Александр А. Локшин

МНЕ ПОМОГЛО ПРОВИДЕНИЕ?

2-е издание, исправленное и дополненное

МОСКВА – 2018

УДК 821.161.1-3 ББК 84(2Рос=Рус)-4 Л73

Локшин, Александр Александрович.

Л73 Мне помогло Провидение? – Москва : МАКС Пресс, 2018. – 2-е изд., испр. и доп. – 120 с. : ил. ISBN 978-5-317-05915-6

Книга продолжает и, в известной мере, подытоживает предыдущие

публикации автора («Гений зла» и «Музыкант в Зазеркалье»), посвя-щенные судьбе его собственного отца – композитора А.Л. Локшина (1920–1987). Во втором издании настоящей книги появились новые Добавления 8 – 11; кроме того, существенно расширено Добавление 4, где помещен исключительно важный фрагмент, основанный на воспо-минаниях Г.В. Свиридова. В Добавлениях 8 и 9 приведены факсимиле двух писем Бориса Тищенко, одно из этих писем раньше не публикова-лось. В Добавлении 10 помещен скриншот письма Елены Боннэр, на-писанного в защиту композитора Локшина; в Добавлении 11 изложены некоторые исторические факты, имеющие косвенное отношение к судьбе композитора. Материал книги частично опубликован в Мастер-ской на портале Евг. Берковича.

УДК 821.161.1-3 ББК 84(2Рос=Рус)-4

ISBN 978-5-317-05915-6 © Локшин А.А., 2018 © Оформление. ООО «МАКС Пресс», 2018

ЛОКШИН Александр Александрович

МНЕ ПОМОГЛО ПРОВИДЕНИЕ?

2-е издание, исправленное и дополненное

Подготовка оригинал -макет а : Издательство «МАКС Пресс»

Главный редактор: Е.М. Бугачева Компьютерная верстка: Н.С. Давыдова

В книге использованы рисунки А.А. Локшина

Подписано в печать 20.09.2018 г. Формат 60х90 1/16. Усл.печ.л. 7,5. Тираж 30 экз. Заказ 288.

Издательство ООО «МАКС Пресс» Лицензия ИД N 00510 от 01.12.99 г.

119992, ГСП-2, Москва, Ленинские горы, МГУ им. М.В. Ломоносова, 2-й учебный корпус, 527 к.

Тел.8(495) 939-3890/91. Тел./Факс 8(495) 939-3891.

3

CОДЕРЖАНИЕ

Часть I. Тексты ................................................................................... 4

Ирэна Орлова: Одиннадцать вопросов сыну композитора

Локшина ...................................................................... 4

Добавление 1. С.П. Новиков о «письме 99» ................................ 18

Добавление 2. Письмо Т.Б. Алисовой-Локшиной Рудольфу

Баршаю ...................................................................... 19

Добавление 3. Отрывок из интервью Г.Н. Рождественского ..... 28

Добавление 4. Я был обязан это сказать ...................................... 29

Комментарий к Добавлению 4. Мне помогло Провидение? ..... 40

Добавление 5. О выборах в сталинское время ............................ 43

Добавление 6. К вопросу о раскрытии архивов .......................... 45

Добавление 7. Письмо А.Л. Локшина Н.И. Лыткиной ............... 49

Добавление 8. Письмо Бориса Тищенко ...................................... 51

Добавление 9. Борис Тищенко о Шостаковиче и Локшине ....... 54

Добавление 10. Письмо Елены Боннэр ........................................ 56

Добавление 11. Эйхе ...................................................................... 57

Добавление 12. Юрий Нагибин и его «Тьма…» ......................... 60

Часть II. Ночная музыка. Рисунки ................................................ 65

4

Часть I

ТЕКСТЫ

Одиннадцать вопросов сыну композитора Локшина

жанр – интервью беседу вела Ирэна Орлова

03.03.2016, журнал «Этажи» (печатается с разрешения редакции)

Краткая справка от редакции «Этажей»

Александр Лазаревич Локшин (19 сентября 1920, Бийск – 11 июня 1987, Москва) – советский композитор, заслуженный де-ятель искусств РСФСР.

К своему стилю композитор пришёл в конце 50-х, написав первую симфонию «Реквием», о которой Шостакович сказал: «гениальная музыка». Сочинения Локшина исполняли разные ди-рижёры, но главным интерпретатором его музыки был несомнен-но Рудольф Борисович Баршай. Именно он провел премьеры семи крупных симфонических сочинений Александра Лазаревича, пропа-гандируя его музыку в России и в Европе.

Тяжёлым ударом для Локшина, омрачившим всю его дальней-шую судьбу, стало обвинение в доносительстве, которое исходило от трёх бывших узников ГУЛАГа. Композитор был подвергнут остракизму, а его музыка практически забыта.

После смерти Локшина его сыну Александру, занимавшемуся расследованием этой истории более 20 лет, удалось собрать сви-

5

детельства и документы, доказывающие, что в отношении Лок-шина органами НКВД была проведена операция по дискредитации с целью прикрытия действующего агента. Собранные материалы опубликованы на форумах и в статьях на портале Евгения Берко-вича, а также в книгах «Гений зла» (М., 2005) и «Музыкант в За-зеркалье», 3-е издание (М., 2013). Наиболее важная из публика-ций – «Мышеловка». Даже части этих материалов оказалось достаточно, чтобы за Локшина вступилась Елена Боннэр.

Публичные извинения сыну композитора принес действитель-ный член Российской академии художеств В.В. Ванслов, поверив-ший обвинениям в адрес Локшина и повторивший их в своей книге «О музыке и о балете».

Ещё один относящийся к истории Локшина документ перво-степенной важности – письмо великой пианистки М.В. Юдиной своему другу В.С. Люблинскому (от 28.02.1961). Юдина пишет:

«…я не ошиблась, веря в него, и не ошиблась, помогая ему в обычной жизни, и была ему другом в тяжелые дни и часы».

Существенным шагом, предшествовавшим посмертной реа-билитации Локшина, было исполнение его Реквиема Рудольфом Баршаем на закрытии IV Международной конференции «Сопро-тивление в ГУЛАГе».

(По материалам Википедии)

6

Ирэна Орлова родилась в 1942 г.

С 15-ти лет по сегодняшний день – преподаватель фортепиано. В 1980 г. эмигрировала в Израиль, где, продол-жая преподавать, работала в психи-атрической больнице «Эзрат Нашим» музыкальным терапевтом. В 1983 г. вышла замуж за выдающегося музы-коведа Генриха Орлова и в 1985 г.

переехала с ним в США, город Вашингтон, где живет и работает в музыкальной школе в настоящее время.

Ирэна Орлова:

В августе 2015 года в поисках реквиемов, написанных совет-скими композиторами, я обнаружила «Реквием» А.Л. Локшина. Я была так потрясена этой музыкой, что оставила свой коммента-рий, который, разумеется, не передавал и десятой доли моего по-трясения. Второе, что меня поразило – в силу своей профессии, я довольно хорошо знала музыку советских композиторов периода «оттепели», но никогда не слышала ни самого этого произведения, ни о нем. Имя композитора как-то смутно «отзвучивало» в моей памяти.

Я тут же получила письмо от сына композитора, и моя память заработала на новых оборотах.

Я вспомнила, что в 60-х годах (когда часто ездила в Москву) подружилась с учителем литературы, диссидентом Анатолием Якобсоном, который на одной из писательских вечеринок с болью рассказывал, что отец его ученика – композитор А.Л. Локшин ока-зался осведомителем и «посадил» математика Алика Есенина-Вольпина и преподавательницу английского языка Веру Прохоро-ву. На этой вечеринке был Давид (Дэзик) Самойлов, который тут же сказал: «Я этим слухам не верю. Их распространяют сами сту-качи. Посмотрите на лицо Шуры, такие люди не доносят». ——————— Дорогой мне человек, Ирэна Орлова, скончалась 8 мая 2018 года после неудачной операции на сердце. – А.Л.

7

Обо всем этом я написала в ответном письме Александру, сыну композитора. В результате у нас завязалась интенсивная перепис-ка, которая и привела к этому интервью.

1. Александр, как вы узнали о том, что ваш отец был обвинен в доносительстве?

Узнал от родителей после визита Якобсона, моего учителя ли-тературы. Как выяснилось спустя десятилетия, Якобсон даже хо-тел меня усыновить. Об этом моей матери рассказала вдова пиани-ста Ведерникова после какого-то концерта (или вечера, посвященного чему-то). Когда это произошло – точно уже и не помню. Наверняка после смерти отца.

8

Сейчас могу внести некоторые уточнения в хронологию (впро-чем, нужны ли они?) Визит Якобсона в наш дом – это примерно июнь 1966 года. А вот наш с ним разговор, когда я ему высказал, что мой отец ни в чем не виноват, а он предложил мне встретиться с Прохоровой и Вольпиным – это, скорее всего, сентябрь того же года (начало девятого класса).

Кстати, у Вольпина есть превосходное стихотворение 1953 го-да «Не играл я ребенком с детьми», которое я позволю себе проци-тировать:

...Очень жаль, но не дело мое Истреблять этих мелких людей. Лучше я совращу на их казнь Их же собственных глупых детей! Эти мальчики могут понять, Что любить или верить – смешно, Что тираны – отец их и мать, И убить их пора бы давно! Эти мальчики кончат петлей, А меня не осудит никто, – И стихи эти будут читать Сумасшедшие лет через сто!

Никак не могу отделаться от мысли, что идея якобсоновского визита в наш дом принадлежит Вольпину.

Добавлю еще, что сам Вольпин в девяностые годы дважды приходил к нам домой и даже читал свои стихи (я записал их на магнитофон). Но это стихотворение почему-то не читал... Стих этот впервые попался мне на глаза значительно позже. Честно го-воря, я не могу себе представить, как, написав такое, можно было прийти в наш дом.

2. Какова была ваша реакция на такое обвинение? Насколько вы вообще были осведомлены об арестах и расстрелах?

Внутренняя реакция – что это чудовищное, несправедливое об-винение. При этом об ужасах сталинизма у меня было самое рас-плывчатое представление. Более того, я не понимал, что Якобсон предлагал мне стать «Павликом Морозовым наизнанку», а по сути –

9

все тем же Павликом Морозовым. Я не понимал, что действия Якобсона ужасны независимо от того, справедливы обвинения в адрес отца или нет.

3. Какие отношения были у вас с отцом?

У нас не было конфликта отцов и детей. Мне было с ним инте-ресно. Какое-то время я думал, что у всех примерно такие же от-цы. Потом только понял, что мой – не такой, как все.

4. Почему Рудольф Баршай не поверил в сплетни и не побоял-ся исполнять музыку А. Локшина, тогда как другие дирижеры начали его бойкотировать, в том числе Рождественский?

Ближайшие друзья отца – композиторы Андрей Севастьянов, Михаил Меерович, Револь Бунин в сплетню не поверили. Моего отца с Баршаем познакомил композитор Бунин (их общий друг). Надо сказать, что со стороны Бунина это был весьма великодуш-ный шаг (совершенно не характерный для композиторской тусов-ки) – познакомить «своего» дирижера с другим композитором. И действительно, в результате Баршай переключился на исполне-ние музыки моего отца, а своего старинного друга Бунина стал исполнять реже…

10

Так что на Баршая сплетня не могла произвести должного впе-чатления – хотя бы в силу обстоятельств знакомства с моим отцом. В высшей степени положительное отношение Шостаковича к отцу наверняка тоже было Баршаю известно. Бунин был учеником Шо-стаковича. Время от времени все они – Шостакович, Бунин, Локшин – встречались за одним столом и выпивали. Из рассказов моей матери я знаю, что во время этих застолий Локшин и Шоста-кович интенсивно общались.

