Айн РэндИсточник

Текст предоставлен издательствомhttp://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=4243035

Источник: Альпина Паблишерз; Москва; 2011ISBN 978-5-9614-2011-1

АннотацияАйн Рэнд (1905–1982) – наша бывшая

соотечественница, ставшая крупнейшей американскойписательницей. Автор четырех романов-бестселлерови многочисленных статей. Создатель философскойконцепции, в основе которой лежит принцип свободы воли,главенство рациональности и "нравственность разумногоэгоизма".

На протяжении десятилетий роман "Источник"держится в списке мировых бестселлеров, став классикойдля миллионов читателей. Главные герои романа –архитектор Говард Рорк и журналистка Доминик Франкон– отстаивают свободу творческой личности в борьбе собществом, где ценят "равные возможности" для всех.Вместе и поодиночке, друг с другом и друг против друга, новсегда – наперекор устоям толпы. Они – индивидуалисты,их миссия – творить и преобразовывать мир.

СодержаниеEditor's choice – выбор главного редактора 5Предисловие 7Часть первая 11

I 11II 40III 64IV 98V 136VI 164

Конец ознакомительного фрагмента. 169

Айн РэндИсточник

Редакторы М. Корнеев, C. Лиманская, Е. ПаутоваТехнический редактор Н. ЛисицынаКорректоры О. Ильинская, Е. ЧудиноваКомпьютерная верстка М. Поташкин© The Bobb-Merrill Company 1943© Ayn Rand, 1968, 1971 renewed© Издание на русском языке, перевод, оформле-

ние. ООО «Альпина Бизнес Букс», 2008© Электронное издание. ООО «Альпина», 2011Все права защищены. Никакая часть электронно-

го экземпляра этой книги не может быть воспроиз-ведена в какой бы то ни было форме и какими бы тони было средствами, включая размещение в сетиИнтернет и в корпоративных сетях, для частногои публичного использования без письменного разре-шения владельца авторских прав.

Editor's choice – выбор

главного редактора

На мой взгляд, начинать знакомство с творчествомАйн Рэнд лучше всего с романа «Источник». Его сю-жет увлекателен и непредсказуем, а философскиеидеи поданы отчетливо и просто.

Прочтение «Источника» поможет в дальнейшем по-настоящему понять идеи романа «Атлант расправилплечи», а также философско-публицистических книгАйн Рэнд.

Алексей Ильин,генеральный директор издательства «АльпинаПаблишерз»

Фрэнку О’Коннору

1

1 Следует учесть, что имена персонажей, топонимы, наименованияобщественных организаций, фирм, названия сооружений, периодиче-ских изданий и т. п., непосредственно связанных с сюжетом, носят в ро-мане Айн Рэнд по большей части вымышленный характер.

Предисловие

Уважаемый читатель, в ваших руках первый том из-

вестного произведения Айн Рэнд.В романе «Источник» четко определена жизненная

позиция автора, показаны основы ее философии.Впрочем, любитель увлекательного чтения может

не пугаться – в романе нет скучных философских рас-суждений. Несмотря на внушительный объем, сюжетзахватывает с первых страниц и очень трудно ото-рваться от чтения, не узнав, чем закончится тот илииной его поворот. И тем не менее «Источник» – в зна-чительной степени философский роман.

Рэнд говорила: «Если бы от всех философов по-требовали представить их идеи в форме романов идраматизировать точное, без тумана, значение и по-следствия их философии в человеческой жизни, фи-лософов стало бы намного меньше, но они были бынамного лучше». Неудивительно поэтому, что фило-софские идеи интересовали ее только в том смысле,в каком они влияют на реальное существование че-ловека. Кстати, к этому Рэнд добавляла, что и самилюди интересуют ее только в том смысле, в каком онипреломляют в себе философские идеи.

Как философ А. Рэнд представила новую мораль-

ную теорию, как романист – искусно вплела ее в увле-кательное художественное произведение. В чем жесуть этой новой морали?

Русского человека с детства приучали (и при боль-шевиках, и задолго до их революции), что благополу-чие общины, отечества, государства, народа и ещечего-то подобного неизмеримо важнее его личногоблагополучия, что добиваться личного счастья, несчитаясь с интересами некоего коллектива, значитбыть эгоистом. А это, конечно же, аморально, то естьочень-очень плохо.

Айн Рэнд категорически и без всяких оговорок от-вергает приоритет чьих бы то ни было интересов надинтересами личности. «Я клянусь своей жизнью и лю-бовью к этой жизни, – писала она, – что никогда небуду жить во имя другого человека и не заставлю дру-гого человека жить во имя меня».

Казалось бы, все просто: живи в свое удовольствие,добивайся благополучия для себя самого. Только вчем оно, это благополучие? Вкусно есть и сладкоспать? Но в том-то и дело, что для такого благопо-лучия совсем не обязательна свобода. Более того,она мешает получать от жизни примитивные удоволь-ствия, принуждая думать, принимать решения, риско-вать и нести ответственность за свои действия, – поменьшей мере перед самим собой.

Видимо, не случайно лидеры тоталитарных неофа-шистских режимов пользуются популярностью. И де-ло вовсе не в них как лидерах, а в миллионах ленивыхумом и жаждущих максимально сильной власти надсобой, поскольку только она, сильная власть, способ-на без проволочек решить все их личные проблемы идать возможность удовлетворения всех их низменныхинстинктов.

Говард Рорк, главный герой романа, видит своеличное благополучие в любимой работе и в том, что-бы делать ее так, как он считает нужным. Он архитек-тор. Он предлагает проекты домов, но общество непринимает их. Общество требует традиционных ре-шений. Однако Рорк не поддается общему течению и,усложняя себе личную жизнь, борется за свое правона творчество. Так, может быть, он заботится о людях,которые будут жить в его домах, и ради них мучаетсяи страдает?

Говард Рорк – эгоист высшей пробы. Люди в егожизни играют второстепенную роль. Личное счастьеи благополучие он находит в самом процессе созида-ния. Не во имя кого-то или чего-то, а только во имя се-бя! Он, как всякий истинный творец, не ждет похвал ипризнания окружающих. Он работает не ради них и неради их благодарности. Он уже получил наивысшееудовлетворение от работы в процессе самой работы и

может бесконечно наслаждаться, созерцая творениесвоего разума.

«Главной целью этой книги, – писала А. Рэнд, – яв-ляется защита эгоизма в его настоящем смысле». Ноавтор не только защищает эгоизм, она утверждает,что эго личности – источник прогресса человечества.

Идеи Айн Рэнд многим покажутся новыми и спор-ными. Мы готовы вступить в дискуссию с каждым же-лающим. Кстати сказать, уже после первой реклам-ной публикации в газете «Книжное обозрение» (но-ябрь 1993 года) издательский отдел Ассоциации биз-несменов Санкт-Петербурга получил много писем отграждан России с заявками на книги А. Рэнд. Росси-яне надеются обрести с помощью этих книг способ-ность противостоять жизненным трудностям и силудуха, ведущую к личному счастью и благополучию.

Мы твердо убеждены в том, что идеи Айн Рэнд по-могут каждому принявшему их своим разумом.

Д. Костыгин

Часть перваяПитер Китинг

I

Говард Рорк смеялся.Он стоял обнаженный на краю утеса. У его подно-

жья расстилалось озеро. Всплеск гранита взметнулсяк небу и застыл над безмятежной водой. Вода каза-лась недвижимой, утес – плывущим. В нем чувствова-лось оцепенение момента, когда один поток сливает-ся с другим – встречным и оба застывают на мгнове-ние, более динамичное, чем само движение. Поверх-ность камня сверкала, щедро облизанная солнечны-ми лучами.

Озеро казалось лишь тонким стальным диском, фи-лигранно разрезавшим утес на две части. Утес уходилв глубину, ничуть не изменившись. Он начинался и за-канчивался в небе. Весь мир, казалось, висел в про-странстве, словно покачивающийся в пустоте остров,прикрепленный якорем к ногам человека, стоящего наскале.

Он стоял на фоне неба, расправив плечи. Длинные

прямые линии его крепкого тела соединялись угла-ми суставов; даже рельефные изгибы мышц казалисьразломленными на касательные. Руки с развернуты-ми ладонями свисали вниз. Он стоял, чувствуя своисведенные лопатки, напряженную шею и тяжесть кро-ви, прилившей к ладоням. Ветер дул сзади – он ощу-щал его желобком на спине – и трепал его волосы, несветлые и не каштановые, а в точности цвета коркиспелого апельсина.

Он смеялся над тем, что произошло с ним этимутром, и над тем, что еще предстояло.

Он знал, что предстоящие дни будут трудными.Остались нерешенные вопросы, нужно было вырабо-тать план действий на ближайшее время. Он знал, чтодолжен позаботиться об этом, но знал также, что сей-час ни о чем думать не будет, потому что в целом емувсе уже было ясно, общий план действий давно опре-делен и, наконец, потому что здесь ему хотелось сме-яться.

Он только что попробовал обдумать все эти вопро-сы, но отвлекся, глядя на гранит.

Он уже не смеялся; взгляд его замер, вбирая в се-бя окружающий пейзаж. Лицо его было словно законприроды – неизменный, неумолимый, не ведающийсомнений. На лице выделялись высокие скулы над ху-дыми впалыми щеками, серые глаза, холодные и при-

стальные, презрительный плотно сжатый рот – рот па-лача или святого.

Он смотрел на гранит, которому, думал он, предсто-ит быть расчлененным и превращенным в стены, надеревья, которые будут распилены на стропила. Онвидел полосы окисленной породы и думал о железнойруде под землей, переплавленная, она обретет новуюжизнь, взметнувшись к небу стальными конструкция-ми.

Эти горы, думал он, стоят здесь для меня. Они ждутотбойного молотка, динамита и моего голоса, ждут,чтобы их раздробили, взорвали, расколотили и возро-дили. Они жаждут формы, которую им придадут моируки.

Затем он тряхнул головой, снова вспомнив о том,что произошло этим утром, и о том, что ему предстоитмного дел. Он подошел к самому краю уступа, поднялруки и нырнул вниз.

Переплыв озеро, он выбрался на скалы у противо-положного берега, где оставил свою одежду. Он с со-жалением посмотрел по сторонам. В течение трех лет,с тех пор как поселился в Стентоне2, всякий раз, ко-

2 Под «известнейшим… Стентонским технологическим институ-том» подразумевается, очевидно, Массачусетский технологический ин-ститут (Massachusetts Institute of Technology) в Кембридже (штат Масса-чусетс). Институт основан в 1861 г., новое здание занимает с 1915 г.

гда удавалось выкроить часок, что случалось не ча-сто, он приходил сюда, чтобы расслабиться: попла-вать, отдохнуть, подумать, побыть одному, вдохнутьполной грудью. Обретя свободу, он первым делом за-хотел вновь прийти сюда. Он знал, что видит эти ска-лы и озеро в последний раз. Этим утром его исключи-ли из школы архитектуры Стентонского технологиче-ского института.

Он натянул старые джинсы, сандалии, рубашку скороткими рукавами, лишенную большинства пуго-виц, и зашагал по узкой стежке среди валунов к тропе,сбегавшей по зеленому склону к дороге внизу.

Он шел быстро, спускаясь по вытянувшейся дале-ко вперед, освещенной солнцем дороге со свободнойи небрежной грацией опытного ходока. Далеко впе-реди лежал Стентон, растянувшийся вдоль побере-жья залива Массачусетс. Городок выглядел оправойдля жемчужины – известнейшего института, возвы-шавшегося на холме.

Стентон начался свалкой. Унылая гора отбросоввысилась среди травы, слабо дымя. Консервные бан-ки тускло блестели на солнце. Дорога вела мимо пер-вых домов к церкви – готическому храму, крытому че-репицей, окрашенной в голубой цвет. Вдоль стен зда-ния громоздились прочные деревянные опоры, ниче-го не поддерживающие, сверкали витражи с богатым

узором из искусственного камня. Отсюда открывалсяпуть в глубь длинных улиц, окаймленных вычурными,претенциозными лужайками. В глубине лужаек стоя-ли деревянные домищи уродливой формы – с выпи-рающими фронтонами, башенками, слуховыми окна-ми, выпяченными портиками, придавленными тяже-стью гигантских покатых крыш. Белые занавески ко-лыхались на окнах, у боковых дверей стоял перепол-ненный мусорный бак. Старый пекинес сидел на по-душечке рядом с входной дверью, из полураскрытойпасти его текла слюна. Пеленки развевались на ветрумежду колоннами крыльца.

Люди оборачивались вслед Говарду Рорку. Некото-рые застывали, изумленно глядя на него с неожидан-ным и необъяснимым негодованием, – это было ин-стинктивное чувство, которое пробуждалось у боль-шинства людей в его присутствии. Говард Рорк никогоне видел. Для него улицы были пустынны, он мог бысовершенно спокойно пройти по ним голым.

Он пересек центр Стентона – широкий заросшийзеленью пустырь, окаймленный окошками магазинов.Окошки кичились свежими афишами, возвещавшими:«Приветствуем наших выпускников! Удачи вам!» Се-годня днем курс, начавший обучение в Стентонскомтехнологическом институте в 1922 году, получал ди-пломы.

Рорк медленно направился по улице туда, где в кон-це длинного ряда строений на пригорке над зеленойлощиной стоял дом миссис Китинг. Он три года сни-мал комнату в этом доме.

Миссис Китинг была на веранде. Она кормила па-ру канареек, сидевших в подвешенной над перила-ми клетке. Ее пухлая ручка замерла на полпути, когдаона увидела Говарда. Она с любопытством смотрелана него и пыталась состроить гримасу, долженствую-щую выражать сочувствие, но преуспела лишь в том,что показала, какого труда ей это стоит.

Он шел через веранду, не обращая на нее внима-ния. Она остановила его:

– Мистер Рорк!– Да.– Мистер Рорк, я так сожалею… – Она запнулась. –

O том, что случилось этим утром.– О чем? – спросил он.– О вашем исключении из института. Не могу пе-

редать вам, как мне жаль; я только хотела, чтобы вызнали, что я вам сочувствую.

Он стоял, глядя на нее. Миссис Китинг казалось,что он ее не видит, но она знала, что это не так. Онвсегда смотрит на людей в упор, и его проклятые гла-за ничего не упускают. Один его взгляд внушает лю-дям, что их как будто и не существует. Говард просто

стоял и смотрел, не отвечая ей.– Но я считаю, – продолжала она, – что если кто-то

в этом мире страдает, то только по недоразумению.Конечно, теперь вы вынуждены будете отказаться отпрофессии архитектора, разве нет? Но молодой че-ловек всегда может заработать на приличную жизнь,устроившись клерком, в торговле или где-нибудь еще.

Он повернулся, собираясь уйти.– О мистер Рорк! – воскликнула она.– Да?– Декан звонил вам в ваше отсутствие. – На этот раз

она надеялась дождаться от него какой-нибудь реак-ции; это было бы все равно что увидеть его сломлен-ным. Она не знала, что в нем было такого, из-за чего унее всегда возникало желание увидеть его сломлен-ным.

– Да? – спросил он.– Декан, – повторила она неуверенно, пытаясь вер-

нуть утраченные позиции. – Декан собственной пер-соной, через секретаря.

– Ну и?– Она велела передать вам, что декан хочет видеть

вас немедленно после вашего возвращения.– Спасибо.– Как вы полагаете, чего он может хотеть сейчас?– Не знаю.

Он сказал: «Не знаю», а она отчетливо услышала:«Мне плевать». И недоверчиво уставилась на него.

– Кстати, – сказала она, – у моего Питти сегоднявыпускной вечер. – Она сказала это совершенно не кместу.

– Сегодня? Ах да.– Это великий день для меня. Когда я думаю о том,

как экономила, вкалывала, как рабыня, чтобы датьмальчику образование… Не подумайте, что я жалу-юсь. Я не из тех, кто жалуется. Питти – очень ода-ренный мальчик. Но конечно, – торопливо продолжа-ла она, оседлав любимого конька, – я не из тех, ктохвастается. Одним матерям повезло, другим нет. Мывсе имеем то, чего заслуживаем. Питти себя еще по-кажет. Я не принадлежу к тем, кто хочет, чтобы их де-ти убивали себя работой, и буду благодарна Господу,если к моему мальчику придет даже малый успех. Нодаже его мать понимает, что он пока еще не лучшийархитектор Соединенных Штатов.

Он сделал движение, намереваясь уйти.– Но что же это я делаю, болтая здесь с вами! – про-

ворковала она весело. – Вам нужно поторапливаться– переодеться и бежать. Декан ждет вас.

Миссис Китинг стояла, глядя через дверь верандывслед его худощавой фигуре, пересекавшей ее стро-гую, аккуратную гостиную. Он всегда заставлял ее

чувствовать себя неуютно, пробуждая неясное пред-чувствие, будто он вот-вот не спеша развернется ивдребезги разобьет ее кофейные столики, китайскиевазы, фотографии в рамках. Он никогда не проявлялподобной склонности, но она, не зная почему, все вре-мя ожидала этого.

Рорк поднялся к себе в комнату. Это была боль-шая пустая комната, светлая от чисто оштукатурен-ных стен. У миссис Китинг никогда не было чувства,что Рорк действительно здесь живет. Он не добавилни единой вещи к самому необходимому из обстанов-ки, которой она великодушно снабдила комнату, никартины, ни вымпела – ни одной теплой человеческоймелочи. Он ничего не принес в комнату, кроме одеж-ды и чертежей – немного одежды и очень много чер-тежей, загромоздивших весь угол. Иногда миссис Ки-тинг думала, что здесь живут чертежи, а не человек.

Рорк и пришел за чертежами – их нужно было упа-ковать в первую очередь. Он поднял один из них, по-том другой, затем еще один и встал, глядя на широкиелисты.

Это были эскизы зданий, подобных которым не бы-ло на земле – словно их создал первый человек, ро-дившийся на свет, никогда не слышавший о том, какстроили до него. О них нечего было сказать, крометого, что каждое было именно тем, чем должно быть.

Они выглядели совсем не так, будто проектировщик,натужно размышляя, сидел над ними, соединяя две-ри, окна, колонны в соответствии с книжными предпи-саниями, приукрашивая все по своей прихоти, пыта-ясь вычурностью форм скрыть отсутствие идеи. Домакак будто выросли из земли с помощью некой живойсилы – совершенной и беспристрастно правильной.Руке, прочертившей тонкие карандашные линии, ещемногому предстояло учиться, но не было штриха, ка-завшегося лишним, не было ни одной пропущеннойплоскости. Здания выглядели строгими и простыми,но лишь до тех пор, пока кто-нибудь не начинал рас-сматривать их ближе и не понимал, каким трудом, ка-кой сложностью метода, каким напряжением мыслидостигнута эта простота. И не было законов, опреде-ливших какую-либо деталь. Эти здания не были ниготическими, ни классическими, ни ренессансными.Они были только творениями Говарда Рорка.

Он стоял, глядя на эскиз. Это был тот самый эскиз,который до сих пор его не удовлетворял. Он начер-тил его как упражнение, которое придумал себе сверхучебных заданий; Говард часто делал так, когда нахо-дил какое-нибудь особенно интересное место и оста-навливался прикинуть, какой дом там должен стоять.Он проводил целые ночи, уставившись в этот эскиз,желая понять, что упустил. Взглянув на него теперь,

без подготовки, он увидел ошибку.Он швырнул эскиз на стол и склонился над ним, на-

брасывая четкие линии прямо поверх своего аккурат-ного рисунка. Время от времени он останавливался ираспрямлялся, чтобы взглянуть на весь лист; кончи-ки его пальцев сжимали бумагу, словно дом был в егодлиннопалых, с выпуклыми венами и выпирающимикостями руках.

Часом позже он услышал стук в дверь.– Войдите! – крикнул он, не отрываясь от чертежа.– Мистер Рорк! – Миссис Китинг разинула рот, уста-

вившись на него через порог. – Что вы делаете?Он обернулся и взглянул на нее, пытаясь припом-

нить, кто она такая.– А как же декан? – простонала она. – Декан, кото-

рый ждет вас.– А, – сказал Рорк. – Ах да. Я забыл.– Вы… забыли?!.– Да. – Нотка изумления появилась в его голосе, он

был удивлен ее удивлением.– Хорошо. Только вот что я хотела сказать. – Она

поперхнулась. – Вас исключили – и правильно сдела-ли. Очень правильно. Церемония начинается в четы-ре тридцать, а вы надеетесь, что декан найдет времяпоговорить с вами?

– Я иду сейчас же, миссис Китинг.

Ее толкало к действию не только любопытство; этобыл тайный страх, что приговор совета может быть от-менен. Рорк направился в ванную в конце холла. Онанаблюдала за ним, пока он умывался, приводил своиразметанные прямые волосы в некое подобие поряд-ка. Он снова вышел и уже было направился к лестни-це, когда она поняла, что он уходит.

– Мистер Рорк! – Она удивленно указывала на егокостюм. – Вы же не пойдете в этом?

– А почему бы и нет?– Но ведь это ваш декан!– Теперь уже нет, миссис Китинг.Она ошеломленно подумала, что он сказал это так,

будто был совершенно счастлив.Стентонский технологический институт стоял на

холме, его зубчатые стены подобно короне возвыша-лись над распростертым внизу городом. Институт вы-глядел средневековой крепостью с готическим собо-ром, поднимающимся в центре. Крепость полностьюсоответствовала своему назначению – у нее быликрепкие кирпичные стены с редкими бойницами; ва-лами, позади которых могли ходить обороняющиесялучники; угловыми башнями, с которых на атакующихможно было лить кипящее масло – если бы таковаянеобходимость появилась у учебного заведения. Со-бор высился над всем этим в своем резном великоле-

пии – тщетная защита от двух злейших врагов: светаи воздуха.

Кабинет декана походил на часовню, призрачныйсумрак питался через единственное высокое окно свитражом. Мутный свет просачивался через одеждыпораженных столбняком святых, неестественно вы-гнувших руки в локтях. Красное и багровое пятна по-коились на подлинных фигурках химер, свернувших-ся в углах камина, который никогда не топили. Зеле-ное пятно лежало в центре изображения Парфенона3,висевшего над камином.

Когда Рорк вошел в кабинет, очертания фигурыдекана неясно плавали позади письменного стола,покрытого резьбой на манер столика в исповедаль-не. Декан был низеньким толстым джентльменом,чья полнота несколько сглаживалась непоколебимымчувством собственного достоинства.

– Ах да, Рорк! – Он улыбнулся. – Присаживайтесь,пожалуйста.

Рорк сел. Декан сплел пальцы на животе и замерв ожидании предполагаемой просьбы. Ее не последо-вало. Декан прочистил горло.

3 Мраморный храм богини Афины Парфенос (Афины Девы) на акропо-ле в Афинах. Прославленный памятник древнегреческой высокой клас-сики (448–438 до н. э.). Сооружен архитекторами Иктином и Калликра-том под руководством скульптора Фидия. Разрушен в 1687 г., частичновосстановлен.

– Мне нет необходимости выражать сожаление всвязи с неприятным событием, происшедшим сегодняутром, – начал он, – поскольку я считаю само собойразумеющимся, что вы всегда знали о моей искрен-ней заинтересованности в вашем благополучии.

– Абсолютно никакой необходимости, – подтвердилРорк.

Декан подозрительно посмотрел на него, но про-должил:

– Нет также необходимости упоминать, что я не го-лосовал против вас. Я воздержался. Но вам, веро-ятно, будет приятно знать, что на совете у вас бы-ла очень решительная группа защитников. Малень-кая, но решительная. Профессор строительной тех-ники выступал от вашего имени прямо как крестоно-сец. И ваш профессор математики тоже. Но, к сожа-лению, те, кто посчитал своим долгом проголосоватьза ваше исключение, абсолютно превзошли осталь-ных числом. Профессор Питеркин, ваш преподава-тель композиции, решил дело. Он даже пригрозил по-дать в отставку, если вы не будете исключены. Выдолжны понять, как сильно вы его спровоцировали.

– Я понимаю, – сказал Рорк.– Понимаете, в этом-то все и дело. Я говорю о ва-

шем отношении к занятиям по архитектурной компо-зиции. Вы никогда не уделяли им должного внима-

ния. Однако вы блистали во всех инженерных нау-ках. Конечно, никто не станет отрицать важности тех-нических аспектов строительства для будущего ар-хитектора, но к чему впадать в крайности? Зачемпренебрегать артистической, творческой, так сказать,стороной вашей профессии и ограничиваться сухимитехническими и математическими предметами? Ведьвы намеревались стать архитектором, а не инжене-ром-строителем.

– Теперь все это, пожалуй, ни к чему, – согласил-ся Рорк. – Все уже позади. Теперь нет смысла обсуж-дать, какие предметы я предпочитал.

– Я очень хочу вам помочь, Рорк. По справедливо-сти, вы должны признать это. Вы не можете сказать,что вас не предупреждали до того, как это случилось.

– Предупреждали.Декан задвигался в своем кресле, он почувствовал

себя неуютно. Глаза Рорка вежливо смотрели пря-мо на него. Декан думал: «Нет ничего плохого в том,как он смотрит на меня, действительно, он абсолютнокорректен, вежлив как подобает; только впечатлениетакое, будто меня здесь нет».

– Любая задача, которую перед вами ставили, –продолжал декан, – любой проект, который вы долж-ны были разработать, – что вы делали с ними? Каж-дый из них сделан в том – ну не могу назвать это сти-

лем, – в той вашей неподражаемой манере, котораяпротиворечит всем основам, которым мы пыталисьвас научить, всем укоренившимся образцам и тради-циям искусства. Возможно, вы думаете, что вы, чтоназывается, модернист, но это даже не модернизм.Это… это полное безумие, если вы не возражаете.

