МОСКОВСКИЙ ЛИТЕРАТУРНЫЙ А ЛЬМАНАХ · 2018-04-22 · Проект #РЦЫ! ... жаловалась на тебя, приводила факты. Я носил

Москва

М О С К О В С К И Й Л И Т Е Р А Т У Р Н Ы Й А Л Ь М А Н А Х

Ольга Журавлёва

* Исторические справки о Москве представ-лены в обработке редактора журнала по мате-риалам официальных сайтов административных округов

Редактор Ольга ЖуравлёваЗам. редактора Владимир Крымский Ответственный секретарь Максим ДубаевЭксперт-обозреватель Александр ЧистяковИнформационная поддержка Геннадий ГацураКастинг групп партнёр Григорий МовшицФото-редактор Михаил ЖуравлёвВёрстка Алексей Козлов

Московский литературный альманах «ЖУР-НАЛ СТО-ЛИЦА»учреждён 17 января 2017 года

Учредитель Профессиональный Союз Писателей России (ПСПР)

основной государственный регистрационный номер: 1037739742743зарегистрировано Министерством юстиции Российской Федерации

14 ноября 1994 года за N 131-п

Адрес редакции журнала:117152, г. Москва, Загородное шоссе, 6-3-17

Тел. +7 (906) 747-71-81 е-mail: [email protected]

Сайт «Московские писатели» http://moscowwriters.ru/

Рукописи не возвращаются и не рецензируются.Редакция оставляет за собой право не вступать с авторами в переписку.

Отпечатано в типографии ООО «Буки Веди»119049, г. Москва, Ленинский пр., д. 4, стр. 1А

Тел. +7 (495) 926-63-96, www.bukivedi.com, [email protected]Тираж 500

Подписано в печать 10.10.2017

© Редакция литературного альманаха «ЖУР-НАЛ СТО-ЛИЦА»

© Приложение еженедельника «Лите-ратурная жизнь»

Содержание

От редактора ................................................................................................................................................. 5

ПОЭЗИЯ и ПРОЗА

Центральный округ .................................................................................................................................... 6Западный округ ..........................................................................................................................................26Юго-Западный округ ................................................................................................................................42Северо-Восточный округ ......................................................................................................................64Южный округ ..............................................................................................................................................78Восточный округ .......................................................................................................................................98Северо-Западный округ ...................................................................................................................... 108Юго-Восточный округ .......................................................................................................................... 122Северный округ ...................................................................................................................................... 132Зеленоград ................................................................................................................................................ 140Новая Москва .......................................................................................................................................... 144

СОБЫТИЯ

Белые журавли России ........................................................................................................................ 150

ПРОГУЛКИ ПО МОСКВЕ

Евгений Харитонов. В десятый раз роза упала на лапу Азора! ........................................ 158Елена Далина. Проект #РЦЫ! ............................................................................................................ 162

ЛИГА МАСТЕРОВ

Елена Кацюба. Лицо и маска Марии Корелли ........................................................................... 166Константин Кедров-Челищев. Самый смелый из поэтов ХХ века .................................... 172

ЛИТПАМЯТНИКИ

Константин Ваншенкин ....................................................................................................................... 176

НАШЕ ВСЁ

Виктор Аксючиц. А.С. Пушкин и Россия ...................................................................................... 182

МОСКВА-ВЕДЫ

Юрий Рябинин. Вечная память ........................................................................................................ 182

ПЕРЕВОДИКА

Кристина Зейтунян Белоус ................................................................................................................ 196Денис Плуталов ....................................................................................................................................... 198

ГОСТИНАЯ

Ирма Зарецкая (ДНР) ............................................................................................................................ 160Екатерина Деришева (Украина) ....................................................................................................... 170Андрей Костинский (Украина) ......................................................................................................... 172

От редактораКо дню 870-летия города мы запускаем новый литературный проект –

«ЖУР-НАЛ СТО-ЛИЦА», в самом название которого заложена суть со-временного периодического издания. Литературно-исторический альманах Москвы, как раз – то, что так необходимо теперь, когда культурная канва столичного региона, претерпевая существенные изменения, перестала быть для коренного населения близкой и понятной.

Москва молодёжная, многоликая, многонациональная, многозначитель-ная представляет на всеобщее обозрение многогранное творческое видение таких немаловажных аспектов современности, как история города, фило-софия времени, настроение жителей многослойного в мультикультурном смысле мегаполиса – их стремление к совершенству, невзирая на бешеный ритм и скоростной режим. Авторами столичного литературного журнала стали писатели-москвичи, проживающие в одиннадцати непохожих один на другой округах Москвы. Вниманию читателя представлены работы, как именитых мастеров, классиков отечественной литературы, так и начина-ющих писателей, горячо увлечённых поэтическим занятием талантливых участников различных молодёжных литературно музыкальных фестивалей и конкурсов.

Кто как не теперешние таланты смогут передать будущему поколению дух эпохи. Что ни говори, а историю городов пишут сами горожане. Московско-му журналу удалось охватить всё или почти всё литературное пространство разросшейся в процессе повальных реформаций Столицы.

Пора и оглянуться на своих знаменитых предшественников, продёрнув-ших сквозь поколения связующую нить глубоко гражданских, высокоху-дожественных и духовных смыслов. Мы же, в свою очередь, не гонимся за количеством приглашённых к столу генералов – нам здесь и сейчас требует-ся свежий воздух для работы и свободное от ястребов разборов пера небо над полями деятельности. Приглашаем москвичей и гостей Столицы в нашу дружную среду обитания. Желаем приятного просмотра и дальнейшего со-трудничества на страницах, теперь уже, по-московски яркого – Нашего дол-гожданного журнала.

Центральный округЕвгений

ПоповЮрий

МетёлкинДанила

ДавыдовОльга

ПанюшкинаПолина

ОльденбургВадим Месяц

Если Москва – сердце России, то Цен-тральный административный округ – сердце столицы. Ведь именно отсюда пошла Москва, вырвавшись из тесных пределов Кремля и распространившись на тысячи квадратных километров, вбирая в свои границы окрестные де-ревни, сёла и целые города. В XVII веке вокруг ещё деревянного Кремля рас-кинулись многочисленные слободки, где жили мастеровые, ремесленники, царские слуги, придворная челядь. От названий таких слободок пошли на-звания центральных улиц и переулков города: Кожевническая, Щипок, Арбат, Бронная, Калашный, Столешников, Оружейный...

Со временем город вырос, и словно огромный каравай на чистом полотне Москвы-реки – для многочисленных гостей столицы, представлен на карте девятью историческими округами и двумя примкнувшими впоследствие. Для большинства россиян, столица Рос-сии ассоциируется с Кремлем, Красной площадью, Собором Василия Блажен-ного, мавзолеем Ленина, Третьяковкой, Лужниками...

Москва – историческая, купеческая, дворянская, революционная, творче-ская, интеллигентная, разбитная, раз-носторонняя, всегда притягивала ино-странных купцов и завоевателей, но, несмотря на потрясения, ни в какие времена не теряла собственного лица – навсегда оставаясь в истории городов Белокаменной – Первопрестольной...

8 9

МоскваЦентральный округ

флигелей иль больниц в марте витает дух сон молодых блудниц лёгок как вешний пух

в венах плутает ртуть нужно ровней дышать ветром пылинку сдуть пальцами пробежать

в зеркале показать свадьбу, беду, вокзал что ты хотел сказать я уже рассказал.

***

Прошлое в голове шумит дети там бегут посмотреть на пожар чёрные собаки на белом снегу во рту у каждой горит огонь

что звучит раньше, здравствуй или прощай? или это равнозначные слова? на часах извечное пять утра за окном базилика Святого Петра

дети бегут посмотреть на казнь их ликованию нет конца с грохотом рассыпаются снеговики им уже не подать руки

я посещаю разные города каждый город носит имя моих невест они выходят из темноты в который раз переходят на ты

здравствуй, мама, я написал письмо писал тебе, но отправил его жене ты бы смеялась, прочитав его до конца, а она, прочитав первую строчку, умрёт.

ВАДИМ МЕСЯЦ

ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ

Моя первая любовь грелась у батарей, садилась на корточки и прислонялась спиною к рёбрам ночных радиаторов, рассказывая о строении женского организма.

Каждый день ты ждала ребёнка, но тесты темнели только на Рождество и Первое мая. Вряд ли нам было стыдно. Скорее смешно.

Даже в детстве у тебя не было кукол. Что ты сделала с ними? Зарыла? Сожгла?

Моя бабка писала письма генсеку, жаловалась на тебя, приводила факты.

Я носил в школу окурки в карманах, от смрада которых Филицата Андреевна, завуч, потеряла сознание.

А когда началась война, мы вышли во двор и смотрели, как люди колонной проносят гробы по проспекту.

В этот день ты хотела замуж ещё сильнее. Совершеннолетие мы встречали как смерть.

СИНЕЕ

Косточки позвонков под синею простынёй как перестук звонков под зимнею синевой

парус из марли плох лучше возьми сатин завтрак из хлебных крох дар вековых крестин

с радостью разорву линию на руке выскользну на плаву льдинкою по реке

10 11


*** Космическое одиночество, печаль, знакомая не каждому второму. Как будто бы чего-то очень жаль – последней капли выпитого рома, и первых слов, и первого дождя... И лета этого, которого, возможно, не будет больше. Только уходя, способен ощутить внезапность – кожей. Когда ответа требует чудак – но он давным-давно ему известен… Один процент! А вдруг уже не так? Всё так. Ты больше неуместен! Жаль несвершившегося недоволшебства, несозданного недо... недо... недо... Разменянного глупо Рождества, ненайденного третьего куплета. Ты спрашиваешь: «Ну, зачем грустить? Займись делами!» – говоришь со смехом. Я не грущу. Попробуй допустить, что эта данность – счастью не помеха. А Микеланджело, безумец, уловил, где кроется неразрешимость спора. Запечатлел и тем благословил трагедию извечного зазора.

***

И хочется очень простых вещей – сидеть у камина с тарелкой щей, уставившись в телевизор. Салат Оливье и кубинский ром, твой правильный профиль на контровом – по фону, возможно, Визбор. Ложиться не поздно, считать слонов, спать до утра без тревожных снов. Верить своим глазам. Тихую радость смакуя, мочь самого близкого хоть всю ночь гладить по волосам. Хочется мчать с тобой по шоссе и по дороге писать эссе, Радио Джаз... и в Плёс. Быть твоим другом, твоим ребром, чувствовать кожей и всем нутром, что ты ко мне всерьёз.

ПОЛИНА ОЛЬДЕНБУРГ

***

Как будто острей чем в юности – так и есть! И с каждым прошедшим годом мощней удар. Кроссворд с опечаткой. И всё филигранней месть того, для кого я, видимо, аватар. Добавит мне новых опций – заставит петь, писать, рисовать, снимать, побеждать амок. И я буду чувствовать и терпеть за всех, кто со мной полететь не смог. Почти паранойя. Прозрение, как шиза. Гипотезы точность за гранью добра и зла. Я чувствую, как пронзают твои глаза, а я ведь уже практически из стекла. Капканы, ловушки, подвешенные мосты... До уровня мага недолго – я в двух шагах. Ползком, через сальто мортале и на руках почти научилась держаться, но снова – ТЫ! Как чей-то дурацкий замысел, план врага, особенный случай – кармический исполин. Силён и красив, не чувствует ни фига, как будто за ним пять сотен таких Полин. Я жук под стаканом, я гончая на ремне, в подвале у радиатора я скулю. О, если бы дали жизнь запасную мне! Я всё обещаю исправить – я разлюблю! Смеётся агрессор бешеный, за кого я тут выполняю миссию, как фантом: «Давай-ка, пока оттачивай мастерство, а я разберусь – не ной! – как с тобой потом...»

***

Очень похоже на ссылку или тюрьму, только пейзаж за окном – голубой и серый. Не позвонить, не крикнуть, не написать ему, что с каждым днём всё меньше и меньше веры. Скоро совсем растает. Словно на волоске, держится воспоминание о высоком. Помнится только родинка на виске, запах шампуня – мята с лимонным соком. Дальше туман, как в Лондоне, густ и свеж. Двор королевский весь обнесён оградой. Это не пауза, знаю, таков рубеж. Вход воспрещён. Надолго. Стучать не надо.

12 13


убийственно прекрасных малиновых октав, из слов моих неясных и заусениц рта...

АПОКРИФЫ

...пусть ласки и хорьки зашебуршат в овинах, придавливая там осиротевших кур, природа не щадит виновных и безвинных, но иногда берёт гуманный перекур, на тысячу, на сто, колец на древе жизни, отбрасывая тень на воротах косых, рассматривает век библиотечной линзой, гадая на таро и чествуя босых, ...о смутные столпы позолочённой пыли, в побасенках жильцов кумирен и чайхан, поведай хоть одну из тысячи, но былью, чей не залапан лик в гомеровских стихах...

ПРОВОДЫ

...смотреть как рушатся миры, как исчезают домочадцы, – (насельников моей поры что год прописывают в святцы), как тёмный гул тартарары, ворует воздух зевом адским, смотрю как рушатся миры, и не хватает сил собраться, а те, кому собраться в мочь, чьи бледно западают губы, могли б хоть на алтын помочь, чтоб вечность не карала грубо, ...так не понять, кому страшней заветного лишаясь круга, живой руке или под ней уже едва остывшей, друга...

ЮРИЙ МЕТЁЛКИН

ДЬЯЧОК

…стынет проза лица, но поэзия слуха, пробуждает сердца, неприметно и глухо, так Спасителя свет, чуть мерцающей точкой, предрекает рассвет, набухающей почкой, и крадет пономарь, свет свечного огарка, капля точит орарь, и становится марким, этот слёзный подол – парафиновый список, ...и сияющий стол, поминальных записок…

КРАЙ

…сугробов кивера, стоят, дома оплакав, морозы за вихры наваливают шуб, выстуживать жильё и выбегавших лапать, смакуя болтовню потрескавшихся губ, о, сумерек чудных таинственные хляби, упавшая за хлев безропотная тьма, укутай этот край тоскующий и слабый, пускай они уснут в прокуренных домах, пусть голубым огнём там иней полыхает, …за ветхостью окон разбросаны века и шомпола зарниц столетья протыкают, нанизывая дни на острие клинка…

ГОВОРИТЬ…

...и жёлтым и зелёным на фоне голубом, по флажолету фона малиновым мазком, вечернего сфорцандо нечаянной зари, колоратурой cante печаль моя гори.., тоскующее чудо в глазах моих горит, мне кажется я буду с тобою говорить, ...алеющего неба вселенская скрижаль, укачивает слепо остатки мятежа,

14 15


КЛЮЧИ

Ключи в китайском языке – Это всё то, что составляет иероглиф: Разные чёрточки и палочки, Кружочки. А ты? Всё те же закорючки-точки? Или? Кубы и корни из квадратов? Теоремы? Их доказательства чернилами на парте, карты, схемы?! Они, все эти Пифагоры, Архимеды, Распахивая точные науки, Раскрыли тему? Кто ты? Ключи каллиграфической системы? Или Вода? Огонь? Они на чёрточку одну лишь отличаются, На точку. Забыл, не дописал – В реке бежит вода, Одну добавил – Жарко жжёт огонь.

Сгореть больней. Залитым быть смешней – И скуШно, и легко. А ты? Я – за огонь.

Конечно, так. Спасти огонь нельзя бывает Без топора. И если одна капля отделяет Ту воду от огня, В каком разделе высшей математики Она, Та аксиома, что меня с тобою Разлучает.

ОЛЬГА ПАНЮШКИНА

***

Вокруг смешные люди. Я люблю в кафе за столиком в углу сидеть и наблюдать в окно: огни, прохожие – кино, дома, машины, города. – Ты одинок? Конечен? – Да.

Скажи ещё и повтори (и я поверю) раза три. И заглуши свои слова во взгляде – всё, но не вчера… Я вижу завтра: облака, разрыв на небе без дождя. И в этот голубой просвет я улечу… С тобою? Нет.

Но если скажешь: я хочу лететь с тобой ещё чуть-чуть, я покажу тебе тогда моря, дороги, острова – так много мира для тебя во мне… Дверь открывается сама как будто. Ключ один, ты знаешь... Давай, Замок – секрет открой.

Нет, не рукой! Ты смотришь в небо? Что с тобой?...

16 17


Но как-то в дни молчанья моего Над озером угрюмым и скалистым Я повстречал чекиста. Про него Мне нечего сказать: он был чекистом.

***

как интересно ломать себя: внезапно на сломах выступают какие-то имена когда-то знакомых

а потом проступают родные и знакомые, и вообще свои но тут приезжает скрипя скорая эти точно-то не из семьи

***

знаю тот кто много буков не имеет издавать он представим маршал жуков он умеет воевать

а кому хотелось сразу отвечать на чуждый рык им предложен и навязан человеческий язык

ты встречаешь идиота он стихи вот пишет, да а тебе одна работа педагогика, гага

и пока он, между прочим, стих свой преподнесет ты бу-бу, мя-мя, короче, это всех нас не спасёт

а спасут нас от печали и завещанной судьбы те которые не дали те кто бу-бу-бу, бы-бы

ДАНИЛА ДАВЫДОВ

***

а сумароков босой в камзоле ходил через переулок за водкой а тредиаковского хоть в чинах был стегали плёткой а про ломоносова знаете сами всё вам пофигу. их не спасли, вас не спасали

мне вот нечего сказать, потому что это вне речи я жив, вы живы, вы обеспечены, я обеспеченпускай при этом нищи и голы на это настроены все наши существительные и глаголы пускай так миру всему

продемонстрируем что-то устроенное по-умумир безглас пуст неприятен весь но мы здесь

давайте вспомним а лучше и не но пускай это вот всё будет всегда во мне

ЧЕКИСТ

«а повешу-ка это вопреки и заради надобности…»

Юрий Домбровский\Я был знаком с берлинским палачом, Владевшим топором и гильотиной. Он был высокий, добродушный, длинный, Любил детей, но выглядел сычом.

Я знал врача, он был архиерей; Я боксом занимался с езуитом. Жил с моряком, не видевшим морей, А с физиком едва не стал спиритом.

Была в меня когда-то влюблена Красавица – лишь на обёртке мыла Живут такие девушки, – она Любовника в кровати задушила.

18 19


самом центре, в Колонном зале, чтобы лично убедиться в свершив-шемся факте... Как ни странно, нам это практически удалось, и были мы остановлены лишь у входа в «святая святых», откуда нас все-таки вытолкали в шею, и непосредственно процесс похорон нам пришлось наблюдать, уютно устроившись у телевизора. Ну а теперь – что? Теперь до Брежнева никому дела нет, ибо Россия после многолетней брежнев-ской тоталитарной скуки пустилась нынче в такие новые развеселые приключения, которые начисто вышибли из многих голов воспомина-ния о ТОМ, КТО БЫЛ.

...Пышные похороны последнего красного Вождя первой коммуни-стической империи, которая вскоре начнет трещать по швам, как старое, заношенное пальто, подобранное бродягой на помойке. Проникновен-ный голос диктора, сравнившего покойника с Прометеем и сообщив-шего, что самое ДРАГОЦЕННОЕ НАСЛЕДИЕ, которое он нам всем оставляет, вовсе не коллекция подаренных ему со всех концов света ро-скошных автомобилей, не золотые знаки отличия, которыми он награ-ждал себя чуть не каждую неделю, и даже не его бессмертная трилогия «Малая Земля», за которую он сам себе выдал ЛЕНИНСКУЮ ПРЕМИЮ В ОБЛАСТИ ЛИТЕРАТУРЫ И ИСКУССТВА, а... «пятнадцатимиллион-ная партия, которая «выстоит при любом повороте событий»».

Что диктор имел в виду под этим самым «поворотом» – непонятно, и спросить теперь не у кого, потому что диктор вскорости тоже умер, а очередные «повороты» напоминают виражи по обледенелой горной дороге. Очевидно, «происки врагов социализма», с которыми так хра-бро и искусно боролся умерший. Но и «враги» в тот день притихли, послали в Москву высших своих представителей, очевидно, с той же самой (как и у меня с Приговым) целью – лично убедиться в том, что того, кто в течение восемнадцати лет правил огромной страной, более на этом свете не существует.

А вот и «друзья» – по телевизору все хорошо видно: Фидель Кастро с огромной бородой и генерал Ярузельский в темных очках стоят у Мав-золея рядком, как пара разбойников из детских сказок... плачущая Ин-дира Ганди, члены Политбюро, военнные, какие-то мифические пред-ставители трудящихся. Этот грандиозный спектакль до сих пор маячит у меня перед глазами, и мне его уже никогда не забыть. Равно как и не забыть его звукового сопровождения похоронной музыки и шороха шаркающих подошв многокилометровой ОЧЕРЕДИ, медленно двигав-шейся по центральной улице Горького, чтобы попрощаться с Вождем, очереди ПРОСТЫХ ЛЮДЕЙ, многие из которых несли в руках отнюдь не венки, а сумки с продуктами, добытыми в обеденный перерыв, по-сле чего их и направили организованно «прощаться», создавая облик «всенародной скорби». Замерзшие, не поднимающие голов (скорей всего чтобы не встретиться взглядом, выражающим все что угодно, но только не скорбь, с коллегой-стукачом или иным представителем вла-сти), они тянулись цепочкой по этому, странному московскому марш-руту: поэт Маяковский (памятник) – поэт Пушкин (памятник) – генсек Брежнев (мертвый).

ЕВГЕНИЙ ПОПОВ

ТРИ ВОЖДЯ

BREZNEV’S WAKE, или ЕЩЕ НЕ ВЕЧЕР

«Эх, была у нас потеха На поминках Финнегана»

J. Joyce. Finnegan wakeНу ещё бы не потеха, если вся огромная страна, получавшая от ком-

мунистов скудную порцию ХЛЕБА, уже за пару лет до смерти послед-него полноценного Генсека КПСС (поэт Андропов, хворый Черненко и ревизионист Горбачев не в счет) хотела наглядных ЗРЕЛИЩ его перма-нентно ожидаемой смерти и сопутствующих этому печальному факту «благодатных перемен», которые, естественно, наступили, в чем каждый может лично убедиться, выглянув в окошко или включив телевизор. Анекдот тех лет: в утреннем, переполненном вагоне метро интеллигент читает газету. Другой интеллигент, заметив в газете черную траурную рам-ку, с надеждой спрашивает: «Он?» «Не-а», – с досадой отвечает читатель. Анекдоты тех лет: Брежнев и Чапаев, Брежнев и Индира Ганди, Бреж-нев и Алла Пугачева, Брежнев и Неизвестный солдат, оказавшийся немцем, Брежнев и Пушкин, Брежнев и марсианин, Брежнев и Бай-кало-Амурская магистраль, БАМ, комсомольская стройка, канувшая вместе с так и недостроенным коммунизмом «в отдельно взятой стра-не». В любой подвыпившей компании находился остряк, имитатор его невнятной речи, веселящий собутыльников байками типа: «ВОПРОС. Что будет, если Брежнева ударить по голове молотком? ОТВЕТ. Бам-м-м!»

Во всем этом не было кощунства. Он стал ПЕРСОНАЖЕМ задолго до того дня, когда дикторы радио и телевидения объявили о смерти «дорогого Леонида Ильича», а из уличных динамиков полилась траур-ная музыка. Задолго до создания сатирической телевизионной переда-чи того же названия москвичи хоронили КУКЛУ. И если кто и плакал искренне о некогда живом человеке, то это – родные и близкие, в пер-вую очередь – жена, дети. Для них его жизнь и смерть были драмой, для всей страны – трагифарсом.

Вот почему странное оживление наблюдалось в тот траурный но-ябрьский день на московских улицах, в московских домах и квартирах. Интересующихся подробностями я бы отослал к собственному рома-ну «Душа патриота», где описано, как мы со знаменитым ныне поэтом Дмитрием Александровичем Приговым, имевшие в те времена статус подозрительных элементов и уже получившие от КГБ официальное предупреждение о том, что, сочиняя всякую неугодную делу социализ-ма мерзость, находимся на пути совершения преступления, пытались пробраться по холодной Москве к гробу Брежнева, выставленному в

20 21


Работа была тяжелая, в тайге, но заплатили хорошо, и, приехав в род-ную коммунистическую столицу, я не стал ждать очереди на автобус, а взял в аэропорту «Домодедово» такси и покатил в свое общежитие на улице Студенческой, что на задах Киевского вокзала, с шиком «нового русского», наличие которых через какую-либо четверть века в бывшей «империи зла» не могло привидеться мне тогда ни в страшном, ни в эйфорическом сне.

Путь наш лежал через центр, где я вдруг обнаружил сильное движе-ние черных машин, которые всегда являются атрибутом власти – вне зависимости от того, «Мерседес» ли это с «крутыми» или отечественная «Волга», на которую собирался пересадить своих чиновников юный, а теперь бывший вице-премьер Борис Немцов.

– Что случилось? – спросил я шофера, лихого московского «водилу».– Хруща сымают, – кратко ответил таксист.– Кого-кого? – удивился я.– Никиту-кукурузника!– А ты откуда знаешь?– Мы в такси все знаем!«Водила» сердито плюнул в окно, а я глубоко задумался. Ибо подумать было о чем. Я родился в 1946-м, мне в то время было

18 лет, и так получалось, что всю свою сознательную жизнь я к 1964 году прожил при Хрущеве. Ну, не считать же, что в семилетнем воз-расте (1953) я, как мог, участвовал во всенародной скорби по поводу утраты Иосифа Грозного Сталина, которого оплакивало все «прогрес-сивное человечество».

Никиту же Сергеевича, который открыл ворота концлагерей («с ве-щами на выход!»), устроил десталинизацию на ХХ и ХХII партийных съездах, напечатал Солженицына и сделал множество других правиль-ных дел, включая ликвидацию палача Берии и разгон соратников, по-именованных «антипартийной группировкой» (Маленков, Каганович, Молотов и примкнувший к ним Шепилов), благодарные советские люди, где в КАЖДОЙ семье или сидели, или сажали (или делали и то, и другое), должны были, казалось, обожать как частичного освободи-теля от коммунизма и творца первой «перестройки». Но вот как-то не сложились у него отношения с народом, и остался он в памяти народ-ной лишь как герой многочисленных анекдотов и частушек типа: По-любила я Хрущева, \ Выйду замуж за него.\ Но боюсь, что вместо ..., \ Кукуруза у него.

Или: « – Как живете, товарищи колхозники? – шутя спросил Ники-та Сергеевич. – Хорошо живем, Никита Сергеевич, – шутя ответили колхозники». Или (вот уже окончательная «антисоветчина»): Играет Брежнев на гармони, \ Хрущев пляшет гопака. \ Погубили всю Россию \ Два партийных чудака…

Не мне гадать, отчего так случилось, на этом и более умные, чем я, люди мозги поломали, но всё же одна из причин (возможно, главная) кроется в том, что он был и оставался до конца дней своих КОММУНИ-СТОМ, а коммунистов к тому времени в нашей стране, насчитывавшей

Со странностей началось, странностями и закончилось, о чем долго толковали потом жители огромной страны – в пивных, дома, на работе (среди своих). О том, что все они видели, вернее, слышали по телевизо-ру. О том, что в последнюю минуту могильщики уронили гроб с трупом и гроб этот рухнул в могилу, выкопанную у кремлевской стены, с таким страшным треском, что в воздух с испугу взлетели черные вороны, жи-вущие на Красной площади при всех режимах. Черная птица на секун-ду заслонила экран телевизора, и все – эпоха кончилась.

Чудеса, впрочем, продолжились и после смерти. В честь него, носив-шего в народе прозвища Лелек, Лентяй, Лека, Бровастый и др., были переименованы улицы, заводы, колхозы, совхозы и даже город На-бережные Челны. Один мой знакомый клятвенно утверждал, что его жена поехала в командировку в Набережные Челны еще до смерти Ген-сека, а когда его похоронили, и знакомый по случаю отсутствия жены и Генсека пьянствовал с друзьями и посторонними женщинами, среди ночи раздался телефонный звонок и строгий голос из трубки сказал: «Сейчас с вами будет говорить Брежнев». Пьяницы оцепенели, лишь в следующую секунду поняв, что с ними говорят не с того света, а из пе-реименованного города. Я верил этой истории до того, когда мне то же самое еще до перестройки не рассказали еще несколько человек, клят-венно утверждавших, что все это –правда и происходило лично с ними, женами, любовницами и покойным Генсеком.

Эх, перестройка, перестройка... Где-то в конце 80-х я, увлеченный размахом перемен и только что вернувшийся с полуразрешенной де-монстрации некогда равнодушных москвичей, с энтузиазмом скан-дировавших: «КОММУНИСТЫ ПАЛАЧИ», заметил своему старшему другу – скульптору и писателю Федоту Сучкову, политзэку, который при Сталине, согласно лагерной поговорке, «получил 8 (лет), отсидел 13 и вышел досрочно», – что, на мой взгляд, неправ был уважаемый нами антисоветчик-политолог Авторханов, утверждавший в свое время, что после Брежнева в России всегда будет править... Брежнев. Старый зэк отнесся скептически к моему энтузиазму и пробормотал в ответ нечто библейское: «ЕЩЁ НЕ ВЕЧЕР».

В его правоте каждый может теперь убедиться, выглянув в окошко или включив телевизор: вечер не вечер, рассвет не рассвет, а так – пер-манентные BREZNEV’S WAKE, сопровождаемые похмельем, основным признаком которых являются переходы от беспричинной эйфории к слабо мотивированной депрессии. «Туда-сюда-обратно, тебе и мне приятно», – гласит малопристойная русская поговорка, имеющая в сво-ей основе явный садо-мазохистский подтекст.

ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ЦАРЯ НИКИТЫ

В октябре 1964 года я, тогдашний студент Московского геологоразве-дочного института, прилетел в Москву из Сибири, где проходил летнюю геологическую практику в качестве «бурильщика ручного бурения».

22 23


пился. Мне было жалко Вождя всех времен и народов, по которому в одночасье зарыдала вся огромная советская страна, включая мою маму и исключая бабушку Марину Степановну, которая еле слышно проши-пела-прошептала синими тонкими губами: «Подох дьявол нерусский, туда и дорога». Я подумал, что бабушка сошла с ума. Я ошибался. Ма-рина Степановна просто-напросто была вдовой расстрелянного свя-щенника, труп которого красные для надежности содеянного еще и пустили под лед в 1918-м, что ли, году. Я об этом узнал значительно позже, когда стало можно.

Жили мы тогда в сибирском городе К. на улице, носившей после Ок-тябрьской революции имя убиенной Колчаком революционерки Ады Лебедевой, в деревянном доме с печным отоплением. А буквально ря-дом, точно в таком же доме, некогда проживал в 1913 году по дороге в туруханскую ссылку свежепреставленный Вождь. Его ведь царь очень часто сажал в тюрьму и направлял в ссылку, откуда он всегда доволь-но быстро убегал, чтобы снова заниматься упомянутой революцией и всем остальным, что такой революции сопутствует, например, гра-бежом банков, терроризмом, агитацией. По такому случаю в этом его временном сибирском жилище уже существовал музей, куда мама по соседству и направила меня, чтобы «возложить цветы».

А надо заметить, что живых цветов тогда в Сибири в это время года не существовало, не то, что сейчас, когда их тюками везут из Голландии. Мама срезала несколько пышных зеленых ветвей распространенного комнатного растения аспарагус, я и пошёл.

А в музее том под картиной, изображавшей, как ссыльный Вождь плывет по реке Енисей в лодке и спокойно курит трубку, тоже рыдали молодуха-экскурсовод и старушка-гардеробщица. Не прекращая ры-дать, молодуха записала меня в толстую коленкоровую тетрадку, ста-рушка сказала «молодец», и вечером того же дня все по тому же радио я узнал из передачи «Сталинские внучата», что «первым отдал память вождю пионер Женя Попов».

Я был горд, что меня назвали. И назвали пионером – я ведь еще и в школе тогда не учился. Еще начальник советских чекистов Лаврен-тий Павлович Берия по радио тогда выступал, и я запомнил начало его скорбной, но энергичной речи, обращенной к соотечественникам: «До-рогие мои, не плачьте». Тогда по радио многие выступали, призывая слушателей соцлагеря и просто лагерей еще теснее сплотиться вокруг коммунистической партии. Сплотились. В Москве в тот день была на Трубной площади давка, унесшая десятки жизней, а по всей стране – траур и минута молчания, которая закончилась для меня непонятно. В знак торжественности скорбного момента я с грохотом выстрелил из детского двуствольного ружья, за что был строго наказан родителями, стоящими перед репродуктором навытяжку, но получил от бабушки конфету «Красный мак», вкусная была конфета.

Далее непонятное продолжилось. В декабре того же года Берию шлепнули как «английского шпиона», в 1956 году Никита Хрущев ра-зоблачил на ХХ съезде культ личности Сталина, а в 1961 году набальза-

миллионы членов КПСС, окончательно разлюбили и если когда-нибудь снова полюбят, то это непременно будет наказанием за все грехи наши. То есть был, конечно, и фильм «НАШ НИКИТА СЕРГЕЕВИЧ», и гра-фоманка в газете «Красноярский комсомолец» сочинила поэму, закан-чивающуюся строчками «И светла улыбка у Хрущева, и синеет осень, как весна», но вот если душа к правителю не лежит, то это – все! И как мне не вспомнить, что за день до торжественной сдачи громадного же-лезобетонного моста через реку Енисей в 1961 году, чья-то вражеская рука украсила мост карикатурным изображением Вождя в виде сви-номатки, к сосцам которой прильнули товарищи Фидель Кастро, Мао Цзэдун и др. товарищи.

И дело даже не в том, что он потопил в крови Будапешт и Новочер-касск (это-то как раз и простили бы, заставили – так и простили бы), не в том, что он вверг страну в Карибский кризис, запретил держать в го-родах скотину, топал ногами на писателей и называл художников «пи-дарасами и абстрактистами» (некоторые из них вспоминают это сейчас с мазохистическим удовольствием), а в том, что нечего было метаться и считать российских людей окончательными идиотами, которые будут продолжать плясать под коммунистическую дуду даже тогда, когда сам главный коммунист ясно дал понять, что весь этот коммунизм – туфта. Поэтому – или ты Отец Народа, или ты – коммунист, а третье будет дано только через двадцать с лишним лет, с начала конца перестройки.

Да еще кукуруза, конечно же, – та самая кукуруза, которую застав-ляли сажать «от Москвы до самых до окраин», которая почти нигде (за исключением южных районов) не росла, которую продавали в же-стяных банках ниже себестоимости жестяной банки и прославляли в мультипликационных и просто фильмах, вызывала у народа злобу и ненависть, как насильственно навязываемая просвещенным помещи-ком музыка Гайдна крестьянам (в одном из рассказов писателя Нико-лая Лескова, где они именуют великого композитора гадиной).

– Так что не хрен было из себя царя строить, а то развел, мля, как Сталин, культ личности, – вдруг неожиданно сказал шофер.

– Так он же ведь Сталина-то и разоблачил! – пустился я в спор......Который, кажется, продолжается и до наших дней.

«КОНСУЛЬТАНТ С КОПЫТОМ»

Много лет назад меня научили в детском саду петь песню: Курит трубку деда Сталин, А кисета-то и нет. Мы сошьем ему на память За-мечательный кисет.

В молодости-то ведь не знаешь, чем все закончится. В марте 1953-го мне было семь лет, Сталину – 73, но он вдруг взял да и помер 5-го числа, о чем скорбный голос диктора Левитана сообщил на следующее утро по радио, которое являло собой в те времена черную бумажную тарел-ку репродуктора, висевшую на стенке каждой советской квартиры и комнаты, а телевизоров тогда ни у кого не было, кроме самых главных начальников и других особенных людей Москвы и Ленинграда. Я насу-

24 25


конструктору Микулину дачу на Николиной горе, зато публициста Михаила Кольцова немедленно посадил, после того как тот прочитал блестящий доклад о знаменитом сталинском «Кратком курсе истории ВКП (б)». Здесь подарки товарищу Сталину, включая знаменитую вы-шивку бисером, которую от любви к Вождю выполнила ногами безру-кая от рождения женщина Семенова, соседствуют с лагерными одежда-ми безвестных сталинских политзаключенных.

Ну и правильно, чего уж там после драки кулаками махать, когда и вся-то наша жизнь есть борьба. Я думал, что Сталин поехал в сторону попсы только в начале семидесятых, когда любой веселый шоферюга считал долгом прикрепить его портрет на ветровом стекле рядом с изображением Аллы Пугачевой. Оказалось, что я и в этом ошибаюсь, как и во многом другом.

Прелестная инсталляция имеется на этой выставке, сочиненная детьми еще в 1949 году. Пупсы и куклы несут портрет Сталина и бла-годарят его за счастливое детство. Алиева, машинистка из Грозного (!), выпечатала в 1949 году его цветной фэйс. Угнетенные индейцы США назначили Вождя своим почетным вождем, подарили ему шапку из пе-рьев. А трудящиеся завода им. ОГПУ огромный кинопроектор. Инте-ресно, что открытка «с Лениным» сто �ит в музейном ларьке рубль, а с изображением Сталина – десятку.

Я стоял и вспоминал строчки из поэмы ученика Маяковского Семена Кирсанова, посвященной Вождю: Товарищ Сталин, Ваша жизнь при-мером \ Для нас для всех на тысячи годов. \ К Вам наша юность вхо-дит пионером \ И говорит: «Для Вас на все готов». \ Я вышел из Музея Революции \ И, уходя, подумал – не вернуться ли? Я тоже хотел было вернуться, однако во дворе Английского клуба встретил своего прия-теля, знаменитого современного драматурга Виктора Славкина, кото-рый поведал мне внезапно раскрывшуюся тайну. Оказывается, он тоже в качестве юного пионера, лично сменив Буденного, стоял в почетном карауле у сталинского гроба, что теперь документально подтверждено упомянутым монитором. Славкин долгие годы мало кому рассказывал об этом, с одной стороны, опасаясь, что ему никто не поверит, а с дру-гой – что его потянут на Лубянку за безответственную болтовню. Ведь он, у которого двое дядьев сидели в тюрьме, оказался у гроба по чистой случайности и халатности начальства, что свидетельствует о том, что и тогда у нас в стране не было особого порядка, так что чего уж пенять на нынешние времена. Нету на нас Сталина, и хорошо.

P.S. Хотите верьте, хотите – нет, но весь этот текст, над которым я трудился несколько дней, ночью вдруг исчез из моего компьютера, и мне пришлось восстанавливать его заново, по памяти. Так что извини-те, если что не так со стилем и вообще. Может, он, и правда дьяволом был? Недаром же Михаил Булгаков именовал первый вариант своего знаменитого «Мастера» «Консультант с копытом», а у Сталина были сросшиеся пальцы на ноге, что являлось страшной государственной тайной.

мированный труп вождя переместили из Мавзолея под Кремлёвскую стену, и Ленин опять остался лежать в одиночестве.

А потом пришел править Леонид Брежнев, и начальство стало по-говаривать, что не такой уж Сталин был страшный, как его малевал волюнтарист и кукурузник Никита, дескать, если он и сукин сын, то – наш, отчего народ окончательно запутался и, так и не дождавшись обещанного светлого будущего, стал сильно пить, воровать, дисси-дентствовать или стремиться из нашей счастливой страны развитого социализма в сионистский Израиль, империалистическую Америку, пока не случилась перестройка и другие события новейшей истории конца ХХ века, свидетелями которых мы являемся нынче все без ис-ключения.

Однако, на мой взгляд, роль такого Вождя в нашей истории все же не стоит преувеличивать, все же не Ленин. Не было бы Сталина, другой бы какой-нибудь нашелся гад из большевиков вроде Троцкого или Бу-харина, отчего все могло быть гораздо хуже, чем при Сталине, который, хоть и рассовал по лагерям миллионы своих соотечественников, все же лучше, чем, например, Гитлер, Пол Пот или эфиопский марксист-людо-ед Бокасса, который кушал свой народ уже не в переносном, а букваль-ном смысле этого глагола. Очевидно, Господу зачем-то нужен был этот самый Сталин, как почему-то нужно и все то, что происходит сейчас в обновленной невиданными переменами России с её плюсами, минуса-ми, материалистическими мерзостями и духовными озарениями, той самой России, которую почти на семьдесят лет коммунисты завели с истинного пути в такую чащобу, откуда мы только теперь с трудом вы-бираемся, обдирая бока. Все же наш народ нынче не такой уже дурак, чтобы рыдать у репродукторов или даже у телевизора, ежели, не дай Бог, случись что даже с самым любимым вождем, а хорошо это или пло-хо, знает опять же только Бог.

Но, во всяком случае, не я, лицо крайне удаленное от политики, как рыба, живущая в воде, удалена от воздуха. То, что было, прошло, а если и возвращается, то в каких-то уже совсем неведомых формах.

Я убедился в этом, посетив как-то бывший Музей революции, где по случаю полувековой скорбной даты была развернута выставка, посвя-щенная Сталину, его делам, деяниям и делишкам. Я ожидал увидеть там плачущих большевиков и накал классовой борьбы, а обнаружил почти идеалистическую плюралистскую картину на все вкусы и убеждения, где лихая любопытствующая молодежь мирно соседствовала с идей-но-убежденными ветеранами, носящими орденские колодки.

Так, по одному из мониторов нон-стоп шла видеозапись непосред-ственных похорон вождя в присутствии всех заинтересованных лиц этой нашей истории: Хрущева, Берии, Маленкова, Молотова и т.д.

Зато по другому монитору транслировался небезызвестный Генрих Боровик, который, как только КПСС прокукарекала перестройку, не-медленно прозрел, стал демократом, остается им до сих пор и с тонкой улыбкой старого пропагандиста развенчивает Сталина, рассказывая о нём симпатичные анекдоты. Например, как тот в одночасье подарил

Западный округВероника

ПлехановаНаталия Орлова

Лидия Григорьева

Тимур Зульфикаров

Юрий Кублановский

Юрий Поляков

Современный Западный округ возник на давно из-вестных поселениях: еще во втором тысячелетии до нашей эры эти земли занимали скотоводческие пле-мена так называемой фатьяновской культуры. Ору-дия их труда обнаружены в ходе раскопок в Крылат-ском, Дорогомилово, на Воробьевых горах.

Одно из городищ располагалось близ устья реки Сетунь, а другое – на территории нынешнего Филев-ского парка. Группы курганов в Филях, Матвеевском, Очаково, Крылатском, Раменках и Тропарево свиде-тельствуют о заселении этой территории племенами вятичей. По соседству с курганами были расположе-ны вятические деревни, следы которых открыты в Матвеевском, на устье Сетуни. В конце XIII века об-разуется самостоятельное Московское княжество, и тогда же появляются села Аминьево, Волынское, Тро-парево, бывшие вотчинами боярских родов. Тогда же возникают вотчины в Воробьеве и Крылатском. Село Троицкое-Голенищево с XVI века было владением митрополитов, а позднее – патриархов «всея Руси», а село Крылатское на протяжении нескольких сто-летий находилось в числе царских вотчин. В XVII–XVIII веках в этих местах появляются усадьбы Ми-лославских, Нарышкиных, Мстиславских.

В конце XIX века здесь прошла железная дорога до Смоленска, а позже была проложена магистраль на Киев, что дало мощный толчок развитию района. Сюда из центра Москвы переводятся фабрики и заводы. Вдоль железных дорог возникают склады, селятся люди, возникают многочисленные дачные поселки.

В начале ХХ века строится Рублевская водопрово-дная станция. После 1917 года на территории разви-вается местная промышленность, строятся школы, больницы, ведется жилищное строительство.

28 29

МоскваЗападный округ

Чтоб спохватились остальные, Крича команды на бегу, Чтоб развернулись основные И крепко вдарили врагу! Чтоб с гордостью рапортовали, Как, множа воинскую честь, Артиллеристы простояли Не пять минут, а целых шесть! И что противник откатился, Потери тяжкие неся, И самолично убедился: Нас провоцировать нельзя! Врагу ответа никакого Другого не было и нет У нас от копий Куликова – До баллистических ракет!