Другая причина – это сам облик моего отца. Чтобы кое-что по-нимать по облику, по «ауре», нужно обладать определенным чело-веческим даром и, наверно, опытом. Думаю, что у Баршая этот дар и этот опыт имелись.

Третья причина – музыка. Ведь в музыке все слышно (если иметь соответствующее ухо). Есть такой композитор – Андрей Фролов, я с ним почти не знаком. Он сделал сайт, посвященный моему отцу, где пишет, в частности, следующее:

«Лично мне для подтверждения честности и порядочности это-го человека [Локшина] достаточно его музыки. Такую музыку не-возможно создать с грязными руками и нечистой совестью. Не получится, хоть ты тресни!»

Почему это «не было слышно» Рождественскому – отдельный вопрос, на который у меня есть ответ, не очень приятный для Рож-дественского.

5. Расскажите про отношения А. Локшина с Марией Юдиной, которая, как известно, назвала его гением. Почему отношения прекратились?

Здесь я могу только повторить то, что писала моя мать. Отно-шения прекратились из-за сплетни. Пастернак рекомендовал Юдиной встретиться с Прохоровой, только что освободившейся из лагеря и поговорить. Этого оказалось достаточно. Прохорова об-виняла во всем моего отца.

Что касается Юдиной, то, конечно, для нее все это было чудо-вищным шоком. Да и кто мог бы сопротивляться человеку, при-шедшему из лагеря и рекомендованному самим Пастернаком? По-том, спустя примерно пять лет, Шостакович кое-что объяснил

11

Юдиной (это ясно из сохранившихся писем). В результате отец встретился с Юдиной и играл ей свой Реквием…

6. Как это возможно, слушая музыку, понять, что за человек ее написал? Действительно ли гений и злодейство несовмести-мы? И это можно услышать?

Я думаю, что лучше, чем Окуджава, мне не ответить на ваш вопрос. А Окуджава написал: «Каждый пишет, что он слышит, Каждый слышит, как он дышит, Как он дышит, так и пишет».

Потом, конечно, этот вопрос нужно задавать Андрею Фролову, а не мне. Я же не композитор, а непонятно кто. Но даже у меня есть микроскопический опыт сочинительства, и именно на этот вопрос я отвечал сам себе в рассказе: «Банкет».

Вот еще добавлю по этой теме. «По ту сторону Реквиема» Апраксиной – как раз об этом.

На это можно, конечно, возразить, что и Окуджава, и Апракси-на, и Фролов – это все люди слишком впечатлительные, принима-ющие желаемое за действительное.

Поэтому вот – более приземленный пример (проверенный вре-менем). Это талантливые в молодости сов. писатели, перешедшие на службу сов. власти.

12

Кажется, таких примеров много, и это уже – общее место. Да, еще Стругацкие писали об этом же: «Он купил халтурщика Квад-ригу, а живописец протек у него между пальцами и умер».

7. Что вы можете рассказать о вашем отце, кроме того, что вы уже о нем написали в своих книгах?

Вот то, о чем я не писал в своих книгах об отце. Не уверен, что это можно где-либо публиковать. Но тем не менее.

Сплетня разрасталась постепенно. Михаил Александрович Ме-ерович – друг отца и одновременно (!) лучший друг Хренникова регулярно сообщал отцу по телефону: «Знаешь, что о тебе гово-рят? Что ты на коленях просил прощения у кого-то там…» И так далее. Мне эти разговоры отец никогда не пересказывал. Я только видел его реакцию – вполне спокойную. Моей матери кое-что все-таки рассказывал, но не мне.

Еще о его спокойствии. После инсульта ему нужно было вы-рывать передний зуб. Но наркоз давать было нельзя. Я запомнил, как он выглядел перед походом к врачу. Он был очень спокоен, просил его не сопровождать.

Теперь еще об одной детали, о которой почти никто не знает. Но вначале придется повторить то, о чем я уже писал в своих книжках.

В молодости он перенес операцию по удалению язвы желудка, а до этого в течение нескольких лет ему кололи морфий – как обезболивающее. В какой-то момент он почувствовал, что может стать неизлечимым наркоманом, и тогда решился на операцию. Эта операция была чрезвычайно опасна. Я уже писал, что опери-ровал его сам С.С. Юдин и что сосед отца по больничной койке после точно такой же операции умер (его тоже оперировал Юдин). Где-то в интернете мне недавно встретился такой термин «юдин-ское кладбище».

Но главное (или не главное, уж не знаю, что тут главное) – он вырвался из наркотической зависимости.

Так вот, эти годы «под морфием» не прошли бесследно. С при-ближением старости его стала мучить бессонница, а при плохом сердце не спать нельзя. Он начал принимать снотворные. Дозу снотворных приходилось постепенно увеличивать. Со временем

13

это привело к тому (уже в последние два года жизни), что с утра до примерно 5 часов дня он был в невменяемом состоянии, бормо-тал что-то бессвязное. К вечеру приходил в себя, становился са-мим собой… Понятно, что это были отдаленные последствия ле-чения морфием. Видеть это было тяжело. Обо всем этом никто, кроме нас с матерью, не знал.

Я бесконечно благодарен ему за то, что он не покончил с собой.

8. Хочется поговорить о том, как ваш отец писал музыку, делился ли только что написанным с близкими? Как вы, мальчик, все это тогда воспринимали?

Вот, что я помню о том, как отец сочинял музыку. Он сразу писал партитуру (черновик партитуры), а не клавир, предназна-ченный для последующей инструментовки. То есть сразу слышал весь оркестр. Потом переписывал все набело, а черновик уничто-жал. Черновиков почти не сохранилось. Насколько я помню, сочи-нял «в уме» сразу все, а потом довольно быстро записывал. Ко-нечно, еще сочинял, сидя за пианино. Так что – «сочинял сразу все» – это преувеличение. Никогда не делал каких-то фрагментар-ных записей, пометок… Расхаживая по дому или даже на улице, иногда невидимым смычком проводил по невидимым струнам. Во время сочинительства от него шло излучение, я бы сказал – физи-чески ощутимое. Одно время, находясь с ним в одной комнате, я пытался писать стихи. Это оказалось абсолютно невозможно. Его излучение было слишком сильным.

Мне и матери он практически никогда не показывал готового, только что написанного сочинения. Приглашал своих друзей, осо-бенно часто – Мееровича. Им играл.

Но был, помню, один случай, когда отец показал мне большой фрагмент, который он выбросил из Третьей симфонии (на стихи Киплинга). Это был необычайно, до слез красивый кусок на стихо-творение «Карцер» («И схватил, скрутил караул меня…»). Вот, он мне этот кусок играл, а потом сказал примерно так: «Пришлось вы-бросить, потому что нарушается форма симфонии». И уничтожил, к моему горю. Потом мелодию приспособил для мультфильма «Руса-лочка» (режиссер Иван Аксенчук). Там «Карцер» превратился в «Песню Русалочки». Но это, конечно, уже было совершенно не то.

14

Еще я должен честно добавить, что более поздние его сочине-ния совершенно не понимал. Абсолютно. Мне казалось, что у него нет музыкальных идей, и я старался ему помочь, что-то подбирая на пианино. Как я сейчас понимаю, это было ужасно. Как он меня тогда терпел – ума не приложу.

Понимание музыки отца пришло ко мне только после его смерти.

Помню еще, он как-то спросил меня: «Как ты смотришь на то, чтобы мы купили рояль?» А у нас пианино хорошее тогда было, но все-таки с треснутой рамой… А тут рояль приличный продавался за не очень большие деньги. Я ему тогда ответил: «Ну зачем тебе рояль? Есть же пианино. А если тут поставить рояль, в комнате пройти будет невозможно.»

Так я оставил его без рояля.

9. Как вы искали доказательства невиновности отца?

Я искал доказательства наощупь, если так можно выразиться. Мне сильно помогало то, что я знал ответ к этой головоломке (т.е. что мой отец – невиновен). Время от времени мне просто неве-роятно везло – один раз на улице я остановился у книжного лотка, стал читать сборник каких-то рассекреченных документов. Листая,

15

обнаружил одного лубянского родственника Прохоровой (ее дядю, агента по кличке «Лекал»). Больше эта книжка мне ни разу не попа-далась – ни в магазинах, ни на лотках. Это была удивительная уда-ча. Потом обнаружил двоюродную тетю Прохоровой – разведчицу Веру Трэйл (это тоже было несомненным везением, но все-таки не таким сногсшибательным, так как Трэйл – очень известная фигура, и мимо нее я никак пройти не мог). Наконец, я узнал, что мать Про-хоровой была агентессой. Здесь, пожалуй, тоже можно говорить о везении – в сборниках рассекреченных документов, которые изда-вались под редакцией А.Н. Яковлева (издательство «Материк») я обнаружил, что долгое время Интурист был частью Лубянки. Прохорова не знала об этом (!) и в конце концов опубликовала в своих воспоминаниях, что ее мать была сотрудницей Интуриста.

[Мать Прохоровой работала в Интуристе еще с 1930 года (см. Прохорова В. Четыре друга на фоне столетия. – М.: Астрель, 2012, с. 45).

Формальное отделение Интуриста от НКВД произошло только в 1938 году (см. «Лубянка, Сталин и НКВД – НКГБ – ГУКР “СМЕРШ” 1939 – март 1946» / Под ред. А.Н. Яковлева. – М.: Материк, 2006, с. 15–16.]

Вот одна из нескольких линий, которыми я занимался. Начиная расследование, я даже в страшном сне не мог предпо-

ложить, что Прохорова – выходец из лубянского семейства. Еще более поразительно то, что этого не понимала она сама. Вывод отсюда – очень простой. Даже не вдаваясь в детали об-

винений, выдвинутых Прохоровой против моего отца, можно сра-зу сказать следующее. Эти обвинения имеют ту же степень адек-ватности, что и понимание Прохоровой характера деятельности собственной матери.

Если же начать углубляться в суть обвинений (см. Прохоро-ва В.И. «Трагедия предательства» / Российская музыкальная газе-та, 2002 год, № 4), то выясняется, что все они базируются на не-верной посылке – предположении об отсутствии прослушки в прохоровской квартире. (А уж при таких-то родственниках, да еще Рихтере в качестве жильца, а затем – частого гостя, прослушки не могло не быть.)

На этом фоне уже кажется неважным, что, как пишет сама Прохорова, во время встреч в ее квартире мой отец чрезвычайно

16

опасался прослушивания, выбегал из комнаты, распахивал двери. Но так как беседы продолжались, сама Прохорова, видимо, его разуверяла. В своей статье об этих страхах моего отца она пишет с иронией: «Он подозревал мою соседку, неграмотную женщину, которая ничего не могла понять в наших разговорах».

Существенно, однако, что после моих публикаций, из которых следовало, что вероятность прослушки просто-напросто зашкали-вает, Прохорова фактически отказалась от этих обвинений и в сво-ей книге «Четыре друга на фоне столетия» (2012) выдвинула но-вые обвинения, которые противоречат тому, что она писала в своей статье.

