, и целый год жилав Евпатории. Там было тепло, море и мама очень вкусноготовила. Тогда в Москве мы все ели не до сыта, а уж приез-жие особенно.

Когда Елена вернулась в институт, я уже училсяна следующем за ней курсе.

Я тоже женился в институте, и тоже родилась дочь,которую мы назвали (тайные намеки судьбы) Леной.

Так что около трех лет мы с Еленой ходили по однимкоридорам.

Хотелось бы «вспомнить», как мы случайно столкнулисьи «внимательно» посмотрели друг на друга.

Но нет. Не было.У судьбы все по порядку.

По своему составу оба курса, на которых училась Елена,до и после рождения дочери, были преимущественно ино-городними.

В Москве собрались юноши и девушки из унылой совет-ской провинции. Москва поражала и восхищала, но отно-силась равнодушно к нищим студентам. И они организова-ли свою красивую, столичную жизнь в аудиториях, в обще-житии, а главное, в большом и прекрасном Доме КультурыМИИТа.

Амбициозная, приезжая молодежь кипела энергией.И вот уже гремел знаменитый в институте ансамбль —«Мальчики Томсона», пела собственная звезда — Эльда Гла-вацкая, читал стихи, исключительно про любовь, обожае-мый поэт — Саня Пригожий и дурачились на сцене несколь-ко очень смешных ребят. КВН тогда и в помине не было,но что-то похожее, и даже лучше, они изображали.

А на наш курс «пошла Москва». Приезжих в тот год при-няли намного меньше прошлых лет. Мы с Гайяром попалив первую группу, которую вообще собрали из московскихмедалистов, иногородних у нас было всего несколько чело-век.


Москва всегда была криминальным городом. Револю-ция и войны сделали всю страну бандитской, но большая,богатая Москва оставалась первой по своей историии традициям.

Я родился и жил на Трубной улице. Вокруг: Цветнойбульвар, Сретенка, Сухаревка, Марьина Роща, то есть«воровское гнездо» столицы.

Старая Москва была дворовой. Все выходы из квартир —во двор и уже через арку на улицу. Раньше ворота в аркахзапирались и охранялись дворниками. Потом ворота исчез-ли, а дворники остались и вместе с участковыми милицио-нерами нас воспитывали.

Коммунальные квартиры в доме были очень тесными,поэтому крупные скандалы выносились во двор, с апелля-цией к народу. Таким же манером выплескивались во двори большие торжества и праздники.

Мы наизусть знали все самые хитрые проходные междуокрестными улицами и переулками, а вот во двор напротивбез дела не заходили — там была чужая территория, своихозяева.

У нас во дворе не было старших ребят: кто-то сиделпо тюрьмам, кто-то где-то пропадал, мой родной и двою-родный братья после седьмого класса уехали в Баку и посту-пили в морское училище, а другой двоюродный брат мотал-ся с геологами.

Потом, когда дворовую дружбу сменила школьная, я ужев основном обретался у своих приятелей одноклассников,у Генки и Гайяра, в их «татарских» дворах.

Было время на задних партах у нас сидели здоровенныелбы — второгодники.

Потом вся эта муть постепенно рассосалась и в школе,и на улице.

К старшим классам мы стали уже вполне добропорядоч-ными мальчиками и с девочками из соседней школы репе-тировали разную классику. Мой друг Генка так рвал из себя

Елена 11

сердце Данко, что я падал со смеху, а учительница броса-лась его успокаивать.

С естественным тогда волнением мы вступили в комсо-мол, а в десятом классе я даже был секретарем комсомоль-ской организации школы.

В общем, учителя сумели нас увести от уголовной ули-цы.

Тогда и распространилось мнение, что после школыребенок обязательно должен поступить в институт. Сразуобразовались большие конкурсы, пройти которые сталокак бы делом чести.

Студенческая жизнь мне очень нравилась. У нас обра-зовалась неразлучная, развеселая четверка: Баграт Арутю-нов, Саша Шрабштейн, Леша Сперанский и я. Студенты всевеселые и в этом общем настрое мы успешно потешалисвою группу, а на общих лекциях наши с Багратом стишкии разные хохмы развлекали весь курс.

А вот общественная жизнь нас совершенно не интере-совала. Мы посмеивались над энтузиазмом старшекурсни-ков и уклонялись от разных предложений, вроде сочиненияпрограмм тех же вечеров. Юмор по заказу не получался. Мыс удовольствием варились в своем окружении.

Конечно, на вечера мы ходили, смеялись на концертах,танцевали, но все наши групповые вечеринки проходилив городе, в основном на квартирах наших гостеприимныходнокурсниц.

Правда, в студенческой газете напечатали несколькомоих фельетонов под «загадочным» псевдонимом «З. Лев».Редактором газеты был однокурсник Елены Виктор Белиц-кий. Мы с ним встречались и после института, когда я бало-вался сочинительством, а он уже стал профессиональнымжурналистом. Так вот он просто давал мне материали на пару часов запирал в своем кабинете.

А вот, если бы я не капризничал и ближе подружилсясо старшекурсниками, глядишь, и с Еленой бы познакомил-


ся.Но опять нет.И очень хорошо и правильно.Любовь должна быть подготовлена. Как потом говорила

Елена, копаясь в своей астрологии: «Все должно сойтисьв месте и во времени».

Вспоминая институт, да и школу тоже, я удивляюсь, какмного у нас было свободного времени. А сейчас все уча-щиеся очень перегружены и озабочены, впрочем, возможноне столько науками, сколько массой разных соблазнови возможностей.

А мы жили в искусственной стране с естественно про-стодушной реакцией на предлагаемые обстоятельства.

Мы прогуливали, убегали с лекций, списывали все, чтоможно, пользовались конспектами старательных однокурс-ниц, но не были совсем уж шалопаями, а последнюю сессиюя, вообще, сдал на «отлично», да еще с четвертого курсаработал на полставки в институтской мостоиспытательнойлаборатории.

Досуга-то хватало, а вот денег не было совсем.Так что развлечения были самые дешевые: кино,

выставки, иногда театр, по рукам ходило много интересныхкниг.

У одной девушки я выпросил «Библию» — огромноедореволюционное издание, и у меня хватило времени еепрочитать.

Баграт, у которого родители бывали за границей, и,вообще, он жил в «доме на набережной», приносил многоджазовых пластинок.

А однажды мы с одной симпатичной однокурсницейпопали на живой импорт. Это, когда к нам из Америки при-ехал мюзикл «Моя прекрасная леди».

Музыка, костюмы, актеры — все американскоеи на английском. Это было шикарно.

Еще в институте я стал поклонником известной тогда

Елена 13

певицы Аллы Соленковой, ее удивительной красотыи чистоты серебряного голоса. Конечно, у подъездов я еене ждал, но ходил на все концерты, благо пела она в Москвевсего два-три раза в год, в зале Чайковского. Ну еще,в том же зале она пела арии Сольвейг в литературно-музы-кальной композиции Всеволода Аксенова «Пер Гюнт».

Но я ухитрился попасть и на ее единственное выступ-ление в Большом театре. В тот день оперой «Вертер»со слушателями прощался великий Сергей Лемешев. В залесветопреставление, поклонницы рыдают, голос певцатонет в криках и аплодисментах, шестидесятилетний юби-ляр полноват для юного Вертера. Остальные солисты тожебыли в теле и в возрасте. Среди них хрупкая Соленковапрозвенела своим колокольчиком и на этом ее театральнаякарьера закончилась, и вообще она как-то странно исчезла.

Еще одной культурной вехой для меня невольно ока-зался Леша Сперанский, вернее место его обитания. Про-жив все детство в Барвихе, Леша, став студентом, поселилсяу своей тетушки, известной переводчицы Н. Дарузес. Егородная сестру оказалась у тетушки еще раньше, совмещаясекретарские и хозяйские обязанности. Вот я и стал ихчастым гостем. Сама хозяйка скрывалась где-то в глубинеквартиры, и я мог беспрепятственно пользоваться ееогромной библиотекой, где был и весь запрещенный тогда«серебряный век», и вся опальная литература 20-х и 30-хгодов, и книжные новинки, которые тетушка получала какчлен Союза Писателей.

Так что за студенческие годы сильно поменялись моиавторитеты и, вообще, весь литературный табель о рангах.

Позже с книгами из этой библиотеки я успел познако-мить и Елену.

Закончив институт, Елена получила распределениев подмосковный Мостоотряд, где уже работал ее муж, чтои помогло им не уехать бог знает куда, а закрепиться околоМосквы. Сначала это было общежитие в Спасе, в районе


Тушино, потом квартира в Химках.Елена четыре года отработала в Мостоотряде инжене-

ром технического отдела. Про эту свою жизнь она мнепрактически ничего не рассказывала, а я и не допыты-вался — дескать, что мне за охота слушать про ее радостибез меня, хотя по своему отрядовскому опыту могу пред-ставить, что жили они на стройке весело, тем более в совсеммолодые годы.

Потом у них произошла малопочтенная авария:во время монтажа рухнул пролет небольшого моста. Можнобыло такой казус пережить, но дело осложнилось гибельюрабочего, притом, что он долго лежал в реке, у всех на виду,придавленный бетонной плитой.

Отряд расформировали, и Елена оказалась в ЦПКБ.Наверное, для Елены это была большая удача. С рутин-

ной отрядовской должности она попала в организациюкачественно иного профессионального и кадрового уровня.

Ну, и вообще — мы встретились.

Справка о ЦПКБ

Центральное Проектно-Конструкторское Бюро (ЦПКБ),потом Специальное КБ (СКБ), а еще позже уже институт«Гипростроймост» Главмостостроя — единственнаяв нашей стране организация, проектирующая способыпостройки больших мостов.

Наши проекты так и назывались: сложные вспомога-тельные сооружения и устройства (СВСУ) для строительствабольших и внеклассных мостов.

Работа уникальная и сложная, потому что большие рекиочень разные, а еще широкие, глубокие и быстро текут.

Проект постройки уникального моста больше по объемуи дороже проекта самого моста.

Ну и, конечно, инженеры ЦПКБ — «Гипротстроймо-ста» — признанная творческая элита нашего мостострое-ния.

Елена 15

Елена проработала ведущим конструктором и руково-дителем бригады более 20-ти лет. Благодарная организациядо конца жизни добросовестно присылала ей поздрави-тельные открытки по большим праздникам.

Меня в ЦПКБ порекомендовал кто-то из преподавате-лей института, с которыми я общался в лаборатории,и которые в свою очередь подрабатывали в ЦПКБ. Мосто-испытательное начальство тоже оформило на меня заявку,и какое-то время я висел между двумя организациями,но ЦПКБ к счастью перетянуло.

В тот период ЦПКБ решило омолодиться и сразу при-няло много выпускников с нашего курса и с обоих курсов,на которых училась Елена. Поэтому работа в чем-то сталапродолжением институтской жизни: много знакомых лици похожая общая атмосфера.

Товарищи Елены, крепкие общественники, и на работепринялись устраивать вечера, конкурсы, капустники,выпускать стенные и световые газеты, вообще, всяческитормошить и эпатировать старые кадры.

И вот тут я уже во всем принимал активное участие. Ещемои маленькие пародии стали печатать в разных журналах,особенно в «Крокодиле», и даже читать по радио в утрен-ней развлекательной передаче (а ведь мы уже забыли, чтосовсем недавно вся страна была окутана проводамии в самых глухих уголках обязательно висел репродуктор —главный источник всей информации). В общем, я тогда былв коротком расцвете своего, как потом выразилась Елена,«искрометного» остроумия. Заметив, что меня от этого сло-ва всего передернуло, Елена-умница больше никогда егоне произносила. Она вообще очень чутко себя корректиро-вала.

Как-то на перекуре мелькнула идея во время отпускасплавать на плотах. Сразу всем очень захотелось. Но ближек делу осталось лишь четверо желающих. Мы, абсолютныетуристы-дилетанты, поездом доехали до Оренбурга, а там,


на берегу реки Урал напилили жердей и собрали плотна автомобильных камерах. Никто нами не заинтересовал-ся, только вечером к костру подошел удивленный милицио-нер, расспросил, кто мы такие, перекурил, согрелся стакан-чиком и пошел по своим делам.

Две недели мы плыли по течению, снимая все подрядпримитивной камерой. Больше всего запомнились лютыевечерние комары и такой шик, как уха из стерляди. Но глав-ное, судьба нас пощадила с погодой, не было никакихштормов и мы, слава богу, благополучно вернулись из этогопутешествия. А наш фильм с успехом был показан на одномиз вечеров.

Еще это было время повального увлечения пинг-понгоми биллиардом. Резались в обед и после работы. Игралии очень почтенные люди, начальники, вокруг собиралисьостряки-болельщики. И страсти кипели, особенно, когдамы, шпана, замахивались на корифеев.

Я «заболел» обеими играми и допоздна торчал на рабо-те.

Елену я учил пинг-понгу. Она очень мило старалась,и у нее очень мило не получалось.

Справка о работе в ЦПКБ

Все работники ЦПКБ были распределены по бригадам.Бригада — 6—10 человек. При аврале могли позаим-

ствовать специалистов из других бригад. Во главе бригадыстоял отец родной — главный инженер проекта (ГИП).

Тогда было естественным максимально работатьна месте стройки. В нашей упорядоченной стране сроккомандировки разрешался не более месяца, дальше сразувыписывали из гостиницы. Мы разными путями обходилиэти рамки или просто на несколько дней возвращалисьв Москву.

Собирались, как мешочники: чертежные доски, рулоныватмана, справочники, вся рабочая мелочь до кнопок

Елена 17

и ластиков. Работали обычно прямо в номерах гостиниц.Вагончики мостоотрядов были всегда переполнены, даи стояли они, как правило, на другом, сельском берегу реки,и, например, в Перми перебираться через километровуюКаму было сложно, особенно зимой.

Самые волнения были при устройстве в гостиницу. Про-стой человек туда попасть не мог. Таблички «мест нет» сто-яли, как памятники, в гранитном исполнении. Пропускомбыла только команда с самого «верха», от городских вла-стей.

ГИП очень тщательно подбирал сотрудников не толькопо деловым качествам, но и по житейской совместимости.

Территориально ЦПКБ занимало два помещения: неда-леко от метро «Сокол», верхний этаж большого зданиявечерних факультетов МИИТа (кличка «провинция»), и дваэтажа здания в Ветошном переулке, напротив ГУМа, то естьпочти на Красной площади (соответственно и кличка «сто-лица»).

Мы с Еленой встретились на Соколе.

Все свои девять лет в ЦПКБ я проработал у Гевондяна.Завен Серапионович, высокий, худющий, совсем

не типичный, застенчивый армянин. Может из-за раннейседины он нам с Максом казался пожилым, «стариком»,а ему было чуть больше сорока лет.

Как-то в командировке, расслабившись, он немногопооткровенничал. Оказалось, что у него есть любовь, чут-кая женщина, и есть совершенно прозаичная жена, а ещеобожаемый сын и вообще семья.

Интеллигентнейший, деликатнейший Завен Серапио-нович — все житейские проблемы были для него совершен-но неразрешимы.

А вот специалистом он был от бога. Наши ветераны,которые всех руководителей считали бестолковыми засран-цами, «Завенчика» встречали с улыбкой.

Мы по молодости лет все проблемы брали штурмом,


а Гевондян сомневался, тянул, крутил вопрос в разные сто-роны и часто находил такие решения, что мы с Максом сму-щенно поджимали хвосты.

Вообще работа мне очень нравилась.Что-нибудь решив, очень модно было задать вопрос:

«А не дурак ли я?» И ответ, стараниями друзей-коллег,часто бывал положительным.

В результате, в моей жизни оказалось два начальникаи два коллектива, о которых я всегда помню, как ужео недосягаемых образцах — это бригада Гевондянаи Мостоотряд-4 во главе с Михаилом Матвеевичем Грутма-ном. Все остальные многочисленные работы уже не дотяги-вали до такого уровня профессионализма.

У обоих начальников я ходил в «любимчиках», а чистопо житейски: Гевондян принял в бригаду Елену, он же,«спасая» меня, убрал ее подальше и, действительно, спаснаши отношения от гибельного ежедневного привыкания;Грутман дал мне квартиру, а, когда я развелся, отеческиматерясь, выхлопотал мне комнату в Химках, то есть опятьвсе как-то связалось с Еленой.

В Химках были, и до сих пор работают секретные кос-мические заводы. Грутман дружил с заместителем гене-рального директора Мельниковым — тогда фактическимхозяином Химок.

Дружба была очень выгодной. Выполняя небольшиеработы, вроде путепровода на железнодорожной станции,Грутман получил в Химках много квартир для своих сотруд-ников.

Грутман брал меня на деловые встречи с Мельниковым,которые проходили, как сейчас принято, в неформальнойобстановке, под Клином. Там же находился пионерскийлагерь и моя бригада монтажников строила в нем бассейн.И, естественно, в лагерь была устроена моя дочь.

Если сюда добавить, что первый мост, на котором яработал в Мостоотряде, строился через канал на Ленин-градском шоссе, почти рядом с домом Елены, то Химки для

Елена 19

меня действительно мистическое, знаковое место.

Справка о бригаде Гевондяна

Владимир Иосифович — помощник ГИПа, очень пра-вильный мужчина лет пятидесяти, единственный наш членпартии. Женщин возмущала его жена, которая, видите ли,играла на арфе и берегла пальцы, а все домашнее хозяй-ство, дачу и двоих детей тащил на себе бедный ВладимирИосифович.

Через несколько лет, во время командировки в Кутаиси,мы с Владимиром Иосифовичем будем жить в одном номе-ре, и ночью он умрет от сердечного приступа. Я ничемне сумею ему помочь, а скорая помощь опоздает.

Парзик Леоновна, просто Парзик, маленькая симпатич-ная брюнетка, тоже за пятьдесят, очень душевная,но с восточной стервозностью.

Парзик наивно считала, что своим возрастом и поря-дочностью она гарантирует отсутствие супружеских изменв наших командировках.

Макс и Валентин — однокурсники Елены, главные рас-четчики в бригаде, опора Гевондяна. Макса я знал ещепо работе в институтской лаборатории, а уже в бригаде мыстали признанной дружеской парой.

Ольга — женщина за тридцать, наш незаменимый тех-ник и калькировщица, ксероксов тогда не было.

В разное время работало еще несколько ребят и деву-шек.

Когда я пришел в бригаду, главным объектом был мостчерез реку Каму в Перми. Буквально через несколько днейя уехал туда в командировку, и на четыре года Пермь сталапочти вторым домом.

В институте внешность друг друга как-то не обсужда-лась, а тут женщины сразу отметили мою «глазастость»и Ольга даже как бы возмутилась:

— Ну, зачем мужику такие опахала? Давай меняться,


а то меня замуж не берут.А Парзик, когда мы устраивались в гостиницу, отправ-

ляла меня постоять около стойки администратора:— Похлопай глазами, может, подобреет.Конечно, номеров за красивые глаза не давали, но все-

таки смеющаяся администратор казалась человечней.С работой я быстро освоился. ЦПКБ было прекрасной

школой. Старые ГИПы имели огромный опыт строитель-ства мостов на больших и сложных реках Сибири и Дальне-го Востока при наличии, в общем-то, довольно примитив-ной техники. Поэтому проектировщики тогда были оченьизворотливые и придумывали много оригинального.

Я приставал к ним с разными вопросами, они наизустьзнали наши архивы, и мы подолгу копались в старых про-ектах. Теперь уже и я представляю, какое удовольствие длястарика внимательный слушатель.

И вот в один прекрасный зимний день 1963 года откры-лась дверь, и Гевондян вошел с молодой красивой женщи-ной.

— Познакомьтесь, наша новая сотрудница, ЕленаФилипповна Пекарская.

Где у нас свободный кульман?А свободный кульман рядом со мной.Смущенная Елена стала устраиваться, приветливые

Парзик и Ольга ей помогали, попутно знакомя с бригадой:— А это, Леночка, Лев. Вы с ним осторожней, он у нас

очень коварный.Да уж, такой коварный, что залился краской до ушей,

и женщины засмеялись.Потом уже Елена вспоминала, как она внутренне ахнула

и сказала себе: «Все, мать, пропала».Ну, это Елена немного романтизировала свои воспоми-

нания, но, конечно, и у меня волнение началось сразу. Такулыбается красиво, а из глаз просто лучи.

В нашей большой комнате, где сидела еще одна бригада,

Елена 21

постоянно возникал треп на разные темы. Я в нем активноучаствовал, смешил публику, но теперь уже всегда с тайнойоглядкой на Елену.

Вообще-то, при всей нашей внешней общительности,мы с Еленой были очень зажатые, да, и все были такими же,это еще витало в воздухе от прошлых лет.

Вроде такой бойкий в разговорах, я в знакомствах былочень стеснительным, а Елена по натуре была очень сдер-жанная, да и в коллектив она еще только встраивалась.

Слава богу, судьба нам помогла, а то мы бы еще долгомучились со своими комплексами.

Елена родилась 28 апреля, именно на этот день в ЦПКБназначили первомайский вечер.

Все, как всегда: торжественная часть, концерт и засто-лье в институтской столовой.

Из всего я помню только танцы.Мы танцуем с Еленой, я что-то нашептываю, Елена сме-

ется…— А у меня сегодня день рождения…— Правда? Поздравляю…— Спасибо…— Леночка…Замечательно, что в танце можно быть так близко,

почти обнимать… Какое почти! Мы уже обнялись, и лицасовсем рядом, и я целую в шейку…

Людей так много. Толкают. Мешают.Мы оказываемся в пустом темном здании института

и находим самое укромное место.

Потом я провожал Елену в ее далекое Тушино. Домойвернулся глубокой ночью.

Начались наши встречи и мои ночные путешествияна последних электричках, товарных поездах, запоздалыхавтобусах и уборочных машинах.

Мы тайно побывали в моей коммунальной квартире


на Цветном бульваре.Потом Тушино, комната Елены в общежитии.А потом… потом было много всего.Оказалось, что мы просто созданы друг для друга,

и какое счастье, что мы, наконец, встретились!Тут, очень кстати, появился роман «Мастер и Маргари-

та»:«Любовь выскочила перед нами, как из-под земли

выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обо-их!» — читали мы абсолютно про себя.

Недавно Ирина мне рассказывала, как Елена вроде быпереживала:

— Представляешь, он меня каждый раз провожаетдо дома. Возвращается ночью. Мне его так жалко.

Ну, это Елена кокетничала перед подругой.Может быть, провожания были наши лучшие часы.Время летит. Нужно обнять, поцеловать, сказать.Каждая минута последняя.А еще можно было сойти на Левобережной и погулять

в лесочке.Ночь, луна, звезды. Мы одни в мире.

Мы встретились уже взрослыми людьми. У обоих семьи,маленькие дочери.

Нам казалось, что мы нашли свою судьбу, но жизньбыла до того бедная и так нас привязывала к единствен-ному жилью и налаженному семейному быту, что нам при-шлось еще долго жить в практически разваливающихсясемьях.

Проза жизни много раз напомнит о себе, но пока мыбыли в эйфории, очень заметной для окружающих.

Первый раз мы с Еленой пошли на концерт и сразузасветились. Мой очень любопытный сокурсник, знавшиймою жену, а теперь еще и наш коллега с Ветошного переул-ка, таращил на Елену глаза и со своего места делал мне раз-ные знаки, дескать, что это значит?

Елена 23

Смотрели мы в ЦДРИ блестящий вечер пародий группыВ. Полякова (все его помнят по роли фокусника в «Карна-вальной ночи»). Было очень смешно, только вот проклятыйЭдик никак не мог успокоиться.

Скоро небольшой группой мы поехали в Пермь, в нашус Еленой первую и последнюю командировку.

Какое счастье, свободные в чужом городе! Только Вла-димир Иосифович хмурится и Парзик с Ольгой поджимаютгубки. Как так, я был собственностью бригады, а тутне успела появиться и сразу все ей.

Сама Елена вела себя идеально, добросовестно корпеланад чертежами, а я такой весь балованный и нетерпеливыйпортил ей репутацию.

Вот, например, всей компанией мы отправились в кино,только Елена этот фильм видела и осталась в гостинице.Когда стали рассаживаться, гасить свет, я исчез и вернулсяк самому концу сеанса. Удивленные контролеры пустилименя в зал, зажегся свет… и вот он я — просто в темнотепотерялся и сидел на другом месте.

Были в этой командировке и другие фокусы. По возвра-щении Гевондяну обо всем было соответственно доложено,особенно авторитетно, я думаю, выступил Владимир Иоси-фович со своей партийной прямотой, и Елену, от грехаподальше, перевели в другую бригаду, в наше помещениеоколо ГУМа.

Позже мы с Еленой согласились с тем, что должны бытьблагодарны Завену Серапионовичу за то, что он развел наспо разным углам. Это наверняка спасло наши отношения и,главное, деловую репутацию Елены.

На новом месте Елена обрела душевное равновесиеи со всем своим честолюбием занялась делом.

А еще Елена действительно переехала из «деревни»в «столицу». Этот наш отдел был знаменит очень интерес-ными и модными женщинами, да еще рядом легендарный


магазин.Елене очень повезло с ГИПами, немного поработав

с оригинальным и незаурядным Эпштейном, она оконча-тельно обосновалась в бригаде Севы Белого.