…А мы служили, не печалясь, Мы знали, как нас дома ждут. И всё-таки предназначались На пять минут. На пять минут…

НА ПОЛИГОНЕ

Заряд составлен. Точная наводка. Но вот: «Огонь!» – наушники гремят. И в гуле приседает «самоходка», И где-то в небе шелестит снаряд.

И словно бы порыв густого ветра Бьёт в перепонки, давит на виски, А где-то – за четыре километра –Земля, вздымаясь, рвется на куски…

Ложилась пыль на черные погоны. И струйки дыма из-под ног росли. Мы частой цепью шли вдоль полигона, Осколки выбирая из земли,

Распаханной не плугом – мощью грубой, Засеянной дождём семян стальных, Похожих чем-то на драконьи зубы… Бог ведает, что вырастет из них?

ЮРИЙ ПОЛЯКОВ

В АРМИЮ

Обноски отцовы, Затертый мешок вещевой. Последнее слово С улыбкой: «Останусь живой!» А всё-таки горько – Стремительно, в шесть без пяти, Бог знает насколько Из тёплого дома уйти. Уйти спозаранку И знать, что иначе нельзя, Кусочек «гражданки» С собою в мешке унося. Мы ведаем смала Про долг свой и Родину-мать. Мой долг для начала – С колонною в ногу шагать.

ИЗ ДНЕВНИКА РЯДОВОГО

На Родине другие небеса! Двадцатый век! Ты этому виною, Что можно за неполных три часа Перенестись туда, где всё иное! И обменять российскую метель На мелкий дождь, что над землею виснет. Привычную одежду на шинель, А женщину любимую – на письма. И как-то сразу подобреть душой. Душой понять однажды утром сизым, Что пишут слово «Родина» с большой Не по орфографическим капризам!

ПЯТЬ МИНУТ

Юрию СмирновуСветилось небо голубое, Летел над плацем птичий щёлк. На пять минут веденья боя Предназначался наш артполк,

30 31


Словно ветка выделила иней из себя самой. Потому, чем дольше – тем чужбинней праху под сырой.

***

Озолотились всерьёз в свалках откосы, копны ракит и берёз пряди и лозы. Некогда, впрямь молодым, нам обходились в копейки к приискам тем золотым ведшие узкоколейки.

Красным царькам вопреки были тогда ещё живы сверстники и смельчаки те, что потом, торопливо опережая, легли в узкие, тесные гнёзда из-за нехватки земли на отдаленных погостах...

Дождь непрестанный до слёз то барабанит, то бает. Только ленивый берёз осенью не обирает – около лавки свечной с бойкой торговлей воскресной или излуки речной, враз ключевой и болезной.

...Но на родные места с тусклым осенним узорцем глядя и глядяс креста

под остывающим солнцем, как поступающим в скит трудницам простоволосым, Сын унывать не велит копнам прибрежных ракит, стаям рябин и берёзам.

ЮРИЙ КУБЛАНОВСКИЙ

СВЕРЧОК

Сверчок в изголовье, что мелешь, скажи? Бессмысленно песен твоих миражи встают от жемчужин – до гнили домов, обмоченных впрок мужиками с углов.

Я весь истаскался, в родимых краях, как цуцик, живу с нищетой на паях. На что уж – и то капитальней меня сверчок супротив темноты и огня.

Никто не пытает, о чём он поёт, как любит, сколь долго на свете живёт и где умирает – всё в том же углу? – пока из печи выгребают золу...

Каприз роговицы в минуту труда словесного, впрочем, и то не беда, светла, что горошина в спелом стручке, слеза – о сменяемом братом сверчке.

***

Сын, мужавший за семью замками от моих речей, всё равно когда-нибудь глазами, честный книгочей, пробежишь хоть по диагонали эти горбыли – жидкие парижские скрижали бати на мели, писанные, точно бороною, шедшей под углом, кто там вспомнит – под какой звездою за каким столом... Но когда полакомит пороша горку и межу, высохшее сердце потревожа, – землю, где лежу, и упруго в крест ударит ветер, я пойму, что так ты впервой увидел и приветил мой словесный знак.

32 33


Обо мне у окошка с геранью всплакнёт… Загони! Раствори меня! В русской цыганской горячечной воле!.. Неволе!.. Недоле!.. Заверни!.. Обряди меня В русскую необъятную васильковую сизоокую ширь!.. И в рубаху – косоворотку, В ту, в которой Есенин бродил!.. И в рубаху – косоворотку, В ту, в которой Есенин тужил!.. О, Господь!.. Ты всё знаешь!.. Всё можешь!.. Неисповедимы Пути Твои!.. Ай!.. Окуни меня В изумрудные русские соловьиные рощи! И в далёкие мшисто-душистые Уже небесные уж неземные монастыри и скиты!.. И в объятья жены удоволенно спелотело умиротверенной!.. Ах, косой в скатном жемчуге меня окружи… услади!.. охлади!.. И в колодези святой молодильной воды!.. О, Господь!.. Ты всё знаешь!.. Всё можешь!.. Даже смерть победив, Ты воскрес!.. Ай!.. Гой!.. Запряги меня В древнерусскую Тройку, У которой угнали Коней!.. Ай!.. Затеряй меня В деревнях заколоченных, Где крапива колышется – Вместо стен и дверей!.. Ах!.. Пожалей и рассыпь меня По избушкам заброшенным, Где крапива колышется – Вместо сгинувших стен и дверей!.. Ах, Господь!.. Ты всё знаешь!.. Всё можешь!.. Неизбывны Твои Дары!.. Окуни!.. Урони мя В крестильную прорубь!.. Заверни в плащаницу, как в простынь!.. Чтобы я и на дальнем погосте Воскресал!.. И Родимую Русь не забыл!.. Восставал!.. И Извечную Русь Не забыл…

ТИМУР ЗУЛЬФИКАРОВ

МЕШОК СТАРОСТИ

… Дервиш, что есть старость?.. Зачем она?.. Не лучше ли?.. Не блаженней ли?.. Не мудрее ли – уйти к Аллаху в веселой курчавой молодости? Не зря же в войнах погибают самые юные и отважные?.. Мудрецы двух миров говорят, что смерть в молодости, на поле битвы – самая сладкая…

Седоволосый дервиш сказал, печально улыбаясь: – Айх!.. Как говорят раввины: Не знаю… не знаю… не знаю… Старость – это дряхлый мешок с костями… Я устал его носить – таскать… Особенно – над пропастями!..

О, Всевышний!.. Как бы безболезненно, безбоязненно сбросить спустить мешок в пропасть?.. Ведь мудрецы двух миров говорят, что в Рай не пускают с мешками… Это Ад – неоглядно червивый, кишащий Базар мешочников, торга-шей, спекулянтов…

Ах!.. Аллах!.. Не знаю… не знаю… не знаю… И мешок всё таскаю… таскаю… таскаю… Над пропастями…

МОЛИТВА – ПЕСНЯ НА ВЕРШИНЕ ГОРЫ ХОДЖА ОБИ ГАРМ… ВДАЛИ ОТ РУСИ…

О, Господь!.. Ты всё знаешь!.. Всё можешь!.. Даже смерть победив, Ты воскрес!.. Заверни!.. Оберни!.. Обряди меня в русское золотистое поле!.. Запеленай!.. Замотай меня В русский колдующий лес!.. Чтоб последний русский крестьянин На погост мою душу отнёс!.. Пусть последний русский крестьянин На погост меня отнесет!.. Пусть последняя вековуха русская деревенская бабка

34 35


* Сходили. Поели суши. Сидели к плечу плечом. Но ты говорил всё суше, И словно бы ни о чём... * Время плещется у ног, Катится – за валом вал. Только вечности челнок Слишком мал... * Казалось бы, нету броду В потоке зимних ночей! Любовь в плохую погоду Неистовей и горячей... * Несколько дней уже в тяжком бреду... Ты поселился, как белка в саду! Думала, душу не тронешь, Но ведь копаешься, роешь... * Все трогает меня! Так ветер краснотал Средь зноя и огня любовью измотал. Но душу леденя, Дотронься до меня... * То ли жажду утолить В наслажденье новом, То ли шторм остановить Взглядом или словом... * Крепкое вино не разбавлять Ты меня учил неоднократно. На пороге страсти постоять, Развернуться и уйти обратно... * Неправедным горит огнём Мой непослушный стих. Полкнижки словно бы о нём! И столько ж – о других... * Скрипач одной струной Наяривал, кажись мне, Что можно быть одной И радоваться жизни.

ЛИДИЯ ГРИГОРЬЕВА

ЛЮБОВЬ В ПЛОХУЮ ПОГОДУ (ЦИКЛ ЧЕТВЕРОСТИШИЙ)

* Свет осенний в свиток свит, Зыблется в окне. Сердце у меня болит, Но не обо мне... * Не знала, что могу Я жить не перестать: Искриться набегу И тайно трепетать... * Если это сумасшествие, Такова моя стезя: Пламени с небес сошедшего Не заметить мне нельзя... * Пора бы жить без чувств, Как все – перемогаясь! Куда же я качусь? Чего я домогаюсь... * Ощущаю подкожно – Вместе лучше не быть. Разлюбить невозможно! Можно только убить... * От поэтических элегий, Как оказалось, проку нет. Я не просила привилегий! А их и нет... * Обожглась – не кричи! Это всего лишь огонь в печи. Видишь, какой огромный – В печке твоей духовной... * Безоблачно пока и безобманно – Такая даль видна. Не пей со мной из одного стакана! И не до дна...

36 37


Пусть спешит шипящая пороша, Защищая спешенную ширь, Пусть в окошко, словно книгоноша, Постучит трескучая Сибирь. Будто нам теперь – и горя мало – Было – сплыло, сгинуло, ушло,

Словно плёнку, – вспять перемотало И опять снимает набело… …Затерялась в поле похоронка На того, последнего, царя, И мерцает заревая кромка – Кабинет его из янтаря…

РУБЦОВ

Где тот неузнанный край, Верная мира основа, Здесь ли бывал Николай, Помнят ли люди Рубцова? Та же ли в небе звезда Молча, стоит над селеньем? Так же ль полны поезда Верой, судьбой и волненьем?

Так же ли моет река Берег забытый и лодки? Греет ли грусть светляка Память весёлой походки? Дышит тобою народ, Тот, что без правды – тоскует, Каждая книга – поёт И, умирая, ликует.

Жду, народится опять, С той же походкой и статью – Светлой гармошкой встречать Чью-то весёлую свадьбу. Чтобы звенел ледоход, Двигая глыбами прозы, И отплывал пароход, Полный народа и – грёзы.

НАТАЛИЯ ОРЛОВА

ОТКАЖИСЬ!

Не гордись этой церковкой строгою, Не молись дорогим мертвецам, Не клянись этой ночью сторогою, Даже пулей, обещанной нам.

Откажись – это нам примерещилось – Голос Божий и блеск эполет, Новизна повсеместно овещилась, Ничего уже, в сущности, нет.

Все забудь – не воротишь, не вынянчишь, Не достанешь из жаркой сумы, Из горящего стога – не вытянешь, Не вернёшь ни Кузьмы, ни Косьмы.

А в придачу – ни марта метельного, Ни белёных древесных рубах, Ни исподнего снега последнего, Где земля проступает на швах.

Вон зима-то – роскошна, нарядная, Да пристыла дворцовая жизнь, А весна – молода, неприглядная, А, пойди, от неё – откажись!

КАРТА РОДИНЫ

Ну и карта, сколько опечаток – Расползается – поди-ка, тронь! Родины шагреневый остаток Накрывает детская ладонь. Сколько нас? Куда нас бесы гонят? Иль взаправду – Русский Бог устал?

Пусть теперь нас крепко заборонит Всей хребтиной складчатой Урал, Пусть Байкал пошлёт – в летящем дыме Пароходов дальние гудки, И рванутся – сёстрами родными – Волга с Камой – наперегонки…

38 39


Нет, ничего не говорите мне про совпадение. Это был знак. Кирпич. Соглашусь, несколько жестоко получать сигналы за счет здоровья до-чери зампреда правительства. С другой стороны, может, я ей жизнь спасла – камень пошел в тот момент, когда и пациент, и доктор были в зоне обоюдного доступа. А не через неделю, например, когда бог лито-трипсии планировал лететь на Олимп. Со мной. Бог, впрочем, знак не оценил и разволновался:

– Подождите, подождите, так нельзя. Ничего не отменяется. Я утром за вами заеду, отвезу вас на работу. Поговорим.

Утром я вышла в красном кожаном пальто с красной шелковой пома-дой на губах. Отмена отношений не отменяет желание. Мое подсозна-ние повело себя, как вредный подросток. Разум кричал: «Не искушать!» Подсознание сделало все наоборот. По странному совпадению, он при-ехал за мной на красном Мерседесе. С красными розами, без этой цел-лофановой шелухи, которой у нас любят обматывать цветы. Розы были без шипов – хороший знак. Но мы ехали в морг – плохой знак. Мы еха-ли в морг не к его пациентке – хороший знак. Это я должна была мо-таться по моргам, предлагая им рекламную кампанию. Секудочку! Для тех, кто считает, что морги в рекламе не нуждаются, поясняю. Это тоже бизнес. Бандитский. За него стоят на смерть, в буквальном смысле. И за клиентов там борются покруче, чем в салонах красоты. Нет, они вас не убивают. Они усердно ждут вашей смерти. И день, когда мало покой-ников – это зря прожитый день. Они ждут мертвых, как журналисты ждут чрезвычайных происшествий, вроде «911».

– Вы были в морге судебной экспертизы? – интересуется са-модовольный патологоанатом, – Вы видели, как там ужасно, они ничего не могут сделать с этим запахом. А у нас все чи-сто, презентабельно, покойники блатные, ухоженные. Вот я бы вас взял работать на ресепшене – у вас улыбка потрясающая. В яблочко! Приходит родственник клиента, а я ему своей потрясаю-щей улыбкой: «Рады вас видеть!». А на выходе: «Приходите к нам еще!» Всенепременно. Хватит с вас, вернемся к красному Мерседесу. Все же ехать в морг на красном Мерседесе гораздо удобнее, чем на катафалке. По крайней мере, ты еще можешь разговаривать. Cogito ergo sum**.

– Зря вы так. Я уже присмотрел для нас путевку в Грецию, – манипу-лировал бог литотрипсии.

– Зачем вы мне это говорите? – я была непреклонна. Хотя розы и были без шипов, я не скупилась на колкости. Розы – плохой знак. Я люблю тюльпаны. – Ну, хорошо, – сдался он, – Давайте я хотя бы сфотографирую вас на память в этом красном пальто с этими красными розами.

Запросто. Но он продолжал накручивать круги:– Надо подыскать фон.– Зачем искать, я согласна на фоне красного Мерседеса.– Ну, зачем нам улики? – сконфузился бог.Я выдерживаю паузу и говорю:– Вот поэтому я и не встречаюсь с женатыми мужчинами.Конечно, я ему попозировала. Но в следующий морг поехала сама. На

ВЕРОНИКА ПЛЕХАНОВА

ЗНАКИ ПРИПИНАНИЯ ДЛЯ ЖЕНАТОГО МУЖЧИНЫ

…Всегда избегала женатых мужчин. Не из-за женской солидарности. Исключительно ради себя. Не выношу, когда мои чувства разбивают-ся о соперницу. И все эти разговоры: «Я с ней ради детей», – ерунда. Не убивайтесь иллюзиями. Не тратьте на него время, если нацелены на вечность.

Я не то, чтобы нацелена, у меня вообще с целями проблемы. Оста-новимся на том, что я… брезглива. У моего мужчины должен быть one way ticket*. И никакого запаха женщины. Другой женщины. Если я знаю, что мужчина женат, в моей голове что-то переключается, и он меня уже не интересует. Но так случилось, что один из них мне все равно понравился. Очень. У него была своя клиника по литотрипсии, они лучше других в России разбивали камни в почках. Я явилась туда с креативом (продала им слоган: «Время собирать камни»). Никогда не нравились блондины, особенно с голубыми глазами. Он понравился. Он был огромным, как кинг-конг, с выточенным из камня лицом гре-ческого бога. Сразу окутал меня собой: «Как вам мои духи с феромо-нами?» – «Боже, еще и Нарцисс!» Но феромоны все-таки сработали. Я согласилась на свидание.

Весь день мучила совесть: я знала, что он женат, хотя он схо-ду признался, что это не семья, а коллективное хозяйство – ну, в общем, вы знаете. Бедный замученный бытом Апполон, ко-торого потянуло к прекрасному, то есть ко мне. Звонила под-руге. Она советовала не путать принципы с предрассудками: – Что ты имеешь против женатых мужчин? В конце концов, не забывай, что у твоей близкой подруги проблемы с почками.

Я сомневалась. Я в жизни не встречалась с женатым мужчиной. А если полюблю? Обязательно умру от ревности к жене. Но это потом. А сейчас… Сейчас меня к нему дико тянуло. Защитный механизм не сработал – чертовы феромоны! Если не можешь принять решение, са-мое то – переложить ответственность на высшие силы. Не знаю, к кому именно я обращалась, может, к греческим богам с лицами, высечен-ными из камня, но я решила, что за меня все решит случай. Будет ка-кой-нибудь знак, типа дорожного. Хотя в дорожных знаках я не сильно ориентируюсь. Но в знаках судьбы – я ас.

Вечером он позвонил.– Я дико извиняюсь, у меня срочная операция. Никак не могу заме-

нить себя другим врачом – мне позвонили люди из Правительства. У дочери зампреда пошел камень.

Знак был настолько очевидным, что я буквально закричала в трубку: – О, здорово, это к лучшему, я как раз хотела вам сказать, что все отме-няется – я забыла, что не встречаюсь с женатыми мужчинами. К тому же, через телефон ваши духи не действуют!

40 41


Вот и пригодился! В два счета погасил атаку первоклассников, со-брал томик Блока по страницам, достал из сумки клей и со знанием дела закрепил стрелку поехавшего на щиколотке капрона. Я именно тогда подумала: «Черт, ну почему ему только восемь лет!»

Сейчас разница в семь лет не кажется мне критической, но когда тебе пятнадцать, ты не готова ждать… Правда, Димку это ничуть не смущало. Он стал таскаться за мной по пятам. Его уроки заканчивались на пару часов раньше моих, и он терпеливо ждал меня под дверью. Однажды я сказала: – Хорош без дела болтаться, зайди хоть лекцию послушаешь по Миро-вой художественной культуре.

Нам читала курс демократичная Елена Ивановна, которую ничуть не смущали внезапные вопросы несанкционированного студента.

– Твой брат? – спросила она меня после урока.– Знакомый.– Я ее друг!!! – возмутился Димка, его миндалевидные голубые глаза

стали круглыми.Он дулся на меня всю дорогу. А у подъезда вдруг спросил:– Блинов на Масленицу напечешь?– Я не умею…– Я тебя научу. Вот, кстати, я тебе Блока склеил.Он был краток. Говорил мало. В основном, делал. И накануне празд-

ника зашёл за мной после уроков и сказал:– Сейчас идем ко мне, я покажу тебе, как надо печь.– А маму свою ты спросил? – съехидничала я.– Да, разумеется. Она не против.Димка жил совсем уж рядом со школой. Первым делом он замешал

яйца с мукой, зажег газ и стал показывать мастер-класс. Блины получа-лись толстые, с мизинец, но они были лучше, чем когда за дело взялась я. Мои были рваными с катышками. Димка психовал.

– Ну как же ты!.. Ну, ты чего!.. Необучаемая! Кто ж тебя замуж возь-мет?

Чтоб к моему выпускному научилась, поняла? Я так больше никогда не хохотала. Мы развели такой чад, что не сра-

зу различили фигуру мамы, которая пришла по сценарию – познако-миться. Димка улыбнулся и заявил:

– Мам, это Вероника.Мама раскрыла окна, выгнала весь дым с кухни, а заодно и нас, и на-

скоро напекла всем блины.Когда мы пили чай, она сказала:– Знаешь, у меня три сына от разных браков. И все с выкрутасами.

Но когда младший сказал, что его девушка учится в десятом классе, я поняла: все, хватить рожать!

Блины я научилась печь в тридцать шесть лет. Димке тогда было двадцать девять. Знала бы, где он, непременно пригласила бы на Мас-леницу – разница в возрасте перестала быть критической.

троллейбусе. Сидела на колесе. Рядом приютилась ароматная шуба ал-коголика. Я видела только его нос – между воротом и грязной шапкой. Свой нос я уткнула в розы. По-хорошему мне бы встать, чтобы рядом не сидеть: тяжело переключаться с духов с феромонами на утренний перегар. Но я не встала: давка была страшной.

Звоню подруге.– Нет, ты нормальная? Ехала бы сейчас в красном Мерседесе, а не в

этом троллейбуснике с бомжами! Не путай предрассудки с принципа-ми. Срочно позвони ему, пусть он тебя перехватит.

М-да, бомж в соседях – это знак. Поэтому я собираюсь позвонить… Я собираюсь позвонить женатому мужчине на красном Мерседесе. От-ныне я не стану путать принципы с предрассудками. Набираю номер. До соединения – секунда. Доля секунды…

Нас прервал взрыв. Точнее, оглушительный хлопок и резкое тор-можение. Теракты были в разгаре. Но это был не теракт. Это лопну-ло колесо, на котором я сидела. Пассажиры вывалились на обочину. Я с ними. До морга было далеко. Пешком не дойти. Троллейбусы в ту сторону ходили редко. Но прежде, чем вызвать красный Мерседес, раз-мышляю:

– Лопнуло колесо. Колесо лопнуло. Резиновое колесо лопнуло… Точ-но! А если бы я осталась в красном Мерседесе, лопнул бы презерватив!

В сторону морга транспорта так и не было. Я села в такси и поехала в обратном направлении. Можно было вектор не менять, но я решила, что делать рекламную кампанию моргам – плохой знак.

ТВОЙ ПАРЕНЬ ЕЩЁ НЕ РОДИЛСЯ!

В десятом классе я была ничего себе девица – видная, в туфлях на шпильке, в длинной шоколадной юбке из тонкого кашемира, коса за поясом (про косу преувеличила, но все равно хороша). И вот иду я од-нажды через младший блок, с томиком Блока, вся такая тургеневская девушка с привкусом авантюризма, и тут ни с того ни с сего на меня, словно пчелы, налетают первоклассники и давай щекотать. Ситуация глупейшая! Вырваться никаких сил, щекотки боюсь страшно, картина открывается непристойная: красна девица визжит и бьётся, словно ру-салка, пойманная в сети оголтелыми мальчишками. Силы мои на исхо-де. Блок разорван в клочья.

«Вдруг, откуда ни возьмись – маленький комарик!»– А ну, брысь отсюда, салаги!Это был Димка из второго «В». Он вчера мне портфель домой нес. Ну

как нес. Я поскользнулась, ушиблась, портфель откатился в сторону. Он помог мне встать, отряхнул от снега, потом догнал портфель и ска-зал, что поможет его донести. И никаких возражений! Ну как я могла пресечь благородный мужской порыв? Всю дорогу он говорил, что раз-ница в возрасте не имеет никакого значения и что он хочет быть моим парнем. Я хохотала до слез, но он не обиделся. Он сказал, как в сказке: «Смейся, смейся, барышня, я тебе еще пригожусь».

Юго-Западный округ

Лидия Сычёва

Наталья Бирюкова

Емельян Марков

Леонид Беленький

Михаил Пучковский

Илья Плохих

К началу XIV века восходят первые дошедшие до нас сведения о селах, рас-полагавшихся на землях современного Юго-Запада столицы. Великокняжеское село Ясенево впервые упоминается в ду-ховной грамоте великого московского князя Ивана Даниловича Калиты. Этот документ составлен в 1331 году. Вдоль большой торговой Боровской дороги, ко-торая в конце этого столетия протянулась до Калуги, появляются новые села и де-ревни – вотчины представителей видных родов московского боярства: Воробьево (боярин Кирилл Вороба), Деревлево (бо-ярин Нестор Деревль), Семеновское (бо-ярин Семен Жеребец), Воронцово (боя-рин Федор Воронец). Приблизительно со второй половины XVII – начала XVIII века в этом районе сосредотачиваются подмосковные усадьбы наиболее вид-ных представителей столичной знати. Усадьбы Черемушки, Узкое, Знаменские садки, Ясенево, Воронцово, Мамоново полностью или частично сохранились до наших дней и составляют усадебное «ожерелье» Юго-Запада. Великолепны-ми образцами духовно-культурного на-следия старины являются православные храмы. Восемь из них являются памят-никами истории – это Большой Андре-евский монастырь, храм Живоначальной Троицы в Воронцово, храм святых Бо-риса и Глеба в Зюзино, храм Казанской иконы Божией Матери в Узком, храм Знамения иконы Божией Матери в селе Захарьино (возраст последних двух хра-мов насчитывает более трёхсот лет).

44 45

МоскваЮго-Западный округ

на практикум по левитации. Год в год всем отрывающимся от земли колдырь-инструктор не устает повторять быть осторожными и не улететь в Мещерскую низменность, потому что впасть в скепсис легко, а остаться возвышенным трудно даже для колдыря.

***

Вниманию поэтесс. В московском метро – кладезь женских литературных псевдонимов. Кроме уже занятой Курской и наверняка занятой Таганской есть, например, Павелецкая, Добрынинская, Новослободская... Юго-Западная, наконец.

***

Плыть, отгребая рукой шугу, словно бы на потом, ловко отжавшись (ого, могу!), выбраться на понтон,

взглядом окинуть причал, буйки, остовы камышей, то, как степенные рыбаки ждут на крючки ершей,

галку, застывшую в небесах, полупрозрачный лес, долго стоять там в одних трусах или совсем уж без.

***

В октябре я хожу смотреть на клёны. Ни одно дерево не кажется мне Столь праздничным. Глядя на сквер, испытываю щекотание Вверху черепной коробки. Это норовят улететь Невесомо-яркие облачка, Отразившиеся в моём сознании.

ИЛЬЯ ПЛОХИХ

***

Вчера в окно глядевший кот сидел печальный. Я говорил: «Не плачь в компот, мой друг случайный.

Не кровью эта полоса. Не страшно-страстный под вечер красит небеса в настолько красный.

Не нимбы лютых палачей последней эры. Лишь отражение лучей от атмосферы.

Эффект вращения планет. Да и всего-то. И повода пугаться нет, как нет компота».

ЦИОЛКОВСКИЙ

Кто-то долго бубнил в жестяную трубу: Бу-бу-бу, бу-бу-бу, бу-бу-бу, бу-бу-бу… Расстоянья чудовищны, сроки немыслимы. А давайте о космосе зряшные мысли мы переменим на мысли прекрасно-реальные и придумаем, скажем, машины стиральные, от унылых трудов оградим человека. И практичные граждане нового века обязательно вспомнят про наши старания. А про звёзды не вспомнят, что ясно заранее. …По Оке проплывала отставшая льдина. Хмурый гость уходил от крыльца мезонина. А хозяин спешил в мастерскую под крышу, повторяя: «Простите, но я плохо слышу».

***

Раз в год колдыри Теплостанской возвышенности собираются в центре магического треугольника «Дикси», «Пятёрочки» и «Магнита»

46 47


***

Послушайте, уважаемый!Здесь так холодно – мука просто... Не могли бы вы надо мной сжалиться И передать мне вон ту простынь?

Как я оказался в этой комнате? Я себя чувствую бомжом бездомным, Последнее, что я могу вспомнить – Это то, что я ничего не помню.

И отчего за окном темно? В этих краях солнце появляется? Впрочем, мне это всё равно, Я не могу пошевелить даже пальцем.

Любезный, а деньги ещё в ходу? Душа всё также стоит копейки? Впрочем, я говорю ерунду, Кто же за душу заплатит деньги.

Скажите, почтенный, а что искусство? Людям всё также смешны поэты? Наш диалог выглядит как-то грустно – Столько вопросов и ни одного ответа...

Я чувствую себя каким-то клоуном. Какой сейчас век? Почём сейчас виски? Люди всё так же любят незнакомых И по-прежнему ненавидят близких?

Я, кажется, припоминаю картину – Какая-то кушетка, трубки, насадки. Короткие гудки сменились длинным, И кто-то в белом снимал перчатки.

Милейший, я и не думал придираться, Такая работа, всем надо жить, и... Какая, право, нелепая ситуация. Ладно, начинайте вскрытие...

ЛЕОНИД БЕЛЕНЬКИЙ

ЕЙ

Через тысячу лет я услышу о ней первый раз, Через тысячи миль, через тысячи грёз и гроз. Я не знаю и знать не могу цвет её глаз, Но я помню и чувствую запах её волос.

Я фонарь потушил и бреду наугад в темноте, Никого не желая встретить уже на пути. Никогда я не видел платья её декольте, Но ладонь моя помнит упругость её груди.

В подземелье на камне один у великой реки. Воды Стикса меня увлекут в мир, где вечно темно. Я не ведал прикосновенья её руки, Только тело моё ещё греет её тепло.

Не сложить её образ, потратив и тысячи слов, Всё, что слышал о ней – наверняка враньё. Никогда я не видел и видеть не мог её снов, Но во тьме, засыпая, я вижу только её.

Облака, цепенея, камнями падают в пыль И, ломаясь в падении, глиной текут под грозой. Разделяют нас тысяча лет и тысячи миль С той, которая ночью и днем вечно со мной.

***

Черти и ангелы очень похожи, брат. Крылья – ведь те же рога, тут как посмотреть. Я вот, к примеру, знал одного из чертят – Вылитый ангел! Он разносил смерть.

То же и ангелы. Где-то грубы подчас. Речь неотёсана, с виду – ну бес, и бес. Заговоришь – то картёжник, то ловелас. В жизни не догадаешься, что с небес.

Лицами одинаковы, рост и вес, Созданы все как будто под трафарет. Спал я и с теми, и с этими. Секс как секс. Разницы без одежды, поверь мне, нет.

48 49


Клипы, мемы, новости, прочий напрасный шум Заливают полностью многострадальный ум. И грохочет улица, мечется, как в бреду. Хорошо мне, Господи, было в Твоём саду…

УТРО АДАМА

Лучик солнца коснулся лица, словно кистью – фрески. Это утро ворвалось сквозь пыльные занавески, Заплескалось плотвичкой во всех озерцах зеркальных, Сквозняком пролетело по запертой душной спальне.

Я очнулся в холодном поту, в ледяной истоме. Снилось мне, что, разгневавшись, брата прогнал из дома. Снилось мне, что я Каином был, что я был Иудой. В липком мороке трюки фигляра почёл за чудо.

В стороне от войны, я себе представлялся смелым. Я считал себя добрым, вот только добра не делал. И, озлясь на друзей в самом близком и тесном круге, Ужаснулся, увидев себя отражённым в друге.

Этот ясный рассвет – не по подвигу мне награда – Пусть начнётся с улыбки отца и объятий брата. Пусть с иконы посмотрит в глаза мне светло и мудро. Остро хочется жить. Слава Богу за наше утро.

ДВИЖЕНИЕ

Вдоль небесной гряды где-то между Усть-Кутом и Веной, Коротая привычно весенние ночи без сна, Я иду по дороге. Дорога летит во вселенной. Следом с ветки на ветку по-беличьи скачет луна.

Я иду. Мир летит. Неподвижны грачиные гнёзда. Лес, сторожко застыв у дороги зубчатой стеной, Сетью голых ветвей ловит спелые жёлтые звёзды, Те, что денно и нощно кружат и кружат надо мной.

МИХАИЛ ПУЧКОВСКИЙ

ПРОБУЖДЕНИЕ АДАМА

НОЧЬ АДАМА

Капли заката – ранами, сумеркам тлеть невмочь. Утро и вечер канули. Пала на землю ночь. Звёзды сквозь тучи – россыпью, месяц на проводах. Спит человек без просыпу, стонет во сне Адам.

«Не заживусь на свете я, дни для меня – века…» Мимо текут столетия, медленно, как река. Сила его ледащая, с волею заодно – Лодка, вверх дном лежащая, дыры венчают дно…

Что и когда изменится на сыром берегу? Мелет стальная мельница, сеет вокруг муку. Мелет стальная мельница строки чужих стихов. Старая церковь кренится на перекрёстке слов.

Нищий упал на паперти. Пыли сквозняк нанёс. Возле калитки запертой бродит бездомный пёс. Кыш, бедолага, вон поди! Хлеба тебе не дам. «Господи, где Ты, Господи?» – плачет во сне Адам.

Где тебе, Душе, дышится? Где ты, Благая Весть? В звоне далёком слышится Слово: «Адам, Я здесь…» Дрёму спугнуло звонами, птица вспорхнула ввысь. Ветер, гуляя кронами, шепчет: «Адам, проснись…»

СОН АДАМА

Хорошо мне, Господи, было в Твоём саду Над хрустальным озером. Только забрось уду, На приманку месяца тут же клюёт восход. Что ни ветка дерева – соком исходит плод.

В уголке нехоженом келейка в пол-окна, Меж ветвями яблони – спелая тишина. И, пока луна не укатится в створ зари, Тишина со мной без голоса говорит.

Пальцы ветра локоны яблони теребят… Как услышать, Боже мой, как мне найти Тебя? Золотыми кольцами скорчился Третий Рим, Мы по кругу носимся под барабанный ритм.

50 51


мия танцует и танцует вместе с ними. Они терпеливо игнорируют её, поют по-своему в микрофоны, но она выше и помимо их понимания в самостоятельном индейском упоении выхаживает упорно журавлём по пешеходной плитке. Зрители по-разному относятся. Одни говорят: «Откуда вылезло это пугало? Всё портит!», другие не соглашаются: «Да на неё вся публика и собралась. Если бы не она, никто бы не подошёл. Кому нужны эти индейцы? Вон диски у них никто что-то не покупает».

Большинство могикан переместилось в долину предков, застро-

енную теперь грандиозными коттеджами. Те же, которые не успели в сосновые близкие дали, которым эти дали загородили высокими рифлеными заборами, тайными, только им знакомыми тропами ушли в город. Здесь они стали жить тоже тайно, в недрах подвалов. Они не знали тесноты, если один индеец располагался на сидении в вагоне ме-тро, то для него пустела половина вагона. По своему они тянулись к храмам, стояли возле для блестящих монет и огненной воды. Их язык становился всё менее понятным современным людям, индейцы, прав-да, и сами с каждым днём забывали его. Поведёт, бывало, такой индеец речь, полную обиды и достоинства, и забудется в блаженных мыслях о лилейных избах и избяных облаках, дышит яркими запахами памя-ти, а когда очнётся, уже не помнит ничего, кроме нескольких общих всем индейцам слов. Эти слова знают не только индейцы, их знают и используют многие, но эти многие не ведают их сокровенного смысла, разглашая их, то и дело, они только нарушают тайну и больше ничего. Индейцы не нарушали тайну, поэтому они унесли её с собой. И ког-да теперь, последняя из русских могикан танцевала с всамделишными этническими индейцами, она посрамляла даже их, они-то превратили свою культуры в бизнес, а она оставалась бескорыстной скво потухше-го война. Она встала от земли для последнего радостного танца, сама последняя.

Но что стало с другими, невидимыми, индейцами с кудрявых ивовых островов? Они по-прежнему сидят в шорохе тростника, синие их воло-сы качаются на воде. Вот сейчас лучший охотник, обладатель грозного деревянного карабина, отвернется, задумается. Прекрасным невиди-мым индейцам только и нужна его задумчивость.

СОСНОВЫЙ СИНИЙ

Сосновый синий он, конечно, зеленый. Но из-под сосновых бровей он синий. Когда родная даль близка, то рукой подать, и отворачиваешь-ся от невозможности лицезреть эдакую красоту, когда зелёная осока ярчеет отражением по краю лесного пруда, а ветер лохматит восстав-шие в водянистом млении настурции и тончит стебли гарных георгин. Сосновый синий он, естественно, зелёный, но этот зелёный не назван, поэтому его легче назвать синим сосновым. Может быть, в другом ка-ком-нибудь языке есть точное название этому цвету, но я не в другом языке, а в этом. Трудно вдыхать от настурций, потому что оказываешь-

ЕМЕЛЬЯН МАРКОВ

СТИХОТВОРЕНИЯ В ПРОЗЕ

ИНДЕЙЦЫ

Душным городским вечером у фонтана возле торгового центра на Профсоюзной улице женщина танцевала вместе с индейцами. Было странно обнаружить здесь квартет настоящих североамериканских ин-дейцев, но увидеть здесь эту женщину оказалось ещё страннее. Они в перьях, с цевницами и свирелями, она в узком сарафане на узком, высо-хшем, как у мумии, теле, в тесном до бровей платке, завязанном сзади. Её и без того пугающее лицо обезображивала улыбка. Другая пьянь, и именно пьяные бабы, подключалась к празднику, словно в холодную воду вбегали, но верховодила она, потому что в её высохшем теле было больше силы, чем в их обрюзгших мучнистых телах. Она соответствен-но индейским традициям уподоблялась в своём танце зверям и птицам, изображала пальцами у себя на пояснице хвостовое оперение.

«О, Миссисипи!» – восклицал в книге Майн-Рид. Восклицание его стояло над Волгой, а Волга превращалась в Миссисипи, и на сосновых берегах и ивовых островах обитало видимо-невидимо индейцев, – не потому, что много, а потому, что они были видимы и невидимы. Неви-димые таились на островах, в вечно затопленном тростнике, в самой воде под жёлтыми кувшинками-кубышками и белыми лилиями. Ви-димые сидели в дощатых лодках, на дощатых лодочных станциях и по близким к реке деревням. Их вигвамы пестрели разными красками, как пасхальные яйца, их цветники горели, как боевое оперение, их собаки знали след и скорбели от своего знания, из пыльной их жёсткой шерсти глаза сверкали, как талисманы.

После шёпота и плеска войны с невидимыми индейцами идёшь по

посёлку видимых могикан босиком по горячей песчаной шубе, лучший стрелок из деревянного карабина-самоструга и песчаный следопыт, и знаешь, что в ярких избах по сторонам прохладно и сладко, как в кув-шинках.

Сосны будто сошлись посмотреть на яркую деревню с её плавным

действом, словно пленного, коровьего стада, с её певучей серебряной флейтой колодца-журавля, с её бело-голубым ситчиком картофельных задов, с напудренными наличниками, с её краснолицыми жителями, окликающими друг друга гулко и сипло поверх коровьего плена.

Так и теперь публика, как сосны, обступила оперенных индейцев с цевницами и микрофонами. Последняя из русских могикан, живая му-

52 53


перевалил обратно к себе. Любопытные соседские рыжие куры прибе-жали смотреть. Вылазка с метким топором – и обратно в избу читать Платона.

Что, если смерть есть обратный путь к детству? Мы по дороге до неё встречаем покойников наших, бредущих к рождению. Паломникам не терпится, они идут вместе с покойниками, живые среди мёртвых. «Верьте мёртвым, верьте мёртвым, их же больше чем живых!» – угова-ривал вкрадчиво и гневно дедушка. Теперь замолчал за островом. Он и хотел провести здесь вечность, перевезти её на тот берег. Разве можно вечность перевезти за полчаса, коль она вечна? Но он и хотел этого.

Антоновка попряталась, как грибы, в траве. Но просится в руки, как помытый ребёнок после купанья.

Ангелы перестилают ковры на той стороне под снег. На этой уже пе-рестлали. Снег ляжет, ангелы вздохнут свободно. В царстве ангельской свободы и ангельского вздоха можно летать на лыжах, мечтая о той, что подо льдом, просовывать ей, желанной, юной, руки в тесные сахар-ные лунки.

Детские мечты сбываются. Я мечтал в детстве жить здесь, возле хра-ма над Волгой. Детская мечта может двигать горами будущего, долами и далями. Какие еще были мечты у меня? Только вот так сбегать и сбе-гать к Волге с крылатыми кудрями.

На другой день жёг гнилые доски в малине. Рядом в листьях взмета-ется другое, зелёное, пламя. Вчера бакены умоляли, моргая огоньками, о глубине. Их мольба доставала до дна, как молитва доходит. Сегодня малина пламенеет зелёным, но местами и она кровоточит. Дикий вино-град, расползшийся по ней, алеет не так мучительно, он зажигается, как гирлянда из красной бумаги, враз, точнее, жёлтые огоньки в ней.

В звёдном предрассветье вывозили обломки снесённой терраски, под которыми нашлась расчёска прежней хозяйки. Брадатый Алек-сандр с глазами, как это предрассветье, поднимал цепями на грузовик контейнер, собранный мной за вчера. Выхожу после к реке. Бакены ещё моргают, рыба плескается страстно и с оттяжкой. Подалась по небу, рассыпалась молчаливая стая чаек, даже ворона над серединой Волги старается лопатками, но молчит, не покушается на светомузыку. Обла-ка хмурыми спутанными прядями тянутся к востоку, заволакивают по-степенно горнюю чистоту. Но солнце всё-таки открыло томное рдяное оченько, и сразу сомкнуло. Дали успели просветлеть, бледное золото стекало по течению к устью Шоши. Потом оно оттуда белым солнцем.

ся под яркой сенью красно-оранжевого шатра на синей, как маковая начинка, сладкой земле. Землю буду есть! Клятва. Восторг на грани клятвопреступления, гнета. Красно-оранжевый растекается в минуте, как акварель в капле на бумаге, с маково-синим. Чуть не хватает на гло-ток.

Ветер меняет погоду над Волгой то и дело. Входил в храм – зябко хлестало, выхожу – влажное солнышко умылось в Волге, плеснуло себе руками на лицо из неё дымистым каре-синим хладом. Руки солнца – руки матери. Руки сосны – жонины. Сосны баюкают память, только к ним этот злючий котёнок идёт, не царапается шкодливо и недоверчиво, они сами нежно покалывают длинными перстами-иголками, пронизы-вают, словно воск. Спускаюсь по склону к воде, и опять Волга накинула сурово тёмное бельё волн на белую верёвку ветра. Но родная даль всё равно близка, заглядываю за остров, заглядываюсь, словно загадываю. Суровость у Волги напускная, как у каре-синей моей бабушки с Того Света. На этом и напускной не было. Одна доброта, как мягкий белый московский. Тише, деточка, не плачь, дам тебе большой калач! Не стало булочных с вилками для пробы свежести хлеба да бубликов и калачей под подушкой впотьмах, пахнущих космосом пачки её сигарет. Чем те-перь ей утешить деточку? Сидит она растерянно за горизонтом.

Октябрь, ивы на островах бронзовеют, а вода ещё ничего, можно ис-купнуться под смену декораций. Пока ангелы заняты сменой декора-ций, побарахтаться. Чтоб близкая родная даль коснулась обожжённого плеча. Чтобы стать дичью для родной дали. Той, что из-за острова пах-нет ветром, как дедушка. Дедушка он там, в лодке пряной, как ендова. Возлюбленные голубые галочьи глаза сосредоточены навсегда. Истина в постижении истины, в поиске её. Блаженны ищущие правды. Насто-ящая философия динамична, мысли её в динамике. Сейчас откроется истина, вот сейчас! Она уже открылась, а ты всё ждёшь. Ищущие прав-ды обретают её в блаженстве обретания.