– Не возражаю.– Когда вам задавали проекты, оставлявшие вы-

бор стиля за вами, и вы сдавали одну из ваших ди-ких штучек, ладно, будем откровенны, ваши учителязасчитывали вам это, потому что не знали, как это по-нимать. Но когда вам задавали упражнение в исто-рическом стиле: спроектировать часовню в тюдоров-ском духе4 или здание французской оперы, вы сда-вали нечто напоминающее коробки, сваленные другна друга без всякого смысла. Можете ли вы сказать– это было неправильное понимание задания или от-кровенное неповиновение?

– Неповиновение, – сказал Рорк.– Мы хотели дать вам шанс – ввиду ваших блестя-

щих достижений по всем другим предметам. Но когдавы сдали это, – декан со стуком уронил кулак на лист,

4 Стиль архитектуры тюдор (поздний перпендикулярный стиль) от-носится ко времени правления английской династии Тюдоров (1485–1603). Отличается плоскими арками, мелкими карнизами и деревяннойобшивкой стен.

развернутый перед ним, – такую ренессансную виллув курсовом проекте – право, мой мальчик, это былоуже слишком. – На листе был изображен дом из стек-ла и бетона. В углу стояла острая угловатая подпись:Говард Рорк. – Вы рассчитывали, что мы сможем за-честь вам это?

– Нет.– Вы просто лишили нас выбора. Естественно, те-

перь вы ожесточены против нас, но…– Ничего подобного я не чувствую, – спокойно ска-

зал Рорк. – Я должен объясниться. Обычно я не позво-ляю себе подчиняться обстоятельствам. На этот раз ядопустил ошибку. Я не должен был ждать, пока вы ме-ня вышибете. Я должен был давным-давно уйти сам.

– Ну-ну, не раздражайтесь. Вы заняли неправиль-ную позицию, особенно ввиду того, что я собираюсьвам сказать. – Декан улыбнулся и доверительно на-клонился вперед, наслаждаясь увертюрой к добро-му делу. – Вот истинная цель нашего разговора. Мнеочень хотелось сообщить ее вам как можно быстрее,чтобы вы не чувствовали себя брошенным. О, я личноподвергал себя риску, сообщая об этом президенту, сего-то нравом, но… Имейте в виду, он не принял насебя никаких обязательств, но… Вот каково положе-ние дел: теперь, когда вы понимаете, насколько этовсе серьезно, если вы подождете год, успокоитесь,

все обдумаете, скажем, повзрослеете, у нас, возмож-но, появится шанс взять вас обратно. Имейте в виду, яничего не обещаю – это исключительно неофициаль-но, это против наших правил, но, принимая во внима-ние особые обстоятельства и ваши блестящие дости-жения, такая возможность не исключается.

– Думаю, что вы меня не поняли, – сказал Рорк. –Почему вы решили, что я хочу вернуться?

– Что такое?– Я не вернусь. Кроме того, мне здесь больше нече-

му учиться.– Я вас не понимаю, – надменно отчеканил декан.– Что тут объяснять? Теперь это не имеет к вам ни-

какого отношения.– Будьте так любезны объясниться.– Если желаете. Я хочу быть архитектором, а не

археологом. Я не вижу смысла в реанимации ренес-сансных вилл. Зачем мне учиться проектировать их,если я никогда не буду их строить?

– Мой дорогой мальчик, великий стиль Возрожде-ния отнюдь не мертв. Дома в этом стиле возводятсякаждый день.

– Возводятся и будут возводиться, но только немной.

– Бросьте, Рорк. Это же ребячество.– Я пришел сюда учиться строительству. Когда пе-

редо мной ставили задачу, главным для меня былонаучиться решать ее так, как в будущем я буду решатьее на деле, так, как буду строить. Я научился здесьвсему, чему мог, занимаясь теми самыми строитель-ными науками, которые вы не одобряете. Тратить жееще год на срисовывание итальянских открыток я ненамерен.

Час назад декан желал, чтобы этот разговор прохо-дил как можно спокойнее. Теперь ему хотелось, что-бы Рорк проявил хоть какие-нибудь чувства; ему каза-лось неестественным, что человек ведет себя совер-шенно непринужденно в подобных обстоятельствах.

– Вы хотите сказать, что всерьез думаете строитьтаким образом, когда станете архитектором – если,конечно, станете?

– Да.– Мой дорогой друг, кто вам позволит?– Это не главное. Главное – кто меня остановит?– Послушайте, это серьезно. Мне жаль, что я не

поговорил с вами подробно и основательно намногораньше… Знаю, знаю, знаю, не перебивайте меня, выувидели одно-два модернистских здания и вообрази-ли… Но понимаете ли вы, что весь так называемыймодерн – преходящий каприз? Вы должны осознать ипринять – и это подтверждено всеми авторитетами, –что все прекрасное в архитектуре уже сделано. Каж-

дый стиль прошлого – неисчерпаемый кладезь. Мыможем только брать из великих стилей прошлого. Ктомы такие, чтобы поправлять или дополнять их? Мыможем лишь, преисполняясь почтения, пытаться ихповторить.

– А зачем? – спросил Говард Рорк.«Нет, – подумал декан, – нет, мне просто послыша-

лось, он больше ничего не сказал; это совершенноневинное слово, и в нем нет никакой угрозы».

– Но это очевидно! – сказал декан.– Смотрите, – спокойно сказал Рорк и указал на ок-

но. – Вы видите кампус5 и город? Видите, сколько лю-дей ходит, живет там внизу? Так вот, мне наплевать,что кто-нибудь из них или все они думают об архитек-туре и обо всем остальном тоже. Почему же я долженсчитаться с тем, что думали их дедушки?

– Это наши священные традиции.– Почему?– Ради всего святого, не будьте таким наивным!– Но я не понимаю. Почему вы хотите, чтобы я счи-

тал это великим произведением архитектуры? – Онуказал на изображение Парфенона.

– Это, – отрезал декан, – Парфенон.– И что?– Я не могу тратить время на столь глупые вопросы.

5 Территория университета или колледжа (включая парк).

– Хорошо. Далее. – Рорк встал, взял со стола длин-ную линейку и подошел к картине. – Могу я сказать,что здесь ни к черту не годится?

– Это Парфенон! – повторил декан.– Да, черт возьми, Парфенон! – Линейка ткнулась в

стекло поверх картины. – Смотрите, – сказал Рорк. –Знаменитые капители6 на не менее знаменитых ко-лоннах – для чего они здесь? Для того чтобы скрытьместа стыков в дереве – когда колонны делались издерева, но здесь они не деревянные, а мраморные.Триглифы7 – что это такое? Дерево. Деревянные бал-ки, уложенные тем же способом, что и тогда, когда лю-ди начинали строить деревянные хижины. Ваши гре-ки взяли мрамор и сделали из него копии своих дере-вянных строений, потому что все так делали. Потомваши мастера Возрождения пошли дальше и сделалигипсовые копии с мраморных копий колонн из дерева.Теперь пришли мы, делая копии из стекла и бетона сгипсовых копий мраморных копий колонн из дерева.Зачем?

6 Головные, венчающие – нередко орнаментированные – части колон-ны, столба или пилястры, расположенные между стволом опоры и го-ризонтальным перекрытием (антаблементом).

7 Триглифы (греч. triglyphos – с тремя нарезками) – прямоугольные ка-менные плиты с продольными врезами. Чередуясь с метопами (прямо-угольными, почти квадратными плитами, часто украшенными скульпту-рой), составляют фриз (см. ниже) дорического ордера.

Декан сидел, глядя на него с любопытством. Что-топриводило его в недоумение – не слова, но что-то вманере Рорка произносить их.

– Традиции, правила? – говорил Рорк. – Вот моиправила: то, что можно делать с одним веществом,нельзя делать с другим. Нет двух одинаковых мате-риалов. Нет на земле двух одинаковых мест, нет двухзданий, имеющих одно назначение. Назначение, ме-сто и материал определяют форму. Если в зданииотсутствует главная идея, из которой рождаются всеего детали, его ничем нельзя оправдать и тем болееобъявить творением. Здание живое, оно как человек.Его целостность в том, чтобы следовать собственнойправде, собственной теме и служить собственной иединственной цели. Человек не берет взаймы своичлены, здание не заимствует части своей сущности.Его творец вкладывает в него душу, выражает ее каж-дой стеной, окном, лестницей.

– Но все подходящие формы выражения давно от-крыты.

– Выражения чего? Парфенон не служил тем же це-лям, что его деревянный предшественник. Аэропортне служит той же цели, что Парфенон. Каждая формаимеет собственный смысл, а каждый человек сам на-ходит для себя смысл, форму и назначение. Почемутак важно, что сделали остальные? Почему освяща-

ется простой факт подражательства? Почему прав ктоугодно, только не ты сам? Почему истину заменяютмнением большинства? Почему истина стала фактомарифметики, точнее, только сложения? Почему всевыворачивается и уродуется, лишь бы только соответ-ствовать чему-то другому? Должна быть какая-то при-чина. Я не знаю и никогда не знал. Я бы хотел понять.

– Ради всего святого, – сказал декан, – сядьте…Так-то лучше… Не будете ли вы так любезны поло-жить эту линейку?.. Спасибо… Теперь послушайте.Никто никогда не отрицал важности современной тех-нологии в архитектуре. Но мы должны научиться при-лагать красоту прошлого к нуждам настоящего. Голоспрошлого – голос народа. Ничто и никогда в архитек-туре не изобреталось одиночкой. Настоящее творче-ство – медленный, постепенный, анонимный и в выс-шей степени коллективный процесс, в котором каж-дый человек сотрудничает с остальными и подчиня-ется законам большинства.

– Понимаете, – спокойно сказал Рорк, – у меня впе-реди есть, скажем, шестьдесят лет жизни. Бо́льшаяее часть пройдет в работе. Я выбрал дело, котороехочу делать, и если не найду в нем радости для себя,то только приговорю себя к шестидесяти годам пытки.Работа принесет мне радость, только если я буду вы-полнять ее наилучшим из возможных для меня спосо-

бов. Лучшее – это вопрос правил, и я выдвигаю соб-ственные правила. Я ничего не унаследовал. За мнойнет традиции. Возможно, я стою в ее начале.

– Сколько вам лет? – спросил декан.– Двадцать два, – ответил Рорк.– Вполне простительно, – сказал декан с заметным

облегчением. – Вы это все перерастете. – Он улыб-нулся: – Старые нормы пережили тысячелетия, и ни-кто не смог их улучшить. Кто такие ваши модерни-сты? Скоротечная мода, эксгибиционисты, пытающи-еся привлечь к себе внимание. Вам не случалось на-блюдать за их судьбами? Можете назвать хоть од-ного, кто достиг сколько-нибудь устойчивой известно-сти? Посмотрите на Генри Камерона. Великий чело-век, двадцать лет назад он был ведущим архитекто-ром. А что он сегодня? Счастлив, если получает – разв год – заказ на перестройку гаража. Бездельник ипьяница, чье…

– Не будем обсуждать Генри Камерона.– О? Он ваш друг?– Нет, но я видел его здания.– И вы находите их…– Я повторяю, мы не будем обсуждать Генри Каме-

рона.– Очень хорошо. Вы должны понимать, что я прояв-

ляю большую… так сказать, терпимость. Я не привык

беседовать со студентами в таком тоне. Как бы то нибыло, я очень желаю предупредить, если возможно,назревающую трагедию – видеть, как молодой, явноспособный человек сознательно калечит свою жизнь.

Декан задумался, почему, собственно, он обещалпрофессору математики сделать все возможное дляэтого парня. Просто потому, что профессор сказал:«Это великий человек» – и указал на проект Рорка.

«Великий, – подумал декан, – или опасный». Он по-морщился – он не одобрял ни тех ни других.

Он припомнил все, что знал о прошлом Рорка. ОтецРорка был сталелитейщиком где-то в Огайо и умерочень давно. В документах парня не имелось ни еди-ной записи о ближайших родственниках. Когда его обэтом спрашивали, Рорк безразлично отвечал: «Врядли у меня есть какие-нибудь родственники. Можетбыть, и есть. Я не знаю». Он казался очень удивлен-ным предположением, что у него должен быть к это-му какой-то интерес. Он не нашел, да и не искал вкампусе ни одного друга и отказался вступить в зем-лячество. Он сам заработал деньги на учебу в шко-ле и на три года института. С самого детства он рабо-тал на стройках простым рабочим. Штукатурил, сле-сарил, был водопроводчиком, брался за любую ра-боту, которую мог получить, перебираясь с места наместо, на восток, в большие города. Декан видел его

прошлым летом в Бостоне во время каникул; Рорк ло-вил заклепки на строящемся небоскребе, его долговя-зое тело в замасленном комбинезоне не напрягалось,только глаза были внимательны, в правой руке – вед-ро, которым он время от времени, искусно, без напря-жения выставляя руку вверх и вперед, ловил горячуюзаклепку как раз в тот момент, когда казалось, что онаударит его в лицо.

– Обратите внимание, Рорк, – мягко промолвил де-кан, – вы много работали, чтобы оплатить свое об-разование. Вам остался всего один год. Есть о чемпоразмыслить, особенно парню в вашем положении.Вспомните о практической стороне профессии архи-тектора. Архитектор не существует сам по себе, онтолько маленькая часть большого социального це-лого. Сотрудничество, кооперация – вот ключевыеслова современности и профессии архитектора в осо-бенности. Вы думали о потенциальных клиентах?

– Да, – сказал Рорк.– Клиент, – продолжал декан. – Заказчик. Думай-

те о нем в первую очередь. Это тот, кто будет житьв построенном вами доме. Ваша единственная зада-ча – служить ему. Вы лишь должны стремиться при-дать подходящее художественное выражение жела-ниям заказчика. И это самое главное в нашем деле.

– Гм, я мог бы сказать, что должен стремиться

построить для моего клиента самый роскошный, са-мый удобный, самый прекрасный дом, который толь-ко можно представить. Я мог бы сказать, что долженстараться продать ему лучшее, что имею, и, кроме то-го, научить его узнавать это лучшее. Я мог бы сказатьэто, но не скажу. Потому что я не намерен строить длятого, чтобы кому-то служить или помогать. Я не наме-рен строить для того, чтобы иметь клиентов. Я наме-рен иметь клиентов для того, чтобы строить.

– Как вы предполагаете принудить их внять вашимидеям?

– Я не предполагаю никакого принуждения – ни длязаказчиков, ни для самого себя. Те, кому я нужен, при-дут сами.

Декан понял, что поставило его в тупик в поведенииРорка.

– Знаете, – сказал он, – ваши слова звучали бы го-раздо убедительнее, если бы вы не говорили так, буд-то вам безразлично, согласен я с вами или нет.

– Это верно, – сказал Рорк. – Мне безразлично, со-гласны вы или нет. – Он сказал это так просто, что сло-ва его не прозвучали оскорбительно – лишь как кон-статация факта, на который он сам впервые и с недо-умением обратил внимание.

– Вам все равно, что думают остальные, это мож-но понять. Но, судя по всему, вы даже не стремитесь

убедить их.– Не стремлюсь.– Но это… это чудовищно.– Да? Возможно. Не знаю.– Я доволен разговором, – медленно и нарочито

громко проговорил декан. – Моя совесть спокойна. Яполагаю и согласен в этом с постановлением собра-ния, что профессия архитектора не для вас. Я старал-ся помочь вам. Теперь я согласен с советом: вы не тотчеловек, которому нужно помогать. Вы опасны.

– Для кого? – спросил Рорк.Но декан поднялся, показывая, что разговор окон-

чен.Рорк покинул кабинет. Он медленно прошел через

длинные коридоры, спустился по лестнице и оказалсяна лужайке внизу. Он знал много людей, похожих надекана; он никогда не мог понять их. Рорк смутно осо-знавал, что в чем-то они ведут себя принципиальноиначе, чем он сам. Впрочем, сам вопрос отличия дав-ным-давно перестал его волновать. Но как при взгля-де на здания он всегда стремился найти главную ихтему, так и в общении с людьми он не мог избавитьсяот желания увидеть их главную побудительную силу– причину их поступков. Но его это не тревожило. Онникогда не умел думать о других людях; лишь иногдаудивлялся, почему они такие, какие есть. Думая о де-

кане, он тоже удивлялся. Тут, несомненно, была ка-кая-то тайна. Некий принцип, который еще предстоя-ло раскрыть.

Рорк остановился. Его взгляд захватили лучи солн-ца, замершего перед самым закатом, которые разу-красили фризы8 из серого известняка, бегущие вдолькирпичной стены здания института. Он забыл о лю-дях, о декане и принципах, которыми тот руководство-вался и которые ему, Рорку, еще предстояло постичь.Он думал только о том, как чудесно смотрится каменьв нестойком свете заката и что бы он сделал с этимкамнем.

Он думал о большом листе бумаги и видел подни-мающиеся на нем строгие стены из серого песчаникас длинными непрерывными рядами окон, раскрываю-щих аудитории сиянию неба. В углу листа стояла ост-рая, угловатая подпись – Говард Рорк.

8 Фриз (средневек. лат. frisium – кайма, складка) – в архитектурных ор-дерах средняя горизонтальная часть антаблемента между архитравоми карнизом; в дорическом ордере членится на триглифы и метопы, вионическом и коринфском иногда заполняется рельефами.

II

– Архитектура, друзья мои, – великое искусство, по-коящееся на двух вселенских принципах: Красоты иПользы. В более широком смысле эти принципы –часть трех вечных ценностей: Истины, Любви и Кра-соты. Истина – в отношении к традициям нашего ис-кусства, Любовь – к нашим собратьям, которым мыпризваны служить, Красота – ах, Красота, неотрази-мая богиня всех художников, – является ли она в ви-де очаровательной женщины или здания… Хм… Да…В заключение я хотел бы сказать вам, начинающимсвой путь в архитектуре, что теперь вы – хранителисвященного наследия… Хм… Да… Итак, отправляй-тесь в мир, вооруженные вечными цен… вооружен-ные мечтой и отвагой, верные высочайшим стандар-там, которыми всегда славилась ваша великая школа.Желаю вам всем честно служить, но не как рабы, при-кованные к прошлому, и не как парвеню, проповедую-щие оригинальность ради нее самой; их поза – тольконевежественное тщеславие. Желаю вам многих лет,деятельных и богатых, и, прежде чем уйти из этого ми-ра, оставить свой след на песке времени! – Гай Фран-кон вычурно завершил свою речь, выбросив вверх встремительном салюте правую руку, – неофициально,

в том броском хвастливом духе, который Гай Франконмог себе позволить. Огромный зал перед ним ожил иразразился аплодисментами и криками одобрения.

Море лиц, молодых, энергичных и потных, торже-ственно прикованных – на сорок пять минут – к сце-не, на которой распинался Гай Франкон, председа-тельствовавший на выпускной церемонии в Стентон-ском технологическом институте. Гай Франкон, кото-рый по этому случаю собственной персоной прибылиз Нью-Йорка; Гай Франкон – глава знаменитой фир-мы «Франкон и Хейер», вице-президент Американ-ской гильдии архитекторов, член Американской ака-демии искусств и литературы, член Национальной ко-миссии по изящным искусствам, секретарь Нью-Йорк-ской лиги поощрения художеств, председатель Обще-ства архитектурного просвещения США9. Гай Фран-кон, кавалер ордена Почетного легиона, награжден-ный правительствами Великобритании, Бельгии, Мо-нако и Сиама; Гай Франкон – лучший выпускник Стен-тона, спроектировавший известнейшее здание Наци-

9 Вице-президент Американской гильдии архитекторов… предсе-датель Общества архитектурного просвещения США. – В США су-ществуют Американский институт архитекторов (American Institute ofArchitects), основан в 1857 г.; Американская академия искусств и точныхнаук (American Academy of Arts and Sciences), Национальная академиядизайна (National Academy of Design), Общество американских худож-ников (Society of American Artists).

онального банка Фринка в Нью-Йорке, на крыше ко-торого на высоте двадцати пяти этажей светился раз-дуваемый ветром факел из стекла и огромных элек-трических ламп «Дженерал электрик», встроенный вслегка уменьшенную копию мавзолея Адриана10.

Гай Франкон спустился со сцены неторопливо, сполным осознанием важности своих движений. Онбыл среднего роста и не слишком грузен, но с досад-ной склонностью к полноте. Он знал, что никто не далбы ему его пятидесяти одного года, на лице его небыло ни морщин, ни складок; оно представляло со-бой приятное сочетание шаров, окружностей, арок иэллипсов, посреди которых хитрыми искорками свер-кали глазки. Его одежда демонстрировала безгранич-ное внимание к мелочам, свойственное художникам.Спускаясь по ступеням, он жалел лишь о том, что этоне школа совместного обучения.

Гай Франкон считал этот зал великолепным образ-цом архитектуры, только сегодня здесь было душ-новато из-за тесноты и пренебрежения вентиляцией.Зато он мог похвастаться зелеными мраморными па-нелями, коринфскими колоннами литого железа, рас-

10 Мавзолей Адриана. – Строительство грандиозного мавзолея рим-ского императора Адриана (76–138, правил с 117 г.) началось еще приего жизни. Круглое здание имело конусообразное завершение и былоувенчано статуей Адриана на квадриге. В Средние века было перестро-ено в крепость и получило название Замка святого ангела.

писанными золотом и украшенными гирляндами позо-лоченных плодов; Гай Франкон подумал, что особен-но хорошо выдержали проверку временем ананасы.«Как трогательно, – подумал он, – ведь это я двадцатьлет назад пристроил это крыло и продумал этот боль-шой холл, и вот я здесь». Зал был так набит, что с пер-вого взгляда невозможно было различить, какое лицокакому телу принадлежит. Все вместе напоминало по-драгивающее заливное из рук, плеч, грудных клеток иживотов. Одна из голов, бледнолицая, темноволосаяи прекрасная, принадлежала Питеру Китингу.

Он сидел в первом ряду, стараясь смотреть на сце-ну, потому что знал – сотни человек смотрят на негосейчас и будут смотреть позже. Он не оборачивался,но сознание того, что он в центре внимания, не по-кидало его. У него были карие, живые и умные гла-за. Его рот – маленький, безупречной формы полуме-сяц – был мягко-благородным, теплым, словно все-гда готовым расплыться в улыбке. Голова его отлича-лась классическим совершенством – и формы чере-па, и черных волнистых локонов, обрамляющих впа-лые виски. Он держал голову как человек, привыкшийне обращать внимания на свою красоту, но знающий,что у других подобной привычки нет. Он был ПитеромКитингом – звездой Стентона, президентом студенче-ской корпорации, капитаном лыжной команды, чле-

ном самого престижного землячества; большинствомголосов он был назван самым популярным человекомв кампусе.

А ведь все собрались здесь, думал Питер Китинг,чтобы видеть, как мне будут вручать диплом; он попы-тался прикинуть, сколько человек вмещает зал. Всезнали его блестящие оценки, и никому сегодня его ре-корда не побить. Ах да, тут Шлинкер. Шлинкер былочень тяжелым соперником, но он все-таки побилШлинкера в этом году. Он трудился как собака, пото-му что очень хотел побить Шлинкера. Сегодня у негонет соперников… Он вдруг почувствовал, как у неговнутри что-то упало, из горла в живот, что-то холодноеи пустое, зияющая пустота, свалившаяся вниз и оста-вившая ощущение падения – не конкретную мысль,а неуловимый намек на вопрос, действительно ли онтак великолепен, как сегодня провозглашают. Он уви-дел в толпе Шлинкера. Он смотрел на его желтое лицои очки в золотой оправе, смотрел пристально, с тепло-той и облегчением, с благодарностью. Было ясно, чтоШлинкер не мог даже надеяться сравняться с его соб-ственной внешностью и способностями, у него не бы-ло никаких сомнений: он всегда будет бить Шлинкераи всех Шлинкеров мира, он никому не позволит до-стичь того, чего сам достичь не сможет. Все смот-рят на него – и пусть смотрят. Он еще даст им хоро-

ший повод смотреть на него не отрываясь. Он чув-ствовал, как все взгляды вгрызаются в него с ожида-нием и нетерпением, и это действовало на него тони-зирующе. «Жизнь прекрасна», – думал Питер Китинг.У него немного закружилась голова. Это было прият-ное чувство, оно понесло его, безвольного и беспа-мятного, на сцену, на всеобщее обозрение. Вот оновыплеснуло его поверх голов – стройного, подтянуто-го, атлетически сложенного, полностью отдавшегосяпоглотившему его потоку. Он уловил в этом шуме, чтовыпущен с отличием, что Американская гильдия ар-хитекторов вручает ему золотую медаль и что он на-гражден призом Общества архитектурного просвеще-ния США – стипендией на четыре года обучения в па-рижской Школе изящных искусств11.

Потом он пожимал руки, кивал, улыбался, соскре-бал с лица пот концом пергаментного свитка, зады-хаясь в своей черной мантии и надеясь, что другиене заметят, как его мать рыдает, закрыв лицо руками.Ректор пожал ему руку, прогудев:

– Стентон будет гордиться вами, мой мальчик.Декан тряс его руку, повторяя:– Славное будущее… Славное будущее… Славное

11 Школа изящных искусств в Париже (Ecole des Beaux Arts). – Осно-вана в 1785 г. Имеет отделение живописи, скульптуры, архитектуры играфики.

будущее…Профессор Питеркин пожал ему руку и потрепал по

плечу, говоря:– …и вы признаете это совершенно необходимым;

например, когда я строил почтамт в Пибоди12…Дальше Китинг не слушал – он слышал историю

почтамта в Пибоди много раз. Это было единствен-ное из кому-либо известных сооружений, возведен-ное профессором Питеркином до того, как он принессвою практическую деятельность в жертву обязанно-стям преподавателя. Блестящая работа – так былосказано о дипломном проекте Китинга – дворце изящ-ных искусств. В этот момент Китинг ни за что бы невспомнил, что это за дворец такой.

