35416 - 256 - 4896 JULY 3, 2009 BONUS #655 www.bonus4u.com

КартинКи

из рижсКого

КалейдосКопа*

Джек Нейхаузеннос

тальг

ия

* Под редакцией Анны Гиршевой (Санкт-Петербург)

Продолжение. Начало в № 654

Первый этаж соседствует с «парад-ным» входом, но – странное дело! – там темно даже днём. Почему же так? Ответ прост, как правда: толстые гранёные окна, украшавшие в «ста-рое время» входную дверь, были в один прекрасный день украдены! Пустые рамы надёжно забили сы-рой фанерой. Часто в нашей парад-ной кто-нибудь «отдыхал», сидя на

полу в пьяной задумчивости. На первом этаже жил сапожник,

который дома «халтурил» потихоньку. Однако, получив деньги за работу, «гром-

ко» бил он свою жену Аню! Потом оба выбега-ли из квартиры и метались по лестничной площадке, колотили в дверь напротив, где жили тихие и бедные мама с дочкой, старой девой. Их никто почти и не видел – прошмыгнут мимо, тихие как мышки, посмот-рят с испугом на вечно сломанную дверь сапожника и нырнут в свою «норку».

На втором этаже помню водопроводчика Бер-мана – еврея, выдававшего себя за цыгана (глупо?!). Семья у него была большая, и пил он редко. Но ког-да такое случалось, «цыган» любил карабкаться по всем этажам нашего многострадального, но весёлого дома, вытирая ступеньки одеждой. Весь ободранный, с безумными от перепоя глазами, он к одним соседям зайдет, у других поругается, кому-то пригрозит, но кто-то его, в конце концов, решительно вышвырнет! В общем, папа мой считал, что этот беспокойный сосед просто присвоил себе хорошую еврейскую фамилию, он на самом деле цыган! Но мне ничто не мешало дружить с двумя дочками Бермана. Иногда с Сандрой мы вместе отправлялись утром в нашу 22-ю школу, на той же Красноармейской улице.

На одной лестничной площадке с Берманом жили, кажется, инженер с учительницей, точно уже не пом-ню. А раз не помню, значит – не пили, не дрались, не готовили такую еду, запах от которой разносился по всем этажам. В общем, ничем не примечательные (в глазах мальчика Яши!) люди.

Вот и третий этаж. Здесь жила медсестра с му-жем. Странные какие-то они были –здоровались со мной почтительно, как со взрослым! И вели себя всегда, как миротворцы, из-за чего супруг медсестры часто попадал в милицию как свидетель.

В квартире напротив – очень пожилая, серьёзная, культурная пара. Люди с запасом старых привычек, почти полностью искоренённых «победой пролетариата», как-то: хорошие манеры, умение вести себя co спокойным достоинством. И всё это – невзирая на тяжелое финан-совое положение. Рижане-аристократы подобного типа были, в большинстве своем, ограблены или уничтожены фашистами, а те, кому посчастливилось выжить, – лише-ны всего оставшегося у них коммунистами... Какое-то время я ходил к их перезрелой дочке – она «подтягива-ла» меня, кажется, по арифметике, алгебре, геометрии или ещё какой-то точной науке. Горе, а не ученик я был! Крупная «девочка» лет пятидесяти дымила, как паровоз, в перерыве между затяжками тыкая пальцем в учебник. Я был одурманен то ли её грудью, то ли сигаретным ды-мом, но, точно помню, мне эти «подтягивания» не помо-гали. На уроках у «аристократки» я изучал слегка замет-ные усики на её крупном лице и старался дышать глубже, как бы сам курил, втягивая табачный дым, заполнявший всю комнату. Думаю, что моя мама просто поддержива-ла финансово симпатичных ей людей, которые с трудом сводили концы с концами, и даже жертвовала в этом случае здоровьем собственного сына! Иногда я ждал свою «бонну», сидя в её комнате, заваленной немецки-ми книгами, с чёрно-белыми, пожелтевшими уже фото-графиями родственников на стенах. Прислушиваясь к голосам её родителей, доносившимся из другой комнаты (они говорили на смеси латышского, идиша, немецкого, но никогда – русского!), я быстро решал в уме, сколь-ко взять сигарет из лежащих на столе открытых пачек, причем быстро и незаметно! Насколько помню, разго-воры в этой квартире велись примерно на такие темы: «В ма- газинах теперь ниче-го нет! “Они” опять подняли цены на молоко! Домоуп-рав – свинья!»

