ТИМУР ЗУЛЬФИКАРОВ ЗОЛОТЫЕ ПРИТЧИ ХОДЖИ НАСРЕДДИНА (алмазы мудрости и изумруды поэзии в золотом песке эротики) ПОЧЕМУ Я РАЗБУДИЛ ВЕЧНОГО ХОДЖУ НАСРЕДДИНА… УЧИТЕЛЬ ЧАША РАДОСТИ ДЕТСТВО, МОЛОДОСТЬ, ЗРЕЛОСТЬ, СТАРОСТЬ, СМЕРТЬ... РОЗА ПЕРСИК ДЕРВИШ И ВИНО ХОДЖА НАСРЕДДИН И ПЕРЕСТРОЙКА ОДИНОЧЕСТВО САМОЕ БОЛЬШОЕ МОРЕ НА ЗЕМЛЕ В РАЮ СТАРЫЙ МУЖ И МЛАДАЯ ЖЕНА ДЕРВИШ И ОСЕНЬ ПРЕДЧУВСТВИЕ ПРОЩАНЬЕ ЗИМА В ОДИНОКОЙ КИБИТКЕ ПОЭТ В СМУТНОЕ ВРЕМЯ ПРАВОСЛАВИЕ ИУДА РЕЛИГИИ МИРА ХОДЖА НАСРЕДДИН, ХОДЖА ЗУЛЬФИКАР И НАГАЯ ПЫЛЬНАЯ ГОЛОВА ТРОН РУССКОЙ ПОЭЗИИ ВЕЧНОПЛАЧУЩИЕ ВЕЧНОПЛЯШУЩИЕ КОНИ АПОКАЛИПСИСА ХОДЖА НАСРЕДДИН И БАНКИР ХОДЖА НАСРЕДДИН И ГРАБИТЕЛЬ ОДИНОЧЕСТВО ХОДЖА НАСРЕДДИН И ТИРАН СТАЛИН ЗОЛОТОШВЕЙНЫЙ ХАЛАТ ОБРЕЗАНЬЕ ХОДЖИ НАСРЕДДИНА ХОДЖА НАСРЕДДИН И НЫНЕШНЯЯ ВЛАСТЬ ВЕРА В БОГА ТРИ СТАРУХИ ХОДЖА НАСРЕДДИН И ХХ ВЕК СЛАВА ОДНОГЛАЗЫЙ ХОДЖА НАСРЕДДИН ХОДЖА НАСРЕДДИН И ЕГО САПОГИ-ЧАРОХИ РОЖДЕНЬЕ ОБУВИ ВЕЧНЫЙ ХОДЖА НАСРЕДДИН НА ВЕЧНОМ ОСЛЕ СТАРЫЙ ХОДЖА НАСРЕДДИН И МЛАДАЯ ЯРОАЛАЯ ЯРОСПЕЛАЯ ЯРОТЕЛАЯ

ЯРОТАЛАЯ ЯРОНАГАЯ ВДОВА ЦАГАН ШАВАННА АРГАМАК ЗАБЛУДШИЙ ВСЕЛЕНСКИЙ ХРАП ХОДЖИ НАСРЕДДИНА КИШЛАЧНАЯ ВСЕЛЕНСКАЯ ЮНАЯ ПЛЯСУНЬЯ ШАРОРА ЗОЛОТОЙ ПЛОВ ПРОРОКА ПРИТЧА О ЗОЛОТОМ АВТОБУСЕ

ТЫСЯЧЕЛЕТИЕ ВЕЛИКОГО МУДРЕЦА И ОСТРОСЛОВА ХОДЖИ НАСРЕДДИНА ДЕНЬГИ ПЛОВ В ВАРЗОБСКОМ УЩЕЛЬЕ РЕЧНЫЕ ХРУСТАЛИ ИЗ ТЫСЯЧЕЛЕТНЕГО ХОДЖИ ЖЕНА И БУДДИЙСКИЙ ДЕРВИШ-ШМЕЛЬ ТЕЛО, ДУША И СОИТЬЕ ВЕЧНЫЙ ХОДЖА НАСРЕДДИН И ВЕЩАЯ ПТИЦА СИМУРГ ОДИНОЧЕСТВО ОРЕХОВЫЙ СОН ЗОЛОТО МУДРОСТИ МОЛОДОСТЬ ЗРЕЛОСТЬ СТАРОСТЬ ВЕЛИКИЙ ЧЕЛОВЕК ОТРОЧЕСТВО ХОДЖИ НАСРЕДДИНА ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА С ХОДЖОЙ НАСРЕДДИНОМ ПОСЛЕДНИЕ ВРЕМЕНА КАМЕНЬ АПОКАЛИПСИСА САРЕЗСКОЕ ЗАВАЛЬНОЕ ОЗЕРО, ИЛИ ЧАША ПОТОПА ХОДЖА ЗУЛЬФИКАР ВЕЛИКИЙ СКИТАЛЕЦ СТРАННИК ДЕРВИШ ЗЕМНЫХ И

ИНЫХ ДОРОГ БЛАЖЕННАЯ СИНЬЦЗЯНСКАЯ КИТАЯНКА ДУНГАНКА У ПЛЫВУЩАЯ

ГРЯДУЩАЯ БРЕДУЩАЯ В ХИССАРСКОМ ВЕСЕННЕМ ГЛИНЯНОМ ЛИВНЕ С СОКОЛОМ САПСАНОМ НА ГОЛОВЕ

УТРО В ГОРАХ РАМИТА БЕСПАМЯТСТВО СТРАНСТВИЯ ВЕЛИКАЯ ЛЮБОВЬ ПРОРОЧЕСТВА ПОСЛЕДНЕЕ НАСЛАЖДЕНЬЕ САМАЯ СЛАДКАЯ ДОРОГА НА ЗЕМЛЕ КРУГ ЖЕНА НИЩЕТА ПЕСЧАНЫЙ ВЕРБЛЮД НИЩЕТА СОМНЕНЬЕ ТРИ ЦИВИЛИЗАЦИИ САМЫЕ ОТДАЛЕННЫЕ ОБЛАСТИ АДА ПОЭТ И РОЗА ПОЭТЫ ЗУБЫ ВЕСТЬ ПОЭТ СТРАНА ВОСПОМИНАНИИ В МЕТЕЛИ МОЛЬ ТРУХЛЯВОЕ УТРО ПОСЛЕДНЕЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ПОЧЕМУ ПОГИБ ВЕЛИКИЙ ШЕЛКОВЫЙ ПУТЬ?.. ТРИ ЧЕРНЫХ ВОРОНА НА СНЕГУ ХОДЖА НАСРЕДДИН ЦЫГАНЕ

ЗАГАДКА БЕШЕНАЯ СОБАКА МУДРОСТЬ ЗВЕЗДЫ И ЯБЛОКИ ЛИСТ ЧИНАРЫ ВЕЛИКАЯ ЖЕНА КОЛОДЕЦ И ВСЕЛЕННАЯ МОЛОДОСТЬ И СТАРОСТЬ ВАЛУН И КАМЕНЬ СЛОН И МУРАВЕЙ СЛАВОЛЮБИЕ ВОЙНА МУДРЕЦ-ПРОРОК БЕГ ВРЕМЕНИ ПЕРЕВОПЛОЩЕНЬЯ СВЕЧА МОЛЧАНЬЕ ДВЕ СМЕРТИ ТИРАН И МУДРЕЦЫ МОЛОДАЯ ДЕВА ПРОРОК ТАЙНА КЛАДБИЩЕ СОМНЕНЬЕ ЗАГРОБНЫЙ МИР ИЗРЕЧЕНЬЯ ДЕРВИША ТИРАН БЕССОННИЦА КОБРА НАСЛАЖДЕНИЕ ПЕЧАЛЬ ПОСЛЕДНИЕ ВРЕМЕНА ИЗРЕЧЕНЬЯ ДЕРВИША ЗАГРОБНЫЙ КАРАВАН-САРАЙ РАЗВАЛИНЫ БИБИ-ХАНЫМ КИШЛАК ХУШЬЁРИ ДЕНЬ И НОЧЬ САСАНИДСКИЕ ШАРОВАРЫ СТРАНА ТРЕХ ТЫСЯЧ ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЙ ВИНОГРАДНАЯ ЯГОДА МУСУЛЬМАНСКАЯ АЗИЯ ХРАМЫ БОГА БЕССМЕРТИЕ ВОЗЛЮБЛЕННЫЙ ГОСТЬ СУМАСШЕДШИЙ МУСУЛЬМАНИН КОНОПЛЯ ЖИТЕЛИ ЗЕМЛИ МЕД МУДРОСТИ БОЖЬЕ ВОЗДАЯНЬЕ РЕЧНАЯ ТРАВА СМЕРТЬ МУДРЕЦА

УСОПШИЙ И ЖИВОЙ ПОСЛЕДНИЙ КАМЕНЬ. МУДРОСТЬ ПАСТУХОВ ЧАБАНОВ ИЗРЕЧЕНЬЯ ДЕРВИША ДЕРВИШ В МОСКВЕ МЕГАПОЛИСЕ XX ВЕКА ЗИМНЯЯ НОЧЬ КОЛОДЕЦ ОДИНОЧЕСТВА ГОРА КОНДАРА ДЕРЕВЯННЫЙ МОСТ ЧЕРЕЗ ВАРЗОБ-ДАРЬЮ КИШЛАК АК-БУЛОК ОСЕНЬ В КИШЛАКЕ ХУШЬЁРИ У ДАЛЬНОГО ОДИНОКОГО ЛОКАЙСКОГО КИШЛАКА АК-БУЛОК КАМНЕПАД ПОСЛЕДНИЙ ШМЕЛЬ ГОЛОВА В СНЕГУ ЗМЕИ КОРОВА НА ГОРЕ БРИЛЛИАНТОВОЕ ОЖЕРЕЛЬЕ ВЕЧНЫХ НОВЕЛЛ СЛЕЗЫ УСОПШИХ ОЖИДАНЬЕ СМЕРТЬ ЛЮДИ СУЕТЫ САМЫЙ БОГАТЫЙ ЧЕЛОВЕК НА ЗЕМЛЕ УЖЕ В ИНОМ МИРЕ РАСПАХАННОЕ ПОЛЕ У КИШЛАКА ЧЕПТУРА В ГОРОДЕ ТВОЕГО ДЕТСТВА МОНГОЛЬСКАЯ ГОРЛОВАЯ ПЕВИЦА ГОРЛИЦА ГОБИ БАТОЧИРИЯ-ЗАМБО-

СУЛЬДЭ ПОЕТ ОДИНОКО В ПУСТЫНЕ БОЛЕЗНЬ МОЛИТВЕННЫЙ КОВРИК В СОБОРНОЙ ТУНИССКОЙ МЕЧЕТИ ЗЕЙТУНА ХУРДЖИН РОДНОЙ ХРАМ САМОЛЕТ БАБОЧКА-КАПУСТНИЦА СОЛОВЕЙ ПРОЩАНИЕ О СЛАВЕ ХОДЖА НАСРЕДДИН И БЕН ЛАДЕН Я ЖДУ ВЕЛИКОГО ХАНА ТРЁХНОГИЙ ХОДЖА НАСРЕДДИН ЭХО ХОДЖИ НАСРЕДДИНА ВЕЧНАЯ ДУМА ДЕРВИША ВЕЧНАЯ ЛЮБОВЬ ХОДЖИ НАСРЕДДИНА СМЕРТЬ ХОДЖИ НАСРЕДДИНА АФГАНСКИЙ МАЛЬЧИК И АМЕРИКАНСКИЙ ПРЕЗИДЕНТ … СКАЗАЛ Я В СЕРДЦЕ СВОЕМ О СЫНАХ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ... А. Геворкян

ПОЧЕМУ Я РАЗБУДИЛ ВЕЛИКОГО ХОДЖУ НАСРЕДДИНА... При коммунистах великий странник и герой 43 стран и народов блаженный Ходжа

Насреддин спал... Однажды пенной вечной в варзобских горах под цветущей алычой я увидел спящего

старца. Он спал давно, потому что слюна сна на бороде его стала крепкой солью. Весенний, курчавый, сладостный ветерок шевелил его седые власы. Я подумал: "Какой счастливый человек! Что может быть прекрасней вешнего сна под

цветущим деревом, когда от ветра лепестки, как летучие бабочки, нежно ласкают твое далекое лицо, как персты матери гладят лицо спящего младенца?.."

Тут старец открыл глаза и туманно поглядел на меня, притихшего: - Отрок, ты разбудил меня. Я Ходжа Насреддин! Я давно сплю. Никому в этой нищей

горькой стране не нужны мои притчи и анекдоты. Да и какие могут быть анекдоты среди такого горя? Поэтому я сплю уже много дней, а, может, и лет.

Летаргический сон - это борьба мудреца с тираном - может, я переживу, пересплю его... Но раз ты нашел меня, одинокого, я расскажу тебе несколько историй, которых никто не

знает на земле... И он рассказал мне "Первую любовь Ходжи Насреддина", и "Возвращение Ходжи

Насреддина", и несколько новых притч, которых пока нет ни в одном фольклоре... Я записал эти рассказы-поэмы, и притчи, и изреченья. Впоследствие турецкий писатель Азиз Несин спрашивал меня: "Откуда ты взял эти

истории о легендарном Ходже? Из какого фольклора? из какого народа?" Я сказал: - Эти печальные поэмы поведал мне сам Ходжа Насреддин под цветущей варзобской

алычой... Мне показалось, что прекрасный турецкий писатель не поверил мне... Потом в мой дом пришли два итальянских профессора. Они смущенно пили зеленый

чай, а потом смущенно интересовались: - Учитель! Мы перерыли всю каирскую библиотеку, все материалы о Насреддине, но не

нашли тех исходных притч, которыми вы пользовались! Где та библиотека, из которой вы черпали фольклор и народную мудрость?

Я нескромно и неосторожно показал на свою, плохо постриженную из-за нищеты скучную голову:

- Вот из этой "библиотеки" я все почерпнул... Я не доил истрепанную измученную корову фольклора... а сотворил свой бедный фольклор... Но ведь и великий фольклор создали безвестные человеки!..

И увидев, что итальянцы увяли, как листья зеленого чая в кипятке, и сурово перестали мне верить, я пролепетал:

- Сам Ходжа Насреддин нашептал мне эти поэмы, эти суфийские бредовые пророчества-виденья... Под варзобской алычой... я разбудил его в весенних горах...

Но итальянцы уже свирепо уходили. В начале нашей беседы они страстно обещали пригласить меня в Италию на "живого"

Леонардо и не менее "живого" Микеланджело, но в конце беседы я понял хладно, что никогда не увижу Италию и ее великих сынов...

Но зато я видел живого Ходжу Насреддина и покорно записал его поэмы и изреченья. Это было в моей молодости. Сейчас я бы уже не решился на такое... Но в молодости, если б я встретил даже Сервантеса, я бы не побоялся рассказать ему о

дальнейших приключениях его Дон-Кихота!.. Таково святое блаженное безумие-отвага молодости!..

Мой дорогой читатель! Может быть, я зря разбудил великого мудреца и острослова?.. Во всяком случае, моя повинная голова всегда готова принять твой справедливый

камень, о, знаток бессмертного, недостижимого фольклора!.. Говорят, что в нынешние, злые времена Ходжа Насреддин опять глухо уснул. Может быть, новый литературный смельчак разбудит его и услышит новые

свежекурчавые поэмы вечной мудрости и поведает их нам?.. Дай Аллах этому новому поэту! Ибо если спит Ходжа Насреддин - значит, спит и народ... Вспомним слова другого, ныне здравствующего мудреца, блаженного дервиша Ходжи

Зульфикара: "Когда на тебя глядит изумрудноглазая черная пантера - на тебя глядит сама смерть. Когда на тебя глядит доброглазый Ходжа Насреддин - на тебя глядит сама мудрость Азии..."

Поклон тебе, мой дальний и ближний читатель!.. Желаю я тебе ранней весной в горах встретить под цветущей алычой Спящего Ходжу

Насреддина. Он уснул от одиночества. Люди всегда спят от одиночества. Брат! Разбуди его - и он потешит тебя дивными историями...

УЧИТЕЛЬ Однажды один человек почтительно обратился к Ходже Насреддину и сказал: - О, мой Учитель!.. Но Насреддин прервал его и замахал руками: - Никогда никому на этой земле я не был учителем… Но для меня все люди на земле от детей до старцев были и есть учителя. И птицы, звери, пчелы, муравьи, травы, цветы, камни, реки - тоже учителя мои. И доселе я мудроухо, чуткоухо, многоухо внимаю им. И дивлюсь мудрости свежей живой их. И живой прохожий чабан для меня более мудр, чем любая великая пыльная книга,

которая мертва… Кроме Книги Книг, которую сказал Аллах и Пророки! А я лишь тихий тленный сочинитель притч и стихотворений… Но когда я сижу средь застолий своих возлюбленных друзей - то слышу столько

хмельных и дивных рассказов, что понимаю, что я ловлю лишь брызги от реки, что мои бедные притчи - лишь горсть песка от пустыни серебряной вечной...

Все мои притчи и книги - увы! - лишь быстровысыхающие на прибрежных камнях брызги от вечной реки...

ЧАША РАДОСТИ Дервиш сказал: — Я обошел много стран и земель и народов Земля — это круглая необъятная Чаша

радостей… И всякий человек должен хлебнуть из этой святой Чаши свой блаженный глоток Но некоторые пьют много, а некоторым не достается и глотка... Иль Чаша мала? Иль человечество велико, о, Господь?.. ДЕТСТВО, МОЛОДОСТЬ, ЗРЕЛОСТЬ, СТАРОСТЬ, СМЕРТЬ... Дервиш сказал: — Детство — это песня, молодость — это поэма, зрелость — это трагедия, старость —

это притча, смерть — это афоризм... Дервиш сказал: — А вся жизнь — это многолетняя молитва... РОЗА — Дервиш, какой цветок самый прекрасный на земле скоротечной нашей? Дервиш сказал улыбчиво: — Самый прекрасный цветок на земле — это гранатовая иль алмазная ширазская зимняя

роза! Это царица цветов! Слоистый вседурманный всесладимый цветок... древние мудрецы считали розу

символом сна? почему?

Иль потому, что долго-долго туманно вянет, осыпается она дурнопьяными лепестками?.. Дервиш сказал: — Лев — царь зверей... Роза — царица цветов... И многогривая голова льва похожа на обильнолепестковую главу ширазской златистой

розы! да! а шипы розы — пламенные когти льва! да!.. Роза — львица цветов, а лев — роза зверей... ПЕРСИК — Дервиш, какой плод на земле прекраснее всех иных плодов? Какой плод царь всех

земных плодов? Дервиш затуманился затужил и зашептал: - — Переспелый персик... — Дервиш, почему персик? — Потому что совлекать с него тихую неслышную златистую кожицу так же сладимо и

дурманно, как совлекать сбирать дрожащими перстами одежды шелковые прозрачные павлиньи с ночной притихшей на самаркандских одеялах возлюбленной моей Хаструббы Урранипал Падишаххх...

Потому что переспелый нагой персик сладостно ликуя разливаясь течет в моих медовых алчущих засушливых устах устах как мой фаллос зебб то в устах, то в лядвеях моей возлюбленной Ардушты Ханнибал Падишах Шахиншаххх...

И я не знаю, слепец, где бродит где медоточит пылит чадит текучий дремучий фаллос мой — иль в лядвеях? иль в устах?..

Потому что бархатная текучая лазоревая дурманная косточка персика миндальная дурманная туманная так похожа на бездонную эль кесс эль фердж возлюбленной моей

Потому что, отрок мой персиковый шелковистый, персик более других плодов похож на алотекущее алодурманящее соитье человеков

И потому, отрок внимающий, персик — царь плодов земных, а я, древний, все еще раб его...

О Господь, доколь? доколь? доколь?.. Не потому ль в Древнем Китае персик — знак, иероглиф, символ вечных мудрецов?..

О!.. ДЕРВИШ И ВИНО Дервиш сказал: — В молодости я пил вино благоуханное благордяное залетное из полных пенных

переливчатых пиал бухарских самаркандских В зрелости я наливал вино алое до половины пиал лакомых А разбавлял добавлял черпал в пиалы из родниковой ледяной Варзоб-дарьи Реки родимой вечной моей у ног стареющих моих Ай сладка пиала с кишащим роящимся живучим бегучим вином И хрустальной кружевной ледяной водой водой водой недальных ледников ручьев

арыков родников А в старости я брал пиалу с вином И опрокидывал пиалу с вином избыточным кормильным в реку приют колыбель обитель

текучую бушующих родников и ручьев и арыков курчавых бешеных родимых

И пил зачерпывал из реки И от речного ледового бегущего вина несметного неслыханно пьянел как никогда от

чистого вина О река вина родникового о сладчайшая пьянящая безумно сладимо моя моя моя О чаша хмельная река моя!.. Как долог был путь к тебе!.. А от тебя к Господу всех ручьев и рек и морей и океанов! и всех чаш и звездных

кубков!.. Я нынче вечно неизъяснимо непоправимо необъятно пьян пьян пиан Господь мой! Я

пью вечную реку из бренной пиалы И вот уже роняю разбиваю навек насмерть пиалу о камни валуны бараньи лбы

прибрежные вечные... Река ты безумствуешь бушуешь пенишься как былые винные пиалы а я молча покорно

стою на берегах твоих Река и кто из нас боле пьян пьян пиан?.. Айх!.. Ай!.. ХОДЖА НАСРЕДДИН И ПЕРЕСТРОЙКА Дервиш встретил великого странника всех времен и многих народов, бессмертного

Ходжу Насреддина в нынешней Москве и сказал: — Ходжа Насреддин, как ты относишься к Перестройке Империи? Мудрец сказал: — В самом начале Перестройки старый пыльный таджик в Душанбе сказал: “Если от

Перестройки погибнет хоть один человек — то зачем эта Перестройка?” Но вот погибли тысячи и погибнут миллионы если не остановить кровавую темную

немую Арбу смерти эту, кочующую по разбитой Империи Русской. О Аллах! Где тот старый таджик? может, давно убит в гражданской войне иль помер от

голода? Кто послушал этого старца и других старцев земли нашей? То, что нынче происходит в нашей разрушенной кровавой стране, — это восстание

сынов на отцов и дедов... А это самое страшное восстание! Самый кровавый и страшный допотопный пещерный

грех на земле человеков! Воистину, власть должна быть в руках усохших, едва тлеющих мудрых старцев, а

молодые ярые мужи должны быть на поле жатвы, иль на поле брани, иль в постели любви... ОДИНОЧЕСТВО Дервиш сказал: — Мудрец одинок потому, что он говорит с Богом, с вечностью, а не с людьми. А

безнадежно кротко алчет беседы с человеками. И печально ему... Дервиш сказал:

— Пророк одинок потому, что он говорит с народом, а не с отдельными человеками. А безнадежно алчет признанья, ответа, отклика человеков.

И печально ему... И еще дервиш сказал о кротости православного русского народа: — Если мудрость русская протекает лишь в церквах да монастырях, вдали от власти,

вдали от Кремля, и если кротость и смиренность пред врагами привела к нынешним дням, когда смиренно усопших более, чем новорожденных, в народе русском исходящем, то зачем тогда оружье? зачем тогда меч есть на земле, если все можно разрешить долготерпеньем и долгосмиреньем во дни сатаны?

Отойди от меня Сатано!.. САМОЕ БОЛЬШОЕ МОРЕ НА ЗЕМЛЕ Дервиш спросил у Ходжи Насреддина: — Брат мой, ты столько кочевал по землям и водам!.. Какое море самое большое?.. Насреддин сказал печально: — Самое большое море на земле — это море слов узурпатора-герострата всех времен и

народов домулло Горбачева. В этом безудержном море утонула огромная страна — одна шестая часть суши! Это уже

не море — а океан всепоглощающий... Увы! Но кто осудит словоблудное море это?.. Кто осудит?.. Не в таком ли море утонула, изошла блаженная Атлантида и град Китеж и Хазария и

этруски и древний Рим и иные царства и народы? Человечество погибнет не от атомной бомбы, а от блудного, кромешного, хмельного,

лживого, необъятного языка!.. Да! Только язык передает ненависть и зло от народа к народу, как огонь передается,

переливается в сухих осенних камышах! И еще сказал: — Зебб-фаллос рождает человеков, а язык убивает... Если б человеки были немыми — как бы они враждовали и воевали?.. Тогда дервиш улыбнулся и сказал: — О, было бы прекрасно, если бы между незримых глухих ног человека помешался

блудный, погромный, многоглагольный язык, а во рту молчащий, детородящий детотаящий, святой пастух человеков зебб-фаллос!

Говорят, что таков был первичный замысел Аллаха, но шайтан-бес все перепутал. И вот в океане бесовских, ненавистных вопиющих кровавых словес человечество тонет,

воюет, убивает, и страждет, и ждет смертного, всеобщего часа... И блаженного посмертного молчанья!.. Не дай, Аллах!

Усмири, угомони, удави кровавый словоблудный стручок адоносного перца-языка во рту моем покорном, гибельно раскрытом!

Айя!.. В РАЮ Дервиш сказал: — В раю уже трое моих возлюбленных друзей земных, быстротечных дней моих Это иудей-мудрец печальноокий Борух, прекрасноногая, чуткоокая мадьярка Ирина и

трепетный поэт-таджик Акмал… О Аллах! за грехи мои не сужден мне рай, и лепетливые, ручьистые рощи и потоки

сребропенные его… Но пусти меня хоть на миг в рощи те, чтобы я на миг, прощально обнял недоступных

друзей моих и познакомил их друг с другом, ибо бродят они, блаженные, там, не зная друг друга...

И назад! назад! назад... В ад... СТАРЫЙ МУЖ И МЛАДАЯ ЖЕНА Дервиш сказал: - Старый пергаментный муж и младая пунцовая непролитая жена похожи на осеннее

задумчивое дерево, усыпанное златыми листьями, в ветвях которого сидит перелетная птица Вот повеяло хладным осенним ветром и дрогнула перламутровая ветвь и пал ледяной

златой матерчатый лист И птица пугливо вспорхнула и навек улетела Ах, может ли осеннее дерево удержать перелетную птицу?.. ДЕРВИШ И ОСЕНЬ Однажды осенью златопадной дервиша Ходжу Зульфикара пригласили к богатому

дастархану-застолью многошумному друзей и недругов его. Но дервиш отказался от туя-пира хмельного и сказал: — Осенью место поэта и мудреца — в шелестящих златоопадающих рощах, садах и

лесах… Златой опадающий неслышный лист слаще мне, чем говорливый, пахучий падающий от

хмеля возлюбленный друг или недруг мой… А дикая дымчатая белка или вьющаяся каменная куница, цепко держащая в лапках

засохшую, вяленую, сладчайшую сливу на прибрежном пыльном дереве, теперь мне слаще, чем пианый друг с бокалом в дрожащей, беспутной руке...

ПРЕДЧУВСТВИЕ ...Что-то мороз каменщик кружевник самый древлий древлий Хлопочет строит на окне моей одинокой горной кибитки забытой забвенной Древнеегипетскую погребальную кружевную долгожеланную загробную долгожданную

галеру галеру галеру Уже? Ужель? Господь? Мне уходить? Навечно? А я седобородый медновласый медлю, медлю, медлю... Но оттепель нежданная нахлынула с хиссарских гор соткалась повеяла И стаивает изникает на окне свежекружевная моя подруга привычная ледовая уже

родимая загробная ладья посмертная снежная верблюдица ладья галера Да и река перед моей кибиткою вкопанно замерла застыла замерзла И как пойдет поплывет по льду лазоревому моя родимая загробная галера? Господь? Опять оставляешь? опять милуешь? опять жалеешь?.. ПРОЩАНЬЕ Однажды весной дервиш попал под яростный ливень в глухих фан-ягнобских горах Тогда дервиш встал под дряхлую тягучую арчу и упасся от ливня Потом ливень ушел по козьим тропам в иные горы Тогда дервиш объятый послеливневым чародейным духом омытых гор камней дерев

пошел от арчи Но потом он повернулся и долго долго благодарно кланялся арче спасшей его от ливня И долго долго кланялся и не мог уйти от нее как от родной матери кишлачной Тогда арча мокрой слезной ветвью поколебалась двигнулась махнула ему на прощанье и

отпустила его ЗИМА В ОДИНОКОЙ КИБИТКЕ Выпал ранний горный снег И я останними забытыми зубами Прошлодневную душанбинскую лепешку ем мучаю терзаю И запиваю вчерашним хладным чаем. Старость... Выпал ранний горный снег Я выхожу из кибитки и обнимаю древнюю грушу Тогда другие деревья ревниво роняют снег на меня осыпают Одинокие они обижаются

ПОЭТ В СМУТНОЕ ВРЕМЯ — Поэт Последних Времен!.. Где песни твои о любви вине мудрости и сладкотекущих волнах земных дней?.. Где твои райские песни райский поэт?.. Иль в аду не поешь ты райские песни?.. ...И вот из горящего дома бежит поэт с горящими волосами И ты хочешь чтоб пел он о любви и мудрости земной а он только вопиет уныло о

спасеньи И уста поющие блаженные песни нынче исторгают лишь кривой крик: на помощь! на

помощь! на помощь... Певец с горящими свивающимися палеными курчавыми веселыми власами власами

власами... Куда ты?.. ПРАВОСЛАВИЕ В нынешней разоренной Москве столице разоренной кровоточивой Русской Империи

дервиш на какой-то темной адовой улице встретил русского тихого безымянного старца... Не пьян тот был, а мудр. Старец бережно обнял дервиша, а потом стал класть ему древнерусские долгие поясные

поклоны и креститься, креститься повинно, жалостливо: — Прости! прости! прости нас, русских! грешных нас! восточный человек! прости нас,

русских!.. Но дервиш сказал: — Повсюду по разрушенной стране русских, кротких, тихих людей гонят, унижают,

травят, убивают... А сколько добра русские люди сотворили иным народам и вот теперь за их обильные

добродеянья гонят их те, кого воздвигали и лелеяли они... А ты, старик, говоришь: прости нас, русских?.. За что? за что? за что?.. Иной народ давно бы поднял праведный верозащитный меч!.. Но старик все кланялся и крестился и шептал: — Прости нас, русских, восточный человек, прости... И дервиш безнадежно задумчиво пошел прочь от старца, но когда оглядывался, то видел

печально, что старец на пустынной звероватой вечереющей улице все кланялся, кланялся ему вослед покорно: “Прости... нас... русских...”

И дервиша озарило: — Вот она — бездонная любовная глубина православного Колодезя!.. Вот она — Любовь без дна и без конца... Любовь, превосходящая зло и смерть... Вот она — Глубь Православия!.. Аллилуйя! Осанна! Осанна! Осанна! ...Прости нас, русских, безвинно гонимых, прости...

ИУДА Дервиш сказал: — Одна мысль мучает точит меня: если бы Спаситель после Воскресения встретил

Иуду, простил ли бы Он его? Да! да! да... Но прошел бы мимо... И не оглянулся... ЕЛИГИИ МИРА Юрию Влодову Однажды ночью дервиш проснулся в одинокой кибитке своей и услышал ночные голоса Дервиш вышел из кибитки и увидел тихо бредущих людей в желтых одеждах и с

целебными воскуреньями в руках Это были буддисты и дервиш внемливо покорно пошел с ними. Дервиш спросил тихо: “Куда идете вы?..” И они сказали: “В рай, который в душе”. Но потом он вернулся в кибитку к чайнику с горячим зеленым чаем… Но тут он услышал вновь голоса и вышел из кибитки, не успев отпить из пиалы древней. Там брели иудеи с мацой и Торой в руках, и дервиш пошел с ними, и вновь спросил:

“Куда идете вы?..” И они сказали: “В рай, который на земле”... Но потом он вернулся в кибитку к чаю кроткому своему… Но тут он вновь услышал тихие голоса, и вышел из кибитки, и увидел людей с крестами,

иконами, и это были христиане, и дервиш пошел с ними, и вопросил: “Куда идете вы?..” И они сказали: “В рай, который на небесах”. Но потом он вернулся в кибитку сокровенную, одинокую свою. Но тут послышались иные гортанные голоса, и дервиш вышел из кибитки. И увидел людей в зеленых льющихся одеждах и с Кораном в руках. Это были мусульмане, и дервиш пошел с ними, и они сказали: “Идем с нами в рай,

который и в душе, и на земле, и в небесах”. Но потом он вернулся в кибитку, и зеленый китайский чай в пиале уже уже стал

хладным, как новорожденная талая вода ледников. Ах, безбожный дервиш сирота, и что же пиала ледяного чая тебе дороже Великих

Пророков? Так и помрешь слепо, одиноко в рухлой богооставленной речной осыпающейся кибитке

своей?.. Вдали от вечного рая... Вдали... вдали...

ХОДЖА НАСРЕДДИН, ХОДЖА ЗУЛЬФИКАР И НАГАЯ В. В. Жаркову - источнику мудрости Однажды Ходжа Насреддин и Ходжа Зульфикар сидели в варзобской чайхане у реки. В реке купались, плескались атласные шелковые полунагие, а иногда вдруг и

ослепительно упоительно нагие ярые девы спелотелые алчногрудые, алчногубые, алчноногие…

Одна живоатласная спелоспелоспело лядвейная вышла из изумрудной реки и

лоснящаяся легла на песок дремучий близ двух мудрецов жародышащая, и легла, возлегла затаенно, и Таджилли Кубра Сухравардия было изумрудное жаркое задыхающееся переливчатое имя ее…

Козьи безвинные бездонные нагие наглые изумруды глаз ее глядели лакомо доверчиво преданно на старцев переспелых от воспоминаний…

Тогда Ходжа Зульфикар найдя перстами (а он никогда и не терял его!) в необъятных

сасанидских лиющихся шароварах своих зебб, деволов, женолюб свой недреманный чуткий, как страж- пограничник необъятной Русской Империи, забылся, затуманился, сладостно соединяя тайный зебб свой в шароварах и деву Кубру спелую в бредовом горячечном песке, песке, песке её её её её...

И погружая журчащий зебб свой в коралловые уста, а затем в литые окатыши, барханы бархатных ягодиц, а затем в эль кесс ея, в эль фердж ея...

И вот уже вся она Таджилли нагая вошла затерялась в необъятных сасанидских древних

шароварах его... Ибо созданы эти шаровары для двоих... И давным-давно в таких шароварах ходили бродили царили витали древнеперсидские

цари... И дервишу хладно, и необъятно было в них одному одиноко было в них ему, как в

саване-кафане усопшему. А он живой, ярый еще еще еще был был был дремал витал завлекал совлекал деву Кубру

в шаровары свои. …И только древние имена и древние шаровары остались на земле от сгинувших царей

владык... И в них раздольно, шершаво, шало истекал о нее единомгновенно, а она хотела бездонно

безвременно... Тогда дервиш сказал: - Ходжа Насреддин! эта кочевая речная Нагая Таджилли Кубра Сухравардия, ивовая

плясунья, таджичка, кобылица шелковая кочует... И сейчас после меня она перекочует, как святая блоха Аллаха, в твои сасанидские

шаровары, ибо тебе хладно одному в таких раздольных шароварах... Возлюбленный друг-мудрец! Ходжа Насреддин!.. Шаровары раствори, отвори, впусти змею Таджилли Кубру!.. И она продолжит пляску извилистую, сладостную, дрожащую, древнюю свою вместе с

тобой в хладных шароварах твоих! Ийиииххх! Йих!.. Знаешь, как сбивают сметану из молока! Айя!.. А я уже утомился от нее! а я уже насытился ею... а я уже сметана!..

Айя! Тогда Ходжа Насреддин улыбнулся и сказал: - О мой родной брат Ходжа Зульфикар!.. Ледяной ветер неожиданно пошел от весенней реки!.. Это растаяли зиддинские ледники!.. И хладно стало Нагой Таджилли Кубре в реке и в песке, и она пришла в мои шаровары

прежде, чем придти в твои! И она уже сотворила, взбила сметану, каймак из моего молока!.. Ведь я же ближе к реке сижу в чайхане, и я моложе тебя, дервиш... У тебя нет ни одного зуба, а у меня есть один!.. Я моложе тебя на один зуб!.. И Таджилли Кубра Нагая вначале пришла ко мне, а потом к тебе... Иййхйе!йеее! Тогда дервиш улыбнулся и сказал: - О великий острослов Ходжа Насреддин!.. Разве любовь зависит от зуба, а не от зебба?.. Тогда Насреддин сказал: - Дервиш, а у тебя их два?.. Почему у человека два глаза? две ноги-руки? два уха? два

яйца?.. И только один зебб? Тогда дервиш вздохнул и сказал: - Говорят, что в древние блаженные времена мужи имели по два зебба! Один - для

любви! для жемчужной горячей струи! Другой - для мочи! для янтарной струи... для низкой телесной нужды... Насреддин быстро сказал: - Вот мы с тобой и есть два говорящих зебба в поле!.. А кто наш Хозяин?.. Я для любви, а ты - для мочи... и потому Таджилли раньше пришла ко мне!.. Но дервиш сказал: - Как печально, когда один зебб служит и небесной святой любви и земной моче нужде... Ах! если бы Господь вернул мне вновь два зебба давние утраченные мои!.. Ведь в молодости, и зрелости, и старости моей мой зебб едва успевал служить мне для

нужды, а только для любви!.. Насреддин сказал: - Но если б Господь дал тебе в молодости два зебба - ты бы вообще забыл о моче, о

нужде и разорвался бы от мочи, ибо оба твоих зебба служили бы только любви... И семя избыточное, веселое, бешеное не дало бы бедной тихой моче... О!.. Дервиш сказал: - Говорят, что в аду грешным старцам дают три зебба и ввергают его в стадо алчущих

нагих спелотелых дев и жен!.. И девы нагие бездонно медово манят, а три тщетных опалых зебба лишь три струи

янтаря, а не жемчуга родят! Айхйя!

Ай, Насреддин! мой вечный возлюбленный брат!.. Ты прав - в твои шаровары щедрые вошла Нагая Таджилли и ликует льется там! А я лишь в чайхане кротко пью чай!.. Но тебя ждет трехзеббовый ад!.. - А тебя беззеббовый рай и стада вожделенный нагих дев и жен?.. Ойххо!.. Я свой ад за твой рай - не отдам! ... И возмечтавшие великие старцы пили в варзобской веющей вешней чайхане свой

зеленый чай, чай, чай... ... А Нагая дремливая Таджилли Кубра лежала в сладчайших недоступных песках вдали,

вдали от веющих вожделеющих старческих уж святых шаровар, шаровар, шаровар... Айххххххйаааа... Сколько бы мудрости не дал человеку Аллах, а ему всё одиноко! всё пустынно! всё

хладно!.. Как в необъятных сасанидских шароварах без тебя, Нагая атласная сладкокожая

песчаная агама-дева Таджилли Кубра!.. Айдддийя!.. ПЫЛЬНАЯ ГОЛОВА Ходжа Насреддин встретил в поле весеннем дервиша Ходжу Зульфикара Девону и

сказал лукаво: - Дервиш, что с тобой? Всегда чисты лик и одежды твои, и слова твои. Но сегодня голова твоя в пыли… Иль то седина преждевременно нахлынула ветхая повеяла снегом на голову твою,

дервиш?.. Тогда дервиш опечалился и сказал: - Я был на родине деда моего в блаженном Иране... Но краткой была встреча моя с прародиной моей... И вот я вернулся и не могу вымыть волосы мои, потому что пахнут святой родительской

целебной сладкой неслыханной неизъяснимой иранской отчей пылью... Тогда Ходжа Насреддин тихо сказал в поле так, чтобы дервиш не слышал его в полях, а

слышал только Аллах в небесах: - О дервиш! брат!.. И что - кроме пыли на власах - дала тебе Родина мать дальняя твоя?.. Иль и этого много тебе, мой мудрец, брат, сирота дорог?.. ТРОН РУССКОЙ ПОЭЗИИ Однажды Ходжа Насреддин сказал дервишу Ходже Зульфикару: - Говорят на Руси, что после Пушкина и Хлебникова Трон русской поэзии пуст! Дервиш сидел в старинном ореховом бухарском кресле. Он улыбнулся, потом повернулся, поглядел на спинку своего кресла и тихо сказал:

- Разве в этом кресле никого нет?.. Тогда Ходжа Насреддин печально сказал: - Русь не признает поэта-инородца, сидящего в бухарском чужестранном кресле, пока не

истлеет кресло это! Пока не истлеет, не изветрится чужеродное, чужеземное имя твое над русскими поэмами

твоими, как имя автора "Слова о полку Игореве"! Увы! безвестный неслыханный поэт и мудрец Руси, дервиш Ходжа Зульфикар мой!.. Увы!.. Творец "Слова" тоже был инородец, и потому семь веков пролежала великая поэма в

монашеской затхлой, пыльной безвестности, пока не истлело, не угасло не износилось нерусское имя его в ветхом анонимном, как великая икона, манускрипте...

Когда истлела, рухнула, сопрела клетка - вечная птица вышла на вечную волю... Дервиш улыбнулся: - Значит, мне надо ждать семьсот лет, пока русские человеки услышат поэмы мои?.. А ждать лучше всего во сне!.. И дервиш навек горько уснул в древлем бухарском ореховом кресле своем... Семьсот лет спать, ждать, уповать ему... Уйууу... ВЕЧНОПЛАЧУЩИЕ ВЕЧНОПЛЯШУЩИЕ КОНИ АПОКАЛИПСИСА - Ходжа Насреддин! Говорят, что Кони Апокалипсиса вечно рыдают? вечно пляшут?.. Он сказал: - Да!.. да... В огненных зрачках этих Коней уже! допрежь! до срока! заранее! горят

будущие домы и все града греха, а их множество, и один из первых - Москва-блудница!.. да!.. да!.. ай!..

И Кони вечно рыдают, вечно пляшут, чтоб смирить в зрачках утопить утолить слезой на миг этот адов жгучий огнь, от которого слепнут и маются они.

Вот они - Вечноплачущие Вечно пляшущие Кони Апокалипсиса! В Последние Времена будет много пожаров и дождей. Это Кони Апокалипсиса рыдают над грешной землей моей... Над Азьей многоплодовой многогорбой, верблюдицей моей... Над Русью медведицей сонной беззащитной безвинной моей... И Кони не могут погасить усмирить в кипящих страждущих зрачках своих огни те... ХОДЖА НАСРЕДДИН И БАНКИР Однажды богатый банкир пригласил в гости нищего Насреддина. Долго шла беседа. Пришел час прощанья… Насреддин сказал: - Есть древнее суфийское изреченье: "Благородный муж всегда помогает бедному, не

ожидая просьбы"... О благородный банкир, ты, наверное, не знаешь всех тонкостей суфизма?

Банкир улыбнулся хищно и сладостно, как улыбается всякий богач, глядя на нищего -

может, в этом взгляде и заключена вся убогая кошачья сладость богатства. Банкир сказал: - Я знаю все тонкости суфизма, но у меня нет денег - увы! Насреддин поклонился и пошел прочь. Тогда банкир сказал: - О, великий мастер смеха! О двуногий, кочующий колодец мудрости!.. Расскажи на прощанье какую-нибудь вечную притчу мне, тленному!.. - Я не знаю никаких притч, - печально и покорно сказал Ходжа. - Великий острослов не зает притч? - поразился банкир. - Если великий банкир не имеет денег - значит, и Насреддин не имеет притч, - и мудрец

навек покинул банкира... Вместе с вечной мудростью... ХОДЖА НАСРЕДДИН И ГРАБИТЕЛЬ Ходжа Насреддин пришел в нищую нынешнюю Москву. Он спал и жил на Казанском вокзале, а днем бродил по городу… Тут напал на него средь бела дня грабитель… Прямо на Красной Площади! Насреддин вывернул и показал грабителю пустынные свои карманы. Тогда тот от злости ударил его ногой и пошел прочь. Тогда Насреддин догнал его и обнял: - Брат! Я сам нищий... я видел много нищих, но такого скопленья нищих, такого

птичьего базара нищеты, какой называется Москвой, я нигде не видел... Брат, я благодарю тебя, благодарю... - За что ты благодаришь меня - я хотел обокрасть тебя и ударил тебя, а ты благодаришь

меня, странный старец?.. - Значит, я еще не похож на безнадежного нищего, если ты, зоркоокий, хотел что-то

взять с меня... ОДИНОЧЕСТВО В другой раз другой грабитель набросился на Ходжу Насреддина среди нищей тошной

Москвы… Ходжа, уже привыкший в печальном обреченном этом городе к нищим и ворам, с

улыбкой отдал грабителю все, что утло имел. Но когда тот пошел прочь, Насреддин обнял его и сказал: - Брат, не уходи! В этом городе никому не нужны слова вечной мудрости… И я никому не нужен, кроме тебя... Я устал от одиночества... Возьми и мою последнюю рубаху, но побудь немного со мной... Побеседуем, брат...

ХОДЖА НАСРЕДДИН И ТИРАН СТАЛИН Однажды Сталин позвал Ходжу Насреддина в Кремль. Сталин сказал: - Мудрец, что такое тиран? Ходжа сказал: - Тиран - это человек, которого Господь послал в ад! и он хочет взять с собой как можно

больше людей… Иногда он - увы! - увлекает с собой целые народы!.. Чем больше народу - тем крупней тиран! Сталин улыбнулся: - Мудрец, я понял тебя. Все человеки, все народы в моей стране, как лежачие овцы,

покорны мне… Если я прикажу - они будут не ходить по земле, а ползать или немо, покорно лежать! Значит, все они пойдут со мной в ад?.. Значит, я самый великий тиран!.. Насреддин тихо сказал: - Есть один непокорный в твоей стране! и он никогда не будет покорно лежать... Он здесь... у меня в карбосовых пыльных шароварах... Он полон безумных святых семян!.. И он победит тебя, тиран... И твою покорную имперью... ЗОЛОТОШВЕЙНЫЙ ХАЛАТ Однажды богач позвал Ходжу Насреддина и подарил ему золотошвейный халат. Ходжа поблагодарил богача, но отказался от щедрого дара. Он сказал: - О, мой великодушный и щедродарящий брат!.. Если я надену на себя твой золотой халат, то все решат, что я разбогател, и никто не даст

мне милостыни... Брат, погляди вокруг: страна наша давно уже стала нищей, и я живу, и тлею, и

мудрствую убого лишь на подаянья бедных моих земляков!.. О!.. Угости меня, брат, за этот золотой халат златопышущей самаркандской лепешкой и

пиалой изумрудного, ленного чая!.. Айя!..