Сева был талантливый специалист и просто хорошийчеловек. Мы с ним какое-то время общались на почве сочи-нения стишков и разных шуточек для «световой газеты».У него была небольшая, в основном женская бригада. Тонзадавали Люся Дубская и Лена Потапова — женщины такойактивности и стервозности, что любимый Севочка был, какза каменной стеной от всех конторских несправедливостейи посягательств. Елена прекрасно вписалась в эту компа-нию.

Еще в бригаде была пожилая Наталья Михайловна,по общему мнению — наказание божие, всегда громко объ-являвшая свое твердое мнение по любому вопросу. Мнес ней пришлось поработать несколько месяцев на одномобъекте и как-то мы хорошо ладили, в общем-то, она былаумница. И Елена с ней подружилась, и потом навещалана ее пенсии. Наталья Михайловна была одна из тех, ктос симпатией относился к нам с Еленой, как к паре,и до конца ее жизни мы получали добрые поздравительныеоткрытки «от Наташи».

Так что Елена добросовестная, во все детально вника-ющая, быстро стала ведущим конструктором и работалау Севы Белого до ухода на пенсию, неизменно возвращаяськ нему после житейских разлучек.

Ну и, разумеется, Елена заняла свое место среди инте-ресных женщин СКБ.

В те времена, когда все необходимое доставалосьс боем, со стоянием в огромных очередях или разными хит-рыми путями, женщине для того, чтобы быть хорошои модно одетой, требовались ум, энергия, фантазия и дело-вая хватка.

Хорошо, что рядом был ГУМ, плохо, что денег платили

Елена 25

мало.Елену выручали ее швейные таланты, и большая часть

ее обновок была делом собственных рук.

Теперь мы чаще всего встречались «у Вовика» — неболь-шой бюст Ленина в вестибюле станция метро «Театраль-ная», стоит до сих пор.

От кульмана Елены до «Вовика» пять минут ходьбы, но яс «Сокола» всегда приезжал раньше и изнывал, покав проеме дверей не появлялась улыбающаяся Елена.

Иногда, при хорошей погоде, мы просто гуляли. Еленаеще плохо знала Москву, и я выискивал для нее что-нибудьзанятное. Тогда Москва еще была небольшой красивойМосквой. В центре приютилось много небольших пустын-ных музеев и часто менялись разные выставки.

Было какое-то странное время, когда прорывы «отте-пели» растворялись в привычном инфантилизме бедностии ограниченных возможностей.

Я завалил Елену книгами и бесконечными рассказамио своих литературных пристрастиях, любимых кинофиль-мах и спектаклях.

Если верно, что женщины любят ушами, то чувствав Елене должны были просто кипеть, а бедные уши, как онивсе это выдерживали.

Интерес Елены меня подстегивал, она смеялась именнотам, где смешно и все впитывала, как губка. Поразительно,когда Елена успевала все усваивать и, вообще, выдерживатьвсе эти перегрузки. Ведь еще дом, хозяйство и нужнопоспать.

А сам-то я когда спал?Вот и вспоминаю я то время со счастливым недоверием.

Первое время мы много ходили в кино. Очень доступно,потом в зале темно, а сидели мы всегда в последнем ряду.

Тогда в Москве каждую неделю вывешивались большие,сборные афиши всех кинотеатров и клубов и даже с распи-


санием сеансов. Мы эту афишу внимательно изучалии мчались куда-нибудь к черту на кулички, потому что всесамое интересное показывали на окраинах.

Где-то совсем в глухомани посмотрели «Зеркало» Тар-ковского, в каком-то клубе отыскали «Земляничную поля-ну» Бергмана — невероятное тогда для нас копание в душеи в своем прошлом.

Очень смешной был английский фильм «Актер». Заку-лисная жизнь, снятая с веселой иронией. На тусовке мыка-ется пьяный актер с навязчивым вопросом: «Вот скажи, какиграть заднюю часть слона, если передняя часть объеласьчесноком…»

Другая богемная жизнь — картина Вайды «Все на прода-жу». Но это уже душевное раздевание, связанное с гибельюневероятно знаменитого Збигнева Цибульского.А на экране прекрасные Беата Тышкевич и Даниэль Оль-брыхский.

На массу афоризмов разлетелся блестящий «Айболит —66», да еще с такой своевременной песенкой:

…Это очень хорошо, это очень хорошо,что пока нам плохо…Забавные грузинские короткометражки про компанию

дорожных рабочих. И первые фильмы Отара Иоселиани.А романтическое прошлое: жутковатые грузинские

«Мольба» и «Древо желания». Яркие легенды Закарпатья —«Тени забытых предков», «Белая птица с черной отмети-ной», все в страстях, в крови, но с непременными песнями,плясками, с горами и бурными реками.

Мы находили фильмы, которые я еще студентом виделна неделях французского и итальянского кино.

А потом пошли картины Феллини, одна лучше другой:«Амаркорд», «Репетиция оркестра», «А корабль плывет»,«Интервью»…

Наконец, мои обожаемые мультипликации, было какраз время их расцвета.

Когда в Москве была американская выставка с беско-

Елена 27

нечной очередью, я через разные дыры пробирался на неенесколько раз и даже утащил книжку про современноеискусство. Но один раз я не вылезал из павильона мульти-пликации, где шли серии уморительных погонь и приклю-чений разных зверюшек.

Все это я в лицах представлял Елене.Какой интересной вырисовывается жизнь. Но, в общем-

то, она такой и была.

С 1943 года и до ухода на пенсию в 1968 году моя матьработала в цирке на Цветном бульваре сначала билетером,а потом заведующей директорской ложей. Так я до инсти-тута и ходил по кругу: дом на Трубной, школа на Самотекеи цирк на Цветном.

По цеховым связям и своему радушному характеруу матери образовалось много подруг в разных театрах. Длявсех этих Вер, Нин, Тамар я был Таниным сыном и мог захо-дить в их театры, как в гости.

Еще в цирке, рядом со специальным входом в дирек-торскую ложу, приютился театральный отдел УправленияКультуры. Обленившиеся административные дамы меняпривечали и я бегал по их просьбам на соседний Централь-ный рынок за продуктами к обеду. За это они меня под-кармливали и разрешали брать билеты из брони, котораяу них лежала кучей посреди комнаты, на круглом столе.За час до начала спектакля я мог выбирать из того, что оста-лось, все, что мне нравилось. Так что, театр был моим обы-денным времяпрепровождением.

На сценах тогда в основном игралась советская тоска,но мастерство корифеев, все равно находило щелии прорывалось к зрителям. Этим театр и существовал.

Что-то Елена успела увидеть, я уж расстарался, но тутуже подоспело время, когда на сцену вырвалась молодежь.

Какое-то время театр Сатиры был у нас с Еленой однимиз самых посещаемых. Началось его возрождение, средиавторов появились А. Арканов и Г. Горин, а на сцене —


Ширвиндт, Державин, Миронов, Папанов и много других,новых и ярких. В режиссерах мелькнул Марк Захаров. Тоесть театр расцветал.

В стране еще продолжалась «оттепель», хотя Хрущевуже орал и топал ногами на встречах с творческой интелли-генцией.

Маленький кругленький Хрущев дал людям возмож-ность вздохнуть после мрачной глыбы Сталина. Впервыеодин из молчаливых таинственных вождей открыл рот,выложил свой интеллект и развеселил страну.

Хохотали в зрительных залах, на кухнях и на работе.Ни один разговор не обходился без анекдота про главногокомика страны.

Вот Хрущев на выставке картин:— А это что за жопа с глазами?— Да это зеркало, Никита Сергеевич.В театре «Современник» публика рыдала от смеха

на спектакле «Голый король».Ю. Любимов вспоминал, как его и нескольких режис-

серов позвали в качестве соучастников на совещаниепо вопросу закрытия «Современника»: «И все про „Гологокороля“ разбирали: кто голый король, а кто премьер — этопри Хрущеве было. И до того доразбирались, что закрылизаседание, потому что не могли понять — если Хрущевголый король, то кто же тогда премьер министр? ЗначитБрежнев».

Такое было сложное время, такие были заботы у партии.А театры кипели и бурлили. Как будто распечатали

коробку и высыпалось огромное количество актеров,режиссеров, драматургов.

Цензура надрывалась, запрещая и вычеркивая, но театрв совершенстве овладел эзоповым языком, намекаяи подчеркивая двойной смысл. А хорошо натренированнаяпублика все понимала, хохотала и устраивала овации.

Театр «Современник» был самым отчаянным и блестя-

Елена 29

щим. На сцену выходили молодые, красивые: Ефремов,Табаков, Казаков, Даль, Евстигнеев, Вертинская, Кваша,Гафт, Волчек, Неелова, Мягков, Лаврова — и это только«самые-самые». Просто невероятно, как их сразу столькообразовалось.

Мы с Еленой пересмотрели почти весь тогдашнийрепертуар «Современника».

Само расположение театра на площади Маяковскогобыло очень удобным: близко от наших работ, а после спек-такля бегом в метро до «Сокола» и на автобусе в Химки.Станции «Речной вокзал» еще не было.

У нас с Володей Александровым были разговорыо трилогии «Декабристы», «Народовольцы» и «Большеви-ки». Он считал спектакли блестящими, смелыми и честны-ми. По тем временам где-то так и было. Вот только больше-виков я не любил ни в каком виде, и весь пафос этой пьесымне казался наивным.

Ведь был уже напечатан «Один день Ивана Денисовича»и начал ходить по рукам «Ленин в Цюрихе».

Я рос под бабушкины рассказы о добром прошлом,а в реальности, которая нас окружала, над людьми издева-лись, вроде того, как нас гонял колхозный бригадир, когдамы с бабушкой собирали колоски в поле.

А тут сплошные честные глаза и умные разговоры.

В 1964 году по Москве прошел слух о необыкновенномспектакле, который поставил педагог Щукинского училищаЮрий Любимов со своими выпускниками.

Спектакль назывался «Добрый человек из Сезуана»по пьесе Б. Брехта. Мы с Еленой смотрели его в каком-токлубе.

Все в этом спектакле было праздником: непосредствен-ность молодых артистов, их музыкальность, пластичностьдвижений, множество песен, на отчаянной ноте звучалистихи Цветаевой «Мой милый, что тебе я сделала…» А зонги


самого Брехта очень ложились на тогдашние настроения.Любимов потом вспоминал: «Когда спели зонг «О бара-

нах»Шагают бараны в ряд,Бьют барабаны…И второй зонг особенно:Власти ходят по дороге…Труп какой-то на дороге.«Э! Да это ведь народ!»Публика стала топать ногами и орать: «Пов-то-рить!

Пов-то-рить! Пов-то-рить» и так минут пять».Как свидетели, можем подтвердить, что на спектакле

было еще много моментов, когда эмоции зрителей пере-хлестывали через край. Время было такое, взволнованное.

Как и очень многие, мы с Еленой «заболели» Таганкой.Посмотрели все первые поэтические представленияот «Антимиров» до «Пугачева», спектакли с Высоцким,шедевры Таганки, в том числе и «Вишневый сад», которыйпоставил А. Эфрос.

То есть мы проучились в школе Любимова до самого еекризиса: смерть Высоцкого, отъезд Любимова за границуи раскол труппы.

Мы с Еленой никогда не стояли в тогдашних безнадеж-ных очередях за театральными билетами.

Обычно я рыскал по уличным театральным кассам.Была реальная возможность найти дефицитные билетыс «нагрузкой», билетами на прогоревшие спектакли.

Слава богу, билеты в театры были еще дешевы, но всеравно я был весь в долгах до отъезда в Сургут.

А большей частью я «стрелял» лишние билеты у вход-ных дверей. Задолго до начала спектакля я уже шустрилв толпе и очень навострился в этом деле. Елена всегда гово-рила, что я глазастый, и, действительно, я издалека заме-чал, что человек не спроста еще далеко на подходе лезетв карман за билетом, и уже летел к нему с традиционным:

Елена 31

«Нет лишнего билетика?» Кто-то выжидал до последнего,таких тоже нужно было не упускать из вида. Иногда женщи-ны говорили: «Есть, пойдемте». Ну, тут я дико извинялся,дескать, мне бы билетик, а девушка уже есть.

В общем, мы попадали почти всегда. Такое было нашесчастье и везение. Люди нам симпатизировали.

И, конечно, наградой была радость Елены, когда явыныривал из толпы с билетами в руках.

Где-то классе в шестом со мной за парту посадили ново-го мальчика, Гену Нефедычева, очень такого живогои компанейского. Скоро мы стали не разлей вода.

До этого Генка учился в балетной школе Большого теат-ра, где физические нагрузки были запредельные. Поэтому,когда у него обнаружились проблемы с сердцем, родителиГенки, напуганные тяжелой сердечной болезнью его стар-шей сестры, тут же перевели его в обычную школу.

Когда у нас на вечерах появились девочки, Генка былвне конкуренции. Пока мы жались по стенкам, он непри-нужденно подходил к даме, кланялся и приглашал на танец.Естественно, летом Генка стал жить у нас в деревне. Онприезжал со своим аккордеоном, по вечерам растягивалмеха, и мы под бодрый фокстрот шагали в клуб. Народвстречал его ликованием.

Моя двоюродная сестра безнадежно сохла по Генке,и хотя была уже красавицей, но слишком маленькой. Когдав доме над ней посмеивались, а она плакала, Генка бросалсяее утешать и клялся, что обязательно дождется, когда онавырастет.

Конечно, Генка не мог забыть сцену, на которой он ужетанцевал в детских кордебалетах, и мы с ним начали ходитьв Большой театр.

Генкины родители поощряли этот наш интерес, иногдадаже покупали нам билеты, но чаще мы сами доставаликопеечные входные контрамарки, а там уже пристраива-лись поближе к сцене.


И вот так, под Генкины комментарии, кто есть кто и кточего стоит, мы пересмотрели весь балетный репертуарБольшого театра.

Потом, в студенческой суете и простоте Большой театротошел, как что-то слишком торжественное, и только ужес Еленой балет стал одним из наших главных театральныхпристрастий.

Есть такое красивое выражение — вспышка новой звез-ды. В балете сразу ярко вспыхнула целая плеяда новыхбалетмейстеров и молодых солистов: Григорович, Васи-льев, Максимова, Лиепа, Бессмертнова, Гордеев, НатальяКасаткина, Алла Осипенко, Макарова…

Мы были на заключительном концерте Международно-го конкурса артистов балета, где Гран-При получила бале-рина из незабываемой Перми — Надежда Павлова.

Продолжала блистать Майя Плисецкая. Ее «Кармен-сюита» стала эталоном нового балета.

Екатерина Максимова и Владимир Васильев слилисьв памяти с трогательным до слез «Щелкунчиком». Потомони же в «Анюте», и, конечно, слава богу, сохранившиесяна пленке шедевры Максимовой «Галатея» и «Старое тан-го».

Нам очень нравилась Наталья Касаткина. Яркая, резкая,очень динамичная балерина, особенно хороша она былав «Половецких плясках». Под бешеную музыку на огромнойсцене она носилась с таким темпераментом, что одиниз критиков сравнил ее с молодой кобылицей. Сравнениеможет и не балетное, но там все было в масть: и полуголыетатары с бичами, и Касаткина с развевающейся гривойволос во главе целого табуна кордебалета.

А в «Весне священной» она танцевала Колдунью. Тамсошлись и музыка рваная, шаманская, и ее пластика товзрывная, то завораживающая. Очень нравилась языческаяРусь, вся в бодрых, седобородых мудрецах, страстяхи идолах, не то, что постное христианство.

Сейчас, перебирая старые театральные программки, я

Елена 33

удивляюсь, когда мы успевали столько смотреть.Еще же были потрясающие балетные группы К. Голей-

зовского, Л. Якобсона, Б. Эйфмана. А потом стали приез-жать гастролеры, целые балетные театры из Америки, ФРГ,Франции.

Просто фейерверк. Даже фамилии были необыкновен-ные, например — Хозе Лимон.

Сейчас при всех свободах и неограниченных возможно-стях даже близко нет тех театральных потрясений.

Тогда виртуозное мастерство исполнителей падалона обостренное восприятие зрителей.

А сейчас нет не только тех мастеров, но нет и того зри-тельного зала.

Исчез душевный отклик.

Ах, кино! Ах, театр! Суета все это.Поиски уединения — вот главная проблема.Советская власть была очень пуританской. В любую

гостиницу пускали только по паспарту и со штампомо браке.

Мы перебивались квартирами друзей, знакомых, раз-ными случайными возможностями, даже будущий началь-ник Гипростроймоста Алик Холмский помогал нам своейдачей.

От Северного речного вокзала на двухчасовую прогулкудо «Бухты Радости» и обратно ходил известный средитаких же бесприютных пар теплоход «Михаил Калинин».А на нем были двухместные каюты и документов не спра-шивали. Я бегал к открытию касс и, отстояв очередьиз понятных мне озабоченных мужичков, добывал завет-ные билеты.

Насаждаемая мораль перекособочила все человеческоев людях. Однажды я, по простоте душевной, попробовалснять комнату в пригородном домике. Меня не поняли. Какэто я буду приезжать с женщиной!? Хозяевам показалось,что я склоняю их к чему-то гнусному, чуть ли не к измене


родине.

Со своей новой бригадой Елена начала ездить в коман-дировки. И, конечно, при первой возможности я мчалсяк ней на свидание.

Началось с Ленинграда. До этого никто из нас в немне был, а тут, как по заказу, еще и белые ночи.

Елена уже прожила в городе неделю и, в восторгеот ленинградских красот, бросилась мне все показывать.

Пришли на квартиру Пушкина, а там огромная очередьрастянулась по набережной. Мы зашли во двор, открыликакую-то дверь — вроде кухня, открыли еще дверь и оказа-лись в гостиной. Экскурсовод вытаращила глаза, но у насбыл такой и ошарашенный, и виноватый и умоляющий вид,что она засмеялась и повела нас всех дальше.

Мы бродили и по романтическим пригородам. То лидни были раньше длинней, как-то мы много успевали.

И когда Елена работала под Серпуховом, я туда ездилвсе выходные.

В этой командировке с ними был Абрам ЛазаревичЗубок — легендарная в СКБ личность. В молодости он слылхулиганом и бабником. Все наши женщины-ветераны смот-рели на него с обожанием и краснели по старой памяти.

Как-то Елена встречает меня и смеется:— Зубок спрашивает: «Куда это ты собралась? А, небось

Лев уже караулит в лесочке? Слушай, да что она у тебя золо-тая что ли? Что он в такую даль к тебе мотается?»

Еще был случай на тему, что судьба помогает ненор-мальным и влюбленным.

Елена уехала одна, в месткоме «горела путевка»: Псков,пушкинские места.

Я пометался и рванул следом, абсолютно наобум.Мобильников еще не было.

Слез с поезда, зная только, что недалеко от вокзала

Елена 35

могила Пушкина.Подхожу, стоит экскурсия и в первом ряду Елена с блок-

нотиком.Поднимает она глаза, а за могилой моя сияющая физио-

номия…

Во время «оттепели» очень популярной стала темаДревней Руси

Когда немного рассеялся туман советской власти, оказа-лось, что у нас есть яркое прошлое.

Вдруг, как будто открыли бабушкин сундук, и все ахну-ли.

Огромные очереди стояли на выставки картин Николаяи Святослава Рерихов. Горы, клубы облаков, необыкновен-ной освещенности. Идолы в пустынях, таинственные знакина скалах, вся эта мистика Гималаев переплеталась с древ-ностями Руси, ее деревянными богами, ночным «Гонцом»в утлом челне.

И тут же ярморочная старина Т. Мавриной с ярко рас-крашенными людьми и каруселями.

Солнечная зима Юона и «Русь уходящая» Павла Корина.Глазунов подсуетился с глазастыми святыми, тонконо-

гими конями и хоругвями.И очень всех поразила небольшая выставка картин рано

и трагически ушедшего Константина Васильева.Ну и конечно, целая россыпь художников «серебряного

века»: Добужинский, Бенуа, Лентулов, Билибин, Лансере,Серебрякова и много-много других. Это была старина ужене просто яркая, а очень изящная, такая вся из себя,о другом мире и о других людях.

Но самое чудесное то, что этой красоты оказалось оченьмного вокруг нас: иконы, церковные росписи, а главное,архитектура, храмы, особняки, загородные усадьбы.

Тут же и книжки интересные появились: путеводителипо древним городам, туристические карты, наборы откры-ток по разной старине, по деревянному зодчеству Севера.


Я всем этим добром завалил Елену, а прекрасно изданнаякнига Л. Волынского «Страницы каменной летописи» сталау нее повседневным справочником.

Этим нашим увлечением уже полностью командовалаЕлена. Она дотошно готовилась к каждой поездке и всюпрограмму выполняла неукоснительно.

Мы знакомились со стариной расширяющимися круга-ми: все в Москве, потом усадьбы и монастыри: Абрамцево,Архангельское, Марфино, Загорск, Новый Иерусалим и,наконец, города, позже получившие название «Золотогокольца»: Владимир, Суздаль, Ростов Великий, Углич,Переяславль-Залесский, Муром, Ярославль.

Самой прекрасной была поездка в Суздаль. Солнечнаязима. Гостиница пустая, кроме нас только пара командиро-вочных.

Я тут же со своей подушкой прибежал к Елене и, вообще,жил бы в гостинице, не вылезая, в рай ведь попали.

Но Елена была тверда:— А вот это вот не входит в наше трехразовое питание.

Ты помнишь, зачем мы сюда приехали?Я грустно закивал, какие с Еленой споры.А на улице все специально для нас, двух единственных

бездельников, которые бродят по городу и все им в ответулыбаются. В церквях, музеях скучающие смотрительницырадовались нам, как родным.

Все мы облазили: Суздаль, Владимир, Кидекшу,а на Нерль пробивали тропинку в глубоком снегу.

Люди вспоминают мгновения счастья, а тут его былацелая неделя.

Позже я даже написал «Сказку», которая мне очень нра-вится. И Володя Александров ее хвалил, а уж он-то иску-шеннейший читатель. Правда, в это время у них с Лидойбыл бурный период романа и возможно «Сказка» попалапод настроение.

Я посылал ее в несколько молодежных журналов. Нигде

Елена 37

не взяли. Только одна девушка ответила: «Очень мило,но не наша стилистика».

Черт бы побрал этих профессионалов! Мне казалось, чтонаша любовь должна радовать всех. Обычно в метро мыстояли, прижавшись, в углу двери, и я же видел краем глаза,как сидящая напротив девушка смотрела на нас и улыба-лась.

А тут какая-то «стилистика».

С К А З К А

Очаровательна эта сказочная Русь.Среди лягушек попадаются царевны. Каждая курочка —

ряба, а каждая лисичка — обязательно сестричка.По лесам хоронятся простоватые лешие и переливаются

в неописуемой чаще их любопытные, разноцветные глаза.Лунной дорожкой выходят щекотать прохожих закутан-

ные в серебристые волосы русалки. Прозрачные и груст-ные, но сытые в реках переполненных рыбой.

Смешно в сказочной Руси. Избушки топчут землюкурьими ножками и поворачиваются к молодцам толькопередом. А спереди резное окошко. А у окошка, ах! краснадевица. Неналюбуешься.

Но мельком смотрят на окошки добры молодцы. Кон-ные и пешие ищут они по белу свету диво-дивное,и во чистом поле спотыкаются о замшелый камень:«Налево — пропадешь, и направо — пропадешь, а прямои вовсе ужас». Жуть.

Кто судьбу пытает, а иной детина плюет налево, кре-стится направо, «кышь», — кричит вещему ворону и, устро-ившись в тени камня, открывает торговлишку — дорожныепринадлежности: железные башмаки, железные лепешки,ну там — кистени, посохи. Вокруг объявляются другиеумельцы: и плотники, и шорники, и гвоздари, и пуговиш-ники.

Растут домишки, встает городишко.


Вот уже сидит у ворот старец и поет новому городу сла-ву. Струится борода старца, мешается со струнами, вплета-ются туда же его тонкие персты и не поймешь, что там зву-чит, но поет складно и сердцу сладко.

Так хорошо живут, что соседям обидно. Против них опо-ясывается былинная Русь богатырскими заставами.

Приник Алеша Попович к гудящей земле:— Ужо слышу рать.Илья Муромец поднял бровь… Шевельнул плечищами,

погрозил кулачищами, заржал его борзый конь.— Рать ужо ушла, — усмехнулся Добрыня, глядя из-под

ладони.И снова богатыри тешатся молодецкой силой, легонько

забивая друг друга в сыру землю, но не более, чем по грудь.А за широкими спинами хорошо растут большие живо-

ты. И заплывшие глазки смотрят на узкое бледное лицо:— Иди-ка ты, братец, туда… не знаю куда. И сделай…

не знаю чего.Знают Мастера, что делать. Давно облюбовано место —

огромный заливной луг, окаймленный лесом. Две рекипересекают зеленый ковер и, сливаясь, исчезают за дере-вьями. На зеленом холме, среди небесной и речной голу-бизны построил Мастер белый храм.

Стройный, соразмерный с природой, легко стоит он,чуть возвышаясь над окрестностями. Нежная белизна хра-ма светится под темной тучей, и среди поникшей осеннейлиствы он неизменно ясный.

