Helmut Dihtrich von Weisswald

Гельмут Дитрих фон Вайссвальд

«Проклятый Путь»

В Германии будут великие сдвиги Открыт для Востока огромный простор И варвар, задумавший новое иго Над миром кровавое знамя простер

Империя крепнет в невиданном взлете Но сила ее все равно отомрет Могущество в злобе своей задохнется Держава зверей долгий век не живет...

Ей дважды взлететь - дважды встретить паденье Ни Запад ее не принял, ни Восток Германию предала страсть к разрушеньям Страна получила жестокий урок...

Сломанный меч Величия и Веры покоится на могилах павших солдат...

3

ПРЕДИСЛОВИЕ

Германия, Веймарская республика... Немецкий мальчик любит девочку, она из еврейской семьи и её зовут Сара... Германия становится Третьим Рейхом... Он как потомок древнего дворянского рода становится офицером... Быть вместе, значит изменить знаменитой фамилии, памяти предков, перечеркнуть историю семейного древа. Быть вместе значит закончить свой жизненный путь в концлагере...Он отправляет её в Швейцарию и его отправляют на Восточный фронт в дивизию «Викинг» снайпером. Страдая от боли ран, среди трупов своих друзей,в промёрзших окопах он пишет ей стихи и письма, даже зная что их никто и никогда не получит, но это спасает его от безумия и адского напряжения. Русский солдат, немецкий солдат, финский солдат, люди с разных континентов, у каждого солдата Своя Война и Свой Проклятый Путь... Я стою перед лицом Вечности, и пытаюсь вспомнить лица тех людей с которыми я шёл Свой Путь, иногда мне это удаётся иногда нет.Что то стёрлось в памяти , как старая киноплёнка, которая мелькая кадрами что то пропускает. Что то утраченное , что уже не вернуть, ведь это была моя жизнь и это больно...

Гельмут Дитрих фон Вайсcвальд

4

Начало 1941 г. Человек есть нечто, что должно превзойти ...

В кронах вековых дубов шумела листва, по глиняной че-репице крыши, раскаленной от солнца, прыгал взъерошен-ный воробей. В хвосте у него было только два перышка, ос-тальные он явно потерял в борьбе за место под солнцем. Он упорно преследовал муху, которая все время пыталась улизнуть от него, но этот бравый парень был чрезвычайно настойчив. Внезапным и точным ударом клюва дерзкая муха была добыта. Он нахохлился и осмотрелся вокруг, хотелось убедиться видел ли кто его победу в его маленьком сердце была большая гордость солнце нещадно палило, тени от усталых облаков скользили по раскаленным камням мостовых. Часовые открыли ворота, мимо них проехали два черных блестящих «Мерседеса» с хромированными фарами, семиместные, комфортные и достойные. Генрих Гиммлер, рейхсфюрер СС уезжал из военной школы полон впечатлений, он уже думал о чем будет докладывать Фюреру. Бойцы ваффен- СС — это ни какой-нибудь Вермахт — это отборные элитные войска «Черный Орден СС», потомки тевтонских рыцарей. Выбранные из тысяч кандидатов, лучшие из лучших, подготовленные и обученные в жесточайших условиях приближенных к боевым. Владеющая всеми видами оружия, элитная гвардия «магистра Черного Ордена» — как называли Гиммлера окружающие. Прекрасные манеры, великолепно сидящая форма, круглые очки, из-за стекол которых смотрели на собеседника внимательные серые глаза. В 1929 году Гиммлер стал рейхсфюрером СС, тогда он задумал создать тип новой германской аристократии «крови и почвы», Орден Рыцарей СС. В 1934 году в Вестфалии был приобретен старинный тевтонский замок близ Падерборна,

5

который был назван Вевельсбург - это было святое место для каждого эсесовца. В замке собирались высшие чины ге-нералитета СС. Здесь проводились тайные германские ри-туалы: у каждого было свое кресло с родовым гербом, стоящее возле круглого дубового стола.На первый взгляд Гиммлер, казалось, был похож на учи-

теля в пенсне, с интеллигентными манерами, но тот заблуж-дался, кто думал, что в этом весь Гиммлер. Умея думать, очень внимательно выслушивать собеседника, при своей чрезвычайной проницательности, он почти звериным чутьем угадывал фальшь в разговоре. Кто общался с Гиммлером впервые, всегда попадали под магию его обаяния и интеллек-та. Но был и другой Гиммлер, который говорил: «Задача со-хранения германской расы оправдывает любую жестокость, и я не вижу причин почему не называть это Божественная миссия, возложенная на нас Фюрером!». Он гордился своим «Орденом Рыцарей СС», имеющих чрезвычайно высокий моральный дух. Имея безграничную власть, Гиммлер хотел большего и создавал лучшее. Он был очень опрятен, подтя-нут и предельно скромен, не носил огромного количества наград и, имея почти неограниченную власть, выглядел скромнее, чем генералы и фельдмаршалы, подчеркивая этим девиз СС: «Быть больше, чем казаться». Он написал кодекс воина СС:

Приказ не обсуждается, а выполняется.Тренируя тело закаляешь душу.Братство воинов ваффен СС — святыня.Ты индивидуален, но ты часть команды.Уничтожай врагов беспощадно, но достойно.Будь дисциплинирован и тверд.Учитывая приказ принимай решения самостоятельно.Если нужно закрыть друга телом — сделай это.

6

Ищи поражение внутри себя, а не извне.Потерпел поражение — не унижайся оправданиями.Верность долгу превыше всего.Ты Рыцарь Черного Ордена СС — это честь.

Все, кто был рядом с рейхсфюрером, всегда удивлялись его необычайной работоспособности, он работал днем, он работал ночью, встречался с сотнями людей, любил все контролировать, постоянно расширял свои знания, много читал, обладал весьма неплохим чувством юмора. О его жестокости и скрытности ходили невероятные легенды. Ко-гда он спокойным голосом говорил о уничтожении тысяч людей в концлагерях, евреях, поляках, русских, всех «недо-человеках», даже у его генералов мурашки бегали по коже.

«Я беззаветно предан великому Фюреру и великому германскому народу и мне совершенно наплевать, сколько будет умерщвлено евреев и азиатов, лишь бы они не мешали процветанию Германии, — говорил он. — Немецкая раса обладает высочайшими духовными, интеллектуальными и физическими качествами, и святой долг «Ордена СС» пока-зать величие и гений Фюрера и Германии в соотношении с другими расами, наша честь-верность».Обладая высочайшим интеллектом Гитлер умел подби-

рать свое окружение, цвет нации и среди них наиболее яр-кая личность — Генрих Гиммлер — «черный иезуит, ма-гистр Черного Ордена»...Учебно-тренировочный лагерь ваффен СС жил своей

особой жизнью, мы не занимались прусской муштрой, мы стреляли из всех видов оружия, учились на время зарывать-ся в землю, копая окопы и стрелковые ячейки. Тренировали жесткий рукопашный бой, разбивая носы друг другу, до по-тери сознания долбили саперными лопатами и кололи штык-ножами деревянные манекены, от которых щепки

7

летели во все стороны. Преодолевали немыслимой сложности полосу препятствий, после которой едва хватало сил думать, а не только передвигаться. Каждый хотел быть лучшим и мы старались в полную силу. Я в очередной раз, уже наверное в тысячный, до онемения в руках вгонял «во врага» штык, когда услышал за спиной: — Курсант Вайсcвальд, где курсант Вайссвальд? — подбежал запыхавшийся унтершарфюрер. — Вайссвальд, срочно к оберштурмбанфюреру фон Рехагелю, — крикнул он. — Не переодеваться, приказано прибыть как есть.Мы бросились бегом к административному зданию, где

размещался кабинет фон Рехагеля. Я был с головы до ног в земле, сапоги грязные, насквозь промокший от пота, но при-каз есть приказ. Перед дверью я остановился, поправил форму, восстановил дыхание и наклонился, чтобы платком вытереть с сапог грязь. Я тщательно оттирал обувь и не за-метил, как адъютант открыл дверь, властный голос фон Ре-хагеля прогремел в мраморном зале: — Я оценил ваше усердие в поддержании чистоты, курсант, извольте войти!.Я выпрямился, торопливо спрятал в карман грязный

платок, и шагнув в кабинет, представился. Пот стекал по лицу и спине холодными струйками, прекрасный кабинет, выстланный мрамором и отделанный зеленым сукном, об-давал прохладой. За столом сидели убеленный сединой оберштурмбанфюрер СС Гейнц фон Рехагель и группенфюрер СС Феликс Штайнер, командир 5-й дивизии СС «Викинг», он бывал здесь раньше и я с удовольствием наблюдал за его уверенными манерами.

— Итак барон Гельмут Дитрих фон Вайссвальд, потомок древнего баронского рода, родились в Берлине в Шарлоттенбурге, вы достойны своего отца, он героически сражался в Первую мировую войну в 111 Баденском

8

пехотном полку маркграфа Людвига Вильгельма в звании лейтенанта, отмечен рядом наград и железным крестом. Вы вышли из очень достойной семьи, удивление вызывает тот факт, что вы отвергли решение направить вас в высшую военную академию, делающее небывалую честь любому офицеру и вы настояли на своем. Это весьма похвально, что вы, отвергая карьеру штабного офицера высшего состава, проявили желание служить в войсках специального назначения.

— Настоящий воин должен тяготиться тыловой службой, когда Германия в опасности, господин обер-штурмбаннфюрер, — ответил я.

— Достойный ответ для солдата. Как вы понимаете, я пригласил вас отнюдь не из-за заслуг вашего отца, по-скольку вы один из семи кандидатов, признанных рейхсфю-рером Гиммлером и комиссией, как лучшие из лучших. Судя по вашему личному делу я заключаю, что вы очень та-лантливый курсант. Инструктор по снайперской стрельбе гауптштурмфюрер Захсенберг, не смотря на то, что он чрез-вычайно претенциозный офицер, очень достойно отзывался о вас в рапорте, который читал рейхсфюрер Гиммлер. Захсенберга я знаю много лет, и пожалуй не припоминаю, чтобы он о ком-то так лестно отзывался. Рейхсфюрер под-писал указ о присвоении вам звания унтерштурмфюрер СС, я сердечно поздравляю Вас. Вы поступаете под командование группенфюрера Феликса Штайнера и направляетесь в 5-ю дивизию СС «Викинг» в качестве снайпера..Он увидел в моих заблестевших глазах, опьяняющее лю-

бого молодого человека, ощущение сознания смертельной опасности войны. Пока я силился справиться с нахлынув-шими на меня чувствами, из-за стола встал и подошел ко мне Феликс Штайнер, пожал руку, похлопал по плечу и ска-

9

зал: — Добро пожаловать в мою большую дружную семью, мой мальчик. Великий Фюрер и Германия возлагают на тебя надежды и ждут твоих побед!Слезы гордости и радости выступили у меня на глазах, я

был от счастья на седьмом небе, энергетика и сила, которая была вложена в меня многотрудными тренировками, бурли-ла в моей крови и жаждала действия. Видел бы все это мой любимый отец, которому я во всем обязан. Он с детства учил меня стрелять из вех видов оружия, от арбалетов до крупнокалиберных ружей для охоты на слонов. Я овладевал в том числе и старинным коллекционным оружием, которое было у отца и составляло гордость его коллекции. Отец го-ворил мне: «Ты должен пройти путь общения человека с оружием от древних времен до сегодняшнего дня». И я ки-дал в цель африканские копья, японские сюрикены, индей-ские томагавки, ножи, боевые топоры викингов, швырял пращей камни, разбивая глиняные горшки, стрелял из луков и арбалетов, из ружей, карабинов, штуцеров. Шомпольные ружья невероятных калибров я заряжал дымным порохом с дульной части и забивал пулю. От такого выстрела меня по-рой сбивало с ног, что доставляло истинное удовольствие моему отцу. Я овладевал оружием всех времен и народов и мне это нравилось. Мы с отцом много охотились на оленей, кабанов, косуль, я всегда сам разделывал туши зверей на мясо, готовить блюда из которого отец также меня учил. Он прививал мне любовь к живописи, поэзии, музыке, литера-туре, архитектуре, истории, у меня не было времени праздно шататься по улицам Берлина, я все время чему-то учился. Отец много приглашал в наш дом художников, поэтов, писателей, музыкантов. Классическая музыка Моцарта, Вагнера и Бетховена звучала по вечерам в каминном зале, где у нас стоял великолепный рояль. Мой отец был лично знаком с Гитлером, ещё с тех времён когда он не был Фюрером и чрезвычайно гордился этим, он считал Фюрера

10

гениальным. Они вместе прошли страшные поля боев Первой Мировой, вместе были награждены крестами и вместе мечтали о возврате величия Германии. Отец воспитывал во мне поклонение воинскому долгу, как то за столом при встрече ветеранов , куда нас с ним пригласили, он встал , поднял бокал с вином и произнёс -»Мы воины, мы чувствуем в себе желание воевать и побеждать. Мы просто солдаты своей страны пославшей нас на войну. Мы были лучшие из лучших, мы создавали весьма впечатляющее исключение .Мы были тренированы и духовно сильны, что обеспечивало наиболеевыразительные и ощутимые успехи на фронте .Мы воевали достойно, бесприкословно выполняя приказы наших командиров и теряли на полях сражений наших друзей.В нас пробуждалась связь с нашим прошлым, мы реинкарнация воинов-крестоносцев , в телах которых были наши души в далёком прошлом. Ветер крутил лопасти мельниц, из под жерновов сыпалась мука, и женщины пекли горячий хлеб.Пели птицы, рождались дети,и улетая вдаль за горизонт облака обнажали синеву небес, а воины во все времена бросались в атаку.В прошлых жизнях, мы воевали в древнем Карфагене, в Египте, в Римской Империи, в Греции ...Мы шли в рядах легионов, мы всегда в строю и наша кровь пропитывает почву. Наши тела тленны , но наши души вечны и бессмертны... Мы помним о нашем прошлом, мы помним себя в веках.Наши души перемещаются во времени, покидая одни тела и врываясь в другие …. Последние годы отец тяжело болел и умер от рака легких, простуженных на войне. Он всячески не желал показывать, что он болен, рак пожирал его изнутри, немало душевных мук я испытал, видя, как порой белело лицо отца от боли.В его глазах плескалась тревога, ему казалось, что он

еще многое не успел, он еще хотел подержать на руках вну-ков, но печать смерти уже лежала на нем. Обладая железной волей и несгибаемым мужеством, он никому не позволял

11

относиться к себе, как к больному человеку. Лекарства, прописанные ему доктором Вицлебеном, уже не помогали. Он лишь чаще стал вспоминать маму, часами рассказывая мне о ней. Я ее почти не помнил, какие-то смутные детские воспоминания о маме невероятными картинками врывались в мою память, сердце было преисполнено горькой болью.Маму я помнил смутно, сны, как продолжение реально-

сти и действительности, напоминали о том, как она вела меня по освещенной солнцем дубовой аллее, а может дейст-вительность была продолжением сна, где грань их разде-ляющая...Однажды отца не стало. Светило солнце, пели птицы,

тянули по небу облака, безмятежная Шпрее плескалась в оковах мостовых, как будто во всей этой музыке жизни, на самой высокой ноте оборвалась струна. Мне казалось, что оторвался кусок от моего сердца, его половина, в осиротевших комнатах больше не звучал его раскатистый голос, дом погрузился в тишину. Все друзья и родственники приехали на похороны, влажные от слез глаза говорили о том, что все переживают настоящую утрату. Несколько страстных и скорбных речей прозвучало над могилой.Медвежья шкура на его любимом кресле у погасшего

камина, казалось еще хранила его тепло, я гладил колючий бурый мех и плакал. Слезы катились по моему лицу и капа-ли на резные подлокотники на которых когда-то покоились сильные и добрые руки моего отца. Невыносимая боль на-полняла мою душу тяжелыми страданиями, как колоколь-ный звон наполняет утреннюю дымку, я едва обретал веру в то, что жизнь вообще возможна, когда отца нет рядом. Как понять все горе, как осознать такую потерю и принять, как неизбежную? Мне казалось вся жизнь перевернулась, небо было черным и повисло над головой траурным шатром, ос-тановились стрелки часов. Общая подавленность сменялась отчаянием и мне стоило больших усилий прийти в себя.

12

Он был чрезвычайно строг к себе и к окружающим, это наполняло его жизнь смыслом, подчиняя все определенному порядку, я всегда с любовью и благодарностью вспоминал о нем.Погруженный в воспоминания, я подошел казармам,

следовало вымыться и переодеться. В составе группы из-бранных мы направлялись в свое формирование на Восточ-ный фронт в далекую азиатскую Россию. Закованные в стальные латы кони уносили усталых Рыцарей Креста к далёким и туманным горизонтам....У нас часто бывал доктор Геббельс с супругой, он был тонкий ценитель музыки и искусства,поклонник итальянской и голландской живописи, он был очень начитан и был хорошим собеседником.Талантливый писатель, журналист, оратор, он был наи-

более ярким дополнением в вечерних встречах за огромным круглым столом у отца. Отец был знаком с Геббельсом с 1926 года, они оба были членами национал-социалистической рабочей партии Германии, дружба у них была крепкой. Внешне неказистый, с хромой правой ногой, сутулый Геббельс чрезвычайно преображался, когда начи-нал говорить. Отец говорил о нем: «Йозеф убедит кого угодно и в чем угодно, он великий оратор, Фюреру есть чем гордиться, когда рядом с ним такие люди». Геббельс часто говорил о судьбе Польши и России: «Это бесспорно азиаты! Культура этих народов ниже всякой критики, они поганят землю только одним своим существованием. Германия, стремящаяся в своем развитии к совершенству и имея уни-кальную историю не желает вдыхать смердящий запах ком-мунистических идей этого азиатского полудикого сброда».Однажды перед рождеством Геббельс позвонил отцу и

передал привет от Фюрера, он попросил отца собрать ху-дожников, коллекционеров, писателей, журналистов. Все собрались у нас в каминном зале, Геббельс и его супруга

13

Магда вошли в зал под бурные аплодисменты, все пили ви-но, на столах была жареная дичь, фазаны, утки, перепела, кабанья и оленья вырезка, диковинные фрукты из Африки, которые отцу поставлял старый друг, только что вернув-шийся из экспедиции. Много говорили об искусстве, живо-писи, музыке, архитектуре. Геббельс представил выход сво-ей книги «От Кайзергофа до имперской канцелярии», долго обсуждали книгу; Магда рассказывала о своих чудесных малютках и о том, что они приобрели большой дом в Ванзее на полуострове Шваненвердер. Во взглядах о политике все были единодушны, Геббельс встал с бокалом в руке, в своей любимой манере сжав одну руку в кулак и подняв подборо-док, сказал: «Мы покончим с большевистским болотом в Европе, как покончили в Германии, перед нами не нужно раскланиваться и рассыпаться в аплодисментах, ибо мы в этом не нуждаемся. Мы вернули Германии честь и гордость, стерев память об унизительном Версальском договоре, мы идем к процветанию империи и нам нужно лишь понима-ние. Мы вырвем немецкий народ из плена иллюзий, заблу-ждений и страха. Германия обретет величие Тысячелетнего Рейха, мы творим историю и мы весомая часть этой исто-рии. Вся Европа обратила на нас свои взоры, демонстрируя растущий интерес к политике Германии, не вижу причин почему не назвать это Божественным Провидением. Я каж-дый день спрашиваю себя, что еще я могу сделать, что бы помочь Фюреру, чтобы быть рядом с ним, ибо этот человек ниспослан Германии свыше! Гений его беспределен, все что делает Фюрер, он делает ради Германии! Кем были мы до Фюрера? Лишь слабыми людишками! Мы стали личностя-ми, достойными его, чтобы нести рядом с ним знамя побе-ды. Чем была Германия до прихода нашего Адольфа Гитле-ра? Сонным царством, униженным, втоптанным в пыль времен. Фюрер — это свет, это великое настоящее и уни-кальное будущее Рейха, в наших бокалах искрится красное

14

вино, похожее на кровь борцов, павших в борьбе последних лет, да здравствует великая Германия! »

1941 г Я не щажу вас, я люблю вас всем сердцем,братья по Войне...

Я продвигался сквозь густые сосновые лесопосадки, моя задача была пробиться к дороге, чтобы вести наблюдение за передним краем фронтовой полосы, я не стал брать лишнее оружие, лишь карабин и пистолет. Я вышел на край лесной дороги, ведущей в деревню, в которой расположились наши части. На песчаной почве отпечатались следы по большей части от телег и конских копыт. Видимо наши войска здесь еще не передвигались и не имели больших расположений. Последние бои с русскими войсками показали их никчем-ную и слабую подготовленность, имея очень низкий мо-ральный дух, в момент боя иваны бросали бронетехнику и пушки, полные горючего и боеприпасов, и удирали, либо сдавались в плен. Они панически отступали в глубь страны, кадровый командный состав, уничтоженный Сталиным пе-ред войной, был сформирован наспех, безграмотно, с мини-мальной долей ответственности. Молодые офицеры были храбры, но не обучены и недееспособны, ни о какой стратегии и тактике и речи быть не могло. Они не способны были трезво оценивать обстановку и отдавать своим солдатам грамотные приказы. Сотни русских пленных в форме еще Первой Мировой Войны уныло брели, опустив головы, по пыльным дорогам.После финской зимней кампании Красная Армия

ведомая коммунистами вновь показала свою бездарность и ничтожность. Финны, воевавшие в нашей дивизии в составе голландцев и немцев в полку «Вестланд», с удовольствием

15

рассказывали о том, как они бились с большевиками на Карельском перешейке и на всем протяжении границ, о прекрасной работе «Финских кукушек» — снайперских бригад, которые уничтожали русских целыми ротами и взводами.В общей сложности на Восточном фронте против русских

воевали 38 дивизий из состава ваффен СС, иностранные легионы встали на борьбу с большевизмом. Геббельс, выступая по радио, говорил: «Мы, солдаты Великого Рейха, возглавляемые нашим Фюрером, вступили в священный Крестовый поход, мы делаем историю и поэтому мы стоим по ту сторону добра и зла, история не может трактоваться однозначно, она не может быть хорошей или плохой, великой или посредственной. Пройдут века и люди по разному будут воспринимать то, что мы сделали, но наши имена будут выбиты на камнях вечности. Слава героям! ».

Найдя единственное сухое место, я перешел дорогу, что бы не оставлять следов. Шагнув в тень леса, я услышал сто-ны и всхлипывание, русский мужской голос грубо вторгался в женский плач. Пройдя вперед, я вышел на поляну, возле вырытой ямы в куче земли торчала лопата, рядом стояли обезумевшие от страха женщины, дети, старики, женщины плакали и закрывали детям глаза руками, старики обреченно стояли на краю ямы потупив головы. Двое русских пьяных полицаев насиловали молодую девушку, ее лицо было разбито до крови, она плакала и стонала. Один пьяный уб-людок с утробным рыком вгонял в нее свой член, другой стоял с опущенными штанами и ждал своей очереди, отпи-вая при этом из бутылки мутный самогон. Я ошарашенный увиденным вышел из-за деревьев, пьяный полицай уставил-

16

ся на меня и заплетающимся языком прорычал: — Герр офицер, герр офицер, иуден, эс ист иуден, их бин шиссен хир!Закончив свою речь, он икнул и вытаращив на меня пья-

ные глаза, умолк. Заплаканное, в крови, лицо девушки на-помнило мне Сару: те же темные, длинные волосы, те же тонкие черты лица. Я скрипнул зубами, выхватил Вальтер и ткнув стволом в живот полицаю нажал на спуск. Глухой выстрел сломал ублюдка пополам, он выронил бутыль и рухнул мне под ноги. Схватив за волосы насильника, я рва-нул его на себя, а выстрел в затылок убил эту мерзкую па-даль. Подняв изорванное платье, я подал его девушке, она смотрела на меня, расширенными от ужаса глазами, полны-ми слез. Ее лицо было разбито, из носа капала кровь, тря-сущимися руками она взяла одежду, с трудом поднялась и торопливо начала одеваться. Стараясь не смотреть в ее сто-рону, я подозвал пожилого мужчину и показал что делать, он с готовностью оттащил трупы полицаев и столкнул их в яму, затем схватил лопату и начал торопливо закидывать яму землей, то и дело поглядывая на меня.

— Кто-нибудь понимает по-немецки? — спросил я.— Да, я учительница, — ответила пожилая женщина и

подошла ко мне: — Мы, мы, ..., — она от волнения начала заикаться и замолчала опустив глаза.

— Вы евреи, и вас привели сюда, чтобы расстрелять? — спросил я, глядя ей в лицо, она кивнула и опустила седую голову. Ее крайнее волнение выдавали трясущиеся кисти рук...

— Скажите мужчинам, пусть приведут поляну в поря-док, чтобы не осталось никаких следов, двигайтесь по лесу, на дорогу не выходите, через пять километров линия фрон-та, там Красная Армия, обо мне забудьте раз и навсегда.

17

— Почему вы спасли нас, ведь вы же эсесовец?— Я офицер и солдат, и я не воюю с женщинами и

детьми и не унижаю их, я воюю с коммунистами, которые угрожают моей Европе. Ваша задача убраться отсюда быст-ро и незаметно, по возможности ни с кем не контактировать, вы мертвы, вас больше нет, не входите ни в какие деревни, двигайтесь только лесом, не выходите на открытые пространства. Все, уходите, и настрого передайте этим лю-дям, чтобы навсегда забыли обо всем, что здесь было!Подобрав карабины полицаев и отыскав гильзы от пис-

толета я растворился в чаще леса, остановившись за сосна-ми, я наблюдал, как люди зашли в лес.Я потомок древнего дворянского рода был воспитан мо-

им отцом в жестких рамках достоинства и чести. Полицаи были предателями, спасающими свои жалкие шкуры, это отбросы, которые в любом случае подлежали повсеместно-му и немедленному уничтожению после войны. Распро-щавшись с постылой советской бедностью, получив форму, денежное вознаграждение и в конце концов власть, они вели себя по свински, постоянно были пьяны от отчаяния и страха. В своих самовлюбленных фантазиях, они уже виде-ли себя будущими хозяевами на захваченных землях, и это-му быдлу было невдомек, что уж этого явно никто бы не допустил. Замещая свою интеллектуальную ущербность не-преодолимой и необоснованной жестокостью, они видимо считали себя исключительными среди равных, но они за-блуждались. Возможно я сегодня буду спать крепче, зная, что убил двух упырей, возомнивших о себе невесть что, и спас людей от смерти, которые ее не заслужили. Моя Сара была еврейка и мы испытали с ней немало тревожных минут, мне стоило невероятных усилий скрывать нашу любовь , и отправитьеё с её отцом по чужим документам в

18

Швейцарию.. Я вырос в атмосфере искусства, увлекаясь этносом всех народностей, и в каждой из них замечал какие-то признаки гениальности.Сейчас я сделал то, что сделал и не собирался ни перед кем отчитываться, я поступил так, как считал нужным. Насилие над женщиной тягчайшее преступление, за которое полицаи поплатились. Русские полицаи недочеловеки, отбросы, порожденные войной существа. Этим ублюдкам было не важно кого убивать, женщин, детей, стариков, лишь бы выслужиться, я их ненавидел! Мы воевали за идею, они за водку, деньги и еду, вели они себя всегда по-свински, отбирая последнее у мирных граждан, и всегда с удовольствием занимались расстрелами.Разрядив карабины я бросил их в болото подальше от

берега, патроны положил в карман. Вдруг с щемящей сердце тоской вспомнил Сару, еле отогнав эти мучающие меня мысли и определившись по карте, я углубился в лес, левее от дороги, по направлению к полям.Я наблюдал вокруг как ведут себя люди, попавшие на

войну: одни заглушают страх алкоголем, другие впадают в ступор и думают только о том, чтобы их скорее ранило, чтобы вернуться домой в Германию. К счастью большинст-во солдат были настоящими воинами, несущими честь на-шего Рейха на своих штыках. Кто мы были в прошлой жиз-ни, художниками, рабочими, парикмахерами, безработными и под знаменем Фюрера стали солдатами и офицерами, по-знавшими что такое честь, доблесть, отвага и фронтовое братство. И нам не было никакого дела до трусов и подон-ков, скрывавших свой страх и ничтожность, отсутствие сво-его мужского начала, излишней жестокостью. Каждый удар нашего сердца был посвящен Германии, каждый вдох наших легких был ради воинского братства и великой идеи борьбы с мрачным большевизмом. Страх перед смертью ничто

19

перед страхом мало сделать для победы, а трупы врагов под ногами облегчают ношу нашего беспокойства. Нами движет непоколебимая Вера в то что мы сокрушим мрачный коммунизм и в святое предназначение господства Великого Рейха. Мы несем свет цивилизации темным, безграмотным, нищим советским людям, всю радость для которых составляют бумажные грамоты на стенах, ржаной кусок хлеба на столе, да нищенское существование под старость с мизерной пенсией, чтобы вспоминая свою наполненную невзгодами жизнь не умереть с голоду, купаясь в вос-поминаниях о советской молодости. Мы, немцы, как пред-ставители высшей арийской расы, имея высокую концеп-цию, не хотим видеть несчастных людей, которые в своем жалком существовании радуются течению своей примитивной жизни. Мы сильны духом, наши мышцы наполнены энергией, как сказал доктор Геббельс: « Мы алчем врага, без врага мы мертвы». Русским дано было христианство, которое сменило на Руси языческое поклоне-ние идолам, они под властью коммунистов расстреляли священнослужителей, сейчас они снова полудикие язычники, их религия — коммунизм со своим каменным безликим идолом Сталиным. Низменные инстинкты заставляют русских жить примитивно, быть угнетаемыми своими правителями, класть свои жизни на раскаленный языческий алтарь коммунизма и ничего не требовать взамен. Генрих Гиммлер говорил: «Русские сентиментальны до детскости, примитивны до свинства, ущербны до первобытности».Отупевшие от примитивной пропаганды, от неоплачи-

ваемого рабского труда, с отсутствием своего мнения и сво-его имущества, все общее. Но народ нищ и ему ничего не принадлежит. Напитанные коммунистическими лозунгами они слепы и глухи к голосу разума.Кровавый коммунистический режим наслаждается безнаказанностью.

20

Мы пришли чтобы восстановить справедливость, здесь будут красивые города и сюда придет цивилизация. В одном из выступлений в Берлине Геббельс сказал:

«Россия, как слепая старуха, движется в никуда, не имея никаких осмысленных целей, есть какие то размытые очер-тания желаний, которые, как мне кажется, не имеют ничего общего с реальностью».Есть хороший анекдот: «К Ленину пришли крестьяне:

«Товарищ Ленин, вы говорили что у нас все будет, когда мы сделаем революцию и построим коммунизм, а у нас ничего нет», — на что Ленин ответил: «Дорогие товарищи колхозники, я же говорил что у «нас» все будет, а не у «вас» все будет».Мне жаль было русский народ, я не воевал с

женщинами, стариками и детьми и уж тем более я не терпел быдлячьего хамства в моем присутствии. Я спас этих людей и это то немногое, что я мог для них сделать. Моя совесть потомка дворянского рода была чиста, и это главное. Народ России вызывал во мне жалость, а их правительство — пре-зрение и ненависть. «Достоинство, честь и гордость превы-ше всего» — всегда говорил мне отец, и рассказывал ста-ринную легенду:Жил на земле человек, был богат, много тратил на бла-

готворительность и любил Бога. Пришло время и он умер, попав на аудиенцию к Всевышнему, он к счастью узнал, что прожил жизнь праведную и его направляют в рай. Подойдя к воротам рая он увидел сторожа, который подал ему золо-тую табличку и сказал: «На табличке твое имя, как только ты повесишь ее на стену, откроются ворота в рай». Подошел человек с табличкой к стене, а на стене нет места (все завешано табличками с чьими то именами). «Послушай, любезный, — обратился он к сторожу, — здесь нет места

21

моей табличке». Сторож подошел, посмотрел ему в глаза: «Нет проблем, сейчас оторвем чью-нибудь табличку и поместим твою». Но человек остановил его: «Не стоит этого делать, поскольку нет места, не буду я ничью срывать, что-бы повесить свою, наверняка здесь висят имена людей, бо-лее достойных, чем я». Как только сказал он эти слова, от-крылись ему ворота в рай...

Час когда вы говорите:»В чём моя жалость! Разве жалость не крест, к которому пригвождается каждый кто любит людей? Но моя жалость не есть распятие...Погруженный в эти мысли я приблизился к своей пози-

ции, у меня, к сожалению, не было приказа стрелять, рус-ские были как на ладони, я все записывал в специальный блокнот, не упуская мелочей, на фронте нет мелочей. Грузовики подвозили к пушкам снаряды, в глубине леса я в бинокль определил закиданные ветками танки. Всюду царило оживление, иваны подтягивали силы, подъехали штабные автомобили — эти сюжеты доводили меня до исступления, когда я видел комиссаров, размахивающих руками, не имея возможности стрелять в них, мой палец так и просился на спусковой крючок, они бы так гармонично вписались в перекрестье моего прицела. Нанеся на карту интересующую меня информацию, я тихо отполз с позиции и под вечер добрался до штаба. На рассвете мы выдвинулись на бронетранспортерах к определенной отметке. В утренней дымке русские смотрелись великолепно, бродили часовые, горели костры, играла гармонь и звучали песни. В какой-то миг все это накрыли столбы взрывов, за нашей спиной работала артиллерия, перед нами расстилалась великолепная панорама, взрывы

22

сметали все: деревья, танки, машины, людей. Моей задачей было выбить командиров, чем я и занялся с видимым удовольствием, правда сделать это было не просто из-за дыма и оседающих столбов земли. И первый комиссар, попав в перекрестье моего прицела после выстрела рухнул, выронив бинокль и планшет из рук.Отработав положенное время, пушки замолчали, наши

танки и бронетранспортеры, стреляя на ходу, рванули впе-ред. Мы ворвались в расположение русских войск, сминая оставшуюся артиллерию. Иваны разбегались в страхе бро-сая оружие и уцелевшую после артобстрела технику пол-ную снарядов и горючего, а те, которых мы не успели убить, сдались в плен.Они имели хорошее оружие, великолепные пушки и бронетехнику,но коммунисты не тратили на их обучение ни дня и вот результат.Еще один фронтовой день заканчивался. . Мы двигались

дальше, мимо нас по дорогам гнали огромное количество пленных, поля битв были усеяны несчастными безымянными Иванами, они воевали за страну, которая их ненавидела, они погибли за коммунистическое правительство, которому было на это наплевать. Вечером я написал в своем дневнике:

Сбросьте с коней ваших враговСломайте их мечи о каменьШагните вперед во славу вековВ сердцах ваших лед и пламеньУмойте же руки кровью победИ гордо несите знамяПерст тяжкой судьбы над вами воздетИ честь древних рыцарей с вамиПроснулась Германия, сбросила сонИ Один великий с нами

23

И путь на восток нам укажет онВ сердцах наших лед и пламень...

Когда-то я читал Толстого и Достоевского, Ницше и Гете, я был в восторге от прочитанного, я был потрясен, очень долго находясь под впечатлением прочитанного, пытался что-то переосмыслить в себе. Новые чувства переполняли меня, порой решительно метался в своем творчестве, я ис-кал себя, и отец всячески поощрял во мне это. Я вел днев-ники, анализируя и записывая все со мной происходящее. Я занимался спортом, писал картины, писал музыку, писал рассказы и стихи, занимался риторикой, увлекался коллек-ционированием, ловил рыбу и охотился, делал резную ме-бель. Все эти таланты бурлили во мне, не давая мне покоя и мучая меня нещадно. Желание двигаться вперед, понять и найти себя являлось доминантным признаком моего станов-ления и развития...Поздно ночью мы въехали в населенный пункт, луна бе-

лым диском висела над соломенными крышами избушек, едва добравшись до кровати, я провалился в сон. Всю ночь меня терзали бредовые картинки, утром проснулся изму-ченный морально, тараканы стайками бегали по стенам, ру-ка чесалась искусанная клопами. Умывшись до пояса у ко-лодца ледяной водой, отогнал куски снов, гнилые соломен-ные крыши, жалкие дворовые постройки, поваленные гнилые заборы, плетеные из прутьев по типу африканских. Больное общество, нищета и уныние, всяческое отсутствие цивилизации, коммунистический рай. Немцы, голландцы, датчане, шведы, финны, солдаты Европы, проходя по таким населенным пунктам, задавали друг другу один и тот же вопрос: «За что они воюют, что защищают?».Весь день чистим оружие и гоняем тараканов, омерзи-

тельные насекомые повсюду, и нет им числа. Лежишь на

24

кровати, а они падают с потолка на лицо, спящим залазят в нос и в рот — это отвратительно. Мой приятель Ульрих стучит на кухне кастрюлями, в нем вдруг проснулось кули-нарное творчество, он пытается что-то сам приготовить. Судя по тому, что кастрюли и сковороды у него то и дело падают на грязный пол, в поварском искусстве он полный болван, и цивилизованный ужин думается нам не грозит, уговариваем его оставить эту идею. Парни наблюдают за ним и хохочут, это хорошая разрядка после боя, с тревогой думаем о завтрашнем дне, делимся своими впечатлениями. Отто Майер пишет письмо своей девушке в Ганновер, на-верное он счастливее, чем я, у меня никого нет, дневник я веду для себя. Чтобы отвлечься от мрачных мыслей до бле-ска чищу карабин, вот уже во второй раз протер от пыли каждый патрон, проверил пистолет и гранаты, протер линзы своего цейсовского бинокля. Не знаю как остальные, я к бою готов.Вспомнил как хоронили девять погибших бойцов, одного

парня взрывом снаряда разорвало на куски, в могилу опустили части тела на брезенте: печальная картина. Когда у одного раненного спросили, как он себя чувствует, он от-ветил: «Не так больно от ран, как больно терять друзей, кто шел в бой с тобой рядом и вот его уже нет», ответ достой-ный настоящего солдата. Погибших русских закопали пленные в снарядных воронках, около семидесяти трупов, у большинства нет даже документов, жалкие бумажки с именами и фамилиями без фотографий, пушечное мясо. Так коммунисты любят своих солдат. Винить некого, этот народ сам выбрал свое существование, сейчас пришло время жать, что посеяли. Ночью проснулся, как от толчка, прислушался, вроде все спокойно, храпит на деревянной лавке Ульрих, ему вторят Карл и Отто, черт бы их побрал, теперь уже

25

точно не уснуть. На сердце как-то тревожно, что ждет нас завтра? Решил выйти на улицу, встал на ступеньках крыльца, скрипнули ветхие доски, поднял голову: потрясающее звездное небо, самое красивое и совершенное, что может быть в жизни — звездное небо! Цветет сирень, ее дурманящий запах кружит голову, далекая канонада и красные всполохи взрывов за лесом. Звезды выплеснулись на черное полотно неба, как брызги шампанского на смокинг, я смотрю на небо и думаю, какое дело этим далеким вечным звездам до нас и до этой войны? Мы все тленны в масштабах вселенной, мы лишь тени и пыль, а звезды вечны, им миллионы лет, и взирая на человечество сверху они удивляются, как оно не совершенно. Здесь на земле вечная суета, там вечный покой и мудрость веков, и что лучше, бесполезно подвергать сомнению. Мы ставим цели, достигаем их, и движемся дальше не останавливаясь и не оглядываясь. Ницше сказал: «Человек любит в итоге лишь свои желания, а не желаемое».Солдаты Великой Германии спали на далекой русской

земле, тень грядущих битв незримо витала над ними. Рас-свет близился, в соседнем дворе запел петух, удивительно как его не съели вчера наши парни? Хитрый петух не учел одного, он подчиняется законам природы и ему придется утром петь, этим он себя выдаст, наверняка к нему уже кто-то крадется. Я улыбнулся своим мыслям и пошел заваривать кофе.Кружка горячего кофе взбодрила меня.— О, божественный запах кофе, мы уже в Германии? —

спросил сонный Отто, поднявшись с кровати он с мятым лицом пошел во двор, за дверью загремели ведра, ругань Отто наполнила утро жизнью. За окнами проехали мото-циклы и автомобиль с офицерами. Ну наконец-то мы поки-

26

нем этот сонный клоповник. Позавтракав, мы загрузились, и по ужасной дороге двинулись вперед.Вдоль дороги по обочинам стояла брошенная русскими

техника: машины, танки, пушки, сотни трупов людей и ло-шадей. Мы ехали на броне, глотая гарь выхлопных газов, выбрасываемые гусеницами комья грязи то и дело летели в лицо. Поля сменялись великолепными белоснежными бе-резняками, старые кладбища с гнилыми деревянными кре-стами и ветхие деревни, в которых дома ничем не отлича-лись от свинарников, и люди были похожи на персонажей из 17-го века. Полное отсутствие дорог было немыслимо, залитые желеобразной жижей колеи от танков, погружали колеса целиком. Повсюду вокруг слышалась канонада дале-ких боев, мы были наполнены адреналином и готовы всту-пить в бой в любую минуту.В этом секторе на днях взяли в плен двух русских офи-

церов, они были чрезвычайно одурманены коммунистиче-скими идеями и растеряны, но при допросе вели себя нагло и дерзко, их вывели и расстреляли. Добытые у них доку-менты и карты давали ясную картину о линии фронта.На колонну спикировали три русских самолета, эти

парни неплохо знали своё дело они начали обстреливать нашу технику, впереди что-то взорвалось, зенитное подразделение открыло огонь из четырех-ствольного, 20-миллиметрового орудия Flakferling, один русский самолет загорелся и упал в лес, другой оставляя дымный след скрылся за верхушками сосен, спустя несколько секунд ветер принес долгожданное эхо взрыва. Третий русский ас не стал испытывать судьбу и благополучно скрылся за лесом, мы поздравляли парней с великолепной победой.Наконец мы прибыли на место дислокации, где спустя

два часа я, в составе разведовательно-штурмовой группы

27

выдвинулся в направлении крупного населенного пункта, где разведка люфтваффе обнаружила значительное скопле-ние русских войск. Они подтягивали основные силы, явно готовили крупный удар, но видимо не собирались нас ставить в известность...

Смотрите, я учу вас о Сверхчеловеке: он- это море, где может потонуть ваше великое презрение.... Ницше.

Хорошо вооруженные и экипированные, с огромным количеством упакованной взрывчатки, мы двинулись в путь. Продвигаясь вдоль раскиданных в лесах деревушек, мы старались оставаться незаметными. Перейдя две речушки, мы заминировали за собой мосты, нам нужно было попасть к железной дороге. Ночь застала нас в лесу, костер нельзя был разводить, и мы, укрывшись камуфляжными накидками, дождались рассвета лежа на земле.Груженые взрывчаткой и оружием мы шли очень мед-

ленно. Наконец-то далекий звук проходящего паровоза влил в наши усталые мышцы огромную порцию бодрости. Укрывшись за деревьями, мы наблюдали, как мимо нас грохоча колесами промчался состав, битком набитый военной техникой и солдатами. Заминировав рельсы значительным запасом взрывчатки, минеры потянули с катушек провода в лес нужно было удалиться на дистанцию метров двести. Было заминировано два пункта на расстоянии пятнадцати метров друг от друга, на случай, если один заряд не сработает. По лицам минеров было понятно, что они волнуются, но очень довольны проделанной работой.

28

Мы сидели в лесу, ели сухпаек и шепотом разговаривали. Какой-то странный звук заставил нас вскочить. По рельсам проехала дрезина с ручным управлением, двое рабочих качали ручку привода и смотрели вперед. Звук колес дрези-ны растворился в шуме сосен, я лежал на траве и смотрел в небо, но звук приближающегося паровоза заставил нас вскочить на ноги. Два сильных взрыва подкинули паровоз, он полетел под насыпь, вагоны с солдатами и платформы с пушками и бронетехникой налетели друг на друга. Снаряды и мины начали рваться, это был ад. Лес загорелся, металли-ческие куски от вагонов и неразорвавшиеся снаряды ломая ветки пролетали у нас над головами и падали в лес. Мы бросились в чащу леса, из-за дыма ничего нельзя было ра-зобрать, мы сожалели, что нет времени любоваться проде-ланной работой и наслаждаться таким прекрасным зрели-щем. Мы торопливо двигались по направлению к реке, а за спиной сотни взрывов уничтожали вражескую технику и разрывали на части наших врагов.Выйдя из леса к мосту я увидел в бинокль, что возле

моста остановились два русских грузовичка, их кузова были набиты бочками с горючим. Я сделал знак парням, они ук-рылись за деревьями, повесив автомат на плечо, я взял ка-рабин, заменив патроны на бронебойно-зажигательные, поймав в перекрестье прицела борт машины, нажал на спуск. Иваны стояли рядом с машиной и что-то обсуждали, наверное они мечтали о победе коммунизма во всем мире.Бочки начали рваться одна за другой, второй выстрел

пришелся в борт второй машины, картина повторилась. Мы не стали дожидаться, когда эти два огромных факела дого-рят. Подорвав мосты у себя за спиной, мы спешно удали-лись в глубь леса.

29

Компасы и карта вывели нас на край поля, в полукило-метре от нас двигались колонны войск, в бинокль было видно, что это большевики, мы находились в глубоком русском тылу. Они представляли для снайпера идеальные мишени, и я с удовольствием вогнал бы десяток пуль в тёмные фигуры но, к сожалению, стрелять было нельзя, мы должны были выйти из этого сектора как можно быстрее. Я с сожалением зачехлил и повесил карабин на плечо. Солнце клонилось к закату, тени стали длиннее, мы прошли возле деревни за ветхими заборами огородов. Лаяли собаки, скрипело ведро у колодца, играла гармонь. Пролетарии жили своим обычным течением жизни, хотя их существование в коммунистическом режиме жизнью не назовёшь...С 17 по 41гг Советская власть превратила свой народ в аморфную массу,органы НКВД загнали миллионы людей в тюрьмы и лагеря, Сталин ненавидел этих людей,и делал всё чтобы их уничтожить.Но как ни странно они любили свою власть и шли за неё на смерть. Я сидел в окопе и вспоминал:Сара сидела в кресле, я достал папку с моими детскими

рисунками, там были листы с какими-то черточками и кружочками, это были рисунки того времени, когда я только начал ходить. Отец очень внимательно и тщательно собирал в папку все, что я «творил» в детстве. Сара смеялась, она была в восторге. Были и более поздние работы, наполненные мастерством и вдохновением. Потом я достал семейный альбом с фотографиями, на одной из фотографий я был снят лежащим на животе на подушке, с удивлением смотрящим на мир, и было подписано: «Мне 4,5 месяца, я лежу на подушке, с удивлением смотрю на мир, и думаю, как стать великим». Потом мы поднялись на второй этаж, отец, возвращаясь из путешествий и археологических экспедиций, привозил много сувениров из разных стран. Я

30

достал и подал ей деревянную куклу из России с секретом, Сара держала ее и не могла понять в чем секрет. Она практически ничего не знала о России, ее увезли в Германию маленькой. Я показал ей секрет и она была в полном восторге. В большой кукле была кукла поменьше, в меньшей еще меньше, итак далее, до самой крохотной. Они были вручную расписаны и предоставляли собой весьма ценный этнический шедевр народного искусства. На каменной подставке у стены стояла деревянная фигура из Африки, она изображала женщину африканского племени, которая присела, из нее выходил плод, ребенок с искаженным лицом, женщина с искаженным лицом, черное дерево придавало особую реалистичность композиции. — Что это за ужас, что все это значит? — спросила впечатлительная Сара. — Женщина-африканка рожает ребенка, такова природа вещей, в этом есть прелесть естественности, цивилизация стерла все изначальное, время диктует перемены, — сказал я.

— Неужели они рожали, вот так стоя, Боже, как это от-вратительно, — сказала Сара, ее красивое лицо исказила гримаса отвращения. Я засмеялся, и, взяв ее за руку, повел наверх.

— Мы слишком далеко шагнули в цивилизацию, нам кажется, что мы гениальны, практичны и правильны, мы создали самолеты, поезда, корабли, телефоны, на самом де-ле, чем дальше мы уходим от прошлого, тем больше теряем истинного и его в свою очередь обедняет нас. Мы научились видеть окружающий мир, но мы разучились слышать его и воспринимать шестым чувством, как это делали наши предки, живущие в диких лесах, как это происходит сейчас в африканских племенах. Мы всецело принадлежим циви-лизации и перестали быть совершенными. Дикий, безгра-

31

мотный африканец из какого-нибудь малочисленного пле-мени, с копьем и луком добывает себе пищу и радуется се-годняшнему дню, а завтра наступит завтра, и его это никак не беспокоит. Он не обременен излишним интеллектом, он знает то, что он знает и умеет то, что умеет, имеет то, то имеет, он не предается мечтам, не подвержен беспокойству по мелочам и он ни о чем не тревожится, его жизнь проста и примитивна, он часть природы, он подчинен ее законам, ему не важно красиво ли он одет, красиво ли его жилье, в нем отсутствует алчность и зависть, его не мучает такая роскошь, как совесть. Все, к чему он стремится это утолить голод и спастись от хищников. Насколько он счастливее со-временного зажатого в рамки цивилизации человека, кото-рый только и делает с утра до вечера, что беспокоится обо всем, о дне сегодняшнем, о дне завтрашнем, терзается вос-поминаниями, которые составляют лучший пласт его жизни, либо не лучший. Он беспокоится о беспокойстве, ему всегда и всего мало, он стремится получить больше, и порой любой ценой, концепция его развития слишком сложна, да-же для него самого. Он унижен более богатым, но когда сам становится богатым, унижает всех вокруг, он забывает о Бо-ге и поклоняется деньгам, которых нужно все больше. Если судить с определенной точки зрения, мы живем не в гармо-нии с природой, а вопреки ей. Нам мало денег, мы хотим больше, нам мало образования, мы хотим больше, наш дом мал, мы хотим больше, мы мчимся на предельных скоростях и мы хотим быстрее...Мы хотим быть счастливыми и не знаем что счастье

эфемерно, его нельзя увидеть и представить, его можно лишь ощутить, этот краткий мир эйфории, как оргазм. Мы были бы намного счастливее, если бы не стремились так к своему счастью...

32

Ты только представь себе, чтобы добиться твоей любви мне бы пришлось бегать по лесу с копьем за мамонтом, я бы пришел к твоей пещере и бросил бы к твоим ногам кусок мамонтового мяса и ты бы, проявив благосклонность, отда-лась мне на медвежьей шкуре в пещере, у костра. Рычание самца и стоны самки наполняли бы погруженные в сумрак ночи своды пещеры..., — Сара засмеялась: — А возле огня камина, на медвежьей шкуре, ты не хочешь мной овладеть, великий охотник?Изобразив брачный танец первобытного охотника, я с

рычанием устремился за ней. Мы бегали по дому, пока она не устала. Забившись в угол, она изобразила обреченность и страх самки, я схватил ее на руки и понес вниз. Положив ее у камина на медвежью шкуру, я порвал на куски ее платье, обнажив прекрасное и совершенное тело. Поначалу она в ужасе взглянула на меня но, поняв в чем дело, приняла пра-вила игры и начала рычать и кусаться, сбросив с себя остат-ки одежды. Я навалился на нее и она отдалась на волю по-бедителя, но при этом ее ногти вонзались в мою спину, а ее зубки оставляли на моих плечах и шее видимые следы. Я овладел ею слишком быстро и неожиданно, даже для дика-ря, она стонала и извивалась подо мной, я входил в нее слишком грубо, мой член был наполнен яростной решимо-стью, любую роль нужно доиграть правдиво и до конца...Ее упругие красивые груди вздымались от дыхания,

темные пятна вокруг сосков затуманивали мой разум, я проводил по ним языком и ее тело покрывалось мурашками. Капельки пота, выступившие у нее на лице я слизывал язы-ком, покусывая слегка ей ушки, щечки и носик, она трепе-тала, мы застонали и кончили почти одновременно. Прошло несколько минут, пока мы пришли в себя...

— Ты знаешь, Гельмут, а мне кажется ты прав насчет дикарей и их образа жизни, мне нравится быть дикаркой и

33

быть женщиной Великого Охотника. — Да, но тебе придет-ся разделывать туши зверей, выскабливать шкуры от остат-ков мяса, отгонять диких зверей дубиной от пещеры, когда я на охоте, варить пищу на костре и много чего еще.

— Я согласна, милый, я на все согласна, лишь бы ты был рядом, — сказала она и заплакала, ее терзало наше скорое расставание. Я лег на спину, и положил ее голову себе на грудь.

— Почитай мне свои стихи, Гельмут и я успокоюсь, — сказала она и глубоко вздохнула.

Соскользнет вдруг звезда в мой бокал с виномИ померкнет луна, и не пахнут цветыГде бы ты не была, я молю об одномНе забудь про меня, и прости меня тыИ всегда ты была моей давней мечтойИ всегда ты была вдохновеньем в любвиИ куда б я ни шел, но всегда за тобойНо завяли цветы и затихли шагиИ падает звезда в мою ладоньИ я ловлю эту прозрачную звездуИ пальцы обжигает мне огоньТебе несу ее, к тебе я с ней придуЯ приколю тебе звезду свою на волосыИ словно заболею я тобойИ ты шепнешь мне своим нежным голосомПобудь со мной еще чуть-чуть, побудь со мной...

Острое, не имеющее границ чувство охватывало мое су-щество, оно захлестывало меня как волны захлестывают прибрежные камни, это было наваждение, я был словно одержим ею. Привычный мир перевернулся, средоточие

34

эмоций погружало меня на дно безумия. Я обожал и нена-видел нацизм, он дарил мне чувство избранности, чести и величия, но он отнял у меня мою любовь, это повергало ме-ня в сонм отчаяния и боли, мы сливались с ней в единое це-лое, этот сгусток энергии, который представляли наши тела и сердца звучал высокой нотой. Я не мог и дня прожить без нее, и когда потерял ее, небо вдруг стало черным. Я бы мог выйти из рядов ваффен СС и уехать с ней, но я не сделал этого, я сделал свой выбор и терзался этим. Меня охватывали чувства, похожие на безумие, Любовь была и ее не было, она превращалась в пустое место, Судьба была надменна и не терпела полутонов. Чувственная реальность стала холодными мечтами, величественная красота жизни сменилась жестокой ежедневной мукой. Она снилась мне каждую ночь и я не хотел утром открывать глаза, лишь бы еще хоть чуть-чуть побыть с ней. Я тонул в своих переживаниях, как в холодных волнах, они захлестывали меня с головой и мне едва удавалось выныривать вновь. Теперь я наслаждался лишь воспоминаниями, они были необычайно прекрасны, и это было сладкое мучение. Я терзался своей любовью и ненавистью, это была гремучая смесь. Обретая одно, я терял и отвергал другое. Женщина в Германии kleide, kuche, kinder, kirche(Платья ,кухня, дети, церковь). Сара нежная, трепетная, чувственная и я не представлял, как можно измерять ее такими критериями.Сара была наивна и великолепна, с ней я отрывался от

действительности, мне как представителю древнего дворянского рода воспитанному в весьма консервативных традициях немецкого рыцарства ее наивность и безалаберность была не всегда понятна, но моя безумная любовь к ней прощала все. Возрождение Германии было

35

потрясающим и благословенным, Фюрер был спасением от серости и нищеты, его книга «Майн Кампф» стала Библией для миллионов немцев. Детство Фюрера, его юность, его воспоминания о войне, исторический обзор Германии, Австрии все читалось великолепно, но раздел «Евреи, мировое зло и почему их надо уничтожить» — даже меня приводил в недоумение. В Германии было много евреев. Они имели антикварные и ювелирные магазины, держали модные ателье, ставили прекрасные спектакли в театрах, они занимались журналистикой, среди них были замечательные музыканты. Мой отец как один из крупнейших коллекционеров, часто был связан с ними в отношении к творчеству, антиквариату, и прекрасно к ним относился. И все бы было ничего, но моя любимая девушка Сара была еврейкой и от всех событий я порой был сокрушен чрезмерно. На евреев в Германии начались гонения, Сара и ее отец были в шоке и я был обязан сделать все что в моих силах.Сила внутренней боли разрывала меня, первобытное

пламя любви невыносимо жгло, мои чувства были слишком большими, чтобы втискивать их в рамки. Я был словно узник в узилище, я бился в отчаянии головой о стены обстоятельств, и лишь Божественная сила спасала меня от безумия...Я понимал, что все в прошлом, и в сегодняшних обстоя-

тельствах к прежней жизни возврата уже нет. Нацизм отвергал все простые человеческие истины, и я готов был отдать тысячу жизней, чтобы обрести малейший миг, проведенный рядом с ней. Я был словно сосуд, упавший с большой высоты и разбившийся на тысячи мельчайших

36

осколков, и каждый, даже мельчайший осколок был наполнен огромной волной отчаяния. Нацизм — это религия, он давал одно, а взамен забирал другое, Обретая новые истины, мы утрачивали привычные. Вокруг меня была Война, и мне нужно было уцелеть, хотя об этом я думал все меньше...Я прикуривал от свечи и пальцы жегИ крошились сигареты в рукахТы с другим теперь, а я одинокИ не вернуть тебя уже никакЯ издали смотрю, как ты идешьИ улыбаешься ему в ответТы не позвонишь, ты меня уже не ждешьЧто было — ложь, того уж нетСара, уже погасло пламяНашей с тобой любвиТы прости меня и пой миСара, что же с нами станетНо пролетают дниБез тебя так пусты они... Сара..

Я люблю тех, кто не умеет жить иначе как чтобы погибнуть, ибо идут они по мосту... Ницше.

— Гельмут, мне кажется снайпер на войне единица не-обязательная, когда долбятся танки, пушки, авиация, кораб-ли, подводные лодки, все твои усилия вызывают сомне-ния, — говорит мне приятель Ульрих. Он ничего не пони-мает в снайперском деле, он артиллерист, но у меня еще

37

будет время доказать ему обратное. Хотя собственно почему кому-то и что-то я должен доказывать, гордость не по-зволяет слушать этот бред. В целом этот славный малый из Кюстрина парень неплохой, на его счету девять русских танков и я не сомневаюсь что он этот счет удвоит, как воин он заслуживает всяческого уважения, он в совершенстве знает свое дело, а я свое. Самолеты люфтваффе отбомби-лись на железнодорожной станции, цистерны взрываются и горят, небольшие очаги сопротивления подавлены штурмо-выми орудиями, мы добиваем пехоту и на это уходит много времени и сил. В городке стреляют все окна, пулеметный и винтовочный огонь уносит жизни моих друзей.Слышу выстрелы русского противотанкового ружья: —

Гельмут, ты куда? — слышу за спиной, отмахиваюсь и ис-чезают в развалинах.Нагрузился под самую завязку, в карманах две круглые

гранаты М-39, за поясом две М-24, в руках трофейный ав-томат, за спиной карабин с зачехленной оптикой, пистолет Вальтер с боекомплектом, подсумки забиты патронами, сейчас повоюем. Напарника не беру, хотя он мне положен по уставу, я опять в «свободной охоте», глаза на затылке, уши на спине.Несколько снарядов проносятся над головой и бьют в

стену дома, пулеметы замолкают, стена отслаивается и падает на проезжую часть поднимая огромное облако пыли. Теперь можно разглядеть убранство комнат, кровати, шка-фы, все примитивно, все по-советски. В окне следующего дома мелькают русские каски, бью прицельно из автомата, кидаю гранату. В окне уже больше никого, только едкий дым и вездесущая кирпичная пыль.Мне нужно занять позицию на верхнем этаже с возмож-

ностью получить хороший обзор, нужно выяснить где засел

38

расчет противотанкового ружья, их нужно выбить первыми иначе они натворят дел, из охотников они уже превратились в дичь, только они об этом еще не знают. Пробираюсь по лестничному маршу наверх, выше насколько это возможно, к сожалению в этом городишке четвертый этаж считался ненужной роскошью. Просматриваю в бинокль из окна па-нораму боя. То что я вижу мне не нравится, выискиваю цели и начинаю их технично выбивать. Длинный ствол проти-вотанкового ружья маячит в окне но густой дым усложняет мне задачу, не могу разглядеть стрелка. В это время на ули-цу выкатываются штурмовые орудия StuG-III, длинный ствол разворачивается в их сторону. Боже, нужно успеть, где ты, иван, но я не успеваю. Выстрел звучит гулко, этот выстрел наполняет мое сердце ужасом, вспышка на башне подтверждает попадание, нет, все нормально. Он меняет по-зицию для удобной стрельбы, он уже предвкушает победы и награды на грудь, дырочку под награды должен сделать я.

«Хладнокровнее, Гельмут», — шепчут мои губы, он по-является в проеме окна, оптический прицел фиксирует цель, палец на спусковом крючке начал смертельный ход, приклад толкает в плечо. Ружье заваливается и замирает, смотря своим черным зрачком в небо. Так и есть, второй номер решил, что он тоже герой, ствол ружья опять хищно смотрит в сторону штурмовых орудий, тороплюсь его опередить. Его каска бликует и пуля входит прямо в нее, перевожу дыхание, опасности больше нет. Теперь займусь остальными которых еще очень много и это меня весьма беспокоит. В каждом окне на соседней улице маячат иваны, они стреляют вниз и кидают гранаты, на углу улицы горит наш бронетранспортер, это наполняет меня яростью. Огонь приходится вести сразу в нескольких направлениях, иногда тороплюсь и делаю позорные промахи, нужно взять себя в

39

руки. Стреляю более сосредоточено, это приносит результа-ты, цели падают наполняя городской пейзаж. Несколько снарядов разрываются у стены дома в котором я нахожусь, молю Бога чтобы стена не рухнула. «Нет страха перед смер-тью, нужно лишь корректировать взаимоотношения с ней», — говорит мой приятель шарфюрер Унрейн, я называю его «реалистичный фаталист». Несколько иванов бегут по улице с автоматами в руках, они прижимаются к стене дома, до арочного свода в который они вероятно нырнут остается десяток метров. После моего выстрела один иван оставляя кровавый след сползает по стене, быстро передергиваю затвор, пустая дымящаяся гильза со звоном падает в стороне, досылаю патрон и поймав в перекрестье следующего нажимаю спуск, он сломался и выронив автомат упал. В окно залетают пули, бьют в стены осыпая штукатурку и с визгом рикошетя летают по комнате. Спина вспотела в ожидании сумасшедшей пули которая уже в агонии, но у нее еще есть шанс найти свою жертву.Одна большая улица связана малыми проулками и в ка-

ждом идет бой, стреляю по мечущимся фигурам. Весь об-зорный сектор моего «охотничьего участка» уже наполнятся нашей техникой, просматриваю в бинокль окна домов в поисках недобитых врагов. Бой перемещается в дальнюю часть города, здесь мне уже нечего делать, иду к лестнице и спускаюсь вниз. Парни проезжающие на бронетранспортере втягивают меня на броню.Небо хмурится и огромные черные тучи повисшие над

головой закрывают дневной свет, небо мечет молнии и гром подражая рвущимся кругом снарядам, но понимая что за людьми не угнаться плачет холодным дождем. Струи дождя заливают пожарища, иначе из-за дыма уже нечем дышать.

40

Струи дождя смывают грязь и копоть с наших лиц, хоть от этого мы и не делаемся чище. Струи дождя смывают кровь с мостовых и красные ручьи текут по городу...Из городабольшевиков выбили, капли дождя шипят на

горящих крышах. Мы просили у судьбы еще один шанс и он нам предоставлен. Дождь пронизывает насквозь утомленное последними тяжелыми боями тело с благодарностью прини-мает холодные струи. В культурном контексте наших идей мы черпаем нашу силу, в потоке древних традиций, в осо-бой атмосфере восприятия того что мы делаем и того что мы хотим и должны сделать еще ,мы наполняемся уверенно-стью. Отдельные брызги мыслей выливаются в нежную све-жесть чудесного настроения, пьянящего и совершенного чувства которое наверное и называется вдохновением. От усталости глаза слипаются и я засыпаю прямо на броне, ед-ва не падаю вниз на повороте, Штаудеггер хватает меня за плечо и понимающе кивает головой. Это не страшно, это просто симптомы усталости, организм сам отключается, в надежде чуть-чуть отдохнуть, вряд ли у него есть шанс...Бой переместился на окраины города, постепенно зату-

хая, оснований для беспокойства нет, но обостренное чув-ство ответственности толкает вперед.Коммунисты отступили на запасные позиции в районе

какого-то огромного завода, чтобы исключить возможность наблюдателей и снайперов на заводских строениях, самые высокие из них уничтожаются огнем из пушек и танков. Ог-ромные башни и трубы взрываются, куски кирпичных стен летят вниз и проламывают крыши зданий, артиллерийский огонь и пулеметные очереди становятся яростнее, моя зада-ча погасить пулеметные точки и отстрелять расчеты пушек, нужно найти грамотную позицию и быть предельно внима-

41

тельным. Преодолевая препятствия полуразрушенной лест-ницы поднимаюсь на третий этаж, великолепный разлом в стене оставленный вероятно снарядом дает прекрасную па-нораму внизу и наполняет уверенностью что я на правиль-ном пути. Осколки и пули то и дело бьют в стену отрывая куски кирпичей, ничуть не смущаясь этим обстоятельством устраиваюсь так чтобы все мое тело закрывала стена, укре-пляю карабин на обломанной кирпичной кладке среди ар-матуры, прицел алчно шарит в поисках целей. Русские вы-катили пушки и бьют прямой наводкой, но я поставил бы под сомнение все их усилия, потому что они у меня как на ладони. Их фигуры уютно уместились в сетке моего прицела и они еще не знают насколько плачевно это для них закончится. После каждого выстрела их все меньше и на-строение мое все лучше. Одна пушка умолкла и трудно пе-реоценить тот факт что ее снаряды больше не будут терзать души наших танков, и в том моя скромная заслуга. Восполь-зовавшись тишиной в этом секторе наши штурмовые орудия и бронетранспортеры на большой скорости проскакивают открытое место не встречая должного сопротивления, с удовольствием перевожу дыхание. Не успеваю успокоиться как к пушке бросаются еще несколько иванов, моя задача сделать их мечты несбыточными и последними в их жизни. Мой огонь точен, они падают возле сошников пушки и мойчудовищный натюрморт наполняется новыми персонажами.Спускаюсь по лестнице, учитывая опасность нарваться

на рукопашный бой, держу автомат наготове. Наткнувшись на труп нашего парня, вытаскиваю его из-под осколков кирпичей и кладу возле дверей, чтобы потом его можно бы-ло найти и достойно похоронить. Этот простой немецкий солдат положил жизнь свою на алтарь победы, сердце мое

42

наполнилось скорбью, на его месте может оказаться любой, такова жизнь, точнее такова смерть. Над мертвыми будем скорбеть позже, теперь нужно думать о живых. Перебежав улицу, прикрываясь завесой едкого дыма, осматриваясь по сторонам двинулся к эпицентру боя.Звук русского пулемета «Максим» не мог не насторо-

жить меня, весьма удрученный этим фактом, я находил пра-вильное решение. На другом конце улицы я увидел мечу-щиеся фигуры иванов, вскинув карабин я не успел взять в прицел ни одного, с похвальной быстротой они кинулись в руины дома и увидеть их в этом году вряд ли представится возможным. Пулемет долбил безостановочно, но я был уже близко, они вели огонь из-за развалин, они выдали себя слишком громкими криками. Я шел тихо вдоль стены, рус-ская речь прерывалась пулеметными очередями, резала слух, краем глаза уловил движение в темноте здания. От-вернув колпачок с гранаты, дернул шнур, выждал секунду и швырнул ее в проем окна, резко присев прижался к стене. Крики ужаса и пулеметные очереди потонули в грохоте взрыва, взрывная волна выбила из окна облако кирпичной пыли, на мгновение стало тихо, затем раздались стоны ра-неных. Заглянув в окно я добил короткими очередями несколько темных фигур и нашел натюрморт весьма удачным, потеряв к нему всякий интерес направился вдоль каменного забора. Сто метров открытого пространства усеянного трупами сделали из меня великолепную мишень, благо в этом секторе уже никого небыло ,и я проскочил.В каменных джунглях развалин почувствовал себя зна-

чительно лучше, проверил оружие, определил по звукам боя где, кто и в кого стреляет, хотя порой используется трофей-ное оружие поэтому надо быть внимательней.

43

— Эй, — услышал я за спиной, резко обернулся, ране-ный солдат заваленный досками и обломками стены тянул ко мне руку. Бросаюсь к нему: — Держись, дружище, сейчас я тебя откопаю. — Сбрасываю с него нагромождение из досок и весьма тяжелые куски кирпичной кладки, на его ли-це отпечатались муки боли и отчаяния. У него сломана нога, открытый перелом, кости прорвали окровавленную шта-нину и торчат наружу, он хмельной от кровопотери и боле-вого шока. Ломаю доски и делаю ему шину насколько это возможно, вколотый морфин успокаивает ему боль, он пе-рестает стонать и скрежетать зубами, веки его дрожат, он начинает дышать ровнее. Где-то еще идет бой, здесь в этом секторе стало тихо, лишь раздается треск пламени и шум падающей обшивки с крыши. Рокот мотора наполняет серд-це надеждой. Выскакиваю в проем двери, машу руками, StuG-III останавливается, парни спрыгивают с брони и во-просительно смотрят на меня.

— Нужно забрать раненого, — кричу им. Они с готовно-стью идут за мной, переносим парня и грузим на броню, мертвых соберем позже. Бой затихает, принимая очаговый характер, исход боя не предвещает русским ничего хороше-го, мы победили потому что мы верим в силу нашего ору-жия и в силу нашего духа,но и мы не бессмертны...Самое ужасное на войне с трепетом в сердце ждать когда

назовут имена твоих друзей погибших в этом бою и видеть их разорванные металлом тела, их искореженные смертью лица...Сегодня меня миновали все пули и осколки, металлу я

сегодня безразличен, он не алчет моего тела. Важно что я остался в живых, выполнил приказ, и убил врагов, потерял друзей, все неизбежно, все по сценарию. Что сегодня — я знаю, что завтра... завтра будет завтра, и я не хочу об этом

44

думать, у меня нет причин для недовольства собой. Танки несут нас вперед, усталых, измотанных, раненых, ночь по-давляет энергию дня, запах гари остается позади, в легкие врывается запах листвы и смолы, падаем на траву и засыпа-ем. Усталые, израненные солдаты Германии спят и видят свои цветные мирные сны, они обнимают своих матерей, целуют своих любимых. Ночь прозвучала как потрясающий аккорд, наполненная переживаниями в которых переплелись воспоминания и мечты, волнующие мысли оставляют, чувственные ноты мятежной души уносятся к звездам...

Я люблю того,чья душа расточается, кто не хочет благодарности и не воз- даёт её: ибо он постоянно дарит и не хочет беречь себя... . Ницше.

В одной из русских деревень шел бой, партизаны стреляли из-за углов домишек, с чердаков, крыш и сеновалов. Предварительный сбор информации и разведка местности, давала нам возможность исключить бои носящие случайный характер, это сохраняло жизни сотен наших солдат. Для боя между деревенскими постройками и заборами карабин Маузер 98к не лучшее оружие, когда из-за любого угла могут выскочить бородатые бандиты, и даже убив одного из них ты не успеешь передернуть затвор чтобы дослать следующий патрон. Поэтому в руке у меня всегда был Вальтер, прекрасный образец великолепного немецкого оружия. Я обходил избу осматриваясь где бы мне занять позицию и неслышно вышел вплотную к двум русским, они

45

стояли ко мне спиной прикрываясь поленницей дров и горячо обсуждали план действий. У одного была винтовка Мосина, у другого трофейный немецкий МР-38. У меня не было ни времени и не желания наслаждаться их обществом, и я не раздумывая прицелился и выстрелил им в головы. Пули пробили их головы навылет и по белым торцам поленьев стекала на землю кровь.... Прихватив автомат, я двинулся дальше, пробегая вдоль гнилого повалившегося забора я заскочил во двор, из-за телеги на меня вышел седой старик с огромной белой бородой, в длинной рубахе навы-пуск, в широких холщевых шароварах и в какой-то немыс-лимой обуви. Он держал в руках грязные, обляпанные ко-ровьим дерьмом вилы и что-то хрипло крича во все горло шел на меня с глазами полными страха и обреченности. Ру-ки у него тряслись от старости, он едва передвигал ноги. Этот бедный старик изможденный долгими годами рабской работы в колхозе, он готов был умереть несмотря ни на что. Я только представил на мгновение как пули моего автомата пробивают насквозь его согбенную старческую фигуру, конечно большинство наших парней застрелили бы его, перешагнули его окровавленный труп и пошли дальше. Но я посмотрев на него понял что ни за что на свете не будут стрелять в него. Я показал ему стволом автомата чтобы он бросил вилы и отошел. Старик беспомощно выронил свое оружие на землю и в бессилии заплакал. Он что-то говорил мне и слезы текли по его покрытому глубокими морщинами лицу и капали ему на бороду. Он безвольно опустил свои натруженные руки, с огромными заскорузлыми от мозолей ладонями и покорившись судьбе ожидал своей участи. На-верняка когда-то это был бравый солдат, но старость и тя-желая скотская жизнь в нищей русской деревне сделали

46

свое дело. Я похлопал его по плечу, он поднял голову и по-смотрел мне в глаза, бедный старик никогда не видевший нормальной человеческой жизни, я пошел на звук выстре-лов, посреди двора остался стоять ветхий русский старик... Бой затихал, кое-где еще раздавались выстрелы, по улице проехал бронетранспортер, по веселым лицам парней сидя-щих на броне, я понял что наша миссия завершена. Не-большой отряд партизан был уничтожен, уже вечерело и всполохи от горящей деревни окрашивали небо в красный цвет. Настала пора выбираться отсюда. Был получен приказ гауптштурмфюрера Гильперта к отходу и поскольку темнота становилась все непроглядней, это была более чем разумная мысль. Я ехал на броне и вспоминал старика, особой сентиментальностью я не отличался, но этот гордый старик все стоял перед глазами...

Я люблю того,кто из своей добродетели делает своё тяготение и свою напасть: ибо так хочет он ради своей

добродетели ещё жить и не жить более... Ницше...

Колонна танков, бронетранспортеров, мотоциклов и конные подводы двигались по раскисшей дороге. Повысив свой статус перед весенним контрнаступлением в России до бронетанково-гренадерских, дивизии СС «Лейбштандарт

47

Адольф Гитлер», «Дас Райх», «Мертвая голова» и «Викинг» получили в свой состав танковые батальоны, что чрезвы-чайно усилило нашу мобильность, убедительно ударную мощь. Наш Крестовый Поход приобретал осмысленные очертания. Конные подводы загруженные боеприпасами, амуницией и ранеными с трудом тащились по ужасной рус-ской дороге, и все же они проходили там где застревали мо-гучие бронемашины. При том что наша дивизия была вели-колепно моторизована, мы всегда охотно использовали конную тягу, поскольку не было «перебоев с горючим», легче было вытаскивать из грязи и она была неслышна. Гу-сеницы танков переламывали тонкие сосенки, срубленные и брошенные в глубокую колею залитую жидкой как кисель грязью. Впереди располагалась деревня, разведка доложила что жителей в ней нет и избы пусты.Мы подъехали к повороту, у обочины дороги лежала пе-

ревернутая взрывом телега, смертельно раненая лошадь, хрипела и косила своим огромным и блестящим глазом. Я попросил водителя бронетранспортера сдать в право и оста-новился, забитые грязью колеса с трудом преодолевали ко-леи, мотор выпуская черный дым надрывно завывал. Я прыгнул в грязь подняв фонтан брызг и подошел к лошади, рядом валялись какие-то чемоданы и узлы с вещами, тря-пичная кукла с пуговицами вместо глаз плавала в луже. Два трупа мужчины и женщины, лежали рядом. Выстрелом из карабина я добил лошадь в голову, достал -нож и начал снимать шкуру с ноги. Последние две недели мы не видели мяса, русские самолеты разбомбили колонну которая шла к нам на подмогу и с продуктами у нас стали проблемы. Я в нашем взводе один был с охотничьим опытом, добывая косуль, оленей и кабанов, я всегда сам разделывал их, и поэтому имел немалый опыт в этом деле. Конечно на охотах

48

в Германии все подчинено веками сложившимся ритуалам которые мы в наших угодьях свято соблюдали. Но данные обстоятельства не позволяли подвергать себя носталь-гическим воспоминаниям, и поскольку последнее время мы питались только кашей сваренной на речной воде, то даже на сырое мясо, смотрели с вожделением. Конина очень по-хожа на говядину и учитывая обстоятельства на меня смот-рели как на спасителя, но помогать мне никто не кинулся. Разделка туши занятие хлопотное и грязное, с непривычки вряд ли это кому-то добавит удовольствие. Я снял часть шкуры и отрезая большие куски филе складывал их в ящик из-под снарядов. Ящик достаточно быстро наполнился к ра-дости моих друзей. Если до вечера останемся в живых, есть неплохой шанс поесть горячего супа с мясом, устроив себе поистине королевский ужин. Сзади уже начали подтяги-ваться парни из задних рядов колонны. Им видимо понра-вилась моя идея. Пока я мыл в луже свой нож ,и помогал парням поднять на броню ящик с мясом, от лошади оста-лись только уши. Наш бронетранспортер с трудом вкатился на деревянную улицу и остановился у крайних избушек, за-мазанные глиной бревенчатые стены, были когда-то выбе-лены, крыши традиционно покрыты почерневшей от дож-дей и солнца соломой. Ветхие надворные постройки не ос-тавляли сомнений в том что здесь жило стандартное нищее пролетарское семейство, с немыслимым количеством грязных и голодных детей, опустившегося от нищеты и пьянства большевика, и его несчастной жены, на хрупких плечах которой лежало все это немудреное хозяйство. Повсюду царили уныние и разруха, поначалу нас удивляло что в большинстве своем избы не имели даже полов. Полы были земляные с втоптанным в землю за долгие годы

49

мусором. Растрескавшиеся печи смрадно чадили, оттого потолок в избушке был черным как ночное небо. Тараканы сотнями бегали по стенам и только бешенная усталость после боев не оставляла шансов ощутить сотни укусов клопов, которые ползали по нам, когда мы спали на деревянных лавках и ржавых панцирных сетках-кроватях на грязных матрасах набитых соломой.Я разместился у маленького оконца с грязными растрес-

кавшимися стеклами по которым бегали мухи, на деревян-ной лавке и разложив на столе карабин принялся его разби-рать и чистить. Я всегда делал это с большим удовольстви-ем, вначале я протер мягкой тряпочкой линзы оптического прицела и одел на него брезентовый чехол. Затем разобрал и почистил затвор, потом долго чистил ствол, все это я делал с такой любовью что привлек внимание весельчака Фриснера, этот парень был из Зальцбурга, он никогда не унывал, всегда находил время пошутить над кем-нибудь. Вот и сейчас он со смехом обратился ко мне: — Гельмут, если ты и женщин также любишь и гладишь, они наверное за тобой строем ходят и с ума сходят.Я улыбнулся и кивнув головой снова склонился над ка-

рабином. Я был бесконечно предан и привязан к моему верному и надежному Маузеру zf.к98к калибра 7,92. Чрез-вычайно мощный и надежный, точный и безотказный, он стал мне лучшим другом в Учебном снайперском центре. Прекрасный оптический прицел ZF-4 (zielfernrohr-4) позво-лял мне выбивать цели до 500 метров стабильно и надежно, любой большевик попавший в перекрестье моего прицела был обречен. Во многих боях карабин просто спасал мне жизнь. Я как снайпер был освобожден от несения нарядов караульной службы и других служебных обязанностей, и имел достаточно большую свободу в выборе целей. Прежде

50

всего моя задача заключалась в уничтожении офицеров противника, связистов, минеров, пулеметных и орудийных расчетов. Советские командиры не считали своих солдат за людей и никогда не жалели их, всякая инициатива у них была наказуема. Русские люди вырастали в мире не-одобрительного отношения к проявлению чего-либо лич-ностного и индивидуального. Когда я уничтожал офицера, эти плохо одетые, малограмотные, полуголодные и плохо вооруженные солдаты теряли самообладание, они были неспособны здраво мыслить и действовать индивидуально без приказа вышестоящего командования. Начиная вести себя неадекватно, они теряли бдительность, чем значи-тельно увеличивали мои шансы отстрелять их как можно больше. В такие моменты я стрелял как на полигоне, при наработке скоростной стрельбы, я стрелял быстро и метко. Единственное что я никогда не делал, я не стрелял в безо-ружных людей, я убивал только вооруженных солдат врага. Мы были воинами Чёрного Ордена, мы воевали с воору-женным врагом лицом к лицу, и все было по-честному, мы и понятия не имели, что творят военные преступники в концлагерях и лабораториях с пленными. Воины дивизии «Викинг» достойно проливали свою кровь на поле боя, нам не в чем себя упрекнуть. Парни дивизии ваффен СС конечно же в бою были чрезвычайно злы и беспощадны, в каждом бою они теряли своих друзей и имели право на ненависть и злость. Большинство наших солдат, русских большевиков вообще за людей не считали, для них Россия представляла собой зловонную яму, нищая и дегенеративная страна, аб-солютно дикая и отсталая во всех отношениях. Народ страны Советов был превращен в рабов, в городах с утра до ночи люди работали на заводах и фабриках, люди трудились в нечеловеческих условиях, за мизерную зарплату и за

51

бумажные грамоты, которыми они оклеивали стены своих нищих жилищ.В деревнях они пахали землю которая принадлежала не

им, на плохих тракторах, работали в загаженных свинарни-ках и коровниках залитых по колено скотскими отходами с рассвета и до заката. И все зомбированные коммунистиче-ской пропагандой были чрезвычайно отуплены и при этом безумно счастливы в своей примитивной жизни, мы всегда спрашивали себя: «За что эти варвары воюют?». Снайпер-ский знак 1-го класса был получен мною давно за зачтенных 60 уничтоженных целей, с той поры мой счет подошел уже к ста пятидесяти. Я получил Железный крест, знак за атаку, за ранение, за уничтоженный танк. Я перестал считать уничтоженные цели и находил наслаждение от каждого красиво проведенного выстрела. Но каждый точный вы-стрел, нес эхо ответственности за потерянных друзей и был своего рода очищением...

Я люблю того, кто карает своего Бога, так как он любит своего Бога: ибо он должен погибнуть от гнева своего Бога... Ницше.

За окном я услышал громкий хохот наших парней и ка-кую-то немыслимую музыку, я вышел из избы и увидел уморительную картину, деревенский мужичек в рваной одежде и лаптях, плясал посреди двора вприсядку и брякал на русской балалайке, на которой была одна струна. При этом он благим матом орал во всю глотку непонятные рус-ские песни, его шальные глаза блестели, и в лице не было

52

никакого намека на умственное развитие. Да, это была му-зыка чрезвычайно далекая от произведений Вагнера и Мо-царта. Пел он с большим чувством, видимо ему казалось что он талантлив, парни катались по траве, умирали от гомери-ческого хохота. Я тоже смеялся до слез и коликов в животе, мне казалось что так, я еще никогда не смеялся. После кро-вопролитных боев это была духовная отдушина. Повар объ-явил о готовности супа из конины, вечер наполнился запа-хами кухни, это лучше чем запах крови...

Пули из русского «Максима» прошивали улицу насквозь, удачно устроившись в развалинах углового дома, иваны технично выбивали наших солдат, больше десяти наших парней остались лежать посреди улицы в лужах крови. Я начал продвигаться вдоль зданий, прячась за обломками стен, с обеих сторон пули били по камням и рикошетя орали как мартовские коты.В оптику я их рассмотреть не мог, поэтому я решил по-

менять позицию. Засунув за ремень две гранаты, я прихва-тил еще автомат МР-40 и со мной всегда был мой Вальтер, девятимиллиметровые пули которого надежно убивали краснопузых. Пройдя по развалинам я очутился на соседней улице, среди полностью разрушенного дома стояла пушка, возле нее суетились четыре ивана. Они чрезвычайно слаженно обслуживали эту маленькую пушку, одни по-давали снаряды, другие загоняли их в казенник, наводили и стреляли. Скрываясь за развалинами, я подошел к ним вплотную, они не замечали ничего вокруг, им нравилась эта музыка боя, но я не разделял ликование этого квартета, на

53

каждой ноте их «музыкантов» гибли мои друзья. Приготовив гранату я подождал когда солдат подойдет со снарядом к пушке и бросил ему под ноги гранату, от взрыва сдетонировал снаряд, «музыкантов» расшвыряло в разные стороны. Мне понравился заключительный аккорд этого концерта, жалко аплодировать некому было, я бы был польщен. Из-за угла выкатился лязгая гусеницами русский танк, и пока меня не заметили я плавно растворился в развалинах, ни на секунду не теряя из виду танк. У меня к сожалению не было ни противотанковой гранаты, ни «коктейля Молотова» — бутылок с зажигательной смесью с помощью которых русские умудрялись уничтожать наши танки.Я поднялся на третий этаж здания, из глубины комнаты

просматривая улицы в окно, панорама боя располагалась подо мной лучше чем на карте обергруппенфюрера Гель-берта Гилле. Звук пулеметной стрельбы стал наиболее чет-ким и слышимым. Я приложился к биноклю и определил местонахождение непрерывно стреляющего русского пуле-мета. Среди дыма и пыли я увидел трех парней, один из ко-торых с остервенением поводил стволом «Максима» и давил на гашетку, второй поддерживал ленту, третий пытался перевязать себе голову грязным бинтом, бинт от спешки за-путывался и он начинал сначала.Определив цели, до которых было около двухсот метров,

я отстрелял сначала раненого, после выстрела он сполз по стене и бинт ему больше не понадобился, пуля пробила его навылет и он сползая оставлял кровавый след на кирпичной кладке. Вторым был подающий ленту, пуля вошла ему меж-ду лопаток и он упал головой на пулемет, разгоряченный стрельбой стрелок оттолкнул труп приятеля, и не замечая

54

ничего вокруг продолжал стрелять. Я не стал ждать когда у него кончатся патроны, пуля отбросила его к стене, пулемет ткнулся раскаленным стволом в землю и замолчал. Для вер-ности я загнал две пули в затворную часть пулемета, чтобы исключить дальнейшую возможность его применения. Дело сделано, я перевел дух, и поднялся, в эту секунду сильный взрыв за стеной оглушил меня и засыпал штукатуркой. Я замотал головой, немного постоял, пришел в себя и начал спускаться по лестнице заряжая на ходу карабин. Приходи-лось перешагивать через арматуру, куски обвалившегося потолка и многочисленные трупы. Дойдя до второго этажа я услышал русские крики, повесил карабин за спину, в руки взял МР-40. В дверной проем ввалились пять иванов, один из них, по-видимому офицер, был тяжело ранен, его поло-жили возле стены, и санитар начал доставать из сумки с красным крестом бинты. Я вышагнул из-за лестницы и оче-редью из автомата выбил троих у окна и дверного проема, они завалились не успев вскинуть оружие. Санитар был без оружия, я навел на него ствол автомата. Он вскочил и при-жался спиной к стене, от резкого движения пилотка у него слетела и тонким голосом он крикнул «мама». Что за дья-вол, это была девушка в армейских брюках которые были минимум на три размера больше нужного, солдатские сапо-ги и ватная телогрейка. Она стояла в оцепенении, ее огром-ные глаза смотрели на меня, совсем юная, около восемна-дцати лет, ее глаза были полны ужаса, проклятье, как не-привычно было видеть ее здесь.Приходилось отметить что она была очень красивая, ко-

нечно ей здесь было не место среди трупов, крови и разва-лин несущих смерть. Опаленный пламенем цветок посреди жуткого пожарища, чудом сохранившийся в этом вертепе. У

55

нас санитары в условиях боевых действий были конечно же мужчины как и в любой цивилизованной армии мира, у этих варваров не имеющих совести не дрогнула рука послать на смерть девушек и женщин. Она видимо никогда так близко не видела живого немецкого солдата, и так и стояла прижавшись к стене ожидая своей участи. Общение с красивой девушкой в таких условиях, когда ты убил всех ее друзей и они лежат у тебя под ногами заливая пол кровью, от привычного далеко. Раненый офицер застонал и открыл глаза, я кивнул ей утвердительно и она бросилась его перевязывать. Я присел на какой-то ящик и положил автомат себе на колени. Только сейчас я почувствовал что ранен в ногу, штанина была разорвана и потемнела от крови. В суматохе боя я видимо и не заметил как осколок ударил в меня, сапог был полон крови. Сняв сапог, я поднял штанину, рваная рана от осколка сильно кровила, достав из кармана бинт я начал перевязывать себе ногу. Перевязав раненого, девушка подошла ко мне и показала мне, что хочет посмотреть мою ногу, я с удивлением уставился на нее, но отказываться не стал. Она достала из своей сумки какие-то баночки, очень проворно обработала мне рану, ее нежные женские руки грамотно накладывали бинт. Я уже так отвык от этих прикосновений, ее тело было рядом... Мне казалось что я чувствую ее запах, который мне просто казался неземным... Она закончив с перевязкой подняла голову и наши глаза встретились... Пресвятая Дева Мария, я кажется смутился, словно ток пробежал по моему телу, сердце мое забилось, как не билось уже много лет. За стенами здания свистели пули, гремели взрывы, лязгали гусеницы танков и падали убитые, а на этом маленьком островке жизни два молодых человека с разных континентов, просто

56

посмотрели друг другу в глаза. И вдруг стало тихо, как будто время остановилось, как будто в наших силах что-то изменить, мое воспаленное войной восприятие окружающего мира, вдруг дало сбой, меня кинуло в жар и я покраснел. Она видимо заметив мое смущение опустила го-лову и отошла к своему раненому. Эти минуты принесли мне горькое разочарование, я встал и припадая на раненую ногу направился к дверному проему, перешагивая через убитых русских солдат. Неумолимое желание оглянуться пронизывало все мое существо, я бы сейчас отдал свою жизнь, лишь бы еще раз лишь на короткое мгновение увидеть ее глаза, но неумолимым усилием воли я переборол в себе это чувство. Сильный взрыв обрушивший стену дома на противоположной стороне улицы вернул меня к действительности...

Я люблю того, чья душа глубока даже в ранах и кто может погибнуть при малейшем испыта- нии: так охотно идёт он по мосту...

Ницше.

Бои последних дней носили жесточайший характер, ди-визия «Викинг» двигалась вперед неся большие потери. Подразделения «Нордланд», «Вестланд» и «Германия» в этих боях лишились многих своих солдат, за нами оставались кресты. Железнодорожный мост, возле которого развернулась общая панорама одного из боев был взорван. Жестокие бои шли уже второй день, белые облака в синем небе, как души погибших проносились над землей, наблюдая как они безмятежно плывут в небесной сини, я на несколько мгновений отрешался от происходящего вокруг, разыгравшееся воображение порой порождало чудовищные

57

видения... Вся местность простиравшаяся вдоль железнодорожной насыпи была завалена горящей бронетехникой, перевернутыми пушками с изогнутыми стволами и огромным количеством трупов. Самолеты люфтваффе «Сыны Геринга» и русские «Сталинские соко-лы» долбились в воздухе, гоняясь друг за другом с кошмар-ным ревом, воздух прорезали трассы пуль и сбитые самоле-ты падали прямо на окопы, лес кругом горел, это было не-забываемое зрелище. Танки на ходу стреляли друг в друга, разрывая трупы солдат своими гусеницами, когда у них за-канчивались снаряды шли в лобовую атаку и таранили друг друга, скрежет металла перекрывал звуки взрывов. Я вылез из окопа и кинулся пригибаясь к зданиям, половина из ко-торых горела, но в оставшихся можно было занять неплохую стрелковую позицию. Потому что когда над полем летают самолеты как огромные стальные птицы а по земле катятся изрыгая огонь и смерть танки — стальные чудови-ща, снайперу с его карабином делать абсолютно нечего. Я поднял автомат и снял с убитого парня сумку с запасными магазинами.Рядом раздался взрыв снаряда, меня взрывной волной

швырнуло на землю и я оглох. Огромная масса горячей пахнущей толом земли накрыла меня. Я лежал с закрытыми глазами, я чувствовал запах земли, она содрогалась от взры-вов, шевелилась и вздыхала, на ее многострадальной груди творилось что-то невообразимое и страшное. В нескольких метрах от меня прогрохотал гусеницами русский танк, он выстрелил на ходу и земля опять вздохнула, солдаты сидя-щие на броне приняли меня за убитого, потому что я лежал на спине и наполовину был засыпан землей. Танк умчался в самую гущу боя, а я встал на колени и попытался прийти в

58

себя. Кровь из рассеченного лба заливала мое лицо, но я ус-покаивал себя тем что еще легко отделался.Хвала Небесам что я все еще жив, я стою посреди поля

битвы, я один, кругом лежат трупы моих друзей и моих вра-гов, почему я жив я не знаю, никто мне не скажет, потому что некому сказать. Все кто был мне дорог и любим лежат на земле и под землей, вот Клаус Шольц, он стоит на бруст-вере окопа, осколки снесли ему полчерепа, его глаза откры-ты и он смотрит на меня, вот Хорст Шлессер, его тело про-бито пулеметной очередью, он стоит рядом и улыбаясь мне что-то говорит, но я не слышу его голоса и не могу разо-брать его слов... Мертвые встают и идут ко мне, они прохо-дят мимо меня, сквозь меня, они прозрачны и невесомы. Впереди простирается яркий свет, он ослепляет, они уходят в этот свет и растворяются в нем...Я весь в земле, но это чужая земля..., я весь в крови, но

это чужая кровь.... Господи, когда этому придет конец. Сара, милая, где ты?.. Мамочка, возьми меня на руки, и прижми к себе крепко-крепко... Папа, у нашего флюгера что ты мне сделал на день рождения, не крутится пропеллер... Куда ты, папа? Не уходи... Почему так темно вокруг, почему солнце черное, кто-то зовет меня... Вокруг лица людей, как в кадрах кинопленки, они сменяют друг друга, они смеются, они плачут, они живут, а живу ли я... Я не чувствую своего тела, я невесомое облако и я отрываясь от земли лечу... Как прекрасен этот полет, я машу руками и поднимаюсь вверх почти до облаков и я с огромной скоростью падаю на зем-лю... Кто-то поднимает меня, я открываю глаза, смутные очертания превращаются в двух русских солдат. Маши-нально выхватываю Вальтер и разряжаю в них весь магазин, они падают к моим ногам, этот сюжет приводит меня в чув-

59

ство . Я поднял свой карабин и повесил за спину, взяв в руки автомат я прыгнул в окоп, всюду лежали трупы, я увидел знакомого парня. Шарфюрер Дермицель лежал на дне окопа с закрытыми глазами, его лицо было искажено болью. Он трясущимися руками пытался зажать страшную рану на животе, он был залит кровью с головы до ног, и пытался удержать собственные кишки выпиравшие наружу. Шансы остаться в живых у него были равны нулю, проклятье, я ничем не мог ему помочь. В бруствер окопа ударил снаряд, взрыв страшной силы потряс землю и огромный пласт земли оторвавшись от края окопа обвалился, погребая под собой несчастного парня. «Могила для настоящего воина», — подумал я, и начал продвигаться вперед. Местами окоп был полностью завален трупами русских и немецких солдат, голова немецкого парня из Ганновера, покоилась на плече парня из Рязани как будто они просто присели отдохнуть на дно окопа, я подобрал несколько гранат и засунул их за ремень. В пулеметной ячейке стоял полу засыпанный пулемет MG-34, два пулеметчика из нашего взвода лежали рядом их тела были изрешечены пулями и растерзаны осколками. Черт подери, да это же гауптшарфюрер Мейер, славный был парень, но осколок русского снаряда пробивший ему висок не оставил мне сомнений в том что ему уже не поможешь. Я проверил пулемет поправил ленту с патронами и с удовлетворением отметил наличие отчетливых целей, с каким удовольствием я вгонял пули в толпу иванов, перекатывающих пушку метрах в двухстах от меня. Пулемет работал как швейная машинка и не оставил им шансов, пушка быстро осиротела, весь обслуживающий персонал лежал рядом. Я перенес огонь на танк, на броне которого катились четверо

60

большевиков, пули стучали по броне, прошивая несчастные тела, танкисты даже не заметили как потеряли своих «пас-сажиров», танк выпустив на полном газу струю черного дыма скрылся между сосен. Великолепный немецкий пуле-мет продемонстрировал самые высокие эксплуатационные характеристики. Патронная коробка на двести пятьдесят па-тронов опустела, а на перезарядку у меня не было ни време-ни, ни желания, поскольку противник, заметивший пуле-метную точку, всегда прилагает все усилия и огневую мощь в желании уничтожить эту точку. Поэтому бросив свое ми-молетное пулеметное увлечение я побежал по окопу с авто-матом в руках, дымящийся ствол пулемета сиротливо и с сожалением смотрел в небо....Огромное количество горящей техники, вся земля была

завалена трупами и усеяна воронками от мин и снарядов, я едва не сломал себе ноги, пока не добрался до леса. Сосед-няя небольшая деревенька вся разрушена и горит, из чудом уцелевшей избушки строчит пулемет, но из-за общего шума не могу понять русский или наш. Пытаюсь рассмотреть в бинокль, но из-за дыма и взрывов которые слишком часты в этом секторе решают, что при любом раскладе нужно тща-тельно замаскироваться и заняться снайперской работой. Благо как подсказывает мне чутье условия для этого вели-колепные, иванов кругом полно и над этим стоит порабо-тать. За суетой боя не заметил как сгустились сумерки, доб-равшись до избушки услышал русскую речь, они о чем-то говорили и смеялись. Ну сейчас я вам устрою мягкий ноч-лег, прокравшись вдоль стены я достал гранату, которая тут же полетела в проем темного окна, взрыв тряхнул стены ветхого здания, громкие стоны наполнили мое сердце радо-стью мести за моих любимых и родных друзей. На поле

61

битвы свалилась темнота, ночь проведенная в мокром и промозглом окопе среди воняющих кровью и горелым мя-сом трупов отозвалась воспалением не зажившей полно-стью раны на ноге, нога распухла и покраснела я уже не мог на нее ступать. Появились нагноения и поднялся жар, штурбанфюрер Фрайтаг приказал отправить меня в сан-часть, проклятье, две недели мне пришлось проваляться среди серьезно раненых парней, и я со своей распухшей но-гой не знал куда деться от стыда. Начались частые бои с об-наглевшими партизанами, одичавшие в лесу колхозники с трофейным оружием и бородатыми лицами, постоянно доставляли неприятности нашим войскам. Они взрывали железнодорожные пути, по которым двигались наши эше-лоны, взрывали мосты, обстреливали наши колонны, дви-гающиеся по грязным дорогам, достигая порой немысли-мых успехов. За время моего пребывания в санчасти порадовал тот факт, что к нам приехал обергруппенфюрер Герберт Отто Гилле. Он создавал очень приятное впечатление, старый закаленный в боях генерал, с прекрасными офицерскими манерами, очки в роговой оправе и крупный нос, делали его похожим на старого доброго учителя. Он был строг, очень справедлив, он чтил своим уважением солдатское Братство Чёрного Ордена , он разговаривал с ранеными, анализировал отдельные бои и общую обстановку на фронте. Измотанным, раненным солдатам это общение было просто необходимо и придавало немало душевных сил...

Я хочу учить людей смыслу их бытия: этот смысл есть Сверхчеловек, молния из тёмной тучи, называемой человеком...

62

Ницше.

Мы встретили рассвет уже в пути, колонна танков и бронетранспортеров двигалась среди заброшенных полей и ветхих деревушек. Осенние утренние заморозки, серебри-стой паутиной лежали на траве, опавшая золотая листва разноцветным ковром расстилалась вокруг, белоснежные березовые леса были пронизаны тишиной. Измученные по-следними боями последних дней, в грязной форме, с закоп-ченными лицами привыкшие ко всему солдаты пятой диви-зии «Викинг» дремали на броне. Послышался звук са-молетов, внезапно на низком бреющем полете появились из-за леса русские самолеты и стали технично в упор рас-стреливать колонну. Загорелись сразу несколько броне-транспортеров, и рванула машина с цистерной горючего, все кругом горело и взрывалось, убитые солдаты валялись на обочинах дороги. Посреди голого поля негде было спря-таться, мы вжались в землю. Русские самолеты пикировали раз за разом, поливая нас огнем из пулеметов. Это было как гром небесный, трассеры неслись к земле, пули стучали по броне танков, с бронетранспортера начал бить пулемет MG-34, но даже при его мощности и скорострельности в носящиеся как черные молнии самолеты попасть было не легко. Радист кричал в рацию, запрашивая поддержку с воз-духа. Иваны глумились над нами, купаясь в своей безнака-занности. Поскольку дивизия постоянно пополнялась но-вичками, обычно это были абсолютно необстрелянные пар-ни, эта участь не миновала и наш полк, большинство этих молодых парней пороху еще не нюхали поэтому в момент обстрела вели себя чрезвычайно неадекватно и конечно же

63

гибли, те которые оставались в живых постигали военную науку очень быстро. Наконец-то показались три наших Мессершмита BF-109G завязался мощный воздушный бой, мы слышали даже как пули вспарывали обшивку крыльев и фюзеляжей самолетов. Русский удачно спикировал и про-шил очередью Мессершмит, мотор самолета загорелся, он с воем начал заваливаться на крыло и понесся к земле. Летчик выскочил из кабины, в небе забелел купол парашюта мы облегченно вздохнули. Бой в воздухе продолжался, а один из наших бронетранспортеров рванул к месту приземления парашютиста. Следовало торопиться, русские бы дорого дали за то чтобы захватить в плен летчика люфтваффе. Мы продолжали наблюдать за самолетами. Нет более заво-раживающего зрелища чем воздушный бой, от Мессершми-та полетели трассеры и русский самолет загорелся, мы кри-чали от радости. Самолет оставляя дымный шлейф потянул за лес, через несколько секунд над верхушками деревьев поднялся черный дымовой гриб, спустя минуту ветер донес звук взрыва. Самолеты улетали также внезапно как и поя-вились, видимо израсходовав лимит горючего и боеприпа-сов, мы собрав одиннадцать человек убитыми и шесть раненых двинулись дальше. Вернулся бронетранспортер и парни привезли мертвого пилота он был пробит пулей насквозь, но у него хватило сил покинуть самолет падающий на землю и раскрыть парашют, приземлился он уже мертвым. Поля сменились перелесками, с обочины дороги с карканьем взлетела стая ворон, мы подъехали к развилке. Нашему взору открылась печальная картина, подорванные и обгоревшие бронетранспортеры, среди многочисленных воронок от гранат перевернутые мотоциклы, несколько остовов от сгоревших автомобилей.