ОБРЕЗАНЬЕ ХОДЖИ НАСРЕДДИНА Ходже Насреддину не сделали святого мусульманского обрезанья в начальном,

малолетнем, лепетном нищем, куцем детстве его… Ибо у отца его не было денег на туй-пир-праздник во славу обрезанья. Но потом отец Мустаффа-бобо собрал деньги и созвал жителей кишлака Чептура на пир-

туй. Пришел мулла Мулло-Эш с тончайшей неслышной бритвой дамасской своей, что

освобождала юные девственные зеббы, стебли от нежных колосьев их... Но пока нищий Мустаффа-бобо собирал деньги для туя - Ходжа Насреддин возрос и

стал отроком яро мускулистым и пылким, и яро деволюбивым. И когда Мулло-Эш, прочитав молитву садовника, обрезающего осенние прутья и лозы,

увидел в стыдливых карбосовых шароварах-туманах Насреддина таящийся, недреманный, необъятный, спелый, ненасытный юный зебб-ствол, он озверело, испуганно воскликнул на весь малый кишлак и на весь притихший туй-праздник:

- Аф! Айхх! Ххя! О!.. Тут нища, убога бедная дамасская бритва моя! Хйя!.. Как она возьмет, заденет, тронет китайский несметный карагач? Хйя!.. В едрах которого таится удав дев и жен?.. Айя! Тут нужна умелая пила иль двуручный тавар-топор, которым рубят тысячелетнюю

горную дарвазскую арчу! Хйя!.. Я ведь не мясник и не лесоруб потный, а летящий над грешной землей божий муравей

мулла! Хйя!.. И Мулло6Эш вспомнил ярые арчовые дни младости своей и завистливо зарыдал… И го убогая бритва упала в карбосовые шаровары Насреддина и потерялась, канула,

сгинула там… Тогда весь кишлак, колыбель Насреддина,Чептура вначале сочувственно возрыдал, но

потом радостно восхохотал… И великая сокровенная горькая (ой ли?) тайна в стыдливых отроческих, невинных

карбосовых штанах стала глумливая явь… И тогда юный слезный отрок Насреддин понял, что теперь никто из почтенных кротких

отцов в кишлаке Чептура и в его внимающих жадно окрестностях не отдаст за него дщерь златордяноспелую иль зеленосладконедозрелую свою...

Тогда убитый, печальный Ходжа Насреддин покинул навек свой родной кишлак, где все

узнали тайну его. И ушел в поисках жены, любви на Великий Шелковый Путь, где никто не знал тайны

его. И повлек, поволок с собой несметный, веселый, непуганный зебб свой - возлюбленный,

лакомый, ненасытный, необозримый плод многих будущих блудных, очарованных дев, но особенно многоопытных, зебболюбивых, зеббоогненных, зеббопроливчатых, зеббобушующих, скучающих в семейных тошных дувалах, домах, жен, жен, жен...

Так Ходжа Насреддин стал великим странником, острословом, златоустом,

златомудрецом сорока трех народов и стран...

Ай, святой Мулло-Эш! хйя! Как сладко, блаженно, что ты открыл тайну его, а иначе он бы навсегда остался в глухом

безвестном кишлаке Чептура и не ушел бы на золотую дорогу бессмертия… И никто бы не узнал великого языка и зебба его!.. ХОДЖА НАСРЕДДИН И НЫНЕШНЯЯ ВЛАСТЬ - Ходжа Насреддин!Что ты скажешь о власти нынешней?.. Сказал: - В одном кишлаке вода в арыке - дотоле сладкая хрустальная - стала горькой, утлой,

тухлой. Пошли жители вдоль воды и увидели, что в верховьях снежнопенного блаженного арыка

лежит дохлый осел… Тут три пути: Или выкинуть осла, а он полон заразного гнойного яда!.. Или бежать из родного кишлака в иные светлые недохлые нетухлые края!.. Или покорно пить смертную, рухлую, снулую воду, ожидая смиренно, что вода

постепенно объест разнесет, обглодает падучего пахучего осла осла осла... Айхаааа! Моя горькая скорбная жизнь пробежала, прошла, а вода в арыке все темна да горька! Боюсь, братья земляки тихие ослиные мои, что долго, долго еще будем пить мы

ослиную падшую воду!.. О, ослиные воды!.. О, ослиные народы!.. О, ослиные Времена!.. И зачем средь вас я? ВЕРА В БОГА ... И увидев при дороге одну смоковницу, подошел к ней и, ничего не нашел на ней, кроме одних листьев, говорит ей: да не будет же впредь от тебя плода вовек. И смоковница тотчас засохла. Увидевши это, ученики удивились и говорили: как это тотчас засохла смоковница? Иисус же сказал им в ответ: истинно говорю вам: если будете иметь веру и не усомнитесь, не только сделаете то, что сделано со смоковницей, но, если и горе сей скажете: "поднимись и ввергнись в море", - будет. И все, чего не попросите в молитве с верою, получите. Евагелие от Матфея 22 - 37 - 40 ... Пророка Мухаммеда спросили: "Что такое душа?.. Он обещал ответить на другой день, но забыл при этом добавить: "Если Богу будет угодно", за что был наказан Богом и две недели не получал откровения... Хадисы Пророка Посвящаю эту поэму Анвару Юнусовичу Хусаинову.

Сей мудрый и высокородный бухарец вдохновил меня на ее создание. Автор - Дервиш, что такое вера в Бога?.. И можно ль жить без нее?.. Дервиш Ходжа Зульфикар сказал: - Жил на земле один богатый человек. У него было три сына, которых он любил боле, чем вселенную окрест него, более, чем

ночное звездное небо, более, чем тело свое в болезни его. И он думал и маялся о будущем сынов своих. Он дал им богатство, и великое образование, и для воспитания их созвал мудрецов. Первому сыну он оставил в наследство большие торговые корабли. Второму сын он дал богатый дом с библиотекой, где были собраны книги всех мудрых,

и обильную плодоносящую землю. Но третий сын сказал: - Отец! я устал от вашего слепого богатства и хладной мертвой мудрости учителей.

Меня неодолимо, нестерпимо, неостановимо влечет пыльная, теплая дорога странствий, Великий Шелковый Путь, что свято проходит у дома отчего, колыбельного, родимого моего и бьется, вьется, как лазоревая живая жила на вашем виске, отец!

Отпустите меня... И отец отпустил его в печали… Ибо младший сын был любимцем его, и вот любимец отверг его. …Прошло время. Корабль с первым сыном-торговцем утонул в море в бурю. Второй сын впал от мудрости земной, безбожной, и страха бесследной смерти, и

дармового богатства в лютое пианство… И дом его сгорел, как всегда горят дома пианых, и библиотека сгорела, а земля

покрылась дикими, медовыми травами-некосями, и там вместо жнецов бродили дикие козы и летали златотелые шмели…

Всегда домы пианиц самотленно горят, а земли пианиц зарастают дичь-травою. А старый отец метался, мучился, убивался: - Я дал двум сынам моим богатство, и мудрость земную, и благородство среди

человеков, а они погибли. Чего же я не дал им, отчего они погибли в житейском море?.. Где тайна этой слепой быстротечной жизни?.. Где тайна этой неизбежной бездонной смерти?.. И вот я люто одинок перед смертью, и где лекарство от одиночества старости и от

страха смерти?.. Дервиш сказал: - Отец! Твои возлюбленные чада бегут по горе вниз и не знают, что пропасть ждет их, и

ты не предупреждаешь их о пропасти сей?.. Это пропасть безверья, братская могила, ров, котлован атеизма, безвестная могила-яма

безбожия!

И в этой пропасти томились при коммунистах народы-безбожники, народы-слепцы, народы-жертвы.

И что могут дать чадам возлюбленным своим родители-безбожники? Воистину справедливо изреченье: "Безбожник так же понимает в Боге, как бык в

астрономии!.." да... И вот тонет корабль, и горит дом наследства, и библиотека земных мудрецов в огне

пожирающем, и земля наследства пианого покрывается голодной травой. Дервиш сказал: - В безбожной стране, в безбожном народе человеки, как сироты в приюте, жмутся друг

к другу, и ищут человеческого тепла, а это тепло быстротленно, как тепло костра кочевого в ночи на горе, где ветры, или на брегу реки, где сырость водяная…

И скольких может обогреть быстрый костер сей? Его и на одну гору, и на одну реку не хватит... И вот в безбожном народе человек-слепец ищет забвенья в любви к женщине, к матери,

к сынам, к дщерям, к возлюбленным друзьям, в любви к вину и яствам, к природе и зверю, к родине и очагу, и языку своему!..

Да!.. Безверие - это болезнь души, как сорняк - болезнь поля… Гляди, как трудно оберечь от сорняка даже грядку укропа, а душа - поле необъятное, и

сорняк отовсюду хищно, сладко находит... да... Дервиш сказал: - И вот на тебя с вешней горы летит тучный камнепад, а ты подставляешь одне бедные

ладони!.. Но не может бедная, человечья любовь заменить божью!.. Но не может заменить вера в человеков Веру в Бога!.. И отец дал сынам своим богатство и мудрость земных мудрецов, но не дал им Веры в

Бога, и вот они погибли бесследно... Но ветхий отец ждал третьего сына своего, что ушел по Великому Шелковому Пути, по

пыльной теплой лазоревой дороге, и роптал тихо: - Страшно жить без веры в Бога, но еще страшней умирать без этой веры… И все человеки учили меня жить, а никто не хочет научить меня умирать… Может быть, сын мой упасет меня и усмирит страх мой перед смертью безобразной,

поядающей бесследно?.. И вот слепые отцы уповают на прозревших сынов своих, которые как зимние яблоки и

айва дозревают в хранилищах вдали от дерев своих... …Тогда на вечерней дороге явился третий сын-странник. Был он в пыли, и тело его от дорог было избитым, потраченным, истертым, как старая

монета, как сухой козий сыр… Но глаза его были лучезарные, и теплота шла, струилась от них, как марево от рисовых

полуденных полей, и отец узнал его, и они обнялись… Сын сказал: - Отец! Я знал, что вы ждете меня и не умрете без меня…

А отец сказал: - Что ты узнал на дорогах, чтобы облегчить мне кончину и усмирить страх смерти?.. И тоску по умершим братьям твоим?.. Где они нынче? на каких тропах?.. Ты их не встречал тут?.. Может быть, живы они и странствуют, как ты?.. Сын сказал: - Страшна, пустынна смерть безбожника. И только камень на могиле - след его… И камень пройдет… И я бежал не от родного дома, и братьев, и отца любящего своего. А я бежал от бесследной смерти. И я долго бродил по дорогам, и градам, и домам разных вер. Но более всего полюбились, пронизали меня как ветер с вешних гор, слова Христа

Распятого и Воскресшего: "Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим!"

Сия есть первая и наибольшая заповедь. Вторая же подобная ей: "Возлюби ближнего твоего, как самого себя". На сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки..." Сын сказал: - Отец, я мало люблю Господа Бога своего!.. Я мало любил и люблю людей, а они любили и лелеяли меня на дорогах… Отец, а я, видишь - пришел к тебе, а не к другим страждущим… А я убогий, несовершенный все еще более всех на земле люблю тебя и память о братьях

усопших моих, а Иисус Христос говорит, что "враги человеку домашние его"… А я все еще более всех люблю ближних своих. Увы, мне!.. Но я ухожу, чтобы любить всех человеков, потому что когда ты равно любишь всех

человеков - ты бессмертен, ибо умрут ближние, мать, отец, чада и други возлюбленные, но никогда не умрут все человеки на земле…

Ибо Бог - это все человеки на земле: и те, что дышат, и те, что уповают на воскресенье в могилах, и те, что готовятся во чревах матерей…

Отец, и вот я ухожу любить всех и равно помогать всем... …И он ушел, и не обернулся на отца, ибо с любовию глядел на встречного, незнакомого

нечаянного путника, а не на стоящего позади родного отца… Дервиш сказал: - Уходят бесследно из нищающей жизни моей возлюбленные жены и девы мои, и други

хмельных, травяных, приречных застолий сладчайших. Уходят сыновья, дщери и мудроносные сребробородые златословные старцы, старцы,

старцы... Пустеет, ветшает, горбится, никнет к земле кибитка моя на берегу Варзоб-дарьи... Кибитка златосаманная подруга уже ползучая подбитая уже плакучая моя... И тропинка былая веселая вечнопианая заплетается дикой травой-некосью нехоженой. Это Господь ревнует ко мне и хочет беседовать со мной наедине в тишине родников,

вдали от многозаботливых многомелких сует, дней…

Это Господь бережно приуготовляет меня к великому одиночеству и великому уходу… Это Господь бережно отбирает у меня земные радости-страсти-сласти, чтобы не было

больно мне навек прощаться с земным слезным бытием, житием моим... А я все печалюсь, все жалуюсь, все горюю, все о прошлом рыдаю, слепец, слепец,

слепец... Прости мя, суетного муравья, прости мя, Щедре... Да!.. В последние дни светловодной полноводной своей жизни дервиш Ходжа Зульфикар все

время стоял на шатком, висячем мосту деревянном через родную реку Варзоб-дарью и радостно глядел на быструю, сребропенную, сребробушующую воду, воду, воду...

- Дервиш! почему ты стоишь на мосту и глядишь на быстролетную хрустальную воду? Потому что жизнь - это текучая, мимогрядущая вода? Дервиш улыбнулся и прошептал, потому что от старости он мог только шептать: - Жизнь - не вода… Жизнь - это лишь мост между хаосом, слепотой, тьмой небытия и вечными осиянными

садами рая… Но только любовь к Богу, любовь ко всем человекам приводит туда, туда, туда!.. О, Аллах!.. Дай мне встретить всех моих трех мальчиков там там там там там там там… Там! ТРИ СТАРУХИ В старости Дервиш Ходжа Зульфикар стал одиноким и нищим в убогой кибитке своей

на брегу вечной блаженной Варзоб-Дарьи. Возлюбленные ученики и почитатели мудрости покинули Дервиша, потому что в стране,

как и в одинокой забытой кибитке Дервиша, царили голод, болезни и нищета. А если Учителя покидают ученики и возлюбленные друзья, то, значит, и сам Учитель

скоро покинет себя, покинет постылое алчущее тело свое... Да! У Дервиша в кибитке остался только чайник с зеленым чаем и одна самаркандская

лепешка с кунжутом. Был весенний вечер, и у реки расцвел равнодушный к человеческим несчастьям

пеннорозовый куст миндаля. …Айхххх! Аллах, забери неслышно меня, как вешняя река забирает в ночном разливе

прибрежный спящий кишлак!.. Иль потопляет близкий припухлый куст жемчужной алычи... Айыххх!.. Но тут кто-то постучал в дверь кибитки, и Дервиш обрадовался: вот придет нечаянный

гость и накормит дряхлого голодного меня. … Дервиш, почему до глубокой старости ты пьешь пагубное вино?.. Дервиш улыбается пустынным ртом…

…Потому что у меня нет зубов для еды, а для вина зубы не нужны!.. Айхха! Айххо! О!.. Дервиш открыл дверь с надеждой, но там стояла нищая ветхая старуха в цыганских

кашмирских истлелых одеждах… И она была босая, ноги на хладной земле… Старуха сказала: - Дервиш, такая на земле лютая зима!.. Такие лютые снега для босых моих кочевых ног!.. Пусти, обогрей накорми меня!.. Дервиш сказал удивленно: - Какая зима? Какие снега? На дворе весна!.. У реки расцвел миндаль! Но тут Дервиш потрясенно увидел, что на старухе лежит свежий снег, а в открытую

дверь веет глухая густая метель метель метель. Тогда Дервиш закрыл снежную дверь, а потом напоил дрожащую пахучую старуху

горячим зеленым чаем и дал ей кусок самаркандской лепешки. Старуха согрелась забылась затуманилась: - Дервиш, слава о твоей щедрости идет по всему нищему Таджикистану и доходит даже

до сытого святого Ирана!.. Тут вновь кто-то постучал в заснеженную дверь. Дервиш с утлой надеждой отворил ледяную дверь, и там стояла нищая старуха, похожая

на первую. Такая же люто босая и дряхлая в избитых одеждах, уставших от бессмысленных

цыганских скитаний. И она сказала... И она сказала хрипло, надорванно: - Дервиш Ходжа Зульфикар! Такая гнилая осень на земле! такие дожди! такие

листопады!.. Накорми, напои, обогрей меня! Дервиш сказал потрясенно: - Какая осень? Какие дожди и листопады?.. Только что был плыл весенний миндальный вечер!.. Только что зимняя метель нежданно вошла в мою кибитку... и вот осень уже?.. Откуда?.. Но тут Дервиш увидел, что старуха была осыпана щедро золотыми палыми листьями и в

открытую дверь кибитки несло бесконечным осенним дождем и палыми летящими листьями…

Тогда Дервиш закрыл мокрую осеннюю дождливую сонную дверь и напоил старуху

зеленым чаем и дал ей кусок лепешки. И когда вновь в дверь кто-то постучал… Дервиш безнадежно сказал:

- Старуха, гостья родная, входи!.. Для тебя осталась последняя пиала чаю и последний кусок лепешки! Больше ничего нет у меня... Тогда вошла третья нищая старуха и сказала Дервишу: - Какое безумное лето! Какая жара!.. Гляди – мои босые ноги и каменистые губы стали как аральский солончак! Я знаю, что у тебя еще осталась лепешка и чай! Дай! Дай! Дай! Дай!.. А тебе даст Аллах!.. А я уже вижу дерево “тальх” в раю, под которым ты будешь сидеть с возлюбленными

друзьями твоими!.. …А в открытую дверь кибитки понесло таким иссушающим зноем и песком всех

самумов всех пустынь, что Дервиш младоного бросился к двери… И закрыл ее и сказал: - Раньше ко мне ходили за мудростью и песнями, теперь за чаем и хлебом. О Последние Времена!.. Это когда только нищий помогает нищему!.. Жаль, что нет у меня еще одной лепешки и чаю... А то бы все старухи собрались тут!.. А старуха выпила чай и съела последний кусок лепешки и зашептала бредово, увидев

двух старух: - О, мои родные сестры!.. Как давно мы не виделись и вот сошлись в кибитке этого мудреца Ходжи Зульфикара! Айхха!.. А кому в голодной стране нужна мудрость?.. И сладкие песни?.. Ведь песнь-урчанье голодного живота превосходит все райские песни земли! Да!.. Дервиш сказал: - О, мои возлюбленные гостьи!.. Но чай и лепешка кончились… А мудрость вам не нужна… Тогда оставьте меня наедине с одинокой мудростью моей... Запах кочевых мускусных одежд ваших утомляет ноздри мои, о, мои кочевые родные

сестры... Но старухи не покидали кибитки Дервиш а, а сели втроем у окна. И стали молча и огненно глядеть в окно, где опять была весна и у реки встал цветущий

миндальный куст… Дервиш сказал: - Гостьи мои, кого так преданно ждете вы?.. Тогда одна из старух сказала: - Мы ждем четвертую родную сестру нашу… Мы договорились встретиться с ней в радушной гостеприимной хлебной кибитке твоей,

Дервиш…

Но вот мы пришли, а она медлит. Дервиш сказал: - Кто она?.. Как имя ее?.. Старуха сказала: - Ее имя Смерть… Она старшая сестра наша… Дервиш улыбнулся: - А вы кто? Как ваши имена?.. Одна старуха сказала: - Я Старость. Другая шепнула: - Я Нищета. Третья пробормотала: - Я Болезнь… Мудрец, и что ж ты не узнал нас? …И тут кто-то тихо постучал в дверь. Дервиш уже знал, кто спешит в его кибитку, и покорно открыл дверь. Там стояла самая древняя на земле Старуха, Старуха всех старух, ровесница, сестра

Адама и Евы. И на голове у нее плескался гиацинтовый обильный платок – знак райских дев, но от

многих скитаний гиацинт полинял и обветшал и первозданные райские павлиньи краски были туманными…

Но в дрожащих руках у Старухи был горящий котел-казан с хиссарским рассыпчатым жемчужным родимым пловом.

И тогда Дервиш бросился к Старухе и зашептал: - О, почтенная, долгожданная моя Гостья!.. Как ты держишь в живых руках этот горящий казан?.. Дай!.. Я оболью ледяной родниковой водой твои бедные добрые руки!.. Уйиииххх! Но Старуха сказала из-под райского первоплатка, который скрывал Ее лик: - Дервиш, я пришла за тобой и за моими тремя Сестрами-вестницами… Но ты такой щедрый, но ты отдал последнюю лепешку и последний чай моим сестрам... И на твою великую щедрость я отвечаю малой щедростью... И я принесла тебе твой любимый гиссарский плов с горохом... Дервиш, и я пришла за тобой, а забираю с собой своих веселых сестер... А я тебя оставляю наедине с пловом... Мудрец – это тот, кто отдает последнюю лепешку и последний чай... и таких мудрецов

так трудно с собой мне забрать... Айх!.. Аллах! Повелитель мой! Ай, если бы все человеки на земле были бы такими мудрецами

– я бы навек померла... Тогда Дервиш закричал: -Подождите, нечаянные родные гостьи мои!.. Я же не буду один одинок есть этот сладчайший плов... Давайте есть впятером!..

Но тут от дивного давно забытого запаха хиссарского плова из молодых голосистых

петушков он на мгновенье дремно сладко закрыл ветхие глаза, а когда открыл их – никого не было в кибитке.

Только открытая дверь еще тревожно качалась, плескалась, и там, у реки, вновь дымчато встал пеннорозовый куст первоцветущего талого миндаля.

Аллах! Уйййля! И что, Ты жалеешь меня, Твоего талого миндального муравья?.. ХОДЖА НАСРЕДДИН И ХХ ВЕК Однажды, весной, в святом Варзобском ущелье на дикой горной тропе встретились два

мудреца на сонных седых ослах. Это были Ходжа Насреддин и Дервиш Ходжа Зульфикар, и они были такими же

сонными и седыми, как и ослы их. Весной всегда спят мудрецы, ибо только во сне является им зеленая речная – ах! увы!

ой! – быстротечная молодость их... Дервиш сказал сонно: – Шейх! Мудрец!.. Ты кочевал в разных веках. Ты бессмертен… Что ты скажешь о ХХ веке?.. Тут, над гиссарскими горами и седыми головами мудрецов, пролетел и возник в

лазоревом многоструйном родном небе бешенокрылый самолет… Ходжа Насреддин проводил самолет печальным взором и сказал сонно, глухо: – О, брат мой, Дервиш Ходжа Зульфикар!.. Лучше тащиться на дряхлом осле в соседний пыльный безымянный кишлак, чем мчаться

в Нью-Йорк на Коне Апокалипсиса... Хотя в Последние Времена даже утлые ослы станут бешеными ужаленными Конями

Апокалипсиса… И повлекут нас в пропасти в пропасти в пропасти бездонные... Ай, не дай Аллах!.. СЛАВА – Дервиш, почему современники твои не знают откровений и притч твоих? Дервиш улыбнулся: – Потому что я цепко держу в руках моих книги мои... Но вот ослабеют дряхлые дрожащие руки мои, выпустят книги, и ветер понесет их по

дорогам и селеньям, как носит он цыган и сирот... как носит он кочевые семена диких трав и цветов...

Ветер славы веет над саваном-кафаном... И еще Дервиш сказал: – Если будешь долго, задрав голову, глядеть на туманных высоких перелетных птиц – то

устанешь или – не дай Аллах! – сломаешь шейные позвонки... Лучше и спокойней глядеть на сытых куриц под ногами...

И еще Дервиш сказал о славе и опечалился: – У столетних матовых жемчужных чинар и дубов нет низких курчавых ветвей, чтоб

восходить влезать по необъятному стволу к вершине дальней... И вот редкий древолаз восходит по нагому могучему скользкому стволу… И вот одиноки древние многошумные чинары и хладноизумрудные дубы... Ах, слава... ...Когда Дервиш умер, и в Варзобском ущелье хоронили его, неожиданно поднялся

лютый повальный покосный неистовый ветер, который вырывал саван-кафан с усохшим летучим телом усопшего из рук редких ветхих друзей Дервиша…

И Ходжа Насреддин, который был средь малой, дрожащей кучки согбенных старцев,

хоронящих Дервиш а, ибо все друзья и возлюбленные забыли иль предали Дервиша, сказал: – Это ветер славы... и нам не удержать мертвого в наших тленных руках... И великий странник блаженно рыдал... А ветер унес кафан с телом усопшего Дервиша… И никто не нашел его до сих пор... ОДНОГЛАЗЫЙ ХОДЖА НАСРЕДДИН Однажды в талом весеннем гиссарском поле встретились древние братья Ходжа

Насреддин и Дервиш Ходжа Зульфикар. Один уже постыло бессмертный, другой еще вожделенно печально тленный. Великий шейх Насреддин ехал и бездонно спал на дряхлом рухлом осле своем. Осел тоже спал и от ветхости скорее стоял на талой курящейся святой земле, чем брел

перебирал туманными от старости ногами и доставая смущая квелым обвислых брюхом земную пыль.

Глаза у шейха были глухо закрыты, словно затянуты паутиной, хотя солнечный ликующий день был в святой ягнячьей каракулевой барашковой Гиссарской долине, где Дервиш Ходжа Зульфикар некогда родился пробился, как дикий росток горного чеснока.

Дервиш тихо сказал, чтоб внезапно не разбудить великого старца: – Ты спишь, шейх?.. Тебе не мешают эти поющие бессмысленные разливистые птицы?.. Тогда Насреддин тихо шепнул: – Я закрыл глаза, потому что я всех и все уже видел... Уже ничто в этом мире не заставит меня удивленно открыть многострадальные

необъятные глаза мои... Но ты, Дервиш, полюбился мне... Ты хочешь из старых одежд мудрости сшить новый чапан или, как персидские

ковротворцы, ты хочешь из нового ковра сотворить древний?.. И вот бросаешь его под жадные ноги базарных бродяг и многодальных караванов?.. Дервиш покорно сказал: – Я хочу увидеть твои глаза, о, великий суфий!..

Тогда Ходжа Насреддин внезапно открыл один лучистый глаз, и Дервиш поразился его молодому изумрудному сиянью.

Изумрудный сноп света обдал радостного Дервиша, и он взмолился: - О Аллах, что мне надо сотворить, чтоб открылись оба глаза великого суфия?.. Чтобы два живых изумруда хоть на миг взглянули на меня?.. А?.. Ужель во всем этом зеленом мире нет человека, который бы заставил усталого шейха

открыть два бездонных глаза?.. ХОДЖА НАСРЕДДИН И ЕГО САПОГИ-ЧАРОХИ Дервиш Ходжа Зульфикар сказал: – Великий странник Ходжа Насреддин износил много сапогов-чарохов за долгие

бездонные странствия свои. Но более всего любил он бродить босым по весенней талой земле! Ведь мудрец говорит, что вся земля – это храм, это мечеть, а в мечети правоверные

снимают обувь… И вот Ходжа Насреддин чаще всего бродил босым по необъятной земле, как по святой

мечети!.. Да! Айя! Дервиш улыбнулся: – Я часто шел по следам великого острослова в надежде увидеть его, но все время на

всех дорогах я набредал натыкался лишь на изношенные брошенные сапоги-чарохи его! Да! Увы!.. Вместо мудрости мне доставались лишь поношенные сапоги мудреца! Хйя!.. Да!.. Говорят, что когда Ходжа Насреддин устал от земной пыли и суеты и ушел на звездные

пути-дороги, в космос, то и здесь, по млечным тропам, он чаще всего бродил босым, а чарохи швырял в необъятный космос, и они летели по всему мирозданью!..

И вот то, что люди называют падающими звездами, есть лишь летящие и огненно, ослепительно горящие сапоги великого Ходжи Насреддина?..

А?.. Мудрецы земного мира?.. А есть ли мудрость на земле?.. Или только брошенные сапоги-чарохи великого мудреца Ходжи Насреддина?.. РОЖДЕНЬЕ ОБУВИ Но однажды Дервиш Ходжа Зульфикар все же настиг великого бродягу Ходжу

Насреддина Босого и спросил его: – О, мудрец, ты знаешь все тайны бытия и смерти! Да! Но! Как родилась обувь?.. Как родилась женская соблазнительная бесовская похотливая змеиная, похожая на

голову кобры, туфля?.. А?.. Тогда Ходжа Насреддин улыбнулся и сказал:

– В народе говорят, что чайник и пиала – это жених и невеста: вот ты наклонил чайник с душистым самаркандским зеленым чаем, и чай блаженно перекочевал в пиалу!..

И это называется свадьбой жениха и невесты! Айха!.. А что такое женская извилистая хищная туфля?.. Это союз! Это сладкая связь каблука и стреловидного носка!.. И каблук – это зебб-фаллос мужа, а змеиный, узкий носок – это устье, это лоно, это эль

кесс жены! И тут вечная погоня фаллоса мужа за лоном жены?.. И чем уже носок – тем выше, дольше каблук!.. А, может, тут и вся разгадка земного бытия? А?.. И еще мудрец тихо шепнул: – Говорят, что Адам, наш первоотец, соблазнил Еву – первомать только тогда, когда она

встала на каблуки, как на два вздыбленных фаллоса-зебба!.. И те первокаблуки были так высоки и тонки, что Ева не смогла удержаться на них и

закачалась, замаялась и оттого стала бешено желанной, и рухнула переспело в объятья Адама…

С той поры так любят грешные блудные мужи высокие шаткие змеиные каблуки!.. Да! Айхха!.. Так что обувь родилась не для хожденья, а для соблазненья!.. Но я, многогрешный и многобосой, возлюбил пыльных, нагих и босых, как полевые

ромашки, стыдливых жен и дев!.. О!.. Пока мой каблук не обрушился, не поник подо мной!.. ВЕЧНЫЙ ХОДЖА НАСРЕДДИН НА ВЕЧНОМ ОСЛЕ Однажды Дервиш Ходжа Зульфикар встретил в поле Ходжу Насреддина на осле и

сказал: – О, вечный путник Ходжа Насреддин!.. Никто никогда на земле не видел тебя пешим!.. Почему ты всегда на осле?.. Иль ноги, стопы твои боятся святой пыльной земли?.. Иль не знаешь самого великого наслажденья – босым ходить по росе, по траве?.. Иль не знаешь великого изреченья нынешнего корейского мудреца Сон Сок У: “Земля

временно выпустила человека погулять. Потом человек снова возвращается в землю...” Иль ты и в могиле будешь не лежать, как мусульманин в саване-кафане покоиться,

уповая на Аллаха, а сидеть на осле, о, брат мой Ходжа Насреддин? Тогда Ходжа Насреддин виновато сказал: – В молодости меня неодолимо тянули, привлекали все встречные девы и жены! Горные

и степные реки бывают в разливе только обильной, многоводной весной, а мой зебб-фаллос разливался раздавался расширялся весь год…

О, справедливый Дервиш!.. Разве две мои бедные ноги могли удержать, носить эту будущую реку в вечном хищном

преступном разливе?..

Разве могли они, немощные, носить держать этот вечногустой, вечномускулистый карагач?..

Эту змею змей?.. Это неистовое, вечноцветущее, алое персиковое древо любви? О!.. И я, шаткий, одолжил взял у осла его четыре ноги... О Аллах! Если Ты дал мне вечноослиный ствол-корень, то почему забыл придать к нему и четыре

ослиные ноги?.. Так молодость прошла, прокочевала на четырех ослиных ногах! да!.. Куда мой ослиный ствол-змея-зебб – туда стремглав и я на всех четырех ослиных

бессонных ногах... О, блаженная дурманная! младая! маковая слепота!.. Айяяя!.. Куда ушла? Куда? Куда?.. А в зрелости голова моя была полна притч и анекдотов, как кочевая собака-волкодав

полна жалящих блох… А в зрелости голова моя была, как необъятная библиотека, хранилище книг святых

блаженных медресе Бухары и Самарканда… А разве великая библиотека может стоять на двух столпах-ногах?.. И опять, о справедливый Дервиш, я одолжил у осла его четыре стойких ноги для этой

несметной необъятной библиотеки-головы. О Аллах! прости меня, но другие, мудрые человеки взяли у осла его ум иль его нрав, а я

взял одолжил всего лишь четыре мохнатых, покорных ноги ноги ноги... О, Дервиш, родной брат Ходжа Зульфикар! А в старости – ты видишь, какая нищета и горе окрест! – и вот нищета и горе подкосили

бедные мутные человечьи непривычные ноги мои – и опять я одолжил у осла четыре его глухие пыльные сладкие ноги ноги ноги...

И без них не было бы ослоногого странника Ходжи Насреддина… Дервиш, вот загадка для тебя! Отгадай!.. Мудрая, кочевая голова и острожалящий веселый кудрявый язык на четырех ослиных

ногах!.. Кто это? Это Ходжа Насреддин!.. Но осла жаль... Хотя он стал бессмертным, а это редко случается средь ослов... СТАРЫЙ ХОДЖА НАСРЕДДИН И МЛАДАЯ ЯРОАЛАЯ ЯРОСПЕЛАЯ

ЯРОТЕЛАЯ ЯРОТАЛАЯ ЯРОНАГАЯ ВДОВА ЦАГАН ШАВАННА Однажды в кишлаке Фан Ягноб, где поселился старый ХоджаНасреддин — встретила

его младая атласнотелая ярая свежая вдова Цаган Чинара Шаванна и шепнула старцу избыточно чуткому к трепетному отзывчивому мрамору женского бездонного тела колодезного.

И Цаган Чинара шепнула старцу сметливому мудрому всаднику погонщику наезднику в гонных одеялах любви.

И Цаган Чинара шепнула: — Ходжа сегодня ночью когда все уснут мертво и слепо а в моем кишлаке рано спать

ложатся я приду к тебе спелая открытая нагая... А ты приготовь пиалы с вином и курагу и грецкие орехи от которых и старец становится

отроком необузданным и зарежь приготовь ягненка нежного как курчавый островок средь моих альпийских снежнобелых ног ног ног...

О кто из мужей не мечтает побродить средь этих непуганных лиющихся снегов!.. О! О! О!.. Ах Аллах! скорей бы ночь ночь ночь! ночь атласных спелых томных сладчайших моих

тающих как бухарская халва в кипятке ног ног ног!.. Ах Аллах зачем день?.. Ах почему не одна сплошь недвижная вечная ночь воздымающихся ног и трущихся

липких согласных животов ягодиц лон, высекающих сладчайший плотяной огнь огонь?.. в одеялах костер?..

…И вот уже ранняя горная ночь нощь пришла и уложила всех мертво спать в Фан

Ягнобе кишлаке святом, а в горных недоступных кишлаках любят мак и коноплю и сон сон сон, чтоб возлегать выше неприступных гор гор гор...

Но в ночи смоляной кромешной шла светила только нагота жемчужная вдовы Цаган Чинары Шаванны…

И она шла совсем нага нага и нагота ее была одним светом в ночи и состязалась с луной

невидной из-за гор... — Ах! Ходжа Насреддин! сейчас я узнаю что за слава вселенская твоя! Айх! ночь сладчайшая моя! Ах светит в небесах одна луна а на земле одна моя нагота!.. А я люблю ночь ночь! а ночь всегда царит ночь курчавая всегда царит стоит меж моих

сладчайших ног!.. Ай любовь — это ночь!.. Ай! Ходжа мудрец слов а хочешь на века заройся в вечную ночь меж моих тающих

альпийских ног!.. А мой муж Махмальбафф-хан зарылся в эту ночь меж моих ног и отсюда уж не восстал

не выбрался… А тут меж моих ног проходит сладчайший кратчайший путь дорога на вечный мазар на

кладбище… А ты не хочешь великий мудрец конь любовных одеял утех а ты не хочешь пройти этим

сладчайшим путем в вечность в вечную славу веков?! Ойе! ойе!.. О великий Ходжа Насреддин острослов мудрец ты бессмертен… И я стану бессмертна как смерть твоя!.. Хйя! И я разделю в веках посмертную славу твою… И ты лишь разделишь раздвинешь тесноту ночь курчавую моих вожделенных бешеных

бьющихся льющихся водопадами телесными млечными лакомых ног ног ног!.. Ойееее!.. Ойе! О!..

…И вдова Цаган Чинара Шаванна одна шла в ночи горной и лишь во всей ночной вселенной светила млечно бешено нагота алчущая ее вместо кроткой луны, которая ушла за горы, уступив сияющей наготе Цаган Чинары.

И вдова пришла на окраину кишлака Фан Ягноб, где у бешеной реки Фан Ягноб дремала нищая глинобитная кибитка Ходжи Насреддина.

И там у кибитки росла шелестела от вечного речного ветра — насима тысячелетняя

белая чинара святая, где был мазар древнесогдийских шейхов… Но мазар уже давно истлел от древности… Но чинара еще не истлела и была великой… И называли ее дерево-гора чинара-гора ибо была несметна ибо только десять человек

могли обхватить ее жемчужный беломраморный ствол... А у Святой Чинары сидел Ходжа Насреддин и в руках у него был малый перочинный

китайский нож для разрезанья бумаги яньаньской белой как баранье молодое сало... И великий старец ковырялся ножом ничтожным в исполинской коре Святой Чинары... Тогда нагая Цаган Чинара Шаванна сказала изумленно: — О мудрец веков! о слава тысячелетий! о бессмертный наездник погонщик ночных дев

и жен бесчисленных!.. Ты приготовил вино в пиалах?.. Ты приготовил курагу и орехи?.. Ты зарезал ягненка курчавого как островок как курчавая вечная сладчайшая ночь меж

моих и уже твоих твоих ног ног ног?.. Ты приготовился покинуть этот бренный тошный скучный мир кратчайшим

сладчайшим путем меж моих и твоих уже твоих покорных похоронных белых как саван но лакомых ног ног ног?..

Тогда Ходжа Насреддин улыбнулся и тихо сказал покорно: — О сладчайшая! Я приготовил вино и курагу и орехи и зарезал ягненка... Тогда Цаган Чинара шепнула улыбаясь: — О мудрец веков!.. А что ты делаешь этим бедным жалким убогим ножом?.. Тогда великий суфий улыбаясь тихо уронил: — Эта древняя Чинара не пускает солнце в окно кибитки моей... и я решил ее спилить... Тогда Цаган Чинара вдруг закричала в кромешной ночи всех горных кишлаков: — Мудрец! но разве можно перепилить тысячелетнюю исполинскую чинару этим

убогим перочинным ножом?! О!.. О! О! О!.. И тут вдруг вдова Цаган Чинара Шаванна увидела улыбку великого острослова и все

поняла… И прозрела и устыдилась наготы своей… И померкла нагота ее… И перестала светить в ночи одна одна одна… И тут из-за гор вышла нагая луна и все горы и долины исполнились лунного несметного

переливчатого отборного серебра... И тогда стала вдова стыдливо прятаться за Святую лунную Чинару...

И тогда великий мудрец что-то сокрушился опечалился объятый печалью вдовы и вдруг неожиданно для нее и для самого себя бросил нож в пыль и шепнул ей:

— Нет у меня ни вина ни орехов ни кураги ни ягненка но есть зеленый чай и лепешка... Пойдем в кибитку мою... Вдова сестра мать дочь родимая одинокая моя... Святая Чинара Белая моя моя моя... Тогда он зарыдал и она зарыдала... радостные... веселые... О Аллах!.. Иль не в Святой Книге сказано: «Жены — одежда наша... а мы — их одежда...» О Аллах! А это было осенью. А река Фан Ягноб плыла текла текучими чистодонными чистопородными изумрудами в

золотых осыпающихся чинаровых ореховых брегах брегах брегах садах садах... А осенью река стареет и замедляет теченье Но у бухарских тугайных златокожих спелокожих спелоногих бархатистых ханских

оленей осенью гон и они ослепленные отягченные носятся витают вдоль рек стареющих. А у человеков весь год гон гон гон Ах Аллах! Ах бедные вечногонные человеки!.. АРГАМАК ЗАБЛУДШИЙ Когда аргамак ахалтекинец ярый ханский хаканский забредает в неоглядные стада

пыльных липких овец овец овец — он вначале хочет пробиться прорваться чрез низкие тьмища бараньи овечьи…

Но потом чует охрипшими ноздрями что овцы необъятны и не выбраться из кишащих ройных повальных стад

Тогда аргамак безнадежно подламываясь покрывает покорливую алчную случайную неоглядную овцу

Иль его палого подрубленного покрывает несметный пахучий баран баран баран Поэт! мудрец! аргамак в кишащих плотолюбивых народах ты куда? куда? куда? И кто ждет тебя — овца иль баран? ВСЕЛЕНСКИЙ ХРАП ХОДЖИ НАСРЕДДИНА Путник ты слышишь?.. Над засыпанным вечным великим бездонным бесследным песком Великим Шелковым

путем, где некогда брели великошумные великобогатые караваны — теперь лишь неоглядные верблюжьи колючки да кости пергаментные скелеты кочующие от караванов тех…

И ящерицы агамы рыдалистые рыскучие… И языческие письмена саксаула и янтака колышатся над солончаками безродными

безводными… Чу! Но среди загробной тишины несется исполинский вселенский храп.

Так может храпеть хрипеть напоследок только пенная лошадь настигнутая ярым последним волком.

Но! Но это не лошадь погибельно сладко храпит а это храпит спит возлежит на

беспробудных убаюкивающих песках великий Мудрец острослов Странник святой герой любимец сорока трех стран и сотен народов — от Испании до Китая — бессмертный как золотой песок Маулана Ходжа Насреддин.

А если спит храпит великий и никому не нужный нынче Мудрец — значит спят и предсмертно, как лошади пред волком, спят храпят и народы породившие великого Мудреца и забывшие его в погоне за благами этого мира на который идет песок забвенья с саксаулами и колючками и ящерицами молниеносными его.

Скоро и от этих народов алчных животных плотяных останутся лишь пески необъятные Да! Да! Да! Увы! Увы! Увы! Господь Сеющий необъятные пески! И не останется от этих народов даже тихого храпа О слепой родной мой брат тленный мимогрядущий человече!.. Ты слышишь вселенский храп уснувшего мудреца? Пойди пробуди его!.. Побеседуй с ним... повнимай ему — Вечному! Пробуди его — и он навек пробудит тебя!.. Да!.. Уйуууууууууууууууууууууй ю юю! КИШЛАЧНАЯ ВСЕЛЕНСКАЯ ЮНАЯ ПЛЯСУНЬЯ ШАРОРА Айх!... в вечноизумрудном арчовом тысячелетнем таджикском кишлаке Фан-Ягноб где

живут таджики согдийцы с бирюзовыми доверчивыми ягнячьими душами и глазами… Айх! Аллах! в этом кишлаке жила и нынче дышит и живет девочка Шарора! Айх! с малых своих лет с малых своих бешеных кривых сайгачьих ножек стала стала

Шарора плясать витать летать над землей под удары кишлачной слепой дойры… Айх! и жители кишлака стали замечать что когда девочка плясала неистово на козьих

своих опьяненных ножках безумных, как горные весенние ручьи бегущие с талых гор гор гор — стали падать с гор окрестных скалы и камни…

И начинались срывались сели оползни… И обильные камнепады скакали… И они могли забить замести завалить насмерть навек кишлак Фан Ягноб. А когда девочка плясала в ночах на крыше своей глиняной лунной окраинной

муравьиной кибитки — тогда начинались в небесах буйные тучные звездопады и они густо несметно обсыпали кишлак и окрестные горы переполнялись доверху падучими еще дышащими звездами что ли...

Айх! Шарора плясала на глиняной лунной крыше обсыпанная озаренная вселенскими

вспыхивающими звездопадами... Айх! Но потом начинались землетрясенья и сели и наводненья ночные и рушились града и

кишлаки и с дальних вершин Памира и Тянь-Шаня и Заилийского Ала-Тоо сходили пылкие снежные погибельные лавины погребая человеков...

Айх!

Тогда седые старцы всех седых фан-ягнобских кишлаков собрались и запретили Шароре

плясать. Старцы сказали мудрецы: — Аллах так долго собирал Вселенную из Хаоса как рассыпанные бусы необъятных

Плеяд и Созвездий а эта девочка разрушает Вселенную... Она вновь рассыпает несметные Горящие Бусы — огненные Четки Аллаха... волны

идущие от ее пляшущего тела разрушают Святую Вселенную... Уйххха!.. Такие плясуньи рождаются однажды в десять тысяч лет!.. И вот такая — на горе нам — родилась в нашем богозабытом богооставленном кишлаке!

Ойххх!.. И надо следить чтоб она не разъяла не разрушила Вселенную, не разъяла вновь на камни

и на песок Божье Творенье!.. И тогда попутают раскаленные погибельные Великие Плеяды на бедные головы наши!.. Надо найти Шароре жениха мужа… И пусть они пляшут тайную пляску любви в одеялах сокровенных влюбленных… И тогда прекратятся на земле камнепады и звездопады и землетрясенья и перестанут по

земле являться бездонные змеиные оползни сели и наводненья и ямы трещины... А если тайно будет в ночах вновь плясать она — то перережут ей сухожилья на бешеных

вселенских разрушительных ногах! Айх!.. Иль смоляной табунной веревкой навек свяжем скрутим ноги ее бешеные... Ах Шарора!.. Ах бедная коза лань газель стреноженная девочка плясунья!.. Ай! Шарора! вселенская плясунья!.. А может быть Аллах и сотворил Вселенную для того чтоб ты разрушила Ее в святой

пляске своей на лунной крыше ночной глиняной кибитки осыпанная бездонными необъятными шуршащими звездопадами...

Айх!.. И!.. Айяяяяхйя!.. ...Ах Шарора! девочка неистовая моя!.. Я дервиш Ходжа Зульфикар! Я влюблен в тебя!.. И как осенний ханский олень пьян пиан!.. Я выпил три пиалы бухарского падучего кривого вина и пришел к ночной кибитке твоей

и принес тебе три пиалы вина — две плещутся в руках моих а одна стоит на голове моей кипящей...

И я зову тебя… И ты выходишь из кибитки тайная тихая заплаканная… И пьешь вино из трех пиал моих… И мы влезаем отуманенные опьяненные одурманенные на крышу кибитки твоей где

глина таит следы твоих божественных ступней… И я влюблен в тебя, а ты влюблена погибельно в меня!.. И я начинаю сухими костлявыми звонкими пальцами выстукивать мелодию древнюю

согдийских вымерших голубоглазых племен и кишлаков… И ты уже уже уж закрыв забыв безумные опьяненные глаза скользишь бьешся вьешься в

пляске по крыше лунатической пианой… И уже сразу отзываясь содрогаясь летят сыплются тучные сплошные звездопады… И сходят со всех гор камнепады…

И дрожит земля от землетрясений и ярых трещин… И уже бегут к нашей кибитке старцы с мясными скотьими ножами чтоб порезать

сухожилья ножные Шароре но не успеют они... Не успеют они! не успеют они!.. Не успеют они!.. Ибо Вселенная уже сыплется разваливается распадается разбегается на первокамни на

камни камни камни… И уже осыпаются свергаются небесные Плеяды… И рассыпаются Вселенские Бусы Четки связанные собранные Аллахом… И уже погребены старцы с ножами убитыми напрасными под камнями и скалами и

плеядами… Ибо Аллах Господь всех миров более Вселенной возлюбил хмельную бешеную пляску

пляску пляску!.. И пляшущую незабвенно девочку!.. Айххха!.. И на ночной крыше глиняной кибитки дальнего дальнего кишлака Фан Ягноб

вселенская плясунья Шарора пляшет пляшет обсыпанная озаренная бескрайними звездопадами Вселенной распадающейся...

Айх! мириады звезд исторгает рождает распавшаяся уже уже уже пылящая былая былая былая в пыль уходящая Вселенная вселенная вселенная...

Ах Шарора! Ах пляшущая девочка!.. Ах одна ты витаешь над гибнущей над претворяющейся возвращающейся в пыль во

прах вселенной... Аллах! Господь миров! Хоть ее пожалей... Полелей... Помедли... ЗОЛОТОЙ ПЛОВ ПРОРОКА Георгию Пряхину – Костру Любви на Леднике Мудрости… Дервиш Ходжа Зульфикар сказал: — Однажды во время гражданской войны в одном голодающем покорно вымирающем

рамитском туберкулезом объятом кишлаке Сорбо кто-то сказал, что в кишлак придет с вечерними лазоревыми майскими сумерками Сам Святой Вечный Странник Пайгамбар…

Пророк всех земных и небесных и прошедших и грядущих мусульман… Тогда жители кишлака зарезали последних заветных вожделенных баранов своих и

приготовили в каждой кибитке дымный сладчайший шафрановый золотой таджикский плов…

И стали ждать Пророка… Ибо Пророк — да будет с ним милость Аллаха! — всегда приходит в самые нищие

несчастные града и селенья земли, а такими в гражданскую войну стали все града и кишлаки призрачные Таджикистана — святой дальней родины моей...