Встаю вплотную к черноплодке. Оттопырив листочки, как мизин-цы, она по-цыгански снизу вверх, когда не знаешь сразу, любовь здесь или разбой. Листья палево-карминовые, как ладони индийской тан-цовщицы, между ними воздух держится, а они словно двоятся в гла-зах. Меняет цвет к завтрашнему, словно примеряет сарафан, свежая, кичится тёмными полными гроздьями. Высасываешь из них узорную кичливость, сплевываешь мезгу у замонеченой тропинки. От угарной одинокой черноплодки саднит живот поджаро. Глубже к забору ещё свинцово-лазурные мешочки терна едко-сладкие, бёдрышки райских птиц, грузила райского невода. Коренастая приземистая соседка от-читала радушно, обиженно и надменно, что сухая вишня завалилась на её участок, – сказала и махом поклонилась до земли, она так всегда заканчивает разговор, только не мне кланяется, а земле: сразу начина-ет что-то гордо выковыривать, ображивать. Обломал вишню, обрубил,

54 55


Под вечер утихал устало, листву укладывал ковром… А вот сегодня утром встала: там вместо листьев – серебро…

ПАМЯТЬ СЛОВНО НОЖ…

«Никогда не возвращайся в прежние места…» Г. Шпаликов

Что за скверные кровати? Жёстко, не уснёшь… Не удерживай, приятель, – память словно нож… Не ссылайся на поэта: тошно эдак… так… Чтоб не маяться, поеду в прежние места, где не то, что пепелища, – нет былья уже: на былом былье домище в двадцать этажей. …Свет и музыка из окон, – жизнь; чужой я в ней. Горько мне и одиноко в вотчине моей… Но свернула, как и прежде, улица к пруду. И рождается надежда, что меня там ждут… Шаг невольно ускоряю в сторону мостка, где скамьёй была коряга в чаще ивняка… Месяц кривится усмешкой сквозь ночную темь: – Почему так долго мешкал? Здесь давно не те. А твои тебя не встретят, запоздавший гость… Поищи их там, где ветер стережёт погост…

НАТАЛЬЯ БИРЮКОВА

ОКТЯБРИ

Всё глубже тонет в листопаде сад, прозрачней становясь и всё скучнее. И птицы собираются кучнее, чтоб взмыть и затеряться в небесах. …О как невыносимы октябри, как душу выворачивают скорбью, когда кричат прощально журавли, а я в ответ уныло спину горблю. Мне не взлететь… Ну не дал крыльев Бог! Я на земле и помыслом и бытом… В саду осеннем, всеми позабыта, плету и расплетаю свой клубок воспоминаний, радостных и грустных, готовлю грядки к будущей весне. Закат рисует розовым искусно на облаках, скользящих в вышине. Густеют сумерки. Но не зажгу свечей. От света полыхающих поленьев причудливо бегут по стенам тени – в бессонницу забавою ночей… Вот, пусть неярок, наступил рассвет. Клин журавлиный взмыл, – он возвратится! «Счастливого пути», – шепчу вослед. И почему-то влажные ресницы.

ОСЕННИЙ ВЕТЕР

Будил поутру скрипом ставен, листву осин в окно швырял и возмущался: – Скоро встанешь?! Уже разбужена заря! – И грохотал по крыше дробно, пытался дверь с петель сорвать. – Да что ж ты так нерасторопна? Оставь до вечера кровать! – Звал на крыльцо: – В глаза рассвету взгляни, покуда не зима! – Так вёл себя осенний ветер, сводил настойчиво с ума.

56 57


вождя, стопкам высились пожелтевшие издания доперестроечной эры. Горелов остановился возле маленького, шмыгающего носом му-жичка в заношенной шапке – черный искусственный мех свалялся в грязные сосульки. У продавца был богатый развал букинистики, на-стоящий пир для библиофила! Из любви к приколам Горелов чуть было не купил у мужичка красочный альбом Сергея Михалкова «О Лени-не» (издательство «Детская литература»). С каким тщанием тут были выписаны лица румяных пионеров в алых галстуках, ласковая улыбка Ильича, подобная солнышку, чудесные проспекты счастливых городов с фонтанами!..

«Как выгодно, оказывается, славить власть», – усмехнулся Горе-лов, вспомнив, что Михалковы и сегодня в чести – у новых правите-лей-капиталистов. Тем временем румяные пионеры (в прошлом), а ныне синюшные, больные пенсионеры кристаллизовались в угрюмую чёрную колону, чтобы пройти праздничным маршем по Тверской ули-це к Кремлю. Горелов глянул на часы – уже пять вечера, вытащил из кармана мобильник – может, пропустил звонок?.. Нет, ничего не было – на экране телефона вспыхнула заставка – охотничий домик в Каре-лии. Значит, М. уже не придёт. Что ж, враньё – обычное дело для лю-дей из власти. Горелов прислушался к себе: задело ли его чиновничье небрежение? Ну да, конечно. Но, с другой стороны, всё – к лучшему. Он М. ничем не обязан, если что… Горелов решил ещё потолкаться среди «идейных», посмотреть, чем кончится сборище. Возле памят-ника Пушкину роилась особенно большая, энергичная кучка народа. Любопытствуя, Горелов подошел ближе и увидел телевизионщиков с тяжелыми камерами, с длинными, на «удочках», лохматыми микрофо-нами, тонконогих девушек с планшетами, юрких фотографов, снующих в поисках выгодных ракурсов, радийцев, за которыми тянулись хвосты проводов. Журналисты плотным почтительным кольцом окружили вождя партии. Лицо коммунистического лидера поражало удивитель-ным сочетанием здоровой румяности на холёных щеках и мертвенного, могильного холода в крупных, чуть на выкате, стеклянных глазах. Его высокая, грузно-номенклатурная фигура уверенно возвышалась над журналисткой мелочью. Энергично жестикулируя правой рукой, ли-дер затверженными, дубовыми лозунгами вещал о всесильности дела Ленина, о великих свершениях советского народа, о партии, которой по плечу взять власть в стране. Тёплый пар маленьким облачком витал у губ оратора. За спиной у председателя скромно ютились несколько высокопоставленных соратников – в одинаковых алых куртках, с ис-кусственными гвоздиками, приколотыми на лацканы, с партийными флажками в руках. Лица депутатов, розовые от хорошего питания, светились довольством от деловитого внимания журналистов. Видно было, что партийцы хорошо устроены, что жизнь их удалась, что они вписаны в нынешнюю непростую картину мира в отличие от обездо-ленного плебса, чьи интересы вынуждены представлять в парламенте. Горелов и раньше не заблуждался на счёт комлидеров и их борьбы за «народное счастье», но сегодня (от холода, что ли?! или от того, что М.

ЛИДИЯ СЫЧЁВА

МАРШ КОММУНАРОВ

В поисках работы Горелов так низко пал, что начал обзванивать ма-лознакомых людей, с коими сводила его судьба. Поколебавшись, на-брал и номер М. – весьма мутного типа, сотрудника администрации президента.

Против ожидания, М. проявил к Горелову интерес:– Старик, есть одно непыльное, ответственное местечко. Но не по те-

лефону, сам понимаешь! Они договорилась встретиться у памятника Пушкину.Горелов пришел раньше, и поразился обилию народа – тут явно на-

зревало общественное событие, судя по количеству милиционеров и кучкующихся граждан со скатанными флагами, с аккуратными таблич-ками: «Мы – за бесплатное образование!», «Здравоохранение – обязан-ность, а не обуза государства», «Вся власть – советам!», «Дело Ленина всесильно, потому что оно верно» и ещё нечто в этом духе.

«Ах да, сегодня же 7 ноября!», – вспомнил Горелов. Он двинулся по площади, всматриваясь в толпу. Лица – загрубевшие, одутловатые, по-крытые сеточкой проступавших на щеках кровеносных сосудов, пога-сшие, с тонкими, посиневшими губами, с глубокими, словно вырезан-ными в дереве, морщинами, лица людей, почти смирившихся со своей незавидной социальной судьбой; лица, искаженные устремлённой в будущее идейностью, которая ныне переживала нешуточное гонение. Печать законсервированного страдания лежала на этих отверженных – остатках дисциплинированного советского народа, воспитанного на заповеди «Не укради».

Как бы ни было плохо сейчас Горелову – выброшенному из социума безработному, но он вдруг понял, что его беда – пустяки, по сравнению с тем, что могло бы быть; то же чувство, наверное, испытывает боль-ной язвой желудка, навещая знакомого в сумасшедшем доме. От этих мирных, честных, бедных людей будто исходила невидимая опасность, «радиация». Но какая? И в чём она? И уж, конечно, это была не угроза буржуазии, «эксплуататорским классам». (Смешно!). Или это не опас-ность, а чувство больного и умирающего мира? Агония былого вели-чия?.. Здесь, среди «ретро-населения», тронутого тленом и увяданием, Горелов испытывал неловкость и чувство стыда: он боялся старости и старался не думать о будущем.

День был неприглядным даже для московского хмурого климата – мерзкий ветерок, серая стынь, редкая крупа вместо снега. Горелов за-стегнул молнию до подбородка, набросил капюшон «Аляски» на голову и двинулся по площади – чтобы не замёрзнуть. На каменных плитах ограждения активисты разложили оппозиционные газеты с мелким шрифтом, отчего страницы казались тёмными, грязными; тут же рва-ли глаз яркие партийные брошюры с оптимистическими портретами

58 59


Телевизионщики вовсю снимали праздник мнимого непослушания, и Горелов подумал, что так, пожалуй, и он попадёт в кадр. Он ускорил шаг и оказался впереди колонны, которая, наконец, медленно трону-лась с площади. В авангарде, намного опережая демонстрантов, брели журналисты (Горелов прибился к ним) вперемежку с милицией. Рация у полковника постоянно бубнила. Горелов разобрал чёткую фразу: «Удальцов вышел из метро, прошел рамки металлоискателей».

Шествие двигалось вниз, по Тверской. На проезжей части для демон-странтов было выгорожено метров десять, да плюс тротуары, и в этом коридоре – Горелов оглянулся – медленно шла под музыку духового ор-кестра черно-красная толпа с реющими флагами.

«Как на похоронах!...» – грустно подумал Горелов. Впереди призывно и мягко светила рубиновая звезда на Кремлёвской башне. Процессия шла навстречу потоку иномарок, был час пик, машины ехали неспеш-но. Некоторые водители бибикали демонстрантам. Что было в этих сигналах? Сочувствие, поддержка, солидарность?! Или – презрение по-бедителей жизни к побеждённому поколению: инженерам уничтожен-ных заводов, офицерам разгромленной армии, бывшим райкомовцам, комсоргам и стройотрядовцам?.. Люди, шагающие по богатой улице, увешанной рекламой дорогих товаров, казались прибывшими с другой планеты. Они меряли землю усталыми, натруженными ногами в раз-битой немодной обуви, а навстречу им катили иномарки – такие удоб-ные, комфортные металлические коробочки с гламурными девочками, деловыми мальчиками, с респектабельными бизнесменами, чиновни-ками, мелкими сошками (крупные ездили со спецсигналами). Горелов ещё раз оглянулся на чёрно-красный ручеек коммунистической колон-ны, струящейся вдоль домов.

«Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!» – радостно выдувал ме-лодию оркестр, ударяя в литавры и барабаны.

«И в жолтых окнах рассмеются, что этих нищих провели», – поче-му-то всплыло в памяти Горелова. «Сверхчеловеки, едрёна корень! Раз-вели вас, как лохов!...» – волна раздражения, обиды и жалости накрыла его.

«…Нам разум дал стальные руки-крылья, а вместо сердца – пламен-ный мотор!», – спорил с ним оптимистический марш, вызывая в памя-ти образы «сверхчеловеков» – женщин с веслом, со снопом, с лопатой; мускулистых парней («белокурых бестий»), которые перековывали мечи на орала; триады «новых людей» на мозаичных панно и гигант-ских плакатах – интеллигент в очках с колбой, девушка в красной ко-сынке из селян, могучий рабочий в комбинезоне, с каской на голове. Какая жизнь была, какие типы!.. Но «Бог умер» только на пространстве СССР. На остальной планете, и даже во Вселенной он был жив… увы… увы…

«Всё выше, и выше, и выше, стремим мы полёт наших птиц…» – вры-валась в сознание Горелова бодрая музыка социалистической юности демонстрантов. «Но, это же игра, – вдруг подумал он. – Игра – в по-литику, игра – в коммунистическую идею. Всё провалилось, ничего не

его кинул?) у него было как-то особенно гадко на душе. Партийные кло-уны играли свои роли из рук вон плохо, они пренебрегали даже гримом и костюмом, считая, что для быдла и так сойдёт. И ведь сходило! Убо-гая самодеятельность уровня сельского клуба на выезде, и – ничего!.. Так кто виноват? Бездарные актёры или нетребовательная публика, которая питала партийных упырей остатками своей жизненной энер-гии?! Образ из фантастического фильма мелькнул и пропал в сознании: комлидеры, подключённые к установке по перекачке крови из электо-рата – чахлых старушек, роющихся в мусорках в поисках стеклотары, политизированных дедов, вздыхающих об умерших производствах, худосочных интеллигентов-идеалистов, всё ещё бредящих мечтой о светлом будущем человечества… «Бр-р-р!» – Горелов повёл плечами, прогоняя фантасмагорический морок. Особенный диссонанс с хмурой толпой вызывала соратница вождя в ярко-оранжевой кожаной куртке с роскошным лисьим воротником. Голубые джинсы плотно обтягива-ли увядающую, но прежде весьма аппетитную партийную плоть. («Во! – поразился Горелов. – Вы ж против джинсов боролись, как символа растленного Запада!») Стареющая красотка бралась руководить колон-ной, раздавая указания рыхлым мальчикам с чиновничьими лицами. В молодых людях проглядывало что-то неприятное, фальшиво-покор-ное. Помощники, как понял Горелов, отвечали за речёвки, транспаран-ты и автомобиль, с которого будут транслировать советские песни.

Толпа журналистов возле памятника Пушкину постепенно рассоса-лась и теперь кучковалась возле нового объекта. Пожилой мужчина в старой коричневой шинели с полковничьими погонами раскачивал на высоком древке красно-кирпичный стяг, полотнище металось в свин-цовом небе, пересекаясь с яркой рекламой «Пепси» на видеоэкране, с треугольным значком «Мерседеса», с телефоном «Нокиа», пляшущим так и эдак на панели, и демонстрирующим все прелести лёгкого обще-ния. Фотографы сновали вокруг старика, снимали его в фас, в профиль, со спины, чуть ли не с асфальта – таких ярких типажей, энтузиастов борьбы, «уходящих натур» развитого социализма, почти не осталось в природе!.. Вокруг – только чёрная угрюмая толпа, люди из гетто, всё ещё упорствующие в своих убеждениях.

«Но верны ли это убеждения? – подумал Горелов. – Дело не в том, что они, эти несчастные люди, побеждены. Это ничего, бывает в истории. Но вдруг, – эта мысль поразила его, – но вдруг вся эта коммунистиче-ская затея была глупостью от начала до конца, банальной мировоззрен-ческой «разводкой», и ничем другим, как маршем зомби, это дело кон-читься не могло?!..» Торжественная дробь барабанов, громкая музыка оркестра сбили Горелова с размышлений. Жизнелюбивый советский марш заставил людей взбодриться, подтянуться. Молодые люди с чи-новничьими лицами по команде развернули огромный баннер-растяж-ку с лозунгом «Вся власть – народу!» (на красном фоне – метровые бе-лые буквы), в толпе заалели флаги, и центральная картинка мгновенно преобразилась, она получалась грозной, внушительной – вот, мол, мы политическая сила какая, мы ещё ого-го!..

60 61


М. застряла у Горелова в голове, и он никак не мог сдвинуть её с места, пропихнуть дальше.

– Присоединяйтесь! – радостно рявкнул у него над ухом знакомый голос.

Костя, криминальный репортёр из «Совершенно секретно», был всегда неопрятно небрит и немножко пьян.

Горелов беспомощно оглянулся на М.: как быть? Тот и бровью не по-вёл, а Костя, на условности этикета вообще не обращал внимания. Он тоже зашёл в Думу погреться («ну и денёк! ну и погодка, а?»), кипел негодованием – ходил в СИЗО по «Болотному делу», общался с аре-стантами. «Наша власть, это же уроды, – репортёр фамильярно хлопал Горелова по плечу и заговорщицки подмигивал М., – нахватали ка-ких-то людей случайных, они совершенно не в теме, косого на оба глаза мужика посадили. Как он мог в милицию чего-то кинуть и, тем более, попасть?! Даже если б и захотел?! Рэволюционеры и охренители!.. Ха-ха-ха».

– А вы верите в демократию? – криво улыбаясь, спросил М.Журналист ухмыльнулся:– Я верю, что Россией всегда будут править дебилы и кретины. Это

наш ответ постмодерну… Ладно, ребята, пока, – в буфет заглянул из-вестный депутат, и Костя сразу их бросил, прицепился к пиджаку, плотно взяв номенклатуру за локоток. Горелов позавидовал репортёру – ну и хватка у парня!

От переживаний сегодняшнего дня он чувствовал себя опустошен-ным, измотанным.

М. сделал маленький глоток кофе, аккуратно поставил чашечку на блюдце.

– Послушайте, Горелов, – деловито сказал он. – Вы – человек любо-знательный, мобильный, у вас неординарные знакомые (видимо, он имел в виду Костю). У меня для вас есть хорошее место. Пойдёте по-мощником к одному видному коммунисту?

– Что я должен буду делать? – напрягся Горелов.– То, что скажет. О зарплате не переживайте, не обидим. У вас ведь

ипотека, кредит… «Я ему вроде не говорил», – внутренне удивился Горелов. Хотя… Это

же открытая информация, её можно получить за пять минут.– Но я не состою ни в какой партии, – интуиция подсказывала Горе-

лову, что глотать крючок сразу – непрофессионально.М. усмехнулся:– Партии, убеждения… Это всего лишь одежды, понимаете?! Сегод-

ня вы носите спортивный костюм, поскольку идёте на гольф, завтра – ватник и кирзачи, потому что время отправляться на лесоповал.

Горелов вспомнил черную унылую толпу коммунистов, в которой только что шёл.

– Я не согласен, – сказал он мрачно. – Я могу сравнить убеждения с кожей, которую, чтобы сменить, надо содрать с человека… Но убежде-ния – это не одежда и не мода.

будет. А когда старики играют в игры – это страшно. Это – безумие!..» Дошли до бывшего здания Моссовета (ныне мэрия). На капителях ко-лонн остались звёзды – напоминание о былых временах. Горелов всма-тривался в окна – не шевельнётся ли там шторка, не выглянет ли кто из чиновничьего люда на улицу, ну хотя бы из любопытства?!.. Но здание было спокойным, будто погруженным в сон. Горелов миновал площадь, остановился на тротуаре, пропуская шествие. Мимо шли демонстран-ты, держа в своих слабых руках портреты Ленина, Сталина и почему-то Молотова. «Нет, не получилось из советского народа новых христи-ан, – подумал Горелов. – Потому что важен не только подвиг, но и то, во имя чего ты его совершаешь. Боги не должны умирать… Зачем же руководители человечества лишают людей веры? Лишают бессмертия души? То есть, лишают самой души – психической энергии? И на что они направят эту психическую энергию, отнятую у других?» Горелов оглянулся: за спиной у него была богато декорированная витрина – на золотой пирамиде медленно вращался огромный знак доллара, сверху, из виртуального рога изобилия сыпались виртуальные золотые мо-неты, тут же, в воздухе парили масонские знаки – мастерки «вольных каменщиков», открытый циркуль, серебряные перчатки с растопырен-ными пальцами… Бог возвращался на эту, временно оставленную им землю, а здесь уже сражались новые идолы, тесня старых!..

«Революция будет красной!» «Революция будет красной!» – сканди-ровала небольшая – человек в тридцать – группа сторонников Левого фронта. Горелов узнал Удальцова – он прошел рядом с ним, энергично маша рукой, словно помогая себе кричать, жила на его аскетичном ви-ске вздулась. Лидер протестных акций постарел, стал суше и жёстче. Постарели и молодые левые – с тех пор, как Горелов не видел «фрон-товиков», вот, даже полулысый мужик у них появился… Так это же… М.! Взгляды их встретились, и Горелов не успел надеть никакую маску приличия на лицо. Видимо, изумление так явно отпечаталось на его физиономии, что даже циника М. оно проняло – чиновник не стал при-кидываться, будто не узнал Горелова, он шагнул на тротуар из толпы, и, как ни в чём не бывало, протянул ему руку:

– Привет! Ну, видишь, мы встретились, я же обещал.Горелов промычал что-то невнятное.– Пошли в Думу, попьём кофейку, погреемся, – М. вел себя как хозя-

ин.Горелов, внутренне потрясённый, безмолвно покорился.Они свернули в арку, в Георгиевский переулок.М. счел нужным объясниться:– Чтобы понимать настрой общества, надо жить одной жизнью с на-

родом – ездить с ним в метро, ходить на демонстрации. Тогда не нужны никакие социологи, Левады, расклад яснее ясного.

Они миновали думские кордоны (у Горелова ещё действовал пропуск со старой работы), оставили одежду в гардеробе, спустились в подвал, в нижний буфет. Здесь у столиков роился народ, пахло крепким кофе, тут и там слышался смех. «Жить одной жизнью с нардом», – это фраза

62 63


успел, сколько времени бездарно потратил, сколько мог бы сделать, со-вершить… Он будто несся на смертельном болиде к финалу, к бездне, и эти головокружительные секунды росли, превращаясь в чудовищные внутренние качели. И повод, который вверг его в этот ужас, казался теперь смехотворным, невероятно глупым!

«Да ведь 99 процентов людей погибают не менее глупо», – с холод-ным мужеством подсказал ему разум.

Ах, да, он же может «посотрудничать» с М.!.. Но этот «выход», услуж-ливо подсунутый подсознанием, не принёс облегчения. Согласиться он не мог – Горелов это знал точно. Вот непонятно даже почему! Это всё равно, если бы ему предложили сейчас пить кровь христианских мла-денцев или ещё какую жуть! Хотя до коммунистов ему не было, если честно, никакого дела. Он был, как он сегодня понял, даже против них. (Хотя и не разобрался – почему.) Но стучать на них – не мог!

А как же Люся?.. И мысль его перенеслась к единственному его сокровищу, его любви.

Что ж, если ему суждена такая глупая смерть, он встретит её с воспо-минаниями о самых счастливых минутах его жизни! Он будто видел её укоризненный, озабоченный взгляд, слышал её хрипловатый, низкий голос, который начинал сбиваться, истончаться, когда она говорила ему нежности, чувствовал приятную прохладу её крепенькой, малень-кой руки – она любила рукопожатие и смеялась, испытывая его силу.

И вдруг ледяной, тёмный лабиринт, по которому металось его созна-ние, стал светлеть, мысль, летавшая с ужасной быстротой, тормозить, оравнодушиваться и грубеть. «Ну, а если я не соглашусь, что будет? – Горелов, взмокнув от перенесённого душевного слома, думал теперь лапидарно и практически. – Ну, что, на куски он меня разрежет прямо в Госдуме? Испепелит? Парализует? Бред какой-то!»

Горелов медленно поднял голову.– Ребятки, мы закрываемся, – ласковый голос буфетчицы вывел его

из транса. Он стоял за столиком один, М. и след простыл.Горелов, шаркая и загребая (мышцы ног у него ныли, будто он про-

шел пешком километров тридцать), двинулся в гардероб. …Уходя, он глянул в зеркало и не сразу себя узнал: вместо улыбчи-

вого кареглазого брюнета на него смотрел сумрачный пепельный блон-дин.

Чувство юмора тотчас вернулось к нему:– Что, сходил на собеседование, дурак? – подмигнул Горелов уныло-

му отражению. Он скорчил забавную гримасу и счастливо расхохотался.

Горелов чувствовал себя ужасно – ему нужна была работа, по правде сказать, любая, и надо было соглашаться, не ломаться, но то ли его на-прягло то, что М. так бесстыдно кинул его на площади, то ли ещё что, но он понял, что сейчас он «закусит удила» и что его «понесёт».

М. будто читал мысли:– Понимаете, я пришел на площадь и подумал, что моё предложение

будет для вас некомфортным… Ну, а потом, когда я вас увидел на тро-туаре с таким-м-м трагическим лицом рядом с роскошной витриной буржуазной жизни, то решил, что неправ – сама судьба сводит нас.

«До чего ж вы стерильные, гады!» – разъярился Горелов. А вслух ска-зал:

– Стучать на коммуняк? Контролировать их мозговые центры? А по-приличней у вас ничего нет?

М. целомудренно опустил глаза:– Ну, зачем грубить?! Вы же патриот, Горелов. Государственник. Вы

же, не побоюсь этого слова, человек идейный, в высшие силы веруете… «Может, вы и меню моего вчерашнего ужина назовёте?» – мысленно

ахнул Горелов.– …я вам ничего не навязываю, заметьте, – монотонно бубнил М.,

– есть работа – есть зарплата. Вы ко мне обратились, я подумал, где вы можете быть полезным со своей (не обижайтесь только!) не очень высокой квалификацией и сомнительным образованием. Но у любого человека есть то, что можно продать…

– …ага, почки, печень…М. ядовито улыбнулся:– Ну да. А у вас есть душа, убеждения, честь. Ну и продайте их, если

печень и почки вам дороже. Я вам гарантирую, – он кротко взглянул в глаза Горелову, – вы никакой работы в ближайшее время не найдёте.

«Связался с идиотом», – Горелов всё ещё не верил холодку дурного предчувствия и пытался свести этот разговор к досадной шутке, недо-разумению.

– Послушайте, ну будьте же честны хотя бы перед самим собой, – вкрадчиво выговорил М. – Да-да, я именно тот, о ком вы подсознатель-но думаете.

Наступила пауза. Горелов угрюмо глядел на дно пустой кофейной чашки. Он вдруг почувствовал, что буфет пуст, что они здесь с М. оста-лись вдвоём. «Лучше б я с коммунистами пошел поклоняться их богу, Карлу Марксу, что ли!.. – с отчаянием подумал Горелов. – Стоял бы сей-час, пел «Интернационал»… Или «Смело, товарищи, в ногу…» Или ещё что…» Да, впрочем, М. был в этой же толпе, он бы его и там выцепил!

Целый рой мыслей и воспоминаний вдруг закружил его, он был од-новременно и в далёком прошлом своей жизни, и во вчера, и в ран-нем детстве, и в зрелости, и всё это будто спрессовалось в крошечный разноцветный кубик, где каждая точка при приближении увеличива-лась, росла и превращалась в событие, ощущение или переживание, и всего этого добра у него было много, и жаль было до слёз всё это оставлять, бросать; потому что Горелов с ужасом понял, сколько он не

Северо-Восточный округ

Анна Тарубарова

Ирина Шостаковская

Николай Сыромятников

Виктор Кирюшин

Андрей Щербак-Жуков

Андрей Тавров

До 1917 года в состав Москвы входила только очень небольшая часть округа, в районе Сущёвского вала. После Февраль-ской революции Московская Городская Дума существенно расширила террито-рию Москвы, определив границу города по Московской Кольцевой Железной дороге. Таким образом районы: Алек-сеевский, Марьина роща, Бутырский, Марфино, Останкинский и частично Ростокино стали частью Москвы. Вто-рое столь же масштабное расширение произошло в 1960 году, когда границей Москвы стала МКАД. Частью Москвы стал город Бабушкин и многочислен-ные деревни которые впоследствии дали названия районам округа. Послед-ним в состав города вошла территория современного муниципального округа Северный, в 1984 году. На территории округа до 1992 года существовали рай-оны: Кировский, Бабушкинский, Тими-рязевский. Среди историко-культурных и архитектурных памятников – Музей- усадьба Останкино, Ростокинский ак-ведук, жилая застройка XIX века на проспекте Мира, 14 православных хра-мов, в том числе Тихвинская церковь, построенная в 1682 году царём Алексе-ем Михайловичем на пути следования из Кремля в Сергиев Посад; действует Соборная мечеть. К услугам туристов гостиничные комплексы: «Космос», «Останкино» и др.

66 67

МоскваСеверо-Восточный округ

***

Сокол за пазухой в клетке груднойслогом заласканным поговори со мной

в ветре разросшемся мяукая и кричакрутишься каруселью из синего кирпича

воздух под корень и вдох как косе травана крючке висит твое небо моя голова

чумные слова говоришь – взлетишь не взлетишьчай не заяц в гостях, а кто – выговоришь сгоришь

вот летает он грудью по кругу косой звенявоздух в клюв положив – выговори меня

Эх сошлись кувыркнулись в нём с половицею потолокчто за птица – не птица а крови грудной глоток

торкаешь дёргаешь в ледяном родникенеба ходишь один сам с собой льдинкою налегкечто стрелец в расписном сапоге

кто ты птица кривая – палач или пришлый врачотчего что ни слово то крик то ль заплечный плач

отчего тебе клюв пока жив не вызволить из огнякрыло на сердце положив – выговори меня

Говори со мной проживи со мнойкраешком да пером лезвием-топоромречкой-речью кривой да головой живой.

АНДРЕЙ ТАВРОВ

СЕРЕДИНА

Птица летит птице навстречу, к себе приближаясь, к себе приближаясь, к крику.Не видно зеркала, и к зайцу бежит заяц.А белые ноги и белая грудь дрожат от натянутых изнутри пружин.И рыба плывёт к рыбе.Чжун Юн, говорит Кунцзы, держись середины.Но зеркала нет.Встречаясь, они исчезают, чтоб появиться в ангеле или в кабане, или бумажном кораблике, в чашке кофе, в ампутированной ноге, в ночной фиалке, реже в человеке…Рыба это не рыба, это почти рыба. Буква это почти буква, а тело почти тело. Шрам это почти шрам.Мы с тобой нащупывает друг друга как медузу в вазелине желеобразными пальцами.Мыслит ангел вещами, а вода рыбой, а то, что не изменится в мёртвом или в дереве, и есть середина.

ОСЛЕПЛЁННЫЙ СОБОЙ / ЭДИП

На одном колене, как Геракл от душ, ты защищался от слепых век, облепивших тебя, как раковины корпус судна. В каждой жил мир, тот, что ты видел прежде, но тебя звала совершенная слепота, ты защищал её отдирая с себя твёрдых моллюсков с тиканьем сердец меж створок, с криком: «это ручей!», с лунным отсветом белых ног. Никто ещё не ослеп сполна! Никто не отдал всё своё зренье богиням, дочерям Памяти, чтобы принять взамен голубую свистульку, босые ноги и странный предмет, который не вспомнить.

68 69


КОСМИЧЕСКИЙ РЕЙС

Посвящается Антону ПервушинуОтправили в ракете гуся и трёх котят – Котята похмелились и весело летят, А гусь на них гогочет, А гусь лететь не хочет. Его ссадили на Луне – Весь экипаж хохочет!

Отправили в ракете лося и трёх котят – Котята похмелились и весело летят, А лось на них топочет, А лось лететь не хочет. Его ссадили на Луне – Весь экипаж хохочет!

Отправили в ракете меня и трёх котят – Котята похмелились и весело летят, А я на них не злился, Я с ними похмелился. Пока летели до Луны – Весь экипаж напился!

У Луны двойное дно, Экипаж давно… В ракете!

НЕМНОГО БАНАЛЬНО

Немного, совсем немного, И станет акулой минога. Немного, совсем немного, И станет Георгием Гога. Немного, совсем немного, И трассою станет дорога. Немного, совсем немного И ужасом станет тревога... И человеку до Бога, В сущности, тоже немного. Да только людей ту дорогу Проходит немного, немного.

АНДРЕЙ ЩЕРБАК-ЖУКОВ

СЧИТАЛОЧКА ДЛЯ ТЕХ, КОМУ ЗА СОРОК

Мы делили апельсин, Много наших полегло

Народный фольклор То ли пили, то ли ели, То ли дождик, то ли снег… Вспоминаю, как качели Начинали свой разбег. Было время, были люди – Синий глаз и красный рот. Нас таких уже не будет – Все цвета наоборот. Красен глаз, а губы – сини; А в бородке – белизна. Вверх ногами – флаг России, А она у нас одна. Только мы уже другие – И моячит вдалеке За тоской по ностальгии Ностальгия по тоске. В сапогах ли по паркету, Босиком ли по росе – Были мы да больше нету. Были мы да вышли все… То ли рыбы приходили, То ли звери плыли к нам… Трали-вали, тили-тили, Шишел-мышел, трам-пам-пам…

ОДИНОЧЕСТВО

Жил среди льдин Тюлень один. И тот тюлень Варил пельмень. Спросил тюленя ламантин: – А почему пельмень – один? – Воскресный день – готовить лень... Один тюлень – Один пельмень.

70 71


***

Ночью проснулся от крика, Мучило: был он иль нет? Лишь первозданно И дико Лунный колышется свет. Свет неземного накала В небе, На белой стене. Ты ли меня окликала Или почудилось мне? Снова из тьмы заоконной Луч этот вырвал на миг Твой беспечальный, Иконный, Незабываемый лик. Между былым и грядущим Не отыскать рубежа, В непостижимом и сущем Вновь заплутала душа. Чтобы в немыслимом свете, Там, среди звёзд и комет, Мучиться и не ответить: Были мы в мире иль нет?

***

Годы-то все какие – Сплошь из огня и дыма! Бабушка Евдокия, Матушка Серафима.Боль от репьёв-колючек, Предощущенье строчек... «Всё Он управит, внучек», «Не унывай, сыночек»,Вот и года итожу, Тёмного не скрывая. «Всё Ты управил, Боже», Плачу, не унывая.

ВИКТОР КИРЮШИН

ВЕСЫ

Мы знаем, что ныне лежит на весах… Анна АХМАТОВА

Не играйте, мальчики, в солдаты – Время пахнет порохом всерьёз: Доведут вас эти аты-баты До горючих материнских слёз. Нет, она удерживать не станет, Понимая: этим не спасти… Скольким под родимыми крестами Ковылём недремлющим расти! Что слова? Они порой кондовы – Не утешат и не воскресят. Вновь заплачут сироты и вдовы, Хлынет дождь, Леса заголосят. Ах, Россия, ветрено и сиро В рощах золотых на небеси… Пробил час И снова судьбы мира На твои положены весы.

***

Задыхаюсь от косноязычья, Но уже не зайти за черту – Слово рыбье, звериное, птичье, Словно кость, застревает во рту. Снова древнюю книгу листаю, Чей волнующий запах знаком. Вы, от века живущие в стае, Не считайте меня чужаком! Беззащитен и разумом смутен, Смуглый пасынок ночи и дня, Я такой же по крови и сути – Муравью и пичуге родня. Но природа, закрывшая двери, Немотой продолжает корить. О, свободные птицы и звери, Научите меня говорить!

72 73


***

любая льгота оставляет след как тяжесть птицы на случайной ветке как память ветки о сидящей птице скорбит и просит корни шевелится вздыхая хочет выпорхнуть из клетки и дальше жить, – ещё сто тысяч лет...

***

повесьте вашу тень особняком куда-нибудь подальше от... неважно куда... – у нас опасливо и влажно, – однако, Вы, любезный, – босиком, - планида тени горестна, увы! – кому ещё двусмысленная участь даётся даром, запросто, не мучась? – они новы, – *для твари каждой... смена парадигм всегда нова, чертовски необычна, мученье болью нового обличья – ни свет, ни мгла, – ни новый андрогин, – виток, игра, – мистически малы крупицы зла, но – мнительны, фригидны, нельзя украсть невинность геспериды, – людской молвы*кому знаком триумфа перезвон, кому знакомы кудри эйфории, тот может привилегии Орфея нести везде – оправданный резон, – твой хрупкий ангел всё-таки – посмел остатки тени сжечь наполовину, – ты стал игрушкой фатума, полынью... но ты – успел! – *отныне – всё отдельно, – милый мой! ты – соль, ты – ось, ты воплощенье тени, ты шепот сна, – его хитросплетений, – лети со мной.

НИКОЛАЙ СЫРОМЯТНИКОВ

***

бледнолицему месяцу мысленно вторю, заменяю изъян позолоты ползучей, желтизну и паноптикум зла бутафорий на живительный опиум, звук ораторий, отбирая на слух, только зёрна созвучий, – только там янтари, – у небесных излучин – золотистый узор... я сегодня – везучий...

***

скользи глазами, воздух пей как зелье, стеклянные цветы протри от пыли, завалены все полки подземелья сокровищами... долго их копили...и пот, и кровь, и подлости интриги, – всё – в них, внутри... все тайны там навечно погребены.. и тяжки, как вериги, схроны, клады... жизнь так скоротечна... но чья-то власть, – причина неизвестна, – мистически потворствует и зорко, внимательно следит, как за невестой, за телом тайны спрятанной за створки...играй пока, любуйся каждым слитком, – монеты, вазы, кубки, гобелены... как буднично ползёт судьбы улитка как близко край, как душен запах тлена ...

***

... голову свою возьми в ладони, – посмотри на всё со стороны, – страсти спят, никчёмные погони, даже сны и те – усмирены ...

74 75


продолжение обретя, я качаю своё дитя. 30 мне. перед носом сыр маасдам, допустим. по нраву. мир мой зрел, но немного сыр. только 30. имеет право.

ЧТЕЦ

Дорогое мироздание я так редко о чем-то прошу. У меня для тебя задание, услышь меня сквозь праздничный шум. Сквозь шелест хрупких тюльпанов, сквозь песни Михайлова Стаса, сквозь корпоративы пьяные, сквозь шорох юбок атласных. Я не хочу тюльпанов, что держатся, пока их обнимает тонкая резиночка. Я не могу слушать Михайлова – это вопрос не воли, а вкуса. Я не хожу на корпоративы да и все цивильно у нас – пицца-пирожные, а юбки атласные разве что в театр, раз в год. Теперь к делу. Мне хочется слушать. Человека, который читает вслух. Любимые книги. Страницы, которые пахнут кожей его, а может моих предков, а на двадцатой, например, билет в электричку на дачу за 75-й год. Он будет внимателен к каждой строчке, иногда спотыкаться на слож-ных словах, таких как «компетентность» или «рефрижератор», я буду молча слушать или хохотать в такие моменты, наливать ему молоко, чтобы смочить пересохшее горло и открывать иногда окно, потому что дождь – это музыка. Я знаю, он существует – мой персональный чтец, ибо каждой книге да найдется читатель

АННА ТАРУБАРОВА

СЫР

30 лет наблюдаю мир. или мир наблюдает меня. так как точит мышонок сыр вместе с дырами воздуха дня я не каждого вспомню. мне 5. по сугробам дальний восток. я шагаю за молоком. в банке деньги на дне. молоко я домой не принесу. оступлюсь в темноте на лестнице. и в коктейле из слез с молоком я узнаю впервые ответственность. 10 мне. куклу дарят опять. больше куклой не называют. с куклой я не хочу играть. изучаю чем не такая не блондинка нет пышных ресниц не кокетлива молчалива я люблю десять тысяч лиц в каждом видя что-то красивое. я стесняюсь от взглядов бегу от зеркал прячусь в книгах и по тропинкам в межстрочном снегу свою жизнь к женской доле двигаю. мне 15. мир молод и свеж. он в листву и цветы одет. это время больших надежд. каждый лист и цветок как билет. я блуждаю в этом саду. то сирень то крапиву срывая. 20 мне. не блуждаю, иду выбирать научившись? не знаю. но что выбрано то моё даже если ожог, и в крапиве я до самых своих краёв. 25. нет меня счастливей?

76 77


***

повернись и станешь вертолётом что тебе поможет не взлететь не в тебе ли вырабатывают нефть, о дырява твердь, о чу�дны установки.

нечто близится, светлеет край небес, с той планеты час предутренний недолог ихний бог (зануда и плохой психолог) зря на эту гидростанцию полез.

вот природа, вот жуки и муравьи, посмотри – короче, ясно, что натура. счас взревёт автомобиль и зыркнет хмуро – друганы проснутся. вряд ли бы твои.

небо близится, светлеет край чего, всё зима – а что те, время повернётся? выпей чашку. чай не разольётся. бог, планета, что ещё тебе проснётся, рифмовай глагол, чудесник не сдаётся, колесо Фортуны крутится-вертётся, (потерпеть такое, лопните, придётся?) тинг, озверившись, бурлит, а кёниг жмётся...

от чуж<а>г<о> откажись. <да и> от своего.

***

«есть у меня один приятель фантасмагорическое трепло господи, почему же мне в жизни так не повезло он пишет мне пакетами и ящиками будто бы провокационные смс а потом просто оказывается что жизнь его тёмный лес и то ли не с кем напиться то ли не в кого влюбиться а я ему как чайник утюгу – я тебе не помогу... господи или негосподи, за что я такой херовый чайник?»

ИРИНА ШОСТАКОВСКАЯ

***

быть человеком, которого тридцать девятый год никто не воспринимает всерьёз никогда ни под каким видом это традиция

заняты места в ложе, в амфитеатре, на чердаке, в подвале, на пустыре остались – в земле

я вам немного должен можно устроиться на простую работу вот компьютер чуть не потеряла наверное, в этом было что-то вещее и трагичное но уж точно не для меня поскольку ну, сами понимаете

можно посоветовать отдохнуть и проветриться хотелось бы когда весна войдёт в бо�льшую силу

всё-таки довольно тяжело ощущать себя единицей столько же опасной, сколько и бесполезной

***

настоящие мёртвые люди пьют горячее, спят на крыльце. на твоём ли безумном лице отпечаток не ставшего це- лым... давайте об этом не будем.то есть он, слы, частичный. как ты.

сделай что-то усилием воли. что именно? именно в тот момент, когда взрывчатка отражена брусчаткой, тебе предлагается осознать силу своей неправоты. в первый ли раз тебе предлагается осознать силу своей неправоты. в последний ли раз тебе предлагается осознать силу своей неправоты. тебе, конечно, неведома горечь обиды, другому ведома горечь обиды. кто ещё здесь настолько частичный. как ты.

Южный округМихаил Свищёв

Никита Дупленский

Максим Новиковский

Григорий Мовшиц

…Первые письменные сведения по истории земель, входящих в состав Южного округа, появля-ются только после монгольского нашествия. В конце XIX века пер-вым московским князем Дании-лом у Москвы-реки основывается Данилов монастырь. С началом XIV века связано первое упоми-нание селений Южного округа: в завещании князя Ивана Кали-ты 1336 году говорится о селах Коломниньское (будущее Коло-менское) и Ногатиньское (буду-щая деревня Нагатино), которые он передавал своему сыну Ан-дрею Серпуховскому. Вскоре (до 1400 года) рядом с ними во владе-нии серпуховских князей появля-ется село Дьяковское. В результа-те активной политики московских князей происходит интенсивный рост населения Подмосковья, которому не смогли помешать даже чумные эпидемии середины XIV века. В 1370 году основывает-ся Симонов монастырь. Помимо чисто религиозных монастыри здесь постепенно стали выпол-нять функции сторожевых крепо-стей, ведь земли к югу от Москвы сильнее других страдали от татар-ских набегов. Такое положение этих земель препятствовало их нормальному заселению и застав-ляло московских князей прибе-гать к основанию слобод.

Дмитрий Свистунов

Геннадий Гацура

80 81

МоскваЮжный округ

Стремительно, со скоростью пантерыПод юбку запускаю пятернюИ, хлопнув пару рюмочек «Мадеры»,Шепчу на ухо всякую фигню.Два месяца уже без результатаПытаюсь я до девушек добраться –Кругом переодетые мулатыМне в спину незатейливо глумятся.И я перемещаюсь во Вселенной,Которой до меня совсем нет дела...Я так хотел потрогать за коленоДевчонку, что за столиком сидела.

Я ПОГОДЕ ЛЮБОЙ – ДРУГ

Я не знаю жив или мёртв, Я не понял ещё пока...Мне приснился вчера чёрт,А я так хотел в облака.Я очнулся один там,Где сегодня меня нет,Мне от Бога пришёл спам,Что опять победил Свет.

Далеко до весны, брат?Кто-то спросит меня вдруг, Я погоде любой рад,Я погоде любой – друг.Пролетит миллион дней...Где мои тридцать шесть лет?Я хотел бы прожить с ней,С той, которой сейчас нет.

Золотых куполов блик,Дарит силу всегда он,Жизнь рождает порой крик,Забирает всегда стон.Заметает зима след,Не жалеет капель слёз,Я возьму шерстяной плед...Не старею – просто замёрз.

ГРИГОРИЙ МОВШИЦ

ОСТОРОЖНЫЕ ЗНАКОМСТВА

Я так хотел потрогать за колено Девчонку, что за столиком сидела,Она вдруг посмотрела вожделенноИ как-то улыбнулась неумело.Горел закат у моря на веранде,В кафе давали пиво и коктейль,Я подошёл... Мой взгляд её погладил,Сказав: «Я очень рад, мадемуазель!»Мы пили виски с колой, ели фрукты,Дымили сигаретами во тьмуИ провожал её вдоль старой бухты,Взирая на печальную луну.Романтика закончилась в отеле...Когда одежды я с неё сорвал,То в этом, так манящем женском теле,Увы, мужское тело я узнал.Скрывает руки маникюр красивыйИ смотрит на меня мужская грудь,Но я ещё надеюсь – плут пугливый,Что мне себя удастся обмануть.Мой взгляд скользит по телу ниже, ниже,Я всё ещё не верю... Боже, нет!Напрасно я мечтал, что не увижу –Упруго выпирающий предмет.Мужик? Не может быть! Я много выпил –Мой мозг мутнеет, голова гудит,Мурашки пронеслись по телу сыпьюИ прошептал я: «Боже, трансвестит».Он стал мне предлагать то – то, то – это,Облизывая губки язычкомИ закурил с ментолом сигарету,Играя оттопыренным «смычком».Взашей тот час я вытолкал подонка,Пинками его с лестницы согнав,А он вопил надрывисто и звонкоИ извивался телом как удав.С тех пор я недоверчивый, тревожныйИ если вдруг знакомство завожу,Боюсь попасть в капкан к девице ложной,В глаза ей подозрительно гляжу.