64

Кругом полуразложившиеся трупы наших солдат, запах тлена, и вороны разжиревшие на этом адском пиру. Они не обращая внимания на нас клевали лица трупов. Унтерштурмфюрер Захсенберг со злости дал длинную очередь из автомата, вороны черным облаком поднялись вверх и стали с хриплым криком летать над головой. Мы разобрали лопаты и начали копать могилы на окраине дороги. Бой был видимо много дней назад, оружия возле убитых не было, видимо партизаны унесли его с собой, карманы были вывернуты, часы сняты, бородатые мародеры поживились добычей на славу. Весь оставшийся день до ве-чера мы погребали наших солдат и расчищали дорогу от уничтоженной техники. Уже в сумерках мы с тяжелым сердцем двинулись по залитым водой колеям кошмарной русской дороги...

Всюду раздаётся голос тех, кто проповедует смерть...

Ницше.

Их было восемь человек, трое были тяжело ранены, их внесли волоком по полу, один вообще не подавал признаков жизни. В стену дома ударил снаряд, выломав огромную пробоину, все заволокло дымом и гарью, потерев глаза, я по привычке проверил карабин и оптический прицел, все было в порядке. Не в порядке было лишь то что этажом ниже у меня были нежелательные «соседи» поскольку я неплохо пристрелял эту позицию. Русские определили цели и начали стрелять из окон, они все время что-то кричали друг другу. Такое беспокойное соседство мне изрядно надоело, нужно

65

было что-то решать. Я достал гранату, хорошая эффективная штука М-24, с длинной буковой рукояткой, отвернул колпачок, дернул шнур запала за фарфоровое колечко, и просунув ее в разлом лестничного марша отпустил. Она упала на кирпичи и покатилась, но этого никто не заметил. Большевики продолжали стрелять в окна, я прижался к стене и присел, отпущенные им последние четыре секунды истекли, смерть зашла в комнату наполнив взрывом все пространство. Стальные осколки остервенело дробили каменные стены и рвали человеческую плоть, послышались стоны и крики раненых, я ворвался в комнату с автоматом готовый добить любого кто остался с оружием в руках. Дым рассеивался, пыль оседала, бесформенные останки иванов валялись вдоль стены, некоторые еще шевелились. Упираясь руками в пол на коленях стоял паренек, с лица у него капала кровь. Он качаясь поднялся обхватив голову руками, пытался что-то сказать, но из горла у него вырывался лишь хрип, кровавая пена пузырилась у него на губах, из шеи торчал обломок буковой рукоятки от гранаты. Он покачнулся, ноги его подкосились и он упал, осмотревшись вокруг я с удовлетворением отметил что день уже прожит не зря. Я вошел в коридор и пошел искать новую позицию для стрельбы, справа мелькнула серая фигура я вскинул автомат и ... расхохотался, нервная разрядка не заставила себя ждать, я стоял и ржал как лошадь сгибаясь пополам, это было мое отражение в огромном зеркале. Чудом сохранившееся в темном коридоре, это зеркало недоуменно говорило: «А это что еще такое, черт побери!» Мое грязное лицо в грязном зеркале... Продвигаясь по коридорам, на стенах которых висели портреты коммунистических вождей, я дошел до пролома в стене и осторожно осмотрелся. Нужно было

66

определиться где наши, занять грамотную позицию с хорошим прострелом и начать методично отстреливать цели. Моя манера постоянно работать по схеме «свободный охотник», в любой момент это могло окончиться плохо. Из всего увиденного нужно суметь выделить главное, и сконструировать стройную логическую схему. Каждый день на фронте для меня был шагом к совершенствованию, я видел то что не видели другие, я запоминал то, что другим было не нужно и не интересно. Я как зверь чувствовал опасность шестым чувством, кожей, ежеминутно тренируя глазомер, я запоминал местность вокруг себя, нет ли каких-нибудь изменений. Польза от всех этих тренировок была настолько важна и очевидна, что постоянно давала мне возможность решать боевые задачи и сохраняла жизнь. На войне нет мелочей и это основное правило снайпера, опасность игнорирования этого правила очевидна, слишком много друзей потеряно. Я постоянно делился своим опытом и своими наблюдениями с нашими парнями, они хоть и подготовленные солдаты ваффен СС, но того что видит снайпер, они конечно же не могут видеть. Разные боевые задачи, разная подготовка, многим моим друзьям мои советы сохранили жизнь. Уткнувшись, носовой частью в дом на краю улицы, стоял горящий бронетранспортер, рядом лежал опрокинутый мотоцикл и кругом лежали трупы наших парней среди кусков арматуры и бетона. На середину улицы из-за угла выкатил русский Т-34, он остановился хищно поводя пушкой в разные стороны. Фаустпатрон перелетевший через улицу ударил в основание башни, танк от взрыва тряхнуло, он замер на месте и черный дым среди которого метались языки пламени, начал подниматься в небо. Открылся передний люк, из него

67

вывалился танкист в черном комбинезоне и шатаясь пошел по улице. Он видимо был сильно контужен, потому что шел ни на что не обращая внимания, пройдя около тридцати ша-гов, он тяжело сел на поваленный фонарный столб и опус-тив голову обхватив ее руками. Парню крепко досталось и я не стал в него стрелять, судя по тому что из люка из которо-го он вылез, уже выбивалось пламя, он вообще чудом ос-тался в живых. Я начал пробиваться сквозь обвалившиеся обломки стен, за спиной раздался сильный взрыв — это рва-нул весь боезапас танка. Из-за угла стены выскочили два ивана, они поздно заметили меня, но один мгновенно сори-ентировался к его винтовке был примкнут штык которым он очень захотел воспользоваться. Изысканные манеры здесь были неприменимы и я просто застрелил его, без всяких сантиментов, иначе от его штыка я сам бы воспарил на не-беса, а для меня это было неприемлемо. Следующие пули хищно впились в его товарища, их тела живописно лежащие у моих ног дополнили городской натюрморт.

Гиммлер

Я стремлюсь к своей цели, я иду своей дорогой; через медлитель- ных и нерадивых перепрыгну я. Пусть моя поступь будет их гибелью... Ницше.Было далеко за полночь, свет настольной лампы освещал

лицо Рейнхарда Гейдриха, начальника полиции безо-пасности СД он следил за руками Гиммлера, который пе-

68

ребирал внимательно просматривая и подписывал доку-менты в папке Гейдриха. Гейдрих давал краткие пояснения по тексту, поправив пенсне Гиммлер сказал: — Рейнхард, дружище, фюрер ждет от нас более решительных действий, нужно как можно жестче подходить к решению этих вопро-сов, — и он указал пальцем в текст: «Сегодня я Вас больше не задерживаю». Гейдрих вскинув руку в нацистском при-ветствии, развернулся и вышел из кабинета. Лучшего по-мощника, чем Рейнхард Гейдрих, едва ли можно было сыс-кать, прекрасный дисциплинированный офицер, глава аппа-рата СД, чрезвычайно умный и исполнительный, надежный и преданный партайгеноссе. К тому же был исключитель-ный «пунктик» способный держать Гейдриха на коротком поводке, оберштурмбанфюрер Рейнхард Гейдрих шеф Им-перского главного управления безопасности не был истин-ным арийцем, в его генеалогии имелись еврейские корни. Папка с личным делом Гейдриха, находилась в личном сей-фе Гиммлера, Гейдрих чувствуя свою ущербность, старался яростно выполнять все приказы рейхсфюрера СС, и это Гиммлеру как человеку обязательному и практичному очень нравилось. Осознавая что Гитлер, безумно ненавидевший евреев, рано или поздно узнает о «порочной крови» Гейд-риха, Гиммлер в личной беседе рассказал об этом фюреру. Гитлер выслушав весьма лестные оценки по поводу Гейд-риха изьявил желание лично пообщаться с ним. В кабинете Гейдриха зазвонил телефон, он поднял трубку и предста-вился: «Рейнхард, дружище, Адольф Гитлер хочет лично поблагодарить Вас за преданность в службе, сегодня у вас назначена встреча с Фюрером в 19 часов 35 минут в Рейхс-канцелярии. Я характеризовал Вас весьма положительно, эта встреча очень своевременна и будет Вам на пользу, же-

69

лаю Вам удачи. » Беседа в Рейхсканцелярии длилась долго, они очень оживленно беседовали о классической музыке, поскольку Гейдрих великолепно играл на скрипке, они говорили о спорте, Гейдрих был профессиональным спортсменом, рассматривали вопросы о политической обстановке. Гитлер заинтересованный беседой был оживлен, они отужинали смеялись и пили чай. Гейдрих был увлечен и предан делу, обладал твердым характером, был очень требователен к себе и подчиненным. Не лишенный таланта вести светскую беседу, наполненную существенным содержанием, Рейнхард Гейдрих произвел на Гитлера весьма приятное впечатление, о чем Фюрер не преминул сказать Гиммлеру. «Он чувствует свою вину за часть еврей-ской крови, но он бесспорно одаренный офицер, в благо-дарность о том что мы позволили ему быть среди нас, он сотрет наших врагов в порошок, он готов рвать их голыми руками». Фюрер ходил по ковровой дорожке, держа по обыкновению левую руку за спиной, правой жестикулируя сжав ладонь в кулак. Он пригласил Гиммлера сесть в крес-ло: — Офицеров такого интеллекта и такой преданности нашему общему делу можно во всем Рейхе пересчитать по пальцам. В данном случае мы сделаем беспрецедентное ис-ключение, держите его рядом Генрих, он бесспорно прине-сет нам пользу. Если он станет слишком самостоятельным и выйдет из-под контроля, вы всегда сможете решить этот во-прос, я даю Вам на это все полномочия и думаю Вы знаете, что нужно делать.Гиммлер облегченно вздохнул, ведь если бы Фюрер

приказал Гейдриха устранить со своего поста, он не колеб-лясь бы выполнил этот приказ, но ему очень не хотелось это делать и положительная резолюция была весьма кстати.

70

Очень много дел требовали немедленных решений, Гимм-лер не любил откладывать, что-то намеченное в долгий ящик, это качество в нем ценил Фюрер. Гиммлер обладая почти звериным чутьем просчитывал любую ситуацию на несколько ходов вперед. Он был романтичен, вдохновлен-ный идеей возрождения древнего величия германской расы, больше всего на свете был увлечен созданием высшего кла-на германской армии — войска ваффен СС. Избранные спе-циальными комиссиями, лучшие из лучших, солдаты СС являли собой честь и гордость Рейха. Воины ваффен СС — берсеркеры, бесстрашные бойцы, которых остановить может только смерть, они величественно яростны в бою они потомки тевтонских рыцарей и они выше смерти... Ночь проникала в окна кабинета приятными бархатными оттенками, на столе горела большая лампа. Гиммлер склонился над рукописями, он любил работать по ночам, когда все кругом затихало и цепенело от вторжения ночи. Он готовил речь для выступления перед высшим составом офицеров и генералов СС, речь пронизанная исторической миссией Германии, на белый лист бумаги выливались строки: «Святой долг Черного Ордена СС укреплять и развивать силу, могущество и величайшую духовность тевтонских рыцарей коими являются солдаты СС. Божественной Судьбой предначертано нам пройти свой Крестовый путь, который очистит Европу от Красной Чумы, этих недочеловеков, этого славянско-азиатского сброда, который мы будем уничтожать. Коммунисты, евреи, цыгане и все славянское быдло, подлежат немедленному и повсеместному уничтожению. Нашей задачей стоит обеспечение жизненного пространства для германского народа на востоке, наша историческая миссия положить

71

свои судьбы на божественный алтарь». Он снял пенсне, про-тер усталые глаза, хотелось спать, он взял из папки белый лист на котором было написано: «Кодекс чести солдат и офицеров СС». Он любил свой замок Вевельсбург, духов-ный центр — здесь была школа СС, из стен которой вы-ходили носители культуры, лучшие из лучших сынов Гер-мании, высшая каста руководителей Третьего Рейха. Фюрер при последней встрече очень высоко оценил талант Гимм-лера, Магистр Черного Ордена, Гиммлер свято верил, что звезды при рождении младенца предрекают его судьбу и создание магического Ордена СС предначертано ему свыше. Фюрер поручил Гиммлеру создать охранные отряды СС и они были вначале едва обмундированы, плохо подготовлены и слабоидейны. Гиммлер считал себя реинкарнацией короля Генриха Птицелова основателя первого германского Рейха в X веке. Из слабых отрядов СС он создал для них самую красивую униформу, самые ценные награды, почетные и достойные воинские звания. Цитируя Ницше, Гиммлер говорил перед началом войны своим офицерам: «В моменты мира воинственный человек обрушивается на самого себя, змея накопившая в себе яд, не имея врага впивается в собственный хвост, нам нужны враги, и хвала небесам мы не имеем в них недостатка». Он ввел высшую ведомствен-ную награду «Кольцо Мертвой Головы», личные достиже-ния, преданность службе и лояльность Гитлеру, являлись основой получения такой награды. Кольцо изготавливалось из серебра в виде венка из дубовых листьев, традиционного древнегерманского символа в который погружалось изо-бражение мертвой головы и рун. Внутри кольца располага-лось имя владельца и подпись Гиммлера, эсесовцы считали великой честью носить это кольцо. Когда эсесовец погибал

72

кольцо снимали и направляли на вечное хранение в замок Вевельсбург в экспозицию военного мемориала «Усыпаль-ница владельцев Кольца Мертвой Головы», энергетически заряженные кольца, пережившие славу и смерть своего хо-зяина возвращались обратно туда, откуда вышли, пройдя свой боевой путь. Гиммлер был уверен что души мертвых эсесовцев летают ночью по замку, мертвые рыцари Черного Ордена СС и древние рыцари-крестоносцы, до рассвета вос-седают за круглым столом вспоминая свои подвиги при све-те факелов... Гиммлер чрезвычайно серьезно относился ко всему, на что обращал свое внимание, что касалось симво-лики, рун и ритуалов, в этом он по праву считал себя орто-доксом. Он свято верил что арийские корни накладывают на человека священные обязательства перед будущим и честь германского офицера СС, так же свято как честь воина-крестоносца. Он подробно изучал рунистику-письменность древних германских племен, вышедших из глубины темных лесов ведомых богом Вотаном. Являя собой образчик бле-стящего оратора, не такого яростного как Гитлер, не такого убедительного как Геббельс, в своих выступлениях он все-гда был спокоен и уверен, он рассказывал о магии энергети-ки Черного Ордена СС. Сидящие за круглым рыцарским столом генералы СС проникались его речью, пламя факелов колебалось, отбрасывая тени на древние стены замка Вевельсбург, очертания теней были похожи на древних тев-тонских рыцарей-крестоносцев... Гиммлер часто оставался один и бродил ночью по пустынным залам замка, древние стены вещали величие немецких рыцарей прошлого, он прислонялся лбом к холодному камню стены. Ему казалось что она дрожит от топота закованных в латы коней, бряца-нье уздечек и звон мечей наполняли своды древнего замка.

73

Каждый шаг этих коней был впечатан в историю, продол-жателем которой являлся он Генрих Гиммлер, носитель Ко-роны Власти, могущественный правитель, силой воли создавший магическое общество новых рыцарей — воинов СС. На старинные бронзовые канделябры капал воск свечей, воздух мечущийся в арках залов, как дыхание времени колебал пламя. Мрачное и кровавое прошлое рыцарей-крестоносцев, Гиммлер видел светлым и героическим. Могучие дивизии СС Гиммлер создал силой своего гения из нескольких десятков разрозненных охранных отрядов, которые охраняли партийные заседания НСДАП и выступления Фюрера. Современные ландскнехты обладали железной волей, высоким интеллектом и крепким здоровьем и абсолютной чистотой арийской крови, это была новая каста людей, новый правящий класс для всей Европы. Офицеры и солдаты СС, как носители чистой арийской крови перед тем как жениться должны были подавать рапорт на имя рейхсфюрера и личное дело невесты рассматривалось зачастую самими генералами. Жены офицеров СС должны были сдать специальные экзамены по иностранным языкам, истории, уметь водить автомобиль, скакать на лошади, стрелять из пистолета. Арийская кровь невесты не должна быть испорчена евреями, славянами и другими низшими расами. Пройдя специальную женскую школу СС невесты получали сертификат рейхсфюрера СС. Часто свадьбы происходили в замке Вевельсбург и носили характер древнегерманских обрядов. Гиммлер планировал расширить прилегающие к замку строения, и построить вокруг Священный Город, как место поклонения Ордену. Гуляя в одиночестве по погруженным в ночную тьму залам замка, Гиммлер обращаясь в темноту произнес: «Блеск

74

наших мечей раздвигает мглу мрачного азиатского сброда, само провидение хранит нас и влечет вперед к нашей победе. Находящиеся на низкой ступени развития, эти народы жаждут Господина. Они обладают не только физической неопрятностью, но и моральной грязью. Они первобытно-примитивны, эта чуждая нам славянская раса насыщенная еврейской кровью зловонно смердит и ветра времени доносят этот смрад до Германии отравляя наше существование...».Его тихий голос дробился в куполах каменных арок и

тонул в темной мгле, нарушая вечное молчание камней, так много повидавших на своем веку. Черный полог неба, све-тился миллионами звезд, они как души древних рыцарей летели по небу исчезая во тьме веков. Луна белым диском заглядывала в узкие бойницы башен замка, лунный зайчик скользнув по стене остановился на наконечнике Копья Лонгина и замер. По преданию легионер Лонгин (римский центурион Гай Кассий) ударил этим копьем между ребер распятому Христу, чтобы усилить его чудовищные страдания и сделать их еще более невыносимыми. Наконечник копья мерцал во тьме отражая блики свечей и казалось капли крови Создателя все еще были видны на нем... Главной мечтой Гиммлера был и оставался Священный Грааль, который он хотел найти и поместить в замке. Грааль по преданию обладал неимоверной энергией и его тайны были покрыты мраком, о нем знали все и не знали ничего.Из Грааля Христос и Апостолы причащались на Тайной

Вечере и в него собрали кровь Христа капающую из его ран. Древние легенды гласили — кто владеет Священным Граалем, владеет всем миром. Граалем владели храмовники-тамплиеры, после их гибели святыня исчезла, тысячи людей

75

во всем мире положили свои жизни в поисках Священного Грааля. Тамплиеров жгли на кострах и казнили, но они не выдали тайну Священного Грааля. Крестовые походы уносили новые жизни, Грааль найден не был, каменные надгробья древних рыцарей-крестоносцев напоминали о ве-ликом прошлом, но и они хранили тайну. По одним преда-ниям Грааль это кубок из золота украшенный драгоценными камнями, по другим это простой глиняный сосуд непри-метный и невзрачный. Истину не знает никто, тамплиеры унесли свою тайну в могилу. В расшифрованных древних манускриптах лежащих на столе у Гиммлера говорилось, что Грааль человек увидит только перед смертью, и живым его увидеть не суждено. Но кто посвящает себя служению Священному Граалю, обретает Мудрость, Истину и Власть приближается к Избранным и обретает бессмертие... Гимм-лер сидел над старинными книгами и древними рукописями долгими ночами, они давали ему такие знания о которых никто другой и представить не мог. Отношение к Гиммлеру у людей было весьма не однозначное, одни его ненавидели, за то что он одним росчерком пера подписывал смертные приговоры тысячам людей. Другие трепетали от страха лишь при упоминании его имени. Он был слишком масшта-бен, непонятен и окружен непроницаемой пеленой тайн, домыслов и загадок. Гитлер говорил ему: «Высшее наслаж-дение прожить жизнь для своего народа, посвятить всего себя служению своей стране, но чем более ты величестве-нен тем более ты становишься одинок».Гиммлер создал «Аненербе» — Общество по изучению и

распространению культурного наследия предков. Около шестидесяти научных отделов в разных областях науки бы-ли созданы под руководством Гиммлера, ничего подобного

76

история не знала. Были собраны воедино лучшие ученые со всей страны, Тысячелетнему Рейху нужны были не имею-щие аналогов открытия, чтобы создать величайшую циви-лизацию. Этот Сверхразум ринулся вперед сметая на своем пути страх и невежество, презирая сомнения и отвергая не-доверие. Гитлер был ниспослан Проведением, чтобы возро-дить в Германии духовное величие, Гиммлер был его про-рок. Институт «Аненербе» изучал астрономию, биологию, историю, геологию, ботанику, искусство, археологию, есте-ствознание, метеорологию, генетику, биологию наследст-венности, фольклор (народные легенды и саги), историю индогерманской религии, рунологию, топографию, филосо-фию, медицину, в том числе и нетрадиционную, алхимию, математику, физику, парапсихологию, уфологию и многое другое. Огромное количество опыта использовалось на уз-никах концлагерей, были сделаны существенные открытия, Гиммлер приказал создавать архивы и хранить их до даль-нейших распоряжений... В отличие от алчного Геринга, Гиммлер был скромен в быту и умерен в пище, он не окру-жал себя огромаднейшими богатствами. Он почти не упот-реблял алкоголя, не считая бокала красного вина, который он по обыкновению выпивал за ужином, и выкуривал сига-ру рассказывал собеседникам интересные сюжеты из исто-рии древнегерманских рыцарских обрядов и походов. Саги и древние предания в его устах звучали интересно и зага-дочно, он умел удерживать внимание слушателей. Он очень гордился тем что поставил в ряды ваффен СС под свои зна-мена волонтеров из всей Европы для борьбы с коммуниз-мом, и уничтожения славянских рас. «В рядах СС, — гово-рил он, — прекрасно проявляют себя дивизии из европей-ских добровольцев, которые как и мы понимают

77

потребность войны с азиатами на Востоке, с этими недоче-ловеками, которые лишь одним своим существованием от-равляют нам жизнь. Вся Европа поднялась против Красной Гидры и мы уничтожим это большевистско-еврейское общество люмпенов и дегенеративных скотов, не способных к саморазвитию и это есть историческая миссия Германского народа и войск СС». Никто и никогда не видел Гиммлера вышедшим из себя — «Железный Генрих». Как называл его фюрер, был всегда спокоен, собран и внимателен, разговаривал всегда ровным голосом, почти никогда не повышая его. В этом он был невероятно харизматичен, в его голосе угадывалась огромная энергетика, когда Гиммлер отчитывал своих генералов за неточность исполнения приказа, то как некоторые вспоминали — «Пот катился градом по спине, сердце переставало биться и холодели кончики пальцев»... Многие подозревали, что Гиммлер яростно увлекающийся мистическими обрядами наверняка обладал каким-то даром гипноза. Он не терпел в отношениях и делах полутонов, он либо любил либо ненавидел, он не любил лживость и посредственность и окружал себя неординарными и интересными людьми, способными мыслить, твердыми в своих решениях и убеждениях. Он был хорошим со-беседником, был эрудирован, умен, начитан, и предвари-тельно информирован, перед встречей он изучал личное дело собеседника собранное службами СД и гестапо, не упуская мелочей он обладал редким умением слушать. Для одних он был мрачный «Черный Иезуит», для других ум-ный, энергичный, талантливый руководитель, весьма дос-тойный величия своего Фюрера. В юности он был застенчив и скромен, не пользовался популярностью и авторитетом

78

среди своих сверстников. Худощавый юноша с покатыми плечами, близорукий, с интеллигентными манерами, с ти-хим бесцветным голосом, абсолютно невзрачный. Никто тогда и представить не мог, что он станет сподвижником яростно-гениального Гитлера, вторым человеком в государстве, членом НСДАП и рейхсфюрером СС, создателем войск, которые благодаря его таланту и умению предвидеть превратятся из простых охранных отрядов в элитные и несокрушимые дивизии. Высоко подготовленные, великолепно оснащенные сметающие все на своем пути войска СС были его гордостью, он стал важнейшим и крупнейшим государственным деятелем, он стал властен и духовно силен... Темные залы замка наполняли его сердце мистическим

трепетом, проведя ладонью по холодной каменной стене обращаясь в темноту он произнес: «Время будет стирать со свитков истории имена и даты, мы полны величия и мы ос-тавим весомый след, на камнях тысячелетий будут выбиты наши имена, история и потомки отблагодарят нас за стой-кость, веру и мужество. Чистоплотность мыслей подвигает нас совершать чудеса, наши предки на небесах проникаются всеобъемлющей гордостью что мы, потомки рыцарей кре-стоносцев достойны нести их знамя. Каждая звезда ярко ос-вещая черный небосвод, мчится на встречу своей судьбе, навстречу грядущему, навстречу Истине. Большинство лю-дей боятся ставить цели и двигаться вперед, мы сокрушим своих врагов и мы достигнем победы. Победа дается не ка-ждому, победа это ответственность, мы познали Истину и мы познаем Победу. Мысли, воля и силы для создания Ве-ликого Рейха и возрождения Германии ниспосланы Фюреру Проведением и они упали на благодатную почву желания

79

воплотить их»... Душевная необходимость в уединении да-вала ему возможность окунуться в свой мир, мистический мир тайн и легенд. Вся его жизнь принадлежала Рейху и Фюреру и себе он был посвящен только ночью. Тусклое сияние мечей и доспехов на каменных стенах, освещенные зыбким светом восхода, картины из жизни средневековых рыцарей. Мелодия мыслей звучащая в нем то затихала, то звучала органом, снимая физическое и психологическое пе-ренапряжение дня. Над замком Вевельсбург светила луна, души мертвых эсесовцев соединились со своими кольцами, их прибывало все больше и больше. Ими были наполнены сосуды, на большинстве колец были черные высохшие кап-ли крови, зеленое свечение поднимающееся над сосудами отражалось на древних доспехах... По темным залам с факе-лом в руке ходил одинокий человек погруженный в свои мысли, великий полководец и страшный палач, он был оди-нок в своем величии и недосягаем в своей власти. Он был художником, он был творцом он из «ничего» создал гени-альное произведение Орден СС, войска СС это было его творение последним мазком к которому был Кодекс чести СС. Гений в истории всегда изгой, его не понимают, его слава приходит позже. Не единого дня он не жил для себя, он жил для Рейха, для своего Фюрера, для своего народа, на столе лежала речь для завтрашнего выступления: «Мы бу-дем сражаться за тех кого любим, мы будем сражаться за то во что верим, мы будем сражаться до победы или до смерти, и даже мертвые мы не отступим. Мы поклоняемся зову на-ших предков, мы поклоняемся звону наших мечей, мы по-клоняемся силе наших молитв, которые мы возносим к не-бесам. Наши потомки доживут до лучших времен. Мы уй-дем в бой и мы исчезнем в Вечности, но после нас

80

останутся имена выбитые на камнях. Свет солнца закрыт тучами, но свет луны освещает нам путь. Страх сжимает наши сердца, но отвага движет нас вперед, пройдут века останется память о нас, и путь который мы прошли, вспомнят наши потомки. Капли крови на земле, из наших ран, превратятся в цветущие тюльпаны, и небо наполнится птицами.На скрижалях истории мы пишем книгу нашей славы и каждый напишет на ее страницы свой путь. Придет время, люди поймут что наши жертвы были не напрасны, наш дух сильнее плоти...» Рассвет вторгаясь в сумрак ночи, стирал с небосвода мерцающие звезды, кровавый восход отражался в каплях росы на древних камнях таинственного замка Вевельсбург...

Но собственный крик разбудил меня, и я

пришёл в себя... Ницше.

Мы двигались вдоль зловонного болота, из-за высокого елового леса солнечные лучи почти не проникали сюда. Во-доросли гнили и пузыри поднимающиеся со дна заставляли нас дергаться и вскидывать оружие всякий раз когда хлю-пали за спиной. Коридор из черных деревьев закрывал сол-нечный свет, огромные коряги торчащие из воды со сви-сающим мохом были похожи на странных древних чудовищ, которые внимательно следили за нами. Как будто это болото хранило какие-то тайны, и они как стражи охраняли покой отражаясь своими уродливыми формами в гнилой воде.Мы перевели дыхание когда странное болото осталось

позади и мы вошли в сосняк с твердой почвой под ногами. Многокилометровое болото нас измотало, сняв оружие, се-ли отдыхать прямо на землю, целью нашей разведыватель-

81

но-диверсионной группы была разведка местности в районе небольшого города, окруженного огромным количеством маленьких деревень разбросанных по лесу. Многие из дере-вень давно были заброшены, заколоченные досками накрест окна, провалившиеся крыши и заросшие крапивой и куста-ми в рост человека ворота во дворы. В такую деревню-призрак мы вошли рано утром, даже единственная дорога ведущая через деревню заросла травой.Выйдя на край леса мы долго в бинокли наблюдали как

над деревней стелилась дымная вуаль тумана. Окна крайних изб смотрели уныло темными провалами, осторожно укры-ваясь ветхими заборами мы вошли в деревню.Обвалившиеся деревянные колодцы уныло смотрели на

нас, как бы извиняясь за то что не могут напоить нас холод-ной водой. Насквозь проржавевшее ведро висевшее на длинной гнилой жерди, устало поскрипывало на ветру, на крышах некоторых избушек росли кусты, поросшие мхом доски зияли провалами. Природа старалась утопить в своей зелени дело рук человеческих ,напоминая о мистической связи с оборвавшейся здесь когда-то жизнью.Черный ворон как пришелец из другого мира с интере-

сом разглядывал нас сидя сгорбившись на кирпичной трубе. Это был старый ворон, он наверное давно не видел людей. Мы нарушили его уединение и его старческое карканье больше похожее на какое-то слово, прозвучало нам вслед. Видимых причин для беспокойства не было, но постоянно выработанное на войне чувство опасности не оставляло шансов на расслабление. В Европе такое конечно же невоз-можно себе представить, странная Россия, странные мерт-вые деревни. Впрочем может быть это мое воспаленное войной воображение, рисовало мне мистические картины.

82

Казалось если зайти в такую избу, скелеты людей будут си-деть и лежать на своих местах... Может быть на самом деле все не так мрачно, просто болото, просто деревня.Пройдя деревню мы остановились отдыхать укрывшись

в крайней полуразвалившейся избе, за лесом слышалась далекая канонада. Я встал у окна избушки и смотрел на лес в который нам нужно было войти, парни воспользовавшись возможностью передохнуть закрыли глаза и задремали. Из плена раздумий меня вырвал дрогнувший куст, вытянув руку я щелкнул пальцами. Вилли поднял голову и положив автомат на колени вопросительно взглянул на меня. Я сделал ему на пальцах несколько знаков утверждающих что я что-то заметил, но еще не выяснил что. Я перещелкнул предохранитель на затворе карабина, от щелчка затвора который в тишине прозвучал как выстрел все открыли глаза. Никто не шевелился и не создавал возни, эти парни достаточно тренированы чтобы беспокоиться раньше времени.Я прильнул к биноклю и улыбнулся, сделав парням знак

расслабиться, я наблюдал как зашевелилась трава и на по-ляну выкатились несколько щенков серого почти пепельного цвета. За ними вышла небольшая собака, белая с черными пятнами на боках, по-видимому кормящая самка, о чем говорили крупные соски у нее на брюхе. Замыкал все это шествие крупный волк, щенки безмятежно резвились и ку-сали друг друга, усталая самка шла опустив голову, лишь изредка подталкивая мордой заигравшихся щенков которые закатывались ей под лапы. Выйдя на заросшую травой до-рогу самец вдруг остановился и подняв уши повел мордой по ветру. В давно потерявшей всякие запахи деревне он вдруг уловил запах пота и оружейной смазки, этого было

83

более чем достаточно чтобы насторожиться. Случилось нечто удивительное, я рассматривал его в бинокль и он словно почуяв мой взгляд повернул морду и посмотрел мне в глаза. Это продолжалось несколько секунд, два жестоких хищника смотрели друг на друга. Всем своим видом давая мне понять что он видит меня и не боится, проявляя чувство собственного достоинства он рыкнул и толкнул мордой закатившегося ему под лапы щенка. Он поставил на щенка свою тяжелую лапу и когда тот заскулил куснул его за шею, щенок съежился и замер. Теперь я отчетливо увидел что это был волк, по-видимому покидая деревню хозяева бросили собаку и природа сделала свой неестественный но в то же время гениальный шаг. Волк спарившись с самкой собаки вернул ее к древним истокам и это был триумф природы...Мы так отделились от природы, что уже не помним свои

корни. Аборигены живут пользуясь благами природы, они примитивны и их это устраивает. Но человек являясь в при-роде частью животного мира умеет мыслить, следовательно анализировать и конечно же развиваться и созидать. Этого не дано остальным, только человек являясь весомой частью природы развивается и совершенствуется. Единственная существенная разница между дикарем и цивилизованным человеком, заключается в том что дикарь ищет причины в окружающем мире, а цивилизованный человек исходя из своего интеллекта, ищет причины внутри себя. Но дикарь движется по жизни сам, выдумывая порой на ходу как ему выжить, имея за спиной тот незначительный багаж знаний и опыта который он получил по наследству. За нас думает весь цивилизованный мир, мы пользуемся благами которые создали другие. Вот такой замкнутый круг, каждый прожи-вает свою жизнь и каждый по своему прав. Абориген под-

84

чинен инстинктам, абориген не умеет играть роль, мы же имеем десятки лиц, мы лицемерны и потеряли естествен-ность, мы придумали любовь и ненависть; недоверие и за-висть, мы глупы в своей алчности и забыли что такое непо-средственность. Мы придумали слишком много составляющих из чего состоит наш внутренний мир, и это излишний груз от которого мы не можем и не хотим избавиться и взвалив на себя который, мы сгорбившись несем всю жизнь. Природа наших взглядов искусственна, она опирается на наш опыт и ментальность. одни и те же явления немец или француз видит под разным углом зрения и уж тем более различия наиболее явственны если брать азиатов которые в сущности своей имея определенную субкультуру с претензией на цивилизованное общество примитивней аборигена. Человек может прожить всю жизнь и не познать себя, следовательно он не может себя реализовать. Во многих из нас дремлют талантливые художники, поэты, музыканты, архитекторы, но многим этого узнать так и не дано, жизненная пассивность вторгается в нашу жизнь незаметно, мелкими шагами, это производное от лени, такое малое и ничтожное чувство — Лень, порой вершит судьбами людей. Нежелание, неумение противостоять этому чувству, создает людей посредственных, с умерщвленным богатым внутренним ми-ром...Я пошевелился, в мгновение ока лесное семейство ис-

чезло в траве, я и глазом моргнуть не успел, вот это реакция, вот это маскировка. Мы покинули странную деревню, пройдя вдоль полей около километра. Мы вышли к ветхому кладбищу. На фоне берез черные покосившиеся кресты смотрелись весьма печально, как это не похоже на ухожен-

85

ные кладбища в Европе. Дорога пересекающая кладбище надвое, как и все дороги в России изобиловала глубокими колеями и огромными лужами. Не успели мы ее перейти как в лесу послышался надрывный звук мотора, между деревь-ями мелькнул черный бок автомобиля. Камуфляжи отлично растворяли нас в лесу. В бинокль я рассмотрел четыре пассажира в русской офицерской форме, мгновенно приняв решение мы стали действовать. Дождавшись когда машина поравняется с нами я вскинул карабин и выстрелил, на бо-ковом стекле автомобиля возникло отверстие от пули. Во-дитель уронил голову на руль и машина залетев передними колесами в колею замерла. Одновременно из-за деревьев вышли наши парни и наставили автоматы на офицеров. Дверцы открылись и русские офицеры один за одним вы-лезли наружу подняв руки. Они удивленно озирались, ведь мы находились за линией фронта и офицеры были ошара-шены. Клаус собрал у всех пистолеты, и мы повели их в лес. Это были штабные офицеры, новая форма и начищенные до блеска сапоги, затравленные испуганные лица, эти парни видимо пороху не нюхали. Они были так напуганы что мы не стали даже связывать их.С такими трофеями путь обратно показался значительно

легче, солнце садилось за горизонт, вечер приобретал более изысканные черты. Немного отклонившись от курса мы вышли к небольшому озеру, расцвеченное красным закатом небо любовалось своим отражением в озере. Ветер ревниво нагоняя рябь на гладь воды стирал эту картину и испытывая приятную усталость он уносился прочь...Операция была проведена блестяще и неожиданно легко,

на войне так бывает нечасто и оттого вдвойне приятно. Сдав пленных в штаб мы поздравили друг друга и пошли

86

отдыхать. Совсем стемнело, ночь подарила звездное небо, самой актуальной была бы сейчас кружка горячего кофе. Небо как глаза любимой печально смотрело на меня, так много на небе звезд, но если присмотреться, каждая по-своему одинока, и у каждой своя судьба...

Я проснулся очень рано, я любил просыпаться с первы-ми лучами солнца, когда все кругом еще спят и стараются вырвать у наступающего утра еще несколько минут сна. Это конечно иллюзия сродни самообману, но это делают все и всегда и это, по меньшей мере, смешно. В практичной чело-веческой жизни наполненной осмысленной и бессмыслен-ной суетой, очень трудно найти местечко для иллюзий, но очень хочется и все к этому стремятся. На войне эти чувства обостряются, приснилась красивая незнакомка, ее печаль-ные глаза впечатались в память. Где-то я ее уже видел, мо-жет во сне, но сны не могут повторяться, может это запом-нившийся образ, отложившийся где-то на полочках памяти. Иногда идешь по улице и навстречу тебе проходит очень красивая девушка, ты чувствуешь, как замирает сердце, как будто падаешь с большой высоты, она проходит мимо и ее образ остается перед глазами. Ты еще несколько шагов не-сешь эти эмоции в себе, потом они растворяются, улетучи-ваются куда-то. Таких сюжетов было бесчисленное множе-ство, я пытался увидеть во всех встреченных мною девуш-ках Сару, ее точеную, абсолютно совершенную фигуру, ее большие наполненные грустью глаза, трепетные и плавные манеры. Это было наваждением, это было больно и

87

сладостно, я отгонял эти мысли и вновь кидался в пучину воспоминаний. Я стал уставать от этих безмятежных утрен-них размышлений, от этих эмоциональных метаний, но они спасали меня от сумасшествия. Спящий лес растворялся в туманной дымке, кое-где виднелись лишь кроны сосен, не-видны были даже танки и пушки. Поднимающееся из-за го-ризонта солнце стерло эту идиллию, туман оседал каплями на листве и на броне, преломляющиеся солнечные лучи иг-рали радугой в миллионах брызг росы. После тяжелейших боев, в которых погибла добрая половина личного состава нас передислоцировали для отдыха и пополнения. Мелкие ранения не в счет. Погибших мы похоронили на местах бо-ев, раненых отправили в госпитали. Я получил несколько незначительных ранений, потерял друзей, некоторым из них я сам копал могилу и опускал их тела в сырую холодную землю. Это было больно, хоронить тех с кем делил кусок хлеба, с кем прошел сотни километров в кровопролитных боях.Смотри, Гельмут, чудо какое, — сказал восхищенный

увиденным Курт Шпрингер, командир танка T-IV.Потом подумав он затянулся сигаретой и добавил- Мы убиваем тысячи людей,мы шагаем по трупам, как к этому отнесутся потомки, — спросил он.

— Нет более объективного и беспристрастного судьи, чем история, — ответил я.

— Возможно ты прав, Гельмут, но ты знаешь мне не со-всем понятно зачем все это, а вдруг Гитлер не прав, и тыся-чи убитых нами иванов напрасная жертва. Чем дальше мы забираемся в эту страну, тем больше я погружаюсь в сомне-ния, не напрасны ли наши жертвы, и смерть этих парней, кресты на могилах которых сейчас укрыты туманом.

88

— Курт, дам тебе совет, с такими мыслями в голове ты долго не протянешь, ты потерял веру в Путь, который пред-начертан нам Небесами, за нашими спинами многостра-дальная Европа которую мы защищаем от азиатских коммунистических орд. Ты без веры погибнешь, да и в СД кто-нибудь стукнет, окончишь свои дни в камере пыток, Братство Черного Ордена священно, тебе оказана высокая честь и я не хочу больше ничего слышать, могилы вокруг нас не напрасны... Я смотрел на синее небо, спокойствие на войне временно, скоро будет бой. Настоящий бой как музыка, мы пишем музыку и это дано не каждому, услышать те ноты, которые нужны, поймать эти ноты в самом себе, создать лучшее. По-своему мы стоим рядом с Моцартом и Бетховеном. Ветер приносит звуки, их много и нужно отслоить из них музыку, нужно найти лучшие ноты, так рождается музыкальное произведение. Музыку рождает желание услышать ее, музыкант из трепетной нежной ноты извлекает вдохновение, вдохновение создает шедевр...Курт до войны всю жизнь занимался фермерским хозяй-

ством, он плохо разбирался в политике, не до конца понимая суть. Но он прекрасно воевал и в бою был мужественен и находчив, на него всегда можно было надеяться, но, к со-жалению, он был полон сомнений. Мне довелось родиться в Берлине, являясь потомком древнего германского рода ба-ронов я видел вокруг себя интеллектуальную жизнь огром-ного города. Мне приходилось часто встречаться в уличных кафе с молодыми парнями, которые приезжали из самой глубинки в поисках лучшей доли. Имея авантюрный характер и жажду жизни, эти парни бросали насиженные места и устремились вперед, парни из земледельцев вообще крепкие и смекалистые ребята. Имея движущее желание подняться из

89

низов, они вступали в Кригсмарине, Люфтваффе, Вермахт и СС, совсем юные вступали в Гитлерюгенд. Мощные лозунги, красивая униформа, потрясающие своей праздничностью парады и блестящее будущее наполняли парней любовью и преданностью общему делу — созданию Великого Рейха во главе с одиозным Фюрером. Был ликвидирован хаос и безработица, всем нашлось дело, всем хотелось быть полезными Рейху. Парни не знавшие прежде ничего кроме сельского хозяйства становились достойными членами НСДАП, вступали в Чёрный Орден, это было достойно и почетно. Стремление дать выход своим амбициям, реализовать себя, желание найти выход своей юношеской энергии и открывающиеся перспективы творили чудеса. Школы ваффен-СС не проповедовали бесполезную на поле боя прусскую муштру, нас учили убивать врага и выживать в тяжелейших условиях боя.

Гитлер

С простого солдата он стал полководцем Все выше всходя в боевых временах При нем на крестах гаснет яркое солнце И церковь изведает горе и страх

Костры пожирают ценнейшие книги Туз в буром мундире средь черных знамен И мысль и свет жернова сотрут мигом, Но сыщутся зерна для лучших времен.

Покинули многие запад Европы Где вождь будет родом из низких людей Одним все соблазны, другим плеть и ропот

90

Так учит он миром и жизнью владеть.

Будь проклят, жестокий и злобный еретик, Хотевший народ и закон изменить. Сгорит его власть. Кто за злобу в ответе Людей им убитых нельзя воскресить!

Снаряды разрушат старинные стены И кровь будет смешана с ярым огнем Молись, осажденный, боящийся плена, Был коршун заклеван свирепым орлом.

Нострадамус «Центурий»

Он увлекался живописью, писал акварелью на белых листах, которые ему с таким трудом удавалось доставать в австрийской глубинке, в которой он родился и жил. Учителя и друзья восхищались талантливыми работами мальчика. Он дарил свои картины всем, кого любил и с удовольствием наблюдал, как вписываются его работы в интерьеры близких ему людей. Он прекрасно освоил технику живописи масляными красками, но они были дороги и их труднее бы-ло достать. Он писал пейзажи, натюрморты и портреты, но больше всего ему удавалось передавать на полотнах жизнь улиц, старинная архитектура, изображенная им, изумляла зрителя. Пейзажи и зарисовки зданий отличались порази-тельной схожестью, режущая глаз детализация и, почти ил-люзорная осязаемость линий поражала. Он хотел стать ху-дожником, он часами стоял перед полотнами старинных мастеров и мечтал об академии художеств. В нем наблю-дался недюжинный интерес к риторике, он все чаще стано-вился победителем, ему нравилось дискутировать и у него весьма неплохо получалось. В разговорах он был серьезен,

91

настойчив и убедителен. Он приехал в столицу Австрии-Вену, великолепнейший город на земле. Старинные здания, украшенные резьбой по камням и скульптурами, музеи, на-полненные произведениями искусства, необъятный сонм переживаний. Обрушившиеся на него впечатления прони-зывали насквозь его сердце, он наслаждался увиденным и впитывал в себя все, что видел. Он не сдал экзамены в Вен-скую художественную академию, не смотря на то, что его работы были признаны талантливыми. Он стоял на крыльце академии с папкой листов в руке и слезы душили его. Ка-жется небо стало черным, ему казалось его все ненавидят и он ненавидел всех. Имея сильный характер и железную волю, он справился со своими переживаниями, снял квартиру в Вене и все его свободное время занимало чтение книг. Он начал изучать французский и английский язык, много рисовал пейзажи с видами в Вены, весьма не дурно начал рисовать портреты с фотографий и с натуры. Вена повлияла на его архитектурный талант, он проявлял недюжинные способности к рисованию архитектурных композиций и он начал понимать, что архитектура занимает его больше, нежели просто живопись. Изобилие венской архитектуры вселяло в него надежду, что и он когда-то построит свой Город и он, также как Вена будет самый красивый город на земле, но намного красивей и совершенней. Он начал «создавать» свой Город в эскизах, улицы, дома, площади, музеи, театры, масштабы его творения растворились в тумане горизонтов будущего. Архитектура-музыка, застывшая в камне и эти ноты звучали у него в ушах, наполняя его сердце переживаниями. Архитектура была превыше всего, архитектура переживала историю. Безмолвные красивые здания наблюдали сверху,

92

люди рождались и умирали, а мраморные ангелы и демоны со стен печально и безучастно взирали на суетное людское бытие...Несмотря на то, что он был чрезвычайно экономен в

своих расходах, не предавался развлечениям и гуляниям, он постоянно нуждался в деньгах, которые были нужны на оп-лату жилья, одежду, книги и питание. Вена была весьма до-рогим городом, и он принял решение переехать в Мюнхен.Жизнь в Мюнхене была несравнимо дешевле, и имея

умеренные запросы, он начал откладывать деньги. Что по-зволяло ему покупать книги и посещать кафе и пивные, пи-во он не пил вообще, как и любые другие алкогольные на-питки, он никогда не курил, и все эти качества весьма отличали его от других немцев, для которых пиво было «жидким хлебом». Но в этих кафе собирались художники, писатели, поэты, музыканты, люди с артистическим складом ума, они вели интересные дискуссии, в которых он принимал заметное участие. Девушки, которые появлялись в его жизни, не могли удержать его внимание к себе слишком долго, они казались ему весьма глупыми, и ни с одной из них он не мог завязывать долгих отношений. У него не было друзей, поскольку эволюция его духа была слишком стремительной, его внутренняя концепция была слишком яркой и претерпевала значительный постоянный рост. Он интеллектуально перерастал своих знакомых и спустя время они уже становились ему неинтересны. В одном из своих дневников он писал: «Люди весьма примитивны по природе своей, они подвержены разного рода фобиям, порой удивляешься, как они еще не покончили жизнь самоубийством. Они живут в страхе перед будущим, их огорчает настоящее и смущает прошлое. Они не знают, к

93

чему стремиться и для чего жить, они так устроены, они не всегда хотят слышать правду, они живут в иллюзиях, и им это нравится. Напрасным было бы надеяться на то, что они широко откроют глаза и очнутся от пропитавшего их сонного дурмана, им нужен Лидер, с ясной головой, стальной волей, и внятными целями. Большинство людей не расположены к излишней храбрости, которая позволяет бороться с самым сильным противником — самим собой. Только уничтожив собственный страх можно двигаться вперед, не отвлекаясь и не размениваясь по мелочам...»Его энергетика кипела, он начал выступать в пивных, и

вскоре обрел невероятную популярность в своих высказы-ваниях по широкому кругу вопросов, он был точен и убедителен, но что-то бродило в нем и не давало покоя. Подошел 1914 год, год великих перемен, свершений и надежд, Германия вступила в Мировую войну. Он понял, что ему не хватало, укрепившись в мысли, что это именно то, что нужно, он вступил добровольцем в немецкую армию, прошел курсы подготовки и вскоре был отправлен на Западный фронт.Мировая война объяла всю Европу, немецкие парни

вступали в армию и отправлялись на фронт с удовольстви-ем, царило всеобщее воодушевление, шествие немецких солдат с винтовками на плечах по улицам Германии встре-чалось с радостью и было похоже на маскарад. Гениальные немецкие ученые и технические инженеры создали первые подводные лодки, которые с успехом уничтожали англий-ские транспорты. Фельдмаршал Гинденбург выезжал в вой-ска, и на полях боев вручал особо отличившимся бойцам награды, солдаты чувствовали значимость этого и шли в бой с гордостью. Германия вела войну на Западном и Восточном

94

фронте, кровопролитность боев не имела аналогов в истории, появились первые танки, от одного вида которых у солдат от страха отнимались ноги. Артиллерия разрабаты-вала все новые и новые снаряды невероятной, разрушитель-ной силы, на месте окопов с солдатами оставались воронки, похожие на огромные кратеры вулканов. Люди от взрывов превращались в пепел и пар, не оставалось ничего. Огром-ные толпы англичан были захвачены в плен, в 1917 году Россия вышла из войны, что позволило перебросить войска с Восточного фронта на Западный. Они становились героя-ми, они мечтали о будущем, но получали кошмарное на-стоящее.Многих ужасала окопная жизнь, но он понял, что здесь

все осмысленно и подчинено особенному течению времени и обстоятельств. Разрывы снарядов, свист пуль, крики ра-ненных и мертвые вчерашние друзья, изматывающие бои погружали в бездну безумия из которой далеко не всем уда-валось выбраться. Десятки атак, сотни убитых врагов и сот-ни потерянных в этих боях друзей.По окопу бежал Курт Хайльманн, по лицу у него текла

кровь, но он не обращал на нее никакого внимания,— Ну что, дружок, половина наших валяется в окопах —

мертвые Кумм, Лемке, Дебес, Юттнер, Руофф, проклятье, еще вчера мы пели с ними песни и вот они мертвы. Юттнера разорвало снарядом на две части. Адольф, что ты думаешь по этому поводу? Ведь ты у нас всегда все знаешь наперед.

— Я думаю надо ворваться в их окопы и всех убить, и это избавит нас от излишних раздумий.

— Вот за это я тебя люблю, Адольф, ты, дружище всегда в двух словах придашь жизни те оттенки, которые добавят в нее «шарма», — сказал Хайльманн.

95

— Давай-ка я тебя перевяжу, у тебя вся голова в крови, — он достал бинт и перевязал другу голову, рана была хоть и небольшая, но сильно кровоточила. Несколько снарядов взорвались в непосредственной близости от окопов, подбежал разгоряченный унтер-офицер:

— Так, парни, сейчас бросимся в атаку, мы должны за-хватить вражеские позиции, убивайте всех, и храни нас Господь!Тяжело выбросить свое тело навстречу пулям, одной

храбрости здесь тоже мало, нужно иметь неимоверное, обо-стренное чувство ответственности, за то, что рядом твои друзья и от тебя во многом зависит их жизнь, нужно иметь гордость и знать, что такое честь.Атака была жесткой и граничила с безумием, пули сви-

стели у лица и с утробным звуком впивались в тела бегущих рядом, пробивая их насквозь. Он прыгнул в окоп, переко-шенное от ярости и страха лицо врага, он толкнул винтовку вперед, штык вошел в живот несчастному молодому солдату. Он пытался поймать себя на мысли, что это как-то ужасно, он думал об этом раньше, оказывается вот так все бывает. К удивлению своему, он не испытал ни страха, ни скованности, ни каких смешанных чувств, он просто убил врага.Потом были следующие, и их было много, они бежали к

нему, он встал на одно колено, как на полигонных занятиях и стрелял, пока не кончились патроны, последний враг был убит штыком. Атака увенчалась успехом, окопы врага были захвачены, Хайльманн погиб, погибли больше половины его роты, все вокруг было завалено трупами и этому не было конца. Еще несколько атак закончились победами, но они были наполнены невообразимыми потерями. Когда привезли пополнение, необстрелянных молодых ребят, он к

96

тому времени был отмечен Железным крестом и с сожале-нием наблюдал, как они храбрятся, ведь уже завтра кого-то из них уже не будет. Он поднимался в атаку и бежал вперед, он убегал от своих сомнений, от самого себя такого несо-вершенного и стремящегося к совершенству, он бежал к са-мому себе великому в своем совершенстве, постигая муд-рость и значимость в адском грохоте боя. Это то, что ему было нужно, это то, что наполняло его. После каждого боя он гордился собой, своими победами, победами над собой.Шел дождь, черное небо терзали молнии, как гнев Все-

вышнего, солдаты, промокшие насквозь, в шинелях, кото-рые больше не грели. Они сидели в окопах, залитых водой, тесно прижавшись друг к другу, многие стонали от ран и безнадежности, струи холодной воды, стекающие с бруст-веров попадали за шиворот и без того усиливая непрекра-щающиеся муки. Две тысячи мертвых тел немецких солдат лежали огромными кучами, немыслимая судьба выжить в этой мясорубке, но он выжил и получил Железный крест, как признание его храбрости, гениальности и исключитель-ности. Наступает рассвет и они снова поднимаются в атаку, его окружали герои и трусы, героев он уважал и был готов идти с ними до конца, к трусам он был безразличен, они существовали лишь для того, чтобы понять кто есть кто и сравнить. С каждым боем приходил опыт, смерть хладно-кровна, она не разбирает опытный солдат или новичок. Смерть стирает любые различия и храбрые воины гибнут, но смерть щадит храбрых, они нужны для будущих побед. Героизм, проявленный им в боях, был отмечен вторым Же-лезным крестом уже 1-й степени. Чтобы новички скорее учились и прониклись духом солдатского братства, солдаты брались за руки и шли в атаку, презрев страх. Газовая атака

97

противника стерла все, удушье, вспышка в мозгу и тишина, но пения ангелов не было — пустыня, нищета и безвреме-нье. В Германии поднимали голову засланые из России марксисты, проклинающие войну, «Баварская Советская Республика», что может быть уродливей, красный спрут опутал Германию своими щупальцами. Коммунисты рвались к власти, круглые сутки агитируя рабочих. Эрнст Тельман обещал общее равенство и братство, он грозился отобрать все у богатых и раздать бедным, он ввергал Германию в коммунистический хаос, и кто то должен был остановить его.. Партии создавались и исчезали, поправив здоровье после фронта, молодой но уже опаленый войной Гитлер влился в общее течение политической жизни. Его ораторский талант творил чудеса, выступая перед массой людей, он был яростен и убедителен, к нему потянулись сотни людей, они были готовы идти с ним в бой, как на войне, он объединял вокруг себя храбрых и поднимал их в атаку. Он царил на трибуне, он видел восторженные лица людей, вокруг почти каждый день создавались партии, но они лопались, как мыльные пузыри. Их бредовые идеи рассыпались, как карточный домик. Он смеялся: «Немцам вообще свойственно желание создавать какие-то партии, если три немца в пивной собрались, они тут же создадут партию. У них появляется повестка дня, свой устав и свой лидер, нет лишь стимула движения, как нет и самого движения, потому что нет цели. А цель должна быть ясной и великой, и она должна подчинять себе личные при-страстия, основной целью должно быть служение своему народу, своей стране». Водоворот событий затягивал его все больше, ораторский и организаторский талант резко выде-лял его из сотен, выступающих на площадках и в пивных.

98

Униженная Версальским договором Германия стояла на коленях, она погрязла в инфляции и безработице, умный и трудолюбивый немецкий народ лишился работы, потерял приоритеты и ему нужен был Лидер. Он был художником и архитектором, но он не писал уже больше картин и не хотел строить здания, он люто ненавидел евреев и желал не про-сто изгнания их с немецкой земли, но и полного уничтоже-ния: — У евреев нет целей, кроме обогащения, они ничего не создают, лишь поклоняются золоту, это их главная рели-гия, обмануть и разворовать, они ответственны за все беды, они занимают все значимые посты в государстве, они как пиявки присасываются к телу любой нации. Они женятся и выходят замуж за представителя той национальности, куда приезжают, растворяются в ней, они меняют фамилии. Они по природе своей льстивы и лживы, за века гонений у них выработалась почти животная приспосабливаемость в любом государстве. У них никогда нет светлых идей, их религия: алчность и деньги...Не все в Германии разделяли его взгляды но было уже поздно...Не имея финансовых возможностей, он обладал талан-

том убеждать, создав Национал-социалистическую рабочую партию Германии, он достиг совершенства, как политик, он стал Фюрером, под его руководством простые люди, заря-женные его энергетикой, научились стремиться и стали ве-ликими. В отличии от алчного дегенерата, коммуниста Тельмана, имеющего весьма неплохой ораторский талант, он как коммунисты, не просил у народа идти за ним, он требовал: «Народ, как женщина, она не хочет управлять, она жаждет возможности отдаться во власть более сильного, который будет управлять ею». Нужно было захватить власть, для этого были силы, но опыта оказалось

99

недостаточно и «пивной путч», как называли его позднее, потерпел крах, и он был арестован и заключен в Ландсбергскую тюрьму. Но его угнетало не это, он был взбешен, что к власти в Германии рвутся коммунисты, даже на собственном суде он сказал такую гневную речь по поводу происходящего, что это многих заставило призадуматься. Стены тюрьмы не сковали его могучей энергии и воли, гениального таланта, он не мог смотреть, как гибнет его Германия, за которую гибли его друзья, за которую он получил два Железных креста. Он уже не при-надлежал себе, он принадлежал истории и книга «Майн Кампф» (Моя борьба), которую он начал писать в стенах тюрьмы, обретала на своих страницах его цели, его желания и его готовность бороться до конца. Он вышел из тюрьмы и влился в борьбу за власть, сзади была пропасть, только движение вперед. Массовый экстаз толпы на его выступле-ниях не поддавался никакому описанию, люди плакали, ко-гда он говорил, он был яростно гениальным. Его «Майн Кампф» читала вся Германия и вся Европа, даже его враги считали своим долгом прочесть эту книгу. Рядом с ним шел однопартиец и хороший товарищ Геббельс, прекрасный оратор, очень умный человек, доктор философии и талант-ливый журналист. Он не был так самостоятелен, но он был правдив и предан и это было главным, единственное, что ему не нравилось в Геббельсе, его любовь к русским клас-сикам. Геббельс прекрасно выступал перед толпой, он был весьма убедителен в своих речах и писал прекрасные ста-тьи. Это был человек «второй роли», его нужно было на-правлять, и за своим Фюрером, он готов был идти и в бой и на плаху...

100

«Историю двигают гениальные личности, история не принадлежит массам, толпа подчиняется энергии и уму во-ждя, который направляет ее, как капитан направляет свое судно в великое и дальнее плавание, — говорил он. — На-циональное превосходство немецкой расы над остальными неоспоримо. Мы призваны дать великому миру новый класс господ. Германия превыше всего!».Он думал о подрастающем поколении, началом которого

была семья, образцовая немецкая семья, обладающая всем набором добродетелей, и этот факт не подлежал сомнению. Он был сильной личностью, одаренной и гениальной, он притягивал себе Подобных. Генрих Гиммлер предан, ро-мантичен, усерден и грамотен, возглавил СС и стал рейхсфюрером. Геббельс талантлив, проницателен, честен, стал гауляйтером Берлина и министром пропаганды. Борман глава партийной канцелярии, Геринг — рейхсмаршал люф-тваффе... Рейнхард Гейдрих — глава СД.В его жизни было много женщин, но он отдал предпоч-

тение лишь одной, она добилась его сердца и только ее он любил по-настоящему. Он не был ловеласом и никогда не влачился за женщинами, но ему нужна была одна, красивая, умная, преданная, понимающая предупредительная и вни-мательная...

Ева Браун

Она оставалась одна, на партийных съездах, вечеринках, даже тогда когда офицеры и генералы приезжали на торже-ственный вечер со своими женами, одетыми в потрясающие вечерние платья. Ей не было места среди гостей, она не бы-ла женой, она была любовницей, перебирая свои украшения

101

и наряды, сшитые по специальному заказу у лучших масте-ров, она отдавалась своим мыслям. Платьев было много, и среди них были любимые, пальцы гладили нежную ткань и слезы катились у нее из глаз, птичка в золотой клетке. Но она знала, что он скоро придет и все будет иначе... на улице послышался скрип тормозов, она торопливо поправила при-ческу и подошла к окну и сердце ее забилось в бешеном ритме, она едва справилась с нахлынувшим на нее вооду-шевлением. Эсесовцы-охранники суетились вокруг маши-ны, великолепный «Мерседес-бенц» черный, изящный, как скакун вороной масти, холеный и покорный остановился у входа. Эсесовец открыл дверцу, на мостовую ступила нога в лакированном ботинке, сказав что-то офицеру охраны он вошел парадную. Ева ждала его, Боже, как она ждала его, пальцы рук ее подрагивали, выдавая высшую степень вол-нения. Открылась дверь, вошел офицер охраны, решитель-ным взглядом осмотрел комнату, Ева стояла посреди ком-наты, но его взгляд, наполненный отчаянной злостью до-бермана прошел сквозь нее, как если бы она была из стекла, он развернулся и вышел. Эсесовцы всегда пугали ее, ци-ничные, жесткие, надменные, они вели себя так, как будто они не принадлежат этому миру, это мир принадлежит им. Воины Гиммлера, такого же таинственного и непонятного ей. С мягкими манерами он всегда был с виноватой улыбкой на лице, а глаза, холодные голубые глаза, как два куска льда пронизывали насквозь. Откуда взялись все эти люди, Фюрер создал их, они создали его, наделив его властью Бога, они создали этого бога, которому поклонялась вся Германия и вся Европа. Германия жила ради Адольфа Гитлера и он жил лишь ради Германии. За дверью было слышно, как он кричит в трубку телефона, отдавая распоряжения фон

102

Рундштету, сегодня он слишком взбудоражен, значит сего-дня она, как никогда нужна ему. Казалось минула целая вечность, дверь открылась, он шагнул в комнату, охранник немедленно закрыл за ним дверь, он подошел к ней и за-глянул в глаза. — Мой Фюрер, ты очень устал, — она взяла его руку и приложила ладонью к своей щеке, — я так ждала тебя, — чтобы отвлечь его она начала болтать ему о каких-то женских пустяках. Она села в кожаное кресло, он встал на колени перед ней и зарылся лицом в ее грудь, он всегда так снимал напряжение, он словно возвращался в детство, когда он также сидел с матерью и ничего не существовало вокруг, только он и это женское тепло и нежность. Ева гладила его голову, от этих нежных прикосновений он на мгновение засыпал, только она понимала, как он был велик и как он был одинок и беззащитен. Он не принадлежал самому себе, он принадлежал Германии, которую боготворил, он принадлежал Рейху, который создал и он властелин государства, полководец многомиллионной армии завоевавший всю Европу. Ему принадлежал весь мир, а он принадлежал только ей, единственной женщине в этом мире, которая счастлива с ним идти по жизни и готова разделить с ним смерть.За ужином он немного расслабился, он не употреблял

алкоголь и был вегетарианцем, повара знали, что нужно го-товить своему хозяину...Спальня была погружена во мрак, горящие в канделяб-

рах свечи своими маленькими язычками пламени разрезали темноту и освещали стол, за которым он сидел. Он подпи-сывал бумаги лихорадочно читая каждый лист, она подошла к нему сзади и положила ему руки на плечи,

— Мой Фюрер, тебе пора отдохнуть.

103

Он снял очки, которые он одевал только когда работал с картами и документами. — Да, пожалуй ты права, я падаю от усталости, — ответил он, положив лупу и карандаш. Он обнажил ее тело, она была прекрасна в свете свечей ее тело отливало бронзой и было похоже на средневековую скульп-туру. Луна смотрела в окна и вряд ли была разочарованна увиденным, обнаженное тело Евы, погруженное в темную дымку ночи, как драгоценный камень в золотую оправу, сияло в бликах луны. Это был сон, это не могло быть реаль-ностью, и лишь ее запах возвращал его к реальности, запах ее тела, так может пахнуть только любимая женщина, из-бранная. Ночь наполнилась трепетом звезд и запахом люб-ви, он подошел к ней и заглянул в глаза, они были в плену слез, эти чувства были выше ее сил. Сейчас он был рядом и она не могла сдержать слез от нахлынувших чувств. Земля летела в безумствующей тишине, которая вторглась в их сердца и была наполнена болью и отчаянием, она обнажала их чувства и делала их самыми счастливыми и самыми не-счастными. Он был наэлектризован энергией миллионов людей, которые его обожали, эта энергия передавалась ей, и только ей дано было право почувствовать это...

— Ты божественное видение, — прошептали его губы, чувства плескались в нем, как волны о далекий берег, о ко-тором грезишь, но он далек и пропадает, растворяясь в дымке горизонта. Они забыли, что существует обычный мир, они были отгорожены от него непроницаемой и про-зрачной стеной, не имеющей дверей и окон. Он не был ат-летически сложен, но когда он принимал ее в свои объятья, от него веяло такой силой и энергией, что ей казалось будто она поражена электрическим током. Она расслаблялась, за-крывала глаза, и плыла по течению своих чувств, поддава-

104

ясь его энергии и растворяясь в нем. Он начал целовать ее груди, шею, живот, ее тело трепетало под его пальцами, он жестко положил ее на кровать и вошел в нее... они лежали на потрясающей шелковой простыне, он был ее первым мужчиной. Он был единственным и она никогда не хотела никого другого, она буквально захлебывалась в своих пере-живаниях. Глаза у него были закрыты, он тяжело дышал, несмотря на свои пятьдесят два года, он был крепким муж-чиной и она гордилась им. Он был великий и недосягаемый, он был родной и близкий ей человек и никто, кроме нее не знал его лучше.

— Милая, я так устал, а впереди еще так много намечено, я взвалил на себя такую адскую ношу. Как я хочу оказаться в маленьком домике у лесного озера в Альпах, выйти утром на балкон и сесть писать мемуары. Порой мне кажется, зачем я взвалил на себя эту ношу, они сделали изменяя Бога, какой я Бог, я лишь усталый измотанный путник посреди долгого пути, и как пройти его, и что там впереди. Но я не принадлежу себе, я создан Историей для того, чтобы нести этот тяжкий крест, я один, я совсем один и никого рядом.

— Но ведь я с тобой, — сказала Ева, целуя его пальцы.— Я не о том...— Я знаю, спи, милый, завтра настанет завтра, ты снова

кинешься в бой, и все будет как прежде, я все равно счаст-ливейшая из женщин, я благодарна судьбе, что я могу быть с тобой рядом, мой Фюрер. Она улыбнулась и повернулась к нему, он спал, самый великий человек на земле спал на ее руке, его усталые веки дергались, он видел сны, сны, кото-рые приходят только к великим людям, сны о прошлом и сны о будущем. Она безумно любила его и не было в мире роднее человека, чем он, она простая немецкая девушка по-корила сердце Великого Человека, она была счастлива и

105

благодарила Господа за этот миг, она положила голову ему на грудь и провалилась в сон...

Скрижаль добра висит над каждым народом. Взгляниэто скрижаль преодолений его; взгляни, это голос воли его к власти... Ницше.

Военно-экономическая мощь Германии росла, он пропо-ведовал порабощение низших рас, и имел в виду ведение захватнических войн против всего мира, ему нужна была мощная армия, флот и авиация.Всякий творческий человек вынашивает в себе свое про-

изведение, будь то книга, картина или что-то еще. Оно бьется внутри и не дает покоя, оно как дитя в материнской утробе алчет любви и внимания, самоотдачи и даже само-пожертвования, и как бы этого не хотелось, оно не родится, пока не настанет срок. Жизнь так коротка и надо успеть что-то сделать, придти к своей мечте, реализовать свой талант, доказать всем что ты чего-то стоишь и доказать это себе.В отличии от своих генералов и фельдмаршалов он жил

весьма скромно, он приказал Альберту Шпееру построить новую Рейхсканцелярию и это было сделано, для того, что-бы подчеркнуть мощь, силу и величие Третьего Рейха.

«Выборы Фюрера, вождя германского народа должны проводиться в сенате, не должно быть никаких преемников, должен выбираться лучший из лучших, за закрытыми две-рями и народ должен ставиться в известность позже, после выборов, весь народ должен присягать на верность своему Фюреру. Внутри Рейха должна быть однопартийная систе-

106

ма, не должно быть никакой классовой борьбы, это гниль, которая разъедает мощное дерево изнутри».Он терпеть не мог юрисдикцию и суды, с их нескончае-

мыми заседаниями и рассмотрениями, наказание должно быть неотвратимым и мгновенным, в Рейхе слишком много работы, чтобы отвлекаться и тратить время попусту, выяс-няя степень виновности того или иного лица. Для быстрого решения таких вопросов есть службы СС и СД, у Гиммлера не бывает лишних раздумий и сомнений.Руководство государством должно быть авторитарным,

харизматичный правитель всегда успешнее любого другого, его обожает народ и идет за ним. Он думал только о по-строении великого Рейха и судьбе Германии, все свое суще-ствование он подчинял служению своей партии и государ-ству. Он завоевал Европу и его войска подошли к границам России темной отсталой страны. Это большевистское исча-дие ада, это обитель мирового зла, смердевшая в лицо Европе своей вонью, и скоро она станет германской землей. Россия, это отсталые в своем развитии славяне, дегенеративный сброд подлежащий уничтожению. Война против России началась, началась мировая война, он верил в свою Счастливую Звезду и Провидение. На него было совершено два покушения и только Провидению было угодно спасти его для грядущего. За тысячи километров гибли его солдаты, в пекле войны с большевизмом исчезали целые армии, матери захлебывались в плаче, лилась священная немецкая кровь, он сидел за мраморным столом и рисовал Новый Город, самый красивый Город на земле. На белом листе возникали красивые улицы, роскошные дома, стадионы, огромные по своим масштабам и невероятные по своему дизайну и размерам. На столе лежала карта мира, и этот мир скоро

107

будет принадлежать ему, великому Фюреру Адольфу Гитлеру, вся природа подчиниться его гению. Он религия, он Мессия, Судьба и Провидение указывают ему путь вперед...

«Великая книга нашей борьбы останется в веках и война против коммунизма. Это наш шанс вписать свои имена на страницы истории. Сломанный меч Величия и Веры поко-ится на могилах павших солдат. Летопись новой эпохи пи-шется кровью сынов великой Германии!» Люди кричали, плакали и кидали цветы к трибуне, на которой царил наш великий фюрер. Мир не знал более блестящего оратора, фюрер был чрезвычайно харизматичен. Мы были прониза-ны излучением его невероятной силы, необычайной воли и могучей энергии. Мы стояли в парадной эсесовской форме, самой красивой форме в мире и солнце серебрилось на клинках наших штыков, наши сердца были пронизаны гор-достью. В войне против Красной Чумы, грозившей заполо-нить всю Европу, арийцы создали самый совершенный по-рядок в обществе и самое мощное и плодотворное европей-ское сотрудничество. Перед нами стояла величественная задача-защита европейской цивилизации от большевистских орд. Рейхсфюрер Генрих Гиммлер говорил нам: «Войска СС — это гильотина, которая отрубит голову Красной гидре». Германия была наполнена духовным подъемом, все мальчики вступали в Гитлерюгенд и на пряжках их ремней было написано «Верен до смерти», лучшие из лучших были удостоены чести вступить в ваффен СС и на их пряжках было написано «Наша честь — верность», и мы все были счастливы. Каждый пытался доказать остальным, что он лучший, что он тоже достоин нести знамя Великого Фюре-ра. Каждый из нас знал свою дорогу, но знать свой путь и пройти его — не одно и тоже.

108

Обучение на полигонах ваффен СС проводилось очень жестко и по схемам чрезвычайно отличающимся от подготовки солдат вермахта. Поскольку отбор в войска ваффен СС отличался наибольшей требовательностью: Арийская внешность, отменные физические качества, даже две пломбы в зубах осложняли положение при отборе новобранцев. Командир пятой дивизии СС «Викинг» Феликс Штайнер всегда говорил, что войска ваффен СС это элита, это лучшие из лучших, он был уверен, что у нас должна быть самая эффективная система обучения. Подъем в 5:00 утра и целый день в учебных классах и на полигоне. «Больше пота — меньше крови» — этот лозунг не казался нам слишком пафосным. Мы поднимали с земли грязное пятиметровое бревно и бегом несли его по полигону, затем входили с ним в реку, переплывали ее, держась за бревно туда и обратно. Важней победы над бревном ничего не было, это тренировка на достижение цели и на отработку взаимодействия в группе, ощущение того, что ты являешься весомой и значимой частью этой группы. Ты на пределе своих возможностей вливаешь свою энергию в общее усилие и вы становитесь единым целым. Умение и желание подать руку и подставить плечо тому, кто рядом, споткнулся ли он или упал раненый. Кругом на полигоне раздавались взрывы, порой так близко, что по каске и по спине молотили комья горячей земли. Учения проводились в максимально реалистичной обстановке, тяжелая артиллерия вела огонь боевыми снарядами, мы в это время после марш-броска по мишеням, отрабатывая боковые переползания по пятьдесят метров вправо и влево. Затем по пятьдесят метров назад и вперед, быстро стреляли лежа, сидя, с колена, стоя, причем при заряжании карабина я однажды уронил патрон, этот

109

факт был успешно замечен унтер-офицером, которые видели всегда и всё, и мне пришлось поднимать патрон с земли зубами. Со стороны это возможно выглядело комично. Но каждый был занят своим делом, никому бы и в голову не пришло улыбаться, после этого патроны у меня из рук никогда не вываливались, потому что в бою это может стоить жизни. Мы учились бросать гранаты, требования к технике броска и дистанция достаточно жесткие, кидать на сорок метров, получается далеко не у всех. Поначалу моя граната не пролетала и половины заданного броска, унтер-офицер с багровеющим лицом стоит вплотную возле моей головы, носки его начищены до зеркального блеска сапоги почти касаются моего носа. Он громогласно орал на меня: «Вы посмотрите на этого парня, как он кидает гранаты, да баварская домохозяйка кинет гранату дальше и точнее, может тебе одеть расшитый узорами передник и встать у плиты? Ты же ни на что не пригоден, кто выдал тебе форму воина СС? Они явно тебя с кем-то перепутали! Как ты собрался воевать с русскими, да они убьют тебя граблями и вилами». Он еще долго орал, и я надо признаться узнал о себе много нового. В дальнейшем, я великолепно научился кидать гранаты далеко и точно. Что потом сотни раз спасало мне жизнь на Восточном фронте. Мы учились рукопашному бою, тренировки были чрезвычайно реалистичны, после них было очень много разбитых носов и губ, синяков, которые подолгу не сходили и очень смешили наших подружек, когда мы ходили в увольнение. Мы учились быстро выхватывать из ножен штык-нож, и бить им в разные части тела, тренировались на манекенах, превращая их в лохмотья и имитировали друг на друге. Били манекены саперными лопатками, кулаками и ногами. Тренировки

110

были чрезвычайно изматывающими, но как они спасали нам жизнь на фронте, этот факт было трудно переоценить. Также мы учились быстро зарываться в землю, рыть окопы для долговременных позиций и что наиболее важно для бойца, окапываться на месте во время боя, для всех программ существовали жестко определенные временные нормативы. Огромная роль уделялась маскировке на местности, среди леса, болота, камней, развалин зданий, умение исчезнуть, раствориться. Я часами стоял прицелившись из карабина в мишень и делал мягкий спуск спускового крючка вхолостую, а на стволе в это время стояла пустая гильза, и после щелчка курка она не должна была упасть, иначе ты получал в награду бег с препятствиями в полном вооружении и отжимания от земли. Наша дивизия «Викинг» была сформирована в 1940 году на полигоне Хойберг под командованием великого группенфюрера Феликса Штайнера из полка «Германия» и других частей. Она состояла из полков «Норланд» и «Вестланд» и была сформирована на 50% из голландцев, датчан, норвежцев, финнов и валлонцев. После привидения в боевую готовность для наступления на Восточном фронте, в том же районе, что «Лейбштандарт СС Адольф Гитлер», дивизия «Викинг» перешла границу 29 июня 1941 года через Раву — Русскую.

Постоянно уничтожает тот, кто должен быть созидателем....

Ницше.

111

Несчастные русские солдаты, плохо одетые, голодные, имеющие на троих одну винтовку, в первых же боях сотня-ми сдавались в плен и в панике бежали с поля боя, бросая убитых и раненых, бронетехнику с полным боезапасом, пушки с огромным количеством снарядов. После сражения за город Львов, бойцам «Викинга» даже в плен некого было брать. Кругом было пусто, испуганные и деморализованные красные показывая свое полное ничтожество, бежали от нас сломя голову. Иваны уезжали на лошадях, машинах, бежали пешком, оставляя после себя только трупы. Лишь позже на-чались изматывающие бои, в которых войска ваффенСС показали свой талант, огневую мощь и прекрасную боевую подготовку. В результате тяжелых боев у населенного пункта Каменка наша дивизия уничтожила огромное количество бронетехники и живой силы противника, в плен было взято более пяти тысяч солдат врага. Преодолевая упорнейшее сопротивление мощный кулак ваффен СС стер с лица земли почти восемь русских дивизий. Кровь лилась со всех сторон, мы стали символом объединения добровольцев всех стран Европы — финны, датчане, голландцы сливаясь воедино уничтожали Красную Чуму. 24 октября 1941 года после тяжелых боев мы взяли Харьков, который являлся очень крупным индустриальным центром. Но больше всего мы воевали не с армией, а с отсутствием дорог в России, эти варвары не нуждались в том, чтобы передвигаться по своей стране цивилизованно. Эта азиатская орда отстала от всего мира на сотни лет в развитии цивилизации и нам приходилось от этого страдать. Но наступала зима и мы сталкивались с еще большим врагом — Русским Морозом, техника отказывалась работать, оружие замерзало и клинило. Массовые

112

обморожения солдат немецкой армии не были редкостью. У нас не было теплой одежды, мы были не готовы к битве с этим могучим врагом. Климат России — это просто сонм природных катастроф, невыносимая жара и ещё более невыносимые морозы. Из-за отсутствия нормальных дорог, поставки горючего для техники и боеприпасов тормозились на недели, продукты тоже кончались и мы в некоторые дни колоннами могли пройти по бездорожью около трех километров в день.Диверсионно-штурмовая бригада, в которую я входил,

успешно передвигалась на лошадях верхом. Раньше я нико-гда не имел с лошадями никакого опыта общения, и не-смотря на то, что мой отец в Первую мировую войну слу-жил в кавалерийском полку, был награжден Железным кре-стом 1-го класса очень любил лошадей, я относился к ним как к устаревшим родам войск. На Восточном фронте мои взгляды на этот вопрос претерпели существенные измене-ния, я неплохо научился ездить верхом. Мгновенно заска-кивать на лошадь и так же не спешиваясь стрелять с нее. В условиях России лошадь стала для нас великолепным транспортным средством, проходимым, неприхотливым, быстрым и неслышным. Мне досталась лошадь по имени Маша. Парни видимо в шутку ее так называли, ее взяли где-то из брошенных на дороге русских обозов, она была доста-точно обстреляна и спустя время, я неплохо поражал цели прямо из седла. Я стал мобилен и неслышно выезжал на сектор обстрела, очень быстро покрывая большие расстоя-ния. С утра моросил мелкий нудный дождь, ко второй поло-вине дня распогодилось, подул приятный теплый ветер, унося тучи прочь, и небо представилось прекрасной пого-дой. Маша с удовольствием хрупала зеленую траву, гремя уздечкой, две горсти овса и кусок хлеба еще больше подня-

113

ли ей настроение. Гауптштурмфюрер Линднер приказал из-готовить для нашего разведывательного диверсионного подразделения подробную карту местности с точными дан-ными расположения войск противника. Мне вручили экспе-риментальный глушитель Haube L53, изготовленный кон-церном Gustloff, он был размещен на базе гранатометамортирки и крепился на дульной части карабина Маузер, к нему я получил триста пятьдесят специальных патронов Nachpatrone sS, с уменьшенной начальной скоростью пули для стрельбы на дистанцию до трехсот метров. Я с трепетом и удивлением разглядывал патроны с зеленой окраской головной части пули и всей гильзы, они имели несколько уменьшенный пороховой заряд. Девять профессиональных разведчиков, в числе которых был и я, проверив огромное количество оружия и снаряжения, погрузив на лошадей взрывчатку, направились в сторону железнодорожного моста, охраняемого русскими. Нашей задачей было преодолеть вдоль фронта пятнадцать километров, незамеченными проехать по территории, занятой противником до железнодорожного моста, указанного на карте, уничтожить охрану и взорвать мост, быстро уйти оттуда. Уничтожение этого моста было стратегически важно, по данным воздушной разведки по этой железнодорожной ветке непрерывно идут поезда с бронетехникой и живой силой противника. Русские концентрировали на этом участке фронта огромные войско-вые силы и готовили крупную операцию, задача сорвать ко-торую стояла перед нами. По нашим данным мост охранял-ся взводом НКВД, они были прекрасно подготовлены, хо-рошо вооружены, были в большинстве своем коммунисты и комсомольцы, были чрезвычайно идейны и в плен не сдава-лись, предпочитая стрелять себе висок последним патроном

114

или подрывать себя последней гранатой. Бой с бойцами НКВД, как правило отличались чрезвычайной жестокостью. Были изматывающе длительными и заканчивались весомы-ми потерями с обеих сторон. Взятый однажды нашими раз-ведчиками в плен раненный офицер НКВД, кричал в блин-даже: «Да здравствует товарищ Сталин!» и плевал в лицо нашим офицерам. Абсолютно замороченный идеями миро-вого коммунизма, которые проповедовали всеобщую нище-ту и равенство, он совсем не боялся смерти, его глаза были полны ярости и презрения, ему оказали необходимую меди-цинскую помощь и самолетом отправили в наш генераль-ный штаб, как представляющего особый интерес. Лошади уносили нас в лес, сосняк сменялся мелколесьем, старыми покосами с заброшенными почерневшими стогами сена. Через пару часов мы выехали на край дороги, возле которой стояли семь русских танков, горели костры и танкисты без-заботно лежали у огня и варили кашу. Соблазн уничтожить этот сброд и взорвать семь танков был велик, и мы проехали мимо, еле сдерживая свой праведный гнев. В просветах ме-жду деревьями показалась железнодорожная насыпь, ветер принес специфический запахи просмоленных шпал и шум реки. Я обвязался с головы до ног пучками травы и стал по-хож на болотную кочку, лицо измазал золой, смешанной с жиром думаю, что даже чертям в аду стало бы страшно если бы я предстал передними в таком виде. Карабин обмотал серыми бинтами, которые я предварительно вымочил в грязной луже, а затем высушил. Мы, оставив лошадей в глубине леса вышли на самый край. Я отделился и очень медленно перемещаясь от дерева к дереву и от куста к кусту, я начал передвигаться вперед, в десятикратный цейсовский бинокль я насчитал на мосту шесть человек охраны, они были вооружены автоматами ППШ и самозарядными

115

винтовками СВТ. Я решил разобрать цели по последова-тельности и отстрелять их быстро и технично. На платфор-ме у моста стояла избушка обходчика путей и ней видимо находились остальные. Дверь открылась, вышел молодой офицер и что-то сказал находящимся возле него солдатам, двое зашли за ним в избушку. Оставшиеся бойцы разошлись по периметру моста, покуривая на ходу папиросы и безмятежно осматриваясь по сторонам. Шумящая под мос-том речка с каменистыми берегами создавала иллюзию умиротворения и спокойствия. Часовые то и дело перегова-ривались и смеялись, нужно было дождаться проходящий поезд чтобы они отвлеклись. Ждать пришлось около полу-часа, набитый до отказа военной техникой состав, окутан-ный дымом вкатился на мост, иваны радостно приветство-вали свой украшенный красными флагами и лозунгами па-ровоз Я начал методично отстреливать цели, быстро передергивая затвор и досыпая очередной патрон, один по-летел через перила и упал в реку, подняв фонтан брызг ос-тальные скатились с насыпи в глубокий ров. Состав на платформах которого стояли десятки танков и пушек скрылся за поворотом и стало необычайно тихо. Я взял в перекрестье прицела дверь избушки и стал ждать, внизу под насыпью наши парни понесли взрывчатку к мосту. Наконец то дверь открылась и вышли два смеющихся коммуниста, мне не очень понравилось их приподнятое настроение, а им не очень понравилось отсутствие их товарищей «на рабочем месте». Ветер слегка шумел в кронах деревьев и верхушки сосен раскачивались в такт, как будто подчинялись какому-то танцу. Они начали кричать и звать своих друзей, глуши-тель работал великолепно, один из них ткнулся головой в шпалы и замер, другой оказался резвым парнем упал между рельс и не оставил мне шансов на красивый выстрел. В

116

окно видимо заметили суету на мосту, из избушки один за одним стали выскакивать солдаты полуодетые и без сапог. Возле них разорвалась граната и началась стрельба, двое иванов побежали в мою сторону, целясь в бегущую фигуру я делал вынос на два корпуса и стрелял, упал задний, бегущий впереди не заметил что он остался один и неуклонно приближался к своей смерти. До него осталось около ста пятидесяти метров, в общей музыке боя мой тихий выстрел показался лишь нежным прикосновением к струнам, но аккорд прозвучал и он упал на рельсы. Избушка обходчика горела, парни заложили взрывчатку и тянули в лес провода, другие убирали трупы большевиков с путей сбрасывая их вниз. Я с удовольствием поднялся с земли, мне из леса махнули рукой и я направился к лошадям. Сейчас подрывники будут ждать поезд чтобы уничтожить его вместе с мостом.Судя по количеству взрывчатки, которую мы привезли

сюда и опыту наших парней, я не сомневался в благополуч-ном исходе дела. Ждать оставалось недолго, не ожидание казалось более утомительным чем предшествующий этому бой. Кони мирно хрупали овес из рук обершарфюрера Юттнера, он спокойно разговаривал с лошадьми, целовал их в морды и похлопывал по шее. Эту идиллическую картину прервал далекий гудок паровоза, над лесом поднимался дым от паровозной трубы, спустя несколько минут стальное ры-ло паровоза с красной звездой показалось из-за деревьев. Как только паровоз заехал на мост, раздалось два мощных взрыва. Паровоз оторвало словно голову у сказочного чудо-вища, его швырнуло набок он подлетел и упал на рельсы боком. Платформы с танками и вагоны с солдатами, напирая друг на друга взлетали в воздух, в вагонах с боеприпасами детонировали снаряды, сотни взрывов сотрясали землю.

117

Цистерны с горючим рвались и сжигали в своем адском пламени все что было рядом. Осколки снарядов били в со-сны над нашими головами, огромные ветки падали вокруг срезанные осколками как ножом. Это было завораживающее зрелище, горящие вагоны огромными факелами летели под откос. Подбежали наши парни, они похоронили троих убитых и два человека были ранены. Нужно быстро уби-раться отсюда, боевая задача, поставленная перед нами была выполнена с честью. Три лошади были оставлены нами, поскольку обратная дорога могла быть еще сложней, рус-ские наверняка уже подняли все свои части в ружье. Я в па-мяти прокручивал каждый свой выстрел, с удовольствие отметив великолепные эксплуатационные характеристики глушителя и спецпатронов. Подгоняя лошадей мы двину-лись в обратный путь...

Кто ищет, сам легко теряется. Всякое уедине- ние есть грех- так говорит стадо. И ты долго принадлежал к стаду... Ницше.

Искусство боевого снайпера непредсказуемо, потому непонятно и граничит с мистикой, он появляется внезапно, поражает цели, и исчезает, исчезает в никуда, он не вписы-вается ни в какие военные каноны, на него не действуют никакие строевые уставы. Снайпер внезапен, беспощаден, невидим, он есть и его нет, все его действия вызывают у противника панический ужас, для него нет запрещенных приемов, он посланник смерти. Исчезая в одном месте, он появляется в другом, он не столько воин, сколько охотник,

118

он охотник за самым опасным зверем по названию Человек. Бросаться с криком в атаку — это не для него, даже в усло-виях боя, он определяет и уничтожает первостепенные цели, командный офицерский состав, радистов, минеров, расчеты орудий и пулеметов. Один точный смертоносный выстрел снайпера способен изменить порой всю картину битвы...Закон войны гласит — трусы умирают первыми, нетер-

пеливые и ленивые — вторыми, одно из важнейших качеств спасающих снайпера и позволяющих ему выполнять важ-нейшие задачи, является нечеловеческое терпение, он урав-новешен до полного безразличия. Отключение всех факто-ров организма, кроме слуха, зрения, осязания и даже обоня-ния, для него недопустимо даже ощущение азарта. Считать пораженные цели, заострять все свое внимание на количе-ственном факторе, чтобы насладиться похвалами и награ-дами в корне неправильно. Меня это отвлекает, когда целей поражено много это радует, когда мало — это угнетает, на радость и разочарование у снайпера нет времени и права. Это работа, как уличный музыкант не должен считать те монеты, которые ему бросают, он просто играет, он погру-жается в ноты той музыки, которую он рождает. Снайпера ненавидят и боятся враги, если снайпер попадает в плен, особенно в том секторе, в котором он уже «работал», его просто разрывают на куски. Но прежде из него выбьют всю информацию, о командном составе его части, о местонахождении огневых точек, пулеметных гнезд, артиллерийских расчетах, о планах командования. О других снайперах, их повадках и привычках. Снайпера почти никогда не оставляют в живых. Его недолюбливают свои, потому что он скрытен и индивидуален, он всегда в стороне, анализируя прошедшие операции он находится в постоянных разработках для выходов на рубеж стрельбы.

119

Для окружающих он непонятен, погружаясь в свои планы он ни с кем не общается, поэтому его не понимают. Гете сказал: «Wir sind gewohnt, das die menschen wehronen, was sie nicht verschteen» («Мы привыкли, люди часто издеваются над тем, чего они не понимают»).В пятой дивизии «Викинг» служили и очень эффективно

воевали финны. Знаменитые финские снайперы, блестяще проявившие себя в советско-финской войне, люто ненавидящие большевиков воевали теперь с нами плечом к плечу. Моего финского друга звали Пекка, этот сорокалет-ний финн, опытный, бывалый охотник-промысловик, до войны занимался промыслом лосей, оленей, волков, заго-тавливал пушнину. Охотился он, конечно же не в таких комфортных условиях. Какие представляли из себя ухожен-ные охотничьи участки в моей Германии. Я много, каждый день у него учился, зима в России для немцев оказалась страшным и тяжелым испытанием, норвежцы и финны, лучше приспособлены к большому глубокому снегу и силь-ным морозам, и они многому нас научили. Если бы не Пекка с его богатым охотничьим опытом, я бы однозначно вмерз бы где-нибудь в сугроб. Правила ведения снайперской войны финской армии и немецкой разительно отличались, у нас проповедовалась высочайшая точность стрельбы на дальнейшие дистанции и скорострельность, финны же, проявляя небывалое творчество отвергали все каноны, для них важно было убить как можно больше противников, а какими методами неважно, снайперские школы ваффен СС с удовольствием переняли эту тактику и боевые действия в условиях фронта показали правильность такого подхода. Пекка рассказывал мне массу интереснейших историй и при этом все время добродушно посмеивался и подшучивал надо мной, над моим «опытом охот». «Ты, Гельмут, в

120

первую же охоту заблудишься в наших лесах и замерзнешь, без твоей стрелковой вышки с табуреточкой, без загонщиков, которые гонят к тебе сытых и ничего не подозревающих полуручных кабанов и косуль. У нас любой мальчишка зимой на лыжах в лютый мороз может пройти в день двадцать-тридцать километров, проверить капканы, настрелять дичи и как ни в чем небывало поздно вечером вернуться домой. А если возникла такая необходимость выкопает в глубоком снегу нору, если его застала метель, настелет елового лапника и переночует до утра, как куропатка в глубине сугроба. В тесной снежной норе от дыхания температура повышается, если зажечь восковую свечку, то станет совеем тепло, по крайней мере обморожения можно не бояться. На сотни километров дикий лес и болота, которые даже зимой не замерзают, можно провалиться вместе с лыжами и шансы на спасение практически равны нулю. С охоты часто возвращается финский охотник под светом луны, по звездам, а то и вообще в пасмурную погоду почти по-звериному ощущая путь интуитивно. У старых охотников есть поверье, по-скольку ты пришел в лес и взял что-то, дичь, грибы, ягоды, поблагодари «лесного духа», повяжи цветную ленточку на ветку дерева, он это любит или один патрон ему оставь. А если забудешь или пожадничаешь «закрутит» он тебя, будешь возвращаться на одно и то же место. Сними ружье, рюкзак, залезь сколько можешь на дерево или на кусок ска-лы, и грубыми словами оскорби его, он и «отпустит». Сле-зешь на землю, соберешь свои вещи и иди в любую сторону, обязательно выйдешь к реке или тропинке, которая путь домой укажет. Много веков из поколения в поколение такой опыт передается».

121

Остерегайся также святой простоты! Всё для неё нечестиво, что не просто; она любит играть с огнём костров... Ницше.Финнов называли русские «снайперами-кукушками»,

финны поражали противника всеми немыслимыми спосо-бами, которые сами придумывали, не вписываясь ни в какие стандартные схемы и никогда не повторялись. У них не бы-ло такого количества танков, самолетов и пушек им прихо-дилось придумывать новые простые и эффективные спосо-бы ведения боев в условиях труднопроходимых лесов и бо-лот. «Кукушками» их прозвали за то, что они стреляли с деревьев очень далеко и точно, поражая цели и переговари-ваясь при этом на птичьем языке. Пекка вспоминал и рас-сказывал, укрывшись в ветвях сосны он выбил пушечный расчет, русские, определив примерно сектор, где он нахо-дился начали долбить по нему из минометов и пулемета «Максим», осколки мин и пули срезали ветки, как бритвой, но хитрый финн уже давно спустился по веревке отполз сотню метров в сторону и под шум взрывов и выстрелов со своими напарниками выбил сначала задние цели, а потом пулеметчиков и растворились в лесу. Иногда они оставляли на дереве искусно сделанное чучело с винтовкой, русские обстреливали дерево, Пекка находясь в уютном окопчике внизу дергал за леску, чучело падало и русские ликуя бро-сались вперед, чтобы захватить «желаннейший трофей». Но тут их ждал чрезвычайно неприятный сюрприз, они подры-вались на грамотно выставленных минах, десятки трупов и беспомощных раненных долго наполняли пейзаж. В это время «кукушки» снова начинали работать и ряды больше-виков заметно редели, на русских солдат в целом достаточно

122

обстрелянных и выносливых, абсолютно не верящих «ни в Бога ни в Черта», такие «воскрешения из мертвых» дейст-вовали мистически. Они начинали нервничать, им казалось, что они воюют с бесплотными существами, которые сеют смерть, но их самих нельзя убить. Раненые большевики кричали от боли и охватившего их ужаса, к ним пытались прорваться их товарищи, но и они замертво валились рядом, либо стрельба специально велась не на поражение, а с це-лью ранить.

«Кукушки» давали возможность забрать своих и ранен-ные доставленные в госпитали, рассказывали жуткие исто-рии о невидимых и смертоносных финских «кукушках». Русское командование напрочь одурманенное «светлыми коммунистическими идеями» жестоко наказывало боевых командиров за невыполненные боевые задачи, но не вос-принимало всерьез тему финских «снайперов-кукушек». Однажды сидя в засаде снайперы изрядно замерзли, но им улыбнулась удача, в секторе обстрела на дороге появились три штабные автомобиля, первая пуля пробила колесо пе-редней машины, затем у задней машины стало сложно с управлением потому что колесо тоже спустило. Машины остановились, офицеры вышли из кабин, недовольно осмат-ривая пробитые колеса и обвиняя во всем бедных солдати-ков водителей. Пять снайперов вооруженные высокоточны-ми и мощными винтовками Мосина — Нагана европейского изготовления под названием М-28, выбили девять офицеров противника за две минуты. Все началось 30 ноября 1939 го-да, когда Советы объявили войну маленькой стране Суоми и на всем протяжении советско-финской границы перешли к наступлению. За время этой странной пятнадцатинедельной «зимней войны» на обороне Карельского перешейка, где

123

против Финской армии, численностью 120 тысяч солдат, русские пригнали на смерть 300 тысяч солдат и 1500 танков, друг Пекки, снайпер-«кукушка» Симо Хэйхяе с винтовкой Мосина — Нагана М-28, служил в 34 пехотном полку, и выбил 505 русских диверсантов, еще один знаменитый снайпер Суко Колка в течении 105 дней уничтожил около 400 красноармейцев, рвущихся на крыльцо его дома, и добавил еще около двухсот русских, срезав их пулеметными очередями. Русские пытались перенять финский опыт, в секторе боевых действий появился достаточно талантливый снайпер-большевик. Потеряв нескольких друзей, Колка долго охотился за ним, это была настоящая дуэль снайперов, на дистанции 500 метров русский снайпер получил свою пулю в голову...Рассвет покрыл золотом сосны, птицы наполнили лес

разнообразным гомоном, двенадцать «кукушек» бесшумно двигались по лесу с автоматами «Суоми», гранатами и ог-ромным боезапасом на каждого бойца, камуфлированные накидки растворяли их в просыпающемся лесу. Запахло дымом костров и машинным маслом, русские танки стояли между сосен на поляне у дороги, танкисты отдыхали на тра-ве и готовили пищу на кострах, запах каши разносился по лесу далеко. Их смех был следствием их ментальной бес-печности, двенадцать финнов внезапно появившись, уст-роили кровавую резню, русская беспечность и глупость обернулась настоящей трагедией. Четыре танка за несколько минут остались без обслуживающего персонала. Спустя некоторое время четыре русских танка с финскими солдатами на броне двинулись к финской стороне. Им всегда доставляло удовольствие бить большевиков их же оружием. На одном из участков фронта в районе Суоми сами финны в ходе кровопролитнейших боев уничтожили

124

две советские дивизии и потом вывезли на свою сторону огромное количество пушек, снарядов и другого вооружения. Во время боя Пекка подкрался между сосен к русскому танку и кинул в него две бутылки с зажигательной смесью, когда танкисты начали выскакивать открыв люки из горящего танка Пекка расстрелял их в упор из автомата. Летом финны создавали конные бригады, они внезапно появлялись возле русских частей, отстреливали как можно больше целей и кони уносили их в лес. Они были мобильны, точны и неуязвимы, несмотря на то, что Финляндия проиграла эту войну, этот маленький и гордый народ Суоми доказал всему миру свою веру в независимость.Финны «растворялись» в лесу, уничтожая солдат про-

тивника сотнями, за чрезвычайно короткий промежуток времени. В сильные морозы при стрельбе на 400 метров да-же слабый боковой ветер сносит пулю в сторону от цели до двадцати сантиметров, при этом в сильный мороз, очень большая плотность воздуха и малое количество кислорода, плохое воспламенение пороха и резкое понижение траекто-рии пули. Финнам это было привычно и знакомо, они эф-фективно поражали цели даже в сильный мороз. Удиви-тельно, но русские по природе своей чрезвычайно прими-тивны и ленивы, их нужно было убить огромное количество, пока они начинали что-то предпринимать зна-чимо меняя тактику своего поведения. Однажды Пекка оп-ределив слабое место в обороне русских, с пятью своими бойцами перешли на лыжах на русскую территорию, углубились на несколько километров вдоль непроходимых болот, затем вышли к железнодорожному мосту, перестреляли всю беспечную охрану и взорвав мост успешно вернулись другим путем на свою сторону. Финны

125

творчески подходили к каждой операции и воевали «не числом, а умением». Большевики при их всеобщей тотальной нищете были чрезвычайно падки на наручные и карманные часы, которые они снимали с убитых или взятых в плен финнов. Пекка подкладывал часы рядом с русским или «финским» трупом, то есть тоже русским но переодетым в финскую форму, наручные одевал трупу на руку, чтобы было видно, карманные прицеплял к одежде на цепочку и все выглядело так, будто они выпали из кармана, когда он падал. Все выглядело очень естественно, это была охота «на живца», русские солдаты мгновенно теряли всякую бдительность, кидались к часам, чтобы незаметно отстегнуть их, но смертоносные пули убивали их тут же. На такую в сущности нехитрую приманку можно было выбить немало целей и причем в разных местах одновременно такой способ срабатывал всегда безошибочно. Либо если не было возможности долго ждать в засаде алчных пролетариев, местность возле трупа минировали пехотными минами и уходили, вскоре взрыв с поднимающимся дымом между вершин сосен сообщал еще об одном мертвом мародере. Русские попадались на любую приманку, финны прекрасно знали, что красные командиры своих солдат за людей не считают и с пищей у них всегда плохо, солдат должен воевать и умирать, а остальное не важно, а то, что воюющего солдата нужно еще и кормить, красным комиссарам и в голову не приходило. У дороги возле убитого «финна» лежит рюкзак с выпавшими из него консервами, русские солдаты вышедшие из-за сосен бросаются гурьбой к рюкзаку, блестящие банки с яркими наклейками манят магнитом, мины разрывают тела коммунистов на куски.

126

Гусиный клин растворяясь в синеве неба скрылся в дым-ке облаков, ворона на верхушке сосны чистила клювом пе-рья вдруг она подняла голову, насторожилась и каркнула. По дороге из-за поворота покачиваясь на ухабах выехал русский грузовичок-«полуторка», в кузове сидели солдаты с автоматами и винтовками, в кабине водитель и офицер. Во-дитель что-то сказал офицеру и показал рукой вперед, впе-реди на обочине дороги лежала убитая лошадь, переверну-тая телега и ящики с консервами, выпавшими на дорогу. Машина остановилась, солдаты в кузове приподнялись и начали что-то горячо обсуждать и смеяться, видимо пред-вкушая предстоящий сытный обед. Офицер выскочил из ка-бины и в своих чистеньких блестящих сапогах пошел по грязи к телеге на ходу поправляя портупею. Первая пуля убила офицера, он залитым кровью лицом навзничь зава-лился в грязную колею, вторая пуля пробив лобовое стекло вошла в голову водителю, по задней стенке кабины раз-брызгались мозги, он уронил голову на руль и лес напол-нился звуком клаксона. В следующее мгновение пчелиным роем пули начали впиваться в тела солдат в кузове, пули пробивали головы и тела несчастных насквозь, они мета-лись мешая друг другу. Мертвые падая на живых заливали их своей кровью, солдаты падали за борт в грязь дороги, они кричали от ужаса и боли, пули с утробным звуком про-бивали их тела. Один оставшийся в живых без оружия, за-литый кровью мертвых друзей бросился в лес, другой обе-зумевший от ужаса бросился бежать по дороге схватившись за голову. Пуля вошла ему между лопаток и вышла из груди, он остановился встал колени, как будто собирался отмолить все свои безбожные грехи, и упал лицом в землю. Спустя несколько минут из теней сосен на дорогу осторожно

127

вышли парни с винтовками в руках, они подошли к машине, стонали раненые, кровь стекая по доскам кузова капала на землю. Пекка забрал у офицера документы и пистолет ТТ с запасным магазином, превосходное оружие для ближнего боя. Неподалеку в кустах нашли молодого паренька, он стоял на коленях возле сосны обхватив от страха ствол руками. Его трясло как в лихорадке, даже стучали зубы, он похоже сошел с ума, финнам пришлось приложить немало усилий, чтобы разжать ему руки, его связали и посадили в кузов, он сидел среди трупов и обливающихся кровью раненных. Пекка собрал пустые консервные банки с яркими обертками в рюкзак и машина, покачиваясь на ухабах тронулась вперед, предварительно разместили финский флаг на кабине чтобы не попасть под огонь своих.