Возвращаются с чужих сторон купцы и ратные люди,поднимаются ладьи по реке, лес редеет и дрожит во влаж-ных глазах бесконечный простор с белым чудом посредине.

— Родина.Другой мастер отошел от законченной картины.Трое задумчивых юношей. Один сидит прямо. Он ухо-

дит, его ждет новая земная жизнь, и жизнь эта будет мучи-тельной. Двое других погружены в свои мысли. Но сдер-жанный наклон в сторону уходящего говорит, что их мысли

Елена 39

о нем. Они знают его судьбу и сам он ее знает. Дерево за ихспинами склонилось к нему, и гора наклонила свою верши-ну.

Огромна и прекрасна древняя Русь.

Помнишь, милая.Жили мы были и вдруг очутились в старом-престаром

городе.Утром вышли на улицу и засмеялись: приснится же

наяву. В белом беззвучном просторе хороводы церквей.Они окружают площадь, стоят на всех пригорках,и с каждым шагом из-за крыши, из-за дерева, друг из-задруга появляются маковки, купола, луковицы.

На распахнутом настежь небе сияющая солнечная улыб-ка. Из труб летят вверх белые колечки и на длинном путитают в изнеможении. Упираются в край неба поля нарядно-го снега. Дома низкие, горизонт свободный, земля кажетсяогромной и, наверное, она вся такая же сказочная.

Вон, видно по щучьему велению, на горке, над речкойрастет чей-то терем. Раскрасневшиеся плотники играюттопорами на крыше. Желтые щепки ныряют в снег.

Терем почти готов. Нужна только царевна, чтобыоткрыла окошко и подперла белой ручкой румяную щечку.

Да, вот же она царевна. Идет рядом, смеется, обнимаетменя и толкает в сугроб.

И я тяну за собой в сугроб царевну.— Ха-ха-ха, — заливается царевна и протягивает ко мне

залепленные снегом губы. Снег осыпается с ресниц и таетмежду нашими щеками.

Мы бродим по городу и трогаем камни морщинистыхстен. Суетливый ветер метет за нами и холодом толкаетв бок:

— Ближе, ближе теплее…И кончился день. Наступила ночь.— Милый.Откуда вдруг такие большие глаза. Улыбается в них


солнце, вспыхивают бесконечные снежинки и нежность,нежность. Как перенести столько нежности. Где у временирукав? Схватить! Дернуть!

— Не беги! Постой. Ну, чуть-чуть. Ведь у тебя вечность…Но время спешит. Вот оно уже ведет рассвет, а за ним

ведет день. День новый, но опять счастливый.Мы кружим по карусели ярмарочного города. Я размеч-

тался о жизни, про будущее.У этого города не будет конца. Он вечный и годы его

только красят. Пусть наша жизнь коротенькая, но где ееконец. Мы не знаем. А тогда она тоже вечная.

Я любуюсь своей царевной.Вот сказка. Вечно рядом со мной будет прекрасная жен-

щина.И мне очень понравилось, что любить можно долго.Уютно в сказочной Руси.

А время снова гонит вперед, не дает разнежиться,и некогда оглядываться на бегу.

Другая зима и другой зачарованный город.У него свое настроение. Кругом ночь с черными силу-

этами куполов на темном небе. Бездонные тени скрываютмощь несокрушимых стен. А мы маленькие, озябшие,посреди широкой площади, на белеющем среди чернотыснегу.

В проемах звонницы, в безмолвии ночи застыли коло-кола. Древний Кремль за века сросся с землей, и стоиткаменной глыбой.

— Видите, какой я мощный. Я на могучем фундаменте.И мысль у меня одна. Великая! А вы, крошки, бегаете тути мысли ваши вразброд. И ваше счастье, эта ваша любовь —вон, какая она случайная, мелькнет и сгинет.

Мне стало тревожно в темноте.— Что ты, милый?Я молча придвинул ее поближе.— Вот оно ваше главное, — шевельнул Кремль звонни-

Елена 41

цей, — ваша людская забота.И запрыгали, зазвенели маленькие суетливые колоколь-

чики: планы, надежды, разочарования. Мы привычнозаволновались и забеспокоились

Но тут ударил главный колокол.— Слушай, милый, слушай.Мы сразу его узнали. Это он слал нас навстречу друг

другу, и ненавистно было медленное время и бесконечноепространство между нами. Это он нес мне имя, как толькоутром я открывал глаза и был единственным каждый нашобщий день. Он делал родное мне лицо самым красивыми волновал малейшим прикосновением.

— Бамм… Бамм… — звучал колокол, и после каждогоудара я боялся, что удар последний.

— Ты не должен замолчать, — убеждал я колокол. — Тысам знаешь, какая она легкая и ускользающая. Видишь,какой большой, беспокойный мир, а нас только двое,а любовь всего одна.

И опять все бежит наперегонки. Мы в шумном городе.Летит время и тысячи забот, каждая из которых называетсебя важнейшей. И какой-нибудь начинаешь верить. Этоопасно. Это очень опасно — служить одной заботе. Можновсе проглядеть, даже то, что земля, по которой ходишь,большая и изукрашенная. Тут нужно обязательно услышатьв себе давний звук.

— Бамм… — ударит колокол. Но как сохранить его голос.Как оставить возникать в душе вечно, не дать заглушить егобойким колокольчикам.

Очаровательна эта древняя сказочная Русь.Смешливая и доброжелательная делится она с нами

мудростью и сказками. Милыми сказками, где лягушки ста-новятся царевнами, где в каждой курочке золотое яичко,каждый медведь — добродушный дядя, а все прекрасноеживет вечно.


Не смуты и не душегубы складывают наше прошлоеи настоящее. Главное в нашей жизни — сказка.

Спустя несколько лет я возвращался из командировки.Поезд остановился во Владимире. Я выскочил из вагонаи махнул в Суздаль. Вспомнить о счастье.

Лето. Жарища. Пылища. Городок оккупировали тури-сты. Толкотня, экскурсоводы орут.

Я себя обругал и быстро развернулся назад.Елена выслушала мой рассказ с удовлетворением.— Я тебе всегда говорила, не суетись, не жадничай, все

испортишь. На что ты, дурачок, надеялся?— Да вот… думал, что вот… опять… струны там… зазву-

чат, — мямлил я под снисходительный смех Елены.«Э-э, — заметил я себе, — а ведь это уже не первый раз

Елена с удовольствием учит меня уму-разуму».

Я-то, конечно, считал, что это я очень сильно влияюна Елену. Да, и сама Елена, в тот счастливый период голо-вокружения от безоглядной близости очень мне льстила,и восхищение в ее сияющих глазах вдохновляло и отрываломеня от земли.

Казалось, повторяется история Пигмалиона, и моя бла-годарная «прекрасная леди» растворена в моем обаянии.

Как все неопытные романтики я путал состояние влюб-ленности с цельностью характера и жизненной реально-стью.

Елена, может и бессознательно, но целеустремленностроила свою личность. С уже сложившимися взглядамии привычной установкой «Я сама», она очень недолго менябезропотно слушала, а я, как всегда легкий соглашатель, безсопротивления отдал ей инициативу.

А вообще, мы, несомненно, очень повлияли другна друга, особенно, когда стали жить вместе и проходилонеизбежное сглаживание мелочей.

Спасибо Сургуту — условия северной жизни очень спла-

Елена 43

чивали семьи.И, когда я остался один и ко мне перешли все домашние

заботы, оказалось, что я их умею делать точно так, какделала Елена и даже с тем же выражением лица.

Но все это потом, я забегаю вперед, а возвращаяськ нашей, той повседневности, не все же время мы мчалиськуда-то, как ненормальные, просто это был самый доступ-ный способ быть подольше вместе.

А так, как все, мы ходили в гости к Ирине и Сане Приго-жим, к Холмским, к Володе и Лиде Александровым, байда-рочная компания собиралась.

И было такое, что Елена заболела воспалением легкихи лежала в больнице на Соколе. Я суетился вокруг, приносилей одежду, она переодевалась, и мы потихоньку убегалик Вике, подруга Елены жила рядом с больницей, можнобыло помыться и отдохнуть в человеческих условиях.

Очень долго у Елены не было улучшения. Кто-то расска-зал о чудесном импортном лекарстве, очень редком.

А лечащий врач считал разные заграничные штучкивредительством.

Я поднял на ноги всю свою родню и лекарство мнедостали. Елена стала его тайно принимать, и быстро пошлана поправку.

— Вот видите, — торжествовал врач, — а вам все ино-странное подавай.

А еще (это уже в Мостоотряде) я у себя на полигоне при-вел в порядок старую прорабскую. Она стояла очень укром-но, на границе нашей территории и по железнодорожнымпутям к ней был скрытый проход. Иногда вечером я задер-живался на работе, и приезжала Елена.

Тогда появилась мода на парики и как-то я иду ее встре-чать к автобусу, а она уже приехала и очень так робко выхо-дит из тени, и смотрит на меня вопросительно.

Господи, да она же блондинка и вся в кудрях. Такая


смешная.— Нравится? — неуверенно улыбается Елена.Да, конечно, нравится. Все нравится. Мне Елена нравит-

ся.

А вот мы на Кузнецком мосту встречаемся с Алексан-дровым.

Володя знакомит нас с Лидой, будущей женой. Он еезапугал рассказами о том, какие мы могучие интеллектуа-лы, и Лида смущается.

Но у Володьки, как всегда, с собой есть. Мы устраиваем-ся в пирожковой, на Рождественке. Володька в ударе, рас-пушил хвост перед Лидой, читает стихи, рассказывает исто-рии в лицах, набрал новых анекдотов и все мы покатываем-ся со смеху.

У Александрова с Лидой мы были свидетелями в ЗАГСе,на Варшавском шоссе.

Вышли, рядом, на скверике выпили шампанское и, по-моему, на этом вся свадьба закончилась. Для тогдашнегоумонастроения это было нормально.

И тут наши отношения переехали самые что ни на естьжитейские обстоятельства.

В 1967 году мужа Елены направили в загранкоманди-ровку, в Афганистан.

Для тогдашней жизни это означало, что человеку при-валило счастье. Из таких командировок приезжали с маши-нами, всякими импортными вещами и пачкой чеков,на которые в специальных магазинах «Березка» можнобыло купить все, что душе угодно. Теперешняя душа надассортиментом «Березок» просто бы обхохоталась, но в тевремена, когда и наш кособокий ширпотреб был дефици-том, а уж за любой импортной вещью люди давилисьв очередях, «Березки» были предметом мечты и зависти.

Одно из условий загранкомандировок — ехать обяза-

Елена 45

тельно с женой.Собственно, какие у Елены могли быть колебания

и возражения. Отказаться от возможности резко улучшитьматериальное положение, вырваться, хоть на время,из нашего паскудного быта, да и просто семейные обязан-ности никуда же не делись.

Я-то, что мог предложить взамен?Загранкомандировки были строго дозированы: три года

работы и жесткой экономии на всем, чтобы уж потом отве-сти душу. Кстати, для жен там никакой работы не было,только домашние обязанности.

Мы с Еленой без конца прощались. Я был в отчаяниии нервы Елене трепал без зазрения совести. Без упреков,конечно, но хватало моего настроения.

А через 192 дня, к концу того же года, Елена вернуласьв Москву, заболела Галя.

У меня дома был полный разлад и большей частью яжил у матери. Какие-то отношения сохранялись, Аленапошла в школу, но все было на нервах и в слезах.

Елена вышла на работу, в свою бригаду и, в общем, про-была в Москве почти год.

Мы много времени проводили вместе, ходили в гостик друзьям, весной плавали на байдарке, у Елены я бывалрегулярно, портил ей репутацию: соседи же все видели.

Потом Елена стала опять собираться в Афганистан, а явыкинул такой фортель: пошел в Главк и попросилсяна работу куда-нибудь подальше. Скрыться от проблем мнепоказалось их оптимальным решением.

В Главке меня похвалили и с удовольствием направилив Узбекистан, в самую его дальнюю дыру — Каракалпакию.Правда, на приличную должность — начальник производ-ственного отдела Мостоотряда-14.

Теперь Елена меня провожала и мы обменивалиськакими-то нелепыми планами, что вот, дескать, я будурядом с Афганистаном и она ко мне приедет. На маленькойкарте мира расстояние между нами было ничтожным.


В СКБ меня долго уговаривали одуматься и рассталисьсо мной в полном недоумении от моей решительности.

Елена после моего отъезда застряла в Москве ещена четыре месяца.

Справка о Мостоотряде-14

Отряд раскинулся на берегу Аму-Дарьи, там, где пусты-ня Кара-Кум (черные пески). На другом берегу находиласьпустыня Кызыл-Кум (красные пески) и столица области —Нукус.

Основная работа — сооружение струенаправляющейдамбы гидроузла на Аму-Дарье. Мостовики бурили днореки и погружали железобетонные оболочки диаметромполтора метра. Стоила эта работа очень дорого и приносилаотряду основной доход.

Еще строили небольшие мосты на трассах в пустынеи в соседней Туркмении.

Незадолго до моего приезда возник личный конфликтмежду начальником мостоотряда Николаем КарповичемКаралкиным и управляющим треста. Просто уволить заслу-женного специалиста с такой должности было нельзя,поэтому его стали выживать экономически. Трест, под раз-ными предлогами, сократил поставку свай-оболочеки Мостоотряд быстро оказался в бедственном положении.

Так что я сразу попал в зону боевых действий и слышаллишь вздохи о прежних больших премиях.

Тем не менее, жили мы прекрасно. На берегу реки рас-полагались только база мостоотряда и рабочий поселок,а мы, начальство устроились неподалеку, в городке Тахиат-аш, в небольших двухэтажных домах со всеми удобствами.

Тахиаташ — типичный восточный городишко, с база-ром и чахлым сквером, на который заходить не советовали,можно было нарваться на змею или на тарантула.

На базаре сидели деды в своих толстых халатахи шапках с мехом. Продавали все за один барсум (рубль).

Елена 47

Виноград — один барсум, дыня — один барсум, лук — бар-сум, очень легко запоминается.

Вокруг хлопковые поля. Круглый год хлопок собирали,возили на огромных прицепах и складывали в белые пря-моугольники. Дети ходили в школу в свободное от сборахлопка время.

Солнце печет, арыки журчат, ишаки орут — Восток.Мы ужасаемся размахом коррупции и забываем, что

началась она при советской власти. В Узбекистане прода-вались все должности от милиционера до самой большойшишки. Человек покупал место бригадира хлопководче-ской бригады, ему приписывали небывалый урожай, онполучал звезду Героя и освобождал место для следующегопокупателя.

Когда я приезжал в учреждение, то сначала почтительнопил чай с начальником-узбеком, а потом шел оформлятьдокументы к русскому главному инженеру.

Это я к тому, что управляющий трестом, вхожий к главекомпартии Узбекистана, мог из личного каприза развалитьбольшой коллектив. Москва далеко, управы на негоне было.

Итак, при общем мнении, что у меня что-то с головойя улетел в Ташкент. Добрался до треста, представилсяначальству. Меня оформили, горько посетовали, что едук таким нехорошим людям и пообещали не оставить в беде.

А в коридоре я встретил ГИПа из СКБ Виктора Калаш-никова. Мы так обрадовались друг другу в этой дали и такнапровожались, что я чудом успел на самолетик до Нукусаи предстал перед своим новым руководством в довольнопотрепанном виде.

Коллектив мостоотряда оказался таким доброжелатель-ным, что я быстро и легко в нем освоился.

Тон задавал Николай Карпович — здоровенный мужикс густыми, насупленными бровями. Отряд он держал


в трепете, но на наших вечерних планерках, в узком кругу,вся его хмурость разглаживалась и оказывался очень сим-патичный, ироничный человек, умный и с хитринкой. Иди-отская война с трестом его изводила, и хотелось емупомочь, чем только можно.

Ну, а когда мы совсем сработались, он мог благодушносказать главному инженеру:

— Что-то, Володь, у нас Лев загрустил, пусть в Москвуслетает, померзнет.

Так что за время работы я раза три летал в Москвуи по надуманным предлогам, и один раз в командировкуот треста. Незабываемое впечатление — аэропорт рядом,в Нукусе, в тех же песках, а через несколько часов я качуиз Внуково между берез, и снег лежит.

По работе моим шефом был главный инженер — смеш-ливый, непробиваемо спокойный хохол Володя Слободяни-ков. По выходным они с женой часто звали меня по-сосед-ски на обед и очень смеялись над моим «московским» гово-ром.

Из развлечений у них был мощный приемник. Заграни-ца рядом, никто не глушит, все, что хочешь, в чистом звуке.Как-то Володя говорит, сейчас я тебе обалденную мелодиюпоймаю, и полилось:

«Дорогой длинною,Да ночкой лунною…»Так эта мелодия и прошла рефреном через всю мою

жизнь в пустыне Кара-Кум. Хорошо было под нее себяпожалеть, особенно, когда получал письмо от Елены.

В «Литературной газете», на популярной тогда странице«Двенадцать стульев», напечатали мою пародию. Еленаписала, что на работе ее все поздравляют с моим успехом.А потом, уже из Афганистана, Елена жаловалась на дикуюжару и на то, что приходится ходить, завернутой в мокруюпростыню.

Ну, а я теми же днями, в поезде, на самолетах-«куку-рузниках», а чаще всего стоя в кузове грузовика, мотался

Елена 49

по своей пустыне. Работы было много и я не гляделна время, а чем еще заниматься.

Мой смешливый женский отдел встречал меняпо утрам, мы быстро перебирали бумажки, я раздавал зада-ния и на пару с геодезистом обычно исчезал на весь день.Сам я документами и чертежами занимался большейчастью по выходным.

Основной инженерный состав отряда был сосредоточенна Аму-Дарье, а на широко разбросанных маленьких объ-ектах работали, кто послабее, вот и ездили мы, как «скораяпомощь».

Геодезист Володя Аршавин, красивый, легкий на подъ-ем парень, только недавно женился, поэтому, когда мы воз-вращались, обгорелые, как головешки, и набитые пескомво все щели, прекрасная Надежда старалась угостить насчем-нибудь особенным и обязательно по стопочке.

Вот судьба: Надежду я встретил в Сургуте. С Володейони разошлись, и Надежда превратилась в трестовскуюдаму царственной осанки. Но родную пустыню вспоминалас нежностью. Столкнувшись в коридоре, мы ахнули,а потом битый час хохотали, перебивая друг друга:«А помнишь?..»

Самыми нелюбимыми были поездки через платоУстюрт, на мосты железнодорожной линии, которая тяну-лась мимо Аральского моря к Гурьеву, на Каспий. Едешьпо пустыне и вдруг вырастает высокая меловая стена, и мыхитрыми зигзагами поднимаемся на плато. Говорили, чтооно кишит змеями, но мы их не видели. Мы вообще ничегоне видели, стоя в кузове грузовика, в плотном облаке пыли.Волосы встают дыбом и превращаются в колтун, которыйпотом долго вымачиваешь под душем.

Иногда на участке приходилось влезать в работу и оста-ваться на несколько дней. Так один раз монтировали про-леты моста шагающим экскаватором — гигантской махи-ной, предназначенной рыть великие каналы. Оторопь взя-ла, когда этот монстр подъехал к маленькому мосту, разма-


хивая висящим на цепях ковшом размером с избу. Разнестиопоры — это было бы ему без проблем, а вот положитьна них балки — цирковой номер с нарушением всех техни-ческих правил.

Я, как лицо ответственное, должен был это безобразиепресечь, но не пресекал, а наоборот, активно участвовал,потому что другого варианта не было, и балки мы, в концеконцов, поставили.

Разные сюрпризы преподносила Аму-Дарья, каза-лось бы такая спокойная река. Но вот, в начале весны с горпошел лед и выше по течению начал образовывать заторы.Вода за ними тут же поднялась, начала топить окрестностии сносить глиняные дома прибрежных кишлаков.

Пригнали войска, чтобы спасать людей и ловить маро-деров.

Заторы бомбили. Самолеты шли на бреющем полете.Сначала над головой проносились тени, а потом по ушамбил грохот двигателей. После этого сами взрывы уже каза-лись тихими. Мы, страхуя поселок, наращивали дамбы, тас-кали мешки с песком, дежурили ночью, жгли вместо кост-ров автомобильные покрышки, а вокруг ползали слухи, чтовода нас уже обошла и мы на острове.

А летом Аму-Дарья преподнесла другой сюрприз —дегиш. Это, когда река в каком-то месте вдруг начинаетбыстро размывать свой песчаный берег.

Поселок мостоотряда располагался недалеко от берега,в низине, и размыв пошел прямо на него. В реку пихаливсе, что было под рукой, привозили и камни, и бетонныеконструкции. Все проваливалось, как в прорву. Положениестановилось отчаянным, начали эвакуировать поселок, далюди и сами разбегались.

А буквально за несколько десятков метров до обрыварека вымыла, наконец, себе какую-то плавную кривуюи спокойно понеслась вдоль берега, как будто ничегои не было.

В общем, забот хватало, но и отдыхать мы тоже не забы-

Елена 51

вали. Например, в выходной могла образоваться компанияи махнуть на «кукурузнике» к соседям, в Туркмению,в небольшой городок Ташауз. У нас там был объект, но глав-ное там чехи завезли оборудование и запустили линию сво-его пива.

А у нас по берегу стояли рыбожарки — огромные котлыс кипящим маслом, в них бросали свежую рыбу и, пожа-луйста, уже готовая, с золотой корочкой, и сколько хочешьместного пива с осадком песка на полбутылки. По разнымповодам собирали вечеринки, устраивали пикники, все, каку людей.

Бывало и тоска накатывала, Еленины письма зачитывалдо дыр. Но в общем нравилось, не болел, не уставал, безза-ботная жизнь.

Иногда Каралкин брал меня на торжества к большимначальникам. Большая комната, вокруг низкого стола нава-лены подушки, но скрестив ноги, я сидеть не могу, на бокунеудобно, стою на коленях, приседаю.

Долго пьют чай со «стеклянными» конфетками, смеют-ся, без конца шутят, частично по-русски, но я мало чегопонимаю, сижу, улыбаюсь. Появляются плов, шурпа, всякаявсячина. За спиной женщины, как тени, ставят, убирают,подливают.

Ездили мы на грузовике, Каралкин за рулем. Споить егоневозможно. Около дома он вытряхивал меня из кабины.

Утром мои девицы ехидничали:— Как съездили, Лев Матвеевич? Что-то вы поздно вер-

нулись. Устали, наверное. Шли, покачиваясь…А еще ведь была и зима, когда от сырого холода все око-

стеневает. И зимние метели, когда не снег, а песок драиттебе физиономию, как наждачной бумагой.

Потом все беды забылись и от пустыни остались вос-поминания, как о чудесной поре, когда, чем трудней, темсмешней было в компании за вечерним столом.

Уже больше года я работал в Мостоотряде.


Елена в мае 1969 года снова вернулась в Москву.По какой причине не помню. Возможно, было все вместе:и то, что она там сатанела от безделья, и то, что здесь онасразу начинала работать и получать деньги.

А у нас трест методично добивал отряд. Когда яв очередной раз приехал в Ташкент с отчетами, мне сказа-ли, что при возможной смене руководства я должен остать-ся и помочь новым людям войти в курс дела.

Наконец, Каралкин и Слободяников подали заявленияоб уходе.

Я тоже написал бумажку на увольнение. Никто мнене подсказывал, я сам так решил: трест вел себя паскудно,людей лихорадило и материально мы много теряли,а на смену приехали известные трестовские подхалимы.Меня похлопывали по плечу, обещали «блага», но я уперсясо своим заявлением и тогда из треста пришел приказ уво-лить меня, как не справившегося с работой.

С таким пятном я бы потом оправдывался всю жизнь.Назвали и причину увольнения: не выполнил задание

по командировке.Действительно, где-то полгода назад трест посылал

меня в Москву с заданием переубедить МПС.Рядом с плато Устюрт, на маленькой речке Раушан мы

начали строить железнодорожный мост. Когда были закон-чены опоры, оказалось, что МПС их не принимает, так какв бетон опор была заложена арматура, а в реке, где оченьмного солей, да еще с полей течет всякая химия, железобыстро разъедается.

Проектировщики кричали, что им не дали анализыводы, что трест их торопил и сам, без согласований отдалчертежи на производство.

Вот трест и направил меня в Москву улаживать кон-фликт, хотя вопрос был совершенно не моего уровня.

Мы со Слободяниковым нарисовали вариант бетонной«шубы» вокруг опор, и я согласовал этот чертежикв Ташкенте.

Елена 53

В Главке моему приезду удивились, обругали трести выделили мне помощника, который тут же исчезпо своим делам.

В МПС я попал к главному эксперту с безнадежнойфамилией Иродов. Маленький старичок посмеялся наднашим чертежом и ласково так меня выпроводил:

— Идите, молодой человек, и напомните своим дура-кам — начальникам, что железные дороги должны бытьбезопасными.

В тресте отказ приняли, как должное, отметили мнекомандировку, и вот теперь эта история пригодилась.

— Брось ты, Лев, переживать, — сказал мне наш кадро-вик. — Мы тут сами хозяева. Беги за коньяком.

Очень душевно мы посидели. Я еще раз сбегал в мага-зин, и он мне записал в трудовую книжку стандартное:«уволен по собственному желанию».