82 83


Всё остыло, прошло, свет погас, разбежались актёры. Наш сценарий с тобою по ветру раскинула даль. Не успели дожить мы до первой несыгранной ссоры и увидеть корабль в цветах, и пушистый февраль.

Били розы бы там и от запаха сладкого лилий наша тёплая спальня согрела бы ласковых нас. Не доиграна роль, мы устали наверно, остыли, и забыли про сон откровений, и свадебный вальс.

КОНТУР МИРА

Жёстко рисуя контур картины мира В час, когда от взъерошенных красок муть, Едкою удалью рвётся к перу секира, Дабы чего оттяпать, иль копануть. Вроде бы и не так уже всё прекрасно. Чёрный туман сокрывает прогнивший сад. И простилается вволю густая масса, Преображая солнце в тягчайший смрад. Вышел на улицу утром, – гнетёт похмелье. Вечером в хату вернулся, – сплошной запой. Всюду тоска и чайки, их крылья, перья. Звук из динамиков травит волны прибой. И иллюзорен фон, перспективы нету. Вьюга везде, где был прежде прибрежья бриз. Контур рисуя мира без трафарета, – Снова квадратно малюется компромисс. Нет, чтоб забыться разом мирской утехой, Срезы каймы наизнанку преобразив И естеством кочерыжа бельмо успеха, Грубо секирой оттяпать себе массив.

МАКСИМ НОВИКОВСКИЙ

НА ИСХОДЕ

Бескрайний вечер теней качания Вдоль пирса чахлого в рыбаках Видна на небе звезда печальная Сквозь тризну чайкоголосых птах

Поэты, высунувшись из сумерек Блуждают пьяные до зари Не жизнь, а вечности бренной судорог Аптеки, улочки, фонари

В горах, торчащих из-под туманностей На общем фоне неясных поз Мы совершали немало гадостей Страхуя мысли о цепкий трос В дыму сигарном под винным омутом В теснящих душу притонах дна Мы наслаждались курортным городом Из тоста в тост, закатив полста Не всё забыто, хоть и растеряно И жизнь вполне себе – ничего Каштан в цвету – это просто дерево Фонтан в черёмухе – волшебство В печальный омут любви взъерошенной На белом парусе в лязге волн Исходит жизнь – из горшка горошиной Скатившись бисером в чернозём

ПОТЕРЯННЫЙ СЦЕНАРИЙ

Эти дни всё брели по сценарию наших идиллий, время быстро срывало пласты календарной любви. Мы так счастливы были, что вечно изогнутых лилий и цветущих букетов из роз к себе в дом не несли.

Нам хватало всего, и сердец, и скупых откровений, и несчастье не смело обрушиться нам вопреки. Ты талантливо шила любовь, я желаниям верил, и плела кружева те, которые я воскружил.

84 85


О счастливом и светлом завтрашнем дне, Только разве что самое чёрное небо В эту тёмную ночь откликается мне. Колокольчики-звёздочки пляшут под утро, Отрываясь от облака, падает снег. «Подарите мне, звёздочки, звёздную мудрость.» Я прошу... и прислушиваюсь к тишине.

***

В стремленьи оказаться наверху Не бойся, что вершина одинока, Камням, забвенью преданным и мху, Оставь сомнения, уставший от дороги, Как лишний груз, смозоливший надплечья. У действия всегда есть за и против – Подъём и возвышает, и калечит Как всякий труд, как всякая работа. Рискуя оступиться, потеряв всё вмиг, Но ощущая вечность выщербленной тверди, Взгляни, когда-нибудь поднявшись, и пойми, Что этот вид дороже всякой смерти.

***

В пустыне города стоят барханы зданий, И бедуины-жители бредут под солнцем фонарей, Как змей, шипит самум над головами Песком дорог измученных людей. Скучая от безделия пустыни, Ифрит поднялся в небо чёрным дымом грязных труб, Но, затянув бурнус потуже, бедуины Идут, не замеча�я Обве�тренности губ. И, оставляя серым дюнам отпечатки Подошв рельефности, плетётся караван – Замотанные в шарфа арафатки, Погонщики уходят за бархан.

НИКИТА ДУПЛЕНСКИЙ

***

Хлопнув ресницами мне и дверью Ты вышла, укутавшись в звёзд халат, А я бы и рад в твой уход не верить, Но всякое «рад бы» сейчас невпопад. И радуга зеркала вдруг превратилась В угрюмую Тень от окна и сквозняк, Знаешь, я тут посидел и подумал: Мне без тебя никак. Вдруг расстояния стали гигантскими, В несколько сот световых лет, А я до тебя и со светом добрался бы, Но ты, уходя, погасила Свет.

***

Быть может, ты недолговечна, Моя счастливая судьба, И в окнах свет, – а значит, вечер, – И я – поверивший в тебя – Иду, вдыхая свежий ветер, По вымокшей спине Земли… А месяц в облачной карете Глядит, веснушчат и хвастлив, И свод небесный огибая, Бросает белый-белый снег, А я ловлю его, хоть знаю, Что и его недолог век... Но в море чёрных тротуаров Моргает скрюченный фонарь, И, раздуваясь, куртки парус Несёт меня куда-то вдаль.

***

Только чёрное небо звенит над домами, Колокольчики-звёздочки плачут в окно, Я лежу и мечтаю о будущем с нами В эту, может быть, самую тёмную ночь. Я лежу и мечтаю о чём-то волшебном,

87

Москва

86

Южный округ

МИХАИЛ СВИЩЁВ

***

Будильник на тумбочке чуток. Как шахматный выпад коня, Приснится знакомое утро Далёкого майского дня.

За «галантереей» машины, Ненужный скоблят переход. Из пятого класса мужчины, В субботний собрались поход,

В кустарной колючке небольной Щенком под зелёным ковром Свернулся мой шарик футбольный, И в небо над школьным двором

Флагшток упирается дерзко, А сзади (о том ни гу-гу!) Моё торопливое детство Хоронят в закрытом гробу.

***

Переправляя цифры на стихи, учись любви – вечерним и заочкой, как врали вам на лекциях в МИФИ, (конспекты чьи хранятся под замочком):

всяк смертный – суть компактный кочевой разогнанный коллайдер-непоседа, где счастье, словно антивещество, даётся в руки только в виде следа.

***

..Там «тройкой» зовутся лишь мухи, силки и стрижи, там, не разбирая покамест, где густо, где пусто, с религией вровень стоят государство и жизнь, там спорт ещё не отделён от большого искусства,

и грузу беды бутафорской подставив плечо, твои балерины не сходят с потёртых пуантов, …Там бледен кулак, что шекспировский воротничок, а лица боксёров красны, как зады музыкантов.

***

Будем до � сини с красным свой white мешать, Русским миром в потной петле дышать, Глядя, как норовит подкопать скамью Поэтесса, спрятанная в свинью, Допивая залпом брутальный брют. Нас не всех прочтут и не всех убьют, Но походу каждый несёт свой бук До расчётной точки, где (много букв), Норовя чужое распять плечо, Коль не в этом дело, то в чём еще? Дело в том, наверно, что став смелей, Каждый ляжет только в своей земле, Всем достанется поровну, коль кирдык – Хоть на горсть считай её, хоть на штык, Хоть себя в разведке возьми на понт, Сам себе лазутчик, тылы и фронт, Иловайской с Курской замкнись дугой, Сам себе язык. И никто другой.

О.К.

Когда виски белеть пойдут акацией, когда откажет клиника глазная, последняя случится нам оказия – посмотрим, и друг друга не узнаем.

Ромашковой пыльцою, серой пылью ли запорошит последние денёчки: но если были вместе, значит, были мы совсем не тем, чем были в одиночку.

Так ангел притворяется калекою, и золотится таволга Ордою, так атомы становятся молекулой – то ДНК, то спиртом, то водою.

88 89


ОЛЬХА

Сыростью пахнет пряно. Луна выстилает дорогу на озеро Палой листвой ольхи. Утонувшие листья обращаются рыбой, Верхоплавкой с распоротым животом. И не знак бесконечности, но зеро Вытанцовывают хрусткие мотыльки Обожжённые мёрзлой, космической глыбой, Раскалённые, капая, словно олово в тигель, В воду, на корм голодной листве. Потом, как холстиной, задёрнул колос Владычицу ночи тьмой. Молнии рвут посконную плоть туч. Это луна пробивается сквозь строй фронтовой. За лучом искорёживая луч. С грохотом бьётся седой головой В нерушимую мякоть пара, Сочащуюся соломой дождя, Но держит удар гулкая макивара. Вдруг раскат тишины гасит волны, Словно тёплая ворвань. Вотан затих – разорван Ощущеньем надвигающейся стены. За тьмой валит по водам многоногая прорва. Это рушатся тысячи тысяч лун ледяных.

После бреду, попирая осколки ногами. Надо мной серебрится дырявая крыша ольхи. Явлены звёзды.

Вот он – Бог.

ДМИТРИЙ СВИСТУНОВ

ЧИСТЫЙ ЧЕТВЕРГ

Я забываю, как меня зовут И скоро растворюсь в самом себе. Меня не перестанут окликать, Я потеряю свойство откликаться, И одиночество моё меня покинет. Ложь станет невозможна. Как солгать Когда исчезнут имена предметов? Рукой указывая не предмет, Нельзя ни обмануть, ни обмануться. Мы любим не словами: «Я люблю», Дыханьем, дрожью от прикосновенья… И кое-чем ещё… Но не словами. Мы то, что нам запомнилось извне, А знать – нас вообще не существует, Помимо Богом данного родства С тем, что себя никак не именует.

ЮРОД (Тёмная народная)

Ю. Мамлееву В белый свет, как в копеечку. Солнышко светит. Юродивый плачет. «Кто тебя обидел?» «Мальчишки небо палят, С неба угольки падают На меня, горемычного». «Это ничего. Это весело. Угольки эти – твоя лесенка До Бога всевышнего». Небо сердится. Небу больно. Небо воет. Небо чеёрными дырами светится. Видят их юрод, да я. Не плачь, полно. Смотри, стоит виселица, На ней мальчишки висят. Двое. Один. Ни одного.

90 91


– У меня нынче на редкость удачный день. Здесь говорится, что все мои вложения и деловые операции дадут максимум дохода, а женщи-на, с которой я сегодня повстречаюсь, может принести счастье на всю оставшуюся жизнь. А вы верите в гороскопы, мистику и предначерта-ние судьбы?

– Как бы вам сказать, – пожал плечами молодой человек, – и да, и нет.– Это как же? – Слегка склонив голову на правое плечо, спросил муж-

чина. – Кстати, меня зовут Владимиром, а вас? – Меня – Ромой. Дело в том – всё, что печатают в наших газетах, яв-

ляется не более чем бредом какого-нибудь подвыпившего журналиста, которому больше нечего делать во время вечернего дежурства, как об-ливаясь слезами от смеха, писать подобную муть для своих доверчивых читателей.

– Эка, – покачал головой Владимир, который был лет на десять стар-ше своего собеседника, – как вы круто по ним прошлись. Но ответ не-полный.

– Я верю в черную магию. Только, в настоящую, – глаза у Романа при этих словах вдруг огненно сверкнули. Вероятно, данную шутку с ними сыграл яркий луч весеннего света, отразившийся от толстой полиро-ванной грани стеклянной кружки, но, в тот момент, его собеседнику вдруг стало как-то не по себе.

– Меня интересует лишь то, – продолжил молодой человек, - в су-ществование чего, я могу сам, воочию, убедиться. Практическая магия мне это позволяет.

– Никогда не думал, что представители современной молодежи инте-ресуется подобными вещами.

Дальше, естественно, разговор пошел о каббале, оккультных науках, мистике, магии чисел и, как бы сам собой, перерос в разговор о литера-туре на эту тему, в том числе и о художественной.

– Как жаль, что сейчас у нас этот жанр литературы незаслуженно за-быт, – сказал Роман, – а хотелось бы прочитать что-нибудь на эту тему и, знаете, на нашем российском материале.

– Это вы зря так говорите, батенька, – хитро улыбнулся Владимир. – На днях мне попался сборник рассказов и повестей одного писате-ля. Там было, как раз, несколько, на мой взгляд, интересных вещиц. Вот, например, мне запомнился рассказ о «666 маршруте автобуса».

– О «666 маршруте»? – У молодого человека вдруг на лице появилось какое-то отрешенное выражение, он медленно протянул руку к галсту-ку, и слегка ослабил его узел.

– Да, представляете, наверное, только у нас, в Москве, единствен-ной столице мира, есть такой маршрут. Автор даже шутит, что этим городом, а, возможно, и всей страной, последние десятилетия правили какие-то сатанинские силы. Особенно это заметно по нашим дорогам и номерам маршрутов транспорта. Рассказ мне понравился и я его не-плохо запомнил. Если вы никуда не спешите, могу вам его пересказать.

– Спасибо, с удовольствием послушаю. Только, знаете, давайте возьмем по бутылке пива и выйдем на свежий воздух в парк. Здесь

ГЕННАДИЙ ГАЦУРА

МАРШРУТ № 666

…Написанию этого рассказа предшествовала целая история. В один прекрасный весенний день в начале 1990-х годов, возле метро Профсо-юзная, белую «Волгу» писателя Гацура чуть не снёс с дороги маршрут-ный автобус. Поведение водителя автобуса за рулём показалось писа-телю странным, но все встало на свои места, едва он взглянул на номер маршрута – 666. Припарковав «Волгу» (тогда ещё московские мальчики не догадались, обложить данью за стоянку водителей, иначе, этот рас-сказ так и не был написан), писатель сел на остановке в автобус и про-ехал весь маршрут до конечной и обратно. Впечатление было яркое. Достаточно сказать, что едва автор сел в автобус, весенние солнце по-меркло и всё небо заволокло серыми мрачными тучами, и так продол-жалось, пока он не вышел из автобуса. Впрочем, прочтите рассказ, смог ли он передать весь ужас того путешествия. Рассказ родился прямо в сатанинском автобусе, но самое удивительное началось потом. Москов-ские издатели и редактора несколько лет с удовольствием читали этот рассказ, но, отводя глаза, напрочь отказывались его печатать. Склады-валось такое впечатление, что они сами каждый день ездили на работу тем же маршрутом. Пришлось пойти на хитрость и вставить рассказ в детективную повесть. Не пропадать же добру, и надо же как-то довести до сознания людей, какой сатанинский транспорт, уже не один год, ко-лесит по Москве. Лишь после публикации детектива Г. Гацура «Число зверя» (в который и вошёл это рассказ) в журнале «Человек и закон», о выборах Ельцина, лесбиянках, депутатах и гомиках в правительстве, в Москве срочно сменили номер автобусного маршрута, а Ельцин, нако-нец, ушёл на покой…..

Молодой человек в зеленой длиннополой куртке взял наполнен-ный доверху белоснежной пеной бокал и, оглядевшись по сторонам, подошёл к столику, за которым уже стоял, отхлебывая маленькими глотками пиво и внимательно изучая разложенную перед собой газету, мужчина в сером костюме.

– Разрешите? Я не помешаю?Мужчина кивнул головой, даже не соблаговолив оторваться от инте-

ресного чтива.Выдержав паузу, подошедший поинтересовался:– Что это вы читаете? Гороскопы?Мужчина, наконец, оторвал глаза от газеты и, взглянув на своего со-

седа, ответил:– Да, интересуюсь, что день грядущий мне готовит.– Ну и как?

92 93


становится душно, да и накурено сильно, а я не переношу табачный дым, – молодой человек посильней ослабил узел галстука и расстегнул пуговицу на воротничке рубашки.

– Да вы снимите куртку.– Лучше не стоит, я ее где-нибудь забуду, а там у меня водительское

удостоверение. Вы же знаете, как сейчас трудно получить новое.Владимир залпом допил остатки пива в бокале и сказал:– Что ж, давайте, действительно, возьмем по бутылочке и сядем

где-нибудь на солнышке.– Не забудьте свою газету с гороскопом.– Хорошо, что напомнили. Я хотел дать почитать ее своему приятелю.Они взяли пиво и вышли из кафе в пустой, несмотря на яркий весен-

ний день, парк. Лишь изредка на его аллеях мелькали пестрые детские коляски нянь и молодых мам.

– Давайте пройдем поглубже в парк, – предложил Рома. – Я знаю неплохое местечко, где и солнце всегда есть, и милиция нас не побес-покоит.

Они прошли по узенькой аллее в дальний конец парка и уселись на свежеокрашенную, но уже успевшую высохнуть, белую скамью.

– Вы хотели рассказать историю о маршруте автобуса, – отхлебнув из бутылки, напомнил Владимиру молодой человек.

– Да, я не забыл, просто стараюсь поподробней вспомнить сюжет. Рассказ, на первый взгляд, начинается банально: некий молодой чело-век приходит устраиваться на место бесследно исчезнувшего водите-ля автобуса Его принимают и ставят на «шестьсот шестьдесят шестой маршрут». С самого начала старожилы водители косятся на него и сто-ронятся. По ночам молодого водителя преследует один и тот же кош-мар, в котором он на конечной остановке зверски убивает заснувшего мужчину. Реки крови заливаю стекла и сиденья автобуса. Постепенно молодой человек начинает сходить с ума и в одну прекрасную ночь, в конце дежурства, убивает в автобусе человека, затем водой из шланга смывает забрызгавшую весь салон кровь. Сон как бы предвещает дей-ствительное событие. На этом водитель не останавливается. Дальше, больше. Он уже не ограничивается ночными убийствами и творит свои злодеяния при свете дня, используя для этого время обеденного пере-рыва. Пассажиры начинают жаловаться, что пол салона залит какой-то липкой жидкостью, а водитель автобуса самовольно меняет маршрут и не останавливается на остановках. Но молодой человек и сам начинает замечать за собой различные странности. Причем все построено так, что не возможно понять, в чем дело, происходит это наяву или это его бред. Люди стараются не встречаться с ним взглядом, жена забирает ребенка и уходит. Это не трогает мужчину, хотя раньше он души не чаял в дочке. На груди у него появляется и начинает гореть огнем число “666”. Он перестает ходить в баню, чтобы кто-нибудь не заметил на его теле клеймо сатаны.

Роман передернул плечами и посильней закутался в свою длиннопо-лую куртку.

- Не надоел еще мой рассказ? – поинтересовался Владимир.– Нет, очень интересно, просто зябко немножко. Надо было надеть

под рубашку майку, еще воздух по-настоящему не прогрелся, а то так и простудиться недолго, – он вытащил из кармана куртки перчатки и одел. - Говорите, я вас внимательно слушаю.

Владимир смочил пивом пересохшее горло и продолжил свой рас-сказ:

– Еще молодой человек замечает, что после каждого убийства на-чинает беспричинно колесить по улицам города. Он берет карту и прослеживает на ней свои маршруты. Каждый раз это оказывается какая-то странная пентаграмма, причем незаконченная, и она всегда упирается в церковь, стену монастыря или реку. Будто какая-то сила не дает начертить на лике Москвы, знак дьявола, возможно, уже потира-ющего руки в надежде спровадить в ад души жителей этого достаточно грешного мегаполиса. По одному из древних преданий, подобная пен-таграмма была начертана колесницей, ведомой каким-то распутным возничим, то ли в Содоме, то ли Гоморре, после чего «и пролил Господь с небес на эти города серу и огонь». Но молодого человека не страшит это. Более того, он вновь и вновь делает попытки, после очередного своего убийства, написать пентаграмму дьявола, словно в данном акте и заключается его предначертанное кем-то сверху назначение. Потер-пев неудачу в старом городе, он рыщет по новым кварталам, но и там, каждый раз, то бывшие деревенские церквушки, то полуразрушенные часовни с покосившимися крестами, то река, становятся на пути, не да-вая закончить его черное дело. Но хозяину сатанинского водителя мало приносимых ему в жертву каждый Божий день людей, ему нужен весь город. И водитель, покупает все новые и новые карты, исчерчивая их всевозможными предполагаемыми маршрутами своего автобуса, уби-вает очередного человека и колесит, колесит по городу.

Владимир замолчал и вновь приложился к бутылке с пивом.– Это все? – спросил Роман.– Да. Как, интересно?– Жутковатый рассказец.– Ну, сейчас, вообще, страшно стало жить. Чего только не наслуша-

ешься днем на работе и не насмотришься вечером по телевизору. Одни истории с клодефилином, который подливают грабители в водку или пиво своим клиентам, чего стоят. Теперь даже за одним столиком в пивбаре стало страшно с незнакомым человеком постоять, поговорить за жизнь.

– Да, это точно, – кивнул Роман.– Надеюсь, вы не носите с собой глазных капель? – Спросил Влади-

мир и весело рассмеялся.– Нет, у меня с глазами, да и с головой, наверное, все в порядке. Я и

так могу заработать.– Ну и как вы зарабатываете в наше смутное время? Если не секрет.

94 95


Из-за спины стоящего был хорошо виден подергивающийся вверх-вниз кончик черного хвоста. Мужчина, почувствовав на себе пронзитель-ный взгляд, перестал махать зонтом, отошел от фонтана и направился к стоявшим поблизости скамейкам. На краю фонтана остался сидеть греющийся на солнышке черный кот, хвост его по-прежнему продол-жал ходить то вверх, то вниз.

Роман облегченно вздохнул, вытер выступившую испарину со лба и продолжил свой путь. Пройдя богато украшенные «сталинской» лепниной каменные ворота, он подошел к стоявшему на автостоянке маршрутному автобусу, у которого за лобовым стеклом вместо номера маршрута торчала табличка «Перерыв на обед». Открыв дверь, Роман сел на водительское кресло и повернул ключ зажигания.

– Так, как, он сказал, зовут автора рассказа? Геннадий Гацура? Надо будет обязательно прочитать, – пробормотал он себе под нос и, не до-ждавшись, пока прогреется двигатель, круто развернулся, едва не заце-пив бампером за парковую ограду, выехал со стоянки.

…Солнечный луч скользнул по заднему стеклу и на табличке с но-мером маршрута зловещим огнем вспыхнули три шестерки. Автобус в последний раз выбросил из выхлопной трубы клубы черного, пахнуще-го серой дыма, вырулил на оживленную городскую улицу и скрылся в потоке машин.

ВЕЛИКАЯ ТАЙНА МАЙЯ

Полководец откинулся на подушки и, закрыв глаза, повторил про себя только что прочитанный текст древнего свитка:

«Память о прошлых рождениях дарована мне, и ведомо мне, что уже тысячи раз пережил я старость и смерть. И был я травой, и был деревом; рождался я домашним скотом и хищным зверем; был я жен-щиной и мужчиной, простолюдином и брахманом, жил среди бес-смертных. Был я асуром, и апсарой, и царем нагов. Стократ исчезал я с гибелью и растворением вселенной и появлялся с новым творением для новой цепи перерождений, но снова и снова я падал жертвой об-манного существования...».

Красный полог палатки взлетел, и на пороге, с копьем в руке, вы-рос воин. Луч заходящего солнца отразился от обитого бронзовыми пластинками щита и, скользнув по лицу лежащего в полном боевом облачении военачальника, заставил его слегка приоткрыть глаза. Скуластый воин взмахнул своим смертоносным оружием. Когда кованое острие уже было готово коснуться груди полководца, тот вдруг увернулся и с силой ударил врага обеими ногами. Мгновение, и нападавший лежал на ковре с перерезанным горлом.

Полководец облизнул пересохшие губы, вытер клинок о плащ и срезал небольшую флягу, висевшую на поясе у всё ещё бившегося в

– У меня совместное предприятие с братом. Точнее, он глава фирмы продающей по договорам машины с отсрочкой в получении, а я просто исполнитель, – тут Роман залпом допил бутылку, встал и отнес ее к стоявшей в двух шагах от скамейки урне.

– Кстати, как раз сегодня я воспользовался услугами одной такой ор-ганизации. Платишь пять тысяч и получаешь через пару месяцев но-вую машину. Это очень удобно, большая экономия денег.

– Ну, у нас, не совсем так, как вы думаете, – возвратившись к скамей-ке, но не садясь, задумчиво произнес молодой человек.

– Не понял...– Как бы вам сказать... Я брат того человека, в фирму которого вы

отнесли свои деньги. А он никому не собирается предоставлять маши-ны, тем более, не любит отдавать долги. Просто, часть денег, которые вручают ему клиенты, идут киллеру. Клиенты как бы сами оплачивают приведение в исполнение своего смертного приговора. Для брата это очень выгодный бизнес, а для меня – хороший приработок к зарплате водителя.

– Как это? – Владимир, чуть не поперхнувшись пивом, отставил бу-тылку в сторону, и с удивлением посмотрел на молодого человека. Тот стоял против солнца, откидывая черную тень на своего собеседника, поэтому последний не сразу заметил огромный вороненый ствол ре-вольвера направленный ему в грудь.

– Извините, но это моя работа. Очень приятно было познакомиться с умным, начитанным человеком и искренне жаль, что нам пришлось встретится в это ситуации, – с неподдельным сожалением в голосе про-изнес Роман и взвел курок. – Мой совет, на будущее: никогда и никому не доверяйте своих денег, это может стоить вам жизни.

– Постойте, я хотел бы попросить об одном одолжении... А, ладно, – махнул рукой Владимир, – по правде говоря, я вас и так задержал сво-им пересказом истории о “шестьсот шестьдесят шестом маршруте”.

– Пожалуйста, напомните мне еще раз фамилию автора. Я хотел бы сам прочитать его рассказ.

Владимир откинулся на спинку скамейки и, широко улыбнувшись, как будто бы и не было направленного на него револьвера, назвал ее.

На сухой щелчок выстрела, немногочисленные посетители парка не обратили внимания, лишь несколько ворон взлетели с ветвей стоящих невдалеке деревьев и, лениво покружившись над пустынными аллея-ми, вновь уселись на свои места.

Молодой человек забросил пистолет в кусты, поставил на место опрокинувшуюся было бутылку с недопитым пивом, поправил лежа-щую на коленях покойного газету и, не оглядываясь, спокойно напра-вился к выходу из парка.

Не доходя до ворот, он вдруг остановился как вкопанный. Рядом с давно неработающим фонтаном стоял мужчина, размахивающий зон-том-тростью. Но не это, по правде говоря, привлекло внимание Романа.

G

Машинописный текст

1

G


2

96 97


– Жив?.. Ну, что ж ты, папаша!.. Подбежавшая мать выхватила из рук спасителя мальчика.

– Вот тебе! Вот тебе! Будешь знать, как выбегать на дорогу.Андрей выбрался из толпы, мгновенно обступившей плачущую

женщину, и впрыгнул в подошедший к остановке троллейбус. Про-бившись поближе к кассе, молодой человек протянул стоящей впере-ди девушке пять копеек и попросил: – Оторвите, пожалуйста, биле-тик... Сильный удар в бок заставил его повернуть голову. Над ним, помахивая коротким мечом, стоял одетый в тунику воин.

– Ну, что разлегся? П-шёл вон отсюда!Старый пес встал, отряхнулся от пыли и, взглянув еще раз на още-

рившегося легионера с глазами трусливой гиены, медленно поплелся прочь от разбрасывающего искры ночного костра...

– Учитель, о чем вы задумались? Читайте дальше.– Ах, да, извините... «И сказал тогда маленький мальчик, сидящий на

ветви баньянового дерева: «О, Маркандея, вся вселенная: звезды, солн-це, луна, земля и море, страны света, расстояния и годы, все боги, все святые мудрецы и живые существа – все это мое проявление, создано мной и пребывает во мне. Я Тримурти, бог единый в трех образах. Как Брахма – я создаю мир, как Вишну – храню его, как Шива – его разру-шаю, Я создаю, охраняю и уничтожаю самого себя. Эта вселенная уже возникала и гибла не раз, и много раз она будет исчезать и воссозда-ваться снова. От меня происходит все, что было, есть и будет. Я тот, кем проявляется этот мир и чья майя – волшебная сила, порождающая все сущее, – остается непостижима. Так повинуйся же моим законам и странствуй во вселенной, заключенной в моем теле». И с этими сло-вами Нараяна проглотил мудреца. И вновь очутившись в знакомом ему мире, полном света и движения, Маркандея уже не знал, что же было сном, а что явью. «В чем тогда отличие между грезой бога и моим сновидением? – подумал он. – А если его нет, то не является ли весь окружающий меня мир не более как игрой моего собственного вооб-ражения?..»

агонии воина. Вода была теплой и почему-то отдавала болотом.От-бросив пустую флягу, он откинул шелковый полог, перешагнул через тела заколотых телохранителей и скорее почувствовал, чем увидел, как выскочивший из-за палатки всадник на низкорослой лошадке за-нес над его украшенной золотым шлемом головой кривую саблю.Все зашаталось, огромное красное солнце раскололось надвое и нача-ло медленно сползать в глубокий черный колодец, вырытый в самом центре Аравийской пустыни...

Андрей сбросил одеяло и лежал сейчас на постели с широко открыты-ми глазами, уставившись на висевший на стене большой плакат с багро-вым закатом солнца. С тех пор, как он переселился в новую квартиру, его уже в который раз будил один и тот же сон. Молодой человек спры-гнул с кровати, сделал несколько приседаний и направился в ванную. «Как все просто: открыл – и потекла вода. Я, кажется, понял, почему мне все время снится этот сон. В квартире душно, как в пустыне. Придется спать с открытым окном».

Андрей облизнул пересохшие губы и, припав к крану, начал, захлебываясь, пить воду. Она была холодной и приятной на вкус. «Какая ненасытная жажда! Возможно, что в одной из своих прежних жизней я был огромной пустыней, и поэтому до сих пор не могу на-питься», – с улыбкой подумал молодой человек. Выйдя из ванной, он взглянул на часы, быстро оделся и выскочил из дома.

На троллейбусной остановке стояла толпа.«Похоже, не влезу, – Андрей чертыхнулся и еще раз посмотрел на

часы. – Все идет к тому, что мне опять придется получить выговор за опоздание». Порыв ветра вырвал из ручки стоявшего рядом ребенка воздушный шарик. Реакция у Андрея была мгновенной: он бросился вслед за малышом на проезжую часть, подхватил, и тут же боковым зрением заметил мчавшееся на него темное тело...

Матадор повернулся и встретился взглядом с утыканным бан-дерильями черным быком. Глаза разъяренного животного напоми-нали по цвету красную мулету. Тореро приподнялся на носочках и стал вполоборота к быку. Можно было, конечно, сделать и шаг в сто-рону, но тогда вся эта разноцветная беснующаяся толпа, пришедшая посмотреть на настоящую корриду, не смогла бы получить истинного удовольствия. Мулета, как язык пламени, взметнулась к небу, и бык, обжигая дыханьем смерти, промчался мимо, лишь слегка царап-нув матадора по бедру торчавшей из загривка бандерильей...

Скрип тормозов! Черная «Волга», оставляя за собой на асфальте две жирные черные полосы, проехала юзом еще несколько метров и остановилась. – Сашенька! – закричала женщина на троллейбусной остановке.Бледный, с трясущимися руками таксист выскочил из маши-ны и бросился к держащему ребенка молодому человеку.

G


G


G


G


G


------- 1. Память о прошлых рождениях в индийской мифологии даруется на определенной ступени к высшему совершенству и окончательному освобождению от перерождений. 2. Согласно древнеиндийскому религиозному учению о майя — иллюзорности всего воспри- нимаемого мира — вселенная является всего лишь игрой воображения, или «грезой» верхов- ного божества Вишну, являюще¬гося в облике гиганта, покоящегося в первозданных водах, или мальчика, играющего на ветви баньяна. В последнем случае вселенная мыслится как «игра» божества, иллюзия, порожденная этой игрой. 3. Маркандея, великий мудрец, которому была дарована вечная молодость. В течение многих тысячелетий он странствовал по земле и, предаваясь благочестивым размышлениям, совер- шал жертвоприношения и подвиги умерщвления плоти. В награду Маркандея пожелал уз- нать тайну сотворения вселенной. 4. Нараяна, наряду с Кришна, Хари, Кешава, Мадхава,— одно из наиболее употребительных имен Вишну в позднем индуизме.

G


3

G


4

Восточный округСветлана Крюкова

Олег Чухонцев

Максим Дубаев

Православные храмы – это подлинное украшение Москвы. Иоанн Кронштадт-ский писал в своем дневнике: «В храме, в его расположении и частях, в иконах, Бого-служении с чтением Св. Писаний, пением, обрядами, начертано образно, как на карте, в лицах, в общих чертах, вся ветхозавет-ная, новозаветная церковная история, все божественное домостроительство челове-ческого спасения. Величественно зрелище Богослужения нашей Православной Церк-ви для тех, кто понимает его, кто вникает в его сущность, дух, значение, смысл!» Исто-рически так сложилось, что на территории Восточного округа собраны самые разные храмы, каждый из которых уникален. Уни-кален своей историей, своей архитектурой, своей судьбой. Есть храмы, которые ведут свою непрерывную историю с ХVII века – времен царя Алексея Михайловича и Петра Первого. Есть и такие, которые совсем не-давно были возвращены из атеистического небытия. Один из них – храм Преображе-ния Господня на Преображенской площа-ди – последний московский храм, унич-тоженный при советской власти, который восстанавливается сейчас на своем исто-рическом месте. Есть и совсем «молодые» церкви, датой основания которых значит-ся уже ХХI век, как, например, храм Всех Святых в Земле Российской просиявших в Новокосине или два новых храма в Вешня-ках, которые возводятся на пожертвования прихожан и благотворителей.

Евгений Юшин

100 101

МоскваВосточный округ

И, кажется, мир поражен слепотой, Как нищий, примёрзший к стене вернисажа, И ставший уже продолженьем пейзажа, С протянутой к ветру ладонью пустой.

Среди холодеющих кариатид Он кажется копией каменной плоти, И снежная пыль, полируя лохмотья, Со временем душу его упразднит.

О, памятник времени!Кто бы сумелТак выразить точно молчание сути?Классический символ – реальный до жути,Рукой раздвигающий снежный предел.

Белёсые копии множит метель И движутся снежные толпы навстречу; На вече слепых, по путям человечьим, Где колокол спит и молчит колыбель.

Россия. Голодная даль гололеда. Поземкой захлестнута в небе заря. Сквозь зимние толщи грядущего года Глядят ледяные глаза января.

***

Без смысла дождь, Без смысла снег, Без смысла тишина...И этот мёртвый человек,И мёртвая жена...И эта мёртвая стена,И мёртвый ключ в замке... О, будь ты проклята, война, На каждом языке!

МАКСИМ ДУБАЕВ

ОТРАЖЕНИЕ 7

Чьи-то вздохи я слышу сквозь сон, Чей-то стон преломляется болью – Это старый очнувшийся клён Жёлтых птиц отпускает на волю.

Как слепые, почуяв тепло, Рвутся птицы в чердачную нишу, Грудью в тонкое бьются стекло, Тени крыльев ломая о крышу.

Стынут звёзды озябшей росой, Чья-то память не выдержит взгляда, Смотрит женщина с жёлтой косой Сквозь холодный огонь листопада.

Не утешить, ничем не помочь, Безответны холодные дали. Чьи-то крылья разбились о ночь И на чёрную землю упали.

***

Без смысла дождь, Без смысла снег, Без смысла тишина...И этот мёртвый человек,И мёртвая жена...И эта мёртвая стена,И мёртвый ключ в замке... О, будь ты проклята, война, На каждом языке!

ОТРАЖЕНИЕ 8

Январская наледь. Клубящийся снег.Вдоль улиц пустынных на стенах холодных Ослепшие окна, как чьи-то полотна В гигантском музее по имени – век.

102 103


ОЛЕГ ЧУХОНЦЕВ

ПОПУГАЙ

Мой удел невелик. Полагаю, мне не слышать медовых речей. Лучше я заведу попугая, благо стоит он тридцать рублей. Обучу его разным наукам. Научу его всяким словам. На правах человека и друга из него человека создам. Корабли от Земли улетают. Но вселенская бездна мертва, если здесь, на Земле, не хватает дорогого для нас существа. Друг предаст, а невеста разлюбит, отойдёт торжествующий враг, и тогда среди ночи разбудит вдохновенное слово: – Дур-рак! Что ж, сердись, если можешь сердиться, да грошовой едой попрекай. Бог ты мой, да ведь это же птица, одержимая тварь – попугай! Близоруко взгляну и увижу: это он, заведённый с утра, подарил мне горячую крышу и четыре холодных угла. Так кричи над разбуженным бытом, постигай доброту по складам. Я тебя, дуралея, не выдам. Я тебя, дурака, не продам.

***

Класть ли шпалы, копать ли землю хоть несладко, да не впервые. Вот и выдалось воскресенье, о плечистая дева Мария. В рельсы вмёрз аккуратный домик в стороне от транзитных линий. Хлопнешь дверью – как на ладони водокачка да острый иней. В полушубке, сидящем косо, в чёрных чёсанках, сбитых набок, покрасневшая от мороза, волочишь ты мужичий навык. Ты приходишь в пару из стужи, в белом облаке довоенном – вот он, дом: ни отца, ни мужа, только снимки – в упор – по стенам. В жадном взгляде, в святом упрямстве, в складках рта, где легла забота – и нелёгкое постоянство, и неженская та работа. По привычке хоть что-то делать и пошила, и постирала. Вот и нечего больше делать. Постелила... Постояла... Руку вытянешь – никого там. Закричала бы что есть мочи! ...Бьёт прожектор по синим стёклам. Мелко вздрагивает вагончик. Притерпелось – и не изменишь, под соседний стук засыпаешь и куда-то всё едешь, едешь, а куда – и сама не знаешь.

104 105


Как оскалились жестоко И соседи, и родня. Вот лежит теперь глубоко В стылой яме у плетня.

Во хмелю душа коптится. До сарая доползёт И замыслит удавиться Вязкой ночью у ворот.

А над ней берёза плачет: – Рая, солнышко в сачке, Видишь, Стёпка слёзы прячет В горемычном кулачке?

Увези его отсюда, Увези его туда, Где за мельничной запрудой Расцветают города.

Там любому хватит хлеба И не надо печке дров. –Разревелось в соснах небо, Поит дождиком коров.

С комаром паук играет В перекрестье пыльных рам. То на рюмку смотрит Рая, То украдкою на храм.

Голосит у прясел кошка. Птичий щебет – гнёзда вить!

Смотрит Стёпка из окошка – Не умеет говорить.

ЕВГЕНИЙ ЮШИН

РАЯ

Над вихрастою сосною Солнце облако пушит. Под вихрастою сосною Хвоя мёртвая лежит.

А трава – в рассветной ризе Раскалилась добела. А похмельная Раиса По малину побрела.

Полюбовник бросил Раю, Ненадолго, на три дня. После выпьют за сараем И прилягут у плетня.

– Забери меня отсюда, Забери меня туда, Где за мельничной запрудой Расцветают города.

Там любому хватит хлеба, И на улицах – огни. – Над сосною плачет небо. Под сосною пляшут пни. Вспоминает бабу Нюшу У которой нос торчком.

– Почему я вся в веснушках? – Загорала под сачком.Захмуряется округа, Зябко Раиной душе.

Как подбитая пичуга Ковыряется в меже.Всё забыла, то, что было, Как любила и ждала, Как от пьяного дебила Сына Стёпку родила.

106 107


Подумаешь, какой-то там дядя Ваня.Таких дяди-Вань по всей-то России...Их, в общем-то, даже и не растили.Жили в подвалах, ходили в фуфайках,стёганных таких, подбитых ватой.Едой была вобла, самогон – водкой,самокрутка – сигарой, гармонь... Боже, какпел дядя Ваня, когда под огурчик,стопарик жахнув, садился на стульчик –одной ногой упирался в баульчик.Другую – культю! делал опоройох, и был на песню спорый!..Самогон-самокрутка-гармонь-костыли.Жили-были, блин, дяди-Вани, как могли.

ЖГУЧЕЕ

это такой стыдчто и по истечении неисчислимого количества летбудто ядерный гриб застит небесный свет…не разбирая лиц брести, исключив иные невероятностижалкое «страшно» против жгущего «стыдно»однажды придётся сделать выбор

ПУСТЫЕ НЕБЕСА

стихи стихли, закончилисьпрорывались с ветрамипробивались колючками и вдруг – тишина, лист пусти пусть!конструируемая реальность не есть ложь, но всё же…отточено слово, но сломан карандаша мысль не ждёт, – всё дальше, дальше… дальшеони приходят по-разному – то посреди тишины, то среди гула:высокие-сильные-грязные – разные! словаполчища, громадьё словес, орды, сонмища, ватагипрочь! неистовыеузок зов выси – синей нитью тянет в безднумимо! мнимов бездне нет тени! нити тихо тонут в светезримо

СВЕТЛАНА КРЮКОВА

2117

Стройные ряды чисел, падающих в беспорядке.Математический вымысел – цифровые грядкивысеянные компьютером, разумом осиянные.«Доброго утра, пользователь!» – светится с нано-экрана. Мы будем петь старые песни, молчать о любви...Мы будем.

ВЫБОР

Человечество, вечность – не просто созвучие.Человечество как субъект вечности.Вече – вечер – вечно.Вечно вечер, вечно вече, человечество.Существо, родство, одиночество...Вечность как мечта человечества.Человечность как её антитеза.

СТРАННО

Подойдёшь к Вратам, спросят: «Кто твой Бог?»Ответишь настороженно: «А кто спрашивает?Местность вашу нарисовал Босх, запахи странные».Ангелы чудятся рядом: лёгкие, злые.А те, что смотрят им в спину криво,глаза в задумчивости опуская,идут себе мимо. И это странно.Неужто видится им, как пробиваются крылья,Ангельские, сквозь тонкие ткани? Неужто мнится,что неземные шествуют рядом тайно.Господи, да это же «та» местность, химмельшафт!Небесный ландшафт. Крылатость как признак.Крылатость как бездна... А что, если так?

ДЯДЯ ВАНЯ«Не гореть им в аду – греться на Багамах...»

(не о дядях Ванях) Статистическая погрешность – дядя Ваняумер, кажись, в позапрошлом году,запись была где-то, может найду.Да и погрешность-то всего – нулевая!

Северо-Западный округ

Александра Окатова

Игорь Минаков

Северо-Запад Москвы по праву называют «лег-кими столицы», ведь только этот район окружен акваториями Химкинского водохранилища, Мо-сквы-реки и канала имени Москвы. Округ богат на величайшие памятники истории и культу-ры города. Церкви Троицы в Хорошеве (конец XVI века) и в Троице-Лыкове (конец XVII века) – храмы старинных боярских вотчин Годуновых и Нарышкиных – ценные памятники древнерус-ского зодчества. Великолепный особняк в Брат-цеве, созданный выдающимся московским зод-чим А.Н. Воро нихиным, таинственная усадьба Покровское- Стрешнево, построенная в конце XVIII века. В 1672 году здесь была создана сохра-нившаяся до наших дней каменная церковь Иконы Владимирской Божией Матери. В 1990 году восста-новлен и освящен Патриархом Московским и Всея Руси Алексием II храм Спаса Преображения Го-сподня в Тушино, который был возведен еще в 1889 году согласно проекту известнейшего архитектора Грузинского. В Митино, расположена Церковь Рож-дества Христова, построенная не позже 1904 года. Храм долгое время был закрыт, но на сегодняшний день он действует и даже имеет воскресную шко-лу. Район Строгино известен своей красивейшей аллеей генерала Корчагина. Парк культуры и от-дыха «Северное Тушино» на берегу Химкинского водохранилища собирает тысячи гостей и жителей города на все праздники в свои фруктовые сады и зоны отдыха и развлечений. Популярностью поль-зуются и такие места, как красивейший лесопарк в Покровском-Стрешневе и, конечно, великолеп-ный и всем известный Серебряный Бор, пред-ставляющий собой остров, окруженный Москвой- рекой с мемориальной Лемешевской зоной отдыха.