Финляндия, Карельский перешеек, 1939 г.

Дятел деловито долбил шишку зажав ее в расщелине су-хой ели, но вдруг он насторожился и слетел. Снаряды и ми-ны начали рваться в сосновом лесу срезая деревья как тро-стник, в черных воронках тлела прелая листва. Горячие ос-колки искали свои жертвы, но не находя живую плоть вонзались в стволы сосен. Нанося глубокие раны, смола стекала по изрезанной морщинами коре. Как янтарь в сол-нечных лучах. Артподготовка русских стала ослабевать, дым рассеивался, взрывы стали реже, тишина наполнила лес, осторожная синица удивилась, как она осталась жива, встряхнулась, взъерошила перья и посмотрела по сторонам, Тууре вылез из окопа, проверил оружие, бинокль и начал взбираться по веревочной лестнице на сосну, привязанные

128

перекладины на ветках были в порядке. Теперь сидя в гус-той кроне сосны он сверху просматривал весь сектор иде-ально, вниз его парни приготовили противотанковые ружья из Англии, пулеметы из Италии, пушки из Венгрии и Фран-ции, вся Европа начала помогать маленькой Суоми в борьбе с коммунистической монстром, Европа и Запад с вниманием и удивлением следили как финны воюют, никто и пред-ставить себе не мог такого. Финны бились талантливо и не-истово и погибали как герои. Русские солдаты бесчислен-ными ордами двинулись на Финляндию, желая «освободить заблудших сынов и дочерей Суоми от капиталистического гнета, чтобы настал социализм-коммунизм и идти с ним в Светлое Будущее». Только эти дегенераты из нищей России не как не могли понять, что Финляндия не хочет быть такой же нищей, и будет биться за свою независимость до конца, до последнего человека. В бой пошли русские танки и ог-ромное количество пехоты, они шли к финским позициям и еще не знали, что их ждет. Тууре передал данные вниз. Связной побежал к офицерскому блиндажу. Лейтенант Арне Юутилайнен приказал занимать позиции, он стоял на бруствере окопа, смотрел в бинокль и раскуривал трубку. Он всегда это делал перед боем, это было своего рода ри-туалом и ничто не могло его отвлечь. Начали долбить пушки и тут же заработали пулеметы и противотанковые ружья. Тууре повесил сумку с патронами на сосновый сук, при-стегнул к своему ремню веревку привязанную к стволу со-сны и начал в оптический прицел определять темные фигу-ры бегущих неуклюжих солдат, которые бежали с винтов-ками наперевес с примкнутыми штыками и кричали «ура». Тактика времен гражданской войны, устаревшая и непри-годная для ведения современных боев. Но русское командо-

129

вание не очень-то разборчиво в том как уничтожить своих собственных солдат. Они видимо всерьез мечтали добраться до финских окопов, Тууре увидел, как остановился и заго-релся один танк, затем еще один и еще, но пехота подго-няемая лютыми политруками шла вперед, они были на от-крытом пространстве и их тела терзали пули. Сбоку бежал офицер с револьвером в руке, он что-то кричал своим испу-ганным бойцам и зачем-то стрелял из револьвера в воздух. Он остановился перезарядить револьвер, чем сильно ослож-нил себе жизнь, а если уж быть наиболее точным, лишился ее, в последствии того, что пуля вошла ему в грудь и вышла через спину. Атаки русских граничили с безумием и были чрезвычайно далеки от совершенства, они жили в стране сказок и вымыслов и когда реальность вторгалась в их жизнь, они были к ней не готовы. Они падали друг на друга, потом они остановились и начали оглядываться назад, неко-торые развернулись и побежали. Взбешенные политруки кричали и угрожая револьверами гнали людей на поле боя, на верную смерть. Пули рвали тела, артиллеристы заменили бронебойные снаряды на осколочные. Взрывы накрывали ряды бегущих черными столбами когда рассеивался дым и оседала земля кругом были только мертвые. Крики ужаса и отчаяния уносил ветер и они растворялись в кронах сосен. Все кругом было завалено трупами несчастных солдат, такая картина наблюдалась на всем протяжении фронта и являла собой полное безразличие красных командиров к судьбе этих парней. При таком плотном огне артиллерии и стрелкового оружия их шансы остаться в живых были край-не сомнительны, но их командирам на это было абсолютно наплевать. Солдаты не смотря на угрозы политруков упали на землю, укрылись за трупами своих товарищей, но снай-

130

перский огонь «финских кукушек» сверху, не оставлял им шанса сделать Финляндию коммунистической, а значит нищей. Снайперы выбили сначала офицеров, а потом при-нялись за солдат, пули пробивали тела лежащих солдат на-сквозь и уходили в землю. Многие в такой мясорубке просто сходили с ума, они вставали и шли по полю бросив оружие и опустив голову им уже все было безразлично. Атака ослабла, русские командиры поняв тщетность своих усилий, уничтожив большую часть своих бойцов, дали приказ на отход к своим позициям. Оставшиеся в живых русские солдаты укрылись в лесу, бросив сотни убитых и раненых, которые стонали и кричали от боли, призывая о помощи. День клонился к закату, лес погружался в темноту, раненые больше не кричали, лишь слабые стоны доносились из темноты, но все было тщетно, их оставили истекать кровью и они умирали. Ночью в блиндаже было совещание на котором постановили устроить русским разведку боем, и добить ослабевшие части русских пока к ним не подошло подкрепление. Боевая группа добровольцев хорошо знав-ших эту местность на рассвете выступили в путь, затемно они прошли несколько сотен метров открытого пространст-ва, запинаясь в темноте о трупы русских и вошли в лес. Бы-ло еще достаточно темно и они решили подождать пока расцветет, восход окрасил небо и они начали осторожно продвигаться по лесу, русские слишком ленивы чтобы за-минировать фланги. Они остановились, вдали послышался шум моторов, впереди была дорога, по которой двигались несколько танков и автомашины с солдатами в кузовах. Тууре, как старший группы сделал знак, остановиться, ониприсели укрывшись за деревьями, колонна прошла, и они перейдя через дорогу, стараясь не оставлять следов

131

углубились в лес. Медленно продвигаясь вдоль ручья, берега которого поросли ивой, они то и дело останавливались. Вдалеке послышался стук топора, русские строили блиндажи, они видимо решили тут всерьез, надолго и с комфортом обосноваться. Это была финская земля и такое развитие событий группе Тууре явно не понравилось. Тууре сделал знак приготовиться.

— Вчера я убивал лосей, сегодня убиваю русских, какого черта им понадобилось делать из нас коммунистов, — сказал Аксел Линдберг, — сколько погибло друзей, сколько погибло гражданских людей от русских бомбежек.

— Война, это прежде всего ущерб, смерть и разрушения, а уже потом всякое дерьмо вроде чести и всего прочего, по-томкам будет не важно, что ты делал, им будет важно, что ты сделал, вот теперь пойдем и убьем всех этих тварей, — сказал Микко. Они шли по лесу, перелезая через стволы по-валенных деревьев и вышли на поляну, впереди хрустнули сучья и в это время из-за деревьев вышли несколько красноармейцев, они, видимо срезая путь шли через лес к дороге. Обе группы с противоположных сторон вышли на поляну и, увидев друг друга остановились как вкопанные, несколько секунд показались вечностью. Все начали срывать с плеч оружие и завязалась жесткая перестрелка в упор. С той и другой стороны упали убитыми и раненными по нескольку человек, Тууре поняв в какой-то момент, что все пули пролетели мимо и он не убит, прыгнул в сторону и укрывшись за сосной, открыл огонь из автомата «Суоми». Точными и короткими очередями он начал выбивать русских, двое упали, остальные скрылись в лесу и все стихло. Он выскочил на поляну, парни лежали почти друг на друге, он переворачивал их тела, изорванные пулями, все

132

были мертвы, он к удивлению своему остался совсем один. Предаваться горю долго не пришлось, над головой засвистели мины и начали рваться между деревьями. Он бросился в лес и побежал пригибаясь, мины стали рваться впереди, он понял, что через несколько шагов его просто разорвет на части. Он принял единственно правильное решение, он не был уверен в правильности, но сделал это, он побежал назад, чтобы выйти из сектора обстрела. Перескочив через убитых друзей и врагов, он побежал в направление русских позиций, автомат в руках, гранаты, пистолет с запасными магазинами, все это придавало уверенность. Но когда вокруг тебя валяются трупы в шахматном порядке, шанс остаться в живых в любом случае минимален. План был хорош непредсказуемостью и бесшабашностью, еще в школе он отличался своей дерзо-стью, что всегда усложняло его жизнь, но на войне это ино-гда приносит результаты. Он перебегал от дерева к дереву, осколки впивались сосны, выскочив на поляну он нос к носу столкнулся с русскими минометчиками, они размеренно и деловито закидывали мины в ствол миномета. С присущей ему манерой, он дерзко и неожиданно для себя произнес: «Привет ребята, я тот кого вам не хватает». Несмотря на то, что все это он произнес по-фински, русские не успели ниче-го понять по двум причинам, они не знали финского языка. И вряд ли у них был хоть малейший шанс выучить его в дальнейшем, поскольку Тууре начал методично расстрели-вать их из автомата и упав на землю кинул две гранаты. Ко-гда у него кончились патроны в автомате все стихло, он, бросив автомат выхватил пистолет, добив двух бегущих к нему солдат. Он отдышался, заменил магазин в автомате, собрав у русских все винтовочные патроны он хотел было

133

уже уйти, но посмотрев на миномет подумал, а почему не прихватить его с собой. Модель знакомая, пятидесятимил-лиметровый, размещается на спине, как ранец с двумя рем-нями. Он подумал, что очень далеко ему возвращаться к своим позициям около двух километров по лесу и болотам, но эта мысль уже овладела им, азарт пересилил здравый смысл. Он сложил миномет, повесил его на ремнях за спину, взял два металлических чемоданчика с минами и тронулся в путь. Он подошел к трупам своих друзей, но мысли о том, чтобы захоронить их были прерваны русскими криками за спиной, укрывшись за деревьями, он растворился в лесу. В ботинках хлюпала болотная жижа, по спине текли струйки пота, руки невероятно устали от веса мин, но он торопил себя спеша вырваться из этого сектора леса. Между соснами впереди показались просветы, дорога рассекала лес надвое, затем начиналось болотное редколесье. На краю леса он остановился и замер, шум моторов нарушил тишину, русская колонна размеренно и лениво двигалась по дороге, колеса грузовичков то и дело проваливаясь в колеи от тан-ков, юзили по грязи. До них было около трехсот метров, с присущим ему умением принимать нестандартные решения он снял миномет, разложил его и установил на выдвижную опорную плиту, поставил ящики с минами и открыл их. Вы-ставив шкалу на 200 метров он укрепил миномет и стал ждать. Первая мина легла правее, сделав поправку он вы-стрелил следующую мину, она легла точно между машин в центре колонны. Он начал делая незначительные поправки закидывать мины в ствол, несколько машин загорели, ко-лонна остановилась, он крутил шкалу поправок и следую-щие мины били в грузовички застрявшие в грязи. Опьяненный горячкой боя и азартом он не заметил что

134

двадцать мин закончились. Металлические коробки были пусты, он недоуменно огляделся вокруг. Черный дым поднимался над дорогой, машины горели, трупы русских солдат лежали на обочинах, только теперь он словно очнулся и почувствовал что усталость свинцом налила его тело. Бросив миномет в глубокую колею дороги залитую жижей, он пошел по лесу устало шатаясь, в висках стучала кровь, до своих окопов оставалось немного...Коммунисты пришли на эту землю убивать, что им

нередко удавалось, но сегодня пришел их час и они получили свое. Для одного фронтового дня, на одного человека, событий было более чем достаточно, он чувствовал смертельную усталость, единственной навязчивой идеей теперь было упасть на нары в блиндаже и уснуть. Где-то пролетели самолеты, где-то била артиллерия, где-то гибли его друзья и соотечественники, где-то шла непонятная война, в которую все еще не хотелось верить, это была не справедливая и неравная битва, в которой маленький финский народ ежедневно совершал героизм. Деревня Суомуссалми в которую он ездил из Хельсинки к своим родственникам до войны стояла в живописном месте, здесь он охотился и рыбачил с друзьями на озере Нисканселкё. Когда началась война он начал воевать в этих местах и русским оккупантам здесь пришлось наиболее туго. В начале войны, он со слезами на глазах смотрел как сгорает деревня, жители были эвакуированы и русским не оставили ни единой избы где бы они могли остановиться, все было сожжено. Обозы русских войск имели полевые кухни позволяющие солдатам принимать между боями горячую пищу, финны были чрезвычайно мобильны, они делали многокилометровые маршброски, и питались лишь

135

скудным сухпайком. Однажды их разведрота издали заметив русские блиндажи подползли по снегу к окопавшимся русским, несколько танков окончательно вмерзли в сугробы, в них не было горючего и русские использовали их как огневые точки. Дымилась кухня на колесах, повар ходил с огромным половником рядом, выстрелы слились со взрывами английских гранат которые полетели в дверные проемы блиндажей где отдыхали русские. Нападение было дерзким и внезапным, бой длился несколько минут, русские все были убиты, на всякий случай в блиндажи кинули еще по одной гранате. Все стихло, вкусно пахло от кухни, но трупы русских усеявшие все пространство и стоны раненых которых не было желания добивать, не располагали к аппетиту. Нужно было быстрее уходить, поскольку стрельба и грохот взрывов могли услышать и послать подкрепление. Хотя иногда проходя мимо мест боев через два-три месяца финны видели трупы русских солдат в том же положении что они оставили, только волки, росомахи и вороны как-то меняли этот сюжет. Русские командиры ничуть не заботились о том чтобы иногда проверять разбросанные по тайге части и подразделения, и то что они иногда бесследно исчезали вообще никого не заботило. Они были слишком беспечными, их удручающая наивность не оставляла им шансов дожить до победы. Устойчивая тупость полуграмотных солдат насажденная коммунистами-политруками и всей пролетарской системой толкает их вперед и уничтожает их как отработанный материал.Тууре в составе отряда резервистов участвовал в самых

первых боях, они были слабо подготовлены, долго не могли поверить в происходящее и убегали от первых русских тан-ковых атак. Только когда они начали терять друзей

136

разорванных снарядами и убитых полями они стали закидывать танки бутылками с зажигательной смесью. Они стали настоящими солдатами, яростными и бесстрашными. Взрыв разорвавшегося снаряда закрыл от него дневной свет черным покрывалом, он бросил винтовку и обхватил голову руками, встал в окопе, звуки пропали, он не слышал ничего. Кругом падали и умирали его друзья, он безучастно наблю-дал как их окружили русские, но все его тело застыло как ледяная глыба. Следующий взрыв ударил в него горячей волной и швырнул его тело на землю... Когда он очнулся было уже темно, голову тисками сжимала боль, пахло кро-вью, сосновой смолой и кофе, они победили в этом бою но потеряли много своих друзей... Эти воспоминания отвлека-ли его от мысли о тяжелой и длинной дороге, вдруг он ус-лышал несколько взрывов впереди, орудийная канонада стала слышна все отчетливей. Там шел бой и он торопился, несколько снарядов разорвались у него за спиной пролетев над головой. В просветах между сосен были видны русские танки и мечущиеся солдаты, взрывы накрывали весь сектор, от дыма стала нечем дышать. Загорелись сосны и трава, скрываясь за дымом, Тууре начал стрелять в русских, они падали на дорогу, стрельба и взрывы говорили о том что какое-то финское подразделение атаковало русскую колон-ну. Танки вращали башнями и стреляли в лес, снаряды били в сосны, их разрывало на части, верхушки сосен падали вниз. Тууре обнаружил что у него кончились патроны в ав-томате, все магазины были пусты, он одел автомат за спину, вынул пистолет и шагнул к дороге. Русский офицер кричал что-то своим солдатам которых становилось все меньше, Тууре выстрелил, офицер упал на дорогу, несколько танков пытались вырваться из тисков колонны, но в них полетели

137

бутылки с зажигательной смесью и они превратились в фа-келы. Он укрылся за деревом на краю дороги и отстреливал пробегающих мимо русских, быстро перезаряжая пистолет он услышал финскую речь. Парни добивали раненых, плен-ных в этом бою не брали, заканчивался еще один день бе-зумной войны. Невесть откуда взявшийся военный коррес-пондент из Германии снимал все на кинокамеру смакуя ка-ждый кадр, он делал записи в блокнот и считал убитых русских. Сегодня он снимал обильную жатву и всем своим видом выражал вселенскую радость. Если кого-то волнова-ли трупы кругом и лужи крови, то для него это было глав-ным. Он снимал на камеру трупы русских на броне и на земле. И финская и западная пресса жаждали побед финской армии в этой войне против кровожадных большевиков, вся Европа хотела видеть как армия маленькой Финляндии методично уничтожала армию огромной России. Пришло сообщение, что русские самолеты разбомбили пассажир-ский поезд с финскими беженцами, погибло много женщин и детей, финские солдаты были в бешенстве и сегодняшняя операция была местью...

Не только разум тысячелетий- также безумие их прорывается в нас.Опасно быть наследником... Ницше.Настала зима, суровое испытание для солдат, бои стали

еще ожесточенней, Тууре похоронил огромное количество друзей, русских погибло во много раз больше, русские трупы заметала финская метель. Подразделение получило 20-мм зенитные орудия «Мадсен» которые великолепно показали себя по советским бомбардировщикам. Три из них упали со всем своим боеприпасом бомб предназначенных для

138

мирных финских городов, в болотах остались три огромные воронки. На лыжах по сугробам в мороз –25°, Тууре в составе группы подошел к русским позициям, особенно не умудряясь выставить часовых русские выставили по периметру пушки и танки которые в такой мороз не глушили и слышно их было далеко. В белых маскхалатах парни талантливо укрывались в лесу за заснеженными ветками елей, они разобрали свои цели и продумали план действий. В теплой одежде и хорошей обуви, в такой мороз они чувствовали себя очень хорошо, чего не скажешь о русских солдатах которые будучи едва обмундированными, до полусмерти замерзали и были не боеспособны. Двое замерзающих часовых грелись у маленького костерка и были заколоты охотничьими ножами. Каждый был готов к бою, в двери блиндажей полетели гранаты, морозную тишину растревожили взрывы, в танки полетели бутылки с зажигательной смесью, автоматные очереди косили выскакивающих русских, крики, стоны, взрывы, горящие танки и дым застилающий все вокруг. Атака была жестокой и молниеносной, медлительные и апатичные финны в жизни обычной, в бою были яростны и быстры.Танкисты бросившиеся к уцелевшим танкам были рас-

стреляны из автоматов, их черные комбинезоны отчетливо выделялись на снегу среди красных пятен остывающей кро-ви, стреляных гильз и воронок от гранат. Пятнадцать танков стояли в лесу, большую часть финны подожгли бутылками, затем развернули пушки и расстреляли оставшиеся танки почти в упор. Из дверей блиндажей валил дым и раздава-лись душераздирающие крики, оглушенные и раненые они выбирались наверх и попадали под шквальный огонь. В этом бою погибло двое его друзей, русских сосчитать воз-

139

можности не было, поскольку операция прошла как и пла-нировалось и основная их часть была убита гранатами в блиндажах. Перезарядив оружие и осмотревшись парни встали на лыжи и скрылись в чаще заснеженного леса. Воздух освободился от дыма и запаха крови, снег поскрипывал под лыжами, с деревьев падали комья снега, на сухой ели долбил свою шишку дятел, облака медленно проплывали над верхушками деревьев. Прекрасно проведенная боевая операция омрачилась двумя погибшими друзьями которых несли на импровизированных, сделанных из лыж волокушах. Русские придут и найдут только трупы, их сюда никто не звал они пришли убивать и умирать. Им неплохо удается и то и другое. К вечеру они добрались до своих позиций, два дня было тихо, несколько русских бомбардировщиков пролетели бомбить мирные финские города, парни с болью в сердце сокрушались что у них нет ничего против самолетов. Глубокий снег, болотистая местность, не давали возможности русской бронетехнике проходить по целине, метель замела дорогу, но русские кое-как продвигались по ней, финны минировали дороги, либо устраивали смертоносные засады. В каждом таком бою уничтожалось значительное количество бронетехники и живой силы противника, русские в силу своей ментальности и отсутствия грамотного командного состава уничтоженного Сталиным в 1937 г. не делали никаких выводов. На фронт прибывали все новые и новые необстрелянные части, но их было очень много, а финнов все меньше.Из Швеции и Дании прибыли добровольческие полки,

они кинулись в битву с большевиками с новыми силами. Неспособность русских солдат индивидуально мыслить и

140

принимать решения, в бою имела весьма плачевные послед-ствия. В самом начале боя русские вместо того чтобы зани-мать выгодные позиции сбивались в кучи и становились легкой добычей финских снайперов, пули и осколки мин пробивали тела несчастных и кучи убитых тел усеивали дороги. Финны уничтожали целые войсковые колонны, ведя шквальный огонь из леса с обоих сторон дороги. Бои были чрезвычайно жестоки и кровопролитны, молниеносны и бескомпромиссны. Западные и европейские военные на-блюдатели с удивлением отмечали что Красная Армия несет колоссальные потери которые впрочем не особенно волнуют Сталина, на их место пригоняли все новые и новые полки.Тактика ведения боев с применением дотов носила лишь

временный положительный характер, огнем артиллерии русские подавляли пехоту в окопах и прямой наводкой из гаубиц крупных калибров расстреливали бетонные соору-жения. Финны потеряли все свои основные доты и вели так-тику молниеносных и внезапных атак охотясь на колонны противника. В прошлом бою Тууре захватил две машины в кузове у которых стояли установки спаренных и счетверен-ных пулеметов «Максим», с огромным боезапасом патро-нов. На следующий день из замаскированных ветками и снегом пулеметных установок парни сбили два бомбарди-ровщика которые загоревшись в воздухе упали в замерзший лес, всю ночь зарево огня металось по небу. Эти установки великолепно показали себя в прямом бою с пехотой, когда русские с криками «ура» огромной массой двинулись на финские позиции, швальный огонь просто прорезал «кори-доры» в рядах бегущих. Сотни пуль мгновенно убивали сотни нападающих, атаки захлебывались одна за одной, русские были в недоумении и не знали что делать. Скрытые

141

в лесу финские солдаты в белых маскхалатах и укрытые стволами сосен, не давали возможности обнаружить себя в условиях боя. Русские солдаты в большинстве без маскха-латов, в шинелях и буденовках на голове, представляли из себя четкие цели которые поражали даже новобранцы при-бывшие на смену убитым и раненым. Из двенадцати танков захваченных в прошлом бою, парни из команды Тууре под-били семь, остальные танки были брошены вместе с боеза-пасом и горючим и в отличном состоянии были доставлены к боевым позициям финнов. Их выставили в укрытии де-ревьев и закидали ветками и снегом. Лавина русских танков в следующей атаке была уничтожена и рассеяна точными попаданиями снарядов из трофейных танков, которые те-перь были у серьезных парней.Шла странная, никому не нужная война, когда она кон-

чится и лес снова наполнится тишиной и пением птиц, когда безымянные и никому не нужные трупы русских солдат занесет снегом. Мир перевернулся, природа утратила есте-ственный ход вещей, они остались между миром живых и миром мертвых, солнце навсегда исчезло и эта ночь никогда не кончится. Раньше эти леса были наполнены радостью и в них была жизнь, сейчас они наполнены горем и в них царит смерть. Лес не принадлежал финнам, они принадлежали ему, внимая природе с религиозной убежденностью и свя-щенным вдохновением...Батальон «Нордост» входивший в состав дивизии «Ви-

кинг» состоял полностью из финнов. Они прибыли в коли-честве 1500 человек, под прикрытием того что едут в Гер-манию как рабочие для немецкой промышленности ссыла-ясь на трудное положение своей страны после зимней войны 1939-40 гг. Хоть они и не относились к нордической

142

расе, они относились к финно-угорским народностям, но они в любом случае были достойными скандинавами и рейхсфюрер Генрих Гиммлер весьма положительно отзы-вался о них, он был чистосердечен в оценке и щедр на похвалу. Очень независимы и горды, они великолепнейше проявили себя в войне с русскими, за 105 дней ожесточен-ных боев уничтожив около 1000 самолетов, 2300 танков и бронемашин, захватили в качестве трофеев огромное коли-чество грузовых машин, боеприпасов, оружия, лошадей. Они разработали новейшую тактику ведения войны в не-проходимых лесах и болотах, летом и зимой, когда малым числом они уничтожали огромное количество бронетехники и живой силы красноармейцев. Непобедимая и несокруши-мая Красная Армия трещала по швам как гнилая ткань, по-литруки и командиры бросали необученных, малограмот-ных, плохо обмундированных вчерашних колхозников и рабочих в самое пекло на верную смерть. Финны порой удивлялись с какой легкостью, приложив незначительные усилия и немудреную тактику, им удавалось уничтожать от роты до батальона за считанные часы, имея в своем воору-жении лишь малое количество пушек, минометов и не-большое количество самолетов. Финнов было слишком ма-ло, а русских слишком много, но русские заваливали своими трупами все леса и болота, у них были неиссякаемые источники для пополнения людских ресурсов и сотни воен-ных заводов. Огромная, источавшая смрад коммунизма Рос-сия навалилась всей своей военной мощью на маленькую, но гордую и независимую Финляндию. Финнам порой каза-лось что они воюют с призраками, они убивали и убивали русских солдат, но на их месте появлялись тысячи других. Издревле солдат в России человеком не считался, он был

143

плохо вооружен, плохо одет и голоден, никто не чтил память о нем. Все войны в истории России выиграны отнюдь не доблестью солдат, а миллионами их жалких тел на штыках врагов, примитивная русская ментальность позволяет смириться с положением быдла которого гонят на убой, а солдат никогда и никто не жалел. Немецкое командование по достоинству оценило военные заслуги финнов, эти гор-дые сыны Суоми, отказались от немецких офицеров и на-стояли чтобы были финские офицеры и заключили контракт лишь с одним условием, воевать только с большевиками на Восточном фронте. Их боевые качества были легендарны, их снайперы были признаны лучшими в мире и трениро-вочный лагерь ваффен СС в Верхнем Эльзасе где они про-ходили дополнительную подготовку по достоинству оценил их опыт. Методы и тактика ведения снайперской войны разработанные финнами были весьма благосклонно призна-ны и приняты к обучению в немецкой армии. Снайперские школы немецкой армии проповедовали «статичную такти-ку» неподвижное ожидание цели, безупречная маскировка и сверхточная стрельба на дальние дистанции. Финны создавали мобильные отряды которые тоже были способны сутками лежать в засаде или сидеть на деревьях в ожидании противника, но чаще на лыжах, на конях, пешком они подходили к русским позициям с флангов и даже с тыла уничтожая беспечных солдат Красной армии, часто захватывая много солдат в плен и унося с собой огромное количество оружия и боеприпасов. Гордые и независимые финны неохотно обучались немецкому языку, но многие знали язык неплохо, с некоторыми профессиональными снайперами я подружился и они с

144

удовольствием рассказывали мне о практике ведения войны с русскими, я впитывал как губка.Вилхо Ранта сказал мне однажды: «После окончания

войны,мы смирились что Сталин отнял у нас нашу землю, мы смирились с тем что они бомбили наши мирные города. Я уже собрался было писать книгу о наших героических буднях на Карельском перешейке, о дружбе, о любви, о героях и трусах, о победах и поражениях. Но началась ваша война и мы решили биться с коммунистами, потому что мы должны отомстить за наших друзей, за женщин и детей погибших в бомбежках. Нашей стране от «Красного соседа» все равно никогда не будет покоя с ним надо покончить раз и навсегда. Когда Германия развязала войну с Россией пол-ностью деградировавшей, обовшивевшей и провонявшей нищетой, мы несказанно обрадовались. И я подумал что книга моя существенно обогатиться если я продолжу мою борьбу».Поскольку нас ждали бои в заснеженной России, где су-

ровые зимние морозы, знаменитые своей смертоносной си-лой, финны оказывали неоценимую услугу, обучая изне-женных теплыми европейскими зимами немцев как воевать и выживать в условиях тяжелого климата России. Судя по военным рассказам затейники финны были небывалые, осо-бенно я подружился с финном Пеккой, талантливейший снайпер, он много мне рассказывал, и каждая их боевая операция была произведением военного искусства. Швеция, Франция, Англия, США, Дания, Норвегия, Канада, Герма-ния, Венгрия, Италия, Бельгия встали на сторону Финлян-дии и поставляли ей оружие, технику, боеприпасы и добро-вольцев для войны с коммунистами. Европа и Запад спло-тились в единый кулак в борьбе с коммунизмом, все это было небезвозмездно, но своевременно... Ленивое и раз-

145

меренное лето покоящееся в лучах безмятежного солнца, трепетная, нежная и наивная весна, воспевающая каждый зеленый листок пробивающийся к солнцу из промерзшей земли, хмурая и замкнутая зима, озабоченная лишь тем чтобы превратить воду в лед, землю в камень, замерзающее и цепенеющее все живое, замирало и засыпало от мороза и казалось погибало. Грустная, романтичная осень пытающаяся одеть в нарядные платья все вокруг, развесить и разложить золотые ковры, осень, ко всему относящаяся творчески, она знает что все что она создает это ненадолго, но ее это никогда не останавливало, главное воплотить свои творческие идеи... Но сейчас никто не интересовался кра-сотой природы, сейчас была война, и земля с жадностью впитывала кровь, кровь была всюду, на снегу, на траве и на золотом ковре листвы... Пять друзей, Тойво. Матти, Пекка, Суло и Эркки шли на лыжах, пробивая дорогу по очереди, белые маскхалаты с накинутыми на шапки капюшонами и растворяли их среди склонившихся под тяжестью снега вет-вей. Мороз крепчал но спины парней были мокрыми от по-та. Каждый нес солидный боезапас, винтовки, автомат «Суоми», пистолеты, гранаты, ножи, патроны, учитывая тяжелую ходьбу по болотам, местами с выступающей из-под лыж ржавой водой, на каждого бойца вес приходился немалый. Суточный сухпаек и медикаменты, тоже прибав-ляли вес, но не были лишними. Издалека послышался звук летящих самолетов, парни шагнули под заснеженные лапы елей и замерли, советские бомбардировщики с диким ревом пронеслись над ними. Они летели бомбить мирные города, в которых были только женщины, дети и старики, каждый такой налет на Хельсинки, Миккели, Ханко, Койвола и дру-гие города уносил жизни ни в чем не повинных граждан.

146

Россию никак не устраивало что маленькая Финляндия жи-вет богаче потому что не приемлет коммунизм, в котором все должны быть равны и при этом бедны. Бедность для русских не порок — это состояние души, все вокруг должно быть просто и примитивно. К сожалению у парней ничего не было против самолетов, но наверняка их встретит фин-ская противовоздушная оборона. Встретит, десятки таких не долетевших украшали собой леса и болота фронтовой поло-сы. — Смотрите, — крикнул Эркки. Он был самый моло-дой, и чтобы доказать старшим товарищам, что он тоже достойный воин, часто лез в самое пекло, проявляя порой не столько смелость, сколько глупость. Но он быстро учился военному искусству и поскольку был охотник, был вынос-лив и хорошо ориентировался в лесу. Эркки как всегда кру-тил головой направо и налево и в этот раз, это оказалось как нельзя кстати. На фоне серого неба отчетливо вырисовыва-лись белые купола парашютов: — Русские диверсанты! — крикнул азартный Эркки, — В плен возьмем! — Тихо ты, не кричи, болван, ты своим криком, уже всех русских дивер-сантов распугал, они уже драпают назад, и некого в плен брать будет, — сказал Пекка, в группе он был самый стар-ший и воевал с первых дней. Парни засмеялись, прикрывая рот рукавицами, смеялся вместе со всеми и Эркки, особенно ему понравилось, что обычно немногословный Пекка по-хвалил его: — За то что раньше всех увидел русских пара-шютистов объявляю от лица командования благодарность, если вернемся напишу рапорт. Эркки был горд похвалой, они проверили оружие, дослали патроны в стволы пистоле-тов и сняли их с предохранителей, если дойдет до рукопаш-ной схватки, пистолет незаменим. Смахнули иней с прице-лов винтовок и пододвинули ближе ножи, проверив не при-

147

мерзли ли клинки к ножнам, чтобы можно было быстро выхватить в вогнать врагу в грудь по самую рукоятку. Они насчитали около двадцати парашютов, сложный расклад пять к двадцати, но выбирать не приходилось, парашютисты возле линии фронта выброшены не зря, это не туристы, это убийцы. — Уничтожаем, или в плен берем? — не унимался на ходу Эркки, парни улыбались и только разводили руками, вот неугомонный парень этот Эркки. Они вышли к краю леса, за кронами сосен которого скрылись парашюты, вдоль болота выходила полузаметенная снегом дорога, русские наверняка разглядели ее сверху, когда спускались, и поскольку лыж у них явно не было, по пояс в снегу они не полезут пойдут по дороге. Целесообразно было сделать за-саду, они свернули к дороге и укрылись в сотне метров за густыми заснеженными елками, каждый определив свой сектор обстрела. Азартный Эркки не мог справиться с не-мыслимым количеством адреналина в крови, он то и дело крутил головой проверял затвор винтовки и суетился осы-пая с елки снег, Тойво погрозил ему кулаком и показал жес-том чтобы замер. Прошел почти час когда закачались елки вдали и с них посыпался снег, показалась фигура бойца без маскхалата, потом еще и еще, они шли одной тропой утопая почти по пояс в снегу. Вряд ли они ожидали здесь среди бо-лот кого-то встретить и поэтому шли усиленно протаптывая тропу, след в след, опустив головы. Когда первый вылез на дорогу и начал отряхиваться парни приготовились, двадцать диверсантов стояли на дороге в телогрейках и ватных шта-нах, на ногах валенки, в шапках, и с полуавтоматическими винтовками Токарева. На фоне снега, они представляли из себя великолепные мишени на сотне метров, в этой ситуа-ции требовалась точность и скорострельность. Первые две

148

короткие очереди, дал Пекка из автомата «Суоми», не-сколько русских упало, тут же раздались винтовочные вы-стрелы, русские не сразу сообразили, что происходит, их друзья вокруг падали, невидимая смерть приходила из ни-откуда. Эркки трясло как в лихорадке, он судорожно пере-дергивал затвор и досылал очередной патрон, сложно было совместить на черной фигуре целик и мушку, палец давил на спуск, толчок приклада в плечо и упавшая черная фигура приводили его в неописуемый восторг. Перед глазами у него мелькали горящие дома, валяющиеся на улицах трупы женщин и детей и он с наслаждением убивал эту нечисть которая опустилась с небес на его землю. Курок сухо щелк-нул, кончились патроны, он потянулся к подсумку и достал обойму с патронами, тяжелый удар в грудь опрокинул его на спину — «Ребята опять будут смеяться надомной, что Эркки упал в сугроб и валяется». Ему казалось что он сейчас встанет и снова будет стрелять, в Хельсинки его ждет любимая девушка, письмо которой он все время стесняется отправить — «Почему стало так тихо, небо падает, почему так темно...». Пекка менял уже третий магазин к автомату, русские вповалку валялись на дороге, только трое еще ук-рывшись за трупами своих друзей вели беспорядочный огонь, пули били по кустам, веткам и стволам деревьев, снег осыпался вниз. Тойво по дымку из ствола высмотрел одного стрелявшего, после его выстрела русский уронил голову. Двое оставшихся в живых что-то закричали по-русски и встав на колени подняли руки. Пекка бросился вперед с ав-томатом наперевес и вылез из сугроба на дорогу, наставив автомат на русских. Он подходил к ним перешагивая через остывающие трупы. Обшарив русских Пекка и Тойво за-брали у них пистолеты, ножи и документы, Пекка вдруг

149

резко распрямился и оглянулся. На дороге были только они с Тойво, где же остальные. Он крикнул хриплым голосом, Тойво понял, он кинулся в лес, туда где была их группа, Матти лежал на боку зажимая рану в животе, лицо его было мертвенно бледным, он умирал, изо рта у него текла на снег черная тягучая струйка крови, глаза были открыты, но в них уже не было жизни. Тойво кинулся к Суло, он лежал навзничь, пуля попала ему в лицо, он лежал на спине с винтовкой в руках. Осыпавшийся с ели снег запорошил его тело.

«Проклятье, где Эркки, где этот несносный мальчиш-ка», — подумал Тойво, он на тяжелеющих ногах подходил к тому месту где был Эркки. Эркки лежал на спине, его губы улыбались, его глаза смотрели в небо, его левая рука сжи-мала винтовку с открытым затвором, в правой была обойма с патронами, на груди темнело пятно от крови с черным пу-левым отверстием посередине, весь снег был забрызган кровью. Тойво в бессилии стиснул зубы и застонал, на глаза невольно накатили слезы, он почувствовал в душе такую боль и опустошение, как будто потерял родного сына. Тя-жело вздохнув он опустил голову и развернувшись пошел к дороге и снег казался ему черным после того что произошло и небо казалось давило на грудь свинцовыми тучами, кровь стучала в висках...Он подошел, молча выхватил пистолет и застрелил обо-

их русских. Начинало заметно темнеть, Пекка и Тойво воз-вращались к своим позициям, они шли молча по дороге, они выиграли неравный бой, уничтожили диверсионную группу, но потеряли своих друзей. На душе было тяжело, в голову лезли нелепые, почти детские выходки Эркки... Трупы русских закопали в снегу у дороги, трупы друзей положили

150

в стороне у заметной ели и закидали толстым слоем снега, чтобы вороны не нашли их раньше. Сгибаясь под тяжестью русского оружия, они медленно продвигались вперед, лыжи мягко шуршали по заметенной снегом дороге, но идти было легче. Совсем стемнело, звезды кое-где выглядывали из-за серых туч, они мерцали и переливались. Мороз крепчал, на-литые свинцом ноги еле передвигались, парни шли опустив головы, было так темно что едва было видно собственные лыжи. Сознание отключалось, организм после боя рассла-бился, подсознание толкало вперед, ноги казалось идут са-ми. Перед глазами замелькали какие-то бессмысленные кар-тинки, без начала и без конца, вдруг Пекка вздрогнул и от-крыл глаза. Оказывается он начал засыпать на ходу, он услышал далекий пронзительно трагичный вой волков. Тойво, где Тойво, Пекка тихо позвал друга, тишина в ответ, как громом поразила его. Тойво ведь шел впереди, что де-лать, Пекка снял лыжи, прошел несколько шагов вперед и провел рукой по дороге, лыжни впереди не было, пальцы прочертили по нетронутому сугробу. Дьявольщина, что случилось, Пекка снял с себя тяжеленные карабины и по-ложил их на лыжи, он быстро пошел обратно, тихо выкри-кивая имя друга. До боли в глазах всматриваясь в темноту, он еле различил очертания Тойво на дороге, он сидел низко опустив голову. Пекка взял его за плечо, парень застонал и открыл глаза: — А? Что, ты кто? Что нужно? — он спросо-нья бормотал бессмысленные фразы, Пекка встряхнул его, Тойво еле держался на ногах, он никак не мог прийти в себя и его качало. Пекка снял с него несколько карабинов и одев на себя потянул его вперед. Тойво с трудом передвигая лы-жи что-то бормотал себе под нос, но шел на нетвердых но-гах, эта дорога уже никогда не кончится, она будет длиться

151

целую вечность. Пекка плохо помнил как они подошли к расположению своих войск, очнулся он в жарко натоплен-ном блиндаже. — Что с Тойво? — спросил он. — Отправили с обозом в санчасть, ранен в плечо навылет, потерял много крови и как дошел вообще не понятно.Пекка спустил ноги и сел на деревянных нарах, он по-

смотрел на свои руки. Они были в засохшей крови, это была не его кровь, это была кровь его друзей, это была кровь его народа, который не хотел становиться на колени перед ли-цом более сильного врага...

Утки заложив вираж над болотом сели на залитую водой лесную дорогу, два селезня активно оттесняли утку, она нервничала и взволнованно крякала, ей льстило такое вни-мание, но она должна до определенного момента сохранять независимость и делать вид что ее это не интересует. Илка очень любил до войны стоять на утиных перелетах, на кото-рых он очень успешно стрелял уток влет, утки которые на-ходились от него в десяти метрах и не подозревали что на сосне над ними сидит человек с винтовкой. Старый селезень поднял голову и крякнул, стая взлетела и спланировав свер-ху вниз скрылась за кронами сосен.Илка насторожился, утки не зря заволновались, значит

они что-то почувствовали, чего он еще не видел. Далекий звук натужно работающих моторов, слился с многочислен-ными птичьими криками, которые доносились из крон со-сен, как финские «кукушки» общались друг с другом, опо-вещая об опасности. Семь «полуторок», тщедушных совет-ских грузовичков, прыгая из колеи в колею, двигались в

152

направление расположения войск, они везли продовольст-вие, боеприпасы и оружие, к каждой машине была прицеп-лена небольшая пушка, и в кузове ехали по несколько бой-цов в шинелях и буденовках с красными звездами. Это был знакомый лес, в районе Кемийоки где Илка охотился с дет-ства, и лишь последние годы, он жил в Хельсинки большом и красивом городе который теперь русские самолеты ежедневно обстреливали и бомбили. Он уже воевал около двух месяцев, похоронил много свои любимых друзей и был преисполнен гнева. Каждый бой выявлял недостатки плани-рования, неверного применения оружия, такой анализ непо-средственно на полях боев, давал возможность следующие операции проводить более грамотно и технично. Илка пой-мал в прицел кабину водителя, грузовичок прыгал по глу-боким следам от танков и он решил подпустить поближе... Кирилл Андрейченко, вчерашний выпускник Ленинград-ского военного училища, младший лейтенант впервые ехал на фронт, война вроде бы шла, но о ней никто и ничего не говорил, вроде бы белофинны напали на Советский Союз.Он от волнения не спал всю ночь, метался по комнате

военного общежития, командиры воодушевленно сообщали о немыслимых победах Красной Армии, но встреча с ране-ными прибывшими с финской границы повергла его в шок, они рассказали правду. Разговоры были запрещены и можно было говорить только шепотом, ему рассказывали о тысячах трупов, сотнях красноармейцев без вести пропавших, ужасных невидимых снайперах-«кукушках». Красноармей-цы отошедшие ночью по нужде утром были найдены с пе-ререзанными горлами, пули летели отовсюду и ниоткуда, но все сведения были так размыты и неопределенны что неиз-вестно было кому верить. Кирилл незаметно для себя опус-

153

тил голову и заснул, грузовик раскачивало в разные сторо-ны, водитель ойкнул и уронил голову на руль. На груди у него расплывалось темное пятно крови. В лобовом стекле окруженное паутиной трещин, виднелось отверстие от пули, в которое жадно врывался тонкой струйкой холодный ветер. Руль вывернулся, грузовик заюзило и он уткнувшись в глу-бокую танковую колею остановился, мотор заглох и стало тихо. «Сломались что ли?» — спросил сонный Кирилл, не поднимая головы. Не услышав ответа, утомленный кадрами коротких снов, он откинул голову на спинку сиденья и по-грузился в сон. Ему снились какие-то далекие выстрелы и крики, в кабине от мотора было тепло и уютно. Сильный взрыв рядом с машиной оглушил его и засыпал стеклом, он вздрогнул и открыл глаза, вокруг машины пробегали крас-ноармейцы и стреляли на ходу но тут же падали в грязь. Он посмотрел на водителя и на прострелянное лобовое стекло в паутине трещин, толкнув дверцу он выскочил своими но-выми начищенными до блеска сапогами в грязную лужу. Выхватив револьвер из кобуры он стал смотреть по сторо-нам, кругом стреляли и падали со стоном солдаты, кричали раненые и звали на помощь. Между деревьями мелькнула фигура в серой форме. «Проклятье, финн!» — промелькнула мысль как молния, он вскинул руку с револьвером и не целясь выстрелил, серая фигура упала, ну вот и он начал свою войну. Как будто перешагнул какую-то грань, как буд-то что-то надломилось в нем, слетела какая-то шелуха и все стало по-другому... Илка стрелял с сосны и менял вторую обойму в винтовке, после каждого его выстрела падал большевик, стрельба шла по всему сектору. Он увидел рус-ского офицера стреляющего из револьвера в лес, его не надо убивать, его нужно взять в плен, подгоняемый этой будора-

154

жащей мыслью он стал торопливо спускаться по веревке с сосны. Закинув винтовку за спину, он взял в правую руку пистолет, и двинулся вперед прикрываясь деревьями и кус-тами. Впереди выскочил красноармеец с винтовкой напере-вес, Илка нераздумывая выстрелил в него из пистолета, большевик упал на грязную дорогу. За одной из машин пря-тались двое солдат, они стреляли из винтовок скорее от страха чем осмысленно, целей они явно не видели. До них было около пятидесяти метров, Илка сунул пистолет в кар-ман, сорвал с плеча винтовку, русские солдаты были за ку-зовом машины, виднелись лишь их сапоги и стволы винто-вок. Он выстрелил в кузов, пуля пробив крашенные дере-вянные доски убила одного красноармейца, он упал на землю. Второй выстрел был также точен, в конце колонны велся интенсивный огонь, пули залетали в лес и стучали по деревьям, срезанные ветки с хрустом падали на землю. Илка достал очередной патрон и решил подождать на месте, вдруг раздался сильный взрыв, машину разметало на куски. На месте где она стояла осталась огромная воронка. Видимо шальная пуля попала в боеприпасы либо кто-то так удачно бросил гранату, в любом случае эффект был неплохой. Рус-ские сбились в кучу как стадо баранов, они не видели тех кто их убивал и этот факт вызывал в них подавленное со-стояние и апатию. Костер надежды остаться в живых, пре-вращался для них в маленький, едва заметный огонек. Илка двигался осторожно, от дерева к дереву, движения его были плавны и закончены, он столкнулся лицом к лицу с моло-дым испуганным русским офицером, секунду они смотрели друг на друга, сухой револьверный выстрел и гулкий писто-летный слились воедино. Офицер упал на краю дороги, его пальцы судорожно впились в землю, Илка прислонился к

155

сосне. Легкая револьверная пуля, ударила его в плечо, тупая ноющая боль пронизала тело. Бой затихал, оставшиеся в живых русские бросили винтовки и подняли руки и сделали они это чрезвычайно своевременно, потому что двенадцать винтовок были направлены на них, двенадцать прицелов определили свои цели, двенадцать спусковых крючков пре-кратили свое смертоносное движение на полпути. Их осталось девять человек, жалкие, испуганные, полуголодные и полуграмотные солдаты, которым обещали что стоит лишь прийти на финскую землю и финны покорятся своей судьбе. Но они не знали, что нет никаких белофиннов, нет ни одного финна который бы хотел жить также бедно, как живут все русские, есть финский народ который весь встал на борьбу с коммунистами. Услышав сигнал о прекращении атаки, Илка с трудом оттолкнулся от дерева и вышел на дорогу, русские солдаты своими мертвыми телами усеяли все пространство, ценой огромных потерь, они оттесняли финские войска, радуя своих генералов. Но в этом бою их иллюзиям суждено было рассеяться. В таких малых боях разведывательного характера финнам чаще всего удавалось достигать блестящих побед, они в каждом бою набирались опыта. Пленных обыскали собрав у всех документы, загрузились в уцелевшие грузовики и колонна двинулась к линии фронта... Политрук Петренко наблюдал за противоположным лесом в бинокль и что-то записывал в планшет, сзади послышался шум моторов, они ожидали продукты и боеприпасы. «Ну наконец-то» — подумал он и подошел к дороге. Между сосен замелькали «полуторки», но они почему-то не свернули по дорожке направо ведущей к батарее, а проехали мимо и выехав на более сухой участок дороги прибавили

156

скорость. «Куда они, там же финны!»— крикнул изумленный политрук Петренко, он хотел уже отдать ко-манду, чтобы остановили машины, видимо они заблудились и едут не туда. Но над одной из машин вдруг поднялся фин-ский флаг, и машины на всем ходу въехали в лес и скрылись за соснами. Ошеломленный случившимся Петренко стоял и всматривался в далекий лес, он никак не мог понять что происходит. Солдат финской армии Эйна, долго не мог понять почему выехавшие из русского леса машины так уве-ренно по открытой местности движутся в их сторону. Пуш-ки развернули, пулеметы были готовы изрешетить машины насквозь, но наблюдающие в бинокли, закричали о том что видят над машинами финский флаг. Эйна подбежал к ос-тавшимся машинам. — Привезли вам боеприпасы, оружие, продукты, русские бесперебойно снабжают нас тем, в чем мы нуждаемся, — сказал Илка сморщившись от боли. Ему помогли вылезти из кузова, облака отражались в лужах грязной дороги казалось стеснялись своего отражения...

Подобно зловещему карканью, пробегали звуки по длин-ным ходам, когда поднимались затворы ворот: зловеще кричала эта птица, неохотно давала она будить себя... Ницше.

День был пасмурный, ветер шумел в кронах сосен, я выехал на лошади в сектор заброшенных полей. Небольшой пригорок заросший кустарником привлек мое внимание. Я завел лошадь в лес и привязал к дереву предварительно

157

накормив овсом. Ветер донес шум моторов, по дороге идущей по краю поля двигалось небольшое подразделение русских. Трактор тащил пушку и в двух грузовиках сидели солдаты, в оптику я определил цели и открыл огонь. Я успел выбить трех бойцов пока иваны начали разбегаться в разные стороны. Я несколько поддался азарту, приятно биться сразу с сотней врагов, но гордыня как известно порок и я к неудовольствию своему заметил что они уже пришли в себя и перебежками направились в мою сторону.Они пытались окружить меня с двух сторон, видимо

имея приказ взять меня живым, как снайпера, который от-правил на тот свет около двадцати их бойцов. Они крались, прикрываясь стволами деревьев, но они расслабились, их было восемь человек, и они уже списали меня со счетов. Двух я свалил на двести пятьдесят метров, остальные при-уныли и поползли ползком, еще один, прикрывшись ство-лом березы, пытался высмотреть немецкого снайпера, пуля со стальным сердечником прошла березу и несчастное тело этого убогого. Остальные оказались талантливей и подошли слишком близко, извините, ребята,, здесь вам пончиков не будет, Вальтер и две гранаты прервали наше тесное обще-ние. Простите ребята, что разочаровал вас. Они валялись уже в пятнадцати шагах от меня и по их позам я понял, что они потеряли ко мне всякий интерес. Я перезарядил оружие и встал, меня повело в сторону, в глазах потемнело и я упал. Сознание возвращалось медленно и ворвалось в мою голову жуткой оглушающей болью. Я поднял голову и открыл гла-за, на загнутом стволе ржавой пушки сидел черный ворон, и смотрел на меня блестящим глазом. Не хотел бы я, чтобы его огромный клюв терзал мое мертвое тело. Посланник смерти — не сегодня дружок, не сегодня, — подумал я и

158

поднялся на дрожащих ногах, ворон недовольно гаркнул, как будто скал что-то и, захлопав крыльями поднялся и уле-тел. По виску текла кровь, пуля, видимо вскользь ударила, оставив глубокую рваную рану, в горячке боя я видимо не заметил, что ранен, я очень хотел выжить и я выжил. Может быть завтра этот ворон будет питаться моим мертвым телом, но не сегодня, не сейчас, сегодня я оставил воронам много корма. Опираясь на карабин, я пошел к тому месту, где оставил лошадь, на ходу, перевязывая голову бинтом. Маша встретила меня тихим, радостным ржанием, ей было грустно оставаться одной и несколько горстей овса из се-дельной сумки совсем подняли ей настроение, она тыкалась мне в лицо своими мягкими и колючими губами. Я с трудом преодолевая дурноту взобрался в седло, очень хотелось пить, тяжелая усталость сменила эйфорию боя, меня клони-ло ко сну и я держался из последних сил. Маша качая голо-вой везла меня знакомой дорогой, я чудом остался в живых, только военный опыт и хорошая подготовка в таких ситуа-циях, играют решающую роль. Я подъехал к дороге, с тру-дом слез с лошади, встав в грязь на колени, напился из грязной лужи и ополоснул лицо холодной водой. Земля скрипела на зубах, но чувство жажды утихло, взобравшись в седло, я углубился в лес. Маша знала дорогу домой, и лес поглотил раненого воина на лошади.

Ополченцы

— Ну и что, и куда теперь, — спросил Мирон, оглянув-шись по сторонам и поправив на плече винтовку. — Откуда я знаю, вышли к черту на куличики, где наши, где фрицы, не

159

разберешься теперь, — ответил разводя руками молодой парнишка Алеша. Из-за деревьев показался третий, пожи-лой мужчина с седыми волосами, выглядывающими из-под черной фетровой шляпы, натянутой на глаза, с которой сви-сала паутина с прилипшими к ней сухими сосновыми игол-ками. Он всю дорогу молчал, крепко сжав тонкие губы, его манеры выдавали в нем интеллигентного сдержанного че-ловека, Мирон про себя окрестил его «профессором». На плече у него была винтовка без патронов, обращаться с ней он по всей видимости не умел, но всю дорогу нес на плече крепко сжимая брезентовый ремень... две роты народного ополчения заняли позиции у железнодорожного моста через небольшую лесную речку, их задачей было удержать противника до подхода войсковых соединений. И когда они подойдут никто не знал. Наспех выкопанные стрелковые ячейки пахли свежей землей и больше напоминали могилы, молодой офицер, срывающимся юношеским голосом пытался создать линию обороны нервно определяя кому и где копать. Но весь его жалкий вид никак не внушал доверия, что в реальном бою он будет способен грамотно командовать. В облаке пыли на горизонте показались немецкие танки и бронетранспортеры, люди вжались в землю, вчерашние рабочие, колхозники, школьники смотрели огромными глазами на этот надвигающийся ужас. Но ужас начался позже, когда снаряды с жутким воем начали взрываться непосредственно перед позицией, а иногда и сзади. Люди вскакивали от страха и с криком бежали в разные стороны, натыкаясь друг на друга. Паника, превратившая вооруженных людей в бегущую толпу, имела тяжкие последствия. Горячие осколки мгновенно убивали врезаясь в живую плоть бегущих людей, взрывная волна

160

отрывала тела от земли и они, пролетев по воздуху мертвые падали на живых. Столбы черной земли и дым, закрыли дневной свет, стало темно, как ночью, люди кричали от боли и страха, оставшиеся в живых бросали бесполезное оружие и бежали к лесу, лязг гусениц был уже совсем рядом. Пулеметные очереди настигали людей повсюду, окровавленные пули, пробивая тела несчастных насквозь улетали в лес вонзаясь в сосны и березы, березовый сок из пулевых отверстий, стекающий по белоснежной коре был похож на слезы. Пули уносили с собой частички жизни, перечеркивая все прошлое и обрубая будущее, шансы спа-стись были минимальны, их как скотину бросили на убой... Их привезли на сборный пункт у военкомата, провели по-строение и прочитав горячие напутственные речи — «Роди-на вас не забудет»... — выдали по винтовке и пять патронов. Колонна двинулась на край города на позиции, на город ле-тели немецкие самолеты с крестами на крыльях, город бомбили, за спиной поднимались клубы черного дыма. Бой начался внезапно, внезапно и закончился, поле усеянное трупами и стонущими ранеными между дымящимися во-ронками, оставшимся в живых внушало панический ужас никак не располагая к излишнему фанатичному патриотиз-му. Обрывки куплетов о мощи великой и непобедимой со-ветской армии звучали в ушах, но уже не внушали священ-ный трепет, ополченцы в своей гражданской одежде с од-ними винтовками против танка никак не походили на великую Красную Армию. Эти трое ополченцев, не очень доблестно прошедшие боевое крещение, относились к той безликой массе людей, которых коммунисты кинули в пекло войны, ничуть не заботясь о их дальнейшей судьбе. Ка-залось минула целая вечность, после этого боя, уши зало-

161

жило от взрыва. Они целый день метались по лесу, и наконец под вечер вышли к дороге. Куда и откуда ведет эта дорога, они не знали, единственно правильным решением было отсидеться в кустах, и подождать тех кто поедет первыми. Мирон передернул затвор винтовки, блестящий патрон, описав в воздухе дугу упал в траву, он поднял его и подал мужчине в шляпе. Мужчина долго возился с затвором винтовки, неумело вставляя патрон, наконец ему это удалось, он дослал патрон, устало положив винтовку себе на колени, он присел возле дерева и стал смотреть на залитую грязью дорогу. Нервы были на пределе, желание покурить не оставляло ни на минуту, но ни папирос, ни махорки не было, последнюю самокрутку выкурили еще утром. Раскрошенная в кармане папироса была тщательно высыпана на осиновый лист, скручена и выкурена. Еды тоже не было, последний раз они ели почти два дня назад. — Эх сейчас бы тарелочку борща горяченького, — мечтательно сказал Алеша, он был самым молодым, ему едва исполнилось восемнадцать.Он был счастлив когда ему выдали винтовку и патроны,

вчерашний школьник, он стоял в строю со взрослыми, с винтовкой на плече и чувствовал себя настоящим солдатом. Он бросился бежать после первых взрывов, когда начали кругом падать убитые, запнулся и выронил винтовку, сле-дующий очень близкий взрыв и последовавшие за ним пу-леметные очереди от которых люди бегущие рядом вскри-кивали от попадания пуль и падали замертво, не оставил шансов размышлять о том чтобы вернуться и подобрать оружие...В лесу послышался шум мотора, парни упали возле кус-

тов и приложились к винтовкам, из-за сосен показался оди-

162

нокий мотоциклист с автоматом на груди. Мирон долго це-лился в мотоциклиста, но раньше ему стрелять не приходилось и мушка плясала вокруг фигуры немца. Огромная лужа перед которой мотоциклист затормозил стала для него роковой, выстрел прозвучал нереально громко, пуля ударила в раму мотоцикла. Немец дернулся от неожиданности и упал в жидкую грязь вместе с мотоциклом. На ходу передергивая затвор. Мирон кинулся к дороге, у обочины остановился и дергал заклинивший патрон. Немец прижатый мотоциклом возился в грязи, но вот ему удалось вылезти, он сдернул с шеи автомат, передернул затвор, в это время прозвучал выстрел. Немец упал на мотоцикл и выронил автомат в грязь, из-за дерева вышел пожилой мужчина, клацнул затвор и дымящаяся гильза покатилась по траве. Алеша бросился вперед по грязи и подбежал к мотоциклисту, схватил автомат: — Ура, — закричал он срывающимся голосом, случайно нажал на спуск, автомат дернувшись в руках, выстрелил короткой очередью. — Мать твою, урод, дай сюда! — крикнул Мирон забирая автомат. — Надо убрать с дороги этого. Они оттащили немца на обочину и преодолевая отвращение обшарили карманы, нашли сигареты в серебристом портси-гаре. Мирон повесил автомат на плечо, и вынув патрон из винтовки отдал ее Алеше, патрон он отдал седому мужчине. Алеша с гордостью повесил винтовку на плечо, он снова почувствовал себя взрослым. Пока Мирон с Алешей вытас-кивали мотоцикл из грязи и затащив в лес закидывали вет-ками, мужчина в шляпе сноровисто вынул из сумки у немца документы и карты, бегло посмотрел на них и засунул запазуху. Труп немца тоже закидали сухой травой, ветками и листвой. Они уже начали свою войну и это было весомым

163

оправданием их бегства от танков. По тому, как спокойно ехал мотоциклист, можно было определить что они нахо-дятся за линией фронта на немецкой стороне, и куда идти дальше они не знали. Постоянно так везти не будет, это они понимали, и на чудо надеяться не приходилось...Степан Воловень радовался своему новому назначению,

его вызвали в комендатуру деревни Дубки, он предстал пе-ред штурмбанфюрером фон Шёнбергером. Переводчик со-общил радостную весть, за доблестную службу Великому Рейху, Степан Воловень назначается на пост старосты де-ревни и командиром всего отряда полицаев, что повергло Степана в неописуемый восторг.Выйдя из кабинета Шёнбергера на крыльцо он получил

от часового свой карабин, поглаживая карман кителя в ко-тором лежала пачка дойчмарок, он сев на телегу направил лошадь к Петровне. У нее всегда можно было прикупить продукты и одежду. Петровна, зажиточная баба, жила на окраине, большой дом, высокие ворота, крепкие заборы.Подъехав к дому Петровны Степан слез с подводы и

привязав лошадь к столбу постучал в ворота, залаяли соба-ки, которых Степан когда-то спас от расстрела немцами, представив Петровну своей сожительницей. У них были давнишние и далеко не платонические отношения, хозяйка подошла к воротам и молча открыла, Степан шагнул во двор и обняв ее повел к крыльцу.Удобно расположившись на лавке у стола Степан с не-

скрываемой гордостью сообщил ей о своем назначении и о том что ему якобы для офицеров нужны продукты.

— Гуляем, милая, — сказал он гордо разложив на стол пачку дойчмарок. Петровна алчно взглянула на несметное богатство, пошла готовить товар для старого друга. Набрав продуктов и расплатившись щедро, к глубокому сожалению

164

хозяйки он быстро распрощался и направился к воротам. Подвода двинулась по залитой лужами дороге к комендатуре, проходящие мимо односельчане низко кланялись. — Вот так глядишь при немецкой власти то и в люди выбьюсь, — подумал он злорадно, вспоминая свои мытарства в колхозе при Советской власти.Он вспомнил как в 1925 году у отца, угрожая оружием

большевики отобрали всю скотину, двух коров, пять овец и угнали в колхозный стан, оставшиеся куры и кролики были со временем съедены и не было никакого желания что-то разводить на дворе. Всей семьей спешно вступили в колхоз спасаясь от репрессий чекистов, и началась бессмысленная рутинная жизнь. Утром на работу, вечером с работы, повальная бедность чрезвычайно угнетала.До революционного бунта в деревне жили не богато но в достатке. Красные разграбили и развалили и то малое что было . Народ стал абсолютно нищ, в соседних деревнях , тех кто не хотел отдавать Советской власти последнее и идти батрачить в колхоз, чекисты зверски перестреляли... Когда пришли немцы всех собрали на площади возле сельсовета, который стал комендатурой, и объявили о том что желающие сотрудничать с новой властью, могут рассчитывать на солидное жалованье и всяческую помощь властей их семьям. Степан, наряду с другими обиженными советской властью, у которых так же когда-то забрали последнее, вступили в отряд полицаев, в котором отличаясь особой лютостью стал командиром. Лошадь подходила к комендатуре, красные флаги со свастикой развевались на ветру утверждая величие новой власти и Степан гордился тем что он весомая и значимая часть этой власти. Из дверей комендатуры вышел роттенфюрер Зигфрид Крэмер. — Эй,

165

Ванья, куда твой ехат? — Степан остановил подводу. — Я, господин офицер, еду в соседнюю деревню Красный Бор, у меня там жена, — и подумав добавил: — будущая. — О фрау, гут, хорошо, — засмеялся надменно Крэмер. — Моя ест ехат, — показал он на телегу.Степан сноровито соскочил и предложил садиться, ус-

лужливо наложив побольше сена на то место где сядет Крэ-мер. Крэмер с удовольствием положил карабин в телегу и сел, лошадь тронулась. Навстречу проехали несколько мо-тоциклов с колясками вооруженные пулеметами, деревня закончилась, начался лес, по обеим сторонам располагалось старое кладбище. Степан мечтательно улыбнулся, он пред-вкушал радостную встречу со своей зазнобой Любкой, дев-ка молодая, красивая, страсть какая горячая в любви, для беспутного деревенского мужика в сорок три года это ред-костная удача. Степан спас ее от отправки в Германию, представив своей дальней родственницей, с той поры и на-чалась у них любовь... Березняк сменялся осинником, затем пошел густой ельник и сосняк. Кремера укачало в тряской подводе, он уронил голову и задремал, то и дело прислоня-ясь головой к спине Степана...Алеша лежа у сосны кусал травинку. — Смотрите!, —

крикнул он показывая рукой вдаль, между сосен показалась подвода с двумя ездоками в немецкой форме. — У меня есть план, — шепнул Мирон и встал за сосну у дороги держа в руках автомат. Когда подвода подошла, Мирон шагнул из-за дерева и прицелился из автомата в ездоков. Степан от страха начал заикаться и икать, Крэмер дремал, и только толчок стволом винтовки в плечо разбудил его, он с удивлением уставился на вооруженных русских. — И чего мы с ними будем делать? — спросил Алеша. — В плен возьмем, — сказал молчавший до этого седой мужчина, поглаживая

166

немецкий карабин. — Ви кто ест, бандит? — крикнул Крэмер, но его никто не слушал, связав пленным руки ве-ревкой найденной в телеге, они завели лошадь поглубже в лес. Пленных усадили на мох у сосны. Алеша уже доставал из корзины продукты. — Смотрите, вот радость-то, — он на ходу набивал себе полный рот сказочными яствами. Они принялись за еду. — Эй, бандит, ви должен менья отпускат, ви должен сдавайся, я ест зольдат Великий Германии, ви будет повисат на тонкий верьевка! — крикнул Крэмер гордо подняв подбородок.Мирон повернул голову, с набитым вареными яйцами

ртом он еле выговорил. — Ты, фриц, лучше рот закрой, а то я тебя прямо здесь на сосне повешаю. Кремер не унимал-ся: — Русья, ест страна варвар, ви жить как свинья, ми будет вас всех уничтожат, здес будет германский колоний. — Уничтожать, говоришь, — крикнул Алеша, подбежал и схватил Крэмера за шиворот, протащив его до кустов, он бросил немца, откидав ветки и траву он показал на убитого мотоциклиста лицо которого было в грязи и по нему полза-ли мухи. — Вот как мы вас будем уничтожать, ну чё выта-ращился, паскуда фашистская! — крикнул Алеша, и хоть винтовка у него была без патронов выглядел он очень ре-шительно.Крэмер побледнел, он смотрел на мертвого мотоцикли-

ста, темное кровавое пятно на груди, входной след от пули и сосновая хвоя прилипшая к открытому мертвому глазу смотрящему в облачное небо, все увиденное повергло Крэ-мера в уныние. В лесу послышался звук моторов, из-за де-ревьев показались танки и бронетранспортеры, Крэмер вскочил и бросился с криком к дороге, Алеша вскинул вин-товку и нажал спуск, жалкий щелчок растворился в надрыв-

167

ном гудении моторов. — А, черт! — крикнул он и бросился за немцем, Крэмеру чуть было не повезло, он добежал уже до дороги, но поскольку руки его были связаны сзади бежал он неуверенно. В несколько прыжков Алеша догнал его и хотел ударить прикладом в спину, но Крэмер запнулся ногой за корень сосны и пролетев вперед зарылся лицом в траву. В просветах между деревьями проехали покачиваясь на ухабах бронетранспортеры и шесть танков, все затихло, слышно было только как со злости рыдает немец. Подошел Мирон, они взяли немца за руки и потащили его бросив возле Воловня. Мужчина в шляпе молча доставал немецкую сигарету из портсигара, они выкурили на троих одну сига-рету. — Все, пора идти, — сказал Мирон. — Выйдем к на-шим сдадим эти трофеи, — он показал на пленных. Они пошли на звуки далекой канонады, значит там бой, значит там свои и чужие, они шли ускоряя шаг, все больше надеясь на удачный исход. Они шли по лесу вдоль дороги в направ-лении Красного Бора, там отчетливо слышалась стрельба, ветер донес запах гари, путники оживились, вот теперь они докажут что они герои. Документы убитого мотоциклиста как и документы пленников, Мирон положил себе в карман, по всеобщему умолчанию, он принял на себя должность неофициального командира и несказанно гордился этим. На подводе было бы конечно сподручнее, они чертовски устали мотаясь все эти дни по лесу, они почти не спали последние сутки, но по лесу пешком было безопаснее, так что пришлось терпеть тяготы и невзгоды...Мирон на фронт попросился из заводского цеха, немцы

подходили к городу и в ополченцы набирали спешно и всех, комсомольская сознательность не позволяла прятаться за спинами других, когда отчизна в опасности. На окраине по-

168

ля, на который вышла вся группа, по траве стелился дым, деревня, точнее то что от нее осталось догорала, от избушек остались лишь обгоревшие нагромождения бревен, и печи почерневшие от копоти безмолвно стоящие под этим скорб-ным пейзажем. Они шли по дороге когда-то бывшей улицы задыхаясь от дыма, и держали оружие наготове. Степан в ужасе проводил взглядом сгоревшие останки избы когда-то принадлежавшей Людкиной семье, сердце его тревожно за-билось, воротник немецкого кителя казалось начал душить его. Церковь на окраине деревни со следами попаданий снарядов в молчаливом спокойствии взирала на дело рук человеческих. Алеша хотел что-то сказать, повернул голову налево и вскрикнул, на столбах висели на веревках мужчи-ны и женщины, ветер шевелил белую бороду старика пове-шенного с краю и казалось что он что-то пытается сказать. Скрипнула тяжелая дверь церкви, из-под ног выскочила ма-ленькая собаченка и юркнула в подворотню, Мирон озира-ясь вошел внутрь, рука сама машинально перекрестила его. Весь пол был усеян трупами и залит кровью. Мужчины, женщины и дети лежали огромными кучами вповалку, ра-неные стонали и кучи шевелились, еле слышные стоны от-ражаясь от стен поднимались к куполам. Пламя единствен-ной свечки, чудом уцелевшей в этом аду металось по стенам и лицам святых, маленький Христос на руках у матери, скорбно смотрел в глаза оставшимся в живых. Алеша вы-скочил на паперть и упал на колени, его рвало, он стонал и слезы лились у него по лицу.Воловень прошел возле икон вдоль трупов перешагивая

через чьи-то руки и ноги, нечеловеческий вопль наполнил церковь. Он упал на колени и зарылся лицом в труп де-вушки. — Люба, Любонька! — закричал он и завыл.

169

Мирон поднял за плечо оцепеневшего от ужаса и горя Степана и толкнул к выходу, схватив немца и полицая за воротники Мирон поставил их у стены церкви и сорвал с плеча карабин. — Сволочи вы, твари, вас всех как собак бешеных! — он навел карабин. Седой мужчина перехватил ствол. — Не стреляй, наши пленные это наша гарантия, — сказал он твердо. Мирон в бессилии сел на ступеньки. — Проклятая война, — сказал он и опустил голову. — Что же делать-то теперь, что же делать, как же это все, — бормотал Алеша скороговоркой, он был бледен и стучал зубами. — Уходим, надо к своим пробиваться, — сказал седой мужчина, они тяжело поднялись и подгоняя прикладами пленных обогнули церковь, пройдя озираясь по тропинке вышли в лес. Небольшая дорожка петляла между деревьев, и уводила вдаль, лесная прохлада и тишина успокаивала, чистый лесной воздух сменивший запах крови и гари, опьянял...

Свет полуночи был всегда вокруг меня, одиночество на корточках сидело рядом, и ещё хрипящая мёртвая тишина, худшая из моих подруг... Ницше.

Местность прекрасно простреливалась, в двух километ-рах от деревни где расположилась в ожидании подкрепле-ния наша часть я вышел на «свободную охоту» и очень удобно определил в бинокль сектор стрельбы. Вечер обещал быть насыщенным, на край леса вышли трое иванов в гражданской одежде и с винтовками, судя по манерам абсо-лютно необстрелянные. Опытных бойцов видно по повад-

170

кам, по тому как они ходят, по тому как держат оружие. Как бы то ни было, они были вооружены, я поймал в перекрестье одного и подождал пока они сгрудились в кучу, пуля пробила двух иванов, они рухнули как подкошенные, быстро передернув затвор выцелил третьего, пока до него не донеслось эхо выстрела. Он опустив винтовку с удивлением смотрел на своих друзей, когда же выстрел донесся до него он дернулся поняв наконец-то что происходит и хотел было уже упасть в спасительную траву, в это время пуля уже входила в его тело... Жизнь остановилась, небо потемнело, острая боль наполнила мозг, ноги подкосились и он упал на землю, тяжелые капли крови падая вниз скатывались по траве...Спустя час, я вновь увидел как из этого леса вышли бой-

цы доблестной Красной Армии. Они были в своей мешкова-той не по росту униформе и половина из них была без оружия. Среди них был офицер, молодой лейтенант, он видимо не знал что предпринять и метался по краю леса отдавая бессмысленные команды. Солдаты смотрели на него как стадо баранов и не знали что нужно делать. Я решил прекратить их муки, после выстрела офицер упал, солдаты вместо того чтобы упасть на землю и вжаться, присели озираясь по сторонам. Следующие два выстрела и два мертвых ивана украсившие своими телами окраину леса, убедили оставшихся броситься по кустам, в этот момент я пожалел что у меня нет пулемета. Край этого леса превратился в стрелковый полигон, он был полон чудес и меня заинтриговали следующие события. А дальше стало еще интересней, из леса вышел иван с автоматом и в гражданской одежде. Он резко огляделся, осмотрел трупы и махнул рукой, из-за деревьев вышел еще один с винтовкой,

171

потом немецкий солдат со связанными сзади руками и рядом с ним связанный русский полицай, все это шествие возглавлял иван в гражданской одежде и шляпе с карабином на плече. Что-то неуловимое привлекло наметанный взгляд снайпера, я отметил странные повадки этого человека в шляпе, шестым чувством которое никогда меня не подводило я почувствовал что что-то тут не так. Он как бы небрежно подошел к убитому офицеру, расстегнул кобуру и вытащив пистолет сунул его незаметно для остальных себе в карман, запасной магазин последовал туда же. Он снял с убитого планшет и достав документы из кармана офицера передал все это видимо главному. Я решил проверить что будет дальше и выстрелил в самого главного. Он выронил винтовку и упал. Немецкий солдат, полицай и молодой паренек прижались к земле. Остался стоять только мужчина в шляпе, он спокойно достал из кармана белую тряпку и начал высоко над головой размахивать ей. Потом он снял с убитого планшеты, вынул из кармана документы и направив карабин на паренька заставил его поднять руки, они двинулись в мою сторону, паренек шел впереди и размахивал белым платком. Сцена была полна интриги, на какое-то время я потерял их из виду, но вот они снова показались между деревьями, пленники с изумлением оглядывались на идущего сзади мужчину в шляпе, направленный на них ствол карабина не обещал ничего хорошего. Мне пришлось вопреки всему менять свою роскошную позицию. Я терялся в догадках но когда они подошли на пятьдесят метров, я вышагнул из-за дерева, они остановились как вкопанные. Немецкий солдат с радостными криками бросился ко мне, я -ножом перерезал его веревки, он с удовольствием размял окоченевшие кисти

172

рук. Мужчина в шляпе толкнув вперед полицая и мальчишку подошел ко мне. — Эрих фон Розенкаймер, офицер Абвера, имею чрезвычайную информацию секрет-ного плана, кодовое русское имя Петр Иванович Морозов. — Пленники уставились на него открыв рты, он резко выхватил пистолет и застрелил в упор своих попутчиков. Они упали мне под ноги.

— Лишние свидетели мне не нужны, вы снайпер и офицер ваффен СС, поэтому вам я доверяю, хотя надеюсь что после нашего расставания вы забудете обо мне. Я на два года был внедрен в партаппарат одного из областных комитетов. В последнее время начал замечать за собой слежку, русские по природе своей глупы и примитивны, хотя органы НКВД неплохо работают, решил уходить через ополчение.Показав рукой на немецкого солдата он достал из общей

пачки его документ, — Зигфрид Крэмер, ну чтож, этот па-рень погиб как герой в бою с большевиками, и достоин быть похоронен как истинный солдат Фюрера, — он внимательно посмотрел мне в глаза и мы поняли друг друга...Мы пошли с ним в расположение наших войск неся уби-

того Крэмера. Когда мы подходили, мне пришлось давать фонариком часовым условный знак потому что изрядно стемнело, передав труп солдата, мы направились прямиком в штаб, часовые узнав меня пропустили нас, Розенкаймер поблагодарил меня и мы попрощались. Я двинулся по улице на ночлег в одну из избушек, утром Крэмера похоронили с почестями на окраине деревни рядом с другими могилами, он как бы то ни было выполнил свой солдатский долг до конца... День прошел в подготовке к бою, солнце совершив свой дневной путь по небосводу устало садилось за гори-

173

зонт, тени от крестов становились все длиннее, они ползли по земле как живые...

Не знаем мы что ждет нас впереди Но знаем мы дорога не проста Земля сырая на своей груди Покоит мертвых Рыцарей Креста

И остывает утомленный мечНе слышно шума битвы на поляхНе смог себя он в битве той сберечьИ кровоточит черная земля

Вперед тяжелой поступью идем И знаем мы всегда что будем правы И знаем мы, что все мы тут умрем Бессмертной будет только наша слава...

Подъехали бронетранспортеры и мотоциклы, с брони соскочил мой старый приятель, улыбающийся унтер-штурмфюрер Штайнкеллер и направился ко мне. — Привет, дружище, живой еще, ты вечно так прячешься что пули тебя не видят, рад тебя видеть в целости и сохранности. Ты еще тут не всех коммунистов убил? — сказал он громко, мы обнялись, от него пахло такими забытыми запахами мирной жизни. — Оставил тебе пару миллионов, а может раз в десять больше, их не убывает, настреляешься, — сказал я ему. — Это хорошо, надо за мою рану рассчитаться, — и подумав добавил: — и за наших друзей.Он четыре месяца назад был ранен довольно тяжело и

отправлен в госпиталь, после выздоровления получил на-граду и недельный отпуск, побывал в Германии, повидал жену, родителей, и был счастлив.

174

Он рассказывал что в Германии достаточно тревожно американцы и англичане ковровыми бомбардировками сметают Германию с лица земли ,но немецкий народ свято верит в гений Фюрера и победу германского оружия. Отец его работает на военном заводе в Оберндорф-на-Неккаре, огромный завод поставляющий на фронт оружие. — Ты знаешь, Гельмут, что мне противно, то что по всей Германии и Европе настроены концентрационные лагеря смерти. На женщинах и детях ставят ужасающие медицинские опыты, эти ублюдки тысячи людей сжигают в специально сделанных печах и они при этом гордо называют себя эсесовцами. Штайнкеллер нервно закурил и взглянул на меня —Гиммлер кажется сошёл с ума. Когда мы, фронтовики, истинные солдаты Рейха обливаясь кровью стоим насмерть перед оскалом коммунистических шакалов, эти твари уничтожают тысячами беззащитных женщин и детей. Они позорят форму войск СС и всю нашу великую идею борьбы с коммунизмом. Мы конечно же ненавидим большевиков и убиваем их ,но это военная необходимость ,и в женщин и детей мы не стреляем, я прав, Гельмут?Я положил ему руку на плечо: — Тебе нельзя много

пить, Пауль, это тебя расслабляет, а в целом я с тобой согласен, дружище, не знаю о чем они там думают, но любого из этих подонков, я бы убил на месте. Как твои раны? — спросил я его. — Помучиться конечно пришлось, думал что воспарю с ангелами на небеса, но на мне заживает как на волке, — ответил он улыбаясь. — Ты знаешь я пока был дома места себе не находил, эта непривычная тишина, размеренная жизнь не по мне, скучно все. Я чертовски привык к войне и мне не хватает постоянного чувства опасности, артобстрелов, боев и

175

падающих под пулеметным огнем иванов. Мне даже роскошная домашняя пища в рот не лезла, я все время думал как вы тут голодаете, а я обжираюсь и валяюсь на койке. Дьявольщина, знаешь тянет на фронт, только здесь чувствуешь настоящую жизнь хотя кругом одна смерть, видимо это уже в крови, да и когда знаешь что наша задача еще не выполнена, хочется все бросить и мчаться сюда. Сдохнем мы тут все, и ты знаешь, я даже рад что умру как воин на поле боя, а не на старческом ложе в собственной постельке.Мы сидели в блиндаже и пили вино, в маленькое окно

заглядывали звезды, в воспоминаниях пред нами представа-ли лица наших друзей, Лауперт, Грунге, Грюнерт, Инхофер, Хартманн, Румор, Штадлер, Лингер, Дейсенхофер и другие кто делил с нами последний кусок хлеба и последний па-трон, было уже далеко заполночь когда мы легли спать.Пулеметы под отблески осветительных ракет прострели-

вали открытое пространство нейтральной полосы. Мне не спалось, в блиндаже горела потрескивая керосиновая лампа, было тепло и сухо, мы вспоминали прошлое и мечтали о будущем. Я не удержался и рассказал ему об Анне, о том как трое суток добирался в лесу раненый и как она спасла меня, о моей ране, о маленькой дочке Анны и о тряпичной кукле которую она дала мне на прощание. Которую я с той поры постоянно ношу с собой под кителем. Я подал ему эту нелепую самодельную куклу, он с интересом покрутил ее в руках и задумчиво подал мне обратно...Я почему-то ловил себя на мысли что пока она со мной,

ничего не случится и я защищен, она была моим талисма-ном, я вспомнил глаза этой девочки, глаза ангела...

176

Утром подошло еще подкрепление и мы двинулись на новый участок фронта, дорога была залита огромными лу-жами жидкой грязи, один «Тигр» тащил на тросах пять ма-шин и пушку, очень маневренные и мощные танки T-IV та-щили на себе все что умудрились к ним прицепить. Даже сверхпроходимые лошади вязли в ужасной жиже по самое брюхо и солдаты почти по пояс в грязи толкали телеги. Всюду по обочинам дороги стояли останки разбитой техники, на местах боев было много трупов русских гражданских и солдат, смрад гниющих тел разносился на многие мили вокруг. На одном из участков мы выехали к месту недавнего боя, дымились сгоревшие транспортеры, кругом валялись трупы русских и немецких солдат. Несколько тел были обуглены, стая одичавших собак сновала вокруг, они грызли обгоревшее человеческое мясо, некоторые трупы были обглоданы до скелетов. Эти псы сотнями сновали по полям сражений, пожирали трупы убитых и разрывали на части еще живых раненых. Они ничего и никого не боялись, это напоминало Апокалипсис...Два молодых солдата соскочили с брони и упав на коле-

ни в грязь начали со стоном блевать, они кричали про конец света. Этим мальчикам еще представится возможность при-выкнуть к такому зрелищу, они станут такими же как мы, их сердца превратятся в камень. Они еще не испили чашу побед, горя, боли и крови, разочарований и надежд... Одна собака с рычанием уставилась на нас, она не хотела отхо-дить от трупа, от ног которого остались одни розовые кости в ботинках. Эта мерзкая псина с окровавленной мордой и непомерно раздувшимся от жареной человечины брюхом оскалилась и у нее на затылке поднялась шерсть, она изда-

177

вала утробное рычание. Пулеметная очередь с бронетранс-портера вбила ее в землю прервав эту мерзкую картину, со-бака ткнулась носом в землю и забила лапами. Мы похоро-нили наших солдат, и не теряя времени двинулись дальше, перед нами лежала дикая отсталая Россия с кровавой пеной на оскаленной морде большевизма...

Не ты ли сам этот ветер, с пронзительным свистом распахивающий ворота в Замке Смерти.... Ницше.

Из леса я вышел осторожно на обочину дороги, следы танков, пушек, лошадей и людей свидетельствовали о том что здесь достаточно оживленно, потому что утром шел густой снег. Масляные пятна, какие-то запчасти, пустые ящики из-под снарядов и мин. Я был на «свободной охоте», белый маскхалат надежно укрывал меня на фоне русского снега, но на дорогу лучше было не соваться, лучше нахо-диться под защитой леса. Издалека донесся звук моторов, из-за деревьев выехала русская машина с пустым кузовом, в кабине был один водитель, этот легкий тщедушный грузо-вичок перепрыгивал из колеи в колею, там где прошли тан-ки он заныривал на полколеса. Мотор работал с перебоями, в конце концов машину тряхнуло, она провалилась левым передним колесом в яму и замерла. Водитель с хрустом пе-реключал скорости, из-под задних колес летели куски снега и земли но это лишь усугубляло его положение, он все больше зарывался в снег. Наконец мотор заглох и стало

178

необычайно тихо, ветер шумел в кронах сосен и трудолюби-вый дятел долбил ствол дерева.Водитель грязный, весь в масляных пятнах, в шапке одно

ухо которой свисало вниз, открыл дверцу и выскочил из машины. Он крикнул что-то со злости и пнул ногой колесо машины. В порыве гнева он побегал вокруг своего грузо-вичка, попинал все колеса и сев на теплый капот, опустил голову. У него было два варианта выпутаться из этой ситуа-ции, или его убьют немцы избавив его от всех тягот и не-взгод, либо что уж совсем было чудесным в его положении его спасут русские которые могут появиться лишь через су-тки. Выбор у него был небогатый и от того ему было еще грустней. Я поймал его в перекрестье прицела, но уж слиш-ком его вид был жалок, я опустил карабин и повернувшись углубился в лес. День был небогат на «трофеи», русские слабо перемещались в этом секторе сегодня и если бы не найденная утром в сугробе убитая взрывом лошадь то день был бы прожит зря.Лошадь которую я нашел в лесу у дороги была заметена

снегом и поэтому ее не успели заметить вороны которые оставили бы от нее одни кости. С питанием у нас были пол-ные проблемы, пайки были урезаны до минимума, подвоз боеприпасов и продуктов из-за постоянных авианалетов за-медлялся, не только мяса, хлеба не видели неделями. Кон-ский бульон с кусочками мяса был для меня и моих друзей пределом мечтаний, придал бы сил раненым, они несказан-но будут благодарны мне. Мои друзья с которыми сотни ночей мы спали в промерзших окопах грея друг друга спи-нами, укрывшись от вьюги плащ-палатками и вылазили ут-ром стуча зубами скидывая с себя полуметровый слой снега. Мои друзья которые подставляли мне плечо во время многокилометровых переходов, когда сбитые в кровь ноги

179

отказывались идти, а пот заливал глаза и ты засыпаешь на ходу и падаешь от усталости. Мои друзья которые прикры-вали мою спину во время жестоких кровопролитных руко-пашных схваток, которые делились последним патроном во время жаркого боя и последним куском хлеба в окопе. Мои друзья которых я любил и гордился тем что наши сердца бьются рядом когда мы идем на смерть. Я чувствовал себя счастливым когда знал что смогу хоть что-то для них сде-лать. Туша промерзла и была как камень, я уже подумал не рвануть ли ее гранатой, но оставил эту мысль, чтобы не привлечь внимание партизан, которых шлялось по лесам как вшей в голове у бездомного бродяги. Шкуру снять было просто невозможно, с огромным трудом своим острым штык-ножом я долго отдалбливал заднюю лошадиную ногу и поднатужившись отломил ее от туши.Взявшись возле копыта я волоком потащил ее по снегу,

дорога с такой поклажей показалась мне более далекой. Темнеющий на закате лес уже не казался таким небезопас-ным, Вальтер был снят с предохранителя, патрон всегда был в патроннике и я был готов встретиться не только с парти-занами но и с самим Дьяволом, хотя в этом русском ночном лесу по сравнению с дикими бородатыми партизанами, Дьявол показался бы младенцем. Огромные стаи разжирев-ших на человечине волков тоже добавляли в кровь адрена-лина, они за время войны вообще утратили страх перед че-ловеком и я с конской ногой в руках был бы для них как комплексный ужин. То и дело я останавливался, отдыхал и прислушивался к ночному лесу и далекой канонаде которая для меня была привычней чем хруст обломившейся под тя-жестью снега ветки которая ухнула в сугроб у меня за спиной. Я в секунду выронил конскую ногу, выхватил

180

Вальтер и развернувшись всем корпусом прицелился в темноту. Вздохнув с облегчением я убрал пистолет, поднял свою драгоценную ношу и шагнул в ночь...Когда я уже подходил к нашим позициям была глубокая

ночь, мороз крепчал, бездонное черное небо серебрилось миллионами звезд, тишина морозной ночи оглушала. Не до-ходя метров двести, я просигналил фонариком часовым ус-ловный знак, после недолгой паузы я повторил и лишь затем получил ответ. Нога лошади с утробным стуком упала в окоп.

— Я уж думал ты коммуниста за шиворот тащишь, — усмехнулся промерзший и покрытый инеем шарфюрер Кумм, которому довелось сегодня стоять в карауле. Его давно не меняли, он изрядно продрог в промерзшем окопе и с радостью встретил новость о том что скоро он будет есть божественный горячий суп. На столе в блиндаже горела керосиновая лампа, парни зябкими руками играли в карты, маленькая металлическая печка раскалившаяся до красна, уютно потрескивала в углу. На веревках под потолком висела мокрая и грязная форма источавшая мерзкий запах пропитанной потом, заплесневелой от постоянной сырости материи, который смешивался с запахом старых ран и гноя. Испытывая патологическую потребность к эффектным жестам, я не удержался и на этот раз, шарфюрер Вестфаль с готовностью поддержал мою идею. Ветхая дверь распахнулась и на разложенные на столе карты, заложив великолепную траекторию в лучших традициях люфтваффе приземлилась огромная конская нога с ужасающим копытом и кусками рыжей шкуры. Парни с криком шарахнулись от стола, но увидев нас с Вестфалем в проеме двери расхохотались. Все кинулись целовать конскую ногу, а

181

роттенфюрер Штольпе даже изобразил с ней на полу нечто вроде вальса под дружный хохот парней.Наш повар три дня назад погиб, но в эту ночь никто не спал, огромный котел который уже больше месяца валялся без дела, был извлечен из-под снега и вскоре в нем варились куски конины напол-няющие все окружающие окопы душераздирающими запа-хами потрясающего бульона. Из всех концов по окопам из соседних блиндажей подходили с котелками сонные озяб-шие парни и потирали руки захлебываясь слюной. Рассвет был встречен не артобстрелом и не грохотом взрывов, а бряканьем ложек о котелки, все дружно уплетали горячий бульон, все были матерые фронтовики и даже авиационный налет русских не отвлек бы нас от этого серьезного и ду-шевного занятия. Много ли надо израненному, изголодав-шему и уставшему фронтовику, тарелка супа из лошадиного мяса, о котором до войны он даже и представить не мог...

Поистине, самих врагов своих видел ты во сне- это был твой самый тяжёлый сон... Ницше.

— Гельмут, ты хотел поработать с пулеметом! — крик-нул мне обершарфюрер Штагге. — У тебя появилась такая возможность, — он показал мне прицельную схему. Машиненгевер 34 (MG-34) великолепнейший пулемет со скорострельностью 900 выстрелов в минуту, мощный и достаточно высокоточный. Русские окопы ощетинившись стволами оборонялись довольно жестко, хотя особенно точным их огонь назвать было трудно. Высокий станок на котором был закреплен пулемет давал возможность вести

182

огонь несколько сверху. Я ухватившись за рукоятку которая удобно легла в ладонь прижал приклад к плечу и ухватил его левой рукой. Первая очередь легла не туда куда нужно, но быстро освоившись я начал бить прицельно короткими очередями. В прицел попал русский грузовичок, который выкатился на дистанции около четырехсот метров и я сосредоточил на нем огонь. Штагге подавал из патронной коробки ленту, Фрейвич определял в бинокль куда ложатся пули, пули ложились по колесам, по бортам и вонзились в кабину отрывая от нее куски фанерной обивки. Грузовичок замер на месте. — С правой стороны два офицера, смотрят в бинокль, сверяются по планшету, — крикнул Фрейвич. Я в открытый прицел не мог определить где они находятся, пе-редав пулемет Штагге, я снял карабин и приложился к оп-тике, вот они, красавцы.Первый выстрел опрокинул одного офицера, второй

коммунист еще с большим рвением и фанатизмом начал от-давать команды своим солдатам. Перекрестье прицела легло туда куда нужно, после выстрела он сложился как чемодан. Подошедшие танки T-IV обстреляли русские окопы, черные столбы взрывов легли точно в цель, огонь русских начал ослабевать, пулеметчики били по каскам мелькающим в окопах и с каждым разом, их становилось все меньше. Мы начали двигаться вперед, я повесил карабин за спину и взял в руки автомат МР-38. Великолепное оружие для непосред-ственного близкого боестолкновения. Бронетранспортеры остановились перед окопами. Я соскочил с брони и бросил-ся вперед. Заскочив в русский окоп я срезал двух бегущих ко мне солдат короткой очередью ,и побежал по окопу оглядываясь по сторонам, справа на меня выскочил молодой иван, он с изумлением уставился на меня, винтовка в узком окопе не лучшее оружие для рукопашного боя. Я ударил его

183

ногой в пах и короткой очередью опрокинул его на дно окопа. Русские сновали повсюду и я рисковал получить пулю в затылок, из-за угла выскочили три ивана, я вскинул автомат. Передний тут же бросил винтовку и они все подняли руки. К моему удивлению у них на троих была одна винтовка, и двое остальных бегали за тем у кого винтовка была в руках, когда его убивало, винтовка переходила в руки следующего, более комичного и трагического представить было нельзя. Новенькая мятая форма времен Первой Мировой войны, выданная явно не по росту. Они скорее с удивлением, чем со страхом разглядывали меня, вчерашние школьники. Они наперебой начинали мне что-то кричать перекрикивая взрывы вокруг, они очень хотели пообщаться со мной, но вряд ли они были похожи на тех с кем хотел общаться я. Я показал им стволом автомата чтобы эти мальчишки вылазили из окопа и бежали, убивать их мне не хотелось. Они вылезли наверх и в это время пулеметная очередь скосила всех троих. Они упали друг на друга, ну значит так тому и быть, это судьба, на войне как на войне. Я пошел вдоль окопа, огромные толпы пленных толпились возле бронетранспортеров. Сталин явно посылал своих солдат на смерть, как они собирались с нами воевать непонятно, на что они надеялись неизвестно. Парням было лет по восемнадцать, позавчера школа, вчера на фронт, сегодня плен. Всех этих событий оказалось более чем достаточно чтобы сделать вывод, страна обольется кровью, пока Правительство Советов не захлебнется в крови народа и не начнет думать о войне всерьез.Кое-где еще слышалась стрельба, затем несколько взры-

вов и все затихло, горы трупов, стоны раненых и бесчис-ленное множество пленных. Подъехала машина в сопрово-

184

ждении бронетранспортера и мотоциклов, из нее к нашей радости вышел командир дивизии «Викинг» группенфюрер Феликс Штайнер. Он поприветствовал офицеров, выслушал доклад оберштурмфюрера фон Оленсгейма и начал обсуждать с офицерами дальнейшие планы продвижения нашей дивизии... Следующий бой был в небольшом городке который оборонялся очень жестоко, мы в начале были даже удивлены, но быстро поняв что у русских лишь несколько танков у которых кончились снаряды, и кроме пулеметов и винтовок другого вооружения нет. Подогнали танки — T-IV и пушки, техничный обстрел русских позиций выявил их слабую оборону, от прямых попаданий снарядов стены складывались как карточные домики, погребая под собой наших врагов.Я заскочил в здание и поднялся на четвертый этаж, от-

крыл уцелевшее окно и начал просматривать в оптику сек-тор обстрела. Иваны были как на ладони, они постоянно перебегали с места на место, часто меняя позиции. Пулемет «Максим» стрелял лишь вдоль улицы, но был закрыт от меня стеной дома, чтобы зря не уходить, я поймал в прицел солдата стреляющего из винтовки. Он стрелял и неловко передергивал затвор после каждого выстрела, но он стрелял в моих друзей и после моего выстрела сполз по стене. Я перевел прицел на второго, и картина повторилась. Я отстрелял пять иванов и быстро перезарядил карабин, добил оставшихся двух находившихся в пределах моей видимости.Я побежал по двору рискуя быть убитым в спину, запо-

здавший выстрел за спиной и пуля ударившая в стену возле моей головы подтвердили мои опасения. Мне некогда было заниматься этим парнем, и я не стал терять время. Заскочив в здание я начал подниматься по лестнице и нос к носу

185

столкнулся с русским солдатом, пару секунд мы недоуменно смотрели друг на друга. На его винтовке не было штыка, но он попытался ткнуть меня стволом в лицо желая опроки-нуть меня навзничь, я карабином отбил этот выпад, натре-нированным движением сбил его с ног и добил металличе-ским тыльником приклада в голову. В комнате за закрытой дверью я услышал какие-то звуки, выхватив из-за спины автомат я сделал вдох и выдох и пнул дверь. На полу под окнами сидели женщины и дети, они с ужасом смотрели на меня, у окна стоял паренек и начал из-за спины что-то вы-таскивать, я был в состоянии боя и нажал на спуск, он упал, из руки у него выпали пустые гильзы которые с печальным звоном покатились по полу... Проклятье, я убил несчастного мальчишку, заплакала маленькая девочка, молодая мать за-крыла ребенка полой пальто и испуганно посмотрела на ме-ня, я повернулся и вышел из комнаты. Самое страшное в войне это случайные жертвы гражданского населения, но у меня была боевая задача и мне нельзя было отвлекаться от нее. Пройдя по коридору я вышел к угловой комнате и во-шел в дверь, из окна открылась прекрасная панорама боя. Сразу два пулеметных расчета были в поле моей видимости, я выбил подающего ленту, он упал возле пулемета, передернул затвор, добил пулеметчика. Третий выстрел пришелся по затворной части пулемета переклинив меха-низм.Увидев что пулемет замолк, к нему перебежками броси-

лись со всех концов иваны, но попав в плотный огонь наших пулеметов залегли. Я не успел отстрелять расчет второго пулемета, пока я перезаряжал карабин, несколько снарядов накрыли весь сектор моего обстрела, черные столбы взрывов закрыли небо. Осколки влетели в окна квартиры и

186

ударили в стену, если бы я не упал на пол, меня порвало бы на куски. Среди дымящихся воронок валялись трупы и ползали раненые. По коридору послышались шаги и русская речь, я подготовил автомат и прижался к стене, иваны про-бежали вдоль коридора и шаги затихли.Под окном прошли наши танки стреляя на ходу, я побе-

жал по коридору к лестничному маршу и выскочил на ули-цу. Я заблудился в ветхих постройках двора, возле дымя-щихся воронок валялись убитые русские солдаты и не-сколько гражданских. Я выскочил на край улицы, присел возле стены и огляделся, наши парни грузили раненых и убитых на бронетранспортеры, в крышу дома ударил сна-ряд. Взрывная волна сбила меня с ног и швырнула на зем-лю, обломки крыши завалили меня...Я почувствовал как меня вытаскивают из-под облом-

ков. — Ну как ты, живой? — донеслось до меня словно в тумане. Я качнул головой, карабин был в порядке. Я отде-лался десятком синяков и это не могло не порадовать. Эс-кадрилья люфтваффе пролетев над нашими головами от-бомбилась на другом конце города, черные столбы дыма поднялись в небо и закрыв солнце погрузили город в тень. День начинался неплохо, если не считать того что все мое тело ныло от синяков, и от удара доской по каске болела и кружилась голова. Рядом остановился бронетранспортер, парни втянули меня за руки на броню и мы двинулись по улице, на встречу двигались толпы русских пленных. Вой-ска ваффен СС это элита, это лучшие из лучших, мы рвемся в бой и падаем от усталости, мы плачем от боли ран и на могилах друзей, нам нет равных, но и нам нужен отдых. Мы спим на броне, на земле, в окопах и на ходу, один, два дня отдыха и снова в бой, небо черное от дыма и непонятно ко-

187

гда ночь, окровавленные куски трупов, гной и кровь... Сле-дующий бой был очень тяжелым, русские сконцентрировали на узком участке фронта немыслимое количество танков и пушек, три наших танка T-IV и два перевернутые взрывами бронетранспортера горели возле обвалившихся зданий водонапорной станции. Я занял в развалинах прекрасную позицию и начал анализировать ситуацию просматривая сектор в бинокль. Я вынашивал в себе каждую операцию как художник вынашивает в себе образ картины, прежде чем приступит к ней, это творчество, это искусство, искусство войны, когда ты не думаешь о смерти.Смерть кругом, она рядом, она в тебе, она исходит от те-

бя, возле тебя падают твои друзья, кругом валяются трупы врагов и ты стоишь один среди поля боя изувеченного во-ронками, заваленного горящей техникой и смертью пропи-тан воздух.Черные обгоревшие тела танков нарушали безупречную

когда-то зелень поля, еще живая, горячая, дымящаяся, чер-ная кровь стекала по траве крупными каплями падая на зем-лю, земля жадно впитывала кровь... В небе кружилась стая ворон предвкушая скорую и обильную трапезу в которую возможно превратятся после боя наши тела. Кругом взды-малась земля, осколки жаждали крови, они пронизывали воздух в поисках жертвы и когда им это удавалось, над по-лем раздавался стон и останавливалось чье-то сердце...

Я хожу среди людей, как среди обломков будущего- того будущего что вижу я ... Ницше.