— Приказ лежит у меня, книжка у тебя. Все в нашихруках.

Хорошо, когда над гневом самодура можно посмеятьсяв обнимку с исполнителем.

Я ехал в Москву в самых растрепанных чувствах. Я при-вык к своему бесконечному рабочему дню и одновременнополной свободе. Мы больше года не виделись с Еленойи ворочались в голове неясные обиды, что вот она менябросила и ко мне не приехала. Обиды глупые, но я их лелеяли всю дорогу готовил речь.

Я прощался со Средней Азией. В древней Хиве я бывалпо делам, а вот в Бухаре на сутки слез с поезда, потом так жесутки пробыл в Самарканде. До Москвы я добирался неде-лю.

С Еленой мы встретились на квартире у Александровых.Хозяева деликатно исчезли.У Аркадия Аверченко есть рассказ о писателе, который

встречи всех героев, кто бы они ни были: водолазыв скафандрах, бабушка и внучек, две мухи — кончал одина-


ково: увидев глаза, грудь, бедра, «он бросился к ней, схва-тил в объятия и все завертелось». Вот и мы с Еленой, лишьтолько оказались рядом — сразу «все завертелось».

Какие слова! Какие обиды!Вернувшиеся хозяева увидели двух совершенно счаст-

ливых людей.— Ну, вы, ребята, даете. А мы боялись, что у нас вся

посуда перебита.

В СКБ я не вернулся, а устроился в Мостоотряд-4, при-вык я уже к производственным отношениям.

Пришел я без протекции, как бы с улицы, и мне пред-ложили должность мастера. Для специалиста с почти деся-тилетним стажем это было в общем даже унизительно, но ясогласился. Иногда на меня накатывает такое неожиданноесостояние: я вдруг каменею, когда дело доходит до унизи-тельного, как я считаю, торга. Гордыня одолевает, наверноев Грузии заразился.

Как раз в это время Мостоотряд взялся за непривычнуюдля него экспериментальную работу и довольно быстроменя назначили этим делом руководить. Я влез в проблемыпо уши, и это очень отвлекало меня от очередной тоски,потому что Елена опять уехала в Афганистан, правдав последний раз и всего на четыре месяца.

Справка о Мостоотряде-4

Война двигалась на восток, а в искалеченной страненужно было налаживать дорожное движение, и в том числесрочно восстанавливать и строить заново огромное количе-ство мостов. Для этого была организована сеть мостостро-ительных трестов. В Москве появился свой особый «Мосто-трест», а Мостоотряд-4 стал его самым большим и образцо-вым подразделением.

Рабочие кадры отряда прошли военную школу и былиуникальными по профессиональному уровню. Ну, а уж

Елена 55

по инженерному составу столица могла выбрать лучшихиз лучших, тем более, что в отряде было налажено получе-ние квартир.

Начальник Мостоотряда-4 — Грутман Михаил Матвее-вич имел ордена, звания и авторитет у хозяев Москвы. Такчто мы были на виду, но и работали всегда на пределе.

Я быстро стал начальником полигона, собственнодовольно большого завода, который делал все, что требова-лось отряду для строительства, но в первую очередь мосто-вые железобетонные конструкции. Для этого у нас был свойбетонный завод, различные цеха, пилорама, пропарочныекамеры, различные мощные краны, железнодорожныепути, тепловозы и около двухсот рабочих.

Начальник полигона очень нервная, зависимая и небла-годарная работа. На строительных участках свободнейи можно погеройствовать. Я, особенно по началу, просилсяна волю, и строительные начальники пытались меня пере-тянуть, но Грутман и думать запретил.

А располагался полигон на берегу Москвы-реки, почтинапротив гостиницы «Украина». Набережной в этом местене было, можно было купаться и сидеть с удочкой. Вообще,обстановка была полу деревенская: рабочие жили рядомв бараках и все праздники мы отмечали за общим столом,со своим урожаем. Такая вот была идиллия почти в центреМосквы там, где потом вырос Белый Дом.

Отряд построил все послевоенные московские мосты,и работы у него постоянно было через край. Мы гнали кон-струкции, всегда очень срочно, а иногда были такие авралы,что к нам на помощь присылали рабочих с монтажныхучастков, начиналась толкотня и полный кошмар.

Но нервы еще были крепкие, характер спокойный, а моядружба с монтажными участками позволяла без паникивыпутываться из сложных обстоятельств.

Хуже у отряда обстояли дела с внешними поставщика-ми. Вот они-то подводили и по срокам, и по качеству.

Тогда отряд решился на рискованное дело: готовить


на своем полигоне мостовые железобетонные балки дли-ной по тридцать метров. Для монтажной организации этогири на ногах, все равно, что на войне солдатам начатьсамим делать винтовки. Но тогда каждого руководителятянуло к натуральному хозяйству, чтобы иметь все своеи не зависеть от поставщиков.

В итоге мы производство балок наладили и даже опере-жали, особенно по качеству, специализированные заводы,чем Грутман очень гордился.

В этом производстве была давняя неприятная пробле-ма, которую отряд также взялся решить. Чтобы балкане прогнулась, когда по ней поедут машины, ее заранеекак бы выгибают вверх. Для этого натягивают нижнююарматуру, которая представляет собой пучки из проволокидиаметром пять миллиметров, правда сталь особая,в десять раз прочнее обычной. Проволочки заклиниваютсяв специальных анкерах, но, когда идет натяжение, ониноровят из анкеров выскочить, обычно несколько штук,и это достаточно неприятно, а бывает, что вылетают все,анкер рассыпается и большая работа идет насмарку.

Отряд взялся освоить новую технологию на основе про-волочек с высаженными на концах головками. Метод ужеиспользовался в Америке, оттуда привезли мощную гид-равлику, но нужно было испытать и внедрить все свое,потому что в случае успеха, технология распространяласьсразу по всей отрасли.

Работа была непривчная, с огромными усилиямив оборудовании, проволока норовила спружинитьи попасть прямо в глаз. Проблемы выскакивали одназа другой. У меня был механик, который очень любилоформлять рацпредложения. Только осуществится идея,у него уже готова заявка, и таких бумаг он за год нашлепалштук пятьдесят, так что мы выполнили план мостоотрядапо рационализации на несколько лет вперед.

В общем, у нас все получилось, и нашим триумфом сталкак раз мост через канал в Химках. Зажатый сроками, отряд

Елена 57

пошел на авантюру: решил заранее изготовить пучки длянапряжения плиты проезжей части, а это целый вагон тол-стых канатов длиной в несколько десятков метров каждый,вытянутых с миллиметровой точностью.

И наша продукция оказалась идеальной, да еще мы сво-ей бригадой приехали помогать на мост и выиграли у хозя-ев соревнование по скорости натяжения пучков.

С этими пучками у меня был первый случай, когда ячуть не погиб.

Все наши работы шли с участием отраслевого научно-исследовательского института. И вот мы с одним доцентомходим по камере и меряем разброс усилий в проволочках.Пучки натянуты на сто тонн, но из-за их большой длиныусилие не заметно, проволоки лежат на дне. Закончив рабо-ту, мы поднялись на стенку камеры, я махнул рабочему, онвключил насосную станцию, из домкрата, как снаряд, выле-тела траверса, и камера мгновенно превратилась в дикоепереплетение стальных пружин.

Министерство выпустило несколько тоненьких книже-чек о нашем опыте. Я был среди авторов. И меня даже уго-варивали писать кандидатскую диссертацию. ЦНИИС пред-лагал и помощь, и руководителя, но как-то меня не тянулов науку.

Да, и Елена окончательно вернулась в Москву, и свобод-ного времени у меня не было.

Мы опять вместе и продолжается наша несуразнаяжизнь.

Производственный роман уже давно стал общеизвест-ным, в том числе и в собственных семьях.

Я не знал подробностей семейной жизни Елены. Нико-гда к ней в душу не лез и никаких исповедей или жалобот нее не слышал. Про себя я недоумевал, как это у мужчи-ны жена постоянно пропадает, слепой он что-ли. Тем более,что вращались мы в одной профессиональной среде, и,естественно, были доброжелатели, озабоченные желанием


открыть глаза. В общем, я примерно представлял, что онидали друг другу вольную по обоюдным грехам.

А у меня дома никакой «вольной» не было. Светланапо мягкости характера скандалить не умела, но слез лилосьморе.

Периоды, когда я уходил жить к матери, все удлинялись,дочь я видел все реже, а мать меня методично пилила.

В конце 1974 и начале 1975 годов, с разницей в двамесяца, состоялись наши разводы.

Мой развод проходил очень тяжело. Светлана плакала,судья ей сочувствовала и развела нас из отвращения ко мне.

Ну вот, мы развелись. А дальше что? Как жить? ПриЕлене остались мать и дочь.

Выход просто напрашивался — уехать. Отстранитьсяот всех проблем, оглядеться, прийти в себя.

Куда ехать? Конечно на БАМ, тогда все туда ехали.И мостов там много строили.

И вдруг в тот момент, когда мы уже совсем определи-лись, на БАМ решил ехать муж Елены. Это уже получаласькомедия: действие первое — все разводятся, действие вто-рое — все едут на БАМ.

Муж Елены работал в Главке, имел возможность хорошоустроиться, а наши планы как бы рухнули, потому что дру-гого такого подходящего места в обозримом пространствене было.

С другой стороны — что мы суетимся? Есть квартирав Химках, зачем куда-то ехать?

Наверное, здесь начало ошибок, которые через какое-то время привели к тому, что мы разошлись. Совсем необя-зательно в семье командовать, нравится жене указыватьпальчиком и очень хорошо, и на здоровье, но взять на себязаботы о семье нужно непременно. А я плюхнулся в наси-женное место. Один чудак морочил Елене голову, теперьна его место сел другой.

Вообще, десятки лет, которые прошли с тех пор, стерлипамять о житейских буднях, остались какие-то проблески.

Елена 59

Как Леонов в одной комедии тыкал себя пальцами в голову:«Тут — помню, тут — не помню».

Что-то вспоминается по зримым следам: дубовый под-оконник я принес с работы и установил на кухне.

Проездом в отпуск у нас гостил брат Елены, и мы с нимвыпилили кусок стены и перестроили прихожую.

Екатерина Васильевна сокрушалась, как много я кладусахара в стакан.

Потом я на работе сварил каркас и соорудил в прихожейшкаф. Очень я им гордился, а недавно с большим облегче-нием сломал и выкинул.

Опять же с работы принес вагонку и обшил прихожую,да еще и обжег ее паяльной лампой, в лучших традицияхуличных забегаловок.

То есть, суетясь по мелочам, я ничего радикальногов материально напряженный семейный быт не внес.

Раньше каждая наша встреча была радостью, а теперьмы ежедневно и буднично толкались рядом.

И совершенно забылось, почему мы сразу не расписа-лись. Вероятно, самолюбие не позволяло Елене проявитьинициативу, и она с возрастающей обидой ждала, когда яоб этом вспомню. А я слишком разгулялся за последнее без-ответственное время.

В памяти сохранилась идиотская сцена: день рожденияТатьяны — соседки по лестничной площадке, с которойЕлена дружила. Такая очень шумная особа, знавшая всеи про всех.

Елена поздравила и ушла, а я остался гулять. Компаниябыла женская, меня осыпали комплиментами, и яс удовольствием нежился в похвалах. В общем, меня при-лично подпоили, может еще и в пику Елене, за ее гордость.Помнится, я еще бегал за чем-то в нашу квартиру, легко-мысленно проигнорировав хмурый взгляд, которым Еленаобменялась с матерью.

Все здесь Елене в обиду. Конечно, не это было причинойразрыва, но всяко лыко в строку.


Совершенно не помню, как именно мы разошлись,и когда точно это случилось, не помню, видимо, ничегогромкого не было. Осталась с тех времен только одна датана театральной программке — апрель 1976 года. Тогдав Москве гастролировал французский драматический театр«Компани Мадлен Рено — Жан Луи Барро». Мы смотрелипьесу «Гарольд и Мод» и нам очень понравилось. Играласьлюбовь старой женщины (Мадлен Рено) и юноши, которогоона спасала от навязчивой идеи самоубийства.

«Тонкость невероятного, противоестественного и дажефантастического сюжета» (как написано в программе) длянас была совершенно непривычна и любопытна. Ну, и акте-ры играли хорошо, по-французски.

Не на следующий же день мы разошлись?А в марте 1977 года мы уже подали заявление в ЗАГС.То есть разлука была меньше года.В общем, поплыл я тогда по течению и причалил обрат-

но к матери.Кстати, Александровы тоже разошлись через несколько

месяцев совместной жизни. А потом уже соединилисьнавсегда, до смерти Володи.

Мне 39 лет. Я в расцвете сил и в личном тупике. В памя-ти от тех днях сплошная муть, какие-то случайные лицаи встречи.

Часто виделся с Александровыми, может еще и потому,что это оставалась ниточка к Елене. Володя в это времяработал в журнале «Детская литература», продвигал писа-телей братских республик, особенно Прибалтики. Он мнедавал небольшие книжки молодых авторов, и я писал к ниманнотации. За каждую такую напечатанную заметочку пла-тили 10 рублей, которые мы радостно пропивали в их сим-патичной редакции.

Но это был редкий светлый эпизод в общем бестолко-вом досуге.

А вот работа помнится в деталях, может потому, что

Елена 61

было ее очень много, и шла она успешно.Грутман назначил меня своим заместителем по произ-

водству, а за строительство Рижской эстакады в Москве яполучил орден. Это было совершенно против тогдашнихправил: молодой, беспартийный, да еще с бородой, кото-рую я тогда зачем-то отрастил. Министр даже попятился,когда я к нему подскочил принимать награду. Тогда спискинагражденных печатали в газете «Московская правда»и меня поздравляли со всех сторон.

Строительство Хаммеровского центра выпихнуло насс уютного места на берегу реки, и мы начали осваиватьновую площадку в районе Бутово. Я отвечал за оба поли-гона, да еще ходил с проектировщиками по бесчисленныморганизациям, согласовывая проект новой базы. Кстати,проектировщики были из СКБ и я стал часто заходитьв помещение около ГУМа, но Елена уже переехала в новоездание у Рижского вокзала.

В итоге работы навалилось столько, что при всем моемздоровье, я был на пределе сил, особенно нервных.

А тут Елена, как заноза, жизнь беспросветная, тоскаодолевала, прямо достоевщина какая-то, вплоть до того,что всплывало временами в сознании национальное лекар-ство от всех проблем:

— А не удавиться ли мне?Особенно, когда я тащился с работы и по дороге прини-

мал стаканчик-другой.Мать была мной недовольна, переживала и все мне

подробно высказывала.

И вдруг, совершенно неожиданный поворот судьбы:СКБ предложило мне должность начальника своего филиа-ла в городе Сургуте.

Справка об СКБ

Чтобы стать общесоюзным институтом, СКБ потребова-


лось организационно расшириться.Тогда вся страна была поделена на десять районов, каж-

дый из которых обслуживал мостостроительный трест. Притрестах были маленькие проектные группы, которые дела-ли разную текущую работу. СКБ все эти группы взяло подсвое крыло, укрепило и дало статус своих филиалов.

Когда Западная Сибирь стала качать нефть и бурно раз-виваться, организовали Мостотрест-11 в Сургуте. К немуполагался филиал СКБ. Вот мне и предложили его реальноукомплектовать и организовать работу.

То есть судьбе пришлось потрудиться, чтобы обеспе-чить меня условиями, достойными, чтобы посвататьсяк Елене.

Слава Герасимов, крупный по фигуре и должностямобщественный деятель СКБ, гулко хлопал меня по спинеи радостно хохотал:

— Ну, Лев, с тебя причитается. Тут все головы сломали,кого назначить в Сургут начальником. А я говорю, чегоискать-то? Есть отличный парень, Лев Золотайкин.

К счастью в СКБ меня не забыли и Елена была живымнапоминанием, да и в отделе полигонов я как раз крутился.Проверили кадровики и мою работу в Мостоотряде.В общем, я подошел.

Около Сургута только что закончилось строительствожелезнодорожных мостов через Обь. Река в этом месте раз-деляется на два потока: Обь и Юганскую Обь, соответствен-но в два и один километр шириной. Начиная от моста, меж-ду ними остров, на котором расположился целый большойгород — Нефтеюганск.

Мостовики построили на высоком берегу Оби поселок,аккуратно вписав его в сосновый лес. В этом поселке,от Сургута тридцать километров, и расположился трест,а потом и наш отдел.

Когда-то среди Елениных пластинок ко мне прицепи-лась и долго вертелась в голове песенка:

Хороши вечера на Оби.

Елена 63

Ты, мой миленький,Мне подсоби…Такой пустячок, а оказался пророчеством.

2 февраля 1977 года я официально был назначенначальником Сургутского отдела СКБ. Все это время жизньбыстро вертелась и менялась, но я не мог себе представить,да мне просто в голову не приходило, что через три месяцамы с Еленой поженимся.

Пока же было трудное прощание с Мостоотрядом.До сих пор это мой самый любимый коллектив. Я буквальнооброс там близкими и надежными друзьями. Когда я ужевернулся из Сургута и начал строить дом в деревне, самуюбольшую и доброжелательную помощь я получал в Мосто-отряде: материалы, транспорт — все без проблем.

Грутман на меня очень обиделся. Как раз давали пре-мию, и он меня вычеркнул. Я зашел к нему, чуть лине со слезой от такой несправедливости.

— Ладно, засранец, иди, получай свою премию,но на нее поведешь нас в ресторан.

Я аж задохнулся от такой неожиданной чести.Мы очень хорошо посидели в узком кругу начальников.

Выпили крепко, до состояния необыкновенной любви другк другу.

Но вот Москва или, как говорили у нас в Сургуте — Боль-шая Земля — осталась позади.

Я прилетел в Сургут познакомиться с обстановкойи сразу угодил на крепкие морозы. Это, когда плевок ударя-ется о землю уже звонкой льдинкой. Бегу к тресту, а встреч-ный парень кричит:

— У вас щеки белые! Трите скорей!Потом этот парень, Слава Фридман будет работать

в нашем отделе и мы вспомним, как Сибирь обморозиламеня при первом же знакомстве.

Я представился в тресте, и меня познакомили с един-


ственным пока нашим сотрудником, Сашей Барто, кото-рого трест рекомендовал на должность главного инженеранашего отдела.

Александр Барто — красивый, самолюбивый такой ари-стократ из Новосибирска. Пять лет назад он закончилмостовой факультет и проработал на строительстве мостачерез Обь от первого колышка до первого поезда.

У них на этой стройке сложился настолько чудесныйсплав молодости и опыта, что аура его продолжала ощу-щаться во все время нашей работы. Сложнейшие условиястроительства на огромной северной реке соединили боль-шую группу молодых инженеров в особую касту участниковуникального производства.

Они чувствовали себя ветеранами, хозяевами поселкаи это задавало тон всей нашей жизни.

Сели мы с Сашей, выпили, рассказали друг другу просвои заслуги и стали прикидывать, что делать дальше: зда-ние наше еще строится, коттеджи для будущих сотрудниковтоже еще не готовы и главное для нас заставить трест всеэти стройки быстро закончить.

Пока же Саша со своей очаровательной Ольгой (нашбудущий работник) и двумя дочками, смешливой Оксанойи совсем еще куклой Наташей, жили в своей старой кварти-ре. А меня поселили в гостинице — такой барак, где у менябыли две комнаты: в одной я спал, а в другой мы с Сашейуже стали делать какие-то срочные чертежи.

Морозы, и правда, ударили нешуточные. Замерзло всеотопление. Трубы резали, меняли, все сидели с обогревате-лями, и трансформаторная подстанция рычала от напряже-ния.

Оглядевшись в поселке, я вернулся в Москву, чтобыотобрать на складах максимум всего необходимого.

Заведующая библиотекой, а ей уже стала наша Ольга,встретила меня, как родного: «Да, бери, чего хочешь, раз-грузишь нам помещение». Я отобрал гору книг, и в отделе

Елена 65

у нас с самого начала был хороший подбор техническойлитературы.

Вообще, СКБ встретило меня очень ласково, прямо каквернувшегося блудного сына.

Но это все ерунда.Главное-то, я Елену увидел.И очень прозаически: открытая дверь в буфет, и она

стоит в конце очереди.Такая, мне показалась, печальная.И она на меня посмотрела.И душа, и сердце у меня хором заныли, заскулили, сжа-

лись.Мы встретились на лестничной площадке. Как это

устроилось — не помню. Наверное, все во мне ушло на то,чтобы выговорить:

— Лена, выходи за меня замуж.Как именно она согласилась, я тоже не помню. Факт, что

не бросилась мне на шею. Кивнула, наверное. Да, какая раз-ница!

В ЗАГСе нам назначили срок регистрации — 13 мая.Число такое опасное и месяц сомнительный. Есть же при-мета: в мае женишься — всю жизнь будешь маяться.

Черт его знает. Жизнь была разная. Обиды были,но криков, скандалов не было никогда. Вообще, семейныйбазар — это какие-то непонятные мне отношения.

А в СКБ сенсация, продолжение сериала: Кириченкои Золотайкин мирятся, женятся, и Елена едет за мужемв Сибирь. Рассказывали, что даже начальник СКБна планерке сообщил, что «вот у нас интересная новость:Елена Филипповна едет работать в Сургутский отдел».

Я опять улетел в Сургут, в мае вернулся и мы расписа-лись.

Приехали к матери. Она видела Елену в цирке, как моюзнакомую, теперь вот встретилась с невесткой.

Ну, мать, слава богу, молодец, была сама любезностьи сердечность, хотя все ее симпатии остались на стороне


Светланы.Как-то, еще давно, я обронил, что мы плывем

на байдарке, и мать разочаровано протянула:— Так она у тебя еще и туристка.По ее тону «туристка» рисовалась, как какая-то обще-

ственная женщина. К сожалению, не удалось ее разубедить,мать умерла, когда мы еще жили в Сургуте.

Я снова улетел, а Елена еще два месяца заканчиваласвои дела на работе и дома. В письмах Елена смеялась, чтона работе с ней прощаются, как с безнадежной «декабрист-кой».

Одним из первых к нам в отдел приехал Юра Алексеев.В московское СКБ он пришел недавно, о нашем романес Еленой не слышал и был потрясен, когда узнал, что яженюсь на «самой Елене Кириченко», и что «сама ЕленаКириченко» приедет в какой-то задрипанный Сургут.

Сургут — это наша добрая сказка. Мы перенеслисьв иную жизнь, в огромный природный и человеческийзаповедник.

Сразу за домом сосновый лес, а чуть дальше — обрыв,под которым широченная пойма Оби, вся в протокахи озерах, а дальше сама Обь. Мы такой огромной рекиникогда не видели. С обрыва открывались бесконечныепросторы земли и неба. Смотреть вечерние закаты надОбью мы ходили, как в театр.

Спокойная работа рядом с домом.Народ другой, молодой, улыбается.

Елена приехала в августе. Мы уже работали в новомпросторном здании, в центре поселка, недалеко от Треста.И дома наши были готовы. Целая улица сборных коттеджейна две семьи: все начальство Треста и СКБ.

Наш дом крайний, соседи — семья Барто. У нас неболь-шая двухкомнатная квартира, но со всеми удобствами,даже с телефоном, связанным через поселковую станцию

Елена 67

с межгородом. Покупая все, что можно было достатьиз обстановки, я залез в долги.

— Опять долги, — ахнула Елена в аэропорту. — Хочуназад.

Но теперь этот страх был недолгим. Сургут, как ни как,имел статус Крайнего Севера со всеми его надбавками. Такчто с долгами мы рассчитались быстро и навсегда. А черезкакое- то время, съездив по делам в Москву, Елена поде-лилась своими новыми ощущениями: «Знаешь, первый разя шла по магазинам и могла позволить себе купить почтивсе, что мне нравилось». Освободилась, наконец, Еленаи от постоянной головной боли, что купить практичнейи растянуть подольше. И главное, можно было нормальнопомогать нашим матерям и дочерям.

В отделе мы с Еленой во все время оставалисьстарейшими-мудрейшими, все другие наши сотрудникибыли моложе, с опытом работы 5—7 лет.

Общая численность отдела колебалась где-то в районесорока человек.

Елена, Саша Барто и его жена Ольга по своей квали-фикации задавали тон в работе. И нам оказалось по силамвыполнять проектные разработки для всех без исключенияобъектов треста. А среди них были большие автодорожныемосты через Юганскую Обь у Нефтеюганска, через Турув Тюмени, железнодорожные северные мосты на линииСургут-Уренгой.

Так что Елена не только, как обаятельная женщина,но и как опытный и очень добросовестный инженер, есте-ственно стала лидером или, как это сейчас называют,лицом фирмы. Во многом благодаря Елене, мы выгляделиочень привлекательно среди трестовских подразделений,особенно способствовало и расположение к Елене трестов-ских дам, узнавших о ее швейных талантах. На Елене, с ееростом и прямой осанкой, любые вещи выглядели фирмой,а в тесном мирке треста постоянно шло негласное соревно-


вание в умении одеваться, и любая помощь в этой областиочень ценилась трестовскими модницами.

То, что секретарша Управляющего встречала меняулыбкой, несомненно было заслугой Елены.