Евгений Лесин

Кристина Илларионова

Бася Пинкман

110 111

МоскваСеверо-Западный округ

Чуть изогнутою бровью Прорисован знак вопроса,Дым относит к изголовью,В тонких пальцах папироса.

Манекеном из витриныСилуэт в конце аллеи:«Он ленив, как все мужчины,И красив, как все евреи».

«LOVE STORY»

На четверть иль на третьК себе подпустит век?Вблизи не разглядеть,Но странный человек

Уставившись в экран,Как в дивное окно,Печатает роман –Словесное кино.

Бесчинствует пурга,Звереет гололёд,А у него с утраНе снег, а дождь идёт.

Простужено дитя,Жена тревожно спит…Жизнь треплет не шутя,А он стучит, стучит.

Что ветхий ундервуд,Что новый айбиэм,Все тот же сладкий труд,На ниве вечных тем.

«…крахмальное бельё.Когда она придёт,он соблазнит еёи…» – клавиш западёт.

ИГОРЬ МИНАКОВ

ЗИМНЕЕ

«Се вид отечества, лубок...»И. Бродский

Мнёт гуашевую слякотьЛегкий женский сапожок,Две соседки покалякатьВышли рано на снежок.

Перед бабами пасуетДворник, выпимши с утра,И авто вовсю буксует,Устремляясь со двора.

Нарисован в белом небеВ два штриха аэроплан,Без забот о чёрством хлебе, –Се иллюзия, обман.

Легкомысленно клубитсяИзо рта животный пар,И над крышами катитсяСолнца вымученный шар.

На пейзаж с лихвою хватитСиних цинковых белил...Только глазом кто охватитВсе, что Он изобразил?

***

Дивно сложенная дамаС птичьим профилем еврейки,Рядом томик Мандельштама,На изрезанной скамейке.

На бегущие машиныДама смотрит и скучаетВ ожидании мужчиныИ ногой слегка качает.

112 113


Я люблю тебя, оболочка, Хоть хрупкА ты, и так непрОчна Ты дождись меня, я недолго: У меня билеты на Бога.

ПЕРВЫЙ СЪЕСТ

Я так играю, как будто последний на этом острове. Словно корабль на мель напоролся затемно. Не замечать остальных вокруг так непросто мне. Хоть я глазаст и верю в высшую математику.

Буду лечить цингу я профилактически: Съем все лимоны я на глазах изумлённой публики. Я новоявленный Кук, хоть и истерический. Я Пржевальского лошадь, реланиум впрысни пять кубиков.

Я открыватель земель, моряк и редактор атласа. Я словно Майкл Джордан по части глобуса. Я морской волк, хоть больше всё же похож на пса. Я обойду галеон на две трети корпуса.

Я дивный новый мир начерчу на ватмане Свяжутся и развяжутся узы с вечностью. Сдвинутся и раздвинутся стены ватные. Я не сойду, корабль идёт до конечной.

БАСЯ ПИНКМАН

Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ

Я люблю тебя, моя клетка. Я рожу тебя: плакать в жилетку. Подберу всё, что ты обронишь И женю. Ты меня похоронишь.Я люблю тебя, моё тельце, Будет жить нам с тобой хотеться. Молока, и поспать, и с мамой (Самой-самой) смеяться в ванной.Я люблю тебя, моё тело, Не хочу, чтобы ты взрослело. Ведь вчера девчонка на лавке, Круглопузая, горько плакала. И качалась: ой люли, люли! Меня больше никто не любит.Я люблю тебя... Ненавижу! Я на лестничной клетке нижней. Я не помню... Нет, всё я помню. Как я только дошла до дома... Но о том говорить не стану Даже маме. (Самой. Самой).Я люблю тебя моё тело. Родила всех, кого хотела. И кого хотела, простила. Побыла самой милой. Милой.Я люблю тебя, моё тело. Я хочу, чтобы ты постарело. Чтобы самым тяжёлым артритом Все суставы были разбиты. Чтоб меня подводила память, Чтобы рот начал шамкать, картавить, Чтобы ночью вставать раз по двести, Чтобы это, и то не есть и...

И очки, и челюсть вставная, И клюка, и нога стальная.Я старухой покладистой буду И согласна всё это терпеть. Если мир своё явит чудо И отложит до старости смерть.

114 115


***Как-то у сквера Подкову нашёл счастливую. И сразу в драке убили жену крикливую, И милиционер пришёл с револьвером. Да и дали всего пять лет. А вы говорите, что счастья нет!

***Ловил я в Ниле крокодила, А приплыла ко мне жена. – Ты как попала в воды Нила? – Её спросил я, но она. Не отвечала, к сожаленью, Вниз уплывая по теченью.

***Поймали рыжего таракана, Дали ему полтора стакана. Таракан всю ночь песни орал, Спать не давал. Лишь под утро уснул. Да ещё наблевал В тапочки и на стул.

***Пошёл мыться под душ. Конечно, отключили воду. А тут ещё заявился твой муж И начал набивать морду. Топтал ногами мои трусы, Кричал: «Куда смотрит милиция?» Хотел вырвать бороду и усы. Хорошо хоть успел побриться я!

***Моя первая пивная называлась «Прибалтика» Первое пиво которое я полюбил как женщину – «Балтика N2» (теперь его уже нет: закрыли линию) Работаю я возле «Рижской» А жил во младенчестве в доме, где расположен (и сейчас) магазин «Богатырь» (это сразу после Крестовского моста) А вы еще удивляетесь, почему я говорю с украинским акцентом!

ЕВГЕНИЙ ЛЕСИН

***Д.Давыдову, классику XXI века

Нет, не люблю я клуб «О.Г.И», Точней, проект, точней, шалман. Туда приходят лишь враги Из украинских, из крестьян. Они там водку, гады, пьют, По миллиону, по рублей. На стол, паскуды, не блюют, К ним не заходит Иудей. К ним не приходит Русофил, Интеллигент-Антисемит. Лишь серафимый шестикрыл В обнимку с гангстером сидит.

***

Прекрасен снег в Москве весной Своим коричневым отливом. Он прикрывает лёд стыдливо. Об лёд мы бьёмся головой.

***

Купил в Амстердаме Бутылку пива И полчаса Интернета… А тихий Амстердам А тихий Амстердам Жаль только я-то в Волоколамске!

ПАМЯТИ НИКОНЫЧЕВА

А просто он перед сном Выпил водки, лег спать. Перевернулся И не проснулся. Казалось бы, только мечтать О финале таком. Но не хочется умирать Ни сейчас, ни потом.

116 117


Пугали ля-рвами!Сколько не про-си воды, В-до-воль Не утолишь.

Тише-тише, мышь,Кот сидит на крыше,Я его не вижу, Но там кто-то дышит.

Я к вам искренно с исповедью,А вы всё про заповеди,Разыгрываете комедии, Но время все проредитИ снова грядами,Кругом все вспахано,Все перекопано,Чуть-чуть поохали, Малец поахали,И всё, проехали!

А вы бы знали, сколько мы ехали!Для москвича далеко не событие,Что на пути крутом за успехамиПорой встречаются перекрытия.

И отчего же вам не летается?Неужто птицами винтокрылыми Парить не нравится?

Потом ведь свалите, А мы…останемся.

КРИСТИНА ИЛЛАРИОНОВА

КОМА.КОМНАТА

Постепенно.степенно.пенноРазукрашу.украшу.крашу,Растяну.стяну нудно, тошно,День нароком до кома в горлеСкомкаю.Эта комната.кома-матушка,Душно.нощно, новее проще же.Жено– муже– навеет ветрено,Тебе вверено, вот и мучайся.Час сутулится, льётся, тучится.Распусти.пусти, тише, шепотом,Разбуди.буди потом завтрашнимИли в пятках с ушедшим опытомУтопи или спрячь меня.

МЕСЯЦ МАЙОТРЫВОК ИЗ ПОЭМЫ

Разрезали, распилили,Поделили пополам!Одну половину товарищам,Другую – в карман.Шаг за шагом ступалиПо головам, Добровольно-принудительноИ по строгим правилам.

Кабы вы точно указали на мою ошибку,Я бы исправила,Тем временемПока один правил другого вроде поправило, Мы-то с годами не молодеем, но Вам, конечно же, желаем здравияИ чтобы не терниста дорогаОт ступенек Кремля иДальше по лестнице Прямиком до Бога.

До кучи до-кучали ре-форма-ми, Фа-ктами, Соль в раны сыпали,

118 119


Я всё-всё вызубрила: не только законы магии, но даже все следствия, набранные в учебнике самым мелким курсивом: все обычно читают их бегло, не задумываясь; вероятно, блаженство покоя и уверенности в своих силах отразилось на моём лице, но такой мощный маг, как наш профессор, естественно не обращал внимания на студентов-второ-курсников, а зря! Я – особый случай: после падения с башни и воскре-сения я была не так проста, как раньше и не так наивна, как остальные; профессор и представить себе не мог, что я не такая, как все. Конечно, такая же, как все, только сердца у меня уже нет, подумала я. От жалости к себе к глазам подступили слёзы и заложило нос.

Профессор держал театральную паузу, а мы все превратились в спа-янный высоким напряжением конгломерат глупости, самонадеянно-сти, нахальства и смелости, покрытый тонким, едва заметным флёром юности. Мы сами не знали, что только этот флёр может противостоять опыту профессора. Юность в количестве двадцати дурных голов и зре-лость в лице профессора, застыли на несколько мгновений в проти-воборстве. Что сильнее: воля одного убелённого сединами дурака или двадцати юных идиотов?

Тишину между профессором и нами можно было резать ножом. Девчонки прикрыли веки до половины, мальчики смотрели ему пря-

мо в глаза. Я тоже смотрела, ещё никогда я не испытывала такого азар-та. Аудитория будто оторвалась от старого здания, построенного ещё до революции купцом Мамонтовым, и парила в осеннем парке. Дождь, накрапывающий с утра, вмиг перестал, разошлись серые низкие обла-ка, проглянуло спокойное солнце, редкие листья в раскачку беззвуч-но падали, задевая стёкла высоких узких окон, а мне казалось, что не листья порхают вокруг нас, а наоборот, листья неподвижны, а наша аудитория плавными рывками, если можно так сказать о рывках, что они плавные, мягкие, поднимается вверх, раскачивая нас, будто листья это мы – и нас несёт ветер. Головокружение усиливалось, как всегда бывает, когда качаешь тонкие тела. Воздух между нами и профессором дрожал от напряжения, оно росло, наконец что-то лопнуло, как струна: первой не выдержала и сдалась Вика. Её зачётка, как подбитая утка на последнем издыхании, рванула из сумки и тяжело хлопая обложкой, неровно теряя скорость, плюхнулась на профессорский стол.

Всё. Мы проиграли. Оборона пробита. За первой зачёткой косяком потянулись остальные, сначала аккуратные девчоночьи, за ними про-свистели растрёпанные мальчишечьи. Интересно, что парни с ними де-лают, что они такие замурзанные? Книжки хлопали по столу, как карты в игре, когда ты бьёшь козырем – это профессор развлекался. На сере-дине стола собралась сначала неровная кучка, он строго посмотрел на неё и зачётки завозились – вроде испугались что ли, и немного потол-кавшись, подровнялись. Профессор заскучал, недолго музыка играла: наша магия сопротивлялась его магии всего-то минуты три! Он – как огурец, а мы совсем обессилили.

АЛЕКСАНДРА ОКАТОВА

АЛКИНА ЗАЧЁТКА

Профессор возник внезапно, как всегда. Но если ты ожидаешь этой самой внезапности, то для тебя нет ничего удивительного в том, что он неожиданно материализовался за массивным столом неопределенного стиля. Мы сильно удивились, если бы он вошёл как обычный человек: с шумом открыв дверь, например.

Наш профессор – натура артистическая: каждый экзамен он превра-щает в спектакль, в котором он – и режиссёр, и главное действующее, точнее, священнодействующее, лицо, и зритель, ну и, конечно, при этом он любуется собой по полной программе. На первом экзамене он превратил воздух в песок, и мы минут пять пытались откопаться, пока он нас не пожалел и не развеял его. На экзамене после второго семестра он внушил, что поменял нам правую руку с левой и долго хохотал над нашими судорожными движениями. Кстати, мне это очень пригоди-лось – в результате теперь я владею обеими руками совершенно одина-ково. Что он придумает на этот раз? Он любит сюрпризы, но похоже, сегодняшний сюрприз заключается в том, что он решил не устраивать сюрпризов.

Алка, хоть и всего-то второкурсница, читала по его лицу, как по ме-тодичке – когда настроишься, начинаешь чувствовать людей, начина-ешь читать их, как книги. С неожиданным, как всегда (оксюморон ка-кой-то – «неожиданный, как всегда») появлением профессора не сразу смолк беспечный хаотичный бесцельный шум молодой аудитории, по-хожий на гул летнего полдня над цветущим лугом, собранный из ше-леста листьев и цветов, пчелиного жужжания и треска кузнечиков над разогретой травой; смолк не сразу, а через мгновение после явления профессора, ехидно улыбающегося в седые усы.

– Моё почтение, мои юные самодовольные друзья, – довольно мерзко язвительно пропел он, – рад вас всех видеть!

Все затаились. Сегодня я настроена решительно, я не боюсь. Я готовилась к испыта-

нию. О, я очень хорошо готовилась, – подумала я и с весёлой отвагой без толики напряжения, в отличие от других ребят, свободно откину-лась на спинку хлипкого стула, предварительно укрепив его лёгоньким, держаться будет минут сорок пять, заклинанием. Ничего сложного – первый курс: «стой стрелой, замри елдой»: я не перестаю удивляться, что слова в заклинаниях бывают абсолютно дурацкие, ну, «стой стре-лой» я понимаю, а вот «замри елдой» – вообще какая-то ерунда, что за слово, никогда не слыхала. Деревенское, наверное, какое-то, типа ку-валды что ли? Неважно! Я послала соответствующую мыслеформу, и стул перестал скрипеть и раскачиваться подо мной.

120 121


– А почему Алке отлично? – решился Серёга. Он самый смелый, и я ему нравлюсь, я знаю. – Всё же: почему всем двойки, кроме Алки? – не отступает Серёга, не боится показаться спорщиком.

– А потому, мой юный маг, что Алке, как вы выразились, а я скажу: уважаемой находчивой умнице Алле, я уже поставил «отлично»! За сим считаю дискуссию оконченной!

Зажатая у меня между колен зачётка дёрнулась, быстро нагрелась и я прямо-таки физически ощутила, как на страничке появилась оценка и подпись профессора. Я чуть не обожгла колени!

Профессор покачал головой: впервые меня переиграла девушка-вто-рокурсница! увидела я его мысли. Девушка – ключевое слово, – поду-мала я, по привычке анализируя всё, что происходит вокруг.

– Алла, Вы свободны! – улыбнулся профессор, – для остальных – эк-замен продолжается! Что наколдуете, то и получите, – ухмыльнулся он.

Вообще-то он редко употребляет это слово, обычно он говорит «про-Явите магические способности», это он сейчас так с издёвкой выразил-ся: «наколдуете».

Я вытащила зачётку: напротив предмета «Повседневная магия» стояло «восхитительно», написанное размашистым почерком с резко выступающими, как хлысты, концами длинных букв, и подпись: про-фессор Ломонософф. Я, единственная изо всех, догадалась воспользо-ваться следствием одного из законов магии, оно гласит: «магической силой нельзя развести колени женщины». Когда я зажала зачётку меж-ду колен, профессор не смог до неё добраться! Сам Третий фундамен-тальный закон элементарных человеческих чувств сформулирован так: «Любовь, ненависть и другие исконно человеческие чувства не наво-дятся посредством прямого магического воздействия».

Я переиграла его, как ребёнка – сообразила же! Я тихонько засмеялась и у всех на глазах подчёркнуто аккуратно, не

спеша убрала зачётку в рюкзак. Послала воздушный поцелуй сокурс-никам и показала профессору язык (он неожиданно светло и ласково улыбнулся, и мне показалось, что мысленно он сделал то же самое, то есть показал язык мне!) и гордо покинула аудиторию.

Профессор бросил на стопку взор: верхняя зачётка раскрылась и мы увидели, как небольшой язычок пламени будто от сфокусированного линзой солнечного луча, как в детстве, когда мы скамейки жгли, изви-ваясь и шипя пробежал по страничке.

Слегка пахнуло костром из опавших листьев. Книжка захлопнулась и соскочила на стол; распахнулась следующая, по строчке пробежала искра, взвился синий дымок, и так по порядку: зачётки сложились из одной стопки во вторую и замерли, как и мы. Что он делает? Заранее ставит оценки? Автоматом что ли? Всем, кроме меня, конечно, я-то ещё держалась! Профессор кинул на стопку скучающий взгляд: присмо-трелся, оценил, удивился – и будто закашлялся, чихнул и поперхнулся одновременно: с его лица сползла высокомерная усмешка – одной не хватает! Он опешил.

– Кто-то забыл зачётку дома? – спросил он, обведя аудиторию по-дозрительным взглядом. Я растерялась: сказать «нет»? Нескромно! Все молчали: никто кроме меня ничего не знал о зачётке, нахально не явив-шейся на зов профессора. Он злился, потому что не понимал, что про-исходит. Когда он, не сдержавшись, стукнул ладонью по столешнице, горка зачёток рассыпалась. Я засмеялась и пискнула:

– Нет! Я! Я – не забыла! – Всякой твари – по паре, – провозгласил он, – кроме Аллы. Ей «от-

лично»! Вообще-то меня зовут Алконост, это для людей я Алла, да лад-но, неважно! Я зарделась от удовольствия, знаю, потому что щеки у меня запылали так, что даже волосы на висках завились колечками. Я воспринимала теперь мир ярче и громче, чем всегда!

– Почему-у-у – недовольно загудела аудитория. Профессор улыбнулся. Мне показалось, что он глянул на меня с до-

лей уважения: – Я только что поставил всем вам, кроме Аллы, – он что, хочет, чтобы

со мной никто не разговаривал? – подумала я, – вам всем, – с нажи-мом повторил он, – «неудовлетворительно», с тем, чтобы вы переубе-дили меня магическим способом: так сказать, изменили мою картину мира на вашу! Напрягли свои способности и постарались исправить проставленные мною оценки на те, что хватит ваших хиленьких маги-ческих силёнок! Вам понятно? Это и будет экзаменом! Аудитория мол-чала.

– Если Ваша магия хоть чего-то стоит, то вы попытаетесь исправить ваши «неуды» в течение оставшегося времени. Пересилите мою магию – значит сдали! Нет – не обессудьте, останутся «неуды»! Исправите на «отлично» –значит, так тому и быть.

Неожиданно.

– Дерзайте! – улыбнулся он. – Несправедливо! Ей «отлично», а нам пары? – заныли ребята. – Умные вопросы будут?

Юго-Восточныйокруг

Анна Гедымин

Галина Гала

Алина Витухновская

Александр Антипов

На территории округа находится 12 православных храмов и бывший мужской Николо-Перервинский мона стырь, с 1995 года имеющий статус Патриаршего подворья, объ-единенных в Юго-восточное вика-риатство города Москвы. Викари-атство делится на два благочиния. Храмы районов Некрасовка, Вы-хино-Жулебино, Кузьминки, Лю-блино, Марьино, Капотня входят в состав Влахернского благочиния. Остальные храмы входят в состав Петропавловского благочиния. Еще со времен средневековья, когда Мо-сква была деревянной, именно на её юго-восточной окраине, с подве-тренной к городу стороны, размеща-лись все пожароопасные промыслы, от кузнечного дела до гончарного производства. И этой традиции следовали многие поколения, ве-ками локализуя промышленные угрозы любого характера именно на юго-востоке столицы. Так и Мо-сковское народное ополчение в годы ВОВ активно формировалось из жи-телей районов. В июле 1941-го, мо-сквичи в возрасте 17–55 лет входили в дивизию №22 Таганского района и уже 26 августа 1941 года вступили в боевые действия.

124 125

МоскваЮго-Восточный округ

***

Огни февральские стояли Оконной прорезью в снегу. Она играла на рояле Нелепо как бы, на бегу. Картины Шуберта и Баха Терпели бремя суеты. Её мужицкая рубаха И немужицкие черты Ещё друг друга дополняли. Лежали туфли у дверей. Она играла на рояле Всё машинальней и быстрей. Вчера в компании ненужной Она осталась допоздна И, уведя чужого мужа, Не понимала, что весна Уже не станет ей защитой. Она играла для него О чём-то нежном, а мужчина Смотрел на крыши за Невой. А после, музыкой болея, Перешагнувший полугрань, Он целовал её колени И тоже мысленно играл. Она могла ему признаться Под видом шутки невпопад, Что ей исполнилось шестнадцать Всего-то пару дней назад, Что это всё пустые траты, Что это всё впервые с ней, Что так не следует женатым, А ей тем более. Но снег, Не доверяя им обоим, Застыл бедою у ворот. И небо хлопьями рябое Уже глядело на восход. И шёл автобус на работу. И, в окна клавишам стучась, Она играла не по нотам, А по своей любви сейчас.

АЛЕКСАНДР АНТИПОВ

***

Все мы божьи коровки осени. Искупалось в советском озере Поколение марки «китч». Перестройками перекрещены Мы иконой закрыли трещину Там, где раньше висел Ильич.

Ты, мечтавший уехать в Англию, Сколько ты насчитал евангелий С той поры, как писал своё? А стране моей выпить хочется: Одинаковы одиночеством Мы за стол позовём её.

Будем спорить, ругать убогую, За колени и груди трогая. Слышишь: Боже, царя храни! Мы забудем про третий тост-поди, Все мы божьи коровки, Господи, Все мы спичечные огни.

Умираем, когда захочется Без фамилий, имён да отчества, И отечество – не маяк. Есть двенадцать твоих апостолов, А тринадцатый стукнет по столу – Это, Боже, страна моя.

Не святая – святые кончились. Наши флаги по ветру корчились И повисли простым бельём. И Россия себя не выручит До того, пока мы не выучим, Что не надо спасать её.

126 127


ТРИСТА КРОВАВЫХ ПЯТЕН

Война – это я.Вы – триста кровавых пятен.Между нами автомат.Вы – личинки концлагерей,где обозначен кризисинсталяцией телэлектрических кресел,вычленением личности,превращением Ничто Человекав окончательно мёртвую косточкудля грустной зелёной собаки,в интересный конструктордля обалдевшего Винни-Пуха.Концепция некроконструкций, акция радикальных калеккостылями замкнула концы остывающего естества.Траволта, оставленный негром в машине, шпионит за женой Мерселоса.К ней ползущий Мересьев безног,как угрюмая рыбав кровавом томате.Через годы и лес, через всю мировую войну они приближались друг к другу,чтоб насытить свою виртуальную похоть,как иные желают червями насытить птенца....Потому что безногое тело её естество будоражит как пила стрекозу.Насекомо.Индустриально.Триста кусков мозга.Потому что безногое тело советского лётчикабудоражит её,как может кусок человекабудоражить другойкусокчеловека.

И они завопили, сползаясь, и, смешавеё героин с его героизмом,взорвали мир.

АЛИНА ВИТУХНОВСКАЯ

***

Я война. Я конвой постоянный невнятных служителей явиТрепещал бляде-бог. Хищный гоблин смеялся над ним.Молодые солдаты в бесстыдное небо стрелялиИз заряженных пальцев. Легко умирать молодым.

Что увидел Мисима в обыденных солнце и стали?Что желает охотник узнать от убитых самим?Молодые солдаты в бездарное небо стрелялиИз заряженных пальцев, тревожный хватающих дым.

Удивительный хищник, гуляющий мимо, скучает.Бляде-бог беззащитен, как жёлтый резиновый пупс.А в колготки лолитины кто костыли одевает?..Кто лолитины ножки себе намотает на ус?

Аналитик нулей и анальных туманов?Криминальный лунатик тюрьмы и карманный маньяк?Кокаиновый принц и ценитель опасных обманов?Или Гумберт неловкий, с которым понятно и так?

Капитан темноты. Абсолютных нулей атеистка.Пистолетная блядь. Проститутка убитых солдат.Моя мёртвая плоть, как дурная невеста, повислаНа красивом скелете майора. И падает в ад.

Я невеста крестов. Я весёлое солнышко свастик.Королева кунст-камер, начальница конц-лагерей,Запредельный куратор, которому смерти бесстыдная ясностьПредпочтительней ложных искусства и яви трусливых идей.

Вместо чёрных квадратов, квадратов, квадратов,На стене человек, человек, человек на стене.Человек (не червяк!) (не ручной оловянный солдатик!)Это нравится, нравится, нравится мне.

Сумасшедший куратор, куратор, куратор,Топора или каторги дьявольский друг,Вместо чёрного ада ручного квадрата,Ты повесил Малевича, глупо одетого в старый сюртук.

129

Москва

128

Юго-Восточный округ

АННА ГЕДЫМИН

НА ДВЕНАДЦАТОМ ЭТАЖЕ

1.

Опять тебя, папа, полночными бреднями потчую, Не думая о пробужденье, отбросив дела. Скорее всего, я была отвратительной дочерью, Но хуже другое – что больше не «есть», а «была». О господи, как с фотографии смотришь внимательно! Как жить без тебя невозможно, хоть время прошло! Нет, то, что я стала для сына посредственной матерью, Так это, ты знаешь, наверное, хорошо. Пусть будет ко мне не привязан! И даже куражится, Когда, так сказать, опустеет осенний мой сад! Но если умру, пусть ему ни на миг не покажется, Что свет почернел и в случившемся – он виноват.

2.

Небо озвучено галками. Август. Домашние туфли. Со скандинавскими палками Мама шагает по кухне. Мысли при этом осенние: Зябко, дожить бы до Святок… Кризис. Москва. Воскресение. Полдень. Девятый десяток. Мама, покоя не зная, Ходит, как заводная, Ни от кого не завися, Скудную жизнь не ругая, Тихо, как палые листья… Ты моя дорогая…

ЧЕСТОЛЮБИВАЯ МОЛИТВА

Музыка! Ты пришла, наконец... Листва шелестит, маня... Кончено, теперь я тоже – творец. Боже, прости меня!

И наплевать, что, злой, как оса, И от власти хмельной, Ангел возмездья уж полчаса Носится надо мной.

Милый, придётся чуть обождать, Постой дудеть на трубе, Пока не кончится благодать – Я не дамся тебе.

Ваш Главный слепил меня из интриг, Швырял из блеска во тьму, Но вот за этот звучащий миг Я все прощаю Ему.

И пусть перелесок уже в огне И пёстр от змеиных лент, Пойми: если что-то зачтётся мне, Так этот самый момент!

Не то что звезда, а метеорит Сверкнул на исходе дня... И, может, ваш Главный чуть пожурит, Но все ж – помилует мя.

***

Над русским полем сумрачно и голо, Тоскует птица. И небо сыто душами по горло, А бой всё длится. Опять беда ни в чём не знает меры И рвёт на части. Но в мире нет безропотнее веры, Чем вера в счастье.

130 131


ГАЛИНА ГАЛА

ВЕЧЕР ПРЕКРАСЕН, ХОТЬ И ДОЖДЛИВ

Покажи мне свою Москву, позабыв ненароком зонт, Обещали сегодня дождь/неожиданно выпал снег. К восемнадцати на мосту, сговорились-за горизонт, Ты стоишь, терпеливо ждёшь, мой загаданный человек. Опоздала, почти на час/эти шпильки-сплошное зло, Замерзает опять вода, как всегда, до весны простыв. Сотни спин и десятки глаз, тех, которым не повезло, Потому что им никогда не увидеть твоей Москвы.

***

Заряжай пистолет\ рассекречивай коды, Зашнуровывай кеды/беги без оглядки. Выдыхай аромат настоящей свободы, Притворись, наконец, что ты в полном порядке. Докури сигарету за пару затяжек, Сокрушающим Chloe побалуй ключицы. Любопытные взгляды, подельники скважин, Наблюдают, не смея на миг отлучиться. Открывать континеты\раскрашивать тени, Выходить из себя, погружаясь в детали. Пересчитывать в сотни десяток ступеней Вы устали, вы просто безумно устали. Даже с лучшей подругой не вздумай о прошлом, Отменяя repeat(ы) беги без оглядки. Как сейчас не скажи-получается пошло, Притворись, наконец, что ты в полном порядке.

***

Режиссёрский пульт оказался пуст, Отлучился Бог по своим делам. Нападал озноб/учащался пульс, Заискрились молнии и тела. Он вошёл, да встал, там, где все стоят, Гениально вылеплено лицо. Уживаться может бездонный взгляд, Со святым/повесою/подлецом. А сегодня, спас бы меня каблук, И у платья, вовсе, не тот фасон. Я на помощь верных зову подруг, Но молчит, предательски, телефон.

Расходились все по своим домам, Попадая в пробки и переплёт. Я боялась, просто, сойти с ума, Если он со всеми, сейчас, уйдёт. Нападал озноб/учащался пульс, По чулку бежала бегом стрела. Режиссёрский пульт оказался пуст, Отлучился Бог по своим делам.

***

Часто от нас отрекаются города, думая, что мы вскоре о них забудем. В мае потери заметны, как никогда/что, если города-это те же люди. Просто представь, каждой ласточке свой полёт, ты же возьмёшь ей и крылья, сейчас, прострелишь. Будет, как прежде, ведь жизнь чере-дом идёт, только она уже верить не сможет, веришь? Видишь, цитаты возводят в квадраты ложь, перемножая, её загоняют в кубы. Поздняя Пасха себя обратила в дождь, чтобы смочить твои мысли и твои губы.

***

Будь спокоен, когда быть спокойным нельзя, Когда мир поперхнулся преддверием воин. Когда маски с себя поснимали друзья, Ты, пожалуйста, только останься спокоен. Будь спокоен среди замерзающих стен, Зеркала в кривизне уличить не пытайся. Ничего никогда не просивший взамен, Своё время ценить до конца постарайся. Постарайся, нигде ничему не мешать, Не судить никого и придерживать двери. Где-то, прямо за сердцем, пригрелась душа. Ты её приучай сомневаться, но верить, Что озноб-электричество любящих рук, Постучавшийся Бог безупречен и строен. Здесь процент неприятия вырастет, вдруг, Но, пожалуйста, только останься спокоен.

Северный округВладимир Куницын

Кирилл Балашов-Ескин

Алексей Шмелёв

В прошлом по территории округа проходили древнейшие торговые трак-ты: им более пяти сотен лет. Посте-пенно вдоль Большой Дмитровской, Тверской и Волоколамской дорог воз-никали поселения, подарившие впо-следствии свои исторические назва-ния районам САО. Район Западное Дегунино разместился на месте двух ста-ринных русских сел Дегунино и Бусиново. О селе Дегунине впервые стало известно еще в 1331 году из духовной грамоты мо-сковского князя Ивана Калиты. Не менее древней является деревня Головино: в XVI веке она принадлежала боярину И. Хов-рину-Голове. К упоминанию в документах XV–XVI веков относятся и другие насе-ленные пункты, давшие названия райо-нам Бескудниково, Никольское (сейчас здесь расположен микрорайон «Лебедь»), Хорошево (принадлежавшее Борису Году-нову). Известно, что в Савеловском рай-оне когда-то располагались стрелецкие слободы. Начало району Сокол положило древнее подмосковное село Всехсвятское с одноименной церковью (памятник ар-хитектуры XVIII века). Среди сохранив-шихся старинных церковных сооружений следует отметить храм Знамения Божией Матери в Аксиньине (конец XIX века), храм Святых Косьмы и Дамиана (1730 год) в Левобережном, трехпрестольный храм Бориса и Глеба (1866 год), храм Сер-гия Радонежского в Бусинове (1859 год). После долгих лет забвения они отрестав-рированы и вновь стали действующими.

134 135

МоскваСеверный округ

***

время бегает по кругу с навигатором к лицу мы идём в обнимку с другом по бульварному кольцу бьются волны, ветер свищет реставрируют музей у меня друзей не тыща – мало у меня друзей я бы нашу с ним прогулку не сменял бы на порше мы свернули в переулки хорошо мне на душе так по тропочке привычной и придём мы в тот шалман где назвал меня вторичным престарелый графоман ну а мы не фанфароны мы на цены поглядим мы закажем макароны аппетитно их съедим а когда момент настанет выпить водки из горла друг мой водку пить не станет у него с утра дела.

***

Только-только пелёнки ты сменил на штаны, как закончилась плёнка на бобине луны. Ты готовился к роли ты играл на века, а итоговый ролик – облака, облака…

Иже на небеси нам будет всем хорошо, что, скажи, кроме сына у тебя за душой? Горло сдавит вина, и страх возьмёт за плечо. – Я не знаю. Не знаю – есть ли что-то ещё…

АЛЕКСЕЙ ШМЕЛЁВ

***

Когда живого Шевчукамы на допрос везли в ЧК,твердил мне Юра-музыкант,что я говно и оккупант.

А мне бы в медном купоросепрополоскать бы эту тварь,но строчку «Что такое осень...»узнал я раньше, чем букварь.

У них певцов свои загоны,потусторонние миры,а из меня растут погоны,как ствол растёт из кобуры.

Пока мы ехали по минкережим сменился. Тчк.А после на моих поминкахколлеги пели Шевчука.

***

Отдать последние за пачку сигарет,и, пробираясь сквозь замёрзший город,идти домой, глотая тусклый светгорбатых фонарей, но знать, что скороодин неспешный поворот ключаразгонит все продрогшие тревоги...Ну, а пока – иди и примечай,как снег бесшумно падает под ноги…Как снег бесшумно падает под но...под новый год, под новую машину,под талый лёд, под чьё-нибудь окно,под сочную гнилую матершину,под мыльные ненужные слованетрезвых театральных балоболов...Горчит во рту истлевшая халва.Случайный храм. У храма Дима Смолов.Он точно знает – что там впереди, но сука ни за что тебе не скажет.– Ну, чё, застыл, лохматый? – заходи...И ты зайдёшь. Не спотыкнувшись даже...

136 137


Чудесный жар холодных рук, прижатых К застывшему стеклянному узору. И предстаёт перед несчастным взором Печали серебристая звезда.Над чёрной бездной гордо возвышаясь И взоры смертных не пуская выше, И, словно неба вовсе не касаясь Прикована к нему же на века. Своим мерцаньем зыбким предлагая Застыть. Дышать и говорить чуть тише. Но как огнём узоры разметая Я отрываю руки от окна.

РУССКИЙ

Старый негр не слышал названий «пассат» и «муссон», Он не знает горячую мягкость песчаных дюн, И в любую погоду в пальто на старый фасон, В шляпе фетровой под старой аркой поёт «Ноктюрн».

Старый негр не любит солнце, ветер и дождь, Хрип и кашель пугает прохожих, собак и птиц. Под пальто пятьсот самогона, буханка, нож, Да печальный ноктюрн, отражением двух столиц.

Нет, не снится ему первобытных страстей аллюр, Упаси его Бог проснуться лощёным франтом! Он хрипит во всё горло жизни своей ноктюрн, И небрежно погоду кроет отборным матом.

***

Печаль на глазах, на губах, печаль. Не плачь, дорогой сердцу друг, не плачь! Мне жаль, что вернулась зима, мне жаль, Как знать, что же будет потом, как знать.

Вон там, за холодным окном, вон там Смотри как горит огонёк, смотри! Горит, ярче звёзд и луны горит! Замри, это лишь для тебя, замри.

Не плачь, дорогой сердцу друг, не плачь. Всё сон, даже если и явь – всё сон. Читай на стекле узоры, читай, Люби эту книгу, мой друг, Люби.

КИРИЛЛ БАЛАШОВ-ЕСКИН

***

Романтика на смерти и крови Под канонады залповых орудий. Там выдыхают пепел и в пыли Лежат уже не боги и не люди.

Не боги и не люди не поют И равнодушны к птицам и закатам. Из родников живую воду пьют Не боги и не люди, а солдаты.

Не люди, а солдаты, шагом марш! И двигаясь невзрачные колонны В веках не остывающий шабаш Собратьями бескрылыми заполнят.

Бескрылые собратья, на земле Вам верится, что недоступно небо: Дорога в небо кроется в стволе И в стуке учащённом где-то слева.

Была ли жизнь? Любовь давно ль была? И стонет сердце вечного солдата: Из-за плеча обрывком от крыла Выглядывает дуло автомата,

А впереди – болотистая топь, Да пыль и пепел укрывают брата. И в человека обращает дробь, Взрывая сердце бывшего солдата!

И пыль мягка, и сладок пепел. Вдох – Последний ключ живой вернётся в землю. Лежит не брат, не человек, не Бог. Но вечная земля под вечной твердью…

***

Глаза закрою, знаю – это больно Смотреть как по стеклу стекают капли. Не уложить их в слабые ладони И растворит седую муть окна

138 139


СЛАВИК

– Ты кто?Я открыл правый глаз. Передо мной стоял человек выдающей-

ся белобрысости, лет пяти, с пластмассовым биноклем на груди. «Японский шпион» – собрался ответить я, но сдержался. Вовремя, по-тому что взгляд у малыша был серьёзным, честным, не подкупным, каким и должен быть взгляд у хорошего прокурора. «Ну, вот и совесть твоя пришла! начал глумиться внутренний голос – сейчас в пласт-массовый бинокль примется тебя рассматривать!» Я сам внимательно посмотрел на мальчиша-кибальчиша, открыв оба глаза.

Тот не сморгнул.

Голос внутри не без удовольствия заблажил под Качалова: «Выжмет, выкрутит до последней капельки душу со своим – ты кто? – и вывесит под прищепкой, как кальсоны! Как ветер ночной, залетит во все щели, выстудит! Развеет все курганы иллюзий, что наметал ты сотни лет!» Малыш ждал ответа.

В его молчании сквозило моральное превосходство, хотя он и не слы-шал болтовню, которую, как сметану, взбивал мой внутренний Актёр- Актёрыч.

– Как зовут?– Славик.– Славик, а тебе зачем? – Славик задумался. Видно, искал причину

своего любопытства и не находил.– А, знаешь, Славик, кто я?– Кто?– Я, Славик, Гарри Поттер. Только я пока сюда летел, сильно поста-

рел.И тут «суровый» белобрысый Славик враз раскололся! Не просто

развеселился, а выставил перед собой растопыренные пальцы со зна-ком Виктории, начал дрыгаться и извиваться в стиле «твист-ту-гейн». И нарочито гигикать, с явной издевкой над моей банальной выдумкой.

Меня это с облегчением умилило. Я сидел и подхахатывал этому при-творщику, кивая головой, мол: – Да, да, вот оно как, видишь, как оно?

Мальчик Славик убежал так же внезапно, как появился, кривляясь на бегу и громко что-то гундя. Я откинулся на спинку скамейки. Мне как-то тоже стало задорнее. Я подумал – хорошо, что вот есть же такой мальчишка!

Потом подумал, с удовольствием жмурясь на солнце, что теперь, зная о юмористических способностях мальчика Славика, я бы закрутил на его вопрос – «Ты кто?» – что-нибудь посложнее Поттера. Сказал бы, например: «Фрезеровщик третьего разряда». И как бы он вывернулся? Да никак!... Хотя…

«Кто ты, Славик? Славик, кто ты?» Я поднялся со скамейки и пошёл, напевая: «Атысамтоктотыбудешь будешьеслисамтоты самтоты...».

ВЛАДИМИР КУНИЦЫН

ГОРЬКИЙ ШОКОЛАД

Я хорошо помню, когда отчётливо поняла это. Я помню этот солнеч-ный, сухой, ветреный день. День моего пятнадцатилетия, который мы отмечали вдвоём с сестрой. Ей тогда уже исполнилось двадцать два. Она «сходила» замуж. Меньше, чем на год. Муж стремительно и беспо-щадно оставил Ленку, как только выяснил, что у неё никогда не будет детей.

Матери в Москве не было. Она укатила с очередным «великим при-ключением» в Париж, надеясь, видимо, что уж в этот раз всё сложится, и по приезде из «столицы любви» у нас с Ленкой будет новый «папа».

Ленка подарила мне громадный альбом импрессионистов, мы выпи-ли бутылочку шампанского и отправились гулять в Замоскворечье. И вот мы стояли на горбатом мосту, смотрели в реку, Ленка вдруг сказала: «Я – дура, мать у нас дура и ты тоже дура. И все мы дурами помрём». В этот момент, отворачивая голову от сухого ветра, терзающего волосы, я и поняла: меня никто никогда не полюбит. Никогда и никто. Я раз-рыдалась.

Ленка страшно испугалась, бросилась целовать меня в лицо, в волосы и почти закричала: «Ты не дура! Ты не дура, Дашка, ты везучая! У тебя всё, всё будет!»

Ровно через три года я влюбилась. Саша пришёл к нам на мой день рождения – с Люсьен, самой красивой девчонкой на нашем курсе. Мне кажется, я влюбилась в него в ту же секунду, что увидела.

Через восемь дней, в посёлке Дорохово на его пустой даче я откры-ла глаза, услышала, как сильно шумит дождь за окном, услышала, как Саша раздвигает створки буфета, что-то трогает на полке и, словно по-пав в середину ослепительной вспышки, нет, не осознала, а почувство-вала всеми жилками, сразу всем телом, что вся моя предыдущая жизнь закончилась.

Он сел на край постели, мы долго и молча смотрели в глаза друг дру-га. Потом он протянул мне глиняную чашку с шампанским и высыпал на мою ладонь какие-то сморщенные, смятые кружочки, похожие на крохотных слоников.

Это был инжир. Мы, молча, не чокаясь, выпили, я с трудом раскусила вязкий комочек и неожиданно для себя самой рассмеялась. Я смеялась и говорила ему, почти не видя его лица на фоне гаснущего окна: «Это же шоколад. Горький, горький шоколад!»

Он усмехнулся и ничего не ответил, а только провёл ладонью по моей щеке.

Больше я никогда не видела его. И он никогда не позвонил мне и не искал встреч. Но это было неважно, потому что я уже тогда, услышав за окном дождь, поняла, что не люблю его.

ЗеленоградВалентин Никитин

Зеленоград – буквально Зелёный город; официально Зеленоградский администра-тивный округ – один из 12 административ-ных округов Москвы. Расположен в 37 кило-метрах к северо-западу от центра Москвы. Первый из трёх округов, которые были обра-зованы на территориях, полностью находя-щихся за пределами Московской кольцевой автомобильной дороги. Один из основных научно-производственных центров совет-ской и российской электроники и микро-электроники.

В настоящее время самый маленький по территории округ Москвы.

До присоединения к Москве в июле 2012 го-да двух новых округов, Зеленоградский округ был самым маленьким и по численности насе-ления. Тем не менее, по состоянию на 2016 год Зеленоград, как обособленный населённый пункт, мог бы войти в пятёрку крупнейших городов Подмосковья, уступая Балашихе, Подольску, Химкам и опережая Королёв, и в первую сотню городов России.

Со всех сторон окружён территорией Мо-сковской области и является самым крупным эксклавом Москвы: на юго-востоке граничит с городским округом Химки, на всех осталь-ных направлениях – с Солнечногорским рай оном. В состав Зеленограда входят также посёлок Малино, часть посёлка Алабушево, деревни: Кутузово, Новомалино и Рожки. На западной границе находится в непосред-ственном соприкосновении с посёлком го-родского типа Андреевкой Солнечногорско-го района, образуя с ним агломерацию.

Известен и под прозвищем советская/рус-ская Силиконовая (Кремниевая) долина.

142 143

МоскваЗеленоград

***

душа грехами отягощена – прах виртуальный ветром воздымаем!.. не устоит в преддверии Суда…

а был её прообраз идеален: явилась в мир невинно хороша, не ведая тоски исповедален…

когда беда и горе – Божья кара и не избыть гнетущего кошмара, сочувствие людское тяжело…

болезни раскалённое жерло и тело накаляет до предела, и душу, покидающую тело –

как пушечное с выстрелом ядро!..