188

Солдаты падали, металл алчно рвал человеческую плоть. Танки, самолеты, пушки мины, снаряды, гранаты, пули, ос-колки,и среди этих тонн металла, жалкие нежные человече-ские тела, на которые обрушивался весь это этот смертонос-ный металл. Он разрывал тела на части, с плотоядным сма-ком вгрызаясь в человеческую плоть. Небеса скорбели взирая сверху, но это было уже не в их власти, власть пере-шла к металлу, только он имел право казнить и миловать. Не золото, нет, золото обесценилось, сталь правила миром, жалкие людишки метались в страхе и не было им спасения, их молитвы не доходили до небес. Жизнь нельзя купить за тонну золота, но ее может отнять маленький кусочек стали и он найдет вас где бы вы не были, если не сегодня то завтра. И он напьется вашей кровью пока не утолит свою жажду. Смерть всего лишь чудовищная нелепость в естественном порядке вещей, жизнь временна и тленна, смерть это вечно и неотвратимо, это наверняка. Жизнь и смерть, я находился где-то между ними, и небо лежит на земле, и лед обжигает как огонь, и воду пить нельзя, потому что в ней кровь, это порог безумия который я переступил и поднимаюсь по ступенькам все выше. Наши победы это воплощение наших надежд, они омыты кровью, мы уходим дальше на восток, прорубая себе путь Мечом в глубины этой нищей варварской азиатской страны. Она стелется перед нами ог-ромным, бесконечным красным от крови ковром и на этом ковре лежат помеченные смертью тела в аллегорических мученических позах как на старинных гравюрах Гюстава Доре и Юлиуса Шнорр фон Карольсфельда...

189

Кругом темно, я в преисподней, на грудь давит тяжесть земли, открывать глаза нет смысла все равно темно, я под землей. На земле еще идет война, слышны звуки, лязг гусе-ниц, взрывы сотрясающие землю и выстрелы. Я уже на том свете или на этом, земля дрожит, рядом проходит танк, от-крываю глаза и вижу вдали полоску света. Левая рука при-давлена чем-то, я собрался с мыслями, видимо меня завали-ло взрывом, пытаюсь шевелиться, подтягиваю ноги, пере-ворачиваюсь на бок, отталкиваюсь ногами, потихоньку ползу вперед к свету. Бесконечно долго ползу, наконец свет бьет в глаза; через куски кирпичей, бревна, стекла и арматуру несколько раз порвав форму вылезаю на свет Божий. Плевать на раны, где мой карабин, шатаясь и держась за остатки стены я иду к тому месту, где было окно, среди дымящихся досок я вижу приклад карабина. Святая Дева Мария, ноги подкашиваются но я бегу и хватаю его, трепетно вытираю с него грязь. Обессилено сажусь на землю у стены, болит все и даже больше чем все. На правой щеке большая рана, вытаскиваю кусок стекла из раны под глазом, кровь льется по лицу. Протираю прицел, проверяю, вроде все в порядке, бой переместился, взрывы и пулеметные очереди где-то далеко за спиной. Возле дороги стоит наклонившись указательный столб, на нем какая-то вывеска, до него метров двести, целюсь и стреляю, с вывески летит пыль, свет пробивается узкой полоской сквозь пулевое отверстие, значит прицел в порядке. Идут наши танки, отталкиваюсь от стены, бреду к дороге, танк останавливается, открывается люк, командир танка кричит мне, машу рукой, подхожу, забираюсь на броню, едем к городу. Пока я валялся в развалинах, бой переместился уже на несколько километров... Солдатам ваффен СС после

190

окончания войны обещали богатые земельные наделы в России, но мне эта страна не нравилась, жуткий климат, жара летом, невыносимые морозы зимой. Конечно же немцы сделают из этой дикой, средневековой, завшивевшей полуголодной страны нечто совершенно другое. Это будет процветающая и богатая страна, но людишек исправить будет очень сложно, интеллект и менталитет у них примитивен. Сменится несколько поколений под управлением немецкой культуры, пока этот народ будет походить на европейцев, но то что мы видели сейчас, нас угнетало. Пропаганда Геббельса была эффективна в Герма-нии и Европе, но когда мы видели на пути нашего следования вывески с орлом и свастикой и надпись «Herz-lich willkornmen» в маленьких деревеньках и под ними стоят плохо одетые толпы женщин, детей и стариков с цветами это было смешно. Одетые в самодельную одежду времен правления императрицы Екатерины, старую изношенную обувь, вшивые и грязные дети, старики с бородами до пояса, а в глазах лишь страх и ненависть. Я не хотел оставаться после войны здесь, я хотел вернуться в свою прекрасную Германию которую я боготворил, в которой любимый и родной Берлин который я обожал, в свое древнее отцовское имение которое мне снилось...

Зима 1943 года была невыносимой, но мы были к ней го-товы, мы получили новую теплую форменную одежду, мы уже знали как непросто выживать в лютые русские морозы, и невыносимые метели. Мы научились быстро и качествен-но строить блиндажи, мы знали как нужно воевать в зимних условиях с большевиками, которые отличались

191

невосприимчивостью к таким морозам. Но зато мы знали как быстро их трупы превращались в камень от этих морозов. В сильные морозы трещали и лопались деревья, земля превращалась в камень, вода в лед, техника не заводилась, пулеметы замерзали и не стреляли покрывшись инеем и льдом. Мокрые от снега руки прилипали к металлу и кожа отрывалась с кровью. От мороза замерзали даже мысли в голове...Настали долгожданные дни когда морозы отступили,

чтобы карабин было не видно на фоне снега я обмотал его бинтами. Сам я был одет в теплую белую куртку с капюшо-ном и белые теплые штаны, я прекрасно маскировался на открытой местности, в лесу и среди развалин зданий, я ис-чезал, я был оборотень и я забирал чужие жизни. Пробива-ясь сквозь развалины с карабином в руке, я останавливался и осматривался по сторонам, в кармане куртки лежал пис-толет снятый с предохранителя, три гранаты засунутые ру-коятками за ремень. Полные подсумки с разными видами патронов, штык-нож для рукопашного боя и самое главное глушитель на конце ствола моего карабина. Обгоревшее пя-тиэтажное здание с обвалившейся крышей как нельзя лучше подходило для снайперской работы. Я недавно был ранен в правую руку, осколок мины разрезал мне предплечье, хи-рург Хайнц Весрейдау зашил мне руку хорошо и качествен-но, но рана была глубокая, а фронтовые условия не способ-ствовали быстрому заживлению. Боль все время давала о себе знать, я стискивал зубы когда перебираясь по развали-нам придерживал карабин и хватался за стену больной ру-кой. «Главное кость цела, а мясо зарастет», — говорил док-тор Весрейдау, никогда не унывающий седой старик в пенсне с мундштуком, сухопарый и сутулый, он зашивал

192

германских солдат еще в Первую Мировую войну... Взрывы вокруг и рикошет пуль отвлекали от боли, расслабляться нельзя ни в коем случае ни на секунду, расслабление озна-чает смерть. Хотя когда кругом горы трупов обезображен-ных взрывами, разорванные на части, отдельно лежащие головы с открытыми удивленными глазами, оскаленными зубами, жизнь кажется эфемерной и неосязаемой, а смерть реальной и до нее можно дотянуться... Из-за поворота пока-залась группа русских солдат из десяти человек, я плавно скользнул в проем двери. В бою как и на охоте перед зверем нельзя делать резких движений, нужно делать все плавно иначе зверь пугается и убегает, а противник замечает и твои шансы дожить до победы сводятся к минимуму. Они пробежали за стеной протопав сапогами по битому кирпичу. Я наконец-то добрался до интересующего меня здания. Кругом трупы, трупы, трупы, я перешагивал через останки людей, то и дело наступая то на чью-то мертвую руку, то на ногу. Два ивана заваленные обломками стены, я поднял русский автомат ППШ, вытер кирпичную пыль, отстегнул круглый диск и проверил патроны. Диск предназначенный на семьдесят два патрона русские обычно набивают пятьюдесятью чтобы пружина подавателя работала в щадящем режиме. В принципе очень неплохой автомат, удобный, прикладистый, простой в разборке, достаточно точный и надежный. Мы при любой возможности использовали трофейное оружие, даже пулеметы, пушки и танки. У нас было несколько захваченных Т-34, с крестами на бортах они неплохо смотрелись. Во-первых это просто радовало нас, во-вторых экономило наши собственные боеприпасы, в-третьих оружие у русских было очень примитивное, но эффективное даже в сильные морозы...

193

Прихватив у них из сумок еще пять дисков, я двинулся наверх, оглянувшись на лестнице я посмотрел на пояс одного из них. Две круглые рифленые гранаты Ф-1, как это я сразу не заметил. Вернувшись я снял с них еще три гранаты и сунул их в карманы куртки, очень мощные гранаты для оборонительного боя, ни в коем случае нельзя кидать их на открытой местности. Осколки летят до двухсот метров уничтожая все на своем пути. Нагруженный под завязку боеприпасами я с трудом поднялся на пятый этаж и обрадовался потрясающему обзору из окна. Специальные патроны и глушитель растворяли меня в развалинах и творили чудеса, меня не было, я был лишь тенью холодного дуновения смерти, пьянящее ощущение. В окнах домов на соседней улице где шел бой были видны головы русских которые стреляли из автоматов, винтовок и пулеметов. Мои выстрелы хлопали тихо, пулеметчик выронив пулемет исчез в проеме окна, пулемет упав на мостовую так и остался там лежать с загнутым стволом.Азартный автоматчик уронил голову на подоконник, как

будто устал и прилег отдохнуть. Появившись в темном квадрате дверей русские начали падать с определенной пе-риодичностью. Это как-то нарушало их планы, и двое ос-тавшихся, увидев скорбную участь своих товарищей, свое-временно скрылись внутри здания. Живописно распластан-ные на тротуаре тела коммунистов ласкали глаз, я умел писать натюрморты. Вдоль улицы промчался танк и остано-вился сдав задом в узкий проулок.Открылся люк, на броню вылез иван в черном комбине-

зоне с перемазанным лицом, он снял шлем и провел ладо-нью по лицу. Заметив пулеметчиков простреливающих ули-

194

цу из-за поваленной круглой тумбы с театральными афи-шами он крикнул им. Поднявшись с земли к нему подбежал солдат и что-то объяснял размахивая руками, видимо определяя где свои, где чужие. Танкист наклонился и свалившись с танка упал возле гусеницы, солдат перевернул его. Скорбеть ему долго не пришлось, пуля вошла ему между лопаток и он прилег рядом. Я занялся пулеметчиками, мне был виден только ствол стреляющего пулемета, иваны лежали за театральной тумбой, я решил попробовать и получилось неплохо.Пули прошивали фанерную тумбу и находили уют в те-

лах пулеметчиков, я стрелял быстро примерно определяя местоположение тел. Перезарядив карабин я понял что пу-лемет замолчал, в целом получилось блестяще, я имел все основания гордиться собой. Друзьям танкиста надоело ждать своего товарища, увидев что он мертв они втроем выпрыгнули на броню и начали поднимать его на танк, это была ситуация где скорость, качество и время приобретают особую ценность. Я вкладывался в каждый выстрел, моя задача уничтожить весь экипаж и обездвижить русский танк, была невыносимо приятной. Я от радости горячился и один раз промахнулся, но четвертый выстрел уложил по-следнего, они лежали возле своего танка друг на друге, мне положительно нравился этот сюжет, к сожалению общую картину омрачило лишь то что нельзя уничтожить сам танк. Но я вырвал сердце у этого стального монстра, он так и остался стоять в узком проулке, со скорбью наблюдая как остывают тела которые когда-то наполняли его жизнью. На лестнице послышались крики и топанье сапог, я одел кара-бин через голову, сорвал с плеча автомат и бросился к двери. Иваны толпой бежали по коридору, их измазанные сажей

195

лица не предвещали любезных взаимоотношений. Автомат-ная очередь наполнила коридор, пули как смертельные жала впивались в тела этих коммунистов. Автомат безупречно простреливал узкий коридор, поняв что спасения нет, они кричали и убитые падали на живых мешая вскинуть оружие. Последний иван упал на стену, последняя дымящаяся гильза со звоном упала на пол и покатилась, автомат замолк. Все пространство коридора было заполнено пороховым дымом и трупами русских, я перевел дух, и трясущимися руками заменил в автомате магазин. Офицер и шесть солдат валялись на полу коридора, я вытащил у офицера пистолет ТТ и запасной магазин и снял с него планшет с картами и документами. Вряд ли они меня вычислили, возможно они просто меняли позицию, но у снайпера нет случайностей, и он никого и ничего не исключает , а лучшая защита это нападение.Спускаясь по лестнице вниз, я услышал внизу русскую

речь, выглянув в окно на лестничной площадке я увидел картину которая мне понравилась. Трое русских солдат ук-рывшись за горящей машиной внимательно следили с гра-натами в руках за нашими бронетранспортерами, которые пересекали улицу и приближались в нашу сторону. Иваны были слишком увлечены, они хотели стать героями. «Ну чтож, добро пожаловать на нашу вечеринку, хотите стать героями — будете, только посмертно», — сказал я тихо и кинув раненой рукой гранату вниз укрылся за стеной. Ухнул взрыв, осколки ударили в косяк окна и залетев в окно высекли искры из потолка. Ничего себе рождественский фейерверк, я не стал справляться о их здоровье, надеясь что не очень. Я выскочил из подъезда, дымящаяся воронка уют-но расположилась среди раскиданных тел красноармейцев.

196

Бронетранспортер остановился, парни крикнули мне слова благодарности, приятно оказаться в нужное время в нужном месте, к сожалению это получается нечасто. Они предложи-ли ехать с ними, но у меня были другие планы. Я покачал головой и махнул им рукой вперед: — Смотрите по сторо-нам внимательно, иванов кругом очень много.Бронетранспортер газанул выдав порцию черного дыма

и рванул по разрушенной улице. Одному конечно очень опасно двигаться по развалинам, но статичное лежание мне неинтересно, мне нужен адреналин, мне нужна охота. Я не брал пока себе положенного второго номера, который кор-ректирует огонь и если нужно прикрывает со спины, я поте-рял уже одного в 1941 году... Хороший парень, мой друг шарфюрер Рудольф Шварц, в одном из боев он был убит осколком снаряда, когда мы с ним перебегали улицу, снаряд рванул с его стороны и возможно этот осколок летел в меня но на его пути оказался Рудольф. Вторым был Герхард Хайгель, пуля из русской винтовки пробила его навылет, я около километра нес его на себе и промок от крови которая лилась из его ран. Он тихим голосом попросил положить его на землю, что я и сделал: — Жалко, Гельмут, не дошел я с вами до победы, но вы донесите славу тевтонского меча, зиг хайль, — он закрыл глаза и по подбородку у него потекла струйка крови.

На белой скатерти снегов Сырую землю лижет злая вьюга Я разрыдаться был готов Я потерял в бою второго друга...

Награды у меня уже были, а постоянно считать и фикси-ровать количество пораженных целей, я перестал после со-

197

того убитого мною врага и считать дальше не стал, я перешагнул уже ту грань, где жизнь и смерть это что то разное.... Бой начал перемещаться в другую часть города, и я как тень двигался по улице, фиксируя все что происходит вокруг. Разрушенные взрывом дома смотрели на меня черными провалами окон, огромное количество трупов солдат и гражданских людей лежало на улице и в домах. Воздух был наполнен запахом дыма, крови и тлена, женщины и дети убитые осколками снарядов, не оставляли в моей душе ощущения радости за победу. Победа в этом бою была лишь итогом необычайного героизма наших солдат и офицеров, только великолепная подготовка, мужество и стойкость способны сейчас привести нас к победе над несметными полчищами этой азиатской орды. Сегодня небеса были к нам благосклонны, что будет завтра мы не знали, наше завтра было туманным и не интересовало нас, лишь день сегодняшний вселял надежду и мы должны были с достоинством прожить его с гордостью неся знамя нашей Победы. Боев было очень много и они не были одинаковыми, бои это было то из чего мы росли, предугадать было ничего нельзя, вечное движение в противоборство добра и зла и уже никто не знал что он олицетворяет. Ничто так не рвало мое сердце как вид убитых женщин и детей, люди оказывались между двух наковален и эти чудовищные наковальни работали с размеренным постоянством и никому не было пощады.Я шел и читал молитву, и видит Бог я в этом нуждался.

Краем глаза я уловил движение, резко развернулся, присел и вскинул автомат, посреди улицы стояла старуха с распу-щенными белыми волосами в черном длинном одеянии. Она смотрела на меня безумными черными глазами. Она подошла шаркая ногами осторожно обходя трупы, остано-

198

вилась и склонилась над трупиком ребенка, сев возле него, она что-то говорила тихим голосом нараспев, и гладила го-ловку ребенка своей старческой костлявой рукой. Более бе-зумной картины я и представить себе не мог.Я вышел к частному сектору, одноэтажные домишки,

большинство из которых горели, лепились друг к другу вет-хими заборами, поленницы почерневших дров, деревянные крыши и под окнами какие-то желтые цветы засыпанные снегом. Пятеро наших парней лежали между развалин из-бушки, в которую видимо когда-то угодил снаряд. Они очень внимательно в бинокли смотрели сквозь ветки каких-то кустов, подкованные подошвы их сапог торчали из-под труб и частей крыши которая лежала рядом с домом, точнее с тем что от него осталось. — Снайпер, для тебя есть рабо-та, — крикнул мне парень, рука у него была перевязана бинтом пропитанным кровью. Из развалин вылез унтерштурмфюрер: — Слушай, наша бронетехника где-то в стороне. Там в торце улицы пулеметы, не дают, сволочи, голову поднять, много наших парней положили .Он определил мне сектор стрельбы, мысли мгновенно

концентрировали внимание на главном, я осмотрелся и на-чал действовать. Фронтон крыши остался на стене и я мгно-венно принял решение, я заскочил в дом от которого оста-лись две бревенчатые стены, потолок обвалился и одной стороной лежал на полу, представляя из себя великолепную лестницу на чердак. Рискуя свалиться и сломать себе шею, я поднялся наверх, холодный ветер свистел в щелях фронто-на. Я достал штык-нож и аккуратно оторвал с гвоздя край доски, сдвинув ее в сторону я увидел всю панораму. В би-нокль я определил пулеметное гнездо, двести пятьдесят метров не беспокоили мое сердце сомнениями, это лишь

199

вопрос времени. Оптический прицел показал мне двух красных с пулеметом Дегтярёва, дисковый магазин на сорок семь патронов, боевая скорострельность длинными очере-дями около восьмидесяти выстрелов в минуту, эффектив-ный прицельный огонь до восьмисот метров. Они начали менять диск с патронами, глушитель шепотом сообщил им что их земной путь закончен. Пулеметчик уронил голову, второй номер вытащил пулемет из-под мертвого друга, по-ставил диск и дернув снизу затвор приложил приклад к пле-чу. Мой выстрел слился с шумом кустов по которым гулял ветер, ствол пулемета сиротливо замер смотря вниз. Я спус-тился вниз и крикнул парням чтобы они пошевеливались, они поднялись и побежали вперед. Я закинул карабин за спину, взял в руки автомат и двинулся по горящей улице. Русские танки прорвали наше наступление и выскочили на улицы города, у нас не было противотанковых гранат, я бы все отдал за единственный фаустпатрон лишь бы уничто-жить хоть одного стального монстра. Я забежал на третий этаж здания, встал у окна, танки стреляли на ходу по здани-ям возле которых видели наших солдат. Стены от разрывов падали погребая под собою десятки солдат «Викинга».За танками пошла пехота, много, их было очень много.

Сотни русских солдат ворвались на площади и улицы горо-да. Я короткими очередями сверху простреливал улицу, у меня остался лишь один диск, я бросил в толпы иванов все гранаты, оставив лишь одну. Пейзаж улицы посвежел, я уничтожил много врагов, и я был счастлив, нужно было по-полнять боезапас, я спустился вниз. Наши солдаты валялись вперемешку с русскими, их позы не допускали сомнения в том что они мертвы. Я ползал среди мертвых и собирал себе диски для автомата и гранаты, невероятная тяжесть собран-

200

ного арсенала заметно улучшила мое настроение. Я еле поднялся и согнувшись дошел до подъезда, ничто не радо-вало меня в жизни так как огромное количество патронов и гранат, потолок местами свисал до пола, я кое-как нашел лестничный марш. Преодолевая обваленные куски стен и потолка которые лежали на ступеньках я поднялся на чет-вертый этаж, нужно было торопиться пока иваны не раз-бежались по городу.Отодвинув повисшую на одной петле дверь я втиснулся

в комнату, все было покрыто толстым слоем осыпавшейся штукатурки и пыли. Все вещи были на своих местах, даже кровати были заправлены и пирамиды из множества поду-шек стояли на кроватях. Я подошел к одному из окон, стекла которого чудом уцелели, я выдавил раму, створки ударились и стекла с шумом осыпались вниз. Неосторожно, но от стекол нужно было избавиться, иначе от взрывной волны стекла могли вылететь из рамы и изрезать меня на куски. Площадь и часть улицы были как на ладони, на плоской крыше двухэтажного здания удобно устроились находчивые русские парни, они долбили вниз куда-то в направлении со-седней улицы из двух пулеметов, винтовок и автоматов. Их было около двадцати, поскольку шум боя вокруг был окру-жающим я быстро снял со ствола глушитель и перезарядил карабин стандартными патронами, потому что спецпатроны для глушителя у меня заканчивались и я применял их только там где тихо. Я бросил на подоконник несколько досок с кусками обоев. Глянув вниз я увидел группу крадущихся иванов, выдернув чеку гранаты я бросил ее навесом вниз, она летела три секунды и на четвертой секунде взорвалась, осколки пробив тела насквозь вбились кровавыми ошмет-ками в стену. Стоны потонули в грохоте боя, из-за угла сно-

201

ва выбежала группа русских, я снова бросил гранату и все повторилось. У меня было много гранат, но еще больше у меня было патронов которые я с удовольствием хотел ис-пользовать, фигуры иванов на крыше представляли собой великолепные мишени и поскольку большинство из них лежали ко мне спиной, после выстрелов так и оставались лежать уронив головы. Их товарищи увлеченные стрельбой в суматохе боя не замечали что рядом мертвых становилось больше чем живых. Сначала я выбил стрелков, лишь потом взялся за пулеметчиков, иначе когда замолкает пулемет, все остальные обращают на этот факт внимание и кидаются к пулемету. При этом снайпер рискует быть замеченным.Пулеметчиков осталось четверо, потом я отстрелял их

вторых номеров, потом один пулеметчик уронил голову и замер и наконец замолк второй пулемет. Дело сделано. Грязной рукой я вытер с лица пот, натюрморт на крыше на-полнял меня гордостью.Что-то зашевелилось и зашуршало в углу, я схватил ав-

томат, увиденное мною превосходило всякую реальность. Маленький пушистый комочек выкатился из-под кровати и попискивая направился ко мне. каким чудом он уцелел в этом аду, маленький котенок с грязной слипшейся шерстью. Я посадил его на ладонь, он дрожал своим крохотным тель-цем. Рванул снаряд ударив в стену, осыпав меня кусками штукатурки и кирпичей, я инстинктивно закрыл собою ко-тенка. Маленькое облачко жизни в этом смертельном хаосе, я никогда не простил бы себе если оставил бы его здесь. Я засунул его запазуху, он немного пошевелился и замер со-гревшись теплом моего тела. Я выглянул в окно, тела иванов лежали на своих местах, это радовало, умопомрачи-тельное ощущение того что ты держишь в руке чье-то серд-

202

це, оно горячее и превращается в кусок льда. Из него улетает жизнь и в него вливается смерть...Из множества человеческих инстинктов, теперь это был

основным, всеобщее желание видеть затухающую жизнь. Бой закончился к вечеру, остатки коммунистов разбежались по окраинам городка и забились в норы, местами еще слышались перестрелки. Повсюду горели дома, от дыма нечем было дышать, горы трупов кругом, к сожалению погибло очень много мирных жителей, человеческая жизнь у русских ничего не стоит, они за редким исключением, перед боем не эвакуируют гражданское население. Закрываясь ими как живым щитом коммунисты обрекают женщин и детей на верную гибель и это прискорбно. Подошли танки и бронетранспортеры, парни сидели на броне, многие перевязывали раны, я достал котенка, он царапал своими маленькими коготками руку и пищал. Я подал парням котенка, они засмеялись, передавая его друг к другу, со всех сторон потянулись руки. Всем хотелось подержать это маленькое чудо.Я увидел моего старого приятеля ротенфюрера

Хофлера: — Вилли, привет, старина, подойди на минуту, у меня есть для тебя сувенир. — Вилли подошел, он был ранен в руку, бинт пропитался кровью. — Тебе досталось, приятель, — сказал я, мы обнялись. Я вынул из кармана и протянул ему пистолет ТТ с запасным магазином, он поблагодарил и здоровой рукой положил его запазуху. — Ну пока, надеюсь увидимся еще, — похлопал я его по плечу и пошел к разворачивающейся кухне, дьявольски хотелось есть. Устроившись удобно на снарядном ящике, я ел вареный картофель с мясом, на крыльце уцелевшего дома сидели наши парни и хохотали. Мой дружище Вилли Хофлер держал

203

котенка на ладони и сделав страшное лицо тыкая в сторону котенка пистолетом кричал: — Еврей? Коммунист? Комиссар? Большевик? Партизан? — парни захлебывались от хохота и падали на землю.Котенок пищал и вжимался в ладонь, Вилли улыбнулся,

спрятал пистолет и прижал котенка к щеке, целуя ему мор-дочку. После страшного кровавого боя, парням нужна была нервная разрядка и я смеялся вместе с ними. Котенка до от-вала накормили и положили в шапку. Он закрыл мордочку лапкой и уснул... Утром на краю поля мы хоронили убитых, парни ломали ящики из-под снарядов и делали из них кресты. Промерзшую землю долбили кирками, ровные ряды могил на которые падали большие хлопья снега. Я написал в своем дневнике:

Ночь поглощает торжество небес Согбенные фигуры над крестами Уныло замер почерневший лес Не знаем мы что будет завтра с нами

Я видел сон и он меня терзал Березовых крестов размазанные тени И мальчик маленький смеялся и бежал Мне не забыть тех нескольких мгновений.

Земля сырая, смрад сгоревшей плотиИ тел разорванных ужасные чертыЧто делать нам мы просто на работеКто знает может следующий ты...

Зима заботливо укутывала своим белым покрывалом все что натворили люди, зиме не хотелось видеть крови и слез...

Пока наконец Воля не избавится от себя самой, и не станет отрицанием

204

Воли,- но ведь вы знаете,братья мои, эту басню безумия...

Ницше.

Русские самолеты около получаса обстреливали и бом-били небольшой город в который мы зашли рано утром оп-рокинув слабые оборонительные укрепления. Пушки, не-сколько танков и пулеметные гнезда были уничтожены в течение часа, мы потеряли два танка T-IV, один «Тигр» и бронетранспортер. Иваны откатились в город, но когда мы зашли на улицы, налетели русские самолеты и начали бом-бить. Это был ад кромешный, стены домов падали на про-езжую часть улиц закрывая улицы, делая любой проезд не-возможным. Но самое ужасное что городские жители эва-куированы не были, и гибли вместе с немецкими солдатами. Я заметил старинное здание с очень толстыми стенами и кинулся к нему, по улице с криком метались люди и их уби-вало осколками и кусками кирпичей.Я заскочил в здание, в развалинах сидели на камнях две

женщины и маленький мальчик, они были засыпаны кирпичной пылью, их глаза были наполнены необъятным ужасом. Как неестественно смотрелись гражданские на поле битвы. Кругом рвались бомбы, все вокруг было заполнено воем пикирующих бомбардировщиков, стены падали, осколки кирпичей и бомб вонзались во все живое...Бесформенные останки тел, кирпичи забрызганные кро-

вью и мозгами, запах тола и крови, оседающая пыль с пеп-лом, покрывала все вокруг седым налетом. Наступила пауза, самолеты сбросив весь боезапас и истратив ресурс горючего улетели, в ушах зазвенела тишина. Я показал рукой чтобы женщины шли со мной, я видел на улице вход в подвальное помещение и с готовностью решил проводить их туда. Они

205

увидев меня вначале подумали что я их веду в плен, они на-чали что-то кричать, умолять меня оставить их, я жестами объяснил им что все в порядке и я хочу спасти их. У моло-дой женщины оказалась ранена нога и замотана цветным платком. Я показал им на выход из здания. Проведя их по улице я указал им на дверь и ступеньки ведущие вниз и по-шел по тротуару перешагивая через трупы. Такое отноше-ние к русским у нас не очень-то приветствовалось, поэтому уйти нужно было как можно быстрей, все что мог я уже для них сделал. Русские летчики получили приказ бомбить, по-лагая что в этом секторе города только немецкие войска и они совсем не думали о мирных жителях, которые как все-гда оказались посреди поля битвы и оцепенев от страха гибли повсюду. Навстречу мне из развалин дома вылезли наши парни, многие были без касок с перевязанными, окро-вавленными головами, они шли поддерживая друг друга и еле двигая ноги.Черные закопченные лица покрытые толстым слоем гря-

зи и кирпичной пыли, их было четверо, я окрикнул их и по-дошел. Передний поднял голову: — Брат, вода есть? — спросил он тяжело дыша, я отстегнул фляжку и подал ему, он жадно отпил большой глоток и передал остальным, мне вернули опустевшую фляжку и поблагодарили хриплыми голосами. У одного из парней была ранена рука у локтя. Он зажал рану и сквозь пальцы у него сочилась кровь. Я достал бинт, порвал зубами упаковку и перевязал ему руку, он стиснул зубы от боли, молча качнул головой поблагодарив меня, они устало побрели вдоль улицы к выезжающим бро-нетранспортерам. Вдоль горящих зданий я прошел до пло-щади испещренной трамвайными линиями, опрокинутые взрывами и горящие трамваи лежали на боку, из подбитого

206

бронетранспортера вытаскивали раненых, они стонали и кричали от боли. Несколько «Тигров» прошли вдоль домов наматывая на гусеницы останки человеческих тел.Я сел на броню подъехавшего бронетранспортера, на ко-

тором уже сидело человек десять и мы проехав по разру-шенному и горящему городу, выехали вдоль стен какого-то завода к железнодорожному переезду. Рельсы в нескольких местах были искорежены взрывами, шпалы вырваны и рас-киданы вокруг как спички, ржавые остовы сгоревших ваго-нов под насыпью лежали как скелеты чудовищ. Неподалеку протекала река и железнодорожный мост через нее был раз-рушен до основания, он представлял жалкое зрелище, река была линией фронта. То и дело с русского берега перелетали со свистом мины и рвались не долетая до нас, это был малый калибр и поэтому не причинял нам никакого ущерба. Мне была знакома модель этого русского миномета, я как-то расстреляв расчет миномета, повернул его в сторону рус-ских и последние восемь мин улетели к иванам...Поступила команда копать окопы, ребята принялись за

дело, я не особо горел желанием махать лопатой и обли-ваться потом. Вряд ли кто-то назвал бы меня ленивым, но у меня были мысли поинтересней, они заставляли мое сердце трепетать и влекли меня вперед. О своем намерении я до-ложил гауптштурмфюреру Фогту, на что он ответил: — Назовите мне хоть одну убедительную причину чтобы не прикончить этих русских минометчиков, давай, Гельмут, шагай, найди и убей их. — Он похлопал меня по плечу, по-желал удачи.Река разделяла берега метров на двести, дистанция до

неприличного великолепна, четверть часа ушло на то чтобы превратиться в болотную кочку из которой во все стороны

207

торчали пучки сухой травы, лицо я измазал грязью. За время войны моя немецкая любовь к чистоте претерпела суще-ственные изменения, я каждый день мазал свое лицо и руки грязью чтобы быть невидимым. Порой месяцами не только не было возможности зубы почистить но и банально вы-мыться, туалетную бумагу с успехом заменяли трава и мох, а нижнее белье от пота и грязи расползалось по швам. Я на-чал определяться на местности, нельзя было останавливать-ся в кустах возле групп деревьев, залазить на деревья осо-бенно одиноко стоящие. Поскольку после нескольких вы-стрелов снайпера эти места как правило в первую очередь стираются с лица земли ураганным артиллерийским, мино-метным и пулеметным огнем, это же относится к особо вы-соким зданиям и колокольням церквей. Я всегда это знал и лишь изредка делал исключения. Мне пришлось очень дол-го ползти, я занял место в густой траве с прекрасным видом на противоположный берег, на стволе глушитель, в карабине специальные патроны. Определить откуда я стреляю не-реально на первый взгляд, но могут возникнуть моменты когда меня подведет маскировка, либо неосторожное дви-жение, либо блик от оптического прицела или бинокля, либо какая другая ошибка. Прошел час как прекратился минометный обстрел, но я решил следить за вражеским берегом до темноты. Я вспомнил как в центре подготовки снайперов мы сдавали основной экзамен, я вышел на рубеж, мишени должны были появиться на разных дистанциях от пятидесяти до трехсот метров в разные промежутки време-ни. Было выдано пять патронов, целей тоже было пять и все нужно было поразить. Три мишени появились почти одно-временно, я стрелял на скорость и не промахнулся, в кара-бине осталось два патрона и поразить осталось две мишени.

208

Я восстановил дыхание после бешеной стрельбы, дослал очередной патрон стараясь не делать резких телодвижений. Я уже предвкушал горячий ужин и интересное общение с друзьями вечером. Прошло несколько часов, но остальные цели не появлялись, но нельзя шевелиться и покидать пози-цию, мишень может появиться на любом расстоянии и в любой момент. Так я пролежал целый день, белые облака беззаботно проплывали у меня над головой растворяясь в нежной дымке на горизонте, на верхушке сосны каркала во-рона, а по стволу карабина безмятежно разгуливала малень-кая бабочка с желтыми узорчатыми крыльями. Шея затекла, я лежал на каких-то камнях которые врезались мне в тело и отнимали у меня остатки терпения, окружающий ландшафт от сосредоточенного наблюдения постоянно менял формы и очертания. Сгустились сумерки, вечерняя прохлада проби-рала до костей, бабочка улетела на ночлег. Я лежал до тем-ноты, пока тьма ночи не поглотила все вокруг, я размял за-текшие руки и ноги, убрал камни и снова лег. Ночь прошла в муках. Если бы сзади меня не располагались полигоны центра подготовки бойцов ваффен СС, то я подумал бы что меня просто забыли, но я знал что ни на минуту не выпадаю из поля зрения инструкторов и вставать нельзя. Инструкция гласила: «Любая боевая операция должна быть завершена во что бы то ни стало, при любых условиях, и чего бы это не стоило. Цели должны быть уничтожены, если операция учебная, то пока она не выполнена без приказа своей пози-ции не покидать и недемаскироваться. Снайпер как боевая единица должен в совершенстве владеть всеми видами стрелкового оружия, включая рукопашный бой с примене-нием холодного оружия и подручных средств. Уметь ориен-тироваться на местности, определять дистанцию до цели,

209

уметь растворяться и слиться с окружающей средой, будь то город, лес, развалины, поле, болото и так далее. В совер-шенстве знать тактико-технические характеристики оружия противника, владеть им, знать все виды боеприпасов к не-му». Наступил рассвет, цели не появлялись, я был полон сомнений, белые облака снова целый день проносились у меня над головой, изнывая от жажды и усталости к которым присоединилось еще чувство голода, я пролежал целый день. Поскольку нужду я справлял под себя, я лежал в луже собственной мочи, от переутомления то и дело мне казалось что я вижу цель, но это был плод моего воспаленного вооб-ражения. Начало темнеть, я уже было расслабился но в это время на дистанции триста метров поднялась цель, я мгно-венно приложился к оптике и поразил темный силуэт. Оста-валась еще одна мишень, я пытался высчитать время ее по-явления и дистанцию, но это были лишь тщетные попытки успокоения. Усталость давила на меня каменной плитой, шея стала просто деревянной, а спина налилась свинцом, затекла правая нога, и я все время шевелил пальцами чтобы вернуть ноге чувствительность. Чтобы снять напряжение в шее, я очень медленно опускал и поднимал голову, каска стала тяжелой как будто у меня на голове сидел инструктор унтерштурмфюрер Захсенберг, который отличался особой лютостью и жесткостью во всем что касалось тренировок.Ночь накрыла меня черным одеялом, я провалился в

глубину полузабытья, отрывки каких-то снов которые радо-стными не назовешь, терзали меня, меня трясло от холода и я проклинал судьбу, я знал что позже буду стыдиться этих мыслей. Звездное небо казалось висело так низко над голо-вой, что до него можно было дотянуться рукой. Я ловил се-бя на мысли что я теряю терпение, но я знал что не имею на

210

это права. Я должен был сдать экзамен, это было дело чести, я хотел служить в элитной дивизии ваффенСС, а не в какой-то пехоте, я стиснул зубы и ждал рассвета, на несколько мгновений я закрыл глаза и окунулся в пучину сновидений...Звезды теряли свою яркость, небо начало светлеть, мед-

ленно но неуклонно ночь уходила. Теплая моча ненадолго согрела меня вернув к действительности. Я поднял голову, в пятидесяти метрах от меня стоял силуэт. О Господи! Это был ответ на мои молитвы. Я выстрелил почти навскидку. Вздох облегчения со стоном, пронизал все мое естество. Мишень упала, и этот выстрел исчерпал весь мой энергети-ческий запас. Спину я уже не чувствовал как будто по ней били дубиной, ноги затекли и онемели, шея уже не повора-чивалась никуда, каска уже казалась приросла к моей голо-ве. Я подумал если за мной не придут, сквозь меня прорас-тет трава, я просто превращусь в небольшой холмик на по-ле, по которому будут бегать глупые зайцы. Сзади я услышал шаги и самый родной и желанный в мире голос, прекрасного и любимого человека по имени унтерштурм-фюрер Захсенберг, его речь была для меня в этот миг пени-ем ангелов: — Доброе утро, друг мой, ну как ты тут, а я тут мимо проходил, случайно тебя заметил, — сказал он в привычной ему язвительно-покровительственной манере. — Надо бы хуже, да некуда, — ответил я хриплым от устало-сти и жажды голосом. Случилось чудо небесное, он подал мне руку, помог подняться и несмотря на то что от меня за километр несло мочой, обнял и похлопал по плечу. Экзамен был сдан и Захсенберг гордился своим учеником, мы даже вначале ненавидели его, нам казалось что он постоянно из-девается над нами и каждый из нас втайне мечтал развалить ему голову одной единственной пулей, мы и не представля-

211

ли тогда, что все чему он нас научит так пригодится нам на Восточном фронте и сотни раз спасет нам жизнь...Пока мы шли обратно он смеясь рассказывал мне, как он

в свое время трое суток провел в реке под кустами, и не только мочился но и наложил полные штаны, но единствен-ную цель, одним единственным патроном поразил. Потом отмывался от дерьма и стирал штаны здесь же в реке, он был лучшим, он это знал, и я хотел быть таким же как он.Из двадцати шести человек экзамен у нас сдали только

пять и среди этих лучших пяти был я, это был небывалый шквал эмоций. Когда я уезжал на Восточный фронт в соста-ве дивизии «Викинг», Захсенберг обнял меня, похлопал по плечу и сказал: — Помни обо всем, Гельмут, чему научился, придумывай что-то сам, не придерживайся канонов и пра-вил, подходи к каждому бою дерзко и творчески, действуй исходя из обстановки. Главное не расслабляйся ни на се-кунду, она будет стоить тебе жизни. У тебя талант, Гельмут, и я горжусь таким учеником, не знаю увидимся ли мы когда-нибудь, но теперь меня не будет рядом. Теперь чтобы остаться человеком, ты должен стать зверем хитрым, неви-димым и смертельным, не бегай в толпе, будь всегда чуть в стороне, ты хищник и у тебя своя охота, свои жертвы.Вкладывайся в каждый выстрел, сейчас тебя спасут

только звериные инстинкты, ты хороший воин, и я верю в тебя. И запомни на прощание: Трудное — это то что можно сделать сразу, невозможное — это то на что потребуется время...Воспоминания отошли на второй план, безрезультатно я

пролежал до вечера наблюдая в бинокль за противополож-ным берегом, ничего особенно интересного я не увидел. В сумерках мальчишки купали лошадей, смеялись и брызга-

212

лись, бородатый старик с удочкой поймав несколько рыбок поднялся на берег и ушел со своим малым уловом. Вечер спустился на землю легкой туманной дымкой, табунок уток пролетев низко над водой скрылся за поворотом, ветер за-цепившись за кусты пытался освободиться и срывал остатки желтой листвы. Осень, грустная пора воспоминаний и пе-чальных дум, она наполняла вечера прохладой, на черном небе рассыпались миллионы жемчужных звезд которые от-ражаясь в реке дробились и метались среди волн и тонули в черной мгле воды.Ночь окутала меня в тягучую дрему, я не стал возвра-

щаться, я решил встретить рассвет в одиночестве, отдохнуть от кровопролитных боев. В реке то и дело плескалась рыба, будучи азартным охотником и рыбаком я многим бы сейчас пожертвовал ради того чтобы посидеть несколько часов с удочкой на берегу. При известных обстоятельствах у меня не было и нескольких мгновений, но воспоминания о дово-енных рыбалках на озерах у подножия прекрасных Альп согрели теплом мое озябшее тело.Ночью над водой звуки доносятся очень далеко и слыш-

ны очень четко. В полной темноте на русском берегу слы-шался стук ведер, всплески воды и приглушенный смех. Мне снились цветные сны, какие-то смутные картинки метались в моем мозгу. Кадры из далекого и прекрасного детства... Маленький мальчик стоит у железной дроги, паровозы обдают его дымом и с ужасным шумом проносятся мимо. Одни мчатся вправо, другие влево, красивые смеющиеся люди едут куда-то, они едут в другую жизнь к своим мечтам, паровозы гудят и мчатся вперед. Вагоны сливаются в одну огромную и длинную кинопленку, красивые смеющиеся люди оставляют свои лица в его

213

памяти. Маленький мальчик в белой рубашке, шортиках и сандаликах остается один возле рельсов. Он тоже хочет туда вдаль, он приходит каждый день и с замиранием сердца всматривается в горизонт, в надежде увидеть дым паровозной трубы, он маленький но у него Большая Мечта. Мамочка, любимая мамочка берет его за руку и они идут по освещенной солнцем аллее...Я открыл глаза, рассвет стирал звезды с небосвода,

уменьшалась ночная элегантность линий, на горизонте поя-вились первые неуловимые проблески зари, лес просыпаясь наполнялся звуками. Волны с размеренным постоянством накатывали на берег, деревья и кусты в противоположном берегу приобретали осмысленные очертания, от воды под-нималась невесомая трепетная дымка. Я услышал шум скрипнувшего ведра, шорох шагов и женский смех, я прильнул к биноклю, на берег вышли и начали спускаться к воде парень с девушкой в красноармейской форме. Она не-сла пустое ведро, он шел рядом и держал ее за руку, им бы-ло лет по восемнадцать, они влюблено смотрели друг на друга. Он стеснялся ее поцеловать, и ничего для них не су-ществовало вокруг, война, кровь, смерть, они не замечали ничего, земля крутилась вокруг них и они летели над этой землей. Я конечно же не собирался в них стрелять, но и оставить их порхать в такой безмятежности было бы непра-вильно, иначе их даже из спортивного интереса убьет ктонибудь из наших, особой сентиментальностью, надо признать, солдаты из ваффен СС не отличаются. Я поймал в перекрестье их ведро наполненное водой, глушитель каш-лянул, пуля ударила в ведро и с двух сторон полилась вода. Парень схватил девушку за руку и они бросились бежать до тропинки уводящей в кусты. Надеюсь что теперь они не бу-

214

дут так беспечны, любовь прекрасная штука но это еще не причина терять бдительность. Я провел рукою по траве, хо-лодная роса умыла меня и улетучились последние остатки сна. Чуть-чуть коснулся куст, чуть-чуть шевельнулась вы-сокая трава и этого было достаточно чтобы я напрягся. Ис-кусство снайпера начинается с этого «чуть-чуть». Есть ле-генда о художнике который у себя в мастерской наблюдал за работой юного мальчика, художник подошел, взял у мальчика кисть и что-то поправил на холсте, мальчик вос-кликнул: — Учитель, вы лишь чуть-чуть прикоснулись и все изменилось! — На что учитель ответил ему: — Мой мальчик, великое искусство и начинается с этого «чуть-чуть» ...Из кустов вышли два русских офицера и стали смотреть

в бинокли на наш берег. — Привет, парни, спасибо что со-ставили компанию, — прошептал я и вместо бинокля в мо-их руках оказался карабин, они представляли из себя вели-колепную мишень. Один открыл планшет и что-то говорил, второй смотрел в бинокль и показывал рукой на противопо-ложный берег. Они видели наши позиции и их это радовало. Нужно было подождать чуть-чуть, я чувствовал это, я пой-мал в перекрестье фигуру первого и когда второй начал ме-нять позицию чтобы лучше рассмотреть интересующие его цели, он начал обходить своего товарища со спины, я вы-стрелил с упреждением первому чуть ниже грудной клетки, пуля пробила их обоих. Они упали друг на друга, я дождал-ся своего «чуть-чуть», я как художник стоял перед холстом и я сделал едва уловимый мазок, который делает мое произ-ведение гениальным, ведь искусство начинается с этого «чуть-чуть»... Только теперь я почувствовал что все тело затекло, я провел в засаде около двенадцати часов и создал

215

неплохой «сюжет». Если ты умеешь делать что-то лучше других, удача тебя найдет. По реке плыли запоздалые крас-ные листья похожие на лепестки роз, будто кто-то срывая бросал их и гадал — «любит — не любит»...

Самое непростительное в тебе:у тебя есть власть,и ты не хочешь властвовать. Ницше.

К деревне мы подошли на рассвете, густой туман липкой паутиной покрывал все вокруг, он медленно перемещался, принимая все новые эфемерные очертания, он казалось цеп-лялся за ветки деревьев повисая на них белесыми лохмотья-ми. Гаупштурмфюрер Фархманн повел парней вдоль грязной улицы приказав им прыгать через заборы во дворы, собак резали штыками. Я поднялся по скрипучей примитивной лестнице на полусгнивший сеновал, моей задачей было контролировать сверху то что можно было незаметить нашим парням из-за заборов. Пыльный сеновал с обвалившейся местами крышей был завален старыми тележными колесами, какими-то ящиками, ржавыми косами и сломанными граблями, создавалось такое впечатление, что я попал в четырнадцатый век. Лучи восходящего солнца пробивались сквозь гнилые доски и эти старые вещи принимали причудливые очертания. Привычным движением я снял чехол с оптического прицела, отодвинул доску и начал просматривать в бинокль деревню сверху. Запел чудом сохранившийся петух, в соседнем дворе залаяла собака и все стихло. По данным разведки в этом секторе активизировались агрессивные партизанские

216

отряды, перед нами стояла задача уничтожить этих подонков.Раздался взрыв, крики и выстрелы, туман переместился

из деревни в луговые низины обнажив передо мной весь де-ревенский ландшафт. Я увидел наших солдат, они стреляли в направлении улицы, через которую с криками перебегали отстреливаясь полуодетые бородатые партизаны. Из-за за-бора выскочил гауптштурмфюрер Йозеф Волер, стреляя из МР-38, он одновременно отдавал команды. Я поймал в пе-рекрестье прицела молодого паренька, который технично передергивая затвор, стрелял из винтовки Мосина из-за те-леги. Пуля сбила его с ног, на белой рубахе зачернело кро-вавое пятно.Бой перемещался из деревни к лесу, иваны сновали от

избы к избе, прикрываясь заборами, я стрелял на упрежде-ние и два лесных бандита завалились в грязь. Наши парни прочесывали дворы, бой то затихал, то где-то рвались гра-наты и хлесткие выстрелы отдавали эхом в грязных стеклах избушек. Вдруг как-то все стихло, тишина наполненная ут-ренней дымкой давила на уши, я спускался по лестнице рискуя свалиться с трехметровой высоты. Благополучно преодолев несколько дворов я шагнул в ворота держа наго-тове пистолет Вальтер который в таких случаях выручал меня, и поэтому всегда был со мной. Я шел осматриваясь по двору, возле крыльца сидел на земле мальчик лет пяти и ле-пил в грязной луже какие-то фигурки из грязи. Увидев меня он улыбнулся и показав на меня своей грязной ручонкой сказал — «папа». Я осмотрелся и пошел вдоль полупод-вального забора и гнилых дворовых построек, загремела цепь и из конуры вылезла огромная лохматая собака, я вскинул пистолет, она не обращая на меня никакого внима-

217

ния зевнула, потянулась и посмотрев на меня завиляла хво-стом. Я с удовольствием опустил пистолет, за спиной раз-далось детское: «папа, папа». «Черт тебя подери, Гель-мут, — сказал я себе. — Вернись и дай этому мальчишке что-нибудь поесть, он с рождения наверное ничего не ел». Я вернулся, подошел к мальчику, он посмотрел на меня, улыбнулся и протянул мне ком грязи, нет дружок, лучше я тебя угощу. Я достал кусок шоколада, вытер ему от грязи ручонку и вложил в нее кусок шоколадки, он принялся же-вать, то и дело поглядывая на меня своими большими гла-зенками. Этот чертенок и без того был грязный, да еще из-рядно перемазался в шоколаде, представляя из себя умори-тельное зрелище, посмотрев на него, я впервые улыбнулся за последний год, этот малец был как отдохновение для ду-ши. Об одном стоило пожалеть что не повезло парнишке родиться в цивилизованной европейской стране, невозмож-но себе представить маленького немецкого мальчика в грязной луже лепящего из грязи фигурки. Со скрипом рас-пахнулась дверь, на крыльцо выскочила молодая девушка, бросилась к мальчику и схватив его прижала к себе с ужа-сом смотря на меня. Ребенок улыбался и тянул ко мне ру-чонки перемазанные в грязи и шоколаде, я подошел и по-гладил его по голове. Молодая мать в каком-то немыслимом одеянии времен средневековья, огромными от ужаса глаза-ми смотрела как мальчишка своей ручонкой схватил мой палец, запищал от восторга и начал раскачивать мою руку. В это время за ветхими постройками в соседнем дворе взо-рвалась граната, я показал девушке на дверь и бросился вперед.Эта варварская страна превращает своих людей в скотов

еще с рождения, мы понимали что только тевтонский меч

218

может и должен исправить положение вещей. Куда бы мы не двигались по советской России всюду царила нищета и уныние, лишь портреты «великого Сталина», это наполняло наши сердца уверенностью того что наша миссия благосло-венна...

Мы вступили в Крестовый поход Нам неведомы страхи и беды В блеске наших могучих мечей Отражается солнце победыМы шагаем под сенью КрестаИ под нами тела побежденныхПуть указан рукою ХристаИ не жаль нам врагов обреченных Красных варваров черная тень Заслоняет собой наше солнце И мы верим настанет тот день Когда мы вновь с победой вернемся

Закаленные в пламени битвМы прочнее дамасской сталиИ под святостью древних молитвПодойдем мы к Святому Граалю

Черный орден СС — наша честь Знамя «Викинга» реет над нами За погибших друзей нашу месть Освещает от факелов пламя...

Любые населенные пункты в России отличались чрезвы-чайной примитивностью и нищетой, сюжеты в сельской ме-стности вообще не поддаются реальному осмыслению. Де-

219

генеративная нищета царящая вокруг кажется просто нере-альной. В деревнях у людей нет даже элементарного мыла, голову они моют золой из печи, белье они стирают в реке, а зимой женщины сгрудившись возле вырубленной во льду проруби стирают белье прямо в ледяной воде. Глиняная и чугунная посуда в избах наполненных тараканами и клопа-ми, у детишек одетых в рваную не по росту одежду вши бе-гают прямо по лицу. Туалеты находятся на улице, представ-ляя собой выкопанную во дворе яму, над которой поставле-на деревянная будка, когда заходишь в такой туалет от зловония спирает горло и слезятся глаза, а в фекалиях ко-пошатся миллиарды личинок. Когда яма заполняется фека-лиями доверху, будку переносят на новое место, а яму с фе-калиями засыпают землей. Чрезвычайно низкий интеллект и жуткий примитивный менталитет людей населяющих эту страну и с таким остервенением защищающих свое жалкое и никчемное существование...

Июньский день был наполнен не стрекотанием кузнечи-ков и не пение птиц наполняло поля и леса. Взрывы рвали землю и убивали людей, люди жаждали солнца, но небо было черным от дыма, земля красной от крови, вода соле-ной от слез, а в воздухе витал запах тлена. Люди не помнили своих имен, но людям нужны были имена чтобы писать их на могильных крестах. Безымянных могил было больше, на полях боев трупы сбрасывали в воронки от бомб и снарядов, люди лежали друг на друге, их было много и им было тесно.

220

Души их воспарили к небесам и над холодной землей по ночам метались зеленые огоньки, это мятежные души людей возвращались на место погребения к своим не-счастным телам... Я спрыгнул в окоп и тихо пошел вперед, в руках у меня был русский автомат который я вырвал из мертвых рук красноармейца. Все смешалось где наши где русские было непонятно, кругом возникали рукопашные схватки, пули то и дело били в край бруствера и на дно око-па осыпалась земля. Я шел по окопу и расстреливал иванов которые выскакивали в поле моего обзора, в сотне метров перебегали четверо большевиков, я прицелился и послал длинную очередь, трое упали, один скрылся за горящим танком. Услышав звуки борьбы за поворотом окопа и крики на русском языке я выскочил вперед. Двое русских навалились на нашего парня, они все были без оружия, один иван придавил ноги, второй пытался ухватиться за горло, лицо парня было в земле, он задыхался и кричал взрывая о помощи. Я вскинул автомат и убил этих большевистских сволочей, они упали на парня заливая его кровью и мне стоило усилий вытащить его из-под их трупов. Он тяжело дышал и вращал глазами, сев на дно окопа он удивленно смотрел на меня и несколько мгновений не мог прийти в себя, парню крепко досталось. Мой окрик вернул его к действительности: — Вставай, ищи оружие, — крикнул я ему и побежал по окопу. Я заметил русское противотанковое ружье, оно сползло по брустверу окопа и уткнувшись прикладом смотрело своим длинным стволом в небо.

«Противотанковое ружье Дягтерёва, весит 16,5 кило-грамм, длина два метра, патрон бронебойно-зажигательный, калибра 14,5 миллиметров, наиболее эффективно до двухсот метров», — вспомнилось мне из курса обучения. Рядом

221

валялись два убитых ивана, у одного была брезентовая сум-ка с патронами к этому ружью. Я любил всякое оружие, но трофейное для меня представляло особый интерес, желание и возможность подержать в руках и пострелять из любого нового вида оружия вызывало во мне неуемный азарт. Рус-ские достаточно умело и практично пользовались этим примитивным, но очень эффективным оружием, после двух попаданий как правило наши легкие танки и броне-транспортеры останавливались. Я поднял это тяжеленное ружье на бруствер окопа и дернул затвор. Пустая стреляная гильза упала мне под ноги, я дослал огромный патрон мощным затвором в патронник. Целей искать долго не пришлось, в стороне от меня выкатились два русских танка и начали долбить в сторону нашей бронетехники. Я при-мерно понял как устроен прицел этого ружья, у меня не было времени долго его изучать. Я подвел прицел под обрез башни русского танка и сделал упреждение, потому что танк тронулся с места и ухватившись за рукоятку начал давить тяжелый спуск. В азарте я плохо прижал приклад к плечу, интеллигентный человек бы на моем месте сказал: «Импульс отдачи был за пределами комфортности», но это означало бы ничего не сказать, выстрел был такой силы, что ружье вырвало у меня из рук, а удар в плечо от отдачи швырнул меня к другой стенке окопа. Я устоял на ногах, но напрочь оглох, перед глазами плыли разноцветные круги, а предметы вокруг меня двоились. Мне стоило немалых усилий чтобы прийти в себя, я кинулся к брустверу и сквозь темноту в глазах увидел как из русского танка выбивается пламя, а из открытого люка выпрыгивают русские танкисты.Поправив одетый за спину карабин я поднял автомат и

повесил на плечо, выдернул из ружья затвор и прихватив

222

сумку с патронами, вылез из окопа. Я кинул сумку и затвор в глубокую дымящуюся воронку от снаряда, чтобы никто не смог воспользоваться этим чудо-оружием, плечо разламы-валось от боли как будто по нему ударили бревном, одно я знал точно, никакая сила не заставит меня больше взять в руки это чудовищное изобретение русской инженерной мысли. Все кругом было завалено трупами, русские и не-мецкие солдаты лежали вперемешку друг на друге, все кру-гом горело, положение было критическим, но я все-таки принял бы ставки на то что в этом бою русские проиграют.В ушах звенело, но сквозь шум боя я услышал как меня

окликнули, из-за горящего бронетранспортера на броне ко-торого лежали трупы наших парней, ко мне подбежали Калер, Хайльманн, Фитингоф, Роткирх и Нейбах. Они были чертовски измотаны, в клочья изорванная форма, черные закопченые лица, окровавленные бинты. Хайльманн держал на плече пулемет MG-34, Фитингоф нес две металлические коробки с патронами, на 250 штук каждая. Боже Всемогу-щий, как я рад был их видеть, мы обнялись и пожали друг другу руки: — Ну, Гельмут, видели мы как ты шарахнул этот русский танк, мы тобой гордимся, — сказал мне улы-бающийся Нейбах. — Знал, что вам понравится, — ответил я с улыбкой, потирая ушибленное плечо, — Но не советую повторять мой подвиг, — парни засмеялись. — Судя по ва-шим мордам, парни, вы тоже неплохо повоевали, родная мать не признала бы вас, — сказал я и мы пошли вдоль око-пов, нужно было пробиваться к своим, туда где стрельба была интенсивнее всего, там явно не хватало нас...Взорвавшийся снаряд разметал нас в разные стороны,

горячая взрывная волна оторвала меня от земли и швырнула в сторону, мой полет показался мне бесконечным, но оч-

223

нулся я головой вниз, в глубокой воронке. Я совсем оглох и ничего не слышал, осколок пробил мою каску чуть выше виска и намертво застрял в пробоине, ну и плевать пусть торчит.Я нашел карабин, главное что он в порядке, только ствол

был забит землей. Я на коленях вылез из воронки, автомат видимо улетел из моих рук и его не было поблизости, ладно я найду себе еще. Роткирх и Хайльманн были изрешечены осколками, они шли спереди и закрыли нас своими телами, раненый Калер стоял на коленях и держался за голову, меж-ду пальцев у него текла кровь. Фитингоф и Нейбах, слава Богу, были относительно в порядке, только вытряхивали из ушей землю, они взяли под руки Калера и мы пошли. Я на ходу выдернул затвором патрон из ствола и достав шомпол похожий на свинцовые бусы выбил землю из ствола, затем основательно, насколько это позволяла ходьба продул и прочистил ствол. Дослав патрон я почувствовал себя намно-го лучше, Маузер был частью меня и я дорожил им как сво-им организмом. Я подобрал автомат МР-40 и две гранаты, мы вошли в лесной массив, убитых и раненых соберем по-том, сейчас нужно было позаботиться о живых, убить как можно больше русских и спасти как можно больше немцев. Я держал автомат наготове, разрозненные группы русских могли попасться нам в любой момент. По звуку канонады мы определили что стреляли русские пушки и наши танки T-IV, слышался жужжащий звук пулемета MG-42, который из-за своей бешеной скорострельности издавал при стрельбе звук похожий на пилу, поэтому фронтовики называли его «костная пила».Я не любил бегать толпой, гораздо комфортней я чувст-

вовал себя в одиночном поиске целей, у меня не прикрыта спина но я охотник и у меня глаза и уши хищника, хотя на

224

войне в любой момент можно самому стать дичью, но в этом интрига, это азарт, это состояние души. Расставшись с ребятами я двинулся чуть в сторону определив направление по звуку стрельбы русских пушек. Перезарядив карабин на спецпатроны, я закрепил на стволе глушитель и бой обрел для меня новое осмысленное значение. Камуфляж донельзя грязный и рваный великолепно растворял меня в окружаю-щей среде, лицо было черное от грязи и копоти перемешан-ной с потом. Я осторожно двигаясь от дерева к дереву, вы-шел на край леса, все кругом горело, деревья земля, металл и трупы людей. Зловоние и смрад сгоревшей плоти и разо-рванных кишок, кругом валялись окровавленные части тел, крики и стоны раненых на русском и немецком языках, все смешалось. Возле воронки сидел на земле с окровавленной головой русский парень и держал собственную оторванную левую руку в правой руке, он был в полном шоке, лицо его было белым. Из останков разорванного осколками плеча лилась кровь, он что-то очень быстро говорил и приставлял свою мертвую руку к страшной ране. Мне уже случалось видеть подобные сюжеты, нормальный человек сошел бы с ума увидев такое если только он не хирург, но на войне мало кого можно назвать нормальным. Мы все давно уже пе-решагнули эту хрупкую грань безумия, смерть стала неотъ-емлемой частью нашей жизни. Русские позиции находились в низине возле какой-то деревеньки на краю леса, маленькая церковь с золотыми куполами без крестов печально возвы-шалась над этим безумием. Несколько русских пушек очень интенсивно стреляли по нашей бронетехнике, горели два «Тигра», T-IV, и два бронетранспортера. Из-за деревьев по-казался «Тигр» и два самоходных штурмовых орудия, они с ходу начали стрелять, возле русских пушек поднялись чер-

225

ные фонтаны взрывов. До русских позиций было около по-лукилометра, местность открытая, обходить по лесу долго и есть опасность оказаться на линии огня своих. Нужно было находить правильное решение и я недолго размышлял, при-гнувшись, короткими перебежками, я прячась в воронках начал сокращать расстояние. Мне нужно было подойти к ним на двести метров или ближе, потому что все было в дыму и целей не было видно. Значит передо мной восемьсот метров, изуродованной воронками от снарядов, обгоревшей, заваленной трупами земли которая к тому же прострелива-лась со всех сторон. К тому же я был такой неопознаваемый от грязи что по мне могли пальнуть и свои. Нырнув в глу-бокую дымящуюся воронку я прильнул к биноклю, иваны технично и слаженно работали у пушек, несколько офице-ров руководили всей этой пьесой, боевой опыт этих парней был виден сразу. Одни подавали снаряды и тут же при-гнувшись бежали к снарядным ящикам спускаясь в окоп, другие загоняли снаряды в казенник и закрыв затвор зами-рали на месте в ожидании выстрела, наводчик в бешеном темпе крутил рукоятку настройки и кричал о готовности к выстрелу. Офицер как на полигоне поднимал руку и резко опустив ее давал команду на выстрел и снаряд летел в сто-рону моих друзей. Я неуклонно приближался к своей цели, меня заинтересовала куча трупов которые лежали друг на друге являя собою апофеоз смерти, окровавленное смешан-ное с землей месиво. Всюду на меня смотрели лишенные жизни восковые лица и мертвые глаза, совсем недавно это были живые люди.Я полз среди кусков мертвых тел, то и дело мои руки

попадали в лужи липкой свернувшейся крови, я вытирал ладони о чьи-то тела, зловоние крови, пота, испражнений и

226

горелого мяса составляло основную часть воздуха которым я дышал. Неподалеку разорвался снаряд, в мертвые тела ударили осколки, меня завалило землей, большие горячие куски земли ударили меня по спине. Я сделал еще несколько бросков и достиг той кучи трупов которая подходила мне больше всего, лучшее укрытие от пуль, осколков и лишних глаз. Я положил карабин на спину какого-то русского па-ренька, осколки снесли ему полчерепа и поэтому он не воз-ражал мне помочь. Я снял чехол с оптического прицела, протер затвор от земли. В перекрестье прицела тут же попал офицер, после выстрела он упал на землю, я передернул за-твор и вторая пушка осталась без командира. Дальних было не видно из-за дыма и мешали ближние бронещиты пушек, я выбил наводчиков, пушки на мгновение замолкли, но пока я досылал новую обойму патронов пушки снова начали стрелять. Парень бежал со снарядом к пушке но упал и вы-ронил снаряд, который покатился по земле, наводчик уро-нил голову, его оттащили и на его место встал другой. Я стрелял очень быстро и точно, в такие моменты я словно отключался, вот так-то лучше, пушка совсем замолкла. Я занялся следующей, дым то и дело закрывал мне видимость, снаряд разорвался прямо возле пушки, ее повалило набок. Из клубов дыма выскочил офицер, не обращая внимания на убитых и раненых кинулся к целой пушке, открыл замок казенника и горячая дымящаяся гильза упала к его ногам. Этот парень знал свое дело, он побежал к снарядному окопу и бросился к пушке со снарядом в руках, вогнал снаряд в казенник и закрыл затвор. Мне, к сожалению, некогда было любоваться его талантами, пуля сбила его с ног.Пот размывал грязь на моем лице и попадал в глаза, я

достал носовой платок который вряд ли был чище моей

227

формы что бы сказала моя мама: «Гельмут, твой платочек не выдерживает никакой критики». Я вытер лицо, воспоми-нания о маме взбодрили меня. Мой прицел выискивал среди дыма фигуры иванов, каждый выстрел отдавался жуткой болью в отбитом плече, там наверняка был сплошной синяк. Но когда очередной большевик попадал в перекрестье моего прицела и падал после выстрела я забывал обо всем и боль уходила на второй план, позиция у меня была до чрез-вычайности великолепна, глушитель работал превосходно, я сам себе завидовал. Заляпанный грязью, заваленный напо-ловину землей, от трупов, среди которых я лежал я отли-чался лишь тем, что в моей груди еще билось сердце. Под-тверждением тому была группа русских солдат которые пробежали едва не по моей спине по направлению к пуш-кам. Я бросил карабин и схватив автомат стрелял им в спи-ны, пока сапоги последнего не стали торчать из воронок. Патроны в автомате кончились, я бросил его, выхватил Вальтер и вогнал две пули в ивана который с продырявлен-ным плечем пытался прицелится в меня из автомата, не нравится мне, когда в меня целятся. Это был скажу я вам неплохой сюжет, достаточно напряженный но положительно продуктивный. Я восстановил дыхание и поскольку Иваны появлялись из ниоткуда, во-первых, стал посматривать по сторонам, во-вторых, мне нужен был автомат полный патронов. Метрах в пятидесяти от меня снова показались три коммуниста, из пистолета не достать, я схватил карабин и выбил заднего. Двое оставшихся побежали к пушке и не-доуменно уставились на трупы возле нее, но видно это были неопытные пехотинцы-окопники и в пушке они понимали столько же, сколько балерина в динамите. Но они были

228

вооружены автоматами и представляли серьезную опас-ность и я их быстро убил.Крайняя пушка прямым попаданием подбила «Тигр», он

загорелся но люки не открывались, видимо танкисты погиб-ли. Русские закричали от радости и начали обниматься, но я подумал что без моих поздравлений их радость была бы не-полной. Неизрасходованный потенциал бессильной ярости сбросил с меня страх и усталость. Моей задачей было унич-тожить этих парней, а я дал им возможность попасть в наш танк. Я был проникнут чувством горечи и стыда перед погибшими танкистами, ведь никто кроме меня не находил-ся так близко к русским позициям. На отчаяние у меня не было ни времени, ни сил, я был взбешен, попытавшись поймать в прицел хоть кого-то из обслуживающего персо-нала пушек, я понял что ничего не удается.Густой дым, кучи трупов, земляные брустверы окопов

мешали мне стрелять. Приняв единственно правильное ре-шение я занялся поиском гранат и магазинов к автомату. Слишком напрягаться не пришлось, все вокруг было зава-лено оружием и боеприпасами. Я подобрал два русских ав-томата ППШ, десяток круглых магазинов к ним, набитых патронами, этот автомат удобней для стрельбы лежа и при-цельно очень точен, гранаты Ф-1, я рассовал по карманам, за ремень засунул три немецких гранаты М-24. Одев карабин за спину я взял в руки автомат, другой одел через плечо, я пополз вперед, с таким арсеналом это было чрезвычайно сложно. Мое неслабое вооружение не оставляло мне шансов на элегантное перемещение по местности. Я обливался потом переползая через окровавленные трупы, скатывался в воронки от снарядов, земля была горячая и пахла толом. При этом я крутил головой как сова, следил за тем чтобы в

229

затворы автоматов не попала земля. Я так устал, что через каждые пять метров ложился мокрым от пота лицом в землю и тяжело дышал выплевывая изо рта тягучую горькую слюну вперемешку с землей.К моей неописуемой радости впереди был окоп, я ска-

тился в него и упал на колени. Автомат больно стукнул меня ложей по шее. Я встал пригнувшись на дно окопа и пошел быстро вперед. Кругом валялись убитые коммунисты, это ласкало глаз, невероятное количество трупов, здесь погиб наверное целый русский батальон. Стонали раненые, впереди сидел на дне окопа раненый в грудь иван, он поднял голову и отрешенным взглядом посмотрев на меня сказал что-то. Я был такой грязный и оборванный, что меня сейчас не узнал бы ни один из моих друзей. Уже не было ни возможности, сил и желания перешагивать через трупы, я шел прямо по мертвым телам. Окоп вывел меня к первой пушке, пришлось вылазить на открытую простреливаемую местность, я снял каску и повесил ее за спиной. Снял с уби-того русского его каску, я одел ее, теперь я если окинуть меня беглым взглядом, ничем не отличался от иванов. В ру-ках у меня был русский автомат, на голове русская каска, навстречу из-за сосен выскочили двое русских, они что-то крикнули мне, я махнул рукой, будто я контужен и не слы-шу, пока они соображали, я сбил их короткими очередями. Прикрываясь деревьями я направился к непрерывно стре-ляющим пушкам, издали я заметил спины русских бойцов. Подойдя метров на двадцать я швырнул им под ноги грана-ту, взрыв разметал их в разные стороны. Вторая граната по-летела в подбегающих иванов, они заметили ее поздно, взрыв скрыл их изумленные лица, раненых я добил из автомата. Пушка замолкла, я опасаясь погибнуть от наших

230

снарядов бросился наискосок и выскочил прямо к расчету орудия. Им некогда было приветствовать меня, они были заняты стрельбой. Через секунду я тоже был занят стрельбой, длинными очередями я скосил их всех. Отбросив пустой диск, я вставил новый и бросился в сторону.Словно какая то неведомая сила толкала меня вперёд, небыло никаких мыслей. Я был в тылу противника, это был абсолютно безумный шаг, но эффективен своей дерзостью, иваны были увлечены боем, я расстреливал их в спину. Там где в окопах их было много я кидал гранаты и добивал короткими очередями, у меня остался один диск с патронами и я с облегчением бросил один из автоматов. Набрав еще пять дисков с патронами я стал передвигаться от дерева к дереву, над головой просвистела мина и прошуршав по веткам скатилась по еловым лапам и упала в пяти метрах от меня. Я бросился на землю, но взрыва не последовало. Мина лежала на траве так и не причинив никому вреда, обидно было бы погибнуть от немецкой мины.Нужно было срочно выходить из сектора обстрела на-

ших минометов и я побежал на край леса. Впереди стоял пулемет. Сократив расстояние до ста метров я вышел из-за деревьев, пять иванов вели интенсивный огонь из пулемета и автоматов, длинной очередью я перечертил их фигуры дважды. Я так устал от перенапряжения что сел прямо на месте где стоял, тело отказывалось вставать. Если бы сейчас сзади подошли иваны, то они бы меня убили, но сзади была тишина, я проделал титаническую работу. Ветер шумел в ветвях деревьев, трупы русских лежали вокруг меня, я сидел и смотрел как наши бойцы поднимаются в атаку, они бежали в мою сторону перепрыгивая через воронки и тру-

231

пы. Первый же выскочивший на бруствер парень прицелился в меня, я крикнул ему, он услышав немецкую речь, не сводя с меня карабина стал приближаться. Я никак не мог понять в чем дело, почему они целятся в меня, начали подбегать остальные, я послал их к чертям собачьим. Я увидел знакомые лица. — Эй, Отто, подойди сюда, — крикнул я. Отто Ульмер с удивлением уставился на меня и начал подходить. Пресвятая Дева Мария, меня осенило, ведь на мне русская каска, на коленях русский автомат, я весь перемазан в крови и грязи, более уморительной ситуации и представить себе было невозможно. Я сорвал с головы русскую каску и бросил на траву, отстегнув из-за спины свою пробитую осколком каску я с удовольствием одел ее напевая хриплым голосом довоенный мотивчик. Мы хохотали так, как не хохотали никогда, после долгого и кровавого боя в котором мы потеряли очень много друзей, этот смех был благословением. Я не считал себя героем, каждый из наших солдат кто шел под пули врага теряя своих друзей от пуль большевистской мрази, был героем. Великий Феликс Штайнер лично повесил мне Железный Крест, я был горд этой наградой..

Наступила долгожданная весна, проклятая русская зима так измотала нас своими морозами и метелями, что порой казалось что она никогда больше не кончится. Огромное

232

количество обмороженных и раненых было отправлено в переполненные госпитали тыла. Огромное количество мо-гил было выбито кирками в земле, порой погибших было очень много, а сил долбить землю не было, мы рвали ее взрывчаткой и складывали в воронку наших мертвых друзей...Я написал в своём дневнике:

Погибли все кто был мне очень дорогОни ушли остался только яИ каждый был умен, красив и молодМы были все как дружная семья

Плечо подставить, поделиться хлебом О том не нужно было говорить Военный путь благословленный небом Мы умирали для того чтоб жить

Один стою среди дороги дальнейИду вперед мне нет пути назадИ надо мною диск луны хрустальнойИ старого отца печальный взгляд

В чужой земле лежат сердца героев Мой верный меч лежит в моей руке Благословение предков надо мною И Слава Рейха светит вдалеке

И мы проходим этот путь кровавыйИ отрубаем головы врагамМы чтим закон святой Тевтонской славыМы — жертву приносящие Богам...

На морозе оптический прицел замерзал, и в него уже не-возможно было вести огонь, я снимал его и стрелял с от-крытого прицела. Мы все радовались теплу, чистили ору-жие, приводили в порядок обмундирование и технику. Бои с

233

русскими шли с переменным успехом, железнодорожные эшелоны то и дело выгружали огромное количество танков, и тысячи иванов, красные командиры бросали их в бой, это были абсолютно необстрелянные солдаты но они уже были лучше вооружены. В секторе где мы находились, нас часто стали беспокоить партизаны. Было известно что на самоле-тах из Москвы в этот сектор леса по ночам на парашютах выбрасывается оружие, боеприпасы, провиант, и опытные инструкторы для обучения колхозников убивать и взрывать. Нашим разведчикам об этом рассказал один местный жи-тель, родителей которого красные расстреляли еще в 1920 году, за то что они не хотели отдавать корову, свинью и не-сколько овец во владение колхозу причем безвозмездно и безоговорочно. Он был очень злой на советскую власть, жил как и все в нищете, свое хозяйство в деревне было иметь нельзя, а работа в колхозе за бумажные грамоты, вы-матывала все силы и не располагала к человеческой жизни.Он чем мог помогал нам, в частности он указал в каком

квадрате леса находится партизанский отряд, нарисовал примерное расположение землянок и шалашей, сообщил о количестве партизан и их вооружений. На вооружении у них были винтовки, автоматы, пулеметы, гранаты, минометы, очень удобные для боя в лесу потому что стреляют навесом и при правильном, профессиональном использовании минометы как малая артиллерия могут нанести значитель-ный урон. У них опытные подрывники умеющие миниро-вать мосты и дороги с имеющейся у них для этого взрыв-чаткой. Также в партизанском отряде был много солдат из разбитых нами воинских частей, которые уже имели изряд-ный опыт боев и учили этому бородатых деревенских му-жиков. Они стали наносить нашим войскам ощутимые по-

234

тери, минировали дороги, мосты, регулярно обстреливали наши колонны и исчезали в лесу. Командование дивизии по данным представленным разведкой, разработало план по уничтожению крупного партизанского отряда расположенного большим лагерем в массиве леса. Поскольку война с партизанами несколько отличается от стандартных боевых операций и проводится в заболоченных лесах где все дороги заминированы использование бронетехники и даже пулеметов исключается. Штурмовой отряд из пятидесяти человек, глубокой ночью выдвинулся в направление нужного сектора леса, бронетранспортеры увязая в весенней грязи высадили нас на краю леса.С рассветом, определившись по картам, мы углубились в

лес, любая утечка информации была сведена к нулю, но фронтовой опыт убеждал нас в том что ничего нельзя ис-ключать. Первые солнечные лучи струились между сосен, просыпающийся лес наполнился пением птиц, промерзаю-щая за ночь земля с благодарностью принимая скудное теп-ло лучей весеннего солнца, искрилась и переливалась ра-дужными брызгами росы.Я закрепил на ствол карабина глушитель, зарядил обой-

му спецпатронами и протер линзы оптического прицела. Резиновое кольцо от автомобильной камеры, прочно удер-живало на каске пучки сухой травы и ветки. Вначале мы шли в полный рост от дерева к дереву, потом пошли при-гнувшись и когда услышали приглушенное конское ржание стали перемещаться ползком. Моей задачей было, неслыш-но снять часовых, чтобы наши основные силы как можно быстрее и глубже вошли в расположение лагеря. Партизаны по обыкновению выставляли посты, иногда с пулеметными гнездами, метров за триста-пятьсот от лагеря. Поскольку я

235

не курящий, то я почувствовал терпкий запах дыма от рус-ской махорки, в кристально чистом весеннем лесном возду-хе этот запах разносился достаточно далеко. В бинокль я увидел двух партизан, один помоложе был в ватной телогрейке, другой постарше был в коротком черном суконном пальто, их черные шапки со звездами были заметны очень далеко. Я сделал знак нашим парням чтобы они замерли, до партизан было около двухсот метров, я отлично видел их в оптический прицел, но прополз еще около семидесяти метров. Один иван встал и потянулся, зевнув он начал ходить по поляне и разминать затекшие ноги, видимо они всю ночь провели на посту, когда он отвернулся от своего друга лежащего у пулемета, я выстрелил тому в голову и он уткнулся лицом в мох. Иван не замечая что он остался в одиночестве продолжал ходить по поляне и разминаться, вторая пуля переломила этого парня пополам, прекратив его никчемную жизнь, он упал на колени, свалился на бок и замер. Внимательно просмотрев в бинокль весь сектор и заметив двух привязанных к березе лошадей, я махнул парням и мы двинулись вперед.Подобрав у убитого партизана автомат МР-40, прихватив

сумку с магазинами и две гранаты Ф-1, с удовольствием прихватил это все с собой. Мы шли очень осторожно, оста-навливаясь через каждые пять шагов внимательно прислу-шиваясь к окружающим звукам. Впереди между деревьями мелькнули фигуры партизан и послышалась приглушенная русская речь, видимо наступило время смены поста, и мы к этому были готовы. Я поймал в перекрестье прицела тем-ную фигуру и выстрелил, русский упал, его друзья видимо подумали что он запнулся и засмеялись над ним, вторая пу-ля сбившая с ног еще одного весельчака, убедила их в том

236

что смеяться по утрам вредно. Раздались крики и выстрелы, я побежал вперед остановившись перед краем поляны, слышно было ржание лошадей, русские кричали и метались между деревьями, я ловил в перекрестье прицела темные фигуры и стрелял. Взрывы гранат и стрельба стали чрезвы-чайно интенсивными, иваны прятались за деревьями и вели мощный автоматический огонь, пули стучали по деревьям и срезали ветки.

«Тихая война» закончилась, я спешно снял глушитель со ствола и перезарядил карабин стандартными патронами со стальным сердечником. Мощные стандартные патроны ра-ботали великолепно, я бил в сосны за которыми прятались партизаны, пули пробивали сосны насквозь и мертвых иванов откидывало в сторону. Из-за дерева часто было видно только часть телогрейки и ствол автомата, я стрелял прямо в сосну, деформированная пуля пролетая сквозь дерево сбивала ивана с ног. Опытные партизаны стреляли лежа в траве, у корней деревьев, русские вообще отличались необычайным талантом вести бои в лесных массивах, несмотря на то что их было втрое больше мы надеялись на свою подготовку и фронтовой опыт, и не боялись попасть в окружение. Справа от меня был овраг заросший густыми кустами по дну которого протекал ручей, наши парни бросились в узкий проход оврага, прикрываясь высоким берегом. Я повесил карабин за спину и взяв автомат стал переползать среди поваленных деревьев. Партизаны с криками «Ура» бросились на прорыв, я заметил фигуры трех русских, длинной очередью я сбил их с ног, снова выскочили двое, я стал стрелять короткими очередями. Я ждал когда следующие выскочат на край поляны и когда они появились между сосен я кинул в них гранату, сухой взрыв

237

разметал их в стороны. Держа автомат наготове, я внимательно просматривал пространство, бой кругом то затихал, то разгорался с новой силой, взрывы гранат и выстрелы наполняли воздух тысячами осколков и пуль которые срезали ветки деревьев и срывали кору.Лес наполнился дымом, и поскольку ветра не было, дым

висел плотной пеленой, слева от меня метнулась темная фи-гура, я резко развернулся и вскинул автомат. На меня бежала женщина с револьвером в руке, сухие еловые ветки сорвали с нее платок, ее длинные волосы развевались на бегу. Заметив меня она что-то крикнула и вскинула руку с ре-вольвером целясь мне в лицо. «Ох не надо было этого де-лать, милая», — подумал я на мгновение, и короткая очередь из моего автомата опрокинула ее навзничь. Револьвер Наган очень плохое оружие, слабый патрон, очень тяжелый спуск вследствие чего отвратительная прицельная стрельба, ей просто не хватило сил нажать на спуск. Она скатилась к поваленному дереву выронив револьвер, ее мертвые глаза смотрели в небо, они тускнели и в них отражались облака. Ненавижу убивать женщин, но когда они пытаются убить меня они не оставляют мне шанса на выбор, я конечно же привык к более романтическим отношениям с женщинами, но на данный момент к таким отношениям ничего не распо-лагало. Между деревьями мелькнули иваны, послал длин-ную очередь, затвор сухо щелкнул и замер, я выдернул пус-той магазин и потянулся за полным. Из-за деревьев прямо на меня выскочил здоровенный русский парень с густыми рыжими волосами и конопатым лицом. В его глазах отрази-лось отражение боли, левая рука у него была в крови и ви-села плетью вдоль туловища, в правой он держал винтовку. У меня не было нескольких секунд на перезарядку автомата,

238

я бросил его, вскочил на ноги отбив рукой длинный ствол винтовки направленный мне в грудь и выхватив штык-нож вогнал ему в живот по самую рукоятку наискосок снизу вверх. Он с удивлением посмотрел мне в лицо, потом на рукоятку штыка, упал на колени и уткнулся лицом в мох, мне некогда было скорбеть над ним. Я быстро перезарядил автомат, перевернул ивана на спину и вынул из него штык-нож.Осмотревшись по сторонам, я вытер окровавленный

клинок мхом, вложил его в ножны и стал медленно продви-гаться вперед всматриваясь в темноту леса. Стрельба и взрывы раздавались уже вокруг, несколько пуль сорвали кору с дерева в непосредственной близости от моей головы, лагерь партизан был где-то неподалеку. Повсюду валялись трупы партизан и наших солдат, множество воронок от гра-нат и раскиданное оружие. Справа затрещали кусты, я при-сел и вскинул автомат, молодая женщина тащила на себе парня, он был ранен в голову, все лицо у него было в крови, он еле передвигал ногами и стонал при каждом шаге. Заме-тив меня она вскрикнула и остановилась, оружия у них не было и я побежал дальше. Навстречу мне выскочила с громким ржанием лошадь. Мне едва удалось отскочить в сторону, она была запряжена в телегу, которая билась о со-сны и от нее отлетали колеса и части деревянных деталей. Она пронеслась мимо меня и исчезла за деревьями, выско-чили наши парни, увидев меня, они махнули рукой вперед. Мы выскочили к землянкам среди которых метались и кри-чали женщины и дети и отстреливались десятки партизан, кое-где завязались рукопашные бои. Я короткими очередями начал выбивать бандитов, магазины в автомате кончались быстро и вскоре я кинул изо всех сил гранату. Она рванула

239

возле землянки из которой долбил пулемет, он замолк. Штурмфюрер Гильперт подбежал к открытой двери землянки и повернулся чтобы что-то крикнуть нам, но он не успел, из землянки прозвучала автоматная очередь и он упал лицом в землю. Я выхватил гранату, подбежал и бросил ее в землянку, взрывом сорвало даже бревна с крыши.Мы выбили тех кто был в пределах видимости и стали

забрасывать гранатами все землянки и прошивать очередя-ми из автоматов шалаши. Партизаны решили драться до по-следнего, они уже окрепли в боях и воевали великолепно, нужно отдать должное их упорству, нас становилось все меньше, но их трупами было завалено все вокруг. Бой отка-тился от партизанского лагеря и углублялся в лес, среди трупов бегали женщины и дети и кричали от страха и горя. Я перебежками продвигался вперед подняв русский автомат пополнив арсенал пятью дисками и гранатами. Это укре-пило меня в уверенности что я представляю неплохую бое-вую единицу.Пуля ударила в дерево возле моего лица, несколько мел-

ких веток упали мне на каску, я отпрянул, но не заметил стрелявшего. Быстро охватив взглядом местность впереди себя я заметил темные тени и шапки среди елок, очередь из моего автомата и слетевшие шапки закончили этот сюжет. Мелкая еловая поросль в разных местах то и дело шевели-лась, русские выбрали неплохую позицию. Я кинул гранату и упал на землю, длинной очередью я перечертил простран-ство перед собой, взрыв и два десятка пуль срезали елки как ножом. Несколько вскриков и запоздалый выстрел убедили меня в том, что я на правильном пути, перед глазами сверк-нул огромный яркий шар, и тупая горячая волна ударила мне в лицо, взорвавшаяся передо мной граната оглушила

240

меня и несколько мгновений я ничего не видел и не слышал. К счастью я лежал за выворотнем упавшего дерева и он принял на себя всю смертоносную силу осколков, один ос-колок вскользь ударил по каске, сверху посыпались ветки. Комья горячей земли падая сверху больно стучали мне по спине, я поднял голову и увидел сквозь оседающую земляную пыль и дым, как ко мне бросились темные фигуры. Машинально нащупав автомат я дал длинную очередь перед собой, двое упали, один раненый согнувшись бросился в кусты, ладно, ребята добьют его там. Я постоял несколько минут прижавшись горячим виском к холодной коре сосны, в глазах двоилось и в ушах черти играли на барабанах. Наконец звуки начали возвращаться, я восстановил дыхание, сориентировался в пространстве и тихо пошел вперед, отбросив в сторону пустой диск и защелкнув на автомат полный. Бой перемещался правее, стрельба, крики и взрывы были достаточно интенсивными, шальные пули то и дело стучали по стволам деревьев и срезали ветки. Я осторожно продвигался, впереди послышался хруст, я присел на одно колено и прицелился из автомата, между сосен мелькнули фигуры, было непонятно свои или чужие. Четверо русских бежали ко мне то и дело оглядываясь, они уже думали что вырвались из этого ада и у них еще есть возможность сделать в Европе всех нищими построив там коммунизм. Но поскольку я не разделял их точку зрения короткими очередями я сбил двух из них, двое других прикрываясь стволами деревьев начали стрелять в меня, к счастью у них были винтовки а не автоматы. Я вычислил момент когда они выстрелили почти одновременно и к счастью неудачно, начали клацать затворы, я перебежал правее и укрылся у корня толстой

241

сосны. Выглянув я увидел сапоги одного из них, короткая очередь, вскрик и вот он весь, несколько пуль опро-кидывают его на землю.Остался еще один, не было возможности поймать его в

прицел не обнаружив себя, для этого мне нужно было пре-одолеть завал из тонких сосенок упавших друг на друга. Под ногами было очень много старых сухих сосновых шишек и веток которые трещали подо мной при каждом движении. Я достал гранату, дернул шнур и бросил ее примерно туда где был русский. Она описала дугу над молодыми елками и упала. Но вместо того чтобы откатиться или вжаться в землю, он с криком вскочил, черный столб земли поднялся рядом с ним, осколки прошили его тело, взрывная волна швырнула его в сторону, я перевел дыхание.Впереди я увидел просвет между деревьями и направил-

ся туда неслышно ступая по сухим сосновым шишкам. Ме-тание между сосен несколько утомило, да и меня как снай-пера интересовали большие пространства где я мог реали-зовать свои техничные выстрелы. Я осторожно стал продвигаться от дерева к дереву, выйдя на край леса, я с удивлением отметил что это старый песчаный карьер и с огромным удовольствием отметил что работы мне здесь хватит. Я увидел много партизан, они отстреливались из всех видов оружия, радость во мне вызвали не их бородатые лица, а тот факт что они находились от меня от ста пяти-десяти до пятисот метров и они лежали в траве на открытой местности. Противоположный обрыв песчаного карьера был несколько ниже того на котором находился я, они стреляли во все стороны из пулеметов, автоматов и винтовок.Я устроился под поваленной сосной, предварительно

срезав елку, зажал ее ногами, ее густые ветви закрывали

242

мою спину и ноги, теперь чтобы меня обнаружить сзади, на меня надо было наступить. Положив рядом автомат, запас-ные диски и гранаты, я закрепил на карабин глушитель и заменил в обойме патроны, не забывая слушать что творит-ся в лесу за моей спиной. В перекрестье прицела попал мо-лодой паренек который деловито и достаточно технично не отнимая приклада от плеча стрелял и передергивал затвор. Пуля попала ему в основание шеи и пройдя навылет вошла во второго, первый уронил голову, навсегда потеряв интерес к происходящему, второй сел и начал закрывать рану на плече рукой. Эти двое уже не опасны, возле пулемета оста-вались трое, пулеметчик, его второй номер и классический персонаж с бородой и винтовкой, этакий матерый лесной бандит с плаката: «Вот такие мы бравые партизаны». За спиной у меня пробежали несколько человек, я замер, потя-нувшись к автомату, но шаги удалились в чащу леса, мне даже не удалось определить кто это был, уцелевший парти-заны или наши солдаты. Поймав в прицел бородатого я с удовольствием вогнал в него пулю, настало время пулеметчика, когда он после моего выстрела уронил голову и пулемет умолк, второму номеру видимо стало совсем грустно. Он схватил автомат и начал довольно проворно отползать, — «Извини, дружок, путь тебе предстоит дальний, но только не в лес, а на небеса». Пуля опрокинула его на спину, он несколько раз судорожно дернул рукой и замер, ну что же в целом неплохо. Перезарядив карабин я переместил огонь правее выбив еще двух партизан, к сожалению спецпатроны для глушителя Nachpatrone, с уменьшенной начальной скоростью и уменьшенным пороховым зарядом при начальной скорости 220 метров в секунду бьют лишь метров до 150-ти и хоть они

243

монтируются тяжелой пулей с железным сердечником дальше этой дистанции показывают не лучшие результаты. Я снял глушитель и заменил в карабине патроны на стандартные со стальным сердечником, убрав глушитель в сумку. Я технично выбил всех кто был в секторе моего обстрела, я стрелял, перезаряжал и снова стрелял. Одев ка-рабин за спину я подобрал диски и гранаты, взял автомат и вылез и своего укрытия. Минут десять просидев в кустах на краю обрыва, понаблюдав в бинокль за окружающей карти-ной, я двинулся на звуки стрельбы, здесь я свою миссию выполнил, а там по всему видать требовалась моя помощь.Осторожно продвигаясь от дерева к дереву, держа наго-

тове автомат и то и дело проверяя рукоятку штык-ножа, я раздвинул ветки елок и вышел на берег болота. Оно больше напоминало огромное озеро поросшее камышом и местами затянутой ряской, ветер гонял по глади воды рябь, и отра-жения сосен дробились искажаясь в очертаниях, встрево-женные стрельбой и взрывами утки то и дело проносились небольшими стайками у меня над головой, свист их крыльев вызывал трепетные довоенные воспоминания об охотах, но нежным чувствам предаваться было некогда. Посреди озера располагалось несколько небольших островков с чахлыми сосенками, возле них я заметил плоты, вскинув бинокль к глазам я успокоился. На острове находились женщины и дети, и их было несколько десятков. Я двигался вдоль берега и набрел на хорошо протоптанную тропу которая одним концом уходила к лагерю, а у озера заканчивалась деревянным помостом. Всюду на перекладинах висела постиранная одежда партизан, нижнее белье, стояли ведра и сушились выстиранные бинты. Тропинка видимо вела в ла-герь. Бой начал перемещаться в мою сторону, вокруг стало

244

оживленней, русские крик «ура» были уже в сотне метров от меня. Я укрылся за поваленной березой, пододвинул поближе гранаты, проверил автомат, пистолет и присел возле дерева на одно колено. Между деревьями замелькали фигуры партизан, поскольку я не умел так громко и красиво на весь лес пугая ворон кричать «ура», я занял «охотничью» выжидательную позицию и не ошибся в расчетах. Автомат-ные очереди и взрывы за деревьями слились в единый гул, крики на русском и немецком языках, завязался рукопашный бой, я вскочил и бросился вперед, но вдруг все затихло. Я остановился, мне что-то не понравилась эта тишина, между деревьев показались русские, их было четверо, один ранен в ногу, они уходили в глубь леса и вышли на меня. Когда расстояние сократилось до тридцати метров я длинной очередью из автомата сбил их всех. Я перешагнул их тела и вышел на поляну. Трое наших парней лежали на мху, один пошевелился, я бросился к нему и перевернул на спину. — Привет, дружище, — сказал он синеющими губами, его глаза наполненные болью теряли свой осмысленный взгляд, на груди у него была пулевая рана. — Где бандиты? — спросил он. — Я их прикончил, — ответил я ему. Он застонал и произнес: — Если бы у меня была другая жизнь, я бы жил другой жизнью, но сегодня мою жизнь заполняет война, и я рад что несу знамя великой Германии к победе над азиатской ордой, — вздохнул он на последнем усилии и закрыв глаза умер у меня на руках. Он не предавался мечтаниям, а стра-стно желал добиться успеха, он знал что различие между мечтами и страстным желанием является решающим. Он укреплял свою решимость идти вперед и претендовал на то что по праву должно принадлежать ему — слава и гордость, он умер героем, и я гордился что я служил вместе с ним. Я

245

гордился тем, что плечом к плечу со мной идут друзья готовые умереть в любую минуту, солдаты стремящиеся к бессмертию... На другой стороне озера началась интенсивная стрельба, по звуку выстрелов я безошибочно определял оружие из которого стреляли, но в целом это было не важно поскольку обе стороны использовали трофейное оружие, поэтому определить где свои, где чужие не представлялось возможным. Над головой каркнула ворона, ветер прошумел в кронах сосен, рябь пронеслась по воде, я услышал за спиной всплески на воде, осторожно передвигаясь я переместился к кустам на краю озера, и к своему удивлению увидел плот. Молодая девушка, отталкиваясь шестом который застревал в илистом дне, толкала плот через все озеро, на плоту лежали двое раненых, без явных признаков жизни. Она постоянно оглядывалась, с трудом выдергивала шест и тихо продвигала плот по озерной глади. Наверняка ее нежное девичье сердце билось в груди от страха и усталости. Убивать ее я не хотел, но если у нее было оружие оставлять ее у себя за спиной, было чревато непредсказуемыми последствиями. Русские женщины не приучены к европейским манерам и если у них в руках оружие они обязательно воспользуются им.Стрельба за озером не утихала, раздались несколько

взрывов гранат, я прикрываясь кустами стал приближаться к тому месту куда она направляла свой плот. Закрывшись стволом дерева, я наблюдал как напротив меня, плот про-шуршав камышами уткнулся в илистый берег. Неловко со-скочив с мокрых и скользких бревен плота, она по колено погрузилась в болотную жижу, взяла с плота винтовку и бросила на землю, подтянув плот ближе к берегу, она взяла раненого за плечи и начала стаскивать его на берег. Силы у нее конечно не хватало, но потихоньку ей это удалось, было

246

видно как она тяжело дышала, волосы мокрыми прядями прилипли к ее лицу, но она упорно тащила второго. Когда второй оказался на берегу, она видимо совсем обессилев упала рядом на траву, но встревоженная стрельбой вскочила и схватила винтовку. По тому как она держала оружие, я понял что обращаться с ним она не умеет, винтовка была слишком тяжела для нее, и она положив ее на траву склонилась над раненым. Потом она осмотрела второго и села рядом, осторожно приблизившись сзади, я взял винтовку и потрогал ее за плечо, она вскрикнула, вскочила, уставившись на меня как на привидение. Она увидела у меня в руках винтовку, расширенными от страха глазами, опустив в бессилии руки, она смотрела на меня и тряслась всем телом. Я бросил винтовку подальше в озеро, она посмотрела как оружие полетело в воду, я стоял за соснами и наблюдал как она недоуменно крутила головой и не могла понять куда я исчез. Что меня особенно позабавило это когда она подняла голову и посмотрела на небо видимо думая что я улетел к облакам. При любом удобном случае я тренировал в себе умение внезапно появляться, и незаметно исчезать, это позволяло мне решать боевые задачи и сохраняло мне жизнь.По берегу болота я вышел на край леса к дороге, осто-

рожно выйдя из-за сосен я увидел две конные подводы на которые грузились партизаны, проклятье они так и едут. Я углубился обратно в лес, и спешно начал двигаться в их сторону, они тащили раненых и оружие, я проверил автомат и пододвинул поближе пистолет. Последняя граната поле-тела в сторону телеги,сбитые осколками кони начали падать взрыв слился воедино с автоматными очередями, они хватались за оружие, но падали друг на друга. Затвор

247

щелкнул сухо и автомат замолк, бросив его я выхватил Вальтер и добил остальных. Двое оставшихся в живых бросили оружие и подняли руки, я быстро заменил диск в автомате и магазин в пистолете. Автоматная очередь и эти двое упали рядом со своими товарищами, брать пленных приказа не было и возиться с ними мне не составляло ника-кого желания. С края леса начали выходить наши парни, увидев меня возле такого натюрморта направились в мою сторону, со всех сторон начали выходить отставшие. — Гельмут, ты лесной дьявол, тебя хлебом не корми дай по лесу полазить, — крикнул мне смеясь мой приятель Вилли, я пожав ему руку устало улыбнулся в ответ...

Я не знаю вас люди: эта тьма и это утеше- ние часто окружают меня... Ницше.

Над трубами поднимался белый дым, длинные полосы дыма уходящие в небо говорили о том что мороз крепчает, деревня просыпалась, кое-где лаяли собаки, нахохлившаяся ворона на старом скворечнике черным глазом следила за маленьким рыжим щенком который с наслаждением грыз старую кость, лежа на подстилке из сена. Валентина с утра подоила корову, и сидела за столом рассматривая довоенные фотографии мужа, уже год как о нем нет весточки, ушел на фронт и как будто лампу задули. А сегодня фронт пододвинулся уже к деревне, в ворота постучали, бросив фотографии на стол она выглянула в окно, сквозь затянутые льдом стекла она увидела председателя и двух солдат. Ли-ния фронта проходила рядом, было очень тревожно, снаря-

248

ды и мины иногда рвались посреди деревни, несколько до-мов сгорело. Половина жителей деревни заколотив ставни своих окон, уехали неизвестно куда. Валентине ехать некуда было, да и налаженное хозяйство бросать не хотелось, так и осталась на месте. Одев валенки и накинув телогрейку она вышла во двор и подойдя к воротам отодвинула деревянный запор. — Здравствуй, Валентина Петровна, — начал председатель, когда они зашли во двор. — Вот парни из разведки, им нужно днем добраться до реки, дальше они уйдут по льду на задание. Ночью нельзя, немцы ракеты за-жигают и из пулеметов простреливают поле от деревни до реки. Днем они не догадаются, в общем ты баба надежная, потому пришел к тебе, кое с кем я уже договорился, к тебе во двор пригонят пять коров. Остальной план тебе вот пар-ни расскажут, ну как могу я на тебя надеяться? — спросил председатель добавив в голосе твердости... На переднем крае обороны было тихо, лишь изредка в лес залетали шальные мины, сбивая снежные шапки с верхушек сосен. Я просматривал в бинокль белое безмолвие лежащие передо мной, между стволов деревьев мелькнули пятнистые бока коров, пять штук чудом сохранившихся в этих напичканных боевыми частями лесах. Нейтральная полоса с противотан-ковыми крестовинами и колючей проволокой, наполнилась непривычной картиной, между черными воронками по за-снеженному полю шли коровы, женщина закутанная в большую, не по росту телогрейку, погоняла их хлыстом. Вроде бы обычная для войны картина, но что-то насторо-жило опытный взгляд снайпера, что-то было во всем этом сюжете не так. Двести пятьдесят метров, которые меня раз-деляли с коровами, в десятикратный цейсовский бинокль стали значительно меньше, мерный шаг коров успокаивал,

249

но за коровами замелькали белые тени, диверсанты в белых маскхалатах, семь человек, открыто днем пересекали ней-тральную полосу, направляясь к лесу, который выводил к нашим позициям. Задумка хорошая, но вам, ребята, она не удалась, коровы своими пестрыми боками закрывали фигу-ры диверсантов, единственное правильное решение, стре-лять через брюхо коров. Жаль было животных, но до леса оставалось немного, потом их не взять. Срываться с места и бежать к своим окопам не имею права, слишком важная точка у меня, и времени на раздумья нет. Перекрестье при-цела легло на коровье брюхо, пуля пробив корову, выбила одного диверсанта, вторая пуля по тому же сценарию. Простите, коровы, но другого выхода у меня нет, две коровы завалились на бок, остальные почувствовав кровь бросились бежать. Диверсанты остались на поле открытыми, они бро-сились в снег, и пытались определить откуда пришла смерть. Каждый мой выстрел уносил одну большевистскую жизнь, оставшиеся двое вскочили, и бросились к лесу. Мгновенно перезарядив карабин я взял упреждающие два корпуса и выстрелил, иван споткнулся на бегу и рухнул в снег. Последний поняв что он обречен, упал в снег и пополз вперед, следующая пуля вбила его в сугроб. По полю бегали пятнистые коровы и женщина в телогрейке не по росту ло-вила их, на белом снегу лежали семь диверсантов, легкая поземка заметала трупы в белых маскхалатах и через час только белые холмики напоминали о том что произошло. Вороны задумчиво кружили над телами, они почуяли добы-чу, которая по праву принадлежала им. Начало темнеть, я изрядно продрог, если бы не русские валенки которые я не-давно получил, так долго и продуктивно мне бы конечно не получилось находиться «на охоте». Утопая по колено в сне-

250

гу, я шагнул в вечереющий лес, сосны темными тенями скользили мимо меня. На ходу, преодолевая глубокие суг-робы я несколько согрелся. К вечеру мороз значительно ок-реп, мы по очереди грелись в забитых ранеными блиндажах, ныла старая рана не дающая мне покоя. Морозная дымка стелющаяся над сугробами, не оставляла возможности про-смотреть общую картину местности. Озябший черный во-рон нахохлившись сидел на сухой сосне и внимательно смотрел своим черным глазом на свежие могилы заметае-мые снегом. Нахлынувшие переживания погрузили меня в тягучую и липкую паутину воспоминаний... Вечерний Бер-лин, был погружен в Рождественскую суету, люди поздравляли друг друга, смеялись и радовались. Мы с моей любимой Сарой готовили праздничный ужин, старинным кухонным ножом из прекрасной золингеновской стали, я кромсал зелень на толстой дубовой доске. Недавно на охоте, я добыл прекрасного трофейного кабана с великолепными клыками, мясо вымачивалось в молоке. Сара не умела готовить, но очень любила учить меня и поправлять, она то и дело ворчала, а я был в восторге, она морщила свой самый красивый в мире носик. Ей не нравилось что я режу все крупными кусками, такое вольное обращение с продуктами ее злило. Специально для нее мне приходилось все переделывать, но это все была игра, ей очень нравилось как я готовлю. На все это мероприятие уходило конечно же очень много времени, потому что каждые пять минут я бросал свое занятие и носился за ней по всем комнатам с рычанием дикого зверя, чтобы поцеловать ее. Я догонял ее, сжимал в своих объятьях и покрывал все ее лицо поцелуями, и мы уже в сотый раз с хохотом возвращались на кухню, готовка дичи в таких условиях от привычной далека.