Атмосфера у нас в отделе сложилась спокойная и друже-ская. Сказывалась и общая семейственность, свойственнаямаленьким поселениям. Авралов никаких не было, мы всеуспевали.

Елена и Ольга активно выступали от имени народа,поэтому народ у нас никогда не безмолвствовал и началь-ники были под неусыпным контролем. Без церемонийзаходя в наш с Сашей кабинет, жены заявляли:

— А народ считает, что нужно воспользоваться хорошейпогодой и устроить санитарный день с походом за брусни-кой.

Тут и не поспоришь. Продукт в местном рационе пита-ния наиважнейший, а сезон сбора — короткий. Рабочийдень переносился на зиму и все дружно отправлялисьв ближний лес, за железной дорогой. Был еще самый уро-жайный, дальний лес, но туда ездили только по выходным,на трестовских автобусах.

А когда привозили молоко и сметану, нас вообщене спрашивали — громкий топот в коридоре и женскийсостав СКБ с бидонами и банками несся в магазин. В нашиокна было видно, когда подъезжает молочница, поэтомуна зависть и ропот трестовских дам — наши всегда былипервыми в очереди.

А уже мы, мужики, все это тащили домой, потому чтообъемы закупок были северные, все бралось максимально,до следующего завоза: сметана — не меньше трехлитровойбанки, а консервы — ящиками. Так работа постояннои естественно переплеталась с хозяйством.

По выходным наше помещение часто работало вродеклуба, собирались поиграть в биллиард, заходили трестов-ские и мостоотрядовские друзья и как всегда, когда мы

Елена 69

отдыхаем, появляется стаканчик и разговор неизменносъезжает на рабочие дела.

Я еще раньше нашу квартиру утеплил и заделал всещели, теперь с Еленой мы стали ее обживать. Из очереднойкомандировки в Москву я привез здоровенный цветнойтелевизор «Рубин». Сейчас уже не представляю, как я такуюмахину волок, да еще в Тюмени пересаживался с нимс большого самолета на маленький.

Тогда мебель и в Москве-то была жутким дефицитом,а в Сургуте даже магазина такого не существовало и всепоставки мебели распределялись по блатным связям. Кое-что мы приобрели по случаю у кого-то в поселке: старыйдиван, стол, разные стулья. Но главным украшением сталсервант, который я воздвиг собственными руками. Он былочень похож на настоящий: большие шкафы внизу и наряд-ный верх со стеклянными полками и дверцами.

— На хрен ты его сделал, — ворчал Барто. — Ольга всюплешь проела.

Елена этот сервант даже ухитрилась продать, когда мыуезжали насовсем.

Перед домами у всех были небольшие участки земли.От крыльца до калитки я наискось выстелил дорожкуиз досок и участок как бы разделился надвое: ближек дому — сад из рябины, шиповника и других кустов, кото-рых я натаскал из леса, а с другой стороны — огородсо всякой зеленью и утепленным ящиком, где вызреваланаша гордость — помидоры «черри».

Есть фотография: стоит Елена с домашней улыбкойи в горсти держит весь наш урожай томатов.

У Елены, вообще, было два смеха: один открытый, всемна радость, а другой — редкий, когда ее смешило что-тоочень личное, она давилась смехом, вытирала слезы,и лицо становилось совсем счастливым. Каждый раз яот этого смеха приходил в веселое изумление.

Зимой, чтобы выйти из дома, я прочищал дорожку


от снега, вырастали сугробы, снег с крыши сползал на этисугробы и дом оказывался в берлоге, только окна прогляды-вали и пар шел из форточки.

Правда, в сильные морозы все равно включали электропечки. Счетчик должен был бы крутиться, как сумасшед-ший, но все умели его успокаивать. Периодически бухгал-терия обнаруживала, что в квитанциях на свет почти нули.Поднимался шум и по домам шли с проверкой. А все ужеприготовились, ходят бедные контролеры, а хозяева сидятс постными физиономиями, и счетчик еле шевелитсяот одной лампочки.

На маленьком пространстве — общение естественнаянеобходимость, и скоро у Елены появились близкие подру-ги: Людмила Писаревская которая работала у нас, а потомв тресте, у своего мужа — начальника сметного отдела.Светлана Крапивина была завучем в школе, а муж — глав-ным инженером треста. Татьяна Крюкова — сестра Свет-ланы — воспитывала детей и занималась хозяйством, а мужкомандовал в мостоотряде.

Писаревские жили от нас через дом и тропинка междунами была всегда хорошо протоптана, тем более, что и мыс Евгением дружили и в свободное время он старался забе-жать в СКБ, особенно в биллиардную.

У Крапивиных мы бывали на торжествах, но чаще сест-ры прибегали к Елене на «чашку кофе». Чашка растягива-лась на часы и обессиленная Елена, за полночь провожаягостей, изумлялась:

— Я, старая кляча, уже еле рот открываю, а эти хохочути ни в одном глазу.

Вспоминая Сургут, я удивляюсь, сколько вокруг былокрасивых женщин. Ну, во-первых, в отделе у нас все былиочень симпатичные. А из близких знакомых:

Про Ольгу Барто я уже говорил — яркая женщина, весе-лая и насмешливая.

Людмила Писаревская — настоящая топ-модель, толькоочень неуверенная в себе, вся в сомнениях, тогда наши

Елена 71

женщины еще не знали, что они топ-модели.Зина Шебалдова — тонкая, красивая брюнетка, все у нее

кипело и сверкало. Подвижная, шумная она лихо командо-вала большим, добродушным Юрой и целой кучей детей.

Наташа Фридман — преподавательница литературы,наоборот, вся томная, в бездонных глазах и пушистых рес-ницах, а муж в противовес — сплошной фейерверк фанта-зий.

Светлана Крапивина — изящная, точеная блондинка,такого прибалтийского типа. Она вела математику и, свет-ло улыбаясь, держала в дружеском трепете и детей, и ихродителей.

А Татьяна просто красавица. Можно без конца ахать.Видно, господь нес охапку добра душ на десять и поднастроение отдал все ей одной.

Вот такая вокруг была россыпь самоцветов.Но, как говорится в старом еврейском анекдоте: «Наша-

то лучше всех».Как-то после работы Елена, посмеиваясь, рассказывает:— Сегодня у нас девицы обсуждали семейные пары:

«Вот, — говорят, — Елена Филипповна, как Лев Матвеевична вас смотрит, как с вами разговаривает, сразу видно, чтоон вас любит, а наши…»

— Леночка, — наконец, произношу я, слегка опешив, —у нас с тобой бывает, когда я про чувства тебе говорю оченьпроникновенно, и значит все мимо ушей. А тут со сторонызаметили, и для тебя такое откровение. Кстати, онине увидели, тоже сразу, как ты ко мне относишься?

Повела Елена хрустальным взглядом, засмеялась журча-щим смехом, и отправила меня в подпол за картошкой.

В Москве, в нашем возрасте мы уже забыли про танцы.Город большой, ехать долго, пока добрались, уже устали,а ведь еще обратный путь и завтра на работу. Так что сели,поели, поговорили и домой.

А тут мы и так все время встречаемся, и «гости» — это


чистое развлечение: выпили, закусили и стол в сторону,танцы. Мы так вошли во вкус, что, даже встречаясь с Писа-ревскими, всего-то пара на пару, непременно танцевали.

На праздниках в нашем отделе вообще была пыль стол-бом, все же молодые. Особенно с размахом отмечалсяНовый Год. Готовились к нему заранее, наряжали мохнатыйкедр, вешали всякие гирлянды, на стенах — разные смеш-ные картинки, стишки и карикатуры, свобода творчестваабсолютная. После полуночи, «на огонек» подтягивалисьгости из треста и мостоотряда. Гулянье шумело до утра,и потом долго веселили народ рассказы о разных новогод-них чудесах и чудачествах.

А летний отдых — это в основном лес, грибы и главныеягоды: брусника, черника и клюква. Бескрайние сухиеболота были обсыпаны брусникой и наша с Еленой норма —по ведру ягод, а такие автоматы, как Ольга и Светлана Кра-пивина, работая сразу двумя руками, «надаивали» за то жевремя по два ведра.

За клюквой уезжали на дальние болота, огромные вод-ные глади. Довольно жутковато было входить в чернуюводу с прогибающимся под ногами дном. Абсолютнаятишина, неподвижная вода, крошечные люди выглядятодиноко и беспомощно, и страх шевелится довольно ощу-тимо, но воду разводишь, и всплывают клюквенные водо-росли с гроздьями алых ягод. Ну, тут азарт.

Елена на дальние болота не ездила, южный человек,боялась холодной воды. Клюкву собирали в конце лета,иногда уже и подмораживало, как-то мы с Писаревскимвообще ходили по снежному месиву.

Первые годы мы с Еленой бегали в лесу за домом и дела-ли зарядку, потом угомонились. Но лыжи зимой были обя-зательны. Я иногда ходил на высокий берег Оби, там устра-ивались шумные сборища с разными скоростными спуска-ми, трамплинами и другими способами лететь вверх нога-ми в снежном облаке.

Но, в основном были прогулки по лесу с Писаревскими.

Елена 73

Вставали у дома на лыжи и вперед. Евгений, как неистовыйспортсмен, тут же убегал на своих скоростях, а я не спеша«катал девушек».

На лыжне были небольшие горки, Елена съезжалаи неизменно садилась на попу.

— Лена, ну смотри, горка маленькая, пологая, ты толькочуть присядь, наклонись вперед и езжай потихоньку.

Елена кивает головой, и в конце спуска аккуратно при-земляется.

— Мне так спокойней, — смеется Елена. — Зато я пла-ваю лучше.

Плавание вроде не при чем, но надо же ей сказатьпоследнее слово.

А еще зимой и летом повальное увлечение рыбалкой.Я рыбак никакой и в дальние поездки на лесные речки

ездил больше за грибами. Но один вид ловли с удочкоймне нравился. Я спускался на пойму Оби и в протоках дер-гал на крючок маленьких щучек. Главное было на червякапоймать первую щучку, из нее вытаскивалась серебристаякишочка, и вот эта наживка уже шла нарасхват.

Очень гордый я приносил десятка полтора щурят:— Вот, видишь! А то все, ах, какой Барто рыбак! Да, у нас

в роду… да, мы в Протве… пудовых сомов…Елена бросала рыбу на сковородку и от запахов балдели

окрестные коты.Несколько раз меня брали браконьерить, на муксуна.

Ночью на мостоотрядовском катере мы поднималисьпо Оби и укрывались за небольшим островом. Дальшепарами, по очереди, на двух дюралевых лодочках сплав-ляли сеть, а потом катер ее подтягивал. За раз втаскивалидесяток-полтора рыбин, каждая, как калиброванная —по килограмму. И в конце по традиции — стакан под све-жую икру.

Мирная полу сельская жизнь предполагает много тихихдомашних вечеров. Они и были, в основном у телевизора.


На наше счастье, в те годы телевидение было довольноинтересным, несмотря на всю свою партийность и государ-ственность. До сериалов еще не докатились и снимали мно-го телевизионных спектаклей, которые теперь стали недо-сягаемой классикой.

Телепрограмму женщины обсуждали еще на работе,и на интересных передачах мы сидели, как пришитые.Обычно Елена что-нибудь кроила, а я занимался перепле-тами книг.

Этому искусству я научился еще в Москве. Здесь же,имея собственный множительный аппарат, я работал, какнебольшая типография.

Трестовских друзей и главных начальников я одарилсборниками стихов Высоцкого, перепечатанных с амери-канского издания, и это очень укрепляло производствен-ные отношения.

Мы выписывали все московские, «толстые» журналы,то же самое делало и большинство наших сотрудников,поэтому обмен мнениями во время работы об увиденноми прочитанном проходил на вполне столичном уровне.

Журнал «Север» и сургутская газета с мобилизующимназванием «К победе коммунизма» иногда печатали моипародии. Опять же вышел сборник «Урал улыбается», и тамя тоже присутствовал. Наконец, на собрании сургутскихкниголюбов я единственный раз в жизни читал свои мело-чи и поимел успех. То есть, текла вполне культурная жизнь

Справка о моем книгопечатании

Во времена Брежнева по Москве ходила масса подполь-ной литературы. Это были книги, привезенные из заграни-цы, старые издания, находившиеся под запретом, и, конеч-но, ручное размножение, слава пишущим машинкам, онинеутомимо стучали днем и ночью.

Значительную часть этой нелегальщины я разнымипутями доставал. Мы с Еленой все читали, обсуждали,

Елена 75

и взгляды имели самые крайние, громко декларируя ихна своей кухне и у близких друзей.

В СКБ множительную технику обслуживал Паша Кру-минг. Обаятельный парень с золотыми руками и золотымхарактером. Любовь выпить у него совершенно естественновплеталась в трудовой процесс. Наше знакомство плавноперешло в тесную дружбу. Поэтому все запретное, что ядоставал, я еще и мог перепечатывать. Клиентура у Пашибыла огромная, так что у него я тоже добывал много инте-ресного.

В Сургуте я первым делом решил вопрос с размножени-ем чертежей. Зубок, который стал уже заместителем дирек-тора по хозяйственной части, прислал нам новенький мно-жительный аппарат. В поселке он был единственным, и мыс выгодой использовали свою монополию.

Паша нам установил и наладил всю технику и потомчасто прилетал для текущего ремонта, он подружилсяс Барто и Шебалдовым, а это, естественно, рыбалка, засто-лье, Елена только головой качала, но улыбка у Паши с егощербатым ртом была такая радостная и обезоруживающая,что все ему тут же прощалось.

Все годы множительная аппаратура работала у нас, какчасы. Мы были завалены бумагой и запчастями. Опять же,Паша обеспечивал меня всем необходимым для переплет-ных работ. Из командировок в Москву я привозил кучиматериалов для перепечатки. Книги я расплетал, пропускалчерез машину и восстанавливал переплет. Копироваламашина на рулоны, которые нужно было потом рватьна листочки, ну и дальше одна за другой, все переплетныеоперации. А еще я старался украсить переплет, дизайн таксказать. Времени на все процедуры уходило очень много,но оно у нас, слава богу, было.

Вообще-то за подобную деятельность легко былопопасть за решетку, но в нашем благословенном краюникто на меня не стукнул. Я не бунтовал, не агитировал,а тихо копался в книгах. И вот основные итоги моего кни-


гоиздательства:— десяток романов В. Набокова, в том числе «Дар»

и «Лолита»;— И. Бунин — «Под серпом и молотом», сборник воспо-

минаний;— Б. Пастернак — «Доктор Живаго», переписка с Ольгой

Фрейденберг, Ариадной Эфрон, сборник стихов;— А. Солженицын — «Ленин в Цюрихе», «В круге пер-

вом», огромная книга, кем-то перепечатанная на машинке.Книга копий с газетных вырезок, вся свистопляска вокругНобелевской премии и «Архипелага ГУЛАГ»;

— М. Цветаева — несколько сборников стихов (в томчисле репринтные первые изданий), почти вся проза;

— отдельные сборники стихов: А. Ахматова, Н. Гумилев,О. Мандельштам, И. Бродский, Н. Крандиевская, КсенияНекрасова,

— А. Зиновьев — «Светлое будущее», «Зияющие высо-ты»,

— М. Булгаков — «Мастер и Маргарита» с рисункамиНади Рушевой, «Театральный роман», «Роковые яйца»,«Дьяволиада», много рассказов, сборник разных материа-лов о Булгакове.

— В. Ерофеев — «Москва-Петушки», пьесы, дневники;— книги философов: В. Франк — «Избранные статьи» Г.

Померанц — «Неопубликованное» (настольная книга Еле-ны) и «Вехи»;

— В. Кормер — «Крот истории»;— В. Аксенов — «Остров Крым», сборник пьес «Аристо-

фаниан с лягушками»;— Е. Замятин — «Мы»;— С. Соколов — «Школа для дураков»;— В. Высоцкий — «Нерв», несколько зарубежных изда-

ний сборников стихов, записи разговоров на концертах.Вообще я собрал о Высоцком три книги разных мате-

риалов. Ну и конечно, большое количество статей, писеми прочего, что тогда ходило по рукам.

Елена 77

Самым оживленным ярморочным действом в поселкебыла осенняя заготовка продуктов, особенно когда в Сургутприходили вагоны с овощами.

Работа прекращалась везде и сразу. Трест и мостоотрядвыделяли максимальное количество транспорта, заводи-лись личные машины, и все отправлялись на железнодо-рожную станцию.

Целый день шла шумная кутерьма: затаривание, взве-шивание, расчеты и развозка по домам. Все делалось сооб-ща, компаниями, группами, но в общей свалке что-то пута-лось, перемешивалось. Крик стоял и смех, и шутки, и кто-топерекусывал, и по стопочке принимали для поднятия сил.

В конце концов, все мои мешки сваливались у нашейкалитки, и до поздней ночи мы с Еленой сортировали ово-щи и загружали подпол.

И таких суматошных дней осенью было несколько.

В Сургуте мы пережили и время, когда наши правителидокомандовались до полной пустоты в магазинах. Появи-лись карточки, отоварить которые тоже была проблема.

Настали доисторические времена: жены у очагов,а мужчины на охоте. Так мы с Барто и Шебалдовым как-тораз смогли подрядиться в магазин рубить огромным топо-ром мороженные коровьи туши и принесли домой мясо.

Находили повод слетать на северные объекты, гдепо слухам еще сохранялись залежи консервов.

Я печатал для столовой бланки меню и за это имел кури-цу и батон вареной колбасы.

Трест выдавал продуктовые наборы.Жены стояли в очередях, отоваривая карточки.Но больше всего продуктов я привозил из командиро-

вок. Москва, вообще, была центром распределения всего.К моему приезду Паша доставал большие банки с югослав-ской ветчиной, еще я сам по магазинам набирал, и нака-нуне отлета у меня портилось настроение, я с ужасом смот-


рел на кучу сумок, не представляя, как все это я поволокув аэропорт.

Очередь на регистрацию напоминала сборище мароде-ров. Бедный самолет трещал и еле отрывался от земли.

Но, как всегда в трудные времена: нас давят, а мыживем еще лучше. Все праздники отмечались, все поводысобраться использовались, столы накрывались по мере сил,а иногда с сюрпризами, так с успехом была подана гостям«ностальгия по курятине» — тушеная нутрия, приготовлен-ная Ольгой Барто.

Вообще, трудности переживались так весело, что каза-лось нам только их и не хватало.

Для всех, рыдающих о советском прошлом, хорошо быоткрыть магазин-музей советских товаров и продуктов.

Висела бы блеклая, кособокая одежда, унифицирован-ная под любой возраст и фигуру.

Лежал бы на полках продуктовый феномен — полиро-ванная «кость пищевая», которая в центральном гастроно-ме Свердловска (лично видел) продавалась как суповойнабор.

Как это в СССР секса не было? Вранье. Вот они совет-ские, мазохистские презервативы, не маркие, цвета солдат-ской шинели. В народе их добродушно называли галошами.

И, наконец, универсальный шедевр — «коммунистиче-ская тройка»: телогрейка, валенки и шапка-ушанка, удоб-ные и в лагере, и на воле.

Неутолимые были потребности, что ни сотвори, что нивыбрось — все нарасхват.

Справка о работе начальника отдела СКБ

Образно говоря, я был слугой двух господ: должен былисполнять все желания и даже капризы треста и выполнятьплан, то есть приносить Москве доход, но не быть ее голов-

Елена 79

ной болью, не беспокоить ее далекими проблемами.Семь лет мы с этими задачами благополучно справля-

лись.Непосредственно я работал с главным инженером

треста — Юрием Крапивиным, начальником техническогоотдела — полным, добродушным Игорем ВасильевичемПодшиваловым и главным бухгалтером. Все годы эта ком-пания оставалась неизменной и доброжелательной. Осо-бенно мы приятельствовали с главбухом. Петр Василье-вич — финансовый гений треста сидел посреди своего жен-ского отдела, как падишах. Преданные сотрудницы толькочто веерами его не обмахивали. В холодильнике, под рукойвсегда стояла бутылочка и заботливо приготовленная заку-сочка. Сначала по стопочке, а потом уже: «Ну, что таму тебя?» (Первые годы после нашего отъезда Петр Василье-вич, появляясь в Москве, звонил и я подъезжал к Главкуна Лермонтовскую площадь, пообедать в ближнем ресто-ранчике, поговорить о Сургуте и о жизни).

Оплачивали нашу работу мостоотряды, разбросанныепо Тюменской области и Ханты-Мансийскому краю, илипроектировщики, когда дело касалось больших мостов.Иногда трест заказывал какую-нибудь работу, особенно,если у меня не хватало денег для плана, часто эту работу мыс Барто сами и придумывали.

Со всеми заказчиками я подписывал договоры, в концекаждого месяца оформлял акты выполненных работ. Тоесть массу времени я проводил в самолетах и вертолетах.Тюмень, Свердловск, Челябинск, Ханты-Мансийск, районУренгоя — все это места, где я бывал регулярно.

Я на всю жизнь насиделся и намерзся в аэропортах.Постоянные задержки рейсов, вынужденные посадкив других городах, наплевательское отношение к пассажи-рам — это был стиль Аэрофлота, кусочек всей нашей жизни.

После Сургута я ни разу не летал и очень рад. Теперьвсе издевательства над пассажирами я спокойно наблюдаюпо телевизору. Террористы всех перепугали, а чиновники


довели этот испуг до идиотизма. Охрана, обыски, никуданельзя, ничего нельзя.

А бывало. Я встречаю Елену. Охранник растопырилруки:

— Нельзя.— Да пошел ты. У меня там жена с сумками.И я бегу по летному полю навстречу самолету.А если вспомнить совсем молодость. Ереван. Закончи-

лась командировка. Мы с Валерой бегаем между самолета-ми. Ночь, мокрый снег, у нас на руках билеты, но все рей-сы перепутаны. Стоит самолет, заходят пассажиры, летчиквысунулся из кабины.

— Куда летим?— Москва.Мы чуть на колени не плюхнулись. Мокрые, закоченели.— Дяденька! Ради бога!Летчик смеется:— Наташа, забери ребят.Самолет полный, дали нам табуретку на двоих, при-

ткнулись мы около туалета. Полетели.Какие, оказывается, были безмятежные времена. А мы

их ругаем.

С Сашей Барто мы составляли наши планы, утрясали ихс трестом, теребили трест, чтобы нас не забывали при рас-пределении разных дефицитов, вроде ковров, одежды, про-дуктов и чего-нибудь импортного.

Но все-таки основной работой Барто была подготовкаи выпуск проектов. Вместе с Еленой они корпели над слож-ными расчетами. Иногда Саша ездил консультироватьсяв Москву или родной Новосибирск. А как-то мы запросилипомощи и приехал наш с Еленой приятель, Леня Фокин,жил в поселке недели две. Основные чертежи выполнялиЕлена, Ольга и еще два-три наиболее квалифицированныхинженера, остальные занимались деталировкой и другимиработами попроще.

Елена 81

Я только один раз сел за кульман: трест попросил сде-лать проект сбрасывания с опор стометровой, металличе-ской фермы, что являлось частью работ по реконструкциижелезнодорожных путей в районе Свердловска. Бартои Елена не проявили никакого энтузиазма, дескать ерундакакая-то, что-то непонятное и непривычное. В конце кон-цов, я тряхнул стариной и сделал несколько чертежей.А потом еще съездил и на само сбрасывание.

Эту историю я включил в свою неизданную книжку«Моя профессия — мостовик». Вообще-то, ее почти собра-лись печатать, но тут грянула перестройка и все бросилисьна детективы, фантастику и гламур. Но не могу совладатьс авторскими амбициями, и вот небольшой отрывочек:

«В 1983 году проводились работы по смене пролетныхстроений моста через реку Тобол у города Ялуторовска.Жертвами были металлические фермы полигональногоочертания длиной сто девять и высотой двадцать шестьметров. Вес такой фермы — шестьсот тонн.

Семьдесят пять лет узлы моста днем и ночью прини-мали удары колес. Железо накапливало усталость, а поездаколотили все сильней. И вот финал — сбрасывание отра-ботавшей свой век фермы. Она уже сдвинута в сторону,на временные опоры, осталось немного проехать и лететьдвадцать метров на лед Тобола.

Передвижка дело нудное, ехали часа два. Как обычно,в присутствии начальства что-то вдруг ломалось, вспыхи-вала нервная перепалка, но вот — последняя запасовкадомкратов. Все ушли с опор.

Проносились поезда с любопытными в окошках.Слышится только стрекот насосных станций и команды

по мегафону: «Правая — стоп, левая — пять сантиметров,обе — стоп, обе — вперед…»

Уже вечер. За мостом клубятся густые розовые облака.Белая река. Белые деревья. Красиво. Тихо.

Мост на перегоне, случайных зрителей нет. Группаинженеров и рабочих стоит на берегу. У взрослых людей


детский азарт, поймать момент, когда ферма качнется.А она рухнула без колебаний. Глухой удар, столб снеж-

ной пыли, и ферма лежит поперек реки».И я перекрестился. Авторские страхи меня не остав-

ляли — вдруг, что не так. Кто виноват? А вот он, голубчик.