Что касается Вольпина, то ситуация во многом аналогична. Один сведущий человек высказался в свое время примерно так (цитирую по памяти):

«Когда я узнал, что одним из обвинителей [Локшина] был Вольпин, то сразу засомневался. «Они» знали о нем [о Вольпине] все. Он [Вольпин] не нуждался ни в каких новых доносах на себя!»

Но когда я попросил разрешения опубликовать это мнение, то получил отказ.

Ни в одной из моих книжек об отце выделенные выше строки не напечатаны.

Мне пришлось добывать равноценную замену этим строкам в мемуарах многих людей – Ольги Адамовой-Слиозберг, Наума Коржавина, Юрия Айхенвальда.

Кстати, вот еще один немаловажный штрих. В 1945 году за чтение стихов Есенина-Вольпина была арестована группа студен-тов. Сам же Вольпин благополучно продолжал декламировать свои стихи (и многое другое!) вплоть до 1949 года. И кто возьмет-ся теперь утверждать, что за Вольпиным не была установлена плотная слежка?

В чем же суть вольпинских обвинений? Опять все те же «раз-говоры наедине», пересказанные потом следователем. «Беда» только в том, что ближайшей и неразлучной подругой Вольпина в то время была дочь (расстрелянного) специалиста по прослушке жилых помещений.

17

Почему я все же решился опубликовать мнение моего безы-мянного собеседника (строчки, набранные курсивом)? Дело в том, что мысль была выражена им настолько удачно, что сделать ее до-стоянием публики – мой долг перед собственным отцом.

10. Когда вы поняли, что ваш отец – гениальный композитор?

Прошу прощения, но я не хочу отвечать на этот вопрос.

11. Почему вы не искали заказчика кампании клеветы?

Моя цель – оправдать отца. Я доказываю, что его обвинители – обманутые люди, живущие в вымышленном мире. Этого доста-точно. Цели удовлетворить любопытство публики ценой своей проломленной головы я перед собой не ставил.

Комментарий А. Локшина к данной публикации

В этом интервью я отвечал только на обвинения, исходившие от двух основных обвинителей моего отца – В.И. Прохоровой и А.С. Есенина-Вольпина. Имелась, однако, еще одна обвинитель-ница моего отца – В.С. Максимова-Лимчер (покончившая впо-следствии с собой). На эти обвинения (они содержатся в интервью сестры Максимовой-Лимчер, опубликованном на портале Вяче-слава Игрунова) я подробно ответил в своих книжках: «Гений зла» (2005) и «Музыкант в Зазеркалье» (2013).

В своем интервью, данном «Этажам», мне не хотелось касаться этой чрезвычайно болезненной темы, однако приходится делать это в комментарии к публикации – поступить так меня вынуждает преамбула к интервью, принадлежащая «Этажам».

Мои книжки можно легально бесплатно скачать здесь: http://publ.lib.ru/ARCHIVES/L/LOKSHIN_Aleksandr_Aleksandrovich/_ Lokshin_A.A..html

Москва – Вашингтон, февраль 2016

18

Добавление 1. С.П. Новиков о «письме 99» http://www.polit.ru/article/2013/03/20/novikov_75/ 20 марта 2013

«Сейчас более-менее ясно опытным людям, что письмо в защиту Алика Есенина-Вольпина, которые мы все подписали [в 1968 году, широко известное “письмо 99”], было провокацией. Целью ареста Алика и заключения его в психическую больницу было то, чтобы мы подписали это письмо. Леонид Ильич Брежнев был уже деятель полудемократического типа, ему для того, чтобы начать кого-то преследовать, нужно было, чтобы они сами доказа-ли, что они виновны. Кстати, потом про некоторых участников, тех, которые подсовывали нам эти письма, Сахаров тоже писал с большим сомнением, на своем опыте.

И вот после этой провокации начинается разгром Мехмата, Новосибирского университета – центров диссидентской активно-сти. Похоже, что их отдали соответствующим отделам ГБ, и их представители там до сих пор и сидят. Кстати сказать, чтобы вы понимали: суть фальсификации состоит в том, что эти люди, орга-низаторы Есенинского письма, не удовлетворились тем письмом, которое мы подписали. После всех наших подписей они добавили следующее: “Ответ просим прислать на имя любого из подписав-ших или на Мехмат МГУ”».

19

Добавление 2. Письмо Т.Б. Алисовой-Локшиной Рудольфу Баршаю

Это письмо моей матери Рудольфу Баршаю передала мне Еле-на Баршай в 2015 году (примерно через год после смерти моей ма-тери). В письме отражена тогдашняя наша ситуация – прошло чуть меньше года после смерти моего отца, слухи уже вовсю циркули-ровали, но еще не выплеснулись в печать. Каким образом можно было перенаправить подозрения Вольпина и Прохоровой – для нас с матерью было совершеннейшей загадкой.

Т.Б. Алисова-Локшина – Р.Б. Баршаю, 27.V.88 Дорогой Рудик, Посылаю Вам через Энрико [Джусти] следующие предметы: 1. Автобиографию, которую Шура писал в два приема. 2. Дополнение к ней, которое мы с Колей Пейко написали по

документам, оригиналы которых лежат у нас дома. 3. Аннотацию к «Реквиему», которую написал Игорь Карпин-

ский, прочтя аннотацию к Вашему исполнению. 4. Фотографию афиши, подтверждающую исполнение Шури-

ного сочинения «Жди меня» оркестром под упр. Мравинского и со вступительным словом Соллертинского, который сказал, что это первое исполнение Шуриного сочинения войдет в историю миро-вой музыки. (К сожалению, на афише эти слова не существуют. Есть только публикация – анонимная – в новосибирской газете, где тоже говорится нечто подобное, но, думаю, она не понадобится).

5. «Мать скорбящую» – партитуру, клавир и голоса, 5а. – голоса к «3 сценам из Фауста».

6. Кассету с записью а) исполнения 8-й симфонии под упр. В. Зивы (он – из окруже-

ния Рихтера и женат на дочери Берлинского) с оркестром Китаен-ко и с Алешей Мартыновым (тенор),

б) любительского исполнения «Тараканища», кот[орое] поют вместо хора Игорь Карпинский (бас) и Раиса Левина (бывш[ая] солистка сопрано из хора Минина, который ее уволил, т.к. она по-смела <...>), на рояле играет Анатолий Шелудяков, пианист и ком-позитор, друг Игоря. Запись сделана почти без репетиций, так что

20

надо относиться к этим славным и бескорыстным людям со снис-хождением.

в) Та же Раиса Левина поет, а Игорь аккомпанирует (после многих репетиций) два сочинения: «Искусство поэзии» (или «Гро-за» в другой редакции) на стихи Заболоцкого (для камерного ор-кестра и сопрано) и «Три пьесы на стихи Ф. Сологуба», существу-ющие в двух вариантах – для сопрано и рояля и для сопрано и камерн[ого] оркестра (под названием «2-я симфониетта») – это последнее Шурино сочинение. Из-за того, что там говорится о смерти, Л. Соколенко отказалась его петь еще при жизни Шуры [я думаю, что причина отказа была в другом. – А.Л.]. Сейчас – возможно,14 июня – Игорь и Р. Левина будут его исполнять в клу-бе Союза композиторов. Для всех этих сочинений посылаю Вам слова, партитуры же могу переправить после, если они будут Вам нужны. Франческа [Джусти-Фичи] поедет к нам этой осенью или зимой. Кроме того, как я слышала, в Москве часто бывает Ваш Володя. Миша М[еерович] его видел и был поражен его динамиз-мом. Может быть, Лена могла бы с какой-нибудь певицей испол-нить тоже этот неоркестровый вариант.

Что касается В. Катаева, он сразу же после смерти Шуры прие-хал к нам домой и проявил к нам с Шуриком самые дружеские чувства, хотя мы раньше не были с ним знакомы. Он всячески ста-рается сыграть в разных местах «Тараканище» и «Мать», но пока ничего конкретного не добился. Дело в том, что у него нет своего оркестра и нет надежды его получить.

История, о которой мы с Вами говорили по телефону, может быть задушена и уничтожена только через исполнение сочинений и публикацию тех немногих документов, которые я Вам посылаю. Неужели людям не ясно, что человек, способный на низкий посту-пок и на обслуживание неких постыдных органов, органически не способен к свободному творчеству? <…> Ну, а что касается тех, кто распустил эту клевету, лучше их предать забвению и игнори-ровать. Тем более, что главный инициатор – личность более чем опасная, способная на все. <…> Каким образом упомянутой выше даме удалось направить по ложному следу посаженных с ее помо-щью людей, остается только гадать. Архивы этого учреждения мо-

21

гут раскрыться только для отдельных, слишком крупных дел, типа дел Тухачевского, Вавилова, Мейерхольда. Но интересно, что ни один из общеизвестных «мелких бесов» не полинял ни перышком и продолжает заниматься своим привычным делом, не боясь раз-облачений. Хотя эта дама, видимо, испугавшись перестройки, в последние два года усилила распространение легенды, рисующей Шуру в виде Лох-Несского чудовища, т.к. одна наша близкая об-щая знакомая, бывшая Шурина ученица, очень преданный ему человек, сказала мне (уже после смерти Шуры), что сия дама, встретив ее на улице, бросилась к ней с этим сенсационным сооб-щением. (И подумать только, что все это произошло 37 лет назад, а снежный ком клеветы растет!)

После всего этого сия дама устроила на Шуриных похоронах настоящий спектакль. Когда отзвучали официально-покаянные речи Левитина, Карена Хачатуряна, <…> стали все пришедшие подходить к гробу и класть цветы. А я сидела на стуле рядом с Шуриком и ничего не видела от слез. И вдруг вижу – какая-то женщина падает перед гробом на колени, крестится, поднимается, целует Шуру в лоб и в губы. Когда она обернулась, я сразу же ее узнала. Она подошла ко мне и с очаровательной улыбкой спроси-ла: «Танечка, ты меня не узнаешь? Я же NN, мы с Шурой учились вместе в школе… и, знаешь, у меня сохранились его ранние сочи-нения». Я сказала, что совершенно ее не помню, и что, кажется, она была подругой Шуриной сестры. Этот мой холодный прием ее совершенно не обескуражил, и она поехала вместе с близкими нам людьми на кладбище, т.е. в крематорий. И пыталась втереться к нам домой. <…>

Спасибо Вам за любовь к Шуре, Обнимаю Лену и Вас Ваша Таня

P.S. Прочитайте в журн[але] «Огонек» на стр. 20 статью «Творцы и бюрократы».