Сквозь все это в его глазах отпечатался облик ГаяФранкона, пожимавшего ему руку, а в ушах перели-вался густой голос: «…как я сказал вам, она еще от-крыта, мой мальчик. Конечно, теперь у вас есть воз-можность продолжить обучение… Вы должны будетепринять решение… Диплом Школы изящных искусствочень важен для молодого человека… Но я был быдоволен, увидев вас в нашем бюро».

Банкет выпуска двадцать второго года был долгими торжественным. Китинг слушал речи с интересом;

12 Пибоди – город в штате Массачусетс (ранее – Денвере). Переиме-нован в честь Джорджа Пибоди (1795–1869), торговца и филантропа.

вокруг на все лады звучали бесконечные сентенциио «молодых людях – надежде американской архитек-туры» и о «будущем, открывающем свои золотые во-рота», и Питер знал, что «надежда» – это он и что«будущее» принадлежит ему; приятно было слышатьподтверждение этому из стольких уважаемых уст. Онскользил взглядом по седовласым ораторам и думало том, насколько моложе он будет, когда достигнет ихположения, да и места повыше.

Потом он вдруг вспомнил о Говарде Рорке и уди-вился, обнаружив, что это имя, вспыхнув в его памяти,вызвало беспричинное удовольствие. Потом вспом-нил: Говарда Рорка сегодня утром исключили из ин-ститута. Питер молча упрекнул себя и принялся це-леустремленно вызывать в себе чувство сожаления.Но скрытая радость возвращалась всякий раз, когдаон думал об исключении Рорка. Это событие безого-ворочно доказало, каким он был глупцом, воображаяРорка опасным соперником; одно время Рорк беспо-коил его даже больше, чем Шлинкер, хотя и был дву-мя годами и одним курсом младше. Если он и пи-тал какие-либо сомнения по поводу своей и их ода-ренности, разве сегодняшний день не расставил всепо местам? Хотя, вспомнил Питер, Рорк был оченьмил с ним, помогая ему всякий раз, когда он увязалв какой-нибудь проблеме… не увязал на самом деле,

просто у него не хватало времени сидеть над всякойскукотищей – чертежами или чем-нибудь еще. Госпо-ди! Как Рорк умел распутывать чертежи, будто простодергал за ниточку – и все понятно… И что с того, чтоумел? Что это ему дало? Теперь с ним кончено. И,убедив себя в этом, Питер Китинг с удовлетворениемиспытал наконец нечто вроде сострадания к ГовардуРорку.

Когда Китинга пригласили произнести речь, он уве-ренно поднялся с места. Он не имел права показать,что сильно испуган. Ему нечего было сказать об ар-хитектуре, но он произносил слова, высоко подняв го-лову, как равный среди равных, но с некоей толикойпочтительности, так, чтобы никто из присутствовав-ших знаменитостей не почел себя оскорбленным. На-сколько он мог позднее вспомнить, он говорил: «Ар-хитектура – великое искусство… С глазами, устрем-ленными в будущее, и почтением к прошлому в серд-цах… Из всех искусств – самое важное для народа…И, как сказал сегодня тот, кто стал для всех нас вдох-новителем к творчеству, Истина, Любовь и Красота –три вечные ценности…»

Потом, в коридоре, в шумной неразберихе проща-ний, какой-то парень шептал Китингу, обняв его заплечи:

– Давай домой, быстренько там разберись, Пит, а

потом махнем в Бостон своей компанией; я заеду затобой через часок.

Тед Шлинкер подбивал его:– Конечно, пойдем, Пит, без тебя какое веселье.

И кстати, прими поздравления и все прочее. Никакихобид. Пусть побеждает сильнейший.

Китинг обнял Шлинкера за плечи. В его глазах све-тилась такая сердечность, будто Шлинкер был его са-мым дорогим другом. В этот вечер он смотрел так навсех. Китинг сказал:

– Спасибо, Тед, старина. На самом деле я чувствуюсебя ужасно из-за этой медали гильдии архитекторов– я думаю, ее достоин только ты, но никогда нельзясказать, что найдет на этих маразматиков.

И теперь Китинг шел домой в теплом полумраке,думая лишь о том, как удрать от матери на ночь.

Мать, думал он, сделала для него очень много. Каксама часто повторяла, она была леди с полным сред-ним образованием; тем не менее она была вынужде-на много работать и, более того, держать в доме пан-сион – случай беспрецедентный в ее семье.

Его отец владел писчебумажным магазином в Стен-тоне. Времена изменились и прикончили бизнес, апрободная язва прикончила Питера Китинга-старшегодвадцать лет назад. Луиза Китинг осталась с домом,стоящим в конце респектабельной улицы, рентой от

страховки за мужа – она не забывала аккуратно об-новлять ее каждый год – и с сыном. Рента была бо-лее чем скромной, но с помощью пансиона и упорно-го стремления к цели миссис Китинг сводила концы сконцами. Летом ей помогал сын, работая клерком вотеле или позируя для рекламы шляп. Ее сын, реши-ла однажды миссис Китинг, займет достойное местов мире, и она вцепилась в эту мысль мягко и неумо-лимо, словно пиявка… Странно, вспомнил Китинг, од-но время я хотел стать художником. Но мать выбралаиное поле деятельности для проявления его таланта.«Архитектура, – сказала она, – вот по-настоящему ре-спектабельная профессия. Кроме того, ты встретишьсамых известных людей». Он так и не понял, как икогда она подтолкнула его к этой профессии. Стран-но, думал Китинг, что он годами не вспоминал о сво-ем юношеском стремлении. Странно, что теперь вос-поминание причиняет ему боль. Ладно, этот вечер ипредназначен для того, чтобы все вспомнить – и за-быть навсегда.

Архитекторы, думал он, всегда делают блестящуюкарьеру. А терпели ли они когда-нибудь неудачи, взой-дя на вершину? Он вдруг вспомнил Генри Камерона,который двадцать лет назад строил небоскребы, а се-годня превратился в старого пьяницу с конторой в ка-кой-то трущобе. Китинг содрогнулся и пошел быстрее.

Он на ходу задумался, смотрят ли на него люди.Он начал следить за прямоугольниками освещенныхокон; когда занавеска колыхалась и голова прислоня-лась к стеклу, он пытался угадать, не для того ли это,чтобы взглянуть, как он проходит; если и нет, то ко-гда-нибудь так будет, когда-нибудь они все будут смот-реть.

Говард Рорк сидел на ступенях крыльца, когда Ки-тинг подошел к дому. Он сидел, отклонившись назад,опираясь локтями о ступени, вытянув длинные ноги.Вьюнок оплел колонны крыльца, словно отгораживаядом от света фонаря, стоящего на углу.

Тусклый шар электрического фонаря в ночном ве-сеннем воздухе казался волшебным. От его тихогосвета улица становилась глуше и мягче. Фонарь ви-сел одиноко, словно прореха во тьме, окутав темно-той все, кроме нескольких веток с густой листвой, за-стывших на самом ее краю – легкий намек, переходя-щий в уверенность, что в темноте нет ничего, кромеморя листьев. На фоне безучастного стеклянного ша-ра фонаря листья казались более живыми; его све-чение поглотило цвет листьев, пообещав вернуть придневном свете краски в несколько раз ярче. Волшеб-ный свет фонаря словно ладошками закрывал глаза,оставляя взамен необъяснимое ощущение – не запах,не прохладу, а все вместе: ощущение весны и безгра-

ничного пространства.Китинг остановился, различив в темноте нелепо

рыжие волосы. Это был единственный человек, кото-рого он хотел увидеть сегодня вечером. Он обрадо-вался и немного испугался, застав Рорка в одиноче-стве.

– Поздравляю, Питер, – сказал Рорк.– А… А, спасибо… – Китинг был удивлен, обна-

ружив, что испытывает большее удовольствие, чемот других поздравлений, полученных в этот день. Оннесмело обрадовался поздравлению Рорка и назвалсебя за это глупцом. – Кстати… Ты знаешь или… – Ондобавил осторожно: – Мама сказала тебе?

– Сказала.– Она не должна была!– Почему?– Слушай, Говард, ты знаешь, что я ужасно сожа-

лею о твоем…Рорк откинул голову назад и посмотрел на него.– Брось, – сказал Рорк.– Я… Есть кое-что, о чем я хочу с тобой поговорить,

Говард, попросить твоего совета. Не возражаешь, ес-ли я сяду?

– О чем?Китинг сел на ступени. В присутствии Рорка он ни-

когда не мог играть какую-либо роль, а сегодня просто

не хотел. Он услышал шелест листа, падающего наземлю; это был тонкий, прозрачный весенний звук.

Он осознал в этот момент, что привязался к Рорку, ив этой привязанности засели боль, изумление и бес-помощность.

– Ты не будешь думать, – сказал Китинг мягко, сполной искренностью, – что это ужасно с моей сторо-ны – спрашивать тебя о своих делах, в то время кактебя только что?..

– Я сказал, брось. Так в чем дело?– Знаешь, – сказал Китинг с неожиданной для само-

го себя искренностью, – я часто думал, что ты сума-сшедший. Но я знаю, что ты много знаешь о ней… обархитектуре, я имею в виду, знаешь то, чего эти глуп-цы никогда не знали. И я знаю, что ты любишь своедело, как они никогда не полюбят.

– Ну?– Ну, я не знаю, почему должен был прийти к тебе,

но… Говард, я никогда раньше этого не говорил… Ви-дишь ли, для меня твое мнение важнее мнения де-кана – я, возможно, последую деканскому, но простотвое мне ближе. Я не знаю почему. И я не знаю, зачемговорю это.

Рорк повернулся к нему, посмотрел и рассмеялся.Это был молодой и дружеский смех, который так ред-ко можно было слышать от Рорка, и Китингу показа-

лось, будто кто-то доверительно взял его за руку; онзабыл, что его ждут развлечения в Бостоне.

– Валяй, – сказал Рорк, – ты же не боишься меня,так ведь? О чем ты хотел спросить?

– О моей стипендии на учебу в Париже. Я получилприз Общества архитектурного просвещения.

– Да?– На четыре года. Но, с другой стороны, Гай Фран-

кон недавно предложил мне работать у него… Сего-дня он сказал, что предложение все еще в силе. И яне знаю, что выбрать.

Рорк смотрел на него, его пальцы выбивали на сту-пеньке медленный ритм.

– Если хочешь моего совета, Питер, – сказал оннаконец, – то ты уже сделал ошибку. Спрашивая ме-ня. Спрашивая любого. Никогда никого не спрашивай.Тем более о своей работе. Разве ты сам не знаешь,чего хочешь? Как можно жить, не зная этого?

– Видишь ли, поэтому я и восхищаюсь тобой, Го-вард; ты всегда знаешь.

– Давай без комплиментов.– Но я именно это имел в виду. Как получается, что

ты всегда можешь принять решение сам?– Как получается, что ты позволяешь другим ре-

шать за тебя?– Но видишь ли, я не уверен, Говард, я никогда в

себе не уверен. Я не знаю, действительно ли я такхорош, как обо мне говорят. Я бы не признался в этомникому, кроме тебя. Думаю, это потому, что ты всегдатак уверен в себе, я…

– Питти! – раздался сзади громкий голос миссисКитинг. – Питти, милый! Что вы там делаете? – Онастояла в дверях в своем лучшем платье из бордовойтафты, счастливая и злая. – Я сижу здесь одна-одине-шенька, жду тебя! Что же ты сидишь на этих грязныхступенях во фраке? Вставай немедленно! Давайте вдом, мальчики. Горячий шоколад и печенье готовы.

– Но, мама, я хотел поговорить с Говардом о важ-ном деле, – сказал Китинг, но встал.

Казалось, она не услышала его слов. Она вошла вдом. Китинг последовал за ней.

Рорк посмотрел ему вслед, пожал плечами, встал ивошел тоже.

Миссис Китинг устроилась в кресле, деликатнохрустнув накрахмаленной юбкой.

– Ну? – спросила она. – О чем вы там секретнича-ли?

Китинг потрогал пепельницу, подобрал спичечныйкоробок и бросил его, затем, не обращая на мать вни-мания, повернулся к Рорку.

– Слушай, Говард, оставь свою позу, – сказал он,повысив голос. – Плюнуть мне на стипендию и ид-

ти работать или ухватиться за Школу изящных ис-кусств, чтобы поразить наших провинциалов, а Фран-кон пусть ждет? Как ты думаешь?

Но что-то ушло. Неуловимо изменилось. Моментбыл упущен.

– Теперь, Питти, позволь мне… – начала миссис Ки-тинг.

– Ах, мама, подожди минуту!.. Говард, я долженвсе тщательно взвесить. Не каждый может получитьтакую стипендию. Если тебя так оценивают, значит,ты того заслуживаешь. Курс в парижской Школе – тыведь знаешь, как это важно?

– Не знаю, – сказал Рорк.– О черт, я знаю твои безумные идеи, но я говорю

практически, с точки зрения человека в моем положе-нии. Забудем на время об идеалах, речь идет о…

– Ты не хочешь моего совета, – сказал Рорк.– Еще как хочу! Я же спрашиваю тебя!Но Китинг никогда не мог быть самим собой при

свидетелях, любых свидетелях. Что-то ушло. Он незнал, что именно, но ему показалось, что Рорк зна-ет. Глаза Говарда заставляли его чувствовать себянеуютно, и это его злило.

– Я хочу заниматься архитектурой, – набросилсяна Рорка Китинг, – а не говорить о ней. Старая Школадает престиж. Ставит выше рядовых экс-водопровод-

чиков, которые думают, что могут строить. А с другойстороны – место у Франкона, причем предложенноелично Гаем Франконом!

Рорк отвернулся.– Многие ли сравняются со мной? – без оглядки

продолжал Китинг. – Через год они будут хвастать, чтоработают на Смита или Джонса, если вообще найдутработу. В то время как я буду у Франкона и Хейера!

– Ты совершенно прав, Питер, – сказала миссис Ки-тинг, поднимаясь, – что в подобном вопросе не хочешьсоветоваться со своей матерью. Это слишком важно.Я оставлю вас с мистером Рорком – решайте вдвоем.

Он посмотрел на мать. Он не хотел слышать еемнение по этому поводу; он знал, что единственнаявозможность решить самому – это принять решениедо того, как она выскажется. Она остановилась, глядяна него, готовая повернуться и покинуть комнату; онзнал, что это не поза, – она уйдет, если он пожелает.Он хотел, чтобы она ушла, хотел отчаянно и сказал:

– Это несправедливо, мама, как ты можешь так го-ворить? Конечно, я хочу знать твое мнение. Как… Чтоты думаешь?

Она проигнорировала явное раздражение в его го-лосе и улыбнулась:

– Питти, я никогда ничего не думаю. Только теберешать, и всегда было так.

– Ладно… – нерешительно начал он, искоса наблю-дая за ней. – Если я отправлюсь в Париж…

– Прекрасно, – сказала миссис Китинг. – Поезжайв Париж. Это отличное место. За целый океан от тво-его дома. Конечно, если ты уедешь, мистер Франконвозьмет кого-то другого. Люди будут говорить об этом.Все знают, что мистер Франкон каждый год выбираетлучшего парня из Стентона для своей фирмы. Хотелабы я знать, что скажут люди, если кто-то другой полу-чит это место? Но я полагаю, что это не важно.

– Что… Что скажут люди?– Ничего особенного, я полагаю, только то, что дру-

гой был лучшим в вашем выпуске. Я полагаю, он возь-мет Шлинкера.

– Нет! – Он задохнулся в ярости. – Только не Шлин-кера!

– Да, – ласково сказала она. – Шлинкера.– Но…– Но почему тебя должно беспокоить, что скажут

люди? Ведь главное – угодить самому себе.– И ты думаешь, что Франкон…– Почему я должна думать о мистере Франконе?

Это имя для меня ничего не значит.– Мама, ты хочешь, чтобы я работал у Франкона?– Я ничего не хочу, Питти. Ты – хозяин. Тебе решать.У Китинга мелькнула мысль, действительно ли он

любит свою мать. Но она была его матерью, а по все-общему убеждению, этот факт автоматически озна-чал, что он ее любит; и все чувства, которые он к нейиспытывал, он привык считать любовью. Он не знал,почему обязан считаться с ее мнением. Она была егоматерью, и предполагалось, что это заменяет все «по-чему».

– Да, конечно, мама… Но… Да, я знаю, но… Го-вард? – Это была мольба о помощи.

Рорк полулежал в углу на софе, развалившись, каккотенок. Это часто изумляло Китинга – он видел Роркато движущимся с беззвучной собранностью и точно-стью кота, то по-кошачьи расслабленным, обмякшим,как будто в его теле не было ни единой кости. Рорквзглянул на него и сказал:

– Питер, ты знаешь мое отношение к каждому изэтих вариантов. Выбирай меньшее из зол. Чему тынаучишься в Школе изящных искусств? Только стро-ить ренессансные палаццо и опереточные декорации.Они убьют все, на что ты способен сам. Иногда, ко-гда тебе разрешают, у тебя получается очень неплохо.Если ты действительно хочешь учиться – иди рабо-тать. Франкон – ублюдок и дурак, но ты будешь стро-ить. Это подготовит тебя к самостоятельной работенамного быстрее.

– Даже мистер Рорк иногда говорит разумные ве-

щи, – сказала миссис Китинг, – хоть и выражается какводитель грузовика.

– Ты действительно думаешь, что у меня получает-ся неплохо? – Китинг смотрел на него так, будто в егоглазах застыло отражение этой фразы, а все прочеезначения не имело.

– Время от времени, – сказал Рорк, – не часто.– Теперь, когда все решено… – начала миссис Ки-

тинг.– Я… Мне нужно это обдумать, мама.– Теперь, когда все решено, как насчет горячего шо-

колада? Я подам его сию минуту. – Она улыбнуласьсыну невинной улыбкой, говорящей о ее благодарно-сти и послушании, и прошелестела прочь из комнаты.

Китинг нервно зашагал по комнате, закурил, отры-висто выплевывая клубы дыма, а потом посмотрел наРорка:

– Что ты теперь собираешься делать, Говард?– Я?– Я понимаю, очень некрасиво, что я все о себе да

о себе. Мама хочет как лучше, но она сводит меня сума… Ладно, к черту… Так что ты намерен делать?

– Поеду в Нью-Йорк.– О, замечательно. Искать работу?– Искать работу.– В… в архитектуре?

– В архитектуре, Питер.– Это прекрасно. Я рад. Есть какие-нибудь опреде-

ленные планы?– Я собираюсь работать у Генри Камерона.– О нет, Говард!Рорк молча и не спеша улыбнулся. Уголки его рта

заострились:– Да.– Но он ничтожество, он больше никто! О, я знаю,

у него все еще есть имя, но он вышел в тираж! Онникогда не получает крупных заказов, несколько летне имел вообще никаких! Говорят, его контора простодыра. Какое будущее ждет тебя у него? Чему ты на-учишься?

– Не многому. Только строить.– Ради Бога, нельзя же так жить, умышленно губить

себя! Мне казалось… Ну да, мне казалось, что ты се-годня кое-что понял!

– Понял.– Слушай, Говард, если это потому, что тебе пред-

ставляется, что теперь больше никто тебя не возьмет,никто лучше Камерона, то я помогу тебе, за чем жедело стало? Я буду работать у старика Франкона, за-вяжу знакомства и…

– Спасибо, Питер, но в этом нет необходимости.Это решено.

– Что он сказал?– Кто?– Камерон.– Я с ним еще не встречался.Снаружи раздался гудок автомобиля. Китинг опом-

нился, побежал переодеваться, столкнулся в дверяхс матерью, сбив чашку с нагруженного подноса.

– Питти!– Ничего, мама! – Он схватил ее за локти. – Я спе-

шу, милая. Маленькая вечеринка с ребятами. Нет-нет,не говори ничего, я не задержусь, и – слушай! – мыотпразднуем мое поступление к Франкону и Хейеру!

Он порывисто, с избытком веселья, время от вре-мени делавшим его совершенно неотразимым, поце-ловал ее и, вылетев из комнаты, побежал наверх.Миссис Китинг с упреком и удовольствием взволно-ванно покачала головой.

В своей комнате, разбрасывая одежду во всех на-правлениях, Китинг вдруг подумал о телеграмме, ко-торую он отправит в Нью-Йорк. Он весь день не вспо-минал об этой трепетной теме, но мысль о телеграм-ме пришла к нему с ощущением того, что это надосделать срочно; он хотел отправить эту телеграммусейчас, немедленно. Он неразборчиво нацарапал наклочке бумаги:

«Кэти любимая еду Нью-Йорк работа Франкона

люблю всегда Питер».Этой ночью Китинг мчался по направлению к Босто-

ну, зажатый между двумя парнями, ветер и дорога сосвистом проносились мимо. И он думал, что мир сей-час открывается для него подобно темноте, разбега-ющейся перед качающимися вверх-вниз лучами фар.Он свободен. Он готов. В ближайшие годы – оченьскоро, ведь в быстром беге автомобиля времени несуществовало – его имя прозвучит, как сигнал горна,вырывая людей из сна. Он готов творить великие ве-щи, изумительные вещи, вещи, непревзойденные в…в… о черт… в архитектуре.

III

Питер Китинг рассматривал улицы Нью-Йорка.

Прохожие, как он заметил, были чрезвычайно хорошоодеты.

На секунду он остановился перед домом на Пятойавеню, где его ожидал первый день службы в фирме«Франкон и Хейер». Он посмотрел на спешащих мимопрохожих. «Чертовски шикарны», – подумал он и с со-жалением скользнул взглядом по собственному наря-ду. Еще многому предстояло выучиться в Нью-Йорке.

Когда тянуть время стало более невозможно, онповернулся к входу, являвшему собой миниатюрныйдорический портик, каждый дюйм которого в умень-шенном размере точно воспроизводил пропорции, ка-нонизированные творцами, носившими развевающи-еся греческие туники. Меж мраморного совершен-ства колонн сверкала армированным стеклом, отра-жая блеск проносившихся мимо автомобилей, враща-ющаяся дверь. Китинг вошел в эту дверь и через глян-цево-мраморный вестибюль прошел к лифту, сиявше-му позолотой и красным лаком. Миновав тридцатьэтажей, лифт доставил его к дверям красного дерева,на которых он увидел изящную бронзовую табличку сне менее изящными буквами: «Франкон и Хейер, ар-

хитекторы».Приемная бюро Франкона и Хейера, архитекто-

ров, походила на уютную и прохладную бальную за-лу в особняке колониального стиля. Серебристо-бе-лые стены опоясывали плоские пилястры с каннелю-рами. Пилястры увенчивались ионическими завитка-ми и поддерживали небольшие фронтоны. В центрекаждого фронтона имелась вертикальная ниша, в ко-торой прямо из стены вырастал горельеф греческойамфоры. Стенные панели были украшены офортамис изображениями греческих храмов, небольших, а по-тому малоизвестных, но при этом демонстрировав-ших безошибочный набор колонн, портиков, трещин вкамне.

Стоило Китингу переступить порог, как у него воз-никло совершенно неуместное ощущение, будто онстоит на ленте конвейера. Сначала лента принеслаего к секретарше, сидевшей возле коммутатора забелой балюстрадой флорентийского балкона. Далееон был перемещен к порогу громадной чертежной,где увидел череду длинных плоских столов, целыйлес толстых гнутых проводов, свисавших с потолкаи оканчивавшихся лампами в зеленых абажурах, ги-гантские папки с синьками, высоченные желтые стел-лажи, груды бумаг, образцы кирпичей, баночки с кле-ем и календари, выпущенные разными строительны-

ми компаниями и изображающие преимущественнополуобнаженных женщин. Старший чертежник тут женабросился на Китинга, даже толком не взглянув нанего. Чувствовалось, что ему здесь все осточертело,но при этом работа настолько захватывала его, что онбыл прямо-таки переполнен энергией. Ткнув пальцемв направлении раздевалки, он повел подбородком,указуя на дверцу одного из шкафчиков. Потом, покаКитинг неуверенными движениями облачался в жем-чужно-серый халат, старший чертежник стоял, пока-чиваясь с пятки на носок. Такие халаты здесь, по тре-бованию Франкона, носили все. Далее лента конвей-ера остановилась у стола в углу чертежной, где передКитингом оказалась стопка эскизов, которые требова-лось перечертить в развернутом виде. Тощая спинастаршего чертежника уплыла вдаль, причем по одно-му ее виду можно было безошибочно определить, чтоее обладатель начисто забыл о существовании Ки-тинга.

Китинг немедленно склонился над своим задани-ем, сосредоточив взор и напрягши мышцы шеи. Кро-ме перламутрового отлива лежащей перед ним бума-ги, он ничего не видел и только удивлялся четким ли-ниям, выводимым его рукой, ведь он нисколько не со-мневался, что она, эта рука, водя по бумаге, дрожитсамым предательским образом. Он срисовывал ли-

нии, не ведая, куда они ведут и с какой целью. Он зналлишь одно: перед ним чье-то гениальное творение,и он, Китинг, не вправе ни судить о нем, ни тешитьсебя надеждой когда-либо сравняться с его автором.Сейчас ему было непонятно, с какой стати он вообщевозомнил себя потенциальным архитектором.

Лишь много позже он заметил за соседним столомморщины на сером халате, из-под которого торчаличьи-то лопатки. Он беглым взглядом окинул чертеж-ную – поначалу с осторожностью, затем с любопыт-ством, с удовольствием и, наконец, с презрением. До-стигнув этой последней стадии, Питер Китинг вновьстал самим собой и вновь возлюбил человечество.Он подмечал то щеки землистого цвета, то смешнойнос. То бородавку на срезанном подбородке, то брю-хо, сплющенное о край стола. Эти картины нравилисьему чрезвычайно. Да ему ли не справиться с тем, счем справляются вот эти? Он улыбнулся. Нет, без со-братьев-человеков Питеру Китингу не прожить.