251

Я замешал мелко натертые сухари черного хлеба с восточными пряностями и обваляв куски кабаньего мяса выложил на жаровню.Кухня наполнилась замечательными запахами жаряще-

гося мяса и специй, Сара плотоядно зажмурилась как ко-шечка в преддверии потрясающего праздничного ужина. Потом мы долго целовались, едва не забыв о мясе на углях, Сара оторвавшись от моих губ, глядя на меня своими ог-ромными глазами закричала: — Милый, мы совсем забыли про мясо! — Мы бросились наперегонки к жаровне, к сча-стью мы успели, растворяясь в поцелуях Сары, я конечно же обо всем забыл, и если бы не она, от мяса остались бы угли.Вечер был хоть и праздничный, но печальный. Через не-

сколько дней она уезжала с отцом в Швейцарию,я всё сделал для этого, и это наполняло мое сердце мукой, но ничего нельзя было изменить. Мы пили прекрасное вино сидя за огромным дубовым столом и пламя свечей металось в старинных хрустальных бокалах. Я рассказывал Саре разные истории интересные и смешные, она всегда с удовольствием слушала меня. — А знаешь, милая, кто придумал и изобрел электрическую лампочку? — спросил я ее, чтобы хоть как-то отвлечь от грустных мыслей. — Я буду знать, если ты мне расскажешь, — сказала она улыбаясь. — К Томасу Эдисону, пришел молодой начинающий дерзкий репортер, который достаточно прохладно относился к его затее создания лампы: — Сэр, у вас уже зафиксировано пять тысяч неудачных опытов, и почему вы думаете что у вас все-таки что-то получится? На что Томас Эдисон ответил: — Молодой человек, вы не понимаете как устроен мир, у меня не было никаких неудач, я лишь с успехом определил пять тысяч способов которые никуда не годятся, и

252

следовательно я на пять тысяч способов ближе к тому способу который сработает.История весьма поучительная, потому что Эдисон создал

лампочку только на одиннадцатитысячном опыте, люди умеющие самостоятельно мыслить и что-то создавать всегда были украшением и надеждой человечества. Я разлил вино по бокалам и мы взялись за мясо, я вспомнил случай из детства когда Сара показала мне на висящий на стене старинный арбалет. Однажды я остался в огромном доме один, родители уехали навестить деда, мне было десять лет и я решил осуществить свою давнишнюю мечту, выстрелить из старинного арбалета который висел у нас на стене между рыцарскими мечами. Я с раннего детства любил оружие, старинное и современное, холодное и огнестрельное, мой отец был хороший знаток и страстный коллекционер всякого оружия, всех времен и народов. На стенах нашего дома висели старинные ружья и африканские копья, тевтонские мечи и африканские мечи из таких пород дерева что им можно было отрубить голову с одного удара, сабли, луки и стрелы. В углах стояли рыцарские доспехи и над ними висели чучела животных и птиц.Я снял со стены тяжелый арбалет и зарядное устройство

для него, вынул из колчана тяжелую стальную стрелу. Я крутил ручку и колесцовая передача с крюком взводила же-лезный лук, с трепетом в сердце я наложил стальную стрелу и почувствовал себя древним тевтонским рыцарем. Лишь в этот момент я сообразил что мне нужна мишень, куда же теперь стрелять. Осмотревшись вокруг я остановил свой взгляд на огромной кабаньей голове со страшными клыка-ми, я потянул спуск, арбалет дернулся, тетива со свистом сорвалась и ударила по стальной стреле. От удара кабанья голова вздрогнула и покосилась, стрела отрикошетив от ка-

253

менной стены ударила в древнюю китайскую напольную вазу и вонзилась в резной секретер, с ангелочками. Ваза крупными кусками фарфора осыпалась на каменный пол, со звоном, который наполнил мое сердце необъятным ужасом, трясущимися руками я повесил тяжелый арбалет обратно на стену и подошел к вазе. Золотые головы китайских драконов лукаво смотрели на меня и казалось улыбались, зная суровый характер отца, я находился в полном отчаянии. Стальная стрела вонзилась в дубовый секретер, прямо в резного ангела, он недоуменным взглядом смотрел на меня, как будто спрашивая: «И что теперь?». Я конечно боялся отца, но я был воспитан, не на страхе, а на уважении и когда мои родители вошли в дверь дома, я подошел к ним, заплакал и рассказал обо всем. Слезы ручьями лились по моему лицу, мне было стыдно перед отцом, он молча прошел в комнату, осмотрел результаты моей стрельбы, разжег камин, сел в кресло, раскурил свою любимую трубку и позвал меня. На слабеющих ногах я предстал перед ним, готовый понести любое наказание, сердце мое казалось перестало биться. Он поправил пенсне, посмотрел на меня и улыбнулся: — Когда мне было десять лет, этот арбалет висел на этом же месте и я не смог его взвести, а мой десятилетний сын смог, мне ли не гордиться.Я кинулся, он обняв меня, похлопал своей огромной ла-

донью по спине и сказал: — Я горжусь тобой, мой мальчик, Гельмут Дитрих фон Вайссвальд настоящий сын своего от-ца... Закончив рассказ я встал из-за стола, и подойдя к камину положил дубовое полено в слабеющее пламя. Я подошел к Саре: — Я написал тебе стихи, милая, к сожалению они гру-стные, — сказал я целуя и покусывая ее ушко, она поежилась от того что ей было щекотно. — Прочти мне их, Гельмут, — ответила она и откинулась на спинку резного кресла.

254

Те короткие встречи что дарила мне ты В этот вечер, унеслись безвозвратно Не вернуть их уже как ни жальНо осталось тепло твоих глаз в моем сердце навечно И осталась печаль и осталась на сердце печать

Как мне больно когда ты молчишь а в глазах твоих слезы Сердце словно готово к тебе убежать из груди Я не знаю когда шутишь ты, а когда ты серьезно Этих дней не вернуть, и уже не мечтай и не жди. Знаю я ты уйдешь как роса из разжатой ладони А в бокалах вино сиротливо искрится в ночи Улетели мгновенья и теперь их увы не догонишь И тоскливо на сердце, одиноко хоть вой, хоть кричи...

— Это посвящается мне? — спросила восхищенно Сара. — Нет, — ответил я. — Сара изумленно посмотрела на меня. — Это посвящается нам, Сарочка, нашей любви, тому что движет нами независимо от обстоятельств, ты из еврейской семьи, а я офицерСС, по сегодняшней ситуации это просто немыслимо. Но это любовь и в сравнении с ней, все ничтожно, мы расстанемся, и я не знаю когда мы встретимся. Ты всегда говорила мне, что «меня» так много в этой жизни, стихи, музыка, журналистика, живопись и многое другое, но это все ничто, милая, по сравнению с тем что создала ты, ты создала нашу Любовь, во славу чувств и вопреки всему что нас окружает. Ты стала для меня окном в новый мир, ты открыла этот мир в моей душе, ты открыла для меня тот рай в который мы с тобой входим как босиком по битому стеклу. Сегодняшний вечер возможно отнимает мои последние иллюзии, но я знаю что с тобой мне даже солнце светило среди ночи... Потом мы занимались любовью, обнаженное тело Сары сводило меня с ума. Она

255

была крайне неопытна но этот факт, мгновенно сглаживался ее страстью и нежностью, она училась по ходу дела и надо отметить, у нее это получалось великолепно. Мое сердце было преисполнено признательности к Творцу всего сущего, в наших сердцах было что-то прекрасное, благородное, что-то дарящее нам вдохновение...

Уставшие звезды срывались с небосвода огромного и черного, беспощадно падали вниз. Мне снилось что я тоже звезда, и что я тоже срываюсь и падаю вниз, куда-то в дале-кую и черную глубину. Я падаю на землю, она дышит, она полна цветов, смешной и нелепый кузнечик смотрит на ме-ня своими огромными глазами в которых отражается мой свет... Огромная птица хватает клювом кузнечика и прогла-тывает, теперь мой свет отражается в ее глазах... Звучит выстрел и птица бьется в предсмертной судороге, рядом со мной ее глаза тускнеют и она умирает, я больше не отража-юсь в ее глазах...Я хочу обратно на свой небосвод, но упавшие звезды не

возвращаются... Я тускнею и превращаюсь в камень, я па-даю на дно океана... Огромная рыба смотрит на меня своим прозрачным глазом и говорит: — Гельмут, Гельмут! — Проклятье, оставь меня, глупая рыба, что тебе надо... — Я открыл глаза: — Гельмут, Гельмут! — кричал мне в лицо роттенфюрер Зигель, остатки сна, как кадры фильма все еще метались перед глазами. — Гельмут, тебя срочно вызывает к себе штурмбанфюрер Вальдмюллер. У нас проблема, убиты часовые, исчез офицер штаба, по почерку русские диверсанты. Сработали чисто, но вряд ли далеко ушли, надо

256

перехватить, в общем это коротко, там расскажут подроб-но, — махнул он в сторону дома в котором располагался штабной корпус. Я вбежал на крыльцо, часовой зная меня в лицо кивнул головой, ответив тем же я открыл дверь и во-шел.Обо мне доложили, я вошел в кабинет и по уставу доло-

жил о себе, Вальдмюллер склонился над картой, с команди-ром нашего диверсионно-штурмового отряда гауптштурмфюрером Вернером Гейнцем. — Подойдите к карте, Вайссвальд, — он показал направление движения. — Этих русских любой ценой нужно ликвидировать. Эта диверсионная группа была замечена в районе села Андреевка, но ей удалось удачно уйти от преследования, профессионально сбив со следа собак. Они болотами переместились в соседний район, и вот здесь оперативно сработали офицера штаба Дольмана. Не думаю что эта информация придется по душе рейхсфюреру Гиммлеру. — Подойдя ко мне вплотную, он на ухо шепотом произнес: — При любом раскладе Дольман в плен к русским попадать не должен, на нем завязано слишком много информации, вы поняли меня, Вайссвальд? — Так точно, — ответил я, мысли судорожно цеплялись за полученную информацию. — Вы можете идти, — произнес сухо Вальдмюллер, я сбежал по ступенькам крыльца и бросился к избушке в которой находилось все мое оружие и снаряжение. Два ножа, две гранаты, подсумки с патронами к карабину, два подсумка на три магазина к МР-40, карабин Маузер с глушителем, пистолет Вальтер с пятью магазинами к нему. Собаки определили направление движения, десять вооруженных до зубов и спецподготовленных бойцов, спешно двинулись вперед. Уже светало, темнота леса

257

поглотила нас, держа оружие наготове мы устремились по невидимым следам диверсантов. Местность была чрезвычайно заболочена, и вряд ли они успели уйти далеко, мы по карте определили их примерное местонахождение. Мы торопились до темноты нужно было встретиться, иначе наши шансы сводились к минимуму. Проскочив вдоль болота, мы пошли краем перелеска, собаки рвались по следу, вдруг впереди раздался сильный взрыв — растяжка! Горячая взрывная волна швырнула меня в сторону, я ударился о сосну и упал, в голове звенело. Проклятые рус-ские, но к счастью осколки миновали меня. Эти ублюдки неплохо подготовились, возможно будет еще группа при-крытия, в общем классика жанра, все по сценарию. Одна собака погибла, вторая скулила и трясла головой приходя в себя после взрыва, два человека тяжело ранены, мы оказали им необходимую медицинскую помощь. Но самое худшее во всей этой ситуации, это то что взрыв наверняка был ус-лышан русскими, это усложнило нашу задачу. Мы стали идти осторожней, лес стал реже, сосняк сменился березня-ком и густыми кустами ивы, под ногами захлюпала вода. Край болота встретил нас зловонием гниющих растений, от которого тошнило и кружилась голова, но нас порадовало то что мы увидели следы, определившись по карте, мы раз-делились на две группы и обогнув болото с двух сторон ра-зошлись потеряв друг друга из виду. Через два часа лес за-кончился, мы осторожно вышли на край полей которые пе-ресекали деревянные столбы электролиний. Осматривая в бинокль метр за метром поле и прилегающий к нему лес, я заметил фигуры людей. Десятикратный цейсовский бинокль определил камуфлированную окраску одежды, это было то что нас интересовало. Нас разделяла дистанция в километр,

258

углубившись в лес, мы пошли быстрым шагом, но очень ос-торожно.Каждые двести шагов мы останавливались и определяли

по карте свое движение. Диверсанты были подготовлены хорошо, настроены решительно, и не приходилось надеять-ся на то что они как-то расслабятся и допустят какую-то оп-лошность. Собака молча упорно тянула по следу заметно волнуясь, впереди застрекотали сороки, мы остановились как вкопанные, я взял карабин и приложился к оптическому прицелу, размазанные очертания стволов деревьев и вдруг чье-то лицо, мелькнуло и исчезло. Я знаками показал пар-ням чтобы они держались от меня метрах в ста, а сам очень медленно двинулся вперед, постоянно приседая и просмат-ривая в оптику пространство впереди себя. Над головой каркнула и слетела с дерева беспокойная и осторожная во-рона, проклятье, я остановился и присел на одно колено. Прислушиваясь к звукам леса, я услышал шаги наших пар-ней, тихое поскуливание овчарки, шум листвы и отфильт-ровал нечто такое что привлекло мое внимание. Я понял они в сотне метров от меня, и я могу столкнуться нос к носу с прикрывающими, которые часто ценой своей жизни при-крывают отход основной группы. Я осторожно сделал не-сколько шагов, внезапно справа мелькнула тень и тяжелая фигура сбила меня с ног. Это был крупный парень, он уда-рил меня головой о землю и начал меня душить, его красное перекошенное злобой лицо мелькало передо мной как в ту-мане. Я машинально выдернул из ножен штык-нож и сунул ему в бок, он зарычал и его хватка стала еще сильней, я провернул рукоятку и начал давить на нее. Он со стоном выдохнул воздух, его лицо исказила маска боли и отчаяния, хватка его ослабла. Я скинул его с себя, я потерял с ним

259

очень много времени и боялся что мои шансы станут пла-чевны, парни выскочили из-за деревьев и кинулись ко мне, я сделал им знак и поднялся с земли. Вытащив из ивана штык я вытер его об траву, осторожно продвигаясь от дерева к дереву я поймал себя на мысли что хоть растяжек можно было не бояться. Русские оставили одного прикрывающего, он не стал в меня стрелять и напрасно, дал бы своим сигнал что мы уже рядом, а он кинулся в рукопашную, чем значительно усложнил им задачу. Сзади послышался шорох, я оглянулся, парни уже тащили труп русского в кусты. Я пошел вперед, осторожно огибая ветки и кусты, которые могли шуршать по одежде, нужно было внимательно сле-дить и за сухими ветками на земле, треск такого сучка под ногой в тихом лесу слышно до ста метров.Лес заканчивался на обрыве реки, осторожно выйдя к

одиночным соснам я присел и просмотрел в бинокль проти-воположный берег, старая полуразрушенная лодочная стан-ция, между гнилых бревенчатых свай торчащих из воды по-казались головы плывущих диверсантов. Охотничий азарт всплеснул в кровь чудовищную порцию адреналина, я еле справился с наполнившими меня чувствами. Они уже под-плывали к лодочным бонам, лодки закачались на волнах, в оптический прицел я пытался увидеть Дольмана, но над во-дой были видны лишь головы.Один вылез на дощатый настил, скользнул взглядом на

лес, струи воды стекали с него на сухие доски. Он оглянулся и махнул рукой, двое других начали поднимать из воды связанного Дольмана. Он уже был переодет в красноармей-скую форму и глаза завязаны тряпкой. Еще немного и они скроются за дощатым настилом, перекрестье легло на голо-ву Дольмана, пуля вошла в лицо и вышла из затылка разо-

260

рвав череп на две части, прости, друг, у меня не было дру-гого выхода. Я вспомнил на мгновение как в Рождествен-скую ночь мы пили с Дольманом шампанское, он много шутил и говорил тосты во славу воинского братства... Следующий выстрел пришелся по тому который стоял на помосте, он полетел вниз головой и с громким всплеском упал в воду. Оставшиеся в живых нырнули, оставив только круги на воде, теперь у меня было время, и я внимательно осматривал в оптику гладь воды. Посмотрим сколько вы сможете находиться под водой, под настилом между бревен качнулись зеленые листья, я поставил перекрестье в это место, показалась голова и в тот же миг пуля вошла в нее, кровавые ошметки мозгов поплыли по воде. Оставались еще двое, я просматривал гладь воды, бревна, гнилые доски, стены лодочной станции. Качнулась лодка привязанная к бону, справа из кустов раздалась длинная автоматная очередь, к ней присоединилась еще одна, от бортов лодки полетели куски деревянной обшивки. Тихий всплеск и мелькнувшая над водой рука подтвердили попадание. Раненый русский пытался доплыть до берега загребая оной рукой, автоматные очереди слились воедино, пули рвали тело большевика. Его труп поплыл по течению но зацепился за торчащую сваю, подтянулись наши парни. К сожалению, последний диверсант удачно исчез, мы обстреляли все камыши возле берега, вбив в каждый дециметр по пять пуль. Ну да ладно, в целом задание нами выполнено, а оставшегося расстреляют свои, за то что упустил «языка» и остался из всей группы «почему-то» один, а ну как «перевербованный». Некоторые сталинские законы были нам выгодны, красные командиры расправляются со своими солдатами жестоко. В кустах нашли лодки, парни

261

переплыли речку и привезли труп Дольмана, он был переодет в русскую форму и связан, мы похоронили его на берегу, вырыв могилу сапёрными лопатками. Я выполнил приказ, группа выполнила задание, прости и прощай, боевой друг...

Сознание возвращалось медленно, голова словно напол-ненная раскаленным свинцом не хотела отключаться от не-лепых и ужасных картинок. Пугающие своей бессмыслен-ностью они казалось разрывали мой мозг на куски лишая меня воли к сопротивлению. Чужая речь, удары по телу, бо-левые рецепторы отключены и мне не больно. Открываю глаза понимаю что я что-то вижу, только еще не понял что. Звуки вернулись, зрение тоже, меня тащат за шиворот, русские, это плен, нет это сон, или я контужен. Я не могу попасть в плен, нет это не сон, открываю глаза, они устали и бросили меня на траву, оружия у меня нет, мой карабин с оптическим прицелом вот у этого уставшего русского парня, штык,- нож у другого, они счастливы они сегодня герои, взяли в плен снайпера-, по их меркам это огромная удача. Они рассматривают меня с небывалым интересом, о чем-то говорят и смеются. Мне не нравится веселье этих ублюдков, мысли приходят в норму, тело отдается болью, теперь я уже задыхаюсь от боли, их сапоги прошлись по моим ребрам неоднократно. Полностью прихожу в себя, во мне просыпается омерзение к этим примитивным существам и злость которая наполняет мою кровь адреналином. Мысли выстраиваются в логическую схему, безвыходных положений нет. Руки связанные спереди, ошибка номер

262

один, локтем левой руки нащупываю Вальтер, ошибка но-мер два, оснащение вражеского снайпера надо знать, если у него за спиной нет автомата значит есть пистолет. Патрон в патроннике, значит надо выхватить, снять предохранитель и расстрелять этих парней , пока они не довели меня до Москвы. Пинком в бедро дают понять, что пикник окончен, им не терпится получить за меня награды. Делаю вид, что мне здорово досталось и я еле живой, меня поднимают, я несколько раз падаю как пьяный, из разбитой брови по лицу течет кровь, распухшие от удара губы добавляют нужную картину. Театральное искусство не раз спасало мне жизнь. Надо сыграть свою роль до конца, каждый шаг отдается бо-лью, усиливаю эффект подволакивая ногу, громко стону, наверняка это доставляет удовольствие моим конвоирам. Кожей чувствую Вальтер, такое впечатление, что он раска-лен до красна, не увидев на мне кобуры они не догадались меня обшарить на большее, чтобы снять с меня часы — по-дарок отца, их не хватило. Им надоело ждать, когда я про-ползу, один уже взял меня под руку, с удовольствием пере-ношу вес тела на него и всем своим униженным видом вы-ражаю ему благодарность. Они довольны увиденным, они расслабились, жалкий вид униженного снайпера наполняет их невообразимым блаженством. Автоматы повешены на плечи, движения расслаблены, агрессивность в их взглядах исчезла. Передвигаюсь до такой степени медленно, что ви-жу на их лицах уже не злорадство, а некоторое подобие со-чувствия. Руки связаны веревкой очень жестко, тысячи ко-лючек впиваются в пальцы, шевелю пальцами, чтобы не за-текли. Глаз опух и видит плохо, значит выгляжу убедительно, значит хорошо... Дорога петляет, паренек то и дело пытается изображать из себя снайпера, вскидывая мой

263

карабин и целясь в оптику. Движения неуверенны и непра-вильны, эта окопная крыса возомнила себя снайпером, нет дружок снайпером нужно родиться. То и дело держусь за живот, морщу лицо «от боли», нащупываю рукоятку писто-лета, нужно торопиться, если выйдем в расположение рус-ских, шансы равны нулю. Краем глаза слежу за ними, они осматриваются по сторонам, прислушиваются к звукам канонады, они отвлечены, для них я не опасен. Я сломан и унижен. Божественное ощущение рукоятки Вальтера в руке, просто нечто сродни оргазму, предохранитель, вскидываю связанные руки, четыре выстрела в упор четыре падающих тела, два контрольных выстрела. Пахнет порохом и кровью, один стонет забираю свой штык-нож, зубами вынимаю из ножен и перерезаю веревку. Небо больше не черное, оно синее, трава зеленая, поют птицы и стонет поверженный враг, который еще совсем недавно ставил свой грязный сапог мне на шею. Целую Вальтер и прижимаю его к щеке, благодарю Господа, собираю свое оружие и снимаю свои часы с ублюдка, хватит, поносил. Один автомат и семь дисков с собой, что у них в рюкзаке, четверть булки хлеба и сало это хорошо, рот наполняется слюной несмотря на то что все это лежит рядом с грязными портянками. Мои манеры за время войны претерпели существенные изменения, ни что уже не способно испортить мне аппетит. Обратная дорога приятней, отрезаю мелкими ломтиками сало и откусываю хлеб, жалко что во фляжке просто вода, а не водка, за счастливое освобождение можно бы сто грамм. Оглядываюсь, натюрморт из тел на поляне наполняет невыносимым блаженством, громогласно поздравляю себя с победой, святое дело опыт. Тело болит, видимо меня долго пинали, лицо заплыло, но это все ничего по сравнению с

264

тем что меня ожидало. Жизнь прекрасна и удивительна, выхожу на край леса, голод утолил теперь нужно добраться до своих, кручу головой во все стороны. Анализирую причины, способствовавшие моему плену, дважды так не повезет, значит где-то не прав. Судьба дает пощечину напоминая о том, что не нужно возноситься выше обстоя-тельств, неважно что ты там о себе возомнил, благодарю за урок, я сделал выводы. Немного успокоившись думаю о своем театральном таланте, ухмыляюсь насколько позволяет опухшее лицо, актер из меня видимо неплохой, аплодис-ментов не нужно...Я едва вспомнил обстоятельства своего пленения, взрыв,

контузия, меня видимо засыпало землей. Этим четверым пехотинцам повезло взять меня в плен, хотя судя по тому как это все кончилось повезло им вряд ли. А может быть минометный огонь по сектору русские вели вычислив снайпера, потом послали группу захвата, все может быть, у снайпера не бывает случайностей, ничего нельзя исключать. Возможно расслабился, наличие отчетливых целей, отлич-ная стрельба, отвлекся и вот результат, возможно, вероятно...Небо темнеет, далекие всполохи пожарищ и канонада

лучший для меня ориентир. То и дело запинаюсь за мертвые тела, слышу в стороне русскую речь. Костер отбрасывает всполохи по поляне, возле него иваны, около десяти чело-век, смеются, пахнет разогревающейся на углях тушенкой, рот наполняется слюной. Сократив расстояние до двадцати метров вынимаю гранату и швыряю к костру. Не дожидаясь пока рванет бью длинными очередями из автомата. Их ос-вещенные костром фигуры отличные мишени, крики, взрыв, стоны, нужно быть осторожным, могут быть легко раненые, от которых можно получить пулю. Желания справляться о

265

их здоровье нет, трофеи я уже давно не считаю. Стараясь не шуметь обхожу костер и растворяюсь в темноте, меня нет я невидим, в последний раз когда я был видим, меня взяли в плен, одного раза более чем достаточно. В целом фронтовой день прошел весьма насыщенно, сегодня я уставший, изби-тый и злой, мне просто нужно добраться до своих, осталь-ное неважно. Судя по тому как безмятежно ужинали рус-ские, я на их территории, нужно быть внимательней, а то наступлю на спящего под деревом Сталина, наверное ему не понравится. Нужно отвлечься от мрачных мыслей, в целом все складывается неплохо, вспомнилось самое начало...

Чтобы приятно было смотреть на жизнь, надо чтобы её игра хорошо была сыграна- но для этого нужны хорошие актёры... Ницше.Вечерний Берлин был наполнен обычным течением

жизни. Город остывал после палящего июньского солнца, камни мостовых отдавали тепло наступающему вечеру и в мареве теплого воздуха поднимающегося вверх, люди и здания искажались и казалось вели какой-то танец. Солдаты и офицеры прогуливались не спеша по улицам, завтра они расстанутся сродными и может быть уже больше никогда не увидаться. Я зачислен в пятую дивизию СС «Викинг», я унтерштурмфюрер Гельмут Дитрих фон Вайссвальд, я снай-пер, я достойный сын своего отца, я счастливейший из смертных. Я отправляюсь на Восточный фронт в далекую Россию, мне одновременно и радостно и грустно, мною ов-ладевают какие-то смешанные чувства. Хотя все ее рассказы

266

основаны лишь на впечатлениях от воспоминаний отца. Когда они эмигрировали в Германию, она была очень маленькой.Отец всегда говорил мне: «Сильные личности требуют

сильных ощущений», он сам был очень яркой личностью, он был необычен и никто и никогда не знал что от него ждать, да пожалуй он и сам не знал что овладеет его умом в последний момент. В силу того что его жизненный опыт был достаточно богат, он предпочитал при любой возмож-ности делиться этим опытом. Он говорил: «Опыт помогает нам не просто держаться на плаву, но и пробивать грудью силу течения, опыт — это то что напоминает нам о множе-стве неудач, которые мы преодолели. Мы сильные личности и отвергаем слабость претендуя на право победителей». Я был похож на отца не только лицом, но и характером, во мне порой бурлили такие страсти которые пугали своей новизной и необычностью. Как то вечером мы ужинали и я рассказывал отцу о своих мечтах и планах. Он долго слушал меня молча, затем с улыбкой сказал: «Остается только удивляться, как человек с такими амбициями уместился за столом да еще и на одном стуле. В целом мне твои взгляды на жизнь нравятся, чем бы ты не занимался в жизни, управляешь банком или подметаешь улицу, делай это достойно, без оглядки на обстоятельства, всегда можно все изменить.»Облака плыли по Шпрее, волны плескались о камень

мостовых, и брызги солнца в волнах как прерванные мысли воскрешали давно оставленные воспоминания. Мой семей-ный герб меня ко многому обязывает, теперь я буду достоин своего отца, он воевал и мне доведется пройти свой путь. Ночь опустила на Город непроницаемую пелену, зажглись

267

фонари, Унтер-ден-Линден, творение Шпеера, наполнилась автомобильными потоком и тысячами гуляющих. Над кры-шами старинных зданий висели звезды, эта красивая ночь соблазнила бы любого и влюбила бы в себя. Я скучал по Саре, палитра моих мыслей обычно весьма разнообразна сегодня не радовала изобилием красок. Я простился с любо-вью, я прощался с милым моему сердцу Городом и я про-щался с мирной жизнью.

Я жду тебя, и вновь вечерний свет Подарит зеркалам бокалов отражение Ночные тени тихо лягут на паркет Любовный трепет принесет мгновение

На фотографию твою смотрю И свет свечей в бокалах отразится И понимая как безумно я люблю Жалея что не смог тогда с тобой проститься И я прижмусь небритою щекой К той фотографии где улыбнулась ты Бокал вина я разделю с тоской И превратиться в прах мой луч мечты Ах как в твои бы заглянуть глаза Волной волос твоих обмыть с души печаль Искриться безнадежности слеза Как жаль что нет тебя со мной, как жаль...

Предаваясь воспоминаниям я дошел до Бранденбургских ворот, я был в форме ваффен- СС и девушки с затаенным восхищением разглядывали меня, парни отводили глаза потому что им не так повезло, приятно чувствовать свою исключительность. Ночь погружала Город во тьму и видимо находила это романтичным, оставляя людей наедине со своими мыслями.

268

Солдаты Рейха, которым завтра суждено уехать на войну, их тысячи, они ждут это благословенное «завтра», я один среди этих тысяч, и я тоже его жду. Мы хотим быть достой-ными сынами Германии, не спится мне и не спится никому...Многие из тех кто уедет воевать уже не вернуться. Перед

нами лежит страна без времени, без каких либо осмыс-ленных приоритетов, мы с удивлением разглядываем плен-ных русских, а они с почти детской наивностью разгляды-вают нас. Ситуация была бы весьма комичной, если бы не являлась настолько трагичной. Россия, различия с Европой ошеломляющи и достаточны для того чтобы сделать опре-деленные выводы. После длинной и многотрудной дороги, а точнее абсолютного бездорожья, с удовольствием спрыги-ваем с брони и устраиваемся на траве, какое блаженство.

— Альфред, ну и что, та хитрая толстушка из Парижа выманила из тебя последние деньги? — со смехом спросил Штрекенбах своего друга Остера, парни охотно поддержи-вают тему.

— Полагаю неуместно вести разговор о деньгах друзья мои, когда речь заходит о красивой фройляйн, — ответил Остер улыбаясь,

— Хотя денег после общения с ней не осталось вооб-ще, — добавляет он под дружный хохот парней. Они ведут разговоры о мирной жизни, которая далеко позади.Я в сотый раз проверяю оружие и боеприпасы, дрожь в

руках выдает мое волнение, завтра первый бой. Сегодня мы проехали по захваченной территории, здесь прошли части Вермахта, которые приняли на себя первый удар, у нас тоже будет время показать себя. Воронки от снарядов, горящая техника и здания, первые могилы наших солдат и их на удивление много, пожарища и далекая канонада. Мы Рыца-

269

ри Черного Ордена СС и мы в священном трепете, от нас ждут глобальных побед и мы их предоставим.Оберштурмбанфюрер Бергер молчалив и сосредоточен,

за его плечами бои во Франции и Польше,— Что ж, в целом нашими солдатами я доволен, они го-

товы проявить твердость характера и героизм для побе-ды, — сказал он осматривая нашу готовую к броску в пре-исподнюю колонну.Завтра для нас начнется война, завтра будет известно

кто и чего стоит. Отец много рассказывал мне о войне в которой участвовал он, романтика внутри тебя, вокруг лишь разорванные взрывами тела. Смерть сметающая друзей тысячами тонн металла, ожидание первого боя... Тихая, очень тихая ночь наполненная переживаниями и сомнениями. Они были хуже вооружены, плохо экипированы, слабо обучены, военную науку они постигали уже в окопах и всему обучались уже в бою. Изо всех сил гоню от себя мрачные мысли, быстрее бы уже завтра, быстрее бы уже война...Да, воспоминания, никого из тех с кем начинал уже нет,

либо тяжело ранены, либо погибли, когда моя очередь, хотя об этом некогда думать. К черту все на войне как на войне...

Мы продвигаемся вдоль России, каждый шаг сочится кровью, но мы выигрываем почти каждый бой в который ввязываемся. Общая картина на Восточном фронте отвратительна, это заставляет командование форсировать

270

события и кидать дивизии СС в самую гущу событий. Нам все равно, мы лучшие, мы это знаем и мы к этому привыкли, но отступление после последнего боя несколько настораживает.Круглосуточные американские и английские бомбёжки немецких городов и военных заводов привели к тому что на Восточный фронт перестали поступать танки, пушки и самолёты, мы остались лишь с лёгким вооружением. Русские нашли простое и гениальное решение, они выпускают в тылу тысячи танков и выплескивают их на фронт.Лавина танков и пехоты накатила на нас черной волной,

пушка ПАК-40 осталась без обслуживающего персонала, снаряд разорвался в нескольких метрах, волна начиненная смертоносными осколками смела в мгновение ока всех пар-ней. Бросаюсь к пушке и навожу прицел, кто-то уже подает снаряд в казенник. Танк в сетке прицела кажется крохот-ным, но я умею это делать, меня этому учили и я перепол-нен яростью. Командую «огонь», выстрел в общем грохоте боя не громче винтовочного, через три секунды танк взры-вается и черный дым возвещает о попадании. Парни хлопа-ют меня по спине, поздравляют, мне не до этого, я в беше-ном ритме кручу ручку настройки. Близкие взрывы русских снарядов закрывают обзор столбами земли и дымом, оскол-ки с остервенением и скрежетом бьют в бронещит пушки. С нетерпением дожидаюсь когда осядет земля и ловлю в при-цел новую цель.Танк движется быстро и чуть вправо, делаю упреждение

на корпус, даю команду, голос от волнения охрип, от выстрела пушка подпрыгивает и замирает как будто сказав что-то. Лязгает затвор, гильза обдав горьким дымом со звоном вылетает из казенника. Танк горит, парни опять одобрительно кричат, меня уже понесло, я ору на них, сле-

271

дующий снаряд поглощен затвором, наводка, выстрел, се-кунда ожидания которая кажется вечностью, горит третий танк.Парни увидев мой настрой прониклись и стали сосредо-

точены, главная скрипка в этом оркестре у меня, сейчас иваны получат «соло для скрипки с оркестром», хотя им ближе по менталитету примитивная балалайка. Снайперское чутье не подводит, каждый удачный выстрел избавляет от мрачных мыслей и сомнений, он украшает жизнь и на-полняет ее новым смыслом. После пятого танка они смотрят на меня с удивлением, я в такие моменты действую на ин-стинктах, поэтому некоторые человеческие факторы такие как удивление и восхищение уступают место звериному азарту охотника. Рядом раздается сильный взрыв, взрывная волна швыряет меня в сторону и засыпает горячей землей. Я оглох, звон в ушах похож на церковную музыку, лечу в пропасть и падаю бесконечно... Я открываю глаза и разгля-дывая проплывающие облака пытаюсь понять почему я еще жив, видимо потому что я не сомневаюсь в Божьей спра-ведливости. Боль переполняет меня как вода разбитый со-суд, комья земли падающие на меня сверху от взрывов, явно не способствуют моему возвращению на этот свет. Меня поднимают, Гадерман что-то кричит мне, удается разобрать несколько слов — «пять»... «ты»... «победа»...Русские отступают, эти парни определенно утратили ве-

ру в победу. Над головой проносятся пикирующие Ю-87 «Штука», они обстреливают из пушек и пулеметов лавину русских и сбрасывают на них бомбы. Точность невероятная, танки взрываются, где-то среди них гений люфтваффе Ганс-Ульрих Рудель, он честь немецкой армии уничтоживший около пятисот танков, огромное количество машин, парово-

272

зов, потопил линкор «Марат», крейсер, эсминец, около пя-тидесяти десантных лодок и катеров. Разбомбил около сот-ни зенитных позиций, множество мостов, самолетов, около тридцати раз был сбит зенитным огнем, много раз был тя-жело ранен. Фюрер лично награждал его Рыцарским Кре-стом с Золотыми Дубовыми Листьями и Мечами и Брилли-антами, Золотым Германским Крестом. Он человек-легенда, спасибо ему и его парням, весьма вовремя они снесли эту лавину танков, но и нас можно поздравить. Сегодня я имею все основания гордиться собой, друзья шутят что в сле-дующем бою я буду носиться по полю на танке и хохочут от того что представили подобную картину. Смех как защитная реакция. Каждый успех на войне это отнюдь не случай-ность, это плод горького опыта, и это надо знать. Горький дым сносит ветром и легкие наполняются чистым пьянящим воздухом, ранение мелким осколком не в счет. Вдруг становится тихо, объятья тишины погружают в какое-то райское ощущение полета, я контужен и снова теряю сознание...Очнуться мне суждено уже только ночью, я пришел в се-

бя, я замерз, я зол и я голоден и без тарелки горячего супа я не боеспособен. Вспоминая результаты прошлого боя оста-юсь собой весьма довольным, осколок из меня уже вынули, перевязанная рана саднит и болит голова. Не слишком твер-дой походкой иду к полевой кухне, отовсюду слышу радост-ные приветствия и поздравления. Кругом лица моих друзей которые вынесли меня с поля боя, которые стояли со мной в бою плечом к плечу смотря смерти в лицо. Солдаты войск ваффен-СС, солдаты Великой Германии, которые своими телами закрывают Европу от красных азиатских орд. Я часть этого, и горжусь этим. Каждый бой приносит опыт, но

273

это все ничто, потому что каждый бой уникален и неповторим и ты понимаешь, что ты не знаешь ничего из того что ты знаешь.Лавину русских танков уничтожает люфтваффе, минеры,

артиллерия, фаустники, но меньше их не становится, скорее больше и осмысленность этих событий порой вызывает со-мнения. Порой нам кажется что иваны поднимаются мерт-вые и идут в бой и их приходится убивать дважды.Поглощенный этими мыслями чищу карабин и протираю

патроны, завтра наверное опять бой, нас все меньше, опыт-ных и матерых бойцов. Новички не в счет, на их обучение слишком мало времени, но что-то нужно делать. Как офи-цера и опытного снайпера командование склоняет меня от-правиться в Германию и обучать новобранцев снайперской работе. Кому-то это щедрое предложение пришлось бы по душе, но я настаиваю о том чтобы курсантов послали ко мне на фронт, здесь им хватит работы. Это стоило мне больших усилий объяснить что я полезней здесь, когда русская орда давит стеной, не могу себя представить вне фронта. Речь идет о защите цивилизованной Европы от озверевших полудиких коммунистических азиатов которым не просто нет числа, а нас становится все меньше. На месте разбитой нами дивизии появляются пять новых, когда мы разбиваем их, появляются еще десять, у русских неисчерпаемые ресурсы «пушечного мяса». Из новичков я создал снайперскую бригаду, сам пристрелял им карабины, ребята дерзкие и рвутся в бой. С удовольствием передаю им свой опыт полученный на фронте, то чему их учили в снайперской школе применимо и эффективно в условиях войны на Восточном фронте лишь частично. Обучаю маскировке и скоростной стрельбе, программа жесткая, мое

274

невероятное глумление над ними оправдано и оплачено кровью погибших. Парни статично лежат часами и целятся в мишени, окапываются, ползают по одному метру в час, и по сто метров в минуту, переползают вправо, влево, вперед и назад. Дерзкие улыбки на их розовых лицах побледнели. После моих тренировок они едва могут передвигаться, их прежние тренировки уже кажутся им детской возней на лужайке. Они садятся писать письма своим любимым мамочкам и подружкам, фотографии которых они нежно прижимают к себе когда спят. Они рвутся в бой и тешат себя надеждой увидеть окончательную победу, к сожалению не всем это суждено, что мог для них я уже сделал. Над полем боя спускается ночь, остывает раскаленная огнем земля, дым отрывается и уносится в небеса, что ждет нас завтра , многих из нас завтра уже не будет...

Восходящее солнце накидывало нежное покрывало своих теплых лучей на плечи печальных сосен, остывшая за ночь земля, с жадностью впитывала брызги этих лучей. Цветы сонно тянулись к теплу и роса на их лепестках миллиардами бриллиантов сверкала и серебрилась вокруг. Идиллию нарушал черный дым, который стелился по земле. Русские уже больше часа проводили массированную артподготовку, они видимо предполагали, что мы спим в деревне, мы же в это время находились в окопах, выкопанных и оборудованных нами заблаговременно в двухстах метрах от крайних избушек. В эпицентре взрывов был ад, соломенные крыши ветхих избушек горели как факелы, русские танки шли на деревню плотным строем и

275

долбили прямой наводкой по ветхим зданиям. Наши замаскированные ветками и сеном пушки начали бить точно сбоку и после каждого выстрела взрывался и горел русский танк. Они поздно спохватились, в пределах видимости горело девять танков, но остальные пошли в лоб на наши окопы, и несмотря на плотный огонь наших пушек они шли напролом. Наши парни стреляли очень точно, и несмотря, что две пушки были уничтожены точными попаданиями, еще четыре танка горели на дальней дистанции, три горели у деревеньки и один в сотне метров у окопов. Два танка вы-скочили из леса и стреляя на ходу и не обращая внимания на своих горящих друзей неслись точно на окопы. Один заго-релся от точного попадания и остановился, люки открылись и из них начали выпрыгивать танкисты. Второй, получив снаряд в основание башни загорелся, но все же катился в на-шу сторону, ствол у него наклонился вниз. По всему видать экипаж был убит, танк был неуправляем, он дал крен направо и врезался в избушку, стоящую на краю деревни. Избушка разлетелась в разные стороны, соломенная крыша загорелась на башне танка и этот пылающий костер ехал по деревне, снося ветхие заборы, пока не уперся в единственное каменное здание сельсовета. Сзади подошли три штурмовых орудия и бронетранспортер, они вышли на позиции и завязался жесткий танковый бой. Снаряды летели с двух сторон, нас накрывало взрывами, осколки впивались в брустверы окопов взрыв разнес нашу пушку на куски, тела парней раскидало в разные стороны и они остались лежать недвижимо на краю дымящейся воронки. Еще один взрыв раздался рядом с пушкой, которая находилась в непосредственной близости от нашего окопа, двое парней нашпигованные осколками снаряда, пролетев по воздуху несколько метров упали в окоп. Возле орудия поднялся один

276

живой наводчик, качаясь он подошел к снарядным ящикам, его качнуло, он упал на колени, из носа у него полилась кровь, он вытер ее рукавом и с трудом подняв снаряд пошел шатаясь к оружию. Я закинул ремень карабина через плечо и, выскочив из окопа кинулся к пушке, моя помощь оказалась как никогда кстати. Я выхватывал из ящика снаряд, протирал его от земли тряпкой и загонял в казенник, наводчик несмотря на контузию прекрасно знал свое дело и подбил русский танк. Снаряды то и дело рвались перед пушкой, осколки барабанили по бронещиту и рикошетили от него, еще несколько наших снарядов разорвались в гуще толпы наступающих иванов, пробив огромные коридоры в их рядах. У нас кончились снаряды, обессиленный наводчик сел возле орудия на снарядный ящик и обхватил голову руками. Пошла русская пехота, и я потащил его к окопам, не успели мы добежать, наводчик упал, на его спине расплывалось темное кровавое пятно. По каске ударило как дубиной, меня сбило с ног и я упал на колени. В голове гудело, я упирался руками в землю, осколок ударил мне в край каски, оставив существенную вмятину. Я прыгнул в окоп и приготовил карабин, снаряд «Тигра» ударил в Т-34, он загорелся и остановился, открылся люк, из него вылезли два ивана, одного я тут же поймал в прицел, после выстрела он полетел с брони головой вниз, второго убили пулеметчики. Атака русских ослабела, весь луг был забит горящими русскими танками, мы добивали мечущуюся пехоту, они не сразу поняли, что нужно бежать назад. Мы не оставили им шансов на строительство коммунизма во всем мире, послед-нюю фигуру я опрокинул выстрелом уже на дистанции три-ста метров. У русских удивляла высочайшая степень безот-ветственности перед павшими солдатами, горы трупов каза-лось никак не удивляли их командиров. На месте сотен

277

убитых появлялись тысячи других, иногда мне казалось, что эти бездушные и безликие солдаты восставали из мертвых, и эти призраки снова шли в бой, у них в груди не было живых бьющихся сердец, у них в груди были камни, и это было бесконечно. Сталину не жалко было свою низкоподготовленную и плохо вооруженную армию. Эта безликая народная масса неиссякаемым источником выплескивалась на поля сражений, плохо обученная, плохо вооруженная, плохо одетая. У нас кончались патроны и снаряды, а русские эшелоны привозили и привозили новых мертвых душ. Их было много и их было никому не жалко. Ни нам, ни их вождям, умирая на наших штыках, они лишь давали возможность другим шедшим за ними убивать нас, потому что наши штыки были заняты телами этих несчастных и обреченных. Эти примитивные людишки защищали свою примитивную скотскую жизнь, свой « коммунистический рай», находившийся на первобытном уровне развития.Деревня с избами, больше похожими на свинарники с

соломенными крышами, насыщенные мышами, тараканами, клопами и вшами, тихо догорала, отбрасывая красные блики на высыхающую росу на траве. Бой затих, мы перевязывали раненых друзей и со скорбью хоронили убитых. Опаленная трава жадно тянулась к солнцу, среди пепла обгоревшей земли березовые кресты наполняли окружающий пейзаж скорбью, я написал в своем дневнике:

В тени березовых крестовКровавый вечер остывает

И каждый жизнь отдать готов И что будет завтра он не знает

Мы молча у могил стоим Слез больше нет и плакать нечем

278

И на березовом кресте Стрекочет маленький кузнечик

В тени березовых крестов В сердцах умерших стынет кровь

Покоятся и видят сныТвои, Германия сыны...

И каждый из нас оставлял частичку измученного сердца в тени березовых крестов, под которыми лежали наши бра-тья. Возможно когда-то здесь будет стоять красивый город, люди будут спешить по утрам на работу, вечером сидеть в многочисленных уличных кафе и слушать музыку, обсуждая свои планы, по мостовым будут бродить пары, детишки будут качаться на качелях и детский смех, отражаясь от стен домов будет растворяться в шуме фонтанов и проезжающих машин... А пока горы трупов устилали все вокруг, пылающая техника среди сотен черных воронок, запах кро-ви, гари и смерти...На войне обостряется восприятие окружающих обстоя-

тельств, мы начинаем смотреть на вещи под другим углом зрения, меняются события вокруг, меняемся мы, либо ожес-точаемся, либо уходим в себя. На войне тебя окружает смерть, уставший и измотанный ранами ты уже не боишься смерти, ты жаждешь ее как благо, мысли о ней все больше наполняют тебя, и утомляют уже больше сами мысли о смерти, потому что ни о чем другом ты уже не можешь ду-мать, лишь о ней. Смерть на войне воспринимается как не-что обыденное, обыкновенное и необходимое, она просто становится частью жизни и ее перестаешь бояться и заме-чать. Она приходит и просто забирает всех вокруг, всех кого ты знал и любил, она приносит тебе муки, заставляя тебя думать что ты в чем-то виноват. Ты избран и помечен, она выбрала тебя из тысяч окружающих и ей интересно наблю-

279

дать за тобой и дразнить тебя. Ты чувствуешь ее ледяное дыхание, от этого холода колотит как в лихорадке, он про-низывает насквозь и так на протяжении всего пути. Согреет только горячая от взрывов и огня земля, когда твое тело, изорванное металлом уложат в нее — «Земля, как трепетная мать прижмет к груди усталого солдата»...Смерть не разрушитель, она созидатель, она такой же

художник, как и жизнь, просто ее картины расцвечены дру-гими тонами, она гениальна в живописи своей, а гении бла-гочестивы... На войне сбывается истинная творческая вож-деленная мечта смерти, у нее есть возможность писать мас-штабные картины. Города, лежащие в руинах появляются на этом холсте, среди руин пробиваются ростки новых цветов, как свидетельство возрождения Духа Великой Жизненной Силы и это тоже талантливые мазки смерти...Мы надеемся, что наша кровь льется не напрасно, и все

это будет, и мы готовы отдать свои жизни во благо цивили-зованного человеческого существования. Нет более значи-мого памятника солдатам, чем память людей...

Стрелка подвинулась, часы моей жиз- ни перевели дух- никогда ещё небыло такой тишины вокруг меня: так что сердце моё испугалось...

Ницше.

Старый буковый лес наполнялся лучами восходящего солнца, ручей струился по камням наполняя своим шумом влажные от росы низины. Роса серебрилась на покрытых мохом камнях и на корневищах поваленных деревьев, древ-нее величие немецкого леса погружало меня в туманную дымку времен. Стрела наложенная на лук трепетала от не-

280

терпения вонзиться в живую плоть. Косули, мелькнув меж-ду стволами деревьев исчезли за кустами, стараясь не на-ступать на сухие сучья, я впечатывал каждый шаг в мох. Я неплохо знал эту местность, впереди река, значит косули будут уходить от меня вдоль каменистого и поросшего кус-тами ивы берега. Необычайная утренняя тишина наполня-лась пением просыпающихся птиц.

— Для кого поют птицы, — спросил я однажды своего отца. — Птицы поют для самих себя, — ответил отец, художник пишет картину для самого себя любуясь сюжетом, писатель пишет книгу с удивлением и трепетом развивая сюжет и погружаясь в него и проживая жизнь своих героев, поэт пишет стихи умиляясь рифмой и энергией текста, та-кова сущность творческих людей, самовыражение. Они творят воплощая свой талант они гениальны и талант как «дамоклов меч» всю жизнь висит над ними. Талант это от-ветственность перед людьми которые жаждут картин, книг, стихов, но главная ответственность прежде всего перед самим собой. Настоящий гений не ждет признания и не стремится к нему, подчиняя все свое существо этому, ис-кусство наполняет человеческую жизнь смыслом, гении в творчестве своем охваченные вдохновением воспаряют к небесам, часто они счастливы в творчестве и несчастливы в признании. Желание стать значительным и быть оцененным по достоинству становится главенствующим значимым фактором, но гении благочестивы, настоящий талант купаясь в величии вдохновения меньше всего заботится о мнении других. Только так создаются величайшие произ-ведения в истории, без оглядки на признание. Так и птицы поют не думая о том нравится ли это кому-нибудь еще...

281

Осень срывала с буков и дубов листву, бросая их на зем-лю небрежно и трепетно. Она была слишком откровенна в выражении своих чувств, она сама создавала для деревьев некогда величественные наряды, сейчас она забыла стыд, обнажаясь, сбрасывая листву с деревьев. Листья лишенные тепла падали вниз замерзая на лету и ложились на холодную землю уже мертвые. Каждый листок был ярким мазком художника осень творила величайшую картину жизни. Она безмятежна в творчестве своем, она изыскана, шаловливый ветер гоняет листву по земле меняя картину, желая разделить славу художника с осенью. Ветер был весьма талантлив, и это было достаточным утешением для осени. Когда кто-то копирует чье-то великое творение он не просто повторяет его, он создает его заново. Копировать намного труднее чем создавать оригинал, ты не имеешь права на ошибки, это величайшее творчество, для этого нужно опре-деленное вдохновение и талант. Ты движешься к своему вдохновению и когда обретаешь его белый холст наполня-ется жизнью. Ты вновь рожаешь это произведение пропус-кая его через себя, хорошая копия это больше чем оригинал. Ты также как и Мастер воплощаешь все свои желания и фантазии. Качнулся куст, еле заметная тень мелькнула за ветками, я напрягся, пальцы в кожаных напальчниках креп-ко удерживали тетиву, косуля проскочила низину и опять исчезла из поля моего зрения. Из винтовки я уже бы не-сколько раз добыл этого самца, но это был экзамен, отец поставил передо мной задачу, неважно сколько на это уйдет времени, но я должен был добыть косулю из лука. Это на-много трудней и достойней чем из винтовки, ты должен стать частью природы, сбросив с плеч тысячу лет цивилиза-ции, стать дикарем и знать что у тебя нет права на промах.

282

«Удача — это то к чему мы все стремимся прилагая опреде-ленные усилия, — говорил мне отец, — удача — результат огромного труда, неплохо приложить к этому желание и опыт». Лук, оружие, возможности которого крайне ограни-чены, если из винтовки я навскидку могу сбить косулю на сто метров между веток, то из лука я должен подкрасться к осторожным животным до сорока метров. Ветер шумел в кронах деревьев, солнце поднималось над горизонтом раз-гоняя туман, впереди показался просвет, приближаясь к по-лям я внимательно, смотрел по сторонам. Осторожно выйдя на край поля я тщательно просматривая в бинокль каждый куст увидел косуль. Два самца увенчанные прекрасными рогами и три самки, неплохой табун, до них было около двухсот метров и я решил сокращать расстояние ползком, одежда мгновенно промокла от росы. Корневища деревьев то и дело цеплялись за меня, затрудняя и без того мою не-легкую задачу. Пальцы утопали во мху, пот струился по ли-цу заливая мне глаза, вместо того чтобы читать книгу сидя в мягком кресле у камина я ползаю здесь по мокрой земле. Перед глазами стояла уже не косуля, а кружка горячего ду-шистого кофе, стрекоза, подрагивая крылышками сидя на травинке, наблюдала за мной своими огромными глазами. Очень хотелось быстрее положить этому конец, но я не мог себе этого позволить, я не должен торопиться, я буду ползти медленно, даже если на это понадобится несколько часов. Чтобы еще раз убедиться в правильности направления, я привстал на колено и приложился к биноклю. Косули стояли там же, я должен ползти, пусть это будет бесконечно, но я должен это сделать, я обязан, я оправдаю надежды моего отца, пусть он гордится мной. Мне ничего не оставалось, как прислушаться к своим мыслям, приоритетной не-

283

обходимостью являлось адское, нечеловеческое терпение. Только терпение способно помочь мне достичь своей цели, я знал это, и это было достаточным, для того чтобы успоко-иться и продолжать делать то, что я делаю. Старый огром-ный бук с раскидистыми ветвями стал теперь для меня са-мой приоритетной целью, я должен до него доползти, тогда можно будет стрелять. Последняя дистанция далась с осо-бенным трудом, вытирая грязной ладонью с лица пот, я с непередаваемым удовольствием коснулся щекой огромного корневища. Защелкнув стрелу на тетиве, я начал потихоньку подниматься. Самец косули горделиво осматривающий окрестности насторожился и зашевелил ушами, натянув те-тиву я вдохнул воздух и разомкнул пальцы. Стрела ушла к цели, рассекая оперением воздух и через секунду с гулким стуком ударила косулю в бок. Самец сделал несколько прыжков и скрылся за деревьями, остальной табун выскочил в поле и отбежав около трехсот метров остановился. Трясущимися руками я защелкнул новую стрелу и плавно пошел вперед, сердце билось в бешеном ритме и казалось что это биение слышно на весь лес. Самец лежал на боку и бил копытом, мох слетал с поваленного дерева, стрела на-половину ушедшая в тушу торчала контрастно выделяясь белым опереньем на темных тенях деревьев. Я потерял дар речи, не было мига в моей жизни счастливее, чем этот. Не особо утруждая себя приличиями, я прыгал от радости как пещерный человек сотрясая тишину утреннего леса нечле-нораздельными но весьма громкими криками. Не знаю, сколько времени я скакал вокруг своей добычи, но здесь было уже впору поразмыслить не потерял ли я рассудок. Вожделенная мечта стала реальностью, кажущаяся пре-дельная невозможность была свергнута опытом и настойчи-

284

востью. Достав нож, я проткнул косуле горло, чтобы стекла кровь, присев на поваленное дерево рядом с трофеем я са-мозабвенно наслаждался минутами абсолютного счастья. Обмакнув еловую веточку в крови косули я закрепил ее на кепке, следуя древнему обычаю немецких охотников. Пере-мещать такого крупного самца около трех километров было делом нелегким, но я должен был это сделать сам, и ничто не могло переубедить меня. Эти доводы не были лишены основания и заслуживали определенный интерес, уверенности мне было не занимать. Следующим моим шагом было решение вопроса транспортировки, я связал ко-суле все четыре ноги, затем обвязал веревкой рога и пота-щил тушу вперед. Стрела извлеченная из трофея уютно устроилась в кожаном колчане, как я благодарен был моему отцу который прививая мне с раннего детства любовь к оружию, учил меня владеть всеми видами оружия.

«Ты будешь настоящим мужчиной только тогда, когда научишься добывать себе пищу с помощью древнего ору-жия, это в тысячу раз сложнее и потому более достойно», — говорил он. — Ты должен извлечь из себя инстинкты кото-рые стерла цивилизация, из современного оружия престаре-лая тетя Гретхен косулю добудет, когда добудешь из лука все поймешь».Я тащил тушу косули и гордился собой, дойдя до дороги

я решил передохнуть. Я любовался прекрасным трофеем когда услышал скрип подводы и лошадиный топот.

— Гельмут, да ты никак с добычей, — удивленно сказал дядя Курц, мы с отцом как-то останавливались в его угодь-ях, сам заядлый охотник он с удивлением рассматривал мой трофей и мой лук со стрелами.

285

— Выстрел достойный и трофей вдвое ценней добытый из такого оружия, — сказал он улыбаясь, мы погрузили мой трофей на телегу и поехали...Спустя годы, лук с колчаном полным стрел украшал

стену на которой висела голова косули увенчанная прекрас-ными рогами, отец с гордостью за сына показывал всем этот сюжет и рассказывал как я добыл его. На войне я часто вспоминал отца, он научил меня обращаться с оружием, в школе ваффен-СС я стрелял из всех войсковых видов оружия от пистолета до пушки, на фронте я стрелял со всего, что можно было достать, включая все трофейное оружие.

Далекие взрывы и канонада пушек, эхом отражались от высокого соснового леса, самолеты люфтваффе пролетали над головой, определяя цели, но их цели уже догорали среди русских окопов.Горящие танки заполняли все пространство поля битвы,

заваленного трупами, земля, разорванная дымящимися во-ронками от снарядов, остывала.У русского танка от взрыва боезапаса внутри вырвало

башню, она уткнулась стволом в землю, у другого весь эки-паж видимо пытавшийся покинуть горящую машину, был расстрелян из пулемета, тела танкистов в черных комбине-зонах так и остались лежать на броне и на земле. Закопчен-ная от пламени и искореженная снарядами броня остывала, черный дым, поднимающийся к небу, уносил души этих стальных умерших гигантов к облакам. Еще недавно могу-чая и страшная в гневе своем стальная громадина, называе-

286

мая когда-то «Тигр», стояла завалившись одной гусеницей в полузасыпанный окоп, великолепное воплощение гения не-мецкой военной промышленности, средоточие легендарной надежности и великолепной мощности. Несколько прямых попаданий снарядов крупного калибра, разрушили некогда величественный силуэт этого поистине грандиозного творе-ния. Разорванные гусеницы, вырванные взрывом и рядом лежащие траки, скорбно наклоненный к земле ствол пушки.Закрытые люки не оставляли сомнений в том, что весь

экипаж погиб внутри танка. Вокруг стонали десятки ранен-ных, все кто мог передвигаться сам, потихоньку, брели к машинам с красными крестами. Они падали на ходу, под-нимались со стоном и слезами на глазах, зажимая руками свои кровоточащие раны и, снова шли. Убитых собирали и приносили на носилках, погружали в кузов машины и отво-зили к месту захоронения. На фоне черного леса четко вы-рисовывались силуэты свежих крестов. Я достал свой днев-ник и устало сев на снарядный ящик возле перевернутой взрывом пушки написал:

В плену теней скорбящих сосен Могилы новые солдат, Их матеря сквозь слезы спросят Где сыновья в земле лежат.

И мы не зная, что ответитьС тоскою отведем глаза,Куда-то в ночь навстречу ветруУходят матери в слезах.

На поле свежие могилы, Мы головы, склонив, стоим, Их смерть крылом своим накрыла Мы не приснимся больше им.

И ворон черный каркнул где-то

287

Предвестник будущей беды,И чья-то песня не допетаИ чьи-то не сбылись мечты...

К вечеру мы подъехали на бронетранспортерах к основ-ному госпиталю, немыслимое количество раненых, окро-вавленные и изуродованные тела которых лежали вокруг плотно друг к другу, многие тут же умирали от страшных ран, хирурги работали круглые сутки. Не хватало крови для переливания, бинтов, морфина и техники чтобы их вывезли в тыловые госпитали. Они лежали с побелевшими лицами, кричали, стонали, скрежетали зубами, бредили и плакали, многие просили их добить, другие кричали «мама».

— Сегодня, хороший день для смерти, я умираю, и я рад, что мы победили в этом бою, — сказал мой друг Вилли, его лицо было залито кровью, у него были перебиты ноги, он лежал возле конной подводы и у него вряд ли были шансы дожить до утра.Он знал это, он это чувствовал, жизнь уходила из его

измученного металлом тела, я держал его холодную ладонь, липкую от крови в своей руке, пальцы его слабели. Смерть уже сидела у его изголовья и положила на него свое черное покрывало...Остывала обгоревшая броня, остывали разгоряченные и

воспаленные сердца солдат, остывала кровь на земле, мы со скорбью хоронили друзей...Командование делало все возможное и невозможное,

самолеты, переполненные до отказа окровавленными тела-ми, тяжело взлетали и уносили несчастных в ту, другую жизнь, о которой все мы здесь уже забыли. И когда они оч-нутся в белых чистых палатах, их встретит яркий слепящий свет и оглушающая тишина. Они не в силах изменить что-то

288

физически и им придется с этим мириться, но для них ни это главное, для них важнее то, что они могут и должны из-менить свое отношение к этому, изменить свои мысли, для них теперь это сложнее и важнее всего.В один прекрасный день они приходят в себя и откры-

вают глаза, и с ужасом обнаруживают, что у них нет ног, рук и даже глаз. Они беспомощны и им кажется, что они никому не нужны, их когда-то молодые сильные тела жили полнокровной жизнью, их мечты становились реальностью, их жизнь была наполнена переживаниями, радостью, не-взгодами, любовью, друзьями. И вдруг, в один момент гильотина войны, разрубила пополам их жизнь на две не-равные части, по одну сторону которой осталось все их прекрасное прошлое, по другую наполненная болью, слезами, бессонными ночами и одиночеством, новая жизнь похожая на жалкое никчемное существование. К физической боли привыкнуть можно, просто нет другого выхода, сложнее, когда не знаешь, как справиться с болью душевной, которая разрывает изнутри. Телесные раны заживают, оставляя страшные рубцы, сердечная боль преследует и наполняет собой всю оставшуюся жизнь и лишь, неумолимо летящее время лечит боль сердечную.Позади остались фронтовые друзья, смерть, взрывы,

свист пуль, обледенелые окопы, заметенные вьюгой трупы врагов, радость побед и горечь поражений и потерь. Все это осталось в снах приходящих каждую ночь, сны сливаются с реальностью, и уже не представляется возможным найти различия. И эти двадцатилетние инвалиды были б готовы прямо сейчас отдать остатки лет, своего жалкого существования за один лишь день обычной фронтовой жизни. Они готовы принять смерть в бою от

289

вражеской пули, нежели влачить кошмарную судьбу, никому не нужного инвалида.Большинство начинает спиваться, опускаясь, все ниже,

умерщвляя в себе остатки человеческого разума, другие ме-чутся и кричат во сне, а утром накидывают себе на шею петлю, или, уперев холодную сталь пистолета в висок, об-реченно смотрят на проплывающие за окном облака. Дро-жащий палец начинает свое неуклонное движение к по-следнему смертельному рубежу. Рядом появляется ангел-хранитель в светящемся облаке, он кладет свою невесомую руку на плечо, и тихим голосом говорит, что нельзя этого делать, что нужно пройти свой предначертанный жизнен-ный путь до конца...Утро врывается в комнату с новыми красками и звуками,

поют за окном птицы, шумит листва деревьев, во дворе смеются и кричат дети, и рядом влажные от слез глаза мате-ри, которая гладит как когда-то в детстве по голове своей нежной рукой и говорит: «Спи, милый, спи»...А мы уходим на поля сражений, теряя по пути своих

друзей и убивая врагов. Когда вы стоите перед лицом смер-ти, у вас есть возможность спросить себя, заслуживаете ли вы такой легкий исход как смерть, потому что на войне смерть дороже, чем жизнь, жизнь порой невыносима, и смерть надо заслужить. Потому что жизнь ничего не стоит, смерть ближе, чем жизнь, она окружает вас повсюду, она стоит рядом и ее холодное дыхание обжигает вам лицо. Люди, которых вы знали, превращаются в жутких мертве-цов, смерть забирает лучших и любимых, она улыбается вам, она дразнит вас, но не трогает вас, потому что вы идете с ней рука об руку, вы выполняете ее желания и капризы. И уже не известно, кто из вас подчиняется, а кто руководит,

290

непонятно, кто из вас кто. Все ваше естество пропитано смертью, и уже от вас смердит кровью и тленом и вам ка-жется, что вы устали от этого адского напряжения.Ваше сердце иногда замирает и останавливается от уста-

лости, но даже как избавление от этих мук, смерть для вас не выход, и вам кажется, что она никогда уже не придет за вами. Но вы сами выбрали этот тяжкий крест, который вы несете по пыльной дороге жизни, и вы сами одели на себя этот терновый венец, шипы которого рвут вашу кожу, вон-заясь все глубже, и льющаяся по вашему телу кровь уже не кажется вам горячей, она мертва и потому холодна как лед. Вы властны над людьми и с упоением делите эту власть со смертью, вы упиваетесь этой властью, вы одели на себя эту тяжелую корону вашего самолюбия. Но такая власть не приносит облегчения, она приносит муки и боль, и тяжелая корона превращается в скорбный терновый венец. Выхода нет, нет оправдания, можно солгать окружающим, но самый ложный путь, который ведет ко лжи самому себе. Ваши мысли составляют ваше настоящее и определяют ваше бу-дущее. Вы сделали свой выбор и обратного пути нет, над полем боя заваленном разорванными телами витает незри-мый дух смерти и порой не верится, что это дело рук чело-веческих...

Бой в городе начался на рассвете, к середине дня улицы были завалены трупами солдат и гражданских лиц. Всюду горела бронетехника, узкие улочки были ловушкой для не-поворотливых танков. Я устроился на пятом этаже полураз-рушенного дома и технично выбивал цели, иваны падали

291

как шахматные фигуры. Я выбил сверху расчет пушки, двух офицеров, и пулеметчика, и по-видимому обратил на себя внимание, мой «почерк» прочитали. По улице вдоль стен, ко мне приближались около двадцати человек, они короткими перебежками прикрываясь развалинами и горящей техникой бросились в мою сторону, у них явно было задание уничтожить, либо захватить снайпера. Ну, что ж друзья мои, я весьма польщен, что вы решили уделить мне столько внимания. Единственное, что меня удивляет, вас нисколько не трогает тот факт, что перед вами опытный закаленный в боях эсесовский снайпер, и он уж точно не склонен к жела-нию сдаваться в плен. Поскольку снайперы живут в плену несколько минут, а уж эсесовский не проживет и секунды. И вас не беспокоит тот факт, что у него масса всякого оружия, которое он с удовольствием и технично применит против вас. Советские командиры расстреливали своих солдат и разведчиков за невыполнение приказа, или отправляли в штрафные батальоны, что тоже собственно было равно-сильно смерти. Штрафбатовцы, оружие себе добывали в бою, гибли тысячами и их вообще никто не считал. Поэто-му, русские вели себя чрезвычайно агрессивно, пока одни стреляли по окну, где я находился из автоматов, другие в это время короткими перебежками продвигались вперед, иногда в наглую перебегая открытые участки, на удивление делали они это достаточно профессионально и быстро. Пули влетая в окно, рикошетили от стен, выбивая куски штукатурки. Я переместился к двери, пригибаясь ниже подоконника и выскочил в коридор. Спустившись по лестнице на площадку первого этажа я пробежал по коридору весь периметр здания, и выскочив в окно на первом этаже, укрылся за обломком стены. Впереди меня был узкий проход между

292

стеной дома и каменным забором заводского строения с остатками колючей проволоки. Я приготовил гранаты, послышалось топанье сапогов и русские крики, эх ребята, молча это надо делать, а не орать во всю вашу пролетарскую глотку. Мелькание теней на каменной ограде завода подсказало мне, что они планируют кинуться в этот узкий проход. Звуки шагов стали отчетливей, обломки кирпичей и стекла захрустели у них под ногами и я с упреждением бро-сил гранату. В узком проходе в который заскочили «Иваны», граната рванула очень громко, для них этот проход оказался ловушкой. Осколки, отражаясь от каменных стен рикошетили и не находя выхода, вливались в тела несчаст-ных коммунистов. Трое завалились сразу, одного взрывной волной швырнуло на кирпичные обломки, даже если в него не попали осколки гранаты, ударило его не слабо. Я вско-чил, и пригнувшись бросился среди развалин, останавливаясь каждые двадцать метров, приседая на колено и осматриваясь по сторонам.Замелькали головы преследователей, я не стал лишать

себя удовольствия и, поймав в перекрестье прицела, отпра-вил к праотцам двух большевиков. Справа долбил пулемет MG-42 снаряд с воем ударил в стену дома, осколки кирпи-чей размером с арбуз пролетели у меня над головой, пуле-мет замолчал, сбоку я увидел несколько наших парней, ко-торые перебегали среди развалин и на секунду расслабился. Три пули ударили прямо у моей головы, крошево камней стегануло мне по каске. Я рванулся в сторону и выхватил Вальтер, «иван» был от меня метрах в пятидесяти, он снова послал в меня очередь, пули рванули на мне край камуф-ляжной куртки, одна щелкнула по фляжке. Кругом было от-крытое место, не было возможности укрыться или перебе-

293

жать, я мгновенно сориентировавшись, принял в этой си-туации интуитивно единственно правильное решение — вскрикнул и завалился на кирпичи как убитый. При этом карабин сильно ударился на камни, и я даже несколько по-жалел о своем театральном таланте. Но русским понравился мой «сюжет», они почти открыто бросились ко мне, пере-крикиваясь на ходу.Я лежал на боку и прищурив глаза, следил за их при-

ближением, когда расстояние сократилось до десяти метров, я перевернулся и расстрелял их из пистолета лежа, быстро и точно, тяжелые Вальтеровские пули впивались в их тела не оставляя им ни малейших шансов на выживание. Четыре, истекающих кровью коммуниста составили неплохой на-тюрморт, на той картине, которую я написал. Несколько взрывов раздавшихся подряд неподалеку, привели меня к мысли, что пора отсюда уходить, а не любоваться плодами своего труда. Еще раз посмотрев на творение рук своих и прокрутив весь сюжет в голове, я сказал себе: «Гельмут, ты талантлив, нет пожалуй, ты просто гениален, понимаю, что это звучит нескромно, но скромность — это удел бездарных, скромность украшает женщин, и до неузнаваемости уродует мужчин, за скромностью мужчины скрывают мужскую несостоятельность, а потому я прав...Я бросился в арку полуразрушенного дома, на ходу про-

веряя оптический прицел, которому, кажется, досталось. Забежав в дверной проем, я укрылся за стеной, наполнил магазин пистолета недостающими патронами и, поднявшись на лестничную площадку встал у окна. Оставшиеся бойцы антиснайперской бригады, выскочив на то место, где они нашли своих друзей, вряд ли были обрадованы увиденным. Они крутили головами недоуменно озираясь вокруг, поскольку оптический прицел явно был сбит, а на поправку

294

у меня времени не было, я отсоединил его и убрал в сумку. С открытого секторного прицела я стрелял не хуже, а дис-танция в сто пятьдесят метров и абсолютно открытые цели, значительно увеличивали мои шансы на быструю и технич-ную стрельбу. Из охотников, эти парни быстро превратились в дичь, хватит гонять меня, сейчас я погоняю вас. Я отступил от окна вглубь комнаты и начал быстро выбивать цели, выстрел из глубины комнаты был более глухим, и не видно было облачко дыма из ствола. В общей музыке боя они не сразу сообразили, откуда ведется огонь, убитые «иваны» падали заливая камни кровью, вы жаждали кро-ви — получите ее, ищущий да обрящет.Своевременная пулеметная очередь опрокинула осталь-

ных, я немного перевел дыхание и зарядил пустой карабин. Я размазал по лицу пот с грязью, ноги противно дрожали, жалко, что я не курю, наверно сигарета бы мне сейчас не помешала. За окном подъехали и остановились два бронетранспортера, одни заправляли ленту в пулемет, другие соскочили с брони на засыпанную обломками мостовую, поправляя оружие и осматриваясь вокруг. Не успел я подойти к окну и окрикнуть их, как в бронетранспортер ударил снаряд и, пробив броню, взорвался внутри. Осколки и части разорванной брони ударили в стену дома. Горячая взрывная волна ворвалась в окно гарью тола, осколки стекол впились в мое лицо и тело, я лежал на спине, по лицу текла кровь, как напоминание того, что я еще жив.На меня падали куски штукатурки с потолка и оседала

пыль, я протер глаза, обрадовавшись тому, что они целы, и сев на задницу мотал головой в разные стороны, пытаясь унять шум в ушах, вытаскивая стекла из лица и груди. С

295

трудом, поднявшись, я поднял карабин, выдул с затвора пыль и подошел к окну, бронетранспортер горел, парни ле-жали, вокруг раскиданные взрывом, некоторые еще шеве-лились. Это был прицельный выстрел, откуда-то справа вдоль улицы, я только не понял пушка или танк, с пушкой я разберусь, против танка, к сожалению, у меня ничего нет. Я поднялся на третий этаж по заваленному осколками кирпи-чей лестничному маршу, и побежал по коридору. Добежав до конца, я заскочил в угловую комнату и осторожно вы-глянул в окно, русские, их было шесть человек, деловито устанавливали пушку, им понравился первый выстрел, они хотели продолжения бала. Прикрыв пушку наполовину ле-вой стороной за стеной дома, в котором я находился, они были незаметны со стороны улицы и малоуязвимы. У меня, к сожалению, была лишь одна граната, я решил выждать момент, когда они соберутся у пушки вместе. В это время один начал подниматься по пожарной лестнице к запасному выходу, с торцевой стороны, чтобы корректировать огонь своего расчета, он поднялся на площадку и шагнул в тем-ный коридор.Штык-нож вошел ему в живот по самую рукоятку, он с

хриплым стоном выпустил из себя воздух и осел на пол. Я снял с него автомат, отстегнул и проверил на вес диск с па-тронами, он был полон, и это радовало. Патрон в патронник, затвор взведен, я достал гранату и подошел к пожарной лестнице, русские суетились возле пушки, подтаскивая ящики со снарядами и складируя их возле угла дома. Вынув штык из «ивана», я вытер клинок от крови и вставил в нож-ны. Подойдя к окну, я бросил гранату вниз на открытый снарядный ящик и бросился по коридору вглубь здания, и был прав, поскольку с детонировавшие от гранаты снаряды

296

снесли торец здания, напрочь похоронив под собой пушку и пролетариев вместе с ней, мои друзья были отомщены, это сладостное чувство наполняло мое сердце невообразимой радостью, око за око...У меня не было причины для недовольства собой, но

тревожные чувства не покидали меня, я стоял у окна и смотрел на этот горящий русский город, сколько таких бы-ло, и сколько их еще. Мир вокруг, как огромное зеркало, разбился на миллионы мельчайших осколков, и в каждом отражалась чья-то невероятная исковерканная судьба, чьи-то кровоточащие раны, чьи-то наполненные слезами глаза, и чьи-то вскинутые в мольбе руки, миллионы молитв уст-ремились в небеса...

Я сидел в окопе и вспоминал свою любимую девушку Сару, она была еврейка, а я офицер СС -несовместимые по-нятия, как лед и пламя. Мне приходилось прилагать невероятные усилия, чтобы скрыть эти отношения, мы встречались с ней в последнее время только в моем имении. Она была красива, умна, и чувственна, с ней я отрывался от земли и улетал в небеса, ночи напролет мы сливались в единое целое, это было неописуемое время. Я жил только мыслями о ней, я был пронизан этими чувствами, любовь поглощала меня целиком. Когда я смотрел ей в глаза, все остальное переставало существовать, и каждый из нас не променял бы этот миг на все богатства мира. Я благодарил Всевышнего, что она вошла в мою жизнь, это было самое лучшее и настоящее из всего, что случилось со мной. Мы поднимались до ослепительных высот и погружались в

297

бездну безумия, для влюбленных людей солнце светит и ночью...Мы занимались сексом, это был нечеловеческий секс,

это было совокупление первобытных людей, диких живот-ных, вкрадчивые движения ее тела повторяли тысячелетний танец самки. Мы научились стыдиться своих чувств, и этот стыд лишил нас самого главного изначального человеческо-го чувства — страсти. Бездумной, без оглядки на приличия, мы заболевшие цивилизацией утратили свои инстинкты. Это дикое влечение было занесено песками времен, и кому удавалось докопаться до истины, обретали древнейшую сущность, хоть на мгновение, хоть на чуть-чуть,... и бархат-ное прикосновение ее губ отнимало у меня последний рас-судок.... И вот, я стоял один посреди этой Бескрайней Ледя-ной Вселенной, как будто она осталась в Весне, а я умчался в Осень...Опасаясь репрессий, я отправил ее с отцом в Швейца-

рию, если бы у меня было больше времени, я бы разобрался со своими проблемами, но времени у меня не было...Подгоняемый своим тщеславием, амбициями, неуемным

азартом и желанием достичь цели, я знал, что хотел от жиз-ни, я решил добиться своего, чего бы мне это не стоило. Я хотел вступить в Чёрный Орден СС, это желание превратилось в навязчивую идею, я возвращался к этой идее с постоянным упорством и желанием осуществить намеченное, я знал, что добьюсь успеха. Ясность цели давала мне веру в себя, в собственные силы, стимулировала инициативу, работу воображения, увлеченность, самоконтроль и концентрировала усилия, все это было необходимо для достижения успеха. Тлеющие во мне искорки авантюрного характера не давали мне покоя, после

298

окончания школы ваффенСС я попал в 5-ю дивизию СС «Викинг» под командованием обергруппенфюрера Феликса Штайнера. Я гордился этим безумно, так же как и мои друзья, мы стояли на пороге новой истории, Германия вновь обретала свое величие и гордость.Мы были молоды и горды, и хотели быть частью этой

истории. Мы шли к своей цели, и каждый из нас готов был заплатить за это большую цену. Мы чувствовали себя по-томками тевтонских рыцарей-крестоносцев, мы были гото-вы к своему великому Крестовому Походу. И мы готовы были принести свою кровавую жертву на алтарь войны. Моя жизнь была наполнена мечтами, любовью, ненавистью, удачи и разочарования, ощущение полнейшей безысходно-сти и огромное всепоглощающее счастье. Иногда я думал, что знаю, куда лежит мой путь, иногда я словно с завязан-ными глазами двигался в неизвестном направлении, но кро-мешная темнота сменялась благодатным светом впереди. На своем жизненном пути нам посчастливилось идти рядом с великими людьми, мы видели героев и трусов, мы были полны собственного достоинства и не жалели ни об одном прожитом дне.Отец говорил мне: «Гельмут не жди наград, не жди ни от

кого похвалы, не ради того живешь, не привыкай ждать от людей оценки того, что ты делаешь, делай то, что считаешь нужным и будь уверен в самом себе, не сдерживай свои эмоциональные порывы, скромность — есть удел бездар-ных. Люди всегда неблагодарны, они завистливы, злопа-мятны и ленивы в массе своей, они не любят тех, кто лучше их, толпа ненавидит тех, кто из нее выделяется, такова при-рода, остальное неважно!».

299

Осень штрихует небо серыми струями дождя, измучен-ные двухдневными кровопролитными боями, с огромным количеством раненых, мы выходили из окружения. Со скорбью, похоронив убитых, мы спешно меняем дислока-цию, что нас ждет впереди, позади остались лишь березо-вые кресты. Усталые и израненные, промокшие насквозь мы очень медленно продвигались по раскисшей дороге.Лошадь Маша всю последнюю неделю находилась без

овса, она ела траву, и я делил свой хлеб и галеты с ней. Мягкими бархатными губами она подбирала последние крошки с моей озябшей ладони и грея мои замерзшие паль-цы своим дыханием.Я задремал в седле, пулеметная очередь разрезала тиши-

ну, последовавший за этим залп из всех видов оружия сме-тал усталых и промокших солдат с брони. Из седла вылетел гауптшарфюрер Штадлер, мы были на открытом месте, а стреляющие за деревьями. После взрыва гранаты, я очнулся в огромной луже, вскочив, я сорвал из-за спины карабин, но он был заляпан толстым слоем грязи. Моя лошадь Маша лежала посреди дороги, весь бок у нее был в крови, осколки от гранаты убили ее на месте.Кругом свистели пули и падали мертвые тела моих дру-

зей, у меня не было времени на скорбь, я кинулся в лес под защиту деревьев, пробежав по лесу несколько метров, я упал на колени, спрятавшись под огромным выворотнем. Нарвав пучок травы, я пытался отчистить карабин от на-липшей грязи, от чего-то вдруг стало темно, я упал, потеряв сознание...Я открыл глаза, черное ночное небо смотрело на меня

миллионами звезд, луна белым диском зацепилась за ветку

300

сосны, освещая все вокруг. Уродливые тени плясали по стволам деревьев. Во рту пересохло, ужасно болела голова, меня тошнило и очень хотелось пить. Я поднялся и сел, еще не до конца понимая, что происходит, я встал на ноги. Фор-ма на мне была насквозь пропитана грязью, левая рука дви-галась с огромным трудом, каждое движение отдавалось в теле нестерпимой ноющей болью. Проклятье, я кажется ра-нен, осколок от гранаты ударил меня в плечо. Вернулись воспоминания обстоятельств боя, я вспомнил мою лошадь Машу, моя милая, добрая, преданная, мой надежный боевой напарник, никогда тебя не забуду...Голубое свечение луны наполняло лес новым смыслом,

это было похоже на сон. Куда идти я не знал, решил дож-даться рассвета, сел возле сосны на мох. Закричала и умолкла ночная птица, закрыв глаза, я попытался успоко-иться. Ночь показалась бесконечной, незаметно по земле начал стелиться туман, пейзаж приобретал все большую пространственную убедительность, медленно надвигался рассвет, размывая резкие тени ночи. Пучком травы и мхом я оттер карабин, отчистил оптический прицел и насколько это можно прочистил ствол. У меня были подсумки, набитые патронами, штык-нож, и пистолет Вальтер, это успокаивало, теперь нужно было добираться до своих. Решив идти наугад, я отправился в путь, дорога была где-то рядом, но я не знал в какой стороне и когда прошел уже около километ-ра, понял, что заблудился. Пресвятая Дева Мария, мне толь-ко этого не хватало, я беспокоился о судьбе своих друзей. Линия фронта была где-то рядом, но не слышалось канона-ды, кругом стояла безмятежная лесная тишина. До костей промерзнув за ночь, на ходу я немного согрелся, раненое плечо отвечало болью при каждом шаге, доставляя мне му-

301

чительные страдания. Наскоро сделанная повязка, постоян-но сбивалась, она была пропитана кровью. Мой охотничий опыт наверняка пригодился бы мне, но дикий русский лес, это не ухоженный германский, здесь можно так заблудиться, что уже никогда и никуда не выйдешь.Эти регионы отличались крайне редкой заселенностью.

Форма подсохла и стала от грязи твердой, как панцирь че-репахи. Началось болото, в попытке перейти которое, я чуть не утонул, у самого берега провалившись по пояс. Выбрав-шись не берег, я сел на трухлявую поваленную ель, с трудом снял сапоги и вылил из них ржавую болотную жижу. Немного передохнув и собравшись с силами, я двинулся дальше, попытка обойти болото стороной, затянулась на не-сколько часов.Я вышел на окраину старой лесоразработки, огромный

лесной массив был выпилен и вывезен по жуткой лесной дороге, с глубокими колеями, наполненными водой, по ней я и двинулся вперед. Это было хоть какое-то осмысленное направление, наверняка ведущее к какому-нибудь населен-ному пункту. Важно конечно к нему выйти, но вот кем он занят, немецкими войсками или русскими, а может там жи-вут полудикие бородатые партизаны, которые больше похожи на людоедов, чем на людей. Полузаросшая дорога была узкой, петляла между деревьев, мне приходилось перелезать через огромные стволы сосен, которые упали, перегородив дорогу, кое-где попадались свежие воронки от шальных снарядов. Янтарные капли смолы выступили на соснах изорванных осколками, к ним прилипли комары иглы сосен. Плечо воспалилось, осколок не давал мне покоя, рука отяжелела, и мне стало трудно шевелить пальцами. Скомканный во много раз кусок бинта, который я в качестве

302

тампона положил на рану, пропитался кровью и почернел, мне нечем было сделать перевязку. Я срезал с камуфлированной куртки рукав и, разорвав его на полосы, сделал перевязь для руки, одел ее на шею, так стало значительно легче. Лесная дорога, казалось, была бесконечной, сосновый лес сменялся березняком, затем шла через заброшенные покосы, вдоль поля с брошенными тракторами, петляла поворотами и уводила меня в неизвестность.Стало вечереть, нежелание снова ночевать в холодном

осеннем лесу заставляло идти быстрей. Я тщетно пытался прибавить шаг, но страшная боль в плече и дурнота от по-тери крови замедляли мое движение. Я все чаще вынужден был останавливаться и подолгу стоял, прислонившись к де-реву, и снова невероятным усилием отталкивался и шел вперед. Чтобы как-то себя подбодрить я сказал себе: «Гель-мут, у тебя такими темпами есть все шансы дойти до Крас-ной площади, и пройти по ней строевым шагом, наверняка, ты будешь первым и единственным немецким солдатом, сделавшим это». Я улыбался своим мыслям, но это лишь отчасти облегчало мои страдания.К невыносимой боли, прибавилось чувство голода, но у

меня с собой ровным счетом не было ничего съестного. На-катывала дурнота, глаза слипались, я шел, с трудом передвигая ноги, и если бы сейчас, мне попались партизаны, у меня вряд ли хватило бы сил передернуть затвор, а уж о том, чтобы тщательно выцелить врага, и речи быть не могло.Наконец, стемнело настолько, что ни стало видно не

только канав на дороге, но и отдельно стоящих деревьев. В какой-то момент я понял, что от обочины дороги, я удалился

303

и снова иду прямиком по лесу. Эта мысль привела меня в замешательство, я решил, что пока я не оторвался от дороги слишком далеко, нужно оставаться на месте и дождаться рассвета.Я сел прямо там, где стоял, обшарив карманы, я к несча-

стью понял, что ни спичек, ни зажигалки у меня нет. Сла-бость от потери крови и жуткая усталость, сделали свое, я свалился на холодную траву и уснул...Я маленький мальчик, я смеюсь и бегу босиком по лугу к

моей мамочке, она улыбается и манит меня... Она срывает красивые цветы, плетет из них венок и одевает мне на голо-ву, я радуюсь ее подарку...Рождество, заснеженные Альпы, мы с папой катаемся на

лыжах, я постоянно падаю, папа смеется, я катаю снежки и кидаю в него...Сара нежно гладит меня рукой по щеке, что-то тихо го-

ворит мне, но я не могу разобрать слов, я не вижу ее лица, она уходит по длинному и темному коридору, и машет мне рукой... Я боюсь ее терять, я пытаюсь кричать, но из горла вырывается лишь стон...Я срываюсь с обрыва и лечу в бесконечную пропасть,

сердце замирает, почему так долго падаю, когда же конец.,.Я бегу по полю боя, в меня впиваются пули, но нет боли

и нет крови, я уже умер и меня нельзя убить...Я проснулся от собственного стона, и открыл глаза, рас-

свет уже наступил, я безумно замерз, плечо воспалилось, у меня поднялся жар, кровь застучала в висках, и на лбу вы-ступил пот. Я поднялся с огромным трудом, стиснув зубы, меня мутит, деревья плывут перед глазами, куда идти, где дорога? Не все ли равно куда, лишь бы идти. Этот прокля-тый русский лес никогда уже не выпустит меня. Нахлынув-

304

шая тяжелая волна отчаяния толкает меня с места, и я иду. Ресурс моих сил истощен до предела, поднять голову и смотреть вперед нет ни сил, ни желания, передвигаю ноги и смотрю вниз. Я шагаю, значит, куда-нибудь и когда-нибудь я приду. Может, это эльфы не выпускают меня, пока я не оставлю им дань, нет в русском лесу не может быть эльфов. В русском лесу, могут быть только бородатые партизаны, они страшнее и опаснее эльфов...Проклятая дикая Россия, этот лес больше никогда не

кончится. Во рту пересохло, очень хочется пить, но воды нигде нет, облизываю искусанные до крови губы. Высокий, по пояс, густой папоротник скрывает пни и коряги, запросто можно сломать ноги. Запинаюсь и падаю лицом вниз. Раненое плечо взрывается оглушающей болью, рана откры-лась, горячая кровь течет по телу, встаю на колени, пытаюсь отдышаться, не хочу ни куда идти, хочется лечь на землю, но неимоверным усилием поднимаю свое тело...Праведный Боже, передо мной огромный куст рябины,

он полон красных ягод, я наклоняю ветку и торопливо сры-ваю ягоды губами. Какое блаженство, чуть горьковатые ягоды наполняют мой рот долгожданной влагой, сейчас это возмутительно вкусно... Все, больше нет сил, глотать эту го-речь, от которой уже сводит скулы, чувство голода и жажды притупилось, сорвав несколько гроздьев, засовываю их за пазуху. Надо выйти к своим, выйти, во что бы то ни стало, иначе мой жалкий череп с проросшей травой найдут здесь много лет спустя...Оплакав осколки этих мыслей, я тяжело шагаю. Состоя-

ние мое все хуже, рана все больше дает о себе знать, боюсь потерять сознание, не хотелось бы мне солдату Великого Рейха закончить свой жизненный путь так бесславно в ди-

305

ком русском лесу. Эта мысль становится навязчивой, с каж-дым моим слабеющим шагом, и угрожает целостности мое-го четко выстроенного мозга. Нет, на отчаяние у меня нет времени и права, я солдат пятой дивизии СС «Викинг», я солдат Фюрера, я воин Великой Германии, я давал клятву и я должен выполнить свою миссию в этой войне. Значение, которой сейчас заключается в минимуме, все сводится к простой боевой задаче — выйти из леса, и нет ничего важ-нее этого.Сознание то и дело уходит, от меня, у меня жар, я обли-

ваюсь потом, зубы стучат и я стискиваю их, ситуация ста-новится угнетающе очевидной. Не пойму, почему темно в глазах, плохо вижу дорогу, поднимаю голову и вздыхаю с облегчением, надо мной звезды. Господи, как же они пре-красны, это освобождение от сомнений, я плачу, я не могу сдержать слез, они катятся по лицу, падают на искусанные и распухшие губы, они такие же горячие и соленые, как кровь. Я опускаюсь на землю и проваливаюсь в бездну...Я маленький мальчик, я бегу по лугу босиком и смеюсь,

я хочу увидеть мою мамочку и подарить ей маленький бу-кетик цветов... Но ее нет, мне страшно, я плачу, я хочу, что-бы она прижала меня к своей груди и обняла своими неж-ными руками...Бородатые «иваны» бегут ко мне, у меня заклинил за-

твор, они вонзают в меня штыки и смеются, мне совсем не больно, но я притворяюсь мертвым, чтобы они оставили меня в покое...Я стою перед зеркалом, у меня длинные седые волосы и

большая белая борода, я стар и немощен, у меня нет сил...

306

Я должен передернуть затвор карабина, я должен стре-лять, иначе убьют меня, нет, смерть не страшна, смерть — это тишина и покой, это освобождение от тревог и боли, это прекрасно...Я падаю в пропасть, слишком долго, у меня замирает

сердце...Я открыл глаза, ветер раскачивал верхушки деревьев,

качал траву, поднимал разноцветную листву, она, подчиня-ясь его сильным порывам, кружится, как в этническом тан-це. Господи, как прекрасна жизнь. Преодолевая боль, пыта-юсь встать, это необычайно тяжело, надо сделать еще одну попытку и принять ее, как неизбежную, получается плохо. Одеваю карабин через голову, чтобы не потерять, иду очень медленно, но иду. Куда я иду? Может назад, туда, откуда пришел, это не важно, главное двигаться, если я упаду, мне уже не встать и сквозь меня прорастет трава, и я стану частью этого леса, я растворюсь в этом вековом безмолвии. Тело идет само, я уже не в силах им управлять, пусть делает все, что хочет, оно хочет идти. Душа отделилась от тела, я со стороны наблюдаю, как оно идет, израненное, окровавленное и измотанное. Уже ничего не болит, боль становится частью мыслей, нет больше усталости, пропали звуки. Деревья проходят мимо меня, нет, это я прохожу мимо них, какая разница...Я не чувствую своих ног, они мне уже не подвластны, но

они шагают сами по себе, умоляю вас, только не останавли-вайтесь. Лес резко закончился, я иду вдоль забора, откуда здесь забор, это галлюцинация, последними силами толкаю ворота и вхожу во двор, на меня смотрит женщина, она по-хожа на мою маму, здравствуй милая, я пришел, в глазах темнеет, я падаю...

307

Я падаю очень долго, сердце замирает, когда же будет смерть, смерть — это покой и тишина, это свобода, смерть — это не больно, это благо...Открыв глаза, я увидел бревенчатый потолок, черный от

копоти, справа от меня стена из круглых бревен, значит я в блиндаже, почему никого нет. Странный блиндаж, огромная беленая печь, над ней висят цветные занавески, из-за них на меня смотрит миловидная мордочка маленькой девочки с огромными глазами и светлыми кудряшками, она похожа на ангела. Откуда здесь ребенок, что происходит, почему за окном мычит корова и лает собака? Вероятно, нашему по-вару привели корову, ну наконец-то я поем мяса и выпью горячего бульона...Я попытался подняться, но адская боль в плече швырну-

ла меня на подушку, чистая перевязка, из-за которой торчат какие-то зеленые листья, съехала набок, большая рана с рваными краями кровоточит. Попытался поправить повязку, она тут же набухла от крови. Где я, черт побери? Ничего не помню, для блиндажа слишком большое помещение, и как-то не по-армейски все устроено, видимо меня разместили где-то в деревенской избе. Девочка слазит с печки, надевая на голые пятки огромные кирзовые сапоги и оглядываясь на меня, идет торопливо к двери. Сапоги для нее огромные и она держит их ручонками, неуклюже переступив через по-рог, она скрывается за скрипучей деревянной дверью.Наверняка в этой деревне живут партизаны и сейчас меня просто разорвут на куски, а я вряд ли сейчас опаснее младенца.Я попытался собраться с мыслями и сел на кровати,

кровь стучит в висках. Накидка, которой я был укрыт, сшита из немыслимого количества кусков разных тканей. Тара-

308

канов и блох не видно, и то хорошо. Из угла на меня смот-рят закопченные лики Русских Богов, видимо им в этой стране тоже не сладко достается, а нам говорили, что в Рос-сии все сплошь коммунисты-безбожники и они сожгли все иконы на площадях. Я подошел к окну, солдат почему-то не видно, где моя форма и оружие, я с голым торсом, перевя-занным плечом в чьих-то кальсонах.За окном моросит дождь, пол леденит голые ступни, в

теле слабость, забираюсь на кровать, укрываюсь по самый подбородок и засыпаю...Я почувствовал, что на меня кто-то смотрит, я

вздрогнул и открыл глаза, на меня смотрела женщина в цветной юбке до пола и темной бесформенной рубахе. Рядом стояла белокурая девочка с ангельским лицом, большими глазами и конопатым носиком, она держала мать за руку. Во взгляде женщины читался страх, интерес, материнская забота и что-то еще, женское и неуловимое. Она заметила кровь на повязке, я попытался подняться, она с тревогой в глазах положила мне руку на грудь и что-то сказала, я не знал русского языка, но ее голос, наполненный нежной внутренней дрожью, действовал магически. Она поправляла мне повязку, я ощущал сквозь боль запах ее волос, нежность ее пальцев, как же я отвык от таких прикосновений. Видимо она заметила мое смущение, лицо ее зарделось, и она, повернувшись, пошла к печи. Взяв из угла длинный ухват, она достала чугунную кастрюлю, наполненную вареным картофелем.Я не ел много дней, и мой рот наполнился слюной, с

трудом прошлепав босыми ногами, я сел за стол на само-дельную деревянную скамью. Она спохватилась и принесла мне старые башмаки без шнурков, я одел их и принялся за

309

еду. Кажется, я ничего не ел вкуснее, чем эта обжигающая картошка с душистым запахом, в забытой Богом деревне, в чужой и далекой России, у незнакомой русской женщины.Кстати, как же ее зовут, я ткнул пальцем себе в грудь и с

полным ртом сказал:— Гельмут.Она улыбнулась и сказала:— Анна.Я наслаждался картошкой с солью и запивал волшебным

теплым молоком. Насытившись, я поблагодарил Анну, и подошел к окну, выглянул на улицу, окно выходило во двор.Почувствовав на плече руку, я обернулся, она смотрела

на меня с тревогой и показывала мне рукой, чтобы я отошел от окна. Я понял, она не хочет, чтобы меня кто-нибудь уви-дел, она задернула цветные занавески.Я солдат вражеской армии, пришел на эту землю уби-

вать, а эта женщина подобрала меня истекающего кровью, спасла мне жизнь и рискует своей жизнью и жизнью своего ребенка. Страшно даже представить, что будет, если солда-ты НКВД ворвутся сюда, я буду убит на месте, а эту жен-щину немедленно отправят в сибирские лагеря, в бессроч-ную ссылку, ребенка, конечно же, отправят в детский дом. Не хотелось думать об этом, я поймал себя на мысли, что нужно, как можно скорее уходить, но я еле стоял на ногах и в плече все еще был осколок.Я сел на кровать и опустил в бессилии голову, я нахо-

дился между двух миров, миром войны и смерти, и миром где поют птицы и смеются дети, я так от всего этого отвык, что мысли путались.Она подошла и уложила меня на подушку, я жестами

спросил ее, где моя форма и оружие, она кивнула головой в

310

ответ и показала под кровать. Я успокоился и закрыл глаза, через несколько минут я уже летел на дно пропасти, неве-сомая дымка бесконечности окутывала меня, я забылся в пучине сна, который липкой паутиной укрыл меня и погру-зил во мрак.Когда я проснулся, было уже утро следующего дня, Анна

держала в руках огромный, старинный, ржавый, чугунный утюг с деревянной ручкой, вначале я даже и не понял, что это такое. Она поставила его на стол, вынула металли-ческим совком из печи красные угли, открыв крышку утюга, засыпала угли внутрь, никогда не видел ничего подобного и с интересом наблюдал за процессом. Затем она взяла тяжелый утюг за ручку и начала размахивать им в разные стороны, прилагая заметные усилия, воздух, попадая в бо-ковые отверстия, раздул угли. Затем, она поставила утюг на металлическую подставку, чтобы он нагрелся. Монстроподобный чугунный утюг, видимо нагрелся до нужной температуры, попробовав пальцем дно и убедившись в том, что оно достаточно горячий, Анна начала гладить мою выстиранную форму. Из утюга летели искры и валил дым, я кажется, рисковал остаться в одном белье.Вся эта необычная картина произвела на меня неизгла-

димые впечатления. Эти люди, жили в таком примитивном мире, который в Европе можно было увидеть лет триста на-зад, но это было для них нормой., которую определила им дегенеративная Советская власть. Не смотря ни на что, она очень бережно гладила мою форму, с неподдельным инте-ресом разглядывая ткань, нашивки и пуговицы с чисто жен-ским любопытством. Она заметила, что я проснулся, улыб-нулась мне, я кивнул ей головой, мы общались жестами, как глухонемые. Когда, я пытался сказать ей, что-нибудь на не-

311

мецком языке, она с ужасом, жестами, показывала мне, что-бы я замолчал, видимо боясь, что меня может кто-нибудь услышать.Догладив форму, которая была непривычно чистой, она

принялась зашивать огромное количество прорванных и прожженных дыр, закончив, она упаковала ее в старую цветную наволочку от подушки, и убрала под кровать. Там же стояли мои сапоги, отмытые и намазанные дегтем. С пе-чи слезла ее чудная дочурка, она о чем-то разговаривала с матерью, и украдкой поглядывала на меня, ее большие гла-зенки выражали некоторый детский испуг, но и необычный интерес.Анна подошла ко мне и села на край кровати, потрогав

мой лоб и проверив повязку, она кивнула мне, что все в по-рядке, на меня нахлынула волна каких-то необъяснимых чувств...После мясорубки последних лет, смертей, крови, трупов,

постоянного физического и морального напряжения, я ви-димо ошалел от такого трогательного момента и, когда она положила мне свою ладонь на голову, я взял ее руку и поце-ловал. Она с удивлением отдернула руку от моих губ, как от горячих углей, ее лицо зарделось, она что-то сердито сказа-ла мне, встала с кровати и пошла к двери. Я окликнул ее:

— Анна, — она смущенно улыбнулась, открыла дверь и вышла из избы.Потом она вернулась, и мы ели вареную картошку с со-

лью и черным хлебом и запивали теплым молоком, и этот примитивный скудный рацион, казался мне королевской трапезой.Эмоциональный перелом, ранение и голод последних

дней не оставлял мне шанса на изысканные манеры, я наби-

312

вал картошкой полный рот, чем в немалой степени веселил Анну с девочкой. Девчушка уже совсем привыкла ко мне и кидалась в меня кожурой от картошки, я тоже легонько ки-дал в нее, девочка заливалась заразительным детским сме-хом, она видимо давно не смеялась, и Анна с благодарно-стью смотрела на меня.Прошло несколько дней, осколок в плече не давал мне

покоя, рана воспалилась и запахла гноем, я лежал на кровати, мое лицо заливал пот. Анна не отходила от меня, она не знала, что делать, убирала с раны гной, прикладывала какие-то листья, но все было тщетно. Осколок был во мне, и его нужно было удалять. Я открыл глаза и увидел слезы у нее на лице, она держала меня за руку и видимо шептала молитву. Потом она опустила мою руку, вытерла слезы и решительно встала. Она хотела спасти меня любой ценой и приняла решение, она посмотрела мне в глаза, сказала что-то, повернулась и вышла из избы. Пламя в керосиновой лампе металось, тени плясали по темной комнате, в окно заглядывали звезды, я забылся в тяжелой дреме...Очнулся оттого, что кто-то снимал с меня повязку, под-

сознательно почувствовал, что это не Анна, я вздрогнул и открыл глаза. Передо мной было лицо старой женщины в черном платке, покрытое сетью глубоких морщин, она на-клонилась надо мной, может быть, вот так выглядит смерть. Я увидел рядом встревоженное лицо Анны, старая фрау, осмотрев мою рану начала что-то горячо обсуждать с Ан-ной. Наблюдая за ними, я мог лишь предполагать, о чем они говорят:

— Дочка, рана у него серьезная и я не знаю, что с ним делать, ты вообще осознаешь, что происходит, он же не-

313

мецкий солдат, мы его спасем, а он нас убьет, или нас убьют солдаты НКВД. Откуда ты его притащила? Его нужно но-чью увести в лес за деревню и пусть себе убирается.Анна, вероятно отвечала:— Бабушка, он вошел во двор и упал без сознания, об-

ливаясь кровью, он умрет без нашей помощи, кроме нас, о нем не узнает никто, мы вылечим его, и он сам уйдет. Ба-бушка, помоги мне, ты можешь, я знаю.Анна говорила с горячей убежденностью и старая фрау,

видимо, приняла решение, дав Анне распоряжения, она вышла из избы. Анна радостно подскочила ко мне и схватив меня за руки, начала торопливо что-то говорить:

— Потерпи милый, сейчас все будет хорошо, — по ее лицу катились слезы.Эта женщина устала быть одна, устала быть сильной,

она хотела, чтобы рядом был мужчина, чтобы можно было о ком-то заботиться. Она торопливо растопила печь и поста-вила чугунную кастрюлю с водой на огонь, достала поло-тенце, села на лавку у окна и начала с нетерпением ждать.На пороге послышалось шарканье шагов, дверь откры-

лась и вошла старая фрау, она очень сердито посмотрела на Анну, но Анна обняла ее и поцеловала в щеку. Старая фрау, была одета в заношенную кофту неопределенного цвета, и цветную юбку, заштопанную в нескольких местах, из-под которой выглядывали носки каких-то немыслимых башма-ков на грубой подошве. Она подошла ко мне и достав из-за пазухи бутылку с мутной жидкостью, вытащила пробку и подала мне, я взял и вопросительно посмотрел на нее.