И жители вышли взошли на крыши саманных журавлиных косых нищих кибиток и радостно предвкушая великую встречу жадно зорко орлими очами уповающими глядели на дорогу в ожиданье Святого Пророка.

И старые жители тихо шептали: — Ах, Аллах, помилуй Великого Пророка Мухаммада нашего — ведь так далек путь Его

от святых Пустынь аравийских до нашего убогого безвестного кишлака!.. Ах, как устала нога и усохла гортань Его!.. А у нас в казанах котлах томится спелый золотой рассыпчатый плов и ждет Пророка! Сумерки пришли и окутали опутали горную белеющую лунную дорогу, на которую

вожделенно глядели тысячи глаз, но не было Пророка на дороге… Потом ночь ночь многозвездная кишащая Плеядами просияла просыпалась несметными

текучими бегучими алмазами над веющими духмяными горами… Но огни под казанами горели тлели не давая остыть плову… И это тоже была маленькая вселенная земных теплющихся огней средь необъятных

ночных земель и небес. Потом жители неспящего кишлака поняли, что Пророк не придет… А бессонные голодные дети и жены алкали еды и сна… И тогда староста кишлака Ходжа Сафар, помолившись Аллаху, сказал печально, что

можно открывать казаны и вкушать сладчайший плов. И древние целебные запахи ароматы плова с зирой и горохом густо дымно щемяще

поплыли над ночным праздничным кишлаком и впервые за долгие дни голода дети и жены и старцы и мужи насытились райским шафрановым пловом...

Но!.. В эту ночь Святой Пророк Пайгамбар пришел в кишлак Сорбо где ждали Его кроткие

жители и золотые дымные дышащие пышущие казаны. Но! Святой Пророк шел от далеких аравийских пустынь и не знал таджикских горных козьих

дорог и шел как великие гималайские ламы-гонцы-вестники по звездам… Но звезды учуяли Великого Путника и от радости иль печали опадали осыпались

летучими алмазами, чтобы осветить ночную дорогу Вечному Страннику Аллаха Всенеподвижного Всевидящего…

И Пророк стал в горах и поднял очи к небу и залюбовался вселенским звездопадом… И потому опоздал в кишлак Сорбо долгожданный. Но! Но Пророк учуял чуткими верблюжьими необъятными ноздрями ароматические

сладчайшие дымы от золотых раскаленных казанов… И Он был голоден от многих дорог и падучих несметных звезд, что, падая, освещали

Ему дорогу в ночи и потому они рассыпались вспыхивая и падали к земле… Но Пророк знал, что в кишлаке много было страждущих и голодных и и и Он замедлил

шаги свои и улыбчиво замер за скалой близ кишлака… Но! Он знал, что будут яро жертвенно угощать Его и придется Ему съесть чей-то плов, а Он

не хотел. И Он покорно стоял за скалой, таясь, пока жители голодные святые перестанут ждать

Его и откроют грушевые пахучие крышки с золотых казанов...

После ночного златого святого плова тихий сытый сон объял завороженные чудотворные кибитки рамитского кишлака Сорбо...

Но!.. В самой нищей окраинной саманной кибитке жила ветхая старуха Мамлакат-Мулло… И она, зарезав единственную свою курицу-кормилицу яйценосную, сотворила бедный

плов и кротко истекая алчной старческой беззубой слюной ждала ждала ждала Пророка ибо не на кого уже на земле этой надеяться было ей …

(А нам суетным земным слепцам на кого надеяться, кроме Пророка? А?) И Мамлакат-Мулло ждала до самого туманного утра когда звезды первые стали уходить,

погружаясь роняясь в несметный колодезь Вселенной… Тогда Пророк тихо чутко вошел в эту кибитку где только старуха бессонно улыбчиво

ждала Его с куриным бедным пловом своим… Вначале она не узнала Его и приняла как обычного нищего странника, которых

множество на земле в лихие голодные времена... Тогда Пророк радостно и бережно обнял старуху и сказал: — Мать матерь... Прости твоего сына странника, но так далека и сладка дорога

чужбины, хотя у меня нет чужих дорог и чужих человеков — мне все родные... И она омыла Ему руки ручьевой хрустальной водой из древнего бухарского кумгана и

обтерла самаркандским душистым платком и они улыбчиво сели за дастархан как мать и сын и вкусили от плова.

Тогда Пророк сказал: — Отныне в твоем кишлаке в каждой кибитке всегда будет Золотой Плов матерь

матерь...мама... Потом Пророк закрыл глаза и тихо шепнул: — Какие сладкие забытые слова: Мама... мама... маа... Тогда она узнала учуяла Кто сидит в ее кибитке, особенно, когда увидела, как Он

осторожно ест убитую курицу, словно боясь причинить боль ее убитым костям... Но не призналась Пророку что узнала Его ибо была кроткой и молчаливой как вода или

камень безымянный... …А ранним ранним птичьим первозданным тиховеющим приречным утром Пророк

неслышно незримо покинул кишлак, потому что должен Он был посетить еще многие голодные града и селенья и кибитки и разрушенные человечьи гнезда, которых все боле становилось на безбожной богооставленной земле...

Айххха... С той ночи в кишлаке Сорбо плов стал называться Золотым Пловом Пророка, а жители

гордились тем, что Сам Пророк посетил их кишлак. Но только старуха Мамлакат-Мулло дождалась и увидела живого Пророка. А через несколько дней она светло тихо и радостно умерла… Но когда пришли в кибитку ее, чтобы похоронить ее — не нашли тела ее... Сказали, что она ушла вослед за Пророком на вечные пути Его. Сказали, что там она будет варить вечный Золотой Плов для Пророка в вечных

странствиях Его...

Аллах Акбар! Аллах велик! Да!.. Айя!.. ПРИТЧА О ЗОЛОТОМ АВТОБУСЕ Генриху Юшкявичюсу – вносящему Свечу Гармонии во всемирный Хаос… Однажды молодой — и потому жаждущий земной, сладкой, как талышская халва,

мудрости — мудрец Кахин-Талыш вопросил старого — и потому разочаровавшегося в земной горькой, как таджикская первая редька, мудрости — дервиша Ходжу Зульфикара:

— О дервиш-странник многих дорог и собеседник многих мудрецов!.. Почему человек алчет путешествий?.. Почему он устает от родного языка и народа и очага и уходит в долгие странствия к

другим брегам и языкам и религиям и культурам?.. Что томит и жжет душу его?.. Какой огонь? Тогда дервиш сказал притчу о великом страннике веков Ходже Насреддине и Золотом

Автобусе... ...Однажды великий странник Ходжа Насреддин — герой сорока трех стран и народов

всем уже надоевший и никому уже не нужный потому что кончался XX век и никому уже не нужна была вековая мудрость великого мудреца…

И хмельная вечная сатира сменилась мелким бесовским глумливым быстротечным юмором глумословов…

И любовь к деньгам, к денежным иероглифам стала испепеляющей и единственной… А любовь к деньгам — это любовь к грешной сладострастной тиранической плоти, —

Ходжа Насреддин сказал в конце XX века: — Люди Последних Времен полюбили деньги более, чем Слова Пророков и мудрость

вечных мудрецов и более родного дома, очага, и семьи, и друзей и вожделенно нагих жен И я хочу уйти с земли, где царят деньги, где царят эти унылые бумажные иероглифы... И Ходжа Насреддин вместе с древним ослом своим полег, слег в пыль на Великом

Шелковом Пути в ожиданьи исхода. Тут на дороге явился сверкающий Золотой Автобус и остановился около лежащего,

пыльного, никому уже не нужного, уже постылого улыбчивого Мудреца. Тогда Ходжа Насреддин обнял прощального тысячелетнего осла своего, с которым

делил тысячелетние дороги… О осел был сед и от ветхости уже давно не открывал глаз… И только чуткий слезный нос с налипшими сухими мухами дернулся, двинулся тихо,

прощаясь навек с беспокойным Хозяином…

Потом Ходжа Насреддин хотел заплакать от истомы прощанья, но слезы сочувствия не было, как травинки на солончаке…

И Ходжа вошел в Золотой Автобус. Там сидели китайцы, негры, американцы, французы, немцы, индусы, русские, иранцы,

японцы, испанцы и другие человеки… Но все они были коротко острижены… И все были в голубых джинсах и голубых джинсовых рубахах… И в руках у них были японские приемники и звучала негритянская музыка барабанного

истекающего соитья… И они улыбались и сверкали ровными мертвыми вставленными нечеловечьими зубами. Ходжа за тысячи лет своих странствий освоил многие человеческие языки и попытался

заговорить с китайцем на китайском языке, и с индусом — на хинди, с испанцем — на испанском, с русским — на русском, с иранцем — на фарси, но все человеки только улыбались в ответ и отвечали на английском! только на английском языке! и не знали родных слов своих!

Тогда Ходжа сказал, вскричал: — Если ободрать, ощипать павлина, страуса, райскую мухоловку, синего дрозда,

алмазного фазана, соловья — то все дивноперые, дивноцветные птицы станут лишь трепещущими ободранными курицами дрожащими! да!

Не дай Аллах многоцветный наш!.. И тогда все птицы станут лишь тварями голыми для кипятка интернационального супа!

сатанинского кушанья!.. Красна птица перьем, а человек ученьем... — Мудрец, скажи, когда Шайтан Дьявол придет в мир — то на каком языке всеобщем

будет соблазнять совращать он слепых человеков? Мудрец улыбнулся и сказал: — Дьявол будет говорить на всеобщем английском языке, и те кто знают этот язык —

поймут его и погибнут. А те, кто живут в далеких селеньях и горах недоступных и не знают английский язык —

те не поймут блудных слов Дьявола и упасутся... …И Ходжа Насреддин задремал в Золотом Автобусе где никто не знал родного языка. Золотой Автобус бешено летел по кривым кишащим дорогам муравьиным, где мчались

миллионы машин и человеков… И везде звучала фаллическая африканская музыка обезьяних соитий и английская

поголовная кошачья речь туманила мозг… Тогда от бешеной езды мудреца стало тошнить мутить… Ибо плоть его срослась с тихоходной плотью его осла и вознемогла вознедуговала от

бешеного нечеловечьего движенья. Тогда Ходжа Насреддин наклонился к гнилозубому чернобородому водителю Золотого

автобуса и сказал: — Я знаю куда ты мчишься!.. Остановись на миг и выпусти меня!.. Иль не узнал меня мой тысячелетний спутник?

Тогда нежданно водитель пенно захохотал, выплевывая гнилые скользкие зубы, и Золотой Автобус бешено остановился сокрушая сминая своих покорных сонных насельников...

— Ангел Азраил! я узнал тебя!.. А твой Золотой вселенский Автобус общечеловеков мчится только в ад!.. Только в ад!.. Он мчится вспять! к Вавилонской недостроенной безбожной башне, где все человеки

говорят на одном языке и строят ад!.. Да!.. А мне рано еще туда, брат шайтан!.. …И опять древний никому не нужный Мудрец, выпав из Золотого Автобуса

общечеловеческих ценностей, оказался в лазоревой пыли провинциального забытого Великого Шелкового Пути.

— Эй, мой родной осел!.. Я предал забыл оставил тебя!.. Я променял четыре твоих тихих кротких ноги на четыре сатанинских колеса!.. И чуть не умчался в ад!.. А куда еще несут человеков бешеные колеса машин и крылья самолетов?.. Только в ад!.. Только!.. И все машины и самолеты и все бешено бегущие ноги и лапы мчатся только туда!.. Ахххххх-хйя хххйя ххйя!.. Ай Аллах!.. Прости любопытного, как женщина, меня!.. Дай еще кочевой родимой дорожной сладкой, как бухарская халва, пылью, летучим

прахом подышать! поуповать!.. …Тут на Великом Шелковом Пути в ночном тумане вызрел явился осел Ходжи

Насреддина. На некогда многошумном, а ныне опустевшем Великом Шелковом пути были только

двое: мудрец и осел его... Но Аллах был с ними!.. Но Аллах с небес глядел на них! А Аллах — это все люди на земле!.. И те, что в могилах!.. И те, что в колыбелях и во чревах матерей!.. И те, что дышат на земле!.. И потому мириады живых звездных глаз глядели с небес с упованьем и любовью на

Ходжу Насреддина и осла его! Да!.. Мир пешеходам святым двуногим муравьям земли!.. Всем... ...Но молодой мудрец Кахин-Талыш пустился в странствия в поисках Золотого

Автобуса, ибо молодость алчет бешеных колес и летящих крыл, и не знает об аде... ТЫСЯЧЕЛЕТИЕ ВЕЛИКОГО МУДРЕЦА И ОСТРОСЛОВА ХОДЖИ

НАСРЕДДИНА

Однажды на Великом Шелковом Пути великому страннику Ходже Насреддину

исполнилось тысяча лет. Ах золотой вечный Путник на пыльном Великом Шелковом Пути сколько народов и

царств пережил ты?... Сколько видели хищные орлие очи твои?.. Скольких родных человеков проводил навек потерял ты?.. Иль душа твоя от вечной печали прощанья стала как камень у дороги?.. Иль ты забыл что такое человечьи слезы состраданья?.. Ходжа Насреддин ты герой сорока трех стран и народов и имя твое кочует от Испании

до Китая и только пустынная дымная слава — одна награда за великую мудрость твою? И вот сегодня твой день рожденья, тысяча лет тебе… А ты сидишь в сиротской унылой дорожной пыли в верблюжьих колючках янтаках

саксаулах и некому поднести тебе пиалу с бухарским иль испанским вином иль с родниковой водой?..

И одне песчаные ящерицы-агамы собеседники внемливые чуткие твои?.. И ты сидишь именинник тысячелетний нищ одинок и дряхлые ноги твои жалобно

пергаментно светятся из разбитых чарогов-сапог твоих? И кто? и какая жена бараньим курдючным молодым салом целебным помажет ублажит

солончаковые истрескавшиеся стопы твои чтоб они дальше к человекам шли и веселую мудрость несли?..

А пока тугоногая тугогрудая с неслыханными душераздирающими спелыми атласными ягодицами жена дева будет втирать тебе в пятки кочевые твои баранье сало…

Ты тронешь сиреневые сливовые персиковые соски ее губами забвенными алчными медовыми…

Но ты сидишь одинокий великий мудрец Ходжа Насреддин один один один в теплой

пыли вечерней дороги и тепло пыли вечерней где-то у Бухары Святой что ли… И тепло пыли — одно лишь тепло жизни хладеющей твоей а нет тепла человеков в день

рожденья твоего… И где хмельные возлюбленные и друзья и собеседники пылкие твои великий мудрец

острослов странник?.. Где? где? где?.. Никого окрест! Только смеркающийся Великий Шелковый Путь и осел дряхлый лежит клубится

томится в пыли и одинокий путник на дороге уже не уповает… Ходжа где друзья твои?.. Где народ родной колыбельный твой?.. Где ветхий исконный язык твой?.. Где родина твоя?.. Иль Великий Шелковый Путь — родина твоя? иль дорожная пыль — колыбель люлька

гахвара твоя?.. Кто были матерь и отец твои?.. Кто народ твой, бездомный вечный бродяга?.. А где найдешь матерь и отца у бродячего пса? у муравья? у сорняка? у арыка? у ручья? у

ветра? у облака? у звезды?... А?..

Сорок три народа и языка нынче празднуют твой день рожденья о великий Ходжа но ты

одинок в дорожной пыли потому что не знаешь из какого народа ты? А? Ты испанец? индус? перс? цыган? китаец? араб? узбек? турок? киргиз? таджик?

русский? иудей?.. А?.. …Тогда великий странник тихо сказал сидя утопая уплывая уповая в теплой обильной

лазоревой первозданной пыли из которой Господь некогда вылепил вызвал сотворил первочеловеков, а теперь они не хотят возвращаться вспять…

Тогда Ходжа Насреддин поглядел с великой тоской одиночества на смеркающийся уходящий в ночь Великий Шелковый Путь...

— Что-то я во всех своих вековых странствиях не видел ни одного человека в шелках на Великом Шелковом Пути…

Ибо шелковые богатые люди сидят в шелковых домах а не бродят в шелковой пыли... — подумал великий Ходжа.

Тогда Ходжа Насреддин улыбнулся и сказал тихо: — Я испанец! — и стал с надеждой глядеть на дорогу но никто не явился на дороге в

сумерках сиротских… Тогда Ходжа сказал: — Я перс! — но никто не явился на дороге… Тогда Ходжа сказал: — Я цыган! — Тут призрачный цыганский табор встал в томном мареве, запели гитары

шелудивые задели затуманили мудреца, но потом истаял табор бесследно Тогда сказал: — Я китаец!.. Тогда явился караван с барусовой камфарой и иными зельями но не дошел до

Насреддина и истаял в мерцающем звоне колокольцев… Ходжа сказал: — Я араб! — но никто не явился… Сказал: — Я узбек! — никто не явился… Сказал: — Я турок!.. Тут явились несколько торговцев — и они хотели купить осла и одежду Ходжи, но узрев

их ветхость — иссякли изникли изнемогли в тумане... Сказал: — Я таджик! — никто не явился… Сказал: — Я русский!.. Тут явилось несколько пианых лихих человеков — один зацеловал Ходжу, другой

сладострастно пнул его ногой — но и они истаяли... …Великий мудрец уже устал и стал засыпать в теплой первобытной материнской отчей

пыли постели дорожной и уже засыпающими догорающими устами тихо обронил: — Я иудей!.. И только сказал тайное древнее заветное слово, как мгновенно в сумерках Великого

Шелкового Пути явилась шумная веселая жгучая толпа говорливых хлопотливых человеков. И толпа вмиг окружила Одинокого…

И человеки в пейсах в бородах в круглых ермолках и в черных шляпах стали обнимать ласкать Ходжу Насреддина…

И подняли его бережно на руки и понесли высоко над пылью дороги... — Равви! О талмедей-хахамим!.. Что ж ты молчал тысячу лет о своем происхождении?.. Мы чтим великую кочевую мудрость твою Учитель наш!.. Пойдем с нами однокровник наш!.. Мы приготовили поставили тебе у реки дом с садом и в доме жгучекурчавую алогубую

девственницу долгожданную долгождущую алчнокроткую что будет неистово верна тебе до гроба и далее и породит радостно курчавых лакомых чад многих!..

Только тронь ее и породит она ибо созрела для тебя она. Только тронь ее—и выбежит из нее стая лакомых чад!.. И зачем тебе великий мудрец бесплодный смеркающийся Великий Шелковый Путь, где

идут наши караваны прибыльные?.. А все караваны мира плывут в наши руки и карманы... Зачем великому мудрецу нищий хурджин-сума когда у нас (только у нас!) великая

мудрость и великое богатство — братья а не враги?.. …И великий путник и любимец сорока трех народов и стран радостно сошел с Великого

Шелкового Пути кишащих народов, языков, градов, стран, вер, пророков и богов. И великий странник ушел с Великого Шелкового Пути где был нищ бос гол, но где

любили и ценили и ждали чаяли его… И он впервые за тысячу кочевых лет стал блаженно счастлив в тихом доме у

вечнопрохладной целебной реки вместе с желанной неистово курчавой женой своей, которая превратила жизнь его в сладчайшую бесконечную ночь ласк...

Да! да! да!.. Айя!.. Да! Но! Он больше никогда не выходил на Великий Шелковый Путь где любили и ждали

его… Он был великим самумом а стал безымянной песчинкой… Он был самумом а стал песчинкой… А?.. Господь!.. А?.. ДЕНЬГИ Дервиш сказал: — Все машины все самолеты все поезда этого мира несутся только за деньгами! за

деньгами! за деньгами!.. Иль в сладчайшие плотяные тленные курчавые плодовые каракулевые урожайные устья

лона дев и жен… И нет других путей и целей у миллионов машин самолетов поездов мечущихся по

миллионам дорог и градов земли… Айя!.. А куда я влекусь на осле моем тихом иль на бедных ногах своих по безымянным горным

козьим тропам Таджикистана Таджикии тихой кроткой веющей приречной луговой родины моей?..

А я куда влекусь по осыпчивым тропам козьим бесследным моим?. Чтоб пить из наскальных хрустальных водопадов алмазнопылящих?.. Чтоб есть обжигающую лепешку из дальних глиняных печей тануров алых алых алых?.. И зачем мне деньги? И тебе мечущийся разрывающийся брат современник мой?.. Если есть на земле та лепешка и те водопады?.. ПЛОВ В ВАРЗОБСКОМ УЩЕЛЬЕ Памяти Сухбата Хамидова и Валентина Максименкова Мои возлюбленные животрепещущие друзья други поставили казан у пенной

хрустальной реки реки реки Варзоб-дарьи И варят лепят блаженный творят плов духмяный с зирою и горохом У вешней бьющейся реки реки бешено расколото дымчато хрустальной И улыбаясь растворяясь в вешнем святом новорожденном горном ветерке приречном

ветерке-насиме. Мы пием вино из пиал павлиньих самаркандских И пиаными шалыми пиалами и душами необъятными раздольными блаженными

весенними друг о друга мы влюбленные касаемся сближаемся радуемся И от казана божественный пряный сладкий дым дух спелых рисовых жемчужин зерен

витает витает витает Ай други вешние порывистые улыбчивые упоительные возлюбленные Сухбат и

Валентин! Как блаженно! как сладко! как нежно! как влюбленно! как трепетно! Как юный ветерок любовь любовь летает между нами между нами нас навек соединяя Ай милые возлюбленные хмельные други други мои Да что-то вы полегли легли смирились наклонились от дымного вина прилегли на

приречный песочек курчавый Ах милые родные мои да песочек то хладный от волн ледовых курчавых хрустальных Ах милые задремавшие зачудившие от сладкого вина Да песочек то хладный Да подымайтесь подымайтесь подымайтесь Да плов-то скоро скоро уж уже в казане блаженном дозревает доспевает И я подхожу к моим друзьям хмельным бражно уснувшим возлежащим да над ними

бережно улыбчиво склоняюсь Подымайтесь блаженные родные мои блаженно хмельные вставайте восставайте Да они лежат улыбчивые на хладном песке Да они уже не пианые не задремавшие не вздрагивающие А они уже усопшие А они уже навек ушедшие по внешнему варзобскому ущелию навек уже взошедшие к

Аллаху И плов в забытом казане сиротском позабыто горит горчит и гарью воздымается О Господь! а я то тут зачем? зачем? зачем остался? Ужель ужель не зальешь не заберешь меня внезапным селем

Иль не метнешь не усладишь меня падучим последним сладчайшим камнем горных козьих камнепадов

Чтоб вновь я встретился соединился с возлюбленными моими другами там! там! И боле никогда уже там! там! не расставался с ними не прощался не скитался… РЕЧНЫЕ ХРУСТАЛИ Вечнобиющийся вечнолиющийся вечнорассыпчатый вечнорасколотый вечнодымящийся

вечнотекучий хрусталь Хрусталь моей родной реки Варзоб-дарьи в моем родном моем колыбельном варзобском

вешнетрепетном нежноструящемся ушелие ущелье О дымчатый биющийся у ног моих родной хрусталь реки реки реки Тут раньше был шумел кипел пил пел приречный пир моих возлюбленных

давноушедших и давноусопших друзей И вот они разбили хрустальные бражные веселые бокалы о приречные валуны и навек

ушли А я остался в горном веющем ущелье родном колыбельном один окрест один совсем

один И только у тихих бедных ног моих Все бушуют звонно бьются ропщут веселятся Все лепечут ликовствуют Все не унимаются бегут Все всхлипывают жалуются те те те текучие речные разбитые хмельные хрустали… ИЗ ТЫСЯЧЕЛЕТНЕГО ХОДЖИ Дервиш Ходжа Зульфикаров разбудил тысячелетнего Ходжу Насреддина, который спал

на горе под цветущей одинокой блаженной алычой... — Учитель, что-то ты долго спишь, как во времена тирана Сталина!.. Иль летаргия — это единственное средство борьбы мудреца с тиранией?.. Иль летаргия — ностальгия по блаженным прошлым дням? Но вот ты переспал, пережил Тирана Сталина и Империю его… А теперь пришло Смутное Время, и ты опять глухо бездонно спишь… И не хочешь говорить заблудшим человекам слова мудрости вечной?.. — В Смутное Время и сны мутные тяжкие, как биенья метанья хрустальной форели в

глиняной реке, в которую сошла подплывшая гора, и сель хлынул каменный грязевой в первозданный хрусталь реки…

Столько опять окрест лжи, крови, горя, что я опять хочу уснуть!.. Ойх! уйх! ...Дервиш Ходжа Зульфикар!.. А ты ищешь мудрость в этих днях, как форелей в слепой глиняной реке?.. И вот нынешними человеками Смутного Времени руководит не Коран! не Библия! не

эти Святые Книги стоят распахнуто над Москвой и над Русью, а сатанинская телевышка Останкино, бельмо шайтана...

И она стала выше Библии и Корана! И Ходжа Насреддин сказал: — Телевышка — это перископ дьявола!

И Ходжа Насреддин сказал: — Телевышка — это зубочистка во рту гнилой власти!.. И Ходжа Насреддин сказал: — Телевышка — это шампур-вертел, на котором ежедневно обжариваются,

обугливаются правдолюбы, правдоискатели, люди алчущие истины и веры! Люди чистой любви... И нестерпим над Русью чад, дух горький и ночь горящей правды! Это телекостер инквизиции!.. Ходжа Насреддин сказал: — Эй, русский брат! твоя ноздря и душа не утомились от безбожного чада этого?.. От чада горящей правды, как от жгучего костра истины в ночи, в который все время

наливают, обрушивают ведрами воду? А?.. Пророк Иисус Христос, Ты сказал: «Блаженны изгнанные за правду!» А я скажу: «Блаженны люди истины, горящие, чадящие на дьявольском телевертеле-

телешампуре!» Дервищ Ходжа Зульфикар, если ты разбудил меня, я скажу тебе о другом русском

бедствии, о повальном гиблом пианстве. Я прошел всю Смутную Русь нынешнюю… И увидел великие реки водки и самогона смятенные… И человеков кишащих на брегах этих… И так велики нынче на Руси эти реки водки, что великая русская река Волга кажется

средь рукотворных дьявольских мглистых рек этих лишь малым арыком, бедным ручьем! Да!.. И прибрежные, несметные пианицы уже называют реку Волгу рекой «Водкой»! да! Вот

он гробовой безбожный смех русских пианиц необъятных!.. Дервиш сказал: — Если ты встал на пень дуба и стоишь-шумишь - ты все равно никогда не станешь

былым благородным дубом-великаном... Да жаль! жаль! жаль Русь всепианую под блудной! кривой! беспалой! кромешно пианой

дланью!.. И вот раньше русские витязи-воители свято лежали убитые за веру и царя-батюшку на

полях сражения с верозащитными мечами в руках… И нынче неоглядно лежат они в лопухах, в бурьянах с порожними бутылями да поби-

тыми стаканами... Русский святовоин окунает верозащитный меч в самогон, а не в кровь врага-душегуба!.. И еще Ходжа Насреддин вздохнул и сказал: — Эх, дервиш Ходжа Зульфикар, зачем же ты разбудил меня?.. Лучше бы я спал, чем говорил эти горькие русские слова!.. Айфффа!.. И еще Ходжа Насреддин сказал о Перестройке: — Вот сидели блаженные друзья за столом дружества... Стол у реки весенней стол... Стол небогатый был, но любовный... Стол народов-братьев... травяной дастархан...

И сидели за хмельным столом-дастарханом мужи-друзья... тут были русские, украинцы, белорусы, узбеки, грузины, таджики, казахи, киргизы, армяне, азербайджанцы, евреи, тата-ры и иные добрые улыбчивые человеки...

И звенели, сходясь, пенясь, пиалы и бокалы... И жарились — благоухали блюда и яства разных народов, и пели песни родные

колыбельные свои... И текло блаженное застолье у реки весенней... у травы речной в новорожденной... Но тут пришли за стол темные тайные люди... И стали выкрикивать темные слова на разных языках... И стали шептать русским, что инородцы-братья, обирают, грабят их, а инородцам

нашептывать, что русские угнетают, подавляют их... И началась ссора, и началась распря!.. И злоба полилась из яростных, пенных уст!.. Стали бить бокалы и рвать скатерти, и переворачивать метать блюда с невинной едой! И стали кричать на разных языках вавилонских, чтобы смутить друг друга!.. И исказились кроткие милые лица моих возлюбленных друзей!.. И души наполнились страстью к убиенью!.. И стали рвать! терзать! убивать друг друга!.. И сразу явились обнажились апостолы войны, и розни, и братоубийства!.. И тогда на реке началось наводненье от упавшей, подплывшей от ливней весенних

глиняной горы и многих грязевых селей!.. И прежде хрустальная река стала глиняной! адовой! бешеной!.. Но друзья мои в бешеной злобе братоубийства не заметили наводненья, потому что

восставшая кровь в венах их стала более мутной, чем река… И вот уже родные мне лица несутся! тонут! бушуют! в глиняных бешеных волнах

мечутся! кричат! вперемежку с донными, вывернутыми, глухими, илистыми камнями!.. И вот уже в смертельной бешеной воде навек уносятся родни лица моих возлюбленных

братьев русских! украинцев! узбеков! армян! казахов! и других... Но мне уже не увидать глиняных! безумных ликов обреченных этих… Ай упаси Аллах!.. Сохрани в бешеных глиняных волнах!.. Айхххх! айхааааа... аааа... О Боже! И это называется: Свобода? Воля? Демократия?.. Когда лики моих возлюбленных друзей утопают, умирают, задыхаются, как жабры

форелей, в текучей глине?.. И когда не чуя удушающих волн мои ослепшие друзья с оскалами волков режут друг

друга осколками разбитых бокалов и пиал?.. И когда уносясь в смертельных волнах проклинают бешено друг друга на забытых

невнятных своих языках?.. Айххха! И не хотят спасти друг друга, а алчут убивать, топить, хотя сама река —убийца их?.. Не дай Аллах слепому, ярому безумцу уйти, утонуть навек в безымянных, глиняных,

бесследных, безъязыких волнах! волнах! временах! временах! временах!..

Но! Аллах!.. дает... Ах, дервиш! зачем ты разбудил меня?.. Такого необъятного бедствия, как на Руси разъятой, за много веков я не видал!.. И тысячелетний мудрец Ходжа Насреддин рыдал... И у него была седая борода и седые глаза... И седая слеза... — Гляди, дервиш Ходжа Зульфикар, Русь вся стала необъятным сатанинским вокзалом,

где навек! до смерти! до слезы! до кости! до крови! прощаются целые народы-братья!.. Былые братья... И еще Ходжа Насреддин сказал: - Если воитель... витязь не возьмет верозащитный Меч и не пойдет на нутряного врага

помирать за Христа... как помирали федаины-смертники Аятоллы Хомейни за Аллаха! за Пророка! за Коран...

То Русь исконная праведная Святая навек померла... ушла на небеса... на наших глазах, а не на страницах ветхих летописей...

Да! да! да! Да!.. ЖЕНА И БУДДИЙСКИЙ ДЕРВИШ-ШМЕЛЬ Однажды весной в родном кудрявом Варзобском ущелье дервиш вышел ранним утром к

цветущей у реки груше груше груше древлей подруге своей Там роились ликовали средь цветов пчелы и шмели И так вольно рыдалисто пахло девичьей ранней свежестью и сладостью молодых трав и

цветов Что дервиш воспаленно воспомнил Как некогда был каракулевым травяным агнцем иль медовым шмелем где-то здесь в

первобытных перворожденных колыбельных горах горах горах Тогда дервиш стал шмелем густым свежим шмелем И возлетев стал средь пчел бродить витать И хмельно оттеснять их от грушевых и иных новорожденных цветов цветов цветов

Прошло много времени, а, может, и день весенний иссяк погас средь гор, как веселый костер

Когда жена дервиша Дарьюш-Махмальбаф плясунья-змея вышла из кибитки и стала искать и звать дервиша

Но не находила его Она искала его на земле и в горах И ни разу не поглядела в небеса, где дервиш-шмель радостно позабыто теснился

неумело перворожденно витал средь пчел и шмелей Тогда дервиш обреченно печально шепнул: - Жены наши всегда ищут нас на земле, где черви… А надо искать в небесах где звезды...

Если б она бросила хоть один изумрудный взгляд в небеса — я бы вернулся вспять... Но ищет меня она на земле, где черви...

И обиженно полетел прочь от родной кибитки лазоревой в весенних малахитовых

сумерках человечьих с которыми дервиш навек расставался... Тогда Дарьюш-Махмальбаф плясунья стала одинокой змеей и уползла в камнях.. Что от дождей вешних стали мягки и первородно податливы... ТЕЛО, ДУША И СОИТЬЕ Дервиш сказал: — Соитье — это тот единственный миг, когда тело торжествует над душой… И потому тело всегда стремится к соитью-забытью в вечной войне тела и души… Соитье — смерть бессмертной души Но только на один миг! Потому так кратко оно! да!.. Айх! Но чья еще смерть кроме быстролетной смерти бессмертной души так сладка?.. Аллах прости меня... И еще дервиш шепнул: — Соитье разрушает красоту... Погляди на лик мужа и жены в миг соитья!.. Как искажено измято судорогой плотской сласти даже самое прекрасное чело! о!.. Оно подобно челу умершего от крысиной чумы... да!.. Вот был жемчужный дивногрудый песчаный тихий бархан — но налетел ветер самум и

разбил развеял понес в пыль дремучую его! о! Аллах прости мне что вспоминаю многих возлюбленных моих вначале дев дев а потом

жен жен разрушенных страстью словно бархан ветров… Аллах, прости что брожу среди девьих барханов и беспутный ветер древнее мое грешно

судорожное лицо огненным песком сечет! сечет! сечет! Ой смертно! жгуче! горячо! ...И вот уже судорога сладостного забвенья разрушенья пошла по лицу безглазому его... О!.. бедный дервиш!.. В пустыне воспоминаний грядет не живой верблюд, а лежит немо вопиет лишь кость

плакучая падучая его его его… ВЕЧНЫЙ ХОДЖА НАСРЕДДИН И ВЕЩАЯ ПТИЦА СИМУРГ Однажды один богач сказал великому Ходже Насреддину: — О Ходжа! Много притч ты сочинил... Придумай притчу о вещей птице Симург!.. Великие поэты древности Аттар и Навои воспели эту волшебную загробную Птицу... Кто Она?.. Где гнездо её?.. Куда Она летает?.. Симург - это Птичий Бог?.. Как он выглядит - этот Царь Птиц?.. Если притча твоя не уступит притчам Навои и Аттара - я подарю тебе мешок с золотым

песком...

...Был конец XX века когда люди забыли про мудреца Ходжу Насреддина и никому не

нужны были притчи его… А мудрость заменили деньги к золото а тут проезжий богач обещает мешок знаменитого

чистопородного бухарского золотого песка… (Вечно голодный в XX веке - в блистательном веке торжества, в том числе и веселого

права на голод, человеческих прав - Ходжа Насреддин готов был и за одну горячую лепешку сочинить притчу а тут ему обещают мешок золота!)

Мудрец ушел в Святой колодезь раздумий где часто осеняло озаряло его. Прошло три дня но в великой голове мудреца-острослова не являлась не рождалась даже

самая нищая притча о Симурге. Когда через три дня богач пришел к Ходже - тот сказал печально: — О обладатель золота! о щедрый и последний любитель всеми забытой мудрости!.. В обильной голове моей - увы! - летали миллионы птиц, как в весеннем веселом небе

медовом, но теперь нет в ней ни одной птицы и нет и следа Симурга! птичьего Бога Царя! как в осеннем разрушенном гнезде...

Но потом Ходжа улыбнулся и сказал: - О Щедрый! Напрасно ты пообещал мне столь великую награду - мешок золота! Теперь в бедной голодной голове моей стоит победно только мешок с золотым песком -

и больше ничего!.. Только о нем думаю я... И где тут взяться бедной вещей Птице Симург, когда я только и думаю о том что могу

купить приобрести на мешок золота? Айхха!.. Разве может птица лететь раскинуть вольные крылья в тягучем золотом песке?.. Только низкие ящерицы могут ползать в песке!.. Я был птицей а стал ящерицей... Ай мешок золота победил меня... О Щедрый забери свой мешок! Освободи мою голову!.. Освободи мой разрушенный золотом мозг!.. Тогда вещая Птица полетит в голове опустевшей освобожденной моей!.. О бедные человека в головах которых стоят мешки с деньгами... Что могут сочинить придумать они?.. Да и как подниму я нищими руками тяжкий мешок с золотом? Как повлеку его на дряхлом осле своем который и один мешок с 248 костьми уж не

может везти?.. И двуногий мешок печально идет рядом с ослом... Тогда Богач сказал Насреддину: — Я отдам твое золото нищим... твой мешок пуст... твое золото рассыпалось - и его

подбирают поднимают нищие... Твоя голова свободна!.. Пусть летят в ней все птицы... и Симург!.. А за притчу ты получишь горячую лепешку и пиалу зеленого китайского чая!.. Айх!.. Дай тебе Аллах Великий Родитель Творитель притч!..

…Тогда опустела освободилась голова великого Ходжи Насреддина дотоле засыпанная наглухо золотым песком как развалины древних мазаров кладбищ…

И полетели вольные птицы в голове и окрест великого странника! И было это на Великом Шелковом Пути между Самаркандом и Бухарой, где уже тысячу

лет бродил Ходжа Насреддин… И ни разу не уходил он дальше Самарканда иль Бухары, но слава его бежала как ветер

по всему необъятному Пути - от Испании до Китая... О Аллах! Вот один человек сидит недвижно всю жизнь в чайхане придорожной пыльной

и рассказывает сказки в воздух в ветер немой, а его знает весь мир. А другой путешествует алчно по всему миру и тоже безумствует пыльный язык его

бьется во рту как верная река в камнях, а никто не знает его, кроме дорожной пыли, где ступали суетные ноги его или бежали бесследные колеса его...

И вот задумался Ходжа Насреддин о вещей птице Симург... Кто она? Где гнездо её? Куда летит? Где шумят крылья её?.. Тут увидел услышал Ходжа Насреддин в зарослях Варзобского ущелья соловья

поющего. Слез с осла великий старец и долго слушал дивную птицу а потом сказал: - Соловей, встречал ли ты вещую птицу Симург?.. Кто она?.. Где гнездо её?.. Соловей сказал в кустах цветущей алычи: - Симург — это самая голосистая певчая птица! Это самый соловей из

соловьев!.. Это все соловьи мира подлунного... Если он запоет разорвутся уши всех живых!..

Поехал мудрец дальше... И тут увидел услышал Ходжа Насреддин ферганского фазана многоцветного

многомалахитового весеннего ярого… Тогда залюбовался великий мудрен дивным переливчатым опереньем пернатого

ферганца а потом медово вопросил: - Фазан дивноперый! встречал ли ты вещую птицу Симург? Кто она? Где гнездо её?.. Из

каких яиц выходит она? а?.. Фазан сказал: - Симург - это Хан Царь ферганских фазанов... Его оперенье превосходит сиянье Млечного Пути... А его алмазный хвост длиннее Млечного Пути... Это алмазный Хвост Горящих Стожар Плеяд… Это Хвост вселенского Симурга - фазана алмазного... Мудрец вздохнул и поехал дальше на седом осле своем... - Ах, мой седой серый унылый собрат, почему Аллах не дал тебе такого оперенья, как у

малахитового ферганского фазана? А?.. У меня хоть в молодости язык был цветаст и кудряв и похож на радужный хвост

фазана... Но опал увял мой язык и стал похож на хвост навозной низкой курицы... О Аллах!.. А интересно спросить у курицы - кто такая птица Симург?.. Курица скажет: " Это самая великая Курица, которая не может поместиться ни в чей

котел-казан, ни в чей суп!.."

Но из какого яйца выходит вылупляется Она? Где её скорлупа?.. …Мудрец задумчиво поехал дальше на осле своем задумчивом в задумчивой пыли

родной дороги плещущейся вековечно между Самаркандом и Бухарой... Потом Ходжа Насреддин близ бухарского сада Дилькуш встретил царственного павлина

и вопросил его: - О обладатель несметного хвоста! встречал ли ты птицу птиц Симурга?.. Кто он - царь птиц? Где гнездо его? Из какого яйца выходит он?.. Тогда павлин распуская расписной малахитовий неслыханный хвост и закрывая

пыльную даль Великого Шелкового Пути сказал: - Симург - это несметный необъятный Павлин... Хвост его равен всем райским садам… А сады рая несметны и превосходят земли человеков... Хвост Павлина Симурга - это бездонная даль райских благоуханных вечноцветущих

садов садов садов плещущаяся... Хвост Павлина Симурга - это вселенская Картина райских садов!.. Представь эту Птицу - если один хвост её равен всем садам рая… Тут Ходжа Насреддин устал от рассказов земных расписных радужных птиц и поднял

вылинявшие от многих дорог и веков глаза к вечнолазоревым небесам. Там плыл брел дивноэоркий дивнокрылый тяньшаньский памирский всевидящий орел-

ягнятник. Ходжа даже восстал встал на дряхлой спине осла Хунука-Жемчуга своего чтобы быть

ближе к небу к далекому орлу и воскричал: - О орел повелитель странник великих гималайских ветров идущих от несметного

Джомолунгму!.. Несущих запах нетронутых непуганых окал и вершин где лежат усопшие вмерзшие в

вечность альпинисты дегустаторы снежных смертельных горных пиков!.. О, орел! ты самая зоркая птица! видел ли ты Симурга? Кто Он? Где гнездо и яйцо его?.. Хотя я уже знаю что ты скажешь что Симург - это самый Великий Орел... Тогда орел снизился сошел с небес к великому путнику всех дорог и всех народов и всех

веков и встал в небе почти над его седой древней головой в бухарской пыльной чалме которая в хладных бесприютных ночах служила Насреддину и белопенным сокровенным одеялом, но не могла стать саваном, ибо великий мудрец был бессмертным, отчего страдал ибо давно познал все сласти и горечи этого мира...

Тогда орел сказал: - Симург - это самый великий самый зоркий Орел Орлова… А когда он распускает расставляет распрямляет раскидывает свои необъятные крылья -

он закрывает закутывает солнце - и наступает ночь ночь ночь... Симург - это великий Орел приносящий ночь и отдохновенье всем живущим... А бездонные самые зоркие дальновидящие зрачки его видят улавливают свет и трепет

самых далеких звезд… А зрачки его чуют видят даже первомуравья иль первомышь на бездонных планетах где

Аллах только что затеплил живую животную жизнь... И вот уже очи орла узрели первозданность первопотность ея!.. Айххияааах!..

ТогдаХоджа Насреддин отпустил орла в небеса и впал в бездонный колодезь задумчивости, как голова его впала в белопенную бухарскую чалму...

Айххххяйайхх.!.. В Последние Времена, а окрест великого мудреца всегда царят витают Последние

Времена! многие человеки возлюбили зверей лошадей собак кошек боле человеков а это знак Последние печальных Времен.

И от тоски одиночества опустевшие безлюдые печальные человеки беседуют со зверями. И Ходжа Насреддин забывчиво и часто беседовал с древним ослом своим Жемчугом-

Хунуком - Окрест такая нищета и грязь а моего осла зовут Жемчугом! О!.. А иногда осел уставал слушать бесконечные речи своего одинокого Хозяина и в ответ

глубоко вздыхал и ревел трубил густо и тогда великий мудрец стыдливо умолкал, боясь утратить последнего слушателя и ученика нетленной золотой мудрости…

- О мой Жемчуг-Хунук!.. Ты слышал: для соловья Симург - это великий Соловей, для фазана - великий Фазан...

для павлина - великий Павлин, для орла - великий Орел... А ты представляешь Птицу, которая одна поет как все соловьи мира?.. И где тогда будут наши уши?.. О Аллах?.. А ты представляешь, что эта же Птица носит хвост необозримый и алмазный

лучезарный, как бесконечный стелющийся по мирозданью Млечный Путь?.. А ты чуешь видишь, что эта же несметная Птица неистово поющая мириадами

соловьиных горл и носящая невиданный Хвост - Млечный Путь, имеет и второй Хвост необъятный многоцветный, как бескрайний вечноцветущий райский сад!..

О Аллах! О Двухвостая малахитовая необъятная вселенская Птица Симург моя! Айя! Ай Аллах!.. А куда летит Птица Твоя?.. Где гнездо её?.. Где яйцо из которого вышла вылупилась она?.. Где её родильная скорлупа?.. А два необозримых неоглядных вселенских Ея орлиных крыла застят Солнце и несут

ночь и покой на землю! Ай! Аллах! Ай!.. Птица такая Твоя? с такими мириадами соловьиных песен рулад! С такими двумя Хвостами! С такими вселенскими орлими неистово зоркими ночными

крылами! Ах Аллах!.. Ах куда летит Вселенская Птица Твоя?.. Где летит Несметная Птица Твоя?.. Где Её гнездо?.. Где Её родильное яйцо?.. И для соловья - это только Великий Соловей И для фазана - это только Великий Фазан и для павлина - это лишь Великий Павлин И для Орла - это лишь Великий Орел Тогда осел сказал: - А для осла - это лишь Великий Осел... О!..

…Тогда Ходжа Насреддин тихо шепнул, погружая седую голову свою в глухую

пыльную белопенную чалму! обвивая голову свою древней чалмой бухарских бездонных шейхов!

- О Аллах! Эта Вселенская необъятная Птица Симург летит лишь в моей бедной малой старой голове?

В моей дряхлой пыльной разрушенной бухарской чалме чалме чалме... Вот где её гнездо... О! О! О!.. о!.. А моя бедная разрывчивая голова - это и есть Её родильное яйцо!.. А моя древняя дырявая разрушенная бухарская чалма - это Её разбитая скорлупа... Ай Аллах Господь!.. А летит Симург к Тебе как почтовый голубь летит к хозяина кормильной руке руке

руке... Ах Аллах! Ах Вселенский Необъятный Двухвостый Небеснокрылый поющий как мириады

соловьев несущий ночь ночь Симург бьющийся вьющийся кротко прирученно в малой моей изношенной пыльной ветхой бухарской святой чалме чалме чалме как в гнезде...

О Аллах! Мне страшно... Птица Симург - это я!.. А Её родильное гнездо яйцо - это моя круглая яйцевидная голова… А моя развевающаяся рваная летящая рассыпающаяся на тряпки дряхлые чалма - Её

разрушенная скорлупа… Айххха!.. Да!.. О Аллах! Ужель я родился провился вышел вылупился из собственной головы-яйца?.. Айхйааааейхйаааааааааайхаааааааа.... ОДИНОЧЕСТВО Ольге Власовой - страннице многих дорог мудрости и добра - Дервиш что не ходишь ты в домы возлюбленных друзей твоих?.. Что забыл застолья и беседы сладимые хмельные и прощанья объятья ночные слезные

звездные?.. И ночлеги - побеги скоротечной любви твоей?.. Иль ноги подкосились твои?.. И душа обмелела как горные реки ледовые изумрудные осенние?.. Где зримы прозрачны донные тайные форели?.. Иль затуманился задумался о последней неизбежной гостье - смерти? Дервиш сказал: - Голодный лев устал ловить травяных кузнечиков.. И еще дервиш сказал шепнул себе одиноко: - Сиди. Вспоминай. Сочиняй. Рыдай!.. Посещай лишь могилы святых и родных... И домы больницы приюты страждущих хворых и вечерний иль утренний Храм... Тогда простит неслышно незримо уведет тебя Аллах! да! Аллаху Акбар! Аллах велик и необъятно неприступно зазвездно далек высок!