Вновь взглянув на лежащие перед ним эскизы, онмоментально заметил вопиющие огрехи в этом ше-девре. Эскиз изображал один этаж частной резиден-ции, и Питер обратил внимание на кривые коридоры,бессмысленно съедающие громадные объемы, вытя-нутые прямоугольные колбасы комнат, обреченных навечный полумрак. «Господи, – подумал он, – да меня

за такое вышибли бы еще в первом семестре!» Послечего работа пошла быстро, споро, уверенно. Он былсчастлив.

До обеденного перерыва Китинг уже завел дружбув чертежной – нет, не с конкретными людьми; он, таксказать, подготовил почву для произрастания гряду-щих побегов дружбы. Он постоянно улыбался сосе-дям и понимающе подмигивал без особых на то при-чин. Отходя к фонтанчику с питьевой водой, он всякийраз не забывал окинуть тех, мимо кого проходил, лас-ковым и веселым взором сияющих глаз, которые, ка-залось, выхватывают каждого по очереди из чертеж-ной, из вселенной, и непременно в качестве наиболеезначительного представителя человечества – и бли-жайшего друга Питера Китинга. «Вот идет он, – слов-но шелестело ему вслед, – умница и чертовски хоро-ший парень».

Китинг заметил, что высокий юноша за соседнимстолом работает над фасадом административногоздания. С видом дружеского уважения Питер склонил-ся над плечом соседа и посмотрел на переплетениелавровых гирлянд над колоннами с каннелюрами навысоте третьего этажа.

– А что, неплохо старик придумал, – с восторгомпроизнес Китинг.

– Кто-кто? – спросил юноша.

– Да Франкон же, – сказал Китинг.– Черта с два Франкон, – безмятежно процедил

юноша. – Он за восемь лет и собачьей конуры не спро-ектировал. – Он махнул большим пальцем через пле-чо, на стеклянную дверь за их спинами. – Это он при-думал.

– Кто? – оборачиваясь, спросил Китинг.– Он, – повторил юноша. – Штенгель. Он все это

делает.За стеклянной дверью Китинг увидел возвышающи-

еся над кульманом тощие плечи, напряженно скло-нившуюся треугольную головку и два круглых пятнасвета в оправе очков.

Ближе к вечеру словно призрак просочился череззакрытую дверь, и по шуршанию шепотков вокруг Ки-тинг узнал, что Гай Франкон явился и проследовал всвой кабинет на верхнем этаже. Спустя полчаса от-крылась стеклянная дверь и вышел Штенгель, держадвумя пальцами большой лист ватмана.

– Эй, вы, – сказал он, наведя очки на лицо Китин-га. – Вы готовите эскизы для вот этого? – Он махнулватманом. – Снесите-ка это боссу на одобрение. Вы-слушайте, что он скажет, и постарайтесь при этом сде-лать умный вид. Впрочем, ни то ни другое ни малей-шего значения не имеет.

Штенгель был невысок, и руки его, казалось, до-

ставали до щиколоток. Они болтались в широких ру-кавах, как толстые веревки, заканчиваясь крупными,сноровистыми ладонями. Взгляд Китинга застыл, по-темнел. Десятую долю секунды он пристально смот-рел в бесстрастные кругляшки очков. Затем улыбнул-ся и приятным голосом произнес:

– Да, сэр.Он понес ватман, держа его кончиками всех деся-

ти пальцев, вверх по лестнице, устланной пушистыммалиновым ковром, в кабинет Гая Франкона.

На листе был акварелью изображен в перспективевид серого гранитного особняка с тремя рядами слу-ховых окон, пятью балконами, четырьмя эркерами,двенадцатью колоннами, одним флагштоком и двумяльвами у входа. В углу аккуратнейшими печатнымибуквами было написано: «Резиденция мистера и мис-сис Джеймс С. Уоттлз. Франкон и Хейер, архитекто-ры».

Китинг тихо присвистнул. Джеймс С. Уоттлз – муль-тимиллионер, фабрикант лосьонов для бритья.

Кабинет Гая Франкона блистал полировкой. «Нет, –поправил себя Китинг. – Не полировкой, а лаком. Аеще точнее, здесь каждый предмет полит толстымслоем расплавленных золоченых зеркал». Он увидел,как порхают, подобно рою бабочек, осколки его соб-ственного отражения, следуя за ним, присаживаясь

на чиппендейлские бюро13, на кресла в стиле эпохиСтюартов14, на каминную полку под Людовика Пят-надцатого15. Питер успел заметить в углу подлиннуюдревнеримскую статую, подкрашенные сепией фото-графии Парфенона, Реймсского собора16, Версаля17 иНационального банка Фринка с его негаснущим факе-лом.

Он увидел, как от боковой поверхности тумбы мас-сивного стола красного дерева к нему приближаютсяего собственные ноги. За столом восседал Гай Фран-

13 …чиппендейлские бюро… – Чиппендейл – стиль мебели XVIII в.,рококо с обилием тонкой резьбы и богатой, нередко вычурной инкру-стацией (по имени английского краснодеревщика Томаса Чиппендейла,1718–1779).

14 …кресла в стиле эпохи Стюартов… – Стюарты – династия шот-ландских и английских королей (1603–1714), сменившая на английскомпрестоле династию Тюдоров. Якобитский стиль мебели, получившийраспространение при правлении Якова I (1603–1625), отличается пря-мыми линиями и богатой резьбой; особенно характерны кресла с высо-кими спинками и жесткими сиденьями и подлокотниками.

15 …каминная полка под Людовика Пятнадцатого… – Имеется в ви-ду изощренно-вычурный стиль мебели, внешней и внутренней отделкизданий, господствовавший во Франции в царствование короля Людови-ка XV (1715–1774).

16 Реймсский собор – архитектурный памятник зрелой французскойготики в городе Реймсе (1211–1311).

17 Версаль – пригород Парижа, в 1682–1789 гг. – резиденция француз-ских королей. Крупнейший дворцово-парковый ансамбль в стиле фран-цузского классицизма XVII–XVIII вв.

кон. Лицо у Франкона было желтое, щеки отвисли. Онпосмотрел на Китинга так, словно впервые его видел,но тут же вспомнил и широко улыбнулся:

– Так-так-так, Киттридж, мальчик мой, ты уже здесь– устроился, освоился! Очень рад тебя видеть. Приса-живайся, юноша, присаживайся. Что там у тебя? Спе-шить нам некуда, решительно некуда. Садись. Как те-бе здесь нравится?

– Боюсь, сэр, что я слишком счастлив, – сказал Ки-тинг с выражением откровенной мальчишеской бес-помощности. – Мне казалось, что я сразу возьму бы-ка за рога на своем первом рабочем месте, но начи-нать здесь… наверное, это немного выбило меня изколеи… Но я с этим справлюсь, сэр, – пообещал он.

– Конечно, – сказал Гай Франкон. – На молодогочеловека наше бюро вполне может произвести оченьсильное впечатление. Но не слишком. Не переживай.Я уверен, у тебя дела пойдут хорошо.

– Я приложу все усилия, сэр.– Разумеется, приложишь. Что это они мне при-

слали? – Он протянул руку к рисунку, но его обес-силевшие пальцы закончили движение на лбу. – Ка-кая обуза эта головная боль… Нет-нет, ничего серьез-ного… – Он улыбнулся, увидев, как Китинг мгновен-но придал лицу выражение озабоченности. – Просто

немного mal de tête18. Так много работы!– Могу ли я что-нибудь принести вам, сэр?– Нет-нет, благодарю. Принести ничего не надо. А

вот если бы ты мог кое-что забрать у меня… – Он под-мигнул. – Шампанское. Entre nous19, вчера нас потче-вали очень дрянным шампанским. Я вообще не слиш-ком люблю шампанское. Да будет тебе известно, Кит-тридж, разбираться в винах чрезвычайно важно. На-пример, угощаешь клиента ужином – и непременнонадо знать, что именно заказывать. А теперь я выдамтебе одну профессиональную тайну. Возьмем, к при-меру, перепелов. Так вот, большинство людей закажутк ним бургундское. А что надо заказывать? Прикажиподать «Кло Вуажо» урожая девятьсот четвертого го-да. Понял? Это придаст особый оттенок. Вполне кор-ректно и к тому же оригинально. А нужно всегда бытьоригинальным… Кстати, кто тебя послал?

– Мистер Штенгель, сэр.– А-а, Штенгель. – Интонация, с которой Франкон

произнес эту фамилию, отчетливо впечаталась в со-знание Китинга; это надо запомнить, чтобы исполь-зовать при удобном случае. – Слишком мы, пони-маете ли, горды, чтобы самим принести свои подел-ки… Имей в виду, он великий проектировщик, луч-

18 Голова болит (франц.).19 Между нами (франц.).

ший в Нью-Йорке. Просто в последнее время слиш-ком много о себе возомнил. Думает, что он единствен-ный во всем бюро по-настоящему работает, и всетолько потому, что я даю ему идеи и позволяю ихза меня разрабатывать. И еще потому, что он весьдень корпит за доской. Мальчик мой, когда ты пора-ботаешь подольше, то поймешь, что настоящая ра-бота в бюро делается вне его стен. Возьмем, к при-меру, вчерашний вечер. Банкет, устроенный «Клэри-он», ассоциацией по торговле недвижимостью. Двесотни гостей, ужин с шампанским – ох уж это шампан-ское! – Он брезгливо сморщил нос, иронизируя надсамим собой. – Несколько слов, сказанных в нефор-мальной обстановке в небольшом спиче после ужи-на. Понимаешь, никакой лобовой атаки, никаких вуль-гарных «налетайте-покупайте». Всего лишь несколь-ко хорошо подобранных соображений об ответствен-ности специалистов по недвижимости перед обще-ством, о важности подбора таких архитекторов, кото-рые были бы компетентны, уважаемы, имели прочнуюрепутацию… Несколько, понимаешь, броских форму-лировочек, чтобы хорошенько в мозгах отпечатались.

– Да, сэр, что-то вроде: «Выбирай строителя длясвоего дома так же внимательно, как выбираешь же-ну, которая будет в нем жить».

– Неплохо, Киттридж, совсем неплохо. Не против,

если я это запишу?– Моя фамилия Китинг, сэр, – твердо сказал Ки-

тинг. – Я буду только рад, если вы воспользуетесь этойидеей. И счастлив, что она вам понравилась.

– Ну конечно же, Китинг! Разумеется, Китинг, – ска-зал Франкон с обезоруживающей улыбкой. – ВидитБог, со столькими людьми имеешь дело… Так как тысказал? «Выбирай строителя»… Очень хорошо ска-зано.

Он попросил Китинга повторить всю фразу и запи-сал ее в блокнот, достав один из разложенных передним шеренгой новых разноцветных карандашей, про-фессионально отточенных, готовых к употреблению ипочти никогда не касавшихся ватмана.

Затем он отложил блокнот, вздохнул, пригладилволнистую шевелюру и устало сказал:

– Ну ладно. Мне, пожалуй, придется взглянуть наэту штуку.

Китинг уважительно протянул рисунок. Франкон от-клонился назад, держа ватман на расстоянии вытяну-той руки, и стал внимательно его рассматривать. Онприкрыл левый глаз, потом правый, потом отвел листеще на дюйм.

Китингу почему-то показалось, что Франкон сейчасперевернет рисунок вверх ногами. Но тот просто дер-жал его, и тут Китинг понял, что Франкон давно уже

толком не смотрит на рисунок, а лишь делает вид, ра-ди него, Китинга. И в этот момент Китингу сделалосьлегко-легко, и он четко и ясно увидел дорогу к своемусчастливому будущему.

– М-да… – говорил между тем Франкон, потираяподбородок кончиками мягких пальцев. – М-да… –Он посмотрел на Китинга: – Неплохо. Совсем непло-хо… Да… может, чуточку, понимаешь, изысканностине хватает, а вообще… нарисовано аккуратно… Тыкак считаешь, Китинг?

Китинг подумал, что четыре окна упираются пря-мо в массивные гранитные колонны. Но, взглянувна пальцы Франкона, поигрывающие темно-лиловымгалстуком, решил от комментариев воздержаться.Вместо этого он сказал:

– Если позволите высказать предложение, сэр, мнекажется, что картуши20 между четвертым и пятым эта-жами скромноваты для столь импозантного здания.По-моему, здесь был бы хорош фриз с орнаментом.

– Вот, точно. Я как раз собирался сказать то же

20 Картуши (франц. cartouche от ит. cartoccio – сверток) – украшающаяскульптурная композиция в виде щита или стилизованного изображе-ния свитка рукописи, не до конца развернутого, окруженного орнамен-том с изображением герба, маски, монограммы и т. п. С XV в. – один изнаиболее распространенных декоративных мотивов в европейской ар-хитектуре. Картуши обычно помещались над парадным входом в зда-ние.

самое. Фриз с орнаментом… Только… слушай, тогдаведь придется сменить расположение окон и умень-шить их, так?

– Да, – сказал Китинг, придавая тону некоторую по-чтительность, которую он часто использовал в спорахс сокурсниками. – Но окна не так важны по сравнениюс благородством фасада.

– Вот именно. С благородством. Прежде всего мыдолжны давать нашим клиентам благородство. Да, ко-нечно же, фриз с орнаментом… Только… Слушай, яведь уже одобрил предварительные эскизы, а Штен-гель все тут так красиво разрисовал…

– Мистер Штенгель будет только рад внести те из-менения, которые порекомендуете вы.

Франкон секунду смотрел Китингу прямо в глаза.Затем ресницы его опустились, и он смахнул с рукавапылинку.

– Разумеется, разумеется, – как-то неопределенносказал он. – Но… ты считаешь, что фриз действитель-но так важен?

– Я считаю, – медленно проговорил Китинг, – чтокуда важнее внести те изменения, которые вы считае-те нужными, чем безоговорочно одобрять каждый эс-киз лишь потому, что его аккуратно выполнил мистерШтенгель.

Поскольку Франкон ничего не сказал, а лишь по-

смотрел на него и поскольку взгляд его был присталь-ным, а пальцы замерли, Китинг понял, что пошел наневероятный риск и… победил. Он испугался своегосмелого шага, но уже тогда, когда убедился в победе.

Они молча посмотрели друг на друга через стол, иоба увидели, что способны прекрасно понимать другдруга.

– У нас будет фриз с орнаментом, – спокойно и ве-сомо сказал Франкон. – Оставь ватман здесь. Пере-дай Штенгелю, что я хочу его видеть.

Китинг повернулся, собираясь выйти. Франконостановил его. Голос его был весел и дружелюбен.

– Да, кстати, Китинг, позволь один совет. Строгомежду нами, ты только не обижайся, но к серому ха-лату лучше подойдет бордовый галстук, а не синий.Как по-твоему?

– Да, сэр, – непринужденно ответил Китинг. – Бла-годарю вас. Завтра же увидите на мне бордовый гал-стук.

Он вышел и тихо прикрыл дверь.На обратном пути, проходя через вестибюль, Ки-

тинг увидел респектабельного седовласого джентль-мена. Тот придерживал дверь, пропуская впереди се-бя даму. Джентльмен был без шляпы и явно работалздесь. На даме было норковое манто, и она явно от-носилась к числу клиентов.

Джентльмен не кланялся до земли, не расстилалковер под ее ногами, не махал над ее головой опаха-лом. Китингу просто показалось, что джентльмен всеэто проделывает.

Здание Национального банка Фринка заметно воз-вышалось над Нижним Манхэттеном21, и его длиннаятень двигалась по мере перемещения солнца, подоб-но громадной часовой стрелке, поверх закопченныхдоходных домов, от «Аквариума» до Манхэттенско-го моста22. Когда солнце скрывалось, ему на сменувспыхивал факел в мавзолее Адриана, яркими крас-ными пятнами отражаясь в окнах домов на многиемили вокруг. По банку Фринка можно было изучать

21 …над Нижним Манхэттеном… – Манхэттен (Манхаттан) – цен-тральный административный район Нью-Йорка, расположенный на ост-рове Манхэттен (35 кв. км). Нижний Манхэттен – южная часть острова.Остров Манхэттен, открытый в 1524 г. флорентийским мореплавателемДжованни Верразано, в 1626 г. куплен голландцами у индейцев за това-ры и безделушки на сумму 24 доллара. Здесь в том же году был основангород, названный первоначально Новый Амстердам. В 1674 г. отошел кангличанам и был переименован ими в Нью-Йорк.

22 …от «Аквариума» до Манхэттенского моста. – Здание фортаКэстл Клинтон (1807–1811, архитектор Дж. Макомб) никогда не служиловоенным целям: с 1824 г. – место развлечений и театральных представ-лений. С 1855 по 1890 г. служило пересыльным пунктом для иммигран-тов. В 1896 г. перестроено. С 1902 по 1941 г. в здании, названном «Аква-риум», располагалось Нью-Йоркское зоологическое общество. Манхэт-тенский мост (построен в 1901–1911 гг.) соединяет Манхэттен с другимрайоном Нью-Йорка – Бруклином.

всю историю римского искусства, представленную совкусом подобранными образцами. Долгое время домэтот считался лучшим зданием Нью-Йорка, посколь-ку никакое другое строение не могло похвастать та-ким элементом классической архитектуры, которое небыло бы представлено в облике Национального бан-ка. На всеобщее обозрение было выставлено столь-ко колонн, фронтонов23, фризов, треножников, атлан-тов, ваз и волют24, что казалось, будто дом не сложениз белого мрамора, а испечен из бисквитного теста иоблеплен кремом руками искусных кондитеров. Одна-ко дом был выстроен из настоящего белого мрамора.Никто не знал этого, кроме владельцев, которые замрамор заплатили. Сейчас дом стоял весь в пятнахи потеках и приобрел мерзкий цвет – не коричневый,не зеленый, а как бы вобравший в себя самые непри-ятные оттенки того и другого. Это был цвет гнили иплесени, цвет дыма, выхлопных газов, кислот, разъев-ших нежный камень, более уместный в чистом возду-хе пригородов. При всем том здание Национальногобанка Фринка пользовалось большим успехом. Этот

23 Фронтон (лат. frons – передняя сторона) – верхняя часть, торецфасадной стены здания, образуемый двумя скатами кровли – обычно вформе треугольника. В классической архитектуре – почти непременноезавершение фасадов зданий, портиков, порталов и т. п.

24 Волюты (ит. voluta – завиток) – архитектурная декоративная детальв форме спиралевидного завитка с «глазком» в центре.

успех был настолько велик, что Гай Франкон послеэтого не спроектировал ни одного строения, ибо сла-ва создателя здания Фринка избавила его от обреме-нительных занятий подобного рода.

В трех кварталах к востоку стояло здание Дэйна.Оно было на несколько этажей ниже и совершеннонепрестижно. Линии его были скупы и просты. Они нескрывали, а даже подчеркивали гармонию стальногокаркаса – так в красивом теле видна соразмерностькостяка. Никаких других украшений не предлагалось.Ничего, кроме идеально выверенных углов, плоско-стей, длинных гирлянд окон, сбегавших с крыши намостовую подобно потокам льда. Жители Нью-Йор-ка нечасто обращали взоры на здание Дэйна. Лишьизредка случайный гость из других мест неожиданнонабредал на него в лунном сиянии, останавливалсяи удивлялся, из какого сна явилось это дивное тво-рение. Но такие гости были крайне редки. Обитателиздания Дэйна говорили, что не променяют его ни накакое другое. Им нравилось обилие света и воздуха,четкая логичность планировки холлов и кабинетов. Нои обитателей было немного – ни один уважающий се-бя бизнесмен не желал размещать свою фирму в до-ме, «похожем на какой-то склад».

Архитектором здания Дэйна был Генри Камерон.В восьмидесятые годы прошлого века нью-йорк-

ские архитекторы ожесточенно бились за право за-нять второе место в своей профессии. На первое ни-кто даже не претендовал: на первом месте был ГенриКамерон. В те годы заполучить Генри Камерона былоочень нелегко. В очередь к нему записывались на двагода вперед. Он лично проектировал каждое здание,выходившее из его мастерской. Он сам выбирал, чтостроить. Когда он строил, клиент помалкивал. От всехон требовал только одного – неукоснительного послу-шания, хотя сам в жизни никого не слушался. Сквозьгоды своей славы он промчался как снаряд, выпущен-ный в неведомую цель. Его называли ненормальным.Но при этом брали все, что он давал, независимо оттого, понимали что-нибудь или нет. Ведь дома сози-дал «сам Генри Камерон».

Поначалу его здания лишь незначительно отлича-лись от прочих, не настолько, чтобы кого-то отпуг-нуть. Изредка он проводил эксперименты, удивляв-шие всех, но от него этого ждали, и с Генри Каме-роном никто не спорил. С каждым новым зданием вархитекторе что-то вызревало, наливалось, оформ-лялось, накапливая критическую массу для взрыва.Взрыв произошел с появлением небоскреба. Когдадома устремились ввысь не громоздкими каменны-ми этажами, а невесомыми стальными стрелами, Ген-ри Камерон одним из первых понял это новое чудо

и начал придавать ему форму. Одним из первых инемногих он осознал истину, что высокий дом должени выглядеть высоким. Когда архитекторы, проклинаявсе на свете, изо всех сил старались, чтобы двадца-тиэтажный дом выглядел как старинный кирпичныйособняк, когда использовали любую из имеющихся го-ризонтальных конструкций, лишь бы дом казался по-ниже, поближе к традиции, лишь бы замаскироватьпозорный стальной каркас, выставить свое творениемаленьким, привычным, старинным, Генри Камеронвозводил небоскребы прямыми вертикальными лини-ями, щеголявшими сталью и высотой. Пока архитек-торы вырисовывали фризы и фронтоны, Генри Каме-рон решил, что небоскребу не пристало копироватьДревнюю Грецию. Генри Камерон решил, что ни одноздание не должно быть похоже на другое.

Тогда ему, крепкому неопрятному коротышке, былотридцать девять лет. Он работал как проклятый, недо-сыпал, недоедал, пил редко, но до озверения, назы-вал своих клиентов непечатными словами, смеялсянад ненавидевшими его и сознательно раздувал этуненависть, вел себя как помещик-феодал, как порто-вый грузчик и жил в страшном напряжении, котороепередавалось всем оказавшимся с ним в одной ком-нате. Этот огонь ни он, ни другие не могли переноситьслишком долго. Так было в 1892 году.

А в 1893 году в Чикаго прошла Всеамериканскаявыставка.

На берегах озера Мичиган вырос Рим двухтысяче-летней давности, Рим, дополненный кусками Фран-ции, Испании, Афин и всех последующих архитектур-ных стилей. Это был город мечты, состоявший из ко-лонн, триумфальных арок, голубых лагун, хрусталь-ных фонтанов и хрустящей кукурузы. Архитекторы со-стязались, кто искуснее украдет, кто воспользуетсясамым древним источником или наибольшим числомисточников одновременно. Здесь перед глазами мо-лодой страны развернулась картина всех преступле-ний из области архитектуры, когда-либо совершенныхв более древних странах. Это был белый город, бе-лый, как чумной балахон, и появившаяся здесь зара-за распространялась со скоростью чумы.

Люди приходили, смотрели, дивились – и увозилис собой во все города Америки впечатления от уви-денного. Из этих семян вырос буйный сорняк – почтыс черепичными крышами и дорическими портиками,кирпичные особняки с чугунными фронтонами, высот-ки из двадцати Парфенонов, поставленных друг надружку. Сорняки разрастались и душили все осталь-ное.

Генри Камерон отказался работать на Всеамери-канскую выставку, он ругал ее всеми непечатными

словами, допустимыми, однако, к воспроизведению, –но только не в обществе дам. Его слова незамед-лительно воспроизводились наряду с рассказами отом, как он бросил чернильницу в лицо известнейше-му банкиру, когда тот попросил его спроектироватьжелезнодорожный вокзал в форме храма АртемидыЭфесской. Банкир больше к Камерону не обращался.И не он один.

Едва лишь замаячила вдали цель, к которой Каме-рон шел долгие и трудные годы, едва лишь истина,которую он искал, стала приобретать осязаемые фор-мы, как перед ним опустился последний шлагбаум.В молодой стране, наблюдавшей за его безумной ка-рьерой, удивлявшейся и восхищавшейся, начал бы-ло прививаться вкус к величию его творений. Но встране, отброшенной на два тысячелетия назад в без-удержном приступе классицизма, ему не было места,такой стране не было до него дела.

Теперь стало вовсе не обязательно проектироватьдома, достаточно было их сфотографировать. Архи-тектор с наилучшей библиотекой признавался наи-лучшим архитектором. Подражатели подражали под-ражаниям. И все это благословлялось от имени Куль-туры с большой буквы; из руин поднялись двадцатьвеков; торжествовала великая Выставка; а в каждомсемейном альбоме появились европейские цветные

открытки на любой вкус.Этому Генри Камерон ничего противопоставить не

мог. Ничего, кроме веры, которой он держался толь-ко потому, что сам ее основал. Ему некого было цити-ровать и нечего сказать. Он всего лишь говорил, чтоформа здания должна отвечать его назначению; чтоконструкция здания – это ключ к его красоте; что но-вые методы строительства требуют новых форм; чтоон хочет строить так, как ему вздумается, и толькопо этой причине. Но как могли люди прислушаться кнему, когда они обсуждали Витрувия25, Микеландже-ло26 и сэра Кристофера Рена27?

Люди ненавидят страсть, особенно страсть вели-кую. Генри Камерон совершил ошибку – он страстнополюбил свою работу. Поэтому и сопротивлялся. По-этому и проиграл.