22

23

24

25

26

27

28

Добавление 3. Отрывок из интервью Г.Н. Рождественского

Предоставляю слово самому Геннадию Николаевичу (см. ин-тервью, данное им Общей Газете, 2001, 8–14 марта):

«Я действительно очень рано стал ездить по миру. Первая моя поездка – в Швецию – состоялась в 72 году, когда я был при-глашен на обычные гастроли через Госконцерт. Я дал два концер-та и получил предложение занять место главного дирижера фи-лармонии. Что я мог ответить? Даже «спасибо» не сказал, ведь его можно было счесть полусогласием. Я сказал только: свяжи-тесь с Министерством культуры и с Госконцертом. На меня по-смотрели как на ненормального, но связываться начали. Есте-ственно, «безнадега». Тогдашний министр культуры г-жа Фурцева сказала: я не позволю каким-то шведам загребать жар чужими руками. Жаром был я. Но шведы – они настырные. Одним из патронов Королевского филармонического оркестра был Улоф Пальме, он обратился к Алексею Николаевичу Косыгину, когда тот приехал в Стокгольм с официальным визитом. Косыгин от-ветил, что препятствий не видит. Я в это время отдыхал в Пяр-ну. И вот плыву я в море и вижу, что по пляжу бегает человек в черном костюме и при галстуке. Такой боязливый, аж весь тря-сется. Вылезаю я на берег и узнаю, что мне надо немедленно свя-заться с Фурцевой. Я позвонил, она говорит: хочу вас поздравить с назначением на пост главного дирижера Стокгольмского ор-кестра. Так я стал работать в Стокгольме: сначала четыре года, потом еще четыре. До меня прецедентов не было. А тогда люди стали спрашивать: почему ему можно, а мне нельзя? И справед-ливо спрашивать. Прецедент – страшная вещь. Неудивительно, что довольно быстро распространился слух, что я давний со-трудник КГБ…»

Хочу подчеркнуть, что я, как и сам Геннадий Николаевич, считаю эти слухи вздорными и не соответствующими действи-тельности.

29

Добавление 4. А.А. Локшин: Я был обязан это сказать

Напомню вначале суть дела. Произошел яростный конфликт между моим отцом и его ближайшей приятельницей. По-ви- димому, это случилось весной 1949 года. Мой отец обрушился на свою приятельницу, обвинив ее в сотрудничестве с «органами». Сейчас я уже не помню точно, что именно этому предшествовало (он мне рассказывал обо всем этом 50 лет тому назад): кажется, он встретил человека в соответствующей форме, выходящего из ее квартиры. И вот, в ответ его приятельница сказала ему: «Я не че-ловек, я труп», а потом потребовала от моего отца молчания, угрожая пересажать всю отцовскую семью, если он посмеет от-крыть рот. Надо сказать, что отец в то время часто оставался ноче-вать у этой своей приятельницы, хранил у нее свои сочинения. И он, бросив свои ноты, бежал от нее… Хотя отец и не называл мне имя этой дамы, оно было прекрасно известно моей матери.

В результате имя этой женщины не было секретом и для меня – речь идет о Надежде Ивановне Катаевой-Лыткиной. Она, кстати, пыталась познакомиться со мной: первый раз – на концерте, по-моему, в Рахманиновском зале, в присутствии обоих моих родите-лей. Какое сочинение моего отца тогда исполнялось – увы, не помню. Второй раз – через несколько дней после похорон отца она позвонила, представилась («Я училась с вашим отцом в одном классе, и мы сидели за одной партой») и спросила:

– Ваш отец что-нибудь рассказывал вам обо мне? – Нет, – ответил я, – он никогда ничего мне о вас не говорил. Третья попытка Катаевой-Лыткиной была вот какая. Через му-

зыковеда Игоря Карпинского она передала, что у нее имеются ранние сочинения моего отца (в том числе одно, если не ошиба-юсь, посвященное ей самой). И что она готова передать их, но только не через Карпинского, а лично мне из рук в руки. Я отка-зался. Переговоры мои с Катаевой-Лыткиной тянулись долго, чуть ли не целый год. Ее неизменное условие было: передать эти сочи-нения она может только мне самому, а не через посредника. Но я отказывался с ней встречаться. В результате сочинения эти пропа-

30

ли – были уничтожены пожаром или еще что-то такое с ними слу-чилось, точно не помню (рассказал мне и моей матери об этом все тот же Карпинский).

Почему я отказался получить сочинения своего собственного отца у Катаевой-Лыткиной? От страха. Я ее боялся. Мы с ней, как я полагал, представляли очевидную опасность друг для друга.

Добавлю еще, что (вскоре после смерти отца) она прислала мне письмо, в котором называла мою мать «чаровницей» (что меня по-коробило) и призывала беречь музыкальное наследие моего отца, «не забывая при этом того страшного, что произошло». Письмо это буквально жгло мне руки, и я его уничтожил, о чем не жалею.

Катаева-Лыткина оказалась, к нашему удивлению, ближайшей подругой Веры Ивановны Прохоровой. Потом мы (я и моя мать) передали Прохоровой через Карпинского, кем является, по нашему мнению, Катаева-Лыткина. От Прохоровой пришел ответ (снова через Карпинского, который в то время периодически навещал то Прохорову, то нас). Ответ заключался в следующем: если мы не прекратим порочить эту святую женщину, то она (Прохорова) рас-скажет всему свету, кто такой Локшин (мерзавец, стукач и др.). На самом же деле Прохорова этим и так давно уже занималась – и помощников у нее хватало.

Тут уместно заметить, что (а) мать Прохоровой была агентом НКВД и что (б) Прохорова этого не понимала (и то и другое доку-ментально подтверждено [1]). Что отчасти характеризует уровень адекватности Веры Ивановны.

Процитирую теперь два письма, из которых следует, что мой отец, говоря о «трупе», имел в виду именно Н.И. Катаеву-Лыткину.

Цитата 1. (Отрывок из письма моего отца И.Л. Кушнеровой, 19 сент. 1949) [2, с. 78]

«В Москву приехал Володя Неклюдов [по неподтвержденным данным он впоследствии покончил с собой – А.Л.], который в Новосибирске был организован трупом с феерическим блеском. Труп вернулся и собирается восстановить нормальные отно-шения со мной. Князь приобрел себе белый плащ и теперь ни дать ни взять – Петроний Арбитр. Одев плащ, он, вероятно, с успехом заменяет меня.»

31

Цитата 2. (см. [3, c. 153]) «Однажды князь – Игорь (муж мой) и Анатолий [Ведерни-

ков] необычно повздорили.» Прежде чем двигаться дальше, хочу процитировать книгу Ев-

гении Альбац [4, с. 57].

Цитата 3. «“За 8 лет моей работы от вербовки отказался один сту-

дент. Хотя я и пугал его неприятностями. А план по вербовке у меня был 4–5 человек в год”, – рассказывал Орехов.

…Это тот самый Орехов, который отсидел 8 лет в лаге-рях, за то, что предупреждал диссидентов о грозящих им обысках и арестах.»

Подчеркну, что в вышеприведенной цитате речь идет о вегета-рианских брежневских временах. Отказался от вербовки один че-ловек из тридцати-сорока (!).

Отказы от вербовки во время сталинского террора были, веро-ятно, намного большей редкостью.

Цитата 4. (см. [5], c. 143) «После войны Синявский вынужден был подписать доку-

мент, согласно которому становился осведомителем НКВД. (В то время отказ был равносилен самоубийству.)»

Приведу еще отрывок из интервью Михаила Калика, аресто-ванного в 1951 году.

Цитата 5. (Журнал «Лехаим», май 2014, № 265) http:// lechaim.ru/events/michail-kalik/

«Настоящая моя академия – это тюрьма и лагерь. Если ты их проходишь и остаешься самим собой, это победа, настоя-щая, кто бы что ни говорил. Да, у меня тоже бывали слабости, но я их победил. А этот человек, который нас сдал, – не побе-дил. Лева Головчинер его звали. Умница, несчастный мальчик. Его родители то ли погибли в лагерях, то ли их расстреляли, он жил с теткой и мечтал поступить на юрфак МГУ. Его вы-звали в органы и сказали: если не будет доносить на нас, пой-дет вслед за родителями. А так – поступит в университет.

32

Потом, когда я уже женился, мы с ним жили недалеко друг от друга. И почти каждый день мы видели, как он шел с молочной кухни с этими бутылочками – у него был маленький ребенок, – и я говорил жене: «Смотри, Лева Головчинер идет». Он женил-ся, как мы тогда говорили, на «ансамбле “Березка”» и был хо-рошим папой. И несчастным человеком. Вы поймите, мой папа умер своей смертью, я его хоронил, а у него – нет. И как я после этого мог его бить? Меня потом тоже вызывали, уже после освобождения, чтобы сделать из меня стукача. Конечно, я ис-пытал страх, но уже не было Сталина. И я им сказал: «Разве я так плохо вел себя в лагере, что вы мне это предлагаете?» И они отстали от меня.»

Теперь вернусь к основной теме этой заметки. Катаева-Лыткина внешне почти не участвовала в кампании,

направленной против моего отца. Есть только маленький абзац в ее уже цитированной статье, где она пишет о вербовке во время терро-ра, и этот небольшой отрывок, на мой взгляд, весьма интересен.

Цитата 6. (См. [3, c. 159]) «Много болтали лишнего. Ничего хорошего из этого не вы-

шло. Верочку Максимову арестовали первой [это случилось в1944 году – А.Л.].

Нас всех “вызывали”. Каждый выдержал это испытание по-своему. Вызывали и Анатолия Ивановича [Ведерникова]. Угрожали сослать в Среднюю Азию. Он выстоял. Отказался. Никуда не сослали.

“Мефистофель” [Локшин] попал в собственный капкан.»

На первый взгляд, написано убедительно. Никаких лишних де-талей, к которым можно прицепиться. Впрочем, при более внима-тельном чтении кое-что обнаруживается…

Прежде всего, вместо «Отказался» должно (при минимальных требованиях к объективности) стоять: «Он сказал мне, что отка-зался».

Но это мелочи.

33

Нетрудно понять, что наименьшее обвинение, которое можно было предъявить «вызываемым» – это обвинение в недоноси-тельстве.

В результате Катаева-Лыткина предлагает нам, по сути дела, согласиться со следующим чудом во время террора:

Отец Анатолия Ведерникова арестован и расстрелян как «шпион» (1937).

Мать арестована (1937) и приговорена к 8 годам заключения как ЧСИР.

Брат отца арестован и расстрелян как родственник шпи-она.

Сестра матери арестована и выслана на 8 лет. Ее муж аре-стован и расстрелян (1937) (см. [6], c. 24).

Недоносительство. Отказ от вербовки. В комсомоле не состоял, общественной нагрузки не имел

(см. [7], c. 171). В 1941 году записался в ополчение, но опоздал из-за задерж-

ки транспорта, отряд ушел без него (см. [6], с. 28). В 1942 году (в разгар войны) женился на немке Ольге Юль-

евне Геккер, которую случайно (?) не депортировали. (См. [6], с. 29)

И в качестве результата – ничего…

Кстати, «угрожали сослать» – выглядит неправдоподобно, ко-гда у «органов» была очевидная возможность угрожать арестом.

На мой взгляд, поверить в такое благостное чудо невозможно. Тем более, что: Нейгауз, как я полагаю, считал Ведерникова виновным в своем

аресте (см. [1], c. 97). Впрочем, это всего лишь мое мнение. И даже если я прав, сам Нейгауз мог ошибаться.

Но это не все.

Цитата 7. (См. [8], c. 57) «Анатолий Ведерников: Вот, был Первый Всесоюзный кон-

курс [в 1945 году], когда Мержанов и Рихтер получили первые премии, я же на третий тур не прошел. Не знаю, почему.

34

Анатолий Шелудяков: Не могли припомнить [арест, рас-стрел] родителей или что-нибудь такое?