Но слышит малейший вздох спящего травяного муравья... ... О Аллах! прости мне гордыню мою Но! но! но Тобой созданный сотворенный для бесед с рыцарями и шейхами Я одиноко тлею длюсь тщусь в кибитке забытой моей И кибитка объята травой и я уже устал пробивать поминать рвать тропу в ней И скоро скоро возьмут победят съедят захлестнут меня родимые травы травы травы

Твои А всю мою прошлую жизнь я в слезах несбыточно видел как я бреду с Монархом

Магрибским Королем Марокко по брегу Аль-Мухита-океана Атлантического в вольных обильных шелковых фазаньих веющих одеждах

И что-то медленно медоточиво шепчу И Король вольно по-детски мне мне (иль океану?) улыбается И за нами но прибрежному океанскому малахитовому бирюзовому жемчужному песку

весело ступают птичьи летучие павлиньи шелковые атласные плясуньи И все они влюблены в монарха и алчут его но одна одна любит ждет чует лелеет меня

одна Но одна атласнотелая в шелковых лазоревых изорах шароварах туманах Тайно погибельно возлюбила меня И хочет грядущей опасливой ночью бежать выйти из туманов изоров ко мне не страшась

хозяина Короля Айхха! Айййя!.. Господь ужель этому не бывать никогда? Аллаху Акбар! Аллаху Акбар!.. Аллах велик необъятно далек высок но знает слышит малейший вздох спящего спящего

смоленого в изумрудных травах муравья... Я... Господь мой... я сплю я гряду по берегу океана рядом с улыбчивым Монархом

Марокко… В бушующих веющих раздольных дурманных медовых павлиньих сладчайших шелках

шелках шелках... Помедли Аллах!.. Тогда Монарх улыбчиво дарует мне ту которая глядит на меня А сам печально блаженно глядит на океан... Он знает что женщина бездонней и необъятней океана ибо океан рождает рыб а

женщина - дитя! Да!.. ОРЕХОВЫЙ СОН Однажды дервиш Ходжа Зульфикар уснул в летний пустынный полдень в тени

огромного маслянистого тавиль-даринского орешника. А мудрецы говорят что пребыванье в тени дурного густого полуденного солнечного

орехового дерева так же опасно и утомительно как общенье с глупцом иль палачом. Но дервиш уснул ушел под полуденным жарким ореховым лоснящимся древом и долго

дурно мутно томно мято спал спал спал Сон его был как глиняная горная река весной когда идет ил камень почва земля текучая. А когда проснулся - увидел вопящий самолет в небе и машину на дороге в чаду.

Дервиш сказал: - Дурной ореховый полуденный сон!.. Истинно говорят мудрецы... Аллах дал небесные крылья орлу и гонные ночные ноги

кормящие волку. И зачем человек взял крылья у орла а ноги у волка?.. На погибель себе?.. Зачем? Когда мысль человека необъятно выше орла и быстрей волка?.. О дурной ореховый полуденный сон в тени орехового бредового орешника!.. О дурной ореховый сон с сатанинской чадящей машиной и самолетом его!.. И так! и тут! под ореховым ядоносным древом навек уснут все человеки! все человеки!

всё человеки! Не дай Аллах!.. И дервиш встал с земли и отошел от бренного бредового орешника… И пошел к реке Бартанг-Хрусталь и окунул темную голову свою в воды его

пресветлые… И изгнал сон бредовый ореховый ореховый ореховый… А ты человече?.. В какой реке бредовый сон ореховый развеешь?.. ЗОЛОТО МУДРОСТИ Дервиш сказал: - Осенью всякий неприметный кустик становится золотым Так и всякий Божий человек в зрелости изрекает золотые слова мудрости… Дервиш внемли всякому человеку на земле этой блаженной веселой… МОЛОДОСТЬ ЗРЕЛОСТЬ СТАРОСТЬ Дервиш сказал: - Молодость - это горячечный бег по пыльной дороге кривой пьяной и пыль вдали за

тобой вьется отстает остается Пыль курчавая веселая! Зрелость - это бег по пыльной дороге и пыль догоняет тебя Пыль задумчивая Старость - это когда ты по пыльной дороге бредешь и пыль окружает объемлет тебя Пыль слепая И где плоть твоя и где пыль твоя - ты уже не разделяешь не разлучаешь не различаешь

не знаешь Блаже! И еще сказал: - В молодости я сочинял стихи, в зрелости - романы, а старость - это притча это афоризм

это эпитафия краткая... ВЕЛИКИЙ ЧЕЛОВЕК

Дервиш сказал: - Великий человек родившийся в маленьком безвестном богозабытом селенье подобен

золотому шмелю среди смоляных муравьев… Они найдут к нему дорогу, но лишь когда он падет златоусопший сойдет с небес на их

землю… И они будут поедать золотое былое неприступно певучее тело его... И вспомнил дервиш средь кровавых ивовых плакучих дней вечносолнечного

вечноулыбчивого златоуста Ходжу Насред-дина о котором тоже все забыли в гражданскую войну...

ОТРОЧЕСТВО ХОДЖИ НАСРЕДДИНА - Дервиш ты говоришь, что великий человек, родившийся в безвестном кишлаке убогом,

тоскует и он похож на золотого летучего шмеля среди смоляных низких муравьев... И они найдут к нему дорогу и съедят отведают его лишь тогда когда он смертно уснет и

падет на землю!.. Тут они липко облепят его и отомстят ему - уже мертвому - за небеса высокие его... И Ходжа Насреддин вырос в малом кишлаке Ходжа-Ильгар и тянуло его на Великий

Шелковый Путь где ждала его великая шелковая судьба его?.. Да? Чуя великий зов судьбы, ушел он, покинул убогий богозабытый кишлак свой? Да?.. Дервиш улыбнулся и сказал шепнул: - Нет у Аллаха богозабытых убогих кишлаков и человеков!.. Всякий кишлак и человек свят и позван на землю для великой судьбы! Когда Насреддин стал ярым гонным отроком, стали мучить его спелые сны… И в ночах зебб карагач его слепой воздымал поднимал над ним одеяла ночные… И холодно было спать ему без одеял… И однажды десять одеял набросил он на спящее тело свое - но проснулся от сквозистого

холода, потому что одеяла взошли в потолок низкой кибитки от зебба древовидного стреловидного его…

А потом по ночам и дням во все стены нищей кибитки упирался устремлялся натыкался бедный отрок зеббоносец своим непокорным необузданным стволом…

И мудрец сказал ему: «Не даст тебе, Насреддин, спать зебб горизонтальный бамбук

твой, что шатает колеблет кривые стены кибитки утлой твоей. Тебе нужны, Насреддин, большие домы, дворцы, чтоб не душили не тушили они вольный слепой карагач неистовый твой, а в нашем кишлаке нет таких. Иль ты видел чтобы могутный карагач иль белый тополь иль благородный балхский тут-шелковица выросли поднялись в мазанке-кибитке?..»

Тогда ушел Ходжа Насреддин на Великий Шелковый Путь в большие города где есть большие дома и дворцы для необузданного святого дерева…

Мудрец сказал вослед жизни Ходжи Насреддина: есть поверье-легенда о великом

златоусте Азии Ходже Насреддине... И он познал всех вольных дев и жен кишлака своего и пошел в соседние селенья…

И там познал всех а потом совершил такие же деянья неистового зебба своего во всех встречных городах…

В последние дни земной жизни своей он бродил с астрономами звездознатцами унылыми как яйца старца обвислые и глядел на Плеяды алмазнотекучие…

И вздыхал и шептал смущенным мужам ученым, которые никогда не знали, что значит живой карагач меж младых ног:

- Есть! есть! там! жизнь на несметных плеядах звездах планетах лунах! есть! я чую! есть есть там жены и девы недоступно непочатые!..

Ай горе мне! Айх! Ай! - до них мне уже уж не добраться!.. Только там они остались! потому что нет меня там! айхххх!.. И рыдал и улыбался святой шейх мулло Ходжа Насреддин всеземной зебболов

зеббостранник!.. А ведь в отрочестве я мог бы по ночному необъятному зеб6у древу своему на

ближайшую звезду взойти взобраться!.. Ай мне!.. ой мне! а я по сладкой земле дев и жен скитался метался словно муравей

ползучий необъятный сладкожалящий!.. Мудрец сказал: - Велик не язык а зебб бессмертного Ходжи Насреддина... Но потом мудрец Ходжа Зульфикар усомнился и опечалился... И вспомнил свою дальную скороспелую жену Анор-Султан и Ходжу Насреддина... ЧАША ОГНЯ. ПОСЛЕДНИЕ ВРЕМЕНА - Дервиш когда придет Апокалипсис?.. Каков Знак Тавро Пайцза Последних Времен?.. Над каким селом городом народом Чаша Огня Чаша Терпенья Господа прольется?.. Дервиш сказал: - Когда боль человеческая станет больше плоти и больше самой души И вот с этой болью ты обойдешь все народы всю землю человеков но боль не утихнет и

никто не примет ее и никто не исцелит ее Тогда боль станет больше земли Тогда люди будут больше вспоминать об усопших чем думать о живых Тогда придет Апокалипсис Тогда Господь разрушит народы и земли И прольется долгождушая долготерпеливая (и долгожданная) Чаша Огня И мирные кроткие ослы последних времен станут огненными Конями Апокалипсиса И дервиш со страхом покосился на своего древнего осла Аль Яхшура-Жемчуга… И улыбнулся… Но потом опечалился и шепнул: - Я вижу чую иногда в дрожащих глазах зрачках моего осла какие-то грядущие алчные

недальные огни пожарища костры... Вот они!.. Роятся плещутся томятся в огненных зрачках!.. Аллах! Охрани... Иль не Ты поставил взрастил поселил выткал на спине всякого осла божий власяной

след вселенского Иисусова Креста!..

КАМЕНЬ АПОКАЛИПСИСА ...Путник в горах! Будь осторожен -помни, что ты - как слеза на ресницах!.. Таджикская пословица ...Нынче все люди все человечество - это путник в горах Нынче все человеки - слезы на ресницах И вот уже кроткие хиссарские ослы в горах и долинах талых изумрудно родных

таджикских моих глядят косят хрипят люто как огненные кони Апокалипсиса... И вот вздымаются скалятся как кони Ищут они Камень Апокалипсиса что ли? обнюхивают всякий камень горный а их

бездонное множество... Ищут... И ослы последних времен станут Конями Апокалипсиса А ты знаешь Камень Апокалипсиса?.. Какой он? Где он? Кто видел его?.. Во всяком человеке живет таится зло как огонь в камне Вот ударится человек о человека А гневный народ о другой народ Вот столкнется камень о камень и выйдет искра зла искра война огня Огонь всюду живет томится заключен в камне воде воздухе земле и ждет своего часа Иногда он выходит и ожигает опаляет страны земли народы града племена в войнах Как средневековая чума но потом устает огонь и уходит Но есть огонь который не остановить если он явится Есть пожар последний который уже не потушишь если он очнется восстанет И пожар этот начнется взойдет восстанет родится там где люди более всего страдают на

земле Где? В каком народе?.. в какой земле?.. На Руси моей иль в Таджикии моей?.. Господь Ты держишь в руках Чашу человеческих страданий… И чья слеза переполнит ее? чья?.. Столько на земле народов и человеков помирают от горя от голода от болезней от войн

от тоски непосильных для души расставаний Господь Ты держишь в руках Чашу Своего Терпения Чашу Огня Господь Ветхий Деньми устал претомился от человеков текучих от народов

кровожаждущих? И не объяли Тебя скорби от бед вековых?.. А тут как человек в старости слезной Ты вдруг исторг слезу над бедной заброшенной

человеческой душой судьбой пыльной дальней безымянной И Чаша Терпения пролилась полилась над забытым горным кишлаком Кондарой?.. Аллах Акбар! Аллах велик и многотерпелив… Но вот час пришел… О?.. Внезапно Судия приидет и коегождо деяния обнажатся...

…Как имя твое пыльный кишлачный чахлый лазоревый горный рыдающий мальчик?.. ...Я Сиддик-Джилликуль я родился в забытом кишлаке Кондара У отца пастуха Паррвиза-Арруа-Баграта-Митры И у бедной безмолвной матери Каструббы-Шшаламмм Латоффат И она боялась моего гневного отца как отсталая болезная овца вездесущего волка И знала шептала во всей жизни своей лишь три слова: «Сынок Сиддик-Джилликуль Мухтарам я до смерти люблю тебя тебя тебя... И после

смерти буду любить лишь тебя тебя тебя...» И она от материнской раэрывчатой раздирающей бедные сосуды человеческие неземной

нечеловеческой любви Блаженно счастливо ушла померла ушла в те сады где никто не помешает ей любить

меня меня меня Я знаю - она сидит в небесах под райским родниковым деревом тальях прямо над

кишлаком моим и неостановимо бессонно глядит с небес на меня И она оттуда улыбчиво глядит молит любит меня Оя матерь безмолвная моя - поспите хоть в раю... сомкните глаза... дайте отдохнуть

глазам... А соль ее слез съела смоль зрачков и глаза ее стали снежными белыми Оя! матерь белоглазая моя!.. Айхххххххха!.. Но не спит она Господь пусть поспит она в небесах потому что на земле скоротечной не спала она из-за

меня! айхххха! Но в ночи звездопадов августа мурдада густаря Когда сыплются обильные звездопады на альпийские варзобские гиссарские фан-

ягнобские джайлоо альпийские луга луга луга Но в ночи августа когда течет с небес обильная падучая рассыпчатая звезда Я тайными козьими кривыми гибельными тропами всхожу на вершину горы родной

Хан-Кондара И гляжу гляжу в раскрытые до самой дальней звезды небеса небеса небеса И там чую вижу дымчатое райское одинокое (Господь разве в раю есть одинокие

человеки и дерева? тогда это ад а не рай?) дерево И под ним сидящую бессонную снежноглазую мать мою Каструббу-Шшаламмм

Латоффат И она бессонно глядит на меня Но но но в ночи августа с горы Хан-Кондара Я вижу в небесах бездонных под деревом тальях летящим райским мою бездонно

дальную дымчатую неистовую незабвенную мать И даже еле еле едва слышу чую ее вселенский шепот зов среди падучих змеящихся

шипящих звезд звезд звезд: - Сынок сынок Сиддик-Джилликуль... Я и после смерти я и в раю мучаюсь стражду под сладким вечноцветушим деревом… Разрываюсь раздираюсь люблю люблю люблю тебя тебя тебя... Айххххааах! ай! ой! Вай дод! вайх!.. Я и в раю только люблю тебя!..

Ай Господь нынче все человеки - это путники в горах Нынче все человеки - это слезы на ресницах... Господь не объяли Тебя вековые скорби войны моры беды человеков Но тут Ты исторг слезу над одинокой заброшенной головой пыльного дальнего

мальчика кишлачного И тысячелетняя Чаша Терпения Твоего пролилась полилась над забытым кишлаком

Кондарой? Айх!.. Да!.. И!.. В ту адову начальную ночь ночь нощь в кишлаке Кондара была талая первовесна когда у

реки дымит чадит куст первоминдаля первофевраля В ту ночь Сиддик-Джилликуль глухо мокрогубо святоотрочески горя жарко спал в

глиняной мохнатой кибитке родной В ту ночь Сиддик-Джилликуль спал витал в дряхлых самаркандских одеялах Мучая лелея слепыми бешеными чахоточными рано созревшими перстами свой первый

зебб фаллос Что впервые проснулся очнулся в ногах его как куст первоминдаля у глиняной реки

Варзоб-дарьи И изошел святыми миндальными сладчайшими тишайшими семенами И Сиддик сладостно сонно бездонно истекал первосеменами мужа и во сне дивно

сладостно томно улыбался Укрощая перебирая куст свой миндальными спящими безумными змеиными

орошенными перстами Тогда пришел в кибитку отец вдовец его пастух Паррвиз-Арруа-Баграт-Митра Который загнал в кошару тылые отары каракулевые гонные терпкие свои И он пьян был от водки и анаши и шерстяного духа звереющих к весне талых отар своих

тесных неистовых глиняных плодовых И он увидел сына своего истекающего пропадающего безвинно первосеменами в рухлые

павлиньи дальние самаркандские одеяла Что помнили хранили дальний дух еще молодых тел Паррвиза и усопшей жены его

снежноглазой от слез Каструббы И он пьяно захохотал и каменной рукой пастуха взял отрока за нежный в пуху в дыму

перламутровый куст первоминдаля его И закричал колодезно спящему Сиддику-Джилликулю: - Айх! Эй! Каракулевый барашек!.. Тебя бы в шипящий казан с горящим маслом чигирным!.. Иль ты сын пастуха Онания а не чабана Паррвиза-Митры?.. И ты рвешь свой молодой куст и орошаешь мои святые древние одеяла, где я зачал тебя

с твоей матерью… Но но но она до срока ушла с земли из-за нечеловеческой любви к тебе... И я один стал в ледяных альпийских одеялах и теперь лишь младая курчавая несметно

круглая овца податливая жена жена мне... У меня гарем овец жен четвероногих таких... И они уже грызут друг друга из-за меня и ревниво свергают сметают друг друга в

пропасти фан-ягнобские... Айха!..

Ай возлюбленные отары целокупные покорные возлюбленные мои!.. Зебб фаллос алый мой - пастух пастырь ваш!.. И он отпустил полупроснувшегося Сиддика адовой рукой своей и упал ушел канул

камнем в одеяла волны сонные бездонные И уснул словно усопший Тогда мальчик отрок муж уже Сиддик-Джилликуль вышел в ночь в нощь из кибитки

похожей на ночного дикобраза Слезы текли по лицу огненному его от коренной исходной первобытной боли

причиненной ему пьяной рукой равнодушной отца овцелюба Ночь была такая первовесенняя пахучая Уже цвели рыдалистые миндальные дерева И жирно тягостно навозно свято пахли первотравы дикого аниса и горного чадного

чеснока Уже талые камнепады и глиняные ручьи курчаво густо бежали по склонам осыпям

родимых гор И сходящие камнепады обнажали талые подкаменные змеиные семьи в спячке И змеи просыпались тревожились и искали кого ужалить уязвить застоявшимся

заспавшимся медовым ядобойным мгновенным жалом Айххха!.. А Чаша Огня Апокалипсиса над землею человеков наклонялась... Господь уже пришла пора?.. За что караешь?.. За этого слезного отрока одиноко средь ночных талых всеплывуших всхлипывающих

гор плачущего невнятно рыдающего? Господь за что великим огнем попаляешь? И древнюю Чашу Огня проливаешь? уроняешь?.. Айхха! Айхайа! …Тогда Сиддик-Джилликуль босой сонный в древнем чекмане своей матери Пошел по текущим талым тропам ручьям первобытным первопотопным ликующим

грязевым щекочущим Пошел пошел на вершину родной горы Хан-Кондары Оттуда в звездные августовские дивнопрозрачные ночи он видел мать свою Каструббу Сидящую под райским невиданным деревом тальях и глядящую бессонно на него с

небес Тогда Сиддик поднялся на талую вершину И стал глядеть в небеса но талая лазурь синь мокрая свежесть сиреневая весенних небес

ночных была густа терпка И даже звезды полыхали призрачно неясно И Сиддик с горы плывущей не увидел загробной возлюбленной небесной белоглазой

матери своей в недоступном непрозрачном мареве небес Ейххх!.. Вот тут-то он и увидел тот камень... Айххы!..

Камень кротко осиянно лежал на вершине горы Камень был круглый как ядро и отдавал отливал сверкал в ночи смоляным живым

антрацитом агатом И звезды отражались текли в нем И Сиддик-Джилликуль наклонился и хотел поднять камень Но камень тяжкий был и Сиддик с великим трудом поднял камень Словно он был из чистого самородного золота что часто творится урождается в горах

таджикских Тут Сиддик содрогнулся потому что на камне шли таились древние неслыханные

письмена на языке которого никто не знал на земле Там были иероглифы сгинувших схлынувших племен языков О которых знал лишь Господь и по ночам Он их с необъятных небес читал повторял

заклинал смаковал Там был Срок Завет записан И письмена которые раньше были тусклы и неявны теперь горели от звездного сияния Айхха! Господь пришел Срок?.. Пришла пора?.. И задымились зачудили ожили задышали Твои последние каменные скрижали

письмена?.. Сиддик-Джилликуль едва держал со дрожью в юных руках неслыханный Камень И агатовый аспидный Камень что-то мучительно блаженно неизъяснимо слезно сладко

ему напоминал И тогда он понял что Черный переливчатый камень напомнил ему голову его матери

Каструббы-Латоффат Когда она мыла смоляные свои власы в чурготе в кислом молоке И тогда сияла мокрым святым агатом материнская дивная смоляная голова И Сиддик дитя обнимал и целовал эту свежевымытую лоснящуюся голову матери своей И ликовал детским кудрявым сердцем своим что чисто билось вилось в нем как родник в

горах А теперь голова эта глядит на него с небес и рыдает в райских деревах Айхххх! ххх! Пророк сказал что Рай находится у подножья наших матерей... Воистину так!.. Тогда Сиддик поднял Камень к своим дрожащим губам и стал его целовать ласкать Как голову матери своей и слезы его радостные текли по древним неслыханным

письменам Айххха! Но тут Сиддик-Джилликуль увидел что из кибитки Которая лепилась ползуче тленно неказисто убого криво грешно росла у подножья

вечной горы Хан-Кондара Вышел смутно его пианый лазоревый аметистовый в весеннем ночном тумане отец

Паррвиз-Митра А в руках у него было охотничье ружье А он был великий охотник А он орлов убивал в глаз

А орлы ненавидели его А над ним всегда были пустынны небеса А он закричал глухо как донные валуны в бешеной реке кричат: - Сын! Сиддик! Ночной зебболов! Иди в кибитку спать!.. Иль я буду стрелять убивать сына который забыл отца!.. И меня простит закон полночных звездных суфиев вспыльчивых бездонных

первозданных первозванных мусульман! И он вначале стал стрелять в небеса Тогда Сиддик закричал отцу: - Отец! не стреляйте в небеса!.. Там под деревом сидит и глядит на меня моя мать Каструбба-Латоффат!.. Отец стреляйте в меня а не в мою усопшую мать Я хочу умереть и уйти к матери моей чтоб она меня не ждала Но я никогда не вернусь в орошенные нарушенные сокровенные юные былые одеяла

мои Где истек мой первый потаенный мед иль яд... Айхха! Прощайте отец!.. Тогда Сиддик прижал к груди смоляной несметный Камень словно голову матери своей

с горящими роящимися от звезд алмазными письменами И пошел прочь с вершины горы Хан-Кондара первобытно плоской родной Тогда Паррвиэ-Мигра-Мигридат Дарий Ассархаддонннн Аргишги Эхнатон выстрелил

огненно яро кроваво в сына своего Тогда слепая звериная дочеловечья пуля пошла от ружья и ударила в Камень и Камень

Сиддика от смерти уберег упас Упас? Айххха! Но!.. Господь Ты устал терпеть?.. Ты устал Чашу Огня беречь держать не проливать?.. Тогда от бешеного удара пули Камень стал падать из дрожащих рук Сиддика Но тут Сиддик содрогнулся шатнулся и закричал Потому что алмазные Письмена Скрижали жилы вены на Камне вдруг враз стали

огненными кровавыми словно жгучие красные муравьи взроились побежали по Камню А в дикой бездонной колодезной глубине Камня очнулся вспыхнул рубиновый

изумрудный звездный неземной Огнь Камень пылал Камень костер Камень огнь Тогда Камень рванулся из рук Сиддика И по каменной осыпи огненно покатился помчался вниз ударяясь о другие камни и

рождая всполохи чудовищных исполинских молний огней каменных искр Каких никогда Сиддик не видел на земле а только в небесах в ночи клубящихся вешних

гроз гроз гроз - Отец бегите в кибитку!..

Камень убьет сожжет спалит вас!..

Но Чаша Господа пролилась полилась пошла Отец глядите! Камни словно звезды допотопно бездонно горят чадят дымят! Отец глядите от огненных горящих камней наша бедная кибитка сокровенная безвинная

горит горит горит А в ней одеяла стыдливые мои где мои первые еще влажны нежны жемчуга И они горят Отец глядите вся осыпь камней! все деревья! все первокусты миндальные горят как

сухие камыши как хлопковые гузапаи как тугаи августа без дождя Отец глядите горит наша матерь родная гора Хан-Кондара! горит трава... Да что трава когда камни горят!.. Прибрежные валуны бараньи лбы ало яростно горят а потом чадят дымом Отец глядите уже наша колыбель юдоль серебряных хрустальных вод волн река Варзоб-

дарья подлинно кипит горит И горят на дне донные потаенные валуны и водоросли и форели безвольно мертво

плывут И я дивлюсь напоследок какое множество рыб таила хранила родная река Отец глядите уже уже уже воздух бел бел яр горит горит Отец зачем вы попали в Камень а не в меня? Отец глядите уже все камни все горы все травы дерева все звери набегу все птицы орлы

налету горят — Сынок! Я горю...

Я мог попасть в око орла Я стрелял в камень а не в тебя... Сынок это Чаша Аллаха пролилась... Сынок я люблю тебя! Сынок прощай! Встретимся в небесах где нас ждет твоя мать... Если Аллах не сожжет и небеса!.. Прощай! Беги в ледники от огня!.. И он рыдал о сыне своем и не страшился и не бежал от огня Господь! А в чем его вина когда Твоя Чаша пролилась А Огнь неостановимо неудержимо шел на Азью а от нее на Европу на Китай на Индию

на Австралию на Африку на Америку по кипящим океанам водам льдам Господь! в ту ночь над забытым кишлаком над рыдающим мальчиком Твоя Чаша Огня

пролилась и по земле пошла кочевать Господь! Ветхий Деньми от человеков устал Айхххххххай Но!.. Еще входит в кибитку чабан Паррвиз-Митра Но! Еще спит в одеялах Сиддик-Джилликуль и блаженно мучит свой миндальный первокуст

первофаллос Но! Еще лежит на вершине горы Хан-Кондара звездный смоляной Камень Еще Господь медлит Еще Чаша Огня дрожит в Его руках

Айхххххйййх… 3 марта 1994 г. САРЕЗСКОЕ ЗАВАЛЬНОЕ ОЗЕРО, ИЛИ ЧАША ПОТОПА Многомудрому Махмадсаиду Убайдуллаеву – Душе и Телу моего родного Душанбе… ...В беспокойных рыжих зрачках овец ты всегда увидишь близких огненных пляшущих волков... Дервиш Ходжа Зульфикар Не тронь не сотронь малахит чреватую гладь памирского Сарезского горного пугливого

дикого озера озера озера А Сарезское озеро родилось взялось налилось от Усойского завала и оно самое

погибельное бездонное озеро самое глубокодонное озеро ледовых вод вод вод А оно так глубоко что донные рыбы умирают в нем от тоски водяной и не могут

добрести до берегов лазоревых Но не тронь Чашу озера что полнится несметно тайно от рек и ручьев горных неистово

прибывающих Но не наклони Чашу озера ибо тогда пойдут хлынут через пустынные бедные завалы

горы дикие бездонные воды и затопят погребут долины и горы Памира А от них всепотоп пойдет по землям и океанам и градам и селеньям и народам и

племенам богооставленным И одна бешеная вода разбудит иные воды несметные таящиеся Господь Господь вослед за Чашей Огня Твоего грядет Чаша Потопа Господь иль Две Чаши в Руках Твоих И кто не сгорит в огне последнем тот утонет покроется водой последней Господь но где? в каком народе? языке? изольется Чаша Потопа Твоя?.. Никто не знает на земле живых... …Но вот памирский пастух яков кутасов Мургаб Танымас Аличур Кокуйбельд Язгулем

Бартанг брел на дряхлом седом яке Кундузе своем у озера Сарезского Путник в горах! будь осторожен! помни - что ты как слеза на ресницах… А малахит вод тьма бездонная Сарезского озера навис над долинами и чреват

вселенским потопом… И пастух Мургаб Танымас Кокуйбельд остановил яка Кундуза седого у озера и сказал: - Давай испьем из озера и убавится укротится несметная погибельная смертная Чаша

его... Но не тронь не взволнуй гладь лазурь Сареза... Ибо от малой волны Чаша наклонится и вода порушит понесет завалы горы скалы

озерные свои… И от малой избыточной капли может рухнуть оно словно перезрелый айвовый тучный

плод...

И як Кундуз недвижно пил сарезскую колосистую бирюзовую таящуюся глазастую воду И пастух Язгулем Бартанг нежно не дыша пил воду словно целовал лелеял

новорожденного агнца каракулевого Ах як! ах человек!.. Не спугни дикую воду спящего сто лет Сарезского озера Ах не спугни Ах двуногий не трожь не тронь не спугни дочеловечью божью родимую тысячелетнюю

заводь гладь воду Потопа!.. Ах Господь ужель в этом малом месте земли глядит твое гневное Око Ах Господь ужель от этого озера от этой капли содвинутся дремучие подземные

подкаменные водяные недра спящие воды Потопа Но як Кундуз пьет неподвижно не стронув бешеные воды Но пастух пьет нежно не спугнув алчные уже чуящие воды воды Но война гражданская бойня резня нынче течет в Таджикистане на родине моей Господь но сколько войн и убиенных и убивающих Ты видел и простил …А когда пастух Кокуйбельд шел с яком своим Кундузом к Сарезскому озеру - то весна

азьятская дивная струйчатая была и вспухли вспенились вздулись все ручьи и реки и род-ники как сосуды у чумного человека

Это от усохшего Арала шли донные тысячелетние потаенные пески по ветрам Азьи святым

И ледники неслыханно довременно таяли как не таяли они тысячи лет с сотворения мира И Мургаб Танымас много весен видел но такой никогда Шли шли мимо него мчались курчаво глиняные потоки ручьи реки Шли шли волны глиняные половодья глиноводья воды воды воды водяных смоляных

каракулевых роящихся текучих глин глин глин И такой свежестью дочеловечьей звериной смертной загробной сыростью глин камней

голых дерев допотопной первозданностью прелестью предгибельной что ли веяло от земли и вод бегущих ярых

Что Мургаб Танымас вспомнил запах материнских млековых сосков когда она щедро томительно наго кормила его у первозданных непуганных избыточных многородильных многодетных мусульманских грудей своих

Но пастух чуял гибель вольную скорую в бегущих кипящих роящихся водах Когда увидел маслянистого смоляного исполинского сома в разбухшем ручье И сом задыхался от слепой ядовитой глины забившей его заполонившей его бедные

тунные жабры И бросался на прибрежные камни и вился метался в ногах Мургаба Бартанга Словно молил чтоб человек освободил от смертных душных глин его жабры И водная тварь бросалась к человеку ища помощи И это были последние многошумные воды и последние времена потому что рыба шла из

воды на землю И все реки и озера и ракушки в травах - остатки следы былого океана... Океан ушел но вот он возвращается И все потоки и реки входили в Сарезское озеро… И Чаша уже колебалась маялась но еще не проливалась не переливалась Но война гражданская была в Таджикистане…

И когда пастух Мургаб и як его Кундуз осторожно пили от озера Убийцы с автоматами встали против него и сказали: - Отец мы устали убивать людей и мы должны убить твоего яка и съесть плоть его ибо

голод в мученых телах хищных наших и окрест в кишлаках а нам надо убивать чтоб нас не убили...

Тогда пастух сказал: - Убейте меня… Моя плоть слаще чем плоть моего кормильца Кундуза яка а без него я не вернусь в

кишлак мой и паду с оврингов высокогорных плетеных троп потому что я слеп от ветхости моей…

И пастух встал перед яком Кундузом другом своим и заградил его ветхой плотью своей Тогда один из них сказал: - Отец мы торопимся и в войне нет законов почтения к старым И равнодушно жуя насвай-табак выстрелил в чабана а потом в яка И Мургаб осторожно взялся землистыми солончаковыми руками за живот и там уже

роилась бежала очнувшаяся кровь И чабан улыбнулся и сказал: - Я не знал что и в старом теле столько крови молодой бежит тайно а нынче явно как

ручьи вешние мои... Но потом Мургаб встревожился затосковал затуманился словно учуял что-то Но не смерть близкую свою ибо смерти не боялся он а сладострастно хотел как все

старые человеки… А чабаны режут овец и не боятся крови И тот кто видел много овечьей крови - не страшится человечьей Но тут Мургаб вдруг побежал из последних сил от озера и убийцы недоуменно глядели

на него - Отец отец куда вы? мы зароем вас вместе со сладкими костями вашего родного яка... И вы будете неразлучно бродить под землей как бродили по земле... Как слепые зороастрийцы которые верили только в червей... загробных... Но пастух Мургаб бежал прочь от озера и кровь бежала тянулась никла щедро за ним… - Кровь! кровь! кровь!.. Я знаю! Я чую! чего это озеро алчет ждет!.. Ай Аллах! Господь! Дай мне еще сил! дай еще крови! дай недрожащих ног ног ног Я знаю я чую как содвигается перельется Чаша! как пойдет Океан! как двигается

Потоп!.. Я чую что переполнит озеро!.. Не дай! не дай! Господь!.. И чабан бежал к горам где не было бешеных глиняных ручьев Но сколько крови дал человеку Господь? И куда бежишь и куда уйдешь когда сосуд кувшин двуног разбит и из него грядет пылит

дымит алое рдяное божье первовино вино вино вино И все пророки были чабанами пастухами и вот чабан стал пророком О!.. И чабан Мургаб уже бежал от озера и от всех бешеных потоков ручьев И на склоне горы Панчдор блаженно пал утих полег и Господь успел взять душу его Но! но! но! но но но...

Уже вышел срок... Но тут сходил с горы малый ярый ручей и чабан блаженно уж уже в бреду смерти пал

полег как в гахвару люльку зыбку материнскую в него и ручей понес в озеро его остаточную малую бедную неповинную кровь

Уже пришел Срок И смоляной каракулевый ручей понес понес и принес кровь уже усопшего чабана

Мургаба Танымаса Аличура Кокуйбельда Язгулема Бартанга в Сарезское таящееся озеро хотя предсмертный чабан чуял это и бежал от вод

Но Срок пришел Кто видел бедную струю нитку кровяную чабана средь многошумных миогоглиняных

многорунных богатых вод?.. Только Господь с небес! Но эта кровяная гранатовая нитка струйка змеиная текла словно живая на текучих

бешеных курчавых глинах ручья и она она она! переполнила несметную притихшую Чашу Сарезскую

Только Чаша Озера Чаша Потопа очнулась метнулась и накренилась и перелилась и пошла

И обрушилась разрушилась рухнула великая вода Вода И затопила вначале все долины Памира а потом ледники и горы его… А потом и всю Азью… А потом Европу… А потом над всею землею Потоп восстал… Да! Но! Еще чабан Мургаб и як Кундуз его пьют воду из притихшего Сарезского озера Но! Еще близятся кочуют в горах убийцы их Но уже глиняный исполинский сом вьется в ногах чабана Уже ищет помощи у человека провидящая водяная безвинная тварь И что за грехи людей должны немые твари земные травяные водяные страдать? Но!.. Еще медлит Господь!.. Но!.. Еще Чаша Потопа дрожит в его Руках... Но!.. Вот деревенский чахоточный мальчик Ваня Иоанн из псковской деревни Синего Николы

плачет над глухим березовым безымянным вешним ручьем в новгородских святоотеческих борах борах борах

И вот уже от слез отроческих безвинных одиноких вспухает бешеный отзывчивый ручей и становится рекой половодья

И новорожденная река потопляет новгородские покорные удивленные боры И вот уже начинается восстанье воссоединенье перекличка птичья всех восставших

вспухших вод ручьев рек озер морей и грядет на земле Потоп И возвращается воскресает древний дочеловечий Океан И только древние ракушки в травах потопленных рады ему Но! Еще! медлит Господь

Если гуси высоко летят - воды будет много а низко - мало Гляди - гуси высоко летят... ХОДЖА ЗУЛЬФИКАР ВЕЛИКИЙ СКИТАЛЕЦ СТРАННИК ДЕРВИШ ЗЕМНЫХ

И ИНЫХ ДОРОГ Уже уходя от реки Уже устало прощаясь с рекой Рыболов ловит самую крупную рыбу... Уже сотворив новое сочинение дервиш написал нежданно такие слова что нашептал ему Аллах… Ходжа Зульфикар дервиш - великий странник Говорили и говорят что в своих тысячелетних странствиях слепых святых блужданьях Дервиш не раз забредал в заветные долгожданные рощи рая Но без сожаления покидал их и брел прочь в земной пыли чихая увядая блаженно

радуясь рыдая... Говорили и говорят что в своих тысячелетних скитаниях Дервиш Ходжа Зульфикар из-за дочеловечьей яблони вместе с павлином и львом следил

за первосоитием Евы и Адама И давал шептал советы мудрого умелого мужа Адаму первочеловеку из-за его спины из-

за ствола первояблони... И соитие первочеловеков текло а Ходжа Зульфикар глядел и улыбался и ел яблоко Говорили и говорят что когда небесные странники астронавты американцы Опустились на Луну - то первое что они увидели - это были дряхлые уже на лунном

тлене босые следы Ходжи Зульфикара вековечного... Говорили и говорят что однажды звездопадной ночью августа В ущелье Кондара Ходжа Зульфикар пил много вина И курил много анаши вместе с возлюбленным другом своим тленным звездочетом

астрономом Ходжой Акбаром И они пиано глядели на Плеяды И Ходжа Акбар вопросил: - Дервиш есть ли жизнь на Плеядах?.. Есть ли живое дыханье на необъятных ледяных льдистых Плеядах?.. И дервиш сказал сразу охладев отрезвев от льдов Плеяд: - Погляди на этот наскальный кишлак Кондараи-Кухна! Разве огонь горит роится только в одной кибитке? А разве для Аллаха вся вселенная - это не малый тщедушный бедный наскальный

кишлак? О великий знаток Плеяд Ходжа Акбар!.. Главный вопрос бытия заключается в том есть ли на Плеядах девы девственницы с алым

текучим несорванным непочатым тюльпаном в ногах?..

Здесь на земле всех уже я познал склонил ублажил уложил усладил укачал... И он небесно не по-земному улыбался… - О Аллах почему наготу живосеребряных дев и спелых жен я возлюбил боле чем блеск

Твоих серебряных извечных Плеяд? О Ходжа Акбар звездочет прости меня!.. Но самое прекрасное для тебя - это падучая звезда а для меня - падающая в мои руки

дева и уже уже жена жена жена… Айххха! Помоги Аллах!.. В звездотекучие ночи августа и сентября Когда у бухарского оленя гон святой в тигровых тугаях!.. А у меня весь год гон трепетных семян! Айхха!.. Аллах! Где нынче брошенный рай? Где? где? Ева и Адам? И Луна? И звездочет Ходжа Акбар?.. Где? где? где? Аааааа?.. ...А теперь великий дервиш Ходжа Зульфикар одиноко ворожил лежал в кибитке своей у

реки Варзоб-дарьи И не было сил у вездесущего скитальца дойти доползти добрести до реки и напиться

последней сладчайшей целебной воды Дервиш покорно улыбчиво увядал навека умирал И тропа к его кибитке диким клевером заросла зацвела В последние годы и дни нищий дервиш голодал и ел щипал клевер как корова иль овца

но не давал молока... Ах! Господь! Мудрость - нищете сестра как овце - трава... Но! говорили и говорят что когда он умер… И глухие завистливые как старые жены соседи пришли в кибитку его чтоб омыть

проводить на мазар его прах Кибитка была пустынна и дикий фиолетовый лазурный клевер на тропе был не тронут

не измят Говорили и говорят что Аллах прямо из кибитки из вечно отворенного окна у которого

дервиш вечно безнадежно кого-то ждал Взял его в небеса Как орел берет ввысь каракулевого слизистого агнца иль задумчивого тарбагана сурка... Айхха! Дервиш дервиш где? где? где? нынче пылит твоя веселая нога?.. Айхха!.. Где? где? не дремлет эебб твой алый ирбис девопас в карбосовых штанах?.. БЛАЖЕННАЯ СИНЬЦЗЯНСКАЯ КИТАЯНКА ДУНГАНКА У ПЛЫВУЩАЯ

ГРЯДУЩАЯ БРЕДУЩАЯ В ХИССАРСКОМ ВЕСЕННЕМ ГЛИНЯНОМ ЛИВНЕ С СОКОЛОМ САПСАНОМ НА ГОЛОВЕ

Ах не тронь моего саманного сыпучего дряхлого дувала! аф! айх! У которого я стою по вечерам и пустынно одиноко мне... айф... А моя младая яроогненная знойнотелая змеетелая жена Халлия-Хатшепсут ушла на

базар и не взяла зонта а будет дождь а ливень с вешних гор гор хиссарских грядет!

Он тяжко несметно кромешно кровомутно кровосмесительно падет! А я люблю младую жену свою Халлию-Хатшепсут что пришла в наш скудный век от

древнеегипетских ненасытных цариц алчущих и в недрах пирамид саркофагов гробниц Но грядет избыточный дождь а она ушла на базар без зонта… И в ливне затонет забьется измокнет изойдет поплывет ее возлюбленная в гиацинтовом

кашмирском платке птичья змеиная головка голова Афф! Я стою у родимого саманного древлего сыпучего дувала… А мне пятьдесят лет а мой зебб фаллос ствол корень нож опал увял… Но тут темный пятнистый всешумный обильный горный хиссарский полный огненных

молнии ливень пришел настал встал И от многих пьяных сырых молний мой забытый зебб огонь взял восстал как голова

тревожной кобры и вошел тесно в текучий дувал… Айх! как неслышный тайный нож базарного вора в необъятный курдюк хиссарской

овцы! Айхх! И стала водяная звериная дочеловечья тьма А в ливень яро алчут все жены и все мужи и все травы и все дерева И стал ливень живой текучий кромешный агат И тогда в ливне в яром потек порушился обмяк изник мой дувал и святая густая глина

плоть земли о мой зебб потекла. Айфа!.. И мякоть дувала текуче маслянисто густо текла и топила бередила томила мутила меня И тут в ливне я ее увидал Аффф! Фйя Она одна в ливне тяжкошумящем телолепящем телотворящем допотопном была плыла А дувал мой плыл оплыл смят А мой ствол зебб не мог его укротить укрепить удержать А мой дувал уплыл опал а мой зебб одинок все стоит уповает не пал... Она одна шла боса в кулябском гранатовом таджикском платье где фазаньи вольны

необъятны до самых близких хиссарских гор рукава рукава Эй возьми упрячь меня вместе с разгульным зеббом моим в свой необъятный

раздольный девий нетронутый рукав! иль в волны татарских шаровар А на смоляной голове ее текущей был сидел как на гнезде кровоядный ловчий ручной

сокол сапсан Falco И он в ливне спал… И ливень мимо тунно его глухих перьев крыл сальных жирных и кинжальных глухих

разрывных когтей витал тунно стекал И она плыла в ливне с соколом сапсаном в змеиных ливневых своих струящихся власах …Как имя твое в ливне грядущая плывущая Я синьцзянская китаянка дунганка У! Я заблудилась забылась затуманилась заплыла в ливне бегущих святых божьих томных

томительных задыхающихся глин глин глин из которых Аллах человеков лепил творил У! у тебя ливень в несметных рукавах У! ливень сносит срывает смывает лепит твое платье

И ты нага нага нага и как камни речные окатыши ладные белые груди живые фарфоры твоя

У! ты как русская дева в ливень глиняный безвинно белым бела и желанно дремно в одеждах доступных нага

А весною птицы низко летят А весною птицы любят перо томленое ронять А весною девы и жены любят одежды утомительные упоительно терять забывать

воспоминая Еву первонагую первомать …Дервиш Ходжа Зульфикар! я знаю тебя я знаю твой дряхлый дувал а мы синьцзянские

китайцы дунгане живем в горах… И как альпийские снега наши белы белы чисты неисхожены девьи тела тела тела Ливень агат а тело бело и груди белы и лядвеи белы мои А в ливень вешний с душными молниями особенно яро гневно гонно алчно грешно

жаждут друг друга чужие жены и мужи! Айх! Хйя! в вешний ливень нет чужих мужей и чужих жен и дев чужих!.. Ай в ливень все по плоти открыты отворены равны родны! Но бездонно темны необузданные власы мои до пят и они покрывают меня и не дают

ливню сахарное девье тело мое взять объять! Хйя! я несла плела девью косу но в ливень ее расплела и она коса смоляная неистовая

повальная обильная коса -преграда от ливня моя! Айф! дервиш я дева я пришла я чую что в ливень я стану жена твоя что падет рдяная

плева пелена! И ливень стрянет бьется ищет в неслыханных волосах моих курчавых смятенных

паранджах И сокол сапсан спит на моей голове в моих беспробудных непролазных власах… И не дает ливню затопить мою голову в своих лазоревых струях У! пойдем в мою саманную глиняную кибитку У! возьми мой сухой чапан халат …И мы входим в кибитку плывущую мою и я приношу задыхаясь от кромешного дождя

сырые хлопковые дрова гуза-паи со двора-хавли… И я развожу посреди глиняной кибитки на глиняном полу сухой ярый костер И в кибитке дымно слезно угарно чадно и жарко жарко огненно! ойф! Ффо! Никогда я не ставил живой костер в родное нетронутое глиняное гнездо яйцо мое жилье

но горит огонь Бисмиллои Рахмони Рахим!.. Аллаху акбар! Аллах велик!.. Костер в кибитке горит... У! возьми мой халат… И я снимаю с нее кулябское платье в неслыханных расписных фазаньих рукавах а изоры

шаровары струйчатые татарские атласные сокровенные потаенные (в них ее девства жар!) она снимает сама и бросает яро в огонь и они сыро радостно безумно щедро дымят а потом горят

У! если любят в горах то уходят навек насмерть вдвоем заживо в огонь… Дервиш! я не боюсь огня! но со мной это будет в первый раз!..