Все говорили, что он так и не понял, что проиграл.А если и понял, то никому не дал это почувствовать.

25 Витрувий (Марк Витрувий Поллион) – римский зодчий и инженервторой половины I в. до н. э. Трактат Витрувия «Десять книг об архи-тектуре» – энциклопедический свод технических знаний древности –с XV в. служил важнейшим источником для выработки каноническихформ архитектурного ордера.

26 Микеланджело Буонарроти (1475–1564) – итальянский скульптор,живописец, архитектор и поэт.

27 Рен, Кристофер, сэр (1632–1723) – английский архитектор, матема-тик и астроном, представитель классицизма. Из возведенных им соору-жений наиболее известен собор Св. Павла в Лондоне (1675–1710).

Чем реже появлялись заказчики, тем высокомернееон с ними держался. Чем меньшим становился пре-стиж его имени, тем заносчивее звучал его голос, этоимя произносивший. У него был очень толковый ме-неджер, маленький, тихий и скромный человечек с же-лезным характером, который в дни славы Камеронаспокойно выдерживал бурные истерики архитектора иприводил ему клиентов. Камерон оскорблял их и вы-ставлял вон, но маленький человечек добивался то-го, что заказчики, забыв об оскорблениях, возвраща-лись. Этот человечек умер.

Камерон никогда не умел обращаться с людьми.Они для него не имели ни малейшего значения, как неимела значения и сама жизнь, и вообще все, не счи-тая зданий. Он так и не научился объяснять, а толькоприказывал. Его никто не любил. Его боялись. А те-перь и бояться перестали.

Его оставили в живых. Он жил и проклинал улицыгорода, который когда-то так мечтал перестроить. Онжил, сидя за столом в своей пустой конторе, непо-движно, в праздном ожидании. Он жил и однажды про-чел в газетной статье, написанной с самыми благи-ми намерениями, упоминание о «покойном Генри Ка-мероне». Он жил и начал пить – пить одиноко, ти-хо, страшно, дни и ночи напролет. Он жил и слышал,как те, кто довел его до такой жизни, говорили, когда

его имя упоминалось в связи с возможным заказом:«Камерон? Я бы не советовал. Он пьет как сапожник.Поэтому и сидит без заказов». Он жил, перебираясьиз бюро, занимавшего три этажа в очень престижномофисном центре, в другое, занимающее один этаж вздании куда менее известном; оттуда – в гостиничныйномер ближе к окраине; потом в три комнаты с видомна вентиляционную шахту. Он остановил свой выборна этих комнатах в самом трущобном районе лишь по-тому, что, прижавшись щекой к оконному стеклу, могвидеть поверх кирпичной стены кусочек здания Дэй-на.

Говард Рорк тоже смотрел на здание Дэйна, покастоял под окнами, пока поднимался, останавливаясьна каждой площадке, на шестой этаж, в кабинет Ген-ри Камерона, – лифт не работал. Давным-давно лест-ницу покрасили грязновато-зеленой краской. Ее оста-лось совсем немного. Она скрипела под подошвамии разъезжалась неровными кусками. Рорк преодоле-вал лестничные пролеты быстро, будто ему было на-значено время, держа под мышкой папку с эскизами ине сводя глаз со здания Дэйна. Один раз он столкнул-ся с человеком, который спускался вниз. За послед-ние два дня такое с ним случалось нередко. Он ходилпо улицам города, высоко подняв голову и не замечаяничего, кроме домов Нью-Йорка.

В темной клетушке – приемной Камерона – стоялстол с телефоном и пишущей машинкой. За столомсидел тощий как скелет седой мужчина без пиджака,демонстрируя дряблые подтяжки. Он сосредоточеннопечатал какие-то технические данные двумя пальца-ми, но с невероятной скоростью. Свет от тусклой лам-почки желтым пятном расплылся у него по спине, там,где мокрая рубашка прилипла к лопаткам.

Когда Рорк вошел, мужчина медленно поднял голо-ву. Он посмотрел на Рорка, ничего не сказал, лишь вы-жидательно впился в него усталыми, старыми, нелю-бопытными глазами.

– Я хотел бы повидать мистера Камерона, – сказалРорк.

– Да ну? – ответил мужчина. В голосе его не было нивызова, ни угрозы, вообще какого-либо выражения. –И зачем?

– По поводу работы.– Какой работы?– Чертежником.Мужчина тупо посмотрел на него. Давненько не до-

водилось принимать посетителей, пришедших с по-добной просьбой. Наконец он поднялся, не говоря нислова, прошаркал к двери, находившейся у него заспиной, и вошел в нее.

Он оставил дверь приоткрытой, и Рорку был слы-

шен его протяжный говорок:– Мистер Камерон, там какой-то парень. Говорит, на

работу к вам пришел устраиваться.Сильный и внятный голос, в котором не было и на-

мека на старость, отозвался:– Что еще за идиот? Вышвырни его вон… Погоди!

Давай его сюда!Пожилой мужчина вернулся и, придерживая дверь,

молча тряхнул головой в ее направлении. Рорк вошел.Дверь за ним закрылась.

В дальнем конце длинной и пустой комнаты за сто-лом сидел Генри Камерон, наклонившись, упираясьлоктями в стол, сложив ладони замком. Борода и во-лосы его были черны, как уголь, и кое-где перемежа-лись с жесткими седыми прядями. На короткой тол-стой шее, как канаты, проступали мышцы. На нем бы-ла белая рубашка, рукава которой были закатаны вы-ше локтя, открывая мощные, тяжелые загорелые ру-ки. Кожа на широком лице загрубела, как дубленая.Темные глаза смотрели живо и молодо.

Рорк застыл на пороге. Они посмотрели друг надруга через длинную комнату.

Кабинет, выходящий на вентиляционную шахту,был погружен в серый полумрак. Пыль на чертежнойдоске, на немногочисленных зеленых папках походи-ла на некие мохнатые сталагмиты, порожденные этим

скудным освещением. Но на стене, между окнами,Рорк увидел рисунок. Это был единственный рисунокв комнате, и изображал он небоскреб, который так ине был построен.

Быстро окинув взглядом комнату, Рорк остановилвнимание на рисунке. Пройдя через кабинет, он оста-новился перед ним и стал его внимательно рассмат-ривать. Камерон следил за ним тяжелым взглядом,напоминавшим длинную иглу, один конец которой,крепко удерживаемый Камероном, медленно описы-вал в воздухе полукруг, а другой, острый, пронзил те-ло Рорка и намертво засел в нем. Камерон смотрел нарыжие волосы, на руку, висящую вдоль тела. Ладоньюрука была обращена к рисунку, пальцы чуть согнуты,замерев даже не в жесте, а в некоей прелюдии же-ста, выражающего намерение что-то попросить илизабрать.

– Ну и? – наконец спросил Камерон. – Ко мне при-шел или картинки разглядывать?

Рорк повернулся к нему:– И то и другое.Он подошел к столу. В присутствии Рорка люди все-

гда вдруг начинали сомневаться в реальности соб-ственного существования; но Камерон внезапно по-чувствовал, что никогда еще он не был так реален, каксейчас, отражаясь в смотрящих на него глазах.

– Чего тебе надо? – грубо спросил он.– Я хотел бы работать у вас, – спокойно отвечал

Рорк. В интонации отчетливо слышалось: «Я буду ра-ботать у вас».

– Так прямо и будешь? – сказал Камерон, не созна-вая, что отвечает на непроизнесенную фразу. – А чтослучилось? Публика почище и получше не желает те-бя взять?

– Я ни к кому другому не обращался.– Почему же? Уж не думаешь ли ты, что здесь но-

вичку устроиться проще всего? Думаешь, сюда запро-сто принимают первых встречных? Да знаешь ли ты,кто я такой?

– Знаю. Поэтому и пришел.– Кто тебя прислал?– Никто.– Тогда какого черта ты выбрал именно меня?– Я думаю, что это вам известно.– И у тебя хватило наглости вообразить, что я за-

хочу взять тебя? Видно, решил, что я на такой ме-ли, что готов распахнуть ворота перед первым попав-шимся щенком, который соблаговолит оказать мне та-кую честь? Небось подумал: «Старик Камерон совсемопустился, пьет…» Подумал же, признавайся!.. «Ста-рый пьяница и неудачник, который не будет слишкомразборчив!» Так? Отвечай же! Отвечай, черт тебя де-

ри! Чего вылупился? Так? Давай-давай, ври, что нетак!

– В этом нет никакой надобности.– Раньше где работал?– Только начинаю.– Чем занимался?– Три года учился в Стентоне.– О-о! Значит, лень закончить помешала?– Меня исключили.– Замечательно! – Камерон хлопнул по столу кула-

ком и расхохотался. – Великолепно! Значит, для это-го питомника вшей в Стентоне ты не годишься, а дляработы у Генри Камерона – в самый раз?! Решил, чтоздесь у меня самое место для отбросов? За что тебявышибли? Пьянка? Бабы? Что?

– Это, – сказал Рорк и протянул свои чертежи.Камерон посмотрел на верхний, потом на следую-

щий, потом просмотрел всю папку до самого дна. Роркслышал лишь шуршание бумаги, а Камерон молча пе-реворачивал лист за листом. Потом архитектор под-нял голову:

– Садись.Рорк подчинился. Камерон пристально смотрел на

него, барабаня толстыми пальцами по кипе эскизов.– Значит, по-твоему, они хороши? – спросил Ка-

мерон. – Так вот, они ужасны. Неописуемо, преступ-

но ужасны. Смотри. – Он ткнул чертеж прямо в лицоРорку. – Посмотри сюда. Какая тут у тебя основнаямысль? Какого черта ты этот план сюда вставил? Про-сто хотел, чтобы вышло красивенько, раз уж надо бы-ло как-то свести в одно? Кем ты себя возомнил? Га-ем Франконом, не приведи Господь?.. А на этот про-ект посмотри, недоучка! Такая идея, а ты даже не зна-ешь, что с ней делать! Обязательно надо было загу-бить такую прекрасную идею?! Да знаешь ли, сколькотебе еще надо учиться?

– Знаю. Потому и пришел.– А на это взгляни! Мне б такое придумать в тво-

ем возрасте! И непременно надо было испохабить?Знаешь, что бы я с этим сделал? Вот, смотри, к чертутвои лестницы, к черту котельную! Когда закладыва-ешь фундамент…

Говорил он страстно и долго, непрерывно ругался,не мог найти ни одного эскиза, которым остался быдоволен. Но Рорк заметил, что говорит он так, будтопо этим проектам уже идет строительство.

Камерон резко остановился, оттолкнул от себя пап-ку с эскизами и положил на нее кулак. Он спросил:

– Когда ты решил стать архитектором?– В десять лет.– Врешь. В таком возрасте никто толком не знает,

чего хочет.

– Не вру.– Не смотри на меня так! Не можешь, что ли, в дру-

гую сторону смотреть? Почему решил стать архитек-тором?

– Тогда я не знал. Но теперь знаю: потому что неверю в Бога.

– Брось! Говори по делу!– Потому что люблю эту землю. И больше ничего

так не люблю. Мне не нравится форма предметов наэтой земле. Я хочу эту форму изменить.

– Для кого?– Для себя.– Сколько тебе лет?– Двадцать два.– Когда и от кого ты все это услышал?– Никогда. Ни от кого.– В двадцать два года так не говорят. Ты ненор-

мальный.– Скорее всего.– Это не комплимент.– Я понял.– Семья есть?– Нет.– Работал, когда учился?– Да.– Где?

– На стройке.– Денег сколько осталось?– Семнадцать долларов тридцать центов.– Когда в Нью-Йорк приехал?– Вчера.Камерон посмотрел на белую стопку листов, при-

жатую его кулаком.– Черт тебя возьми! – тихо сказал Камерон и вдруг

взревел, подавшись вперед: – Черт тебя возьми! Я те-бя приходить сюда не просил! Не нужен мне чертеж-ник! Здесь нечего чертить! Нет у меня работы! Мне смоими служащими приходится ходить на Бауэри бла-готворительным супчиком кормиться!28 Не нужны мнедураки-идеалисты, которые будут тут с голоду поми-рать! Не желаю брать на себя ответственность. И безтого тошно. Никогда не думал, что еще увижу такое.Для меня все это в прошлом. В далеком прошлом. Ме-ня вполне устраивают кретины и бездари, которые уменя сейчас служат, у которых никогда ничего не бы-ло и никогда не будет и которым все равно, что из нихвыйдет. Больше мне ничего не надо. Зачем ты сюдаявился? Решил сам себя угробить, так? И чтоб я те-бе в этом помог? Видеть тебя не хочу! Ты мне не нра-

28 ходить на Бауэри благотворительным супчиком кормиться! –Бауэри-стрит – улица в Нью-Йорке, на которой расположены дешевыеувеселительные заведения, мелкие лавочки и ночлежки.

вишься. Лицо твое мне не нравится. У тебя вид закон-ченного эгоиста. Ты наглый. Ты слишком самоуверен-ный. Лет двадцать назад я бы тебе с превеликим удо-вольствием морду начистил. Завтра явишься в девятьноль-ноль.

– Да, – сказал Рорк, поднимаясь.– Пятнадцать долларов в неделю. Больше платить

не могу.– Да.– Ты идиот. Пошел бы к кому-нибудь другому. Если

передумаешь и пойдешь к другому, я тебя придушу.Как тебя зовут?

– Говард Рорк.– Опоздаешь – уволю.– Да.Рорк протянул руку за рисунками.– Здесь оставь! – рявкнул Камерон. – Мотай отсю-

да!

IV

– Тухи, – сказал Гай Франкон. – Эллсворт Тухи.

Очень мило с его стороны, как ты считаешь, Питер?Прочти-ка вслух.

Франкон весело перегнулся через стол и вручил Ки-тингу августовский номер «Новых рубежей». На белойобложке журнала стояла черная эмблема, на которойсоединились палитра, лира, молот, отвертка и восхо-дящее солнце. Журнал выходил тиражом в тридцатьтысяч, и его сторонники именовали себя интеллекту-альным авангардом страны. Никому и в голову не при-шло бы подвергнуть сомнению это утверждение. Ки-тинг вслух зачитал отрывок из статьи под названием«Мрамор и цемент», вышедшей из-под пера Эллсвор-та Тухи:

«…а теперь мы перейдем к другому выдающему-ся достижению из области местного градостроитель-ства. Мы призываем всех, кто обладает изысканнымвкусом, обратить внимание на новый дом Мелтона,созданный в бюро Франкона и Хейера. Он возвыша-ется в своем белом величии, словно красноречивыйсвидетель триумфа классической чистоты и здраво-го смысла. Уроки бессмертной традиции послужилисвязующим фактором при возведении здания, красо-

та которого способна просто и ясно дойти до сердцасамого что ни на есть человека с улицы. В нем нет ниуродливого стремления выставить себя напоказ, ниизвращенной жажды оригинальности, ни упоения без-удержным эгоизмом. Гай Франкон, его создатель, зна-ет, как подчинить себя непререкаемым канонам, неру-шимость которых доказали многие поколения масте-ров. В то же время он умеет проявить собственнуютворческую оригинальность, но не вопреки, а как разблагодаря классическим догматам, которые он при-нял со смирением, подобающим истинному художни-ку. Возможно, здесь следует вкратце упомянуть, чтоследование канонам есть непреложное условие дляпроявления истинного новаторства…

Однако куда более важным является символиче-ское значение появления подобного здания в нашемвеликом городе. Стоя перед его южным фасадом,невозможно не испытать потрясения, осознав, что ор-наментальные фризы, повторяющиеся с намеренными изящным постоянством с третьего этажа по восем-надцатый, эти длинные, прямые горизонтальные ли-нии, воплощают в себе принцип сдерживания и вы-равнивания. Это линии всеобщего равенства. Кажет-ся, будто они низводят величественное строение доскромного роста зрителя. Это линии самой земли, ли-нии народа, линии великих человеческих масс. Они

словно говорят нам, что никто не вправе слишкомвысоко подниматься над уровнем среднего человека,что все, даже это величественное строение, удержи-вается и смиряется узами человеческого братства…»

И это было не все. Китинг дочитал статью до концаи поднял голову.

– Вот это да, – восторженно произнес он.Франкон счастливо улыбнулся:– Неплохо, да? И не от кого-нибудь, а от самого Ту-

хи! Пока еще немногие знают эту фамилию, но узна-ют, помяни мое слово, узнают. Все признаки нали-цо… Значит, он не считает, что я так уж плох? А ведьязык у него как жало, когда он того пожелает. Слышалбы ты, что он обычно говорит про других. Ты виделэтот хлев – последнее творение Даркина? Так вот, ябыл на приеме, где Тухи сказал… – Франкон не смогсдержать смеха. – Он сказал: «Если мистер Даркинимеет несчастье считать себя архитектором, кто-тообязан поведать ему, сколь великолепные возможно-сти открывает нынешняя нехватка квалифицирован-ных сантехников». Он именно так и сказал, представьсебе, публично!

– Интересно, – сказал Китинг, – что он скажет обомне, когда наступит время?

– Только не пойму, что он имел в виду, говоря о ка-ком-то символическом значении и об узах человече-

ского братства… Ну, в общем, если он нас за такоехвалит, надо бы призадуматься.

– Дело критика, мистер Франкон, – разъяснять ху-дожника, в том числе и самому художнику. Мистер Ту-хи просто выразил словами то скрытое значение, ко-торое вы подсознательно вложили в свое творение.

– Ах вот как, – с неопределенной интонацией про-изнес Франкон и тут же бодро добавил: – Ты так дума-ешь? Возможно… Да, вполне возможно… Ты умныймальчик, Питер.

– Благодарю вас, мистер Франкон. – Китинг приго-товился встать.

– Постой. Посиди еще. Выкурим еще по одной, а ужпотом погрузимся в тягомотину будней.

Перечитывая статью, Франкон улыбался. Китингникогда не видел его таким довольным. Ни одинпроект, выполненный в бюро, ни одна завершеннаястройка не радовали его так, как эти слова другого че-ловека, напечатанные в журнале, где каждый мог ихпрочесть.

Китинг непринужденно сидел в удобном кресле.Месяц, отработанный им в фирме, был проведен сбольшой пользой. Он ничего не говорил и ничего непредпринимал, но по бюро распространилось мне-ние, что Гаю Франкону нравится общество этого юно-ши. Ни дня не проходило без приятной паузы в рабо-

те, когда Китинг сидел по другую сторону стола Фран-кона, уважительно, но с ощущением растущей друже-ской близости, выслушивая жалобы босса на нехват-ку в его окружении людей, способных его понимать.

От своих коллег-чертежников Китинг узнал о Фран-коне все, что только мог узнать. Что Гай Франкон уме-рен в еде, но предпочитает изысканные блюда и сгордостью называет себя гурманом; что он с отличи-ем закончил парижскую Школу изящных искусств; чтоон женился на больших деньгах, но брак оказалсянеудачным; что носки он надевает строго под цвет но-совых платков и никогда – под цвет галстуков; что онпредпочитает создавать дома в сером граните; что вКоннектикуте у него есть собственная каменоломнясерого гранита, дела которой находятся в самом бле-стящем состоянии; что он содержит роскошную хо-лостяцкую квартиру в стиле Людовика Пятнадцатого;что жена его, из благородной старой фамилии, умер-ла, оставив все состояние единственной дочери; и чтодочь, которой сейчас девятнадцать, учится в колле-дже за пределами штата Нью-Йорк.

Два последних факта особенно заинтересовали Ки-тинга. В разговоре с Франконом он исподволь, как бымежду прочим, затронул тему дочери. «Да… – с за-метным напряжением выговорил Франкон. – Да, ко-нечно». Китинг прекратил все дальнейшие исследо-

вания этого вопроса – временно. По лицу Франконабыло ясно видно, что мысли о дочери ему крайненеприятны. Отчего – Китинг узнать не смог.

Познакомился Китинг и с Лусиусом Н. Хейером,партнером Франкона. От его внимания не ускользну-ло, что Хейер появился в бюро всего два раза за тринедели, но он так и не узнал, чем же все-таки занима-ется Хейер в фирме. Гемофилии у Хейера не было,но выглядел он по-настоящему анемичным – увядшийаристократ с длинной тощей шеей, бесцветными гла-зами навыкате, крайне вежливый и как будто чем-топостоянно напуганный. Он был последним представи-телем древнего рода, и высказывалось подозрение,что Франкон заманил Хейера в партнеры ради егосвязей в высшем обществе. Все очень жалели бедня-гу Лусиуса, восторгались его смелой попыткой занять-ся делом, да еще каким, и считали, что будет оченьмило заказать постройку дома именно ему. Эти до-ма строил Франкон, и от Лусиуса никаких дальнейшихуслуг не требовалось. Такое положение дел устраи-вало всех.

Все чертежники были без ума от Питера Китинга.Он сумел внушить всем такое ощущение, будто ондавным-давно работает здесь. Ему всегда удавалосьвезде становиться как бы незаменимым, куда бы онни попадал. Он появлялся негромко и весело и, как

губка, легко впитывал дух и настроение любого ново-го коллектива. Дружеская улыбка, веселый голос, лег-кое пожатие плеч – все, казалось, свидетельствова-ло, что душу его ничто не тяготит, что он не из тех,кто будет кого-то обвинять, чего-то требовать, чем-товозмущаться.

Сейчас он сидел и смотрел, как Франкон читает ста-тью. Тот оторвался от чтения, посмотрел на молодогочеловека и увидел глаза, смотрящие на него с неве-роятным почтением, и две презрительные точечки вуглах рта, словно две еще неозвученные смешинки.Франкон почувствовал себя несказанно уютно. Ощу-щение уюта проистекало именно из подмеченного импрезрения. Как раз сочетание почтения и этой едвазаметной иронической улыбки на губах подчиненно-го и создавало между ними идеальные отношения,вознося Франкона на должную высоту и не требуя сего стороны никаких усилий. Слепое восхищение бы-ло опасно; заслуженное восхищение налагало опре-деленную ответственность. А вот восхищение заведо-мо незаслуженное было драгоценным даром.

– Питер, когда будешь выходить, передай это миссДжефферс, пусть вклеит в мой альбомчик.

Спускаясь по лестнице, Китинг подбросил журналвысоко в воздух и ловко поймал его, беззвучно насви-стывая.

В чертежной он застал Тима Дейвиса, лучшего сво-его друга, который понуро стоял над эскизом с ви-дом полного отчаяния. Тим Дейвис – тот самый высо-кий юный блондин, который работал за соседним сто-лом и которого Китинг давно уже приметил, посколькусовершенно определенно знал, хоть и не имел ощу-тимых доказательств, что из всех чертежников Тимпользуется самым большим расположением началь-ства, а в таких делах Китинг не ошибался никогда. Кактолько выдавалась такая возможность, Китинг ста-рался получить задание поработать над деталями то-го проекта, которым занимался Дейвис. Вскоре ониуже вместе ходили обедать, а после работы вместезабегали в тихий кабачок, где Китинг, затаив дыхание,слушал рассказы Дейвиса о его любви к некоей ЭленДаффи. Через пару часов Китинг не мог вспомнить нислова из этих рассказов.

Сейчас он увидел Дейвиса в состоянии мрачной по-давленности. Тот остервенело жевал сигарету и кон-чик карандаша одновременно. Китингу не было на-добности задавать вопросы. Он просто наклонился идружески заглянул Дейвису через плечо. Тот выплю-нул сигарету и взорвался – оказалось, что сегодня егооставили работать сверхурочно, третий раз за неде-лю!

– Опять сидеть здесь черт знает сколько! Надо по-

зарез, видишь ли, закончить эту хреновину, и обяза-тельно сегодня! – Он с силой ударил по листам, раз-ложенным перед ним. – Да ты только посмотри! Тут идо утра не закончить! Что же мне делать?

– Тим, это все потому, что ты здесь лучше всех ибез тебя не обойтись.

– Да пошло оно все к черту! У меня же сегодня сви-дание с Элен! Что же, прикажете не являться?! Третийраз! Она мне просто не поверит! В последний раз онамне так и сказала. Все! Иду к великому Гаю и расска-жу ему, куда он может засунуть свои проекты и своечертово бюро! с меня довольно!

– Подожди, – сказал Китинг и придвинулся поближек Тиму. – Есть и другой способ. Я их закончу вместотебя.

– Что?– Я останусь и все сделаю. Не беспокойся. Никто

ничего не заметит.– Пит! Честное слово?– А как же? Все равно мне сегодня делать нечего. А

ты потусуйся здесь, пока все не разойдутся, а потомсмывайся.

– Да ты что, Пит! – Дейвис вздохнул. Предложениебыло соблазнительно. – Только, понимаешь, если ктоузнает, меня выгонят. Ты же еще новичок для такойработы.

– Никто же не узнает.– Мне нельзя потерять работу, Пит. Ты же знаешь.

Мы с Элен должны скоро пожениться. И если что слу-чится…

– Ничего не случится.В начале седьмого Дейвис потихоньку вышел из

чертежной, оставив на своем месте Китинга. Скло-нившись под одинокой зеленой лампой, Питер оки-нул взглядом безлюдные просторы чертежной. По-сле дневного шума было непривычно тихо, и у Китин-га возникло чувство, что все здесь, все три длинныесмежные комнаты принадлежат ему одному. Это ощу-щение не пропадало. Карандаш в его руках двигалсябыстро и уверенно.