Но, несмотря на все северные радости, основная нашажизнь осталась в Москве. И связь с Большой Землей былаочень оживленной. К тому времени Галя училась в инсти-туте «Тонкой химической технологии», а Алена поступилана филологический факультет Ленинградского университе-та. Галя побывала у нас во время зимних каникул, а я, при-езжая в Москву, обязательно на день вырывался в Ленин-град.

В 1979 году Галя вышла замуж, в следующем году роди-лась наша первая внучка — Лена и отпуск мы провелив Москве. Сняли дачу в Переделкино, Елена работалабабушкой, а я шустрил вокруг: в магазин сбегать, с ребеноч-ком погулять. Такой получился мирный отдых в тихих забо-тах и умилении.

А в один из отпусков мы для разнообразия съездилипо турпутевке на соседний Алтай, на Телецкое озеро. Пре-красно провели время, в Барнауле никак не могли наестьсянеобыкновенно вкусными помидорами, но на обратномпути трое суток просидели в аэропорту Новосибирска, рас-трачивая отдохнувшие нервы в безнадежной очереди.Наконец, когда толпа накопила озверин, мы взяли штур-мом кабинет начальника и добились дополнительного рей-са на Сургут.

Только мы вернулись, и я почти тут же улетел в Москвуна похороны Леши Сперанского. Нелепая смерть: чистилружье и каким-то образом выстрелил себе в голову.

А в 1981 году в деревне серьезно заболела мать. Передэтим у нее гостил Леня Столпер с женой и дочками. МатериЛеня очень нравился. В этот раз мать жаловалась на здоро-вье, и уже после отпуска Леня заехал ее проведать, увидел

Елена 83

в каком она состоянии, уговорил поехать в Москву и сразусообщил нам.

Я дозвонился до Севастополя, до Бориса и на следую-щий день он с Риммой и я были у матери. Три дня матьнаходилась в полубессознательном состоянии. Похоронилиее рядом с отцом, в кругу нашей родни, на Ваганьковскомкладбище.

Через какое-то время, по просьбе Лени Столпера, я под-суетился в Тресте и мне выделили «Жигули». Мы с Леней ихполучали в Тюмени, тоже не без приключений. Но в концеконцов, он на них покатил в Москву. Так что я смог его как-то отблагодарить за помощь и участие.

А еще в Нижневартовске, можно сказать рядом, жилии работали родной брат Елены — Володя с женой. Я тамбывал в командировках и заходил в гости, и Володя наснавещал, а вот жены встретиться так и не собрались: Мари-на не могла оставить собачку, а у Елены — кот и, вообще,езда — это такие хлопоты.

Бывали у нас проверки из Москвы. Всех мы встречали,как родных. Особо дорогим гостем была начальник отделакадров СКБ — Екатерина Ивановна. Крупная, волевая жен-щина, нагонявшая страх на сотрудников. Но к нам, именнок нашему семейному союзу, она относилась с симпатиейи даже нас как-то опекала.

А к Светлане и Татьяне приезжал их отец — партийныйсекретарь из Новосибирска. И уже потом, в Москве, Татьянамне рассказывала, что « Елена зашла в гости, а как раз папаприехал. Они познакомились и слово за слово, проговори-ли часа два. И папа был просто в восторге от такой интерес-ной женщины».

Кошки — неизменная привязанность Елены. В Тушино,а потом в Химках у нее была ангорская стерва, которая бро-салась на меня, когда я приходил на свидания. В Химках вседворовые кошки были под опекой Елены, а заодно воробьии вороны, которые по утрам рассаживались на ветках про-


тив наших окон.И сейчас у меня осталась живая память — огромная

рыжая Ксюша. Летом, во время отпуска я взял ее в деревню.После пожизненной тесной квартиры она обалделаот просторов и воли. Три дня она ползала на животе, обню-хивая каждую травинку, а потом стала носиться по дере-вьям, заборам и чердакам, и уже вечерами я разыскивал еепо кустам и закоулкам, чтобы на ночь спрятать свое сокро-вище в доме, чтобы Лена «там» не волновалась.

В Сургуте коты были для Елены сплошным пережива-нием. Появлялся у нас очаровательный котенок, которыйбыстро рос и непременно желал гулять на улице. А тампоселковая стая собак загоняла кошек на глубокий снеги все: бедные животные с короткими лапками были обрече-ны. Поэтому коты больше двух зим у нас не жили.

Самая типичная картина: собаки загнали кота на дере-во, внизу стоит Елена и уговаривает его спуститься. Которет и не шевелится.

Я приношу лестницу, она короткая. На шум выходитСаша Барто, потом еще народ подтягивается. Наконец, коту Елены под шубой, она его отогревает, кормит, а компанияуже разгулялась, с Елены требуют магарыч. На кухне орга-низовывается короткий сабантуй, и даже Елена на радостяхвыпивает пол стопочки.

Такие стихийные встречи очень оживляли нашу повсе-дневность. А поводов для них в коловращении тесной,деревенской жизни находилось предостаточно.

Но все хорошее когда-нибудь кончается.Осенью 1983 года Елена уехала в Москву, а через

несколько месяцев я сдал дела и тоже распрощался с Севе-ром.

В последнее время Екатерина Васильевна стала хворать.Да и у самой Елены сердце стало напоминать о себе. Летом,в жару огромные болота съедают кислород, а их испаренияделают воздух очень душным. В пустыне солнце раскаляет,

Елена 85

а тут ходишь весь влажный.Да и соскучились мы по дому, по Москве, по родным

и друзьям. Елена вернулась в свою любимую бригаду,к Севочке, а меня назначили начальником технологическо-го отдела. Но больше года я в чиновничьей компаниине выдержал и опять вернулся на производство. Сургутскаясвобода меня избаловала.

Еще до моего возвращения умерла Екатерина Васильев-на, и я прилетал на похороны. Тогда для меня маршрутСургут-Москва-Сургут был вроде трамвайной поездки.

Потом у нас с Еленой часто возникало желание, даи звали нас очень, навестить поселок, но уже прошла та лег-кость на подъем.

В Москве мы занялись устройством нашего жильяи быта. А для начала решили улучшить жилищные условияГали, Лени и маленькой Лены за счет моей квартирыв Москве. Соответственно, я законно поселялся в Химках.

Это была забавная операция. Хорошо еще чиновникне вошел в теперешнюю силу, и вся затея нам обошласьсравнительно малой кровью.

Сначала мы с Еленой обменялись квартирами. В бюрообмена я представил такое письменное объяснение:дескать, фактически мы вместе не живем, но мне нужнабольшая площадь, на перспективу, а «так называемойжене» нужна московская прописка.

Став москвичкой, Елена прописала к себе Галю, «дляухода за больной матерью».

Наконец, последний финт: Елена выписываетсяиз Москвы, и я должен прописать ее к себе, мужу, в Химки.

Наши друзья вдоволь повеселились над этой ситуацией.Как раз у нас в гостях собралась байдарочная компанияи при общем хохоте Леня Столпер меня вразумлял:

— Лев, используй подарок судьбы. Ты освободилсяот стервозной жены. Будь твердым. Никакой прописки.Пусть ходит на свидания.


Елена тоже смеялась, но тревога в глазах пробегала.А по мне, так некоторая стервозность женщине необ-

ходима, придает ей независимость и забавную оригиналь-ность — на взгляд со стороны, конечно. Во многих случаяхя мялся, деликатничал, а Елена трах-бабах, и все получаютсвое, все ясно и понятно. А то взаимная умиленность дохо-дит до приторности. Вот это с Еленой никогда не грозило.Она с удовольствием отмечала мои ошибки и промахи, такчто я перманентно находился в состоянии вины и раская-ния.

Это никогда не было чем-то шумным. Лаконичноеопределение или короткий допрос, и я смущенно кряхтели почесывался, а у Елены было такое приятное осознаниеправоты и победы, что я особо и не спорил, не портил ейудовольствия.

В общем, наши переселения закончились благополучно.Мы с Еленой навсегда окопались в зеленых Химках,на берегу канала, а Галя с Леней выменяли себе квартируна Ленинском проспекте.

Семь лет мы провели в приятном, но тесном жизненномпространстве, и теперь нас потянуло на путешествия.

Правда, первый наш отпуск снова определил Сургут.Обязательный Петр Васильевич привез нам путевкив Геленджик, где трест приобрел себе пансионат. Так чтомы, прихватив маленькую Лену, отдохнули на море.

Следующие два отпуска мы вдвоем плавали на байдаркепо северу реки Мологи и по Мещере, по реке Пре. Я никогдав жизни не видел столько белых грибов, как на берегахМологи. За ними не нужно было ходить, я просто устанав-ливал палатку и попутно набирал ведро белых. Вокругпочти не было людей, мы проплывали мимо пустых дере-вень, мимо крепких домов с забитыми окнами. Люди ухо-дили и не возвращались, потому что не было дорог. Сейчаснаша знаменитая напасть — дураки и дороги достигла тако-го уровня, что становится одной из главных причин вырож-

Елена 87

дения нации. А тогда мы с Еленой видели кусочек прогрес-сирующей реальности, безлюдье обжитых богатых земель.Например, тех же очень дорогих белых грибов здесь былопросто некуда девать.

А потом мы привязались к Прибалтике, которая в СССРбыла кусочком Европы.

Сначала Елена брала на работе путевки в дом отдыха,в Светлогорск (прусский Раушан), рядом был Кенигсбергс развалинами и могилой Канта. Вообще, прусского вокругоставалось к счастью довольно много. Старого городаи моря хватало на наши две недели. А оттенял добротнуюстарину новый район с облупленными пятиэтажками.

Ездили мы в сентябре, красивой прохладной осенью.Елена свою страсть кого-нибудь кормить тратила

на чаек.Туча птиц окружала нас на берегу. Они отчаянно махали

крыльями, пытаясь задержаться около руки дающего,и просто орали:

— Кидай… кидай… скорей…Воздушные потоки сносили одних, подлетали другие,

и посреди этой карусели стояла счастливая Елена с батономхлеба в руках.

А потом мы просто ездили на выходной в Ригу, Виль-нюс, Таллин погулять в другом мире.

В Тракай мы попали рано утром. Красивые, все в цветах,небольшие усадьбы и улыбающиеся хозяйки, выходившиес ведрами и щетками, чтобы помыть тротуар перед домом.

В крохотных кафе хочется попробовать все. Походилипо старинным улочкам и опять на чашку кофе в какой-нибудь подвальчик.

Интересные музеи. Дом Чюрлениса, вся его звезднаямистика с тихой музыкой. Музей чертей, такой смехиз ужаса.

Жалко, что Домский собор мы смогли только осмотреть,а раньше, во время командировок я ходил на органные кон-церты и даже слушал в соборе уникальную певицу Викто-


рию Иванову.Когда мы работали в Риге с Гевондяном и Максом, нам

нравилось уезжать на электричке до последней станциив Майери и пешком возвращаться к Даугаве, отмечаясьв буфете на каждой станции. Свежее пиво в разлив, деше-вые, вкусные закуски, чистота, улыбки. Что еще нужночеловеку?

А в родной Москве, в отчаянной борьбе, заехав кому-нибудь локтем и получив сдачи, добываешь, наконец,кружку пива и выбираешь сухое местечко на замызганномстоле, чтобы положить соленую баранку.

Я очень жалею, что не смог показать Елене Грузию. Тби-лиси — мой самый любимый город.

В Москве грузины — жадные торгаши. А в командиров-ках мы работали с другими грузинами, бесконечно веселы-ми, умными и доброжелательными. Грузия — наша самаякрасивая, артистичная и интеллигентная соседка. Великиегрузинские поэты, художники, архитекторы, забавныеи трогательные фильмы, музыка. Это просто до слез, когдаутром бежишь на работу, а на Руставели вдруг выезжаетмашина с громкоговорителем и разливается всеми тогдаобожаемое «Тбилисо…»

В Тбилиси я еще застал великого танцовщика ВахтангаЧабукиани в балете «Отелло».

А строительство мостов на вторых путях железнодорож-ной линии Зестафони-Хашури, случайная ночевкана пустынном разъезде — и вдруг из темноты, с окрестныхгор, наверное, появились люди с едой, вином, и застольедо утра.

У России в истории было много деятелей, калечившихстрану: те же Грозный, Ленин, Сталин, теперь вот нашиправители. Когда придет время суда истории, а я на этоочень надеюсь, преступлением назовут и тупое, злобноеиздевательство над нашей вековой дружбой с Грузией.

Когда-то нам с Еленой очень нравились книги ЛеонидаВолынского о его путешествиях по Средней Азии и Закавка-

Елена 89

зью. В Грузии его поразил садовник из древней Мцхеты, егогербарии, множество причудливо скомпонованных цвет-ников с каменными горками, водопадами и стариннымикувшинами на клумбах.

В первую же командировку я помчался в Мцхету, чтобыпривезти Елене хоть один цветок. Все, о чем писал Волын-ский, оказалось правдой, но только маленьким фасадом,а за ним раскинулись огромные плантации цветов.За крохотный весенний букетик я отдал почти все своиденьги.

Потом уже в Тбилиси я узнал, что этот чудо садовник —городской монополист, который обеспечивает цветами всесвадьбы и похороны. Такие вот, даже в то время, былив Грузии культурные и оборотистые люди.

И вот еще немного про туризм и про обиды.Елена, которая обычно не ударялась в панику, а спокой-

но разбиралась в сложных ситуациях, порой обижалась из-за полной ерунды.

Язык мой — враг мой, иногда ляпну что-нибудь радикрасного словца и тут же забуду. А Елена ходит хмурая.

Наконец, узнаю в чем дело.— Лена, ну что ты, в самом деле? Ну, вылетела глу-

пость…— Нет, ты сказал.И я мог быть уверен, что она мне еще напомнит мою

неудачную шутку. А бывало, ее расстраивали ну совершен-нейшие, на мой взгляд, пустяки.

В первый же день, как мы поплыли вдвоем на байдарке,выяснилось, что я не умею разжигать костер. Елена ужеприготовилась варить обед, а у меня все не разгорались этичертовы поленья.

У Елены прямо на глазах упало настроение. Она дажевспомнила своего бывшего мужа, который в этом деле, ока-зывается, был мастером.

— Подумаешь, костер, — ворчал я себе под нос. — Я и без


него много чего умею. Тоже мне туристы ненормальные,умелец хренов.

Сам я в настоящем походе был один раз, когда Гайяр,ставший после института заядлым туристом-экстремалом,подбил меня на совершенную при моей неподготовленно-сти авантюру: две недели мы втроем шли на лыжахпо Кольскому полуострову, и всю поклажу тащили в рюкза-ках и на алюминиевых санках. Снега было навалом,но выше, на склонах гор он был так укатан ветром, что при-ходилось лыжи снимать и идти на «кошках». А меня пуга-ли бесконечные поля озер с черным лесом вокруг: казалось,вот сейчас оттуда выскочат волки, и что тогда делать.

Людей мы видели только один раз, когда на перевалепопали в метель, и кое-как спустившись, я-то вообще летелкубарем, вышли на «огонек» к избушке егерей.

Поход мне запомнился северным сиянием, которое явидел первый и единственный раз.

А костер у нас был очень простой: выкапывали в снегубольшую яму и зажигали в ней три здоровенных бревна.Этого хватало, чтобы поесть и переодеться.

Ирина Пригожая позже рассказала, что Елена даже ейпожаловалась на мое неумение разводить костер.

— Так возвращайся к Пекарскому. Он умеет.«И мы так расхохотались», — вспоминала Ирина.Я тоже улыбнулся. А потом подумал: «А чего они

хохотали-то? Может нужно обидеться?»

Первое время после возвращения в Москву мы опятьчасто ходили в театры.

Самое яркое впечатление, просто врезавшеесяв память — это спектакль «Служанки», который Роман Вик-тюк поставил в «Сатириконе».

Томное действо с притушенным светом и четыре жен-щины, которых играют мужчины. Есть содержание, произ-носятся слова, но это не важно. Главное, как говорят, какдвижутся. Гипнотизирует мягкая кошачья пластика тел,

Елена 91

которые как бы текут по сцене, и так же тянутся слова,успевая обрасти и двойными, и тройными смыслами. Всеокутано негой, все совершается в общем медленном танце,который вдруг взрывается дикой, феерической пляскойв исполнении Константина Райкина.

Яркой звездой, оставшийся только легендой, мелькнултеатр Анатолия Васильева — маленький зал в подвале,рядом с Арбатом. Неожиданно Саня Пригожий вдруг сталработать у Васильева администратором и мы получили воз-можность бывать не только на спектаклях, но и в гостяху Сани, в рабочей обстановке театра.

Анатолий Васильев завораживал своим тихим голосом,его интервью так же удивительны, как и его спектакли. Этобыл, действительно, живой гений, только совершенно бес-помощный. Крошечный театр подавлял его, держалв тисках.

И вот, в антракте великий Васильев одиноко стоиту окна своего подвала. Елена подошла с благодарностями,о чем-то они заговорили, потом он долго писал ейна программке, которая теперь куда-то запропастилась.

А у меня был свой яркий момент: во время спектаклясовсем еще молодая Нонна Гришаева, вольно гуляяпо зрительному залу, уселась мне на колени, продолжаясвой монолог. Я буквально вспыхнул.

Тогда же в несомненные театральные лидеры вышел«Ленком». С такими актерами, как Олег Янковский, Нико-лай Караченцев, Александр Абдулов, Евгений Леонов, ИннаЧурикова, Татьяна Пельтцер, Леонид Броневой, далее мож-но перечислять всю труппу, можно было ставить шедевры,что Марк Захаров и делал, выпуская их один за другим.

Мы с удовольствием ходили в музыкальный театр Бори-са Покровского. Крохотный зал на Соколе, какие-то оченьжизнерадостные постановки и блестящие голоса молодыхсолистов. Вместе со всем залом мы с Еленой, хихикая, кря-кали и квакали на спектакле «Давайте создадим оперу».

Но постепенно, возраст что ли подошел или в театрах


что-то погасло, мы стали уходить в антракте домой,а потом и вовсе пропало желание тратить силы на сборыи дорогу в театр.

Мне кажется, что театр очень зависит от уровня зри-теля. Бывают взрывы, когда энтузиазм зала выбрасываетактеров вверх, они царят, призывают, указывают путь поднесмолкаемый гром аплодисментов.

Это такие короткие периоды общественного подъема.А потом будни. Зритель мельчает, интеллект на спаде,

и театр опускается за зрителем. На сцене крик, беготня, мати голые части тела. Мы с недоумением смотрели по теле-визору на отрывки из суматошных, кассовых спектаклей.Было очень жаль хороших актеров.

Теперь в выходные мы шли в «Рамстор» или «Ашан».— Леночка, — болтал я своим языком, — вот они наши

музей и театр. Дожили мы на старости лет до изобилия.Смотри — две банки кофе по цене одной! Браво! Бис!

За долгую жизнь мы с Еленой многое пережили вместес нашей удивительной страной:

— культ Сталина с его, забившим все уши, славослови-ем,

— войну, разруху, голод,— оттепель Хрущева с его же идиотизмом,— тихий маразм Брежнева, опять с голодом,— гласность и перестройку беспомощного Горбачева,— «рокировочки» Ельцина,— разграбление страны, достигшее гигантских разме-

ров при Путине.Но ярче всего было извержение демократии в конце

80-х — начале 90-х годов. Как все катаклизмы, оно быловнезапным и разрушительным. Карточные домики надеждмгновенно выросли и быстро сгорели. Распался «союз неру-шимый республик свободных», и забавно, как гибкий авторгимна уловил направление, мгновенно изменил тексти прославил новую власть.

Елена 93

А все, как с цепи сорвались. Свобода!На Пушкинской площади, у редакции «Новой газеты»

стояла толпа и шли круглосуточные дебаты. То и дело про-исходили поразительные события. Мысли кипели в инфор-мационном изобилии.

Каждое утро я выходил из дома еще совсем затемно,чтобы по дороге на работу успеть занять очередь у газетно-го киоска в первых рядах, газет на всех не хватало. В выход-ные, когда Елена вставала, я уже вываливал на нее кучу све-жей прессы, а она пересказывала все, что видела по ночно-му телевизору.

Мы с Еленой и раньше много читали, но тут открыва-лись невероятные исторические подробности, фантастиче-ские судьбы людей и повороты событий.

К сожалению, за разговорами упустили время дляреальных дел. Страна бурлила большей частью вхолостую.

Всю подноготную советской власти всенародно пропо-лоскали, а потом стали потихоньку убирать обратно, засло-няя новыми событиями. И теперь наши ловкие правителиреанимируют глянцевое прошлое, оно удобно для воров-ства и безнаказанности. Власть, все та же бывшая номен-клатура, в союзе с пробивной энергией криминальныхавторитетов и под крышей силовых структур — слепиличудовище, которое превратило страну в дойную корову.

Мы с Еленой были тихие оппозиционеры, кипели себена кухне. Мы инженеры, люди рациональные, а толпа — эточто-то темное и бесформенное.

Безостановочно катится мировое колесо эволюции. Тол-па бросается его подтолкнуть, иногда кажется, что ей что-то удалось, но это она просто попала в ритм движения.

Бесчисленность событий независимо ни от кого меняетисторию. Все уходит в прошлое. И наши надежды в этойнеотвратимой смене реальности.

А пока хамская власть подгоняет страну под свой уро-вень. И массовая культура весело служит хозяевам. Такаяразлюли тусовка.


Все это угнетает, и нет рядом Елены.

Но один раз я таки поучаствовал в народном ликовании.В институте я какое-то время занимался фехтованием.

И вот 1 Мая, традиционный парад физкультурниковна Красной площади.

Нас собрали из разных обществ человек сорок-пятьде-сят юношей и девушек, для выполнения ответственнейше-го задания, такой, придуманной организаторами изюмин-ки: пронести перед Мавзолеем, на могучих плечах олим-пийцев все награды, которые завоевали наши спортсмены.А мы со шпагами в руках назначались почетным караулом.

На Манежной площади построились. В центре здоро-венная платформа, на ней сверкает гора золота и кубков,а мы по бокам, две шеренги в белоснежных мундирах, шпа-ги наголо, в салюте, на сгибе руки посеребренные маски.

Красота! Хоть и без усов, но Боярский мог отдыхать.Грянул марш, и мы двинулись.На тренировках пустая платформа ездила на тележке,

а тут ее здоровенные ребята подхватили на плечи.Поднимаемся в гору к Красной площади, барабаны

отбивают ритм, мы печатаем шаг. Оглянуться невозможно,но краем глаза замечаем, что платформа начинает отста-вать.

На Красную площадь мы вышли с пустотой междунашими шеренгами. Музыка гремит, динамики орут здра-вицы спортсменам, народ «Ура-а-а…» кричит, а мы идемсебе рядом с Мавзолеем. Вожди, наверное, улыбаются, при-ветствуют, но мы ничего не видим — взгляд вперед, стройидеальный, шпаги блестят, такая гвардия, бессмысленнозатерявшаяся в общем строю.

На Васильевском спуске нас быстро запихнули в автобу-сы и увезли переодеваться.

Видимо, под огромной тяжестью у ребят элементарноподогнулись колени. Организаторы, ослепленные видени-ем бесчисленных наград на плечах чемпионов, не сделали

Елена 95

простого расчета, не поделили веса платформы на грузо-подъемность одного человека.

Я перерыл все газеты, посмотрел какую мог хронику,фотографии на уличных стендах, о нас нигде не звука.

Так жалко. Так было красиво, и ничего не осталосьна память.

Уйдя из СКБ, я не вернулся в Мостоотряд: Грутман ушелна пенсию и появилось незнакомое мне руководство.

В институте у старосты нашей группы Виталия Ковалеваотец был парторгом Метростроя, так что Виталий быстростал начальником элитного Главмосмонтажспецстроя.Целая группа однокурсников, в том числе и Гайяр, устрои-лись к нему на работу. Вот они и уговорили меня расстатьсяс мостами, правда, сам Виталий к тому времени умер.

Сначала я работал около Гайяра, но быстро попросилсяна производство. И началась моя работа в монолитномстроительстве.

А тут как раз, в скором времени, где-то с 1987 года раз-решили частную деятельность и начальник нашегоЭСУ-2 (экспериментальное строительное управление)Козак Георгий Дмитриевич взял из своего коллектива двелучшие монтажные бригады, двух прорабов и организовалстроительную фирму. Я очень гордился, что оказался однимиз этих двух прорабов: во-первых, я работал в этой боль-шой организации всего год, да и возраст уже перевалилза пятьдесят.

Имея очень влиятельных заказчиков — МВД, наша фир-ма сразу стала работать довольно успешно. И зарплату мыстали получать совершенно непривычную, тем более, чтона первых порах мы — два прораба — входили в правлениефирмы и участвовали в дележе доходов.

Елена онемела, когда в один прекрасный день я пришелс работы и начал выкладывать на стол пачки денегв банковской упаковке. Правда, тогда деньги были вообщеобъемные, и бывало, что я зарплату своей бригаде вез


на метро в двух здоровенных сумках.А у нас с Еленой впервые в жизни появились сберега-

тельные книжки.

В фирме Козака я проработал четыре года. Потом онударился в торговлю и свернул строительство.

Работая с МВД, я часто бывал на Лубянке, но, спасии сохрани, только по строительным делам, тем не менеео воровстве наших органов я получил довольно отчетливоепредставление.