У! а со мной это будет в последний раз!.. Но она не слышит меня... Дервиш я пойду за изорами в огнь я люблю тебя я люблю в первый раз! Дервиш твой дувал уплыл а твой зебб не уплыл а теперь горит твой халат …И она кладет бросает возлагает в огонь мой бухарский стародавний родимый чапан

халат Дервиш! пойдем в костер - там быстро высохнут атласные несметныя вороньего пера

крыла власы моя Там быстро высохнут белы груди моя и лядвеи ягодицы валуны и малиновые

встревоженные соски непуганные девичьи моя Дервиш там запылает возгорится вознесется в дыму чаду душа жизнь моя! И твоя! Аффффф! Дервиш я дева синьцзянских альпийских хмельных пастбищ-джайлоо где бродит

агатовый косматый як кутас А от его тучного тесного семени горит корчится разрывается растлевается камень

невпопад А от пиалы его молока зебб старца наливается становится как камень богат густ космат

неистов как китайский тысячелетний карагач в ветвях непролазных которого всегда вьется водится спелая ядобойная змея эфа иль медовоядная гюрза

Дервиш я гюрза я эфа в месяце май когда поспевает каплет змей яд когда истекает ядом

даже дикий куст миндаля иль верблюжьей розовой колючки-янтака терескена иль саксаула иль курая киргизского ковыля

Дервиш ложись ярись творись слади вейся на меня иль в костер лягу войду я одна У! в ливень глиняный все человеки сходят с ума как птицы с осеннего квелого гнезда и

плывут как обмякший дувал Дервиш! в ливень весенний девственницы яростней всех человеков алчут жаждут отдать

как сто майских гюрз эф свой сладостный рдяной нестерпимый мед дев первояд А взамен взять твой перламутровый живожемчужный посеребренный умудренный мужа

мед яд А не из этих ли двух святых ядов медов сотворил первочеловеков Аллах... Дервиш а весной под всяким камнем таится томится спелотелая змея! Дервиш ты мой камень! ложись на меня - я твоя подкаменная змея …Тут стал сокол сапсан во власах ея змеиных обсыхать оживать перо щерить раздувать

прибывать Тут очи его белесые глухие дотоле стали изумрудным бегучим ярым животным кочевым

алчным мокрым огнем бродить блистать угрожать У! что твой сапсан твой пернатый возлюбленный друг не смог своими отлетными

когтями своим клювом кинжальным кривым святым твою плеву пелену паутину святую девью рдяную твою гранатовую завязь распутать вспороть развязать

Дервиш Ходжа Зульфикар!.. В наших синьцзянских горах хрустальных стояла тысячелетняя родниковая тишь девья заводь заповедь залив тишина

А я с моим отцом пастухом Ушанги Зейнал Абедином пасла стада агатовых яков И лазоревых лиющихся ликующих стрекоз И альпийских изумрудных скороспелых кузнечиков И сокол сапсан был наш летучий падучий пастух И он кровь горных голубей вяхирей и курчавую кровь кекликов каменных куропаток

певчих пил из распоротых горл их и пас с небес до поры Ейхх! Фйе! Фйи! И тогда ночью взорвали возжгли пришельцы безбожники бесы водородную

сатанинскую солнечную бомбу звезду И тогда зажгли солнечную бомбу звезду в лунной ночи когда спали яки и спали

стрекозы и змеи карагачей и спали луговые травяные козьи кузнечики одурев опьянев от полной луны

И когда майские змеи эфы гюрзы во сне младенчески безвинно текли святыми медами ядами в ветвях тысячелетнего карагача...

Хйи! Господь где Ты был в ту ночь?.. Где в то утро был Ты?.. За что? за что дервиш?.. За что явилось ночное солнце средь ночи луны?.. За что явилась сатанинская звезда?.. За что навек уснули полегли до срока альпийские луга травы кузнечики рыбы камни

тысячелетней девственной тишины? И что спелоядные эфы и гюрзы с тысячелетнего ослепшего китайского карагача

бездыханно по стволу на землю мертво полились пролились А стадо агатовых яков облучилось обмучилось и не могло встать на четыре ноги И удивленных яков заживо закопали в яму котлован у Холчан-Горы И яки сонно жгуче жевали свежую траву которую сорвали на альпийском лугу И жевали сонно слепо траву и под землей когда зарыли их заживо в бездонную яму

атомный котлован у Холчан-Горы вместе с эфами и гюрзами божественно дивно извивными при жизни а по смерти диавольски прямыми…

Жизнь - извилистая, как тропа в горе… Смерть - прямая, как падающий камень... И мои отец пастух ушел прямо в яму навек вместе со прямым кратким стадом своим Он сказал: Как я вернусь в кишлаки без яков моих? А без меня заблудятся под землей беспутные святые яки тысячелетние неповинные мои Божий пастух и под землей пасет овец своих И заблудится на земле пастух без овец чад своих... йихх! Дервиш мы остались в горах синьцзянских с соколом сапсаном одни Только он ослеп неоглядными очами а я от ночного солнца от сатанинской звезды

утомилась устала Просквозила прошла чрез меня та звезда Дервиш я от ночного солнца рукотворного небожьего стала вспоминать что я прежде

была змеей… И довременно облученные усыпленные ушедшие не прошедшие срока земного прямые

гюрзы и эфы во мне очнулись восстали в Колесе Сансары

Я их возлюбила в ветвях земного китайского ослепшего карагача И они возлюбили на земле меня и во мне по смерти своей восстали Гляди дервиш!.. Мои девьи соски нетронутые шевелятся восходят наливаются И хотят алчут ужалить как две малахитовые раздвоенные головки змей гюрз или эф… Гляди - соски мои головки жгучих змей Аффф!.. Ффей!.. Гляди дервиш в ливень весенний они оживают маются вздымаются и ищут кого ужалить

с кем поделиться святым целебным гиблым молниеносным медом ядом ядом ядом И тут сокол сапсан слепоокий жемчужноокий на них бросается взвивается и их

укрощает И они затихают и они уходят во груди пирамиды мои в бездонный живой камень Гляди дервиш Ходжа Зульфикар! …И тут сокол сапсан Falco сходит с ея чародейной святой неповинной вселенской

родной сокровенной безвинной безвинной главы и малахитовые чешуйчатые мшистые бархатистые головки майских гюрз иль эф его находчивым когтем и клювом усмирены укрощены уязвлены

И тогда пирамиды груди безмолвны неистово нетронуто чисты как вершины синьцзянских гор в ночь божией луны до прихода человечьей сатанинской звезды...

Исы!.. Но текут лесные малины алые шиповники сосков блаженной вечной девы У а не жены и

никому навеки в этих малинах разбуженных растревоженных в алых шиповниках никогда не бродить

Аллах! Господь мой! что за маковые опийные бродильные в несметный вешний ливень

сны сны сны курильщика плакучей падучей анаши Ийши!.. Да горит костер средь кибитки моей… Да уходит сходит сокол с малахитовых парчовых усмиренных розовых миндальных

рдяных девьих нетронутых сосков раздвоенных аспидных головок плещущих змей гюрз эф Дервиш потуши удуши свой тунный костер Дервиш возьми свой обгорелый халат Дервиш гляди мое кулябское фазанье дождливое от ливня платье уж насмерть высохло А ты был огненный а от костра от ливня от сокола моего от змей моих роящихся осиных

извечных был огненный а стал ледяной! Иль и ты охвачен уязвлен потрачен той сатанинской синьцзянской звездой? Иль все человеки идут в тот огонь?.. Дервиш ты был огненный а стал ледяной У! ты уходишь и никто кроме сокола не тронул девьих твоих сосков?.. И она уходит и у нее уши малые острые рысьи а ягодицы несметные тучные валуны

многодетной мусульманской жены… И я хочу хочу хочу грызть как зверь эти рысьи ушки девичьи И я настигаю догоняю их …

А когда я их грызу то встают восстают несметно до глиняного потолка мазанки моей ее древнеегипетские пирамиды груди плоды загробного полночного Хеопса плоды сокола сапсана а не мои

Дервиш! со мной это в первый раз У! со мной это в последний раз У! Аллах запрещает в Святой Книге входить в новые чужие дома лядвеи лона устья

нетронутые сокровенные нехоженные твои У! и я не вошел в нагие врата твои? У! и что в устах моих рысьи ушки твои иль сосцы лесных малин с которых сокол

изгнанник летит? У! не знаю в чаду бреду костра ливня я и не знаешь ты а знает Аллах один Но она навек насмерть высоко далеко небесно уходит вместе с бездонным слепым

соколом Fа1со своим Словно сокол уносит ея в небеса И я бегу за ней из кибитки своей Ливень тяжко утих поник оглох иссох Только течет в струях мякоть палого дряхлого дувала моего И тут я вспоминаю древних мудрецов любви неистовых жрецов и их нынешнего

наследника друга дней моих святого армянина Борисджана Аршалуйра: Если хочешь есть - то продолжай жену любить тешить сладить…

А хочешь пить - значит смерть близка - тогда остановись! остудись! смирись! озарись! И я гляжу дрожу вослед У и предсмертно хочу алчу пить… И я двумя руками беру разрушенную мякоть месиво слякоть тесто текучее ползучее

дувала древнего моего и пью святую муть зыбь допотопных дочеловечьих глин глин глин Пью пью пью жую ем глину текучую… А потом заливаю текучей глиной мякотью из ведра всхлипывающий целомудренный

костер в кибитке мазанке моей невиновной притихшей Ийхх! Иишш! Господь!.. Зачем? человек! жив?.. Когда боль более тела и души?.. …А потом пришла с базара промокшая но веселая чародейная возлюбленная младая

жена моя Халлия-Хатшепсут А потом пришла духмяная нощь с неистовыми плеядами чистшими яроогненными

сполохами как всегда бывает после всетемного всесокрушительного всеутомительного ливня

А потом начался со небес со плеяд несметный звездопад как всегда после ливня в мае когда в змеях созревает каплет яд а в небесах течет звездопад

А потом Халлия-Хатшепсут вожделенно обделенно весело сказала: - Гляди дервиш муж мой! Все звезды падучие ручные летят в наш двор-хавли, а раньше

они падали далеко окрест. А теперь все текучие призрачные алмазы Аллаха летят в наш нищий хавли… Тогда дервиш улыбчиво сказал:

- Раньше дувал наш дряхлый им мешал - теперь он в ливне уплыл оплыл пал и открыл пути звездам...

Тогда дервиш прошептал: - А есть древлее поверье кочующих славян и цыган, что звёзды падают в тот двор и на

тот дом, где дева тайно лишилась девства святого бродильного макового утомчивого своего...

И зарыдал Дервиш со мной это было в первый раз… У! со мной это было в последний раз… Помоги Аллах! 1989 УТРО В ГОРАХ РАМИТА I Возлюбленная моя проснись пробудись явись наго спело из рдяных одеял хиссарских родись Пойдем на утреннюю лазоревую изумрудносыромуравчатую каракулевую сребродымчатую реку Сорбо Ловить брать выдергивать вынимать из вод кружевных 6елопенных На безвинный безымянный божий беломраморный девственный белопесчаный берег берег Переселять перегонять златороящихся златовспыхивающих златоусыпающих златокрапчатых божиих ханских форелей форелей форелей II Твои ночные груди серебряные ведра сокровенные бездонные еще! еще! нетронутые Твои ночные груди аки два колодезя задумчиво хранят хлад и свежесть нежность сласть ночного целомудренного девобытия О дево девственница моя! И я уже! уже! блаженно мучусь разрываюсь всю ночь меж двух всеталых колосистых семенистых алых алых шепчущих колодезей твоя Дай мне испить у двух колодезей твоя До самого утра до самого утра утра утра Возлюбленная уже утренняя жено жена проливчатая алая моя моя моя III Возлюбленная утренняя моя! Взойди из сладчайших сокровенных окропленных окрыленных одеял! Испей текучий лед текуч кристалл из утреннего роящегося струйчатого кандаринского родника А роится вьется в роднике златоносный клубится прозрачный донный песок И на языке твоем алом алом невинном вспыхнут златые златые крупицы песка О алоязыкая златоязыкая возлюбленная моя

О алый алый юный юный дальный дальний ранний фаллос мой в твоих речных устах весь облиставший весь в златых песчинках родника Айхяяя айхяй хйа Ужель ужели златофаллос был в то утро у меня?.. IV Дервиш, какое зрелище самое прекрасное в этом кратком как летнее облако мире? ...Когда седовласый дервиш и младая пунцовая яроалая яроплещущаяся в ферганских

шелковых изорах еще еще дева но близкая жена Навек вместе грядут по горной тропе И уходят в безымянный глиняный одинокий всезабытый всеми кроме Аллаха на земле

кишлак кишлак кишлак Дервиш навек забыв о славе мирской медленно идет впереди в забвенье сладкое

блаженное свое А младая дева жена радостно спело преданно пылит навек за ним И плещутся ликуют переливаются шепчутся покорно шелка ферганские маргеланские

её… ПОДКИДЫШ Однажды весной талой плывущей дервиш сидел в кибитке и творил притчи одинокие

мудрые свои, которые рождались только в сокровенном святом одиночестве, как потаенно неслышно рождаются подкаменные варзобские родники

Но тут он услышал детский плач и вышел из кибитки в весенний ветер и вечер А у порога кибитки лежал запеленутый в дряхлый самаркандский алый платок

новорожденный младенец… Он кричал и сухие его солончаковые губы просили молили о материнском молоке... Дервиш поглядел на смеркающуюся дорогу - никого не было там… Цыганский табор что ли прошел или китайский караван с шелком, нефритом и

барусовой камфорой?.. Кто-то подбросил к кибитке старого дервиша тайного младенца… И дервиш понял, что если он оставит подкидыша у себя и уйдет в заботы о нем, то

одиночество его кончится… И взлелеянные в святой тиши притчи засохнут, как осенняя река без талых ледников... На младенческих мокрых пеленках кто напишет вечные письмена?.. Айххха!.. Но дервиш пожертвовал притчами и песнями вольными своими и оставил младенца, как

родного сына, в нищей кибитке своей… …Через много лет младенец превратился в зрелого мужа, слава о котором пошла гулять

и гуляет нынче по всему миру… Его зовут Ходжа Насреддин И он рассказывает быстротечным людям те вечные притчи и песни, которыми,

пожертвовал дервиш Ходжа Зульфикар, чтобы вырастить, поднять его из сиротских пелен...

Айххха!.. Ничто не пропадает у Всевидящего Всенеобъятного Аллаха!.. БЕСПАМЯТСТВО Встретились в поле гиссарском весеннем два великих безвестных никому уже не

нужных на земле мудреца Ходжа Насреддин и Ходжа Зульфикар - О Ходжа Насреддин! я так рад встрече нашей!.. Но стал я стар и все забыл, забыл даже имя твое, о мой великий брат мудрец Ходжа

Насреддин! - тихо сказал Ходжа Зульфикар и обнял великого старца, забытого всеми сорока тремя народами и странами, где он бродил и веселил человеков печальных и был легендой

- Брат! нынче время шутов и клоунов и визгливых ослиных куриных певцов! Нынче время ворон, а не время соловьев! Но печально, брат Ходжа Зульфикар, что стал я забывать возлюбленных друзей своих и

забыл даже имя твое, о, брат мой Ходжа Зульфикар!.. да! да! Печально!.. И великий, брошенный всеми человеками острослов зарыдал, как голый сирота… Тогда Ходжа Зульфикар сказал: - О брат мой Ходжа Насреддин, и я впал в старческое беспамятство. И я стал забывать упускать первую тысячу соблазненных совращенных мною

блаженных дев и жен!.. О нестерпимо! о слезно! больно!.. Непереносимо печально, когда уходит улетает навек сонм возлюбленных лакомых

ластящихся нагих ночных спелых лиющихся солиющихся вначале дев дев, а потом жен жен жен!..

СТРАНСТВИЯ Молодому мудрецу Кахину Авилову Дервиш сказал: - Будьте прокляты все караваны! все крылья самолетов! все колеса машин!.. Все пыльные кочевые ноги лошадей ослов верблюдов и ноги пылких алчных суетных

странников, уносящие человека от родного теплого сокровенного дома гнезда очага! Да!.. Аллах! Господь необъятный недвижный мой!.. Пусть тысячу раз споткнутся изогнутся слепые ноги человеков, жаждущих дороги!.. да... Воистину мудры китайцы, оградившие тысячелетнюю жизнь свою Великой Стеной от

иных народов и ветров и мудрецов и пророков иных Воистину мудр Лао-цзе, сказавший: Надо жить так, чтоб слышать пенье петуха у соседа,

но никогда не ходить друг к другу в гости... Самые великие путешествия я совершал, не выходя из дому... Воистину мудра пословица кара-калпаков: Вот ты сделал сорок шагов от родного дома и

ты уже сирота в неоглядном мире... да... Воистину мудра русская пословица: где родился, там и пригодился... Дервиш сказал тихо: - Только на защиту отечества и на помощь страждущему вопиющему раненому

болезному надо уходить от родного дома! только!..

Тогда не будет на земле страшной разрывчивой непереносимой истомы разлуки, непобедимой слезной печали прощанья... да...

А в каждой разлуке а в каждом прощанье есть тень странницы-смерти... Будьте прокляты все вокзалы и все караван-сараи!.. И все гостиницы придорожные и все далекие дороги!.. И все сатанинские аэропорты!.. Ай человек двуногий!.. Куда куда зачем несешься струишься на высоте десяти километров над родным домом?.. Птица ты что ли?.. Аллах дал тебе крылья что ли, а не земные краткие нога?.. Ах будьте прокляты те слепцы, которые хотят усадить все человечество в один кочевой

туристический автобус!.. Такой автобус двигается только в пропасть ада!.. да... …И дервиш вечнопыльный вечнокочевой зарыдал на какой-то безымянной хладной

забытой дороге между Москвой и Душанбе, где он некогда родился провился из лона мате-ринского и откуда слепо ушел улегел бежал прельщенный соблазненный лазоревой дорогой...

О Господь! И я избился истерся о дороги пыльные текучие твои… И что же остался одинок как камень в ночи О Господь! Лучше бы я родился безногим и прожил бы тихую безвестную жизнь мою на

крыше саманной смарагдовой хрустальной кибитки моей И тут сладостно и забвенно бы плыл грезил курил бы задумчивый крылатый

аметистовый бархатный парчовый шелковый святобредовый целительный мак мак мак... маа-раа.-.ааааа

И только любовался наслаждался бы дымчатыми лазоревыми малахитовыми необъятными орлами да грифами ягнятниками, вечно витающими над моими колыбельными материнскими маковыми горами хиссарскими…

Недвижно стоящими на струях небесных безмолвно парящими свято свято свято… И никого никого бы не видел я в жизни не знал не слыхал, кроме этих блаженных

купающихся в лазури струящихся маковых накурившихся птиц птиц птиц необъятных… Ойяяяйхххххаааааа... ВЕЛИКАЯ ЛЮБОВЬ Дервиш сказал: - С самого детства с колыбельного травянистого душанбинского дворика-хавли я жадно

бездонно полюбил всех встречных людей... всех! всех! Льнул ко всем коленям как брошенный щенок что ли? Иль в каждом муже видел искал отца а в каждой жене матушку свою родную? Потом в долгих днях жизни моей стал я любить мать свою и отца своего и братьев и

сестер и друзей своих Потом пришла испепеляющая самозабвенная самотленная любовь страсть к девам и

женам многим И эта долго мучила и терзала и иссушала меня и заставила забыть о любви ко всем

человекам А потом пришла тиховеющая любовь к детям и внукам моим

И опять я забыл о великой единственной любви ко всем человекам на земле Но вот смерть приблизилась ко мне и вновь как звездное бездонное небо августа серпеня

открылась мне вновь та великая любовь ко всем людям Которая пришла ко мне в детстве моем в весеннем травянистом дворике-хавли моем О Господь!.. Как долог был путь мой чрез тысячи высокоострых душетленных заборов… Как мудр я был в дворике-хавли том! том! том… И вот пустынный блаженный вернулся...в дворик тот... Да нет там никого... Ойооооо!.. Только! Ты! Господь!.. ПРОРОЧЕСТВА - Дервиш ты знаешь сроки? ты знаешь пророчества?.. ...Только Господь знает а человеку не дано... ...Когда погибнет Запад? Когда погибнет Восток?.. Дервиш перекрестился и сказал: - Запад погибнет когда пропасть между Ветхим Заветом и Новым Заветом станет

великой и в ней изойдут истребятся западные народы… Дервиш взмолился и сказал: - Восток погибнет когда Китай выйдет прольется чрез Великую Китайскую Стену… ПОСЛЕДНЕЕ НАСЛАЖДЕНЬЕ Дервиш много болел и страдал плотью в старости. Тогда он сказал с улыбкой: - Боль - это последнее наслажденье старцев... О сладкая мука разрухи и разлуки!.. О полчища прошлых дивных сладких лиц вьются роятся у ложа моего сонного!.. О старец объятый воспоминаньями... одинокая саманная кибитка охваченная ночным

пожаром в забытом ущелье... Кто поможет?.. А я и не хочу помощи... САМАЯ СЛАДКАЯ ДОРОГА НА ЗЕМЛЕ - Дервиш ты много странствовал по земле… Какая дорога самая сладкая?.. Меж каких великих городов иль безымянных родниковых тиховеющих горных

кишлаков? Сказал:

- Самая сладкая дорога на земле пролегает меж двух грудей меж двух сиреневых сладчайших сладимых сосков возлюбленной моей

О Аллах! Дай блуждать по этой хмельной дороге до последних дней дней дней дней... Ходжа Насреддин сказал: - Дервиш! Айе! Но есть дорога еще слаще - от сосков возлюбленной до лона до устья

её... Но есть еще более краткая и сладкая дорога - в лоне девы в лоне в лоне в лоне жены... Уйы!.. КРУГ Дервиш сказал: - Я засыпаю и мне снится давноусопший поэт Омар Хайям… Но он лежит ко мне спиной и глухо нетронуто спит… И ему снится давным давно усопший поэт Фирдоуси… Но Фирдоуси лежит ко мне лицом и улыбается во сне... И ему снюсь я... ЖЕНА Дервиш сказал: - Что делает глухую гранитную скалу в варзобском ущелье уязвимой? живой? текучей?..

как все живое?.. смертной?.. ...Трещина, от которой монолитная глухая скала рассыплется и изникнет и станет песком

текучим волнующимся заживо... О человек!.. А твоя погибель от бархатной лоснящейся жены податливой текучей, как песок... От святой трещины тела лакомого её... да! да! Ойёооо! Смертная скала… Смертная жена… НИЩЕТА Дервиш сказал: - О! блаженная нищета!.. И все глиняные стены моей саманной сыпучей кривой кибитки у реки Варзоб-дарьи ис-

пещрены изрезаны густыми бесчисленными именами моих заимодавцев блаженных! О! о! О! здесь сотни благородных имен! которые не дали мне помереть от голода в Смутные

Времена!.. И вот скоро кибитка рухнет моя убогая от несметных имен этих О благородные потомки мои!... Пусть моя кибитка будет мой мавзолей!

Пусть рухнувшая от тяжких имен заимодавцев-благодетелей кибитка моя погребет под собой мой нищий прах!

Пусть тут будет могила моя! Под стенами родными рухнувшими кибитки моей!.. А мое завещанье пусть напишут на стенах упавших: «О прохожий! о любитель притч и

бедных стихотворений моих! Ты видишь здесь имена заимодавцев бесконечных щедрых моих! О прохожий! о посетитель могилы моей! Если сможешь - оплати загробные долги мои и возрадуй заимодавцев печальных моих!..»

Дервиш улыбнулся: - О Аллах! Никто не придет на могилу нищую мою!.. Ибо никто не захочет вернуть загробные долги мои... Аллах, прости меня!.. Аллах, я привык жить один! Аллах! Я буду и лежать один... И никто не потревожит мой унылый, но уповающий прах! да!.. Аллах! Только Ты не забудь меня... Иль в аду иль в раю помяни!.. ПЕСЧАНЫЙ ВЕРБЛЮД Однажды караван Пророка - да будет с Ним милость Аллаха! - заблудился в самуме-

асыфе в пустыне Сахро-Сахаре бушующей разрывающейся расплескавшейся необъятно неоглядно

Много дней слепо и голодно и темно блуждали в разъяренной пустыне Пророк и святые спутники-асхабы его и верблюды его

Тогда Пророк приказал зарезать верблюда-вожака чтобы мясом его густым напитать поникших спутников своих а кровью напоить уста их солончаковые иссохшиеся

Когда разрезали разрушили развалили разъяли верблюда не нашли в нем ни внутренностей ни крови ни мяса ни костей а один сплошной кипучий непролазный горячий песок

Верблюд был весь сложен слеплен из песка и песок верблюда просыпался в неоглядный песок пустыни и не осталось верблюда и следа его

Словно песочные часы просыпался верблюд и стал пустыней Спутники Пророка содрогнулись ужаснулись Но Пророк сказал: - Как этот святой верблюд - допотопный корабль ковчег пустыни - состоял из одного

песка - так святой истинный человек состоит из одной молитвы! да! Аллах Акбар! Аллах велик! И караван единодушно взмолился в пустыне Тут чрез пески секущие явились провились пробились сотворились косые слезные

костры и колодцы спасительного оазиса... НИЩЕТА Ходжа Насреддин спросил у дервиша:

- Ты не устал? не утомился? не притих? от нищеты, которая постигла тебя в дни смутные нынешние, как и весь народ наш?

Нищета и старость - не много ль груза на одного осла? А? Пустой желудок! пустые карманы! пустой хурджин - а от них пустая голова? а? Дервиш сказал: - С пустым желудком можно съесть много самаркандского душистого плова... В пустых карманах вольно ходит весенний ветер и притаившийся зебб деволюб хладит... В пустую голову много мудрых мыслей может войти... Не зря древние китайцы говорили, что как бы ни был полон дом вещей, а человек живет

благодаря пустоте... да!.. А в пустой хурджин падают звезды!.. Иль не знаешь, ночной звездный странник Ходжа Насреддин? а? Но потом дервиш опечалился и неожиданно сказал: - И все-таки ад - лишь стоянка, лишь караван-сарай на необъятной дороге в необъятный

рай! Да!.. Но потом дервиш улыбнулся и сказал: - Ныне живущий таджикский поэт-острослов Кутби Киром воскликнул: «О, горькая судьба поэта! Если с небес в звездопадную святую ночь упадет десять тысяч

девичьих нетронутых эль фердж эль кесс - то все они пронесутся мимо меня, кротко но бездонно алчущего... вай! вай дод! ойххх! за что? за что? и все мимо! и за что?

Но! если с ночных мрачных осенних небес падет десять ярыхненасытныхотроческих зеббов то все они ой! ой! ой! за что? за что? за что? - но все они окажутся меж скорбных ягодиц моих... Ойхххххххххх!

О, звездопадные! о звероблудные ночи!» О!.. А Ходжа Насреддин обреченно сказал: - О Аллах! Я и не знал, что мое истинное имя Кутби Киром!.. О!.. СОМНЕНЬЕ О Господь! прости мя а все же невыносимо нестерпимо разрывчиво для живой души

моленной, что навек бесследно ушли с земли мои усопшие друзья и возлюбленные И там где только что трепетные горячие мы ликовали вились длились у весенней горной

реки дышали жадно и жарили травяных ягнят и пили вина и лелеяли тайно на приречных песках спелых радостно нагих змеетелых возлюбленных своих нынче нет никого кроме речного вечного ветра

Словно все попрятались за валуны и скалы речные... Эй родные родимые златотрепетные мои! выходите из-за камней!.. Да нет никого... Только ветр колышет гнет куст равнодушного боярышника у воды... Ветр кружевной дымчатый водяной алмазный рассыпчатый речной ветр целительный но

не исцелит он души моей... О Господь мой! И что же хладные мудрецы в пустыне или монахи молчальники схимники в дальных

сизых святых кельях скитах утешат меня вместо тех горячих попрятавшихся за валунами и скалами?

Господь Господь! Владыка всех жизней и всех смертей и всех загробных душ отлетевших!..

Да не утешить меня Твоего муравья Возьми меня за те скалы и за те валуны спрячь навек мя ТРИ ЦИВИЛИЗАЦИИ У дервиша Ходжи Зульфикара спросили, когда он печально летел на бешеном самолете,

а потом мчался на столь же бешеной машине: - Дервиш, ты любишь XX век? ты любишь Цивилизацию Запада? Цивилизацию бешено несущихся крыл и колес? и визг бесчеловечных моторов? Он сказал: - Я люблю родную древнюю пыльную верблюжью Азью мою… Когда я бреду пешком по тропе в соседний кишлак - то это любимая мной Пешая

Цивилизация... Сладкая! Когда я еду трясусь в далекий кишлак на ветхом осле моем - то это Ослиная

Цивилизация... Утомительная! (куда? зачем стремлюсь на четырех ослиных ногах, когда Аллах дал мне две мои?..)

Но есть! есть Третья Азиатская Цивилизация - возлюбленная моя: когда я лежу на речной траве и дремлю, а чудится людям, что это мудрец размышляет о вселенной...

Но нет ни одной мысли в голове веющей блаженной моей, а есть в голове только река и камень у реки...

И это Третья Возлежащая Цивилизация - возлюбленная моя... Когда мне даже две ноги скучны и не нужны?.. И какие тут сатанинские колеса? крылья? моторы? даже во рту горько тошно от слов

этих, как от вчерашнего прогорклого табака-насвая... САМЫЕ ОТДАЛЕННЫЕ ОБЛАСТИ АДА Сказано мудрецами о великих грешниках: «И их сослали в самые отдаленные области

ада!..» О, значит и у ада есть свои дикие области? и у ада есть свой ад? Но чудится мне что самые отдаленные области ада уже близки! уже граничат с

дуновеньем райских рощ! садов! лесов!.. И самое страшное мученье в аду - это слышать дыханье дуновенье Райских рощ средь

мглистого смрадного духа адовых топей и болот?.. ПОЭТ И РОЗА Дервиш оказал: - Если цветущую розу сильно смять сдавить - она утратит упустит пленительный аромат

свой и будет пахнуть отдавать обычной скучной сырой бедной землистой травой... увы! увы...

Так и поэт одержимый объятый удавленный утесненный земной суетой… В молитве сказано: «Омрачихся аз умом в страстех житейских...» ...Чаще повторяй эти спасительные слова... да! да! да... ПОЭТЫ

Дервиш сказал: - Поэты - это люди, которые и на брегу океана бродят самовлюбленно упоенно в луже

собственной мочи... ЗУБЫ - Дервиш, рот твой уныло пуст… Только обломки былых зубов в нем... увы... Что не вставишь зубы?.. Сказал: - Ты видел развалины Парфенона?.. И ты хочешь чтоб его восстановили и нарушили

седую древность его?.. Почему-то кажется мне что развалины прекраснее новых дворцов... Сказал улыбаясь: - Да и жена моя скажет: «Дервиш, если тебе вставили вернули тридцать два зуба, значит,

скоро вернется восстанет и один единственный зуб плодоносный зебб забытый фаллос ласкатель мой?»

О!.. ВЕСТЬ Дервиш, все ты маешься всю жизнь... все чего-то ждешь... Глядишь алчно на дорогу из окна блаженно одинокого приречного дома тихого убогого

своего?.. Все ждешь кого-то... вести какой-то сладчайшей? Да какая ныне на земле может быть сладчайшая весть, если уже две тысячи лет назад

пришла эта Весть на землю к сиротским заблудшим человекам?.. И какая Весть на земле может быть слаще и радостней этой: Христос воскрес из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот

даровав... Какую еще Весть опричь этой, слепец, алчешь лелеешь ты?.. Иль коровья свежедымящаяся на дороге навозная лепешка дороже тебе старой засохшей,

хлебной лепешки в руках? Иль?.. ПОЭТ …Поэт дервиш что творишь ты? …Я сочиняю самую вольную! самую богатую! самую медовую невнятную цветастую

павлинью поэзию в России дотоле небывалую… И потому нет у меня, ветхого, ни славы ни денег ни друзей преданных ни даже сапог для

зимы русской... ...Но ты счастлив, босой одинокий павлин в стране снежных куриц?.. Да!.. СТРАНА ВОСПОМИНАНИИ В МЕТЕЛИ

Поэт! гляди все дороги все тропы к твоим былым друзьям и возлюбленным метель

заметает И этот снег никогда не растает а станет льдом: и ты хочешь брести по льду прошлого по

льду непроходимому скользкому неоглядному горячими стопами брести вспять в страну воспоминаний?

Поэт и что же ты все время озираешься на прошлое? Так и живешь с головой повернутой вспять в страну воспоминаний?.. Да! да! да?.. Там! там все друзья и возлюбленные мои мои мои там мать и отец младые ярые

влюбленные мои... а что слаще их?.. А я уже росток во чреслах напоенных тугих их?.. Там! там! Ужель уж никогда их не встречу там? …Мудрец что глядишь в прошлое? А там в прошлых днях веках все боги! все учителя! все мудрецы! все пророки! там

всеединый Бог! И что ж мне не глядеть в прошлое?.. И как же мне не брести к ним? к Нему ко Всебогу там на смерть Рожденному? И там

навек Воскресшему Вознесенному? Поистине Страна святых воспоминаний намного превосходит Страну живых, обитель

суеты!.. И мне ли там там блаженно не бродить?.. МОЛЬ Весной дервиш смертно заболел занемог загробно опечалился озаботился, ибо всю

жизнь говорил о смерти и готовился к смерти, но так и не был готов, как пловец, плывущий посреди реки, все думает о береге, но так и тонет средь стремнины...

Но дервиш улыбался и сказал: - Весной я всегда шел к птицам поющим и талым травяным глиняным ручьям

святогонным курчавохрустальным А нынче радуюсь полету жемчужной мучнистой моли над дряхлым одеялом моим Моль! Последняя земная подруга птица жемчужная моя! И куда? куда? куда?.. Но ты остаешься а я? а я?.. ТРУХЛЯВОЕ УТРО В то трухлявое утро трухлявый многоболезненный Ходжа Насреддин поднялся на

саманную трухлявую крышу своей кибитки в варзобском трухлявом ущелье И закурил тайную трухлявую коноплю и окутался обдался обметался сладко трухлявым

чадом дымом Тут трухлявая сыпучая саманная крыша под мудрецом осыпалась просыпалась треснула И тогда трухлявый Ходжа Насреддин по трухлявой сыпучей лестнице сошел на землю

Но трухлявая испещренная трухлявыми красными муравьями лестница рухнула осыпалась под ногами великого острослова

И он упал на землю ибо трухлявые ноги его подломились устав ходить Тогда величайший и потому никому давным-давно не нужный поэт и мудрец пополз к

своему единственному трухлявому ослу и с великим ползучим усильем взобрался на трухлявую неверную шаткую спину осла

Но тут все четыре трухлявых ноги осла единовременно рухнули подломились под

хромым навек Ходжой Насреддином И осел вместе с величайшим в своей ненужности людям мудрецом рухнул в трухлявую

пыль трухлявой задумчивой матери-дороги... Айх! Айххх! О наконец-то!.. Но! Но никто из них не знал, что в это утро Всевидящий Всемогущий Аллах устал от лжи и

многогрешности и страданий безвинных человеков и решил навек покончить с землей человеков как с копной сеногнойного сена забытого в осеннем поле иль с трухлявой коровьей лепешкой на дороге забытой

В это трухлявое утро Аллах решил покончить с землей человеков И потому четыре дрожащих трухлявых ноги осла пробили прорвали насквозь трухлявую

обреченную треснувшую землю и сиротливо плескались искались болтались в пустынном необъятном космосе в бескрайней бесчеловечной равнодушной вселенной... Ейххххххе!.. Ейхххе! Ейхйк!

Наконец-то!.. ПОСЛЕДНЕЕ ПУТЕШЕСТВИЕ На ослике на ослике на белом белом ослике Ай затеряться заблудиться ай забыться замутиться словно ханская форель средь водопада раствориться средь родных весенних талых талых гор гор гор И только шелковистая младая курчавая ягнячья каракулевая трава травушка льнет никнет под моей веселою ликующей стопой стопой стопой И только в рощах нагорных безымянных фисташковых летает витает арчовый дубонос И только синий дрозд у талых у алмазно многозвенных родников рассыпчатых ручьев поет И только в смарагдовых лазоревых небесах стоит бредет безумнокрылый со вселенскими очами малахитовый орел И только райская вечнохмельная мухоловка клюет и мед пиет из златооких златомедово сонных податливых переспелых перемлелых пчёл пчёл пчёл и перебродивших пьяных златоос И только в сахаристых мучнистых камышах речных бродит бухарский тугайный пугливый бархатистый изумрудный олень с малиновым коралловым непуганым стволом Хотя до осеннего гона далеко Но спелый ярый мускусный бальзамический стреловидный ствол роящихся бешеных алчущих семян и до осени не опадет О дай сему всеурожайному стволу Господь всех семян и всех вод вод вод И боле никого окрест и боле никого никогооооо

На белом ослике ай затеряться средь сиреневых весенних материнских колыбельных ало талых гор гор гор На белом талом ослике ой затеряться раствориться затонуть средь родных таджикских гор плывущих тало гор гор гор На белом ослике да затеряться да не возвратиться среди гор гор гор Где только Бог и ветерок-насим наедине с цветущей лепестки родящей сыплющей жемчужной одинокою наскальной алычой Айёооооооо На белом ослике средь гор… ПОЧЕМУ ПОГИБ ВЕЛИКИЙ ШЕЛКОВЫЙ ПУТЬ?.. - О дервиш Ходжа Зульфикар! Почему погиб Великий Шелковый Путь?.. Почему Всемогущий Аллах засыпал его бездонным безоглядным песком?.. Почему только верблюжьи колючки осталась от верблюдов?.. Дервиш улыбнулся и шепнул: - Великий Шелковый Путь - это путь купцов! это путь хитроумных обманных

караванов... Тут прошли миллионы купцов и караванов торговых! И где нынче их товары? Где имя хоть одного купца? Всенеобъятный Аллах устал от криков торговцев и алчных купцов!.. И тогда Всемогущий засыпал Великий Шелковый Путь несметным песком забвенья и на

месте кишащих базаров поставил глухую верблюжью колючку тандым саксаул солончак!.. да!..

Потом дервиш сказал: - О человек! если ты все время будешь говорить и думать о наживе о торговле о деньгах

о бизнесе - Всевидящий Аллах в мгновенье засыплет тебя песком забвенья, если Он превратил в песок и тлен и колючку Великий Шелковый Путь...

И никто не узнает алчного имени твоего и могилы твоей... Айя!.. ТРИ ЧЕРНЫХ ВОРОНА НА СНЕГУ Однажды ранним утром дервиш вышел из родной косой кибитки забытой и увидел трех

смоляных спелых глазастых воронов на снегу всечистом хиссарского поля. Дервиш поглядел долго мучительно в бездонные несметные очи первого ворона — и тот

взлетел над снегами и ушел. Тогда дервиш поглядел в очи второго ворона — и тот взлетел вослед. А третий ворон упоенно ждет, чтобы дервиш взглянул в очи его, но дервиш не стал

глядеть в очи его ненасытные ждущие а пошел прочь. А ворон сидит и яростно ждет, чтобы дервиш взглянул в очи его, но дервиш уходит

ушел прочь А ворон сидит на снегах одиноко невольно и ждет ждет ждет Не летит он... О как смертно свято связаны все живые на земле!.. йе!..

ХОДЖА НАСРЕДДИН Дервиш Ходжа Зульфикар сказал о собрате своем неугомонном святом Ходже

Насреддине: - Этот жизнелюб жизневол и уснув вечным сном будет тихо похрапывать в гробу в

саване кафане мусульманском... да... Аллах! неисчислимы необозримы неуследимы Твои знаки Твои вести из иного мира... ЦЫГАНЕ …Дервиш, почему цыгане кочуют бродят витают необъятно по земле? — Потому что более всех жилых чуют смерть-странницу и бегут её и поют и пляшут,

чтоб не слышать вкрадчивых незримых кошачьих рысьих шагов её. Да! ЗАГАДКА — Дервиш, скажи, кто та долгожданная ненавистная неизбежная гостья, которая сразу

войдя в притихший всякий дом становится властной хозяйкой?.. И все смиряются. Кто она?.. Сказал: — Смерть она. БЕШЕНАЯ СОБАКА Однажды в ночь бессонницы, когда взошла неистовая собачья вечнолающая

вечновоющая звезда Сириус, дервишу Ходже Зульфикару приснилась бешеная собака. Она неслышно подошла подползла к дервишу и укусила его в руку. Утром дервиш проснулся тяжкий и вышел из кибитки… А у двери стоит обреченно пенно бешеная ползучая собака волкодав памирский с

обрезанными ушами и хвостом — и глядит на дервиша. Тогда дервиш понял, что ей приснилось, что она укусила дервиша в руку… И вот она покорно пришла к его порогу... Дервиш улыбнулся и сказал: — О Аллах! одному Ты повелеваешь укусить, другому — быть укушенным… И неповинен всякий в деяньях своих... Ййи!.. И отдал руку собаке... МУДРОСТЬ — Дервиш, что такое мудрость этого мира?.. Свиток изречений афоризмов притч историй?.. Груда мертвых валунов камней на берегу живой струящейся реки?..

Иль мед мудрости взятый от цветов далек теперь от них?.. Иль я не хочу быть мухой иль пчелой уснувшей увядшей усопшей в меду мудрости?.. Иль лучше быть живым жуком в живом роящемся навозе?.. О Аллах! кто я? медовая усопшая в меду небесная блаженная пчела?.. Иль низкий упоенный жук в святом блаженном придорожном изумрудном коровяке-

навозе первозданном?.. О человек! ты и пчела и жук... Уууууу... ЗВЕЗДЫ И ЯБЛОКИ Однажды дервиш Ходжа Зульфикар ночевал уповал в дангаринском нагорном

яблоневом саду. Был месяц август-мурдад, когда идет звездопад в небесах и плодопад в садах. И падающие глухо тяжко самовластно самостойно яблоки не авали дервишу спать. Тогда дервиш шепнул глядя из бессонного сада в небеса: — Как бесшумно слетают спадают спелые звезды падучие плеяды!.. Как глухо тяжко страшно бьют о траву падучие спелые яблоки!.. Есть люди — летучие тихие алмазные звезды Есть люди — тяжкопадающие бессонные яблоки... ЛИСТ ЧИНАРЫ ...Однажды в осенних дремных чептуринских сумерках коровьих молочных бредущих

Касымджон-Стебель сказал Ходже Зульфикару: — Отец, это лист чинары осенний златой лунный пал на вашу голову в сумерках. Дервиш улыбнулся: — Это лысина китайских безмолвных мудрецов пала на мою голову… Вечный лист вечной осени… Этот лист упадет лишь в могилу со мной... ВЕЛИКАЯ ЖЕНА — Дервиш что есть женщина? что есть великая жена? Дервиш улыбнулся и сказал покорно: — Однажды ранним утром в дымчатой матерчатой нетленной нетронутой нежной

хладной первозданной тысячелетней пыли дорожной на пути в Куня-Ургенч я увидел вдали путника с собакой.

Они сонно тяжко шли навстречу мне… Путник впереди, собака — позади. Дремные они...

Когда они приблизились — я увидел мужа грядущего высоко и жену немо неслышно ступающую за ним как и должно на дорогах мусульманских древлих неистовых! да!..

Когда они подошли совсем близко ко мне в утренней лазоревой святой дымке тумане — я увидел мужа с собакой…

Когда они прошли мимо меня — я опять увидел мужа и жену, а потом, когда стали удаляться — опять мне почудилось, что это был муж с собакой.

Так я и не понял, кто это были — муж с женой кочевой иль хозяин с молчной преданной

вьющейся за спиной его собакой? Иль пыль дымка утреняя на куня-ургенчской дороге густая?.. И муж прохожий сказал мне улыбчиво ясно: «Салом Алейкум» а она — жена? собака?

— промолчала... И дервиш улыбался: — Вот что есть на земле женщина!.. Вот что есть на земле великая жена мусульманина!.. И всякая!.. Айя!.. И на дороге пыль собралась соткалась забродила загустела в бродильное тесто — и

родила явила перворожденного путника человека!.. Амитарра!.. Вот она древляя тайна!.. И в виде в образе в облике пыли мы взойдем восстанем незримые из ветхостных могил и

обовьем обхватим возлюбим живых!.. Иыхх!.. КОЛОДЕЦ И ВСЕЛЕННАЯ — Дервиш, какой колодезь самый бездонный?.. Колодезь ночного августовского неба,

когда летят тучные рассыпчатые звезды осиянные?.. Сказал: — Самый бездонный колодезь — тело зрелой спелой влюбленной женщины. — Дервиш, что может сравниться с бесконечностью Вселенной?.. Сказал: — Голова новорожденного талого младенца идущая из лона девой юной молочной

матери роженицы... МОЛОДОСТЬ И СТАРОСТЬ — Дервиш, что есть молодость и старость? Сказал: — Вот человек путник шел по висячему мутному деревянному мосту над рекой и

поскользнулся и упал в реку… В молодости я смеялся над таким человеком а в зрелости печалюсь а в старости плачу... Дервиш сказал:

— Молодость — это горсть жгучих изумрудов, брошенных в медный таз с песком. Опустил руки в песок и нашел изумруды и набрел перстами на изумруды.

Старость — это горсть изумрудов рассыпанных рассеянных потерянных в пустыне Кызыл-Кум неоглядной. Опусти окуни безнадежные руки в пустыню бескрайнюю — и где они твои изумруды горящие?..

ВАЛУН И КАМЕНЬ Дервиш сказал: — Жизнь — это огромный валун… а мудрец — это малый камень… Камень бьется тщится о валун и является искра мудрости… Сноп искр — сноп мудрости. Мудрец бьется о жизнь — и рождается сноп мудрости… Чем сильней бьется камень о валун — тем ярче сноп искр... И потому любит мудрец горе жизни, горечь бытия. Да!.. Но!.. Когда я слышу слова Пророка — я чувствую себя осенним амударьинским пересохшим

камышом в который поставили ввергли бросили святой необъятный ненасытный звезды лижущий костер!..

Да! О! СЛОН И МУРАВЕЙ — Дервиш, почему слава часто приходит к недостойным и минует великих? — Иной суетный мечущийся муравей поднимает больше пыли чем царственно

ступающий шествующий слон Иной раз пыль слона приписывают муравью И вот все видят пыль на дороге и ждут каравана а ползет одинокий муравей... Но оттого жизнь веселей! И тут театр божиих оборотней теней!.. И дервиш улыбнулся. СЛАВОЛЮБИЕ Однажды дервиш взмолился в минуту душевного одиночества и пустынного

славолюбия: — О Аллах! я устал от одиночества мудреца!.. Дай пошли мне хоть один день из моей посмертной необъятной славы... пошли... И дал ему Аллах. И тут нищая тощая кривая одинокая кибитка дервиша вмиг наполнилась цветами,

дарами и ярыми многими пенными как удурианские верблюды людьми… И они душно тесно смертно обступили дервиша… И хватали его за дряхлый чапан его и за руки его и за плечи его и за седую бороду его…

И алчно ждали жаждали хищно тела его и слов его вещих… И затоптали дряхлые одеяла-курпачи подушки его и задавили слепыми ногами малый

очаг-сандали его и кричали пели шептали молили: — О великий дервиш Ходжа Зульфикар!.. Помоги нам! исцели нас! подай нам!.. Ублажи нищие солончаковые души наши вечными божьими дождями словами! айя!.. Дервиш вечный послужи скоротечным нам! И тогда дервиш стал смертно гибло задыхаться от хищных людей этих, похожих на

огненный вечнобезумный вечнокишащий цыганский табор… И стал быстро исходить умирать… И напоследок взмолился издыхая извергая: — Господь мой! прости мне... пощади... я умираю... Избавь меня от этих слепых людей от этой слепой тошной душной, как кольца ночного

хайдарабадского питона, славы... И тогда толпа вмиг диавольски истаяла и дервиш один остался на растоптанных

погибших курпачах одеялах. — О Господь мой! Гляди — от славы моя глиняная кибитка едва не рухнула, а что же с

душой моей стало бы?.. О Господь! Пусть приходит слава как надмогильная плакальщица... не ранее... ...И счастливый блаженный веселый пустынный дервиш возрыдал в одеялах

раздавленных... ВОЙНА Дервиш сказал: — Если в мире встречаешь много злых и равнодушных людей — значит война близка...

да... И если добрые люди боятся восстать против зла — значит скоро восстанет Аллах!.. И станет народ как забытый сад текучих исстрескавшихся гранат... И еще сказал: — Зависть ведет к воровству…. Когда один человек грабит другого — это воровство… Когда одна часть народа грабит другую часть народа — это бунт мятеж смута… Когда один народ грабит другой народ — это война… Но все это лишь три воровства. И еще сказал: — Чем власть тупей — тем острей злей ножи и топоры в руках её палачей! да! МУДРЕЦ-ПРОРОК Дервиш сказал: — Мудрец — это остывший поэт… Пророк — это разгневанный Мудрец... Да!..

Но слепая хмельная жизнь моя прошла лишь у врат Мечети а у врат только нищие стоят... да...