***

В глубокий траур горе облекло, На бренный мир глядим с немым укором – Так души смотрят будто сквозь стекло И встречи ждут с потусторонним взором…

Ещё седьмое небо далеко, Но ангелы поют многоголосо И нас зовут сквозь вечности окно И окружают духами гипноза…

Когда б и впрямь от сердца отлегло, Воспрянуть духом, не поддавшись горю! Как эхо грому, этим зовам вторю…

Коснётся ли волшебное крыло, Что осенит молитвенно-легко, Когда окно от улицы зашторю?..

ВАЛЕНТИН НИКИТИН

***

Тьма за окном, и нет луны, Откуда ж в небе странный блеск? Нет звезд, не падают они, Но почему я слышу всплеск, Далекий отголосок, гул… Он шаровиден и округл, –

Как эта ночь!.. Тьма за окном, И нет окна, и окон нет, Как будто поглотил дракон И Млечный путь, луне вослед, И шар земной, и окоём, Что сжался в кокон за окном.

Так взгляд замкнулся сам в себе – Бутон, что не расцвел пока, Как боль в нечаянной мольбе, Когда к отчаянью близка; Но лишь в молитве благодать, И лишь цветку благоухать!

Хоть тьма, и ночь, и нет луны, Я вижу в небе странный блеск; Неуловимы, но слышны Движенья звездных арабеск, Комет мерцанье, тишины И ангельских воскрылий всплеск…

В душе, коль помыслы чисты, Вот-вот распустится бутон, С иной увижу высоты Я окоём, заворожён, Когда с очей туман сотру Под звон призывный поутру.

Уже слышна, и всё слышней Мне музыка небесных сфер За гранью звездных витражей… Мой дух – судьбы визионер! Душа взлетит в ином краю Под купол, в неземном раю.

Новая МоскваЗульфия София

(Закирова)

Новомосковский администра-тивный округ (НАО) – один из 12 административных округов города Москвы. Был образован 1 июля 2012 года в результате реализации проекта расшире-ния территории города. Наряду с Троицким, один из двух (и бо-лее близкий, смежный из них по отношению к основной терри-тории Москвы) новых админи-стративных округов т. н. «Новой Москвы». На территории округа находятся станции электропоез-дов Мичуринец, Внуково, Аэро-порт Внуково, Толстопальцево, Кокошкино, Крёкшино Киевско-го направления; станция Щер-бинка Курского направления. На электропоездах по-прежнему действует пригородный зонный тариф стоимости проезда по расстоянию. В Новомосковский административный округ в со-ответствии с распоряжением мэра Москвы вошли следующие поселения Внуковское, Воскре-сенское, Десёновское, Кокошки-но, Марушкинское, Московский, «Мосрентген», Рязановское, Сосенское, Филимонковское, Щербинка. В январе и феврале 2016 года в округе открылись первые станции метро – «Румян-цево» и «Саларьево» Сокольни-ческой линии.

146 147

МоскваНовая Москва

***

По мне? Так я б с десяток раз на дню Тебя бы закидала просьбами о чуде! – Я помню всё, Я знаю всё, Я всё учту, – Ответишь сухо Ты, добавив про мою простуду.

Мне кажется, что трудно так Тебе, Всех помнить, Да чтоб – в планах, И всех сразу?! А Ты твердишь: «Всё будет!» – К среде? – К какой среде? Куда же ты спешишь, зараза?!

– Я удивляюсь людям, они понять Не могут: для всего есть время, И просят чуда все, И просят много все, И просто – ждут! С надеждой ждут, придумав новые проблемы.

Я принесу на блюде им с лихвой, Они посмотрят даже удивленно: «Что делать с ним?» «Как быть теперь?» «Всё мне одной?» Они смеются, что ли, изощренно? Как будто Я застал их тут врасплох.

По мне? Так Я б с десяток раз на дню Всем повторял всё слово в слово: Я вижу всё. Умею отвечать. И даже объясню. Но если Мне захочется Вам чудо дать, Хотя бы будьте уж принять готовы!

ЗУЛЬФИЯ СОФИЯ (ЗАКИРОВА)

***

Ищи свой город. Именно свой. Ты его узнаешь по особой атмосфере улиц, По переулкам, в которых толпой Идущие пешеходы тебя раздражать не будут.

Почувствуешь, когда беззаботный твой смех Украсит отель в трёхчасовое утро, Город, в котором найдёшь сразу нужных всех, (А может, не сразу – так жизнь дарит мудрость)

Город, в котором захочешь свой дом, Маленький или большой – не так важно, Будешь в чемодане своём дорогом Привозить из поездок фотопейзажи.

Ах, да, рано вставать никогда не любила, А тут твой город легко утром разбудит, Но только ты знаешь, будет ли тихим он? Или, наоборот, будет многолюден?

У моря он будет? либо у гор небольших? У озера?.. а, может, даже в пустыне? Ты ничьих советов не слушай пустых, А если – не он, не бойся покинуть.

Не бойся, если на этой уйдут года, (Кому повезёт – всего лишь недели). Не останавливаясь, важно искать, А для этого – просто поверить.

Ищи свой город. Именно свой. Пусть порой будет трудно, провожая другие, Просто однажды, вон у той мостовой, Ты себя найдешь, наконец, героиней.

149

События

151

Москва

150

Сергей Соколкин

Заслуженный работник культуры РФ, поэт, прозаик, перевод-чик, автор многих популярных песен. Руководитель просвети-тельского проекта и фестиваля «Белые журавли России».

БЕЛЫЕ ЖУРАВЛИ РОССИИ

Прошлой осенью в Москве, в Центральном Доме литераторов, при содей-ствии Глав Республик Дагестана, Ингушетии, Кабардино-Балкарии, под-держке руководства Совета Федерации ФС РФ, Госдумы ФС РФ, Министер-ства культуры РФ, Министерства образования и науки РФ, Министерства внутренних дел РФ, Министерства Обороны РФ, Союза писателей России и «Литературной Газеты» в рамках одноименного Просветительского проекта состоялся Шестой Международный фестиваль народного единства Друж-бы народов «Белые журавли России». В конкурсных программах Фестива-ля принимали участие – как профессиональные писатели, артисты, музы-канты, художники, общественные деятели из различных регионов РФ, так и одарённые дети, в том числе дети с ограниченными возможностями. У фестиваля за шестой сезон набралось уже достаточно много друзей. Проект, выйдя за рамки территории РФ, прирастает талантами всего Мира, с еже-годным успехом наращивая свои обороты. В этом году в Москве также по осени ожидается слёт участников и гостей фестиваля.

Просветительский проект и сам Фестиваль осуществляются в целях укре-пления и развития истинного интернационализма, многовековой дружбы между народами, объединения людей доброй воли в борьбе против насилия и террора, популяризации современного и бережного сохранения традици-онного национального искусства, воспитания патриотизма и нравственно-сти у молодого поколения, раскрытия и поддержки молодых талантов, по-ощрения уже действующих деятелей культуры, воспитания граждан страны в духе уважения к культурам разных народов, населяющих Россию и респу-блики бывшего СССР, интеграции современной культуры России в куль-турные пространства других стран мира посредством переводов и личного общения авторов и переводчиков.

Мы первыми на постсоветском пространстве начали не только перево-дить, но целенаправленно и системно издавать книги переводов с языков народов России. В рамках Проекта в сериях «Поэзия многоязыкой России» и «Проза многоязыкой России», отмеченных в приветствиях Министром культуры РФ Мединским В.Р. и Главой Дагестана Абдулатиповым Р.Г., выпу-щено уже более двадцати книг переводов стихов и прозы с языков народов России. На лучшие стихи из этих книг легендарным советским компози-торам: А. Зацепину, Е. Крылатову, А. Пахмутовой, Е. Доге, В. Шаинскому, Л. Лядовой, Г. Гладкову, А. Лукьянову и другим предложено написать музы-

ку. Исполнять песни дали согласие – И. Кобзон, З. Тутов, П. Бюль Бюль-оглы и многие другие. Это должно вызвать интерес у зрителей, что будет способ-ствовать укреплению дружбы народов и формированию более объективно-го имиджа Кавказа и других регионов.

По просьбе Главы РИ, Героя России Евкурова Ю.Б. к 245-летию вхожде-ния Ингушетии в состав России написана и исполнена на торжественном вечере в Кремле песня «За Ингушетию в России» (муз. А.Зацепин, ст. С. Со-колкин). Написана песня «Город Грозный» (муз. А.Лукьянов, ст. С. Сокол-кин). Написано более десяти песен на стихи поэтов Дагестана (в переводах С. Соколкина).

В рамках Проекта проводится Конкурс произведений учащихся образо-вательных учреждений и студентов колледжей и ВУЗов «Белые журавлята России». Инициатива «Дружба народов – величие России» (дети пишут стихи, рассказы, сочинения, картины, рисунки), ставшая конкурсной номи-нацией для учащихся, в Дагестане превратилась в общественное движение (поддержана Министерствами культуры и образования, школами, госуни-верситетом, ДРОО «Родник», «Уздени Дагестана», «Помощник курса Главы РД» и другими). В Москве проведение этого Конкурса с 2015 года стало реко-мендовано всем школам. Ссылка на него появилась на сайте Департамента образования и ГМЦ Москвы. В 2016 году инициативу поддержало Минобр-науки РФ. Конкурс «Белые журавлята России» стал Всероссийским (инфор-мация о нем появилась на сайте Минобрнауки РФ). Учащимся предложено писать сочинения (стихи, прозу), картины на тему «Дружба народов – вели-чие России», «От героев былых времен до Юрия Гагарина и Федора Конюхо-ва» и «Работайте, братья! Памяти погибших в боях с террористами».

По итогам Конкурса вновь выпущен сборник произведений лауреа-тов – «Дружба народов – величие России 2016» (стихи, проза, сочинения, рисунки). В 2015-2016 гг. сборник приветствовали: Председатель Совета Федерации ФС РФ Матвиенко В.И.; Председатели Комитетов СФ и ГД ФС РФ Говорухин Ст.С., Драгункина З.Ф., Гильмутдинов И.И.; Министр обра-зования и науки РФ; Министр культуры РФ Мединский В.Р., Руководитель ФАДН России Баринов И.В.; Спецпредставитель Президента РФ по меж-дународному культурному сотрудничеству М.Е.Швыдкой; Президент РАХ, народный художник СССР, Церетели З.К. и легендарный путешественник Ф. Конюхов (взял его с собой в кругосветное путешествие).

В 2016 году после циничного убийства бандитами безоружного полицей-ского, проявившего стойкость и героизм, всколыхнувшие всю Россию, при поддержке МВД РФ, Минобороны РФ и Росвоенцентра при Правительстве РФ учреждена специальная патриотическая номинация и впервые вручена премия – «РАБОТАЙТЕ, БРАТЬЯ!» имени Героя России Магомеда Нурба-гандова. Награды (премию, статуэтку, орден, Свидетельство) были пере-даны отцу погибшего Героя – Н. М. Нурбагандову. Премию также решено присуждать ежегодно.

В 2015 году начал работу «Клуб друзей Фёдора Конюхова», объединяю-щий молодых любознательных патриотов своего Отечества. Деятельность Ф. Конюхова в 2015–16 гг. поддержана лично Президентом РФ В.В. Пути-ным.

152 153

МоскваСобытия

А. Залдостанов (Хирург), Зураб Церетели, С. Соколкин

С. Соколкин, Ф. Конюхов

С. Соколкин, М. Захарова

Глава РД Абдулатипов Р.Г. и Руководитель Федерального агентства по де-лам национальностей – ФАДН России Баринов И.В. поддержали учрежде-ние Ордена и Почетного Знака Дружбы народов «Белые журавли России», поставив в Удостоверении к награде свои подписи.

Во взрослых номинациях лауреатами Премии Дружбы народов (с вру-чением одноименных орденов) в 2015 году стали: путешественник Фёдор Конюхов; народный артист СССР Иосиф Кобзон; композитор, народный артист России, Александр Зацепин; народный артист СССР Армен Джигар-ханян; Президент РАХ, народный художник СССР, Зураб Церетели; теле-журналист Александр Сладков; Герой России Александр Маргелов; Салихат и Патимат Гамзатовы, писатель Рамзан Цуров (Почётный Диплом – Айлин Мусаева). Кроме того ордена Дружбы народов «Белые журавли России» были вручены народному артисту СССР Владимиру Зельдину, народным артистам России – Зинаиде Кириенко, Татьяне Конюховой, Юрию Назаро-ву. Награждён орденом и Чрезвычайный и Полномочный посол Республи-ки Азербайджан в Российской Федерации Полад Бюль Бюль-оглы, а также депутат Кнессета государства Израиль Константин (Йодль) Развозов. На Днях Москвы в Государстве Израиль в апреле 2017 года, проводимых Пра-вительством Москвы, орденом Дружбы народов «Белые журавли России» награждена Мэр Нетании, госпожа Мирьям Файерберг-Икар где последние установили памятник воинам Красной Армии и открывали его вместе с Президентом РФ В.В. Путиным.

За организацию в Европе концертов Академического ансамбля песни и пляски Российской Армии им. А.В. Александрова в условиях американо- европейских санкций против России – гражданин Словакии Рудольф Хе-гер, импресарио ансамбля им. А.В. Александрова, также награждён орденом Дружбы народов «Белые журавли России». Награда вручена в здании По-сольства России лично Послом РФ в Словакии Федотовым А.Л.

В 2016 году для вручения новым лауреатам Премии дружбы народов «БЖР» народный художник СССР Зураб Церетели изготовил эксклю-

Академический ансамбль песни и пляски Российской Армии им. Александрова, Зураб Церетели, С. Соколкин

154 155

МоскваСобытия

зивные наградные статуэтки и лично вручал их. Лауреатами стали: Герой Советского Союза, Герой России, полярник, депутат, Артур Чилингаров; Пресс-секретарь (руководитель Департамента информации) МИД РФ Ма-рия Захарова; Академический ансамбль песни и пляски Российской Армии им. Александрова; народный артист СССР Василий Лановой; народная ар-тистка России Наталья Варлей; народный артист России, композитор Евге-ний Крылатов; журналист, автор и ведущий телеканала «РОССИЯ», Борис Соболев; писатель-сатирик Михаил Задорнов; лидер байк-клуба «Ночные волки» – Александр Залдостанов (Хирург); народный артист РСФСР Сер-гей Никоненко; поэт из РД Марина Ахмедова. В Попечительский совет Просветительского проекта вошли: Глава РД Абдулатипов Р.Г.; Глава РИ Евкуров Ю.Б.; Руководитель ФАДН России Баринов И.В.; Председатель ЦК КПРФ Зюганов Г.А.; Председатель Союза писателей России Ганичев В.Н.; член СФ ФС РФ Петренко В.А.; Спецпредставитель Президента РФ по м.к.с. Швыдкой М.Е.; Герой труда РФ, народный артист СССР, Кобзон И.Д.; Прези-дент РАХ, народный художник СССР, Церетели З.К.; легендарный путеше-ственник отец Фёдор Конюхов; писатель, главный редактор газеты «Завтра», Проханов А.А.; композитор, народный артист России, Зацепин А.С.; писа-тель, главный редактор «Литературной газеты», Поляков Ю.М.; директор Росвоенцентра при Правительстве РФ Фетисов В.В.; Председатель ВОМП МП «Тайфун» генерал-полковник Яковлев В.А.; Герой России, Заслуженный летчик-испытатель РФ, Толбоев М.О.; Герой России Черняев Е.С.; Герой Со-ветского Союза Гасоян В.Б.; легендарная лётчица, 102-кратная рекордсменка мира, Попович М.Л.; Ректор МГОУ Хроменков П.Н.

Впервые за последние 25 лет на постсоветском пространстве опубликова-на Антология современной патриотической и военной песни России «Рабо-тайте, братья!». Антология лучших песен, написанных после распада СССР, песен, представляющих исключительно Российскую Федерацию (песни о России, Крыме, о войнах в Чечне, Донбасе, Сирии, песни о родах войск, написанные как профессионалами, так и участниками вооруженных кон-фликтов). Под руководством Президента РФ В. В. Путина Россия, модерни-зировав свои Вооруженные Силы, достойно отстаивает свои интересы на внутренних и внешних рубежах нашей Родины. Но без песни нет солдата. Пора и на песенном Олимпе занять соответствующие высоты. Книга выпу-скается к 100-летию Красной Армии, Советской милиции, органов госбез-опасности и ДОСААФ. В Антологии после серьезного отсева – тысяча сто страниц, около ста восьмидесяти одних только поэтов разных националь-ностей, указаны также композиторы и исполнители данных песен. Пред-ставлена вся палитра достойной российской песенной поэзии: от т.н. па-триотов до т.н. либералов, от коммунистов до монархистов, от патриархов песенного жанра до молодых авторов, от работающих в популярном песен-ном жанре до рок-поэтов и исполнителей, от стихов, исполняемых певцами и певицами до текстов, исполняемых Ансамблем песни и пляски РА имени А.В. Александрова.

В книге представлены тексты песен из репертуара: М. Ножкина, И. Коб-зона, А. Маршала, А. Розенбаума, Л. Лещенко, А. Буйнова, Н. Расторгуева (гр. «ЛЮБЭ»), В. Цыгановой, Трофима, С. Мазаева, Зары, Ст. Михайлова,

Д. Майданова, А. Малинина, В. Толкуновой, А. Михайлова, Дм. Дунаева, А. Пугачевой, Ж. Бичевской, Н. Носкова, Н. Власовой, Н. Варлей и многих других; Академического ансамбля песни и пляски Российской армии им. Александрова, Уральского государственного академического русского на-родного хора, Государственного академического Кубанского казачьего хора, Государственного академического Сибирского русского народного хора, Академического ансамбля песни и пляски войск национальной гвардии РФ, Академического ансамбля песни и пляски МВО, Центрального погранич-ного ансамбля ФСБ России, Ансамбля «Пограничник Балтики» и других ансамблей и ВИА родов войск Минобороны и МВД; групп: «Голубые бере-ты», «Синева», «Надежда», «Лесоповал» и других; рок-певцов-патриотов: А.Ф. Скляра, Ю. Чичериной, С. Галанина, гр. «Кипелов» и других.

Наряду с текстами исполнителей представлены и тексты государствен-ных деятелей: Главы Республики Дагестан Р.Г. Абдулатипова, Министра иностранных дел РФ С.В. Лаврова, официального представителя МИД РФ М.В. Захаровой, Героя России, депутата ГД ФС РФ, генерал-полковника Н.Т. Антошкина, генерал-полковника Л.Г. Ивашова, лётчика-испытателя 1-го класса, заслуженного мастера спорта СССР, 102-кратной рекордсмен-ки мира М.Л. Попович, героя обороны Славянска, журналиста из Франции Юрия Юрченко и других. И, конечно же, стихи крупнейших поэтов, лауреа-тов Государственных премий России: Евгения Евтушенко, Юрия Кузнецова, Владимира Кострова, Валентина Сорокина, дважды номинанта на Нобелев-скую премию Т.К. Зульфикарова, а также уже ушедших от нас замечатель-ных поэтов, авторов известнейших песен: М.И. Танича и Л.П. Дербенева. Книга красочно оформлена картинами академиков Российской Академии художеств (З. Церетели, А. Шилова, В. Нестеренко, А. Рукавишникова, В. Переяславца, Н. Сафронова, путешественника Ф.Конюхова), дважды Героя Советского Союза, космонавта А. Леонова, художников Студии им. Грекова МО РФ, Студии им. Верещагина МВД РФ, выпускников Академии Ильи Глазунова. Частная инициатива превратилась во всенародное движе-ние деятелей искусств. Со всеми участниками заключены официальные До-говора. Книга стоит в плане выпуска Минобороны на 2018 год. Антология будет презентована в воинских частях РФ, в т.н. «горячих точках» (Крым, Кавказ), в Сирии.

В Департаменте внешнеэкономических и международных связей города Москвы уже предложили участвовать с презентацией этой Антологии на Днях Москвы в Израиле, Италии, Германии, Франции и т.д.

Идею выпуска книги поддержал при личной встрече заместитель Руково-дителя Администрации Президента РФ Магомедов М.М.

Прогулки по Москве

159

Москва

158

В ДЕСЯТЫЙ РАЗ РОЗА УПАЛА НА ЛАПУ АЗОРА!

Юбилейный, Десятый фестиваль литературного и художественного аван-гарда «Лапа Азора» прошёл 5-9 декабря 2016 года на площадках Российской государственной библиотеки для молодёжи (основное место прописки фе-стиваля) и Государственного центра современного искусства.

Проект «Лапа Азора» родился в 2007 году как фестиваль комбинаторной поэзии (не случайно назван фестиваль по «имени» персонажа самого зна-менитого палиндрома русской литературы – «А роза упала на лапу Азора»). Но уже в следующем году он притянул к своей орбите самые разнообразные формы экспериментального искусства – от поэзии до кино, – превратив-шись в Ежегодный фестиваль литературного и художественного авангарда, ориентированный на литературу экспериментальную, перформативную, открывающую новые пространства смыслов, стремящуюся к синтезу с дру-гими формами искусства – звуком, сценическим перформансом, визуализа-цией, мультимедийными форматами и т.д. В фестивале принимали участие не только поэты, но и видеоартисты, музыканты, художники, организовы-вались выставки визуальной поэзии, программы видео-арта. На площадках «Лапы» не раз выступали такие известные поэты, саунд-поэты, как Кон-стантин Кедров, Елена Кацюба, Сергей Бирюков, Герман Лукомников, Гер-ман Виноградов, Света Литвак, Александр Горнон, Данила Давыдов, Татьяна Виноградова, Дмитрий Строцев, Ры Никонова, Анна Альчук, Вячеслав Ку-приянов, Павел Байков, Борис Гринберг, Татьяна Бонч-Осмоловская, Сергей Федин, Александр Бубнов и другие, а также музыканты Сергей Летов, Алек-сей Борисов, Евгений Вороновский, художники Михаил Погарский, Кира Матиссен и др.

В 2007-2014 гг. фестиваль проходил под эгидой журнала «Другое полуша-рие» и Международной Академии Зауми на разных площадках Москвы, а в 2014 году он обрёл постоянную прописку в Российской Государственной библиотеке для молодежи.

С 2015 года «Лапа Азора» существует в двух ипостасях – традиционном, фестивальном, и в конкурсном. Второй год подряд в рамках фестиваля про-водится одноимённый Всероссийский молодёжный конкурс для авторов не старше 35 лет. В этом году конкурс проводился не в четырёх (как в про-шлом), а только в двух номинациях – «Року укор» (комбинаторная поэзия) и «Тень звука» (визуальная и видео-поэзия). В конкурсе 2016 года, старто-

Евгений Харитонов

ЕВГЕНИЙ В. ХАРИТОНОВЪ – московский литератор, музыкант, орга-низатор литературных музыкальных и арт-проектов. Автор 10 по-этических книг и нескольких изданий, посвященных различным аспектам фантастики в литературе, кино, изобразительном искус-стве. Главный редактор сетевого журнала авангарда «Другое полу-шарие», куратор фестивалей: литературного и художественного авангарда «Лапа Азора», фестиваля импровизационной музыки Green Travel Fest.

вавшем в марте и продлившемся до сентября, приняло участие 234 автора из России, Ближнего и Дальнего Зарубежья. В ноябре Жюри, пополнивше-еся в этом году победителями прошлого года Денисом Безносовым, Анной Харитоновой, Андреем Чайкиным и Камилой Мориак, на сайте фестиваля (http://lapaazora.rgub.ru) огласило шорт-лист и имена новых кавалеров (так именуются лауреаты конкурса и фестиваля) «Лапы Азора». По результатам голосования в шорт-лист вошли произведения девяти конкурсанов в номи-нации «Року укор» и семи в номинации «Тень звука». Награждение троек победителей состоялось на большом финальном концерте фестиваля.

Программа нынешнего фестиваля стартовала 5 декабря с открытия в зале Комикс-центра выставки визуальной поэзии. В этом году в экспозиции были представлены только работы молодых авторов – участников конкур-са. Вечерняя программа продолжилась концертом старейшей московской литературной группы «ДООС» (Добровольное общество охраны стрекоз»), созданной в 1984 году поэтами Константином Кедровым-Челищевым и Ан-дреем Вознесенским.

Знакомство с литературными группами Москвы было продолжено 6 де-кабря. На этот раз фестиваль презентовал перформанс молодого арт-сооб-щества «Прыжок лосося», объединившее нескольких поэтов, музыкантов и режиссёров. Всем участникам группы ещё нет и тридцати. Ребята предста-вили несколько своих видео-роликов и, конечно же, читали стихи.

Второй год в рамках фестиваля проходят концерты музыкального аван-гарда. 8 декабря в Государственном центре современного искусства прошёл концерт «Современный музыкальный авангард: Четыре взгляда», в кото-ром приняли участие четыре представителя современного музыкального авангарда, демонстрируя четыре разных подхода, четыре разных взгляда на импровизационную музыку – саунд-арт, джаз, эмбиент, этно-авангард и дарк-фолк. На площадке ГЦСИ в этот вечер выступили легендарный джа-зовый музыкант Сергей Летов, патриарх отечественной экспериментальной музыки Алексей Борисов; яркая представительница жанров дарк-фолк и эт-но-авангард, певица, художник, музыкант и поэт Вера Сажина выступила в дуэте с клавишником группы «Звуки Му» Павлом Хотиным, а Евгений Харитонов в рамках проекта EugeneKha исполнил импровизационный сет, используя полевые записи (звуки воды, записи голосов, шумы города и пр.), собственный голос и этнические перкуссионные инструменты. Программа была названа «концертом-лекторием» не просто так: участники выступили не только в качестве музыкантов, но и лекторов, рассказав о направлениях и тенденция современной авангардной музыки, о своем опыте, а Сергей Ле-тов провёл ещё и увлекательный экскурс по миру музыкальных технологий.

Завершился фестиваль 9 декабря большим финальным концертом «Бе-гущие по лезвию традиций», в котором приняли участие многие известные поэты: Александр Бубнов, Татьяна Грауз, Елена Кацюба, Константин Кедров, Маргарита Аль, Вера Сажина, Валерий Силиванов, Максим Гликин, Анна Харитонова, Татьяна Зоммер и др. Ничуть не хуже мастеров выступили и молодых поэты – участники конкурса и нынешние лауреаты: Александра

160 161

МоскваПрогулки по Москве

Костина, прилетевшая ради фестиваля из Франции, Денис Пелихов из Че-лябинска, Яна Юдина, Наталия Лунёва. Очень ярким, взрывным оказалось выступление Дмитрия Ерохина (John Vain).

За два часа концерта был представлен, кажется, весь спектр экспери-ментальной и «пограничной» поэзии – комбинаторные и мультимедийные стихи, саунд-поэзия, поэтический перформанс и многое другое. Но апогеем вечера стало, конечно, награждение победителей Второго Всероссийского молодёжного конкурса «Лапа Азора».

В номинации «Року укор» с большим отрывом победила 26-летняя линг-вист и переводчик из Москвы Александра Костина. По собственному при-знанию, Александра является «адептом комбинаторной литературы». И действительно, её неслучайный интерес к поэтической лингвистике и экспе-рименту красноречиво демонстрировала присланная подборка. Ради фести-валя Александра специально прилетела из Франции, где в настоящее время проходит обучение. Второе место досталось Наталии Лунёвой из подмо-сковного города Хотьково. В «неконкурсной» жизни Наталия – сотрудник Музея-заповедника «Абрамцево». Третье место разделил между собой Яна Юдина из Химок и петербуржец Евгений Капустин. Яна – поэт и прозаик, выпускница Высших литературных курсов (семинар прозы О. Павлова), по-бедитель ряда литературных конкурсов и турниров; Евгений по специаль-ности морской инженер, а в «другой» жизни – поэт, драматург, переводчик, автор сборника стихов «От времени к вечности», куратор международного культурного проекта «Отзвуки Небес».

Также члены жюри отметили тексты Зарины Бикмуллиной (Казань), Ан-тона Веселовского (Тамбов), Дмитрия Колейчика (Воронеж), Дениса Пели-хова (Челябинск), Полины Раевской (Владивосток) и Сергея Фоменко (Са-мара).

Номинация «Тень звука» в этом году включала в себя не только рабо-ты визуальной поэзии, но и произведения видео-поэзии. Но голосование по жанрам происходило раздельно. В случае с победителями в визуальной поэзии эксперты определились быстро. И первые два места опять достались девушкам: Первое место заняла 24-летняя Софья Михалькова из Иваново, выступающая под творческим псевдонимом Софья РЭМ. По образованию Софья журналист, работает в родном Ивановском госуниверситете и обу-чается в аспирантуре по направлению «Русская литература». В творческом активе конкурсанта – три персональные выставки графики, поэтический сборник «Сотворение Рима», членство в Союзе писателей XXI века. «Загра-ничный» конкурсант Ольга Белова, занявшая второе место, родом из Бе-ларуси (Могилев). По образованию Ольга – театральный драматург, член Союза писателей Беларуси. Третье место жюри отдало москвичу Антону Горбунову, выступающему под псевдонимом Симон Либертин. Антон – вы-пускник философского факультета МГУ, занимается коллажами, видео-ар-том, пишет стихи и прозу.

Среди других конкурсантов профессионалы отметили так же работы Александра Бубнова из Пензы (не путать с членом жюри – полным тезкой

конкурсанта), Ольги Иориной из Чебоксар и Дмитрия Колейчика из Воронежа. А вот в случае с видео-поэзи-ей всё оказалось не так хорошо. Работ было прислано много, но в подавляющем большин-стве своём это были либо банальные читки на камеру, либо клипы на стихи. К сожалению, конкурсанты, как оказа-лось, ничего не знают о жанре видео-поэзии. Но на этом фоне одно яркое пятно всё-таки было замечено. Единственное – первое – место в «подноминации» «Видео-поэзия» жюри почти единогласно присудили молодому режиссёру Гале Шиян из Москвы.

В этом году лауреатов ожидало несколько сюрпризов – помимо дипло-мов, кавалерских «званий» и призов от членов Жюри. Прямо на сцене представитель руководства Интернационального союза писателей, являю-щегося одним из партнёров фестиваля, Галина Шилова вручила паспорта писателей (или «членские корочки», говоря по-старинке) молодым поэтам Александре Костиной и Наталии Лунёвой. «Свой выбор» сделал и главный редактор международного литературного журнала «ЛИФФТ», поэт Мар-гарита Аль, вручив специальные дипломы и приглашения к публикации в журнале занявшей третье место в номинации «Року Укор» Яне Юдиной и поэту и художнику из Белоруссии Ольге Беловой (2-е место в номинации «Тень звука»).

Работы победителей и шорт-листёров конкурса будут опубликованы не только на сайте фестиваля, но и в журналах – партнёрах фестиваля и кон-курса: «Другое полушарие», «Журнал ПОэтов», «ЛИФФТ», «Дети Ра» и др.

Фестиваль и конкурс проводились при поддержке Русского ПЕН-Клуба, Международной Академии Зауми, Интернационального Союза писателей, драматургов и журналистов, Союза писателей XXI века, Союза Литераторов России, Государственного центра современного искусства. Информацион-ную поддержку осуществляют СМИ – «НГ Ex Libris», «Журнал ПОэтов», «Дети Ра», «Футурум Арт», «Другое полушарие», а также интернет-порталы «Литафиша» и «Мегалит» и «Читальный зал».

Вера Сажина, Евгений В. ХаритоновЪ, Елена Кацюба

162 163

МоскваПрогулки по Москве

Родилась в 1983 году в Москве. С третьего класса начала сочинять стихи. В более сознательном возрасте продолжила своё творче-ство в блоге livejournal. Окончила МПГУ по специальности «Линг-вистика», как дипломированный специалист продолжила играть словами на учительском поприще. Читает свои стихи, выступает с 2016 года.

Елена Далина

ПРОЕКТ #РЦЫ!

…Полтора года назад задумавшись о том, куда выходить со своим творчеством и поняв, что писать «в стол» больше не хочется, а хочется творить, взаимодействовать и общаться со зрителем и коллегами, я пришла на мастер-класс «Проекта #РЦЫ!» и с этого апрельского дня начался мой путь публичных выступлений.

В преддверии нового поэтического сезона мы встретилась с бессменным заместителем руководителя проекта – Александра Бережного, Екатериной Дураковой. Она рассказала, что «Проект #РЦЫ!» зародился как самостоятельная величина в марте 2015 года. Днём его рождения принято считать 21 марта – Всемирный день поэзии. Проекту уже 2 года. Интересно отметить, что всё началось на целый год раньше, а именно 26 декабря 2014-го, на основе литературного клуба «Тангир», главным направлением деятельности которого была литературная критика. Поскольку Александр Бережной и Алексей Козлов, объединившиеся под эгидой «Тангира», больше тяготели к поэзии, общее направление было задано именно в таком творческом ключе. Клуб «Тангир» существует на базе различных библиотек и считается старейшим «автономным филиалом» «Проекта #РЦЫ!». Название «Тангир» пошло от одного из типографских шрифтов, а кроме Александра Бережного проект начинали Иван Иванников и организатор известного в Москве Салона Изящных Искусств (СИИ) Ланы Сергеевой. Ребята ведут просветительскую деятельность в области поэзии: в отличие от многочисленных мероприятий и шоу, проходящих для творческих людей в Москве, «Проект #РЦЫ!» во главу угла ставит, как мне кажется, именно развитие поэта, работу над текстом, умение оценивать пройденный путь и желание совершенствоваться. Об этом же говорят и мероприятия, организуемые проектом. Проект успешно сотрудничает с Центральной городской молодёжной библиотекой им. Светлова, Библиотекой им. Гоголя. В прошлом сезоне Чемпионата поэзии им. В.В. Маяковского, проводимого изначально в Питере, а после в Москве, «Проект #РЦЫ!» прочно обосновался в Библиотеке им. Ф.М. Достоевского на Чистопрудном бульваре, тесно дружат с Библиотекой № 163 и планируют дальше развивать географию своих мероприятий.

Екатерина Дуракова в проекте с самого начала, необходимость ввести должность секретаря возникла в 2016 году. Катя трудится на благо общего дела не покладая рук и всегда готова затеять новый проект в Проекте,

поддержать любые начинания, помогая своему руководителю Александру Бережному. Любопытно отметить – супруга руководителя, Анна Бережная, как раз и предложила звучное название РЦЫ. Это Потом уже придумали хештег – «Проект #РЦЫ!».

На базе проекта в разное время и теперь трудятся замечательные поэты: Элина Чернева, Николай Калиниченко, Елизавета Солодовникова, Катрин Соловьева, Диана Айрапетова, Дмитрий Рябов, Алексей Козлов и многие, другие. Ирина Медведун – руководитель «Птицы Поэта», проекта, изначально выделившегося из «Проекта #РЦЫ!» и отправившегося в удачное самостоятельное плавание. На базе проекта также существует и развивается клуб «Прозаик» под руководством Ирины Михайловой, объединившей молодых прозаиков.

В 2017 году уже второй раз «Проект #РЦЫ!» поддержал пришедший из Санкт-Петербурга Чемпионат поэзии. И провел сезон Чемпионата на крайне достойном уровне: интересные, нетривиальные задания для участников, прекрасный судейский состав: молодых поэтов судили такие значимые для современной поэзии фигуры как Джамиль Нилов (автор идеи и глава Питерского Чемпионата поэзии), поэт, прозаик, критик, член нескольких писательских союзов – Николай Калиниченко, организатор Чемпионата поэзии в Санкт-Петербурге, куратор проектов Центра искусства и музыки Библиотеки им. В. В. Маяковского (СПб) – Наталья Каш, Режиссёр, сценарист, организатор фестивалей, лидер и автор песен московской команды !БЕЗ КОМПРОМИССОВ! – Александр Зайцев, поэт, финалистка Чемпи-оната поэзии – 2016 в Москве, член Союза Литераторов РФ – Елизавета Солодовникова, Владелец рекламного агентства Satyr Media и основатель клуба Поэтарий – Дмитрий Ерохин, литературовед Андрей Рябченко, поэт, руководитель Творческого клуба Московских писателей Центрального Дома Литераторов и главный редактор «Жур-нал Сто-лица» Ольга Журавлева, руководитель поэтического клуба и фестиваля молодых поэтов «Мцыри» Александр Чистяков и многие другие. Стоит также отметить и высокий уровень авторов, принимавших участие в Чемпионате – с каждым годом поэтический уровень участников растет, а задания становятся сложнее и увлекательнее.

Сам проект, по уставу, позиционирует себя как «объединение творческих людей: поэтов, музыкантов, актёров, художников и т.д., направленное на по-пуляризацию современного и классического искусства, поиск и поддержку молодых талантов, создание виртуального и реального сообщества людей, неравнодушных к развитию русского искусства и культуры». И надо отме-тить, что все задуманное ребятам отлично удается.

Хочется пожелать проекту и непосредственно Екатерине, успехов и дальнейшего творческого развития. Подобная деятельность крайне важна в наши дни, когда столько творческих личностей ищут поддержки у единомышленников, стремясь к усовершенствованию, развивают свои многочисленные таланты.

Лига мастеров

166 167

МоскваЛига мастеров

ЛИЦО И МАСКА МАРИИ КОРЕЛЛИ

Марии Корелли, любимой писательницы английской королевы Викто-рии, в современной России не повезло. Её лучший роман «Скорбь Сатаны», который в свое время побил в Англии все рекорды по продаже, в конце ХХ века, в самый разгар интереса к мистической литературе был издан в Таллинне под фамилией другого английского писателя – Брэма Стокера, придумавшего вампира Дракулу. Не то роковая ошибка, не то намеренная мистификация, не то козни самого героя романа. Старший научный со-трудник Российской национальной библиотеки В.М. Мешков провел своё, библиографическое расследование по каталогу и вот что выяснил. Роман Корелли «Скорбь Сатаны» был издан в Санкт-Петербурге в 1903 году, а в 1912-13 уже в приложении к «Синему журналу» по странному недоразуме-нию под её именем вышел «Вампир (Граф Дракула)», принадлежащий перу Брэма Стокера. Скорее всего, таллиннские издатели, задумав выпустить ро-ман, ничего не знали о Корелли, но о Стокере слышали и таким образом решили «исправить» ошибку начала века. Возможно, подумали, что «Мария Корелли» – псевдоним Стокера. В общем, в обоих случаях виновата неком-петентность издателей плюс обычная российская безалаберность.

Ошибка-то ошибкой, однако, трудно придумать что-то более обидное для писательницы, которая всю жизнь отстаивала право женщины на интеллек-туальную независимость от мужчин и свой собственный путь в литературе!

Биография Марии Корелли может быть поводом для любого из её ро-манов, поскольку она сама её сочинила. Поэтому реальные сведения о ней тоже несколько туманны. Рождённая в 1855 году, она была незаконной до-черью Чарльза Маккея, известного в своё время барда – поэта и автора пе-сен. Её мать, по-видимому, была гувернанткой в его доме. Чарльз Маккей женился на матери писательницы после смерти своей первой жены, когда девочке было десять лет. Но Мэри узнала, что она родная дочь Чарльза толь-ко после его смерти. Как ни странно, но в собственном доме она считалась не то падчерицей, не то племянницей, не то удочерённой. Когда ей испол-нился 31 год, Мэри превратилась в Марию Корелли – дочь таинственного итальянского князя, и уменьшила свой возраст на десять лет.

В 1892 году она писала одному из своих поклонников: «Пусть я останусь навсегда прекрасной белокурой итальянкой… Я никогда не была дочерью Чарльзу Маккею. Моё детство было полно горестей, которые я не решаюсь обнародовать. Когда мне исполнился 21 год, я узнала о неприятностях, ко-

Елена Кацюба

Поэтесса, журналист, ответственный секретарь «Журнала ПОэтов». Создатель первых в России палиндромических словарей «Первый палиндромический словарь современного русского языка» 1999 г., «Новый палиндромический словарь» 2002 г.

торые принесло всем моё рождение, узнала моё собственное имя – Мария Корелли – и взяла его для начала литературной карьеры. Моё происхожде-ние итальянское, и у меня нет причин носить фамилию Маккей».

Но есть и другое объяснение происхождения этого имени. Утверждают, что Мария была прекрасной пианисткой, и что она выдумала себе такое ар-тистическое имя для выступлений, а, став писательницей, оставила его как псевдоним. Так, сделавшись персонажем романа собственной жизни, Мария окутывается тайной, изредка предоставляя публике тщательно отретуши-рованные фотографии. Она продолжала говорить о себе как о прекрасной итальянской блондинке уже и после того, как превратилась в полную даму средних лет. Она никогда не была замужем. Известно её язвительное выска-зывание: «Я никогда не выйду замуж, потому что в этом нет никакой необ-ходимости. У меня в доме живут три животных, которые вместе вполне со-ставляют одного мужа: собака, которая рычит по утрам, попугай, который ругается целый день, и кот, который возвращается поздно вечером». Мария верила в великую любовь, а не в связи, освящённые церковью. И вообще была ярой антикатоличкой. Она выбрала себе подругой жизни Берту Вивер, с которой училась в колледже в Париже. Берта и Мария стали жить вместе, когда Берте было 24 года, а Марии немногим меньше. Их отношения были идеальными до самой смерти Марии в апреле 1924-го. Берта умерла в 1942-ом. Они обе похоронены вблизи Стратфорда-на-Эвоне. Одни считают Берту просто компаньонкой, подругой, другие полагают, что их отношения носили более интимный характер. Во всяком случае, Мария призналась однажды, что порой испытывает такую неприязнь к мужской половине человечества, что если мужчина по несчастной случайности только дотронется до неё, то у неё на целый день остается ощущение какого-то надругательства.

При всём своём имидже белокурого ангела Мария была очень решитель-ная, практичная и деловая женщина. Когда рецензент Кейн Холл, в пух и прах разругал её первый роман, она, встретившись с критиком, легко су-мела изменить его мнение на противоположное. Холл стал активно её под-держивать и сумел убедить издателя в том, что книга будет иметь коммер-ческий успех. Но потом, вместо того, чтобы сохранить эту историю в тайне, Мария публично разоблачила лукавого рецензента, положив тем самым начало долгой вражде. Она дружила со многими литераторами, знамени-тыми актёрами и актрисами ХIХ и ХХ века. Уинстон Черчилль оценил её ораторский дар и послал ей уважительное письмо после дискуссии в Клубе Белых Монахов, где Мария ему оппонировала. Она очень нравилась прин-цу Уэлльскому (в последствии королю Георгу V). Мария долго хвасталась тем, что принц упрашивал её отобедать с ним. Все, кто её посещал, быва-ли очарованы её искренностью, женственностью и грацией. Генри Миллер восхищался её даром уединения, мастерством создавать в романах живые сцены, способностью держать читателя в напряжении. Он находил её книги «очаровательными и чрезвычайно захватывающими».

В 1903 году Мария Корелли активно воспротивилась сносу историческо-го коттеджа в Стратфорде-на-Эвоне, и в борьбе компроматов, как сказали бы сейчас, открылось, что она – урождённая Мэри Маккей. Она выиграла своё дело против местных сановников и американского миллионара-филан-

168 169


тропа Эндрю Карнеги, который хотел снести дом и построить на участке библиотеку. Но скандал продолжился и позже. Теперь уже её обвинили в том, что она сама хочет снести коттедж и построить «Библиотеку Марии Корелли». Она возбудила дело, снова выиграла, но была разорена юристами до последнего фартинга! Однако ни одна из этих неприятностей не повли-яла отрицательно на продажу её книг. Она сумела восстановить в прежнем виде обветшавший тюдоровский особняк. Её дом – Мезон Крофт – теперь часть Бирмингэмского университета.

Не могу с определенностью утверждать, читал ли Михаил Булгаков ро-ман «Скорбь Сатаны», однако по времени это вполне могло быть. В сюжете «Мастера и Маргариты» есть определенные пересечения с сюжетом романа Корелли и даже, на мой взгляд, следы некой полемики.