В половине десятого он закончил работу, аккуратносложил чертежи на стол Дейвиса и вышел из бюро. Оншел по улице, испытывая приятное чувство, как по-сле хорошего обеда. Но, сделав несколько шагов, онвнезапно и остро ощутил собственное одиночество.Сегодня ему было просто необходимо с кем-нибудьэто одиночество разделить. Но у него никого не бы-ло. Впервые ему захотелось, чтобы мать оказаласьв Нью-Йорке, рядом с ним. Она осталась в Стенто-не, дожидаясь того дня, когда он сможет послать заней. Сегодня ему было некуда идти, кроме как в благо-пристойный пансиончик на Двадцать восьмой запад-

ной29, где, поднявшись на третий этаж, он оказался быв своей чистой и душной комнатке. Да, в Нью-Йоркеон знал многих, в том числе и девушек. С одной изних он очень мило скоротал ночку, да только никак немог припомнить ее фамилию. Но с ними ему сейчасне хотелось встречаться. И тут он вспомнил о КэтринХейлси.

В день окончания института он послал ей телеграм-му и с тех пор совершенно забыл о ней. Как тольков его памяти возникло имя Кэтрин, ему захотелосьувидеться с ней; это желание вспыхнуло мгновеннои с огромной силой. Он вскочил в автобус, идущийдо Гринвич-Виллидж30, забрался на безлюдный импе-риал31 и, сидя в одиночестве на переднем сиденье,ругал светофоры, стоило на них появиться красномусвету. И так бывало всякий раз, когда дело касалось

29 на Двадцать восьмой западной… – в Нью-Йорке принята сетчатаясхема расположения улиц. Улицы (стрит) начинаются с востока на за-пад и нумеруются последовательно, проспекты (авеню) – с севера наюг. Некоторые улицы и проспекты имеют названия. Обычно они пере-секаются под прямым углом. В Нижнем Манхэттене на восток и западгород делит Пятая авеню.

30 Гринвич-Виллидж – один из кварталов Нью-Йорка в западной частиМанхэттена, ранее населенный по преимуществу писателями, худож-никами, актерами, представителями богемы. В 1920-е гг. получил славу«американского Монмартра».

31 Империал – верхняя часть конки, омнибуса и т. п. с местами дляпассажиров.

Кэтрин, и всякий раз он недоумевал: что же с ним про-исходит?

Познакомился он с ней год назад, в Бостоне, где онажила со своей матерью-вдовой. При первой встречеон нашел Кэтрин скучной и некрасивой и не заметилв ней ничего хорошего, кроме приятной улыбки, кото-рая еще не была достаточным основанием, чтобы емузахотелось вновь увидеть Кэтрин. На другой вечер оней позвонил. Из множества девушек, с которыми онводился в студенческие годы, с ней единственной онне позволил себе ничего, кроме нескольких легких по-целуев. Он легко мог бы обладать любой из знакомыхдевушек и знал об этом. Знал он также, что мог бы об-ладать и Кэтрин; он желал ее; она была в него влюб-лена и спокойно, открыто признавалась в этом, безстраха, без робости, ни о чем его не прося и ничего неожидая, и все же он не спешил этим воспользовать-ся. Питер гордился девушками, с которыми водился вте годы, – самыми красивыми, самыми популярными,самыми модными. Зависть сокурсников радовала егочрезвычайно.

Он стыдился беззаботного и небрежного отноше-ния Кэтрин к собственной внешности, нарядам и ма-нерам; стыдно ему было и за то, что ни один молодойчеловек, кроме него, не обратил бы на нее ни малей-шего внимания. Но когда он появлялся с ней на тан-

цах, устроенных студенческим союзом, не было че-ловека счастливее его. Питер влюблялся множествораз, бурно, страстно, и всякий раз клялся, что не мо-жет жить без этой девушки… или другой. Месяцами онначисто забывал о Кэтрин, а она никогда не напоми-нала ему о себе. Он всегда возвращался к ней, неожи-данно, необъяснимо для самого себя. Так случилосьи в этот вечер.

Ее мать, тихая и неприметная школьная учительни-ца, умерла прошлой зимой. Кэтрин переехала в Нью-Йорк, к дяде. На некоторые из ее писем Китинг отве-чал немедленно, на другие же – спустя несколько ме-сяцев. Она всегда отвечала незамедлительно, но ни-когда не писала ему в те долгие промежутки, когда онмолчал. Она ждала, ждала терпеливо. Когда ему слу-чалось подумать о ней, он чувствовал, что заменитьее не может ничто в жизни. Но, оказавшись в Нью-Йорке, где так легко было добраться до нее, сев в ав-тобус или набрав телефонный номер, он начисто за-был о ней и не вспоминал в течение месяца.

Теперь, спеша к ней, он и не подумал, что надо бы-ло бы оповестить ее о своем визите, что ее можетне оказаться дома. Ведь он всегда появлялся у неенеожиданно, и Кэтрин всегда оказывалась на месте,и этот вечер не был исключением.

Она открыла ему дверь. Ее квартира находилась на

верхнем этаже построенного с большой претензией,но сильно запущенного большого особняка.

– Здравствуй, Питер, – сказала она так, словно онивиделись только вчера.

Она стояла перед ним в наряде, который был ей ве-лик и в длину, и в ширину. Короткая черная юбка меш-ком свисала со стройной талии; воротничок блузки,явно широкий для ее тонкой шеи, перекосился, обна-жив холмик тонкой ключицы; хрупкие руки терялись вшироченных рукавах. Она смотрела на него, склонивголову набок. Ее каштановые волосы были небрежнособраны в хвостик на затылке. Но ему показалось, чтоу нее модная короткая стрижка, а волосы образуютлегкий волнистый нимб вокруг ее лица. Глаза у неебыли серые, большие, близорукие. Блестящие губырастянулись в неспешной, чарующей улыбке.

– Привет, Кэти, – сказал он.Он ощутил полный покой. Ему нечего было боять-

ся в этом доме, да и за его пределами. Он был готовобъясниться с ней, рассказать, что здесь, в Нью-Йор-ке, у него не выдалось ни одной свободной минутки,только все объяснения казались сейчас ненужными.

– Давай мне шляпу, – сказала она, – и осторожнеес этим стулом, он не очень прочный. У нас в гостинойстулья получше, пойдем туда.

Гостиная, как он заметил, была обставлена просто,

но с необъяснимым изяществом и большим вкусом,чего он никак не ожидал. Он обратил внимание на кни-ги – недорогие стеллажи, поднимающиеся до самогопотолка, были забиты ценнейшими изданиями. Кни-ги стояли вразнобой, кое-как. Было видно, что здесьими действительно пользуются. И еще он заметилнад убогим, но аккуратно прибранным письменнымстолом офорт Рембрандта, пожелтевший и покрытыйпятнами, высмотренный, по всей вероятности, в лав-ке старьевщика зорким знатоком, который ни за что нерасстанется с этим сокровищем, хотя деньги, которыеон мог за него выручить, явно бы ему не помешали.Питер задумался, чем же занимается дядя Кэтрин. Ноэтого вопроса так и не задал.

Он стоял, оглядывая гостиную, ощущая за своейспиной присутствие Кэтрин, наслаждаясь чувствомполной уверенности, которое ему так редко доводи-лось испытывать. Потом он обернулся, обнял ее и по-целовал. Ее губы нежно и радостно слились с его гу-бами. В ней не чувствовалось ни страха, ни особоговолнения. Она была так счастлива, что не могла вос-принять этот поцелуй иначе, чем нечто само собой ра-зумеющееся.

– Боже мой, как я по тебе соскучился! – сказал он ипочувствовал, что говорит чистую правду. Он скучалпо ней каждый день, и больше всего, видимо, в те дни,

когда вовсе не вспоминал о ней.– Ты не очень изменился, – сказала она. – Может

быть, чуточку похудел. Тебе идет. Питер, в пятьдесятлет ты будешь очень красив.

– Это не слишком лестно, если подумать.– Почему? А, ты хочешь сказать, что я не считаю

тебя красивым сейчас? Да нет же, ты такой красивый!– Знаешь, тебе не следовало бы говорить мне это

прямо в лицо.– А что? Ты же знаешь, что это так. Я просто поду-

мала, каким ты будешь в пятьдесят. У тебя будет се-дина на висках, а носить ты будешь серые костюмы– я на той неделе видела такой костюм в витрине иеще подумала, что это тот самый и есть. И ты будешьвеликим архитектором.

– Ты на самом деле так думаешь?– А как же иначе? – Она не льстила ему. Скорее

всего, она вообще не представляла себе, что это мо-жет восприниматься как лесть. Она просто констати-ровала факт, причем факт настолько очевидный, чтоего даже не требовалось подчеркивать.

Он ждал неизбежных расспросов. Но вместо этогоони вдруг заговорили о Стентоне, принялись делитьсяобщими воспоминаниями, и Питер уже смеялся, по-садив Кэтрин себе на колени. Она опиралась худымиплечами на его согнутую в локте руку, глаза ее смот-

рели нежно и удовлетворенно. Он говорил об их ста-рых купальных костюмах, о спущенных петлях на еечулках, о любимом кафе-мороженом в Стентоне, гдеони вместе провели так много летних вечеров. Приэтом он как-то неотчетливо думал, что так не годится,что ему надо сказать ей куда более важные вещи, за-дать ей более важные вопросы. Ведь никто не бесе-дует о пустяках после многомесячной разлуки. Но ейтакая беседа казалась совершенно естественной. Ка-залось, она вообще не сознает, что они давно не ви-делись.

Наконец он первым спросил:– Ты получила мою телеграмму?– Да. Спасибо.– Разве тебе не интересно знать, как у меня идут

дела здесь, в Нью-Йорке?– Очень интересно. Как у тебя идут дела здесь, в

Нью-Йорке?– Слушай, да тебе совсем неинтересно!– Интересно! Я хочу знать о тебе все.– Тогда почему не спрашиваешь?– Ты сам расскажешь, когда захочешь.– А тебе все равно, не так ли?– Что все равно?– Чем я занимаюсь.– А… Нет, совсем не все равно. Хотя да, все равно.

– Очень мило с твоей стороны!– Понимаешь, мне не важно, что ты делаешь. Ва-

жен только ты сам.– Как это – я сам?– Ну, какой ты сейчас. Или какой в городе. Или еще

где-нибудь. Я не знаю. Вот так.– А знаешь, Кэти, ты такая дурочка. Твой метод ни-

куда не годится.– Мое что?– Твой метод. Нельзя же так прямо, не стесняясь,

показывать мужчине, что ты от него практически безума.

– А если так и есть?– Да, но об этом нельзя говорить. Тогда ты не бу-

дешь нравиться мужчинам.– Но я не хочу нравиться мужчинам.– Но ты ведь хочешь нравиться мне, да?– Но я тебе и так нравлюсь – или нет?– Нравишься, – сказал он, покрепче обнимая ее. –

Чертовски нравишься. Я еще больший идиот, чем ты.– Ну тогда все в полном порядке, – сказала она, за-

пустив пальцы в его шевелюру. – Или нет?– Странно, что у нас все всегда в полном порядке…

Кстати, я хочу рассказать тебе о своих делах, потомучто это важно.

– Честное слово, Питер, мне очень интересно.

– Словом, ты знаешь, что я работаю у Франкона иХейера и… А, черт, ты даже не понимаешь, что этозначит!

– Понимаю. Я посмотрела в справочнике «Кто естькто в архитектуре». Там о них пишут очень приятныевещи. И еще я спрашивала у дяди. Он сказал, что онив архитектурном деле стоят выше всех.

– Еще бы. Франкон… он величайший архитекторв Нью-Йорке, во всей стране, возможно, и в мире.Он спроектировал семнадцать небоскребов, восемьсоборов, шесть вокзалов и еще бог знает что… Приэтом, разумеется, он старый надутый осел и мошен-ник, который проложил себе дорогу лестью и взятка-ми… – Он резко замолчал, открыв рот и вытаращивглаза. Он совсем не хотел такое сказать, никогда непозволял себе даже думать так.

Кэтрин спокойно смотрела на него.– Да? – спросила она. – И что?..– В общем… э-э-э… – Он запнулся, поняв, что по-

другому говорить не может. А если может, то тольконе с ней. – В общем, так я его воспринимаю. И ни ка-пельки его не уважаю. И счастлив работать у него. По-нимаешь?

– Конечно, – тихо ответила она. – Ты честолюбив,Питер.

– Ты не презираешь меня за это?

– Нет. Ты же сам этого хотел.– Вот именно, сам этого хотел. На самом деле все

вовсе не так плохо. Это мощная фирма, лучшая вовсем городе. Я действительно работаю неплохо, иФранкон мною очень доволен. Я хорошо продвига-юсь. Думаю, что в конце концов смогу занять у них лю-бой пост, какой только пожелаю… Да, как раз сегодняя сделал работу за другого, который даже не понима-ет, что скоро окажется никому не нужным, и тогда…Кэти! Что это я такое плету?

– Все нормально, милый. Я все понимаю.– Если бы понимала, то назвала бы меня тем сло-

вом, которого я заслуживаю, и велела мне заткнуться.– Нет, Питер, я не хочу, чтобы ты изменился. Я же

люблю тебя.– Боже тебя сохрани!– Я знаю.– И ты это знаешь и так говоришь? Таким тоном,

каким обычно говорят: «Привет, славный нынче вече-рок»?

– А почему нельзя? Что тебе не нравится? Ведь ялюблю тебя.

– Нет, нравится! Мне нравится!.. Кэти… я никогдане смогу полюбить кого-то, кроме тебя…

– И это я знаю.Он обнял ее, бережно, словно опасаясь, что ее

хрупкое тело вот-вот растает. Он не понимал, почемув ее присутствии признается в том, в чем не можетпризнаться и самому себе. Он не понимал, почемуторжество, которым он пришел поделиться, вдруг по-тускнело. Но все это не имело никакого значения. Егоохватило странное чувство свободы – рядом с Кэтринон всегда освобождался от какой-то тяжести, опреде-лить которую точнее не мог. Он становился самим со-бой. Теперь для него имело значение лишь одно –ощущать рукой грубую ткань ее блузки.

Потом он спросил, как она живет в Нью-Йорке, и онапринялась оживленно рассказывать о дяде.

– Он такой замечательный, Питер. Ну совершеннозамечательный! Бедный совсем и все же принял меняв свой дом. Даже освободил свой кабинет, чтобы мнебыло где устроиться, и теперь ему приходится рабо-тать здесь, в гостиной. Тебе непременно надо с нимпознакомиться, Питер. Сейчас он в отъезде, выступа-ет с лекциями, но тебе надо с ним познакомиться, ко-гда он приедет.

– Да, мне бы очень хотелось.– Знаешь, я думала устроиться на работу и зара-

батывать себе на жизнь, но он мне не позволил. «Де-точка моя, – сказал он, – только не в семнадцать лет.Не хочешь же ты, чтобы мне было стыдно перед са-мим собой? Я не сторонник детского труда». Занятная

мысль, правда? У него масса занятных мыслей, я невсе понимаю, но говорят, что он человек выдающего-ся ума. И он все так представил, будто я делаю емуодолжение, позволив содержать меня, и, по-моему, оночень славно поступил.

– Чем же ты занимаешься целыми днями?– Пока особенно ничем. Книги читаю. По архитек-

туре. У дяди тонны книг по архитектуре. Но когда онздесь, я печатаю ему лекции. Мне кажется, ему неочень нравится, что я это делаю, у него есть настоя-щая машинистка, но мне это очень нравится, и он мнеразрешает. И даже платит мне жалованье. Я не хоте-ла брать, но он настоял.

– Чем же он зарабатывает на жизнь?– Ой, многим, я даже не знаю, за всем не уследишь.

Например, преподает историю искусств. Он что-товроде профессора.

– Кстати, ты-то когда собираешься в колледж?– А… Ну… в общем, понимаешь, мне кажется, дя-

дя эту мысль не одобряет. Я ему сказала, что давноуже собиралась продолжить учебу и готова работатьи учиться одновременно, но он, похоже, считает, чтоэто не для меня. Он, правда, много на этот счет не го-ворит, сказал только: «Бог создал слона для тяжкоготруда, а комара – чтобы жужжал, а с законами приро-ды экспериментировать, как правило, не рекоменду-

ется. Однако, дитя мое, если тебе так хочется…» Онна самом деле не возражает, я все решаю сама, нотолько…

– Не позволяй ему мешать тебе.– Пойми, он и не хочет мешать мне. Только, пони-

маешь, я и в школе была не бог весть что. И еще, лю-бимый мой, с математикой у меня вообще не лади-лось, и поэтому не знаю… Но с другой стороны, спе-шить мне некуда. У меня есть время подумать.

– Слушай, Кэти, мне это совсем не нравится. Ты жевсегда мечтала поступить в колледж. И если этот твойдядя…

– Не говори о нем так. Ты же его совсем не зна-ешь. Это совершенно поразительный человек. Он та-кой добрый, все понимает. И очень интересный, весе-лый, всегда шутит, да так умело – все, что казалосьочень серьезным, в его присутствии оказывается со-всем не таким. И при этом он чрезвычайно серьез-ный человек. Знаешь, он целыми часами говорит сомной, и ему не надоедает, его не раздражает моя глу-пость. Он мне все рассказывает о забастовках, о жут-ких условиях жизни в трущобах, о бедняках, которыхзаставляют трудиться из последних сил, – только одругих, и никогда о себе. Один его друг сказал мне,что дядя мог бы стать очень богатым, если бы толь-ко захотел, он ведь такой умный. Только он не хочет,

деньги его совсем не интересуют.– Это же ненормально.– Ты сначала с ним познакомься, а потом говори.

Да, и он хочет с тобой познакомиться. Я ему про тебярассказывала. Он называет тебя Ромео с рейсшиной.

– Ах вот как?– Да ты пойми! Он же по-доброму. Просто он так вы-

ражается. У вас много общего. Возможно, он окажетсятебе полезен. Он тоже кое-что понимает в архитекту-ре. Ты непременно полюбишь дядю Эллсворта.

– Кого-кого?– Да дядю моего!– Скажи-ка, – попросил Китинг чуть охрипшим голо-

сом, – как зовут твоего дядю?– Эллсворт Тухи. А что?Китинг бессильно уронил руки и ошалело посмот-

рел на нее.– Что с тобой, Питер?Он сглотнул. Кэтрин увидела, как у него судорожно

дернулся кадык. Потом он очень решительно сказал:– Кэти, я не стану знакомиться с твоим дядей.– Но почему?– Не хочу. Через тебя – не хочу… Пойми, Кэти, ты

же совсем меня не знаешь. Я из тех, кто используетлюдей в корыстных целях. А тебя я использовать нежелаю. Никогда. И ты мне не позволяй. Кого угодно,

только не тебя.– Как это – использовать меня? Что это значит? По-

чему?– Да все просто. За знакомство с Эллсвортом Тухи

я отдал бы все. Вот так. – Он хрипло рассмеялся. –Значит, по-твоему, он кое-что понимает в архитекту-ре? Дурочка ты! Да он – самая важная персона в архи-тектуре. Возможно, пока это еще не так, но через па-ру лет будет так. Спроси у Франкона – эта старая ли-са в таких делах не ошибается. Твой дядя скоро ста-нет Наполеоном среди архитектурных критиков, вотувидишь. Во-первых, не так уж много охотников пи-сать о нашей профессии, так что он быстренько суме-ет монополизировать этот рынок. Видела бы ты, каквсе крупные шишки в нашем бюро облизывают каж-дую запятую в его публикациях! Ты говоришь, что он,может быть, окажется мне полезен? Да он может сде-лать мне имя, и сделает, и я непременно с ним позна-комлюсь, когда буду к этому знакомству готов, так жекак познакомился с Франконом. Но только не здесь,только не через тебя. Понимаешь? Не через тебя!

– Но, Питер, почему ты отказываешься?– Потому что я не хочу так! Потому что это мерзко,

потому что я все это ненавижу – свою работу, профес-сию, ненавижу все, что я делаю, и все, что буду де-лать! И я не намерен впутывать во все это тебя! Ведь,

кроме тебя, у меня ничего настоящего в жизни нет!Умоляю тебя, Кэти, не вмешивайся в мои дела!

– В какие дела?– Не знаю!Не разжимая его объятий, она встала. Он припал

лицом к ее бедру. Она гладила его по голове и смот-рела на него сверху вниз.

– Ладно, Питер, мне кажется, я все поняла. Тебене обязательно встречаться с ним, пока ты не захо-чешь. Только, когда захочешь, скажи мне. Если надо,можешь меня «использовать». Я не против. От этогоничего не изменится.

Когда он поднял голову, она тихо смеялась.– Питер, ты перетрудился. У тебя нервы немножко

не в порядке. Я заварю чаю, хочешь?– Ой, я совсем забыл. Я же сегодня не ужинал. Вре-

мени не было.– Надо же! Кошмар какой! Сию же минуту отправ-

ляйся на кухню! Сейчас что-нибудь придумаю.Он вышел от нее через два часа. Он шел, ощущая в

себе легкость, чистоту, светясь от счастья, позабыв освоих страхах, позабыв о Тухи и Франконе. Он думаллишь о том, что пообещал ей снова прийти завтра ичто до завтра осталось ждать нестерпимо долго. Ко-гда он ушел, она еще долго стояла у дверей, положивруки на дверную ручку, хранившую след его ладони, и

думала о том, что он может прийти завтра – а можети через три месяца.

– Когда закончишь, – сказал Генри Камерон, – за-гляни ко мне в кабинет.

– Хорошо, – сказал Рорк.Камерон резко развернулся на каблуках и вышел

из чертежной. За весь месяц он впервые обратился кРорку с такой длинной фразой.

Каждое утро Рорк приходил в чертежную, выпол-нял задания и не слышал ни единого слова, никакихзамечаний. Камерон обычно заходил в чертежную иподолгу стоял за спиной Рорка, заглядывая ему че-рез плечо. Создавалось впечатление, что он наме-ренно старается смутить Рорка, сделать так, чтобыдрогнула его рука, четко выводящая линии на бума-ге. Два других чертежника запарывали работу при од-ной мысли, что такое жуткое видение может появить-ся у них за спиной. Рорк же, похоже, не замечал этого.Он продолжал работать, неспешно и уверенно водярукой, столь же неспешно откладывал притупивший-ся карандаш и брал другой. «Та-ак», – внезапно бур-чал Камерон. Рорк поворачивал голову с вежливым ивнимательным видом. «Да?» – спрашивал он. Каме-рон отворачивался, не сказав ни слова и презритель-но прищурившись, словно желая показать, что не счи-тает нужным отвечать, выходил из комнаты. Рорк про-

должал работу.– Плохо дело, – поведал Лумис, молодой чер-

тежник, своему престарелому коллеге Симпсону. –Невзлюбил старик этого парня. И я его хорошо пони-маю. Этот здесь долго не протянет.

Симпсон был стар и немощен. Он служил у Каме-рона еще во времена, когда бюро занимало три эта-жа, застрял здесь и не мог понять, по какой причи-не. Лумис же был молод и выглядел совсем как те ху-лиганы, что собирались обычно на углах возле заку-сочной. Здесь он оказался потому, что со всех прочихмест его выгнали.

Они оба недолюбливали Рорка. Да и всюду, кудабы Рорк ни пошел, при первом же взгляде на его ли-цо окружающие обычно начинали испытывать к немунеприязнь. Лицо его было непроницаемо, как дверьбанковского сейфа. В сейфе хранят только ценныевещи, но люди не желали задумываться над этим.От его присутствия в комнате тянуло холодком, и этораздражало многих. Было в нем и еще одно стран-ное свойство – он внушал окружающим такое чувство,будто он здесь и в то же время не здесь. Или, возмож-но, он здесь, а вот их самих нет.

После работы он отмеривал пешком весь неблиз-кий путь домой – в доходный дом на Ист-Ривер. Онвыбрал это жилье потому, что всего за два пятьдесят

в неделю в его распоряжение предоставлялся весьверхний этаж – колоссальных размеров помещение,которое раньше использовалось под склад. В нем небыло потолка, а крыша протекала. Но зато здесь пообе стороны тянулись два ряда окон, где в некоторыхрамах даже сохранились стекла, а другие были заде-ланы картонными листами. С одной стороны из этихокон открывался вид на реку, а с другой – на город.

Неделю назад Камерон заглянул в чертежную ишвырнул на стол Рорка размашистый набросок сизображением загородного дома.

– Посмотрим, сумеешь ли ты из этого сделать на-стоящий дом! – рявкнул он и ушел, не вдаваясь вдальнейшие объяснения. В последующие дни он неприближался к столу Рорка. Вчера вечером Рорк за-кончил чертежи и оставил их на столе Камерона.Утром Камерон зашел, кинул Рорку эскиз каких-тостальных перекрытий, приказал ему потом зайти в ка-бинет и больше в течение всего дня в чертежной непоявлялся.

Остальные ушли домой. Прикрыв стол старой кле-енкой, Рорк вошел в кабинет Камерона. На столе у то-го были разложены Рорковы чертежи загородного до-ма. Свет лампы падал на щеку Камерона, на бороду,в которой белели седые волоски, на его кулак, на уголчертежа, четкие линии которого словно впечатались

в бумагу.– Ты уволен, – сказал Камерон.Рорк стоял посреди вытянутой комнаты, перенеся

всю тяжесть тела на одну ногу, свесив руки по бокам,приподняв одно плечо.

– Да? – тихо спросил он, не шелохнувшись.– Иди сюда, – сказал Камерон. – Садись.Рорк подчинился.– Ты слишком хорош, – сказал Камерон. – Слишком

хорош для той судьбы, которую сам себе готовишь.Бессмысленно, Рорк. Лучше понять это сейчас, чемпотом, когда будет поздно.