Мудрец сказал: «Но все врата мира не закроют одной раны Христа!» да!.. Мудрец сказал: «Более всего печалюсь, когда вижу убитых птиц с недозрелыми мягкими

неродившимися яйцами и пойманных рыб в коих тунная напрасная неплодная икра. Так уходят с земли неверующие не дошедшие до Бога. Им не хватило земной жизни

чтобы дойти до вечной.. да!" Дервиш сказал: — Бойся полной луны и пустой сумы. Голод в полнолунье ведет к печали а печаль

сестра смерти... И дервиш улыбнулся... Дервиш сказал: — Мудрец одинок как пустынник в самодельном саване…

А весь мир — лишь одинокий гроб саркофаг его... Дервиш сказал: — Мудрец одинок как дитя свернувшееся во чреве матери... Да!.. Но я уже во чреве матери молился Аллаху... Дервиш сказал: — Есть одна мудрость, которую я бы выбивал на камнях: «Человек чабан пасет овец а

Аллах пасет людей», и нет иной мудрости... БЕГ ВРЕМЕНИ — Дервиш, что есть бег времени? Сказал: — Вначале ты теряешь любовь женщины, потом пиалу с вином дрожащим, потом пищу

плодов земных... Потом приходит дьявол шайтан со смертью как пастух с пенной бешеной собакой

волкодавом… Который неизбежно огненными клыками выхватит изорвет отломит разрушит гиблое

горло обреченное твое... Но!.. Или приходит Аллах с Вечностью как пастух с новорожденным каракулевым молочным

агнцем улыбчивым, который нежно лизнет тебя в очи засыпающие как дальная матерь полночная молочная...

Аллах не придет к тем кто заживо истлел в земных обольстительных плотяных похотях страстях тратах и тело его — грядущий пир гиен и грифов-стервятников…

Аллах не придет к остову где гиены и грифы роятся... Да!.. ПЕРЕВОПЛОЩЕНЬЯ О Аллах! Ты знаешь что благочестивый муж в старости перед смертью неудержимо

стремится раздать свое имущество нищим и бедным, чтобы заслужить Твою загробную любовь.

Так осенняя варзобская чинара роняет по ветру спелые ленные зыбкие листья.

Истинно говорят китайцы: «Если я не буду пускать бросать деньги на ветер — то как они вернутся ко мне назад?..»

Но! Аллах, ты знаешь, что женщины к старости, напротив, стремятся наполнить насытить свой дом утяжелить семейное многоголосое гнездо свое...

И вот старый Ходжа Зульфикар стал тайно носить из дому вещи — то одеяло то кумган

то казан то курпачу — и сладко самозабвенно раздавать их на пятничных хиссарских безарах нищим и беднякам…

И душа его наполнилась древним блаженным солнечным светом добротолюбия. И стал он осиян и счастлив, как никогда в долгой своей жизни… И раздав дары он сидел в чайхане и пил зеленый чай с хоронгонской мятой… И витал над бедной землей над муравьиным суетным базаром как накурившийся иссык-

кульской конопли… И стало тайно таять малое его достояние. Тогда младая знойнотелая жена его Изюм-Султан проследила пути его и узнала и

задумалась. Она знала, что не сможет остановить дервиша в его святом расточительстве даянии и

быстро истает кибитка их и имущество невеликое. А дервиш дошел до того, что тайком унес на базар любимые свадебные серьги Изюм-

Султан и отдал их слепой гадалке-цыганке, которая слепыми перстами учуяла старинное бухарское золото серег и зарыдала…

И дервиш Ходжа Зульфикар блаженно раздольно зарыдал вместе с ней. …И тогда Изюм-Султан нашила себе нищенских одежд и накупила индийских едких

красок для лица… И стала летуче сметливо лихорадочно являться на базарах то в облике нищей старухи

под паранджой, то дряхлого туманного каландара-странника, то слепца, то калеки, то гадалки, то немого масхарабоза...

Бесконечны были перевоплощенья её… И она всюду следовала текла хищной чуткой змеей за дароносным мужем и забирала все

приношенья его и возвращала их домой. Но потом она неистово бездонно смертно возлюбила древнее ремесло нищих… И открыла в себе великий дар перевоплощенья «танассух» и обрела себя и ушла навек на

пути нищих странников и там безымянно бродит и поныне… И она является людям в разных обликах обличьях… И уже не знает она, кто она. Забыла она, кто она и как имя её, как забывает человек молочные соски матери своей… А дервиш остался один в пустой кибитке… А тот кто идет по путям нищих — идет к Богу… ...О сокровенная жена моя Изюм-Султан куда куда куда ты ушла?.. Где пылит твоя жемчужная перламутровая сахарная целебная сладчайшая дымная нога? Куда? куда? куда?.. О Аллах! и всякая душа находит пути свои и никто не знает их кроме тебя! Но! Айя! ай как пустынна кибитка душа жизнь моя...

Айя как одинок и счастлив я!.. И дервиш взял последнее изумрудное одеяло свое которое сшила ему усопшая матушка

его Исмат-Бегум и пошел на многодышащий базар... Ай! айяай! ай!.. Ай Аллах мой!.. Всё ушло из моей жизни... Все ушли... Только Ты не уходи! СВЕЧА Дервиш сказал: — Все мы одиноко бродим по Азьи и Руси — полю милосердия — с безнадежно

гаснущей умирающей в непролазном дожде свечой свечой свечой И где в необъятном дожде кочует и утихает жизнь — свеща наша? Господь мой!.. Где?.. кому светила и светит свеща наша?.. МОЛЧАНЬЕ — Дервиш почему ты безмолвствуешь молчишь во дни свои многие?.. Иль нечего тебе поведать людям?.. Дервиш сказал: — Когда я слышу мудрого — я внимаю покорливо… Когда я слышу глупого — я молчу сокрушенно... ИСХОД Перед смертью дервиш сказал в последних бухарских одеялах: — О Аллах! где кочевые пыльные ярые ноги и руки мои?.. Я уже и муху севшую на одеяла мои не могу отогнать — не то что смерть всемогущую

владыку мира этого... Вот от неё трясутся мечутся стены кибитки моей как от хаитского землетрясенья все-

ленского повального пагубного... ДВЕ СМЕРТИ Дервиш сказал: — Почему из миллионов войн бунтов смут казней из мириадов человеческих смертей

две смерти всегда стоят перед глазами человека: смерть Иисуса Христа на кресте и грядущая неотвратимо собственная кончина?

Две смерти из мириадов! Или это одна и та же смерть? Фаррья!.. Но всеми бинтами мира не спеленать и всеми вратами мира не закрыть одной раны

Христа...

ТИРАН И МУДРЕЦЫ Дервиш сказал: — Мудрецы — это тайно движущиеся стрелки часов застывших при тиране… Дервиш сказал: — Постичь мудрость — это попытка набросить сачок для ловли бабочек на пирамиду

Хеопса... Да!.. Хйя… МОЛОДАЯ ДЕВА Старый дервиш Ходжа Зульфикар сказал: — Когда я вижу молодую сахарную стреловидную деву — то находит на меня странный

звук, похожий на слабый мелкий ленный плеск вина в огромном бухарском кумгане-кувшине, который яростно тщетно трясут, но едва слышен шум вина на дне.

Ушло вино Ушли дни мои хмельные Лишь тонкий донный плеск от них остался... ПРОРОК Глядя на алмазные россыпи огней ночного города Касабланка, кочующий дервиш

радостно сказал: — Прекрасны огни мечущиеся Божьи светляки приокеанского ночного несметного

града Касабланка!.. Прекрасны ночные вспыхивающие переливчатые ликующие вселенные ночных

кишащих звездных городов!.. Но! Но все ночные россыпи но все ночные алмазные огни всех градов земли не стоят

маленького пастушечьего кочевого костра у которого согревал свои озябшие камышовые жемчужные персты Пророк Мухаммад!..

Воистину так!.. Да!.. И огонь того неиссякающего костра горит на все времена на все града! да!.. И еще сказал дервиш: — Пророк Мухаммад был последним из живых пророков Божьих на земле. Он самый младший из пророков… А младший сын всегда любимец отца... И потому Пророк Мухаммад любимец Аллаха!.. Воистину так!.. да!.. ТАЙНА Дервиш сказал: — Истинный мудрец иль поэт должен быть безвестным… Тогда он жив и прекрасен и полон желаний как таинственная огненноперая кочующая

вольная рыба в море…

Слава убивает мудреца. Рыба выловленная из моря — уже не рыба, а мясо еда пища рыбаков... Слепец! и ты хочешь быть рыбой в котле, а не в море?.. Дервиш сказал: — Гений редко бывает добычей современников-волков, алчущих свежей дичи… Чаще всего гений — это хладный пир потомков-гиен... КЛАДБИЩЕ Проходя по душанбинскому кладбищу Ходжа Зульфикар сказал: — Кладбище — это вечная стоянка, это последний град тленья для безбожников... И лишь ночлег ночевка караван-сарай перепутье кочующий шатер для верующих перед

бездонным переходом путешествием в иной мир в иные селенья. Да! да! да! Аллах мой! да! И потому зачем уповать посещать кладбища мазары верующих?... Нет их там... Нет их душ там… Далеко уже уже уже блаженные они... СОМНЕНЬЕ Жена Анор-Султан сказала дервишу: — Мой хозяин! вы говорите о Боге, о вере, о добре, мудрости, кротости, а сами ходите

во гневе (особенно ночью, муж мой) во грехе славолюбия, женолюбия, корысти, праздности, многословия...

И замолкла покорно. Дервиш сказал: — Если бы не был я двуногим блудным кочующим караваном пороков, то откуда бы

взял я ярые слова укрощающие душу и плоть мои?.. Кого бы усмирял погонял малым тощим посохом мудрости своей?.. Какую несметную победную траву косила бы тихая незаметная коса моя?.. От каких разъяренных разворошенных златоярых несметных пчел отбивался бы я на

бедных ульях моих, добывая мелкий мед мудрости моей?.. И еще хотел сказать дервиш, но опечалился. Но поник... Но умолк как камень у шумной дороги… Ибо почуял виновато, что в простых словах жены более истины чем в его кудрявых

затейливых речах. И лишь шептал: — Аллах усмири угомони грешных бездоннороящихся сладких пчел моих!.. Йи... Ярых пчел охлади!.. Остуди у лживых уст моих... ЗАГРОБНЫЙ МИР Дервиш сказал:

— Самое грустное — это встреча с тираном в мире загробном… На земле он бог, а в ином мире кто он? Жалок он… Поэт мудрец певец и в ином мире прекрасен и притягателен, а тиран там тлен

безмолвный убогий муравей и что слова жалкие его?.. Лишь на земле жизнь кровавая его... да! Кто знает его в мире ином, кроме современников жертв его? ИЗРЕЧЕНЬЯ ДЕРВИША Дервиш сказал: — Когда меня тянет к людям к сладкой пагубе общенья любви дружбе жажде касаний и

упований я говорю себе: «Когда ты пишешь свои строки — ты говоришь со всеми людьми, а когда идешь к человеку — тогда ты общаешься только с ним, отбирая сладость встречи у других одиноких...»

И еще сказал: — Не проси у людей и не ходи к ним. Проси у Бога — и получишь и на земле среди людей и в мире ином, среди ангелов… Нищий с пустой сумой просит подаянья… Убогий с пустой душой — жаждет общенья... ТИРАН Дервиш сказал: — Нигде так не видна и явна тщетна суета хрупкость мимолетность земной жизни и

неизбежность иной вечной жизни как при тиране. Иначе нельзя жить и надеяться тут… Воистину тиран гонит людей к вечному, к Богу, к душе, к храму, как лютый ветер несет

стремит лодку к берегу. Хотя он не знает об этом... Нельзя жить в море в бурю… Нельзя жить дышать на земле при тиране... И только на иной мир упованье человека при тиране... И одна мысль у чистого человека: «О как бы благородней покинуть сей мир тирана?..» БЕССОННИЦА Всю ночь метель мела окно трясла Болела тайно в теле кость Душа роптала упадала убывала Я думал алчно — это смерть ко мне пришла А это старость у меня навек заночевала В одеялах В сокровенных беспробудных беззащитных одеялах самаркандских одеялах одеялах КОБРА Дервиш сказал: — Любовь — это лишь застой дурной шальной крови в праздных телах…

У крестьян и кузнецов нет любви ибо они в поту в чаду труда.

Нет в них огненного телесного пагубного низкого томленья ленных богатых полусонных душ и тел... айе!..

Дервиш улыбнулся: — Так говорят шипят унылые старцы с прокисшими яйцами орехами наследства а не

гонные бессонные пенные отроки с зеббами неистово восстающими в ночах… Как головы стреловидных кашмирских густых кромешных кобр, которых только что

выпустили из глухого тесного мешка на пыльном алчном мешхедском базаре... Аллах! дай отрокам! дай кобрам!.. Дай всем чей срок святой настал! А моя кобра уже спит и не выходит из мешка... НАСЛАЖДЕНИЕ — Дервиш ты слышал как стонут шепчут блаженно маются в ночи влюбленные

упиваясь наслаждаясь друг другом?.. Иль это не счастье земное полноводное?.. Дервиш сказал: — Плотское возбешение телесная страсть язва пагуба наслажденья более всего отделяют

одного человека от другого… Нельзя поделиться наслажденьем. Влюбленные всегда враги. Наслажденье — одиночество. И если жизнь — наслажденье, то одинок человек. Наслажденье разделяет людей а страданье смертно сближает. И потому жизнь — это одиночество а смерть объединение... ПЕЧАЛЬ — Дервиш, что самое печальное в этом мимотекущем быстротечном мире? — Самое печальное в этом мире — это лик дряхлого льва и хмельное предмогильное

собранье ветхих масхарабозов-циркачей-клоунов, когда истинные лица их стали как маски чудовищ...

— Дервиш какая мысль самая печальная в этом тленном и вечном мире? — Самая печальная мысль — это мысль о том, что мудрость и жизнь несоединимы… Жизнь — враг мудрости… Далека мудрость от жизни — как вечноснежные блаженные вершины Памира от

благодатной гиссарской долины-кормилицы тучной обильной… Жизнь движется страстьми а не мудростью… Увы! воистину безбрежна пословица: «Все мы лишь по пояс человеки а далее скоты

скоты скоты»... И еще: Сбываются свершаются не пророчества осиянных пророков а бред темных

безумцев... Как жить? дышать? уповать?.. Для чего собирать изумрудные слова мудрости в этом мире Аллах?.. ПОСЛЕДНИЕ ВРЕМЕНА

— Дервиш когда близки Последние Времена?.. Как узнать учуять их?.. Какой бездонной сторожевой собачьей ноздрей? — Когда Святые Книги и храмы-скелеты покрыты глухой недужной пылью и нет на них

живых внимающих перстов и глаз как на телах забытых старых жен... Когда разбиты глиняные чаши для питья путников бездомников повинников Аллаха у

раздавленных растоптанных родников сокровенных... Когда земля покроется опухолевидными гибельными градами мегаполисами в которых

люди полюбят собак и зверей больше, чем людей и в которых даже глаза крыс станут печальны, как у мудрецов...

Когда люди заговорят голосами зверей и звери голосами людей Когда жены станут мудрей пианых слепых мужей Когда тайные палачи будут кричать об отмене смертной казни Тогда придут Последние Времена Аллах не дай... ИЗРЕЧЕНЬЯ ДЕРВИША Дервиш сказал: — Тиран — это человек которого Аллах послал в ад — и он хочет взять в спутники весь

народ а теперь и все человечество… Ученые слепые мужи помогают тирану в этом давая ему в руки адовы бомбы... да! Дервиш сказал: — Вода воздух огонь глина — тесто бытия. В одном человеке больше глины — и он тянется к земле, в другом более воды — и его

влекут океаны, в третьем — много огня и он алчет войны. Во мне более ветра кочующего — и я пустынный гряду по цыганским дорогам

странствий... Дервиш сказал: — Все мы тонем в суетном житейском море… Одни уповают на любовь к жене, детям, близким… Другие ищут смысла бытия в вине… Третьи — в мудрости, четвертые — во власти, пятые — во храме... Но всех равно поглощает поедает бесследно житейское бездонное море... О Господь мой!.. Ужели равно бесследны семья и вино и мудрость и власть и храм?.. Дервиш сказал: — Самая великая Книга — все же мертва… Самый убогий но дышащий учитель — все же жив… А живое тянется к живому… Так передается переливается огонь из рук в руки...

Когда нет родника хрустальнотелого — а жажда велика — ты напьешься и из придорожной смутной лужи...

Дервиш сказал: — В пятьдесят лет мне стало казаться, что мне пятьсот лет, а по ночам, под звездами, —

и еще больше, древней, ветхостней... ЗАГРОБНЫЙ КАРАВАН-САРАЙ — Дервиш, есть ли иной мир кроме этого земного?.. Есть ли загробный караван-сарай? Дервиш улыбнулся и шепнул: — Если нет иного мира, если нет загробного караван-сарая — то где где где нас ждут

наши блаженные влюбленные предки? наши праматери и прадеды?.. Ведь и кочевники огузы где-то спешась сойдя с коней пьют свой блаженный кок-чай... И юрты уж не скачут а стоят… Где нас ждет жалеет вечный Судья наш Пророк Пайгамбар Мухаммад? Как ночная вселенная необъятен загробный Караван-сарай А земной скоротечный мир — лишь нищий просящий уповающий у Златых Врат... РАЗВАЛИНЫ БИБИ-ХАНЫМ Проходя мимо развалин святой соборной мечети Биби-Ханым в Самарканде дервиш

сказал стеная: — О стены мечети! поистине вы стены матери телесные сокровенные кормильные

творильные бродильные блаженные ограды дувалы охраняющие свернувшееся свято тайно дитя росток человечий зреющий млеющий во чреве жены

О стены мечети О молочные стены матери чреватой И вот они разрушены И явлено дитя недозрелое беззащитное слизистое сокровенное И явлено то что не должны видеть глаза человека а только Око Аллаха! Айя! И дервиш тронул осиянными дрожащими нежными перстами развалины мечети как

трогают напоследок лик усопшей матери И отошел и не остался в Самарканде. КИШЛАК ХУШЬЁРИ В кишлаке Хушьери дервиш сидел на спелом древнем солнечном валуне и ел горячую

кунжутную лепешку, опуская её в хладную реку, чтоб дурной дух печных углей изшел из нее…

Дервиш сказал: — О блаженный кишлак Хушьери каких много стоит дышит на одной моей земле

таджикской!

Вот кочевая блудная собака бежит по тропе твоей Хушьери Вот рыба-маринка струится стремится в волнах изумрудных реки твоей Хушьери Вот рыжая змеиная облачная кошка у дувала у арыка просквозила Вот осел задумчиво забвенно стоит на горе твоей Хушьери Вот отрок-пастух прошел в пыли с малым курчавым прирученным пахучим стадом Вот стреловидная кишлачная дева-кизинка с насурмленными смоляными бровями и

лазоревыми очами древних царских согдианок прошла мимо меня и взглянула лишь одним быстротекучим глазом

И я понял что все мои песни притчи мудрости не стоят одной немоты лучезарной

согдийской живой переливчатой бирюзы одного её глаза а у нее их два, о Хушьери... И я гляжу на согдианку и забываю божий вкус дух горячей лепешки и ледяной воды

Хушьери Хушьери И вот проходят грядут две старухи в шафрановых ходжентских чекменях И на головах у них корзины с лепешками и халвой И они шествуют на чью-то свадьбу иль на праздник обрезанья. И вот бежит куда-то сладостный крикливый петух яро яро цветастый как свадебное

платье кулябское И вот степенно шествует к мечети старец-шейх в изумрудном чапане И уже не пылит в тучной дорожной пыли восходящая к небесам нога его И всякий бежит ползет плывет грядет шествует пылит стоит течет по своей тропе

Божьей! По твоей тропе по твоей земле о блаженный кишлак Хушьери! И всякому дал его тропу его жизнь его судьбу всевидящий Отец и вселюбящая Матерь

Аллах Аллах Аллах!.. Бог до людей, что мать до детей... Но вот появляется на обрывистой высокой тропе над многопенной многоярой

многоводной рекой человек в черном власатом кромешном чапане ночного пастуха. И он повелевает всем живым чтобы они сошли с божьих троп своих И шли по его тропе над гибельной кипящей рекой Зачем мириады кишащих муравьиных троп? Пусть будет одна моя тропа! йя! И вот собака и рыба и кошка и отрок-пастух и дева-согдианка и две старухи и петух и

старец-шейх покоряются человеку в черном чапане… И сходят со своих троп на гиблую тропу его над кипящей рекой И он поодиночке сталкивает всякого в реку бушующую, где находят они смерть свою... Потом он стал дряхл и падуч и слеп и сам упал в реку и там истек... Но!.. Тиран шайтан сатана хочет взять Хушьери и иные кишлаки Азии моей и порушить все

святые тропы и судьбы и жизни и души… Не дай Аллах! не дай! не дай!.. И дервиш Ходжа Зульфикар рыдал на древнем валуне… Как он рыдал в дальнем детстве своем в родном кишлаке Чептура, когда прохожий

нищий силой отнял у него лепешку, которую испекла ему мать Биби-Ситора…

Не дай Аллах! …И дервиш на валуне рыдал как дитя Тогда! Тогда! тогда дева-согдианка встала и подошла к валуну его И сняла с несметной водопадновласой безумнокурчавой как стадо каратагских кишащих

каракулевых агнцев головы своей коралловый гиацинтовый струйчатый роящийся как тысяча живых павлиньих хвостов неслыханный платок каких никогда не видел на земле в странствиях своих Ходжа Зульфикар и сказала:

— Дервиш святой Ходжа Зульфикар!.. Осушите платком целебным живым павлиньим слезы ваши хозяин...

И дервиш шептал: — Кто ты? кто ты? кто ты?.. Хотя он чуял знал кто она. Тогда она сказала: — Я оттуда... посланница... дщерь древлих царей Согдианы... Тогда все девы были жены иль дщери царей... Я Изюм-Зухра-Звезда-Султан... Я жена я древляя исконная жена твоя... Ты искал меня всюду на дорогах а нашел в богозабытом кишлаке Хушьери... Сюда! сюда в земную пыль меня Аллах послал... ...О Хушьери Хушьери иль ты земная обитель юдоль последняя моя?.. — Дервиш я древляя лазоревая жена твоя... — Ты еще земная странница иль уже небесная посланница моя?.. У тебя в руках коралловый гиацинтовый плат иль саван?.. Но саван белый, а не коралловый... И тогда дервиш вспомнил Книгу Аллаха: «Если хоть одна дева рая придет на землю —

то одна повязка с её головы будет стоить всех красавиц этого мира»... Да! Аллах! И что ж мне уже пора? коралловая гиацинтовая плачущая жена моя?.. Пойдем. Взойдем. Не плачь… ДЕНЬ И НОЧЬ …Дервиш, для чего Аллах создал день? для чего Аллах создал ночь? Сказал: — Аллах сотворил ночь для бездонной бессонной слепой любви до утра!.. Аллах сотворил день для отдохновенного сна! сна! сна! Чтоб зебб радостно опустошенный за ночь вновь наполнялся соком для новой ночи

любви до утра! до утра до утра! айя! И потому истинные подлунные мужи любви никогда не видели солнца! никогда не

видели слепого скучного тошного трезвого дня! айя!.. Дай им Аллах!

Дервиш улыбнулся и сказал: — Я знал такого мужа… Его звали Ходжа Зульфикар млад!.. Да! молодость — это луна... А теперь я стар и гляжу на новоявленное солнце как баран на свежий дувал... САСАНИДСКИЕ ШАРОВАРЫ Дервиш улыбнулся и сказал: — В молодости мои сасанидские обильные вольные фазаньи крылатые шаровары

трещали и трескались и рушились спереди а теперь — увы! — сзади!.. И в ночах я теряю рождаю два храпа. Один — изо рта, другой... Айя! Словно тут храпят уже два одряхлевших коня... Где друзья? где возлюбленные? где дети? где мудрость? где жизнь моя?.. В одинокой ночи лишь храпят два падучих два дряхлых коня... Ад ли близок?.. Далек ли рай?.. Я не знаю, что мне уготовил назначил Аллах! Только сыт я адом… Только ад неоглядный расплескался окрест меня!.. А до рая далекий путь... Не добраться на двух одряхлевших опалых конях... Да и кто там меня ждет если грешники все не там... СТРАНА ТРЕХ ТЫСЯЧ ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЙ Дервиш сказал: — Я родился в Таджикистане в стране трех тысяч землетрясений в год. Где еще Аллах так часто напоминает о бренности мира сего? И потому я собирал тихие вечные бесплотные слова мудрости, которым не грозят ни

землетрясенья ни вороватые неслышные сели-оползни ни разливы глиняных тайных ночных рек ни камнепады гор...

Слово в саван не обернешь... ВИНОГРАДНАЯ ЯГОДА — Дервиш возлюбил ли ты вино во дни юности или во дни старости своей?.. Возлюбил ли ты сладостных винных спелых дев во дни юности или старости своей?.. Дервиш улыбнулся и сказал: — Во дни детства моего в кишлаке Чептура я давил сафьянный самотечный виноград

«козьи сосцы» в виноградном чадном туманном чане чане чане Я давил «козьи сосцы» босыми вымытыми в арычной хрустальной воде хмельными

отроческими ногами Я давил «козьи сосцы» дурманные а сам глядел на полуразвалившийся дувал Где жила зрела юная змеиная рысья Саврия-Кишмиш белоликая мраморнотелая татарка Я давил сафьянные «козьи сосцы» виноградные

А миндальные персиковые роящиеся как златые медовые осы бездонные талые соски Саврии-Кишмиш были для меня дурманной тайной за павлиньим бухарским ненавистным платьем...

Как за лепечущим волнистым пылко яростно облегающим набегающим сквозистым дувалом дувалом дувалом

Саврия-Кишмиш! Саврия — татарка лакомая! Я всякую ночь стою под твоим полуразрушенным дувалом Упершись безумным непокорным ослиным зеббом в ночной гиблый шаткий дряхлый

дувал твой И не даю пасть рухнуть твоему бедному нищенскому дряхлому дувалу... Но я давлю в виноградном чане сафьянные виноградные «козьи сосцы» и течет младо

зелено пенно вино И тут одна ярая крепкая ягода виноградина застревает меж ножных перстов пальцев

моих и щекочет дурманит ногу мою И тогда я начинаю хохотать хохотать вивжать пьянеть дуреть хмелеть от щекотливой

блудливой этой ягоды И закрываю блудные дурные глаза от счастья и забываю татарку И хохочу хохочу хохочу рыдаю дрожу захожусь рвусь плачу плачу блаженный плачу

витаю! Саврия-Кишмиш! Саврия беломраморная татарка с медовыми сосцами! Ягода застрявшая в ножнах перстах моих дрожащих! Я люблю тебя!.. И сок сафьянный винный безумный бушует в ногах моих кричащих визжащих... О Аллах! ни одна дева ни одна жена не сравнится с той виноградиной ягодой!.. — Эй юный Хожда Зульфикар! давильщик сафьянных медовых винных ягод! Почему твое вино самое хмельное самое святое самое шумное густое сладимое самое

нежное самое пианое самое повальное?.. — Потому что сок моей юности первый сок живица сперма святая пианая излилась

исструилась впала в первый хмельной сок «козьих сосцов» виноградных… И родилось вино кишащее необъятное неистово кудрявое... Потому что я знаю! я знаю! я знаю — этой ночью Саврия-Кишмиш сама отринет

отметет изорвет словно барс-ирбис козопас капкан для лисы свое бухарское постылое хладное платье…

И отдаст отдаст мне впервые! навек! насмерть! свои первоягоды медогорчащие метоточащие медовинобродящие святые!..

МУСУЛЬМАНСКАЯ АЗИЯ Мусульманское утро чревато молитвой студеной на крыше саманной И пареньем паденьем чрез крышу в лоно воющее горячечных утренних бредовых

абрикосовых опийных алчущих дынных лестных льстиволядвейных бездоннотекущих жен жен жен

Мусульманский полдень чреват полуденным бредом купаньем касаньем зеббом

медовым липким Младого гонного бархатного осла осла атласного в рисовых мутных

помутившихся бредовых топких комариных мяклых телесных полях полях полях Мусульманский вечер чреват огненной персидской шиитской шурпой супом в

придорожной пыльной чайхане Где одна лишь древляя шейхов усопших могильная пыль в душах в очах и в казанах

котлах А в шурпе трахома зараза червь холера оспа пендинка чума Чтоб свести иноверца нутряною хворью кипящей кишащей взбесившейся кишкою с ума

и безумному сладко открыть ада лакомые врата Кто не умер в мученьях — тот Аллаха не увидал! Мусульманская нощь нощь чревата летучим текучим (в тебе! безбожник) каратагским

двуострым двугиблым заспинным ножом ножом ножом О! Аллах! О! Ла хаула ва ла куватта Илла Билляхи! О! Но! Аллах! я давно уже смерти не бегу не боюсь а алчно жду У! Уй! Уйе! И мне оспа пендинка язва трахома чума лихорадка холера лишь сотовый мед И летящий неслышно и насмерть впадающий в печень нож Мне уже не враг а кровавый желанный брат Аллах! я кроваво молитвенно клятвенно коленно люблю раздираясь разрываясь

мусульманское утро молитв и полдень осла и вечер шурпы где яд и ночь ножа Аллах! помоги мне от этой любви! О! о! о... И помог! И заблудший ослепший дряблый от ярости нож Летящий из ночи мне в спину бьёт льнет не в печень а в кость А кость заживет ХРАМЫ БОГА Храмы Бога! Храмы Бога! Домы Бога... Пагоды мечети церкви синагоги Вечно манят и врачуют быстротечных мимолетных очарованных людей Но всего родней больней милей живей мне пыльная вечерняя дорога И лазоревый дервиш странник путник бездомник на ней... БЕССМЕРТИЕ О Аллах! пошли мне смерть в весеннем варзобском родимом ущелье... Пусть глиняная тайная ночная разлившаяся развалившаяся от горных ливней Варзоб-

дарья Неслышно и вкрадчиво снимет слижет меня меня меня Как далекая пыльная кочевая собака Уртук в колыбельном чудотворном усопшем

дальнем дальнем лазоревом несбыточном моем кишлаке Чептура Лизнет слижет меня туманным забвенным сладким как бухарская халва

Языком волной лизнет слижет с брега ночного и унесет упокоит утопит усыпит утишит меня меня

В волнах текучих саванах белопенных пеленах хрусталях своих о река О река моя люлька текучая гахвара только что ты была люлька зыбка И вот уже бледноледовый несущийся летучерассыпчатый гроб саван кафан

белоснежных речных мусульман Пусть река упокоит утешит меня о Аллах Иль змеиный внезапный бархатный мускулистый бирюзовый зыбучий оползень-сель В ореховых мускусных маслянистых рощах кишлака Хушьери Засосет зальет занесет облепит блаженно задушит потушит меня В своем святом бездонном как тайно плывущие хранящие чреватые материнские

родильные кормильные недра В травяном мятном исконном своем первотесте тесте тесте дочеловечьем О Аллах пусть оползень-сель упокоит утешит меня в материнском утробном святом

своем первотесте Иль веселый козий кудрявый нечаянно новорожденный камнепад водопад ручей камней Сошедший сбежавший яро с Фан-Ягнобских духмяных ледовых арчовых вершин Вдруг покроет сокроет утешит умиротворит усмирит меня навека Как летучих падучих камней саркофаг И никто никогда не узнает где текучая где ползучая где каменная где могила моя И люди будут думать что я жив и лишь заблудился и лишь затерялся и лишь запылился

забылся и забыл свое имя в горах И где-то шепчу молю дышу уповаю улыбаюсь у ночного костра с волкодавами волками

овцами чабанами Под звездами! всю нощь! вместе! насмерть! навек! у костра! под звездами под

ворожащими вечнокишащими вместе с волками волкодавами овцами чабанами... * * * Уже кличет меня по ночам муэдзин из седьмого века Аллаху Акбар Аллаху Акбар Аллаху Акбар Аллах велик Уже кличет меня муэдзин из седьмого века И в мекканской исконной родной колыбельной пыли пыли пыли йи ийи Я блаженно бреду туда туда туда Где ещё так свежи и ещё дымны Пророка следы И словно соски хашимитских финиковых сокровенных дев алы алы и сладки

первозданны первослова в первоустах Аллаху Акбар Аллаху Акбар Аллаху Акбар Алла! ВОЗЛЮБЛЕННЫЙ ГОСТЬ Одинокая кибитка глиняная мазанка моя в Варзобском вешневеющем ущелье на горе

горе горе Только ветер ветер ветер ходит в гости ко мне Он сам отворяет дверь

И мне не надо вставать навстречу ему с мудрой сонной колыбельной забвенной последней земной суфы моей

О вечный гость скоротечного хозяина входи влетай витай цари шепчи живи Ты сам входишь в мою пустынную кибитку И сладко забвенно как ночная юная дальнодальная матушка моя хладишь сладишь

треплешь мои седые рыжие от целебной хны власы власы власы О Аллах! как блаженны дни переливчатые вешние тишайшие одинокие ленные ещё мои

мои... скоро уж Твои Твои Твои И однажды мой гость придет а меня уже нет навек Гость пришел а хозяин мертв Тогда прости меня говорливый мой гость мой единственный лепетливый последний мой

гость на земле Мой ветр СУМАСШЕДШИЙ МУСУЛЬМАНИН Всякий вечер в сизых павлиньих возлюбленных колеблющихся воздымающихся

сиреневыми волнами сумерках родного заветного неутоленного Душанбе Мимо меня проносится ярый бритоголовый яробрадатый мусульманин в изумрудном

древлем истертом как плиты гробниц мазара Али Ата Зульфикара летучем пахучем бедном тленном чапане

Он бежит мимо меня Глаза его глядят мимо меня Глаза его глядят из сумерек в ночь близко грядущую ниспадающую с родимых

неистовых хиссарских гор Где я уже ищу провижу близкую тихую обитель могилу свою где хочу упокоить жизнь

переспелую слишком долгую слишком грешную безбожную мою Он бежит а в глазах его переливаются звездистые вспыльчивые слезы много слез А от слез мокра млада его борода А в руке его двуострый каратегинский нож И нож бежит близ меня едва не задевая не сокрушая меня меня меня Двенадцать лет назад ночью от него бежала младая гонная несбыточная несметная

неутешная жемчужная змеиная бездонная возлюбленная неутоленная его жена Но всякий лазоревый сиреневый зимний ли летний ли вешний ли осенний ли вечер он

бежит он ищет ея И свеж двуострый нож его и свежа мокра курчава от слез его святая родная брада Но если он встретит её он не убьёт её а убьёт себя потому что он любит её И всякий вечер вослед ему рыдаю я как родной брат Аллах! Несметна неизреченная воля Твоя Но и любовь Твоих послушливых скоротечных муравьиных небесных святых человеков

велика Айя! КОНОПЛЯ

Дервиш Ходжа Зульфикар в старости ушел от многогрешных градов Москвы и

Душанбе… И уединился угнездился в ветхом кишлаке Семиганч в стране ста снежных солнечных

недвижных гор и ста кочующих лунных переливчатых дымчатых таджикских холмов Но по вечерам средь кишлачных саманных кибиток и морщинистых задумчивых

дувалов печаль стала посещать поядать, пронизывать его… Как хладный ветер со снежных гор проходил чрез дряхлый чапан его и тогда озноб и

рыданья о прошлом находили на него Давноусопшие родные некогда возлюбленные люди стали тайно собираться близ

вечереющей малахитовой жемчужной мраморной от луны кибитки окраинной его И дервиш убоялся их ибо понял что они пришли за ним и манят его неслышно

мучительно улыбчиво в необъятную страну землю их о которой Пророк говорил что она в тысячи раз больше нашей земли

Тогда Ходжа Зульфикар тайно взял материнский давний хурджин-мешок Который был сшит украшен вышит её усопшей святой ушедшей рукой И доселе хранил дивний неутоленный дух кормильный заботливый попечительный её —

она и умерла давно потому что избыточно любила его и не выдержали этой любви сосуды жилы её

Тогда дервиш тайно наполнил заветный хурджин иссык-кульской златой дремной

целительной небесной коноплей И ночью взошел на низкую глухую треснувшую крышу кибитки своей ...Дервиш какой злак стебель ствол древо карагач пальма дуб платан на земле самый

высокий? ...Самый высокий на земле ствол дерево стебель злак — это иссык-кульская конопля иль

афганский текун бредун пурпурный мускулистый мак — от них человек восходит в небеса! по ним можно дойти до звезд!

И не пасть как с верхушки самой высокой тассилийской пальмы иль тамбовского дуба! айя!..

По конопле иль маку как божий муравей ползет ввысь до звезд летучий божий вольный человек! да! Хйя!..

И Ходжа воскурил иссык-кульскую звездную коноплю… И после третьего серебряного бухарского кальяна тихо по-птичьи снялся с крыши и в

воздушных потоках Обихингоу где плывут орлы-ягнятники воспарил и полетел до первого семиганчского холма…

А потом в иных набегающих ночах он стал все дальше и дальше уходить улетать уплывать в волнах златобродильной конопли от кибитки родной и от кишлака

А потом от ста кочующих дымных лунных холмов он стал витать бродить летать к снежным зыбким горам к грифам и орлам

И возлюбил гладить их по маслянистым внимающим крылам и убивать птичьих зудящих блох пухоедов

И орлы возлюбили его и сладострастно вожделенно ждали в небесах как пернатого собрата врача…

И днями дервиш бездонно спал в бухарских своих курпачах и алчно ждал вечера и ночи

Тогда его возлюбленная младая жена Хаммураппи Кок-Султан Которая родила ему четырех ярых сыновей от четырех неистовых тайных ночных

придорожных кочевых мужей Но зоркооко преданно жгуче хлестко следила за дервишем в ночах в ожиданье пятого

ночного захожего погожего джигита маковых конопляных аральских каракалпакских песков песков

Но джигит навек опоздал сгинул в солончаках как мираж Тогда восшептала на вечерней крыше взойдя к дервишу: — Муж мой ты стал высыхать как тысячелетний Арал от муравьиных безбожных

пришлых людей! Муж мой и что я стала безутешный тунный корабль ладья на брегу донных

выступивших песков и камней а не средь былых лазоревых волн омутов любви ночных водоворотов зыбей!

Муж мой и ты не даришь мне полноводных любовных землетрясений ночей А прежде ты тряс рушил в ночах и нашу кибитку и наш дувал и весь кишлак Семиганч И трижды рушил нашу косую хмельную кибитку и десять раз ронял наш нищий дувал И кишлак хотел изгнать тебя ибо ты был как сель как камнепад когда восходил на меня

иль нисходил под меня И ты вытряс выгнал из меня четырех ядреных зебболовов сыновей Муж мой ты не даруешь мне перевернутых ночей Когда не знаешь где небо где земля где муж где жена где ты где я где джигит арала

солончака Так дай мне иссык-кульской конопли летучей дымчатой жемчужной парчи И я нищая оденусь в сей дым — а во что еще ты одел меня — и взойду к ночным

звездам… А тошно мне на земле без тебя! а я хочу с тобой возлетать летать! к холмам и горам!

уповать бродить новоптицею в небесах!.. Если я не была верна тебе на земле то буду верна в небесах!.. Айххха!.. Ххха!.. Дервиш а я только теперь неистово прозрела поняла что люблю тебя! И пять блудных джигитов — лишь пять пальцев на твоей ноге! хйя! Тогда Ходжа Зульфикар дал ей воскурить вдохнуть конопли И с того вечера они стали тесно из уст в уста переливать вдвоем курить дарить коноплю

и восходить ко холмам и горам. И в молодости уста их были для ласк а теперь для дыма сладкосонной зыбкой конопли... А потом сыны их Али Эргаш узбек и Эльер Ош каракалпак и Толомуш карлук-Кипчак и

Олжас-Уртак-Казах узнали что дервиш Ходжа Зульфикар отец и Хаммурапи Кок-Султан мать летают в ночах

И тайно тоже стали цедить вдыхать златовеющую иссык-кульскую донебесную коноплю И покорливо улыбчиво восходить парить летать витать в ночах за дервишем и матерью

своей И стал в сизых млечных сумерках и гранатовых яшмовых агатовых ночах веселый

семейный стан караван Ходжи Зульфикара летать А жители Семиганча с земли постылой глядеть ревновать воздыхать

А потом и весь кишлак стал летать вослед за ними в конопляных святых дурманных вольных неоглядных дымах где есть только звезды и только Аллах!

Айя! Ай далека грешная смертная болезная постылая земля Дервиш Ходжа Зульфикар святой летучий о чем ты печалишься нынче сидя на краю

глиняной убогой крыши с кальяном самаркандским в забвенных дрожащих руках?.. О чем ты дервиш?.. О чем дума мудрая твоя?.. Я думаю о том сколько надо иссык-кульской святой конопли чтоб все люди все

человечество воскурив воспарило от печальной земли на которую идет нощь и Божий Суд и луна и прах…

Вот и вся мудрость моя!.. Дай всем человекам Аллах!.. И мне горсть конопли напоследок оставь... И однажды ночью августа-мурдада когда неистово избыточно летят мечутся маются

звездопады в небесах Летучая вереница станица конопляных человеков дружина журавлиная пернатое дур-

манное веселое семейство дервиша Ходжи Зульфикара одно сошло с небес на крышу родной глиняной кибитки

А дервиш остался вместе с падучими звездами в небесах Там он был ближе к Аллаху И Аллах оставил его там средь падучих плеяд Так бьет налету налету в небесах веселого горного дикого голубя вяхиря святой

стреловидный лазурный сокол сапсан Так! О дальний потомок человече!.. Воспомни конопляного крылатого дервиша когда в раздольных небесах августа течет

безвестная падучая звезда… Воспомни мя!.. ЖИТЕЛИ ЗЕМЛИ Увидев отрока насмерть бросившегося под поезд из-за несчастной любви дервиш сказал

горько: — Истинно влюбленные погибают от любви Истинно смелые погибают в войне Истинно чистые погибают от лжи Истинно нежные погибают от жестокости бытия О Боже! Кто же остается дышать в этом тленном мире?// Кто жители этой земли?// Какую цену мы заплатили чтоб жить тут?.. Сколько убили в душе своей? Чем пожертвовали? Кто мы? Господь помоги

МЕД МУДРОСТИ Дервиш сказал: - С одиноких цветов пчела собирает самый терпкий мед. Так тленный яд одиночества претворяется в златой мед вечной мудрости. * * * Дервиш сказал: — Простых бы крестьянских слов и мыслей в мои притчи!..

Простых как овечий сыр и вода ручья Росы утренней девственной студеной мало в мудрости одинокой засохшей моей Коси коса пока роса Мудри ликуй взлетай душа пока нога в траве серебряно боса * * * - Дервиш когда ты всего ясней живешь чуешь волю Божью?.. Когда слышишь Его дыханье живое лепетное как дыханье молочной матери над сонной

колыбелью люлькой гахварой дальной дальной уже несбыточной своей?.. Когда пишешь явленные тебе стихи и притчи свои?.. Когда гладишь по душистому темени детей?.. Когда целуешь напоследок в саване кафане усопших друзей?.. Сказал сразу: — Когда помогаю человекам без всякой корысти без награды без мзды как мать кормит

новорожденного у своих святомлекопенных грудей. И какая награда ей?.. БОЖЬЕ ВОЗДАЯНЬЕ Нищий Ахмад-Налассар сказал: — Однажды я сидел у базара в Душанбе и просил подаянья. Но никто в тот день мне не давал… Тут я увидел безногого утлого нищего, которому тоже в тот день не везло. Тогда я воспомнил Аллаха и отдал безногому все что собрал в тот день. И тут нежданно от прохожих человеков словно они ждали чьего-то повеленья

посыпалась многая милость в дряхлый дервишский кулох-колпак как весенний белесый град.

И вмиг наполнилась шапка моя... Аллах! Ай! Ужели и этот нищий кулох-колпак видит Око необъятное Твое!.. Ужели так быстра воздаянья несметная Длань! Аллах! как счастлив я!..

Как хочу умереть чтоб скорей увидать Тебя! РЕЧНАЯ ТРАВА Поэт Тимур Тимофей Эхнатон Зульфикар поэт русской безбожной имперьи умирающей

стал стар… И умирал как и необъятная сиротская имперья его… Он лежал в убогой глиняной кибитке мазанке своей на берегу бешеной реки Варзоб-

дарьи и умирал… Он лежал в одинокой имперьи в одинокой кибитке своей и одиноко умирал… Ибо в одинокой безбожной имперьи все одиноко живут тлеют и одиноко умирают. А страшна смерть для безбожников ибо она последняя и нет для них иной бездонной

загробной жизни, да! А была в имперьи в кибитке весна и мусульманский праздник нового года «навруз» был И встала у брега реки Варзоб-дарьи начальная девственная пуховая курчавая ягнячья

каракулевая млелая трава трава трава Тогда и узнал дервиш Ходжа Зульфикар о смерти близкой поэта Тимура Тимофея

Эхнатона Зульфикара и пошел к кибитке его, куда уже Смерть летучая цыганка в фазаньем кашмирском платье впереди дервиша неизбежно жутко для безбожника шла шла шла…

Но дервиш решил упасти поэта, вернуть его в вешний тленный мир, который поэт так

любил, ибо не верил в иной… И взял с собой певчего вешнего кеклика куропатку И кувшин душанбинского алоогнистого алогубого вина И ивовую безумнотелую стреловидную плясунью татарку Хумризу-Тадж-Махал-

Сарданапал из-за которой пьяные пенные мужи и отроки забывали о своих зеббах в шароварах-штанах и вспоминали лишь о гибельных ножах в сапогах…

И когда плясала она — они бросались друг на друга с бешеными ножами и кровь обильно окрест пляшущей татарки текла бегла…

И окропляла омывала избыточно её и всегда её изоры нагие шаровары и чекмень халат жемчужный были живогранатовыми когда она кончала танец свой.

И она жила плясала извивалась в крови мужей как форель в хрустальных водах горных рек.

И кровь мужей была живительной рекой её… И она любила её… И еще дервиш Ходжа Зульфикар к изумленью Хумризы нарвал набрал у реки свежей

начальной лепетной травы и набил наполнил ею мешок-какнар… И пришел с певчим заливистым рыдалистым кекликом куропаткой и кувшином пенного

плотоядного вина и кровоядной плясуньей Хумризой-Тадж-Махал и мешком курчавой речной травы в кибитку, где поэт Тимофей Эхнатон умирающей русской имперьи умирал.

Тимофей на бухарских одеялах фазаньих уныло серо шептал: — Аллах! Ужель и мне пора Туда где бродят приторные гурии и феи пери Господь! Невыносимо умирать Когда жива проклятая империя!.. Дервиш Ходжа Зульфикар! брат! я думал что умру после имперьи иль вместе с ней а

приходится умирать раньше её...