…о других соседях

ЭХО МОЕГО ДВОРА

36 www.bonus4u.com BONUS #655 JULY 3, 2009 416 - 256 - 4896

Четвертый этаж дома, как и наш пятый, занимал особое место в моей детско-юношеской жизни! Обе квартиры здесь, одна напротив другой, занимала се-мья Лусисов. Боясь советских уплотнений, они каким-то образом сумели все там расселиться и … удержа-лись! Старушка Лусис с мужем («Ома» и «Опа»* – так их все называли), их сын Ача с женой Бирутой, имев-шие сыновей Зигу, Андриса и дочку Ренату.

Ома Лусис всегда была на кухне! Несмотря на то, что Опа Лусис, его сын Ача, внуки Зига и Анд-рис – все были официантами, прожорливость этой семьи была фантастична, как на работе, так и дома. И способность этого квартета «выпить и закусить» тоже была неизмерима! Я это говорю как частый участник их завтраков, обедов и просто «переку-сов»… Какие замечательные, простые латышские блюда готовила Ома: сосиски с кислой капустой, буберт, луковый клопс, хлебный суп, твёрдую ман-ную кашу с киселем и много всего другого.

Дедушка Лусис всю жизнь и при всех властях нес службу в ресторане «Стабурагс». Помню его лоснящийся и потертый от многолетней носки фрак, ровный, как нитка, пробор в прилизанных седых во-лосах… Весь облик старика был пропитан табачно-водочно-луковым запахом. Я много раз имел честь «вкушать» принесенное им из ресторана домой, а повзрослев, – «едать» под его бдительным надзором за ресторанным столиком. Он, как мне кажется, «про-щал» мою еврейскую кровь – за знание латышского языка и любовь ко всему «старому, довоенному», за антисоветский дух моего папы и за дружбу с его не-годными внуками!

Андрис (мы его звали Андрик) работал всюду, везде пил, обсчитывал клиентов, дрался и попадал в вытрезвитель. Однажды мы воткнули в телефонный провод соседей две иголки, протянули от них с балко-на тонкий провод в квартиру Андриса и пользовались телефоном, пока не были пойманы!

Мой дружок Зига был официант-люкс! Красивый, общительный любимец буфетчиц и гардеробщиц, он работал в ресторанах «Рига», «Даугава», «Таллин» и много лет – в знаменитом «Лидо» на взморье. Зига частенько давал мне кредиты, ну и я помогал ему, когда это требовалось.

Рената Лусис была очень красивой девчонкой – ну прямо, как из латышских сказок! Высокая, с вол-нами каштановых волос, голубыми глазами и, честно сказать, – с одарённой всеми прелестями фигурой, так будоражившей моё юное сердце. Причинa моего первого учащенного сердцебиения… Но почему-то самое сильное воспоминание о милой Ренате – это её волосы на моём плече, как скользящая шёлковая волна, обжигающая и заряжающая всё тело электри-чеством! (однако, друзья, я отвлёкся)… Будучи пре-красной спортсменкой, была сильнее своих братьев, командовала ими и била их за «плохое поведение».

Ача, их отец (сын Опы Лусиса) тоже был кра-савцем! При виде моей мамы этот бравый мужчина всегда подкручивал свои усики! Многолетняя доро-га Ачи-официанта была полна ухабов, он постоянно