Анатолий Ведерников: Нет. [Совершенно непонятно, как это можно было узнать, не имея тесной связи с «органами». – А.Л.] Считают, что я играл удачно, но там надо было дать кому-то из Прибалтики премию, или еще кому-то.»

Жутковатый ляпсус, допущенный Ведерниковым, заметил не только я. В [9] неудача Ведерникова на конкурсе объясняется именно тем, что он – сын репрессированных родителей. Впрочем, это не отменяет ответа «Нет», неосторожно данного самим Ведер-никовым и разошедшегося вместе с напечатанной книгой [8].

Подчеркну, что, на мой взгляд, основной смысл приведенного выше фрагмента из статьи Катаевой-Лыткиной о Ведерникове – дискредитация Локшина на фоне «устоявшего» Ведерникова.

* * *

В начале девяностых к нам – ко мне и моей матери – домой приходила музыковед Любовь Григорьевна Бергер, жена дирижера Виталия Катаева (превосходно исполнившего 5-ю симфонию мое-го отца). Любовь Григорьевна предложила моей матери:

– Давайте разоблачим Надьку. Моя мать решительно отказалась: – Ни в коем случае. Я ее боюсь, как огня.

Была ли моя мать права, отказавшись в то время от смелого предложения Л.Г. Бергер? Не знаю. Мы оба – я и моя мать – были напуганы невероятно. К тому же у нас не было понимания техно-логии, при помощи которой был оклеветан мой отец. На то, чтобы в этой технологии разобраться, ушли годы...

(Для справки: Виталий Катаев – брат Игоря Катаева, мужа Н.И. Катаевой-Лыткиной.)

35

* * *

Шура Локшин (мой будущий отец) и Надя Лыткина (будущий основатель и директор Дома-музея Цветаевой) учились в 12-й об-разцовой школе города Новосибирска, в одном классе и сидели за одной партой. Директором этой школы, если я не ошибаюсь, был отец Нади. Эта школа была предназначена для особо одаренных детей, а также для детей партийно-чекистского начальства. Мой отец был обязан Наде чрезвычайно многим: наверняка по ее просьбе директор школы отправил Шуру Локшина после 9-го класса в Москву, учиться в Консерваторию (1936-й год); затем в 1948-ом году она же устроила Локшина в Институт Склифосов-ского, к хирургу Юдину (возможно, спасла тем самым моему отцу жизнь). Любопытно, хотя, видимо, не имеет отношения к делу, что в одном классе с Шурой Локшиным и Надей Лыткиной учился бу-дущий член Политбюро ЦК КПСС (и, одно время, фактически – второй человек в государстве) Егор Лигачев.

* * *

Имеется интересное свидетельство о взаимоотношениях моего отца и Нади Лыткиной перед разрывом их отношений, судя по всему, речь идет о 1948 годе.

Цитата 8 (см. письмо И.Л. Кушнеровой, опубликованное в [2, c. 99–100]):

«Девушка из Новосибирска [Надя Лыткина], переехав в Моск-ву и став врачом, устроилась на работу в Институт Курорто-логии и получила [для себя одной] 2 комнаты в коммунальной квартире в одном из Арбатских переулков <…> Однажды Надя сообщила нам новость: она сказала, что ее отправляют рабо-тать за границу (ей было около 30 лет). Мы стали обсуждать, насколько это реально. Надя считала, что это вполне реально, так как ее уже попросили представить список книг, которые она хотела бы взять с собой. Было только одно «препят-ствие», туда посылают только замужних. И, не дождавшись, пока я уйду домой, тут же сделала А.Л. предложение: «Женись

36

на мне, и мы вместе уедем». Он на это никак не отреагировал. Еще несколько раз после этого, также в моем присутствии, обсуждался этот вопрос.»

* * *

Добавлю еще, что разрыв отношений между отцом и Лыткиной был не мгновенным, а постепенным. Как мне рассказывала мать, в начале пятидесятых Лыткина в течение чуть ли не года регулярно приходила к отцу и проверяла, как к ней относятся мои бабушка и тетя (сестра отца). Ни моей бабушке, ни моей тете отец не расска-зывал об инциденте с Лыткиной вообще ничего.

* * *

Существуют ли какие-то объективно установленные факты, которые подтверждают рассказ моего отца? Ну, во-первых, приве-денные выше Цитаты 6 и 7 я считаю не чем иным, как прямым подтверждением рассказа моего отца.

Косвенные подтверждения также имеются. Например, свиде-тельство самой Прохоровой о том, что следствие у нее было «лег-ким» [11] и что, «слава богу, по моему делу [т.е. по делу Прохоро-вой] никого не арестовали» [12], а в лагере она была почти сразу же освобождена от физической работы [13]. Аналогично, имеется свидетельство самого Вольпина о том, что в Ленинградской Тю-ремной Психиатрической Больнице («прославившейся» совершен-но невыносимыми условиями содержания узников [14]), у него была «совсем нормальная, приличная жизнь» (см. [15]). Создать такие особые условия для арестантов мог только человек, пользу-ющийся очень значительным и притом неформальным влиянием на Лубянке. Далее, вспомним рассказ Прохоровой (см. [11]) о том, что на очную ставку с ней вызывали только родственников и дру-зей Локшина [16]. Как известно, это стандартный прием, исполь-зуемый для компрометации (см. [2]). Итак, мы с высокой степенью достоверности установили, что некто, обладавший очень значи-тельным неформальным влиянием в «органах», был заинтересован в компрометации Локшина. После того, как это установлено, я не вижу оснований не верить моему отцу.

37

* * *

Для сомневающихся – немного хронологии: 1949 год, июль – арест А.С. Есенина-Вольпина; 1950 год, август – арест В.И. Прохоровой; 1950 год – изгнанный из Консерватории Локшин не может

найти работу; 1950 год, октябрь – Н.И. Лыткина назначена секретарем

Окружной избирательной комиссии (от организации Красного Креста Центрального института курортологии). И это – несмотря на то, что «Нас всех “вызывали”» (См. [3, c. 159]).

* * *

Рисуя в своей статье [3] отрицательный образ Локшина, «по-павшего в собственный капкан», Лыткина проявляет недюжинное литературное дарование. Цитирую (cм. [3], c. 159):

«После войны скрюченный, больной Локшин перебрался жить к нам, ниспровергая, презирая мир и человечество.»

Я убежден, что и на это необходимо отвечать. Цитирую: «Сведения еще о нем [о Локшине]: ученик Мясковского, кон-

чил в 44 г. и работает ассистентом; еврей; человек чрезвычайно серьезно больной (живет с кусочком желудка всего…) и муже-ственно и весело свою болезнь несущий, но это ведь и должно вы-звать внимание к нему… И, м.б. благодаря этому также человек особенно сверкающего темперамента…» (См. [21]).

* * *

Первое издание этой книжки было уже опубликовано, когда я обнаружил следующее поразительное подтверждение слов своего отца.

Цитата 9. «О пребывании в Новосибирске композитора [Г.В. Свиридова] свидетельствуют и его записки, изданные Александром Белоненко (правда, лишь малой толикой – книга хоть и получилась в 800 страниц, однако у Свиридова записи

38

умещаются в 180 тетрадей!), где четко прослеживается доста-точно большой фрагмент, посвященный столице Сибири, в котором автор описывает, с кем здесь встречался, о чем вел разговоры. Упоминается в этом кусочке и сочинение “Песни странника”.

“Георгий Васильевич описывает свои ощущения — о своем чувстве Азии здесь, будучи вдали от столицы, — рассказал Александр Белоненко. — У дяди сложился в Новосибирске очень интересный круг общения (в котором были руководи-тель симфонического оркестра ленинградской филармонии Мравинский, музыковед Соллертинский, также художники, искусствоведы – лучшие мыслящие люди). И что поражает – так это величайшая степень доверия, которая существовала у него со здешними товарищами-единомышленниками. При-мером может служить замечательный человек, инженер и композитор-любитель дворянского происхождения Владимир Евгеньевич Неклюдов, которого, как водится, “подцепили” “органы”. Так он, будучи человеком чести и проникшись судьбой дяди, во всем признался ему, после чего между ними и завязалась дружба”.» См. Яна ДОЛЯ, «ЧЕСТНОЕ СЛОВО». О Свиридове загодя, № 9 (787), 07.03.2012 г.

http://www.chslovo.com/index.php?idst=19006 Эту цитату, конечно же, следует сопоставлять с письмом моего

отца И.Л. Кушнеровой от 19 сентября 1949 года (см. выше Цита-ту 1); неожиданное слово «организован» я, руководствуясь своим пониманием ситуации, всегда понимал как «завербован». Незави-симое подтверждение обнаружилось только сейчас.

О том, что В. Неклюдову при вербовке “органы” угрожали смертью, пишет в своей диссертации М.Э. Емельянова [22, c. 281].

Москва, 6 сент. 2018

39

Источники и комментарии

1. Локшин А.А. Музыкант в Зазеркалье. Изд. 3. – М., 2013.

2. Локшин А.А. «Гений зла». Изд.4. – М., 2005.

3. Катаева-Лыткина Н.И. «Анатолий Иванович Ведерников» / Анато-лий Ведерников: Статьи. Воспоминания. – М.: Композитор, 2002. С. 143–166.

4. Альбац Е. Мина замедленного действия (политический портрет КГБ). – М., 1992.

5. Алексеева Л.М., Голдберг П. Поколение оттепели. – М.: Захаров, 2006.

6. Ведерникова О.Ю. «Анатолий Ведерников»/ Анатолий Ведерни-ков: Статьи. Воспоминания. – М.: Композитор, 2002. С. 12–49.

7. Бубнова-Рыбникова П.А. «Анатолий Ведерников» / Анатолий Ве-дерников: Статьи. Воспоминания. – М.: Композитор, 2002. С. 166–175.

8. Шелудяков А.В. Беседа с А.И.Ведерниковым / Анатолий Ведерни-ков: Статьи. Воспоминания. – М.: Композитор, 2002. С. 49–61.

9. Бубнова-Рыбникова П.А. Главы из семейного архива. – М., 2003, с. 126.

10. В романе Владимира Войновича «Замысел» (1995) на с. 20 имеет-ся, на мой взгляд, прозрачный намек на то, что Дом-музей Цветаевой был создан (1990) не без участия «органов». Цитирую: «Этот гебешник ска-зал Антону, что у них разработана полная программа постепенной пере-стройки в литературе и возвращения запретных имен. Сначала опубли-ковать тех, которые здесь, потом мертвых, которые умерли здесь, потом мертвых, которые умерли там. С мертвыми вообще возиться подольше и пошумнее. Устраивать разные церемонии. Возложение вен-ков, открытие памятников, перезахоронения, переименования. Пусть будут звезда Пастернака, улица Ахматовой, дом-музей Цветаевой, теп-лоход «Михаил Булгаков» и типография имени Зощенко.»

11. Прохорова В. Трагедия предательства / Российская музыкальная газета, 2002, № 4, с. 7.

12. Прохорова В. Четыре друга на фоне столетия. – М.: Астрель, 2012, с. 58–60.

13. Пищикова Е. Суровая нить / Русская жизнь, 28 сентября 2007. 14. Прокопенко А.С. Безумная психиатрия. – М.: «Совершенно сек-

ретно», 1997, с. 58–60.

15. Айхенвальд Ю. Последние страницы. – М.: Изд-во РГГУ, 2003, с. 247.