– Что вы хотите сказать?– Бессмысленно тратить отпущенные тебе годы на

идеал, которого ты никогда не достигнешь, котороготебе просто не дадут достичь. Бессмысленно превра-щать свой талант в дыбу, на которой сам же и будешьраспят. Продай его, Рорк. Продай сейчас. Конечно, этобудет уже не то, но все же тебя на это хватит. У тебяесть то, за что будут платить, и много платить, если тыбудешь использовать свой талант так, как они поже-лают. Не отвергай их, Рорк. Иди на компромисс. Идинемедленно – потом все равно придется согласитьсяна компромисс, только тогда тебе придется пройти че-рез такое, о чем потом придется горько сожалеть. Тыэтого не знаешь. А я знаю. Избавь себя от этого. Ухо-

ди от меня. Уходи к кому-нибудь другому.– А вы разве так поступили?– Ты нахальный выродок! Я сказал, что ты хорош,

но не более того! С кем ты себя равнять вздумал?С самим… – Он резко замолчал, так как увидел, чтоРорк улыбается. Он посмотрел на Рорка и вдруг улыб-нулся в ответ. Ничего более мучительного Рорку ещене доводилось видеть. – Нет, – сказал Камерон, – что-то я не то говорю, да? Совсем не то… В общем, тыправ. Ты верно себя оцениваешь. Но я хочу сказатьтебе кое-что. Даже не знаю, с чего начать. Я утратилнавык общаться с такими людьми, как ты. Утратил?Скорее всего, никогда не имел. Возможно, именно этоменя сейчас и пугает. Постарайся понять, пожалуй-ста.

– Я все понимаю. Не тратьте времени впустую.– А ты не груби. Потому что сейчас я не могу поз-

волить себе грубить тебе. Я хочу, чтобы ты выслушалменя. Ты можешь выслушать и не перебивать?

– Да. Простите. Я не хотел быть невежливым.– Понимаешь, я последний человек из всех, к кому

тебе стоило обратиться. Если я оставлю тебя здесь, ясовершу преступление. Жаль, что никто не предосте-рег тебя от меня. Я совсем не смогу тебе помочь. Яне сумею сбить с тебя кураж. Не сумею привить тебездравый смысл. Вместо этого я буду подталкивать те-

бя, тащить тем же путем, каким ты идешь сейчас. Ясилой заставлю тебя оставаться таким, какой ты есть,и сделаю тебя еще хуже… Пойми же. Через месяц яуже не смогу расстаться с тобой. Даже не уверен, чтосмогу сейчас. Так что не спорь со мной и уходи. Спа-сайся, пока не поздно.

– Но как? Вам не кажется, что нам обоим уже позд-но спасаться? Мне и двенадцать лет назад было позд-но.

– Попытайся, Рорк. Попытайся хоть раз проявитьблагоразумие. Есть много крупных фирм, которыевозьмут тебя и не посмотрят на то, что тебя исключи-ли из института, если я их попрошу. Они могут поте-шаться надо мной в своих речах на званых обедах,но, когда им надо, беззастенчиво крадут у меня и пре-красно знают, что я сумею разобраться, хорош чер-тежник или плох. Я дам тебе письмо к Гаю Франкону.Когда-то давным-давно он у меня работал. Кажется,я его уволил, но это не имеет значения. Иди к нему.Поначалу тебе там не понравится, но ты привыкнешь.А через много лет будешь меня благодарить.

– Зачем вы мне все это говорите? Вы же хотите ска-зать совсем другое. И сами вы шли совсем другим пу-тем.

– Потому я это и говорю! Именно потому, что самшел другим путем!.. Понимаешь, Рорк, есть у тебя од-

на черта, которая меня очень пугает. Тут дело не втом, что выходит из-под твоего карандаша. Меня быне тревожило, если бы ты был просто одаренным пи-жоном, который все делает не так, как другие, простодля смеха, для забавы, для того, наконец, чтобы нанего обратили внимание. Это ловкий ход – одновре-менно и противостоять толпе, и забавлять ее, поти-хоньку собирая денежки за вход на персональную вы-ставку. Если бы дело обстояло так, я бы не беспокоил-ся. Но все не так. Ты влюблен в свое ремесло. Господьтебя спаси, ты влюблен! А это проклятье. Это клеймона лбу, выставленное на всеобщее обозрение. Ты неможешь жить без своей работы, и они об этом знают,и еще знают, что тут-то ты и попался! Ты когда-нибудьприглядывался к людям на улице? Я приглядывался.Они проходят мимо тебя, все в шляпах, со свертка-ми… Но не в этом их суть. А суть их в том, что ониненавидят каждого, кто влюблен в свое ремесло. Бо-лее того, они их боятся, уж не знаю почему. Ты им под-ставляешься, Рорк, всем и каждому!

– Но я никогда не вижу людей на улице.– А что они со мной сделали, ты видишь?– Я вижу только, что вы их не боитесь. Почему же

вы хотите, чтобы я их боялся?– Почему? – Камерон подался вперед, сжав кулаки:

– Рорк, хочешь, чтобы я произнес это вслух? Ты ведь

жесток, да, Рорк? Ладно же, я произнесу: ты хочешьзакончить так, как заканчиваю я? Ты хочешь быть тем,чем стал я?

Рорк поднялся и шагнул вперед, к самому столу.– Если, – сказал Рорк, – в конце жизни я стану тем,

кем вы являетесь здесь и сейчас, я буду считать эточестью, которой я не заслужил и не мог бы заслужитьни при каких обстоятельствах.

– Да сядь ты! – рявкнул Камерон. – Терпеть не могу,когда выставляют напоказ свои чувства!

Рорк посмотрел на себя, на стол, крайне удивлен-ный тем, что оказался на ногах. Он сказал:

– Простите. Я даже не заметил, что встал.– Ну так садись и слушай. Я все понимаю. И это

очень мило с твоей стороны. Но ты так ничего и не по-нял. Мне казалось, что нескольких дней работы в этойдыре хватит, чтобы выбить из твоей башки поклоне-ние героям. Но теперь вижу, что этого оказалось недо-статочно. Вот ты теперь сам себе внушаешь, какойвеликий человек старик Камерон, благородный боец,мученик за безнадежно проигранное дело, и ты ужеготов умереть со мной на баррикадах и питаться сомной в грошовых забегаловках до конца дней своих.Я знаю, сейчас все это кажется тебе таким чистым ипрекрасным с высоты твоей умудренности жизнью вдвадцать два года. Но знаешь ли ты, что это такое

на самом деле? Тридцать лет сплошных поражений.Звучит великолепно, не так ли? Но известно ли тебе,сколько дней в тридцати годах? Известно, как прохо-дят эти дни? Известно?

– Вам же больно об этом говорить.– Да! Больно! Но я буду говорить. Я хочу, чтобы ты

выслушал, Чтобы ты понял, что тебя ожидает. При-дут дни, когда ты посмотришь на свои руки, и тебезахочется взять что-нибудь тяжелое и переломать вних каждую косточку, потому что ты будешь терзатьсямыслью о том, что могли бы сотворить эти руки, еслибы ты изыскал для них такую возможность. Но тебе неудастся найти ни малейшей возможности, и ты возне-навидишь собственное тело, потому что оно осталосьбезруким. Придут дни, когда водитель начнет орать натебя, едва ты войдешь в автобус. Он всего лишь по-требует десять центов за проезд, но ты услышишь со-всем другое. Ты услышишь, что ты ничтожество, чтоты смешон, что это у тебя на лбу написано и все нена-видят тебя за эту никчемность. Придут дни, когда тыбудешь стоять в уголке зала и слушать рассуждениякакого-то кретина об архитектуре, о деле, которое тыдо безумия любишь, и сказанное им заставит тебянадеяться, что кто-нибудь сейчас встанет и раздавитего, как вонючего клопа. А потом ты услышишь, каквсе бешено рукоплещут ему, и тебе захочется взвыть,

потому что непонятно, кто же настоящий – ты или они.То ли тебя засунули в каморку, полную разбитых чере-пов, то ли, наоборот, кто-то только что вышиб мозги изтвоей головы. И ты ничего не скажешь, ибо те звуки,которые ты будешь в состоянии издать, в этом залеуже не считаются человеческим языком. Но если тыи захочешь говорить, то все равно не сможешь, тебянебрежно оттолкнут – ведь тебе совершенно нечегосказать им об архитектуре. Этого тебе хочется?

Рорк сидел неподвижно, на лице его резко пролег-ли тени, на впалой щеке отпечатался темный клин,длинный черный треугольник перерезал подбородок.Он не сводил глаз с Камерона.

– Тебе мало? – спросил Камерон. – Ладно, поехалидальше! Однажды ты увидишь перед собой на листеватмана дом, перед которым тебе захочется упасть наколени. Ты не поверишь, что его создал ты сам. По-том ты решишь, что мир прекрасен, и в воздухе пах-нет весной, и ты любишь всех людей, потому что вмире больше нет зла. И ты выйдешь из квартиры сэтим чертежом, чтобы построить этот дом, посколькутебе совершенно ясно, что такой дом захочется воз-вести каждому, кто взглянет на твой чертеж. Но да-леко от квартиры ты не уйдешь. Ведь у дверей тебяостановит газовщик, который пришел отключить газ.Ты ел немного, так как экономил деньги, чтобы закон-

чить проект, но все же иногда надо было что-то сгото-вить, а за газ ты не заплатил… Ну ладно, это мело-чи, над этим можешь посмеяться. Но вот ты со сво-им чертежом попадаешь в чей-нибудь кабинет, ругаясебя за то, что вытесняешь своим телом воздух, при-надлежащий другому, и ты постараешься ужаться доневидимости, чтобы другой тебя не видел, а толькослышал твой голос, умоляющий его, просительный го-лос, лижущий ему пятки. Ты будешь проклинать себяза это, но это будет неважно, только бы он дал тебепостроить этот дом. Ты готов будешь распороть себебрюхо – ведь когда он увидит, что там, в этом брюхе,то уже не сможет отказать тебе. Но он лишь скажет,что ему очень жаль, но подряд только что отдан ГаюФранкону. И ты пойдешь домой, и знаешь, что ты бу-дешь делать дома? Ты будешь плакать. Плакать, какженщина, как алкоголик, как животное. Вот какое тебяждет будущее, Говард Рорк. Хочешь его?

– Да, – сказал Рорк.Камерон опустил глаза. Немного опустил голову,

потом еще немного. Голова его опускалась медлен-но, рывками, и наконец остановилась. Он сидел непо-движно, сгорбив плечи, упираясь локтями в колени.

– Говард, – прошептал Камерон. – Такого я никомуеще не говорил…

– Спасибо вам… – сказал Рорк.

После долгой паузы Камерон поднял голову.– Теперь иди домой, – сказал он решительно. – Ты

слишком много работал в последнее время. А впере-ди у тебя тяжелый день. – Он показал на чертежи за-городного дома: – Все это замечательно. Мне простохотелось взглянуть, на что ты способен. Только стро-ить еще нельзя, плоховато будет. Так что придется всепеределать. Завтра я тебе покажу, что мне нужно.

V

За год работы в фирме Франкона и Хейера Китингприобрел статус кронпринца. Громко об этом не го-ворили, но перешептывались. Оставаясь всего лишьчертежником, он стал всевластным фаворитом Фран-кона, и тот постоянно брал его с собой обедать. По-добной привилегии еще не удостаивался ни один изслужащих. Франкон вызывал его на все беседы с за-казчиками, которым, видимо, приятно было увидетьстоль декоративного молодого человека в архитек-турном бюро.

У Лусиуса Н. Хейера была неприятная привычка нис того ни с сего спрашивать Франкона: «Как давно увас этот новичок?», показывая при этом на служаще-го, проработавшего здесь уже три года. Но, к всеоб-щему удивлению, Хейер запомнил Китинга по имени ипри каждой встрече улыбался ему, всем своим видомпоказывая, что узнал его. В один ненастный ноябрь-ский день Китинг долго и обстоятельно беседовал сним о старом фарфоре. Это было хобби Хейера; онвладел прославленной коллекцией, которую собиралс истинной страстью. Китинг проявил неплохое зна-ние предмета, хотя впервые услышал о старом фар-форе лишь накануне вечером, после чего тут же от-

правился в публичную библиотеку. Хейер был в вос-торге; никто во всем бюро не проявлял к его увлече-нию ни малейшего интереса; мало кто вообще заме-чал его присутствие. В беседе с партнером Хейер непреминул заметить:

– Ты очень неплохо подбираешь людей, Гай. Этотпаренек… как бишь его?.. Китинг – просто клад.

– О да, – улыбаясь, ответил Франкон. – О да.В чертежной Китинг сосредоточил все усилия на Ти-

ме Дейвисе. Сама по себе работа, готовые чертежи,были неизбежными, но несущественными деталями втрудовой жизни Китинга. Сутью же ее на этом началь-ном этапе профессиональной карьеры стал Тим Дей-вис.

Бо́льшую часть собственной работы Дейвис теперьперепоручал ему. Поначалу это касалось лишь сверх-урочной работы, потом и некоторой части дневных за-даний. Вначале это делалось тайком, потом открыто.Дейвис не хотел, чтобы об этом знали; Китинг устро-ил так, что об этом узнали все, приняв при этом наив-но-доверительный тон, как бы подразумевая, что самон, Китинг, не более чем инструмент, наподобие ка-рандаша или рейсшины в руках Тима, а его помощьникак не умаляет, но лишь подчеркивает высочайшеемастерство Тима. Именно поэтому он, Китинг, и несчитает нужным скрывать этот факт.

Сначала Дейвис передавал свои задания Китингу;затем старший чертежник стал принимать такое поло-жение вещей как само собой разумеющееся и началприходить к Китингу напрямую с поручениями, пред-назначенными для Дейвиса. Китинг был всегда готов,всегда с улыбкой говорил: «Я все сделаю. Не приста-вайте к Тиму с такими мелочами. Я справлюсь сам».Дейвис успокоился и пустил дело на самотек. Он бес-престанно выходил покурить, слонялся без дела почертежной или сидел на табуретке, праздно закинувногу за ногу, прикрыв глаза и грезя об Элен. Лишь из-редка он лениво осведомлялся: «Ну что, Пит, готово?»

Весной Дейвис женился на Элен. Он стал частоопаздывать на работу и завел обыкновение шептатьна ухо Китингу:

– Слушай, Пит, ты ведь со стариком в дружбе. За-молви за меня словечко, ладно, чтобы не особо комне придирался? Господи, ну что за наказание – ра-ботать в такое время!

А Китинг говорил Франкону:– Простите, мистер Франкон, что мы запоздали с

чертежами подвального этажа для дома Мюрреев, но,понимаете, вчера Тим Дейвис повздорил с женой, авы ведь представляете себе, что такое новобрачные,так что, пожалуйста, не судите их строго. – Или: – Этоопять из-за Тима, мистер Франкон, простите его, по-

жалуйста, он ничего поделать не может. Ему сейчасне до работы!

Когда Франкон заглянул в платежную ведомостьсвоего бюро, он обратил внимание, что самый высо-кооплачиваемый чертежник одновременно и самыйбесполезный.

Когда Тима Дейвиса уволили, никто в бюро не уди-вился, кроме самого Тима Дейвиса. Он ничего не могпонять и ожесточился на весь мир до конца дней сво-их. Еще он почувствовал, что в целом свете у негоесть только один друг – Питер Китинг.

Китинг утешал его, проклинал Франкона, прокли-нал людскую несправедливость, потратил шесть дол-ларов, угощая в ресторанчике знакомую секретаршуплохонького архитектора, и нашел новое место дляТима Дейвиса.

После этого он всякий раз вспоминал о Дейвисе степлым и приятным чувством. Он изменил судьбу че-ловека, вышвырнул его с одной тропы и запихнул надругую; человека, который для Китинга был уже неТимом Дейвисом, а лишь абстрактным телом, наде-ленным сознанием. Почему он всегда так боялся это-го непостижимого явления – сознания, которым наде-лены другие? Ведь ему, Китингу, удалось направитьчужое тело и чужое сознание по иному пути, согласноего, Китинга, воле.

По единодушному решению Франкона, Хейера истаршего чертежника место Дейвиса, вместе с рабо-чим столом и жалованьем, было передано Питеру Ки-тингу. Но не только это радовало Китинга, более силь-ное – и более опасное – удовлетворение доставлялоему другое ощущение. Он часто и весело повторял:«Тим Дейвис? Ах да, это тот, которому я нашел новоеместо».

Он написал об этом матери. Она заявила подругам:«Мой Пит такой бескорыстный мальчик».

Он послушно писал ей каждую неделю. Письма егобыли короткими и почтительными. От нее же он полу-чал письма длинные, подробные, полные разных со-ветов. Он редко дочитывал их до конца.

Иногда он заглядывал к Кэтрин Хейлси. После тогопамятного вечера он не сдержал обещания прийти надругой день. Утром он проснулся, вспомнил все, чтоговорил ей, и возненавидел ее за то, что сказал ейтакое. Но через неделю он вновь пришел к ней. Она нестала упрекать его, и они ни словом не обмолвились оее дяде. После этого он встречался с ней раз в месяцили в два. Он был счастлив видеть ее, но никогда незаговаривал с ней о работе.

Он попробовал поговорить об этом с Говардом Рор-ком, но попытка не увенчалась успехом. Он дваждызаходил к Рорку, с остервенением преодолевая пять

лестничных маршей до его комнаты. Он радовалсявстрече с Говардом, ожидая получить у него поддерж-ку. Питер и сам не понимал, какого рода поддержкуон хочет получить и почему ее надо искать именноу Рорка. Он рассказывал о своей работе и с искрен-ней заинтересованностью расспрашивал Рорка о бю-ро Генри Камерона. Говард выслушивал его, охотноотвечал на все вопросы, но при этом у Китинга воз-никало ощущение, будто все его слова разбиваютсяо стальной щит в сосредоточенном взгляде Рорка ибудто они говорят о совершенно разных вещах. Вовремя бесед Китинг замечал обтрепанные манжетыРорка, его стоптанные ботинки, заплатку на колене– и испытывал большое удовлетворение. Уходил онпосмеиваясь, но одновременно ощущал себя как-тоочень неуютно. Он не понимал, откуда бралось этонеприятное ощущение, и клялся сам себе, что ногиего больше у Рорка не будет, и недоумевал – отчегоже он ничуть не сомневается, что придет сюда еще нераз?

– Ну знаешь, – сказал Китинг, – у меня пороху нехватит так сразу пригласить ее на обед, но послезав-тра она идет со мной на выставку Моусона. А даль-ше-то что?

Он сидел на полу, опираясь головой на край дивана

и вытянув перед собой босые ноги. На нем свободноболталась пижама цвета ликера «Шартрез», принад-лежавшая Гаю Франкону.

Через распахнутую дверь ванной он видел Франко-на, который стоял возле раковины, упираясь животомв ее сверкающий край. Франкон чистил зубы.

– Прекрасно, – сказал Франкон. Рот его был полонпасты. – Так будет ничуть не хуже. Ты, конечно, пони-маешь, что я имею в виду?

– Нет.– Господи, Пит, я же тебе вчера объяснил, еще до

того, как все началось. Муж миссис Данлоп хочет по-строить для нее дом.

– Ах да, – слабым голосом ответил Китинг, убирая слица слипшиеся черные кудри. – Теперь вспомнил…Боже мой, Гай, как трещит голова!..

Он смутно припомнил званый ужин, на которыйФранкон привел его вчера вечером. Припомнил за-мороженную черную икру, которую подавали в глы-бе льда, припомнил симпатичное лицо миссис Дан-лоп и ее черное вечернее платье из тюля, но так и немог вспомнить, каким же образом он очутился здесь,в квартире Франкона. Он пожал плечами – в послед-ний год он нередко бывал на разных приемах вместес Франконом, и частенько его приносили сюда в бес-памятстве.

– Это не очень большой дом, – говорил Франкон,засунув в рот зубную щетку. От этого на одной его ще-ке образовалась выпуклость, а изо рта торчала зеле-ная ручка щетки. – Тысяч примерно на пятьдесят. Ме-лочовка, да и сами Данлопы тоже. Но у миссис Дан-лоп есть сестра, которая замужем за самим Квимби…тем самым крупнейшим торговцем недвижимостью.Так что вовсе не повредит заполучить подходец к это-му семейству. И тебе, Пит, я поручаю разузнать, чтоеще можно выжать из этого заказа. Могу я на тебярассчитывать?

– Конечно, – сказал Китинг, опустив голову. – Ты мо-жешь на меня рассчитывать во всем, Гай…

Он сидел неподвижно, разглядывая пальцы босыхног, и думал о Штенгеле, проектировщике Франко-на. Он не хотел о нем думать, но мысли его автома-тически возвращались к Штенгелю. И так было уженесколько месяцев – ведь Штенгель воплощал собойвторую ступеньку его карьеры.

Для дружеских отношений Штенгель был недосяга-ем. Два года все попытки Китинга ломались об лед егоочков. Мнение Штенгеля о нем шепотом пересказы-валось в бюро, но немногие решались произнести еговслух, разве что предварительно расставив кавычки.Штенгель же высказывался открыто, хотя прекраснознал, что все исправления, с которыми его эскизы воз-

вращались от Франкона, сделаны рукой Китинга. Ноу Штенгеля было одно уязвимое место: он давно ужеподумывал уйти от Франкона и открыть собственноебюро. Он уже подыскал себе партнера, молодого ар-хитектора, совершенно бездарного, но унаследовав-шего крупное состояние. Штенгель лишь дожидалсяблагоприятной возможности. Китинг очень много раз-мышлял над этим. Он просто не мог думать ни о чемдругом. И теперь, сидя на полу в спальне Франкона,он тоже думал об этом.

Через два дня, сопровождая миссис Данлоп по га-лерее, где экспонировались картины некоего Фреде-рика Моусона, он окончательно определился с пла-ном действий. Китинг вел миссис Данлоп через жи-денькую толпу, иногда брал ее под локоток, позволяяей уловить его взгляд, чаще направленный на ее мо-лодое лицо, чем на картины.

– Да, – сказал он, когда она послушно разгляды-вала пейзаж, изображающий автомобильную свалку,и старалась придать лицу выражение надлежащеговосторга. – Замечательное произведение. Обратитевнимание на цвета, миссис Данлоп… Говорят, этомуМоусону крепко досталось в жизни. Обычная история– борьба за признание и все такое. Старо как мир,но очень трогательно. Так происходит в любом искус-стве. Включая и мою профессию.

– Ах, неужели? – сказала миссис Данлоп. Судя повыражению ее лица, в этот момент она явно предпо-читала архитектуру всем прочим искусствам.

– А вот здесь, – сказал Китинг, остановившись пе-ред изображением старой карги, которая сидела наобочине дороги и, разувшись, ковыряла пальцы ног, –здесь искусство выступает в роли социально-критиче-ского документа. Восприятие такого искусства требу-ет смелости.

– Какая великолепная картина! – вставила миссисДанлоп.

– Да-да, именно смелости. Это редкое качество…Говорят, что Моусон умирал от голода на своем черда-ке, когда миссис Стювесант открыла его. Помочь ста-новлению молодого таланта – это так благородно!

– Да, это возвышает, – согласилась миссис Данлоп.– Если бы я был богат, – мечтательно проговорил

Китинг, – то у меня было бы такое хобби. Я устраи-вал бы выставки молодых художников, финансировалконцерты молодых пианистов, заказал бы постройкудома начинающему архитектору…

– А знаете, мистер Китинг, ведь мы с мужем собира-емся построить небольшой домик на Лонг-Айленде.

– Да что вы говорите? Миссис Данлоп, вы так милодоверили мне эту новость. Вы еще так молоды, изви-ните за такие слова. Вы не боитесь, что я начну до-

кучать вам, стараясь заинтересовать вас моей фир-мой? Или избавили себя от такой напасти, уже подыс-кав архитектора?

– Отнюдь не избавила, – любезно отвечала мис-сис Данлоп. – И, честно говоря, вовсе не боюсь такойнапасти. За последние дни я много думала о фирме«Франкон и Хейер». Я слышала о них столько хоро-шего!

– О, вы так любезны, миссис Данлоп.– Мистер Франкон – великий архитектор.– О да!– А что такое?– Нет, ничего. Решительно ничего.– Вы все же скажите.– Вы действительно хотите это услышать?– Да, разумеется.– Видите ли, Гай Франкон – это просто громкое

имя. Он сам вообще не будет заниматься вашим до-мом. Это один из профессиональных секретов, кото-рый мне не следовало бы разглашать, но в вас естьнечто такое, что заставляет меня быть с вами откро-венным. Все лучшие дома, созданные в нашей фир-ме, спроектировал мистер Штенгель.

– Кто?– Клод Штенгель. Вы не слышали этого имени,

но непременно услышите, если у кого-нибудь хватит

смелости открыть его. Понимаете, всю работу делаетон, он и есть настоящий, хоть и незаметный, талант,но Франкон ставит свою подпись и стяжает все лавры.Так делается повсюду.

– Но почему мистер Штенгель терпит такое?– А что ему остается делать? Никто не хочет предо-

ставить ему возможность работать самостоятельно.Вы же знаете, как устроены большинство людей – всехотят идти проторенными путями и готовы заплатитьвтридорога за тот же товар, лишь бы на нем стоялоклеймо известной фирмы. Смелости им не хватает,миссис Данлоп, смелости. Штенгель великий мастер,но очень немногим дано это понять. Он готов открытьсобственное дело, если только найдется выдающая-ся личность вроде миссис Стювесант, которая предо-ставит ему такой шанс.

– Надо же! – воскликнула миссис Данлоп. – Как ин-тересно! Расскажите-ка поподробнее.

И он рассказал. К тому времени, как они закончилиосмотр творений Фредерика Моусона, миссис Данлопуже трясла его руку и говорила:

– Так любезно, так изумительно мило с вашей сто-роны! Вы уверены, что не попадете в неловкое по-ложение перед вашей фирмой, если устроите мневстречу с мистером Штенгелем? Я сама все как-то неосмеливалась это предложить, а вы так добры, что,

надеюсь, не рассердитесь на меня за это, ведь прав-да? Вы проявили такое бескорыстие, на которое ни-кто на вашем месте не отважился бы.