Тогда был недолгий период, когда жизнь пошлапо совершенно стихийным понятиям. Вдруг оказалосьмножество ничейной и не контролируемой собственности,и она перетекала из рук в руки разными, зачастую совер-шенно неожиданными путями. Мы-то, конечно, работали,делали свое дело, но вокруг было столько искушений, чтокакими-то грех было и не воспользоваться.

Для дома, который я начал строить в деревне, случилосьотправить машину стальных балок, кирпич попадалсяпо дешевке, еще разные материалы. А как-то мне досталсяхороший паркет и я им застелил нашу квартиру в Химках.Полный профан в этом деле, я неделю ползал по комнатам,двигал мебель, весь пропах олифой и лаком. Еленас кошкой убежали жить к Гале. Но, в конце концов, я сумелнамертво уложить паркет в классическую «елочку» так, чтодо сих пор нигде не скрипнуло.

После Козака я, в основном, работал на строительствемонолитных жилых высоток, но сами фирмы часто меня-лись. Обычно к концу строительства очередного высотногодома у хозяина не было следующего объекта. Конечно,ситуация эта просматривалась заранее и уже подыскива-лась новая работа.

Бывало, что раздобыв новый заказ, хозяин начиналсобирать свои проверенные кадры. В одну такую фирму яприходил три раза.

Елена 97

Круг монолитчиков-профессионалов довольно узкий,поэтому, оказавшись на очередной стройке, я обязательновстречал старых знакомых и моя добрая репутация помога-ла быстро осваиваться на новом месте.

Так что, по Москве разбросано несколько «моих» высо-ток, на которых я работал начальником строительства, тоесть моя фамилия красовалась на заборе в перечне ответ-ственных лиц.

Работа с новыми хозяевами большей частью тяжелое,нервное испытание, даже более напряженное, чем былопри советской власти. Раньше гнали к 7 ноября, к 1 мая,к концу квартала, концу года. А теперешним хозяевамнаплевать на праздники и на выходные, идет ежедневная,изматывающая работа — быстрее закончить, больше полу-чить прибыли. Во главе фирм обычно стоят люди, сумев-шие разбогатеть и поэтому очень поднявшиеся в собствен-ных глазах, но мало понимающие в строительстве. С нимиочень тяжело разговаривать, трудности их раздражают.

Несколько раз у меня было что-то вроде нервных сры-вов. Казалось, все — я устал, я старый, я ненужный.

Один раз в таком состоянии я уехал работать к помещи-ку Морозову, появился такой у нас в деревне, но об этомчуть позже. А в другой раз я недалеко от дома устроилсяна работу грузчиком в продовольственный магазин. Этов мои-то шестьдесят с лишним лет.

В этих случаях Елена вела себя идеально, никакихжалоб, никаких упреков. Наоборот, мы как-то сплачива-лись, как при несчастье или тяжелой болезни. Я становилсяособенно хозяйственным, все в дом, каждую копеечку. Тас-кал из магазина какие-то сомнительные сосиски, Елена ихоблагораживала своими приправами. Грузчиком я работалнеделю через неделю, а в свободные дни чинил мебельв детской поликлинике тоже за гроши.

Хорошо, что все это продолжалось очень недолго. Зво-нил телефон и всю мою блажь как рукой снимало. Я отправ-лялся командовать на очередную стройку, а Елена вздыхала


с облегчением.А в одну из таких пауз между стройками, мы с одним

моим коллегой-грузином решили зиму перекантоватьсяв тепле и устроились в большой магазин строительныхтоваров на Осташковском шоссе, занялись достройкойи отделкой центрального офиса магазина, а попутно кон-сультировали покупателей по вопросам строительства дач.

Я начертил несколько вариантов деревянных домиков,составил таблицы расхода и стоимости материалов, стои-мости работ. К весне у нас набралось десяток клиентов,жаждущих поиметь дачу.

Это было сумасшедшее лето. У нас шло сразу несколькостроек в районе Мытищ и Пирогова. Да и магазин мыне бросали, он был у нас как опорная база. Мы без пере-дышки мотались между нашими объектами: я вел работы,а грузин завозил материалы и выбивал деньги из заказчи-ков.

К осени я похудел, почернел, поэтому, когда позвонилииз знакомой фирмы, Елена сама за меня обо всем догово-рилась.

— И не возражай, — заявила она вечером, даже поблед-нев от собственной решительности, — посмотри на себя,круги под глазами. Все думаешь у тебя сердце железное.

Да я и не возражал, Елена все решила правильно.

Когда у нас появились деньги, я робко предложил Еленебросить работу, а она на удивление легко согласилась.Видимо, накопилась усталость, все труднее было вставатьни свет, ни заря, и свободная жизнь показалась заманчи-вой.

Правда, очень скоро Елена заскучала и даже вернуласьна работу. Опять по утрам задребезжал будильник,но теперь это было уже совершенно невыносимо, и черезмесяц Елена окончательно простилась с СКБ.

Конечно, домашние заботы сразу вылезли изо всехуглов, и все же переход от шумного коллектива к домаш-

Елена 99

нему одиночеству был слишком резким. Елену выручилаИрина Пригожая, которая закончила Академию Астрологиии чувствовала острую необходимость поделиться своимичудесными знаниями. Собрался кружок близких подруг,и началась у них захватывающая игра — определение судеб.Но потом оказалось, что эта забава предполагает очень нуд-ную и кропотливую работу. Большинство подруг отсеялось,а Елена осталась.

Елена по своей природе была ученицей и обязательноотличницей. Еще она с удовлетворением ощущала в себенекоторую чертовщинку. И астрология представлялась ейувлекательной возможностью заглянуть по ту сторону,узнать тайну, познакомиться со сложной наукой предсказа-ния. У нас появились карты Таро, потом сочинения разныхмистиков: Блаватская, Рерихи, индийские мудрецы, сбор-ники АУМ, Шнайдер, Кастанеда. Последний Елену не оченьзаинтересовал, а я скупил все его книги.

Потусторонний мир закрыт от нас плотной стеной.Потенциально мы в состоянии ее преодолеть, нужно толькосуметь задействовать свои огромные спящие возможности.Кастанеда посвятил свою жизнь осуществлению этих идейна практике. Потусторонний мир разный, в том числеи очень враждебный, опасный. Из путешествий за стенуможно не вернуться, исчезнуть в пространствах.

Но, в общем, я тоже постепенно остыл к этим чудесам.Да и моя работа на высоте обеспечивала стрессами,и несколько раз я мог очутиться за стеной безо всякоймистики.

А Елена все теософские премудрости отложилана полочках своего сознания и занялась классической аст-рологией, не имеющей ничего общего со всякой печатнойи телевизионной предсказательной макулатурой.

Елена проучилась в Академии Астрологии три года,но диплома не получила, потому что занималась по своимпонятиям, переходила в другие потоки, посещала разныеспециальные направления, то есть пыталась свои знания


расширить и «углубить». В платном обучении можно выби-рать любые пути.

Дом наш наполнился заумными книгами, таблицамии справочниками. Я с удовольствием помогал Елене, ездилза редкими книгами на книжные ярмарки и в какие-тополулегальные эзотерические магазины.

А Елена часами сидела в немыслимой для меня позе:в кресле боком, с поджатой под себя ногой и что-то быстрописала, умастившись на краешке заваленного бумагамижурнального столика.

Благодаря моей матери было два места, где перебываливсе наши близкие друзья: это цирк на Цветном бульвареи наш старый дом в селе Трубино.

В цирк мать бесплатно приглашала всех наших много-численных родных и знакомых, а я водил своих приятелей,и мать, всегда улыбающаяся, находила свободное место илиставила стульчик. Сам я знал разные углы в зале, где можнобыло постоять, посмотреть что-то интересное и тихо уйти.Обычно там же появлялись и артисты, закончившие своиномера, такая цирковая солидарность.

Елена, как моя знакомая, приходила в цирк с Галей. Явзволновано суетился, Елена смущалась, мать их устраива-ла и, глядя на меня, вздыхала. Тайна моя была шита белы-ми нитками и все билетерши, стоявшие в проходах, знали,что я привел свою симпатию.

А в нашей чудесной деревне летом отдыхали моишкольные друзья Генка и Гайяр. Потом, когда мать ушлана пенсию и все теплое время жила в деревне, приезжалив отпуск Александровы, Леня Столпер с семьей, а позднееПригожие и наша палочка-выручалочка Паша Круминьгс женой и двумя девочками.

Мать любила гостей и расцветала, когда вокруг неехороводились люди.

До женитьбы мы с Еленой бывали в деревне, но толькоосенью, когда дом уже был пустой.

Елена 101

А, когда мы вернулись с Севера и я дом подремонти-ровал, каждое лето в Трубино, на молоке соседской коровыросли все наши внучки. Иногда там встречались и Еленасо Светланой: за зиму дом отсыревал, мыши хозяйничали,и требовалось много сил, чтобы приготовить его к приездудетей. Вот Елена и Светлана заранее появлялись в деревнеи занимались уборкой.

Светлана лазила с тряпками по всем углам, а Еленапо южной привычке решительно выбрасывала все постелина улицу для просушки и вытряхивания.

Для меня сразу устанавливался сухой закон: я скулили удивлялся, как дружно и злорадно они брали меня в рабо-ту. Я без конца бегал за водой, таскал матрасы и одеяла,тряс их, колотил палкой, ворочал мебель, да еще и спалчуть ли не на коврике у порога. Совсем была жизнь собачьяпри двух-то женах.

Еще я косил траву. Это вообще мое пожизненное нака-зание: косишь, убираешь, приезжаешь, а трава выше, чембыла. Правда, тут Елена мне помогала, но опять по своему:она траву рвала и так быстро, что успевала еще поиздевать-ся надо мной:

— Ну что, деревенский профессионал? «Я в крестьян-стве все умею». Видишь, как у меня чисто, а у тебя клочьяторчат.

Елена нагибалась и продолжала рвать, а мне для подоб-ной работы нужно было ползать на коленках. Елена и надэтим не упускала посмеяться:

— Ну-ка, нагнись, достань землю локтями, — дразнилаона меня, очень легко этот фокус проделывая.

— Нет, Леночка, у нас — профессиональных радикулит-чиков свои приемы работы на земле. Мы спин не гнем, —отвечал я гордо.

Но большей частью я приезжал в деревню на коротке,утром с первыми электричками являлся, нагруженный про-дуктами, а вечером уже ловил попутную машину на стан-цию. Это было время изматывающей работы у Козака,


а потом и в других фирмах не легче.

Однажды у нас на стройке появилась совершенно оча-ровательная собачка: маленькая, лохматая, красивогобежевого цвета с белой грудкой. На вытянутой лисьей мор-дочке торчком стояли уши, а на спине свивался в клумбупушистый хвост. На своих коротких ножках она не поспе-вала за большими наглыми собаками, которые все, что никинь, хапали на лету. Собачка была явно комнатная, выбро-шенная за дверь.

В общем, когда стало холодать, я ее принес домой.Елена взвилась:— Хватит мне кошки. Сам будешь ухаживать. Как его

зовут?— Рыжик.— Какой еще Рыжик! Слышишь, как он топает? Зна-

чит — Топка.Господи, да хоть кто, лишь бы не выгнали.А Топка от счастья, что оказался в доме, юлил, извивал-

ся, кружил на задних лапках и норовил лизнуть.Мы его искупали, Елена нашла кучу болячек и стала его

лечить. Сердце у нее растаяло очень быстро. Скоро дляТопочки пеклись специальные пироги, одно с яблоками,а другое с куриными пупочками и желудочками. Пирогвыдавался в награду за съеденную овсянку.

Топа прожил у нас десять лет. Большой периоди в нашей биографии. Уход, как за ребенком, ежедневныепрогулки, несмотря ни на какую погоду, визиты к ветери-нарам на разные уколы, операция с зубами. Еще один членсемьи.

Удивительно сообразительный Топка все понималсо слов. Приходим с улицы:

— Ложись ноги мыть, давай лапу, давай другую, пере-вернись…

Елена его лечит:— Не шевелись. Подними лапу. Поднимись, задницу

Елена 103

помоем. Ляжь на спину, болячки присыплем (стрептоцидот покраснений).

Топка все исполняет. Елена вертит им, как куклой,а один раз, хихикая, говорит:

— Слушай, а у него же одно яичко.— Как одно?— Так одно. Ты что, не видишь?Врач объяснил:— Их вообще-то два, но одно внутри. Он как бы есте-

ственный кастрат.То-то я смотрю, он, сломя голову, летит за какой-нибудь

собачкой, догоняет и не знает, что делать.Мы никак не могли определить его породу. Собак

на бульваре полно, но ничего похожего. И вдруг как-то Еле-на кричит:

— Иди скорей, Топку показывают.На экране телевизора сидит Топкин двойник, а диктор

объясняет:— Это редкая порода — японский шпиц. Собака отлича-

ется очень развитым чувством собственного достоинства.Это правда. Топка — редкий засранец. Если виноват,

никакого раскаяния, залезет под стол и рычит. Я кричу,пытаюсь даже стегнуть поводком, ему страшно, дрожит,но все равно огрызается. Такой маленький и мне его ужежалко. Я сажусь напротив:

— Ну, ладно, вылезай. Ты у нас умница, герой и краса-вец.

Топка выползает, тыкается носом в колени, закрываетглаза, можно его чесать и гладить.

У собак генетические понятия вожака и стаи. У насв доме, по Топкиным понятиям, я вожак, а Елена, уж изви-ните, член стаи. Поэтому, когда я сижу в своей комнате,а Елена входит, Топка вскакивает и на нее лает.

— Ах, ты жопа, — кричит Елена, — я тебя кормлю, лечу,а ты на меня хвост поднимаешь!

А Топка уже исполнил свой долг, защитил меня и теперь


виляет перед Еленой хвостом.И настало время, когда Топка состарился и заболел по-

настоящему. На улицу не выходил, лежал под столом, не ел,не давал дотронуться. Врачи сказали, что никаких опера-ций делать нельзя, только зря мучить.

Приехал Володин на машине. Кое-как удалось Топкувыманить из-под стола и завернуть в одеяло. В лечебницеврач вышел на улицу и сделал укол прямо в машине, у меняна коленях.

Елена считала, что Ксюшка с ней долго «не разговари-вала», не приходила помурлыкать и лечь под бочок. Как-тоона поняла, что произошло.

Елене часто звонили из Америки ее однокурсники —Виктор и Люся Изаксоны. С Люсей они жили в одной ком-нате общежития.

Изаксоны уехали в Америку одними из первых, оченьтам бедствовали, но постепенно освоились и стали благо-получными. Во время отпусков они смогли ездить по всемумиру и, в том числе, навещать Россию.

Виктор — шумный фантазер — решил для своего под-растающего сына Левы открыть в Америке бизнес — прода-жа русских сувениров. С этой идеей они приехали в Москву,остановились у нас на несколько дней и предложили Еленепомочь молодому бизнесмену в приобретении и отправкехудожественных поделок. Гонорар Елены определялся про-центом от стоимости закупленного товара.

Когда Елена бывала рада гостям, от нее просто волнамишло радостное обаяние. Легкий веселый разговор, смехи готовила она так, что язык проглотишь — гости таяли.И предложение их было очень заманчивым. Такое необыч-ное занятие — у Елены глаза заблестели. Да, и деньги всегдакстати.

Через некоторое время приехал Лева — вежливый, акку-ратный еврейчик. На все вопросы улыбался и медленноотвечал, подбирая слова. Калькулятор у него в голове рабо-

Елена 105

тал бесперебойно. Сразу у нас замелькали слова «доллар»,«курс валюты», «выгодные пункты обмена».

Вдвоем они поехали по магазинам и выяснили, что тамвсе очень дорого и нужно закупать товар непосредственноу производителя, с чем далее и отправились на художе-ственную ярмарку в Измаилове, накупили там матрешеки разведали адреса народных промыслов.

Мои сторонние упражнения в остроумии на тему ихторговых «открытий» Елена решительно пресеклаи приспособила меня сначала носильщиком, а потом пере-дала всю бухгалтерию: дескать, «ты у нас аккуратный, каквсе Девы, и почерк хороший».

Я тогда какое-то время опять работал у Гайяра и мотал-ся по Москве, согласовывая проект реконструкции заводаМоссантехпром, то есть сам распоряжался своим временеми мог находить «окна» для Елены.

Наш босс Лева уехал, оставив инструкции и пачку валю-ты. И теперь выходные мы проводили в Измайлове илив Богородском, а на неделе отыскивали разные шабашки,которые клепали значки, брошки и прочую мелочь. Скороу нас утвердилось мнение, и Лева с ним согласился, чтоБогородская деревянная игрушка — самый многообразный,забавный и дешевый товар.

Село Богородское — одно из наших древних кустарныхцентров. Игрушки там режут в каждом доме. Еще в селеработает завод, изготовляющий не только игрушки,но и большой ассортимент художественных и бытовых рез-ных изделий. Большие партии товаров идут по странеи за рубеж, в ту же Америку. Так что я засомневался — ока-жется ли бизнес Левы дефицитом на его родине.

При заводе издавна существует и регулярно пополняет-ся новинками очень интересный музей.

Деревенские мастера заключают договора с заводомна поставку определенного ассортимента продукции,но расценки очень низкие, много не заработаешь. Соответ-


ственно и игрушка получается стандартная, без души. А вотдома каждая игрушка несет почерк мастера, он особеннозаметен, когда автор стоит с тобой рядом и все объясняет.

У многих игрушек какие-то детали движутся: дергаешьза палочки и медведь с мужиком, чередуясь, стучатпо наковальне, другие медведи пляшут или тренькаютна балалайке. Заяц стучит по барабану или крутится шарик,дергая ниточки, и куры на дощечке клюют зерно. Я этиигрушки помнил с детства.

А есть еще и целые композиции, чаще на литературныесюжеты, вроде стихотворения Некрасова «Медведь-воево-да»: медведь орет в санях и тройка обезумевших лошадей.

Елена быстро подружилась с одной хозяйкой, у котороймуж естественно тоже резал игрушку, и ее дом стал нашимштабом, а женщина — агентом. Теперь мы не бегалипо деревне наугад, а часть заказанного товара уже лежалау Елениной подруги или мы с ней шли к мастерам, которыенас уже ждали.

Встречи с резчиками, обсуждение их изделий быстропереходили на общие разговоры об искусстве и о труднойжизни творческих людей. Елена просто купалась во всейэтой живой суете, среди интересных людей, чувствуя себяуже некоторой меценаткой, помогающей бедным художни-кам. Так что Левины интересы мы блюли плохо и особоне торговались.

Весь этот карнавал с закупками растянулся у нас почтина год, а квартира превратилась в склад. Очень небольшуючасть сувениров Лева увозил багажом, а главную отправкучерез таможню мы с Еленой подготовили и провернуливдвоем. Я в одном месте добыл штук двадцать пять здо-ровенных, плотных коробок для экспорта индийского чая,каждая примерно на пол кубометра. Ну, тут уже нам вообщестало негде жить, на кухню и в туалет протискивались,извиваясь. Кошка была в экстазе и не знала за что хватать-ся.

С упаковкой Елена решила так: она нервная, а я спо-

Елена 107

койный и добросовестный, поэтому укладывать сувенирылучше мне одному, так будет надежней и тише. Я осатанелпока «зарядил» все коробки, за вечер получалось по две-триштуки.

Самые типичные сувениры мы сфотографировалии в Министерстве культуры получили разрешение на вывозизделий, «не представляющих художественной ценности».

Как мы, два простых советских инженера, всю эту грудуящиков довезли до таможни в Бутово и прошли через всечиновничьи рогатки — это просто подвиг.

Наконец, мы обнялись посреди квартиры, которая нампоказалась огромной и залитой солнцем.

Через несколько дней позвонил Лева, сообщил, что всеприлетело целым и невредимым.

А у меня был свой особый босс — помещик-миллионер,образовавшийся в Трубино на почве изготовления икон.

Году в восемьдесят девятом в нашей деревне появилсяневысокий, крепко сбитый мужичок — горький пьяница.При нем были жена и дочь, да еще подруга жены, тожес дочерью. Эта живописная компания выпросила у колхозаугол в старой школе, находившейся недалеко от нашегодома, и как-то там устроилась жить. Девчонки были ровес-ницами Тани и Маши, играли у нас, и Алена их подкармли-вала.

Мужичок оказался профессиональным фоторепортероми приехал с идеей наладить производство фотоикон.К осени он совершил два больших дела: завязал с питьеми заручился поддержкой в Калужской епархии.

Михаил Федорович снял у колхоза большое здание дав-но не работавшего бассейна и организовал в нем мастер-скую. Буквально за пару лет выросло доходнейшее произ-водство икон в виде яркой, цветной, золоченой фотогра-фии, приклеенной к деревянной дощечке. Скоро они сталишироко продаваться в Москве, по всей стране, а потоми за рубежом.


Быстро разбогатев, Михаил Федорович Морозов купилземлю и собственно всю небольшую, заброшенную дерев-ню с названием Дураково и начал там строить «обитель дляреабилитации алкоголиков и наркоманов».

У нас вообще места красивые, а Дураково — простосказка. Глубокий овраг: на одном склоне дома, на другом —лес с вековыми дубами и соснами, а на дне оврага цепочкаозер, да еще водопад — целебный источник, чудеснымобразом вытекающий из вершины склона.

Во время одного из упадочнических настроений я при-нялся рассуждать, что Москва стала невозможной, порав деревню, достроить, наконец, дом и жить на земле, темболее, что и работа есть, у Морозова.

Елена хмуро слушала и молчала.А я, действительно, проработал у Морозова почти пол-

года главным строителем. Бригада была человек тридцатьсамой пестрой национальности. Алкоголики тоже работа-ли, лечились трудом. Вообще-то, мы все числились алкого-ликами для улучшения показателей и ухода от налогов.

Внезапное богатство и резкое протрезвление оченьиспортили характер Михаила Федоровича, постепенно онпревратился в самодура с капризами и припадками бешен-ства. Поэтому и здания, которые мы строили: мастерские,гараж, бани, конюшни, нелепый замок, все с огромнымиподвалами, росли очень медленно, по хозяйскому вдохно-вению. Постоянно что-то ломалось, перестраивалось, одниокна заделывались, другие прорубались. Я каждый деньисправлял свои чертежи. Тем не менее обитель рослаи расширялась во славу божию.

С молитвы начинались наши обеды в трапезной. Хозяинсидел за общим столом и часто отвлекался на пространныеречи. Говорил он очень образно, но демагог был совершен-но беспардонный, при общем-то молчаливом внимании.

Реабилитация пьяниц у Морозова основана на принци-пах «общества анонимных алкоголиков», идея родиласьв Америке и получила широкое распространение. Человек

Елена 109

должен безоговорочно признать, что он алкоголики болезнь его неизлечима. Но он не пьет, объединив своисилы с товарищами по несчастью.

Как и большинство благотворительности, связаннойс церковью, жизнь в обители пронизана ханжествоми двойными стандартами. Больные только месяц приходи-ли в себя и с ними нянчились: беседовали, показывали уве-щевательные программы и заставляли читать душеспаси-тельные книжки, а дальше все лечение сводилось к тяжелойработе на огородах и службах обители и личного хозяйстваМорозова, включая уход за его лошадьми и прислуживаниев доме. Все, конечно, задаром, за довольно скудное пита-ние.

Трезвость обеспечивалась жестоким контролем, поэто-му, как только больные по разным причинам оказывалисьза воротами, они облегченно вздыхали и принималисьза старое.

На фестивале в Швейцарии, в 2008 году получил приздокументальный фильм «Дураково», в котором обстановкав обители представлялась, как миниатюрная модель иерар-хически выстроенного российского общества. Режиссерфильма Нина Киртатзе в интервью Русской службе Би-Би-Си так объяснила свою позицию: «Для меня это очень близ-ко. Я не делала этот фильм с ненавистью, я действительнохотела понять. Мой дедушка был русским, я вырослана русской культуре и литературе. И я действительноне понимаю, почему все это приняло такой разворот». Речьидет о жестокости и двуличии. Киртадзе считала, что еефильм может стать предупреждением Западу о положениидел в России: «Европа не понимает, что это так серьезно,они это не видят».

Так что, Михаил Федорович превратился в знамена-тельное явление. Чего от него больше: добра или зла —вопрос спорный. Одно мне кажется положительным,со своими огромными деньгами он не убежал за рубеж,а варится в нашем котле.


А что касается меня, то работы было много и со скуднойоплатой. Ничего я себе за это время не построил, не хваталосил. И по жизни мы с Еленой еле сводили концы с концами:она в Москве, на две жалкие пенсии от государства, а яв деревне, на практически милостыню от боголюбивогохозяина. Поэтому, когда Елена приехала с известием, чтоменя ждут на стройке, я быстро распрощался с обителью.

Тем не менее мы остались с Михаилом Федоровичемдрузьями, встречаясь в Трубинской церкви, обнимались, даи работал я у него еще несколько раз по мелочам, уже в егоусадьбе: начертил и построил перекрытие большого залав гостевом доме, с металлическими балками и утепленнымдвухслойным бетоном, помогал обустраивать могилу, когдахоронили его мать.

Очень веселым стариком был отец Михаила Федорови-ча с его постоянной заботой выпить тайно от сына и глав-ной темой всех его разговоров — успехов у женщин. Тут егоневозможно было остановить, я хоть и помирал со смеху,но все же вырывался, ссылаясь на дела.