40

16. В том числе сестру отца Марию Лазаревну, которая еле держалась на ногах. Незадолго до этого она перенесла тяжелейшую операцию, в ходе которой ей удалили несколько ребер и одно легкое (!). Ее вызывали на Лубянку дважды: первый раз она отказалась что-либо подписывать, и только после угрозы, что арестуют ее брата, во время второй очной став-ки подтвердила «антисоветские высказывания» Прохоровой.

17. http://lgz.ru/article/-47-6622-29-11-2017/moy-otets-vsegda-znal-imya-podlinnogo-stukacha/

18. http://lgz.ru/article/-1-2-6627-17-01-2018/shcheli-v-dokazatelstvakh/

19. http://lgz.ru/article/-3-4-6628-24-01-2018/ne-veryu-ni-odnomu-slovu/

20. Млечин Л.М. Один день без Сталина. Москва в октябре 41-го го-да. – М.: Центрполиграф, 2012, с. 240.

21. М.В. Юдина – Е.Ф. Гнесиной, письмо от 13 августа 49 года; опуб-ликовано в сборнике «А.Л. Локшин – композитор и педагог» – М.: Ком-позитор, 2006, с. 76.

22. Емельянова М.Э. «Музыкальная культура Ленинграда 1930-х – середины 1950-х гг. в творческой биографии Г. В. Свиридова» (диссерта-ция). – СПб., 2017. https://disser.spbu.ru/files/phd_spsu/emelyanova_m_e_ disser.PDF

Комментарий к Добавлению 4. Мне помогло Провидение?

Сведения об истории моего отца накапливались у меня посте-пенно, и я, в меру своих способностей, складывал из этой мозаики конструкцию, которая не должна была содержать противоречий. Фраза «Я не человек, я труп», услышанная моим отцом от своей доброй приятельницы и пересказанная им мне, была стержнем всего моего расследования. Затем появилось частичное подтверждение рассказа моего отца – в июне 2001 года ученица моего отца И.Л. Кушнерова привезла из Германии в Москву ксерокопии адре-сованных ей отцовских писем, и в письме от 19 сентября 1949 года обнаружилась (уже цитированная выше) фраза «Труп вернулся и собирается восстановить нормальные отношения со мной.»

Из этого, казалось бы, следовало, что И.Л. Кушнерова должна знать о Лыткиной все то, о чем мне рассказал мой отец. Однако первый же вопрос И.Л. Кушнеровой при нашей встрече в июне 2001 года был для меня полной неожиданностью:

– Так вы знаете, кто посадил Вольпина и Прохорову?

41

Я ответил (передал мнение своих родителей, а также свое соб-ственное).

Но как же так? В отцовском письме от 19.09.49 (явно написан-ном после скандала, произошедшего между моим отцом и Лытки-ной) уже присутствует «труп», а Инна Львовна, ученица и ближай-ший друг моего отца, не знает самого главного? Как это понимать?

Я решил не обращать внимания на это незначительное противо-речие. «Возможно, Инна Львовна просто забыла то, что рассказывал ей мой отец», – решил я. Разрешилось это противоречие совершен-но удивительным образом, причем мне помог, вопреки собственно-му намерению, мой главный оппонент – И.В. Катаев, написавший в Литературной газете (см. выше [18]), что «труп» – это шутливое прозвище, сохранившееся у Лыткиной со студенческих времен, ко-гда она училась в мединституте. Я не поверил И.В. Катаеву, а зря. (Мне казалось, что «труп» в качестве шутливого прозвища – это какая-то грубая натяжка.) Однако в апреле 2018 года – уже после того, как была опубликована в ЛГ статья И.В. Катаева – обнаружи-лась копия веселого отцовского письма, адресованного Лыткиной, датированного 14 июня 1948 года и очевидным образом написанно-го до скандала.

И в этом письме мой отец называет Лыткину «Надькин труп». (Письмо это было написано за день до выписки из Института им. Склифосовского, где хирург С.С. Юдин опери-ровал отца по поводу яз-вы желудка; как я уже писал выше, к Юдину устроила моего отца Надя Лыткина.)

Если бы упомянутое отцовское письмо от 14 июня 48 г. попало мне в руки не в апреле 2018, а хотя бы на полгода раньше, то я за-бросил бы свое расследование и не давал бы никакого интервью Литературной газете, решив, что в моем рассказе об отцовской ис-

42

тории присутствует неразрешимое противоречие. Додуматься до того, что «труп» – это шутливое студенческое прозвище, я не смог бы никогда.

20 апреля 2018

43

Добавление 5. О выборах в сталинское время

«На избирательных участках избиратель получал избиратель-ный бюллетень, мог познакомиться с информацией о кандидатах в депутаты. Затем избиратели уединялись в кабинах для голосова-ния. Очень многие в кабины не заходили, опасаясь, что их уедине-ние может представлять интерес для представителей НКВД. Под контролем этой организации и проводились все выборы.» http://www.rcoit.ru/elect_history/1918-1990/17084/

«Списки председателей и секретарей участковых избиратель-ных комиссий подписывались председателем райисполкома, сек-ретарем райкома партии и начальником районного отдела НКВД.» http://historical-articles.blogspot.ru/2011/09/1937.html

44

45

Добавление 6. К вопросу о раскрытии архивов

Нашел в архиве своей матери копию письма Н.И. Катаевой-Лыткиной, адресованного моей матери и мне и датированного 1 мая 2001 года. Цитирую:

«Вы любящие и преданные жена и любимый сын! Вы делаете плохую услугу Шуре. Бурно и гневно протестуя

против озвучивания трагических фактов его мучительной жизни, Вы только разжигаете страсти чужих посторонних любопыт-ствующих людей.

Существуют архивы, свидетели, пострадавшие, и картина становится тривиальной, а Шура не был тривиальным. Все не просто. Не выдержав судьбы своего отца – «лишенца», тяжело-больной сестры Муси, которой был запрет не только на высшее образование, но и на место в этой жизни, Шура, как я понимаю, хорошо зная их, – покорился, уступил мольбам своей мамы Марии Борисовны – сдался, не сумел противостоять силе. Как я догады-ваюсь, жертвы были уже намечены, не он их выбирал, были такие списки… Его использовали, загнали в угол! Кто-то не мог вынести колесования, а кто-то иные пытки. Мария Вениаминовна Юдина говорила об этом не только со мной, и Рихтер и Нагибин тоже.»

Вот мой комментарий. Это очень важное письмо. Я понимаю его суть как призыв:

«Только не расследуйте, а не то – хуже будет!» Прежде всего, выскажусь о лицах, упомянутых в цитируемом

отрывке. О Нагибине – почти все самое интересное написал Солжени-

цын (см. «Двоенье Юрия Нагибина»). Впрочем, кое-что интерес-ное удалось обнаружить и мне (см. ниже Добавление 12).

Что касается Юдиной – в 2001 году Катаева-Лыткина могла бы знать, что Юдина еще в 1961 году поняла, что Локшин оклеветан (см. мою книжку «Гений зла», изд. 4, с. 55–60).

Теперь – о Рихтере и раскрытии архивов. Цитата 1. «В 1942 году, когда Славе [Рихтеру, немцу по записи

в паспорте] стало опасно жить в нашей семье [семье Нейгаузов],

46

Вера [Прохорова] и ее семья (мать и сестра) пригласили его переселиться к ним. Слава прожил у Веры до 1946 года.»

См. Нейгауз М.Г. «Святослав Рихтер в семье Генриха Густаво-вича Нейгауза» / Вспоминая Святослава Рихтера. – М.: Константа, 2000, с. 34.

Но как же все-таки был организован сам переезд Рихтера к Прохоровой?

Цитата 2. «В.И. Прохорова: <...> 4 ноября 1941 года аресто-вали профессора Генриха Нейгауза, мужа моей двоюродной сест-ры Милицы Сергеевны. У профессора Нейгауза в это время был прописан Святослав Рихтер. Через три дня пришли за Святосла-вом. В повестке было написано: «Лихтеру явиться в милицию.» Он сказал: «Я не Лихтер, а Рихтер, и никуда не пойду.» Тетя моя была замужем за Нейгаузом (для него это был второй брак). И мама с тетей тут же договорились, чтобы Святослав пере-ехал к нам, на ул. Фурманова. «Стараниями» КГБ, который в 1941 году арестовал дядю, тетю и моего двоюродного брата, у Свято-слава была комната, и всю войну он прожил у нас, причем не про-являя никакого страха. Все равно ходил через день или каждый день к тете Милице. Я ему говорю: «Тебя же могут арестовать.» А он говорил: «Нет, я иду спокойно, книжку даже читаю по доро-ге. Они не будут думать, что я прячусь.» Так и вышло.»

См. «XX век в истории одной судьбы…» (интервью, взятое Т. Головиной у В.И. Прохоровой). – Газета КИФА, 07.06.2010.

Цитата 3. «Есть русская поговорка: «Не имей сто рублей, а имей сто друзей». Она не лжет. Куда бы я ни пришел, даже в са-мый разгар войны, всюду находилась для меня картофелина на ужин. Меня совершенно не заботило, что я не имел пристанища. Ночевал у кого придется: у Анатолия Ведерникова, Володи Чай-ковского, математика Шафаревича. У всех мне было очень хоро-шо. Но главное, в продолжение многих лет я находил приют у Нейгауза.»

См.: Монсенжон Б. «Рихтер. Диалоги.Дневники.» – М.: Клас-сика-XXI, 2007, с. 49.

47

К ужасу доверчивого читателя в третьей цитате нет ни слова о Прохоровой. Ключ к разгадке – в том, что мать Прохоровой, орга-низовавшая переезд, была агентом НКВД. (Это документально подтверждено. В своих воспоминаниях Прохорова пишет, что ее мать работала в Интуристе, причем – чего Прохорова не знала – как раз в то время, когда Интурист официально входил в состав НКВД. Замечу, что сведения, касающиеся Интуриста, стали обще-доступны именно в результате раскрытия архивов.) Очевидным образом Рихтер лжет, желая создать впечатление, что в условиях осадного положения, введенного в Москве, скрывался от властей. (Напомню, что в сентябре 1941 г. был издан приказ о выселении немцев из Москвы и Московской области.)

Ясно также, что вся затея с «Лихтером» вместо «Рихтера» представляла собой спецоперацию для создания соответствующей легенды.

И кто теперь сумеет меня убедить, что Рихтер не был агентом Лубянки?

Вот такие замечательные собеседники Лыткиной, они же – неутомимые разоблачители Локшина: Рихтер и Нагибин…

Что касается свидетелей и пострадавших, то см. помещенное выше мое интервью «Этажам», а также интервью Семена Вилен-ского: https://www.youtube.com/watch?v=67zd7ZVKdHw

48

49

Добавление 7. Письмо А.Л. Локшина Н.И. Лыткиной

Мне удалось раздобыть ксерокопию отцовского письма, адре-сованного Наде Лыткиной (последнее было нетрудно определить по содержанию письма; см. ниже мой комментарий). Год написа-ния этого письма был восстановлен в результате сравнения его содержания с письмом моего отца, адресованным его ученице И.Л. Кушнеровой.