— Нужно пить, — показала она мне жестом, я поднес бутылку ко рту, жуткий сивушный запах, самодельной кре-стьянской водки, ударил мне в нос.

314

Анна тем временем, обхватив полотенцем чугунную ка-стрюлю с кипящей водой, сняла ее с печи и поставила на лавку в изголовье постели. В дымящейся воде, стоял кухон-ный нож и несколько деревянных палочек, видимо они все-рьез собрались извлекать из меня осколок, но в моем поло-жении выбирать не приходилось.В окопах мы вынимали, куски горячего метала из тел

наших обливающихся кровью друзей, иногда это спасало им жизнь.

— Пей, — строго сказала старая фрау.Поняв, что мне предстоит невероятная операция, я

приложился к горлышку бутылки и задыхаясь, начал пить большими глотками. Из глаз у меня катились слезы, через минуту, это жуткое алкогольное пойло, выбило из меня последний дух, у меня хватило сил поставить на пол оставшиеся полбутылки, и я провалился в преисподнюю...Душа моя в ужасе покинула мое бездыханное тело, я ле-

тел на дно огромной пропасти и воспарял к небесам, вокруг меня кружились какие-то немыслимые очертания теней. Я погружался в черную, как смола темноту, и был ослеплен яркими вспышками света, по сравнению с которым не срав-нится даже солнце. Я слышал крики и стоны, плач и смех, пение и хохот, обрывки музыки органа, взрывы и оглу-шающую тишину, потом весь мир кружился вокруг меня...Черный ворон сидит рядом, и внимательно смотрит на

меня, он ждет, когда я умру, я хочу отогнать его, но мои руки налиты свинцом. Он смеется хриплым смехом и садится мне на грудь... От него веет ледяным холодом, он тяжел и давит на меня, как каменная плита. Сейчас он будет клевать мое лицо, я плачу от бессилия, я не хочу кормить своим те-лом эту тварь...

315

А слышу голос, это голос ангела, когда-то, мне кажется, я его уже слышал, ангел кладет мне свою руку на голову, у него нежные и прохладные пальцы, ворон хрипло каркая, улетает...Свет, я вижу свет, он необычайно яркий и он влечет ме-

ня...Я открываю глаза и вижу радостное лицо Анны, она

улыбается и держит меня за руку, по ее лицу текут слезы, не плачь милая, я уже умер и мне не больно. Я вижу малень-кую девочку, она протягивает мне свою любимую тряпич-ную куклу. Старая фрау сидит рядом и молча смотрит на меня. Я вернулся, лежу на кровати, плечо онемело, пробую пошевелить рукой, руки словно нет, благодарю Всевышнего за то, что я вернулся в этот грешный мир, наполненный болью и кровью, мне еще рано уходить. Не хочу болтаться в вечности, я еще не закончил свой земной путь, я еще не выполнил свое предназначение...Анна держала на ладони белую тряпку, на ней лежал ос-

колок гранаты, извлеченный из моего плеча, я кивнул голо-вой. Старая фрау, внимательно и гневно смотрела мне в глаза, будто спрашивая:

— Зачем ты пришел на нашу землю, зачем ты убиваешь наших людей, уходи, ты здесь чужой...Она устало что-то сказала Анне, тяжело поднялась и,

шаркая ногами, старческой походкой пошла к двери. Я хотел поблагодарить эту женщину, но во рту у меня пересохло, губы слиплись, и я не мог произнести ни слова. На печке из-за занавесок на меня смотрело улыбающееся лицо ма-ленького белокурого ангела...Прошло несколько дней, боль начала утихать, опухоль

спала, и рана начала затягиваться, по ночам я выходил во

316

двор, Анна стояла рядом и с тревогой смотрела на меня. В ней боролись два чувства: она не хотела со мной расста-ваться, но знала, что мне срочно нужно уходить, долго мне находиться у нее нельзя...Девчушка снова кидалась в меня за столом кожурой кар-

тошки, я кидал в нее специально не попадая, что ее востор-гало еще больше, она заливалась своим звенящим как коло-кольчик смехом. Но мысли мои все чаще возвращали меня к действительности, тело мое наливалось силой и агрессив-ной энергией, оно привыкло к бою и оно просилось в бой, внутренне я уже собирался, и Анна видела это. Я попросил у нее свою форму и оружие, лицо ее посерело, она покорно извлекла из-под кровати мою форму и карабин. Она знала, что мне настала пора уходить в другой мир, я принадлежу тому далекому миру Войны и Смерти...Я долго чистил карабин, проверял и протирал каждый

патрон, прочистил пистолет. Она как могла, объяснила мне, что сейчас за окном вечер и в ночь уходить опасно, она проводит меня на рассвете к лесу и укажет дорогу. Она была права, утром мне лучше будет сориентироваться, она до конца хотела сохранить мне жизнь. Я сидел на лавке, опус-тив голову, она сидела на кровати, положив руки на колени, у меня не хватало сил поднять голову и посмотреть на нее.Долгожданный рассвет заглянул в окна туманом, вдруг я

услышал далекую канонаду, отдельные выстрелы и взрывы скоро приблизились, я спешно оделся, взял оружие и вышел во двор.Стрельба стала слышна отчетливо, она накатывалась не-

отвратимой волной, я подтянул ремни с подсумками, еще раз проверил оружие, приятная волна адреналина охватила меня. Я подошел к воротам и обернулся, Анна смотрела на

317

меня полными слез глазами. Я вернулся, подошел к ней и обнял, как родную, она положила мне голову на плечо и разрыдалась. Я уже был в состоянии боя, я отключился от всего остального, и мне было неловко за этот жест. Я услы-шал крики на немецком языке, выстрелы звучали уже рядом, я встал на колени и поцеловал Анне руки и, вскочив, побежал вдоль забора на край деревни. Сзади я что-то ус-лышал, оглянувшись, я опешил, топая босыми ножками, ко мне бежала девочка, она подбежала и подала мне свою тря-пичную куклу, развернулась и побежала обратно. Я рас-стегнул пуговицу и засунул куклу за китель.Неподалеку раздался взрыв гранаты, осколки ударили по

забору, я увидел немецких солдат, которые кричали и отстреливались, упал один, потом второй. Два бойца несли под руки раненого гауптмана, вся голова у него была в крови, и на груди темнело пятно крови. Я пробежал вдоль забора и подскочил к ним, они с удивлением уставились на меня.

— Откуда ты, где остальные? — крикнули они мне, с радостью увидев на мне эсесовскую форму, солдаты вер-махта всегда чувствовали превосходство солдат Ваффен СС, но редко сознавались в этом.Один солдат ваффен-СС стоил пяти солдат Вермахта, мы

были лучше подготовлены и на много мощнее морально.— Никого нет, я один — ответил я.У парня в автомате закончились патроны, выдернув пус-

той магазин, он крикнул:— Все, больше нету.Я протянул ему свой пистолет Вальтер, он с благодарно-

стью и ошалелой радостью принял такой подарок. В нем угадывался бывалый солдат, который уже не думает, о своей жизни, лишь бы пустить еще одну пулю во врага.

318

— Восемь патронов, — сказал я ему.— Этого хватит, чтобы отправить на тот свет восемь

коммунистов, — ответил он улыбаясь.Мы бросились к лесу, туман мешал ориентироваться, но

мы к счастью оказались в густом сосняке, возможно в том самом, из которого я вышел раненый к Анне.

Я остановился и оглянулся-Господь Всемогущий, молю тебя, благослови эту женщину, спасшую мне жизнь, дай ей немного человеческого счастья и любви...Пуля ударила в сосну у моего лица, крошки от коры

осыпали меня. Я увидел темные фигуры «иванов», они пе-ребегали от дерева к дереву, неуклонно приближаясь к нам. Поймав в оптический прицел одного партизана я выстрелил, он ткнулся головой в землю, быстро передернув затвор, я положил второго, затем третьего. Оставшиеся перестали стрелять и залегли, они что-то кричали друг другу. Туман, рваными хлопьями цепляясь за деревья, перемещался в сторону деревни. Я увидел шапку большевика с красной тряпичной полосой наискосок, видать отъявленный большевик, ох уж мне эти красивые жесты, перекрестье легло в красную ленту, сейчас она будет еще краснее. После выстрела шапка слетела, нет, не увидеть этому людоеду коммунизма во всей Европе.Извините ребята, я только что вернулся из могилы и не

собираюсь туда вновь. Я отполз вправо около ста метров и перебежками зашел партизанам сбоку. В перекрестье при-цела я увидел сапог, точнее ногу в сапоге, «иван» лежал за огромным пнем, но нога была видна по самое полено. Ну что же дружок, не в настроении я сегодня бегать с тобой на перегонки, пуля ударила ему в ногу, раздробив кость на куски, он вскрикнул и выкатился из-за пня, передернув за-

319

твор, я дослал патрон и быстро вогнал в него пулю, он ут-кнулся мордой в мох, чем несказанно порадовал меня. Ос-тавалось двое, их нужно было добить по двум причинам, либо они отступят и приведут с собой подмогу, либо втихую будут преследовать нас и добьют сзади, в спину.Я перемещался от дерева к дереву, достав Вальтер, в ус-

ловиях густого леса, когда сокращаешь расстояние до руко-пашной схватки, надежное и убойное оружие. Слышалась стрельба из автомата и из винтовки, я перемещался как тень. Я увидел их, я заходил к ним с боку, рискуя попасть под пули своих ребят, ну что же, пора, два выстрела в первого и два выстрела во второго. Крикнул ребятам, подходят, забираем у партизан оружие и боеприпасы, делаем импровизированные носилки, положили на них гауптмана Бернгарда Дюттмана и пошли по карте к нашим позициям. Мы шли по лесу двое суток, сменяя друг друга, несли раненого офицера, черный хлеб и бутыль с молоком, которые Анна заботливо положила мне в сумку, были поделены поровну на всех.К исходу второго дня продукты кончились, к счастью мы

увидели движущуюся колонну в километре от нас. Я ос-тавил ребят с раненым, и кинулся вдоль леса с упреждени-ем, нужно было остановить колонну и приехать за ребятами, но я не забывал, что в любое время можно было наткнуться на «иванов».Но все обошлось, я выскочил из леса, когда последний

бронетранспортер уже уходил, оставляя за собой черный шлейф дыма. Парни ехали на броне и заметили меня, объ-яснив ситуацию, я залез на броню, поставив в известность офицеров, мы напрямик направились к тому месту, где я оставил своих парней...

320

Я попал в госпиталь, моя история вызвала невероятное изумление у хирургов, в свою дивизию «Викинг», я попал только через месяц. Боже, как я был рад увидеть родные мне лица, они уже решили, что я погиб в том бою. Все с удивлением слушали мою историю воскрешения, я рассказал, как я трое суток раненый блуждал по лесу, как вышел к деревне, как меня спасла русская женщина Анна, как старая фрау сделала мне операцию, и показал осколок. Прошло два месяца с того боя, когда я потерял свою лошадь Машу, много погибло моих друзей, дивизия пополнялась молодыми солдатами, от которых в бою было больше проблем, чем пользы, мы занимались их обучением, старых опытных солдат оставалось все меньше...Каждую ночь, засыпая я видел нежные руки Анны, ее

печальные глаза и девочку похожую на ангела...

Лил теплый, весенний дождь, мы лежали под деревьями прижавшись друг к другу. Вокруг была ночь, на нас не было ни одной сухой нитки. Мы ежились от сырости, но самое главное, наступало лето. Не будет больше глубокого снега, жутких морозов, будет тепло и солнечно, неужели так бы-вает, даже не верилось. Вроде я даже поспал, какие-то об-рывки снов терзали меня до рассвета.Утром нас разбудила тишина, мы тронулись в путь по

раскисшей дороге, форма сохла прямо на нас. Наша дивизия подошла к линии фронта у реки. Танки, бронетранспортеры, мотоциклы, конные подводы уютно устроились в лесу, мы ждали подкрепления. Неподалеку находился мост, но он был взорван в двух местах и представлял из себя жалкое

321

зрелище. На другом берегу начинались поля и перелески, где-то там, концентрировали свои силы русские, они гото-вили удар и мы были готовы встретить их. Задымили кост-ры, мы сушили одежду, повара готовили пищу, сапожники чинили обувь, мы чистили оружие.Через два дня разведчики доложили, что на том берегу

замечены огромные скопления бронетехники русских. Унтершарфюрер Крукенберг ловко играл на губной гармошке, выдавая какие-то затейливые мелодии, я пришел на обед из охранения, и с огромным удовольствием ел горячий суп. Танкисты уже в который раз чистили своим огромным шомполом ствол «Тигра», на башне стоял гауптшурмфюрер Кнайсель, мой старый друг. Он смотрел в бинокль на противоположную сторону реки, он что-то говорил обершар-фюреру Калеру и тот записывал информацию в планшет, радист в это время запрашивал штаб. Вдруг бинокль выпал из рук Кнайселя, и ударившись о броню, упал на землю. Калер оторвался от планшета, наклонился и подобрал бинокль, он с улыбкой поднял голову и застыл, на груди у Кнайселя расплывалось темное пятно, он качнулся и полетел вниз, из-за реки ветер донес звук выстрела.

— Проклятье, снайпер, — закричал Калер, все броси-лись за оружием, кто-то укрылся за бронетехникой.Я, схватив карабин, бросился к реке. Преодолев ползком

более двухсот метров, я слышал, как начали отдавать ко-манды к стрельбе по противоположному берегу.Минометы, танки, пулеметы, все стреляло, что успели

расчехлить, взрывы терзали берег в шахматном порядке. Столбы земли взлетали к небесам и оседали, заволакивая все пространство черным дымом, ничто не должно было

322

выжить в этом аду. Стрельба стихла так же внезапно, как и началась, я вышел к сектору стрельбы, благо наш берег был несколько выше противоположного, весь рельеф был как на ладони. Трудно было предположить, откуда стрелял снай-пер, я просматривал в бинокль каждый сантиметр, я должен был увидеть его труп, что маловероятно, либо определить его местонахождение. У меня были две причины для беспо-койства — или я его не вижу, что плохо, или он уже ушел, а я опоздал, что еще хуже. Более отвратительную ситуацию трудно было себе представить. Но я всегда знал, что если ты делаешь что-то лучше других — удача тебя найдет.Триста метров, которые разделяли меня с противопо-

ложным берегом в десятикратный цейсовский бинокль, зна-чительно приблизились. Я детально просматривал каждый куст, каждую незначительную выемку в земле, старался за-помнить, каждую травинку, чтобы потом определить и ана-лизировать изменения. Я очень уважал Кнайселя, его смерть потрясла меня, это был прекрасный образец фронтового немецкого офицера, я пытался сосредоточиться на мести. Прошло около двух часов наблюдения, минометчики со злости то и дело портили мне видимость, их мины переле-тали через реку и пейзаж там постоянно менял свои очерта-ния. Можно было предположить, что снайпер был убит или ушел, но я должен быть уверен в одном из этих факторов, когда жизнь твоих друзей в твоих руках, это огромная от-ветственность.У опытного фронтового снайпера, есть шестое чувство

часто не видя цель, ты уже чувствуешь, что что-то происхо-дит, что в пейзаже, что-то измелилось. Я осматривал в би-нокль окружающий ландшафт и по привычке жевал

323

травинку, интуитивно я что-то почувствовал, даже не увидел, а именно почувствовал. С бьющимся сердцем подчеркивающим мои охотничьи инстинкты, я положил бинокль и приложился к оптическому прицелу, палец был на спуске. Я смотрел в одну точку, вот ты где дружок, не знаю, как он уцелел после взрывов. Он лежал не в кустах, по которым молотили мины и снаряды, он был умней, обвязавшись травой и измазав лицо землей, он лежал в ложбинке на открытом месте, дымящиеся воронки были от него в ужасающей близости. Он отбрасывал еле заметную тень, еще несколько минут, я определял его в оптический прицел, кратность прицела была вдвое меньше бинокля, но он попал в мое перекрестье. На какое-то мгновение он расслабился и сделал ошибку, он поправил перед собой куст травы, я увидел его голову и нажал спуск. Голова исчезла, первое правило — не отбрасывай тень, правило второе — не поправляй траву.Около часа я потратил на то, чтобы вычислить второго

номера, но по-всему видать, снайпер был один. Я, даже на-дежно отстрелявшись, никогда не вставал, с позиции всегда нужно уходить, также как вышел на нее — ползком. Ты не видим — значит, смертелен, если смертелен — значит бес-смертен...Кнайсель был еще жив, он лежал на расстеленной, на

траве шинели и смотрел в небо. Я подошел, сел возле него и взял его за руку, ресницы его затрепетали, он открыл глаза и с трудом улыбнулся кончиками губ, лицо его искаженное страданием и болью было мертвенно белым. Пересохшие губы его что-то шептали, я кивнул головой и показал на оп-

324

тический прицел. Он спокойно закрыл глаза, рука его ос-лабла, через несколько секунд он умер...

Величия и веры сломан мечПробит доспех тяжелою стрелою,С крестом накидка соскользнула с плечИ рыцари поникли головою.

Ушел их друг, покинув навсегда Сей бренный мир, в котором он родился, Лежит в земле под тяжестью креста, Он не достиг того к чему стремился.

Великий воин и хороший другЕго таким всегда мы в жизни знали,И выпал меч с его усталых рукК подножию Священного Грааля...

Геббельс

Сгущался вечер, на остывающем небе высыпали звезды, пахло прелой листвой, ветер стих, ворона задремала на суку старого бука.

— Папочка, я пришла, чтобы поцеловать тебя перед сном, — сказала очаровательная маленькая Хельга, неверо-ятная шалунья и необыкновенно обаятельная дочка.Кудряшки светлых волос струились по плечикам, она

терла ручонками сонные глазки, ее босые ножки мерзли на каменном полу. Геббельс отложил свои дневники, маленькая непоседа, того и гляди выскочит на каменный холодный пол балкона.

325

— Иди ко мне мое сокровище, — он поднял ее и посадил к себе на руки, крепко прижал и похлопал по спинке. От Хельги пахло конфетами, она положила ему голову на плечо и обвила ручками шею, она любила своего папочку и на его руках она чувствовала себя защищенной. Они прошли через комнаты и вошли в детскую спальню.Хильде, Хельмут, Хольде, Хедца, его любимые дети ле-

жали в кроватях, Хельга с рук отца скользнула под одеяло. Пока не было строгой мамочки, можно было покидаться тряпичными мягкими куклами и маленькими разноцветны-ми подушечками, ведь папулечка добренький и никогда не ругается.Вдруг, как по команде все стихло, в спальню вошла

Магда Геббельс, красивая женщина, строгие манеры, она улыбнулась, посмотрела на «спящих» детей и, взяв мужа под руку, пошла с ним в холл.Имена своим детям они дали в честь первой буквы фа-

милии фюрера «Hitler», и очень гордились этим.Хельга, Хильде,Хельмут,Хольде,Хедца и маленькая Хайде. Все дети очень любили Гитлера и всегда задавали один и тот же во-прос:

— Папочка, когда мы поедем к «дяде Фюреру»?Геббельс очень любил своих детей и тяготился воспоми-

наниями, когда в тяжелом настроении он приехал усталый, раздраженный и накричал на Магду потому, что сильно кричал младенец. Магда схватила малыша и заплакала, он долго на коленях просил у нее прощения, целуя ей руки, потом целовал ее губы и они занимались любовью. Воспоминания... Воспоминания...Сейчас Магда была рядом, любимая женщина, сейчас

так много работы, что не часто приходится ночевать дома.

326

Фюрер надеется на него и нужно делать больше того, что тебе поручают.Два типа людей не достигают в жизни никаких целей, те,

которые не делают то, что должны делать, и те, которые де-лают лишь то, что должны делать. Он постоянно вел днев-ники, почти ежедневно записывая свои мысли по поводу текущих событий, раньше в его дневниках сквозило отчая-ние и тоска.Он был молод, метался в поисках себя, но сила воли, же-

лание жить и двигаться вперед, было довлеющим. Судьба подарила ему шанс, и он встретился с Гитлером, бьющимся в паутине политических интриг, и стал необходим ему, как меч, который перерубал эту паутину. Путь к власти был труден и тернист, но он заряжался у Гитлера энергичностью, непроницаемым цинизмом и стальной целеустрем-ленностью, отвергающей сомнения.Магда также вступила в НСДАП, она также была преда-

на своему фюреру. Он был риторик, он был хороший риторик, и ему нравилось смотреть на восторженные лица людей, которые с упоением слушали его. В его жизни было много женщин, не смотря на свое физическое уродство, он своим внимательным и предупредительным отношением увлекал девушек в такую пучину страстей, что ему самому едва удавалось из нее выбраться. Психологи и медики назы-вают это заместительная активность, когда что-то ущербно, развито другое, и оно доминирует.Геббельс не обладал внешними данными, но это он с

лихвой компенсировал своей риторикой, заставляя женщин смотреть на него с восхищением. Он размышлял над тем, кем бы он был без Гитлера, простым обывателем, малоизве-стным писателем, средней руки журналистом, не более того.

327

Энергия и гений Гитлера творили с людьми чудеса, бу-дучи еще вчера ни кем, сегодня они стали личностями госу-дарственного масштаба, облеченные властью и отягощен-ные богатством.На столе лежал лист бумаги с завтрашней речью:«Слабоумие, шизофрения, эпилепсия, разлагают гено-

фонд, засоряют чистоту священной немецкой крови, мы бу-дем подвергать этих недочеловеков жесткому контролю, также как цыган, евреев и славян, мы будем их стерилизо-вать и подвергать эвтаназии. Выделяя самые ценные расо-вые элементы среди немецкого народа, мы позаботимся об их умножении. Национал-социализм, это Вера, она чиста и непорочна, человек в величии своем становится Богом, у Бога не может быть пороков, это новая религия, мы создаем человечество заново, мы так счастливы, что боимся зависти Богов....Фюрер — это наша Германия, это наше Солнце, это наш

Мессия, он ведет нас от темноты к свету. Триумф воли, ко-торый мы ставим во главу угла, не придуман нами, с этим триумфом в сердце каждый немец рождается, в наших жи-лах течет чистая арийская кровь наших предков. Великая Миссия, возложенная на нас — это ответственность перед будущим. Это будет только так, потому что это не может быть иначе, кровь и земля, арийская кровь — священна и превосходство нордической расы неоспоримо.Свастика на наших штандартах, как символ солнца и

возрождения освещает нам путь вперед, определяя власт-ный инстинкт самосохранения Германии, она объединяет нас священным долгом и ведет к новым победам».

328

Новый дом, который семья Геббельсов приобрела не-давно, понравился детям, они восторженно рассматривали новую отделку и украшали свою любимую спальню.То и дело подъезжали машины, начался новый рабочий

день, наполненный суетой и обязательствами. Фронтовые операторы привозили отснятый материал с западного и вос-точного фронтов, который тут же рассматривался Геббель-сом в домашнем кинотеатре. В дальнейшем из этого мате-риала форматировали фильмы и киножурналы, пропаганди-рующие силу и мощь Германской армии.Новости с Западного фронта радуют, но новости из Рос-

сии не были столь безоблачными. Русские армии оказывают неожиданно яростное сопротивление, данные предвари-тельной разведки диверсантов несколько расходились с действительностью.Танковые бригады русских начали наносить ощутимые

потери войскам Вермахта и Ваффен СС, на некоторых уча-стках фронта наблюдалась весьма неприглядная картина. С заводов Круппа поступили специально снятые фильмы, где Фюрер принимает на полигоне новые образцы танков, эти вдохновляющие кадры скоро будут показывать во всех ки-нотеатрах Германии. Контроль над всем, что печатают и над всем, что показывают на экранах, принадлежал Геббельсу, и Гитлер просил не включать в еженедельные фронтовые журналы, кадры с разбитой немецкой техникой и трупами солдат.Много хлопот доставила Берлинская «Красная Капелла»,

из гестапо поступили документы «Деятельность советско-еврейской шпионской организации «Красная Капелла» в Западной Европе». Только в Берлине было арестовано около ста человек по подозрению в сопричастности. Имея ком-

329

мунистическое мировоззрение, эти немцы и евреи печатали свою пропагандистскую литературу, передавали Москве секретные сведения по рации. Доказана причастность и фи-нансовая поддержка Советским посольством и торгпредст-вом, в частности ими были переданы две рации и батареи питания, которые активно использовались в подрывной дея-тельности на территории Рейха.Организация «Красная Капелла» проводила активную

подготовку к покушению на жизнь Фюрера, это было дока-зано в ряде проверок и проведенных допросов гестапо. Изъ-ято большое количество оружия, взрывчатки и пропаганди-стской литературы, уничтожена типография, выявлена вся сеть подпольных связей и явок. На раннем этапе расследо-вания в организацию «Красная Капелла» удалось внедрить своего агента, вследствие чего были выявлены и арестованы руководители и наиболее активные члены преступной орга-низации.Геббельс, занимаясь своими обязанностями, понимал,

что только с Гитлером он может сделать свою карьеру, он был талантлив, но он был человеком второго плана и ему нужен был двигатель и вдохновитель, и тогда, он свернет горы.Большие хлопоты доставляла пресса, в которую пыта-

лись лезть всякие прохвосты, желая занять главенствующие посты, он не мог позволить, чтобы кто-то был ярче и та-лантливей его, путь к власти был слишком труден, опасен и тернист, чтобы сдаться просто так.Дневники пишутся ежедневно, доктор философии Геб-

бельс с удовольствием и присущем ему журналистским та-лантом описывает, все, что происходит у него в душе и у него в стране. Всему есть объяснение и все анализируется...

330

«Германия счастлива, она очарована Фюрером, наконец-то после стольких лет унижений и упадка Гитлер поднимает Германию с колен, я горжусь тем, что я рядом с этим вели-ким человеком»...

«Гиммлер, создал войска СС, великолепнейшие отбор-ные солдаты. Генрих превзошел сам себя, он достоин всяче-ского уважения»...

«Генералы Вермахта надсмехаются над Фюрером, ими руководит ефрейтор, им невдомек тупицам, что Фюрер ге-ниальней их всех, эти зажравшиеся тупицы, погрязшие в лени и богатстве, возомнили себя героями, в случае каких-либо поползновений с их стороны, войска СС — это армия внутри армии, это сила и щит Фюрера, это элита и надежда Рейха, уверен, они решат любые проблемы».

«Никто не ожидал от этого застенчивого мальчика, каким был Генрих во время «Пивного Путча», и что он станет такой влиятельной и талантливой личностью в управлении Рейха. Это лишь еще раз показывает величайшую гениаль-ность Фюрера и его чутье, он всегда знает, что нужно делать и какими людьми себя окружать. Генрих, конечно же, неожиданно жесток, но нам это и нужно, слишком велика Цель, слишком мало времени и слишком много работы, слишком сильно сопротивление врагов. Я счастлив, что жи-ву в это время, время великих перемен и свершений, когда каждый немец по мере своих сил, может принести пользу Рейху, я горд тем, что я стал частью истории»...

Второй день шли жестокие уличные бои, рушились стены зданий, пули с визгом рикошетили от стен, горела техника,

331

кругом лежали трупы солдат. Точными попаданиями подбиты два наших танка, экипаж одного спасся, экипаж второго в полном составе горел закованный в броню, они кричали внутри, сгорая заживо и, мы ничем не могли им помочь.Два солдата залезли на броню и долбили прикладами ка-

рабинов по люкам, но были убиты точными выстрелами, возможно из углового дома, стрелял снайпер, по крайней мере, характер выстрелов этому свидетельствовал. Из танка выбивалось пламя, и валил черный густой дым. В это время взорвался боезапас внутри танка, вырванная взрывом башня слетела и, перевернувшись, упала рядом. Прозвучал еще один взрыв, оторванный кусок гусеницы ударил в стену до-ма и, проломив огромную дыру, залетел внутрь. Наши пуш-ки били по дому и конце улицы из которого, как предпола-галось велась стрельба, но это не помогало. Стена дома уже полностью обвалилась, а выстрелы снайпера не давали под-нять голову.Мой второй номер, роттенфюрер Воллерс родом из Шва-

бии, в Германии над швабами издревле потешались, их счи-тают людьми туповатыми и недалекими, про них складыва-ют анекдоты. Воллерс был истинный шваб, но в бою равных ему не было, на войне многие люди становятся великими воинами, когда другие ломаются. Воллерс был талант.Два года он воевал в Европе и три года в России, дважды

был ранен, в одном из боев захватил русский танк, в руко-пашном бою убил пять «иванов», и вынес на себе из боя, раненного офицера. Я взял его своим вторым номером, он с радостью отнесся к этому предложению, в бою он был чрез-вычайно дерзок и настойчив. Он всегда обвешивался кучей оружия и таскал с собой огромное количество боеприпасов, пережив окружение, когда была горстка патронов на десять

332

человек, девять человек из которых погибли, выходя из окружения. В их батальоне из четырехсот человек осталось в живых двадцать шесть.В общем, парень был обстрелянный и надежный, к нам

попал недавно, и мы с ним сразу стали друзьями. Он засу-нул за ремень три гранаты, еще две дал мне, насыпал пол-ные карманы пистолетных патронов к автомату МР-40, под-сумки с магазинами, на поясе штык-нож, за пазухой русский пистолет ТТ, на груди цейсовский бинокль. Выглядел он чрезвычайно браво, и лицо его излучало полное счастье. Мы шли по развалинам, под ногами хрустело стекло, то и дело сверху падали обломки потолков, прутья арматуры своими острыми концами, как змеи целились в лицо.Перед нами стояла задача уничтожить, того меткого рус-

ского парня. Взрывы накрывали нас кусками кирпичей и штукатурки, мы с закопченными лицами и засыпанные кир-пичной пылью сами были похожи на обломки стен, что да-вало нам прекрасную возможность, сливаться с этими сте-нами. При каждом взрыве я накрывал своим телом оптиче-ский прицел, он был мне дороже всего. Мы шли очень медленно, спасаясь от осколков и залетающих в развалины шальных пуль, которые с визгом и искрами метались между стен.Снаряд ударил в стену, стена обрушилась внутрь здания,

чуть не похоронив нас. Кусок кирпича отлетевший ударил мне в спину, сбив меня с ног, в глазах потемнело, мне каза-лось, что я умер. Воллерс поднял меня и успокоил, что на этот раз я отделался лишь огромным синяком. Мы все уже давно потеряли внешний лоск, привыкших к постоянным победам солдат, мы стали жестче, молчаливее, мы научи-

333

лись мерзнуть, голодать и умирать, добиваясь победы лю-бой ценой.Мы думали о Великой Победе Немецкого Оружия, мы

старались до конца выполнить свой воинский долг и делали это достойно. По разбитому лестничному маршу, рискуя сломать ноги и сорваться вниз, мы поднялись на третий этаж и вошли в комнату. Повсюду были разбросаны столы и стулья, тысячи каких-то чертежей, засыпанные оконным стеклом покрывали пол. Воллерс начал в бинокль просмат-ривать улицу.

— Проклятье! Гельмут, глазам своим не верю, этого просто не может быть, может у меня что-то с глазами? — Прокричал Воллерс, перекрикивая шум взрывов.Он подал мне бинокль, его лицо выражало крайнее

изумление.— Что такое? В чем дело? — спросил я его.— Смотри сам, я не знаю, что сказать, — ответил он мне.— Я бы так не удивился, если бы увидел призрак.«Да, после всего, что нам пришлось испытать на этой

проклятой войне, призраками нас точно не напугаешь и не удивишь», — подумал я и пошел к окну.Я в бинокль начал осматривать противоположный угол

улицы.— Второй этаж, крайнее слева окно — сказал Воллерс.Я определился и увидел..., то, что я увидел, повергло ме-

ня в состояние сильной задумчивости. Пресвятая Дева Ма-рия, как будто ангел мне закрыл глаза своим крылом, время будто остановилось. В окне второго этажа, сидели две юные красивые девушки в красноармейской форме и пилотках, одна держала в руках бинокль и показывала рукой вдоль

334

улицы, другая целилась в оптический прицел винтовки Мосина, положив ее на край подоконника.Я был в шоке, ничего подобного я и представить себе не

мог, я был готов ко всему, но только не к этому. Разве такое можно было предположить в немецкой армии. Будь прокля-та дикая коммунистическая Россия, пославшая своих юных девочек убивать.Немыслимое понятие в немецкой армии-девочка-снайпер, проклятые дегенераты коммунисты.

«Девочки, милые, вам же рожать надо, вы же должны давать жизнь, а вы ее забираете, что же мне теперь делать, — подумал я.Я не знал, как мне поступить, я колебался, у меня были

свои принципы, я понимаю, что с принципами жить всегда не просто, но этот сюжет, как символ человеческого безумия не умещался ни в какие схемы. Пока я переборов оце-пенение собирался с мыслями, они произвели еще два вы-стрела и, следовательно, забрали еще две жизни, эти ангелы смерти.

— Гельмут, убей их, мне с автомата не достать, прокля-тье, что же ты медлишь! — крикнул мне дрогнувшим голо-сом Воллерс.Я поймал в перекрестье прицела грудь этой восемнадца-

тилетней красивой девушки с косичками и никак не решался нажать спуск, он она в это время нажала на свой и я вы-стрелил. Пуля откинула ее к стене, подружка бросилась к ней, положила ее голову себе на колени и заплакала, но скорби она предавалась не долго.Бросив бинокль на пол, она решительно схватила вин-

товку, неловко передернула затвор, выбросив стреляную гильзу, дослала патрон в патронник и приложилась к опти-ческому прицелу.

335

— Черт бы тебя побрал, Гельмут, — крикнул Воллерс, — Убей эту ведьму!Я выстрелил, она, выронив винтовку, упала на свою

мертвую подругу. За всю войну из сотни боев, это были два самых отвратительных выстрела из тех, что я сделал. После этих выстрелов, мне показалось, что в моей душе что-то умерло, точнее в том, что от нее осталось. Я молил небеса о прощении, но безмолвие небес наполняло меня страдания-ми. Воллерс облегченно вздохнул и хлопнул меня по плечу.

— Молодчина ты, Гельмут, — но, увидев мое огорченное лицо, развел руками. — Что поделаешь, у нас не было выбора, — сказал он устало.Воллерс был земледелец, родившийся и выросший на

ферме среди полей и скота и надо сказать особой сентимен-тальностью не отличался и, это защищало его от лишних душевных травм, о которых собственно, он и не думал. Под стеной рвануло, и на нас посыпалась штукатурка.

— Какого черта, Гельмут, уходим быстрей, а то мы сей-час присоединимся к твоим подружкам, — рявкнул Воллерс и был абсолютно прав.Мы начали спускаться по лестнице вниз, дошли до вто-

рого этажа, в это время русские выскочили из подъезда на другой стороне улицы и бросились наискосок к нашему подъезду. Не добежали они и середины пути, как у них под ногами упала и покатилась граната, они поняли, что оказа-лись на открытом месте и шансов, укрыться у них не было.Один кинулся к гранате с желанием откинуть ее в сторо-

ну, другие бросились на мостовую с желанием вжаться в камни. Но они все не успели, взрыв раскидал их в разные стороны, оставшихся в живых Воллерс добил прицельно короткими очередями из автомата. Он имел свойство мгно-

336

венно анализировать ситуацию, принимать решения, он был великолепен, каждый его сюжет был наполнен творчеством, я гордился таким напарником. Пули влетели в окно и с виз-гом отрикошетили от каких-то чугунных труб, мы упали на пол и отползли от окна.Нас засекли и, судя по звуку, по нам долбил пулемет,

сейчас нас окружат и закидают гранатами. Мы, молча зна-ками, определились, что нам нужно расползтись в разные стороны. Из разлома стены на пол падала узкая полоска света, я подполз и заглянул в нее, было видно дом на проти-воположной стороне улицы, но пулемета видно не было, нужно было принимать решение, долго так лежать на живо-те я не собирался.Я посмотрел в сторону Воллерса, этот парень зря время

не терял, он поменял в автомате магазин и начал набивать патронами пустой, доставая патроны из кармана, на все у него ушло не более двух минут. Мы, переглянувшись, полз-ком добрались до коридора, вскочив на ноги, пробежали вдоль него до конца, рискуя сломать ноги среди обломков мебели.Мы вылезли в окно на противоположной стороне улицы,

здесь было даже относительно тихо, мы восстановили ды-хание, но тишина и относительное спокойствие привлекло не только нас. За углом послышалась русская речь, мы за-скочили в подъезд и забежали по лестничному маршу на второй этаж. Выглянув в окно я увидел, как трое русских подкатили пулемет «Максим» к кустам возле подъезда и начала вставлять патронную ленту, у них были две коробки с патронами, и эти парни были настроены решительно.Подбежали еще два человека, они что-то переговорили и

начали затаскивать пулемет в наш подъезд. Они ничего

337

лучше придумать не могли и этим чрезвычайно усложнили себе жизнь. Воллерс с блестящими глазами показал мне на гранаты, я понял.Пока русские обживались в подъезде первого этажа, мы

открутили колпачки с рукояток гранат и приготовились, колпачок выскользнул у меня из пальцев и упал на каменную ступеньку лестничного марша. Одному «ивану» вдруг что-то послышалось, он взяв автомат наизготовку начал подниматься по лестнице, другие в это время устанавливали пулемет в окне первого этажа. Он не спеша, поднимался, повесив автомат на плечо, он достал папиросы и, достав зажигалку, закурил. У меня в руке был Вальтер, Воллерс приготовил автомат, русский остановился на лестнице и повернулся к своим, этого мгновения нам было достаточно, чтобы кинуть вниз две гранаты.Раздались крики, которые утонули в грохоте двух взры-

вов, курить «иван» явно расхотел, потому что его швырнуло взрывной волной к стене и надо сказать, что очень удачно, он врезался головой в стену и упал на ступеньки тем самым, сэкономив мне пару патронов в пистолете.Мы сбежали вниз и технично добили оставшихся в жи-

вых, пора было продвигаться к своим. Из верхних окон зда-ния выбивалось пламя, мы пробежали вдоль стены, держа направление на просвет между домами, там рвались снаря-ды, и дым валил к небу. На улице показались русские танки. Мы заскочили в подъезд, Воллерс бросился вверх по лест-нице, заскочив на лестничную площадку, он прижался к стене, держа автомат наготове, и посмотрел в окно. Меня привлекло какое-то движение среди лежавших у лестницы тел, я пригляделся и остолбенел, крыса сидела на груди у трупа и грызла ему лицо, это исчадие ада было омерзитель-ней всего, что я, когда-либо видел. Я выхватил Вальтер и

338

прострелил эту мразь. Она упала с трупа на пол и поползла, оставляя под своим мерзким хвостом кровавую полосу, я стрелял в эту раздувшуюся тварь и не мог остановиться, пу-ли рвали ее тело на куски, ошметки крови и кишок брызга-ли на стену. Воллерс молча посмотрел мне в глаза...

Пламя керосиновой лампы металось от человеческого дыхания, смрадный запах грязной и потной одежды напол-нял все пространство. Измотанные непрекращающимися боями мы лежали вплотную друг к другу в блиндаже, и не было сил шевелиться, стонали от боли раненые, бредили во сне спящие.Чтобы отвлечься от гнетущих мыслей я вспомнил

романтический вечер с Сарой в Берлине, мы сидели у камина, на столе стояли прекрасно приготовленные мною блюда с дичью и рыбой перед нами стояли бокалы с вином, свечи отбрасывали блики своего пламени на бокалы. Мы беседовали и пили прекрасное французское вино Жана Поля Шене со смешной бутылкой с кривым горлышком.

— Гельмут, что случилось с этой бутылкой, почему у нее такое кривое горлышко? — спросила Сара, улыбаясь своей прекрасной улыбкой.

— Слушай, милая, — сказал я, и начал свой рассказ... «Людовик XIV обнаружил такую бутылку в корзине с

вином, которое доставили ко двору его Величества. С недо-умением и гневом взирая на кривое горлышко бутылки он приказал послать за виноделом. Надо заметить, что в те да-лекие и смутные времена, за малую провинность, часто да-же самую незначительную рубили голову. Винодел предстал перед своим королем.

339

— А скажи-ка мне любезнейший Шене, почему я обна-ружил сегодня кривую бутылку в корзине с вином, — спро-сил Людовик. — Меня беспокоят две вещи — первая ты еще жив, и вторая — почему?На что Шене не моргнув глазом, ответил: — Мой король,

бутылка на самом деле прямая, она лишь склонилась перед Светлостью Вашего Величества.Людовик с удивлением заглянул виноделу в глаза, ответ

ему понравился и указом своим впредь приказал он изго-тавливать бутылки под вино Жана Поля Шене с кривым, а точнее «наклоненным» горлышком»...Сара была в восторге, она смеялась и хлопала в ладоши,

пламя камина освещало ее лицо, звон бокалов тонул в ночной мгле, это были самые прекрасные минуты в моей жизни.Она смотрела на меня, не отрываясь и для нее, не суще-

ствовало ничего вокруг кроме любимого человека.— Хочешь милая, я прочитаю тебе свои новые стихи? —

спросил я, она смотрела мне в глаза, улыбнулась и кивнула головой...

С вином бокалы на столеЗвезда колышется во тьмеИ свечи тают в тишинеИ ты со мною.И эта ночь озаренаТвоей улыбкой и сполнаЯ получу все, что хочуЯ счастлив, я не скрою.Ласкает эта ночь

340

Меня своим крыломЯ знаю, эта ночь не повторится,Она меня пьянит тобою и вином,А может быть, мне это только снится...

Я привлек ее к себе, наши губы слились в долгом умо-помрачительном поцелуе, у ее губ был вкус вина и фруктов, мой язык был настойчив, объятые волнительным трепетом, мы словно в тумане срывали друг с друга одежду... Она бы-ла божественно красива, ее длинные темные волосы, как морские волны плескались на ее великолепной обнаженной груди... Сердце мое неистово билось в груди и казалось, было готово сломать мне ребра, мои руки била дрожь, когда я освобождал ее груди из плена волос. От прикосновения моих прохладных пальцев соски на ее груди набухли и за-твердели, у меня кружилась голова, я не мог вымолвить ни слова. Она проводила языком по моему лицу, облизывая меня, как самка облизывает своего самца, это было дико, нежно и очень проникновенно...Я положил ее на медвежью шкуру, на полу у камина, она

сморщила носик оттого, что шкура была колючей для ее нежной спинки, но это было новое для нее ощущение, как тысячу лет назад мужчина занимался с женщиной любовью на звериных шкурах.Сара прониклась этим новым ощущением и приняла эту

роль, она закинула голову и закрыла глаза, покоряясь воле самца, я целовал ее красивые ступни ног, покусывая каждый пальчик, она стонала от восторга... Я сильно сжимал ее красивые упругие груди, великолепный плоский живот, который дрожал от моих прикосновений и запускал пальцы в кудряшки волос у нее на лобке...

341

Я встал, подошел к столу и взял бокал с вином, Сара открыла глаза и следила за мной из-за полуопущенных рес-ниц, развернувшись, я плеснул на нее из бокала вино, она вскрикнула от удивления, но, поддаваясь правилам игры, не проронила ни слова. Я склонился над ней и начал слизывать с нее вино, оно было холодным, и ее кожа покрылась пупы-рышками...Я вошел языком в ее влагалище, она застонала, я начал

покусывать его, она выгнулась всем телом и раздвинула но-ги... Я вошел в нее очень грубо, подчиняя ее тело своей вла-сти, она застонала и закусила нижнюю губу, на ее лбу вы-ступили капельки пота и волосы обреченно прилипли к ее лицу...От нее исходил божественный запах Женщины, этот

древний запах, по которому самцы находили своих самок и, который сводил их с ума... Она всецело принадлежала сам-цу, который бы дрался за нее до смерти, потому, что она от-дала ему предпочтение выбрав его из сотен других и этим делая ему честь...В порыве блаженства я рычал и кусал ее, на ее нежной

коже оставались следы моих зубов, ей было больно, и она терпела, ей было приятно, и она отдавалась без остатка. Она вонзила свои ногти мне в спину, я скрежетал зубами, взо-рвавшийся яркой вспышкой в моем мозгу оргазм, парализо-вал мою волю и тело. Эта Женщина была создана Небесами, для меня и не было более потрясающих мгновений...Мы в блаженстве поднимались к облакам и летели над

землей, и от высоты кружилась голова...Мы лежали ошеломленные, ее голова покоилась у меня

на плече, чувство удовлетворения сменялось истомой и

342

нежной легкой усталостью, мы медленно приходили в се-бя....Потом, мы стояли завернутые в одеяло возле окна, и

смотрели на огни ночного Берлина, самого прекрасного го-рода на земле.Впереди у нас была Ночь, самая прекрасная ночь в на-

шей жизни и впереди у нас была Жизнь, и она казалась нам бесконечной...Сара безмятежно спала, я любовался ею и страдал от

мысли, что нам скоро придется расстаться и кто знает, мо-жет быть навсегда. Эти чувства наполняли мое влюбленное сердце невыносимой болью...Ее обнаженное красивое тело лежало на белоснежных

простынях, я не в силах был оторвать взгляда от совершен-ства линий ее тела...Луна белым диском висела на черном ночном небе,

скульптуры ангелов на стенах в этом голубом свечении, ка-залось, хотели расправить крылья и взлететь... Звезды мер-цали миллионами бриллиантов и лунный зайчик, отражаясь от стекол окна, метался по стенам комнаты, отражаясь в тусклом блеске древних рыцарских доспехов и мечей. В ка-мине потрескивали дрова, пламя жадно лизало дубовые по-ленья. На белый лист бумаги, такой же белый как простынь, на которой спала безмятежная Сара, выплеснулись стихи:

Спокойной ночи, моя мисс, спокойной ночиС тобою буду я сегодня до утраС тобой останусь, если ты захочешьИ наше завтра будет лучше, чем вчера.Волна волос твоих всплеснулась на подушке Ладонь твою нежно держу в своей руке И ничего мне больше и не нужно И лунный свет тебя ласкает по щеке.

343

И я молю, чтоб эта ночь летела вечноИ сказке этой не было конца,И ты подаришь поцелуй мне бесконечныйИ я смахну пушинку с твоего лица. Твоей спины коснусь своей рукою Ты улыбнешься мне в своем далеком сне, Так хорошо мне, что расстанусь я с тоскою Ты станешь мне судьбою, ты будешь счастьем мне...

Я положил стихи на стол и откинулся в кресле с бокалом вина в руке, бокал еще сохранял аромат ее губ, мой взгляд скользил по стенам, на которых висели картины голланд-ских художников XVII века, древние доспехи и множество разного оружия всех времен и народов, африканские маски и чучела животных и птиц.Мне вспомнилось детство, когда отец дал мне древний

рыцарский двуручный меч, меч был такой большой и тяже-лый, а я такой маленький, что у меня не хватало сил поднять его...Я вспомнил ещё одну из наших встреч с Сарой.

Я надолго потерял её след, я окончил военную школу, я возвращался домой. Тихий вечерний Берлин, неторопливо гуляющие вдоль витрин прохожие, смеющиеся счастливые влюбленные пары, я тихо шел по гранитной мостовой и был погружен в свои мысли. Я только что написал стихи и был под впечатлением этого. Проходя мимо небольшого уличного кафе, я невольно взглянул направо и остановился как вкопанный, за столиком сидела Она, самая красивая девушка в мире, я понял, что это та, которую я любил всю жизнь...В левой руке она держала дымящуюся сигарету, в правой

бокал красного вина, музыкант на скрипке играл нежную мелодию. Она манерно затягивалась сигаретой, и ее

344

красивые губы выпускали тонкую струйку дыма, трепетно приложившись к бокалу, она маленькими глотками отпивала вино, и была погружена в свои мысли, казалось не замечая ничего вокруг. Какая-то неведомая сила толкнула меня вперед., она любила мои розыгрыши и момент был подходящий:

— Добрый вечер фройляйн, вы позволите пригласить вас на танец? — произнес я хриплым от волнения голосом, подойдя к ее столику и даже, сам не поверил в то, что я это сделал.Она с удивлением посмотрела на меня, это продолжа-

лось несколько секунд, но для меня они показались вечно-стью, я поймал себя на мысли, что отдал бы жизнь, чтобы услышать ее голос.

— Но, разве здесь танцуют? — сказала она удивленным тихим голосом, он прозвучал в моих ушах, как песня ангела, я улыбнулся и протянул ей руку ладонью вверх, она не-сколько секунд колебалась, ее ресницы затрепетали и длин-ные дрожащие прохладные нежные пальцы легли на мою ладонь.Душа моя в этот миг воспарила к небесам, я был полон

невыносимого блаженства, она была как источник силы и вдохновения, от нее исходило сияние, и я был пронизан им, ноги мои отяжелели, как будто к ним был прикован весь мир...Она встала и шагнула ко мне, ее лицо оказалось рядом,

меня трясло как в ознобе, я был на грани безумства и си-лился справиться с этой дрожью. Мы начали свой медлен-ный танец. Между столиков полупустого ночного кафе, скрипач заметил нас и заиграл медленную композицию.

345

— Надеюсь мое появление облегчило ношу твоего оди-ночества, — сказал я. — Прекрасный вечер, — продолжал я заполнять тишину.Она секунду помолчав произнесла тихо: — Возможно. У нее было невыносимо грациозная фигура с умопомра-

чительной талией, бархатный грудной голос, в ее больших и красивых глазах отражались огни ночного Берлина. Ее неж-ный запах, который состоял немного из парфюма и чего-то далекого, неуловимого, чего-то необъяснимо женского пья-нил меня как вино и я не верил, что это происходит со мной наяву.

— Почему, вы Гельмут пригласили меня на танец? — спросила она улыбаясь.

— Настоящий мужчина добьется от женщины то, что она от него хочет, — сказал я в ответ, она удивленно подняла брови и улыбнулась.

— Чем вы сейчас занимаетесь, Гельмут? — спросила она, посмотрев мне в глаза.

— Танцую с самой красивой девушкой на земле, — от-ветил я смеясь.Скрипач вдохновленный столь творческим сюжетом,

встал от нас в нескольких метра, показав нам тем самым, что играет исключительно для нас. Люди за столиками улы-баясь наблюдали за нами, прохожие оглядывались и я ис-пытал вселенскую радость. Она засмеялась на мой ответ. Мы общались так будто видели друг друга впервые...

— Я бы хотела узнать, чем вы вообще в жизни занимае-тесь, когда не танцуете с красивыми девушками, — спроси-ла она.

— Я художник, поэт, музыкант, коллекционер, пишу картины, стихи, рассказы, музыку, занимаюсь охотой, спор-том., и много чем ещё.

346

— И когда же вы все это успеваете?— Я и сам иногда задаюсь этим вопросом, но не могу

сказать, что нашел ответ. Могу я заказать нам вино?— Да, пожалуй, — сказала она. — Только не много, мне

завтра на работу.— А вы знаете, Сара, что алкоголь в малых дозах — без-

вреден в любом количестве, — она засмеялась и мы пошли к столику.Я повернулся, и с благодарностью поклонился скрипачу,

он улыбнулся мне в ответ, и заиграл быструю музыку. Нам принесли вино, я поднял бокал и сказал?— Все мы смертны, до первого поцелуя и до второго бо-

кала вина. Я желаю вам Сара, как можно чаще чувствовать себя бессмертной.Она улыбнулась и внимательно посмотрев мне в глаза,

отпила из бокала, она вообще очень внимательно и с живым интересом рассматривала меня, как бы задаваясь вопросом, что же со мною делать дальше, и откуда я вот такой персо-наж появился вообще.

— Вы знаете, Сара, что-то я от волнения стал очень го-лоден, — сказал я.

— А разве вы волнуетесь, что-то я не очень-то разгляде-ла в вас стеснительного молодого человека, — сказала она смеясь.

— Вы чрезвычайно деликатны, начитаны и предупреди-тельны в отношении с женщинами, но при этом очень напо-ристы.

— Вероятно, я очень хорошо скрываю свои чувства, во-обще мой отец всегда говорил мне, когда я был маленький: «Ты должен добиваться того, что хочется, и тогда получишь

347

то, что заслужил», — ответил я с чувством внутреннего дос-тоинства.

— Я вижу, это помогает вам идти по жизни уверенно и добиваться своего, я бы так не смогла, — сказала она, заку-рив сигарету.Я заказал нам легкий ужин на двоих и сказал ей:— У мужчин, склад ума логический, у женщин интуи-

тивный, мы по-разному смотрим на мир, поэтому вы всегда будете поступать по-другому.Я поднял бокал и произнес:— Пусть вас спасет Горячая Любовь в этом Бескрайнем

Ледяном Мире.Мы выпили, она предложила сигарету, я отказался.— Вы не курите, это так редко встречается, мне это нра-

вится, — сказала Сара.— Мой отец считал, что мне не стоит этого делать, а я

очень люблю своего отца, — ответил я. — Сара, только моя природная скромность не позволяет мне спросить, чем же сейчас занимаетесь вы, — спросил я, помогая официанту расставлять ужин на столе, официант ушел.Я принялся уплетать мясо с рисом, я так проголодался,

что казалось, не ел целую вечность, она с интересом наблю-дала за мной и смеялась. Рис прилип у меня на губе, она салфеткой вытерла мне губы, такое проявление внимания напрочь вышибло у меня все мозги, небеса услышали мои молитвы.

— Я работаю в ателье фрау Келлерман и шью модную одежду и пальто, — сказала она.Я добавил ей в бокал вина.

348

— Пусть у вас всегда будет страсть к жизни, и пусть ва-ша жизнь будет полна страсти, — наши бокалы соприкос-нулись со звоном друг друга.

— Прекрасная профессия, ведь вы тоже художник и за-нимаетесь творчеством, правда, я к моему стыду ничего в этом не смыслю, но думаю, что это интересно, расскажите мне, — попросил я.

— Да, Гельмут, вы знаете, когда закончишь какую-нибудь интересную модель, и клиент в ней выглядит вели-колепно, чувствуешь себя поистине творцом, — сказала Сара. — В общем, у меня достаточно интересная жизнь, я всегда в творческом поиске, каждый день насыщен, новые люди, новые проекты, новые впечатления. Вот и сегодня, до вашего появления, я разрабатывала новую чудную модель пальто, недавно приезжали наши коллеги из Парижа, я к счастью увидела и узнала очень много нового, и у меня поя-вилось огромное количество творческих мыслей.

— Только я появился не вовремя, я прошу прощения, — сказал я разжевывая мясо.

— Нет, думаю, что нужно иногда отвлекаться, — сказала она. — Тем более, что мы так долго не встречались, — потом посмотрела на меня задумчиво. — Гельмут, что вы ждете от этого вечера? — спросила вдруг Сара., я улыбнулся.

— Клянусь, у меня нет никаких низменных намерений, всего то хорошее вино и пара медленных танцев, ну а в це-лом я планирую долгие и глубокие отношения на почве ду-шевной близости.

— Гельмут, почитайте мне свои стихи, очень хочу по-слушать, как вы пишите, — с интересом сказала она.

— Эти стихи я написал давно и посвятил вам, — она удивленно подняла брови.

349

Помады след остался на бокале, Вкус губ твоих остался на губах, Ах, как прекрасно было все вначале, Но ты ушла оставшись просто в снах.

Вкус губ твоих горит огнем прощанияИ губы жжет, и нет уж больше сил,Но тяжелы минуты расставанияИ ты прости, что я не проводил.

Ты королева этой летней ночи, Ты освежила краски этих мрачных струй дождя, И я не сделаю того, что ты не хочешь Но я прошу, не покидай меня.

И стены надвигаются во тьмеИ нет тебя и я опять один,Я будто сплю, и снова снится мнеКак ты ушла, а я не проводил.

Сара захлопала восторженно в ладоши и засмеялась.— Восхитительно, я разрешаю вам Гельмут, проводить

меня сегодня до дома, — сказала она.— Я польщен, — ответил я лаконично, склонив голову в

знак признательности.Но так сдержан я был лишь снаружи, внутри у меня ки-

пела кровь и от счастья, пальцы на ногах сводило судорогой. Мы покушали, выпили вина, я расплатился и мы пошли по улице. На домах висели флаги со свастикой и портреты Фюрера, ее все это пугало, она была русская, и я думал, что я могу сделать для нее.Было уже за полночь, затихающие улицы ночного Бер-

лина были наполнены ночной прохладой, я одел на нее свой пиджак и мы пошли к ее дому. На встречу вышел патруль, офицер попросил предъявить документы. Сара прижалась

350

ко мне и я чувствовал, как ее бьет дрожь, я достал удостове-рение и, сказав определенный пароль предъявил их офице-ру, он лишь мельком взглянув на них, вернул, отдал мне честь и патруль двинулся дальше. Она с недоумением по-смотрела мне в лицо.

— Гельмут, вы, правда, художник и поэт? — спросила она.

— Ну, скажем в свободное от работы время, лучше вам Сара, пока ничего не знать, когда-нибудь я вам расскажу, если вы предоставите мне такую возможность, — мы пошли дальше.

— Вы меня пугаете, Гельмут, я заинтригована.— Вам ничего не угрожает, — ответил я.Тихие старинные улочки Берлина засыпали, в домах гас-

ли огни. Мы подошли к крыльцу дома Сары, держа ее ладони в своих руках я испытал пленительное желание поцеловать ее, вечер был великолепен, общение получилось весьма доверительным и чрезвычайно приятным.Мы стояли на крыльце, взявшись за руки и каждый из

нас видел то, что хотел видеть в другом. Она была красива до изнеможения, однако вопрос о поцелуе оставался откры-тым. Мне казалось, что если я сейчас не поцелую, рухнет целый мир, но сегодня я как ни когда был полон решимости и наши губы слились в долгом поцелуе. У меня кружилась голова и земля уходила из-под ног, я от избытка чувств со-всем потерял ощущение реальности, и с такой силой стис-нул Сару в своих объятиях, что она вскрикнула от боли, я виновато улыбнулся.Мы договорились о следующей встрече, и дверь за ней

закрылась, весь мир был наполнен музыкой, я шел по улице

351

и не верил своему счастью. Перед глазами было ее лицо, ее глаза, ее волосы и я был счастливейший из смертных.

Иллюзия любви — это мост в мир Существующий за гранью наших чувств Иллюзия любви — это страсти пир Ты только позови и я к тебе примчусь.

И оживают краски в темноте И крики птиц умолкнут до утра И лунный зайчик пляшет по стене Забудется прошедшее вчера.

Иллюзия любви — это бокал вина Иллюзия любви — поцелуя нежность Иллюзия любви — когда в ночи одна Ты спишь в своей постели безмятежно.

И мы утонем в океане чувствИ растворимся в тишине ночной Я подарить тебе любовь свою хочу Чтобы проникнуться одной тобой...

Одни уже только мысли о ней делали меня невменяе-мым, наш взаимный интерес не нуждался в дальнейших подтверждениях, ее интерес ко мне был лестен и вдохнов-лял. Ночная тишина, наполненная тоской нахлынувших чувств, окутывала прохладной дымкой...В 1917 году большевики в России свергли царское само-

державие, расстреляв царя и всю его семью, они принялись за людей, которые составляли цвет нации.Массовые репрессии по всей стране заливали страну

кровью, к власти пришли другие люди, но народ так и ос-тался нищими люмпенами и дегенератами, страна была по-вержена в голод и хаос. Волна русских эмигрантов, хлы-

352

нувшая в Европу в поисках спасения от пролетарского ни-чтожества, наполнила европейские города. Неподалеку от нашего имения продавался великолепный старинный особ-няк, его купил отец Сары , Александр Куперман.Ему удалось переправить в Берлинский банк свое со-

стояние, имущество в России осталось большевикам, он очень сожалел об утраченном. Но больше всего он с горе-чью вспоминал о своей жене, которую отнял у него тиф. Отец счел своим долгом познакомиться с Куперманом, их взаимный интерес перерос в дружбу, их объединяла любовь к оружию и искусству.Куперман неплохо говорил по-немецки, был страстным охотником, любил коней и собак. Он часто появлялся у нас, они с отцом охотились, говорили на разные темы. Но меня с давних пор интересовал не он, я потерял сон и аппетит, меня колотило в ознобе, когда я видел его дочь. Она была красивей чем вся Вселенная, я бредил мыслями о ней, когда мы встречались на улице, она охотно болтала со мной, а у меня заплетался язык. Она видела мое смущение, и ей это нравилось, несколько раз, она была вместе с отцом у нас в гостях, старики сидели у камина, пили вино и курили сигары.Мы с Сарой бродили по имению, и я показывал ей

коллекцию отца, иногда наши глаза встречались, и я забывал о своем существовании.Это была самая красивая девушка на земле, и я бы убил

любого, кто приблизился бы к ней, Отто Шульц мой дав-нишний приятель резко поменял свои взгляды на жизнь, ко-гда однажды вечером я встретил его под ее окнами...Под влиянием своих переживаний я написал несколько

стихов в ее честь, но не решился ей показать. Политическая жизнь страны резко изменилась. Адольф Гитлер стал канц-лером Германии, мой отец стал членом НСДАП, он участ-

353

вовал в нескольких археологически экспедициях института Аненербе. Я прошел все комиссии и вступил вЧёрный ОрденСС, чем несказанно гордился, активная политическая жизнь и служба Рейху захватила меня целиком, но не было дня, чтобы я не помнил о Саре. И вот сегодняшний вечер соединил нас, мечты стали явью, и это была более чем веская причина для беспокойства. В Рейхе были запрещены браки с людьми не арийского происхождения, тем более, мне как эсесовцу уж и вовсе не было никаких шансов, и это было крайне печально...

Мы перерезали обнаруженный нами плохо замаскиро-ванный телефонный провод, нам нужны были пленные, а русским нужна была связь, значит, шансы встретиться были велики. Мы с обершарфюрером Штейнсом были хорошо подготовлены и настроены решительно. Прошло около часа, как показались двое русских связистов, они шли по проводу, то и дело осматриваясь. Один проверял целостность провода, сосредоточенно ища разрыв, второй водил стволом автомата по сторонам готовый застрелить любого. Слажен-ные, техничные действия обоих не оставляли сомнений в том, что перед нами бывалые и обстоятельные бойцы, сле-довательно обладали опытом и информацией, а именно это нам и нужно было.Мы спрятались в густых елках, чуть в стороне от разры-

ва, чтобы оказаться у них за спиной, когда они окажутся на месте повреждения. Мы были в камуфляжах и обвязались пучками травы, что сделало нас абсолютно незаметными, даже вблизи.

«Иваны» прошли от нас в пяти шагах, их командиры ви-димо пообещали за невыполнение приказа отправить их в

354

сибирский концлагерь, что делало их усилия более осмыс-ленными. Один из них, видимо радист, пониже ростом в оч-ках, автомат у него был закинут за спину, он привычными движениями вытаскивал провод из травы и проверял каж-дый метр, маскировал его обратно. Второй боец шел сзади, всем видом выражая готовность найти врага и прошить его очередью из автомата.Настал момент истины, они подошли к месту разрыва,

очкарик держал обрезанный конец провода у себя в руках, недоуменно смотрел на него и что-то говорил второму. Здо-ровяк только кивал головой, видимо в премудростях этих проводов он разбирался не больше, чем в балете. Но авто-мат, этот парень держал наготове, и это выдавало в нем опытного бойца. Нам надоело любоваться этими «иванами», они больше понравятся нам со связанными руками и кляпа-ми во рту, настала пора действовать.На какое-то мгновение они склонились над проводом и

радист спешно начал зачищать концы, чтобы соединить их. Я осторожно отделился от елок, сделал несколько неслыш-ных шагов и со всей силы ударил металлическим концом приклада здоровяку между лопаток, он упал как подрублен-ный лицом вниз. Очкарик резко оглянулся, вместо его друга, рядом стояло лохматое чудище, похожее скорее наверно на сказочный лесной дух, в его глазах прочиталось скорее удивление, чем страх.Посмотрев на своего поверженного напарника, он по-

тянулся за автоматом, я навел на него ствол карабина, он понял, что в его положении, это не лучшая мысль и поднял руки. Второй тем временем уже сидел на заднице и мутным взглядом смотрел на меня, этот колхозник оказался крепким малым, после такого удар вряд ли кто оправился бы так быстро.

355

Внезапно, как тень рядом возник Штейнс, и одобритель-но похлопал меня по плечу, все это время он держал рус-ских на мушке своего автомата МР-38, и если бы у меня со-рвалось, он прострелил бы им ноги. Но тогда пришлось бы их тащить три километра на себе, а такая перспектива нам никак не улыбалась. Мы связали им руки, повесили на себя их автоматы и подталкивая их в спину стволами мы скры-лись в тени соснового леса, вырезав предварительно метров пятьдесят провода, чем значительно усложнили задачу дру-гим.Мы спешно двигались тем же путем, которым пришли

сюда. Очкарик разглядел у меня петлицы СС, глаза у него стали размером с чайные блюдца, он побледнел от страха, и понуро опустив голову, покорно шел рядом. Здоровяк всю дорогу пожимал плечами, по всему видать ему было грустно от моего удара, он шел то и дело разминал шею, и искоса поглядывая на меня.По лесной дороге из перелеска показались русские тан-

ки, мы были за соснами и они не могли нас заметить. Танки остановились, до них было около двухсот метров, люки от-крылись и танкисты повыскакивали с брони на землю. На-ши пленники оживились, но мы затащили их поглубже в лес и наши стволы, смотрящие им в лицо окончательно погаси-ли в них радостные порывы. Мы пожалели, что у нас нет пушки, на таком расстоянии башни с русских танков послетали бы, как осенние листья. Не будем печалиться о том, чего нет, наша охота и так была удачна, мы успешно добыли свое «мясо». Благополучно доставив пленных в наше расположение, мы передали их в штаб. Я всю дорогу с трепетной благодарностью вспоминал изнуряющие

356

многочасовые тренировки в учебном центре ваффен СС — «Больше пота — меньше крови»..

Штрафбат

На рядах колючей проволоки серебрилась роса, она се-диной покрывала траву, сибирская река несла свои воды за горизонт. Могучие кедры, мудрые от прожитых лет роняли шишки на мох, белка деловито прятала шишку в дупло ста-рой ели, дятел выстукивал свою мелодию.Зеки просыпались и лежали на шконках, сегодня снова

погонят на лесоповал, но прежде, как ритуал, нужно вы-слушать сон Игната, он положенец, смотрящий по бараку, мужик авторитетный. Родом он из Сибири, старовер, вред-ный, упертый, как кабан, никого и ничего не боится, кроме Господа, потому, как очень верующий, каждое утро и каждый вечер молится истово в углу барака, где иконостас с лампадкой. По утрам святое дело, глаза откроет:

— Утро доброе, господа каторжане, сон мне ноне при-виделся...И пошло, поехало, сны у Игната сплошь «вещие». И не

доведись кому с недоверием отнестись к этому и уж тем бо-лее подначить в шутку. Пригнали по этапу трех мужичков, они делов не знали и вякнули что-то насчет — «ерунда все это», не грузи ты нас этим фуфлом». Одного нашли с пробитой толстым железным штырем головой, штырь так и торчал из черепа, у второго горло было перерезано и ветками сосновыми закидан, никто вначале ничего и не понял. Только, когда третьего нашли пробитого ломом в

357

грудь насквозь, всем и все стало ясно. Но никто так и не решился озвучить происшедшее...Утро настало незаметно, роса накрыла все вокруг— Что-то мать давно не пишет, — подумал часовой,

расхаживая по деревянной вышке, доски скрипели под сапогами.В прошлом письме мать писала, что всех деревенских

парней и мужиков на фронт мобилизовали, посадили в гру-зовики и увезли, в деревне остались одни девки да старухи. Каждый день похоронки приходят, над деревней день и ночь бабий вой стоит. «А соседняя Лизавета совсем выросла и про тебя выспрашивала, где да что»...Вонь от немытых тел, грязных портянок, да

непросохшей одежды в бараке, любому выела бы глаза, но только не мужикам, они спали на двухъярусных шконках и сны их были беспокойны. Барак начал просыпаться, Игнат, открыл глаза:

— Утро доброе господа каторжане, сон мне ноне приви-делся, больно дивный сон, лежу я на земле и слышу, стонет она, как матушка с горя по сынам своим. Встал я и иду бо-сыми ногами по лугу в исподнем, а на встречу мне Пресвятая Богородица, вся в сиянии дивном. И говорит мне: «Игнатушко оборони землю русскую, никого боле, мол, не осталось, один ты в поле воин, а уж я тебя обороню от смер-ти»... Вот какой сон я нонче видал братцы, как распознать к чему мне оно приснилось».Мужики молча одевались, Игнат почесал волосатую

грудь мозолистыми пальцами и опустил ноги на холодный пол, шестерка прогнулся, пододвинул тапочки, под босые ноги пахана.

358

— Подай-ка, милай, водички колодезной, после вчераш-ней селедки жабры горят, — шестерка метнулся, исполнил волю смотрящего.На разводе перед заключенными на плац вышли два

офицера НКВД и войсковой майор.— Граждане заключенные, Красная Армия ведет крово-

пролитные бои с немецкими захватчиками, у вас есть воз-можность кровью искупить свою вину на фронте, кто согла-сен, два шага вперед.

— Вот и сон в руку, — сказал Игнат, и уверенно сделал два шага вперед...Вагоны стучали сцепками и качались, паровоз уже пятый

день шел с малыми остановками. Каторжане резались в стиры и чинили разбор с теми «кто не прав», заточки при-вычно входили между ребер, и сталь не могла насытиться кровью людской...Паровоз, окутанный парами, остановился на запасном

пути, солдаты НКВД с овчарками встали у дверей вагонов. Вначале сняли трупы, в общей сложности их набралось во-семнадцать человек, кто они и кто их убил особенно не раз-бирались, теперь на это вертухаям было наплевать. Зеков погнали строем на сборный пункт, всем выдали старую армейскую форму, все стали одинаковы и политические и уголовники.Посадили в грузовики и повезли, два дня ехали по зали-

тым грязью и жижей дорогам, то и дело, выталкивая полу-торки и «студебеккеры» из грязи. По обочинам стала попа-дать сгоревшая техника, они подъезжали к передовой, всю дорогу Игнат молчал, с разговорами никто друг к другу не лез, чем ближе к передовой их подвозили, тем пасмурнее настроение было у штрафных.

359

На ночь разместились в землянках и блиндажах, солдаты заградотрядов были повсюду, всех предупредили, что по желающим сбежать «в белый свет как в копеечку», будут стрелять без предупреждения. Но некоторые не поверили, ночью все проснулись от автоматической стрельбы, двое штрафных решили попытать счастья, и попытали, но оно было коротким, каких-нибудь двести метров свободы, потом их настигли пули...

— Граждане штрафники, вас предупреждали, теперь вы бойцы штрафного батальона, за неповиновение — расстрел на месте, за побег — расстрел, за саботаж — расстрел.

— Ты начальник нам яйца не шлифуй, ты че нас прокошмарить решил, привяжи метлу и базарь по делу, когда нам стволы подгонят, — рявкнул кто-то из строя.Капитан НКВД, начальник особого отдела дивизии, под

началом которого был заградотряд из пятидесяти бойцов с пулеметами и автоматами, был мужик тертый и не отреаги-ровал на дерзкий выпад штрафного, сейчас они не просто зеки, теперь они солдаты и завтра они уйдут в бой.

— Оружие выдадут завтра, выучите материальную часть и основы применения, это война, здесь одними заточками не навоюешь, фрицы мигом из вас фарш мясной наделают, — сказал он, скользя взглядом по небритым лицам зеков.Завечерело, все разошлись по ночлегам, на фоне зату-

хающего заката маячили темные фигуры охранников. В землянке чадила сплюснутая гильза, дым стелился по чер-ному потолку и выходил в отверстие в стене.

— Эх, братва, сейчас бы чифирьку, хотя бы вторяки поднять, — мечтательно промычал Чалый тридцатилетний зек, отсидевший шесть лет за ограбление сберкассы, с убий-

360

ством кассира и патрульного мента, обоих завалил он и по-лучил десять лет лагерей.

— Эх бля, сейчас бы бабу по титьке погладить, как в раю бы побывал, — сказал кто-то из угла.

— Ты, окромя, как о бабах, о чем другом думать мо-жешь?

— Не, не могу, я в лагере пять лет одних пидоров поль-зовал.

— А вот у меня до лагеря зазноба была...— Да хорош, вам про баб, заткните хлеборезки паучины

и сидите на жопе ровно, пока вам позволяют, у меня от ва-ших базаров яйца уже квадратные...

— Письмишко бы написать, да жалко некому...— Доктор, слышь лепила.— Чего тебе.— Ты, по какой статье чалился?— С какой целью спрашиваешь?— Да я чего-то в толк не возьму, манеры у тебя вроде

блатные, но ты же вроде не в авторитете.— Я по пятьдесят восьмой, политический.— Чего ж ты такого натворил?— Готовил покушение на товарища Сталина, я ведь вра-

чом в поликлинике работал, всех врачей обвинили и по ла-герям.

— Ишь, как советская власть вас любит, всех самых преданных по тюрьмам, — сказал язвительно Игнат.

— Советская власть здесь не причем, — оправдывался доктор.

— Хрен вас поймешь политические, вы как слепые котя-та, мы уголовники режем да грабим, а вы вроде по-людски

361

живете и вас коммуняки сливают, а вы их любите пуще жизни, еще и защищаете.В разговорах, порой бессмысленных, прошла недолгая

ночь, утром выгнали на поверку. Старшина разложил на сто-ле, наспех сколоченном из досок русское и трофейное ору-жие и начал рассказывать основные тактико-технические данные, потом сколько патронов на какую дистанцию бьет, сборка разборка оружия, изучали боеприпасы, гранаты рус-ские и немецкие, на минометах и пушках пока заморачиваться не стали, чтобы время не терять.Старшина был спокойный, толковый, он был снят с

фронта, объяснял все терпеливо и понятно.— Против нас базируется эсесовская дивизия, бойцы

отъявленные, подготовленные и идейные, матери родной горло перережут, если Гитлер прикажет, их только смерть остановит, бесноватые, так что не расслабляйтесь, — сказал старшина и скрутив из газеты самокрутку раскурил.

— Ничего, пободаемся, — ответил Чалый, — мы тоже парни дерзкие и кое-чего повидали.Потом вышли на полигон, каждый пострелял со всех ви-

дом оружия, Игнат взял немецкий автомат МР-40 и изреше-тил мишень в пятидесяти метрах от себя.

— О бля, клеевая стрелялка, самый ништяк, не то, что у винтаря затвор дергать, — сказал он восхищенно разгляды-вая трофейное оружие.

— А че тебе Игнат Григорьевич, затвор не нравится? — спросил Чалый.

— За х... себя надо дергать, а не за затвор, когда на тебя хайло фрицевское прет, — ответил Игнат, аргумент был ве-сомый, и не обсуждаемый.

362

Оружие забрали и выдали всем саперные лопатки, стар-шина ловко показал, как действовать ею в рукопашном бою, как оружие отбивать, как удары наносить. Но самое инте-ресное началось, когда старшина показал, как быстро око-паться во время боя. Поскольку большинство штрафников жители городские, первую часть жизни жили в городах и лопат не видели, а вторую сидели и особенно тоже не рабо-тали, потому как блатные и им «впадлу», картина вырисо-вывалась плачевная.Старшина улыбался в усы:— Ну, что братцы, неволить я вас не стану, кто трениру-

ется, тот и ладно, а остальных фрицы все равно заставят и научат.

— Это как это? — язвительно спросил Чалый, он кроме пахана, никогда и ни с кем не соглашался, дерзил всем и ес-ли что, не раздумывая кидался с заточкой на того, кто про-тив, в зоне был в уважухе и крест свой нес достойно.

— А фрицы, они дружок учителя хорошие, у нас в 41-м и 42-м и не такие, как ты уму разуму учились. Как вокруг тебя мертвецы падать зачнут, под пулеметным огнем, так по самую маковку в землю зароешься, а уж как ихние «штуки» бомбить зачнут... Так утюжат, что и вовсе за пять минут окоп выроешь, чтобы штаны твои мокрые да полные никто не видел, — все засмеялись, Чалый улыбнулся но ничего не сказал в ответ.Спустились в окопы, старшина достал русские и немец-

кие гранаты:— Теперь нужно разогнуть усики, зажать рычажок и вы-

дернуть кольцо, теперь швыряйте как можно дальше и точ-нее — старшина бросил гранату в поставленные в тридцати

363

метрах снарядные пустые ящики, взрыв разметал их, оскол-ки ударили в бруствер окопа.

— Немецкая граната, открутите с рукоятки колпачок, дерните шнур за форфоровое колечко и кидайте, — проделав все это, он бросил гранату с длиной деревянной ручкой, она упала в старую снарядную воронку и взорвалась. Потом всем выдали по нескольку патронов и постреляли, потом до темноты копали окопы в полный рост, потом закапывали их. К вечеру они еле тянули ноги.

— Ох бля, на лесоповале и то легче было, — проворчал вконец обессиленный доктор, укладываясь на нары в блин-даже, разговаривать ни у кого не было сил.Повсюду раздавался храп, но он никого не беспокоил,

потому что храпели все, ночь была темна, лишь за лесом на горизонте метались всполохи взрывов, там шли бои и ли-лась кровь. Штрафники зашевелились на нарах, скоро подъем:

— Утро доброе господа каторжане, сон мне ноне приви-делся,больно дианый сон ,стою я один посреди церкви перед алтарем, а батюшка отходную за помин души по мне поет, а я вроде как живой еще и говорю ему: «Эй, батюшко, ить я ишшо живой, пошто ты меня отпеваешь»? А он мне: «Не мешай мол, стой и слушай», к чему приснилось?На построении всем выдали оружие, посадили в машины

и повезли, над головой пролетели самолеты с крестами на крыльях, обстреляли колонну из пулеметов и отбомбились. Это был ад, это было первое боевое крещение.Артиллерия била часто и гулко, с непривычки в ушах

звенело, все одели каски, которые вначале «впадлу» были и всем показались смешными, теперь всем было не до смеха.

364

Погибло девять человек, шесть раненых отправили в санбат, погибших похоронили тут же у дороги.

— Зеку, все равно, что в тайге зароют, что в поле, од-но — могилы безымянные, — сказал оглохший от взрывов Чалый.Собрали оставшихся, проехали еще немного, двинулись

к позициям.— Всем в окопы, — крикнул подбежавший капитан, —

парни скоро атака начнется, в самое время успели, моих больше половины полегло, одну атаку отбили, сейчас опять попрут. Мне все равно, штрафные вы или не штрафные, всем приготовить оружие, — он пригнулся и побежал по окопу.На горизонте показались танки:— О, бля мужики, смотри че за херня.— Это не херня дружок, это «Тигры», а пушек у нас ма-

ло, одни ружья противотанковые, а они «Тигру», что слону дробина. Вон и пехота поперла, эсесовцы, дивизия «Дас Райх», сейчас начнется.Снаряды начали рваться рядом с окопами, «Тигры» стре-

ляли на ходу, по ним били пушки, один танк загорел и оста-новился, все закричали от радости, но следующий снаряд ударил в пушку, ее разорвало на части, горящее колесо ка-тилось по полю, пока не нырнуло в снарядную воронку.Игнат стиснул зубы и присел в окопе, взрыв завалил его

землей, комья земли больно ударили по спине. Он привстал, стряхнул с себя землю, немцы шли лавиной.

— Вот оно значит, как бывает на войне, — сказал он мысли вслух и начал стрелять короткими очередями, немцы падали.

365

— Игнат Григорьевич, я рядом, — глухо сказал Чалый, он заметно осунулся, то и дело вытирал запотевшие ладони, сжимающие винтовку. Снаряд попал во вторую пушку, все оглянулись, дымящаяся воронка, груда искореженного же-леза и куски разорванных тел, без пушек становилось со-всем грустно. Лязганье гусениц раздалось совсем рядом, в это время сбоку артиллеристы выкатили пушку и вбили сошники в землю, дистанция была сто метров, не было на-добности крутить ручку наводки, снаряд ударил «Тигру» в бок, он остановился и загорел.Открылись люки и из них полезли танкисты, но авто-

матный огонь убил всех, они полетели с брони вниз.Игнат стрелял из автомата по темным бегущим фигурам,

Чалый рядом методично передергивал затвор и орал блат-ным матом при каждом попадании. Немцы навалились сверху, и началась рукопашная. Игнат стрелял в упор, пока не кончились патроны, потом воткнул в немца нож. Мель-кание фигур, незнакомая резкая речь, в глазах потемнело и тишина...

— Игнат Григорьевич, ты живой? — орал ему на ухо Чалый и тряс за плечо.

— Слезь с меня, мать твою, блядь ты такая, ты че рамсы попутал, тискаешь меня, как бабу, — прорычал Игнат.

— Да это немец на тебе мертвый, я ему заточку в заты-лок воткнул, мы их всех уработали Игнат Григорьевич. Ты не ранен?

— Не знаю, но хреново мне, дай руку, да вытаскивай меня, и этого пидора с меня сдёрни..Они отвалили мертвого здоровенного эсесовца, в шее у

него торчала ложка, кадр не привычный, для тех, кто не знает, но для зека металлическая ложка — это клад. Рукоят-

366

ка у нее затачивается, как клинок финки и натренированный в рукопашных разборках урка с такой заточкой представляет из себя серьезного противника.Не смотря на то, что у Чалого была винтовка в руках, в

горячке атаки, его инстинкты сработали, как результат всех последних лет, выдернул заточку и воткнул в шею немцу, который сбил с ног пахана. Чалый оглянулся, на бруствере Сидор пинал мертвого немца.

— Сучара, он мне плечо своим штыком резанул.— Брось ты эту падаль шкуляй оружие и боеприпасы и

ныряй сюда, а то сейчас их тут сволочей набежит, нас на-долго не хватит, — крикнул ему Чалый.Подошел старшина, закопченный весь, голова перевяза-

на, повязка пропитана кровью.— Ну что, душегубы, отбили атаку, лихие Вы парни,

молодцы, много фрицев навалили?— А ты загляни в окопы, порадуй глаз, мы на зоне сук

резали денно и нощно, а фрицы фраера, дерутся слабо, хоть и мясистые все, раскормленные, а мы жилистые, херня они против нас, всех замочалим. Ладно, я тут трофеи тряханул, с фрица фляжку снял, а в ней пойло конкретное, не водка ко-нечно, но тоже ничего. Игнат Григорьевич, душа, возьми, плесни на каменку.

— Ты, Чалый, я вижу в своей стихии, — сказал улыбаясь Игнат, отпивая из фляжки.

— Ну че, нормально пободались с немцами подельнички, чего мне нравится, так это «сам на сам», вышли, побились и все ништяк. Там братва, шестеро штрафных кинулись назад, заградотряд их с пулеметов расстрелял. Я хрен хоть шаг назад сделаю, лучше пулю от фрица, чем от гниды вертухая.

367

Офицеры НКВД построили оставшихся, у всех на рем-нях висели немецкие штык-ножи, в руках немецкие караби-ны и автоматы. Все обвешаны немецкими подсумками и все жуют немецкий шоколад и галеты.Капитан усмехнулся:— Атаку сбили достойно, ладно все трофейное оружие и

боеприпасы оставьте себе, ввиду нехватки штатного воору-жения разрешаю, теперь боеприпасы будете в бою добы-вать. Сейчас будем грузиться на машины, поедем под Новодмитровку, там полный штрафной батальон, будет переформирование. С поля боя соберите все, что можно унести.

— Это мы с великим нашим удовольствием, — сьерничал неугомонный Чалый, — смертный грех фрица не обшарить, у них по карманам много чего интересного и нужного.

— Я вообще-то об оружии и боеприпасах, — усмехнулся капитан, и мертвых всех похороните, — подумав, доба-вил, — фрицев тоже.Сидор с Чалым выворачивали убитым немцам карманы,

их вещмешки набились чуть не доверху, фотографии с го-лыми девками, портсигары, зажигалки, еда в жестяных ка-нистрах от противогазов.

— Вот они напичканные, а мы кашу бля без соли, — проворчал Сидор.Подошли полуторки, начали грузиться, разбитые дороги,

сгоревшая техника по обочинам, зловонные раздувшиеся трупы лошадей, подбитые русские и немецкие танки в поле, все изрыто воронками, унылая картина боев 41-го и 42-го годов.

368

Русская авиация окрепла, и начала успешно долбить не-мецкие колонны с боеприпасами и провиантом, которые шли к войскам, это в свою очередь стало влиять на боеспо-собность частей.Полуторки заехали в лес, запахло листвой и смолой.— Куда нас хрен занес, — спросил Сидор оглядываясь

по сторонам.Начали выгружаться, подошли солдаты-артиллеристы.— Ну вы откуда такие героические, здорово мужики, с

такой кучей оружия вы на махновцев больше похожи. Вы что ли штрафники?

— Мы, — ответил Игнат, — кормить то нас будут, или че мы на подножный корм в лесу перейдем, как коровы аст-раханские.Подъехала штабная машина, вышел пузатенький майор,

весь в новенькой форме, чистеньких хромовых сапожках, круглый со всех сторон.

— Вот эту Машу бы к нам в хату я бы ее мигом приго-лубил, — сказал кто-то в строю, штрафники захохотали.Майор опустился в блиндаж, Сидор поддержал тему.— Извините Маша, попа ваша как орех, так и просится

на грех, — сказал он блатным тоном нараспев.Штрафные от хохота начали выпадывать из строя, сол-

даты обслуживающие пушку удивленно смотрели на них, им бы горевать, а они ржут как кони. На краю поля стояла полуразрушенная деревня, церковь упиралась в небеса ку-полами без крестов, Игнат истово перекрестился и покло-нился в пояс.

— Верующий, что ли, — спросил у него молодой солда-тик.

369

— А то, как же, двоеданин я сибирский, — ответил Иг-нат.

— Это как, двоеданин, национальность что ли?— Национальность — русский, вера — двоеданская, сбе-

гали христовые от царя на Урал, да потом в Сибирь, сохра-няя веру, а он их и обложил двойной данью, с той поры и повелось двоедане, — сказал Игнат пареньку. — А ты отку-да малый?

— Я из Ленинграда, а есть у вас штрафные из Ленин-града?

— Не знаю, тут всякие есть, пойди поспрашивай, може и сыщешь земляка.

— Слушай, — не унимался солдатик, — а ведь Бога-то нет.

— Есть предание такое — «Спросил мужичок у батюш-ки — а есть ли Бог? На что батюшка ответил ему — сыне мой, если веришь — то есть, если не веришь — то нет. Гос-подь и тебя неверующего не оставит вниманием своим, но коли уверуешь и молиться будешь, дойдут молитвы твои до боженьки, только горячо молись, истово и не оставит тебя Господь».Посмотрел Игнат на паренька и пошел к своим, завтра в

бой и пустопорожние разговоры ни к чему, в голову лезли тревожные мысли...Написал он матери три письма с лесоповала, да одно по-

лучил от нее, матушка вовсе старая да слепая, все здоровье на заводе оставила, да остатнее болезни старческие отняли. Игнатовы письма сама читать не могла, соседка помогала читать, да писала Игнату под материну диктовку. Осенью мать померла прямо перед его сороковым днем рождения, совсем осиротел он, один остался на белом свете.

370

Чалый, сидя на снарядном ящике, чистил ствол винтов-ки, рядом лежал вычищенный немецкий карабин, остальные резались в карты, на кону стоял немецкий серебряный порт-сигар и складной ножичек с перламутровой ручкой, зеки они и в солдатской форме — зеки. Солдаты из артполка с интересом наблюдали за штрафными, политические все о советской власти рассуждают, у них других тем просто нет, блатные неугомонны и громкие, как цыгане в таборе.

— Эта сучара на меня прет, я в натуре на измену присел, курок жму, а винтарь не стреляет, очко на минус, ну все бля, думаю не дожить тебе Гоша до пристойного возраста, кто-то шлепнул его с боку, так он в окоп и свалился башкой вниз.-рассказывал паренёк скручивая цигарку.

— Да, сейчас пушек-то у нас много, можно бодаться с «Тигром», а то в прошлом бою, если бы артиллеристы в по-следний момент не подсуетились, намотали бы «Тигры» наши кишки на гусеницы.Прибежал запыхавшийся посыльный:— Архипов здесь?— А ты, с какой целью спрашиваешь, — поинтересовал-

ся Чалый.— К командиру в блиндаж.Игнат поднялся, оглянулся на парней и пошел к блинда-

жу. За столом сидел толстый майор, командир дивизии ар-тиллеристов и начальник особого отдела, капитан Петренко.

— Архипов Игнат Григорьевич? — спросил комдив, за-глядывая в папку.

— Так точно, гражданин начальник.— Присаживайтесь к столу, обсудим план дальнейших

действий.

371

Игнат пододвинул лавку и сел к грубо сколоченному столу.

— Начну с главного, штрафники не просто солдаты, они под охраной особого отдела и под присмотром заградотряда, склонны к нарушениям воинской дисциплины, а поскольку все вооружены до зубов, вдвойне опасны. Бойцы заградотряда аж вспотели все, когда вашим оружие выдали. Вы, как мне сказали — авторитет, и способны как никто другой управлять этой массой, мы хотим назначить вас комбатом штрафного отряда. В первом бою, штрафники по-казали себя если не блестяще, то на удивление стойко, ис-ключая незначительные случаи дезертирства. Сейчас в от-ряде бывшие офицеры и солдаты Красной Армии, они в штрафбате за разные преступления, но важно, что у них есть опыт боев, что-то подскажут, чему-то научат. Подбери-те себе толкового заместителя, лучше из бывалых фронто-виков, работа предстоит большая, я уже половину своего состава потерял. Ну, как, вы согласны?

— На раздумья у меня, как я понимаю, времени нет, на фронте не в зоне, — сказал Игнат.

— Но учтите, спрос теперь будет с вас, и спрос не ма-лый, теперь идите, на вечерней поверке ознакомим личный состав.Игнат вышел из блиндажа и направился к кострам, где

сидели его парни, там уже поднялась какая-то свара.— Ты че, в натуре, марамойка дешевая, мне тут порож-

няки гоняешь, откуда у тебя этот туз появился, да я тебя гнида на шнурки распущу.Двое штрафников направили оружие друг на друга и чу-

дом не успели нажать на спуск.

372

— Стволы на землю сявки, или я из вас сейчас сито сде-лаю, вам че, бляди, здесь колхоз мичуринский, кипишь под-няли на весь лес, пупкари энкаведешные уже уши греют.Окрик пахана был достаточным для того, чтобы спо-

рщики забыли свои претензии друг к другу, раз и навсегда.— Короче так, парни, меня назначили штрафным комба-

том, я согласился, только для того, чтобы не поставили над нами какого-нибудь пса красноперого, это первое. Второе, у меня личная просьба к фронтовикам, мне нужен помощник из ваших, в блатных разборах я мудрый, но во фронтовых делах, полный ноль, давайте обсудим, у кого из вас опыта побольше.

— Да чего гадать, — сказал усатый солдат, — вот быв-ший майор разведки, лучше кандидатуры нет, правильно я говорю, мужики? — все поддержали.

— Бывший командир разведки, бывший майор, Дзюба Андрей Витальевич. Нормально знаю разведывательно-диверсионную работу, взрывное дело, захват «языка», по работе, честно говоря, руки чешутся.

— Ну, значит, на том и порешили, — сказал Игнат.— А я не понял, чего это блатного над нами поставили,

мы нормальные фронтовики, с опытом боев, из нас и надо выбирать, — сказал вышедший из толпы парень.Игнат стиснул зубы и улыбнулся, он всегда так делал

перед броском. Чалый выдохнул: «Ну, сейчас начнется». Игнат улыбаясь во весь рот, подходил к парню:

— Ну, ты чего, братишка землячок, ноздри раздул, ты мне тут шерсть не поднимай, жало спрячь и узду не грызи, мне с тобой, что ли за масть базарить, сявка ты дешевая...Игнат медленно приближался и улыбаясь говорил на

распев, по блатному растягивая слова.

373

Чалый толкнул Сидора локтем:— Смотри.Короткий хлесткий удар в челюсть рукой из кармана, как

это всегда делал Игнат, погасил дневной свет в глазах парня, он, не успев ничего понять, рухнул на землю. Игнат устало выдохнул:

— Ну вот, и развели рамсы краями, — и сел на снаряд-ный ящик, ему подали банку тушенки, он достал ложку, -открыл банку и принялся есть.

— Помогите пареньку, небось належался уже, — сказал он, кивнув головой на лежащего парня. — Ну, че Игнат, ка-кие там дела? — спросил Сидор.

— Эсесовцы вояки матерые, против них солдатиков бро-сать не будут, против них будут бросать штрафников, их не жалко. Мы, братцы, мясо расходное, наши жизни гроша ло-маного не стоят и поэтому поднатаскаться бы нам надо, да времени нет, завтра месилово начнется. Как думаешь Дзюба?

— Я вам, мужики, так скажу, натаска зоновская, она на фронте не хуже эсесовской будет, вы только зря башки свои не высовывайте, а там по ходу дела Игнат, я подскажу че-го, — Игнат кивнул.

— Да, уж, слабым не место среди нас, как политические, гимнастерки на груди рвать не будем, — буркнул Чалый.Над лесом прошли запоздалые птичьи стаи.— Эх, и мне бы с ними, душа у зека журавлиная, песни

да полета просит, — мечтательно сказал молодой зек.— Завтра фрицы тебе целый хор устроят, на таком баяне

сыграют — напоешься.— Чалый, а ты чего сияешь, как звезда красноармейская?

374

— А я, Игнат Григорьевич, баночку тушеночки схряпал и не хрюкаю, зечаре большего не надо, главное пузо полное, да без долгов.

— Это верно, — подытожил Игнат, — подойди-ка, Ча-лый, скажу чего...Чалый подошел, присел рядом.— Надо, братан, справедливость восстановить, артилле-

ристы щи горячие хлебают, а мы тушенкой всухую давимся, ты метнись, убеди повара ласково, только ласково Чалый, знаю я тебя.

— Сделаем Игнат Григорьевич, стемнеет скоро, вот и пообщаемся.-ответил Чалый уже обкатывая план.Смеркалось, штрафники готовились к ночлегу, на вечер-

ней поверке объявили о назначении Игната, все с одобрени-ем приняли решение командира.Чалый, опытным глазом разруливал ситуацию вокруг,

подойдя к повару, он елейным голосом произнес:— Привет кормилец, иди сюда милай, потолкуем взаи-

мовыгодно, прознал я, что нужда у тебя вышла.— Ты о чем это? — недоуменно уставился на него повар.— Вот портсигар серебряный немецкий, да ножичек

складной с перламутровой ручкой, есть еще кольцо золотое.— А ты к чему такой разговор завел? — спросил повар.— Ты о назначении Игната Григорьевича комбатом

штрафных слышал, нет, ну это не важно, надо браток, нам с тобой гешефт устроить, я тебе все это барахлишко подгоню, а ты втихую без базара штрафных щами ночью накормишь. Пахан, поляну должен накрывать? Должен, без твоей по-мощи никак, братела.Алчный повар не раздумывал долго:

375

— Договорились, только ты не подводи меня и не прого-ворись.

— Бля буду, слово зека, Чалый никогда фуфло не толкал и крысой не был, век воли не видать, только если щипцами зубы живьем выдергивать будут, на третьем зубе сознаюсь.Повар засмеялся, алчно проводив глазами добро, которое

Чалый нарочно медленно рассовывал по карманам, на том и расстались...Ночь накрыла лес черным покрывалом, между ветвей

сосен глазели звезды.— Сидор, вставай брательник, щец горяченьких похле-

бать, помрем отоспимся, — толкал Чалый его в плечо.Штрафные уплетали горячие щи, стараясь не особенно

греметь ложками, ночь прошла незаметно, к утру у всех ко-телки блестели, как ни в чем не бывало. Утром Игната вы-звали в блиндаж, комдив попросил садиться.

— Получен приказ, взять языка, посоветуйся с Дзюбой, сегодняшний день на подготовку, немцы стоят в десяти ки-лометрах от нас, мы отправляли одну группу, она так и не вернулась. Ваша задача за ночь добраться до них, дернуть офицера, и до утра вернуться. Первое, если удастся взять пленных больше, изолируйте их друг от друга, забейте им кляпы, они не должны договориться, нам легче будет до-просить их потом и сравнить показания. Против нас стоят разные части СС и Вермахта, одна танковая дивизия, немцы что-то готовят, язык нужен до зарезу, так что давай дейст-вуй, с вами пойдет переводчик, старайтесь солдат не брать, только офицеров.День прошел в тренировках, Дзюба знал свое дело хо-

рошо, на его счету было семь языков, восьмого не довели, попали под обстрел, и пленный сбежал, ценный был кадр,

376

немецкий полковник. Разведчиков, всех, кто вернулся, от-правили в штрафбаты, разжаловав в рядовые, прошлые за-слуги и медали в расчет не принимались, советская власть не знает компромиссов. И стал опытный майор разведки рядовым в штрафбате, самому бы ничего, но семья, жена, дочка, да мать с отцом, лишились продуктовых карточек, и в этом он чувствовал свою вину.В ночь вышли в темноту, шли краем леса, вдоль полей,

потом болото, Дзюба фонариками пользоваться запретил, как он видел в темноте кромешной, оставалось загадкой. Игнат в сосну лбом воткнулся, за ним и Чалый, матом руга-лись шепотом, но на каждом шагу. Дзюба в душе чертыхался, жалел, что Самсонова не взял, опытный разведчик из его отряда, но был ранен в ногу, пришлось оставить. На кой черт ему эти урки, они с Самсоновым вдвоем бы языка взяли, а теперь тащи за собой этих долбоебов, к зиме до фрицев может и дойдешь. Он остановился, группа сбилась с ритма, поотстала и плелась где-то в темноте, проклятье, надо вернуться, а то не ровен час «ау» кричать начнут.Они вышли к дороге, запахло салярой и бензином, спра-

ва метрах в трехстах, горели огни газовых фонарей в окнах избушек.

— Приготовьте ножи, будем резать всех подряд, пока не дойдем до офицера, даже если для этого нужно будет убить половину этого батальона. Стрелять только в самом крайнем случае, вообще приказ такой, уйти без единого выстрела и с языком.Первого часового снял Дзюба, жестко и быстро, второго

Чалый, третьего Игнат.— Вот там штаб, будем двигаться туда, — сказал Дзюба.

377

— Откуда знаешь? — спросил Игнат.— Флаг над крыльцом, часовые у дверей, автомобиль

рядом, огни во всех окнах, антенна на крыше избушки.— У, бля, когда ж ты это все рассмотрел? — удивленно

спросил Игнат всматриваясь в темноту.— Ладно, объяснять некогда, подходим тихо, режем ча-

совых и берем кто рангом повыше, остальных в расход.Парни не успели ничего сообразить, как уже валили ча-

совых, Чалый несколько раз воткнул нож в часового, пока он не перестал дергаться. Игнат по знаку Дзюбы толкнул дверь, они ввалились в освещенную комнату. У стола сидело несколько офицеров, во главе сидел старый генерал в пенсне, с указкой в руке, они вскочили, переводчик заикаясь от неожиданности быстро сказал, что-то по-немецки, они сели на свои места. Они оцепенели, прошло несколько секунд, пока офицер СС схватился за кобуру. Чалый не дремал: короткий бросок и удар, нож вошел немцу в кадык, он уронил голову на стол, черная кровь, пузырясь, залила всю карту. Вынув у него пистолет из кобуры, Чалый сунул его себе в карман, пленных связали и забили им кляпы.Два офицера СС и генерал, это было как сон, но нужно

было еще выйти отсюда. Жестко и бесцеремонно выволокли пленных на улицу и нырнули в темноту, бежали быстро, за-боры закончились, и лес встретил ночной прохладой.