В Москве у меня образовался целый Трубинский ико-ностас и золотой, оригинальный крест, подарок МихаилаФедоровича.

Практически до сих пор — чур меня — я не знаю, чтотакое бюллетень. Редкие простуды я обычно переносилна ногах. Вечером Елена пичкала меня лекарствами, отва-рами трав, растирала какими-то составами, и утром я топална работу.

Зато в 2000 году я перенес сразу две операции. Диа-гноз — гидронефроз, опухоль на предстательной железе.Целый год я терпел всякие неудобства и довел себядо критического состояния. Врачи буквально меня матери-ли, проткнули живот и вылилось почти ведро всякой дряни.И все равно врачи два месяца не могли приступить к опера-ции, пока внутри все не просохло.

Под первым наркозом меня разрезали чуть ли не напо-

Елена 111

полам и кончилось все неудачей, я остался с бутылочкойна боку и таким манером полгода ходил на работу. Спасменя племянник Алеша, сын сестры жены Бориса. Ондиректор книжной ярмарки в Олимпийском, там у негосотни знакомых и среди них оказался профессор урологии.Вот он и сделал операцию без ножа, через естественноеотверстие. И я опять стал нормальным человеком.

За Алешу я буду молиться до конца жизни, но немножкосмог отплатить — по его просьбе соорудил ему небольшуюдачу в районе Пироговского водохранилища.

Елена угробила массу сил и нервов за время моих опе-раций, ездила со мной на разные обследования, договари-валась и расплачивалась с врачами, навещала меня.

Вторую операцию делали в институте урологиина Щелковской, долго меня готовили, и навещать Еленеприходилось ездить через всю Москву. Я стою у окна, жду,и даже сверху, по походке видно, какая она усталая. У менясердце сжимается.

Каждый раз, выписывая из больницы, мне подробнорассказывали сколько месяцев я должен приходить в себя,больше лежать, никаких тяжестей. А я через пару днейтопал на работу, ребята меня оберегали и я потихоньку втя-гивался в привычный ритм.

А еще через полгода у меня вдруг резкие боли в животе,скорая помощь, и мне вырезали желчный пузырь с горстьюкамней. Но это уже была Химкинская больница. После опе-рации меня безо всякой реабилитации бесцеремонно сва-лили на кровать в палате. Боль жуткая, наркоз ещене прошел, ни язык и ничего не шевелится. Хорошо я при-готовил бумажку с телефоном, соседи по палате позвонилии Елена, как из под земли выросла. Растормошила врачей,сделали мне уколы, понемногу отпустило.

Дома я денек подремал и пошел на работу.Елена смеялась:— Режут тебя режут, а ты, как ванька-встанька. Да еще

меня, старую женщину, на грех толкаешь. О душе пора


думать.— А душа жалуется?— Дурачок.

Если бы в миг своего рождения человек взглянулна небо, он увидел бы карту звезд и планет, а значит, свойхарактер и свою судьбу. Но ребенок только улыбаетсяи бессмысленно таращит глаза, вот и приходится работатьастрологам.

Человек крутится в гуще жизни, планеты и звезды вра-щаются в небе, но они уже изначально связаны таинствен-ным образом. Астролог, используя свои знания, может датьсовет, предупредить об опасности или каком-то поворотесудьбы. Астрология — огромная и сложная наука, чем аст-ролог квалифицированнее и талантливей, тем глубже онможет заглянуть и вернее предсказать.

Елена занималась астрологией двенадцать лет. Этонебольшой срок и она не собиралась стать профессиона-лом. Ей было интересно все больше узнавать и применятьсвои знания среди родных и друзей.

— Смотри осторожней, — говорила мне Елена вече-ром, — эти три дня у тебя очень напряженные. Ни с кемне ругайся и не воруй на работе.

— Да я… Вообще!.. Чистые руки… Люди ко мне тянут-ся…

А иногда я сам спрашивал: «Как у меня, вообще-то? Чтотам надо мной висит?»

Елена зарывалась в свои расчеты и вечно получалось,что то Нептун, то Сатурн имеют на меня зуб, и Луна стоиткособоко, и, вообще, все аспекты ощетинились.

— Господи! Да что они все на меня ополчились?Когда же ты скажешь: «Живи спокойно, небо чистое».

— Дурачок, — смеялась Елена, — Такого не бывает. Все-гда будь готов ко всему. А помощь придет. Только живи пра-вильно.

Дочери, внучки, друзья — у всех были вопросы, всеми

Елена 113

Елена с удовольствием занималась и к каждой личнойвстрече тщательно готовилась. Что там потом сбывалось,что нет, я особо не вслушивался.

Но вот мой личный пример: когда мы закончили высот-ку на пересечении улиц Свободы и Планерной, фирма свер-нула строительный сектор, и мы все остались без работы.

— Ну, — говорю, — день передохну и начну звонить.Елена покопалась в своих бумагах и говорит:— Нет, удачный период для поиска работы у тебя нач-

нется через неделю. Подожди.Всю неделю телефон молчал.Ровно в назначенный день я вышел на улицу и сразу

наткнулся на работу: в соседнем дворе, куда я давноне заглядывал, военные начали строить здание комендату-ры. Прораб на стройке просто схватился за меня:

— Давай, оформляйся, а то я один измучился.Я пошел домой за паспортом, а Елена говорит:— Тебе звонили двое, просили срочно перезвонить.Первой оказалась женщина, с которой мы когда-то

работали, теперь она поменяла фирму, и им срочно тре-бовался инженер-практик. А вторым был надежный другСаша Володин. Он ушел со Свободы еще до ее окончания,переманили конкуренты, и теперь я ему тоже срочно пона-добился. Конечно, я пошел к Володину.

— Леночка, ты просто колдунья и пророчица. Восхищени целую ручки.

— На тебе ручки, и слушай меня всегда внимательно.— Да я у тебя весь в рабах. Куда же дальше?— Дурачок.

Елена спокойно относилась к моим писательским увле-чениям.

Она радовалась редким публикациям, но никогдане пела мне дифирамбы. Только про мой шутейно-фанта-стический рассказ «Поворот Земли» она сказала, что ейочень понравилось. Именно «очень», но его как раз никто


не напечатал.А ведь, если бы она без конца твердила, что я талант, да

с ее пробивной силой, она бы мигом заставила меня доби-ваться известности. Но, наверное, к счастью, Елена былатрезвым человеком. После долгого опыта материальнойнужды ее совершенно не привлекало нищее начало путик успеху. Возраст у нас уже был не для экспериментов.

Я очень рано встаю, и мое писательское время — эточас до ухода на работу и часа три в выходные, пока Еленане проснулась. Но моя долгая работа над «Апокрифически-ми рассказами» все же задевала любопытство Елены:

— Пишешь все, пишешь и молчишь. Мне-то дашь про-читать?

— Леночка, а для кого я пишу? Мне главное, чтобыименно ты прочитала, сказала: «Молодец» и погладилапо головке.

— Пиши, пиши, поглажу.Елена даже подарила мне на день рождения современ-

ное кресло.— А то скрючился на своем стульчике, как сирота.Я уверен, что «Апокрифические рассказы» Елене бы

понравились. Она бы все поняла. К религии мы относилисьодинаково.

Елена всегда усмехалась, когда я, рассказывая о работе,упоминал о своей честности. Она имела в виду, что я часточто-нибудь приносил с работы и в деревню прибывали раз-ные материалы.

Ну, что делать, у нас порядки такие, все время намне додают, приходится брать самим. Советская власть намплатила мизер и хозяева это переняли, только еще болеенагло. Зарплаты линейных работников и оклады многочис-ленных начальников, переполнивших конторы, имеюттакую колоссальную разницу, что ее невозможно объяснитьни затратами труда, ни его эффективностью, а только жела-нием использовать свое положение и загрести как можно

Елена 115

больше. Контора, в лице высшего руководства, воруетпо крупному, на уровне смет и договоров подряда. Одно-временно администрация очень ревниво относится к хище-ниям на стройке, содержа многочисленную охрану, внут-ренних фискалов и доносчиков. Но линия — руководителина стройплощадке — всегда умнее конторы, а продажнаяохрана легко переходит из контролеров в помощники. Такчто рабочие, механизмы и материалы — это естественныеисточники скрытой компенсации жизненной несправедли-вости. И, бог нам судья, я никогда не считал за грех прива-тизировать (слово такое появилось обтекаемое) то, что мненужно и позволяют обстоятельства.

Более того, всеобщее воровство, опять же при нашейсистеме, необходимое условие для успешной работы. Долгокомандуя на одном месте, среди множества разных испол-нителей, неизбежно обрастаешь друзьями, связаннымис тобой некоторой степенью меркантильных отношений,и когда начальство требует выполнить невозможное,помочь могут только личные взаимовыгодные связи.

Самая жуткая нервотрепка — это ночное бетонирова-ние, да еще с капризным насосом, да еще зимой. Долго нетбетона, ты отчаянно звонишь на завод, а у них нет машин,а ты не можешь без доливки бетона включить прогрев,и с насоса орут, что он уже на пределе и они его грозятотключить. Кто тебя спасет — одинокого в ночи? Толькошофера, которые уже разгрузились, моют машину и мечта-ют рвануть домой, но в память о дружбе, поедут и привезут.

В нашей стране трудно жить, спасает лишь быстраяприспособляемость. Народ всегда придумает, как найтивыход, и обязательно посмеяться, обсуждая неприятности.В этой постоянной иронии прелесть нашей ментальности.Какая может быть заграница? Она чужая и скучная. Хотяв условиях, когда власть тупо душит, народу приходитсябежать за рубеж, унося свой ум и таланты, которые там ока-зываются очень ценными.

Но это все так, глубокие мысли на мели, а в конкретной


жизни начальство мне доверяло и даже службы тайногоконтроля, с которыми я всегда был в прекрасных отноше-ниях, ставили меня в пример и доверительно жаловалисьмне же на моих оборзевших коллег.

Когда я это рассказывал Елене, она опять смеялась:— Все ясно. Жулик ты, Лев Матвеевич.— Нет… Никогда… Кристальной души… Незапятнанная

биография… Эффективный менеджер…А если серьезно, то работа была и трудная, и опасная,

особенно на монолитных высотках. Два-три покойника —это как обязательная дань каждому большому дому. Хозяе-ва экономили на всем, в том числе и на безопасности.

Елена говорила, что у меня очень надежный ангел-хра-нитель. Ему поручили сберечь меня до определенного воз-раста, вот он и мучается. И я действительно бесконечнообязан своему ангелу, были моменты, и я верю, когда толь-ко он меня и выручал. Елена еще не обо всем знала.

К внучкам Елена относилась просто трепетно. Толькос улыбкой, только с нежностью. Я поражался, как мгновен-но исчезала всякая резкость, таким она становилась мяг-ким, все понимающим и все прощающим облаком.

Главным для Елены было выспаться и обязательнов своей постели. Когда мы меняли наши устаревшие дива-ны, главным условием было в тот же день спать на новом.

Я все организовал. С утра подъехали «Газель» и Володинс ребятами, быстренько все разобрали, погрузили в маши-ну, и я повез добро в деревню. А днем из магазина достави-ли новые диваны, рабочие их тут же собрали, потом я вер-нулся из деревни и все окончательно установил:

— Прошу, Леночка! Красота! Уют!Но вот остается ночевать внучка и Елена без колебаний

уступает ей свое место, а сама ютится рядом на раскладуш-ке. Для меня это чудо, а внучка даже не догадывается, чемпожертвовала для нее бабушка.

Утром Елена выходит на кухню.

Елена 117

— Как спалось? — говорю я, посмеиваясь.— Ладно, ладно, — Елена смущенно улыбается, — у них

там теснота, кошки, собака. Пусть хоть здесь отдохнет.

Выходной.Есть у меня одно дело, но я все не могу придумать, как

лучше за него взяться, а пока что валяю дурака.— Нет мне признанья в своем доме. Работаешь, работа-

ешь, а признания нету…Елена что-то пришивает и на меня ноль внимания.— Вон Володя с Мариной… Мы у них только и слышали:

«лапуля», «кисуля», а я кто?— Ты же морщился.— Там морщился, а здесь не хватает. Марина то и дело

Володьку обнимала… А ты, когда мне на шею бросалась?Не помнишь. Да, никогда не бросалась… И на грудь ни разуне падала… Да вообще! Как ты ко мне относишься?

— Ты должен это чувствовать.— А, если я не улавливаю? Надо точно. Пусть даже

не письменно, словами. Но конкретно.— Дурачок.Елена закончила свое дело.— Ну, все. Пошли на кухню. Почисть морковку и я тебя

похвалю. А вообще, мне на кухне не мешайся. Я буду гото-вить.

Ну и ладно. Но ведь во всей этой пустой болтовне естьмаленькая правда, затаенная обида. Конечно, сдержаннаяженщина — это очень хорошо, а то от разных сюсюканейобалдеешь, не будешь знать куда деваться. Но вот, что уди-вительно, дело-то в том, что Елена очень стеснительная.Это при ее-то апломбе. Сорок лет вместе, а она все выгоня-ет меня из комнаты, когда одевается.

— А кусок домашнего стриптиза?— Обойдешься. Иди, иди, не мешай.Вот Елена встречает гостью: взрыв радости, и расцело-

вались, и «дорогая», и «солнышко», и «прекрасно выгля-


дишь» — ну, просто осыпала нежностью и комплиментами.А вот опять, внучка у нас в гостях. Елена вокруг нее

не надышится. Но пора внучке уезжать. Прощаются.Я замираю в сторонке и гадаю: поцелуются они

на прощанье или нет.Нет. Засуетились, забыли.Ну ладно, внучка, ребенок, в голове беспорядок.

Но Елена-то.А вот щелкнул какой-то тормоз. Как-то так застеснялась

своих же проявлений чувств. Там фейерверк, эмоциирекой, а тут — душевное, по капельке.

Наше будничное утро.Шесть часов, я собираюсь на работу. Елена пробегает

в туалет.— Леночка! — раскрываю я объятия. — Какая встреча!— Не трогай. Убью. Я еще сплю.…Я сижу в своей комнате и слышу, как Елена смеется

по телефону:— … у меня Лев такой. Представляешь, я утром не могу

глаз открыть, готова всех перекусать, а он, видите ли, улы-бается, довольный, да еще песенки мурлыкает. Так быи пристукнула.

Елена считала, что у нее маленькая грудь. Очень пере-живала.

Ну, не знаю. Мне так нравилась. Такая трогательная.А Елена, бывало по молодости, вздыхала:— Ну, что это в самом деле…Я, конечно, тут же со своим валяньем дурака:— Дай грудь поцеловать.— Ищи…— Нет, нет и нет! Не про нас этот детский, пионерский

шансон:…и он ее девичьи грудиУзлом завязал на спине…

Елена 119

— Дурачок. Что у тебя за память такая? Всякая пошлостьиз нее так и сыпется.

— Это потому, что страшно близок я к народу.— Знаю я твой народ. Ругаетесь там, как сапожники.— Дилетантские заблуждения. Мат — это наш рабочий

инструмент.Действительно, дома или в гостях я не ругаюсь,

а в разговорах с женщинами — вообще никогда. Еслив интеллигентной компании начинают садить по-просто-му, по якобы народному, особенно дамы, мне становитсянеловко.

А на работе все ко времени, все к месту.Я стою на перекрытии, этаже эдак на десятом и, скоман-

довав башенному крану «майна», ору вниз рабочему:— Цепляй вон ту херовину.И он, среди кучи разных железок, цепляет не хреновину

и не фиговину, а именно нужную мне херовину.— Ну, милый, — смеется Елена. — Ты начал искать

грудь, а теперь ругаешься, как сапожник.

Как-то раз едем мы с Еленой в поезде. Я дремлюна верхней полке и слышу тихий разговор Елены с соседкойпо купе.

Соседка что-то говорит обо мне.— Да, — соглашается Елена, — когда он трезвый — это

такая умница, а когда выпьет, то дурак-дураком…«Ну, привет!» — я внутренне подпрыгнул от возмуще-

ния. То есть «умница» — согласен, а вот «дурак-дураком» —непростительное, возмутительное непонимание своегомужа.

Испокон века стройка сопровождается выпивкой. Дей-ствительно, множество активных людей, напряженнаяи часто опасная работа, особая дружеская и доверительнаяатмосфера стройки, благодаря которой только и возможенуспех, и тут же шум, крики, нервы вибрируют — все это тре-бует разрядки, и лучшее лекарство — сесть за стол, выпить,


рассмеяться и поговорить о той же работе.На службе я, сравнительно с чемпионами, был середня-

ком, а уж во время рабочего дня выпивал только по необхо-димости: комиссии, проверки, то есть дело требовало.

Ну и, наконец, если я выпил лишнего, мне сразу хочетсяспать, домой я приезжаю сонный, никаких выступлений,мне бы скорее улечься и заснуть.

У нас фокусники на работе падают, а никаких запахов.А у меня такой откровенный организм — принял рюмкуи сразу благоухание. А у Елены, как на грех, уникальныеспособности: она эту рюмку чувствовала, когда я был ещеза дверью. И, конечно, я сразу и кругом виноват.

Я Елене терпеливо объяснял:— Вот ты смотришь кино. Положим из американской

жизни. Встретились деловые люди. Первый вопрос: «Чтобудете пить, сэр?» «Виски, сэр».

И так постоянно. Конечно, от них запах на километр.Но они приходят домой и жены их обнимают. А ты?!

Но Елена чихала на мою демагогию.— Да, — продолжал я свои переживания на верхней пол-

ке. — А сама-то? В молодости-то?И я вспомнил случай из наших ранних отношений.Бригада Елены отмечала какой-то праздник недалеко

от моего дома, в саду «Эрмитаж». Часов в десять раздалсязвонок, и я услышал любимый, только заплетающийсяголос:

— Ес-сли хочешь м-меня проводить, то пож-жалуйста.А ес-сли нет, то я сама.

— Жди. Сейчас приду, — строго велел я в трубку.Жена стояла напротив и смотрела вопросительно.И я тут же вдохновенно объяснил:— Сашка, засранец, гуляли в «Эрмитаже». Нет денег

на дорогу. Просит помочь.Жена не успела рта раскрыть, а я уже исчез.Никогда я не видел такой Елены. Она засыпала в моих

руках. Слабая, беспомощная, вдруг пыталась быть строгой.

Елена 121

И это было совсем смешно.Вернулся я глубокой ночью. Светлана, плача за дверью,

сказала, что меня не пустит.

На следующий день после своего семидесятилетия ябросил пить.

Я никогда не курил, и не тянуло. Теперь вот не пью,и тоже не тянет. Наверное, время подошло.

Елена поначалу сомневалась, но воспользоваласьмоментом:

— И квас не пей, а то травишь себя этой гадостью.Очень ее раздражало мое увлечение этими здоровенны-

ми бутылями.Так что наш суррогатный квас я тоже не пью.

Снова и снова память возвращается к нашим счастли-вым поездкам в Евпаторию. До этого Елена, получая редкиеписьма от Володи с Мариной, которые почти следомза нами простились с Севером и купили квартиру на берегуморя, в поселке Мирный, недалеко от Евпатории, так вот,читая их призывы повидаться, Елена с письмом в рукахнеопределенно говорила, что хорошо бы посмотреть, пооб-щаться, искупаться в море…

Наконец, окончательно созрев, Елена заявила:— В конце августа ты берешь отпуск, и мы едем в Евпа-

торию. С этой своей деревней ты совсем угробился — ниотдыха, ни выходных…

Раз Елена решила, это уже почти сделано.Жить у нас и смотреть за Ксюшкой Елена из всех внучек

выбрала Татьяну, как самую обязательную.Прямо со ступенек поезда мы попадали в объятия Воло-

ди, Марины, Валентины и Ивана. В этих объятиях мыи жили две недели.

С вокзала мы на пару дней ехали к Володе.— На неделю! На неделю! — кричала Марина.— Чтобы через день были у меня, — командовала Вален-


тина.Оказавшись в родной, сердечной обстановке, Елена тая-

ла, с лица не сходила просто детская улыбка. Райскаяжизнь, нет повода нахмуриться.

Валентина — это какой-то неутомимый двигатель. Еле-на пасовала перед ее энергией, и была в восхищении,до какого идеального состояния они с Иваном довели дом,двор и каждую квартиру из четырех, которые они сдавалиотдыхающим.

Валентина даже решила проблему с канализацией, бедувсех частников. Она добилась разрешения подключитьсяк городской сети, и все ленивые соседи, не верившие чтоэто можно осуществить, стали ее арендаторами.

В один из приездов Елена только обмолвилась о моейдиете, а Валентина уже сварила кашку, какой-то супчик,фаршированные перчики. И каждый раз, мы не успевалиоглянуться, а холодильник уже забивался разными мисоч-ками и кастрюльками.

В такой обстановке моя зажатость улетучилась и япочувствовал себя совсем по-свойски. Елена даже заревно-вала:

— Ишь ты, какой обходительный. Все только Левочка, даЛевочка. Чьи тут родственники?

Дни пролетали мигом.Конечно, море, море и море.Иван возвращается с рыбалки — это значит уха, или

кефаль на сковородке, или жульен из мидий…Обед в обители у караимов…Поход в корейский ресторанчик.В гости к Наташе, дочери Володи. А в один приезд даже

свадьба в павильоне, на морском берегу: Наташа жениласына.

Но больше всего запомнился последний вечер передотъездом. Бабе Нюре как раз исполнилось 85 лет. ПриехалиВолодя с Мариной. Во дворе накрыли стол и так все пошловесело и сердечно.

Елена 123

Я часто вспоминаю этот вечер.Сидели до глубокой, теплой, южной ночи. И в редкие

моменты, когда не смеялись, было слышно, как бухаетморе.

Хотя мы с Володей были два непьющих кавалера,и только Иван отдувался, но тут уж женщины разгулялись,Валентина вспомнила про какую-то дареную бутылку, ока-зался «Рижский бальзам», и очень кстати разошелсяпо посошкам.

Елена была веселая, счастливая. С нас все время требо-вали обещаний, что в следующем году мы приедем надол-го.

И мы все клялись. Непременно! Обязательно!..

Идем мы как-то с Еленой «под ручку» к автобусу, кажет-ся, собрались к Гале.

Идем, помалкиваем. А иногда Елена возмущалась: «Вотя говорю, а ты меня не слышишь, вечно где-то витаешь…»

Но тут я, видно, не далеко улетел, потому что ясно услы-шал как она сказала: «Все-таки, как хорошо, что ты ещеработаешь…»

Я как-то не среагировал, и что-то вяло ответил.А потом уже себя долго ругал. Ну, как же я упустил такой

момент. Ведь нужно было сказать…Я придумал много вариантов, что нужно было сказать,

например, так:— Леночка, я ведь и родился только для того, чтобы тебя

найти и заботиться о тебе всю жизнь.Хорошо звучало. Елена была бы тронута.Но я ведь этого не сказал!Еще раз, как-то едем мы в автобусе. Я сижу, а Елена

почему-то стоит напротив. Я смотрю на нее, она задума-лась, и лицо стало совсем прошлым, светлым и нежным.

«Нужно встать и ее поцеловать», — подумал я вдруг.Но слишком долго собирался, мы уже приехали.И опять надрывалось мое воображение: я бы вдруг встал


и поцеловал, а Елена бы удивилась:— Ты что?— А так, от чувств.Елена бы усмехнулась, но была бы тронута.Но я ведь не поцеловал!Сколько я теперь вспоминаю разных моментов.Сколько я упустил, господи!

Я счастливый человек — сорок пять лет был с любимойженщиной. И я несчастный человек — Елена умерла у меняна руках, и мне досталась горькая участь — хоронить люби-мого человека, а самому остаться в пустой жизни.

Судьба нас не подготовила, меня наказала, а к Еленеотнеслась и жестоко, и милосердно — Елена ушла неожи-данно, преждевременно, но без болезней и страданий.

Мелькали у меня страхи, что Елена останется одна, бес-помощная в этой паскудной жизни.

Мне плохо одному, хотя вокруг хоровод дочерейи внучек. Но действительность такова, что страха за нихбольше, чем радости от общения.

В стране болезненная атмосфера обиды и раздражения.Вранье, что русские люди неулыбчивые, просто условияжизни ожесточают лицо народа. А все мои близкие совер-шенно беззащитны в этой хмурой толпе, среди разболтан-ного транспорта и нагнетаемого психоза.

Стремление уйти от лжи и хамства стало доминирую-щим настроением. Наверное, поэтому так желанна верав бессмертие души, в заоблачные порядок, покой и спра-ведливость.

Ну что же, если есть потусторонний мир — прекрасно,а если ничего нет, то просто приходит сон без сновидений,как обещают добрые люди.

Недавно у Елены родился правнук Миша.Родился у внучки Лены, так ее Галя назвала в честь

матери.

Елена 125

Это уже третье поколение москвичей в роду, которыйосновала девочка из Евпатории — Лена Кириченко.

Воды глубокиеПлавно текут.Люди премудрыеТихо живут.

А. С. Пушкин

г Химки, 2010 год


Лев Золотайкин

Елена

Редактор Мария Ефимова

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Documents

Лев Золотайкин. Елена