дрался с клиентами, на работе всегда пил самым бессовестным образом! Яхты – вот что было его настоя-щей страстью и призванием! Он участвовал во многих соревно-ваниях. И поскольку мой дядя Володя был начальником яхт-клуба, мы знали, что довоенная изломанная, лихо сидящая на Ачиной голове капитанская фу-ражка была вполне заслуженным атрибутом. Какая красивая это была пара – Ача с женой Биру-той – когда в воскресенье утром, принаряженные, они выходили из нашей парадной! Но какое безумство бушевало, когда в воскресенье вечером Ача крушил дверь своей квартиры! Потом, доказывая свою любовь, этот силач вслед за тарелка-ми, которые (всё из-за той же любви!) выбрасывала во двор Бирута, мог выкинуть из окна четвертого эта-жа и какую-то мебель, иногда – к всеобщей много-этажной радости! Казалось, что во двор летело всё, сопровождаемое грохотом, слезами, смехом и неред- ко – разбитой головой случайного прохожего... Не-смотря на папин строгий запрет: «Рая, не смей туда ходить!», мама отправлялась вниз останавливать дра-ку, приводила Ачу к нам, мазала йодом его разбитые о дверь руки, слушала латышско-русские жалобы на то, что у Бируты есть любовник, успокаивала ревнив-ца. Папа, стоя в дверях кухни, медленно, на «настоя-щем рижском» латышском заводил с Ачей разговор о 30-х годах... Мама тихо исчезала – к Бируте. Утешала и уговаривала простить Ачу в последний раз! И вот наступал момент, который ждали все этажи: Ача – атлет с забинтованными руками – идет вниз, а навстре-чу ему красавица Бирута, вся в слезах, а волосы, воло- сы – как белые волны! Оба плачут, обнимаются на виду у всех молчаливых свидетелей, тихо подтянувшихся с разных этажей. Соседи по дому чувствуют, что на их глазах, в этом безумном житейском водовороте тонут два, по своему любящих друг друга человека. И многие безуспешно пытаются подавить зависть, затаившуюся глубоко в их душах. Скандал, ревность – это как-то уходит на второй план! А вот эти две обни-мающиеся фигуры заслоняют всё, и, наверное, груст-но возвращаться в свои квартиры, где тоже случают-ся скандалы, но – без объятий в финале...

Прощаясь с Лусисами, я должен ещё рассказать об одном «секрете» этой квартиры. В «девичьей» ком-нате там жила Сара – немолодая пианистка-ленинг-радка, сосланная ещё до войны в Магадан. Освобож-денная где-то в середине 50-х годов, без права жить у себя в Ленинграде, она каким-то образом попала в Ригу, и Лусисы сдали ей комнатушку. Возможно, они даже и не брали у неё денег, так как люто ненавиде-ли советскую власть, a Сара была жертвой «красно-го колеса». Лусисы считали себя тоже униженными и порабощёнными (как и большинство латышей), так что в ней они видели «свою»... У Сары не осталось в живых никого из родных, кроме сына в Магадане. Почему он не с ней, как и за что была сослана Сара, моя мама, дружившая с ней, конечно, знала. Но мне об этом никогда не рассказывала. Увидев эту скром-ную маленькую женщину с грустными глазами, любой бы понял, что она – одна из многочисленных жертв

** Обращение, принятое в немецких и латышских семьях: бабушка и дедушка.

37416 - 256 - 4896 JULY 3, 2009 BONUS #655 www.bonus4u.com

«власти народа». Квартирантка Лусисов никогда не принимала приглашений ни на какие семейные праз-дники. Меня обычно после наших «гулянок» всегда посылали отнести Саре что-то из еды. Постучу в ком-натку, дверь приоткроется, отдам всё и услышу тихое: «Спасибо, Яшенька».

Иногда я заходил к Саре вместе с мамой, пред-варительно получив от неё указания: «Ничего не трогать! Если Сара предложит что-то сладкое, веж-ливо откажись!» Как тактична была моя мама! Она прекрасно знала, что Сара с трудом сводила концы с концами, ведь со своим советским «волчьим пас-портом» получить нормальную работу она не могла. Я помню её комнатку, поразительно маленькую и аккуратную. Всё в ней было чуть ли не стерильным. Много книг, аккуратно сложенных в стопку, одна на другую. Помню одну-единственную фотографию на столике возле кровати. На ней молодая Сара в белом платье, вся она какая-то лёгкая, улыбается, рядом с ней интересный мужчина в военной форме и маль-чик лет трех-четырех. Фотография старая, чёрно-белая, но как-то странно раскра-шенная: лица у всех розоватые. Позже, в разных альбомах я видел похожие «художественные» фотографии. Обычно во время нашего визита Сара сидела на кровати, а мама рядом, на единственном стуле, и они еле слышно разговари-вали о чём-то. Я устраивался у окна – на подоконнике теснят-ся голуби, Сара их всегда под-кармливала. К нам она заходи-ла нечасто, да и вообще почти не покидала свою комнатушку. Во время её редких визитов закрывалась дверь в столовую, где Сара с папой и мамой вели за чаем долгие разговоры. При-открывалась дверь, когда мама шла на кухню за чем-то съест-ным и, увидев меня, на ходу де-лала строгие глаза, прижимая па-лец ко рту: «Ш-ш-ш...». Я молчал, ни о чём не расспрашивал.

