154 platinum

Platinum: Уважаемый Евгений Иванович, когда Вы почувствовали, что художественное творчество – Ваш Дар?

Евгений Голубенко: Рисовал с детства, меня подба-дривали репликами: «Молодец! В армии будет тебе лафа! Будешь оформлять альбомы дембелям и рисовать татуиров-ки». Случайно, за компанию, попал в художественную шко-лу. Там была конкуренция – много детей гораздо более ода-ренны от природы, чем я. Но главное, что там было, – это ощущение счастья. Мне нра-вились занятия рисунком, жи-вописью, я полюбил своих пе-дагогов. А желание стать ху-дожником, по моему, – это аб-сурд. Можно страстно желать танцевать, но не желание быть танцором или художником является двигателем поступков. Один мой друг мечтал стать кинорежиссером: белые брю-ки, шезлонг на берегу моря, куча народу на побегушках. Ре-альность профессии ему не понравилась. Буду ли я худож-ником, понятия не имел. Если в поезде попутчики спраши-вали, чем я занимаюсь, краснел от стыда. Слово «худож-

ник» в стенах училища было презрительно-ругательным. Когда о Даре художника говорят, как о божествен-

ном провидении, у меня возникает много вопросов. На-пример, что делать с умением великолепно рисовать с на-туры при врожденном отсутствии индивидуального мыш-ления? У кого больше шансов: у человека со средними

техническими способностями, но с интересным мировоззре-нием, или у самородка с «абсо-лютным глазом», но банально среднеарифметическими мозга-ми? А бывает еще хуже! Он ри-сует как бог, но ему скучно, не интересно этим заниматься. Он привык, чтобы его уговаривали, а его никто не заставляет.

Вопрос признания еще бо-лее темен. Я не видел ни одного художника, который бы на что-нибудь не жаловался. Даже Илья Глазунов, эта-лон успешности, всегда ноет, всегда чем-то недоволен и на всех в обиде. Сегодня я связываю понятие успеха только с коммерческой составляющей. Зарабатывание на жизнь и живопись разделил сразу после получения образова-

Зарабатывание на жиЗнь и живопись

раЗделил сраЗу после получения

обраЗования

большое интервью

евгенийголубенко: Могу копать, а Могу и не копать

Evgeny Golubenko – an artist, script writer and actor – works at Odessa Film Studio. Of peculiar interest is his sincere opinion on his profession and his brilliant command of the word.

Евгений Голубенко – художник, сценарист, актер. Окончил Одесское художественное училище им.Грекова. Работает на Одесской киностудии. В 2004 удостоин премии «Золотой Овен» за лучшую работу художника в фильме «Настройщик». Неординарное, пронзительно искреннее суждение о своей профессии и блестящее умение владеть словом стало настоящим открытием для редакции Platinum.

155platinum

ния. Я имею навыки по охране складов, осветителя в те-атре, монтировщика сцены, машиниста угольной котель-ной, много лет успешно белил и красил интерьеры, забо-ры и подвалы в городе Одессе. Продолжил эти упражне-ния в декорациях на киностудии. Когда пришлось руко-водить этими процессами, личный опыт сильно облегчал общение с исполнителями.

Pl.: Называя Питера Брейгеля своим любимым ху-дожником, что ощущаете, глядя на его картины?

Е.Г.: Брейгель уникален своей современностью. Гени-альный рисовальщик, мысли-тель и философ, разговари-вающий на языке живописи. При этом чувствуется такая щемящая, выворачивающая нутро ностальгия. Он – пол-ная противоположность ху-дожникам, которые пользова-лись закодированным языком современной им моды.

Я занимался и скульптурой и коллажами, были пери-оды увлечения чистой абстракцией. Сейчас опять фигура-тивное люблю (теперь так называют все разновидности ре-ализма). Нравится именно то, что в студенчестве вызыва-ло наибольшее неприятие – так называемая «литератур-щина» в живописи. Может, поэтому опять рецидивный интерес к Брейгелю. Очень многих художников я разлю-бил, а его нет, он меня не разочаровывает.

Pl.: Как Вы относитесь к «слабостям» творческих личностей?