Гляди — уже гиблая жила на моем виске бьется вьется словно загробный червь! Уже! Уже там за дверью — слышишь — дышит моя смерть! Тогда дервиш протянул Тимофею Эхнатону кувшин кишащего вина: — Испей и возрадуются все 248 костей твоих и печень твоя…

Но Тимофей сказал: — Мне ближе до кладбища чем до твоего вина... Гробовым огнем объята вся плоть персть вся жизнь моя И что ты бросаешь в горящую камышовую кибитку мазанку еще ветвь огня? Тогда запел заворковал певчий бездонный младой ярый кеклик в ивовой клетке, чьи

мертвенные прутья тоже соками весенними налились… Тогда взвилась змеиная татарка Хумриза-Сарданапал И стала в танце из изоров-шаровар неутоленно выходить телесно выползать И дервиш слепо хотел явить извлечь свой зебб из сасанидских бездонных штанов но

вместо зебба сразу вытащил безумный пьяный нож из своего сагрового тайного сапога и стал искать того в кого можно как в ножны сей нож вложить впустить вогнать и окропить омочить обрызгать татарку вожделенной кровью мужей…

Но Тимофей умирал… Тогда Ходжа Зульфикар высыпал курчавую духмяную речную траву на глиняный пол

кибитки. Тогда Тимофей Эхнатон поэт улыбнулся и сказал: — Зачем ты принес траву, хитроумный дервиш?.. Иль ты хочешь, чтоб я вспомнил, как был барашком курчавым гиссарским и стал есть

поядать сыру траву? Иль я вновь в ягнята ухожу?.. Иль ты хочешь чтоб я опять затерялся запылился забылся в прежних стадах? в прежних

жизнях и смертях?.. И тут у Тимофея пошла забилась заярилась изумрудная алчная слюна: — Дервиш дай мне травы в мои ягнячьи уста... И поэт вспомнил как бегал босым отроком в русских заливных приокских лугах лугах

лузях И затосковали пятки и ступни его уже пергаментные из которых уже кровь жизнь ушла,

но прихлынула вновь... — Дервиш, дай насыпь травы на мои ступни и уста... И дервиш дал... ...Прошло много лет... ...Ходжа Зульфикар целитель мертвых что было в исходе?.. Поэт Тимофей умер? вернулся в прежние жизни? в прежние стада?.. Он пережил имперью иль она его как тучная корова бедную весеннюю траву пережевала

пережила?.. Дервиш улыбнулся и сказал: — Смерть лишь открыла дверь в кибитку но не вошла...

Дервиш затуманился и шепнул: — Я спросил у своей вечной подруги спутницы кромешной вороньей очарованной

опийной таинницы Смерти Что всегда ходит в глухой колодезной чадре: почему ты тогда не открыла чадру и не

явила поэту Тимофею свое лицо, которое смертному видеть лишь один раз суждено (но сам я часто вижу его в этой жизни! йо! Аллах мой! хотя Ты сказал, что Тебя не увидит тот кто не умрет! йё! ххх! хйё! о!)

Дервиш улыбнулся и шепнул: — Смерть сестра сопутница извечная моя!.. Я же видел что ты к кибитке Тимофея шла... Почему ты тогда Тимофея Эхнатона не взяла? не извела?.. Иль устыдилась убоялась певчего хмельного кеклика да огнесонного вина да

кровожаждущей плясуньи Хумризы-Тадж-Махал-Сарданапал? ха-ха!.. Иль встречного камня козлика агнца кочевого молочного убоится с гор сходящая

безумная глиняная вешняя сель обвал река? ха! ай!.. Она сказала: — Дервиш, хитроумный брат!.. Как будет мне когда-нибудь пустынно без тебя!.. Что мне кеклик? что поющий тунный прах?.. Что рдяное болезное текучее падучее вино, которое многих смертных до времени ко мне

склонило да навек свело?.. Что Хумриза в гранатовых лиющихся живых ножах?.. Там! на полу! ты! разбросал! насыпал новорожденную приречную траву!.. да!.. Айя! Её не истоптала не измяла костлявыми тяжкими стопами пожалела я... И по ней к поэту к гробовой его суфе-постели в одеяла саваны не слегла не усмирила не

пошла... Я пожалела не дряхлого поэта а юную траву тогда... Ай дервиш Ходжа Зульфикар!.. Ты мудрее Авиценны!.. Ай мой хитроумный брат!.. Как будет мне когда-нибудь тоскливо на земных дорогах без тебя... СМЕРТЬ МУДРЕЦА …Дервиш как должен умирать мудрец?.. Он умер неслышно как дряхлый деревянный трухлявый кишлачный кишащий мост

обвалившийся ночью в горный глиняный глинянонеистовый разлившийся поток. Кто увидел услышал уносящийся блаженный рухлый мост этот?.. Только Аллах!.. Шейх Джунейд древлий старший брат мой кто утонул в блаженном потоке?.. Если в чапане не было никого... Только один чапан утонул... УСОПШИЙ И ЖИВОЙ И еще дервиш сказал:

— Великий поэт должен умереть на алоногой неотворенной девственнице а великий мудрец должен умереть в колодезной безвестности.

Дервиш сказал: — Поэт Абульхайр Тиглат Палассар умер на алогубой рдяноногой девственнице Нурри-

Самум но успел зачать почать разорвать гранатовую девую целебную рдяную завязь перед сладкой смертью

И через девять месяцев у него родился ярый сын Альдайр-Нурхан-Птоломей жеребец молочных травяных вечнопьяных хиссарских полей полей полей и гранатовых льющихся медоволонных дев дев дев…

Поэт Абульхайр Тиглат умер ушел под землю а дал росток живой из-под земли а у него уже навек усопшего родился ныне дышащий сын

Гляди у мертвого родился живой! ой!.. Поэт не умер на девственнице гранатовой... ПОСЛЕДНИЙ КАМЕНЬ. Шейх Джунейд Багдади ты сказал: — В моем халате чапане нет никого кроме Аллаха!.. Воистину шейх древлеусопший брат мой!.. Но ты всякий вечер и всякую бессонную ночь со мной вместе с чапаном твоим… А в моей одинокой кибитке коконе нет никого кроме меня… Да и я скоро покину навек кибитку эту… И кибитка кокон станет саманным саваном кафаном. И дервиш Ходжа Зульфикар вышел из кибитки и пошел к реке Варзоб-дарье сестре

пенновласой седовласой возлюбленной своей И обнял приречный камень и умер. Я знаю этот камень у реки. Он похож на молодую струящуюся жену в перламутровой парандже... Дервиш сказал: — Гляди, чтобы в одиноком исходе своем тебе не пришлось обнимать напоследок лишь

камень у реки... МУДРОСТЬ ПАСТУХОВ ЧАБАНОВ Дервиш сказал: — Всегда я преклоняюсь смиряюсь зябну смеркаюсь перед мудростью чабанов

нетленной. И будет потоп всечеловеческий вселенский И долины и града и домы греховные покроются водами высокими глухими И только останутся чабаны пастухи в горах со травяными луговыми лазоревыми овцами

и яками своими косматыми И потому я всегда смиряюсь перед чабанами И потому с детских лет я любил лишь чабанов пыльных землистых молчаливых как

камень

И они молчат ибо знают тайну Аллаха и сроки Его. И потому все пророки в юности были пастухами И вот идет чабан локаец Хол-Ашурбанипал в весенних глиняных от потоков арыков

бегучих безумных курчавых в горах Фан-Ягнобских И я показываю на тучу над нашими головами и головами курчавыми стад его: — Скоро будет дождь чабан Хол-Ашурбанипал! Туча обильна темна близка чревата уж готова развалиться разориться ливнями

протяжными всеохватными... Но чабан говорит трогая тучу руками и очами и ноздрями: — Из этой тучи ливня не будет. Ливень не потянется. И показывает землистой рукой на дальные бирюзовые родильные небеса — там туча

легка далека жемчужна периста стоит не колышется. Говорит: — Из той тучи будет ливень… Та туча неповинна безвидна а родит ливень. Тяжкий… И моя туча прошла избыточно не родив и капли… А его туча дальная жемчужная пришла и пролилась просыпалась градом переливчатым

лучезарным тяжкая несметная. Дервиш сказал: — Тогда явилось мне что мудрость всех мудрецов и мои тощие тунные притчи

изреченья хадисы сны души — ничто рядом с чабаном и тучей-овцой покорной его.. Аллах! несметный мой! да? Да!.. Только Ты!.. ИЗРЕЧЕНЬЯ ДЕРВИША — Дервиш почему мудрец одинок?.. — А ты видел как извиваясь изгибаясь израстаясь бегут реки и ручьи к океану? И реки и ручьи не одиноки ибо тянутся тяготеют влекутся друг к другу и сливаются и

ищут друг друга реки и ручьи… И сходятся сливаются они радостные ищущие. Но куда стремиться океану? кого искать?.. Одинок океан… Я одинок как океан. Всяк человек одинок как океан. Лишь велик Аллах!.. И океан лишь текучая ищущая капля Его! Да!.. * * * Дервиш сказал: — Безбожники превращают народ из тихой покорливой собаки в нищего ярого волка.

И волк алчет разорвать разграбить их и чад их. И убоявшись пенного бунта слепых гладных клыков его они хотят вернуть волка в

собаку. Но легко из собаки сотворить волка а трудно претворить вернуть волка в собаку... * * * Дервиш сказал: — Иные иудеи делят все человечество на иудеев и антииудеев. И нет для них иных народов и душ их многоцветных многих. И с высот с горы пятитысячелетней истории все народы мнятся им резвыми младыми

пенными мимолетными щенячьими агнцами далекими Древние пыльные несметно мудрые лукавые пятитысячелетние гости бредут по дороге Младые хозяева улыбчиво ждут алчут их на пороге домов градов народов

новорожденных новообреченных... ДЕРВИШ В МОСКВЕ МЕГАПОЛИСЕ XX ВЕКА Дервиш Ходжа Зульфикар тысячелетний блаженный сказал обронил проходя средь

Москвы-мегаполиса столицы безбрежной Имперьи Дервиш сказал: — Я одинок в обреченном этом мегаполисе Руси. Я одинок тут как никогда за тысячелетние странствия мои. Я одинок тут как зебб как фаллос онаниста. И всяк человек тут таков… Дервиш сказал улыбаясь слёзно: — Я возложил вселенский тысячелетний свой мегафаллос урожайный на этот

умирающий усыхающий мегаполис!.. И ухожу! Но! но... плачут очи и рушатся мышцы шеи от страданий человеков сих безбожных

бежавших от Руси земли матери в город бездомный безземельный этот! И что мегаполис этот как кладбище кишащее заживо усопшее? И что города безбожников похожи на кладбища? И города без церквей как жены кормилицы без грудей? И чем напитают сиротских чад человеков? Дервиш сказал: — Чем имперья злей и голодней и тупей — тем острей ножи пули бомбы в руках её

палачей! А палачей тайных и явных тут тьма несметная… И всякий тут палач иль алчет стать им… И еще дервиш сказал увидев нагую грешницу блудодейку Марфу Харрью нагую нагую

на площадях мегаполиса бесстыдных безбожных ночных И многих заблудших явноалчущих жен в сквозистых сокровенных домашних одеждах

на улицах опасных. И еще дервиш сказал: — Чем имперья злей и голодней — тем неистовей доступней опасней прозрачней нищие

взволнованные блудные одежды её жен и дочерей! айе! Да жаль мне сих неповинных!

И еще дервиш шепнул воззвал опасливо на улицах где крысы и днем томились роились

клубились во множестве. И еще дервиш сказал: — О человек! не броди долго по улицам мегаполиса, ибо можешь встретить смерть свою

и убийцу своего ранее чем Бог определил тебе. Ибо кто из безбожников верит в Книгу мертвых?.. Нет!.. Ибо в мегаполисе безбожников нет Бога и нет сроков Его. И тут было пророчество о смерти дервиша об одной из его смертей многих... На улице мегаполиса подошел к нему внезапный нечаянный неповинный пианый

младой скучный тошный убийца И ножом о живот разрушил разъял открыл убил его. И медленно хмельно пошел средь слепой толпы с гранатовым ножом струящимся и

сокрылся в толпе молчащей бесследно... Дервиш сказал: — В последние времена палачи и убийцы будут ликовать и возвышаться в толпе рабов… И будут витать править средь ночи и дня ножи гранатовые безнаказанные... Утонет изойдет народ мой безбожный в ножах гранатовых... Не дай Аллах!.. ЗИМНЯЯ НОЧЬ Зимний день краток а в горах окрест одинокой рухлой кибитки моей быстр ал текуч

бегуч Быстротленен куц как хвост волкодава как хруст можжевельника под лапой снежного

барса ирбиса козопаса козодава быстр Только было были павлиньи ледяные рдяные сумерки утра и вот уже сиреневые

туманные сумерки вечера И я сижу и засыпаю чудно дивно сумеречно пиано наповал необъятно невнятно как

накурившийся святой горючей анаши-банга И в этот день недужно бегущей змеи воды сапфирной зимней Господь не дает мне ни

одного вещего исконного струящегося дымчатого слова Молчат таятся притчи ненаписанные неявленные мои Перо мое спит в руке напрасной Шелковистая китайская синьцзянская бумага целомудренно чиста бела как альпийский

свежемраморный снег О Господь как я рад что быстр тщетен мимолетен твой зимний день И вот было утро и вот стал уже вечер и ночь что ли и можно мне спать уснуть уйти в

дальный речной туман сон сон сон И сплю я на дряхлой кунградской кошме О Господь как быстр тленен мимолетен твой зимний день и как бездонно желанна твоя

неохватная ночь ночь нощь находящая с варзобских снежносонных вершин на одинокую кибитку мою

И я заворачиваюсь в кошму и сплю сплю сплю Сон сон сон что ли сон сон сон оооо оо ой

Так сладка долга необъятна в ущелье варзобском родимом моем близкая Варзоб-дарья река нощь нощь нощь

Чу... просыпаюсь я что ли в кошме в люльке зыбке гахваре... Какие-то голоса глухие родимые ласковые слышатся чудятся окрест утлой талой

кибитки моей... Говорят на ветхом сонном незнакомом а родном лепетном языке Окрест одинокой чудовой туманной плывущей кибитки моей... Говорят на гортанном сладком незнакомом а родном утробном материнском родильном

кормильном грудном млекотворящем ночном языке... Тогда я заворачиваюсь забиваюсь в кошму как в дряхлый древлий халат чапан и выхожу

из кибитки в ночь приречную туманную ворожащую Какие-то старцы аксакалы мягко улыбчиво вкрадчиво незнакомо переговариваясь грядут

витают идут летают в тумане речном мимо кибитки моей От них ласкание и теплота идут чрез туман на меня Как от матери и отца и речная сырость не берет меня Чабаны локайцы с далеких джайлоо пастбищ заилийского Алатоо что ли? Но где их курчавые роящиеся пылкопыльные стада отары? где их волкодавы? где их

язык мускулистый кумысный локайский? Чабаны пастухи пастыри где ваши пенные кровомутные волкобоязненные волкоядные

отары? И вдруг один из проходящих высоко мимошествующих мимоступающих улыбается

снежными в ночи дивными озаряющими зубами и говорит нежданно на локайском: «Мы идем пасти бессмертного Агнца...»

И вновь шествуют в тумане лепечут творят шепчутся они на ветхом дальнем забытом но родимом слезном сонном сладком языке...

И тут нежданно рассекая покорный туман над соседней горой Кондара встает

неслыханная Первозвезда Как ночное солнце костер как исполинское зеркало как необъятное умножающее стекло И от ярого денного летнего столпа пламени небесного костра огня начинает куриться

дымиться на крыше кибитки моей засохшая конопля Которую я томлю берегу кладу в чай чтоб от земли постылой уходить уплывать в

дымный рай мак сад призрак мусульман О Господь откуда над бедным ущельем моим над кривой забытой заброшенной

кибиткой моей такая звезда? И на каком языке говорят творят эти странники? И бредут куда? …Тут мне голос был с горы Кондара Дервиш тленный Ходжа Зульфикар Это волхвы Это Звезда Рождества Это тут за горой Кондара У подножья которой кибитка твоя Это тут кровля дымных кизяковых ясель вертепа кошары отар

Это утробный трубный рев осла самца Это волкодавов пахучий охранный лай Это стон святой девой девьей Роженицы Марии Мариам Это сукровица с молозивом пополам Это блаженный первоплач первоклич Новорожденного на все горные кишлаки на все

града земли на все века на все времена Это тут за горой Кондара А могло быть в твоей кибитке Да Дева в зимнем речном тумане мимо прошла пронесла над туманами проплыла на

воздушных жемчужных стопах лилейно пуховых перстах …Я возвращаюсь в кибитку блаженный На нетронутой китайской шелковой бумаге еще дымятся живут дышат незнакомые чьей-

то теплой нездешней рукой начертанные пирамидальные слова... КОЛОДЕЦ ОДИНОЧЕСТВА Дервиш сказал: — Из колодца одиночества даже одного человека можно напоить все человечество всех

людей на земле. И еще останется много слезной воды на дне... Господь всякого с его колодцем помилуй пожалей! ГОРА КОНДАРА Дервиш ждал вечером возлюбленную свою Лейли-Ветер-Султан но не приходила она. Томительно было ему одному в весенней кибитке Где и у старца вешние надежды порождены и витают как лепестки речной ранней

снежнокудрой алычи Сказал дервиш: — В молодости я печалился и ярился когда возлюбленная (ай дальная моя и где ныне

протекают дни уносчивые твои) не приходила в кибитку мою А теперь я печалюсь и томлюсь когда приходит она между вечером и ночью

возлюбленная моя еще вечерняя и все еще ночная Лейли-Ветер-Султан Но ждал * * * — Дервиш что ты бродишь по горе древлей родной Кондара? что ищешь?.. — Тут был древний базальт камень ласково гладкая скала… На котором я сидел в детстве и ждал матушку свою младую Когда она приезжала из города Душанбе и в пахучем бухарском мешке привозила

бухарскую халву… И вот гляди скалы нет на горе — её сель оползень ливни камнепад унесли А моя матушка Людмила-Муаллима-мулло древняя блаженная Блаженно дышит хлопочет варит бухарскую халву в древней кибитке моей...

Господь!.. Люди долговечнее камней!.. Йеххх... * * * Дервиш ждал вечером возлюбленную свою Лейли-Ветер но не приходила она. Она всегда приходила тайно когда сиреневый вечер гор переходил в аспидную ночь

снежных вершин Чтобы соседи не увидели грешных ног её что слепо вели влекли её к дервишу Как молочного свежерожденного теленка-гусалю к сосцам тучным гроздьям матери

коровы его… Но уж вечер перешел в ночь и уснули соседи а не было Лейли Тогда дервиш вышел из кибитки и пошел задыхаясь по талой плывущей весенней козьей

тропе на вершину горы Кондары Чтобы увидеть издалека как грядет к нему Лейли таясь виясь как от барса ирбиса горная

коза Но дервиш не смог подняться на гору и стал задыхаясь маясь… И тихо спустился назад к косой кибитке своей… Сказал улыбаясь: — Если я не смог подняться на древнюю рухлую гору Кондару чтоб увидеть Лейли то

как я хочу взойти на младую ночную пылкотелую змеетелую Лейли чтоб её ублажать трясти любить сладить

Йыххх Но ждал… И она пришла и на него как на гору неслышно ладно взошла словно слышала его

слова… ДЕРЕВЯННЫЙ МОСТ ЧЕРЕЗ ВАРЗОБ-ДАРЬЮ Айхх! Лейли-Ветер-Султан ты идешь грядешь по кишлачному глухому дикому бедному

мосту в златоструйчатом хиссарском чекмене Ты идешь воздымаешься маешься задыхаешься над изумрудной нашей родной рекой

Варзоб-дарьей Айх! Лейли-Ветер в руках у тебя златая златодушная златотесная златотелесная

златорассыпчатая златодушистая златомедвяная айва А я иду по мосту шаткому деревянному в дряхлом златом мятом чапане-чоме И в дрожащих руках у меня колеблется златится шелковистая златодушная

златосыпучая хурма Ай Лейли ветер дай мне вкусить отведать из рук твоих золотой айвы Ай дервиш встречный нечаянный дай вкусить от твоей златотелой златотекучей хурмы Ай Лейли это не златая хурма в моих бледных бедных руках это убогий святой мост над

рекой дрожит А осенняя изумрудная медовая медвяно ледовая река под мостом не бежит а стоит А из неё форель златотекучая златопесчаная глядит

Дервиш когда златые неистовые плоды айвы и хурмы созревают Они самостийно самотленно с постылых ветвей о землю свергаются рушатся падают Лейли а когда осенние златистые девы созревают Они стоят над рекой ледяной на мостах чтоб переспело перезрело не обрушиться на

землю Лейли ветер златоайвовая златоспелая златопадная златоплачущая Пойдем побредем упадем потечем переспелой хурмой с перезрелой айвой обменяемся

затеряемся в златолепетных златозасохших златонагорных златоварзобских златозвонных златородимых златопыльных златородильных златоисходных травах травах травах травах…

КИШЛАК АК-БУЛОК У вечернего локайского рдяного молочного лунного кишлака Ак-Булок Я внезапно услышал учуял как лошадь родник как я в мире горюче плакуче один

одинешенек одинок Никого вокруг — только дремные горы чужие да слезно чужой кишлак Ак-Булок Никого вокруг — только Бог И ночлег мой сиротский безвестный ползучий приют на засохшей осенней траве убог и

уныл и далек А уже из-за холма кочевого локайского неродного грядет горнозвездная острозвездная

неродная чужая чья-то чья-то сиротская ночь ночь нощь Никого вокруг — только Бог Тишина окрест чужедальная чудотворная ворожит сторожит словно таящийся у

вечерней лазоревой кошары кровоалчущий волк Словно ползущий на брюхе на спящего млечного скального голубя-вяхиря алчнолапый

златохвостатый камышовый кот Только лошадь локайская пирамидальная кроткую альпийскую траву рвет да хрустит да

жует Тишина святая — только лошадь траву дремно рвет да забывчиво сонно молочно

слюняво жует Никого вокруг — только Бог ОСЕНЬ В КИШЛАКЕ ХУШЬЁРИ В златосаманной своей златоленной кибитке средь златолепетных златотрепетных

златоопадающих ореховых рощ рощ рощ Хушьери Где златистые от осени нагорные густые крысы неистово златые златопадные орехи

мудро и кротко грызут И опасливо гималайских змеиных чутких медведей провидят и ждут А я ем пью грызу прямо с ветки ледяной обвялой поздней снежной златотекучую

златопадучую хурму И жду златоволосую от афганской хны возлюбленную тайную Лейли-Ветер мою мою

иль не мою Да что-то не шелестит на златозасохшей козьей траве вечереющей златая глухая

скользкая ореховая листва под её неслышными змеиными стелющимися хиссарскими сафьяновыми ичигами рдяными алыми как губы её как зебб ярый мой в её губах

Да что-то не шелестит златая мятная листва на золотой тайной козьей возлюбленной опасливой тропе

Которую я возлюбил в сиреневых сумерках более всех земных дорог Потому что по ней Лейли-Ветер тайно вдоль реки уповая предвкушая кусая бредет иль

не бредет А река Варзоб-Дарья в златых брегах чинар текуче тягуче изумрудная А голова моя совсем совсем насквозь от ожиданья что ль серебряно седая А река Варзоб-Дарья изумрудная А голова моя седая неуютная Непутевая непробудная И бьется вьется алчет уповает мой древлий фаллос зебб в её алордяных устах зубах

губах Как скалистый ночной спящий голубь вяхирь в снежных святых гладных клыках

златистого наскального змеиноизвилистого камышового кота... Хйааа У ДАЛЬНОГО ОДИНОКОГО ЛОКАЙСКОГО КИШЛАКА АК-БУЛОК Айхх одинокий дымный чадный одинокий забытый кишлак Ак-Булок Вечер духмян душист одинок А потом вдруг проливается ниспадает чернопарчовым чернотканным водопадом

травяная нощь нощь нощь Нощь в чужих волнистых холмах кумысных локайских горах Нощь черный промозглый бродильный кумыс смоляных кобылиц без жеребца Нощь кумыс бродильных смоляных одиноких вдовьих кобылиц — кто пьет тебя Никого вокруг только Бог И только в ночи режет щиплет росяную дремливую ночную пахучую спорыш юлгун

нана мяту траву Неистово младой густой локайский конь млад одинок Конь конь аргамак ахалтекинец локаец ты кто Спит убит пьян хозяин твой что ль Ты один одинок в эту ночь как и я друг мой Друг луной кумысной молочной луной облитой И зачем тебе столько молочной травы А ночная трава росяная хмельна как мак текун как иссык-кульская конопля как молодое

вино самогон Ты ж не кобылица кормящая жеребят сосунков истекающая святым родильным

кормильным святым хмельным млеком Бродильным кадильным кумысом хмель бред дурным кривым наповал молоком Айх что за кумысная маковая бредовая ночь Когда тлеет бродит свято бражно гниет трава и рождает росяное травяное дурман туман

млеко самогон вино Айх локайский жеребец ты один в неоглядной лунной чужедальней ночи мой

безмолвный литой Айх дай одолжи приставь приладь в эту кумысную бражную ночь мне меж сонных моих

ног Твой неистовый несметный ствол зебб камень змеиный рдяный тополь арар алчный

чудотворный кроветворный живой

Я пойду повлеку потащу донесу постучу в кибитку окраинную ко вдове Кок-Султан-Зариссо плодовотугой дынногрудой

К кобылице двуногой двубедрой атласной неистово гулевой И она поскачет помчится взовьется в одеялах курпачах вдовьих тошных ярых пенных

своих На молочном карагаче стволе тополе араре рдяном густом слаще всей халвы Бухары

голубой На твоем И моем и моем и моем словно в молодости травяной Ойххх! Нощь луна в холмах ворожащих призрачный кишлак Ак-Булок А по склонам осенняя златая косматая трава от одиночества гниет бродит течет

претворяясь в ночной кумыс травяной самогон Я ем пью жую хмельную траву как конь А конь крадется тянется на белом нежно спелом жемчужном брюхе на алом ползучем

стволе к кибитке вдовы Кок-Султан-Зариссо... КАМНЕПАД — Дервиш дважды в этом веке рушилась необъятная русская имперья В начале века рухнула тысячелетняя монархия и мраморные византийские кариатиды

колонны пали на малые душистые головы наших дедов и отцов И святой монолит мрамор стал дряхлым битым скоротечным хрусталем Теперь пала советская имперья и бетонные радиоактивные плиты сходят летят глухо на

нас на имперских сирот Что делать дервиш?.. Дервиш закрыл глаза и сказал: — Однажды мы с моей последней возлюбленной Лейли-Ветер-Султан накурились

наповал навзрыд афганской анаши на бездонный полет над землей И напились хиссарского блудного густого вина на долгий сон в траве речной А нельзя анашу с вином мешать как землю с небом с облаком Но мы мешали совокупляли чтоб мое древлее саксаульное сухостойное тело с её благо-

датным младым девьим первотестом телом перемешать перемежать связать перепутать чтоб не понять где она а где я

Чтоб не оторвать не отодрать друг от друга наши гонные нагие нагохмельные чьи-то тела

А мало осталось любви к ближнему на земле нашей А у курильщиков шанакуров любовь к ближнему жива Потому что накурившись анаши они забывают себя они выходят из рубежей плоти и

души своей и приходят к ближним минуя забывая себя. И отворяют все врата для ближних и дальных! Вай! да!.. И тут истинно сливаются переливаются человеческие души и тела как реки — истоки

Сорбо и Сардаи-Миена сливаясь дают святой Кафирнихан. …И вот мы с Лейли-Султан накурились анаши и напились вина

И стали в весеннем пианом плывущем Варзобском ущелье у порога талой кибитки моей слезной петь кричать рыдать плясать ворожить страдать

И спугнули что ли чуткий спящий с гор камнепад И начался густой смертоносный камнепад ползучих летучих скал обвал с вершины горы

Кондара у подножья которой моя древняя кибитка залегла И камнепад тучный неистовый летел окрест нас и на нас которые пьяно слепо плясали у

подножья горы Кондара Мы могли спрятаться за соседнюю базальтовую скалу но мы плясали уповали средь

бушующих камней И камнепад снёс порушил побил смял древлюю кибитку мою но миновал нас Но камнепад не тронул пляшущих бешеных безумных святых нас И это был один из блаженнейших дней в блаженной жизни моей Когда мы неистово плодово чревато плясали кричали рыдали смеялись переплетались

касались метались метали извивались как змеи младые средь проносящихся втуне валунов скал камней

Анаша вино пляска нагих возлюбленных тел средь камнепада — вот судьба слепых

божиих человеков средь последних имперских сладчайших дней... Хйей! А если б остался я кротко в неповинном доме гнезде кибитке своей То навек бы погиб изник вместе с ней Потому я люблю смерть империй и жизнь пляску пенную кочевую средь

низвергающихся гор глыб скал камней Ейхххх Да смертно слёзно жаль людей... Господь! Да лучше б я остался сгинул замер средь кипящих пляшущих плещущих камней ПОСЛЕДНИЙ ШМЕЛЬ — Дервиш что самое прекрасное в мире: мать? дитя? дева? друг? хмель? — Когда летит по родному Варзобскому ущелью первая серебряная летучая пряжа сеть

декабрьская ледяная паутина серебра первометель И гонит и настигает и обвивает опутывает окутывает пеленает последнего златого

златомедвяного шмеля И он залетает в кибитку мою и тут засыпает увядает на руке моей Первосеребряная летящая метель Златозасыпающий последний шмель на руке моей Ах Господь что так много дал блаженных волн дней Ах не я ль тот златозасыпающий шмель на Руце Твоей ГОЛОВА В СНЕГУ Однажды ночью дервиш вышел из кибитки зимней и опустил окунул седую голову в

свежий горный девий снег снег снег

— Ты не боишься болезни хвори дервиш — Так много бессонных бесовских видений воспоминаний и соблазнов адовых в ночной

голове моей что я решил опустить голову в снег как бросают в кипящее масло хлопковое очистительный целебный лук

Лук в кипящем масле Голова в ледяном снегу Пусть будет болезнь хворь но устал я носить голову такую Днем еще могу но ночью нет сил Тут на несколько голов Один казан котел не для двух баранов а тут пылит блеет терзает стадо ЗМЕИ Дервиш сидел ранней весной на пороге рухлой сыпучей дремучей талой кибитки своей и

дремал… И у кривых как корни дерев ног его покоились грелись на солнце ядовитые змеи… — Дервиш столько в тебе добра тепла что и змеи не боятся тебя а льнут к твоим ногам? Дервиш ты не боишься змей?.. — Если я перестал бояться людей то что мне змеи безмолвные жемчужные парчовые

бархатные сестры мои?.. Да и чудятся мне старые извилистые ноги мои выступившими из земли корнями древлих

чинар иль китайских карагачей… В землю просятся древние ноги мои как корни дерев… А разве корни дерев не место змей?.. КОРОВА НА ГОРЕ Дервиш завершил давнюю книгу целительных грешных святых притч И погасил дневной огонь в сырой темной кибитке своей И вышел из кибитки во дворик-хавли… Тут шел горный густой тучный вешний ливень И дервиш увидел на горе в травах сырых духмяных плывущих корову разбредающуюся

расползающуюся опьяненную ливнем травами медовыми и духами ароматами альпийскими…

Тут можно глотать одни целебные непроходимые запахи духи трав дерев камней источающих — и еды и яств не надо и плоть твоя будет крепка густа как китайский карагач

Тогда дервиш разрыдался как река затопившая глиняными тучными волнами

изумрудные первосквозящие брега брега брега — О Аллах! и что все притчи мои перед этой травой и ливнем и коровой плывущей

живущей дышащей в травах на горе святой?.. О! возроди меня воздвигни на горе хотя бы кроткой малою Твоей коровой иль овцой… БРИЛЛИАНТОВОЕ ОЖЕРЕЛЬЕ ВЕЧНЫХ НОВЕЛЛ Дервиш сказал своей юной возлюбленной текучей змеиной плясунье Лейли-Ветер:

— Я хочу набросить бриллиантовое ожерелье вечных своих новелл на твою маковую скоротечную коралловую шейку...

Ейххху!.. А что еще я могу подарить тебе?.. Да мало этого... Да разве удержишь в руке дрожащей вешний капризный припухлый ручей с гор

кочующий сбегающий И не удержал и упустил и радостно как дитя блаженное средь гор одиноко в ручей

рыдаю... Айххха … Тогда Лейли-Ветер смиренно кротко заплаканно возвращается… СЛЕЗЫ УСОПШИХ Дервиш Ходжа Зульфикар посетил переделкинское кладбище храмовое и уходя от него

задумчиво дивно напился омылся из кладбищенского серебряного родника кишащего в тихом златоструйчатом песке.

Дервиш сказал: — Это родник «Слезы усопших». Такие всегда роятся клубятся струятся кипят у немых

кладбищ мавзолеев погостов мазаров усыпальниц Тут вода особенно целебна сладка свежа чиста! На кладбище дервиш увидел человека рыдающего над свежей могилой словно готового

заживо уйти в неё. Дервиш поклонился ему и сказал: — О плачущие об усопших!.. Если б вы знали как усопшие рыдают о вас!.. И потому у всякого кладбища мазара погоста мавзолея роится сладчайший

живоструящийся животрепетный родник «слезы усопших»… Аллах помоги усопшим и живым Хйи! ОЖИДАНЬЕ Всю жизнь я кого-то иль чего-то ждал Выходил из постылой саманной кибитки моей на пустынную дымную чудовую таящую

варзобскую пыльную дорогу и ждал Так молодость прошла Так зрелость прошла Так старость прошла Смерть пришла О Боже! О Аллах! Ужели её я всю жизнь и ждал?.. Айя! СМЕРТЬ

— Дервиш что в старости стал ты сух и костляв как полусъеденной початой рыбы остов?..

Дервиш улыбнулся и сказал: — Смерть беззубая старица не справится со мной не разгрызет меня и отойдет от меня

как от крепкого грецкого мясистого каменного варзобского ореха… Тут нужна младая дева с жемчужными снежными пенными зубами!.. Пусть придет! Пусть разгрызёт!.. Я алчу тебя младая смерть моя!.. Иди грызи круши кроши меня!.. Возлюбленная алчная как в младости моя... ЛЮДИ СУЕТЫ Дервиш сказал о людях суеты торговли: — Эти люди даже встретив Пророка иль Иисуса Христа спросили бы Его рьяно:

«Пророк! Как пройти на ближайший базар?» САМЫЙ БОГАТЫЙ ЧЕЛОВЕК НА ЗЕМЛЕ — Дервиш кто самый богатый человек на земле?.. Сказал: — Я самый богатый человек на земле!.. Столько рыхлого обильного летучего золота было плескалось ласкалось кочевало под

моими ногами Столько золотого праха пыли дорог я прошел а не наклонился и не взял ни горсти Столько в кочевых ночах алмазов глядело на меня А в горах небеса близки и до плеяд можно дойти вороватой тайной мгновенной рукой А в августе звезды сходят с небес но я ни одной не тронул не взял Всю жизнь золото плескалось под ногами моими а алмазы над головой моей кочевали но

я нищим остался Несметно золото дорог Неисчислим алмаз небес И все это я тратил тратил тратил Да все нетронутым осталось Аллах мой! Неоглядный необъятный! у Тебя ли убывало Моя ль убогая волна в Твоем вселенском океане затерялась истрепалась исплескалась

иссверкалась... Айя!.. Хйяя! Хййяйл... УЖЕ В ИНОМ МИРЕ Уже в ином мире Уже в ином мире у источника Сельсебиля в халате из зеленого вечнолиющегося атласа в

серебряных браслетах на мудрых руках и с серебряными чашами в которых плещется пенно алое живое вино смешанное с водой из святого Таснима

О былая кочевая о слепая святая о земная родная как рана жизнь моя Где ты где ты где ты грешная И за что мне браслеты и чаши эти и вино где боле воды сладимой?..

За что о Господи... Прости мне... прости... Иль вратами ада и рая я ошибся заблудился… Но Уже в ином мире дервиша Ходжу Зульфикара Ангел рая вопросил: — Дервиш что так рано ты пришел к Тасниму и к этим чашам лебединым?.. Ведь ты еще млад и не все волосы твои седые… И глаза горят как у кишлачного гонного отрока в день свадьбы-туя?.. Дервиш что привело тебя так рано в райские заливы Дервиш сказал: — Рано я ушел от земных дорог... Виной тому обильные грехи мои: Нагая частая ночная и денная жена Пиала неразбавленного тучного частого вина Полная луна (в день смерти была она) И вечно пустой карман Вот и черпаю из вечного Таснима до срока я Вот и плоть моя раньше ушла с земли чем рыдалистая доселе плачущая по земле душа

скиталица моя моя моя… И он был один кто в раю разрывающе раздирающе рыдал РАСПАХАННОЕ ПОЛЕ У КИШЛАКА ЧЕПТУРА — Дервиш что ты любишь более всего на земле?.. — Более всего на земле я люблю сидеть глядеть на свежевспаханное свежевзрезанное

свежевздыбленное парное еще курящееся поле поле поле Тогда ни одной мысли нет в голове моей вольной Кроме зерна умирающего растворяющегося распадающегося претворяющегося

прозябающего тайно в кормильный бродильный росток святой зеленый Более всего я люблю глядеть на свежевспаханное поле где тайно в недрах

изумруднодымчатый вселенский росток готовится... Тогда голова моя вольна как вешний ветер и пустынно нага и нетревожна И смерти неповинна непокорна В ГОРОДЕ ТВОЕГО ДЕТСТВА Не торопись проходить скоротечно мимо нищего в городе твоего детства Душанбе Не торопись проходить мимо дряхлого пахучего нищего что сидит с закрытыми глазами

у кишащих врат базара и поет древлюю молитву нищих мусульман на осенней златоопавшей улице

Не торопись вглядись в него — может это золотой опавший златоопавший возлюбленный друг твоей дальней дальней первопушистой первохмельной первозеленой перволепестковой первосквозистой юности слепой

Может он потому и закрыл глаза дрожащими бугристыми руками чтоб ты не узнал его

Аллаху Акбар Аллаху Акбар Аллаху Акбар Аллах велик Аллах велик А человек мал а человек мал Нищий бережно как от раны еще рдянодымящейся отрывает вослед мне руки опухлые

от опухших дальных дальных глаз Он МОНГОЛЬСКАЯ ГОРЛОВАЯ ПЕВИЦА ГОРЛИЦА ГОБИ БАТОЧИРИЯ- ЗАМБО-СУЛЬДЭ ПОЕТ ОДИНОКО В ПУСТЫНЕ Эмегельджи-эджи Баточирия-Замбо горлица Гоби одна в пустыне Что неистовствуешь что душераздирающе горлораздирающе умирая разрывясь неистово

высоко поешь хрустали алмазы рассыпаешь мечешь льешь? Ведь ты разорвешь божье горло связки сосуды человечьи хрупкие разобьешь и умрешь? И что рядом с необъятным степным пустынным голосом твоим все голоса и оперы и

певцы болезные холеные конечные Европы и Америки? Горная слепая река что ль наскальный неистово пылящий водопад что ль клокочут

рвутся рокочут в камнях чрез живую алу рану теснину горла твоего Баточирия-Замбо-Сульдэ ведь ты горло разорвешь разворотишь разобьешь и умрешь

Голос твой зачеловечий птичий а горло вместилище твое не птичье а человечье Тело твое горло твое не вмещает вселенский плач вой клич стон вопль глас твой Тогда она не поет уже а шепчет глухо оборванно задавленно как человек что рожден

петь а не говорить Бог уже не слышит людей Бог уже высоко в небеса от людей от земли обиженно ушел ушел ушел Не докличешься не дотянешься уж уже до Него Я тщусь нищим разрывающимся голосом горлом поющим убогим последним своим

сосудом дотянуться дозваться домучиться до него Как до вершин многодальных Хан-Тенгри гор гор гор И что малое разрывное кровокричащее кровоточащее горло мое рядом с хладным Богом

который от людей ушел Йооооооо Хйооооо Баттачирия-Замбо разрушаясь разрываясь раздираясь умирая вымирая из плоти

блаженно под небом Гоби кличет бьется рвется поет Бог ушел далеко далеко но Он услышит предсмертный мой клич плач боль стон зов Пусть я умру разорвусь разбредусь как разорванный разобранный надвое заживо двумя

злопенными ахалтекинцами враг лазутчик пленник безвинный молчальник монах тленник попавший к Хакану Чингису в полон…

Но вдруг услышит воспомнит о человеках Он… БОЛЕЗНЬ Нынешней дождливой избыточно осенью хотел я поехать за словом Божьим

целительным в Псково-Печерский монастырь Там у златых монастырских врат на златых ветрах былой Руси упокоил усмирил вернул

бы мою суетную душу отец Зинон

И повеяло бы новыми стихами и золотыми осенними словами Осенью ягодицы и груди дев жен русских налито крепки как антоновские яблоки и

влекут к плотиной любви как отягощенные яблони ведут манят в сады... Но и к женам и в сады я не пошел Хотел я поехать в целебный монастырь да захворал и убоялся долгой дороги в пьяном

поезде среди чужих землистых голодных людей незнакомой опасливой мачехи Руси Хотел я поехать в монастырь да захворал и не поехал А потом понял, что потому и захворал душой и следом плотью, что не поехал И монастырь и груди дев белого налива и сады антоновских яблонь далече… КОШМА Аллах а у меня была белопенная кунградская кошма а от неистовых молитв стала лысым

тощим нищим ковриком она Аллах а я был пенным отроком мускулистым мускусным мужем а старцем из одних

хрупких костей ломких стал МОЛИТВЕННЫЙ КОВРИК Я повесил древний свой молитвенный коврик кошму намазлык пред кибиткой рухлой

своей на сизый муравьиный дувал кривой Ай на вешнем каратагском святом ветру пусть овеет очистит его Пусть унесет следы долгой пыльной тленной жизни моей И следы молитвенных грешных босых суетных тунных моих ног А сам сел у вешнего кривого трепетливого ветренного окна и гляжу на ковер Тут с каратагских гор вешняя курчавая туча пришла нашла и дождь пошел Заструился на древлий ковер нищий мой спутник многих моих одиноких молитв дождь

пошел А я сижу у окна и гляжу на мокнущий ковер и лень мне встать и убрать и упасти из

дождя ковер И нет у меня блаженных сил встать и унести спасти ковер от дождя И я гляжу на ковер из окна и гляжу как одиноко как покорливая корова на горе мокнет

единственный ковер мой единственный молитвенный брат Тогда неожиданно дождь иссякает хотя туча богата обильна текуча падуча над кибиткой

моей и не изшла туча а полна дождя Ай Господь! Ай Аллах!.. Ужели Ты увидел в дожде несметную кибитку нищую и ковер нищий и нищего

одинокого дождливого меня И щедро как дальный отец как дальная мать остановил свой дождь И пожалел ленного дряхлого осеннего заснеженного зимнего меня В неистовом весеннем изумрудном травяном ливне дожде пожалел мя мя мя мя Аллах я рыдаю я блаженный я рыдаю более Твоей тучи Аллах Ты остановил Ты свой ливень взял

А теперь останови помилуй пощади возьми мя в небеса АЛЫЧА Ах ай айя хйия мой возлюбленный друг армянин брат курчав Борисджан Аршалуйр Борисджан И ты пришел к речной одинокой веющей кибитке моей с возлюбленной своей

Веройджан в поисках тихого приречного страстного терпкого глуходального гнезда И я встречаю вас у реки где цветет одинокая алыча И твоя возлюбленная Верра-Овча белолика беловласа белотела как в сумерках водопад и

курчава как первые вешние облака И она белеет в сумерках речных как молочная жемчужная атласная кобылица кумысная

тонская что переспело переливается мучается в слепящей коже и рвется из рук чабана А твоя кобылица беглянка из колесницы фараоновой рвется струится в руки твоя

неистовый Борисджан И я оставляю вам свою молитвенную кибитку отвыкшую от человечьих змееласк И ухожу к реке где цветет метет лепестками снежнокудрая алыча И ты говоришь: «Дервиш Ходжа Зульфикар когда изойдем изникнем излюбим изобьем

изведемся до кости до тла мы с возлюбленной моей Тогда мы кликнем тебя Тогда на окне кибитки мы зажжем свечу и она кликнет от алычи тебя Хйя дервиш иль забыл жен дев своих иль забыл как гнал скакал мчал мучил терзал

ублажал с вечера гневных дев а к утру жен лихих Хйя дервиш а моя возлюбленная вьется струится кусается хлестко как змея гюрза когда

наступишь ногой слепой нечаянно на неё в каратагских хмельных горах А она извивается изливается как вешний капризный нагорный пьяно слепо бешеный

ручей бегущий с весенних склонов Фан Дарьи на тебя А она изливается извивается словно в ручье змея в змее ручья змея гюрза А я пенно извилистый ручей а она во мне плывущая бешено извивная текущая змея змея

змея Ай жги кусай трави жаль древним ядом медом меня меня мя Ай в воде разве может ужалить змея Ай в постели разве может ужалить удавить насмерть возлюбленная моя» Хйя! И они уходят в кибитку а я ухожу к реке где течет алыча И там сижу и считаю лепестки что летят на меня И вечер пришел и нощь пришла и алыча опала осыпала лепестком медвяным меня и

стала нага А в окне кибитки все не возгорится не кликнет меня замерзшего блаженного свеча Ай возлюбленный Борисджан ай возлюбленная Верра-Кобылица атласная змеиная Овча Ай ужель в ручье не изникла не унялась святая божия грюза и все течет медовый святый

мед яд ея... Ай где где где моя былая свеча Да и была ль Ай Аллах ужель осталось мне лишь эта нощь лишь эта облетевшая нагая опустевшая

блаженная алыча

Что ласкает веет на меня опалыми летучими лепестками как перстами матушка родная многодальная моя

В СОБОРНОЙ ТУНИССКОЙ МЕЧЕТИ ЗЕЙТУНА Дервиш сказал: — Мусульманские вековые священные монархи на протяжении столетий мечтали

построить мечеть в которой бы молилось сто тысяч мусульман одновременно. Но нет еще таких исполинских лазоревых мечетей в мире. Лазури у монархов иль веры лазоревой не хватало?.. Тогда дервиш в странствиях своих пришел в Тунис к священной древлей соборной

мечети Зейтуна… Была пятница, день соборной молитвы И к мечети стеклось сто тысяч верующих А мечеть могла вместить приютить только десять тысяч А девяносто тысяч томились в жарком каменном обширном дворе устланном древлими

плитами еще древнеримских безбожных ристалищ колизеев что на сухом целебном ветре предпустынья сохранились в нетленьи….

А святая мечеть Зейтуна высока и свята и высоки несметные купола ея Тогда дервиш прошел среди десяти тысяч молящихся в мечеть Ибо худ и призрачен был и извилист находчив как рыба в весенней глиняной реке

горной... Но жаль дервишу было тех что остались в каменном раскаленном дворе а не вошли в

лазоревую прохладную мечеть под необъятные лазоревые своды купола её Тогда дервиш воздел голову в высоту куполов а потом пал бос на колени на ветхие

ковры в изумрудном чапане своем и в белопенной бухарской чалме своей летучей что готовилась уже недалече стать кочевым погребальным дорожным кафаном-саваном ему

Тогда дервиш увидел как пустынны высь и своды и купола прохладные мечети Зейтуна

и зашептал взмолился: — О Аллах! Пусть все истинно верующие на время взойдут восстанут от древлих ковров

к куполам поближе к Тебе о Господь мой… Пусть освободят ковры для тех кто томится в каменном раскаленном дворе и алчут

молитвы… Тогда бесшумно как рыбы в струящейся воде восстали от ковров к куполам безмолвно

поднялись потянулись тысячи изумрудных босых мусульман И дервиш увидел тысячи босых и не всегда жемчужных ступней и абрикосовых

желчных пяток над головой своей Старость приходит к человеку со ступней — и многие ступни были растрескавшиеся

засохшие и разрушенные... И многие изобильные ковры опустели от молящихся взошедших тесно и текуче и летуче

к куполам Безмолвие святое стало в мечети.