Герой английского романа Джеффри Темпест также писатель. И вся сю-жетная линия разворачивается тоже из-за романа. Герой Корелли, живя в крайней бедности, пишет роман, который должен принести ему извест-ность и деньги. Он не вызывает Дьявола заклинаниями, но обдумывает, какое зло можно сотворить, чтобы получить добро. То есть употребляет ту самую формула из «Фауста», которая послужила эпиграфом к роману Булгакова: «Я часть той силы, что, желая творить зло, вечно творит благо». Темпест считает, что, обеспечив себя средствами к существованию, он смо-жет создать нечто гениальное: «Я слыхал о мошенниках, которые получа-ли большие деньги; о плутах, которые наживали огромные состояния. Их благоденствие доказывает, что честность, в конце концов, не есть лучшая система. Что же было делать? Как начать иезуитскую деятельность, чтобы, сделав зло, получить добро?» То есть фактически он всё-таки обращается за помощью к силам зла.

Булгаковский Мастер ни о чём подобном не думает, потому что в отличие от героя Корелли он гениальный писатель и пишет не для славы и денег, а потому что в этом смысл его жизни. Наградить его можно только одним – дать возможность писать свободно, не задумываясь об окружающем мире.

Образ подобного писателя, вернее, писательницы есть и в романе Корел-ли. Фактически она создала свой портрет под именем Мевис Клер. Сходство есть даже в созвучиях имен Корелли – Клер. Конечно, это идеализирован-ный образ. Ведь Мария Корелли – истинное зеркало викторианской эпохи. Вся её жизнь напоказ, ведь ей, вернее, образу, который она создала, нечего скрывать. Она зарабатывает деньги литературным трудом, и неплохие день-ги. Если булгаковский герой «угадал» историю Пилата и Христа, то Мевис Клер «угадала» вкусы публики.

Её романы любят читатели и ругают критики. Она же любит своих чи-тателей и смеётся над критиками. Она даёт их имена обитателям своей го-лубятни и устраивает голубиное шоу для гостей – бросает птицам корм, и те слетаются, отталкивая друг друга и затевая драки из-за зёрен. Но ведь и в жизни её книги – корм, дающий критикам возможность существовать, ругая в печати её произведения. Блистательный князь тьмы пытается и её соблазнить, обещая богатство и власть над умами и душами людей, но она, в отличие от Темпеста, отвергает это предложение: «...я никогда никому ни-

чем не была обязана, никто никогда не помогал мне, я помогала сама себе и предпочитаю впредь так поступать... Верно, что я небогата, но я и не желаю быть богатой. Я бы ни за что на свете не хотела обладать богатством. Быть окруженной льстецами и обманщиками, никогда не быть в состоянии рас-познать ложных друзей от настоящих, быть любимой за то, что я имею, а не за то, что я есмь. О нет, это было бы несчастием для меня! И я никогда не стремилась к власти, исключая, может быть, власть завоевать любовь».

Таким образом, героиня Корелли утверждает, что может писать, не огля-дываясь на общество, и быть любимой читателями. Булгаков фактически вступает в полемику с английской писательницей, доказывая, что если это и возможно в цивилизованной стране, то в тоталитарной – никогда. Его Мастер поступает именно так: бросает всё и садится за роман. Как автор он вознагражден. Он «угадал», как было на самом деле, то есть создал ре-альный мир, который выплеснулся со страниц книги и продолжил жизнь в мире, вписался в него, включив в сюжет собственного творца.

В обеих книгах Сатана действует по правилам социума той страны, где происходит действие. В Москве, где царят сталинские опричники, все про-исходит по законам криминального мира. Здесь избиения, похищения, убийства, обыски, плата чёрным налом, фальшивые рубли и настоящие доллары, подслушивание, подглядывание, доносы и аресты. Вся история Мастера только случай в поединке двух «мафиози» – Сталина и Сатаны. Воланд существует в Москве скрытно, как Сталин в бункере. А Сатана, итальянский князь Лючио Риманец, живёт в Лондоне обычной светской жизнью.

Дело в том, что в романе Корелли Сатана, восставший против Бога и низ-вергнутый с небес, скорбит о своём падении и стремится воссоединиться с Творцом. Он вечно обречён искушать людей, но при этом не хочет, чтобы люди поддавались искушению. Если человек устоял, то Сатана приближает-ся к Богу на одну ступеньку. Ему даётся отдых на один час. А если человек поддаётся, то Сатана опускается на ступеньку ниже. Но поскольку поддав-шихся больше, чем устоявших, то скорби Сатаны не видно конца.

Заметим, что и Воланд отнюдь не радуется человеческому падению. Он явно презирает всех, кто поддался искушению. А отказ Маргариты по-просить для себя награду встречает с явным одобрением. На самом деле, при всём своём могуществе Воланд может только уничтожать, а создать не может ничего. Ведь сталинская Россия жила по законам мира Сатаны, где за все блага полагалось отдавать душу. Дьявольское освобождение – это смерть. Вся эта романтическая история не так уж романтична, ведь любовь в подвальчике происходит под наблюдением соответствующих органов...

Удивительным образом история Мастера и Маргариты позже воплоти-лась в другой, реальной паре – Пастернак и Ивинская. Маргарита торопи-ла Мастера, сулила славу. Так же поступала и Ивинская. Но в реальности наказанной оказалась Маргарита. Слава действительно пришла, но ценой жертвы Ольги Ивинской.

В английском романе всё происходит по-европейски цивилизованно. Са-тана действует по правилам, принятым в обществе, обещая писателю впол-не реальную помощь без всякой чёрной магии. Кому-то из критиков платят-

170 171


ся деньги, кто-то чем-то обязан блистательному князю. И положительные, даже восторженные рецензии обеспечены. Начинается, как сейчас говорят, раскрутка романа по всем правилам. Обеспечен также вход в общество, о котором мечтал писатель. Леди Сибилла, самая красивая девушка Лондона, дочь графа, становится его женой, но, увы, влюблена она в Сатану.

Маргарита в разговоре с Азазелло о таинственном иностранце предпола-гает в соответствии с законами социума: «Понимаю, я должна ему отдать-ся», – и с облегчением узнает, что это не только не нужно, но и невозможно. Хотя многие женщины мира мечтают об этом. Среди них – жена Джеффри Темпеста.

Потрясенный Темпест слышит её признание: «Она заговорила – моя жена; я слышал каждое её слово, слышал всё и терпел всё, не упав мёртвым к её ногам в чрезмерности моего бесчестия и отчаяния. – Я люблю вас! – просто-нала она. – Лючио, я люблю вас, и моя любовь убивает меня! Будьте мило-сердны! Имейте сострадание к моей страсти! Полюбите меня на один час, на один короткий час! Это немного, что я прошу, и потом делайте со мной, что хотите, мучьте меня, опозорьте меня в глазах общества, прокляните меня перед небом. Мне всё нипочём, я ваша телом и душой; я люблю вас!»

Сатана отвергает её грубо и пренебрежительно. Но её недоумение больше обиды: «Это такое обыкновенное явление в наши дни для замужней жен-щины – иметь любовника… я видела, как неоднократно этот обычай защи-щался в длинных научных статьях, которые открыто печатаются в перво-классных журналах... Какое зло сделано, если дело не дошло до публичного скандала?»

Оставленная Сибилла решает расстаться с жизнью. Приняв яд, она, сидя перед зеркалом, описывает всё, что с ней происходит, и, пережив ужасные страдания, внезапно осознаёт: «...Бог, в котором я сомневаюсь, Бог, которо-го меня учили отрицать, этот оскорблённый и поруганный Бог существу-ет! И я могла бы найти Его, если бы хотела, тысяча голосов кричит мне об этом!.. Слишком поздно! Слишком поздно! О Господи, будь милосерден!... » Только теперь она понимает, кого на самом деле полюбила: «Я теперь знаю, кто требует моего поклонения и тянет меня в мир пламени…»

Связь Мастера и Маргариты какое-то время благополучно продолжается под надзором, но всё-таки доходит до скандала из-за доноса завистливого соседа. И Воланд в этой ситуации – вроде бы защитник и покровитель влю-бленных. Но дать им счастье в земной жизни не в его власти.

В финале «Мастера и Маргариты» Воланд со свитой уносится из Москвы в пламени пожаров. Джеффри Темпест терпит крушение на сатанинской яхте под названием «Пламя». Во время неистовой бури он узнаёт, наконец, что имел дело с Сатаной. Тут возникает и лунная дорожка: «…раздался гро-мовой удар; все окна по обеим сторонам салона распахнулись, показывая странное сияние, как бы из стальных пик, направленных вверх, к луне...» А вокруг толстые стены изо льда, которые сдавливают корабль.

Темпест спасся от адского огня, призвав имя Бога, в которого прежде не верил: « – Только Бог! – с жаром крикнул я. – Скорей уничтожение от Его руки, чем жизнь без него. Только Бог! Я выбрал!»

В последний момент Сатана предстаёт перед ним в виде Ангела, чьи глаза горят «бессмертной скорбью».

В отличие от Мастера уцелевший Темпест возвращается к обычной жиз-ни. Он разорён собственными адвокатами, которым доверил управление своими делами. Но тут происходит неожиданное – его роман, когда-то рас-хваленный продажной критикой и не имевший успеха у публики, вдруг, после разгромной рецензии, стал бестселлером, принес неплохие деньги и дал возможность писателю взяться за новую книгу. Он хочет написать о тех загадочных восточных странах, которые показывал ему в видениях князь во время плавания.

В конце романа он видит, как Сатана проходит, держа под руку известно-го члена парламента – свою очередную жертву: «Я видел, как они поднялись по ступеням и наконец скрылись в Доме Английского государственного управления – дьявол и человек – вместе».

Конечно, книги Корелли это не то, что называют большой литературой. Современному читателю мелодраматичность, изобилие сантиментов в ее книгах могут показаться преувеличенными и вызовут улыбку. А излишнее морализирование навевает скуку. Тем не менее, это качественная беллетри-стика, которую охотно покупали и с удовольствием читали люди самых раз-ных слоев. А критическая ругань, подчас грубая и несправедливая, только прибавляла Марии популярности. Один критик, например, назвал ее «жен-щиной со скудным талантом, которая вообразила, что она гений, и публика признала ее гением за банальную сентиментальность в оправе волшебства». На самом же деле она была, говоря по-современному, «раскрученным» авто-ром с хорошо продуманным имиджем. Не красавица, но умная, обаятельная и чистая девушка, которая верит в Бога (а не в церковь), не продается за деньги и умеет работать – этот традиционный образ героини английского романа идет еще от сестер Бронте.

…Именно такой изобразила себя в романе «Скорбь Сатаны» Мария Ко-релли, независимая писательница, создатель множества бестселлеров, лю-бимый автор королевы Виктории, которой она умело льстила в своих про-изведениях.

173

Москва

172

САМЫЙ СМЕЛЫЙ ИЗ ПОЭТОВ ХХ ВЕКА

…Пожалуй, это был самый смелый из поэтов ХХ века. Но смелость его была не показная, не митинговая, а очень естественная. Его рыцарский по-единок с чекистским палачом Блюмкиным останется в истории навсегда. Хоть один поэт за всех замученных заступился.

Блюмкин был ещё и графоманом. Устав от допросов, шёл в поэтическое кафе и там отдыхал душой. Размахивал пустыми бланками ордеров на рас-стрел – кого хочу, того и впишу. Мандельштам вырвал у Блюмкина пачку ордеров и разорвал их. После этого поэт был вынужден на время покинуть Москву.

Безумец? Герой? Ведь и его мог вписать Блюмкин в пустующую графу. Много лет спустя вписал другой – более удачливый и свирепый, тот, кто и Блюмкина расстрелял. Да как хитро вписал: «Изолировать, но сохранить». Чекисты умели читать между строк. Они правильно поняли резолюцию Сталина. Убить, но бережно, как бы, не убивая.

Официальной версии гибели великого поэта не существует. Лишь в по-слесталинские времена удалось выскрести засекреченное заключение о параличе сердца. А более тщательные исследования говорят, что Мандель-штам погиб в концлагере во время санобработки, не выдержав избыточных паров хлорки. «Санобработка» или душегубка?

То, что Мандельштам читал всем друзьям своё стихотворение о горце- мужикоборце, сопоставимо лишь с пощёчиной Блюмкину. «Мы живём, под собою не чуя страны, / Наши речи за десять шагов не слышны... / Как под-кову, дарит за указом указ – / Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз». Я спрашивал Эмму Герштейн, семейного друга Мандельштамов, зачем понадобилось гениальному поэту это политическое стихотворение, кото-рое мог бы написать и кто-то другой. Эмма Григорьевна улыбнулась: «А не написал бы, был бы не Мандельштам».

Месяц назад открывали мы памятник Осипу Эмильевичу в Старосадском переулке, напротив дома 10, где он жил. Была на открытии пожилая жен-щина, которая помнит его: «Да, такой был со вздернутым носом, курчавый парень. А вот в том окне наигрывал на скрипке тот самый скрипач – Алек-сандр Герцевич». Сказать, что слёзы на глазах выступили, будет слишком мало. Слёзы пришлось глотать. Одно дело – несметное количество книг и

Константин Кедров-

Челищев

Поэт, доктор философских наук. Автор терминов «метакод», «мета-метафора» и аббревиатуры ДООС (Добровольное общество охра-ны стрекоз, 1983). Главный редактор «Журнала ПОэтов» (основан в 1995г.). Лауреат международных премий…

воспоминаний, а другое – видеть простых людей, которые ещё помнят мо-лодого Мандельштама.

Сталин играл Мандельштамом, как кошка мышью. То в Чердынь зашлёт, то вернёт в Воронеж, то даст вернуться в Москву, чтобы уже потом упечь навсегда. Но не бездумно поступал вождь. Выпытывал по телефону у Па-стернака, мастер Мандельштам или так себе. На всякий случай прописался в веках знаменитой фразой: «Но ведь он же, мастер, мастер». И только после этого вынес окончательное «изолировать».

Ирина Одоевцева говорила мне не раз, что к Мандельштаму в кругу Цеха поэтов Гумилёва относились с иронией. А чего стоит знаменитая запись Ходасевича: мол, малообразован Осип Эмильевич и неумён. «Малообра-зованный» слушал лекции в Сорбонне, а с 1911 по 1917-й – курс романской филологии в Петербургском университете. Это не считая знаменитого Те-нишевского училища, которое окончил. Даже футуристы с их удивительной чуткостью к слову называли поэта «мраморной мухой». Но и Мандельштам припечатал Маяковского, крикнув во время чтения: «Прекратите этот бес-сарабский оркестр!» Гениальные поэты даже переругиваются гениально.

В личной жизни Мандельштаму повезло больше, чем Маяковскому. Луч-шего друга и лучшей жены, чем Надежда Яковлевна, не сыскать. С ней про-шёл по всем кругам рая, чистилища, ада – в отличие от Данте – в обратном порядке. Ну, а все эти треугольники, квадраты и прочие кристаллы любви, которые образуют поэты во все времена, вряд ли поддаются исследованию. Одна из его возлюбленных предпочла поэту дипломата и уехала в Сканди-навию и там преждевременно умерла, тоскуя о Мандельштаме. Поэт напи-сал о ней: «И твёрдые ласточки круглых бровей / Из гроба ко мне прилетели / Сказать, что они отлежались в своей / Холодной стокгольмской постели».

Религиозность Мандельштама – той же природы, что и его поэтичность. «Господи! – сказал я по ошибке, / Сам того не думая сказать». Не поэт го-ворит словом, а слово – поэтом. «Останься пеной, Афродита, / И, слово, в музыку вернись!» Вернулось, но уже без Осипа Мандельштама. А нам-то он дорог живой, петербургский, московский, щебечущий, по свидетельству Катаева и Одоевцевой, свои стихи. Любящий сладкое, особенно бисквиты, по воспоминаниям Эммы Герштейн. Мечущийся по телефонным будкам, звоня Асееву в надежде на поэтический вечер, который вдруг спасёт от аре-ста. Восторженно опьянённый после голодной Москвы солнечной Армени-ей... Что поделаешь, по его же словам, «поэзию уважают только у нас – за неё убивают».

Литпамятники

177

Москва

176

СТИХИ О СТАРОМ БАРАКЕ (1954)

Расступается медленно мрак, На березах колышутся ветки. Тут стоял на пригорке барак, Верно, с первой ещё пятилетки.

Дверь распахнута настежь всегда. Сквозь неё открывается взору Облупившихся балок гряда, Полутёмный пролёт коридора –

Как туннель, что сквозь толщу земли Прорубили, в грядущее веря. А в конце коридора, вдали, Тоже вечно раскрытые двери.

Паутина глядит со стены, На полу в коридоре окурки, Да квадратики дранки видны Там, где нету уже штукатурки.

Предо мною проносится вновь Всё, что в этом бывало бараке: И нелёгкая жизнь, и любовь, И разлуки, и свадьбы, и драки.

Много помнит дощатый барак, Равноправный ровесник завода: Караулил ударника враг Тёмной ночью тридцатого года.

Но итог замечательных дел Подводился под «Первое мая», И восторженный митинг шумел, Обязательства вновь принимая.

Константин Ваншенкин

Советский Российский поэт (17 декабря 1925 Москва – 15 дека-бря 2012), автор слов популярных песен «Я люблю тебя, жизнь», «Алёша» и многих других. Лауреат Государственной премии СССР (1985) и Государственной премии Российской Федерации (2001)…

...А бараку пора бы на слом, И об этом уже говорили. Но ударил негаданный гром, Даль окуталась облаком пыли.

Но пришла на рассвете беда, Постучалась в фанерные двери. Погибали в огне города. Дети плакали, жёны вдовели.

Им по карточкам скудно жилось В те суровые, горькие годы, И, разбросаны прямо и вкось, За бараком легли огороды.

Стал с войны возвращаться народ. Вечерком на крыльце толковали:Тот, кто весточку нынче не шлёт, Тот уже возвратится едва ли...

Вспоминали друзья о былом, На ступеньках, как прежде, курили. ...А бараку пора бы на слом,И об этом опять говорили.

Дни текли среди мирных забот, И однажды – решенье завкома: Собирайся, рабочий народ!Заселение нового дома.

Что полегче, ребята несли В чемоданах, и в свёртках, и в пачках, А тяжёлые вещи везли На машинах, подводах и тачках.

В стороне не сидел ни один. Ожидалось большое веселье. И спешили уже в магазин – Начиналось кругом новоселье.

...Наконец рассвело за окном, И проснулся мальчишка-задира. Осторожно прошёл босиком По прохладному полу квартиры.

178 179

МоскваЛитпамятники

178 179

Москва

Тишина. Скоро в школу пора. И внезапно припомнил мальчишка, Что была им в бараке вчера За обои засунута книжка.

Мигом вылетел он из ворот, Напрямик – мимо сада, оврага. Вот знакомый забор. Поворот... Где ж барак?.. А на месте барака

Новый сквер был почти что готов, И скульптуру везли дискобола, И стояла машина цветов У решётки резного забора.

Восхищённый, вперёд он шагнул И сказал с удовольствием: Сила!..Хоть бы капельку парень взгрустнул, Хоть бы сердце чуть-чуть защемило...

Было долго ещё до звонка, Он направился к школе вразвалку. В жизни все хорошо. Лишь слегка Было книги потерянной жалко...

ОЛЬГА ЖУРАВЛЁВА

ЗАПИСОЧКА ИЗ ЦДЛ…

Дав слово – держи! Устойчивая, хорошо забытая

формула. Но жить, «дав слово», с годами становится всё труднее.

В начале 2000-х все спешили хоть как-то утвердиться в насту-пившем миллениуме. И вот од-нажды, набравшись наглости, я позвонила Константину Ваншен-кину на домашний, и попросила дать несколько стихотворений для печати в очередную свою аль-манашью затею. Он внимательно выслушал мои сбивчивые доводы о поэтическом наследии и пред-ложил встретиться в ЦДЛ – когда мне будет удобно. Я немедленно назвала день и в означенное время мы пе-ресеклись в полутёмном фойе дома писателей.

Константин Яковлевич вышел, словно из укрытия, он недолго с любо-пытством разглядывал мою как обычно метущуюся натуру, странно улы-баясь своим мудрым мыслям. Ему явно не хотелось вот так вот быстро вы-пускать из поля зрения столь невероятное в своём невежестве новое лицо. В течение непродолжительной беседы выяснилось, что я почти не знакома с его остальными стихами, но из мужской вежливости, он не предал этому слишком яркого значения. В нём не было ни капризной обидчивости, ни каких-то иных наносных примет времени. Мы подружились…

Он неторопливо открыл сумку, и, протянув давний желтеющий конверт, произнёс: «вот, тут подборка, хотел «под лампой», но так – всё-таки луч-ше…». В конверте лежали вторые копии машинописного текста его стихов и чёрно-белая фотография, сопровождённая лёгкой записочкой на четвер-тушке бумажного листа…

Теперь, когда все мировое сообщество даже не пытается сдержать перед, во все глаза следящим за ним человечеством, пусть даже самое малое своё обязательство, больше чем когда либо хочется, взяв – сдержать и преумно-жить, сохранив памяти ради, уважения для! Чтобы знали потомки, чтобы помнили, чем дышали наши отцы и деды, за что болели их души. В каких непростых условиях зарождались будущие таланты. Что было слаще…

Наше всё

183

Москва

183

Москва

182

А. С. ПУШКИН И РОССИЯ

О величественном пророческом служении Пушкина говорили русские гении: «Мы с трепетным сердцем слышим, как Тютчев говорит ему в день смерти:

Ты был богов оргáн живой...и понимаем это так: «ты был живым óрганом Господа, Творца всяческих»...

Мы вместе с Гоголем утверждаем, что он «видел всякий высокий предмет в его законном соприкосновении с верховным источником лиризма – Богом»; что он «заботился только о том, чтобы сказать людям: «смотрите, как прекрасно Божие творение...»; что он владел, как, может быть, никто, – «теми густыми и крепкими струнами славянской природы, от которых проходит тайный ужас и содрогание по всему составу человека», ибо лиризм этих струн возносится именно к Богу; что он, как, может быть, никто, обладал способностью исторгать «изо всего» ту огненную «искру, которая присутствует во всяком творении Бога»... Мы вместе с Языковым признаём поэзию Пушкина истинным «священнодействием». Мы вместе с князем Вяземским готовы сказать ему:

...Жрец духовный, Дум и творчества залог – Пламень чистый и верховный – Ты в душе своей сберег. Всё ясней, всё безмятежней Разливался свет в тебе...

Вместе с Баратынским мы именуем его «наставником» и «пророком». И вместе с Достоевским мы считаем его «великим и непонятым ещё предвозвестителем»… Мы говорим не о церковной «святости» нашего великого поэта, а о его пророческой силе и о божественной окрылённости его творчества… Ибо страсти его знают не только лично-грешное кипение, но пламя божественной купины; а душа его знает не только «хладный сон», но и трепетное пробуждение, и то таинственное бодрствование и трезвение при созерцании сокровенной от других сущности вещей, которое даётся только Духом Божиим духу человеческому» (И.А. Ильин).

Литература правящего слоя – дворянства – отражала его душевное пространство со всеми болезнями, поэтому она обошла вниманием многие

Виктор Аксючиц

Советский, Российский философ, богослов, публицист, россий-ский политик, народный депутат РСФСР (1990-1993), религиозный деятель. С середины 1980-х годов публиковался в эмигрантских и западноевропейских изданиях. С 1987 года с Глебом Анищенко издавал литературно-философский журнал русской христиан-ской культуры «Выбор» в самиздате, затем переиздававшийся в Париже, с 1991 года официально издававшийся в России…

достижения русской цивилизации. Читающая публика судит до сих пор о типических характерах русской жизни по литературным персонажам, но для писателей литературные образы имели другой смысл. Литература изображала не реальные исторические конфликты и персонажи, а экзистенциальные конфликты эпохи. Литературные герои были не социальными типами, а отражали идеи национальной психодрамы.

Оба конфликта (врождённого ложного экзистенциального положения и драматического экзистенциального состояния) усугублялись тем, что творец сталкивался с основным конфликтом эпохи – нашествием новых духов мирового зла на православную Россию. Русской светской культуре, не успевшей окрепнуть и определиться, предопределено было принять мощный удар неведомых идеологий небытия. Чуткий русский гений уловил грозящую опасность при безоблачном горизонте, когда античеловеческие богоборческие идеологии имели в России немногих почитателей. Творческая интуиция обнаружила за умственным разбродом общества поступь духа небытия, духовной заразы, взращенной в лабораториях европейских интеллектуалов. Русские писатели сформулировали диагноз духовной болезни. Поэтому особая тема духовной революции в России – противостояние русского духа нашествию идеологий гипертрофированного рационализма, атеизма, материализма, позитивизма, социализма, коммунизма, марксизма.

Всеобъемлющий гений Пушкина уловил не только роковое значение тех вопросов, которые ставились и решались умозрительно, он впервые определил эту болезнь: «В поле бес нас водит, видно». Цвет образован-ного слоя России – декабристы – идеологически разбудили русскую интеллигенцию к восприятию ложных проблем. В «Борисе Годунове» поэт сполна отвечает на идеологическое требование некоторых декабристов принести в жертву ради будущности России царскую династию, то есть для блага миллионов лишить жизни нескольких. Это первый и центральный вопрос, который возникает в идеологически воспалённом сознании. Ответ на него означает – принять духовную заразу или отторгнуть. Пушкин за месяц до декабрьского восстания закончил «Бориса Годунова», в котором предрекал последствия насильственного пролития крови.

Правление, основанное на крови невинно убиенного, обречено на саморазрушение. Талантливый Борис Годунов надеялся, что способен многое дать государству. Боярство и народ поддались соблазну и избрали на царство убийцу царевича Димитрия. Попрание божественных законов Годуновым (в нём персонифицировались господствующие веяния эпохи) и народом, всеобщее нераскаяние включают роковой фактор, который прервал органичный ход истории, привёл к гибели царскую семью, ввергнул в духовное помутнение народ, вызвал смуту в русской земле. «Образ Годунова – ответ на концепцию “малой крови”. Кровь, пролитая Борисом, начала процесс, который Годунов не мог и вообразить. Она стала бесконечно множиться, обнаруживая свойства “цепной реакции”: царевич – “тринадцать тел” – “кровь русская” – семья Бориса. Эта кровавая цепь, начатая убийством ребенка Димитрия, как бы окольцовывает

184 185

МоскваНаше всё

184 185

Москва

первоначального убийцу, замыкаясь на его сыне – ребёнке Феодоре… Образ Григория – ответ на концепцию “суда мирского” над тиранами. Из судьи Отрепьев, помимо своего желания, влекомый неизбежным ходом событий, превращается в гораздо более кровавого преступника, чём тот, кого он хотел судить… Окончательным приговором Самозванцу становится молчаливый ужас народа… Пушкин сумел понять и показать в “Борисе Годунове” основные законы “многих мятежей”, а не только Смутного времени» (Г.А. Анищенко).

Это первое художественное пророчество о грозящей России духовной катастрофе. И декабристы, и Борис Годунов выражали дух эпохи. Как и Борис Годунов, многие декабристы обладали талантами, они стремились учредить в России справедливое (в их понимании) правление. Они не совершили убийства царя, но был маниакальный помысел меньшинства и согласие на это либо отсутствие протеста у остальных. Была пролита кровь (на Сенатской площади застрелен по «принципиальным» соображениям герой Отечественной войны генерал Милорадович – восставшим нужна была жертва), и не было раскаяния в совершённом. Декабристы завели механизм идеологической мании и притупили общественную совесть и разум. Пушкин предупреждал о надвигающейся духовной болезни и сформулировал противоядие. Поэт предостерегал, что праведная власть не может быть построена на крови, ибо пролитая кровь вызывает потоки крови. В жизни Пушкин не поддержал ни ту, ни другую сторону: к царю он обратился с просьбой о милосердии, к восставшим – с предостережениями до трагических событий и с состраданием после них. Подспудно велась полемика с декабристами («Во глубине сибирских руд…»).

Пушкин развивает тему духовного помрачения в итоговом прозаическом произведении – в повести «Капитанская дочка»: «Вождь крестьянского бунта Пугачёв показан в двух плоскостях. С одной стороны, это конкретная личность, которая может реализовываться то как жестокий “царь” (взятие Белогородской крепости), то как милосердный человек (разговоры с Гринёвым). Здесь Пугачёв недалеко отходит от Отрепьева, с которым дважды себя сравнивает: самозванец стремится заменить собой царя, то есть земная реалия подменяется земной же. Но есть и другая плоскость изображения Пугачёва – символическая. В повести три таких момента, основанных на подмене: буран, сон Гринёва и калмыцкая сказка… У самозванца пушкинской повести, кроме двух ликов (Пугачёв и Пётр III), есть и ещё один – Вожатый… Описывая появление Вожатого из метели, Пушкин почти буквально воспроизводит в прозаической форме своё сти-хотворение “Бесы” (1830) … В стихотворении “вожатый” известен почти сразу: “В поле бес нас водит, видно, да кружит по сторонам”… Цепь подмен выстраивается следующим образом: отец – Мужик с чёрной бородою – Во-жатый – Пугачёв – Пётр III (реальность). Центральным здесь оказывается образ Вожатого: он соединяет мистические подмены сна с земными подменами Пугачёвщины. В кровопролитии междоусобной войны Пушкин видит (как и в “Годунове”) земную трагедию (“Не приведи Бог видеть русский бунт – бессмысленный и беспощадный!”). Но “Капитанская дочка”

(в отличие от “Годунова”) обнажает в историческом событии также и трагедию мистическую: сон Гринёва высвечивает в “русском бунте” призыв под новое, иное “благословение”. Если в историческом Пугачёве жестокий “царь” и милосердный человек поочередно подменяют друг друга, то в “Пугачёве” метафизическом человек подменяется бесом, который и становится Вожатым на кровавом пути» (Г. А. Анищенко).

Почти за столетие до века революций Пушкин описывает инфернальную метафизику революции. «В творчестве Пушкина Революция увидена с двух диаметрально противоположных позиций. В начале двадцатых годов поэт смотрит на явление изнутри, глазами революционера (или, по крайней мере, его единомышленника). При таком видении революционер предстает “праведником”, причащающимся “кровавой чаши” иного “Христа”. В позднем творчестве, прежде всего в “Капитанской дочке”, писатель смотрит на “насильственные потрясения” извне. В этом случае в бунтовщике просматривается бес, зовущий под кровавое “благословение”. Однако и в том, и в другом случае вырисовывается мистическая, прямо противоположная Христу природа Революции… Развитие революционной темы в русской литературе во многом определил Пушкин. Именно в его творчестве уже были намечены почти все направления, которые будут в дальнейшем развернуты другими писателями и наполнят собой литературный процесс XIX–XX веков. Однако граница, проходящая у Пушкина между разными этапами развития единой творческой личности, в новую эпоху оказалась выдвинутой вовне, разделяя уже различные группы писателей. Грубо говоря, позиция одних восходит к взглядам раннего Пушкина, и они будут видеть Революцию изнутри; другие же воспримут традицию Пушкина позднего и взглянут на то же явление извне» (Г.А. Анищенко).

Москва-веды

189

Москва

188

ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ КЛАДБИЩЕ ДОНСКОГО МОНАСТЫРЯ

ОТРЫВОК

В 1946 году в столицу советского государства, переменившего вдруг бо-гоборческую политику на вполне лояльное и даже покровительственное отношение к церкви, приехали «восточные» патриархи – предстоятели пра-вославных церквей–сестер. Официально приглашены они были русским святейшим патриархом Алексием. Но, понятно, не без согласия верховной государственной власти, не без отеческого благословения великого вождя и учителя. В эти годы по личному указанию И.В. Сталина Русской Право-славной Церкви были переданы сотни храмом по всей стране. К визиту же в Москву «восточных» патриархов власть сделала церкви еще один ценный подарок – патриархии был возвращен древний Малый собор Донской ико-ны Божией Матери в Донском монастыре с погребенным в нем двадцать с лишним лет назад последним патриархом «досталинского» поставления – Тихоном (Белавиным).

Вскоре патриархи и другие архиереи съехались в Москву. В назначенный день они собрались в Донском монастыре и провели богослужение в заново отремонтированном, будто не знавшем запустения, Малом Донском соборе. Всем присутствующим было известно, что где-то под плитами покоится па-триарх всея России. Но в каком именно месте он почивает, за давностью лет никто уже точно указать не мог. Тем более этого никто не мог знать спустя еще полвека, когда потребовалось обрести честные мощи прославленного в лике святых патриарха Тихона. В феврале 1992 года пол в Малом Донском соборе, в месте, где предположительно патриарх мог лежать, вскрыли, но… святого новомученика там не оказалось.

Донское кладбище, ставшее в XVIII – начале XX веков самым престижном и дорогим местом захоронения в Москве, начиналось с могил людей совсем не знатных и совершенно безвестных: первыми упокоившимися здесь были ратники Бориса Годунова, принявшие смерть от злых крымчаков Казы- Гирея в 1591-м. В тот год крымская орда двинулась изгоном на Москву. Из пограничья, из дальних застав богатырских, в столицу шли вести одна страшнее другой: адово воинство идет по Руси, и никому нет пощады – где проходят татары, остаются лишь кровь и пепел. А тут еще пришло известие,

Родился в Москве. Окончил филологический факультет МГУ (1990) и богословский факультет Свято-Тихоновского университета (2011). Лауреат нескольких литературных премий. Автор ряда книг прозы и публицистики. Многочисленные работы различных жанров опу-бликованы в десятках российских и зарубежных изданий.

Юрий Рябинин

что в Угличе по наущению Годунова подручные его зарезали малолетнего наследника Димитрия Иоанновича. И москвичи совсем было решили, что вот они и наступили, последние времена. Но энергичный боярин Борис Фе-дорович собрал большую рать и смело выступил навстречу вражьей силе. Он с московскими полками встал верстах в двух южнее Калужских ворот. Это был единственный путь на Москву, не прикрытый надежною сторожей. На всех прочих южных дорогах в русскую столицу стояли могучие мона-стыри–крепости – Новодевичий, Даниловский, Симоновский. Русские го-товы были стоять насмерть. Но второй Куликовской в этот раз не вышло. Спугнув накануне лишь московские дозоры и опасливо потревожив царево войско небольшими конными отрядами, в решительное сражение Казы-Ги-рей вступать не осмелился, и на следующее утро бежал прочь от Москвы со всей своей ордой, побросав обозы. Немногих погибших московских ратников с миром похоронили в русском стане, возле походной палатки–церкви. Царь Федор Иоаннович по случаю счастливого избавления своего царства от погибели побожился поставить на этом месте каменную церковь во имя Донской иконы Божией Матери. Эта икона была при войске князя Димитрия Иоанновича на Дону в 1380-м. И тогда русские одержали самую славную в своей истории победу. Не выдала и теперь Матушка Богородица своих верных молитвенников, – избавила Донская от нашествия басурман Русь. Обет свой Федор Иоаннович исполнил истово: в то же лето был зало-жен, а через два года и освящен невеликий одноглавый храм. После того, как в 1698-м рядом с ним поднялся грандиозный собор, названный также во имя Донской иконы, то первый храм стали именовать Старым, или Малым, Донским, а второй – Новым, или Большим. Одновременно со строитель-ством Нового собора монастырь был обнесен квадратной в плане оградой, выполненной, как и собор, в стиле московского барокко – с многочислен-ными декоративными элементами, с белокаменными деталями. Длина сте-ны Донского монастыря – вторая в Москве, после кремлевской. Причем, значительную часть этого немалого пространства, что окружает стена, за-нимает кладбище.

Донской монастырь в XVIII и XIX веках был местом погребения наибо-лее знатных московских родов – Мухановых, Протасовых, Хвощинских, Свербеевых, Глебовых–Стрешневых, Дмитриевых–Мамоновых, Нарышки-ных, Паниных, Вяземских, Бобринских, Долгоруковых, Толстых, Уваровых, других. Голицыны, у которых был родовой склеп практически в каждом московском монастыре, в Донском имели огромную усыпальницу, устроен-ную в немалом храме Архангела Михаила. Между прочим, там похоронена и княгиня Наталья Петровна (1739–1837), послужившая А.С. Пушкину про-образом старой графини в «Пиковой даме». За апсидой Нового Донского собора стоит большой, причудливой формы памятник. Под ним покоится Прокофий Акинфиевич Демидов (1710–1788). Унаследовав от отца и деда – богатейших уральских заводчиков – огромное состояние, он не остался, по их примеру, на Урале, при заводах, а перебрался в Москву. Он купил ку-сок берега Москвы-реки, вблизи Донского монастыря, – Нескучный сад – и выстроил там роскошный дворец. В усадьбе он устроил крупнейший в России ботанический сад. И сам ухаживал за растениями – поливал их из

190 191

МоскваМосква-веды

серебряной лейки. Демидов пригласил знаменитого портретиста Д.Г. Левиц-кого, чтобы тот изобразил его за этим занятием. Эта картина и по сей день широко известна.

О самых невероятных чудачествах Демидова складывались легенды. Се-ребряная лейка – это одна из деталей легендарного образа. Вся Москва судила и рядила о том, как Прокофий Акинфиевич вывесил однажды на ворота своего дома объявление: «В сем доме проживает дворянка Анаста-сия Прокофьевна Демидова. Не желает ли кто из дворян сочетаться с ней законным браком?» Своевольный отец передержал дочку в девицах, как та ни рвалась из платья, потому что все никак не составлялась партия по его привередливому вкусу. Наконец, не в силах больше противостоять девичий страсти, он выдал ее за нищего писаря, дворянского, однако, звания, – эта-кого Бальзаминова, – явившегося по означенному объявлению. Приданого за дочерью забавник дал 99 рублей и 99 копеек.

Как-то, имея в виду расположить к себе тестя, зять пригласил его на се-мейный завтрак. Причем, он решил не ударить лицом в грязь и принять Прокофия Акинфиевича по первому разряду. Он не пожалел всех своих скудных сбережений и не завтрак устроил, а решительный обед. И вот к его скромнейшему дому подъехал знаменитый на Москве демидовский цуг. Лакеи распахнули дверцы кареты, и оттуда выбежал… поросенок, бодро постукивая копытцами. Очевидно, Прокофию Акинфиевичу не давала по-коя слава императора Калигулы, пославшего заседать в сенат коня. И он по примеру остроумного цезаря отправил на пир к дочери и зятю поросенка вместо себя. Зять принял игру неугомонного своего тестя: все, кто был в доме, вываливают встречать дорогого гостя, провожают в залу, усаживают во главу стола под иконы и скармливают все съестное, причем величают его «батюшкою», «сударем», «отцом родными» и произносят в его честь здрави-цы и поют «многая лета». Когда о почете, оказанном его посланцу, узнал Де-мидов, он остался чрезвычайно доволен, и зятю, ставшему вдруг любезным, воздал сторицею. Поросенка того, впрочем, он велел заколоть. Шкурку же его аккурат под завязку набил золотом и самоцветами и с отеческим благо-словением послал молодым. Но подобные легенды и байки, изображающие Демидова страшным чудаком и самодуром, как-то затмили беспримерную благотворительною деятельность Прокофия Акинфиевича. А ведь в гроз-ную пору очередной турецкой войны он передал правительству на военные нужды четыре миллиона рублей. Сумма совершенно невероятная! Демидов пожертвовал на строительство в Москве Воспитательного дома – детского приюта – еще миллион рублей. Это грандиозное, самое большое в то вре-мя в столице, здание, построенное по проекту архитектора К.И. Бланка, за-няло целый квартал между Москвой-рекой, Китай-городом и Яузой. При Воспитательном доме Демидов учредил Коммерческое училище, в котором воспитанники обучались с пяти до двадцати одного года. От демидовских щедрот на них издерживалось по ста восьмидесяти рублей на человека в год. Это было очень немало. Можно вспомнить, например, что годовое жа-лованье того же Бальзаминова, чиновника 25 лет, составляло сто двадцать рублей-с… Таким был Прокофий Демидов.

Похоронена в Донском и еще одна легендарная личность – Дарья Никола-евна Салтыкова (1730–1801), больше известная под прозвищем Салтычихи. Прославилась она своим неслыханно жестоким обращением с крепостны-ми. Всех людей Дарья Николаевна извела числом 139! И не в какой-нибудь там саратовской глуши, а в самом центре Москвы – в своей усадьбе на углу Кузнецкого и Рождественки. Наказание душегубице положили – вечное по-каянное заточение в московском Ивановском монастыре. Там она содержа-лась в подземном темном склепе. Сторожить ее был приставлен солдат. И той стражи поистине не было ни храбрее, ни прилежней. На одиннадцатый год уз Бог им сына шлет в аршин. За такое подвижничество узницы режим ее содержания, вместо ожидаемого послабления, был еще более ужесточен: из темницы ее пересадили в клетку, которая стояла на монастырском дво-ре у собора. Это был прообраз будущего шоу «За стеклом». Целых 22 года Дарья Николаевна жила в этой клетке на виду у всего мира. Но – что любо-пытно! – насколько бы тяжким в то время ни было наказание осужденного, смерть снимала с него вину, и, если не перед историей, не перед памятью людей, то, во всяком случае, перед законом, уравнивала с благонамеренны-ми подданными. Вот почему Дарья Николаевна, когда исполнилась ее мера наказания, не в «убогий дом» была брошена, не «на буйвище» где-то зако-пана, а предана земле, как и подобает родовитой дворянке, на главном и лучшем в ту пору московском кладбище – в Донском монастыре. Под стать именитым покойным Донского кладбища были и авторы надгробий над их могилами. Это целый ряд знаменитых имен – Витали, Мартос, Демиут-Ма-линовский, Андреев, Гордеев, Васнецов.

В разных концах кладбища похоронены: Александр Петрович Сумароков (1718–1777), Василий Иванович Майков (1728–1778), автор одного из луч-ших произведений XVIII века – поэмы «Елисей, или Раздраженный Вакх»; историк и публицист князь Михаил Михайлович Щербатов (1733–1790); автор героической поэмы «Россиада» Михаил Матвеевич Херасков (1733–1807); дядя А.С. Пушкина – заслуженно забытый поэт Василий Львович Пушкин (1770–1830); другой такой же поэт – Иван Иванович Дмитриев (1760–1837). Настоящие художники и мыслители мирового значения стали появляться на Донском с XIX века. С тех пор там были похоронены: архи-тектор Осип Иванович Бове (1784–1834); философ Петр Яковлевич Чаадаев (1790–1856); философ князь Владимир Федорович Одоевский (1804–1869); популярный в XIX веке писатель, автор нашумевшей повести «Тарантас» и другого, граф Владимир Алексеевич Соллогуб (1813–1882); художник Васи-лий Григорьевич Перов (1833–1882), – он был перезахоронен сюда в 1950-е годы с ликвидированного кладбища Даниловского монастыря; философ, публицист, ректор Московского университета в 1905-ом князь Сергей Ни-колаевич Трубецкой (1862–1905); выдающийся историк Василий Осипович Ключевский (1841–1911); композитор и пианист Сергей Иванович Танеев (1856–1915), – в 1937 он был перезахоронен на Новодевичьем кладбище; «отец русской авиации» Николай Егорович Жуковский (1847–1921). Вряд ли найдется еще один московский архитектор, который бы сделал в столице столько же, сколько Осип Иванович Бове. Причем ценность его наследия

192 193

МоскваМосква-веды

исчисляется даже не количеством построенных им объектов, – хотя их тоже немало, – но, прежде всего, их значимостью для города и для самой архи-тектуры. Чуть ли не каждое творение Бове – визитная карточка Москвы и новое слово в архитектурном творчестве. После войны 1812 года Бове было поручено, по сути, отстраивать Москву заново. В те годы по его проектам были восстановлены разрушенные башни и стены Кремля (1816–22), Ста-рый Гостиный двор на Варварке (1830), построены Большой театр (совм. с А.А. Михайловым, 1821–25), Екатерининская больница на Страстном (1825–28), первая Градская больница на Большой Калужской (1828–32), Триумфальные ворота у Тверской заставы (1829–34. Перенесены в 1966-м на Кутузовский проспект), церковь Богоматери Всех скорбящих радости (1828–36), Троицкую церковь в Даниловском монастыре (1833–38), цер-ковь Большого Вознесения у Никитских ворот (совм. с Ф.М. Шестаковым, 1827–48), а также многочисленные особняки по всей Москве. В 1823 году был открыт у кремлевской стены Александровский сад, устроенный по про-екту Бове. А в 1825-м Бове достраивал московский Манеж. Он декориро-вал снаружи колоссальное сооружение элементами, символизирующими победу над Наполеоном. Ничего подобного этому зданию не было в целом мире. Его потолок и крыша, площадью почти в тысячу семьсот саженей, не имели ни единой опоры. Вся эта громада держалась благодаря хитроумной, целиком деревянной, конструкции перекрытий, разработанной инженером А.А. Бетанкуром.