Е.Г.: Слабости творческих личностей мне до лампочки. Это проблемы их родственников. Жен алкоголиков гениальная Людмила Петрушевская назва-ла «крестоносицами». В каком состоянии создавалось произве-дение искусства, интересовать может только психиатра. Я могу с уверенностью сказать только то, что в состоянии опьянения на строительных лесах делать нече-го (имею в виду работу художни-ков по росписи потолков).

Pl.: Можете ли взять кисть в руки и работать, потому что надо, или ждете вдохновения?

Е.Г.: Я не отношусь к ка-тегории нервноутонченных реф-лексирующих натур. Вот отве-чаю же я на Ваши вопросы толь-ко потому, что пообещал! Не ло-маюсь, не капризничаю, то есть могу себя заставить. Что касается живописи, я сам себя избаловал. Очередь из по-купателей у меня под дверью не стоит, и я как в анекдоте: могу копать, а могу и не копать.

Pl.: Много ли своих работ, которые «не получились», Вы уничтожили? И как происходит казнь «собственного дитяти»?

Е.Г.: Я не холерик истерический, если работа не по-лучается – я ее переделываю. Не ломаю кисточки и не рву холсты. Лучше всего неполучившуюся вещь на пару

лет спрятать с глаз долой. Может быть дело в несоответ-ствии замысла и умения его воплотить. Тогда надо про-сто учиться, опять, как когда-то в художественной шко-ле, терпеливо начинать с нуля.

Стены моей квартиры покрыты от пола до потолка коллажами и картинами (высота потолка пять метров). Во всех углах мои скульптуры и объекты. Абсолютно беспо-лезные вещи. Роскошь в чистом виде. Ими же забиты ан-тресоли и чуланы. Есть у нас с Кирой и пара кошек. Прак-

тической пользы от них ника-кой – это тоже предметы ро-скоши, не иначе.

Pl.: Завершив картину, оставляете в ней «место» для фантазии зрителя или ставите все точки над «i»?

Е.Г.: Завершенная рабо-та – понятие для меня услов-ное. Я бы сказал не «завер-шенная работа», а «работа, ко-

торая выглядит завершенной». Pl.: Музейные гиды всегда говорят: «Этой картиной

художник хотел показать...» Вы всегда готовы объяснить, что Вы хотели показать?

Е.Г.: Поскольку я человек пишущий, то есть умею выразить свою мысль словами, естественно, могу напле-сти с три короба и про живопись и вообще, но в изо-бразительном искусстве есть компонент изобразитель-ный (извините за тавтологию). У эскимосов есть двад-цать названий для определения состояния снежного по-

крова, но и они не охватывают ко-личества оттенков снега в приро-де. Я уже не говорю о том, как словами вы опишете изгиб криво-линейной поверхности или факту-ру почвы? Но, повторяю, погово-рить могу, и мало встречал таких говорунов, как художники.

Pl.: Какими качествами дол-жен обладать человек, созвучный Вашему мировосприятию?

Е.Г.: Он должен иметь голу-бые глаза.

Pl.: Работу художника в кино может оценить (увы!) только со-общество профессионалов: сцена-ристы, режиссеры, операторы... Большинству зрителей эта долж-ность в титрах ни о чем не говорит. Бывает обидно от этого?

Е.Г.: Нет, мне не обидно. Тщеславие художника кино у меня отсутствует. Тяги к публичности,

которой сейчас многие инфицированы, тоже не испытываю. Это у актера инструментом творчества является его тело. Есть политики, есть всевозможные Гуру и колдуны – им тоже, как и актерам, необходимо внимание зрителя. А есть изобретатели застежки «молния», пуговиц и прочего. Эти люди, в значительной степени меняя наш мир, остаются в неизвестности. Работа художника кино относится к этой ка-тегории. Когда Валентин Гидулянов, художник, у которого я начинал в кино как ассистент, похвалил мою работу в филь-ме «Два в одном», – я был счастлив. Похвала понимающе-

как словаМи Можно описать иЗгиб криволинейной

поверхности илифактуру почвы?

156 platinum

го значит очень много. Конечно, иметь редкую профессию означает быть членом закрытого клуба профессионалов, но в этом есть своя прелесть.

Pl.: Кого из художников кино в прошлом считаете великим?