4 Апр. [1949] [А.Л. Локшин – Н.И. Лыткиной]

Твое письмо я принял бы как должное в связи с происшедшим отчуждением, причины которого тебе известны. Но несоразмерно яростный тон его и некоторые фразы смысл которых при полном напряжении умственных сил, не удалось разгадать, убедили меня в том, что произошло, либо существует нечто мне неизвестное, может быть скрытое недоразумение, может быть еще что либо худшее. [Выражение «что-либо худшее» говорит о том, что причина отчуждения не лежит в области романтических отношений.] Что означают слова

– Ты напрасно так заботлив, у меня нет причин бросаться в пролет – Причем тут ремонт и путевка, я не обращался к тебе ни с какими просьбами. Что имеешь ты в виду, когда говоришь о моей семье [из всех знакомых моего отца только Лыткина была близка с его семьей].

– Не оставляющей тебя в беде, – О какой беде речь? Если ты хочешь, чтобы яд твоего миленького письма достиг цели – объяснись, иначе вся горечь твоих сарказмов пропадет зря. Шура

Вот мои комментарии.

1) Cкорее всего, в письме речь идет о «том самом» конфликте, о котором мне рассказывал мой отец. Кстати, до ареста Вольпина оставалось примерно 4 месяца.

50

2) В отцовском письме от 19 сент. 1949, адресованном И.Л. Кушнеровой, имеется фраза:

«Труп [Лыткина] вернулся и собирается восстановить нор-мальные отношения со мной.» Именно эта фраза позволила мне однозначно восстановить год написания публикуемого письма.

51

Добавление 8. Письмо Бориса Тищенко

Б.И. Тищенко – А.А. Локшину Дорогой Саша! Спасибо Вам за письмо и очень сильную ста-

тью – ответ [имеется в виду моя статья «Трагедия предатель-ства» как портрет эпохи, опубликованная в Российской музы-кальной газете в 2002 году (№ 7–8).] То, что Вы пишете – в высшей степени убедительно, что бы ни чадили всякие <нрзб>. При последней нашей встрече с Мишей Мееровичем он назвал мне имя истинного виновника (-цы) всей этой трагедии. Помнится, я произнес это имя при Вас и Татьяне Борисовне. Она в ужасе зама-хала руками и воскликнула: «Только не произносите это имя!»

Мне показалось тогда бестактным задать вопрос: «а почему бы и нет?» Может быть теперь настало время сделать это? Но я опять боюсь переступить запретную черту. Вам с Татьяной Борисовной , ясное дело, виднее как поступать.

Меня Вы ни во что не «втянули», я поклонник гения Алек-сандра Лазаревича и ваш верный друг. Помочь установить исти-ну – мой долг.

Кстати, мне звонил Л.Е. Гаккель и сообщил, что в будущем се-зоне в БЗФ будет исполнена 10-я Симфония Александра Лазареви-ча, чему я несказанно рад! [Исполнение не состоялось.] Хочется кончить лозунгом более, чем 60-летней давности: «Наше дело пра-вое! Победа будет за нами!»

Ваш Борис Тищенко. Сердечный привет Татьяне Борисовне. Б.Т. 10 VII 2002 СПб

 

 

52

 

 

 

 

 

53

 

 

 

 

54

Добавление 9. Борис Тищенко о Шостаковиче и Локшине

55

 

56

Добавление 10. Письмо Елены Боннэр

Ниже я помещаю скриншот письма Елены Боннэр, пересланно-го мне Евг. Берковичем 7 янв. 2009 года. Речь здесь идет об удале-нии из библиотеки Сахаровского центра книги Н. и М. Уланов-ских, в которой «разоблачается» мой отец. Книга эта, несмотря на просьбу Е.Г. Боннэр, была не удалена, а просто-напросто переме-щена на другой электронный адрес.

Добавление 11. Эйхе

Из статьи И.В. Катаева в Литературной газете [1] я узнал, что Надя Лыткина была подругой дочери Эйхе. Комментировать это очень трудно.

И.В. Катаев пишет: «В какой-то момент в конце 30-х, в шко-ле 30–40% ребят оказались детьми репрессированных “врагов народа”, в том числе дочь первого секретаря партии в Сибири Эйхе, с которой дружила Надя.» И.В. Катаев дает также в виде сноски трогательные уточняющие сведения об Эйхе: «1-й секре-тарь крайкома ВКПб с 1929 г. Расстрелян.»

Все это, так сказать, правда. Но не вся.

57

Вот, что нужно добавить. Надя Лыткина окончила школу в 1937 году (ей было почти 19 лет). Пик репрессий, как известно, – это как раз тридцать седьмой год. Пик ужаса, пронесшегося по Надиному классу, тоже наверняка приходился на 1937-й год. (Например, партийный деятель М.Г. Тракман, чья дочь Элла учи-лась в Надином классе, был арестован в августе тридцать седьмо-го, а расстрелян в октябре тридцать седьмого.) Но Эйхе был аре-стован в 1938 году. Далее цитирую:

«Приказом Ежова от 30 июля 1937 г. «тройка» по Западно-Сибирскому краю была утверждена в составе: председатель – Миронов, члены: Эйхе, Барков.» [2].

Не думаю, что в тридцать седьмом аресты родителей учеников из Надиного класса могли происходить без согласия Эйхе. И вот подтверждение этого моего мнения:

«Смена руководства происходила в напряженный момент для партийной элиты. Чистка добралась до верхних этажей партии, и безопасного существования не чувствовал уже ни-кто. Эйхе отправил в камеры НКВД большую часть своего ап-парата. С его санкции были арестованы председатель крайис-полкома Ф.С. Грядинский, второй секретарь крайкома В.П. Шубриков, члены крайкома Г.Т. Тимофеев, Б.В. Игрицкий, Н.П.Милютина, Н.Г. Пантюхов, М.Г. Тракман, А.И. Колотилов и много других представителей номенклатуры.» [3]

По-видимому, Эйхе несет персональную ответственность за то, что многие ученики из Надиного класса осиротели. Такой вот был у Надиной подруги папа.

Итак, «правда», высказанная в процитированном отрывке И.В. Катаевым, при ближайшем рассмотрении оказывается своей противоположностью.

Имеется весьма выразительная цитата, где приведены, в том числе, слова самого Эйхе:

«…Потом пришла очередь секретаря Беловского горкома партии Я.Я. Гусева. Поводом для его исключения и ареста Эйхе посчитал “покровительство троцкисту-двурушнику вредите-лю Леонову”, руководителю цинкового завода, арестованному в 1936 году.

58

Твердая убежденность старого большевика Эйхе в том, что существует некий заговор “вредителей” и “троцкистов”, ко-торый стоит только ликвидировать, и дело наладится само собой, по-видимому, разделялась многими партийцами подоб-ного склада. Сам Эйхе так учил подчиненных “обобщать фак-ты и подходить к их оценке с принципиальной стороны”:

“Возьмите новосибирский водопровод. Каждому из вас из-вестно, как часто новосибирский водопровод работает с пере-боями. А недавно был случай, когда город фактически двое с лишним суток не получал воды. (…)

Когда мы запросили товарищей, которые этим делом должны заниматься, о причинах плохой работы водопровода, нам вначале прислали кучу бумажек с общими объяснениями. Я просил объяснить более обстоятельно. Объяснили раз, объ-яснили два. Непонятно. Объяснили третий раз. Тоже непо-нятно. Непонятно потому, что люди во всем видят только общие причины, а не желают как следует вникнуть в дело. С ними получалось так же, как с тем педагогом, о котором не-давно писали в “Крокодиле”. Этот горе-педагог, жалуясь, что у него очень неспособные ученики, говорил: “Я им объясняю раз. Не поняли. Объясняю другой раз. Не поняли. Объясняю третий раз – сам понял, а они не понимают”. (Смех в зале)

Мне кажется, что и наши объяснители, только объясняя в третий раз, сами, наконец, поняли, что они ничего не знают.

Когда поглубже вникли в дело, то оказалось, что на водо-проводе окопались заклятые враги. И, конечно, они всячески пытались дезорганизовать такое важнейшее предприятие, как водопровод» [4].

Все это было бы смешно, если бы не было так страшно. Пред-ставить себе, что Эйхе не оказал на Надю никакого влияния, я не в состоянии.

Вот еще немножечко об Эйхе (1934 год; дочь Эйхе, ее подруга Надя Лыткина и Шура Локшин учатся в седьмом классе). Цитирую:

«Если работу Алексеева [полпред ОГПУ по Западной Сибири] проверял Прокофьев, то деятельность Эйхе – Молотов и Кага-нович. Сразу после отъезда высокопоставленных инспекторов (два главных сталинских сатрапа в течение месяца на один ре-

59

гион – случай, похоже, беспрецедентный!) Алексеев ринулся фабриковать новые организации, а Эйхе – скреплять своей под-писью расстрельные приговоры в отношении “саботажников”. <…> На 12 ноября 1934 г. в крае было осуждено 919 “саботаж-ников”, в том числе 240 – к высшей мере. Добрую половину этих приговоров Москва не утвердила, но Эйхе вполне обосно-ванно полагал, что кашу маслом не испортишь и тут уж луч-ше перестараться. В результате этой короткой кампании 118 “саботажников” пошли под пулю, в том числе иногда просто за невыход на работу.» [5]

* * *

Один день Роберта Индриковича. Этот день – 7 октября 1937 года.

В результате работы «тройки» с участием Р.И. Эйхе в один лишь этот день (cм. [6]):

Всего осуждено – 724 человека; Из них приговорены к расстрелу – 411; Осуждены на 10 лет лагерей – 142; Осуждены на 8 лет лагерей – 155; Осуждены на 5 лет лагерей – 14.

Источники

1. Катаев И.В. Щели в доказательствах / Литературная газета, № 1–2, 17 января 2018. http://lgz.ru/article/-1-2-6627-17-01-2018/shcheli-v-dokaza telstvakh/

2. См.: «Лубянка: Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД. 1937–1938». – М.: Материк, 2004, с. 279.

3. http://litresp.ru/chitat/ru/%D0%9F/papkov-s-a/stalinskij-terror-v-sibiri-1928–1941. См. также:    Папков С.А. Обыкновенный террор. Политика сталинизма в Сибири. – М.: РОССПЭН, 2012, с. 238. 

4. Папков С.А. Обыкновенный террор. Политика сталинизма в Сиби-ри. – М.: РОССПЭН, 2012, с. 195–196.

5. См. Тепляков А.Г. Опричники Сталина. – М.: Яуза, 2009, с. 125. 6. Папков С.А. Статистика приговоров тройки НКВД Западно-

Сибирского края – Новосибирской области / Сталинизм в советской про-винции: 1937–1938 гг. – М., 2009, с. 754. 

60

Добавление 12. Юрий Нагибин и его «Тьма…»

Это очень старая статья. Я ее еще в 2004 году посылал в Но-вый мир, где ее поначалу приняли и собрались напечатать в виде письма. А потом испугался чудовищного скандала (который неми-нуемо разразился бы) и забрал статью. Затем, спустя месяц, все-таки решился на публикацию и получил от Нового мира заслужен-ный отказ. Я благодарен Евгению Берковичу за публикацию перво-начального варианта статьи в его Мастерской. Существенно, однако, что в первоначальный текст не вошло важное замечание, помещенное в конце статьи. Я решил поместить эту статью сюда в качестве последнего Добавления, так как Нагибин (наряду с Рихтером) был одним из наиболее непримиримых борцов за нравственность, разоблачавших Локшина везде, где только воз-можно...