— Ну, мать твою, теперь только бегом всю дорогу, ло-майте ноги, чего хотите делайте, но двигаться будем только бегом, — сказал Дзюба.Не успели они пробежать по лесу и сотню метров, как

сзади послышалась стрельба и лай собак. Чтобы генерал не задохнулся, Дзюба вынул у него изо рта кляп, но он был старый, тощий и хрипел на бегу. Дзюба со злостью схватил

378

старика и набросив себе на плечи тяжело пошел вперед. Лай собак приближался, генерал что-то пробормотал.

— Чё он вякнул? — прорычал Игнат. Переводчик переспросил по-немецки.— Он предлагает отпустить их, и мы уйдем без пресле-

дования.— Ну, уж хрен им, я его мертвый дотащу, — сказал

Дзюба, поставив генерала на землю, он присел на одно ко-лено, приложил автомат к плечу и прицелился в темноту.Подождав немного, он дал несколько коротких очередей

низко над землей, послышался собачий визг. Схватив плен-ных, они бросились вперед, немцы побоялись сунуться в темный лес и остановились, в воздух полетели осветитель-ные ракеты, когда десяток их завис в воздухе, стало светло как днем.Перекошенные от страха лица немцев, перекошенные от

злобы лица разведчиков, черные тени от сосен и безумный бег. Пулеметные очереди слились со свистом мин, пули за-стучали по стволам деревьев, разрывы стали все ближе. Иг-нату в лицо ударила взрывная волна, куски земли ударили в грудь. Он упал, несколько взрывов раздались совсем рядом, потом все стихло. Игнат качаясь, поднялся.

— Эй, кто где? — прошептал он.Отозвались все, кроме Дзюбы, офицеры были в целости,

ранен был Сидор осколком в спину, Чалый держал немцев за шиворот. Дзюба и генерал лежали рядом, оба были убиты осколками мин.

— Сука, проклятье, чё теперь делать, — процедил сквозь зубы Чалый.

— Хватаем этих и валим отсюда как можно быстрей, — сказал Игнат.

379

Переводчик поддерживал раненого Сидора, Чалый и Иг-нат схватили пленных и потащили в темноту. Шли всю ночь, с дороги сбились, когда уходили от погони, перешли какой-то ручей по пояс в воде, поднялись на высокий бугор, заросший березняком и спустились к дороге. Куда она вела и откуда они не знали, за линией фронта они были или нет, тоже было неизвестно.

— Будем сидеть у дороги и ждать.— Кого ждать, идти надо, — сказал ослабевший Сидор.— Нужно понять где мы, если на нашей стороне — по-

едут свои, тормознем, если на немецкой, перепрыгнем до-рогу, пойдем дальше.Они расположились на мягком мху, совсем рассветало,

густой еловый подрост укрывал их, Игнат срезал ножом еще несколько небольших елок и воткнул частоколом в мох, чтобы с дороги их было не видно. Послышался шум мото-ров, Чалый вскочил, прильнул к биноклю.

— Во бля, влипли — немцы, — сокрушенно произнес он.Прошли бронетранспортеры к которым были присоеди-

нены пушки, и мотоциклы с пулеметами на колясках, эсесовцы задергались и замычали.

— Че суки, обрадовались, хрен вам не Германия, больше вы ее не увидите, это я вам обещаю, — сказал Игнат, — обоих зарежу, бляди, прямо здесь, переведи им.

— Ну-ка выдерни у них кляпы, послушаем, че они нам скажут.Переводчик вытащил кляпы и стал говорить с немцами,

один ответив что-то дерзко плюнул в Игната, никто ничего не успел сообразить, Игнат воткнул здоровенному немцу в шею заточку, он захрипел и осел на мох лицом вниз, из шеи у него торчала ложка. Второй эсесовец заметно побледнел, ему закаленному в боях бойцу и присниться не могло, что

380

обвешанные оружием русские, умеют убивать ложками. Игнат заметив его реакцию, деловито подошел и очень мед-ленно вынул ложку из убитого. Красная кровь из раны плеснулась на зеленый мох, Игнат посмотрел немцу в глаза и увидел в них ужас.

— Ну, уж тебя то я, сука, по-любому дотащу, даже если ты мне в морду харкнешь, — рявкнул он, — не переводи.

— Представьте только, если бы всех троих привели с ге-нералом, медали бы получили, — сказал переводчик.

— По пустому тренькаешь, — устало сказал Игнат, нужно было находить правильное решение и он не долго размышлял, — ладно подъем и пошли, надо куда-то дви-гаться, не сидеть же здесь до зимы. Тут как в драке, не зна-ешь, что делать, делай шаг вперед, а там видно будет.Оставшийся в живых офицер шел, теперь казалось с

удовольствием, переходя через дорогу, смотрели по сторо-нам.

— Че делать будем Игнат Григорьевич, — спросил осла-бевший от потери крови Сидор.

— Будем слушать.— Чего слушать? — спросил переводчик.— Слушать канонаду, там, где бой, там линия фронта,

значит где-то свои, понятно излагаю?— Игнат Григорьевич, ты мудрый, я всегда это знал, —

весело сказал Чалый.— Привяжи метлу беспризорник, язык не хобот, длиннее

не значит лучше, — Чалый до смерти уважающий пахана улыбался.По лесу шли три часа, ветер донес запах гари, остано-

вившись, прислушались, лес наполняла тишина, двинулись на запах. Между сосен струился дым. Вышли на край леса,

381

остовы деревни догорали, десятки печей кирпичными тру-бами как пальцами указывали в небо, на дороге повсюду валялись трупы женщин, детей, стариков. На краю сгорев-шей деревни стояла перекладина с пятью повешенными, ря-дом на столбе была прибита табличка, сверху текст на не-мецком языке внизу на русском:Это партизаны, такая судьба постигнет каждого комиссара и тех, кто выступает против германской армии».

— Мама дорогая, чё видят глаза мои, — сказал уныло Чалый, оглядываясь по сторонам.

— Все, пора уходить, — сказал Игнат, — потом горевать будем, сейчас до своих дойти надо и эту гниду сдать, самое хреновое, что мы потерялись, дорога ложка к обеду, надо было во время сдать этого охламона, перед наступлением, а теперь он, наверное, уже на хрен не нужен.

— Теперь уж он просто как гарантия того, что мы делом занимались, — сказал переводчик, — без него нам назад дороги нет, я точно знаю.

— Тихо, кажется паровозный гудок, — сказал Игнат, — там железная дорога, пошли правее.Через километр вышли к железнодорожной насыпи.— Ну, теперь ждем паровоз, посмотрим, чья железка.Переводчик спросил у немца, чья железная дорога, не-

мец поняв, что теперь с ним уже ничего не случится, отка-зался отвечать. Послышался шум паровоза, над соснами поднимался дым. Грохочущий состав полный военной тех-ники, пушки, танки, бронетранспортеры, самоходные штурмовые орудия и огромное количество живой силы, не-мецкий эшелон проходил в сотне метров от них, веселые немцы пели песни и смеялись.

— Вот бы с автомата по ним лупануть, — сказал Чалый.

382

— Нельзя, ничего нельзя, — тихо произнес Игнат, — нас нет, нам нельзя никому на глаза появляться.

— Эх силища какая прет, где же мать её армия красно-знаменная, чем мы всю эту блядву остановим, голым за-дом? — сказал Сидор.

— Всякие на Россию перли, всем очко порвали, Наполе-он, вон, вообще по Москве разгуливал, а Гитлер офоршмачился, — ответил Игнат.Стемнело. Ночь наполнила лес прохладой, подул вете-

рок, и стало зябко.— Эх, костерок бы Игнат Григорьевич, совсем окочу-

римся до утра. Сидору вон вообще поплохело, лучше летом у костра, чем зимой на солнце, — помечтал Чалый.

— Никаких костров, курить в ладошку, немцы кругом, не обморозимся до утра, обмороженных в России больше, чем угоревших, — сказал Игнат.

— Ну и блядь этот Гитлер, затеял весь этот кипешь, за-точку бы ему в ливер, или в камеру к блатным, вот бы он к утру закукарекал, а Игнат Григорьевич? — съязвил Чалый, содрогаясь от холода.

— Спи христовый, хорош фуфло толкать, — сказал Иг-нат перекрестившись.Ночь прошла беспокойно, Сидор стонал и скрипел зуба-

ми от боли. Чалый проваливался в сон, но каждую минуту дергался и хватал немца за руку.Рассвет дробился между сосен, отражаясь в лесных лу-

жах, расцвеченное небо хотело увидеть себя в отражении, даже в маленькой капле росы на березовом листочке, была частица неба.Игнат спал чутко, но выспался:

383

Доброе утро господа каторжане, сон мне ноне привидел-ся, дивный сон, лежу я на облаке, мяконько так, тихо кру-гом, а надо мной ангелы стоят и поют, подходит ко мне Пре-святой Никола Чудотворец, прямо как на иконе:

— Ну, что Игнатушко, говорит, натужно тебе доводится?— Натужно, — говорю, — батюшко, порой мочи нет.— А ты, — говорит, — крепись, долго, — говорит, — те-

бе по земле еще горе мыкать, укрепись духом и шагай дале.Я говорю: — Батюшко, а как бы мне мамку мою пови-

дать.А он мне молвит: — Рано мол тебе еще с ней видеться,

не пришло твое время, ступай Игнатушко и к нам сюда не торопись, а за мамку свою не беспокойся, ей тут хорошо...

— К чему сие приснилось мне, как понять? — сказал Иг-нат. Переводчик, заранее предупрежденный Чалым, молчал.

— Ты спроси у фрица, может он знает эти места, — спросил Игнат.

— Нет Игнат Григорьевич, он эсесовский офицер, я с та-ким раньше уже работал, они идейные, бойцы подготовлен-ные, нам он все равно ничего не скажет, — ответил перево-дчик.

— Чего ж тогда эти идейные детей да женщин убива-ют, — зло рявкнул Сидор.

— Эсесовские дивизии, войска отборные, они воюют только с солдатами, мирное население уничтожают полицейские айнзац-команды СС, их за войсками гонят, это разное отребье состоящее из предателей и всякого дерьма. Этот, которого мы взяли офицер заслуженный штурмбанфюрер, командир батальона СС, весьма ценный трофей, судя по наградам, вообще герой, такие, как правило, бьются до последнего патрона, последний себе в висок.

384

— Все они твари, хоть анзац хоть абзац, всех мочить без разбора, — сказал Чалый, посмотрев на пленного.

— Ладно, переходим железку и прем дальше, чего си-деть, идти куда-то надо, — сказал Игнат.Из-за деревьев послышался шум паровоза, эшелон бит-

ком набитый немецкими войсками прогрохотал и исчез за поворотом. Они перешли железнодорожную насыпь, Сидор слабел, у него поднялся жар, он обливался потом и начал бредить, переводчик тянул его вперед из последних сил. Лес был бесконечен, сухпаек закончился, Чалый тихо пел:

По приютам я с детства скитался Не имел я родного угла Ах, зачем я на свет появился Ах, зачем меня мать родила...

Начальник особого отдела капитан Петренко лютовал:— Вот твари, сбежали с оружием в руках, гниды, все они

штрафники враги народа, и кому это в башку взбрело штрафных за языком засылать. Есть кадровая разведка, ка-кого хрена этих ублюдков отпустили, всех их сук под пуле-меты. Заградотряды стоят, а этих добровольно с оружием отпустили, одни вредители кругом, всех блядь в порошок сотру. Сегодня из политотдела звонили и из штаба армии, и все меня прессуют, я был против, а теперь я крайний. Что молчишь комбат, где их теперь искать, они уже у немцев в полицаях служат, развели в армии бардак, мать вашу... Сидор начал терять сознание, идти уже совсем не мог:— Оставьте меня братцы, надо выполнить боевое зада-

ние до конца, иначе Дзюба зазря погиб, я потихоньку отле-жусь и за вами двинусь, а так я вам только обуза, со мной вы к нашим и до зимы не выйдете.

385

— Ты, Сидор ерунды не молоти, мы тебя не бросим, один ты здесь сгинешь.

— Гнилой базар братва, я сказал дальше не пойду, дело надо сделать, а не языком трекать, Игнат Григорьевич Хри-ста ради, идите без меня, впадлу мне вам обузой быть, не позорьте меня, бля буду, хоть убейте, метра не шагну больше.

— Ладно, Сидор, понял я тебя, решено, Богу будет угод-но останешься жить, помолись истово, покайся и Господь укрепит тебя, силы будут потихоньку двигайся, — решил Игнат, на том и расстались...Шли несколько часов, лес был одинаковый, сосняки

сменялись осинниками, осинники березняками, глазу заце-питься не за что, долго обходили топкое болото. Шли нау-гад, несколько раз над головой пролетали самолеты, но чьи они, откуда летят и куда неизвестно из-за густых крон де-ревьев не понять. Пленный немец озирался по сторонам, он понимал, что его ведут вглубь этой азиатской страны, с ее бесконечными дикими лесам, из которых как ему казалось нет выхода, уж лучше выйти к русским позициям, чем сгинуть в глухих лесах. Когда вдали раздалась артиллерийская канонада, он обрадовался больше, чем русские.

— Фриц, то чё такой радостный в плен ведь идет? — спросил Игнат.

— Он обрадовался, что из дремучего русского леса вый-дет, у немцев традиционен страх к тёмным лесам, это связа-но с древними немецкими легендами, в которые они свято верят, по легендам их предки вышли из дремучих лесов и теперь в них живут всякие духи, и божества к которым они испытывают священный трепет. У них в Германии, все леса

386

ухоженные, тропинки пробиты и гравием посыпаны, все упавшие деревья убираются, столбики стоят через каждые сто метров. Россия для них страна не понятная, нас они счи-тают низшей расой и доведись им победить, они всех унич-тожат. Я институт перед войной закончил, диссертацию пи-сал о древних германских племенах, кстати, основная часть русских слов имеет немецкое происхождение.

— Это чего, русские сами совсем ничего не выдумали? — спросил Игнат.

— Как это ничего, лапти, точно русские, выдумали, — засмеялся Чалый, — а в Германии ты был?

— Нет не довелось, и слава Богу, — сказал перево-дчик, — всех из нашего института, кто выезжал, чтобы язы-ки учить и культурные связи налаживать с немецкими ком-мунистами, всех потом пересадили.

— Да, власть, мать её — бей своих, чужие бояться будут, лихой расклад, они там чё совсем берега потеряли, — сказал Чалый.

— Гляди, как долбят, видать не слабо там кому-то доста-ется, — сказал Игнат, — теперь смотреть в оба.

— Вышли то по-всему видать на фрицев опять, надо ка-кие-то продолы надыбать к своим сквозь их позиции, — сказал Чалый.

— Ищущий да обрящет, — подытожил озираясь Игнат, — пора нам уже выходить, а то до конца войны будем по урману кочумать.Впереди показался просвет.— Чалый двинься вперед, осмотрись, — сказал Игнат.

Чалый вышел на край леса, постоял, вернулся.— Все чисто, дорога утоптанная, переходить будем?

387

Подошли к краю дороги, справа послышался какой-то скрип, Игнат выглянул из кустов, по дороге шла подвода, каурая лошаденка тянула телегу, на которой сидела старуха в рваной телогрейке, вата торчала из множества дыр, голова укутана в платок. Игнат сделал парням знак, оставаться на месте, повесив автомат на плечо, он дождался, когда подво-да поравняется с ним, и шагнул к дороге. Старуха, заметив его, остановила лошадь, он подошел:

— Баушка, доброго здоровьица тебе, скажи-ка мне ро-димая, как нам до своих добраться? — спросил Игнат гладя лошадь по морде.

— Это милый, смотря, кто для тебя свои? — скрипучим голосом спросила старуха.

— Что значит — «кто», — недоуменно и с обидой в го-лосе спросил Игнат, — я же русский мамаша, ты чать со-слепу, не узрела что ли?

— Так ноне милок, в лесу много народа шатучего, одни воюют, другие воруют, ноне и русские немцам справно служат, вот туда иди, там село Горелая Падь, в нем комен-датура, в ней окромя немцев русских полицаев полно.

— Да ты никак сердешная от старости ополоумела, я бо-ец Красной Армии, эй Чалый, шагайте сюда, — кликнул обозленный старой дурой Игнат.Чалый с переводчиком вывели из кустов связанного

пленного эсесовца, Игнат повернулся к ним, в это время у него за спиной что-то зашуршало. Он резко повернулся, ветхая старуха исчезла, на него смотрела молодая красивая девушка.Группа подошла.

388

— Ну, здрасьте вам барышня, попутчиков не возьмете? Мы ребята смирные и даже робкие в отношениях с девуш-ками, — рисовался Чалый.Игнат усмехнулся, его тертого зека вокруг пальца обвела

молодуха.— Ну, вот теперь вижу, что бойцы героические, ишь с

каким трофеем возвращаетесь, садитесь на телегу, я вас до линии фронта довезу. Есть тут дорожка лесная еле заметная, по ней три километра до железной дороги, за ней линия фронта.Усевшись на подводу, парни наконец-то расслабились, но

оружие держали на коленях, лошадь умело управляемая девушкой свернула с дороги, и по узкой тропинке подвода свернула в лес. Полузаросшая кустарником визира двух-метровой ширины, уводила за горизонт.

— Как звать то тебя, красотка ненаглядная? — ласково промурчал Чалый, не сводивший взгляд с девушки.

— Дарья, я из Подмосковья, в Горелом у меня бабушка, я как перед войной приехала, так до сих пор здесь.

— Поехали с нами, там и до Подмосковья доберешь-ся, — спросил переводчик.

— Нет, я теперь бабушку не оставлю, да и немцы сейчас отступают, если что я к партизанам уйду.

— А партизаны где? — спросил Игнат.— Повсюду, они нападают на немецкие колонны, иногда

немцам здорово достается.Усталые Чалый, немец и переводчик задремали, Игнат

погрузился в воспоминания...Живописны берега реки Северная Сосьва, несущая воды

свои к большой и красивой Оби. Кедровые и еловые боры обступают ее со всех сторон, благодатный край охотнику и

389

рыбаку. То и дело пересекают реку деревянные лодки с лес-ными бродягами, променявшими домашнюю кровать на же-сткий еловый лапник у костра. Речушки, протоки и поселки носят колоритные мансийские названия — Игрим-тур, Сартынья, Ялбынья, Саранпауль, Люлюкары, Нарыкары, Менкулья, Алтатумп... Охотничья избушка у Игната стояла на высоком каменистом берегу, возле протоки впадающей в Сосьву и берущей свое начало где-то в далеких таежных далях.Берега были выстланы разноцветными каменистыми

россыпями, на которые поздней осенью по первым замороз-кам любили вылетать поклевать галечник огромные красав-цы — глухари.Игнат ставил на них старинные мансийские ловушки —

слопцы, изготовленные без единого гвоздя, немалая сноров-ка нужна, чтобы ловить в такой слопец глухаря, загородочка из прутьев, тоненькая веревочка, сторожок да бревно. Хит-роумная и в тоже время простая насторожка, глухарь клюет рассыпанную клюкву и подойдя к сторожку сдвигает его, тяжелое полено надежно бьет птицу. Выше по течению, вдоль огромных болот, были лосиные и оленьи переходы, иногда удавалось Игнату в одиночку добыть крупного зверя. В протоке весной с половодьем поднималась вода и за-ходящая с реки рыба хорошо ловилась в сети. Осенью вода спадала и в ямах, между камнями, хорошо ловилась на блесну щука.Игнат был нелюдим, как сам говорил:— Людей люблю, а многолюдье избегаю.У него была тяжелая и непростая судьба: многое он пе-

режил и повидал на своем веку, но он не озлобился на лю-дей, не растерял, сохранил душевное тепло. В далекой юно-

390

сти, защищая честь девчонки, вмазал кому-то по морде воз-ле клуба и сломал обидчику челюсть, суд присудил три года тюрьмы. В жестоких законах царивших на «малолетке» не сломался пятнадцатилетний пацан, было «железо в хребти-не», выстоял.Характер стал жестким и упрямым, на зоне нужно было

отстаивать свою честь и завоевать свое право под солнцем. Поначалу, каждую пайку приходилось выбивать в жестокой драке. На его глазах, вроде бы не плохие парни ломались и жили в низшей категории «опущенных».За твердый характер и справедливость о нем говорили:

«Игнат — правильный пацан», что было авторитетно. Как только он откинулся, вернулся к себе в Сибирь, спустя вре-мя влюбился в красивую девчонку, разогнал всех ухажеров и женился. Родилась у них дочка, любил он их больше всего на свете. Жена заболела и умерла в одночасье. Тогда Игнат, от неожиданно свалившегося на него горя, сорвался, не помня себя запил страшно.Занимал деньги и напивался до беспамятства, пытаясь

хоть на какое-то время заглушить в себе горе. Люди жалели вдовца и деньги ему давали, больше двух месяцев запивался он, оброс бородой, оборвался, не мылся, опустился с горя ниже некуда. Но крепкий организм выдержал, друзья под-держали в трудную минуту, не отвернулись. Нашел в себе силы остановиться, отдышался от хмельного угара, вспомнил о дочке — трехлетней Дашке. Слава Богу, забрали ее после похорон родственники Надежда и Андрей, у них и своих двое.Надежда сказала:— Игнат, пусть Даша пока у нас будет, ты пока на ноги

встанешь, я за ней, как за родной присмотрю.

391

Мать тоже с горя слегла, еле оправилась, долго прихо-дила в себя после тяжелой болезни.Приносил Игнат с получки конфет доченьке, Дашка пап-

ке радовалась, заберется на колени, щебечет о чем-то, об-нимет за шею ручонками, а у него из глаз слезы...Подросла дочка, в школу пошла, он работал столяром-

плотником, уважали его мужики за золотые руки, погру-жался в работу с головой и тяжелые воспоминания отходили на второй план. Лишь одинокими ночами, он, сидя на кухне, много курил и долго плакал над одной единственной фотографией, на которой была его молодая жена. Курил и не мог накуриться, смолил одну за одной и крошились в руках папиросы. Он не стеснялся своих слез, это были горькие мужские слезы, в них не было слабости, в них была лишь неизбывная тоска и какое-то чувство собственной вины, что не уберег, что ничего нельзя вернуть...Наступила осень, охотничий сезон был в разгаре, собрал

охотничьи пожитки, положил в лодку оружие и веслом от-толкнулся от берега. Течение медленно, но верно уносило его от суеты людской, от вони курилок в его любимую охотничью избушку.Любил он беззаветно свою северную природу. Березки

порой чахлые, толком бересты не снять, сосны тонкие и низкорослые, почва песчаная да болотистая, не за что кор-ням зацепиться, дерн слабый, деревья падают он ветра, воздвигая неприступные дебри, делая из тайги непроходимый Урман. Но эта нетронутость природы, чистота рек затянули Игната крепко и навсегда, он сросся корнями с этой землей.Преодолев последние метры, лодка шурша мелкой галь-

кой мягко ткнулась в берег, он с огромным удовольствием

392

вдохнул пьянящий запах тайги. Избушка встретила приве-тило и тепло, как старуха мать, будто улыбнулась ему: «Здравствуй сынок».Над дверью была прибита доска, на которой было выре-

зано старинное мансийское пожелание: «Пришел — будь хозяином, уходишь — будь человеком», это было напутст-вие всем, кто приходит и живет в избушке в отсутствие хо-зяина. А то много развелось поганцев, водки нажрутся, на-ры на дрова истопят, двери, окна, посуду побьют, порубят, расстреляют, и провожает потом поруганная избушка таких «гостей» глядя им вслед с укором, пустыми глазницами окон...Распахнул дверь, пахнуло застоялым воздухом, разложил

вещи, затопил печку, поставил чаек. Старенькую одно-стволку поставил в угол, достал закутанную в тряпку вин-товочку мелкокалиберную и подвесил на специально сде-ланные крепления под столешницу. В угол избушки на полочку над нарами он поставил маленькую иконку свечку.После похорон жены, он часто молился, оставшись на-

едине, церкви в поселке не было, молельню закрыли, все молились по домам. Отмолившись, он снял чайник с печки, положил на стол нож, кованый, знакомый кузнец выковал из рессоры и закалил. Спал крепко, снов почти не видел, поднялся затемно, когда лишь совсем чуть-чуть небо высве-тилось на горизонте, взял винтовку, патрончики и спустился к реке.Только начало светать на гальку прилетел глухарь, за-

хрустели камушки под крупной птицей. Мушку еще не было видно, пришлось затаиться и ждать, хлесткий выстрел похожий на звук пастушьего кнута растаял в утренней дым-

393

ке, на камнях лежал огромный глухарь, ценный трофей на-стоящего охотника.Пришло утро, на рассвете иней покрыл жухлую траву и

камни, кое-где в протоке по заберегам выстелился ледок, природа затихала и готовилась к зиме. Он разделывал птицу на столе возле избушки, когда услышал тихие голоса и всплески весел, отложив свое занятие, он пошел встречать гостей.Подошли две лодки полные милиционеров, они были

хмуры и оглядывались по сторонам, майор поманил его ру-кой, он начал спускаться по тропинке на берег, у всех в Ру-ках были револьверы.

— Есть, кто еще в избушке? — спросил строго майор.— Да нет никого, я один, — ответил недоуменно Игнат.— Кого видел сегодня здесь? — спросил майор.— Никого не видел, никто не подъезжал, — сказал Иг-

нат, вопросы он не задавал, себе дороже.— Веди к избушке, только предупреждаю, если что —

первая пуля тебе.Они окружили избушку, затем рывком ворвались, вы-

шли, успокоились, закурили.— Ты вот, что Игнат, собирайся и к дому, у нас два урки

сбежали, убили трех милиционеров, захватили оружие, воз-можно, где-то здесь появятся. Они пойдут вдоль реки, сей-час народу по берегам много, им нужна одежда, еда, лод-ка, — он бросил окурок в воду, течение понесло его.Оперативники сели в лодки и оттолкнулись веслами,

пошли по протоке к реке, Игнат стоял на берегу и смотрел им вслед, лодка скрылась за поворотом и всплески весел растворились в шуме хвои.

394

С реки потянуло свежестью, свинцовое осеннее небо ви-село так низко, что казалось, облака цепляются за верхушки елей и кедров, уютно расположившихся на высоком каме-нистом берегу.Непривычная тяжесть легла на сердце Игната, одолевали

беспокойные мысли, отвык он уже от всех этих криминаль-ных дел, насмотрелся он на блатных, волчары опасные. Криминальные законы волчьи: «Или других грызи, или ле-жи в грязи». Он пытался отогнать тяжелые мысли: «Чего это я, встрепенулся? Они уже давно далеко», — но тревога не проходила...Голова раскалывалась от боли, он с трудом попытался

разлепить глаза, получалось плохо, правый глаз заплыл и ничего не видел, губы были разбиты и он, ощутил привкус крови во рту, ничего не понимая, он попытался уцелевшим глазом осмотреться и с большим трудом различил расплыв-чатые очертания темных фигур. Он лежал на полу, руки бы-ли связаны за спиной, он ничего не мог вспомнить, лишь короткие отрывки — он стоял у стола, резко открылась дверь, к нему метнулась темная фигура и потом темнота. Попытался пошевелиться, все тело ответило болью, от рез-кого движения лопнула рана на лбу, и по лицу потекла кровь, перед глазами поплыли разноцветные круги, он за-стонал.Один сидя у стола обернулся.— Ну, че, раскорячился фуфлогон, давай базарь, как от-

сюда выбираться, а мы тебя замочим в порядке поощрения за откровенность.Бандиты заржали, и один закашлялся. Игнат, превозмо-

гая боль приподнялся и прислонившись плечом к стене, рассмотрел незваных гостей. Одежда на них была мокрая и

395

грязная, один был высокий и сутулый, глубоко посаженые глаза смотрели исподлобья настороженно. Второй был ниже ростом, худощавый, хлипкий и суетливый, но его взгляд тоже не предвещал ничего хорошего. В разговоре между собой, они называли друг друга Шрам и Бисер. Шрам обернулся.— Эй, терпила, мусора тут были?— Нет, — ответил Игнат хрипло и прислонил голову к

холодной стене, руки затекли и тысячи маленьких иголочек впивались в пальцы.

— Парни, я сам на малолетке треху чалился, вы бы мне руки развязали, я вам и дорогу покажу хавки дам, да и балду вы мне разнесли, — выговорил морщась от боли Игнат.Бисер подошел.— Ты, че в натуре, пёс проколотый, хавальник свой ра-

зинул, узду грызешь, базарить ты должен сявка дешевая, только когда позволят тебе. Может тебе на малолетке гре-бень прилепили, а ты со мной за равного базар трешь, — он пнул Игната в лицо...Игнат очнулся, бандиты переоделись в его одежду, Шрам

сдернул с него сапоги, Бисер укладывал в вещмешок продукты.

— Забадяжь-ка чифирьку на дорожку.— Заварка кончилась, вторяки подымем?Допив чифирь они вышли из избушки, «Веревка» —

мелькнула мысль, нужно развязать руки. Он огляделся в по-лумраке избушки и перевалившись на спину, начал шарить ногой под нарами. Звякнула и выкатилась пустая консервная банка, он долго перетирал веревку об ее острые и неровные края.

396

Несколько раз порезал руки, но это было уже не важно, веревка поддалась, и ему удалось освободить руки. Сердце стучало, отдаваясь колоколом в висках, на середину избушки выбежала привлеченная тишиной мышка и юркнула за печь. Игнат встал на нетвердые ноги, его замутило, в висках застучала кровь, он застонал и сел на лавку. Достав из-под столешницы винтовку, он встал, нашарил на полке за банками с крупой пачку патрончиков и зарядил. Немазаные петли заскрипели оглушительно, он прислушался, все было тихо, и он вышел наружу. Видел только один глаз и то, очень мутно, но он твердо знал, что после всего, что с ним случилось, он их не отпустит просто так.

«Если бы по человечески обратились, тогда бы помог и жратву бы дал и лодку, а за беспредел эти гниды должны ответить».Послышался треск сучьев, по тропинке сквозь лес кто-то

из них возвращался. Из-за деревьев показался Шрам, он шел, низко опустив голову, и смотрел себе под ноги, сосре-доточенно думая о чем-то, в правой руке у него был нож Игната.

— Связанного, да избитого можно без шума, — понял Игнат и поднял винтовку. Вдруг что-то почувствовав, Шрам поднял голову, их взгляды встретились, удивление, испуг, ярость, все мгновенно прочиталось в глазах Шрама.

— Вот сука! — крикнул он и его рука выронив нож ныр-нула в карман, в руке у него оказался револьвер.Тишину осеннего леса разрезал негромкий, но резкий,

как удар пастушьего кнута выстрел. Шрам оступился, вы-ронил револьвер из ослабевшей руки, он недоуменно по-смотрел на Игната, судорога пробежала по лицу, он упал на

397

колени. Одной рукой держась за грудь, другой упираясь в землю, рука слабела и земля неумолимо тянула его к себе, кровь сквозь пальцы капала на траву, мир померк вокруг, сначала пропали звуки, потом пелена закрыла свет...Игнат опустил винтовку и смотрел как он уткнулся ли-

цом в мох и замер. Игнат постояв мгновение, бросил вин-товку, подбежал и схватил револьвер, вот сейчас это снова был наглый и дерзкий пятнадцатилетний пацан, готовый сражаться со всем миром. Стиснув зубы он начал спускаться с горы к протоке, где стояла лодка. Еще издали он увидел Бисера, тот не спеша ложил вещмешок в лодку и стоял к Игнату спиной.

— Эй, ты, — хриплым голосом крикнул Игнат, и не уз-нал своего голоса.Бисер вздрогнул и втянул голову в плечи, как от удара и

замер, вдруг выхватив из кармана револьвер, резко развер-нулся и вскинул руку. Револьвер выстрелил шесть раз, пули рвали тело урки, он сломался, как тряпичная кукла, послед-ний холостой щелчок наполнил тайгу тишиной.

— Вот и все, — сказал себе Игнат, он устало присел на ослабевших ногах, колени противно дрожали.Положив револьвер на землю, он достал папиросу и за-

курил, на душе было спокойно, как у человека решившего наитруднейшую задачу. Притихший вокруг осенний лес за-мер, словно осознав важность и серьезность случившегося, окунулся в тягучую дрему...По кабинету расхаживал следователь:— Так, Архипов Игнат Григорьевич, вы убили двух

опасных урок, это хорошо, но они убив трех милиционеров захватили три револьвера, на месте нашли только два, спра-шиваю вас, где третий револьвер, есть у нас подозрение, что

398

третий револьвер вы запрятали. Советую не крутить мне тут яйца ублюдок, знаю я твое прошлое, револьвер у тебя сука...Зимой он попал в сибирский лагерь, на лесоповал и по-

шла тягучая зековская жизнь... Советская власть раскромсала жизни парней, половина из них и понятия не имели за что они попали в этот Ад...

— Ну все, мужики, вот и приехали, вон железная дорога, там танковая дивизия, отсюда к нашим партизанам прихо-дит подмога, — сказала Даша.

— А ты откуда все знаешь то? — спросил никогда нико-му не верящий Чалый.

— Это неважно, идите и воюйте, — сказала она и раз-вернув подводу направила ее в обратную дорогу, посмотрев ей вслед Чалый тяжело вздохнул, телега исчезла в кустах.

— Дарья, вещая встреча, имя моей доченьки, — сказал Игнат, и перекрестился.Не успели они перейти железнодорожную насыпь, как

из-за деревьев вышли солдаты наставив на них оружие.— Вы кто и куда, пароль — сказал усатый боец в плащ-

накидке направив на них автомат.— «Хай Гитлер и мать твою Геббельс», — че бля, не ви-

дишь, пленного ведем, — рявкнул Чалый.— Вижу милок, да морды мне ваши не нравятся, — ска-

зал солдат, делая вид, что не обращает внимания на пленно-го немца.

— Ты чё, бля в натуре крутняк немереный, чё тебе моя морда не нравится, замуж, что ли за меня собрался? Так я тебе вмиг устрою, — процедил сквозь зубы Чалый.

— Ладно, хорош нам тут яйца шлифовать, разведчики мы из штрафного батальона, веди к командиру, там разбе-ремся, — устало сказал Игнат.

399

Разместились в командном блиндаже, радист запрашивал полк артиллеристов, где базировался батальон штрафников, проверили информацию, выделили машину. Оказывается, парни ушли в сторону и прошли по лесам около сорока километров.Допрос был жесткий и пристрастный, штрафники обра-

довались увидев своих вернувшихся живыми и с пленным, но начальник особого отдела НКВД капитан Петренко лю-товал.Пленного допросили, и он удивился вместо того, чтобы

спрашивать о немецких позициях, о расположении и чис-ленности войск, его спрашивали о тех, кто брал его в плен. Как брали пленных, как шли, с кем общались, переводчик был уже другой. Парней арестовали и поместили под охрану.

— О, ни хрена себе причалили, опять красноперые нас пофакали, я не врубаюсь пахан, че за гнилой расклад? — кричал разгневанный Чалый.

— Заткни хлеборезку Чалый, посмотрим че дальше бу-дет, ложка у тебя, не отмели? — спросил Игнат.

— Нет, эти пупкали нюхлые, не нашли.— Ну, значит если что, режем мусоров и валим, чую я,

каша хреновая заварилась...— Так вы утверждаете, что боец штрафного батальона

Дзюба Андрей Витальевич, погиб вместе с немецким гене-ралом, якобы захваченным вами, а Сидоров Илья Никифорович был оставлен вами в лесу по причине тяжелого ранения?

— Точно так, гражданин капитан, — ответил Игнат, его переполняла ненависть и злоба.

— А у меня есть подозрение, что штрафники Дзюба и Сидоров сбежали с оружием в руках.

400

Игнат удивленно посмотрел на капитана.— А немец, чё сам прибежал, а переводчик вообще не

штрафник, рядом был, его допросите.— Что-то суки мутно у вас все, я вашего брата знаю,

завтра отправлю вас в особый отдел армии, пусть там с вами разбираются, некогда мне тут говно ваше разгребать, других дел не оберись.Игнат вскочил:— Ты чё, сука, мусор, охренел, ты падаль за кого меня

держишь?— Ах, вот ты как заговорил урка, да я тебя падла лично

расстреляю, утром перед строем, гнида, — Соловьев увести!Игната увели, раскрасневшийся от злости Петренко хо-

дил из угла в угол, пиная грубо сколоченные лавки:— Я вас, блядей, всех насквозь вижу, — грозил он в тем-

ноту блиндажа...Дверь за Игнатом закрылась, Чалый подбежал, Игнат

приложил палец к губам... Часовой зябко ежился, ночь хо-лодная, а ближе к утру еще и сон валит.

— Эй, братела, — донеслось из закрытой землянки, — выведи на оправку.

— Какую на хрен оправку, не положено.— Слышь братец, живот у меня скрутило, давай голуба,

обосрусь как пить дать.— Только одного тебя, — сказал часовой и открыл дверь.Сержант Хабаров много в жизни ошибок сделал, но это

была его последняя ошибка, одна заточка вошла ему в шею, другая в живот, он упал. Все было тихо, Игнат взял автомат, Чалый снял с охранника ремень с ножом, они нырнули в темноту, они переступили черту, потому что у них не было

401

другого выхода, в них что-то сломалось, и обратного пути уже не было...Рассвет застал их в пути, шли молча и быстро, теперь им

нечего терять, впереди немцы, сзади энкаведешники, боль-ше они не фронтовики, они снова зеки, только беглые. Шли целый день, кругом попадались поля боев, полуистлевшие трупы русских и немецких солдат лежали повсюду, нашли оружие, боеприпасы, еду, документы, запомнили свои новые имена.

— Ну и чё будем делать Игнат Григорьевич? Кругом враги, — спросил запыхавшийся Чалый, — я в натуре ума не приложу.

— А вот так Чалый, за всю жизнь я бля впервые абсо-лютно не знаю че нам делать, — устало ответил Игнат.Он так хотел покончить с прошлым, начать новую жизнь,

но прошлое, словно призрак, преследовало его, ветер последних событий унес все его и без того тщетные надеж-ды на будущее.Мимо прошли танки Т-34 и «Студебеккеры» набитые

солдатами, они разговаривали и смеялись, они ехали на фронт, они ехали на встречу смерти, на встречу победе. Как хотелось Игнату и Чалому с ними, туда вперед, сердце за-щемило, всю жизнь они изгои, они дождались, когда прой-дет колонна и вышли через дорогу на край леса. Чалый вдруг остановился.

— Чего-то хреновое у меня предчувствие, тяжело как-то на душе, сердце захолонуло Игна...Игнат оглянулся, Чалый с побелевшим лицом оседал на

землю, на гимнастерке расплывалось кровавое пятно.— Что это Чалый, брат?! — крикнул он.

402

В плечо ударило, как бревном его развернуло и повело, он упал, перед глазами поплыли разноцветные круги, отда-ленные звуки выстрелов прозвучали чуть позже — пра-вильно говорят, свою пулю не услышишь — мелькнула мысль... Он дополз до сосен и оглянулся, Чалый лежал на спине с открытыми глазами, он был мертв. Преодолевая дурноту и боль, Игнат с трудом поднялся и встал, опираясь о ствол дерева.Проклятье, как глупо, попали под огонь снайпера, мысли

метались в голове, как птицы в клетке, плечо онемело, кровь текла по телу, горячая кровь... Что теперь, позади горькие воспоминания, впереди гнетущая неизвестность и долгий путь в никуда, Проклятый Путь»...

Русские проводят артиллерийскую подготовку, снаряды рвутся в шахматном порядке в непосредственной близости от наших позиций, я сижу в окопе и пишу в дневник письмо Саре, это отвлекает от всего происходящего. Артобстрел не пугает, все привыкли к нему, на фронте нужно боятся тишины, вот она не предвещает ничего хорошего, когда идет артобстрел все понятно; все на своих местах. Снаряд со свистом бьет в бруствер, взрывная волна швыряет в меня тонну земли, оглушенный едва выбираюсь из-под земляного пласта. Земля горячая от взрыва и пахнет толом, снаряды рвутся совсем рядом, звук у русских снарядов совсем дру-гой, опытный фронтовик всегда различит звуки выстрелов и взрывов своих и чужих. Это приходит со временем. Кое-как нашел свой дневник, карандаш конечно же утрачен, придет-ся в штабном блиндаже кому-нибудь со мной поделиться. Русские изрядно разозлили меня, это хорошо, чем больше

403

злюсь, тем лучше стреляю. Сейчас они наверное довольны, и улыбаются каждому посланному снаряду, ну ничего, скоро мои пули сотрут самодовольные улыбки с их лиц, большой осколок снаряда отрывает от сосны чудовищный кусок, если бы здесь стоял человек его разрезало бы пополам. Где вообще наши орлы из люфтваффе развлекаются с девочками или чем они там занимаются. Несколько наших штурмовых орудий открывают огонь, в стороне послышался звук реактивных минометов, над лесом повисли черные полосы от реактивных снарядов, это приятно, сейчас коммунистыполучат то что им положено. Осколками ранило одну из лошадей, ее жалобное ржание привлекло внимание всех, из окопов начали появляться каски, жалко лошадь, ее ржание наполняет сердце тоской, но парни подставляются осколкам. Расчехляю прицел, проклятье, невыносимо отвратительное ощущение видеть окровавленную голову лошади в прицеле, ее ржание уже больше напоминает человеческий стон, жму на спуск и опускаю карабин, не лучшие ощущения. Зачехлив оптический прицел я поставил карабин к стенке окопа, заткнув ствол деревянной пробкой чтобы скатывающаяся с бруствера земля не попадала в него.Я сел на снарядный ящик и принялся жевать кусок хле-

ба, когда я злой у меня просыпается чувство голода. День прошел беспокойно, к вечеру все стихло убитых нет, не-сколько раненых, но это как суровая неизбежность, безжа-лостная ночь стерла краски дня с небосвода, разведыва-тельно-штурмовой батальон рвется в бой, нам бы сделать марш-бросок и напасть на русских под прикрытием темно-ты, я бы отвел душу. Гауптштурмфюрер Гоммерфельд не позволил нам этого сделать, артиллерийская дуэль большевиков, это отвлекающий маневр, атака будет утром.

404

Рано утром колонной перемещаемся на правый фланг, эсесовские дивизии как основная ударная сила всегда на острие, пехота вермахта с едва скрываемой радостью встречает нашу колонну, занимаем позиции...Дни перелистываются страницами книги. Что-то

остается в памяти, что-то стирается, на войне чувства обостряются до крайности, тревожные мысли не отпускают, кажется что слышишь иногда шелест облаков. Погружаясь в войну, читаешь ее как книгу, отдаешься во власть эмоций и чувств. И кажется что эта книга без начала и без конца, лихорадочно перелистывая страницы пытаешься найти среди них себя...Преодолевая кошмарные дороги выезжаем в какую-то

деревню с плохо произносимым русским названием. Деревня практически не подверглась разрушению, командование запретило всяческие репрессии к мирному населению.Деревню удалось захватить внезапно, все население ос-

талось здесь, исключая тех кто разбежался по лесу с оружи-ем в руках. Обычно русские уходят и сжигают за собой все что можно поджечь, не оставляя нашим солдатам крыши над головой, хотя жильем это можно назвать лишь условно, поскольку хижины этих туземцев кишат тараканами и кло-пами отличаясь редкостным зловонием. С удивлением и ин-тересом разглядываем этих аборигенов, мой отец привозил из полудиких африканских стран фотографии, русские де-ревни надо отметить мало чем отличаются от них. Те же гнилые строения, ветхие останки заборов и почерневшие соломенные крыши, надворные постройки вообще не под-даются описанию. Хаос коммунистического рая, центром которого являются понурые полудикие людишки одетые в

405

рубище. Они постоянно чешутся от вшей и блох. Массовый педикулез явление в России обычное, страна погрязла в средневековье, меня передергивает от омерзения. Самое удивительное что защищая этот «рай» оборванные и полу-дикие солдаты бьются весьма упорно.В деревне все дома уже заняты, парни дерутся с

клопами и тараканами, зловоние грязной формы и сапог не наполняет желанием разделить с ними кров. Выхожу во двор, мой взгляд падает на лестницу прислоненную к стене бревенчатого коровника с покосившейся дверью которую подпирает палка. Наверху сеновал, вот здесь я и переночую. Поднимаюсь по ветхой лестнице и с удовольствием вдыхаю запах сена, уставшее от холодных окопов тело погружается в сено наполняясь неимоверным блаженством. По снайперской привычке отмечаю что сверху прекрасный обзор, просматриваются все близлежащие дворы. Ветер доносит запахи полевой кухни, где-то во дворе слышен хохот, парни расслабляются, завтра в бой и многих из них уже не будет.Но они не хотят об этом говорить и даже думать, на вой-

не думать о смерти глупо. Хочется есть, но встать нету сил, хочется просто лежать, глаза закрываются и я незаметно по-гружаюсь в сон. Странно но на войне не снится война, мелькают цветные картинки из мирной жизни, какие-то частицы воспоминаний, но больше фантазийные сюрреали-стические кадры наполненные сюжетами не имеющими с действительностью ничего общего. Проснулся от чувства холода и голода, остатки снов все еще мечутся в мозгу, пы-таюсь их собрать воедино, но вряд ли уже чего получится. Вешаю карабин за спину и спускаюсь по лестнице, кругом

406

на веревках висит постиранное белье и форма, хоть раз в месяц выпала возможность постираться.Дивизия СС «Викинг» мощная ударная сила, мы все

время в бою, отдых и пополнение не часты, даже непри-вычно наблюдать такую идиллию. Не имея привычки рас-слабляться все свое ношу с собой, карабин и пистолет, ог-ромное количество патронов, пулеметчики шутят — «Когда у нас кончатся патроны займем у Гельмута». Каждый патрон тщательно протерт от смазки и пыли, штык-нож, бинокль, нож разведчика, две гранаты, саперная лопатка, ка-муфляжная накидка с нашитыми лоскутами, много мелочей нужных и необходимых лишь снайперу. Вечереет, нагретая за день броня штурмовых орудий «STUG-III» и бронетранспортеров остывает. Деревня наполнена запахами горючего, дымом печей и гнилого сена на крышах домов. Завершив ужин кружкой прекрасного кофе сажусь на лавочку, достаю дневник и зарисовываю деревянные узоры на окнах избушки, интересные русские узоры нужно запечатлеть иначе следующего раза может не быть. Сонная ворона чистит перья и наблюдает за происходящим, проезжающий мимо бронетранспортер спугивает ее, она с карканьем срывается и улетает. Совсем стемнело, звезды повисают над крышами домов, любуюсь вечным таинством ночного неба. На горизонте мечутся отблески дальних пожаров и взрывов. Там железнодорожная станция, днем там вела бои дивизия СС «Дас Райх», серьезные бескомпромиссные парни, надеюсь что у них все хорошо. Парни с удовольствием поделились со мной свежим молоком, непередаваемое блаженство, божественный напиток, древний как сама земля, попадает прямо в душу. В низинах выстлался туман, пасущиеся на лугу возле деревни

407

лошади кажется повисли в воздухе, лес окунается в тягучую дрему, завтра этому блаженству настанет конец. Вышедший на крыльцо Ланг раскуривает свою любимую трубку, он похож на старого боцмана из романов про пиратов.

— Славный вечерок, Гельмут, ты не находишь?— Неплохо, вечера в России чем-то напоминают мне

Германию, но все равно что-то не так — отвечаю я ему.Звезды становятся ярче и цепляются за верхушки де-

ревьев, поднимаюсь на сеновал и засыпаю незаметно. Ут-ром с марша сразу в бой, пушки окутанные дымом ведут огонь по танкам противника, просматривая в бинокль сек-тор боя, с удовольствием отмечаю наличие иванов. На дис-танции 300—400 метров мелькают их темные фигуры, в артиллерийской войне найдется работа и для снайпера, не люблю сидеть без дела когда все кругом заняты. Финский расчет мечется вокруг пушки Пак-40, эти сноровистые не-многословные парни в бою дерзки и расчетливы, финские солдаты вообще удивительное явление в нашей дивизии. Они категорически отвергли немецких офицеров, настояли чтобы офицеры у них были финны, отказались учить не-мецкий язык. Поступив по контракту в 5-ю дивизию СС «Викинг» они наотрез отказались воевать на Западном фронте. Но затаив злобу на русских за «Зимнюю войну», они весьма талантливо бились на Восточном фронте. Фин-ляндия не относится к нордическим странам, финны не имеют арийских корней, но их успехи в советско-финской войне 1939-40 гг. вдохновили рейхсфюрера Гиммлера на то чтобы принять их в состав нашей дивизии. Их хладнокро-вию во время боя можно было позавидовать, их бесстрашие поражало, они лишь изредка переговаривались на финском языке и бились яростно. Этим парням помощь не нужна.

408

Эти странные финские парни необычайно горды и не при-емлют ничьей помощи. Русские бомбили их города с мир-ным населением, у многих погибли родные и друзья, они мстят и это они неплохо умеют делать. Я пошел вдоль око-пов к поваленным взрывом на краю леса соснам, прекрасное место для стрельбы. Все дно окопа завалено ящиками из-под снарядов и ранеными, кое-как пробился к своей цели. Две сосны вырванные снарядами из земли лежали друг на друге создавая для меня прекрасную позицию для стрельбы. Вездесущий дым закрывает фигуры иванов, но трех мне удается выбить на приличной дистанции, и я громогласно поздравляю себя с почином в этом бою, но вот горизонт украсился огромным количеством пехоты и мои двести патронов начищенные до блеска начинают свой парад в магазин карабина.Что-то мелькнуло в ветках сосны, за которой я устроил-

ся, маленькая, взъерошенная от страха синица прыгает по ветке и вздрагивает от каждого взрыва. Такой сюжет в этом грохочущем аду вызывает умиление, но некогда предаваться лирике, русские приближаются и нужно их всех убить, иначе они убьют нас, вот такая простая истина.Минометчики сидя в окопе безмятежно закидывают ми-

ны в трубу ствола. Мины бесшумно улетают и лишь взрывы на дистанции от трехсот до пятисот метров накрывают ряды бегущих иванов. Каждые три-четыре секунды очередная мина уходит в сторону врага, прекрасное оружие. Их рас-слабленность конечно же бравада, все напускное, каждый хочет показать что он бесстрашен, лишь глаза выдают со-средоточенность и волнение. Стреляю в темные фигуры на-крытые сеткой прицела, после каждого выстрела темная фи-гура падает наполняя сердце снайпера вдохновением. Краем

409

глаза смотрю за птичкой в зеленых и густых сосновых вет-ках с коричневыми шишками, она нахохлилась и сидит. Черт бы ее побрал, других забот у меня нет, как волноваться о какой-то дурацкой птичке. Я улыбнулся своим мыслям, и честно говоря не хотелось бы, чтобы она улетела, у снайпе-ра же должен быть напарник, ну вот что-то в этом роде. Я посмотрел на наши позиции, горели два штурмовых орудия, одна пушка лежала на боку, брустверы окопов завалены трупами, трагичная картина.Предаваться унынию не было времени — «Ты должен

вести бой пока ты жив, остальное не имеет значения, только от тебя зависит исход боя, каждая твоя пуля убивает врага и защищает друга». Эту истину мы соблюдали свято делая все что в наших силах. Поймав в перекрестье прицела ивана, я нажал спуск, темная фигура сломалась и свалилась в ворон-ку. Бой это просто трудная работа, в которой нужно выло-житься на полную, проникнуться каждым моментом и сде-лать все что в твоих силах и все что выше твоих сил. Бой длившийся несколько часов постепенно затихает, лавина иванов откатилась, с сожалением отмечаю что «мой напар-ник» улетел. Просматриваю в бинокль позиции русских, в дыму появляются несколько фигур, они собирают раненых, пусть собирают этих я убивать не буду. Зачехлив оптиче-ский прицел и ствол чтобы не попала пыль иду к окопам. Я совершенно оглох от взрывов, на войне страшен не бой, а похороны друзей после боя, убитых много, очень много, только в такие моменты понимаешь как они дороги, но ни-чего нельзя вернуть. Беру лопату и копаю могилу, очень не веселое занятие. Трудно переоценить то значение которое представляют их смерти для Германии, укладываем парней

410

в сырую чужую землю, мысли сминаются, на той стороне русские хоронят своих.

На этом поле все равны Здесь нет врагов и нет друзей Лишь донесет из тишины Терзанье памяти моей.

Объемлет мать — земля сыраяТела уставшие солдатЗакат кровавый догораетИ в небе облака летят

Седая ночь сгущает краски Стирая шелест облаков Война с людей снимает маски И смерть снимает сталь оков

И облака с небес упали И утонули в черной мгле Мы помним тех с кем начинали Мы помним кто лежит в земле.

Я закрыл дневник и убрал в сумку, мертвые лица друзей стоят перед глазами. Оправдывая наши ожидания, победа вновь пришла к нам, но особой радости нет. Боль от потерь, усталость от перенапряжения, мы не думаем о славе, мы де-лаем историю, мы сами часть этой истории. Глубокое сокру-шительное чувство пустоты вокруг, душераздирающие крики и стоны раненых. Их грузят в машины с красными крестами, трава забрызгана кровью, перекошенные от боли лица, белые и безжизненные, наполненные ужасом и страданием глаза. Так будет всегда, пока мы не победим или не погибнем, оставшиеся в живых возносят молитвы небесам. Мы сделаем все чтобы победить, мы попробуем

411

остаться в живых, мы знаем одно, нельзя позволить себе привыкать к победам, это расслабляет и делает тебя открытым и ранимым.Шульц перевязывает раненую руку неловко накладывая

бинт, кровь выступает на повязке, подхожу и помогаю ему. — Почему не поехал в госпиталь? — спрашиваю его.

— Как вас тут одних оставить, кто за вами приглядывать будет, — отвечает он морщась от боли, осколок пробил ему предплечье, к счастью кость не задета. Зная что спорить с ним бесполезно оставляю его. Очень много раненых оста-лись, не поехав в санчасть, и это плохо, раны в любом слу-чае загноятся, одного энтузиазма и злости мало, мелкие ра-ны на фронте не менее опасны. Грязь, копоть, пот, все это заканчивается запахом гниющих ран и гангреной.Надменная и бескомпромиссная ночь чем-то похожа на

смерть, такая же черная, внезапная и неотвратимая, она так же закрывает тебе глаза. Ночь дарит сны, спроси ее и она ответит, смерть дарит вечность забирая все остальное, она закрывает тебе глаза и ее холодная рука сжимает твое серд-це пока оно не замерзает и не перестает биться. Смерть не отвечает на вопросы, но ведь это тоже ответ. Жизнь наивна, она не знает что будет потом, только смерть знает все напе-ред, и она не ошибается... Я снова и снова возвращаюсь к мыслям о Саре, к своим воспоминаниям о ней, она была музыкой в моей жизни, потрясающей нежной мелодией на-полняющей душу трепетным восторгом и вдруг тишина, всепоглощающая, оглушающая и пугающая своим безраз-личием...Ночь прошла почему-то без снов, проснувшись был

весьма удивлен этому факту, давно такого не случалось. Иногда между боями не было возможности отдохнуть и за-

412

лизать раны. То же случилось и в этот раз, абсолютная уве-ренность командования в том что где «Викинг» там победа, не оставляла нам шансов на отдых. Завтра нас перебрасы-вают на другой участок фронта, нам конечно льстит такое доверие командования, нас не учили отступать, мы это не умеем, нас учили воевать жестко, жестоко, талантливо и бескомпромиссно, мы делаем то что мы делаем, и не можем иначе.

— Как там твоя белокурая подружка, пусть сфотографи-руется голой и пришлет, мы все оценим, — спрашивает Отто.

— Пишет что любит, но фотографий я вам не покажу, — отвечает Вилли.

— Да она наверное толстопузая дурнушка, и куда она только смотрела, ты же такой уродец, славная из вас будет пара, — парни хохочут, такие разговоры повсюду, они сте-баются друг над другом, и это тоже важная составляющая фронтовой жизни.

Ежедневные кровопролитные бои не прекращались, я каждый день хоронил и оплакивал своих друзей. Дивизия СС «Викинг» и штурмовая бригада «Валлония» под коман-дованием гауптштурмфюрера Леона Дегреля, личности чрезвычайно харизматичной и легендарной, отбивали атаки превосходящего противника. Бригадефюрер СС Теодор Виш во главе «Лейбштандарта» получил приказ деблокировать оказавшиеся в окружении части. Наши дивизии попали в котел в районе Корсуни, изможденные боями, голодом, ранами, мы яростно пробивались к своим. Большевики по-чувствовали запах крови, их ничего уже не могло остано-

413

вить они потеряли страх. Но с нами был наш любимый обергруппенфюрер Герберт Отто Гилле, это было наше знамя и наша гордость, мы старались спасти его, а он нас. Русские шли лавиной, парни меняли стволы у пулеметов, которые раскалялись до красна, пулеметчик Кетелхут кри-чал мне:

— Смотри Гельмут сколько я их положил, от их тел уже снега не видно, а на их месте появляется столько же новых!Я хотел определить в прицел офицеров, но они все были

в белых маскхалатах, и непонятно было где офицеры и где солдаты, я убивал всех. В окружение попали около 75 000 солдат отборных войск ваффен СС, из окружения с кровопролитными боями сумели прорваться лишь 35 000 че-ловек: измотанные, голодные, окровавленные остальные были убиты или попали в плен к русским.Морозы сменились снегопадами, дороги были заметены

почти на метр, потом наступили оттепели, дороги стали не проходимы, в день мы могли продвинуться на 3 километра. Окопы залило водой по колено мы кружками и котелками пытались уменьшить уровень воды, но это было несбыточ-ной мечтой. Есть было нечего, боеприпасы заканчивались, пушки были без снарядов и их оставляли на обочинах дорог. В наспех построенных блиндажах раненые лежали в несколько ярусов, они кричали от боли, заливая друг друга кровью, не хватало перевязочных средств, мы отдавали личные пакеты с бинтами, но это было лишь капля в море. Настроение было хуже некуда, русские непрерывно обстре-ливали нас из минометов и пушек, с боеприпасами у них было хорошо, мы даже тот минимум съестного, что у нас был поменяли бы на снаряды. Начался сильный артобстрел, мы упали на дно окопа, один из снарядов, попал в блиндаж

414

с ранеными, но мы слишком поздно это заметили, поскольку обстрел длился около часа. Когда все стихло и мы начали подсчитывать свои потери, оказалось что среди обвалив-шихся и разорванных взрывом бревен вытащили около со-рока трупов и только четверо живых раненых. До конца об-наглевшие иваны подогнали машины с громкоговорителями и пытались убедить нас сдаться, обещая нам рай на земле, но их попытки были тщетны. Мы выглядели как полураз-ложившиеся мертвецы восставшие из могил, форма на нас висела лохмотьями, лица были черные от пота, копоти и земли, поскольку почти все были ранены или контужены передвигались очень медленно как тени, меньше всего мы напоминали живых людей, мы с трудом узнавали друг дру-га. Основная бойня развернулась около деревни Шендеровки, мы собрали все крестьянские телеги, уложили в них сотни раненых и двинулись по раскисшей, залитой лужами дороге. Из леса внезапно выскочили русские танки и начали технично расстреливать колонну с ранеными, горели машины с красными крестами, раненые кричали в огне. Снаряды разрывали на куски лошадей и людей, русским надоело стрелять, поняв что им повезло и они нарвались на легкую добычу, не получая достойного отпора, на скорости врезались в колонну. Лязгали гусеницы и утюжили все что попадалось у них на пути, дорога превратилась в кровавое месиво. Мы кидали в них гранаты, но это слабо помогало, мы сами рисковали попасть под собственные осколки. Мы добежали до старых окопов, на меня шел русский танк:

— Ну, что ж добро пожаловать в нашу компанию при-ятель, хочешь пообщаться, я не против только угостить мне тебя нечем,! — кричал я в исступлении. У меня не было

415

противотанковой гранаты, пулеметная очередь из танка, пули от которой ударили в бруствер окопа рядом с моей головой, укрепила меня в мысли, что надо ложиться на дно окопа. Жуткая громадина накатилась закрыв небо, танк обдал меня вонью солярки и выхлопными газами. Со страшным скрежетом он прошел на до мной, обвалив на меня бруствер окопа и похоронив меня заживо, я еле выкарабкался из этой могилы. Танк безнаказанно умчался, пошла пехота, я начал ловить их в перекрестье прицела, иваны опьянели от общей картины боя, они считали нас мертвыми, я ложил в них пули как на полигоне, метко и быстро. Я убил их много, очень много, все мои друзья стреляли хорошо, но русские не считались с потерями, они все шли и шли. Пулеметчик со своим вторым номером бил прицельно короткими очередями экономя патроны. Я не успевал ловить в перекрестье прицела иванов, они падали от пулеметного огня. Я начал выбивать боковые цели, после каждого выстрела черные фигуры на белом поле падали как шахматные ферзи. Они подошли в плотную, гранаты полетели в них плотным роем, тела иванов расшвыривало взрывами в разные стороны, у меня в карабине кончились патроны. Я закинул его за спину и подобрал у убитого автомат, две короткие очереди унесли еще четыре никчемные жизни. В автомате кончились патроны, запасного магазина не было поблизости и я бросив автомат выхватил Вальтер. Последнюю пулю я вогнал в русского с трех метров, бросив пистолет я выхватил штык-нож и отбив рукой направленный мне в лицо штык русской винтовки воткнул тесак в нападающего.Серые шинели, белые маскхалаты, русские и немецкие

крики, лязг саперных лопаток по каскам, все смешалось. Я

416

не видел лиц, темные фигуры в которые я втыкал свой штык падали мне под ноги, рукоятка штык-ножа была в крови и выскользнула у меня из рук. Несколько раз я получил удары в лицо, глаз заплыл, из носа на подбородок текла кровь. Взрыв бросил на меня убитого ивана, он летел уже мертвый и сбил меня с ног, мы упали в окоп я ударился головой и потерял сознание.... Неужели на том свете так плохо, свя-щенники обещают вечное блаженство которое я что-то не ощущаю, значит я попал в ад... на грудь давит земля, я в мо-гиле, проклятье, как тяжело, неужели так будет целую веч-ность. Болит голова, я уже умер у меня ничего не должно болеть, почему я чувствую боль. Лицо накрыто пропитан-ной потом и кровью колючей шинелью, мне больно, темно и совсем не страшно и главное я слышу какие-то голоса. Где мои ноги, где мои руки, чувствую правую руку и левую руку, ноги кажется тоже чувствую. Надо сбросить с себя могильный холм и выйти на свет Божий, может быть мне нельзя, я же мертвый, мертвым не место среди живых. Пле-вать я уже столько раз умирал, переворачиваюсь на бок, чувствую как холодный воздух с запахом крови и дыма, гладит мне лицо. Открываю глаза, мой взгляд упирается в чей то окровавленный затылок, это русский мы лежим с ним рядом в окопе, похоже я вернулся с того света, значит мое время еще не настало, желание жить вырвало меня из тяжелых объятий земли. Выбираюсь из окопа, наши парни перевязывают раненых, меня подхватывают за руки и тащат из окопа, как я рад эти грязные и окровавленные родные лица. Я почти не ранен, если не считать разбитого затылка, затекшего левого глаза, который так опух, что я им ничего не видел, и все таки хорошо выбраться из могилы. Мы об-нимаемся и поздравляем друг друга, мы победили. Мы

417

стаскиваем трупы убитых русских к воронкам от снарядов и сталкиваем вниз, их безумное количество, ни у одного нет никаких документов. Их привозят полными железнодорож-ными вагонами, дают винтовки и прямо в бой на смерть. Мертвые души без удостоверения личности, они мертвы даже когда они еще живые, никто их не считает, никто не знает их имен и откуда они. Русских командиров это не ин-тересует, скотина в России имеет большую цену чем лю-дишки, прощайте безымянные иваны, вас никому не жалко, вы рождаетесь в этой стране уже мертвыми душами. Вы умираете в безвестности, ни оставив после себя ничего, да-же грустных воспоминаний.... Мы прорвали окружение, мы обливались кровью, но мы были элитные части ваффен СС, самые профессиональные и опытные солдаты. Мы потеряли в этом аду почти всю технику, мы остались с одним стрел-ковым оружием, но эти суровые испытания делали нас еще крепче. Мы вышли из окружения, мы гордились своими ко-мандирами, а они гордились нами. Лица наши были черны от копоти и грязи, мы все были бородатые и оборванные, мы делились последним что у нас был, хлебом, патронами, бинтами. Мы готовы были снять бинты со своих ран и на-ложить их на раны друзей. После долгих утомительных бо-ев мы откатились под Ковель, к нам подошли «Тигры», «Пантеры» и пушки, десятки русских танков горели вокруг города, тысячи мертвых иванов лежали на полях боев, за каждого убитого солдата Великого Рейха было десять рус-ских, но нам и этого казалось мало. Подошла весна, а за ней лето, стало тепло и сухо, а нам казалось, что солнце уже ни-когда не отогреет наши промерзшие тела. Русские самолеты бомбили с верху, танки шли в лоб, но у нас было чем встре-тить, снаряды рвались и горел металл, около сотни русских

418

танков было уничтожено, это была расплата за наших дру-зей. Стояла немыслимая канонада. Я сидел в окопе рядом с нашими парнями, наши «Пантеры» технично долбили по русским танкам и мы радовались каждому попаданию. Вдруг над головой рвануло, «Пантера» горела от прямого попадания снаряда, откинулся люк, из него повалил дым и начал вылазить раненый танкист. Мы бросились из окопа, и не обращая внимания на взрывы вокруг, вытащили его из люка. «Как остальные?» — крикнул я, он отрицательно по-качал головой и показал рукой на окоп, потеряв сознание он упал нам на руки, спустив его в окоп, мы перевязали ему голову. Танк горел, в это время рванул внутри боезапас, ог-ромная башня взлетела в воздух и упала рядом, куски оп-лавленного металла посыпались на нас. Танкист застонал и открыл глаза, это был заряжающий Гюнтер Хофтер, его друзья, командир танка, наводчик, радист и водитель по-гибли, и он страдал от этого больше чем от своих ран, по его лицу катились слезы...Бои шли с переменным успехом, но наши силы истоще-

ны, мы уже не получали пополнения и боеприпасов, мы го-лодали и мы уже все меньше могли помочь своим раненым. Раненые обливались кровью, мы отступали в Европу, мы уходили из России оставляя за собой кресты. Мы не сумели остановить красную азиатскую орду и она шла на улицы европейских городов по нашим трупам, эти дикари были страшней для цивилизованного мира чем средневековая чу-ма. Мы уже готовы были умереть все до последнего, но мы уже теряли надежду, что это как-нибудь поможет, даже баррикады из немецких тел не способны сдержать Красную Чуму хлынувшую в Европу и сметающую все на своем пу-ти. Кроме регулярных войск, мы постоянно бились с раз-

419

росшимися и окрепшими партизанами отрядами, они стали очень многочисленны и хорошо вооружены. Партизаны на-пали на нас внезапно, завязался жесткий бой, мы были сре-ди огромного старинного кладбища, гранаты взрывались среди древних склепов. Осколки и пули рикошетили от ка-менных скульптур, в этой войне даже мертвым нет покоя. Я занял позицию у ног мраморного белого ангела, его крыло уютно накрывало меня и я начал определять свои цели. Я искал пулеметчиков, которые очень яростно прошивали очередями все кладбищенское пространство, партизаны го-товы были убить даже каменные статуи. Я заметил их на окраине кладбища возле Кирхи, перекрестье легло на голову одного из них, после выстрела он уткнулся лицом в землю и его душа воспарила к небесам. Пулемет замолк, но снова начал стрелять, я выцелил и убил второго, на его место подполз еще один, оттолкнул от пулемета убитого и снова стал стрелять, проклятье, откуда они там ползут. Я дослал следующий патрон и неосторожно поднял голову, пуля ударила в край каски и отрикошетив, выбила изрядный кусок мрамора из крыла ангела. Мелкие мраморные осколки вонзились мне в лицо, я скатился вниз, мое местонахожде-ние определили, следующим моим шагом, стал поиск ново-го места для стрельбы. Желание уничтожить снайпера при-тупило у партизан чувство опасности, они начали нахально двигаться в мою сторону, пытаясь окружить. Но они ничего не смыслили в военной тактике, двух я положил с карабина поймав в оптический прицел, но автоматный огонь стал плотней и они прижав меня очередями к земле значительно сократили расстояние. Две гранаты значительно сократили им жизнь, трех я добил в упор из пистолета. Я перезарядил карабин и сбил еще двух партизан, короткими перебежками

420

я приблизился и схватил автомат, в парке между деревьями замелькали фигуры, стрельба с обеих сторон усилилась. Длинная очередь из автомата унесла жизни бегущих в тени деревьев четырех бандитов, трое упали замертво, четвертый пытался уползти, но я бросив пустой автомат, добил его из пистолета. Атака партизан захлебнулась в их же крови, и они под натиском нашего огня, начали сдаваться в плен, мы были так измотаны, что еле стояли на ногах, нам некогда было возиться с пленными, у нас добавилось убитых и ра-неных и мы расстреляли всех бандитов на месте. Наконец-то все стихло, бой длился около часа и мы потеряли луч-ших, мы похоронили убитых в парке возле кладбища, раз-местили на технику раненых, я на прощание поблагодарил мраморного ангела за то что он укрыл меня своим крылом...

Берлин, 1945 год

Танки русских метались по узким коридорам древних улиц Берлина, фаустпатроны летели из всех окон как пче-линые жала, прожигая броню, танки горели повсюду огром-ными факелами. Пушки простреливали улицы насквозь на-ряды пробивали стены и взрывались внутри зданий, из окон летели куски мебели и обуглившиеся горящие трупы людей. Минометы русские поднимали до упора вверх стволами, мины перелетая дома почти вертикально падали сверху как Бич Божий, осколки впивались в древние стены, жалкие те-ла людей и задумчивые безмолвные скульптуры. Я вбежал на пятый этаж старинного здания с очень толстыми стена-ми, по крайней мере эти стены не обвалятся и не сложатся как карточный домик. Я знал это место до войны, перекре-

421

сток Шоссештрассе с Ораниенбургерштрассе возле станции метро «Ораиниенбургер — Тор». Посреди улицы стояли брошенные русские пушки, видимо у них кончились снаря-ды, кругом все было завалено трупами полу засыпанными кусками кирпичей и серым пеплом. Мне сверху прекрасно было видно две полуразрушенные и горящие улицы, огром-ное количество русских танков промчалось по Фридрихштрассе и Вейдендаммскому мосту. Я поставил рядом пулеметную коробку открыл крышку и начал набивать свои подсумки патронами выдавливая их из стальной пулеметной ленты, каждый четвертый был вставлен трассирующий я откладывал их в сторону, снайперскому стволу они негодны. Появились русские, я начал их технично выбивать, не стоило бояться что меня определят как снайпера, общий гул боя заглушил бы, даже стреляй я из пушки. Из-за дыма который клубами метался по улицам и кирпичной пыли которой была засыпана форма русских, непонятно было кто из них офицер, кто солдат, я бил в темные фигуры, они падали после каждого выстрела. По привычке, чтобы меня не определили «по почерку» я поочередно простреливал сначала одну улицу потом стрелял вдоль другой. Все смешалось, только что пробежали русские солдаты вдоль дома из которых я успел выбить двух бойцов, как через две минуты по этой же мостовой пробежала группа немецких солдат. Прошло немного времени по улице промчалась два русских танка, они шли очень быстро чтобы миновать солдат фольксштурма с безжалостными панцерфаустами в руках. На всех улицах истекающего кровью Берлина горели сотни русских танков, которые подбили юные мальчишки из гитлерюгенда и престарелые бойца фольксштурма, которые не держали

422

оружия с Первой Мировой войны. Но они безумно любили свою страну, они боготворили столицу Рейха, и несмотря на то что враги проникли в самое сердце этого Рейха, они свято верили в Великую Победу Немецкого Оружия. Группа русских из пяти человек несли на себе пулемет «Максим», они были счастливы, днем они убивали немецких мужчин, по ночам они вытаскивали за волосы насиловали немецких женщин. Я лично видел изнасилованную мать, обнаженное тело которой лежало на красноармейской шинели, и рядом голое тельце десятилетней девочки. Я, прошедший сотни боев, насмотревшийся казалось уже всех немыслимых ужа-сов войны, едва не потерял сознание от этой картины. Они были изнасилованы и убиты прикладами в голову, комму-нистические звери должны были ответить за это, и я мстил. Я стрелял в этих мерзких тварей убивая их быстро, технич-но и жестоко. Расстреляв обойму я вытаскивал патроны из пулеметной ленты и набивал карабин снова выискивал в оп-тический прицел свои жертвы. Пулеметчики умирали один за одним, их жалкие тела оставались в лужах крови на мос-товой, один раненый вдруг зашевелился и пополз, тяжелая пуля вбила его в мостовую. Руины старинных домов стали добычей пламени, Смерть летала над Городом и шептала каждому солдату — «Jch richt blut» «я чую кровь» но никто уже не боялся и никто уже не слушал эту ветхую старуху. Четыре русских танка выкатились из-за поворота и проехав до середины улицы остановились, им почему-то видимо по-казалось что здесь тихо, люки открылись и на броню вы-скочили танкисты в черных шлемах и комбинезонах. Я бы-стро оценил ситуацию, они собрались вместе и начали ра-достно размахивать руками и обсуждать обзор боя, ребята вам лучше отвыкнуть раз и навсегда от радостных мыслей.

423

Под вашими ногами многострадальная немецкая земля, она горит и истекает кровью и я сделаю все чтобы омрачить вашу радость. Я бил в толпу, пули пробивали иванов и ри-кошетили от камней мостовой, я стрелял в быстром режиме, они начали разбегаться по своим танкам. К сожалению у ме-ня быстро закончились патроны в карабине, я отвлекся на заряжание, танки сорвались с места, безжалостно оставив за собой четырех своих мертвых друзей они в облаке дыма и пыли скрылись за горящей бронетехникой. Из за арки здания выбежали женщины с тачками на которых были навалены, сумки, узлы и чемоданы, из развалин выскочили русские солдаты с автоматами в руках, женщины остановились. Я поймал в прицел ивана, после выстрела он упал, оставшиеся заметались и не могли придумать ни чего лучше как спрятаться за женщинами. Эти отупевшие от крови коммунисты прятались за оцепеневшими от страха женщинами и детьми, но сверху их головы были мне прекрасно видны. Голова большевика прятавшегося за плечом старой фрау взорвалась, кровавые брызги разлетелись в разные стороны, она достала платок и вытерла себе лицо от капель его мозгов но не сошла с места. Иваны задергались, следующего я убил в корпус, он упал на молодую женщину она отпрянула и его труп свалился на грязную мостовую. Третий оказался достаточно ловким и достаточно удачливым чтобы исчезнуть из перекрестья моего прицела, этот ублюдок понял что прятаться от пуль прикрываясь телами женщин не лучшая мысль. Он бросил-ся по улице, скользнув за горящую технику и нырнул в спа-сительные руины дома. Женщины облегченно вздохнув по-махали в благодарность платками, они не видели меня но знали что я вижу их, к сожалению, у меня не было права от-

424

ветить им тем же. Они поняли это и быстро, насколько это было возможно двинулись к Вайдендаммскому мосту, я посмотрел им в след и мои губы прошептали: «Храни вас, Господи»... По реке Шпрее плыли сотни трупов, мужчин, женщин, детей, немецких и русских солдат. Больше всего на свете я хотел увидеть свой дом и старался продвигаться по направлению ведущему к родным стенам. Это было чрез-вычайно сложно потому что кругом была жестокая непре-кращающаяся ни днем ни ночью бойня и направление дви-жения приходилось постоянно менять, но я знал что нет в мире силы которая остановила бы меня. Единственное что особенно радовало меня, это то что у меня было много па-тронов, за всю войну я часто оказывался в ситуации когда иванов было много, а патронов мало, но сегодня, я торжест-вовал, враги топтали мою землю своими грязными лапами и у меня было чем их убивать. На улицу выкатился танк Ф-Vl «ПАНТЕРА», Он был так засыпан кирпичной пылью и за-копчен, что не представлялось возможным определить к какой дивизии он принадлежит. По броне заколотили пули высекая искры, башня развернулась и танк выстрелил вдоль улицы, снаряд попал в угловое здание из окон взрывом вышвырнуло трупы русских. Танк тронулся и заглох, видимо кончилось горючее, экипаж безуспешно пытался запустить мотор, но жалкие выхлопы как предсмертные вздохи потонули в грохоте боя. Люки открылись, парни вы-скочили на броню, пулеметная очередь откуда-то из разва-лин сбила двух танкистов, они полетели на мостовую вниз головой уцелевшие бросились по улице и благополучно скрылись в подъезде дома, определить пулеметное гнездо не представлялось возможным из-за густого дыма который заполнил все пространство между домами, горели крыши

425

зданий, пламя выбивалось из окон но это для меня было лишь не более чем удобное оправдание. Такое соседство не доставляло мне комфорта и я просматривал в бинокль каждый метр развалин, пытаясь выяснить где устроились эти скоты, примерно просчитав траекторию их стрельбы я определил сектор где их нужно искать. Два снаряда пролетев через крыши домов ударили в стену, здание задрожало, на меня посыпались куски кирпичей, я прыгнул и прижался к стене. Комната наполнилась кирпичной пылью стало абсолютно нечем дышать, ветер свистел в битых окнах и освободил меня от необходимости стоять с закрытыми глазами и зажатым носом. Кирпичная пыль рассеялась, я бросился к окну и протерев линзы припал к биноклю, я детально просматривал каждый метр, наконец-то я обнаружил их. Брезентовая плащ-накидка накинутая на торчащие прутья арматуры была засыпана пылью и представляла из себя прекрасную огневую точку. Им видимо понравилось это пристрелянное место и они решили тут обосноваться в надежде на то что появится кто-то еще в секторе их обстрела. Но я выяснил две вещи: — первая — они все еще живы, и вторая — почему? Голова в пилотке прекрасно уместилась в перекрестье моего прицела, но я не собирался долго любоваться этой оскаленной от счастья мордой, я был в гневе и точный выстрел исправил положение дел. Второй пулеметчик кинулся к другу и получил вторую пулю он повис на прутьях арматуры. Я вытер пот с лица, подняв голову я посмотрел на небо, белые облака метались по синему вечернему небу, гонимые ветром теряя четкие очертания, когда-то в детстве я часами лежал на крыше и следил за облаками принимающими порой причудливые формы... В этой войне погибли все мои друзья,

426

кто был дорог мне, все с кем мы начинали свой боевой путь, и боль горьких воспоминаний терзала мое усталое сердце, ведь половину из за них я похоронил сам. Я услышал звук моторов, два бронетранспортера с опознавательными знаками 11-го танково-разведывательного батальона СС дивизии «Нордланд». Парни выскочили и начали отстегивать пушку которая была прицеплена сзади, двое снимали с брони ящик со снарядами. Бойцы были заняты и не заметили как почти сзади выскочили иваны, мне стоило больших усилий ловить их в перекрестье и стрелять чтобы остановить их на полпути к бронетранспортерам. Только после четвертого упавшего товарища иваны поняли что здесь они оказались зря и от этой атаки стоит отказаться. Взрыв накрыл сектор пылью и дымом, я с трудом различал фигуры русских пока кирпичная пыль оседала и сверху падали куски досок я выбил еще одного, затем последних двух. Бойцам «Норланда» некогда было меня благодарить, они всматривались вдоль улицы, из-за поворота вышли рус-ские танки Т-34, ИС-2 и самоходное орудие ИСУ-122, они заметили бронетранспортеры и пушку. Этот весьма удру-чающий факт не лучшим образом отразился на общей кар-тине боя, они начали стрелять на ходу и ринулись в узкий проход улицы огибая горящую технику и куски обвалив-шихся стен. Пушка была перевернута взрывом, тела парней раскидало в стороны, снаряд ударил в бронетранспортер, его подкинуло взрывом и он упал набок и загорелся. Второй бронетранспортер начал сдавать задом но ударился в горя-щий русский танк и остановился, этого было достаточно чтобы в него угодили сразу два снаряда он был просто разо-рван надвое и превратился в пылающий факел. Танки про-мчались мимо горящих бронетранспортеров, разрывая гусе-

427

ницами трупы двинулись к мосту, в этот момент я горько сожалел что у меня нет фауст патрона. Кругом были мил-лионы людей, а я словно был один на острове, осознание этого факта все больше склоняло меня к мысли о том что душа моя металась от действительности к воспоминаниям и миру который я сам выдумал чтобы не сойти с ума. Показалась группа русских, я поймал в прицел заднего и выбил, затем следующий свалился на обломки кирпичей третья пуля пробила двух, они упали друг на друга, остальные нырнули в здание, я дозарядил карабин и замер в ожидании целей. Каждый прицельный выстрел убивал врага и наполнял меня невообразимым блаженством, жалкие тела этих тварей должны усеять землю Германии в два слоя, я повторю — в два слоя. Из-за дыма показалась большая группа женщин и детей, они шли под ношей вещей, выкатившийся русский танк остановился возле них, они от страха шарахнулись и прижались к стене. На башне открылся люк, вылезший танкист начал размахивать руками тыча в карту пальцем и кричать что-то. Видимо он пытался спросить у перепуганных насмерть женщин как куда-то проехать, естественно они его не понимали. Он спрашивал у немецких женщин как проехать туда где их сыновья, братья, и отцы чтобы их убить, разум явно не был для него близким понятием. Мне неудобно было стрелять, пуля на вылете попала бы в женщин. К счастью примитивный иван решил на карте показать свое направление и полностью вылез на броню. Пуля со стальным сердечником вынесла на вылет из его тела струю крови, и отрикошетив от мостовой ударила в стену, он согнулся и упал возле танка, женщины кинулись бежать по улице бросив свои вещи. В люке показалась голова еще одного танкиста, но на этот раз у меня не было

428

преград, войдя в затылок, пуля вырвала ему лицо, мне всегда нравились такие сюжеты, особенно когда я вспоминал жуткие картины мертвых немецких женщин и детей. Танк рванул с места и скрылся за поворотом. Прошло около получаса, все смешалось, на одной стороне улицы показались русские танки, на другой немецкие, они начали стрелять друг в друга, но в спешке промахивались, бронебойные снаряды вырывали из стен огромные куски. Загорелись и остановились два танка «Тигр» и T-IV на русской стороне загорелся Т-34, из него начали выскакивать танкисты, как тараканы из щелей, но к сожалению густой черный дым, не оставлял мне шанса поймать их в прицел и они скрылись за углом дома. Несмотря на то что я был опален войной, бои в Берлине наводили на меня ужас, и производили неизгладимое впечатление. На мостовых где я бегал мальцом и где мы гуляли по вечерам с Сарой, лежали горы трупов и горели русские танки и немецкие бронетранспортеры. За всю войну в Европе и России я не испытывал таких душевных мук как в родном городе, я от горя стискивал зубы и убивал эту мразь заполнившую улицы моего Берлина. Из-за дыма показалась огромная группа немецких солдат, многие были без касок, в расстегнутых шинелях в окровавленных повязках, все они были без оружия. Конвой русских состоящий из семи бой-цов с автоматами шел рядом. Первый выстрел пришелся по одному офицеру который постоянно сверялся с картой оп-ределяя маршрут движения. Он упал, остальные напрочь забыв о пленных начали укрываться за горящей техникой, выбил второго, затем третьего, пленные немецкие солдаты не стали терять времени зря и в мгновение ока начали раз-бегаться в разные стороны. Русские открыли шквальный

429

огонь из автоматов, все вокруг было завалено трупами сол-дат, но некоторым удалось подобрать оружие и они вступи-ли в бой. Я вбил пулю в русскую каску иван покачнувшись вывалился из-за бронетранспортера. Все происходившее значительно погасило боевой энтузиазм трех иванов они в попытке перебежать улицу были убиты парнями еще недав-но бывших пленными. Тут же со всех концов стали выска-кивать наши парни, они собирали оружие, на всю улицу вы-крикивая мне благодарности, пытаясь высмотреть своего спасителя среди окон горящего здания. Я бы с удовольстви-ем пообщался с ними, но не имел привычки маячить в окнах когда кругом идет бой, потому что кто-то может в это время осматривать дом в бинокль и открывать такую великолеп-ную позицию я не хотел. Снайпер это дух, он есть и его нет, он правая рука смерти, он карающий меч, а смерть человеку увидеть лишь в последний миг... Парни сгруппировались и в общем составе исчезли в дыму, я был счастлив что спас их от позора плена, пусть уж лучше им будет суждено погиб-нуть в бою как истинным солдатам Великой Германии за-щищая до победного конца столицу Рейха. Начало темнеть, я смотрел панораму Города, Берлин горел, мой любимый Берлин, часть моего сердца, суть моей души. Пепел летел над Городом огромными хлопьями, я решил остаться на ночь на этой позиции, и хотя меня очень тянуло к моему дому, я с трудом сдерживая эти порывы думал о том чтобы как можно больше прикончить своих врагов. В бинокль я разглядел две темные фигуры крадущиеся вдоль стены на противоположной стороне улицы, было уже довольно темно и я не мог различить кто это. К счастью канонада в большой степени стихла и я различил русскую речь. Шкалу прицела было уже не видно, фигура попавшая в самый центр прице-

430

ла темным, после выстрела упала у стены, второй иван бро-сив друга растворился в темноте. Ночь прошла суетно, сна-ряды часто влетали внутрь домов и взрываясь обрушивали стены, я не обращал внимания на грохот взрывов. В пере-рывах между артабстрелами которые устраивали русские я все же вздремнул и увидел несколько коротких лишенных всякого смысла снов. От взрывов загорелись деревянные перекрытия, и я рискуя быть услышанным заходился в каш-ле от дыма который заполнял собою все пространство. Ночь таяла, весенний воздух был наполнен гарью тола, запахом крови, трупным смрадом и стонами раненых. С рассветом, стрельба из всех видов оружия возобновилась с новой си-лой, плотность взрывов была такова что казалось ничто не сможет выжить в этом аду. Здания горели, огромные языки пламени выжигающие все внутри вырывались из окон. На улицу выкатились русские танки, их было восемь штук, они хищно поводили башнями, пушки искали свою жертву, не обнаружив ничего интересного они двинулись по Ораниенбургштрассе. В это время сверху из окна в один из танков влетел фаустпатрон, затем во второй и в третий, мое сердце пело. Эти три танка мгновенно запылали открылись люки и танкисты начали выскакивать на броню, автоматные очереди сбивали их и они падали на мостовую. Остальные танки на всем ходу значительно прибавив скорость рванули по улице, желание получить в бок фаустпатроном не было их основополагающим. Перестреляв танкистов наши парни выскочили из дома и бросились вдоль улице, большинство из них были бойцы фольксштурма, совсем молодые ребята и несколько пожилых мужчин в гражданской одежде. Эти парни делали все что могли, но я задавал себе вопрос где же войска, где наша армия, но не мог найти ответа. Показались

431

машины американцев «Студебеккеры» и джипы, они бы на-биты солдатами и офицерами. Видимо какое то разведывательное подразделение. Я пропустил их до моста и когда первые машины въехали на мост я начал выбивать солдат сидящих в заднем джипе. Машина остановилась по-тому что я вбил пулю в затылок водителю, из-за грохота боя они не определили откуда я стреляю, следующие пули при-шлись в тех кто сидел в уезжающем «Студебеккере». Пуля как правило пробивала два бойца, в кузове поднялась пани-ка, мертвые валились на живых заливая их кровью, я быстро перезаряжал и снова стрелял пока видел отчетливые цели. Несколько взрывов снарядов на мостовой, закрыли дымом мне прекрасный сюжет, когда дым рассеялся американцы утаскивали раненых и убитых. Американцы хоть и враги но надо признать что они цивилизованны, они заботятся о сво-их солдатах в отличие от русских которые вообще никак не реагировали на свои немыслимые потери, и никого не забо-тило что трупами русских солдат было завалено все вокруг. Но в любом случае, американцы были враги и подлежали уничтожению так же как и русские и я не собирался их ща-дить. Я собрал все свои обоймы и занялся тем что выталки-вал патроны из пулеметной ленты и вставлял по пять штук в обоймы вкладывал в подсумки. Я протер линзы оптического прицела и проверил свой боезапас нужно было все привести в порядок, у меня был штык-нож, одна русская граната Ф-1, одна немецкая граната, Вальтер с хорошим боезапасом и около двухсот патронов к карабину, я с таким вооружением чувствовал себя хорошо. Обзор своих возможностей поднял настроение, я не сомневался в победе, но какой ценой она будет достигнута. Из-за угла выскочили русские их было человек пятнадцать, среди них были два офицера, не успел я

432

обрадоваться как они перебежали через улицу и прижав-шись к стене дома в котором я находился побежали пере-прыгивая через трупы. Стрелять было невозможно, я выхва-тил гранату и выдернул кольцо бросил вдоль стены вниз. Русская граната Ф-1 убивающая своими осколками все жи-вое в радиусе 200 метров, она упала чуть в стороне от бегу-щих, они были так сосредоточены на движении вперед что не сразу поняли в чем дело. Вторая граната полетела вслед за первой, взрывы последовали один за другим. Осколки били в стену и рикошетили от нее, вонзались в тела иванов, их расшвыривало взрывами, половина из них так и остались лежать на мостовой возле стены. Но оставшиеся быстро со-образили в чем дело и пока друзья ползали по камням заливая их кровью, они заскочили в подъезд и я услышал крики и топот сапог на лестничных площадках. Единственно что им было известно, это то что я где-то здесь, но вот на каком этаже и в какой комнате они не знали. Их было около семи человек, и у них были не малые шансы найти и убить меня, вопрос был лишь в том что принесет им наша встреча, ведь я отнюдь не разделял их взгляды на жизнь. Они разделились на разных этажах, топот сапог приближался, они жаждали со мной расправится, я понял что они сейчас закидают меня гранатами не дожидаясь завтрашнего дня, но такая перспектива не вдохновляла. Гранат у меня больше не было, с карабином на котором стоит оптический прицел вести бой в здании невозможно, но у меня был достаточно не малый опыт таких боев. Я повесил карабин за спину, выхватил Вальтер, взял в левую руку два запасных магазина набитых патронами и тихо скользнул вдоль стены к лестничной площадке. Они решили пообщаться не с тем человеком если подумали что им

433

запросто удастся убить меня. Прикрывшись оторванной взрывом дверью, я прижался к стене, они кричали что-то друг другу и бежали вверх. Испытывая глубокое почтение к людям проявляющим смелость в бою, которые следуют своим убеждениям, и до конца отстаивают их, я застрелил в упор трех иванов выскочивших с автоматами ППШ на лестничную площадку. Они завалились на ступеньки, я выскочил на лестничную площадку и схватил автомат, определив по весу что магазин полный, я почувствовал себя значительно лучше. Пока остальные топали где-то по коридору внизу, я собирал все три автомата, и проявляя явно нездоровую алчность, одел их на себя, шаги уже приближались. Я собрал все диски с патронами в одну сум-ку вес был чрезвычайно солидный. К моему трофейному арсеналу добавилось пять гранат Ф-1 и одна тяжелая противотанковая русская граната. Они уже бежали по лестнице я выдернул у двух гранат кольца и швырнул их по лестнице вниз, упал на пол. Два взрыва погрузили все во мрак и ад. Осколки вбили в стену окровавленные пятна с кусками мяса, иваны бегущие рядом друг с другом, начинали скатываться со ступенек. Я сбежал вниз и длинной очередью добил их.. Сердце билось в бешеном ритме, я восстановил дыхание и начал собирать боеприпасы, автоматные магазины заполнили вещмешок их набралось около двадцати штук. Ремни у вещмешка трещали и я положил вещмешок на пол. У русских я нашел хлеб и водку, хлеб пришелся весьма к стати, потому что я два дня ничего не ел, и провонявший табаком кусок показался мне верхом блаженства. Водку я прихватил чтобы промыть мелкие раны от осколков кирпичей, чтобы избежать нагноений поскольку я с ног до головы был засыпан кирпичной пылью и пеплом

434

и так прокопчен дымом, что меня можно было подавать на ужин. Я поднялся на свою пристрелянную позицию, которая в такой ситуации, когда идут смешанные бои, и нет определенных позиций, все движутся в разные стороны, была достаточно эффективна. ППШ хорошо били до сотни метров, и я определил ориентиры, цель находящееся возле которых будет наиболее качественно поражена. Я поставил автоматы к подоконнику, рядом положил открытый вещмешок с дисками. Долго ждать не пришлось, прошли русские танки Т-34 и за ними американские «Шерманы», я не раздумывая швырнул в «Шерман» противотанковую гра-нату, она упала на мостовую рядом с гусеницами проходя-щего танка. Я скрылся от осколков за стеной, после взрыва я бросился к окну, с «Шермана» сорвало гусеницу, его из-рядно тряхнуло он уткнулся стволом в стену и замер. Аме-риканцы начали вылазать из всех люков, они были оглушены взрывом, и они еле передвигались, я короткими очередями убил их всех. Остальные танки скрылись за поворотом, такой сюжет меня сильно взбодрил, вам товарищи русские и господа американцы, лучше начать привыкать к моему присутствию. Прошло около часа цели не появлялись, с таким арсеналом я представлял из себя неплохую огневую точку, мне бы еще десяток фаустпатронов, да пулемет MG-42, и мне бы было не так горько сопровождать взглядом уезжающие вражеские танки. Метрах в трехстах от меня пробежала большая группа русских, я не успел вскинуть карабин и они ушли невредимыми, этот факт вызвал в душе сдержанное сочувствие. Огромная группа женщин, детей и помогающих им солдат вермахта двигались по улице, они несли чемоданы и узлы с вещами, благополучно миновав

435

перекресток, они направились к Шпрее. Великолепная Шпрее, в которой я в детстве ловил рыбу на удочку и с та-кой гордостью нес домой рыбок в садке... Частые взрывы и рикошетящие от стен осколки не давали возможности как-то разглядеть панораму Города в бинокль. На угол соседней улицы русские выкатили пушки и начали подтаскивать ящики со снарядами, делали все это они довольно быстро и технично, мне не понравились их телодвижения, но я по достоинству оценил их таланты. Учитывая дистанцию в че-тыреста метров, я сориентировался по дыму который сте-лился над пожарищами, сделав поправку на ветер я выбил первого персонажа. В данном случае я снова позволил себе пренебречь общими снайперскими правилами, поскольку шум боя был оглушающий, и никто бы не смог определить, где я нахожусь. Я стрелял в наглую не особо заботясь о маскировке еще три выстрела и три грамотно пораженные цели. Один иван пытался вытащить своего друга из сектора обстрела, извини приятель но ты подставился и не обессудь, пуля опрокинула его на мостовую, мне определённо понравился этот натюрморт. Внизу послышался звук мотора «Студебеккер» набитый русскими солдатами выехал из-за поворота, около десяти иванов были в кузове, машина приближалась. Я поставил карабин в угол, выхватил две гранаты, вырвал кольца и прицельно бросил гранаты в грузовик. Одна упала под колеса, другая удачно угодила прямо в кузов, они вскочили, но их крики потонули в грохоте взрывов, я схватил автомат и длинными очередями изрешетил всю машину от кабины до кузова. Сухо щелкнул курок, кончились патроны, я схватил второй автомат и добил оставшихся в живых, некоторые уже успели выбраться из кузова, но шансы остаться в живых у них

436

равнялись нулю. Или я так хорош, или мне просто везет, но я на своей земле и подхлестывающее меня отчаяние придает мне силы. Бросив пустые магазины, я достал из сумки два полных и вставил их в автоматы. Из развалин выскочили бойцы фольксштурма, молодые ребята, вряд ли им исполнилось по восемнадцать, их было четверо каждый из них нес по два фаустпатрона, они крутили головами в разные стороны и совсем, по-видимому, не знали, что им делать и куда идти. Для них, конечно же, лучше было отсидеться в развалинах или в подвале, но эти парни стремились защитить свой Город, и не важно, что у них не было опыта, у них была ярость. Серия разорвавшихся сна-рядов прямо по среди улицы закрыло все дымом, несколько мин влетевшие в окна, гулко разорвались внутри здания, стены задрожали, с потолка посыпалась штукатурка. Ог-ромная стена со стоном накренилась и упала на мостовую, все заволокло пылью, прошло минут пятнадцать прежде чем пыль унесло ветром, огромная часть дома упав на проезжею часть улицы создала непреодолимую баррикаду. Бросив фаустпатроны, один мальчишка тащил другого по улице к стене, остальных было не видно, возможно их погребла под собой стена. Взяв автомат, и одев карабин за спину, я спустился вниз перешагивая через трупы на лестнице и вышел на улицу. Мальчишка сидел над телом друга и рыдал, я подошел и тронул его за плечо, он повернул голову, слезы оставили следы на его грязном лице.

— Поднимайся, ты нужен Германии, не время горевать, ты нужен своему народу, — сказал я ему, — держи автомат и два диска, ты умеешь с ними обращаться? — он кивнул.

— Можно я останусь с Вами? — спросил он меня с мольбой в глазах.

437

— Нет, иди к Шпрее, перейди мост, ты нужен там.Он взял автомат, засунул диски за китель и побрел опус-

тив голову по улице. «Будь осторожен», — крикнул я ему вслед, он лишь кивнул головой. Я нашел три фаустпатрона и вбежал с ними в подъезд, у меня было отличное место для засады, и я решил использовать его насколько это было воз-можно. Наконец-то у меня было оружие против танков, и они не заставили себя долго ждать. Три русских танка выка-тились на мостовую, я встал у окна и приготовил фаустпа-трон, поднял планку прицела, башня танка отлично умести-лась на прицельной линии, нажал клавишу спуска и фауст-патрон понесся вниз оставляя дымный шлейф. Танк вздрогнул и остановился, взрыв накрыл его черной пеленой, повалил черный дым и спустя несколько секунд внутри тан-ка рванул боезапас, незабываемое зрелище. Я специально подорвал танк идущий сзади колонны, остальные уехали, а этот наполняя мое сердце радостью горел по среди улицы. Я взял бинокль и стал просматривать в бинокль дальние пози-ции, вдруг я уловил какое-то движение в окне здания на-против через улицу, я заметил черные тени и замер. Из подъезда, оглядываясь, выскочили два русских солдата, они что-то складывали в свои армейские вещмешки, и что-то рассовывали по карманам. Все ясно, это гнусные мародеры, снимают золотые кольца и часы с трупов, шарятся по за-брошенным квартирам, пока другие проливают кровь в бою. Пуля, пробив одного ублюдка, оставила кровавое пятно на стене, он завалился на бок и выронил мешок. Другой бро-сился бежать, он очень хотел спасти свою никчемную жизнь, перекрестье прицела обогнало его на два корпуса и пуля вбила его в стену. Они пришли на мою землю убивать и грабить, Красная Чума захлестнула всю Европу, случилось

438

то чего мы опасались больше всего, эти ублюдки получили по заслугам, на них даже пули тратить было жалко, их должен был испепелить огонь Всевышнего.Но Всевышний был занят тем, что выслушивал миллио-

ны молитв летящие с земли на небеса и ангелы спасали людские жизни если успевали а успевали они нечасто... Из-за поворота выскочили несколько немецких солдат, у поло-вины не было оружия и они кинулись его собирать, надо было видеть их радостные лица, они были без касок, в гряз-ной изорванной в лохмотьях форме но они были решитель-ны. Один кинулся к русским подобрал винтовку и автомат. Он поднял мешок, развязал и вытряхнул содержимое на тротуар, ему нужны были патроны и еда, но под ногами у него лежали какие-то не связанные с войной вещи: фарфо-ровая посуда которая упав разбилась, мелкие сувениры, де-сятки часов, он в досаде бросил пустой мешок и пнул труп русского.Я свистнул им, они подняли головы. — Поднимайтесь!

крикнул я и они махнув мне рукой с готовностью бросились в подъезд, на лестнице послышался топот ног, этому топоту я был рад, они ввалились в комнату.

— Привет, парни, вот два автомата и те что вы собрали на улице. Этого вам хватит, вот еще каждому по два диска и вот этот фаустпатрон тоже ваш. — Спасибо, дружище, — сказал парень со свежим шрамом на щеке. — Теперь мы по-воюем, русские уже на Вильгельмштрассе и на Постдамплац. Тиргартен забит русскими танками как бочка селедкой, Унтер-ден-Линден сплошное танковое кладбище. Мы из дивизии «Мюнхеберг», но где остальные мы не знаем, русские и американцы всюду. Большинство солдат Берлинского гарнизона только и мечтают сдаться

439

американцам в плен чтобы не попасть к русским, мы сами расстреляли двух наших которые хотели бросить оружие и идти в американский плен, мы будем стоять до последнего солдата. Там внизу, твоя работа? — я кивнул. Я достал фляжку с водкой и подал ему, он открыл крышку и понюхал, глаза его заблестели, он глотнул и передал остальным. — Вот это вовремя, — сказал он улыбаясь, белозубая улыбка контрастно блеснула на его грязном лице. — Мы будем пробиваться к окраинам Берлина, очень много русских танков. Улицы буквально заполнены ими, нужны пушки, одними фаустпатронами мы эту лавину не остановим. — Там внизу я для вас припас еще очень много американского и русского оружия и боеприпасов, забирайте все, — сказал я улыбаясь. Мы попрощались, парни пошли вниз и спустя некоторое время я увидел их в окно бегущих по улице, по пути они собирали оружие и боеприпасы и скоро они едва передвигались под тяжестью оружия. Они скрылись за поворотом и я мысленно от всей души пожелал им удачи. Объезжая обломки стен и горящую технику на улицу выкатились два американских «уродца», танки «Шерман», за ними ехал джип с двумя офицерами и четырьмя солдатами. Они въехали в сектор моего обстрела и сильно об этом пожалели. Я кинул в джип гранату и послал несколько длинных очередей из автомата. Пули и осколки изрешетили джип и сидящих в нем американцев. Краем глаза я поймал фаустпатрон, который стоял в углу, парни забыли его второпях, схватив его я прицелился и послал фаустпатрон в башню «Шермана». Рвануло так что башню с танка сорвало и она перевернувшись в воздухе упала рядом с горящим остовом танка, джип прокатившись по инерции с уже мертвыми пассажирами уткнулся в фонарный столб.