Е.Г.: К сожалению, чем хуже фильм, тем заметнее работа художника. Гениальные фильмы Сергея Парад-жанова – это исторические притчи, сказки. Есть особая порода кинорежиссеров, которые являются и художника-ми одновременно: Параджанов, Эйзенштейн, Хамдамов. Есть режиссеры, изобразительная среда которых меня осо-бенно волнует, но я не знаю имени художника. Куросава, к примеру, или фильмы Годара. Есть художники – признан-ные метры советского периода: Михаил Ромадин, Шавкат Абдусаламов. А вот Александр Сокуров лично занимает-ся изображением, как оператор. По сути дела, он и есть ху-дожник своих фильмов.

Pl.: Каким образом Вы «подключае-тесь к мозгу» режиссера, чтобы понять, что он хочет не на словах, а на уровне подсознания, ощущений?

Е.Г.: К мозгу режиссера я не под-ключаюсь, ни к мозгу, ни к его кровенос-ной системе. Я не вампир. Коллективный труд требует взаимопонимания, а оно об-разуется от вербального общения. Беско-нечного, многократного обсуждения - ого-варивания всех мелочей. Между режиссе-ром, оператором и художником все до кон-ца должно быть прояснено. Кино – штука очень дорогостоящая, и поэтому, если на съемочной площадке возникает ситуация непредвиденная, скорость принятия реше-ния определяет уровень профессионализма каждого. Есть люди, которые от столкно-вения с неожиданностями впадают в про-страцию. У меня, слава Богу, в ситуации экстрима восприятие обостряется, голова работает быстрее.

Pl.: Любите диктовать свои условия и жестко отстаивать свое видение той или иной сцены?

Е.Г.: Диктовать что либо имеет право только режиссер. Я должен ему помогать. Другое дело, что у художника есть узкая сфе-ра его ответственности, куда соваться никто не имеет права. Это скучная, прозаическая область техники безо-пасности. На Одесской киностудии бывали смертельные случаи во время проведения подготовительных работ. А что касается разного видения, то кино снимается множе-ством дублей. В частности, очень часто вариант снима-ется по просьбе оператора.

Pl.: Сильно переживаете, когда встречаетесь с непони-манием Ваших замыслов? Не связано ли это с тем обсто-ятельством, что Вы – соавтор сценария многих фильмов?

Е.Г.: Никаких «моих» отдельно взятых замыслов не существует. Вернее, какие-то пристрастия свои личные есть и у художника, и у оператора, но за конечный продукт все-таки отвечает только режиссер. Ему приходится все время «фильтровать базар», регулировать поток неконтролируе-мого творчества в головах окружающих. И тут есть свои профессиональные хитрости. Нельзя грубо отвергать заве-домую ересь, потому что в следующий раз человек, которо-

го шуга-нули, просто постес-няется предложить что-то гениальное.

Pl.: С кем из ре-жиссеров Вам рабо-талось легко? Кто из зарубежных ближе Вашему пониманию кино как искусства?

Е.Г.: Я всю жизнь проработал с одним режис-сером – со своей

женой Кирой Мурато- вой. Участие в на-писании сценария дает особое, специфи-ческое отношение к выбору натуры для съемок, напри-мер. Если я не нахожу написанного в сценарии объек-та или мне не нравится имеющийся в наличии, я, как ав-тор, легко меняю место действия. Я отношусь к сцена-рию как к основе, и только. Я привык участвовать в под-боре актеров. А с чужим человеком все время боишься что-нибудь не то сказать, боишься превысить свои пол-номочия художника.

Хороших фильмов в природе существует гораз-до больше, чем я могу физически просмотреть. Близок мне Бунюель, его специфический юмор. Смотрю «Но-вые времена» Чаплина в двадцатый раз и в финале всег-да текут слезы. Меня умиляют издания типа «100 ху-дожников», «100 режиссеров». Всегда думаю о том 101 бедолаге, который не попал в обойму.

Pl.: На Ваш взгляд, настоящее кино умерло? Е.Г.: Смерть настоящего кино – это бред. Это выдум-

ки кинокритиков, потому что их развелось уже больше, чем хорошо снимающих режиссеров. Pl