Нельзя будет считать повествова-ние о нашем этаже достаточно полным, если не расскажу ещё про чердак и общий лес-тничный балкон – они играли в детской жизни не-маловажную роль. Минуя небольшой лестничный пролёт, поднимемся к тяжёлой железной двери (свидетелем скольких поцелуев она была!). Ключ от чердака, большой и тяжёлый, дверь ворчливо скри-пит... Мы на пороге полутёмного царства – свет пробивается только через щели люков, слышно, как на крыше воркуют голуби. У входа зажигаю свечку или усиленно работаю «жучком» (помните, это та-кой фонарик, с трудом загоравшийся, если его «на-качивали», сжимая и разжимая пальцы). Поэтому я предпочитал свечку. Накапав на балку воск, быстро прижимаю к нему свечку. Держится! Из эмалиро-ванного таза беру бельё и начинаю развешивать его на веревке, скупо пользуясь деревянными прищеп-ками, – их мало, а мокрых вещей много! Процесс стирки в 50–60-х годах был простой: на кухонную

плиту ставили бак, в котором «варилось» белое бельё. Стиральный порошок тогда заменяло чёрное хозяйственное мыло, нарезанное маленькими кусоч-ками или измельченное на тёрке. Пар, вода, коры-то с железной рубчатой стиральной доской – мама старательно трёт каждую вещь. Её руки становятся от воды мраморно-белыми и морщинистыми. Я, как всегда, маме помогаю: стираю всякие мелкие ве- щи – носки, майки, носовые платки…

Чердак был особенно привлекателен зимой – хоть и замерзал тут до костей, интересно было сни-мать с веревок промороженные вещи, которые нехотя сгибались, точнее – с трудом складывались. Чердак всегда был причиной легких споров между жильцами: «Заберите свое бельё – уже готово!», «Сколько вы будете там свои тряпки держать?!», «Вы что думаете, чердак только ваш?»

На чердак обитатели дома обычно выносили из квартир старые книги, чемоданы и другое ненужное барахло. Ваш покорный слуга вместе с друзьями

всё это с интересом обследовал. Летом под крышей пахло пылью и старыми газетами –

они имели особый запах! Попадались до-военные издания, с разными рекламны-

ми объявлениями, не всегда понятно-го содержания, но привлекавшими изображениями полураздетых дам, обязательно в чёрных чулках «в се-точку».

Летом мальчишки вылезали через люки на крышу дома и ле-жали на горячей жести (конечно же, эти вылазки совершались втайне от взрослых, и родителям трудно было нас здесь обнару-жить). Уже тогда в крови было желание быть загорелыми и отто-го – еще более мужественными! Общий балкон также был местом

для солнечных ванн: оголяли свои худые тела выше пояса и сидели,

как истуканы, пока не поджаримся. Дворовые друзья (но только с нашего,

последнего этажа!) плевали вниз семеч-ки, бросали всякую всячину, случалось –

ключи от погреба, иногда недостающие при-ятелям копейки на кино, предусмотрительно

завернутые в бумажку. Признаюсь вам сейчас и в некоторых более серьезных прегрешениях: ещё мы стреляли сверху из рогаток по голубям, а я как-то выбил окно в квартире напротив – хозяева, конечно, устроили скандал… Но, как говорится, не было бы в жизни больших неприятностей!

О, вспомнилось ещё нечто интересное: в стене напротив была замурована бутылка из-под шампан-ского. Папа говорил, что строители таким хитроум-ным способом «отомстили» владельцам дома (может, те мало им заплатили?), и когда был сильный ветер, в «квартире с бутылкой» как будто кто-то завывал! Представляете, как это её жильцам было приятно! Правда это или нет, не знаю, но, будучи недавно в Риге, сделал с «моего» балкона фотографию этой достопримечательности!

Продолжение следует