Начну с цитаты:

«…он [Пушкин] вдруг оборвал себя на полуслове и хмуро, в упор:

– Что с тобой, Дельвиг? Ты нездоров? – А разве я был когда-нибудь здоров? – меланхолически ото-

звался Дельвиг. – Мне всегда что-то мешало внутри. Помнишь, в лицее я не бегал, не боролся, не играл в мяч.

– Ты обращался к врачам?» Нет, тут что-то не то. Пушкин, желая задать тот же вопрос,

наверное, сказал бы так: «А что, брат, за лекарем ты не посылал?»

А вот пример из другого сочинения того же автора. Некто К. в 1919 или 1920 году пишет своей возлюбленной письмо и предва-ряет важное сообщение фразой:

«Слушай меня внимательно».

Могло ли такое быть? Может быть, и могло. Но до боли напо-минает телефонный разговор из нынешней суматошной жизни, когда делаешь кучу дел одновременно, в дверь звонят, стиральная машина гудит, да еще в телефонной трубке трещит так, что слов не разобрать…

61

Вообще, стилизация – дело тонкое. Один неверный шаг – и весь художественный эффект насмарку. Что касается литератур-ной мистификации, то это, конечно, еще более трудное занятие. Подвести может даже такая мелочь как досадное совпадение ав-торской лексики с лексикой персонажа. Вот, например, вышеупо-мянутый К. пишет все в том же письме:

«Время наступает серьезное». То есть К. употребляет слово «серьезный» не в своем основном

значении, а смещает смысл этого слова. Все бы ничего, но вот что пишет сам автор той повести, где приводится письмо господина К.:

«Серьезные люди – Солженицын в их числе – считают, что <…>».

Здесь слово «серьезный» употреблено с тем же грубоватым смысловым смещением, что и в письме господина К. Вообще, надо сказать, что такое смысловое смещение прилагательного «серьез-ный» очень характерно для современной разговорной (и даже не-сколько приблатненной) речи.

Вот еще одно интересное совпадение: «Мне не выкрутиться <…>» (это выдержка из письма господина К.); «Тут уж не открутишься <…>» (а это уже пишет автор повести в гл. 11). Но вот, что еще пишет в своем письме господин К.: «Сеня тоже поэт, но не до такой степени <…>». Ироническое словосочетание «не до такой степени» как-то

слишком уж на слуху в современной действительности. («Я, ко-нечно, люблю Пушкина, но не до такой же степени», – так можно сказать своим домашним после того как, наконец, ушел гость, чи-тавший вслух Пушкина до 2-х часов ночи). Представить, что это же ироническое словосочетание было в ходу во время Граждан-ской войны, трудно.

Вообще, для одного короткого письма господина К. как-то многовато фрагментов современной разговорной речи.

Однако основной аргумент, заставляющий усомниться в под-линности письма господина К., таков. В Прологе автор повести пи-шет, что прочел письмо господина К. спустя несколько лет после смерти матери (вынув это письмо из конверта без адреса). Из кон-

62

текста невозможно не заключить, что автор повести только тогда узнал, что его отцом является господин К. («Безадресное письмо сперва расстреляло меня, уложив намертво, затем вернуло со-всем в иную жизнь»). Но в тринадцатой главе автор повести уверя-ет, что узнал об указанном роковом обстоятельстве от собственной матери на исходе хрущевской оттепели, да еще и отчим присутство-вал при знаменательном разговоре, уточняя некоторые обстоятель-ства гибели господина К.: «Возможно, мать решила, что пора и мне узнать печальную быль своего начала. Она посоветовалась с отчимом, потому что и он присутствовал при ее рассказе. Мо-им отцом был Кирилл Александрович Калитин, расстрелянный на реке, увековеченной Тургеневым < …> »

Обилие деталей и подробностей в каждом из двух упомянутых эпизодов придает им видимость достоверности, если их рассмат-ривать порознь. Однако, взятые вместе, они опровергают друг дру-га, и приходится заключить, что запомнившиеся яркие детали, по крайней мере, одного из этих эпизодов (а возможно – обоих) при-думаны автором повести.

И еще один важный момент. Персонажи повести – узнаваемые реальные люди; однако некоторым автор сохраняет их настоящие имена, а другим – слегка меняет, но так, чтоб можно было легко догадаться. Себя же самого автор повести именует не Юрием, а Петром.

И, наконец, вопрос: велики ли шансы, что письмо господи- на К. – реальный документ? На мой взгляд, это крайне маловеро-ятно. Больше всего история господина К. напоминает мне не со-всем удачную мистификацию.

Читатель, возможно, уже догадался: повесть, в которой приве-дено письмо господина К., – это «Тьма в конце туннеля» Юрия Нагибина, признанного классика ХХ века. (Самая же первая цита-та взята из нагибинского рассказа «У Крестовского перевоза».)

Ниже я буду говорить в основном о «Тьме в конце туннеля».

Прежде всего, замечу, что «Тьма…» производит на непред- убежденного читателя (и на меня тоже) впечатление документаль-ной повести. Насколько я понимаю, именно так воспринял эту

63

повесть А.И. Солженицын*, предъявив к ней претензии как к со-чинению документального жанра.

Однако вся соль в том, что повесть Нагибина не имеет подза-головка «документальная», и вот что пишет Константин Кедров в своем предисловии к недавно вышедшему тому избранных сочи-нений Нагибина**:

«Его <Нагибина> сюжет – это исповедь автора перед всеми чи-тателями и одновременно документально точное описание. Любая попытка определить долю вымысла заранее обречена. Нагибин настолько убедителен даже в своих фантазиях, что его не раз наивно обвиняли во лжи. Мол, в действительности все было совсем иначе. При этом забывали, что «действительность» – это тоже выдумка автора (курсив мой. – А.Л.). Реализм в литературе – это авторская фантазия, в которую читатель поверил. Нагибину поверили, а это значит, что он прочно остается в литературе теперь уже XXI века».

Я готов согласиться с К. Кедровым, пока речь идет об истори-ческих сочинениях Нагибина, но не о его последних повестях, где автор рассказывает о себе и о людях, которых знал лично.

На мой взгляд, смешение мемуаров с вымыслом – чрезвычайно спорный жанр, который в крайнем случае может быть оправдан лишь необходимостью решить некую внелитературную задачу (например, обмануть цензуру). Какую же сверхзадачу поставил себе Нагибин в повести «Тьма в конце туннеля» (названной Кед-ровым «творческим завещанием одного из крупнейших прозаиков России»)? Из текста повести очевидно, что такой сверхзадачей для Нагибина было убедить читателя в том, что письмо господина К. – подлинное.

Выше я уже объяснял, почему склонен считать это письмо ми-стификацией. Однако Константин Кедров принимает это письмо всерьез, что в известной мере противоречит его собственному те-зису о том, что ««действительность» – это тоже выдумка автора» и ——————— * См. Солженицын А.И. Двоенье Юрия Нагибина // Новый мир, 2003, № 4, с. 164–171. ** См. Кедров К. Искусство быть настоящим. В кн.: Нагибин Ю.М. Остров любви. Любовь вождей. Тьма в конце тоннеля. Моя золотая теща. М.: ОЛМА ПРЕСС, Серия ХХ век – классика, 2004.

64

что «любая попытка определить [у Нагибина] долю вымысла зара-нее обречена».

Такая нелогичность со стороны К. Кедрова сильно меня удив-ляет. Вот что он пишет дальше в своем предисловии:

«Главное обстоятельство, «перевернувшее всю душевную жизнь» Нагибина, – это раскрытие роковой семейной тайны. От-цом главного героя повести оказался не тот опальный, ссыльный, умирающий от голода человек, к которому он прикипел всей ду-шой, а вполне русский Кирилл Александрович. <…> Но никакого прилива радости при своем открытии Юрий Нагибин не испытал. Чисто русское происхождение так же мало радовало, как мало ра-довала мнимая причастность по крови к роду лютеран Дальбергов, после революции вдруг ставших евреями».

То, что «прилива радости» не было, звучит одновременно чу-довищно (чему радоваться, если человек, которого считал отцом и любил, вдруг оказался даже не родственником) и неубедительно. Ведь пишет же Нагибин по этому поводу, что получил от судьбы ошеломляющий подарок (см. Нагибин Ю. Тьма в конце туннеля / В кн.: Моя золотая теща. – М.: АСТ, 2004, с. 100). Кстати, этот по-дарок нашел свое естественное отражение в издательской аннота-ции, где для убеждения сомневающихся черным по белому напи-сано: «Вниманию читателей предлагается сборник произведений известного русского писателя Юрия Нагибина.»

* * *

Поразительно, что за прошедшие 13 лет мистификацию так и не заметили. Вероятно, сыграла свою роль магия имен – Солжени-цын, Кедров, Виктор Топоров писали о «Тьме …», не видя главной задачи, ради которой она («Тьма…») была написана. Читателю, возможно, будет интересно узнать, что именно навело автора дан-ной заметки на мысль о том, что «Тьма…» – это мистификация. Катализатором моего небольшого исследования послужила фраза одного из персонажей, обращенная к главному герою: «У него [Калитина], как у вас, уши были прижаты к голове». Признаюсь, что сразу же не поверил.

2004–2018

65

Часть II

Н О Ч Н А Я М У З Ы К А

РИСУНКИ*

* Кое/что о рисунках

Рисунки, собранные в этом разделе, не связаны между собой по содержанию, не имеют никакого подтекста и не содержат намеков на действия каких-либо конкретных лиц. Все возможные совпаде-ния – случайны. Кроме того, эти рисунки представляют собой ре-зультат одного ненаучного эксперимента, о котором я когда-нибудь расскажу.

Автор Москва, 2013–2017

66

67

68

69

Прогулка 

70

Тоска 

71

Вернись! Куда же ты? 

72

Бескорыстная услуга 

73

Необходимая вежливость 

74

Пришла весна 

75

Сумасшедшая в метро 

 

76

Вам не положено 

(автопортрет с дамой) 

77

Вам предоставляется возможность 

78

«Человек, которого ударили»  

(с) (обложка к 9‐й симфонии) 

 

79

Кругом пустыня 

80

81

82

Музыка для мыши 

83

Музыка для мыши‐2 

84

Не спорь с маэстро 

 

85

86

Ночная музыка 

 

87

Ночная музыка‐2 

88

Ночная музыка‐3 

89

Смех 

90

Признание 

91

Грустный мотив 

 

92

Жизнь прошла мимо 

93

На лекцию никто не пришел 

 

 

 

 

94

 

 

 

 

 

По дороге в Институт 

95

Старик и собака 

96

Подаяние 

97

Красавица с собакой 

98

Гражданин хочет покормить кошку 

99

От кошки не спрячешься 

100

Попытка понять друг друга 

101

Прежние жильцы давно уехали 

 

102

Сомнамбулы 

 

 

 

103

 

 

 

Человек‐аист

104

Трое

105

Нет никакого сомнения в том, что 

106

Кто бы мог подумать 

107

«Нет дыма без огня» 

108

Какой ужас 

109

110

Благополучие и неблагополучие 

111

Нет, ему не выбраться 

112

Консилиум

113

Он здоров как бык 

114

В больничном коридоре 

115

Ты совсем не изменился 

116

Вечер 

117

Птица за окном 

118

Ветер 

119

Впереди вечность 

Осень