Без малого два столетия Манеж оставался одной из главных столичных достопримечательностей. Причем никогда не бездействовал – все эти годы он нещадно эксплуатировался: Манеж прошел славный трудовой путь от площадки для проведения военных парадов и гаража до выставочного зала. И лишь наше время он не сумел пережить: 14 марта 2004 года московский экзерциргауз сгорел дотла. Только стены с декором Бове и сохранились. Всю ночь пожар Манежа транслировался по телевиденью. А на следующий день вокруг руин собралось полно народа. Но хоть бы у одного человека из собравшихся отразилась боль на лице при виде этой картины. Все были невероятно счастливы, смеялись, спешили сделать редкий кадр, сами с удо-вольствием фотографировались на фоне дымящихся развалин. Такое, вот, нынешнее племя…

Художница Е.Д. Поленова, прослушав как-то одну из лекций историка В.О. Ключевского, записала к себе в дневник: «Сейчас возвратилась с лек-ции Ключевского. Какой талантливый человек! Он читает теперь о древнем Новгороде и прямо производит впечатление, будто это путешественник, который очень недавно побывал в XIII–XIV вв., приехал и под свежим впе-чатлением рассказывает все, что там делалось у него на глазах, и как живут люди, и чем они интересуются, и чего добиваются, и какие они там…»

Ключевский родился в семье священника. И сам прошел курс духовной семинарии. Но перспектива сделаться приходским батюшкой отнюдь не прельщала его. Уже в зрелые годы, имея в виду далекое от христианской пра-ведности существование русского духовенства, Ключевский скажет: «На За-паде церковь без Бога, в России Бог без церкви». Но, очевидно, и в молодости он рассуждал подобным же образом, почему не окончив семинарии, Клю-

чевский поступил в Московский университет на историко- филологический факультет. Здесь среди его учителей были такие светила, как С.М. Соловьев и Ф.И. Буслаев. С 1867 года Ключевский, уже к тому времени молодой уче-ный, начинает читать свои знаменитые лекции. На них не только собирает-ся публика со всех волостей. Но студенты тщательно каждую из них запи-сывают, и потом этими списками зачитывается вся Москва. После смерти С.М. Соловьева Ключевский становится его преемником на кафедре рус-ской истории. То есть, по сути, утверждается главным историком России. Главный труд всей жизни Ключевского – многотомный «Курс русской исто-рии». Этот фундаментальный труд охватывает весь период существования русского государства от Гостомысла до реформ 1860–70 годов. Этот «Курс» тем более ценен, что написан он не сухим научным языком, за пределы ко-торого большинство историков, увы, не умеют выйти, а самым что ни на есть живым, образным, афористичным языком художественной литерату-ры. Не случайно Ключевский в 1908 году был избран почетным членом Ака-демии наук по разряду изящной словесности. Главная, если не единствен-ная, цель художественной литературы – реализация характера персонажа. Ключевскому это блестяще удается осуществить в своих исторических тру-дах. Незадолго до смерти Ключевский вошел в масонскую ложу. Посвятили его французские досточтимые мастера – Сеншоль и Буле, возрождавшие в России масонство в начале ХХ века. Помогал им в этом сын знаменитого в то время московского священника, настоятеля кремлевского Архангель-ского собора, о. Валентина Амфитеатрова – известный писатель Александр Амфитеатров. В советское время, хотя и издавались иногда его сочинения, особенным почтением Ключевский не пользовался.

В те годы признание дореволюционного ученого часто зависело оттого, какую позицию занимал он к прежнему режиму, – «либералом» был или «консерватором»? Ключевский же, кроме того, что он был вполне благо-намеренный гражданин, еще и учительствовал как-то в царской семье: по воле императора Александра Третьего он преподавал историю болящему царевичу Георгию. Какое же почтение могло быть к придворному историку? Равным образом оставалась в запустении его могила в Донском монастыре. Можно наверно утверждать, что будь Ключевский похоронен не в Донском, а в любом другом монастыре, могила не сохранилась бы вовсе. Переносить на Новодевичье останки какого-то царского домашнего учителя вряд ли тогда посчитали бы нужным. И лишь в 1980-е, когда возвратились в повсед-невную жизнь некоторые дореволюционные и русские зарубежные ценно-сти, и к самому Ключевскому заслуженно вернулся почет, нашлись какие- то добровольцы, взявшиеся ухаживать за его могилой. А совсем недавно в ограде был установлен величественный бордового цвета каменный крест.

Переводика

197

Москва

197

Москва

196

СТИХИ ЕЛЕНЫ КАЦЮБА

САД

Жизнь сложена из лепестков розы в которой развернут сад где раскрылась всего одна роза размером целый сад Ключ потерян

JARDIN

La vie est faite de pétales de roses dans la rose un jardin où s’ouvre une seule rose grande comme un jardin La clé est perdue

ЛИНИЯ

В глазах много места для цвета цвет – зрению хлеб но я линию люблю она лания – ления – лония – луния Она слева направо – линия она справа налево – я и Нил где на берегу зашифровано число ПИ где царит РА вершину тянет МИ основание утверждает ДА Там по стенам вьет-ца верени-ца рабов – писцов – ца-рей – танцовщиц – ца-риц Но кто перед кем склоняется кто падает ниц?

Кристина Зейтунян Белоус

Художница, поэтесса, переводчица русской литературы. Наиболее известные переводы в сборниках русской поэзии «ДЕПО» (2002), «Русские поэты сегодня» (2005), «La nouvelle poésie russe» (2005), Antologie de la poésie russe contemporaine 1989-2009» (2010). Лите-ратурную премию «Парижская поэзия» она получила в 1986 глду за французские стихи. Лауреат премии «Русофония» (2010). за лучший перевод на французский поэмы Андрея Белого «Первое свидание». Живет и работает в Париже…

Или было просто похоже, когда острой раковиной на волжском песке очерчивал на песке мою тень и розовел раз– рез зар – зер

LIGNE

Dans les yeux la couleur est à l’aise. La couleur, c’est le pain du regard. Mais j’aime la ligne, elle est longue, elle est langue, elle est laine, elle est lune. Ligne de gauche à droite, de droite à gauche elle est je et Nil. Sur la berge est codé le nombre Pi où règne RA qui grimpe jusqu’au MI, et les DES sont jetés, voici la Pyramide. Sur les murs s’étire un cortège d’esclaves, de scribes, de rois, de danseuses, de reines. Mais qui s’incline, qui se prosterne à leurs pieds ? N’était-ce qu’une coïncidence, ce jour où tu traças sur la rive de la Volga de la pointe d’un coquillage le contour de mon ombre ? Et la ligne gravée était rose ose os- iris

199

Москва

199

Москва

198

Денис Плуталов (Doс Plutalov)

Родился в Тамбове. Принадлежит к пианистическим школам Бакхауза и Корто, является одним из ведущих мировых специ-алистов в области исследования музыки Д.Д. Шостаковича. Ла-уреат и дипломант международных конкурсов. Доктор Музыки (Университет Небраски, 2010). С 2002 года проживает в США. Концертирует по Европе и Америке. Переводит современную поэзию на английский язык.

СТИХОТВОРЕНИЯ ОЛЬГИ ЖУРАВЛЁВОЙ

НОЧЬ – КОШКА

Неслышно по-кошачьи ночьВступает в личные владенья.За ней вассалы приведенья,Как тени лунные, точь-в-точь,Скользят, предметов не касаясь,Случайных путников пугаясьИ прячась в тёмных уголках.В кошачьих острых коготкахЛуна как жёлтый сыр застряла,Добычей сделавшись простой,И чуть заметно убывает.И корочкою засыхаетНа небе месяц молодой.Ночь-кошка жмурится устало,Вылизывая тёмный бок.Зрачки сощурив на восток...

NIGHT AS A CAT

Night enters silently like a cat,Her private estates.The ghost-vassals behind her,Like moonlight shadows,Slight without touching any objects,Frightened with casual strangersAnd hiding in the dark corners.The moon, like yellow cheese, has stuck In cat’s sharp claws, Became a simple booty, And dries up in the heavensLike a piece of cheese.Cat-Night blinks tiredly,Licking her dark side,Screwing her eyes towards the East

В РИФМУ

Разные, разные ритмы у этой жизни.Разные мы. Увы, не сразу понятныЧьи-то намерения на ошибки –Вот почему подчас кричим на кого-то,Меньше всего подчинённого нашим ритмам.

Меньше всего нам хочется быть неблизким.Больше заботы нужно – и это ясно!Мрачные утра, гулкие ночи жизни –Против законов воли, против желанийГрузоподъёмностью более всякой боли…

Разные, разные, самые злые ритмыСердце выстукивает поминутно.Кто-то сказал однажды что-то кому-то,Вот и погода теперь такая же – в рифму.Ветра полотнища бьются в свинец небесный.

Меньше всего нам хочется быть неблизкимРазные, разные ритмы у этой жизни…

A RHYME

Different, different rhythms our life has.Different we are all. Alas, our mistakable intentsCannot always be understood,That is why we sometimes yell at someone,Who does not obey our own rhythm.

Less of it all we want to stay remote with others,We need to care much more, it is clear for us!Gloomy mornings, resounding life nightsAgainst the laws of our will and our wishes,Which are harder than any pain…

Different, different angry rhythmsOur heart beats out every minute:Someone has told a rhyme to someone,And now we have the same rhyme in this weather-Banners of wind banging the heavenly lead

Less of it all we want to stay remote.Different, different rhythms our life has…

Гостиная

202 203

ГостинаяДНРМЕДНЫЕ ГЛАЗА

Маше снился град. Крупный, размером с куриное яйцо. Он бил по жестя-ному навесу, пустым бочкам, крыше. Бум, бум, бум…

– Машка, вставай. Град! Да проснись же ты! – Оля растолкала сестру. Та, открыв глаза, увидела взволнованное лицо, освещенное керосиновой лампой. За лицом окно, скотчем крест-накрест. За окном грохот и вспышки. Бум, бум, бум… Это лупил град. Реактивная система залпового огня.

Снаряды проносились над домом, падали неподалеку, грохоча. В комнате все дрожало, звенело, подпрыгивало.

– Опять стреляют? – спросила Маша.– Да. Быстро в погреб!Вместе они подняли тяжелую крышку и спустились вниз. Раньше Маша

боялась подобных мест. Думала, там чудовища. Сейчас погреб казался ей уютным и безопасным. Настоящие чудовища были вверху. Они летали по небу с ревом, давили людей железными лапами, плевали огнем и металлом. Грохнуло где-то рядом, звякнули пустые банки. Одной рукой Оля крепко обняла сестру, другой перекрестилась.

– Господи, сделай что-нибудь. Когда же это кончится? Господи! – по голосу было слышно, что Оля плачет.

Глаза Маши оставались сухими. Она стала терпеливей, смиренней, рав-нодушней. Можно читать книжку под канонады, есть, что дают, спать, где придется.

Кроме того, Маша разучилась мечтать. Опасно это, да и ни к чему. Все меч-ты рано или поздно сбываются, но немного не так или совсем не так. И не радостно от этого ни капельки. Помнится, Маша мечтала о том, чтобы их с Олей показали по телику. Показали. Правда, узнать их было трудно: оборван-ные, заплаканные, все в крови и копоти. Ей хотелось, чтобы сгорела нелюби-мая школа. Сгорела. Ни крыши, ни окон, лишь почерневшие стены. Еще она хотела, чтобы родители не ругали за тройки. Не будут больше ругать. Папу разорвало на куски, маму посекло осколками – живого места не осталось. В их квартиру на последнем этаже девятиэтажки угодил снаряд: вместо мебели и техники – обгоревшие обломки, лоджию снесло заодно с запер-тым на ней лабрадором Джеком, в потолке – огромная дыра, сквозь нее видно небо. Сестрам повезло: в комнате, где они были, только стекла по-вышибало. У Маши теперь глубокий порез на лбу, от которого шрам на всю жизнь останется. Но, по сравнению с другими бедами, это не беда вовсе.

Теперь сестры жили у Саши, Олиного жениха. Его дом стоял в частном секторе за ставками. За домом был пустырь, на пустыре – старая засохшая груша. Когда груша была живой, на ней повесился отец Саши. По пьяни, го-ворят. На этом же дереве вешался Саша. От несчастной любви вроде. Давно б в могиле лежал, если бы Фомич, шахтер на пенсии, вовремя не заметил и не вытащил из петли.

– Мертвый я, Олька. Мертвый! – говорил пьяный Саша, сидя у двери. – Там, на небе, крест на мне поставили: убил себя и все тут. Строго у них там. Пойдешь со мной в ад? Отвечай! Не пойдешь ведь, знаю. Даже сейчас ко мне не выйдешь. Стерва!

И кулаком по двери. Сестры прятались от Саши в спальне. Закрывались на щеколду, барри-

кадировались креслом. Протрезвев, он просил прощения. Стоя на коленях, клялся и божился, говорил, что «ни в коем случае» и «никогда больше». А потом – все по-новой. Оля плакала, в который раз собирала чемоданы, гро-зилась уйти вместе с сестрой, хоть под обстрелами. Но идти было некуда, да и Сашу было жаль, и любила она его по-своему. Выпьет – дурак-дураком, трезвый – отличный парень.

Саша был старше Оли на десять лет, Маше чуть ли не в отцы годился. К тридцати многое попробовал и пережил. Отслужил в армии. Работал шах-тером, строителем, мебельщиком, матросом, дворником, экспедитором, во-дителем, кладовщиком. Был судим, условно, правда. Был женат и разведен. Далеко, за полярным кругом пошел в школу, его семилетний сын, ему он, месяц в месяц, отправлял электронные переводы.

До недавнего времени у Саши был свой бизнес – маленькая фирма по грузоперевозкам. Он взял в кредит газель, из друзей сколотил бригаду грузчиков, поднимал неплохие деньги. Дела шли хорошо. Кредит был вы-плачен, ремонт в доме доделан, а Саша уже присматривал мерс-пятитонник. Но тут началась война. Саша не уехал беженцем, но и отсиживаться в под-вале не стал: чуть ли не первый записался в ополчение. Ребята из его бри-гады сменили рабочие комбинезоны на униформу цвета хаки. На лацкане оранжево-черная ленточка. Вместо такелажного ремня – ремешок автомата. Дома Саша ночевал теперь редко. А когда ночевал – все чаще пил. Зная, что Оле это не нравится, будто нарочно лез целоваться. Вынуждал к близости, но по синеве у него редко что получалось. Тогда весь пунцовый, потный и

Ирма Зарецкая

Родилась в шахтерском Донецке. Отец – сибиряк, старатель с Урала, у мамы кубанские корни. Некоторое время семья жила в поселке Ис – Свердловской области. С одиннадцати лет воспиты-валась одной матерью. Вместе вернулись в Донецк. После окон-чания школы поступила на факультет журналистики. Проживает в ДНР.

204 205

МоскваГостиная

жалкий, с искаженным от злости и оттого особенно некрасивым и поста-ревшим лицом, Саша начинал припоминать Оле ее прошлое. Оля, кривясь, отстранялась. Закрывала уши руками. Но он все равно кричал на весь дом.

– Шлюха! Сука! Ненавижу! Господи, господи, господи! В шестнадцать лет Оля попала в очень неприятную историю: ее проигра-

ли в карты. Невинности она лишилась не с кем-нибудь, а с Лешей-Святым, брат которого был в большом авторитете на Путиловке. Леша был копией брата: гордился никогда не заживающими костяшками пальцев и щерба-тыми, но при этом идеально белыми зубами, корявыми наколками, наби-тыми нетвердой рукой, но по понятиям. Леша был еще тот урод: низень-кий, крепенький, с неприятно-смазливым лицом, хвастливый, задиристый и совершенно непредсказуемый. Бросался из крайности в крайность, из огня да в полымя. Из ревности разбил Оле губу, даже зашивать с внутрен-ней стороны пришлось. Никогда не дарил подарки, хоть в карманах было полно денег. Потом принес ей явно отжатый смартфон и «браслет-змей-ку». Оля боялась нести домой, отец с матерью ей шею свернули бы. Леше редко везло в карты. В тот вечер особенно. Сидели, пили у Профессо-ра – длинного субтильного очкарика с университетским образованием и не-законченной аспирантурой, год спустя он еще выбросился из окна, поймав белку. Когда до Оли дошел смысл сказанного, она не поверила. Что она вещь какая-то? Леша говорил сухо, отрывисто.

– Пойдешь с Вано, – указал на нового знакомого, явно кавказца, – Не вы-делывайся. Разделась, легла, отработала. Откажешься – по глазкам твоим красивым лезвием пройдусь.

Потом об этом узнал весь район. Хотелось удавиться на ближайшей иве или сигануть с балкона. Даже школу менять пришлось на кулинарное учи-лище.

На парад их позвал, конечно, Саша. Сами бы сестры не пошли: зачем эти парады, если война не окончена, и о мире говорить слишком рано? Но Саша умел настаивать на своем.

– Ты почему еще не одета? – Саш, ну я не хочу. Что я там забыла? На что мне там смотреть?– Как на что? На сук этих позорных! Неужели в морду убийцам плюнуть

не хочешь?– Я тоже не пойду, – приняла сторону сестры Маша.– А тебя вообще из дома не вытащишь. Я в твои годы в Анапу сам ездил.

Так. Ровно полчаса на сборы и чтобы выглядели на все сто, время пошло, – сказал, как отрезал.

– Это еще зачем? Кому нужны эти наряды, война вокруг.– Мне нужны. Я тебе платье из Ростова зачем привез, чтоб в шкафу висе-

ло? Я хочу, чтобы ты у меня самая красивая была. Ольчик, Оленька, Олюш-ка.

Ехали с ветерком, на такси, дорога почти пустая, водитель попался лов-кий, юморной, словоохотливый. Все шутил о том, как его обстрелял штур-мовик СУ-25 прямо возле дома, а он, чтоб спастись, залез под машину. Если

бы попал в его «Ладу» с полным баком, не вез бы он их сейчас. Ой-вей. Сегодня впервые за долгое время Оля и Маша выбрались в центр. На пло-щади с Ильичом было шумно, людно, гремел «Русский марш», развевались российские триколоры, красные знамена и флаги Новороссии. Движение общественного транспорта перекрыли. Под звуки патриотических песен Оля вслушивалась, в то, что говорят гражданские и военные, выступая с трибуны. Говорили о том, что под Амвросиевкой враг оказался в окруже-нии, что братская Россия никогда не предаст. Много говорили про Крым и референдум. И про то, что осталось совсем немного до Победы.

На площади стояла разбитая, покореженная вражеская техника. По ули-це Артема, совсем как в Москве летом 44-го, вели пленных фашистов. Оля встала на цыпочки, чтобы рассмотреть все получше. Кто-то постелил на ас-фальт флаг «Правого сектора». Сестрам понравилась эта идея.

Их было около полусотни. Грязные, оборванные, не все даже в форме, многие в гражданском. «Убийцы!», «Твари!», «Будьте прокляты!», «Фаши-сты», «Ненавижу!» «Сдохните!» – кричали люди. Со всех сторон летели гнилые овощи, камни, тухлые яйца. Кто-то пытался прорваться вперед, но военные не позволяли.

Опустив головы «небратья» шли как на убой. Вот идет совсем юный, щу-плый, мелкий, кажется, такой и автомат в руках не удержит. Оля присматри-вается внимательней. На впалой груди паренька наколот трезубец. Рядом с ним хромает мужик лет пятидесяти, по виду фермер или пасечник, под разорванной формой – тоже наколки, но обычные: парусник, солнце, жен-ское имя Людмила. Зачем такому убивать? Оля провожала глазами каждого, задавая себе это вопрос. Зачем? Не жилось им, что ли, спокойно на том бе-регу Днепра?

Одна женщина в черном платке вырвалась вперед, протиснувшись через живую стену из людей в камуфляже. В руках у нее был завернутый в газету кусок арматуры. Не повезло тому, кто был пятый. Маше внезапно захоте-лось, чтобы и у нее в руках оказалась увесистая железяка. Она бы тогда и за маму, и за папу, и за…

– Сволочи! – неожиданно громко для себя кричит Маша. – Ненавижу!– Ничего, ничего, скоро ни одного из них не останется, – заверяет Саша, –

Подожди, малая, немного. После парада машины вымыли улицу. Маша, кажется, видела такое в ка-

ком-то фильме. Дома по случаю парада праздник, но Саша меру знает. – Я же говорила, что хорошего в нем больше, чем плохого, – сияет Оля.

Сегодня при всех ей сделали предложение. – Ага. Уже и все простила, – злобливо гундосит Маша. – Деться нам неку-

да. Вот что.– Дурочка маленькая. Женщине без мужчины нельзя: вырастешь – пой-

мешь. А Саша – герой. – Герой, – тотчас же соглашается Маша. В их семье к военным особое от-

ношение. Да и папа служил в Афгане. Большое и шумное застолье в банкетном зале старого ДК. Среди пригла-

шенных гостей нет её знакомых, друзей, сестры или Саши, но её считают

206 207


в этой компании своей. Кто-то пришел с оружием и в камуфляже, кто-то в гражданском, кто-то и вовсе при полном параде, будто на свадьбу или по-хороны.

На столе много мясных блюд и водка. Голодную Олю радует обилие жа-реного, печеного, вареного, копченого мяса, нарезанных щедрыми ломтями грудинок, колбас, завернутых с хитрой начинкой рулетов, шпиков, целых рулек. А водка какая-то стремная. Оля подносит стакан к носу, нюхает. Отпивает совсем чуть-чуть. Морщится. Сладковатый теплый запах. Пласт-массовый вкус. На водке явно сэкономили.

– Не нюхай, а пей, – поучает Олю довольно колоритная девица с широко дышащей грудью, сидящая в обнимку с похожим на рыжего черта спутни-ком. – Залпом. Хоп. На – запей. Но в тетрапаке вместо сока – самогон.

Не самый плохой, но все же самогон. – Ты что, прикалываешься?! Не смешно, ведь, – обижается Оля.– Может, чайку, – услужливо обращается к ней девица. – Не поняла что

ли, традиция у нас такая.Оля тянется к алюминиевому чайнику, с оплавленной пластмассовой руч-

кой и вдавленным с одной стороны боком. Присасывается к узкому носику. Здесь и вовсе спирт. Волосы на затылке шевелятся, глотка горит, но Оля все равно делает три решительных глотка.

– А теперь говори тост. – Кости-кости, приходите в гости! – выпаливает скороговоркой Оля. – Сатана, будь любезен до дна! – не отступает девица. – Горько! Горько! Горько! – кричат со всех сторон.– А почему вы все время кричите «горько»? – удивляется Оля.– А потому что нам все время горько, – отвечает ей седой вояка.

Вот уже в руках и гитара, стройные и не очень голоса поют военные песни, славят героев прошедших войн, не чокаясь, выпивают за почивших товари-щей. Как и водится в больших компаниях, кто-то начинает быковать: «Да я Славянск прошел, пока ты тут в городе прохлаждался», «Да из-за таких как ты сотни наших ребят погибают». Летят и падают стаканы, вилки, та-релки. Кто-то смахивает рукой бутылку, кого-то сгребают в охапку, роняют на пол. Сидящий напротив Оли парень с выбритыми висками и растяну-тыми мочками исколотых пирсингом ушей – персонаж необычный и явно здесь лишний. Не пьет, не закусывает, только курит черную трубку. У парня наглый взгляд, растет клочками борода, нервные неаккуратные пальцы и блуждающая улыбка. На него уже косятся. Однако, видно, что, несмотря на тщедушное тельце и отсутствие мышц, парень умеет за себя постоять. Оле он кажется даже не человеком.

– Ты что обвешан побрякушками как баба?– Нравится. Глаза мозолит – не смотри, – уверено отвечает парень. Худой и светлый наставляет на него калаш. – Пиф-паф. Ой-ой-ой – убегает зайчик мой.– А тебя на шарапа не возьмешь, – не без уважения произносит с кала-

шом, – Уважаю.Парень улыбается Оле.

– Хочешь грушу?– Давай.– Лови, – достает из кармана и бросает ей через стол.Оля ловко ловит грушу одной рукой. Груша большая, спелая, душистая.

Оля жадно кусает и тут же выплевывает. Во рту вкус тухлого мяса. Смотрит, а внутри – гниль и черви копошатся. Только не те, что встречаются обычно во фруктах и ягодах. «Могильные?» – проносится мысль…

Что-то громко падает на кухне, и Оля просыпается. – Вот блин, – сон не досмотрела, – с досадой говорит она. До прихода гостей оставалось еще несколько часов. Накрученная на бигу-

ди Маша вертелась перед зеркалом. В дверь позвонили. Возле ворот стояли двое в камуфляже – молодой и старый. К тому, что в доме часто бывают люди в форме, Маша привыкла, а потому открыла, не задумываясь: тем «другим» в защищенный со всех сторон город все равно не прорваться. Так говорил Саша. Еще Саша говорил, что он заговоренный и потому смерти не боится. И что дважды не умирают.

– Ольга Бойко здесь живет? – спросил старый.– Да, здесь, только не Бойко она, а Пересыпко, – поправила девочка. – А

Саша на «передке».– А ты должно быть Маша, – обратился к ней пожилой. – Я – Палыч, а этоКлещ, мы служили с Санькой. Нам срочно нужно поговорить с твоей се-

строй. – На коррекции она, ногти делает, а зачем она вам?– Понимаешь, тут такое дело. Даже не знаю с чего начать... В общем, нам

нужно поговорить с Ольгой, мы ей дозвониться не можем, все время або-нент не доступен.

– Так телефон, наверное, разрядился, а с коррекции она только через два часа вернется.

– Нет, столько мы ждать не можем. – Может, не надо девчонке говорить?– Новости у нас, Машенька, плохие. Вот прочти сама…Из нагрудного кармана Палыч достает конверт, в котором лежит пись-

мо с размытой печатью. Маша бегло читает: «с прискорбием сообща-ем вам», «героически погиб», «приносим вам наши соболезнования». Маша не знает, как ей реагировать: не совсем чужой человек умер, но с дру-гой стороны Сашу она никогда не любила. Он был злой. Психованный. Обе-спечивал всем, но и пил. На Ольку кричал, ее тоже воспитывал, правда, не матами и тумаками. Без него им будет лучше. Спокойней. Вот только где им теперь жить, Оля ведь ему по документам не жена… Дабы утешить, к Маше наклоняется Клещ, гладит по голове, обнимает за плечи. Вроде бы нужно заплакать, но Маша не может. Выручает сезонная аллергия: от тельняшки молодого солдата остро пахнет потом, пылью и степной травой. Девочка шмыгает носом, глаза слезятся, щеки становятся пунцовыми.

Мучимая приступом кашля, убегает в ванную. – Расстроилась сильно, бедная. Представляешь, что с Ольгой будет, Саня

ведь на ней же жениться хотел.– Мда. Как в песне той «Война, война – дурная баба. Стерва она».

208 209


Умывшись холодной водой, выпив две таблетки «Лоротадина», Маша ле-жит на кровати, держит в руках письмо. Начинает себя ругать за плохие мысли о Саше.

– Ты мне, Маша, как сестренка младшая, – говорил ей не раз Саша. Девочку мучают сомнения: стоит ли сообщать сестре сегодня, ведь у Оли день рождения. Стоит ли портить праздник: придут гости, принесут подар-ки, будут петь, танцевать, веселиться, совсем как в мирные времена. Может, лучше отложить до завтра? Сашу все равно не вернешь. Маша прячет пись-мо в стол, закрывает ящик на ключ, а ключ кладет под подушку.

– Ты почему еще мангал не растопила?! Вот лентяйка! – с полуоборота заводится Оля, но Маша ни чуточку не злится.

– Ты что плакала? – внимательно смотрит старшая на младшую. – Да приступ был, – отмахивается Маша. – Сильный?– Не, обычный. Я уже таблетки выпила.Сестры в четыре руки быстро и ловко нарезают колбасу, сыр, овощи, за-

правляют салаты. Пока в мангале прогорают дрова, нанизывают замари-нованное со вчерашнего вечера мясо. Отдаленно слышны залпы тяжелой артиллерии, совсем рядом раздается пулеметная очередь. Но Оле сегодня совсем не хочется говорить о войне.

– Ни слова о политике, – предупреждает гостей. – И никаких заупокойных тостов за врагов.

– А за наших солдат можно хоть пить? – Конечно, можно!Нет да нет, а разговор все равно сворачивает к войне и «бабахам». – Я с женой из-за этого развелся. Теща моя, жаба ненаглядная, все ее об-

рабатывала. В Полтаве теперь живут. Говорят две сучки, что сына больше не увижу.

– А я с братом больше не общаюсь, называет меня «ватой».– А мы с нашими после Одессы…– А помните как «гриб» посреди белого дня вырос? – Как такое забудешь? Тогда по казенному заводу лупанули. В центре поч-

ти у всех окна вылетели. – А троллейбусная остановка? Я ведь тогда забухал и в смену свою не вы-

шел. – А мне все снится Горловская Мадонна. – Лишь бы с воздуха не бомбили…– Господи, спаси и сохрани!– А помните, как до войны…– А я и забыл свою жизнь до этого. Давайте пить что ли. Первый запас спиртного подходит к концу, а Саши все нет. – И где его черти носят? – сердится Оля. Сердится и боится думать о том,

что… Вернуться он должен был еще позавчера. Маша молчит, как воды в рот набрала. – Сейчас принесут, не серчай, именинница, – шутит кто-то из гостей.

И вот уже в ворота громко стучат. Да не просто стучат, а еще прикрикивают голосом угрюмым:

– Открывай! Долго я шел. «Саша? А ведь у Саши ключи есть, – думает Оля. – Дура, ты же изнутри

закрыла». Вот входит он. В форме и загорелый. Такой, как всегда, только в черных очках и холщовых перчатках. С цветами. И цветы, будто только что сорванные. Полевые. В росе.

– Наливай, не зевай, – поторапливают гости. – Штрафную – опоздавшему. Оля суетится, ей хочется показать Саше, как она его ждала. Как скучала. Вот тебе «Мимоза», мясные пальчики, из морозилки водочка. Сегодня выжил, вот и хорошо.

А Маша сидит – ни живая, ни мертвая. Язык прикусила. Глазам не верит. Снится, может, все это? Щиплет себя – больно, и все наяву.

– Глаза обожгло малость, – поясняет, показывая на темные стекла Саша. – И руки вот немного. Долго шел, – опять добавляет.

– Может, к врачу?– До свадьбы заживет, Олюшка. А ты, Машенька, почему меня не встре-

чаешь?– А она сегодня сама не своя.Гости потихоньку расходятся, допивают прихваченное со стола уже за

воротами. Но пьют торопливо, нужно успеть до комендантского часа. Счастливой Оле ни разу не хочется прикрикнуть на нерасторопную и зача-рованную Машу: она сама убирает посуду, заносит стулья в дом, протира-ет скатерть, собирает бутылки. Подумать только – сегодня Саша не выпил ни рюмки. Она-то глазастая все заметила: пригубил только за ее здоро-вье, и отставил сразу же. Никогда такого не было. Правда, и не ел ничего. Маша открывает ящик стола. Вот оно письмо. Перечитывает про себя три раза, а вслух не решается, боится.

Тук-тук – в дверь. Это Оля.– Мы будем ложиться. И ты долго не засиживайся. – Не иди к нему, Олечка. Давай уйдем. Не иди! Прошу тебя, миленькая,

– и плачет прямо навзрыд так, что у старшей сестры аж сердце заходится. – Ой, дурочка ревнивая! К Сашке приревновала? К нашему Сашке! – смехом заливается.

– Не Саша это. Мертвый он, Оля. Боюсь я его. – А ну перестань за ним его глупости повторять. Трезвая вроде. – Свет

гаси и спи, – строго так говорит. Маша протягивает письмо, влажное от ладоней.– На, посмотри сама. А сердитая Оля даже смотреть не хочет – уходит. Маша крадется к спальне сестры на цыпочках. За дверью поскрипывание

панцирной сетки, шепот, приглушенный смех, что-то с придыханием, от чего краснеешь. Олин стон, ее же голос, «Ой, больно, больно, царапаешь». Снова смех, стон, «Не царапай, говорю же». Стоять на голом полу зябко. Тьма почему-то сырая и склизкая. Нехорошо это подслушивать – Маша по-нимает, но не уходит. Стоит, скрючившись, затаившись, и все не решается постучать. «Постучу, что скажу – что плохо стало, горло отекает или что кто-то во дворе ходит?», – придумывает девочка. Уже заносит кулачок для тук-тук…

210 211


Вот и другое движение за дверью. Встал кто-то с кровати. Встали двое. Прошлепали пятки, а потом цок-цок-цок, – процокало по полу. Будто кошка или собака или еще какой зверь. Быть такого не может. Клацнула бутылка минералки, открылась с шипением, и тут – всхлип. Закашлялась Оля. По-перхнулась водой.

– Ух, хорошо водички сейчас. Будешь? – это она Саше. – Только кружку надо найти, свет сейчас включу.

– Нет, – голосом осипшим. – Ложись уже.– Куда ложись? Мне и в ванную надо. – Ложись, – прохрипел. – Тоже мне командир, – уже без нежности. «Опять ругаются», – думает Маша и от мысли этой как-то спокойней,

ругаются – это нормально, привычно, не страшно. Отступает в темноту. Прилипает спиной к стене. Пару шагов и в коридор. Может, и не заметят. Блеснул свет, вот она Оля выходит в ночнушке. Машу в дверной арке не видно, да и не смотрит она в ее сторону. Оля проходит на кухню, загляды-вает в холодильник. Она всегда так делает. Держа в руке бутерброд, идет в ванную. Маша мелкими шажками прокрадывается в свою комнату. «Фух. Успела!» Громко ударилась о дно ванны вода. Щелкнул колпачок геля для душа. Скрипнула шторка. Маша все еще напряженно вслушивается в при-вычные звуки. Вот сестра уже включила душ, и плеск воды стал приглушен-ней. Оля что-то недовольно бубнит себе под нос. Маша различает только: «говорила», «больно», «царапаешь», «обрежу». И снова по полу цок-цок.

– Господи! – кричит Оля. – Это же ты меня! Ты – не Саша, не мой Саша! – Я, Олюшка! Я, любимая... Иди ко мне, я за тобой пришел, жена моя!– Нет! Ты не Саша! Кто ты, тварь?! Ай! Не надо! Отпусти! Олин вскрик. И хруст такой, будто мясо разделывают. И вода больше не

течет. Это он ее закрыл. Маша выбегает из комнаты. В руках – тяжелый фо-нарик.

– Оля! Олечка! Оля! Родненькая, ответь! Цок-цок. Прыг-скок. Стоит. В упор на нее смотрит.– Тсс. Не кричи. Спит она. И видит Маша, что глаза у него медные, а зубы и когти железные. А в

руке… Сердце. Олино сердце. Сестра в ванной лежит. Тихая такая. В лице – ни кровинки. Зато вокруг –

все в крови. Из рваной раны на груди торчат обломки ребер. Маше бы за-жмуриться. Заголосить. Отче наш бы вспомнить.

– Отпусти меня, никто не узнает, молчать буду, – будто кто-то говорит за нее. Медноглазый пальцем страшным на окно показывает, острыми зубами сверкает:

– Девять шагов. Только не оглядывайся. Ни за что не оглядывайся, девоч-ка. А потом – беги, беги, беги…

Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Семь. Восемь. Девять.Маша вывалилась в палисадник, примяв цветы. Оттуда – в калитку и на

улицу. Бум, бум, бум. Лупили «Грады». Гул двигателей. Вспышки слева и справа. За спиной сильно грохнуло. Полыхнул огонь. А девочка все бежала прямо и без оглядки. Бежала, бежала, бежала…

Когда не осталось сил, она села, прислонившись к чьему-то забору. Круп-ная и заботливая женщина взяла ее в охапку и затащила в подвал. Там Маша просидела до утра. А утром – вернулась назад. Не знала зачем, но понимала, что можно.

В поселке было как никогда оживленно и людно. Кроме местных жителей везде сновали военные, полицейские, медики, пожарные, журналисты. А еще – холеные, важные джентльмены в белых жилетках «OSCE». Все суетились – ме-рили рулетками воронки от снарядов, фотографировали развалины, оказы-вали помощь раненым, паковали в черные мешки мертвые тела и фрагменты.

В этой суете никто не обращал внимания на босую девочку в пижаме. Маша подошла к тому месту, где раньше стоял Сашин дом. Не было теперь ни дома, ни забора, ни сарая, ни гаража. Лишь над обгоревшими обломка-ми торчала мертвая, обожженная пламенем груша.

212 213

БУЛАВКА булавкой взгляда закрепляешься остаёшься на теле памяти уже и нет меня а ты есть уже и нет меня а ты есть а ты есть

АЗЪ ТЪМЕНИЕ Я живу без лица. Твоё имя мне дарит голос. И хотелось бы злиться на небо… да выстрел – холост… Ночь становится Тьмой – время точит наждачкой нервы. Слышу голос – «г л а ЗА к р о й – ни к чему твои жертвы… Ты напишешь строку и разделишь сознанье на ан-ки, отдавая кусочек от неба – лоскут, этот мир на изнанке замкнут… Проверяя – тьма или свет – секут...

СЛОЙскажи хоть слово – сними ороговелую тишину фракталы слов расслаиваются на коже памяти разлетаются на буквы звуки оттенки звуков голоса акушерок родителей

ГостинаяУкраина

одноклассников соседок тёти ани светы маши узнанных за время жизни тысячи голосов перекатываются в сознании но одного не хватает

*** Душа, ссохшаяся до горошины, тарахтит в полупустой таре

*** перфорированной ночью просеиваю тишину в каждой звезде – гробница неба в соте – горечь желаний и страхов небо – фасеточные очи бога решишься ли вскрыть тишину? увидеть конфетти слёз обронённые проницательными дождями действительности перфорированной ночью просеиваю тишинухочешь – попробуй

*** осадки обид растаяли коснувшись тёплого лона земли

Екатерина Деришева

Поэтесса, родилась в Мелитополе. Студентка заочного отделения филологического факультета ХНУ им. В.Н. Карамзина – журнали-стика. Публиковалась в журналах: «Дети Ра», «Полутона», «Радуга», «Бельские просторы», «45 параллель», «Графит», «журнал Поэтов» и др. Участница литературного фестиваля фонда СЭИП в Белорус-сии, съезда молодых писателей Украины. Живёт в Харькове.

215

Москва

214

***

Всё отчетливей вижу огни, за которыми смерть. Сам поджог горизонт, сам пошёл на него врукопашную. Я не мог, – не хотел! – шаги отступленья измерить. И спасаться смешно на своей вавилонской башне. Занавешено небо – от края до края темно. Так темно, что душа, став чёрной дырой, потеряется. И становится вмиг шагреневой кожей руно, за которым пустился, забыв о потерянном рае. Я в толпе прохожу: вижу, рядом со мною парит на меня так похожий силуэт в рубашке клетчатой. Только волос длинней, и небо синей изнутри через торженность глаз пробивается сжавшейся вечностью. Помгновенный восторг от каждого взрыва зари, от славления слова, от славления звукотворенья... Приближаясь ко мне, горизонт, словно ластясь, горит. И чего-то я рад, что нет от себя отступленья.

ПЛАЧЕТ ДЕВОЧКА... памяти Андрея Вознесенского

Когда в небо уходит такая душа, земля тяжелее становится. И спринтерский бег перета-а-ап/перетопливается в шаг, и больше рекорд – не нoвится. Молнии-клейма никак не прижгут небо: кожа его – святейшая! Рассвет просачивается сквозь горизонтный серый жгут, флагами в окнах развешиваясь. На ветру дрожит трава – прядво паутинное. Смотря в яблочко – уводишь взгляд от паучка. За уткой – выводок: псевдолебединое «па» утиное, а вверху – где лететь! – каждое облачко, что пачка!

Андрей Костинский

Член Южнорусского Союза Писателей. Главный редактор литера-турного журнала «ЛАВА», директор издательства. Автор восем-надцати книг: «ИNОЙ», «ИNОЧИЕ», «I`м`янгол», «Один.Ночество», «Бесмолвие», «Іоголь», «18+», «стихи к Милене» и др. Живёт в Харь-кове.

Зацепившись... паутиной за небритую щеку?.. но – за первый день лета!.. Скажут: «Умер летом, пережив весну...» Он выбивал заалфавитные буквы слёту, к ногам его пёс архитекстурную дичь тянул. И когда все уснут – даже ангелы от охранной скуки! – будет смотреть на нас постаревший Бог (то радость, то гнев) в очках. И только Он и поэт увидят, как в телефонной будке плачет девочка… плачет девочка...

ПЕЧАТИ ПЕЧАЛИ Объявили твою станцию? Не вскакивай, не выходи! Ты жизнь свою еще не оттанцевал? Жди! Луна полупрозрачна, как истонченная до тоненькой пластинки во рту круглая таблетка-монпасье. Болит голова? От боли ту– пой– съешь!Я знаю, что, когда отвернусь – ты на меня смотришь. Ну-с, с мортем! Я отниму бокал вина не доказана казка «С». Что, слабо по вторению вымучить меня? В букотеках сейчас карманники почистили КС, с мотивами вроде того, как приёмам новым учить менял. Я повернулся. Ты вышел ыт. Вышивали в небе по звёздам саван. Слышны звоны ли к то звукопыт. Сад сам себя и себе досаден. Не возвращайся! Здесь места уже нет. Здесь ожелчены липы, из которых печати печали. Льётся черноволосо в бутылки времени свет, опрозрачнивая ране невидимые дали...

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ (АВТОРЫ И №№ СТРАНИЦ)

Аксючиц Виктор – 182-185Антипов Александр – 124-125Балашов-Ескин Кирилл – 136-137Беленький Леонид – 46-47Бирюкова Наталья – 54-55Ваншенкин Константин – 176-179Витухновская Алина – 126-127Гала Галина – 130-131Гацура Геннадий – 90-97Гедымин Анна – 128-129Григорьева Лидия – 34-35Давыдов Данила – 16-17Далина Елена – 162-163Деришева Екатерина – 212-213Дубаев Максим – 100-101Дупленский Никита – 84-85Журавлёва Ольга – 5Закирова Зульфия – 146-147Зарецкая Ирма – 202-211Зейтунян Белоус Кристина – 196-197Зульфикаров Тимур – 32-33Илларионова Кристина – 116-117Кацюба Елена – 166-171Кедров-Челищев Константин – 172-173Кирюшин Виктор – 70-71Костинский Андрей – 214-215Крюкова Светлана – 106-107Кублановский Юрий – 30-31Куницын Владимир – 138-139Лесин Евгений – 114-115

Марков Емельян – 50-53Месяц Вадим – 8-9Метёлкин Юрий – 12-13Минаков Игорь – 110-111Мовшиц Григорий – 80-81Никитин Валентин – 142-143Новиковский Максим – 82-83Окатова Александра – 118-121Ольденбург Полина – 10-11Орлова Наталия– 36-37Панюшкина Ольга – 14-15Пинкман Бася – 112-113Плеханова Вероника– 38-41Плохих Илья – 44-45Плуталов Денис – 198-199Поляков Юрий – 28-29Попов Евгений – 18-25Пучковский Михаил – 48-49Рябинин Юрий – 188-193Свистунов Дмитрий – 88-89Свищёв Михаил – 86-87Соколкин Сергей – 150-155Сыромятников Николай – 72-73Сычёва Лидия – 56-63Тавров Андрей – 66-67Тарубарова Анна – 74-75Харитонов В. Евгений – 158-161Чухонцев Олег – 102-103Шмелёв Алексей – 134-135Шостаковская Ирина – 76-77Щербак-Жуков Андрей – 68-69Юшин Евгений – 104-105

Documents

МОСКОВСКИЙ ЛИТЕРАТУРНЫЙ А ЛЬМАНАХ · 2018-04-22 · Проект #РЦЫ! ... жаловалась на тебя, приводила факты. Я носил