440

Уцелевший «Шерман» не успев доехать до угла улицы, взлетел на воздух от вылетевшего в него из окна фаустпа-трона, там ребята тоже видимо не дремали. Сюжет под ок-ном, дополнил мой натюрморт который я писал, я гордился собой, бесспорно как снайпер я талантлив но по части раз-работки боевых операций я гений, к черту скромность. Ме-ня захлестывало чувство азарта и все мои действия были подчинены эмоциям и боевой выучке и отчаянной злости. С автоматом в руках я спустился вниз и подбежал к джипу, стонал раненый. Я поснимал с них гранаты и прихватил вещмешки, два автомата «Томпсон» я одел на плечо, непло-хое скорострельное оружие и двинулся к подъезду. Не успел я заскочить в подъезд как ударивший в дом на противо-положной стороне улицы снаряд зашвырнул меня взрывной волной внутрь здания. Я очнулся оглушенный и засыпанный кусками кирпичей, поднявшись на ноги я собрал свои трофеи и пошел по лестнице вверх. Я подошел к окну и по-смотрел в бинокль на панораму боя внизу, большинство зданий горели, огонь выбивался из всех окон, все заволокло дымом, дышать было нечем. Я решил оставить эту позицию. Я вытряхнул из американских мешков все на пол, бритвенные принадлежности, письма, носки, нательное бе-лье, консервы, хлеб, фляжки с вином, коробки с патронами.Одну консерву я тут же съел, в один мешок я набил бое-

припасы, в другой сложил продукты, автомат ППШ, кара-бин, автоматы «Томпсон», гранаты я рассовал по карманам и за китель положил Вальтер. Собрав все свое вооружение, нагрузившись под завязку я встал, от тяжести меня повело в сторону, но я решительно направился к лестнице, спускать-ся вниз это не подниматься вверх, да и с таким вооружением я вряд ли поднялся бы. Я стал продвигаться к Унтер-Линден, всюду горела бронетехника, немыслимое количест-

441

во трупов, сотни и сотни, за всю войну я не видел сразу столько трупов, они лежали огромными кучами русские, американские, немецкие солдаты, женщины, дети, старики... Лужи черной крови, в которой лежали руки, ноги, головы, трупный запах уже не казался чем то необычным....Русские самоходные орудия выползли из-за поворота, я

упал за кусок стены который лежал на мостовой, они лязгая гусеницами и обдав меня вонью солярки, скрылись в дыму. Я вышел к Государственной библиотеке, прекрасное когда-то здание, сейчас крыша горела, из нескольких окон валил дым и выбивалось пламя. Прячущиеся за горящей техникой бойцы фольксштурма били фаустпатронами в русские танки которые влетели на всей скорости в коридор узкой улицы и уже не могли развернуться. В них полетели бутылки с зажи-гательной смесью и фаустпатроны. Взрывы и пламя пожи-рало этих стальных монстров, открылись люки и на броню начали выскакивать русские танкисты в черных комбинезо-нах, автоматные очереди вбивали в их тела десятки пуль, их мертвые тела падали на мостовую. Выскочившая пехота была сметена шквальным огнем автоматов и карабинов, атака захлебнулась. На Унтер-ден-Линден в направлении Бранденбургских ворот били десятки пушек, взрывы руши-ли здания, снаряды сметали все на своем пути. Я шел в сто-рону дворца императора Вильгельма II и здания Оперы. Все кругом горело, стены зданий рушились вниз погребая под собой все живое, снаряды и мины со свистом пролетали вдоль улиц и рикошетя от стен разрывались в воздухе, го-рящие осколки искали жертвы. Три наши пушки прострели-вали улицу, густые клубы дыма не давали возможности оп-ределить цели, куски крыши с горящих зданий падали сверху угрожая превратить в жаркое любого кто окажется

442

под ними. Я отдал американские автоматы парню, у которого кроме фаустпатрона ничего не было, добавив к нему два круглых диска полных патронов. Он поблагодарил и побежал к пушкам, мальчишка из гитлерюгенда, голова перевязана окровавленными бинтами, но в глазах решимость и самоотверженность. Глядя ему вслед я подумал что вот такие парни составляют честь и гордость немецкого народа. Я бросился к двери подъезда но не успел сделать и двух шагов как в стену дома ударил снаряд. Я лежал заваленный обломками стены, ноги были зажаты, левая рука была под телом и я не мог ее вытащить, глаза были забиты пылью. Свободной правой рукой я пытался оттолкнуть от себя кусок стены который давил мне на грудь но мои слабые усилия были тщетны. Благо что кусок стены под которым я был погребен одним своим краем уперся в стену здания иначе от меня осталась бы отбивная.Я задыхался и терял силы, в глазах плыли разноцветные

круги... Сара, я вспомнил ее, как я хочу быть рядом, я хочу прожить с тобой долгую и красивую жизнь. Я хочу чтобы у нас были дети похожие на тебя... Я увижу твои первые морщинки, твою первую седину в волосах...Старуха, кто ты, старуха, уйди... Я задыхался, я погру-

жался в темноту, я стонал, ко мне подбежали солдаты. Вчетвером они приподняли кусок стены лежащий на мне и вытащили меня волоком. Открыв глаза я буквально захле-бывался воздухом, все тело ныло от синяков, но главное все кости были целы, я сел у стены и пришел в себя, осмотрев оружие я с удовольствием отметил что все в порядке. От-дышавшись немного я поднялся. Ко мне подбежал раненый в левую руку боец: — У нас кончаются снаряды, мы броса-ем пушки и будем пробиваться к центру, ты идешь с на-

443

ми? — Я отрицательно замотал головой. Через несколько минут снаряды у них закончились, добив последние танки фаустпатронами, они собрались вместе. Кругом был ад и помощи ждать было неоткуда, они двинулись вдоль разва-лин. Я с трудом поднялся на третий этаж, на лестнице и в коридорах лежали в мученических позах трупы граждан-ских, они пытались спрятаться от русских снарядов за тол-стыми стенами, но это их не спасло. Все тело отдавалось болью, но об этом некогда было думать. Огромное количе-ство иванов наполнило улицы. У Люстгартена горело около пятнадцати русских танков, возле Дворца Кронпринца еще около десяти, они влетели по мосту через Шпрее. Их встре-тили пушечные залпы и фаустпатроны, но они все лезли вперед, такая тактика поведения склоняла общий акцент боя к самоубийству. Сложно было представить себе большее удовольствие чем видеть смерть своих врагов которые топ-чут твою землю.У меня был неплохой обзор, что я с удовольствием от-

метил, я определил сектор стрельбы, трупы русских солдат как идеальное дополнение берлинских развалин наполняли окружающий пейзаж. Танки снова и снова вопреки здравому смыслу врывались на узкие улицы и в них технично летели фаустпатроны, я бы с самого начала поставил под сомнение успех русских в этом бою. Между горящих танков и перевернутых пушек, с тачками на которых лежали чемоданы и сумки бежали женщины и пожилые мужчины, два прицельных выстрела из танков накрыли взрывами эту группу. Отчаявшиеся русские стреляли во все движущееся, более чудовищной картины я и представить себе не мог, когда пыль от взрывов осела трупы женщин и стариков лежали засыпанные камнями на

444

мостовой, никто не уцелел. Надеюсь что русские провалятся в ад, я не могу выразить как я взбешен, я начал технично выбивать цели. Все было положено на алтарь победы и мы стояли перед этим алтарем на коленях и мы возносили молитвы небесам о том чтобы увидеть миг победы, но порой концепция победы теряла ясность очертаний. Это была необходимая крайность и в ней как в зеркале отражалась крайняя необходимость. Учитывая чувство собственного достоинства немецкого солдата и его потребность в справедливости можно объяснить невероят-ный героизм и самоотверженность. Истекающая кровью Германия благословляла нас всякий раз обливаясь слезами когда ее сыны обливались кровью... Внизу образовался за-тор из горящих танков, русские пытались растащить троса-ми горящие машины чтобы освободить проезд, я ловил в перекрестье прицела мечущиеся в дыму фигуры и с наслаж-дением выбивал их. Меняя одну обойму за другой, я рас-сматривал вопрос о целесообразности своих действий и ни на секунду не сомневался в их правильности. Фигуры иванов появлялись в разных секторах. Они уже мертвы, я просто дал им отсрочку от смерти, они счастливы, потому что они этого не знают, тех, которые были в трехстах метрах я выбивал из карабина, те, которые бежали по улице под моими окнами, получали в подарок гранаты, гранаты летели сверху и нельзя было определить откуда. Раненые ползали и кричали от боли и те которые кидались им на помощь попа-дали под мой автоматный огонь. Я выбивал далекие цели, но их не убывало. При этом я не забывал контролировать что у меня происходит внизу, то и дело швыряя гранаты в пробегающие группы русских солдат. Зажатые стенами уз-кой улицы они были обречены, осколки и пули рвали их

445

жалкие тела. Из окон Дворца Кронпринца летели вниз фау-стпатроны, горела крыша и снаряды били в стены отрывая прекрасную лепнину. Горящий танк как движущийся факел катился по улице, открылся люк, из него повалил дым и вывалился танкист. Комбинезон на нем горел, он перева-лился через люк и так и остался лежать на броне, взорвав-шийся боекомплект внутри танка сорвал с него башню. Из развалин выскочил мальчишка из гитлерюгенда, он видимо растерялся и не знал куда бежать, я крикнул ему, он поднял голову, увидев меня кинулся в арку здания. Он пробежал по коридору, я окликнул его, войдя в комнату он осмотрелся. — Почему ты без оружия? — спросил я его когда он зашел в комнату. — Меня накрыло взрывом, — ответил он, вытирая грязное лицо. — На улице много русских которых я убил. Возле них лежит много оружия. Иди и возьми его, — сказал я ему. — А пока вот сядь и поешь. — Я достал хлеб, фляжку с вином и открыл ему консерву. — А вот эту положи в карман.Мальчишка видимо наголодался. Он сидел и уплетал

хлеб и фасоль с мясом и запивал все это вином из фляжки. Не по росту форма висела на нем мешковато, он с удоволь-ствием наелся и протянул мне фляжку с остатками вина.

— Я пробираюсь из Шёнеберга, это через весь Город, я лично подбил один русский танк фаустпатроном. Сейчас побегу дальше. Наш дом на Потсдамерплац разрушен, я хо-чу найти свою маму.

— Будь осторожен, — сказал я ему, он поблагодарил меня и пошел к двери, шаги на лестничной площадке затих-ли и он выскочил на улицу.Американские и русские самолеты проносились низко

над улицами Берлина, где же наши парни из противовоз-

446

душной обороны,, где наши асы люфтваффе. Внизу проеха-ло наше штурмовое орудие и пробежала небольшая группа солдат, два офицера отдавали команды, это придавало хоть какое-то осмысленное понятие о воинском долге и дисцип-лине в этом общем хаосе, где картина боя менялась ежеми-нутно. Из-за угла выехал «Студебеккер». Я поставил пере-крестье в лобовое стекло, водителя было не видно, стекло бликовало, я стрелял наугад, грузовик прокатился по инер-ции десяток метров и уткнулся бампером в горящий броне-транспортер, я передернул затвор и начал технично выби-вать бойцов которые начали выскакивать из кузова на мос-товую. Патроны кончились, я выбросил затвором пятую дымящуюся гильзу, она со звоном покатилась по мраморной плитке пола. Перезарядив карабин я увидел в оптический прицел что оставшихся русских добивают автоматные очереди из окон. Начинало темнеть, зарево пожаров мета-лось по небу отражаясь в облаках, зловещие тени от скеле-тов зданий ползли по мостовым, на которых остывали ты-сячи мертвых тел истерзанных металлом и обугленных пламенем. Стоны и крики раненых наполняли руины по-гружающиеся в ночную темноту, пепел от пожарищ летел над Городом укрывая сединой деревья и дома. В этой адской и кровавой пьесе наступил аншлаг, ночь опустила черный занавес, звезды уже больше не казались бриллиантами, они были похожи на пробоины от пуль, все замерло, лишь иллюминация горящих зданий да отдельные аплодисменты взрывов напоминали о жутком спектакле... В темноте я от-крыл консерву и поел, почувствовав усталость во всем теле я сел возле стены, веки налились свинцом, банка выпала и покатилась по полу... Неясные картинки метались в моем мозгу и я погрузился в тягучую дрему сна... Посреди ночи

447

раздались крики и взрывы, русские танки в кромешной тем-ноте налетели на баррикады наспех сделанные измотанны-ми бойцами фольксштурма, они прорвали оборону и выка-тились на Унтер-дер-Линден. Их черные силуэты на фоне светлых зданий были достаточно хорошо видны и они за-пылали один за другим от фаустпатронов и бутылок с зажи-гательной смесью. Стало светлее от пяти горящих русских танков, только пьяный дебильный интеллект мог подвигнуть их к такой атаке, с какой целью они это сделали так и осталось загадкой, они не ведали ни покоя, ни страха но они отведали смерть. Пламя лизало броню и раздвигало темно-ту, уродливые тени метались по стенам домов и по мосто-вым, казалось что встают мертвые. Наши автоматчики до-бивали захлебнувшуюся в атаке пехоту, которая оставшись без танков через несколько минут после атаки оцепенела и была растерзана пулями. Ни о каком сне естественно уже не могло быть и речи, в темноте еще подтягивались солдаты из разбитых разрозненных дивизий поставленных на оборону Берлина. Спустившись вниз я раздал парням консервы и хлеб, они накинулись на еду как будто неделю не ели, я объяснил парням в какой части Берлина они находятся. — Может ты с нами, — спросили они меня.

— Нет, я выбью этот сектор и буду продвигаться дальше, из Берлина я не уйду, это мой родной город, это столица Рейха, — ответил я.

— Ну как знаешь, но эсесовские нашивки я советую тебе срезать, русские тебя даже в плен брать не будут, на месте убьют, — сказал мне капитан вермахта.

— Ты позоришь форму немецкого офицера, — ответил я ему, — а нашивки с меня снимут вместе с кожей.

448

— Ну ладно, удачи тебе, парень, — усмехнулся он. Они вышли на улицу и бросились в темноту. Поднявшись на-верх, я с удовольствием отметил что в окно закрадывался рассвет, утренний туман поднимающийся на Шпрее смеши-вался с дымом. Весна наступала вместе с русской ордой, на подоконник сел воробей. Он был грязен и взъерошен, поте-ряв в огне пожарищ половину хвоста он еще надеялся что эта весна изменит его жизнь. Он был полон оптимизма, мечтая о своей подружке он нахохлился и чирикнул, близ-кий взрыв спугнул его, началась атака русских и он поспе-шил улететь. Послышался гудящий звук органов Сталина, русские их называют «Катюши», ракеты оставляя пенный след летели над Городом. Замелькали фигуры иванов, я вы-бивал одного за одним. Они похоже никак не реагировали на то что их друзья падают замертво.Я стрелял на дистанции двести пятьдесят метров, мои

выстрелы заглушались шумом общего боя, иваны валились на мостовую но в секторе отстрела возникали новые фигу-ры. Я увлекся и не проконтролировал улицу под зданием где я находился, перезаряжая карабин я услышал звуки на лестничной площадке. Это не было шагами, я просто почув-ствовал со спины приближение опасности, это не объяс-нить. Это присуще только снайперам, ты еще не видишь цель но знаешь что она рядом, такое рождается только на войне. Это защитная реакция организма, и она не раз спаса-ла мою жизнь. Поставив карабин, я взял автомат, вынул из кармана гранату и выдернул кольцо. Шепот русских за сте-ной укрепил меня в правильности сюжета и убедил в необ-ходимости бросить в коридор гранату.Взрыв за стеной и крики раненых заполнили собой все

пространство полуразрушенного здания, я выскочил в ко-ридор и присев начал давить на спуск, автомат дергался в

449

руках, пули били в тела русских сбрасывая их вниз. Запо-здалая очередь из автомата выбила штукатурку у меня над головой, пули рикошетом ушли вдоль коридора. Внизу еще послышались крики, я швырнул вниз вторую гранату, после взрыва несколько фигур с криками упали с лестницы. Длинная очередь из автомата прервалась сухим щелчком затвора, бросив автомат я выхватил Вальтер и стрелял пока не кончились патроны...Внизу как будто все стихло, топота ног не было, были

слышны лишь вопли раненых, это успокаивало. Я бросился в комнату, перезарядил все свое оружие, вставил в автомат новый диск, набил магазин Вальтера патронами, и наполнил обойму карабина дослав патрон в патронник. Мой несколь-ко опустевший мешок с боеприпасами я по пути спускаясь по лестнице наполнял дисками и рассовывал всюду гранаты снятые с иванов. Одев карабин за спину, взяв автомат на изготовку я решил пробиваться сбоем и уйти из этой ло-вушки пока их не набежало еще больше.С изрядно пополненным боезапасом я вновь стал чувст-

вовать себя увереннее, семь гранат и десяток дисков доба-вили к моему арсеналу весомую часть. Оставшуюся пуле-метную ленту я повесил на шею оторвав опустевшие звенья. Осторожно продвигаясь между горящей техникой я шагнул в развалины дома сквозь которые было видно следующую улицу.Возле полуразрушенного Французского собора было

значительное скопление наших солдат из разных полков, бойцы фольксштурма, мальчишки из гитлерюгенда, парни из люфтваффе, из «Лейбштандарта» из французской диви-зии «Шарлемань», из 24-го танково-гренадерского полка «Дания». Большинство из них были ранены и до предела

450

измотаны, они едва держались на ногах, на их лицах читалась решимость войти в Валгаллу с мечём в руке... Я вошел в здание и с трудом поднялся на пятый этаж, сейчас у меня внизу было прикрытие, можно было не опасаться получить пулю в спину, панорама боя была великолепна, одновременно я увидел такое количество врагов, что стоило только радоваться такой позиции. Когда ветром отнесло дым я увидел как русские разворачивают батарею длинноствольных 120-мм минометов, они подняли стволы почти вертикально закрепили минометы подбив кирпичи под колеса и начали выгружать ящики с минами из «Студебеккеров». Два офицера размахивая руками отдавали приказы, солдаты с готовностью метались между минометами и первые залпы прозвучали, мины со свистом рассекая воздух пронеслись над крышами и начали бить в стены домов, нанося значительные разрушения. Я поймал в перекрестье прицела офицера и выбил его, затем я стал выбивать тех кто подтаскивал мины вынимая их из ящиков, затем выбил заряжающих, дым мешал стрелять. Я выбил их около десятка, но русские вновь прибывающие на машинах лишь оттащили трупы в сторону и снова бросились к минометам. Моей задачей было не дать им произвести выстрелы, несколько следующих пуль достигли своих целей но русские не унимались. Пока я выбивал группу у одного миномета, два соседних произвели свои залпы, мины со свистом ворвались на узкую улицу сея смерть и разрушения. От точности и скорости моей стрельбы зависела жизнь парней которые находились внизу и вели огонь по русским танкам. Я бил по иванам прицельно и точно, пока их не осталось несколько человек, поняв наконец-то что их расстреливает снайпер они бросили минометы и укрылись

451

за «Студебеккером». Мне пришла великолепная мысль, я достал из подсумка два патрона с бронебойно-зажигательной пулей, пули начиненные стальным сердеч-ником и фосфором (Patron P.m.K.). «Студебеккер» за кото-рым укрылись русские представлял из себя неплохую ми-шень. В частности меня интересовал его бак с горючим ко-торый располагался внизу позади кабины водителя. В кузове находились ящики с минами и я наслаждался этой мыслью, я поймал в перекрестье бак машины и выстрелил. Бак взорвался и грузовик объяло пламя, не успели иваны выскочить из-за машины, как мины в кузове начали рваться, «Студебеккер» стоял у стены и взрыв был такой силы что стена обрушилась похоронив под собой и машину и тех кто находился рядом. Мне понравился сюжет, второй «Студе-беккер» был уничтожен точно также. Взрыв огромной силы раскидал минометы по всей улице. Забив карабин бронебойно-зажигательными патронами я начал вгонять пули в казенные части минометов, вспышки от попаданий ласкали глаз. Я переклинивал затворный и спусковой механизмы, поскольку эти минометы заряжались с казенной части, я уничтожал их чтобы исключить возможность их дальнейшего использования. Перезарядив карабин стандартными патронами, я наблюдал в бинокль по сектору выискивая цели и выбивая их. Огонь русских танков сконцентрированный в коридоре узкой улицы смел несколько пушек, точным попаданием снаряда одна пушка была разорвана на куски вместе с солдатами. Кругом валялись засыпанные камнями трупы. На улицу выкатились русские ИС-2 новые танки, их толстая броня и 122-мм пушка являлась грозным и опасным оружием. Наше самоходное штурмовое орудие несмотря на свой очень

452

короткий ствол било очень точно и быстро. Удобно устроившись своим низким корпусом за куском об-валившейся стены оно поразило один за одним два танка которые взорвавшись перегородили всю улицу. За танками замелькала пехота, пять моих выстрелов вбили в мостовую пять иванов, огонь из окон сверху сметал русских с ног. Атака захлебнулась, но расслабляться не следовало, одна из опрокинутых пушек оказалась при визуальном осмотре це-лой, взрывная волна ударив в бронещит просто опрокинула ее набок. Общими усилиями парни подняли и поставили ее на колеса, техничными движениями выбросив гильзу, они проверили ствол и загнав снаряд закрыли затвор. В это вре-мя показался в дыму силуэт танка, первый выстрел положил снаряд на корпус правее, это означало что прицел у пушки сбит окончательно, следующий выстрел пришелся точно в башню танка. Захлебываясь в пламени танк остановился, я просмотрел в бинокль сектор где остались минометы и с удовольствием отметил наличие отчетливых целей. Русские уже поставили минометы снова на колеса, укрепили опорные плиты и возились с затворами, их примитивный интеллект не давал им возможности понять что оружие не исправно. Пока они совещались я выбил трех из них причем двух одной пулей что меня особенно порадовало. Весенний ветер наполненный запахом крови и дыма весьма ободряюще коснулся моего лица ворвавшись в окно. Танки и пехота все прибывали, казалось уже никакие потери не могли их остановить, я смотрел на этот ад из окна и не верил в происходящее... У меня осталось около пятидесяти патронов к карабину, я бил в толпу бегущих иванов, в бы-стром темпе, не особенно беспокоясь в выборе целей, они падали и по их телам бежали следующие, промахнуться

453

было просто невозможно. Пора было уходить чтобы не по-пасть в окружение, повесив карабин за спину, русский вещмешок с боеприпасами на плечо, с автоматом в руках я спустился по лестнице. Перешагивая через трупы я дви-нулся по улице в направлении Тиргартена, в район Бранденбургских ворот.Поскольку бои шли с переменным успехом, все смеша-

лось, доходило до того, что на втором этаже были немцы, на первом русские, они закидывали друг друга гранатами и би-лись в рукопашную на лестничных площадках. Два авто-матных диска я засунул за китель, в карманах были гранаты, огибая горящую технику длинной очередью я сбил двух иванов. Сняв с них гранаты я положил их в карман.. Проходя мимо полуразрушенного здания, я услышал за стеной русские голоса, иваны что-то горячо обсуждали, осторожно подойдя к проему окна, стараясь не наступить на осколки стекла я бросил в окно гранату. Взрыв выбросил из окна куски кирпичей и русскую каску испещренную осколками, я не стал справляться об их здоровье и бросился дальше. Огромное, просто немыслимое количество трупов на улицах, порой приходилось идти по мертвым телам, раненые стонали, одни просили помочь им, другие умоляли прикончить их чтобы избавить от адской боли. Некоторые узкие проулки стали просто ловушкой для русских танков, парни с фаустпатронами уничтожили тут десятки танков, и в некоторых местах улица была так забита горящими Т-34, ИС-2 и самоходными орудиями ИСУ-152, что мне пришлось перелазить по броне которая от пламени была неимоверно горячей и обжигала пальцы. Впереди я услышал топот сапогов, выглянув из-за горящего танка я увидел русских которые бежали в мою сторону. Их было около десяти

454

человек. Из-за дыма они меня не заметили, я присел возле гусеницы танка и замер. Они пробежали мимо, я швырнул в них гранату и присел, взрыв разметал их в стороны, осколки ударили по броне, я поднялся и короткими очередями добил оставшихся в живых. Я перелез через горящий танк, и спрыгнул с брони на землю, пригибаясь, заскакивая то и де-ло в подъезды домов, я продвигался вперед. Обгоревший остов трамвая укрыл меня от русских танков, они выехали из-за домов и если бы трамвай не укрыл меня они расстре-ляли бы меня из пулеметов. Их нисколько не смущало ог-ромное количество мертвых женщин и детей на мостовых по телам которых они ехали, стальные гусеницы разрывали тела на части. Они выехали на перекресток и остановились, люк переднего танка открылся и русский танкист высунулся наружу. Пули застучали по броне высекая искры, кровавые брызги полетели в разные стороны, автоматная очередь сли-лась с взрывами фаустпатронов. Один за одним танки запо-лыхали, задние пытались сдать в обратную сторону и нача-ли стрелять в окна зданий. Куски стен рушились погребая под собой защитников Берлина, но фаустпатроны безжало-стными молниями летели со всех сторон.Взорвалось еще несколько танков, улица заполнилась

дымом и пылью, низко над домами в сторону рейхстага полетели американские бомбардировщики. Иваны замель-кали в развалинах, они кричали и бежали вперед. Я начал простреливать сектор длинными очередями, их было очень много и я снова и снова менял диски с патронами. Выхватив две гранаты я вырвал кольца и изо всех сил швырнул вперед укрывшись от осколков, прозвучали два взрыва прекрасно сделавшие свое дело. Они залегли и начали вести прицельный огонь, я незаметно укрываясь за завалами

455

переполз под защиту развалин. Появилась неплохая воз-можность пробежать вперед около ста метров, что я и предпринял, несколько мин разорвавшиеся у стен пришлись очень кстати. Все заволокло дымом и пылью, я поднявшись сделал рывок и пробежав около 30-ти метров прижался к стене. Иваны были где-то рядом в нескольких метрах, сверху с горящих крыш сыпались раскаленные куски глиняной черепицы. У разлома стены я зажимая нос от чадящего дыма заметил сапоги, вышагнув из-за стены я увидел сбоку от себя иванов укрывающихся за кучами би-того кирпича. Они были в касках и шинелях и стреляли вперед. Короткими очередями я вбил их тела в битый кир-пич, еще двое выскочивших из-за горящего танка получили в грудь по нескольку пуль. Бросив под ноги пустой диск я вставил новый и был готов ко всему, труп русского дергал ногой осыпая кирпичную крошку, на его открытые глаза ложилась пыль....Солнце клонилось к закату, неимоверно быстро проле-

тел еще один день адской бойни. Я миновал две улицы, то и дело прячась от русских танков. Их было немыслимое количество, десятки или даже возможно сотни. У меня к сожалению не было фаустпатронов, но я с удовольствием отметил жесткую перестрелку на соседней улице. Вдоль развалин крались два русских бойца, на плечах они несли тяжелое самозарядное противотанковое ружье системы Симонова калибра 14,5 мм. Я встречался в России с этим видом оружия, я внимательно проследил куда бежали эти парни. Я скрадывал их, как охотник скрадывает дичь долго, незаметно и терпеливо, тихо скользнув в дверной проем я увидел их и длинной очередью убил. Они упали возле этого монстроподобного изобретения,

456

двадцатикилограммовое оружие и двадцать пять патронов к нему, достаточно уютно расположилось у меня на плечах, когда я начал подниматься на третий этаж здания. Долго ждать не пришлось, несколько танков Т-34 выкатились на улицу и не успели они свернуть как я открыл прицельный огонь на двести метров.При скорострельности пятнадцать выстрелов в минуту

это ружье способно укладывать свои пули точно в цель до километра. На дистанции двести метров я уложил три пули в основание башни танка. Он остановился и загорел. Ос-тавшиеся две пули я всадил во второй, перезарядив мага-зин я добил второй танк и занялся третьим. Перезарядив снова я остановил четвертый всадив в него все пять пуль. Это было незабываемое зрелище, открывшиеся люки вы-пустили с облаками дыма танкистов. Они спрыгнули с брони и скрылись в развалинах. Пятнадцатью патронами я уничтожил четыре танка, неплохой результат. У меня ос-талось десять патронов творящих чудеса, я вышел из ком-наты и начал подниматься на пятый этаж чтобы расширить себе сектор обстрела.Поставив ружье к подоконнику, я решил сначала выбить

пехоту в этом секторе, даже в общем грохоте боя звук вы-стрелов такого ружья определяется безошибочно и мне не нужны были гости на лестнице. Открывшаяся сверху пано-рама представляла невероятные возможности для ведения боя, русских было немыслимое количество, я начал быстро выбивать их не разделяя на солдат и офицеров, пули опро-кидывали их наземь.Перезарядив карабин я выцелил следующего ивана, но

густой дым закрыл мне обзор. Когда дым рассеялся я увидел танки, поставив прицел на цифру 300 я вбил три пули в танк

457

ИС-2, он окутался дымом но продолжал двигаться, по-следние два выстрела зажгли его и он остановился. Русские нанесли белые полосы на башни своих танков видимо что-бы в дыму не расстреливать друг друга, и белая полоса хо-рошо контрастируя с общим ландшафтом хорошо помогала в прицеливании, танк под номером 183 горел. Следующий танк остановился рядом но он стоял ко мне передом и бес-полезно расстреливать последние пять патронов мне не хо-телось. Я сбил с него гусеницы и он чуть прокатившись ос-тался на месте. Я поставил ружье в угол и выстрелил из ка-рабина в затвор, в стену здания ударил снаряд, я упал на пол.Не знаю долго ли я оглушенный пролежал на полу но

здоровья мне это мероприятие не добавило. Я кое-как под-нялся и шатаясь пошел к окну. Написанный мною натюрморт настраивал на творческий лад. Двое русских танкистов чини-ли гусеницы, одного я выбил и он упал рядом с танком, вто-рой укрылся за броней. Из-за угла соседней улицы показался русский трактор-тягач. К нему была прицеплена 152-мм гаубица М-20, от ее сорокакилограммовых снарядов любой дом превращался в груду развалин, а от танка «Тигр» оста-вались одни гусеницы. Я расстрелял сквозь крышу водите-ля, под следующую пулю попал офицер который выскочил из другой дверцы кабины. К пушке подбежали несколько русских. Пока они разбирались в ситуации я перезарядил карабин и скоро трупов возле пушки стало больше чем жи-вых, сухой щелчок бойка известил о том что карабин пуст. Но пустыми оказались и мои подсумки не считая десятка патронов с бронебойно-зажигательной пулей, я зарядил карабин и вбил пять пуль в казенник гаубицы, не знаю насколько это эффективно но я сделал то что сделал. У меня

458

закончились стандартные патроны к карабину, я повесил его за спину и взяв в руки автомат начал спускаться с лестницы. Я находился где-то между рейхсканцелярией и отелем «Адлон». Десятки русских танков заполнили все улицы, отовсюду в них летели фаустпатроны и снаряды уцелевших пушек. Иваны лезли всюду, они опьяненные победами совсем потеряли чувство реальности. Я бросил последнюю гранату, она покатилась по мостовой и в общем шуме боя взрыв моей гранаты показался хлопком, но к удовольствию своему, я отметил что двум иванам уже не увидеть победы мирового коммунизма. Повесив автомат на плечо, я подобрал русскую самозарядную винтовку СВТ, оставшиеся шесть патронов в магазине я с успехом расстрелял в толпу бегущих большевиков. Очередь из автомата докончила этот сюжет, я двинулся по улице собирая вокруг огромное количество боеприпасов, вещмешок снова стал невероятно но приятно тяжел.Кругом рвались снаряды, осколки выбивали из стен кус-

ки камней, средневековые готические орнаменты на фасадах рушились, прекрасные некогда скульптуры падали от взрывной волны, головы мраморных ангелов лежали рядом с головами мертвых людей. Я решил наметить дальнейший план действий, из-за поваленной ограды выскочили двое бойцов фольксштурма, они прятались за корнями дуба ко-торый вырвало взрывом и кинуло на ограду, увидев меня они подбежали.

— Где наши? — спросил мужчина с бакенбардами и усами модными во времена Вильгельма.

— Где русские? — спросил молодой парень лет двадцати с испуганными глазами полными смятения. Куда идти, что

459

делать? Может надо найти американцев и сдаться им в плен?

— Иди туда, где ты можешь понадобиться, твою землю топчут коммунисты, они убивают немецких женщин и де-тей, а ты раздумываешь что тебе делать, найди оружие и убивай врагов. — Моя речь была достаточно убедительна, она вдохнула в него надежды, его глаза блеснули решимо-стью.

— Иди и убей столько русских, сколько увидишь. Вот там валяется несколько солдат которых я убил, соберите у них боеприпасы и идите туда где идет бой и помогите тем кто в этом нуждается. Они бросились в проулок, я укрыва-ясь за деревьями стал продвигаться по дубовой аллее Тиргартена.... Запах возрождающейся зелени и прелой листвы пьянил, это были запахи из прошлой жизни, я вспомнил детство, свою первую охоту когда я первым выстрелом из старинного ружья убил косулю. Я был счастлив и доставил немыслимую радость отцу, голова этой косули изготовленная таксидермистом и помещенная на резной медальон висела в нашем доме возле лестницы на второй этаж. Отец при любой возможности хвалился друзьям трофеем десятилетнего сына, его безумно радовала моя тяга к оружию и он гордился мной... Два сильных взрыва в гуще деревьев вернули меня к действительности, между деревьев замелькали танки и «Студебеккеры» битком набитые русской пехотой. Я с грустью проводил их без единого выстрела иначе мне бы не скрыться было в этом парке, я двинулся дальше, мне нужна была позиция с хорошим сектором обстрела и чтобы я мог раствориться, исчезнуть из поля зрения противника. Меня окликнули по-немецки, я подбежал к какому-то полуразрушенному

460

зданию с выбитыми окнами. Обходя воронки от мин и снарядов, я подошел к окну, маленькая девочка позвала меня, на расстеленной шинели лежала пожилая фрау, нога ее перевязанная платком сильно кровоточила.

— Бабушка ранена, вы не могли бы нам помочь? — ска-зала девочка, ее голос был пронизан тревогой и какой-то взрослой серьезностью, которая присуща рано повзрослев-шим детям, испытавшим в жизни невероятные несчастья и потрясения. Я вошел в полуразрушенное здание, с потолка свисали оторванные деревянные балки, вырванные взрывом двери висели на одной петле, пол был усыпан стеклом и кусками кирпича.Раненая фрау лежала на солдатской шинели, глаза ее были закрыты, тонкие губы плотно сжаты, бледное лицо ее хранило печать болезненных мук. Я достал упаковку бинта отложив оружие, я осторожно развернул пропитанный кровью платок, он присох к ране и пришлось отрывать. Она застонала от боли, я достал последний шприц с морфием и вколол ей в ногу. Девочка двумя ручонками сжимала ей кисть руки и с надеждой смотрела на меня, морфий подействовал, фрау задышала ровнее, обработав рану вокруг йодом, я перевязал ногу бинтом, оставшийся бинт я отдал девочке. — У вас есть что-нибудь покушать, — спросила она. Я открыл вещмешок надеясь найти что нибудь, на дне среди автоматных дисков, обнаружил американскую консерву которую с удовольствием отдал девочке. Открыв прежде, ложку я тоже ей отдал. За окном взорвался снаряд, девочка бросилась к раненой фрау и накрыла ее своим тщедушным тельцем, меня безумно растрогало такое самопожертвование. Дым и пыль улеглись, за стеной послышались крики на русском языке, я схватил автомат но расслабился лишь после того как топот ног утих.

461

Морфий подействовал, морщины от боли на лице старой фрау разгладились, она открыла глаза.

— Что с нами, где мы? — спросила она с дрожью в го-лосе.

— Все хорошо, бабушка, все хорошо, — девочка подбе-жала и взяла женщину за руку.

— Я поставил вам укол морфина, какое-то время боли не будет, рана не опасна, все что нужно я сделал, оставайтесь на месте, здесь наиболее безопасно, — сказал я.Она поблагодарила меня, ее глаза увлажнились слезами,

у меня больше не было ничего что бы я мог дать им.— Сейчас покушайте и отдыхайте.— А вы?— Я недавно съел свою порцию, — ответил я и попро-

щавшись пошел к выходу. Жаль было их оставлять, но мне нужно было идти дальше, я оставил им частицу своего сердца, и молил Небеса чтобы они остались в живых....

— Останься в живых, солдат, — услышал я за спиной благословение фрау...Я прошел несколько зданий и повернул за угол, едва не

столкнувшись с иванами, они разгружали машину, ящики с минами они ставили на дорогу мощеную камнем, расстав-ленные по периметру минометы смотрели в сторону Бранденбургских ворот. Два офицера определяли по карте направление удара, солдат с автоматом в каске тыкал пальцем в карту и показывал рукой на Паризенплац у Бранденбургских ворот. Там слышалась яростная артиллерийская канонада, огромное количество снарядов и мин залетали в Тиргартен и их взрывы вырывали деревья с корнем, расщепляли старые дубы и вязы. Я проверил магазин у автомата, два магазина у меня лежали рядом,

462

такая атака была лишена всякого здравого смысла, но у меня не было времени на раздумья. Укрываясь деревьями, я решил приблизиться к ним как можно ближе, когда до них осталось около пятнадцати метров, я кинул две гранаты и укрылся за деревом. Взрывы слились с криками ужаса и боли. Первые пули выбили офицеров и их великим планам не суждено было сбыться. Следующими были солдаты, оглушенные взрывами они не сразу сориентировались что происходит, я сбил их всех длинными очередями, затем одиночными добил подранков. Затвор сухо щелкнул, я поменял магазин и осмотрелся держа автомат наготове, но кругом были лишь трупы, добро пожаловать в Берлин, ребята.Раньше, на Восточном фронте раненых я не трогал, но

после того что они сделали с моей землей, я добивал всех и мне не в чем было себя упрекнуть. В один вещмешок я складывал диски к автомату полные патронов и гранаты, в другой я набил хлеб и консервы предусмотрительно бросив туда ложку. Я нашел у них две фляжки открыв одну я обна-ружил спирт, в другой кислое красное вино, утолив жажду вином я положил фляжку в вещмешок.Осмотревшись вокруг я увидел возле машины канистры

с бензином, мне пришла в голову замечательная мысль. Об-лив ящики с минами бензином я достал у ивана зажигалку и сделав длинную дорожку до здания бросил пустые канист-ры. Четыре миномета я подкатил и уронил на мины. Полу-чился великолепный натюрморт, в такие моменты я жалел что у меня нет фотоаппарата. Пора было уходить, что я и сделал, но прежде чем броситься за угол ближайшего зда-ния я чиркнул зажигалкой и поджог полосу от бензина на траве. Мне некогда было любоваться бегущим огоньком, я

463

бежал так быстро что у меня наверняка был шанс увидеть собственную задницу которая бежала впереди меня. Я уже был за стеной и одевал на себя вещмешки когда за зданием послышались взрывы которые наполнили меня радостью. Я вышел к огромному бетонному четырехугольному соору-жению, башня ПВО оснащенная 105-мм тяжелыми зенит-ными орудиями на каждом из своих углов, также на ней располагались четыре 20-мм счетверенных орудия Flak-400 отличающиеся великолепной скорострельностью и убойной силой. Здесь размещался госпиталь для военных и граждан-ских лиц.Население во время английских и русских бомбардиро-

вок укрывалось в этой башне. Такие башни стояли по пери-метру всего Берлина в Тиргартене, Гумбольдтхайне и Фридрихсхайне. Сейчас орудия башни молчали, выбоины от снарядов в стенах и сгоревшие русские танки говорили о том что здесь тоже была бойня.Я двинулся дальше держа направление на

Шарлоттенбург, я хотел увидеть свой дом, мое сердце было преисполнено тревогой и ничто не могло меня остановить. Я услышал тихий голос и шум шагов, укрывшись за каменной оградой я замер, вдоль деревьев продвигалась большая группа немецких солдат и бойцов фольксштурма, они все были без оружия и по форме нельзя было определить войск, все нашивки были сорваны. Я вышел, увидев меня они остановились.

— Берлин окружен русскими и американцами, — сказал мне офицер со знаками различия люфтваффе, — у нас нет танков, нет ни единого самолета, мы идем к американцам и будем сдаваться в плен чтобы не попасть в русскую Сибирь.

464

— Вы позор Германии, фюрер сделал из вас людей, вы гордились своей принадлежностью к немецкой армии, вы гордились своей формой и наградами. Мне стыдно за вас, единственное что я не могу для вас сделать это расстрелять вас, но я приберегу патроны для красных ублюдков. Вы ничем не лучше их, они уничтожают вашу Родину, а вы помогаете им это делать. Страна обливается кровью, гибнут женщины и дети, азиатская орда идет по их трупам, стирая Германию с лица земли, а вы заботитесь о том как вам комфортнее выпутаться из этого. Тысячи солдат сейчас проливают свою священную кровь на поле битвы. Мы победим потому что наши победы лежат в истоках воли нашего народа и величия нашего Рейха. Я плюнул им под ноги, развернулся и пошел вперед навстречу смерти, навстречу победе»... Меня беспокоило то, что у меня не бы-ло фаустпатронов, я внимательно смотрел по сторонам в надежде найти их, слишком много танков я упустил и мне этот факт не доставлял удовольствия. Я вышел позади Бранденбургских ворот, с удовольствием увидев два «Ти-гра» и бронетранспортеры которые прошли в направлении Рейхстага, где шли наиболее ожесточенные бои. Огромные клубы дыма поднимающиеся к облакам уносило весенним ветром. Возле бронетранспортера с опознавательными знаками дивизии «Нордланд» 11-й танково-гренадерской дивизии СС, лежали тела солдат, одного из наших элитных соединений. Возле одного я поднял штурмгевер (stg44), великолепная штурмовая винтовка под мощный новый па-трон 7,92 х 33, очень надежное и точное оружие, на Вос-точном фронте я встречал в некоторых частях СС штурмгеверы в снайперском варианте с оптическими прицелами. Я снял с него подсумок на три магазина, две

465

гранаты с длинными деревянными рукоятками уютно разместились за ремнем. У другого я вытащил из подсумков патроны в обоймах к карабину. Послышался скрежет гусениц, я побежал пригнувшись к развалинам, выехали пять русских танков. Не имея фаустпатрона я приклонил голову и с горечью проводил их взглядом. Фаустпатроны к счастью имели другие парни, серия взрывов накрыла всю колонну, начался жестокий бой, я не видел наших солдат, но я увидел как из горящих танков начали вылазить русские танкисты. Штурмгевер 44 великолепно выбивал своим мощным патроном фигуры иванов, они летели с брони вниз головой на мостовую. Через несколько минут все было кончено, танки горели, трупы танкистов лежали на броне и на мостовой, из развалин начали вылазить бойцы.Восемнадцать оставшихся в живых солдат из полка «Ве-

ликая Германия». Некоторые прошли Восточный фронт и откатились через всю Европу до Берлина. Парни были из-мотаны но полны решимости стоять до конца, до последне-го солдата, все в окровавленных грязных бинтах. Я подал парню штурмгевер и подсумки с магазинами, отдал им две гранаты из-за пояса. Выяснилось что они последние месяцы в ежедневных боях, потеряли две трети личного состава и последние два дня ничего не ели. Я достал фляжку со спир-том и подал им, каждый сделал по глотку. Американские консервы добавили весомую часть к их ужину. Единствен-ное о чем они сожалели, это об отсутствии сигарет. По-скольку я не курил ничем им помочь не мог. Они хотели чтобы я остался но узнав о цели моего продвижения дос-тойно отнеслись к моей идее. Мы горячо попрощались, мы были больше чем уверены, что никогда друг друга больше не увидим. Не успел я пройти и квартала, как за спиной

466

вновь завязался ожесточенный бой, в одном я был уверен, эти парни будут биться до конца.Тиргартен представлял собой когда-то огромный и кра-

сивый парк, птицы подгоняемые природными инстинктами несмотря ни на что строили гнезда, только взрывы сгоняли их с мест. Весна диктовала свои условия и только разры-вающиеся среди деревьев снаряды и мины нарушали при-родную гармонию. Семья дроздов свила прекрасное гнездо в сухой кроне дуба, но разорвавшийся внизу снаряд вырвал дуб вместе с корнями из земли и дерево со стоном упало на землю. Поваленный дуб с гнездом в ветвях лежал на вымощенной камнем дорожке, самка дрозда маленьким черным глазом смотрела на разрушенное гнездо. Влюбленный трудолюбивый дрозд с веточкой в клюве сел в ветви высокого бука и снова начал строить гнездо, ему стоило больших усилий привлечь внимание самки и он не хотел упускать свой шанс. Весна торопила, люди убивали друг друга, а птицы наблюдая свысока все это заботились о будущем... Оглушенный этими мыслями я продвигался впе-ред через поваленные деревья, русские крики встряхнули меня вернув к действительности, я выбил из автомата двух иванов.День подходил к концу, небо потемнело. Огромные фа-

келы горящих зданий освещали все вокруг, пунктиры трас-сирующих пуль улетали в глубину улиц. Весенний вечерний воздух был наполнен дымом, запахом крови и трупным смрадом. Канонада боя несколько утихала, я увидел костер и людей вокруг него, я осторожно пошел к костру, группа русских солдат собралась после своего кровавого шествия, они решили поужинать запивая консервы водкой. Они бурно и горячо обсуждали результаты прошедшего дня. Я стиснул

467

зубы наблюдая как деловито они расположились у костра и начали открывать и разогревать консервы. От вкусных запахов жареной фасоли и каши рот наполнился слюной но составлять компанию этим ублюдкам я не собирался. Приготовив две гранаты я сократил расстояние до десяти метров, оружия у них в руках не было, они совсем уверовали в свою победу и сделали они это совершенно на-прасно. Укрываясь за дубом я увидел как в мою сторону на-правляется иван расстегивая на ходу штаны. Положив гра-наты в карман, я вынул из ножен штык-нож и когда он про-ходил рядом острый клинок вошел ему в грудь. Со стоном выдохнув воздух он упал на колени, я вынул штык и вытер об него. Я никогда раньше не вытирал клинок о жертву, вы-тирал травой или снегом считая это не по-рыцарски, но сей-час мои приоритеты несколько изменились. Я не воевал, я мстил. Две гранаты полетели в костер одна за другой, за взрывами последовали длинные автоматные очереди, уце-левшие иваны кричали и метались в сумеречной пелене. Но они находились на фоне горящих зданий и их темные фигу-ры были прекрасной мишенью. Я поменял диск с патрона-ми, несколько иванов с криками «ура» разгоряченные вод-кой бросились в мою сторону. Они верно подумали что на них напала вся немецкая армия, но их интерес ко мне стал заметно увядать когда я выбил несколько бегущих. В пре-делах видимости не осталось ни одного русского, добро пожаловать на немецкую землю, ребята. Я шагнул в темноту Тиргартена и только тут почувствовал как я устал и как я голоден, осторожно продвигаясь почти на ощупь, я уткнулся носом в металлическую ограду, впереди меня темнело здание и я направился к нему. Несколько комнат горело, ве-сенние ночи не отличались теплом, поэтому я принял реше-

468

ние заночевать рядом с огнем. Достав консерву я открыл ее штыком и подогрев на горящей балке, с огромным удоволь-ствием принялся есть, стук моей ложки по дну банки был слышен наверное в Нойкёльне. Взрывы и канонада начали постепенно стихать. Меня клонило ко сну, сытость напол-нившая мой желудок и расслабила мое тело. Я присел у ка-менной стены нагретой с другой стороны пламенем и про-валился в пучину сна... Еще одна страница обороны Берлина была перелистнута, погибли тысячи людей, пролилось много крови и слез... Темный длинный коридор в конце которого белый слепящий свет и я стремлюсь к этому свету... Я очень хочу туда попасть, очень, но я не могу двинуться с места, лишь неимоверным усилием воли, мне удается передвигать отяжелевшие ноги... Я цепляюсь за стены, руки мои слабеют и тело мое наливается свинцом... Какие-то смутные картинки овладевают моим воображением, но я по-прежнему вижу белый свет... Я вздрогнул и проснулся от тишины, привыкший засыпать и просыпаться под грохот взрывов, я был разбужен тишиной наполнившей все вокруг, до рассвета наверное еще оставалось несколько часов, отгоняя остатки сна, я потянулся и размял мышцы. Зарево пожаров металось по небу, мир раскололся на части, на никчемные маленькие осколки и в каждом из них виднелись плачущие глаза, сломанные судьбы, воздетые к небесам руки, несмотря ни на что я верил в победу Рейха, и я шел к ней. Рассвет незаметно наступал, стирая с небосвода остатки ночной пелены, как хозяйка протирает стекло керосиновой лампы от копоти...Я двинулся по направлению к Гроссер-Штерн (Большая

звезда). Чудом уцелевшая статуя Богини победы на Зигес-

469

Зойле (колонне победы) отливала золотом, отражая на своих крыльях блики рассвета. Я перебежал через Шарлоттенбургер-Шоссе, укрываясь за дымом горящей техники, перескакивая через трупы которыми было все завалено. Я наткнулся на окоп вокруг которого валялись трупы немецких солдат, ящики с фаустпатронами были полными, я от счастья едва не вскрикнул. Я спрыгнул на дно окопа и начал вынимать из ящика такое желанное оружие, я готов был забрать все, но у меня были лишь две руки. Обидно, где-то солдаты пропускают русские танки не имея возможности их уничтожить, а здесь около двадцати фаустпатронов лежат просто так, слишком много русских танков я пропустил мимо, больше этого не будет. Лязганье гусениц вернуло меня с небес, по дороге метрах в двухстах от меня прошли русские танки, я принял решение которое меня весьма порадовало. Я набирал по четыре фаустпатрона и крадучись пробирался к дороге, я складывал их у сгоревшего бронетранспортера и возвращался вновь. Я дьявольски устал, все время приходилось укрываться за деревьями и бронетехникой когда мимо проходили танки и самоходные орудия, в какой-то миг у меня мелькнула мысль, а что если они все уедут и мои труды останутся напрасными. Я улыбнулся этой мысли, танки проходили с ужасающей периодичностью и я нисколько не рисковал остаться без работы. Я принес последние фаустпатроны, разместив их вдоль дороги по периметру около ста метров, я отдышался и просмотрев позицию остался доволен. Лязганье гусениц заставило мое сердце биться сильнее, сейчас все решала скорость, точность и собранность. Самоходное оружие я пропустил вперед и фаустпатрон с шипением полетел в заднюю часть башни, эти «уродцы»

470

были достаточно крепкими, поэтому туда же полетел второй фаустпатрон. Самоходка взорвалась и замерла на месте, открылся люк. Из него повалил дым но так никто и не вылез. Второй танк после попадания еще катился, у меня не было недостатка в боеприпасах и я вбил в него еще одно жало. Объятый пламенем он остановился. Издали я заметил группу русских танков, не обращая внимания на горящую технику они проходили мимо. Я подбил последние два. Перебежав на следующую позицию я вбил фаустпатрон в башню ИС-2, к нему была прицеплена гаубица. От попадания фаустпатрона она взорвалась. Я заметил два грузовика полные пехоты, они проехали мимо, но сле-дующий грузовик шел не спеша, мощный «Студебеккер» был доверху забит ящиками с боеприпасами. Фаустпатрон попал в борт машины, взрыв был такой силы что броне-транспортер за которым я укрывался вместе со мной взрыв-ной волной сдвинуло на полметра. Когда камни сверху пе-рестали падать я понял что у меня проблемы со слухом, вы-глянув из-за бронетранспортера я удивленно уставился на громадную воронку посреди дороги, чудный сюжет. В пе-лене дыма снова пошли танки, я хватал фаустпатроны, стрелял, бросал пустые трубы стволов себе под ноги, снова стрелял.Не знаю сколько это длилось, сильный взрыв накрыл

меня черной пеленой... Я открыл глаза, облака летели над головой, белые облака на синем небе, они летели в будущее из прошлого и настоящего. Земля была в крови, вода была с кровью, только белоснежные облака были выше всего этого, выше боли, страданий и смерти. Облака летели в будущее и у них было будущее потому что они были выше стра-даний. .. Они не постоянны, они все время меняются, но нет

471

ничего совершенней чем облака. Что бы не происходило на земле, какое время года бы не наступало они всегда неиз-менны, они горды и независимы, они превыше всего... Обобщенные силуэты мыслей мозаикой метались в моем мозгу, не желая складываться в общую осмысленную кар-тину, подчеркнутую очертаниями подчиненными опреде-ленной теме...Я поднялся и сел, из носа текла кровь и кружилась голо-

ва, зеленая листва на ветках шелестела от ветра, живой ли я , впрочем это уже не важно... Маленький островок жизни в этом огромном океане смерти. Вернулись звуки, огромная дымящаяся воронка в нескольких метрах остывала, трудно переоценить тот факт что меня не разорвало на части. Вокруг завязался бой, видимо подтянулись наши части, знакомый звук лязганья гусениц в этот момент был радостным звуком, русский танк остановился и выстрелил, я схватил фаустпатрон и выстрелил в основание башни. Он загорелся и двинулся вперед исчезнув в дыму. За танками выскочили русские, они бежали и кричали подбадривая друг друга, мои очереди из автомата влились в общий гул боя, иваны валились на битый кирпич. Я поменял диск в ав-томате, русских близко уже не было, последний танк уходил в сторону Бранденбургских ворот, я бросил автомат, схватил фаустпатрон, подняв планку прицела я нажал на клавишу спуска. Оставляя дымный шлейф, болванка полетела в танк, но я неверно сгоряча взял прицел, фаустпатрон ударил в мостовую и срикошетив влетел в гусеницу танка. Танк тряхнуло, взрыв сорвал гусеницу и несколько траков которые отброшенные взрывной волной покатились по мос-товой. Танк развернуло и он остановился, когда открылись люки у меня в руках уже был автомат, выскочивший на

472

броню иван после выстрелов упал вниз, второй и третий были убиты также. Взрывы, крики, стоны, были повсюду, все было укрыто дымом и пеплом. Я повесил автомат на плечо, взял три фаустпатрона и пошел вдоль Шарлоттенбургершоссе. Там впереди шел бой. Русские огромными толпами продвигались вперед, я укрылся в развалинах, я кинул две гранаты и начал длинными очередями выбивать иванов, над головой пролетали мины. Я менял диски и стрелял, ствол автомата наверное раскалился до красна, и если бы рядом была лужа я бы охладил его. Бой переместился в сторону, мостовая Шпрее на которую я вышел спустя некоторое время, представляла собой кладбище русских танков. Безобразные изуродованные трупы плыли по реке. В некоторых местах были заторы, трупы сгрудились огромной кучей. Упавшие в реку тонули, но под воздействием газов разложения, всплывали из темной глубины. Течение воды шевелило их и казалось что они движутся в каком-то такте, подчиняясь неслышимой музыке. Это была музыка смерти... От трупного зловония нечем было дышать, я двинулся по улице вдоль развалин, меня влекло вперед непреодолимое желание увидеть свой дом в Шарлоттенбурге, я стремился к нему. После смерти мамы отец несколько замкнулся в себе, казалось он потерял интерес к жизни, и рак легких отнял его у меня. Пока я пять лет был на Восточном фронте, нашим имением управляла сестра отца фрау Гертрауд. Великолепная женщина сохранившая манеры старинного баронского рода, я вспоминал ее и беспокоился за нее. Впереди я увидел понтонный мост который русские проложили через Шпрее. По нему шли два самоходных орудия ИСУ-122, так называемые истребители танков, эти самоходные

473

артиллерийские установки, они представляли собой вполне грозное оружие в борьбе с нашими «Тиграми» и «Пантера-ми». На башнях у них были размещены мощные 12,7 мм крупнокалиберные пулеметы ДШК. Великолепное оружие из которого русские простреливали бронетранспортеры учитывая скорострельность 500 выстрелов в минуту сбива-ли самолеты люфтваффе, при попадании в человека такая пуля делала в нем дыру с кулак. Русские ехали на броне, мост на котором находилось еще человек пятнадцать охра-ны дрожал и гнулся от тяжести этих бронированных монстров. До моста было около двухсот метров, я прибавил шагу, укрываясь за деревьями. Я не терял из виду мост и думал что мне делать дальше. Похоже русские нервничали, когда самоходка остановилась посреди моста, охранники замахали руками указывая на берег.Я поднял прицельную планку, в это время просвистел

снаряд и ударил в переднюю самоходку, она взорвалась и замерла на месте, второй снаряд ударил в мост. Взрыв ра-зорвал пополам ленту моста и горящая самоходка накре-нившись ушла с моста под воду. Это был великолепный сюжет. Я оглянулся. Из букового леса на краю мостовой был виден ствол пушки вокруг которой суетились наши парни. Оставшаяся самоходка начала сдавать задом и уже почти выехала на берег. Возле нее ударил снаряд который лишь повалил дерево рядом. Меня разделяла сотня метров, я прицелился и нажал на клавишу, фаустпатрон ударил в заднюю часть самоходки и это плохо отразилось на ее са-мочувствии. Она загорелась, покатилась и завалившись на бок съехала с моста в воду. Русские начали стрелять. Сверху упало несколько веток срезанных пулями, я перебегая от дерева к дереву определил цели и начал отстреливать из

474

автомата подставившихся иванов. Бой затих. Оставшиеся русские разбежались, я поменял в автомате диск и подобрав последний фаустпатрон, я укрылся в тени букового леса. Между деревьев показались парни на велосипедах. На рамах у них были закреплены по два фаустпатрона, на шее висели карабины. Они увидели меня и спешно подъехали, их было восемь человек. На рукавах повязки на которых свастика в ромбе, знак гитлерюгенда, молодые семнадцатилетние бойцы.

— Вы куда едете, парни? — спросил я.— Туда где есть русские танки, — браво ответил стар-

ший из них, — мы уже подбили четыре танка. Сейчас будем пробиваться к какому-нибудь мосту и будем биться, пока есть фаустпатроны, а там видно будет. Проклятые русские повсюду и их много, мы не сдадимся в плен, вы видите что они сделали с Берлином, кругом мертвые женщины и дети, иваны повсюду добивают наших раненых солдат. Мы виде-ли как пьяные русские солдаты грабят дома и убивают всех вокруг.

— Удачи, парни, вы гордость Германии и это не послед-няя наша битва, мы в любом случае победим. — Я пожал им руки и они поехали по тропинке навстречу своей судьбе. Я находился неподалеку от Шарлоттенбургер-Шоссе, мосто-вые были разворочены взрывами снарядов, кругом дыми-лись огромные воронки и горели танки. Я услышал русскую речь и спрятался за бронетранспортером, дым висел непро-ницаемой пеленой, я никак не мог разглядеть русских, а они были уже рядом. Из дыма шагнул офицер в расстегнутой шинели и фуражке, он отдавал команды, начали появляться силуэты солдат, они вели двух раненых, все были с автома-тами. Они вышли из полосы дыма, теперь я их отчетливо

475

видел и смог посчитать, двенадцать человек. У меня не бы-ло пути для отхода, вся местность простреливалась и я ре-шил подождать. Офицер крикнул и махнул солдатам рукой, они положили раненых на землю и склонились над ними, я горько пожалел что у меня нет гранат. Нужно было что-то делать и я принял решение, длинными очередями я опроки-нул большую их часть, затем прицельно короткими очере-дями я выбил остальных, им негде было укрыться. Бросив под ноги пустой диск, я вставил в автомат полный и взвел затвор. Несколько пуль ударило в камни у моего лица, кусок кирпича ударил мне в губу, по подбородку потекла кровь. Двое иванов укрывшись за мертвыми телами своих друзей вели очень плотный огонь, пули ложились очень близко от моей головы. Я вскрикнул и уронил голову, Иваны решили что я убит, вскочили и побежали ко мне, когда хруст камней под их сапогами стал приближаться я вскочил и выбил их длинной очередью, они упали в десяти метрах от меня. По лицу струился пот, я перевел дух, окровавленные тела иванов окружали меня, многие стонали. Оглядевшись вокруг я собрал у них все диски и гранаты, отстегнув у офицера фляжку я открыл ее — проклятье, она была на-полнена пивом. Я не пью пиво, но жажду чем-то надо было утолять и я сделав несколько глотков, бросил ее в вещме-шок, туда же последовали консервы и хлеб. До моего дома оставалось совсем немного, с каждым моим шагом я стано-вился все внимательнее. Несмотря на то что я все дальше уходил от центра Города количество русских не уменьша-лось, а напротив значительно увеличивалось. Но ни при ка-ких обстоятельствах я решил не оставлять своего желания добраться до стен родного дома, и видя улицы моего Города лежащие в руинах, я с содроганием думал о том, какая

476

судьба постигла мой дом. Выдержит ли мое сердце если я увижу на месте моего дома развалины, я все время задавал себе эти вопросы мучаясь в сомнениях терзающих мою ду-шу, но не мог сказать что нашел ответы. Рев моторов и лязг гусениц заставили меня упасть за упавшую вывеску магази-на «Brot» (хлеб). Я пропустил шесть танков мимо себя и в борт последнего выстрелил фаустпатроном, танк взорвался и горящим факелом ударился в стену здания. Поздравляя себя с очередным подбитым танком и сожалея что у меня больше нет фаустпатронов, я запрыгнул в развалины дома. Нужно было срочно искать фаустпатроны, танки шли по улицам и стреляли в окна домов если им хоть что-то каза-лось подозрительным. Мои поиски увенчались успехом, на-крытые взрывом солдаты и рядом с ними два фаустпатрона и еще несколько штук в окопе попали в поле моего зрения. Спрыгнув в окоп я попал ногами на засыпанное землей те-ло, это смягчило прыжок, я мог взять только четыре фауст-патрона что я и сделал.Сложно было с ними передвигаться но я испытывал в

них острую нужду и был счастлив что они есть у меня. Я продвигался вдоль Берлинерштрассе, огромное количество горящей бронетехники русской и немецкой, все здания от прямых попаданий снарядов превращены в руины, трупы висящие на прутьях арматуры. Я благополучно миновал не-сколько улиц, и вошел в узкую улочку, старая фрау с вени-ком в правой руке и металлическим совком в левой подме-тала тротуарную плитку возле крыльца дома, куски кирпи-чей и мусор она ссыпала в ведро. Увидев меня она поприветствовала меня кивком головы и снова принялась подметать тротуар. Она не желала мириться со всем что происходит вокруг и она делала то что было в ее силах.

477

Артобстрел снова усилился и я укрылся в окопе возле дороги, кучи гильз говорили о том что здесь шли серьезные бои. Из-за угла Вильмерсдорферштрассе выехали два непо-воротливых самоходных орудия ИСУ-152. Я развязал про-волоку которой были связаны между собой фаустпатроны. Обдавая вонью солярки и оглушая лязгом гусениц они значительно сократили расстояние, спрятавшись в окопе я пропустил их мимо и первый фаустпатрон ударил в борт с номером 339, схватив второй фаустпатрон я выстрелил во вторую самоходку, этого им было мало. Я вновь выстрелил два раза, они остановились и горели. Из люков полезли тан-кисты. Комбинезоны на них горели, они спрыгнули вниз и начали кататься по заваленной кирпичами дороге, они кри-чали и не могли сбить пламя. Сорвав с плеча автомат, двумя короткими очередями я прекратил их страдания, по правде говоря до их самочувствия мне не было никакого дела, но их крики могли привлечь ненужное внимание, а я предпочел бы остаться невидимым для своих врагов. Несколько мин взорвались на мостовой, снаряд ударил в дом из окон которого выбивалось пламя, сверху полетели балки пере-крытий и куски кирпичей. Огромный деревянный горящий брус упал на бруствер окопа в котором я находился, не хва-тало еще так глупо погибнуть от того что на тебя рухнуло какое-то глупое бревно. Проверив свое оружие я двинулся по буковой аллее, меня окрикнули, в развалинах здания одна половина которого горела были наши парни. Здесь были эсесовцы из разных батальонов, солдаты вермахта, пилоты люфтваффе, несколько танкистов, мальчишки из гитлерюгенда и бойцы фольксштурма. Большая часть из них были ранены.

478

— Мы здесь отрезаны от основных частей, я гауптштурмфюрер Эрих Бахман из 17-й бронетанково-гренадерской дивизии СС «Гетц фон Берлихинген», эти парни из разных родов войск, и это все кого я мог собрать.Половина были ранены тяжело, грязные, измотанные но

в их глазах была яростная решимость драться до конца следуя присяге солдата и офицера. Я смотрел на них и задавал себе один и тот же вопрос, где великая армия Германии, мы так славно бились, и вот от нас не осталось ничего... Как мы могли допустить чтобы этот азиатский сброд ступил своими грязными ногами на священную землю Германии. Мы шли к победе или поражению, но мы не встали на колени. Мы шли с чистыми сердцами такими как зеркало в котором отражались небеса благословляющие нас и это не было порождением нашей воспаленной фантазии. Это было внутренним ощущением каждого сол-дата. Ад боев, горечь поражений и потерь, радость побед, счастливое ощущение того, что за тебя готовы были по-жертвовать своей жизнью твои друзья переполняло нас. Я дал им консервы, фляжку с пивом и три гранаты, прощание было трогательным но не долгим, пожелав им удачи, я рас-творился в дыму заполнившем улицу. Каждый из нас шел к своей победе. Мы были пронизаны торжественным трепе-том величия Третьего Рейха и каждый из нас нес частичку нашего знамени в своем сердце... Я подходил к западной части Берлина, квартал Шарлоттенбург, прекрасные жилые кварталы когда-то составлявшие великолепие общего ан-самбля. Здесь я бегал в детстве с друзьями, здесь я гулял с Сарой по вечерам пока она не исчезла из моей жизни... Го-рел великолепный замок Шарлоттенбург, горели дома, горел мой дом. Остались лишь стены, крыша обвалилась, внутри

479

выгорело все, балки перекрытий рухнули вниз, львы лежащие на крыльце грели свои гранитные бока от огня. Языки пламени выбивались из окон, я смотрел на родные стены к которым я стремился через смерть целых пять лет, столько воспоминаний.. Слезы катились по моему лицу, столько всего позади и что впереди...Я очнулся, вытер слезы и горько вздохнул, все потом, а

пока война. Кругом все было завалено трупами и залито кровью, на соседней улице шел бой, за выгоревшими скеле-тами зданий слышались выстрелы пушек и хлопки миноме-тов. Я прошел по улице и шагнул в полуразрушенное зда-ние. Трупный смрад ударил в лицо, под ногами хрустело стекло и глиняная черепица, на уцелевших стенах висели картины в великолепных позолоченных багетах и стояли копии античных скульптур. Я сумел подняться на третий этаж, вся лестница была завалена трупами и разворочена взрывами, из окна хорошо просматривался сектор боя, я ви-дел наши пушки которые вели активный огонь. В узком проходе улицы горели русские танки, они перегородили проход остальным, мраморные ангелы скорбно взирали сверху. Взрыв снаряда ударившего в стену отбросил меня от окна. Сверху посыпались куски кирпичей, я оглох и ослеп. Все тело болело, в ушах звучали органы, непонятные видения терзали мой разум, я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, лицо было завалено кирпичной пылью. Кто-то стонал. Я услышал стон, это же мой стон, я слышу собст-венный стон, но я не чувствую боли, значит я уже мертв... Черный ворон кружит в небе надо мной закрывая своими крыльями солнечный свет... Я очнулся отодвинув что-то тяжелое давившее мне на грудь, я выбрался из-под облом-ков. Протерев глаза от пыли я с трудом начал различать

480

очертания комнаты, все кругом было заполнено дымом. Я отыскал свое оружие. Зрение и слух постепенно возвраща-лись, с ними возвращалась в мое измученное тело жизнь, а следом за ней и боль. Множество мелких ран кровоточили, останавливать кровь не было сил и желания, внизу под окном пробегали русские. Я бросил в них гранату и стрелял из автомата до сухого щелчка затвора. Голова кружилась, меня тошнило и клонило ко сну, поменяв диск в автомате, я встал у окна и послал длинную очередь в толпу иванов. Они падали, из-за дома снова и снова появлялись следующие и этому не было конца. Я бросил две гранаты и еще поменял два диска, автомат раскалился, к кожуху ствола нельзя было прикоснуться. Вдруг все как-то стихло. Дым принимал при-чудливые очертания, исчезли звуки, все кругом стало чер-ным, я потерял сознание...Передо мной стоял Рыцарь Креста, закованный в латы с

мечом в руке. — Я вижу на лице твоем печать великих битв и побед. Ты славный воин, ты яростен и смел, ты достоин встать с нами в один строй, твое тело покрыто кровоточа-щими ранами, мы следим за тобой. Но твое имя еще не на-писано на рыцарских скрижалях. Тебе рано к нам, ты не прошел свой боевой путь до конца предначертанный тебе свыше. Твоя дорога лежит перед тобой, пройди ее достойно. Твой путь слишком узок, на нем нет места ни твоим врагам, ни друзьям, ты не ведаешь страха, впереди тебя встретит яркий свет, он откроет тебе Истину, тебя ждет Святой Гра-аль но ты еще не заслужил прикоснуться к нему. Мы будем охранять тебя, возвращайся назад... Возьми этот рыцарский меч. Он проложит тебе путь к победам, ты достоин этой чести... Над тобой властен только зов сердца, прислуши-

481

вайся к сердцу своему. Мы будем ждать тебя у Небесных Врат...Я открыл глаза и сел у стены, сон был вещий, я свято ве-

рил в это, я знал что я не один, где-то есть Великая Герман-ская Армия, и мы сметем с нашей земли этот смрадный сброд. Усталость и многочисленные раны терзали мое тело, в голове полный сумбур, я достал свой дневник, засыпанный пылью, в пятнах крови и пота, он прошел со мной всю войну, я вынул карандаш и на белый лист бумаги вылились стихи...

У Вейдендаммского моста Навек с друзьями я простился Всех долгих лет сбылась мечта Я здесь умру, я здесь родился

И наполняясь кровью ранСтруится Шпрее под ногамиЛетят молитвы к небесамИ Город пожирает пламя.

За неудавшийся поход Несем мы тяжкий крест судьбины И смерть у городских ворот И плачут сильные мужчины...

Земля родившая героевИ утонувшая в слезахСвоим теплом тела укроетТела сынов презревших страх

И спят безмолвные равнины И повернули реки вспять И жизнь прошла дорогой длинной С тоской мы будем вспоминать

482

Язык камней в молчании вечномИ проплывают облакаВзирая скорбно в бесконечностьНад ними ангела рука

И безутешных матерейСтекают слезы по щекам Моя Германия родная Ты истекаешь кровью ран...

Рассвет облачает Город в розовые одежды, но многим мечтам сегодня не суждено будет сбыться. Это уже не сон, это явь, во сне ты видишь кровь но не чувствуешь ее запах, ты видишь пламя но оно не жжёт тебе пальцы. Порой мне кажется, что мои сны приходящие ко мне по ночам и бро-сающие меня в черную бездну гораздо страшнее и невыно-симей, чем та явь которая меня окружает. Я летел в бездон-ную черную пропасть, сердце замирало и казалось этому падению нет конца. Я не хотел засыпать, я боялся, но ночь поглощала меня и я пытался отогнать эти сны, содрогался от мысли что сейчас под моими ногами разверзнется бездна и мое падение будет бесконечно... Война фильтрует людей, из одних делает трусов и подонков, из других отважных ге-роев. Война не терпит полутонов и не допускает мыслей о двойственности, все что в мирной жизни гениально и при-знано в войне примитивно и ничтожно. Вопреки очевидно-сти, ты оказываешься между Смертью и Честью, ты стоишь между ними и нужно сделать выбор и выбор сложен, на-прасным было бы надеяться на иной исход. Всю войну я писал Саре письма, и с каждым написанным письмом я словно общался с ней, на каждой странице я словно осво-бождался от страшной действительности окружавшей меня.

483

Когда карандаш начинает свой полет по белому листу, за-тихали взрывы, свист пуль, крики раненых, затихала боль от ран. Письма не куда было отправлять, да я и не собирался, это было лишь успокоение для усталого солдатского сердца. Не было дня, чтобы я не вспоминал о ней, ее не было, но она была рядом, она была во мне, если бы не она я не вы-жил бы в этом аду. Я писал эти письма в свой дневник, только ему я доверял свои мысли, лишь с ним я общался, и был благодарен ему за понимание. У меня не было друзей, все старые друзья погибли, к новым я не успевал привыкать, после каждого боя возвращаясь со стрелковых позиций я хоронил трупы и писал стихи стоя над могилами. Так проходил день за днем на войне, так проходила война, никто не искал объяснения всему что происходит, просто все шло своим чередом. Мы всегда знали что кого-то из нас завтра уже не будет и нас не терзали эти мысли, и мы не знали сочтут ли Небеса должным проявить внимание к нашим мыслям...

С моими детскими мечтами Сегодня не сравниться мне Гораздо мельче цели стали И стыдно от того вдвойнеИ прилагаемых усилийУж не хватает для победКак облака на небе синем

Стирает память бремя лет И двигаясь по вертикали Я не боюсь уже упасть Мечты из детства явью стали И не тревожит сердце властьИ сердце замерло на вдохе

484

И биться дальше нету сил...

Отложив дневник я услышал что-то за окном, подойдя к окну я с удивлением наблюдал картину, как русские солдаты несмотря на то что на соседних улицах то и дело рвались снаряды отобрали два велосипеда у беженцев и катались по улице наперегонки. Они были пьяны и весьма довольны собой, в России велосипеды дефицит, чем можно было объяснить что вооруженные солдаты, с такой детской веселостью раскатывают на велосипедах.Примитивные дегенераты, за которыми испуганные не-

мецкие женщины покорно наблюдали не смея что-либо воз-разить. Вооруженные до зубов азиаты, прошедшие всю Ев-ропу с кровавыми боями, они радовались велосипедам как аборигены радуются разноцветным бусам. Я приготовил карабин, но в это время несколько снарядов ударили в стены домов, все заволокло дымом, стены начали падать. Когда дым рассеялся, я увидел лишь несколько трупов женщин и брошенные посреди улицы два велосипеда...Воюющих в Берлине немецких солдат объединяло чув-

ство того что Фюрер несмотря на уговоры покинуть Берлин ни в коем случае не согласился на это. Он создал этот Рейх, он создал эту Веру, Берлин был Храмом и он как проповед-ник стоял один в этом храме и он ни за что не согласился бы покинуть свой Храм. Сквозь руины Берлина пробивались лучи солнца и они предрекали будущее, великое будущее.Гитлер это Германия, это Рейх, Рейх которого уже не

было, не было генералов которые предали его, сбежали все, он остался один. Совсем один, как странник в пустыне у ко-торого больше нет сил идти дальше и он понимает что это конец, конец мечтам, конец пути, конец жизни. И нет уже ничего что бы изменило ход событий. И хочется заснуть и

485

поверить что это сон, хочется проснуться и услышать оглу-шительную тишину... Воины Германии, вы творите историю и когда Германия восстанет из руин вас провозгласят героями, Вы должны проявить несомненную твердость и дойти до конца, до последней черты и погибнуть как подобает героям. Потомки будут гордиться вами, Слава вам, Слава вам, Герои...Я плакал наблюдая из окна пятого этажа полуразрушен-

ного здания как гибнет мой любимый Берлин, как льется по его улицам кровь его сынов, как уносится в небытие Вели-кая Мечта Третьего Рейха, единственное что я мог сделать это убить как можно больше красных варваров. У меня кон-чились патроны, я стоял на площадке пятого этажа и от-стреливал цели на триста метров, прекрасная возможность стрелять вдоль улиц давала мне шанс выбивать иванов в от-верстие о снаряда в стене. Я проверил все подсумки и кар-маны, нужно было спускаться и пополнять боезапас, споты-каясь, я стал спускаться по заваленному кирпичами и тру-пами лестничному маршу. Я не спал и не ел ничего уже три дня, бойня в Берлине не поддавалась никакому описанию. Русские большими группами перебегали от одного здания к другому. Они были пьяны от крови и убивали всех кто по-падался у них на пути. Я ловил в перекрестье одного за од-ним, иногда я бил в толпу и попадало по двое, мне нрави-лось «спаривать», это экономило патроны и приносило не-обычайное удовлетворение. Только я умел так убивать, и ад кажется им раем, после того что я с ними сделаю. Рядом со мной много раз взрывались снаряды, меня заваливало об-ломками кирпичей и осколками стекла, я выбирался из-под обломков и снова стрелял, я кажется был ранен, кровь струилась по моему телу, но это не важно, главное убить как

486

можно больше врагов. Вечный Город рушился, русские и американские самолеты непрерывно бомбили, стреляли «катюши», пушки, танки, от прямых попаданий снарядов здания рушились до самого основания. Казалось пошатнулась вера в Бога и справедливость, люди потеряли свое человеческое лицо, оказавшись во власти дьявола. Стреляло все что могло стрелять, взрывалось все что могло взрываться, горело все что могло гореть. Человеческая кровь ручьями текла по улицам смывая наши надежды и мечты. Русские и немецкие солдаты, когда у них кончались патроны, били друг друга автоматами как дубинами, дрались саперными лопатками, втыкали друг в друга штыки, в ход шли камни и куски арматуры, душили и рвали друг друга зубами. Солдаты Германии знали что они проиграли, им больше нечего было бояться, их сердца наполняла скорбь, они понимали что они уже мертвы, и даже мертвые бросались в бой, уже не важна была жизнь и не страшна была смерть. Большевики понимали что это победа, и остальное уже не важно, не замечая ничего вокруг солдаты умирали в объятиях друг друга. Улицы были завалены горами трупов, огромное количество женщин, детей и стариков лежало на залитых кровью мостовых среди горящей бронетехники...Меня разбудила тишина, я с трудом разлепил глаза, от

пота, крови и грязи мои ресницы слиплись. Рассвет лег на руины Вечного Города удивительной, оглушающей тиши-ной, которая звенела в ушах, как орган Венской кирхи. От недосыпания, голода, потери крови, от ран которые покры-вали все мое тело, я видимо свалился вчера у стены под ок-ном, организм привыкший к постоянным бомбежкам от-ключился и я уснул. Все тело отдавалось болью, от ран и от

487

того что я спал на осколках кирпича и штукатурки. Карабин стоял прислоненный к подоконнику, оптический прицел был засыпан кирпичной пылью, меня мутило, от потери крови кружилась голова, я еле двигал руками и ногами. Протерев линзы на прицеле, я приготовился осматривать сектор обстрела, но тут вспомнил что у меня нет ни единого патрона. Странная тишина давила на уши, артиллерия не стреляла, самолеты не бомбили, лишь где-то слышался шум моторов и лязг гусениц по мостовой. Нужно было срочно искать боеприпасы и еду, достав Вальтер я обнаружил три патрона в магазине и один в патроннике, штык-нож и пус-той карабин, все мое вооружение. Я вытер лицо рукой, хотя вряд ли этого я стал чище, спускаясь по лестнице я держал-ся за перила, ноги меня держали плохо. На улице всюду го-рела бронетехника и кругом валялись растерзанные взры-вами тела солдат и гражданских людей. Я подошел к солда-ту и перевернул его, лицо у него было залито кровью, расстегнув подсумки я набрал у него патронов, зарядил ка-рабин и сразу почувствовал себя лучше.Возле горящего бронетранспортера лежали два парня, я

набрал у них патронов и три гранаты. Чувство голода вер-нуло меня к действительности, в ранце одного из них я на-шел хлеб, галеты и непонятную фляжку красного кислого вина. Я зашел в здание, сел на какой-то ящик, и начал на-слаждаться едой, нет ничего на свете вкуснее хлеба, я отку-сывал большими кусками и запивал кислым вином, галеты тоже долго не залежались, это было самое вкусное из всего что я когда-либо ел. Я был так слаб от усталости и ран, что вино ударило мне в голову, стены вокруг поплыли, я при-слонился к холодной стене и закрыл глаза...

В кровавой дымке тает Город

488

Он исчезает на глазах Он гибнет он красив и молод Он растворяется в слезахТрава пропитанная кровьюНагнулась скорбно до землиЗемля сырая в изголовьеИ утекающие дни

И небо черное накрыло Седых развалин силуэт Не вспомнить даже то что было Того что было больше нетИ тело мертвое ребенкаВ кровавой луже остываетКак в кадрах старой кинопленкиГорячим пеплом покрывает

Солдаты падают от пуль Как звезды падают с небесНо поднимаясь вновь и вновь И камни впитывают кровь...

Я очнулся от женских голосов, наверное мне это показа-лось, я вышел из дверного проема, вдоль стены по обломкам кирпичей обходя трупы шли женщины и дети, они катили коляски с вещами, возглавлял все это шествие, седой худощавый старик в мятом пыльном костюме и с воспален-ными глазами. Я вышел из развалин озираясь вокруг, зре-лище которое я представлял было не из веселых. Останки моей формы которую я уже около месяца не снимал висели на мне лохмотьями и были пропитаны потом, кровью и гря-зью, знаки различия офицера ваффен- СС были практически неразличимы. Лицо было черное от копоти и грязи, в потеках пота и крови, все в порезах от мелких осколков от

489

камней и стекол, напугало бы кого угодно. Но женщины с криком бросились ко мне обнимая и целуя меня, они все хотели прикоснуться ко мне, видя во мне последний луч на-дежды. Припадая на правую ногу подошел старик, его уста-лые глаза смотрели на меня внимательно, прилипшие к мокрому от пота лбу волосы и небритые щеки. — Я штан-дартенфюрер Курт Кернер, — сказал он мне устало, но при этом спина его выпрямилась, глаза сверкнули решимостью. Я встал по стойке смирно и по полной форме доложил о се-бе. — Викинги Феликса Штайнера, достойные воины, — сказал он и положил мне руку на плечо. — Мы проиграли эту войну, сынок, все кончено, мы стоим перед лицом исте-кающей кровью Германии, — сказал он и его глаза увлаж-нились слезами.Я отказывался верить в услышанное, пытался объяснить

ему что сейчас наберу кучу оружия и боеприпасов и пойду выполнять свою боевую задачу дальше. Он мотал головой, говорил о том что Берлин сдан нашими войсками русским и американцам, подписана капитуляция, рейхстаг уничтожен, Фюрер покончил жизнь самоубийством, русская орда идет к победе по тысячам трупов.

«Этот старик вероятно контужен», — подумал я, — что за чушь он несет, он потерял рассудок. Я рвался на улицу к моим друзьям, которые проливают кровь, а я стою и слушаю идиотские бредни спятившего старика».Я подошел к проему окна, по улице спокойно проезжали

машины набитые русскими и американскими солдатами. Они смеялись и вразнобой пели песни. Русские танки не-скончаемым потоком наполнили улицу и я от ужаса слу-чившегося не мог выговорить ни слова. С верхнего этажа противоположной стороны улицы раздался одиночный вы-

490

стрел, русские закричали и попрятались за броню, им не хотелось умирать когда победа была так близка. Башни танков повернулись и они стреляли до тех пор пока здание полностью не обвалилось. Солдаты снова залезли на броню и вся эта кавалькада двинулась дальше, я так и остался стоять с гранатой в руке. «Русские повсюду, — сказал старик, — в этом красном наводнении захлебнулась вся Европа, а теперь и Германия. Нужно выждать время и мы возродим Рейх. Бреслоу, Данциг, Франкфурт-на-Одере, Гогенхафен, Шеттин, Свинемюнде, Кольберг, Кюстрин, Позен, Шейдемюль, Герлиц, были превращены в мощнейшие оборонительные крепости, но сейчас они как и Берлин завалены трупами и залиты кровью немецких солдат, мой мальчик», — сказал он мне. Время словно остановилось. Он говорил с убежденностью и точностью старого закаленного боями офицера и у меня не было оснований не доверять ему. «Мой сын погиб под Сталинградом», — сказала пожилая фрау, — мой муж погиб в Берлине в рядах фольксштурма, невестка погибла от бомбежки, остался лишь внучек Карл, и я ценой своей жизни сохраню его».

«Наш конец — это чье-то начало», — подумал я. Старик заплакал, его ноги подкосились и он присел на пол. Эти сле-зы не были проявлением слабости, это были слезы изранен-ного, уставшего побежденного, но не сломленного солдата осознавшего безнадежность случившегося. Женщины по-могли ему подняться, он подойдя ко мне заглянул в глаза и сказал коротко по-военному: — Стисни зубы солдат и смирись...Они взяли узлы и чемоданы и пошли к выходу, малень-

кий Карл помахал мне рукой, взял старика за руку и они

491

всей группой молча побрели по улице. Я стоял у окна и смотрел на развалины горящего Города. Позади долгая дорога сквозь Войну и Смерть, война была во мне, смерть лишь шла все время рядом и улыбалась. Счастлив тот в этом аду, кто умер быстро и не видит этой агонии разума. Главное сейчас не утратить веру, не потерять самого себя в этом пекле. Пепел от горящего металла черный, пепел от горящих тел людских белый, белый как первый снег укрывший землю. Огонь плавит металл, алчно пожирает все к чему прикасается, сейчас он насытился и засыпает. У нас не было времени на раскаяние, и мы в этом не нуждаемся, столица Рейха стала обителью смерти. Мы были совершенны но совершенству нет предела и сегодня кто-то лучше нас. Меня не терзает чувство голода, пропала боль, возможно я уже мертв, кровь стекает из моих ран на пол. Я положил руку на грудь, сердце бьется. Это видимо еще одна шутка смерти, оставить покойнику бьющееся сердце.... Если это сон, то нужно проснуться, если это действительность, то нужно оказаться по другую сторону действительности, что там. Такие испытания покажут кто и чего стоит, кому суждено дожить до победы, тому кто этого достоин, кто не усомнился чтобы начать все сначала. Спроси себя, что ты сделал для того чтобы тебе принадлежало будущее, есть ли тебе там место. Или забыться, отдаться на растерзание снам, нет, сны еще ужаснее чем действительность. Умирающий отец сказал мне: «Двигайся до конца, не останавливайся на достигнутом, ни в чем не сомневайся, достоинство превыше всего, человек велик в стремлении своем». Я верю что лежащий у моих ног мертвый Город сочащийся кровью, это не конец, черный орден СС вечен, мы обретем Святой Грааль, и кровь наших врагов заалеет на клинках наших

492

мечей. Черные кони скачут над Городом, черные рыцари вернулись из прошлого, они вынули свои мечи из ножен, они с нами в одном строю. Черная кровь варваров на тевтонских флагах, тяжелая поступь закованных в латы воинов Креста, копыта коней высекают искры из мостовых, впереди яркий свет и я иду к нему...

Аллегория. Берлин, 1945

Ночь опустила свое траурное покрывало на Город, луна белым диском выглядывала из-за облаков. По Городу шли солдаты, их сердца больше не бились, из их страшных ран больше не лилась кровь, они были мертвы, лунный свет ле-жал на их белых лицах... Русские солдаты, немецкие солда-ты шли рядом, они передвигались очень медленно, не каса-ясь земли, их глаза были закрыты, их было очень много... Война стерла их из списков живых, смерть охотно приняла их в свои объятия, мертвые люди, мертвый Город... Я стоял и они проходили мимо и молчали, смерть наложила печать молчания на их уста, их мертвые глаза были устремлены вперед... Куда они шли, в вечность, они уже не боялись смерти, я пошел за ними, мои ноги налились свинцом, Голос прошептал мне — остановись... остановись...Пробуждение было благом, оно освободило меня от му-

чительных терзаний, утро ворвалось в мой мозг солнечным светом и я с благодарностью принял тепло его лучей кото-рые вернули меня к жизни. Кругом был трупный смрад, но он уже стал частью меня, и я спал среди трупов, усталость как пуля сбивала меня с ног, и я падал там где стоял. Сны совсем овладели властью над моим воспаленным войной

493

мозгом. Кто-то засыпая хотел спастись от ужасающей действительности, я же метался от снов и боялся их. Ницше сказал: «Если будешь долго смотреть в пропасть, она загля-нет тебе в глаза...». Я слишком долго смотрел в эту пропасть, и она слишком давно заглянула мне в глаза.. Нельзя поддаваться своим сомнениям и страхам, нельзя погружаться в них настолько чтобы они овладели тобой. Потакая своим желаниям и стремясь к своим мечтам, мы принимаем это как образ жизни, желание стремиться к мечте преобладает нами, и лишь немногим дано понять что они любят уже лишь только сами желания, а не желаемое. Мы все время начинаем торопиться и у нас на все не хватает времени и мы привыкая к такому образу жизни становимся рабами желания, оно движет нашими мыслями и поступками. И не смотря на то что нам кажется что мы движемся, мы стоим на месте, как белка в колесе, ей тоже кажется что она бежит вперед, и ей кажется что она когда-то и куда-то прибежит...Сны приносят образ Сары, ее печальнее глаза которые

разрывают мне сердце потому что они полны слез, она появляется и исчезает...

Вот снова вижу сон, и ты во сне том И я в тебя влюблен, мне больно это И просыпаться не хочу, хочу всегда я спать Чтоб видеть лишь тебя одну, и в губы целовать

Я хочу чтобы сон мой тебя мне принес Я хочу погрузиться в тепло твоих рук Я хочу раствориться в море твоих волос Я хочу разорвать этот замкнутый круг

Но только ночью и во сне а не наяву

494

Ты опять придешь ко мне и я тебя обниму Мы этой ночью будем вместе и буду счастлив С тобой сольюсь и растворюсь в тебе, любовь моя

Милая моя, единственная, желанная Ночью ты ко мне придешь, а не среди дня Я не желаю засыпать но вот приходит ночь И я гоню все эти сны прочь... прочь...

Только на войне я стал понимать великого и сумасшед-шего Ницше, чтобы понять его догмы надо самому стать сумасшедшим, дневник не дает мне скатиться на дно полной духовной деградации. «Друзей уж нет, от них остались лишь одни их тени...». Человеку порой кажется что мы ум-ны и прекрасно сложены и мы купаемся в этом ощущении, но окружающие видят в нас уродливых глупцов, отсталых и не состоятельных.Достигнув определенной концепции, стремящийся к со-

вершенству думает что весь мир принадлежит ему и ему, глупцу, невдомек что этому миру глубоко наплевать на него, и он также не заметен на фоне всего мира, как муха на теле слона, которая думает что владеет слоном потому что он ее везет. Мы возвеличиваем себя выше других упиваясь в красноречии, скрываем в этом свое истинное «я», на деле оказывается что все что мы произносим — это лишь тиши-на, тишина которая оглушает, безмерная как вселенная и всепоглощающая как ночь. Мы считаем что кто-то руково-дит нашей судьбой, начинаем противиться, огрызаться и кусать руки тянущиеся к нам чтобы помочь, но очнувшись в конце пути от дурмана заблуждений видим собственные ру-ки искусанными. Мы, и только мы ответственны за все что с нами происходит, но когда нам что-то не нравится мы пыта-

495

емся сбросить свою вину на окружающих, надев на себя маску величия и пристойности. Маска врастает в кожу и уже нет сил снять ее, и понимаешь что желание сделать это со временем пропадает. Мы одели на себя маску хозяев Вселенной, мы вершим судьбы людей, миллионов людей, уничтожаем и стираем с земли целые города. Мы горды в своем величии и нам уже не остановиться, вкус крови для нас приятен, и мы не приемлем другого ощущения чем Власть. За мощным духовным началом, мы возможно скры-ваем свою ущербность, она съедает нас изнутри заставляя ожесточаться к себе и другим, пожирая других мы пожира-ем сами себя. Мы уже не смотримся в зеркало, потому что наши представления о себе уже не совпадают с той дейст-вительностью которую мы боимся увидеть в отражении, «Мятежный человек кривляется пред зеркалами любуясь отражением и упиваясь собственным величием, да так что плачут ангелы над ним»...Мудрость и терпение ангелов к нам безграничны, наши

жалкие потуги сравниться с Вершителями судеб плачевны. Насадить крестом и молитвой европейскую мораль славян-ским расам примитивным в своем развитии ,также не пра-вильно, как и невозможно, бесполезно тешить себя надеж-ной что онемечивание большевиков, пронизанных первобытной ментальностью вряд ли будет иметь под собой какое-то основание. Мы избавимся от коммунизма лишь тевтонским мечом, они хороши лишь тем что мы смотрим на них и ловим себя на мысли что сравнение освобождает нас от сомнений в правильности нашего пути. Мы презрели моральные мотивы, они сковывают наши мысли и мышцы, обедняют наше воображение, мы возомнили себя великими и правы ли мы рассудит лишь

496

история. Нас не интересует ни похвала ни хула, мы знаем свое предназначение, мы горды тем что проходим этот Путь благословленный Небесами, но иногда нам кажется, что Небеса об этом не знают... Нас называют сумасшедшими, нет мы гениальны, мы движемся вперед сметая все на своем пути, мы выстраиваем инфраструктуру нашей жизни, заводим друзей, окружаем себя «нужными и необходимыми» людьми, а потом выясняется что кому-то из них, мы уже не можем доверять. «Не то что ты обманул меня, а то что я больше не могу доверять тебе, потрясло меня», — сказал Ницше. Спрашивается, кого винить, себя, и только себя, значит те люди которые тебя окружают не лучшие твои проекты, значит ты не прав, не совершенен, ты сделал ошибку. Этого не может допустить твоя концеп-ция и поскольку ты концептуален, это наносит болезнен-ный удар по твоему самолюбию. Ведь ощущая себя всегда правым, ты и мысли не допускаешь о том что ты можешь ошибиться. Из любых просчетов, нужно делать выводы, и извлекать пользу, когда у тебя все получается ты расслаб-ляешься привыкая к победам, и это делает тебя уязвимым, следующая неудача сломает тебя. Делай выводы и не рас-слабляйся, таков удел сильного человека. Мы создаем Сверхчеловека, общество Сверхгоспод, это новая история, ничего подобного не существует и не было раньше, мы подчиним весь мир, все неполноценные расы будут унич-тожены. Мы очистим землю от скверны и создадим цвету-щий сад. Мы презрели инстинкт самосохранения, созидая в себе Богов, мы разрушаем в себе людей, и вернуться в об-ратное состояние уже будет невозможно, мы переступим грань и обратного пути нет, сзади только пропасть и она смотрит нам в глаза. Тщетность наших надежд на то что

497

что-то можно изменить вряд ли имеет под собой какое-то хоть малейшее основание, мы освободились от зависимо-сти мыслей и обстоятельств меняя первые и руководя вто-рыми. Наши сердца наполнены тщеславием, ненавистью, неумением прощать, мы отвергаем иную точку зрения, мы завидуем успехам других, эта зависть пожирает нас изнут-ри заставляя становиться еще сильнее и двигаться вперед с новой силой. Замкнутый круг из которого нет выхода и жажда власти от которой нет спасения, нет ничего тяжелей чем Корона Власти. Не всякому по силам справиться с ней, с этой невыносимой и постоянно растущей тяжестью. Власть — это не только ощущение вседозволенного, это гнетущая атмосфера отчуждения от других и тяжелая от-ветственность прежде всего перед самим собой, тем более что купаясь в своей гордыне ты не склонен обращать вни-мания на окружающих. К мечте о свободной от Красной Чумы Европе, мы идем по колено в крови, нам не остается ничего другого, так распорядилась История. Наша концеп-ция это алчность к жизни, она так сильна, что выходит за рамки любых мыслимых фантазий, и мы не остановимся пока не достигнем цели. Мы проникнуты пророческим вдохновением, все что мы делаем, это естественный отбор, слабейшие и отсталые цивилизации погибают, уступая место сильнейшим. Нами движет Чудотворная Сила нашего величия и духа, нам даровано Откровение свыше. Мы познали первопричины нашего Гения, мы помним о прошлом, создаем настоящее и проникаемся мечтами о бу-дущем, Великом будущем и оно грядет, потому что мы так хотим. Мы превратим в пепел писания великих, потому что они указывали ложный путь человечеству — «Думай о Великом или не думай вообще». Очистив землю от сквер-

498

ны мы превратим ее в цветущий сад, мы познали суть эво-люции духа, который жаждет развития. Мы возжгли Вели-кий Пожар охвативший всю землю, он очистит нашу циви-лизацию. Небеса распростертые над землей благословляют наш Крестовый поход, троны слабых духом правителей занесет песками времен. Наш орел вонзит свои когти в грудь Демона и будет клевать его Красное сердце.Впереди нас ждет Долина Света и Жизни, чтобы бороть-

ся со Злом опутавшем весь мир, мы готовы отдать свои жизни. Наша жизнь это бой, мы грезим о тишине по ночам, о пении птиц, о детском смехе, о любви, но кругом лишь Смерть которая улыбается нам. В мире очень много умных людей, они обладают огромными знаниями, но проживают свою жизнь и не находят им применения, мы Соль Земли, наша энергия ведет миллионы людей к свету. Люди стыдятся своих мыслей, не превращая их в цели, не имея духовного стержня они слабы, и постоянно думая о своей ущербности, превращаются в травоядный скот. Они питаются тем что у них под ногами, таких большинство. Меньшая и лучшая часть людей становится хищниками, они не довольствуются подножным кормом, им нужно парное мясо, им нужна горячая кровь и они готовы на все ради этого. Они движутся в поисках лучшего и достигают его. Мы стоим на Вершине Мира, ощущая свое величие и избранность, приятно быть первым, не всем знакомо это пьянящее чувство... Мы не хотим жить в иллюзиях, не хотим жить в придуманном мире, он будет таким каким мы создадим его. Наши мечи обнажены, наши кубки наполнены кровью врагов. Мы провозглашаем тост за Силу, которая ведет нас к победе, кровью сочится земля под нашими сапогами. Мы заковали Демона в ошейник, и он у нас в ус-

499

лужении, и ангелы с небес спустившись плачут над ним... Мы бессмертны, потому что наши имена отзовутся в вечно-сти, по нашим следам пройдут другие и этому не будет кон-ца пока мы не победим, Решимость и Вера, Честь и Само-пожертвование. Все что когда-то начиналось как Ветер се-годня стало Ледяной Бурей, мы не беспокоимся о собственной судьбе, мы думаем о Судьбе Великой Герма-нии. Мы наполнены чувством гордости за все что мы дела-ем, мы так велики что сами себе завидуем, для нас не страшна смерть, для нас страшно бесчестие и перед лицом Смерти мы обращены к силе нашего духа. Наше оружие Крест, Молитва и Меч, и мы вложим в ножны свои окро-вавленные мечи лишь тогда, когда последний враг будет повержен наземь, когда последний яростный крик атаки растворится в Вечной Тишине. Мы оплачем мертвых и за-лечим раны, отмоем наши улицы от крови, мы поставим памятники погибшим и выбьем их имена на камнях. Истлевшие трупы врагов станут землей и на ней взойдут семена будущей жизни... Летопись новой эпохи , пишется кровью сынов Великой Германии...У каждого воина есть свой последний бой, когда он

уже не боится смерти, потому что он и есть смерть, потому что он уже на небесах. И он идет по облакам и он один, и нет никого рядом, и все что позади, все в прошлом и все что впереди лишь мечта. Мечта иногда становится явью, явь часто оказывается серостью. Иногда истина не имеет значение, главное ты знаешь о ней. И это не важно потому что это твой последний бой. Ты должен знать что и сколько стоит. Жизнь имеет цену, бесценна лишь смерть, она приходит отнимая последние иллюзии. Жизнь можно ку-пить трусостью и предательством, жизнь можно оценить

500

деньгами, смерть можно купить достоинством и верой, ве-рой в то что ты прав, смерть не нужно покупать она бес-ценна и я знаю что я прав, и я бессмертен. Жизнь дороже, она приносит боль и разочарование, но смерть желанней, потому что она приносит вечность. Я как муха которой оборвали крылья, мне уже не взлететь, но и у мухи есть мечта. Может у мух вырастают крылья если они очень за-хотят летать снова. Дьявол кладет мне руку на плечо и смеется, потому что невдомек что я теперь страшней и опасней и у меня больше власти над людскими жизнями. В моей власти казнить и миловать и я лелею в себе это пья-нящее ощущение. Дьявол смотрит мне в глаза и плачет, он уязвлен и взбешен, он потерял власть над людьми. Он ле-тает над Вечным Городом и лелеет тщетные надежды, он плачет, у него больше нет когтей и клыков. Клыки и когти у тех кто пришел на ту землю и убивает все вокруг. Они пьют кровь из людей как вампиры, они за этим сюда пришли. Но их слишком много, и когда крови на всех не хватит они будут пожирать друг друга. И тогда Дьявол снова обретет радость и снова в природе наступит равновесие и возможно у мухи снова вырастут крылья. Земля пропитана кровью, кровоточат камни вековых стен и деревья. Кровь не умирает, она становится землей и на ней вырастают цветы... Я маленький мальчик, я смеюсь и бегу по траве босыми ножками к моей маме... Она молодая и красивая, она срывает цветы и плетет из них венок... Она одевает мне этот венок на голову, он превращается в терновый венец и его шипы вонзаются в мою кожу. По лицу течет кровь, но мне не больно и мы с мамой смеемся... Потому что это мечта, защитить людей от них самих, пожертвовать собой ради мечты... Впереди

501

простирается белый свет и я иду к нему, это саван, он холодный и я замерзаю... Вечный Город не умер, он просто спит, он кровоточит ранами но ему не больно... Он засыпает с мечтой о том что это просто сон, явь не может быть такой страшной, она может быть серой, унылой и нежеланной, но она не может быть такой страшной... Это сон в котором я взлетаю в небеса, это явь в которой я падаю в пропасть. Вампиры идут по Вечному Городу, они хотят крови и они ее ищут...Ночь проходит, но ничего не меняется, это не сон, это

явь, и она не серая, она красная... Прощай Вечный Город, я встаю перед тобой на колени, я ничего не смог, я плачу и прошу прощения... Кровь от тернового венца заливает мне глаза и я уже не вижу твоих страданий. Я падаю на землю, и трава прорастает сквозь мое измученное страданиями те-ло... Я земля, на моей груди стоит Вечный Город, его больше нет, он призрак и я страдаю вместе с ним... Я буду плакать, а Дьявол будет смеяться, в природе все должно ид-ти своим чередом, все должно быть сбалансировано... Я бе-лый лебедь взлетающий над Вечным Городом, мои крылья как белый саван закрывают Вечный Город от солнечного света, потому что солнце стало черным и у него появилась тень... В меня попадает стрела и она разрывает мне сердце, ломая крылья я падаю на землю... Я черный ворон и я ищу свою жертву, не умирайте, а то я приду за вами... Жизнь имеет цену, бесценна лишь Смерть — она приносит Веч-ность...

Гельмут Дитрих фон Вайссвальд

Берлин 1945 г.

502