Когда Китинг подошел к Штенгелю с приглашени-ем отобедать с миссис Данлоп, тот выслушал его, непроронив ни слова. Затем он резко тряхнул головой истоль же резко спросил:

– А ты-то с этого что будешь иметь?Китинг не успел ответить. Штенгель внезапно вы-

прямился.– Ага, – сказал он. – Все ясно. – Он снова наклонил-

ся, скривив губы в презрительной усмешке. – Хорошо.Я приду на этот обед.

Когда Штенгель уволился от Франкона и Хейера, от-крыл собственное бюро и, тут же получив свой пер-вый заказ от Данлопов, приступил к проектировке ихдома, Гай Франкон сломал линейку о край стола и за-орал, повернувшись к Китингу:

– Какой негодяй! Какой гнусный негодяй! После все-го, что я для него сделал!

– Чего же ты хочешь? – спросил Китинг, развалив-шись в низком кресле. – Такова жизнь.

– Вот чего я никак в толк не возьму – как этот во-нючка пронюхал о заказе? Ведь прямо из-под носа унас увел!

– Я никогда ему особенно не доверял. – Китинг по-

жал плечами. – Натура человеческая…В голосе Китинга звучала неподдельная обида.

Ведь он так и не дождался благодарности от Штен-геля. На прощание тот лишь бросил ему: «А ты ещебольший мерзавец, чем мне казалось. Что ж, будьсчастлив! Из тебя получится великий архитектор».

Так Китинг получил место главного проектировщи-ка у Франкона и Хейера.

Франкон отметил это событие небольшой скромнойоргией в одном из уютных дорогих ресторанов.

– Через пару лет, – все твердил он, – через пару летмы такое закрутим, Пит… Ты славный парень, и я тебялюблю, и я для тебя готов на все… Разве я тебе непомогал?.. Ты еще такое увидишь… через пару лет…

– Гай, у тебя галстук съехал набок, – сухо заметилКитинг. – И не поливай коньяком жилетку…

Получив первое задание по разработке проекта,Китинг вспомнил о Тиме Дейвисе, о Штенгеле, о дру-гих, которые к этому стремились, боролись, стара-лись – и ничего у них не получилось. Ибо всех побе-дил он, Питер Китинг. Его переполняло чувство торже-ства – ведь он получил ощутимое доказательство соб-ственного величия. И тут он заметил, что сидит в сво-ем кабинете со стеклянными стенками совсем одини смотрит на чистый лист бумаги. Совсем один. Что-то прокатилось из горла в желудок, холодное, пустое.

Это было знакомое ощущение полета в пропасть. Оноблокотился о стол и прикрыл глаза. До этого момен-та ему как-то не вполне верилось, что от него дей-ствительно ждут, чтобы он на этом листе бумаги что-то изобразил… что-то создал.

Собственно, требовалось создать совсем неболь-шой коттедж. Но дом никак не вырастал перед егомысленным взором. Более того, очертания будущегостроения предстали перед ним в виде глубокой ямы вземле. И такую же яму он почувствовал в себе самом– пустоту, в которой только бессмысленно трещали очем-то Штенгель и Дейвис… Об этом доме Франконсказал ему: «В нем должно быть благородство, пони-маешь, благородство… никаких выкрутасов… строгаягармония… И не вылезай из сметы». Это, по пред-ставлениям Франкона, и означало «дать проектиров-щику общую концепцию и предоставить ему возмож-ность самостоятельно проработать детали». В холод-ном оцепенении Китинг представил себе, как клиентысмеются ему в лицо; он услышал тихий, но полный си-лы голос Эллсворта Тухи, призывающий его обратитьвнимание на великолепные возможности, открываю-щиеся в области сантехники. Все сооружения, возве-денные человеком на земле, стали ему ненавистны.Он ненавидел сам себя за то, что избрал профессиюархитектора.

Начав рисовать, он старался не думать о том, чтоделает. Он думал только о том, что ведь это делали иФранкон, и Штенгель, и даже Хейер, и другие тоже, иесли уж у них получалось, то непременно получитсяи у него.

Он потратил много дней на предварительные эски-зы. Часами он не вылезал из служебной библиотеки,выбирая внешний облик дома из множества фотогра-фий памятников античной архитектуры. Он чувство-вал, как в мозгу его тает напряжение. Дом, которыйначинал у него получаться, – это правильный дом,хороший дом. Ведь люди не перестали поклонятьсядревним мастерам, строившим подобные дома многовеков назад. Не надо сомневаться, бояться, не надорисковать. За него все уже сделали другие.

Когда эскизы были готовы, он долго стоял над ни-ми и смотрел на них в полной растерянности. Если быему сказали, что это самый лучший дом в мире иличто здания уродливее еще не существовало на зем-ле, он охотно согласился бы и с тем и с другим. Онне знал наверняка. А надо было знать. Он вспомнило Стентоне, о том, что делал в те годы, работая надсходными заданиями. И тут же позвонил в бюро Ка-мерона и попросил позвать Говарда Рорка.

Вечером он пришел в комнату Рорка и разложилперед ним планы, проекции, объемные изображения

первого своего здания.Рорк постоял над ними, широко расставив руки и

держась пальцами за край стола. Долгое время онмолчал.

Китинг тревожно ждал и чувствовал, как вместе стревогой в нем нарастает гнев – из-за того, что он ни-как не мог понять причину своей тревоги. Когда онбольше не мог этого вынести, он заговорил:

– Понимаешь, Говард, все говорят, что Штенгель –лучший проектировщик в городе, и, по-моему, он ещене собирался уходить от нас. Но я устроил так, что онуволился, а сам занял его место. Мне пришлось надэтим здорово пошевелить мозгами, и я…

Он остановился. Его слова звучали отнюдь не гордои весело, как звучали бы в любом другом месте. Онизвучали как слова нищего попрошайки.

Рорк повернулся и посмотрел на него. В этом взгля-де не было презрения. Глаза Рорка были лишь приот-крыты шире обычного, внимательные и озадаченные.Рорк ничего не сказал и вновь склонился над эскиза-ми.

Китинг почувствовал себя голым и беззащитным.Здесь ничего не значили имена Дейвиса, Штенгеля,Франкона. От людей Китинга защищали только лю-ди, Рорк же совсем не ощущал людей. От других Ки-тинг получал ощущение собственной значимости.

От Рорка он не получал ничего. У него мелькнуламысль, что надо бы схватить эскизы и бежать отсюда.Опасность исходила не от Рорка. Опасность заключа-лась в том, что он, Китинг, остается здесь.

Рорк повернулся к нему:– Питер, тебе нравится заниматься такими веща-

ми?– Я знаю, – почти истерично отозвался Китинг, –

я знаю, что ты такого не одобряешь. Но это бизнес.Я только хотел спросить, что ты думаешь об этом спрактической точки зрения. Не с философской, не…

– Не беспокойся. Я не собираюсь читать тебе про-поведей. Просто интересно стало.

– Если бы ты только согласился помочь мне, Го-вард, чуть-чуть помочь… Это ведь мой первый дом,он так много для меня значит, и для моей работы то-же… а я все как-то сомневаюсь. А тебе как кажется?Так ты поможешь мне, Говард?

– Хорошо.Рорк отбросил в сторону эскиз красивого фасада

с рифлеными пилястрами32, ломаными фронтонами,

32 Пилястры (ит. pilastro от лат. pila – столб) – вертикальные плоскиевыступы прямоугольного сечения на стене или столбе. Пилястра имеетте же части и пропорции, что и колонна (ствол, капитель, база); служитдля членения плоскости стены.

ликторскими пучками прутьев33 и двумя имперскимиорлами у портика. Он взял чертеж и, положив поверхнего лист кальки, принялся чертить. Китинг стоял, на-блюдая за карандашом в руках Рорка. Он увидел, какисчезают внушительный вестибюль, кривые коридо-ры, неосвещенные углы. Он увидел, как в объеме,который сам он посчитал недостаточным, вырастаетогромная гостиная, появляется стена, состоящая изгигантских окон, выходящих в сад, просторная кухня.Смотрел он долго.

– А фасад? – спросил он, когда Рорк отбросил ка-рандаш.

– с ним я тебе помочь не могу. Если обязательнонужна классика, пусть будет классика, только хоро-шая. Не нужны три пилястры там, где хватит одной. Иубери с портика этих уток – это уж чересчур.

Уходя, Китинг благодарно улыбнулся ему. Держапапку под мышкой, он спускался по лестнице, испол-ненный обиды и злости.

Три дня он трудился, изготовляя чертежи по эски-зам Рорка и новые, упрощенные проекции. Свой домон представил Франкону гордым, несколько витиева-тым жестом.

33 …ликторские пучки прутьев… – Ликторы – в Древнем Риме слу-жители, сопровождавшие и охранявшие высших магистратов. Отличи-тельными знаками ликторов были фасции (пучки прутьев) и топорики.

– М-да, – сказал Франкон, изучая чертежи. – М-да,доложу я вам!.. Ну и воображение у тебя, Питер…Несколько смеловато, пожалуй, но все-таки… – Каш-лянув, он добавил: – Это именно то, что я имел в виду.

– Разумеется, – ответил Китинг. – Я изучил твои до-ма и постарался представить себе, что бы ты сделална моем месте. Если получилось неплохо, так толькопотому, что я научился понимать твои замыслы.

Франкон улыбнулся, и Китинг вдруг понял, чтоФранкон не верит ни одному его слову и прекрас-но знает, что и Китинг ничему этому не верит. И всеже оба были очень довольны. Общий метод и общаяложь еще больше сплотили их.

Письмо, лежащее на столе у Камерона, с искрен-ним сожалением извещало его, что совет директоровТрастовой компании ценных бумаг после тщательно-го рассмотрения вынужден был отклонить его проектздания для нового филиала вышеозначенной компа-нии в городе Астория34 и что заказ передан фирме«Гулд и Петтингилл». К письму был приложен чек назаранее оговоренную сумму в уплату за затраченныеусилия. Эта сумма не покрывала даже расходов наматериалы, пошедшие на подготовку проекта.

Развернутое письмо лежало на столе. Камерон си-34 Астория – город в штате Орегон, на побережье Тихого океана.

дел у стола, отодвинувшись подальше, не притраги-ваясь к нему, плотно сжав ладонь, лежащую на коле-нях, напряженными пальцами другой руки. Это былвсего-навсего листок бумаги, но Камерону казалось,будто от этого листка, как от радия, исходят невиди-мые лучи, которые поразят его, если он только поше-велится. И он сидел, съежившись, в полной неподвиж-ности.

Он ждал заказа от этой компании три месяца. За по-следние два года те немногие предложения, которыеизредка еще делались ему, исчезали одно за другим,начинаясь туманными обещаниями и оканчиваясь од-нозначным отказом. Давно пришлось расстаться с од-ним из чертежников. Домовладелец приставал с во-просами – сначала вежливо, потом сухо и, наконец,грубо и без всякого стеснения. Но никого в бюро нераздражали ни выходки домовладельца, ни задержкижалованья: ведь у них была надежда на заказ от Тра-стовой компании. Вице-президент компании, предло-живший Камерону выдвинуть свой проект, заявил: «Язнаю, что в совете директоров не все разделяют моемнение. Но дерзайте, мистер Камерон. Доверьтесьмне, а я буду за вас бороться».

Камерон доверился. Они с Рорком работали какпроклятые – лишь бы все закончить вовремя, задол-го до назначенного срока, прежде чем Гулд и Петтин-

гилл представят свой проект. Петтингилл был двою-родным братом жены президента компании и круп-нейшим специалистом по развалинам Помпеи. Самже президент был страстным поклонником Юлия Це-заря и как-то раз, будучи в Риме, целых полтора часаблагоговейно изучал Колизей.

Камерон и Рорк сутками не вылезали из чертежной,встречая один холодный рассвет за другим. Камеронневольно ловил себя на мысли о счете за электриче-ство, но тут же заставлял себя забыть о нем. Далекоза полночь в чертежной еще горел свет; Камерон по-сылал Рорка за бутербродами. Рорк, выходя на улицу,попадал в серое утро – в бюро, в окнах, выходящихна высокую кирпичную стену, еще царила ночь. В по-следний день Рорк велел Камерону отправляться до-мой сразу после полуночи, потому что у того немило-сердно дрожали руки, а нога постоянно искала опорыв виде высокого табурета, на который Камерон мед-ленно и очень аккуратно ставил колено. Именно наэту аккуратность было больнее всего смотреть. Роркотвел учителя вниз, усадил в такси, и в свете улич-ных фонарей Камерон увидел его лицо, изможденное,с сухими губами, увидел глаза, которые закрывалисьсами собой. На другое утро Камерон вошел в чертеж-ную и сразу же увидел на полу опрокинутый кофейник,вокруг которого расплылась черная лужица. В этой

лужице, ладонью вверх, лежала рука Рорка с полусо-гнутыми пальцами. Рорк, растянувшись на полу и за-прокинув голову, крепко спал. На столе Камерон об-наружил законченный проект…

Он сидел, глядя на письмо, лежащее на столе. Са-мое унизительное заключалось в том, что он даже немог думать о тех бессонных ночах, о здании, котороедолжно было подняться в Астории, о здании, кото-рое теперь появится там вместо него. В голове оста-лась лишь мысль о неоплаченном счете за электри-чество…

За эти последние два года Камерон иногда неделя-ми не появлялся в бюро, а Рорк не находил его домаи прекрасно понимал, что происходит, но мог толькождать, уповая на благополучное возвращение Каме-рона. Потом Камерон даже перестал стыдиться сво-их мук и приходил на работу покачиваясь, никого неузнавая. Мертвецки пьяный, он выставлял свое состо-яние напоказ в стенах того единственного на землеместа, к которому относился с уважением.

Рорк научился встречать своего домовладельцаспокойным утверждением, что не сможет расплатить-ся с ним еще неделю. Домовладелец боялся его ине решался настаивать. Питер Китинг каким-то обра-зом узнал об этом, как всегда узнавал то, о чем хо-тел узнать. Однажды вечером он явился в выстужен-

ную комнату Рорка и уселся, не снимая пальто. Он из-влек бумажник, вытащил оттуда пять десятидолларо-вых банкнот и вручил Рорку:

– Тебе нужны деньги, Говард. Я знаю, что тебе онинужны. Только не возражай. Отдашь, когда сможешь.

Рорк с удивлением посмотрел на него, взял деньгии сказал:

– Да, мне нужны деньги. Спасибо, Питер.Тогда Китинг сказал:– Какого черта ты растрачиваешь себя впустую у

старика Камерона? Ради чего ты прозябаешь здесь,словно последний оборванец? Бросай это дело, Го-вард, и переходи к нам. Мне достаточно только ска-зать, и Франкон тебя с радостью возьмет. Для началамы положим тебе шестьдесят в неделю.

Рорк вынул из кармана деньги и вернул их Китингу.– Говард, да ты что? Я… я не хотел тебя обидеть.– И я тоже.– Но, Говард, прошу тебя, оставь себе деньги.– Спокойной ночи, Питер.Рорк вспомнил этот случай, когда Камерон вошел в

чертежную, держа в руках письмо из Трастовой ком-пании. Он передал письмо Рорку, молча повернулся иушел к себе в кабинет. Рорк прочел письмо и пошелвслед за учителем. Когда они теряли очередной за-каз, Рорк знал, что Камерон хочет видеть его в своем

кабинете, – но не затем, чтобы поговорить о неуда-че, а лишь для того, чтобы он там был, чтобы можнобыло поговорить о постороннем, найти хоть какое-тоутешение в том, что рядом верный ученик.

На столе Камерона Рорк увидел номер нью-йорк-ского «Знамени».

Это была ведущая газета мощного синдиката Ви-нанда. Рорк ожидал увидеть газету такого рода на кух-не, в парикмахерской, в третьесортной гостиной како-го-нибудь дома, в метро – где угодно, но только не вкабинете Камерона. Камерон увидел, что Рорк разгля-дывает газету, и ухмыльнулся:

– Нынче утром приобрел, по пути сюда. Смешно,правда? Я ведь не знал, что мы сегодня… получимэто письмо. И все же они очень подходят друг другу– письмо и газета. Не знаю, что меня дернуло купитьее. Должно быть, чувство символики. Взгляни на нее,Говард. Это любопытно.

Рорк просмотрел газету. На первой полосе былапомещена фотография матери-одиночки с пухлымиглянцевыми губами, она застрелила своего любовни-ка. Под фотографией расположились первая частьбиографии этой женщины и подробный отчет о су-дебном процессе. На последних страницах тесни-лись статьи, гневно обличающие городские комму-нальные службы, ежедневный гороскоп, фрагменты

церковных проповедей, советы новобрачным, фото-графии девушек с красивыми ножками, рекомендациитем, кто желает сохранить мужа, конкурс на лучшегоребенка, стихотворение, провозглашающее, что вы-мыть посуду благороднее, чем написать симфонию,статья, в которой доказывалось, что женщина, родив-шая ребенка, автоматически становится святой.

– Вот и ответ, Говард. Ответ тебе и мне. Эта газе-та. Она существует, и ее любят. Можешь ты с этим бо-роться? Можешь ли ты найти слова, которые читателитакой газеты услышали бы и поняли? Им не надо бы-ло присылать нам письмо. Лучше бы прислали экзем-пляр винандовского «Знамени». Так было бы прощеи понятнее. А знаешь ли ты, что через три года этотподонок Гейл Винанд будет управлять всем миром?То-то будет прекрасный мир! И возможно, он прав.

Камерон держал газету в вытянутой руке, будтовзвешивал ее на ладони.

– Дать им, чего они хотят, Говард, и позволить имобожать тебя за это, за то, что ты лижешь им пяткии… кое-что еще. Не все ли равно?.. Все равно, и да-же то, что мне теперь все равно, тоже все равно… –Он посмотрел на Рорка и добавил: – Если бы я толь-ко мог продержаться, пока не поставлю на ноги тебя,Говард…

– Не надо об этом.

– Надо… Странно, Говард, весной исполнится тригода, как ты тут. А кажется, прошло гораздо больше,правда? И что, научил я тебя чему-нибудь? Я так ска-жу – научил очень многому и в то же время ничему ненаучил. Ведь, по сути дела, никто не может научитьтебя, в смысле самую твою сердцевину. В глубинедуши ты сам все знаешь. И то, что ты делаешь, – этотолько твое, не мое, не чье-нибудь. Я могу только на-учить тебя лучше доводить детали. Я могу дать тебесредства, но цель – цель принадлежит только тебе.Из тебя не выйдет послушного ученичка, воздвигаю-щего малокровные пустячки под раннее барокко илипозднего Камерона. Ты будешь… эх, дожить бы да по-смотреть!

– Доживете. Вы и сейчас это знаете.Камерон стоял, глядя на голые стены своего каби-

нета, на белую стопочку счетов на письменном столе,на грязные дождевые капли, медленно стекающие постеклам.

– Мне нечего им ответить, Говард. Я оставляю тебяс ними один на один. Ты им ответишь! Всем – газеткамВинанда, тем, чьи глаза делают существование такихгазеток возможным, и тем, кто стоит за ними. Я возла-гаю на тебя необычную миссию. Я даже не представ-ляю, каким он будет, твой ответ. Знаю только, что от-вет будет, и этот ответ дашь ты, поскольку ты сам и

есть этот ответ, и однажды лишь ты сумеешь найтинужные слова.

VI

«Проповедь в камне» Эллсворта Тухи увидела свет

в январе 1925 года.Книга вышла в неброской темно-синей супероблож-

ке с четкими серебряными буквами и серебряной пи-рамидой в углу. У нее был подзаголовок «Архитекту-ра для всех». Успех ее оказался сенсационным. В нейизлагалась вся история архитектуры, от первобытнойземлянки до небоскреба, простыми обыденными сло-вами, понятными человеку с улицы, и вместе с темэти слова казались высоконаучными. В предисловииавтор подчеркивал, что книга является «попыткой по-ставить архитектуру на то почетное место, которое ейпринадлежит по праву, то есть в самую гущу народныхмасс». Далее автор признавался, что мечтает, чтобы«средний человек рассуждал об архитектуре так, какон рассуждает о бейсболе». Он не утомлял читателейтехническими подробностями пяти ордеров35, не вда-

35 технические подробности пяти ордеров. – Трактат представите-ля позднего Возрождения Джакомо да Виньола (наст. фам. Бароцци;1507–1573) «Правила пяти ордеров архитектуры», вышедший в Римев 1562 г., оказал большое влияние на развитие теоретических основевропейской архитектуры и вместе с тем способствовал возникнове-нию формализма и догматизма. Архитектурный ордер (франц. ordre –строй, порядок) – принцип архитектурной композиции со строго выдер-

вался в описания стоек и перемычек, несущих опори свойств железобетона. Страницы книги были запол-нены доступными, простыми описаниями быта еги-петской домохозяйки, римского сапожника, любовни-цы Людовика Четырнадцатого: что они ели, как умы-вались, где делали покупки и какое воздействие на ихсуществование оказывали здания, в которых они жи-ли и которые их окружали. Но при этом Тухи созда-вал в читателях уверенность, что они познают все,что следует знать и о пяти ордерах, и о железобе-тоне; что нет и не было никаких вопросов, достиже-ний, устремлений мысли, сколько-нибудь обособлен-ных от обыденной жизни людей, равно безвестных ив прошлом, и в настоящем; что все цели и достиже-ния науки сводятся исключительно к усовершенство-ванию этой обыденной жизни; что читатели воплоща-ют в себе высшие устремления цивилизации и дости-гают всех мыслимых идеалов одним лишь тем, чтопродолжают в безвестности влачить свои дни. Науч-

жанным соотношением определенных элементов и пропорций; систе-ма стоечно-балочных конструкций, подчиненная определенным законо-мерностям формирования, построения пропорций, расположения и че-редования отдельных элементов, их структуры и художественной обра-ботки. Обязательные части ордера – несущая опора (колонна) и несо-мые перекрытия (антаблемент). Классический канон архитектурных ор-деров сложился в античном зодчестве (Древняя Греция, V в. до н. э.),основные типы – дорический, ионический, коринфский. В Риме появи-лись новые разновидности – тосканский, композитный.

ная точность Тухи была безупречной, эрудиция пора-зительной – никто не мог бы опровергнуть его сужде-ний о кухонной утвари Вавилона или дверных коври-ках Византии. В его описаниях были яркость и убеди-тельность, свойственные очевидцу. Он не продирал-ся сквозь гущу веков, а скорее, как отмечали критики,двигался по тропе времени веселой, танцующей по-ходкой. Он являлся читателям одновременно в трехобличьях – шута, близкого друга и пророка.

Он утверждал, что архитектура воистину являетсявысшим из искусств, поскольку она анонимна, как ивсе великое. Он утверждал, что в мире есть множе-ство прославленных строений, но мало прославлен-ных строителей, и это правильно, поскольку отдель-ная личность никогда еще не создавала ничего зна-чительного в архитектуре, – кстати, и в других обла-стях тоже. Те немногие, чьи имена сохранила исто-рия, на самом деле самозванцы, укравшие славу у на-рода, подобно тому как другие крадут у народа богат-ство. «Когда мы созерцаем величие древнего мону-мента и приписываем его гению одного человека, мысовершаем непростительную духовную подмену. Мызабываем об армии безвестных невоспетых каменщи-ков, предшественников этого “гения” во тьме неведо-мых веков, которые смиренно трудились (а истинныйгероизм смиренен) и вносили свою малую лепту в об-

щую сокровищницу эпохи. Каждое великое сооруже-ние есть не творение той или иной гениальной лично-сти, а лишь материальное воплощение духа народа».

Он объяснял, что упадок в архитектуре наступилтогда, когда на смену средневековому общинномуустройству явилась частная собственность, что эго-изм частных собственников, которые строили с од-ной целью – удовлетворить свой дурной вкус («лю-бые претензии на свой особый, индивидуальный вкуси есть дурной вкус»), уничтожил планомерную город-скую застройку. Он доказывал, что никакой свободыволи не существует, ибо все творческие устремлениялюдей, как и все прочее, жестко обусловлены эконо-мическим укладом эпохи, в которой живут эти люди.Он восхищался всеми великими архитектурными сти-лями прошлого, но предостерегал от их произвольно-го смешения. Современную архитектуру он вообщене брал в расчет, говоря, что «до сей поры она пред-ставляла собой лишь прихоти и причуды отдельныхличностей, не имеющие никакого отношения к вели-кому и свободному движению народных масс, а сле-довательно, и никакого значения». Он предсказывалсветлое будущее, где все люди станут братьями, а всепостройки – гармоничными и неотличимыми друг отдруга, согласно великой традиции Греции, матери Де-мократии. В этом месте он сумел, ничуть не посту-

пившись спокойной отстраненностью слога, передатьощущение, что слова, ныне четко отпечатанные, в ру-кописи были начертаны нетвердой рукою, дрожащейот избытка чувств. Он призывал отказаться от эгои-стического стремления к личной славе и посвятить се-бя воплощению в камне духа народа. «Архитекторы –это слуги, а не вожди. Они должны не утверждать своемаленькое Я, а выражать душу своей страны и ритмысвоего времени. Они должны не потакать своим лич-ным прихотям, а стремиться к общему знаменателю,что приблизит их творения к сердцу народных масс.Архитекторы… да, друзья мои, архитекторы не име-ют права рассуждать. Их дело не руководить, а под-чиняться».

Конец ознакомительного

фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».Прочитайте эту книгу целиком, купив полную ле-

гальную версию на ЛитРес.Безопасно оплатить книгу можно банковской кар-

той Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильноготелефона, с платежного терминала, в салоне МТСили Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.День-ги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другимудобным Вам способом.