Тогда новые тысячи мусульман тесно и тихо вошли от двора в мечеть и пали на ковры Тогда дервиш вновь зашептал: — О Аллах! пусть все истинно верующие взойдут от ковров к пустынным куполам! И тогда нововошедшие взошли восстали неслышно как рыбы в толще хрустальных рек

вод родников под лазоревые своды мечети Зейтуна И от двора неслышно почти бездыханно вошли новые молящиеся на свободные ковры И дервиш десять раз молил Аллаха И мусульмане покорно и свято восходили от ковров к куполам витали вставали тесно в

куполах как пчелы в златомедовых тесных алавастровых сотах И все сто тысяч вошли в мечеть и восстали от ковров к куполам и каменный двор

опустел И мечеть всех приняла как благодатная многодетная млекотворящая мусульманская

мать которой не велено не рождать А дервиш один оставшись на коврах увидел над собой сотни тысяч жемчужных босых

ног И сказал: - О Аллах! Свята земля Туниса где вознеслась великая мечеть Зейтуна гнездо Аллаха

улей мусульман… Где сто тысяч мусульман словно златоосенние пчелы божий в златомедовых изумрудно

снежных святых сотах витают стоят молят уповают летят!.. И ушел от мечети и один был в пустынном каменном дворе и тогда зарыдал Аллах Аллах Господь мой Дервиш дервиш почему ты остался на коврах а не восстал к куполам Дервиш где вера твоя ХУРДЖИН Однажды ранней весной когда идут в Варзобском ущелье тучные непроходимые

задыхающиеся ливни Однажды дервиш пришел к кишлачной мечети Ханакаи-Хазра-ти Али в дни бушующих

ливней когда мечеть казалась плывущим островом в воде Однажды дервиш пришел с тяжким хурджином мешком в котором покорно покоились

все его книги — труды многих лет и курчавых печальных дней Дервиш сказал: — Я люблю тучные родные горные ливни варзобские мои когда раздуваются опухают

как голова потревоженной чреватой кобры арыки реки и ручьи Когда и мечеть матерь плывет в шумных кудрявых водах а не стоит Арык у мечети разросся раздался разметался от большой глиняной воды и стал потоком

и стал рекой Тогда дервиш бросил в новорожденную реку хурджин со всеми своими книгами и

глиняная река унесла сиротский безвольный неповинный хурджин

Дервиш сказал: — Теперь никого и ничего нет между мною и Аллахом между мною и всеми людьми… Аллах и что я полюбил Твои весенние неистовые пеннопесчаные пеннокаменные

пенномутные арыки реки ручьи более всех своих слов и книг Если плывет вечная мечеть — пусть плывет и мой скорбный хурджин... Аллах так я счастлив так рыдаю радостно на брегах текучих неверных ломких всех

новорожденных арыков ручьев рек Твоих Книги вечные мертвы а скоротечные ручьи живы... Аллах когда будет большой ливень и арык станет широкой рекою чтобы и меня вослед

за хурджином унести Аллах упаси усмири унеси упокой в курчавоглиняных блаженных горных

новорожденных реках Твоих Аллах! Если мечеть плывет — то и меня в волнах унеси... РОДНОЙ ХРАМ Однажды дервиш Ходжа Зульфикар вошел в православную церковь и тут забывшись пал

на яшмовый пол и стал коленопреклоненно читать мусульманскую молитву — Дервиш почему ты не войдешь навек в один из храмов божьих — церковь пагоду

мечеть костел синагогу и не останешься там навек? — Потому что я возлюбил входить в каждого человека идущего в церковь пагоду мечеть

синагогу костел Потому что всякий человек — двуногий кочующий свято божий храм И возлюбил я входить в него... САМОЛЕТ Однажды дервиш Ходжа Зульфикар ранним фазаньим утром знобким сел в самолет и

полетел на Русь над родным городом Душанбе Когда самолет воздымаясь бредово пошел над родной его сокровенной затаенной

кибиткой Где еще спали сном древняя матерь его Людмила-Бегум-Мулло и жена его и дети

безвинные неповинные беззащитные его в бедных курпачах и дремотных дряхлых одеялах…

И дервиш увидел под собой в струящейся текучей лазоревой хиссарской бездне

курящуюся свою бедную смутную кибитку плывущую - О Боже! О Господь мой!.. Куда? зачем? чего? я лечу как птица на высоте многих километров над кибиткой родной Какой адов призрак мак текун кукнар анаша сон! И за все тысячелетья человек не летел как адова сумеречная птица над родимым малым

яйцом гнездом И зачем двуногий муравей стал двукрылым орлом И в чем вина моих матушки жены и детей что я как беглая пустынная кочевая птица над

родной кибиткой адово полетел взошел? В чем вина человеков что они как птицы полетели над лазурной невинной землей Господь за что? Иль не лучше ползти по земле божиим муравьем?

Истинно говорит каракалпакская мудрость: «Вот ты сделал сорок шагов от родного порога и ты уже сирота в мире».

А я лечу мчусь в бездне над кибиткой родной пернатым крылатым сиротой сиротой А самолет-корабль караван галера летучих крылатых небесных сирот Господь за что? Пусть будут прокляты все самолеты машины поезда корабли караваны что уносят увозят

человека от родного дома По необъятной русской немой глухой разрывающейся имперьи надо бродить скитаться

странствовать на осле иль на лошади иль пешком И дервиш разрыдался в небесах но не вернулся в родимый дом… БАБОЧКА-КАПУСТНИЦА Бабочка капустница одиноко мечется мается в лазурном вешнем круглом небе у реки То ли ветр влечет носит сладко безвольную бездонно вольную ее То ли ищет она другую одинокую подругу иль друга летучего То ль от ветра то ль в поисках любви мечется она Дервиш а ты что бродишь слепо бражно по земле?.. СОЛОВЕЙ Соловей поет в прибрежной талой иве. Ива велика. Соловей мал Я хожу вокруг дерева и ищу глазами соловья. Не нахожу Где ты птица? Само дерево что ли поет трепещет ликует? Незрим великий певец Но вот я нахожу его в ветвях свежих и мы встречаемся глазами. Тогда он враз замолкает и улетает Дервиш зачем тебе знать тленного певца когда ты слышишь его вечную песню? ПРОЩАНЬЕ Однажды весной дервиш попал под яростный ливень в глухих фан-ягнобских горах Тогда дервиш встал под дряхлую тягучую арчу и упасся от ливня Потом ливень ушел по козьим тропам в иные горы Тогда дервиш объятый послеливневым чародейным духом омытых гор камней дерев

пошел от арчи Но потом он повернулся и долго долго благодарно кланялся арче спасшей его от ливня И долго долго кланялся и не мог уйти от нее как от родной матери кишлачной Тогда арча мокрой слезной ветвью поколебалась двигнулась махнула ему на прощанье и

отпустила его О СЛАВЕ

Только смерть приносит славу Только мертвую рыбу океан выносит на берег А до того кто видел ее? ХОДЖА НАСРЕДДИН И БЕН ЛАДЕН Однажды Ходжа Насреддин на Великом Шелковом Пути встретил Бен Ладена. Ходжа

сказал: - О почтенный! весь мир говорит о тебе? За все мои тысячелетние скитанья я не обрел такой славы как ты!.. О изреки мне что-нибудь… я хочу послушать тебя... Тогда Бен Ладен сказал почтительно: - О, величайший мудрец и острослов!.. Разве я могу что-либо сказать, чтобы удивить тебя, о мудрейший из мудрейших? Иль не ты постиг мудрость Аллаха и соль бытия и притчи многих народов и языков? И что может вымолвить тленный муравей ползущий по вечной пирамиде Хеопса?.. О Ходжа Насреддин Хеопс Вечной Мудрости!.. О кочевая Пирамида Вечной Мудрости на четырех ослиных ногах!... Тогда Ходжа сказал: - Я тысячу лет брожу по народам и странам и говорю притчи, но наградой за них всегда

были лишь лепешка и пиала чаю... Мне надоела нищета!.. Айхххх!.. Нищий слушает лишь одну музыку - урчанье пустого желудка... Я узнал, что американцы оценили твою голову в один миллиард долларов!.. Что сказал ты?.. Какая притча стоит столько денег?.. Какая голова стала самой дорогой головой из голов всех прошедших человеков?., Тогда Бен Ладен сказал: - Если я скажу эту притчу - сюда вмиг прилетит американский самолет-бомбардировщик

и уронит на наши головы адову бомбу!.. Своей головы мне не жаль! За ней охотится весь безголовый западный мир!... Мне жаль твою великую голову о бессмертный Ходжа Насреддин Хеопс Мудрости!

Вечная Пирамида Мудрости!.. О!.. - Ты знаешь День и Час Страшного Суда?.. - озаренно провидчески сказал шепнул

великий мудрец и сел на своего пыльного шелкового осла и поехал в тысячелетнюю пыль... И стал пылью святой кочевой... Тут пролетела птица и уронила на многоседую голову вечного странника жемчужный

птичий помет... Тогда Ходжа Насреддин улыбнулся и шепнул: - О Всевидящий Аллах!.. А мои притчи Ты оценил в каплю птичьего помета!.. О Щедрый!.. О Щедрый!.. О!..

Но! Увы! Увы! Увы!.. Но этот сладкий земной тленный мир, за который так цепляется вечная душа

человеческая - увы! - не стоит и капли птичьего помета… Если всю власть в нем захватили незримые пухлорукие ледяные банкиры деньголюбы

душегубы повсеместные всемирные… Ледяные душные пауки объяли смиренное Человечество!.. Увы! Увы! Увы! Увы!.. Айи!.. И ты хочешь алчешь приблизить скорей Конец Этого жалкого мира и Святой Час

Страшного Суда?.. А Бен Ладен?.. А? А? А?.. А где мудрость?.. Где красота?.. Где самоотверженность?.. Где милосердие?.. Где любовь человеков друг к другу?.. Где поэзия?.. Где бескорыстие?.. Где нежность?.. Где лепет?.. Где девственность? Иль все покрыто наглухо насмерть как земля осенними листьями денежными

бумажками?.. И те у кого много денег - алчут еще… И те у кого нет денег - слепо очумело ищут нищий хлеб… И чего стоит такой земной мир?.. И чего стоит такое человечество?.. И тогда летят адовы американские бомбардировщики и горят вавилонские небоскребы-

дома денег денег денег... И что делать с теми кто приближает Час Страшного Суда?.. А? А? А?.. Они убийцы иль апостолы Бога разгневанного?.. И Ходжа Насреддин не знал ответа и ушел в святую пыль и стал пыль… Как все кто не знает ответа... Я ЖДУ ВЕЛИКОГО ХАНА ...Олжасу Сулейменову, слышащему язык, на котором говорили Адам и Ева... Дервиш сел на пыльной дороге, закрыл певучие стреловидные глаза и запел заныл

завопил: - Я жду великого Хана!.. Я жду жду жду всю мою древнюю жизнь Великого Всещедрого Хана!.. Айяааа!.. Всю жизнь провел с нищими несчастными человеками...

Рожденный для бесед услад с Царями я всю мою жизнь провел с мускусными пахучими навозными святыми пастухами и бездорожными странниками…

А? Аллах повелитель Небесный Пастух мой! А?.. Где же любители великих притч и великой Мудрости, которой осенил меня Всещедрый

Аллах?.. Или только нищие и несчастные пьют из родников великой мудрости и Поэзии? Где саудовский Король?.. Где индийские махараджи?.. Где нефтяные шейхи многогранные многогаремные?.. И что в обширных гаремах их нет хотя бы одного покоя комнаты для мудреца? Где американские миллиардеры - ценители Великого искусства? Где, наконец, русский президент, на святом русском языке которого я рассказываю свои

вечные Притчи?.. …Тут шел мимо Дервиша тысячелетний Ходжа Насреддин согбенный от многих

печалей и хворей и утомительного своего бессмертия. И тогда величайший и давно уже никому не нужный и сладко привыкший к своей

ненужности Мудрец сказал: - Дервиш! Ты затосковал по тленному богатству... Это жаркая древняя мглистая как боль в яйцах старца иссушающая болезнь...... И я за тысячи лет моей вечной жизни не избавился от этой жирной, как трупная муха

военных кровообильных времен, пагубы страсти зависти похоти живота и глаз ревнивых... Дервиш сказал: - Я устал от нищеты... Одежды мои избились износились... Чрево и зебб плодоносные зачахли от нищей тощей еды - лепешки и воды... Душа устала и стала усыхать, как нищий аральский огород без полива Аму-Дарьи и

Сыр-Дарьи.... Мудрость - это ль не скрытая тайная зависть к богатству? А? Мудрость - это ль не безумный сон нищего обделенно уснувшего у лазоревых стен

Дворца Саудовского короля, откуда идут недоступные запахи дорогих нежных жен, яств, вин и духов...

А? А? А? Вот выйдет Король из дворца и скажет: "Дервиш, я дарую тебе обильный новый

нехоженый дом у реки иль на брегу океана … И в доме спелую роящуюся девственницу в изумрудном чекмене, трескающемся

лопающемся от крутых круглых ярых грудей и ягодиц её... А ты взамен отдай мне все притчи вечные твои... И я скажу - что это я сочинил их и украшу их великим именем своим..." Тысячелетний шейх имам Ходжа Насреддин сказал: - Я тысячу лет ждал такого щедрого Короля Хана Царя Махараджу и не дождался... Хотя в старину были такие властители тираны знатоки мудрости и поэзии, которые

дарили вечное золото и драгоценные камни великим поэтам и мудрецам за притчи вечные их...

Но я не встречал таких на тысячах дорог своих...

Иль не изрекал я вечных притч и не за что было мне платить золотом и полыхающим алмазом?..

Дервиш сказал печально: - Дворцы Царей тленны, но - увы! - и Мудрость и Поэзия тоже тленны... Где имя и вечное Слово хоть одного мудреца иль поэта жившего пять тысяч лет назад?.. Где? Где? Где дыханье могильное истлевшее его?.. Где Вечное нечервивое Слово Его?.. Нет его... нет нет нет... Ой нет!.. Увы! Увы!.. А развалины безымянных дворцов сохранились на земле... Значит, камень вечнее Слова? А? - горько безнадежно рыдал о бессмертии нищий

дервиш на дороге... - Я нищий отрекся от даров богатств земли и уповал только на загробное бессмертие, на

вечность Мудрости и Поэзии... И вот я уповал на прах! на червя! на могилу! на забвенье победное... И что же я получал за великие Притчи и Стихотворения?.. Только нищие лепешки и родниковую воду и плоды пыльных придорожных ничейных

деревьев?.. И что же я как нищий осыпанный лишь медяками за все вечные Слова мои? И что ж я нищий осыпанный лишь медяками?.. …Тут ночь пахучая древнеегипетская древнеарамейская древнеиудейская

древнебуддийская древнеславянская древнеконфуцианская родимая утробная азьятская материнская праматерь родимая…

Ночь ночь нощь сошла полегла на землю прямо оглушительно на дорогу, где беседовали два великих мудреца - Ходжа Насреддин и Ходжа Зульфикар…

А, может, это один мудрец беседовал от одиночества сам с собой?.. Не знаю! не знаю - такая нощь опустилась на землю, на народ мой, что не различишь -

один человек иль два?.. Иль дерево в поле гиссарском одиноко затерялось плещется покоится похожее на

человека одинокого... Но! Тут блескучая падучая звезда пошла потекла по небу бездонных бархатов шелков

атласов божьих.... Звезда падучая близко огненно прошла вблизи опечаленных седых голов удивленных

наших мудрецов... Тогда Ходжа Насреддин сказал тихо: - Дервиш, ты чуешь видишь эту близкую жаркую звезду близ ночных ликов наших?.. Это награда Аллаха за притчу твою! И что выше жарче вселенской Награды Аллаха этой?.. А дервиш?.. Тебя не обожгла Звезда эта?.. Но дервиш усомнился: - Разве эта звезда - награда за притчу мою?.. Не сама ль она пала с небес в звездотекучем августе-звездопаднике? А?

Но Ходжа Насреддин улыбнулся в ночи и сказал: - Дервиш, ты молчишь - и гляди в небеса: там Аллах молчит! Не мечет звезды... Где падучие звезды Его в небе?.. Дервиш молчал и не было в небе неоглядном полыхающем падучих звезд... Ни одной падучей звезды не было в небе... Тогда дервиш тихо изрек шепотом травы безветренной одно из стихотворений своих... И как только произнес - явилась близкая падучая всеполыхающая звезда близ лика

потрясенного дервиша и даже опалила седую бороду его и запахло жженым волосом древним и дервиш испугался и замолчал....

И тут в небе стала тишина и ни одна звезда падучая не явилась... Тогда Дервиш еще шепнул Притчу - и тут с ужасом увидел новую падучую звезду и она

пала так близко, что он убоялся, что следующая падет на тихую многоседую голову его и замолк…

И сразу замолкли притихли не текли огненными алмазами пламенной рекой падучие звезды...

Тогда Ходжа Насреддин обнял дервиша и сказал: - Дервиш! Вот она - великая алмазная Награда Аллаха!.. И что тут золото Дворцов и милость Царей?.. А ты говорил, что ты осыпан лишь нищими медяками!.. О дервиш блаженный!.. О ты - осыпанный Звездами Аллаха!.. И больше Дервиш никогда не тосковал о земном богатстве. Осыпанный медяками.... Осыпанный Звездами... А величайший тысячелетний Странник Ходжа Насреддин канул пропал, как Звезда

Падучая, в бездонном вселенском колодезе звездном ночи ночи ночи... АйииииииииииииАйииииииАйииииииии....

И отныне, когда дервиша поедала тоска бытия бытья, он воздевал очи к небу и говорил притчу и шла в ответ с небес кипела ярилась летела на него обжигая паля душу, глаза и волосы его звезда...

... Но! есть! есть в мире Притча Притч! О если ты скажешь эту Притчу своими тленными устами алчущими - то Всевидящий

Всеслышащий Аллах обрушит уронит на землю все звезды с Небес… И станет во Вселенной вечная Тьма тьма тьма... Тогда уходящий растворяющийся во Вселенной великий шейх Ходжа Насреддин

улыбнулся на всю Вселенную: - Только я знаю эту Притчу... И Ты, о необъятный Аллах Господь миров... Но Аллах никогда не позволит мне сказать Её!.. Да!... И неизреченно сокрушенно радостно вселенски зарыдал он...

ТРЕХНОГИЙ ХОДЖА НАСРЕДДИН В детстве в блаженном херувимском первобытном струящемся предвечном кишлаке

Чептура где рос юный Ходжа Иасреддин Мулла Ходжа Зульфикар Филадельф Аргишти Урр устраивал состязанъя в беге для отроков спелых я переспелых и томящихся перед свадьбами.

Наградой победителю бегов был неистово несметно курдючный хиссарский баран. И все эти гонные бега по узким улочкам глиняным сонной Чептуры неизменно

неизбежно обреченно выигрывал юный Насреддин. И целое стадо курдючных баранов выиграл он и стал новоявленным пастухом. Почему? Иль был Насреддин самым быстроногим средь быстрых отроков чептуринских?.. Иль? А? А в жизни был Насреддин ленным и туманно задумчивым... Мулла Ходжа Зульфикар недоуменно ощупывал ноги и икры бешеного в беге

победителя Насреддииа после очередных бегов: - Насреддин как тебе удалось всех обогнать? Всегда? Всех? Обогнать?.. И ни разу не проиграть?.. Как черепаха вмиг становится афганской борзой?.. …А Насреддин улыбался принимая очередного выигранного барана с несметным

курдюком-валуном сала... Айх! А в тот час когда начинались состязанья быстроногих сайгачьих отроков юная

спелотелая персиковая татарка Альффья Амира Хаммурапья шла раздирающе огненно томно с кувшином за водой…

И мелькало павлинье бешеное крылатое платье её в переулках… И зоркий Ходжа Насреддин чутко и бешено мчался за ней забыв про всех бегущих

соперников-отроков и всех баранов мира И несся он как афганская борзая за зайцем в тугаях!.. И что тут были все соперники его!.. Айх!.. Что? Что? Что?.. А кто видел как бежит семя спущенное стреловидное мужа в лоне внимающей

переимчивой жены?.. Кто? Кто? Кто?.. Только Господь!.. И однажды мулла Ходжа Зульфикар Филадельф увидел в переулке как бежал пенный

Насреддин за Аллльфией Филадельф… И потрясение возопил узрев неистовый мчащийся зебб бушующий ствол что опережал

далеко Насреддина: - О Аллах! Это несправедливо!.. Все отроки бегут на двух ногах а этот несется на трех ногах!.. Айх!.. На трех ногах... На трех!.. Айх! Айх! Айх...

А Альффья Амира Хаммурапья была возлюбленная младая жена столетнего Ходжи

Зульфикара Филадельфа... Айха!.. И с той поры все состязанья отроков были прекращены... И все бараны целы... До поры! до поры! до поры!.. ЭХО ХОДЖИ НАСРЕДДИНА - Дервиш был ли великий Ходжа Насреддин в таджикских горах?.. Проходил ли вечный странник множества стран веков и народов по таджикской земле?.. Оставил ли он вечный след на горных тропах и пыльных долинных дорогах жемчуж-

ных?.. Где след его? Где вечная молва о нем?.. Дервиш улыбнулся: - Доселе в блаженных таджикских горах жив след Великого Мудреца! доселе живо

бьется эхо вечных слов его!.. О!.. Ойх!.. - О дервиш! каков этот вечный след? эта вечная притча веков? о? О! О! Дервиш улыбнулся: - Доселе бьется эхо великих слов великого мудреца странника: "О! О! О? Хочу! хочу!

хочу вечного неостановимого соитья бьющегося!.. Хочу! вечного соитья! Вечного соитья... Ибо если бы человеки тонули сладко бились вились переплетались в вечном соитье - не

было бы войн и смут и страданий и тоски унылых черепашьих дней! И не было бы самой Смерти! Самой смерти!.. Хочу! Вечного! Соитья!.. О! О! О!.." Доселе в таджикских горах и ущельях бьется живет перекликается великое Эхо Ходжи

Насреддина Мудрейшего!.. Давно уже ушел прошел Величайший дс живо трепетное яростное Эхо Слов Его... …Хочу! Вечного! Соитья! айа! яйа! яйааааааааа-аа... О сладкое эхо!.. О как я люблю таджикские горы! О как я люблю бродить в этих мудрых горах и вечно вечно вечно слушать слушать

слушать великое Эхо Великого Мудреца ... Хочу! Вечного! Соитья!.. Oooooooooo!.. О!.. Какая мудрость на земле объятой соитьями и смертями выше этой?.. А дервиш?..

О!.. О!.. О!.. ВЕЧНАЯ ДУМА ДЕРВИША - Ах дервиш! по самые глаза печальные в думу ушедший! как прибрежный вешний

кишлак в реку талых сумасшедших ночных нежданных наводнений... О чем грезишь дервиш? - Всегда я думаю о безбрежности Аллаха!.. И о Его милости безбрежной к нам в-елико-

грешным!.. - А еще о чем ты грезишь дервиш?.. - А еще я повсеместно ежемгновенно грежу о Гареме Саудовского Короля? - А еще дервиш о чем грезишь?.. - А еще денно и нощно я грежу о гареме Сауддвекогд Короля! - А еще?.. - А еще о гареме Саудовского Короля о безбрежном... о гареме! о гареме! о гареме! О чистоте свежести тщетности неприступности спелости ног грудей ягодиц и лон и душ

его нерастраченных жен… И забытых полунарушенных и ненарушенных девственниц... О гареме! О гареме! О гареме.... И нет и не было и не будет другой думы у бедного дервиша... Пока он дышит живо тленный... И когда уйдет во Царствие Небесное... О гареме!.. О гареме... О!.. ВЕЧНАЯ ЛЮБОВЬ ХОДЖИ НАСРЕДДИНА ... И все-таки Вавилонская Башня - это всего лишь недостроенный зебб-фаллос великого Ходжи Насреддина.... Дервиш Ходжа Зульфикар Великий тонный зеббоносец Ходжа Насреддин женился на юной плясунье

Ашурбаннипал-Хуршеде-Кандарра И угомонился усмирился в сладких тихих одеялах её шелках лядвеях чутких персях

лонах извивах её! ой! её ... Стали говорить в народе, что великий ценитель дегустатор воитель апостол мудрец

певец соитья утих утих увял Как осенний горный заброшенный сад И некому более собирать тучные златые плоды его кроме жены Хуршеды Сарданаппал

Хаммураппи Тейи... Великая курчавая горная безумная вечновесенняя в шароварах бухарских река впала в

тихое озеро сладчайшее Много сладких ночей курчавых кроветворных семятворных прошло у Ходжи и

Хуршеды

Но вот стал великий гонец певец соитья пропадать исчезать из одеял и лядвей и лона и кибитки Хуршеды Хардуббы Халлссуты

Куда он уходил?... - Куда? куда? куда? - рыдала Ххуршеда обладательница сладчайших ягодиц и лона

змеиного скачущего льстивого вечнотекучего вечнозеленого вечнонаперченного гнезда фаллоса Насреддина.

- Куда куда муж зебб мой твой фаллос всех древних греков и персов и иудеев куда уходит зебб мой твой по утрам куда куда куда… - рыдала жена.

- Куда он бежит из преданного кишащего медами всех пчел земли улья улья гнезда гнезда гнезда?.. - рыдала Хуршедадда.....

Айххха!.. И рыдали опустевшие одеяла лона её, ея, ея... Тогда тайно Хуршеда решила узнать куда уходит Ходжа Насреддин И куда уводит щедро уносит он зебб златоносный плодоносный свой из родимого

тишайшего сладчайшего сокровеннейшего меж ног Хуршеды гнезда... А ранним петушиным утром Ходжа выскользнул как змея из кибитки родной… И бежал яро схватив только одно алое бухарское павлинье одеяло… И пошел завернувшись в одно одеяло нагой нагой в лазоревых телячьих туманах родины

своей кишлака своего Чептура где был тысячи лет назад кем-то зачат… И где мечтал умереть но Аллах дал ему жгучее вечнокурчавое бессмертие а не дал

смертного конца венца... Тогда змеиная Хуршеда неслышно упоенно горько слезно схватила взяла каратагский

двуострый нож и певучее еще теплое одеяло свое… И яростно за Ходжой нагая в одеяле душистом теплотворящем пошла пошла пошла

поползла побежала понеслась повлеклась а зря!.. А зря!... Ax! Айх! Ах сладчайшие мудрые жены всех народов всех веков всех мужей всех стран! О если муж ваш бежит безнадежно за плодотворящим зеббом-фаллосом своим невесть

пенно куда-то - о мудрые! - не надо ему мешать, как нельзя мешать камнепаду в горах иль разливу весенних рек в полях...

Айх !.. Тут улыбается сам Господь Миров Аллах!.. И беглый Ходжа долго шел скакал как козел-архар в горах в туманах у родной реки

Кафирнихан… Весна, первоначальная текучая талая была когда человек после зимы залежалой

ежемгновенно готов к великому соитью всепоглощающему И Ходжа пожалел в речном шалом ветре что много ночей и семян он истратил в одном

гнезде Хуршеды Аменхотепп отнимая свой великий зебб усладитель у других жен и дев взыскующих...

Ходжа улыбался пестро пего яростно и щедро И был он завернут одет в одно лишь одеяло жадное жаркое

Которое одно захватил находчиво когда бежал из семейной постели ложа в весенний ветер в древнюю свободу великих кочующих зеббов-фаллосов и девьих гнезд алчущих и принимающих....

А он был радостно открыто распахнуто наг наг наг наг И неоглядно отворенно открыт для всех соитий этого вешнего мира затонувшего в

соитьях а в океане соитий он объятый алчбой свято бежал уповал... Брат!.. Ты видел как стрела срывается с тетивы?.. Как пуля радостно вылетает из дула?.. Так великий Зеббоносец бежал из семейного гнезда! да! да! да!.. Айхха! Он оголтело озверело бежал завернутый в одно одеяло он готов был к соитью даже с

камнем женовидным с валуном мореным а таких много было у реки... Ах Хуршеда Артаксеркс разве можно удержать в одеялах семьи горную реку?..

А а а Ходжа бежал растопыренно распаренно распаленно раскаленно в одном одеяле павлиньем вдоль курящейся вечнобьющейся как в вечном соитье реки Кафирнихан...

...О океан сладчайших соитий! я плыву растворяюсь в тебе!.. Где жена моя? где семья моя? где семейные тошные как осенние листья одеяла

бархатные мои?.. И тут на брегу Кафирнихана стояла Мусобикка-Хальда о тринадцати спелых зрелых

летах с кумганом речной воды И она расплескала всю воду когда увидела несущегося в одеяле павлиньем великого

Ходжу Зеббоносца о котором с детства спелого слышала яро и воздыхала уповала мечтала… И тут алое необъятное одеяло упало с яростного ослиного тела его но необъятный ствол

удерживал навесу набегу родильное одеяло бамбук камыш Но где где где ты брат видел такой бамбук? такой камыш?.. Только меж ног великого Ходжи!.. Только!.. - Ах Мусобикка тринадцатилетняя с тринадцатью плетеными змеиными курчавыми

косичками… А ты спелая не хочешь посидеть на одеяле этом бушующем павлиньем? А я расплету все твои тринадцать девичьих косичек и заплету четырнадцатую курчавую

меж уж уже переспелых шелковых персиковых абрикосовых ног ног ног твоих заждавшихся застоявшихся? а?..

- Ай Ходжа я ужаленная златомедовая пчела оса!.. Я люблю сидеть на деревьях на ветвях на гладких сучьях суках! ай люблю!.. Ай обильное одеяло держится на одном стволе Ай ай ай а как я удержусь?.. А не поникнет не рухнет сук ствол зебб фаллос твой а? а? а?.. - А на таких стволах держится не только обильное тяжкое павлинье одеяло А весь мир земной держится на этом суку стволе…

А я думаю что и загробный мир тоже стоит висит покоится ярится сладко на нем на нем на нем!..

Ойе! ойе! ойе!.. Садись на ствол весело и я заплету четырнадцатую курчавую каракулевую косичку меж

твоих веселых бушующих лакомых ног ног ног... Ойе!.. И она села на сук на ствол на одеяло на нем А Ходжа косичку курчавую из первых юных кудрей меж ног её мудро заплел... ....Ойе! весной даже лазоревая прозрачная струистая стрекоза мечтает о погромном зеббе

фаллосе стволе неистового кровомутного осла осла осла! Ойе! Айя! А потом Ходжа снял одеяло и они легли на одеяло и Ходжа лежал забвенно сонно на

одеяле… А Мусобикка-Хальда весело плескалась пласталась терзалась терялась скакала удавалась

услаждалась на неистовом зеббе его... Ойе! Но потом она изнеможенно пала рухнула с непомерной живой высоты необъятного

ствола И уснула великим родильным сном девственницы зачавшей несвятого младенца

острозеббого… Тогда великий Ходжа благодарно поцеловал уж не дитя уж не деву а грядущую

приречную жену матерь… И собрал разгромленное разрушенное одеяло алое павлинье все еще павлинье а местами

малиновое от девственницы нарушенной… И пошел опустошенно обрадованно вдоль реки бьющейся в вечном соитье о котором

только мечтал великий зеббоносец… А жена его Хуршеда Хаммурапи ХХХХ до нашей эры и до всех эр с молниевидным

каратагским ножом для убиенья быков хотела убить его когда он сонно лежал витал в одеяле как новорожденный…

Но учуяла что это только начало его зеббодеяний И пошла за ним с нагим приготовленным ножом ибо была любопытна более, чем

ревнива, как и все жены на земле... А Ходжа уж не бежал а шел радостно упоенно вдоль родной реки бьющейся в вечной

судороге соитья белопенной пенножемчужной алмазно-рассыпчатой... А Ходжа шел радостный раздольный летучий как всегда радостно необъятно грядет по

земле муж только что сошедший с удоволенной опустошенной колодезной жены сладчайшей сладимой детотаящей....

Но! Но! Но! Тут у реки лежали сахарные женовидные мраморные гладчайшие приречные валуны

валуны валуны бараньи лбы Но меж них и прилепляясь к теплу их сливаясь с ними лежала сахарная валуноногая с

ягодицами валунами телесными живыми с грудями альпийскими снежными и персиковыми

миндальными во цвете сосками великая вдова-валун Хайдара-Хур-Нур-Хайдарабад-Хайддада...

И она лежала на солнце нагая средь валунов и она была живой валун средь валунов. И она загорала средь белых белых белых валунов и была средь них неразличима... И Ходжа не учуял ее но его чуткий зебб великого женолова восстал учуял узнал как

баран чует ход скорпиона под майским мшистым камнем... И тогда великий Ходжа покорился зову зебба продолжателя рода его И покорно благодарно возлег на валуны Хайдары Хур Hyp Хайдарабад на живодыша-

щие сахары мраморы шелка кожи атласы льстивые текучие плоды ее ее ее И прилепился к ним и изнемог истратился истек усладился на них и под ними... Тогда жена Хуршеда плачущая воздела вознесла нож жены верной над живыми

валунами бьющимися в тленном соитье близ бьющейся в вечном соитье реки но потом опечалилась и поникла...

И поник справедливый нож её... Тогда не знающий о честном верном ноже жены возлюбленной своей Которую он после всех соитий полюбил и оценил все более Как ценим мы утраченное кольцо бухарского чистопородного золота или золотое время

чистопородной молодости похожей на речной вешний изумрудный ветерок-насим курчавый ветерок каракулевых агнцев барашковых...

Ах барашковый ветер ай барашковая молодость речная моя!.. Где ты? где ты? где ты?.. А все веешь льешься только! только в вечной речной струистой душе моей... Тогда Ходжа восстал от сонных валунов Хайдары-Хайдадддддддды... йыыыыы... Только мычал опустошительно от наслажденья великий зеббоносец зебботратец

зеббоизвергатель... Тогда мыча от сладости прошедшей Ходжа взял в руки алое павлинье одеяло и хотел

накрыть им спящую Хайдрру валунную атласную Но она во сне сбросила жаркое одеяло ибо тело её пылало от зачатья Ибо в ней всходили бешеные семена великого зачинателя принимались приживались

набухали яро избыточно И Ходжа взял одеяло и пошел вдоль реки ибо Хайдара уже была чреватое лоно земля

пахотная великого зачатья И в ней уже взялся собирался новый маленький юный птенец Ходжа Насреддин... А жена верная Хуршеда неслышно пошла за ним ступая в приречном нежном песке что

напоминал ей мягкие уступчивые руки и ноги и губы ласковые шепчущие ночные великого мужа её Ходжи Насреддина...

И там у реки был приречный сад молодых миндальных голосистых кустов. Хайяяя!.. Хуршеда ослепленная остановилась и дивилась и любовалась и затаилась за цветущим

древом миндаля… А средь цветущих кустов стоял бухарский алый розовый отрок мальчик… А в руках миндальных его было самаркандское зеркало с витой золотой ручкой

И мальчик гляделся радостно в зеркало и кисточкой исполненной сурьмы синьцзянской красил себе извилистые ресницы и брови.

А златотканый бухарский чекмень и изумрудные из телячьей кожи ичиги облегали высоко ноги сочные женовидные женодоступные его…

И веяли, колебались от ветерка заплетенные искусными гаремными евнухами кудри первородные его…

И искусственные локоны соединялись с исконными и юные холмы губ и скул и рук и ягодиц его спорили друг с другом в холмистости горбоносности выпуклости шаровидности…

И мальчик отрок радостно властно встал на пути Ходжи… А путь Ходжи проходил чрез миндальный цветущий сад и чрез мальчика отрока

бухарского спелого многоспелого уже - увы! - многоумелого Но Ходжа вздохнул и целомудренно чисто хотел пройти мимо мальчика отрока

ядоносного бухарского Но отрок прут зеленый дымчатый бережно обнял великого зеббоносца и зашептал: - О Великий странник в океане соитий!.. Путь твой идет чрез сад миндальный мой розовый! и чрез меня!.. Погляди в зеркало мое и ты увидишь как ты стар а я спело преданно молод!.. Я яблоко младое - а ты червь сосущий сладко недра яблока младого!.. Упейся улейся яблоком сладкотленного бытия, о червь мудрости, великий Ходжа!.. О Великий Зеббоносец!.. Отведай червь яблочных яблок ягодиц моих спелых неистово покорно круглых!.. Как колеса высоких блаженных ферганских ханских арб колесниц! Дай я насурмлю этой кисточкой твои брови и бороду… И на великом бессмертном зеббе твоем нарисую жгучий необъятный иероглиф любви!... Горящий иероглиф соитья! О Великий Зеббоносец, не утомился не устал ли ты носить в одиночку великий ствол

зебб фаллос свой? Дай хоть на время и мне поносить вместить его И помочь тебе вдвоем со мной носить его и взять на себя благородную живительную

спелость тяжесть его! о! О Великий Зеббоносец поделись богатством своим! Ты же щедр и вечно помогаешь бедным и делишься с ними дарами своими!.. Поделись со мной наклонно склонно даром избыточным щедротекучим своим... Давай! хоть на миг! понесем! вдвоем! ствол твой!.. И мальчик находчиво сбросил с себя златотканный чекмень и стал как яблоко наг. И великий щедрый Ходжа, безнадежно сбросил с себя алое защитное одеяло свое и

поделился с бухарским насурмленным тугим капризным льстивым извилистым изворотливым мальчиком и расщедрился...

И приложился прибился и приноровился прилепился И усладился неслыханно и усладил уложил усадил укачал неслыханно… Но потом Ходжа сказал: - Не люблю метать тучные родильные семена о камень а мужелюбы - это бесплодные

камни... И пошел прочь от расписного стонущего в миндальных кустах отрока мальчика… И не оглянулся ни разу а только зябко омылся в реке и покрылся родимым одеялом…

А мальчик радостно растопыренно сладостно стонал от греховного соитья И стон его перекрывал порой святой рев реки… Но потом стон утих и река вновь победно забилась в вечном пенном соитье... А жена великого зеббоносца Ходжи Насреддина вначале влюбилась в извилистого

мальчика миндального Но узрев неслыханное мужесоитье неплодное каменное невиданное уже возжелала

хищно убить ножом юного отрока совратителя… Но потом она пошла за мужем своим вдоль реки чуя что не иссякли странствия зебба его

щедрого… Но Хуршеда Хеопс Тантра Таласса уже устала от любовных плясок мужа своего и

справедливый нож устал в руках честных её… А дорога все утомительней поднималась в горы Хамита к снежным бездыханным

вершинам альпийским. И Хуршеда дивилась что древний муж участник жертва всех встречных соитий её

бедный Ходжа Насреддин все выше и круче уходил в безлюдные нагие горы в царство нагих камней….

И Хуршеда Боробудур устала утомилась с ножом её… И когда младая спелая белая снежная ослица преданно явилась на горе на пути Ходжи И Ходжа обреченно не обошел её а обласкал помял пошатал исступленную шелковую

кожу её И поместил в неё зебб свой обреченно и погнал её толчками, могучими, как хаитское

землетрясенье с горы в реку И загнал её в воды бешеной реки Кафирнихан… А потом омыл в ледяных волнах своего ослиного алого пастуха И от ледяных волн пастух опять прибыл необъятно несметно восстал… Но ослица учуяв убоялась разрушенья лона чрева своего и в бушующую реку на другой

брег спасительно упоительно бежала ушла... Но дорога все выше стремилась струилась вилась в горы. И уже начинались блаженные альпийские луга джайлоо где шел святой окот убой

каракулевых агнцев барашков. И тут Ходжа положил на снег вечный алое свое одеяло и задремал сладко. Но тут пастух локаец Дарий Сарданапал 333 из великой династии альпийских пастухов

почтительно разбудил великого мудреца и принес в дастархане-скатерти цветастой кочевой вяленое баранье мясо и овечий ноздреватый сыр и гиссарскую лепешку и густой как сыр каймок-сливки и бутыль русской водки-араки.

И Ходжа как воду легко и сонно выпил всю бутыль и съел все мясо и сыр и каймок и лепешку

И спело уснул в алом одеяле И от густой еды сытые семена потраченные в теле его вновь явились родились

зароились восстали для новых соитий великий зебб Ходжи приготовляя Айхйяааааааааааахххййййяааааааааа Но тут великий зеббостроитель зеббоносец проснулся потому что кто-то терзал мучил

его спящий зебб сладчайшими бархатными мяклыми губами младенческими зубами устами…

Ходжа открыл один зеленый глаз а он был разноглазый - другой глаз был черен как ночь вселенной - и увидел у зебба спящего своего каракулевого несметно курчавого агнца ягненка

И ягненок искал сосок матери своей овцы И вот набрел на находчивый необъятный вселенский зебб Насреддина… Тогда Ходжа сказал иль подумал: - О зебб мой утешитель не только мой а всех встречных тварей.ю.. И не они одни жертвы мои а я жертва их... И стало ему печально от истины сей. Но не отогнал он агнца сосущего... А жена Хуршеда Хуфу Каджурахо райская мухоловка глядела на спящего на алом

одеяле мужа своего и радостно сосущего агнца и впервые пожалела великого зяббоносца. И впервые рука ее не хотела выпустить метнуть гневный справедливый нож верной

жены. И еще зло мстительно подумала она: "Не жаль мне что с агнцев этих снимают сдирают

каракулевую шкурку"... Но потом каракулевый ярый ягненок отошел от Ходжи. Но потом Ходжа поднялся с алого одеяла и обнял благодарно гостеприимного локайца

пастуха Дария Гуштаспа III… И пошел побрел в дальные горы к гнездам орлов и грифов-могильников дегустаторов

свежей зоркой пади. И Хуршеда чуя близкий исход конец великим путешествиям зебба мужа своего нежно и

хищно изогнувшись повлеклась за Ходжой который обреченно разочарованно брел за хозяином-зеббом путеводительным своим..

Ойхххххо! Аллах помоги мне!.. Ведь за горами уже небо начинается и там кончатся все странствия плотяного земного

зебба мужа моего!.. Ойххххооо!.. Ведь не пернатый же! не крылатый же он! Ойхооо!.. Но тут Хуршеда вновь была в смятенье и вновь нож восстал в руке её и искал убить

мужа её. Ибо на вершине нагой скалы было гнездо орлов и Ходжа легко взошел на скалу. И Хуршеда почуяла что Ходжа уже был здесь и знал тропу к гнезду… И тут с небес опустилась явилась белая орлица И она тихо нежно смятенно покорно села близ Ходжи И радостно ало опустила горбатый адский клюв свой и подъяла перья литые хищные

свои являя сокровенность свою пернатой подруги и крылатой жены И они соединились и радостно бились вились в птичьем орлем соитьи… И тут Хуршеда вновь разъярившись хотела ударить уязвить ножом мужа своего

птицелова Но тут нож упал из рук её потому что орлица, замахала несметными крылами

И Ходжа припал к ней объяв ее руками и к священному ужасу Хуршеды они подпрыгнули и стали неразлучно летать от одной скалы к другой

И так бились в воздушном бешеном соитье и летали, витали над скалами И иногда белые перья орлица роняла а Ходжа уронил свои сапаги-чарохи И летал босоного прильнув припав прикипев совпадая со орлицей летящей... И они летали витали над скалами в святом исступленном соитье… Но потом устали увяли и почти на скалу пали пали пали и долго долго разлучались...

друг от друга отделялись о разлеплялись как утром веки сладко спящего дитяти... Айххха! Ах Хуршеда!.. А кто еще в мире этом видел такое слиянье соитье двуногого и пернатой? Человека и птицы древлейшее первоначальное первозданное соитье?.. Где? кто увидит?.. Ай Аллах! только соитье возвышает нас и мы витаем летаем над землей как птицы?.. А в любви все человеки - это птицы птицы птицы?.. Иль это паренье паденье только почудилось Хуршеде от усталой безумной рыдалистой

ревности высокогорной её? Иль?.. Ойх! Ойххх!... И Хуршеда подумала печально что они с Ходжой влюбленно неразлучно низко

обречённо бились струились в одеялах но никогда не летали не витали… А великий воздухоплаватель Ходжа Насреддин преодолевший в великом птичьем соитье

непобедимую силу земного притяженья Собрав разрушенное растоптанное алое одеяло семейное пошел от великих высоких

скал поднебесных к последней самой высокой горе Хан-Кондара За которой уже не было ничего кроме крутой пропасти и необъятного лазоревого

равнодушного к страданьям человеков как буддийские мудрецы неба неба неба Куда уходят все души человеков и где покоится Великая Страна Усопших Откуда приходят к нам часто гонцы наших усопших предков а мы не всегда узнаем их а

мы никогда не узнаем их... А гора Хан-Кондара сияла необъятными ликующими альпийскими снегами… И Ходжа сладостно шел босой по сыпучим снегам ибо сапоги-чарохи он потерял уронил

с небес когда витал с орлицей снежной перламутровой синеглазой. О! что в мире слаще сладости бродить по девственным высокогорным снегам девьим

разбивая разминая разрушая их хрусткое щекотливое первозданное девство?.. Их сыпучую плеву алмазную корку?.. Что? что? что?.. А Хуршеда предвкушая исход великих путешествий великого Мужа своего скользила по

ослепительным крупитчатым снегам ступая в следы Ходжи и дивясь их животворной великости и парной животной живучести-следы розово дымились...

Никого не было окрест кроме льющихся слепящих снегов…

И кто же еще будет совокупляться соединяться как прежде с несчастным мужем исчерпанным истраченным моим?..

Ойхххо! Ужель? Ужель? Ужель? О! О! О... О! там в алмазных снегах нежно дымчато стояла цветущая талая двустволая горная

алыча женовидная древесная юная жена алыча горная одинокая одинокая.... Тогда Ходжа снял с себя одеяло алое разорванное И оно на морозе снежных вершин стало звонким почти стеклянным И тогда Ходжа бросил в несметную пропасть осколки обломки алого изломанного

одеяла и стал радостно нагим среди пустынных слепящих алмазных снегов снегов.. И жена радостно подивилась статной молодой плоти тела его И побежала радостно за ним еще не чуя исхода. А радостный Ходжа Насреддин великий пловец в океане безбрежных соитий побежал

наго по снегам. И нежно подбежал к алыче цветущей И она встрепенулась заструилась как живая и она затрепетала… И Хуршеда увидела учуяла как она затрепетала замаялась задрожала как жена верная

живая сладостная долгожданная. И Ходжа безнадежно нежно объял обнял окружил её руками и ногами и поместил нежно

тихо бережно стреловидный несметный алый зебб фаллос меж двух её женовидных бархатных стволов.

О!.. И Ходжа закрыл великие свои глаза и изумрудный глаз земного мира и бездонно-черный

глаз глядящий в иные загробные миры и зашептал: - Алыча алыча жена вечная моя!.. Ты никогда никуда не уйдешь! не изменишь! не убежишь!.. Ты вечная вечная снежная альпийская небесная любовь любовь жена моя!... Тогда Хуршеда Ситора Сарипута поняла что это вечная любовь… Тогда она яро зарыдала. Тогда Хуршеда неслышно подошла к мужу Великому Страдальцу Певцу Апостолу

Жертве Соитий И ударила полоснула уязвила его ножом вмиг ставшим гранатовым текучим… Вот они - кроткие семейные справедливые ножи!.. Айхххйи... Тогда алыча безвинная обагрилась человечьей кровью И стала живой плотяной алой алой от крови бессмертного Ходжи Насреддина на алой

алыче распятого от любви вечной необъятной… Аллах! Аллах! Всенебесный! Всемогущий!.. А может ли вкусить смерть Твой вечный Ходжа Насреддин странник и всех соитий

святой участник?.. О святой океан соитий!..

Кто радостно не тонул в твоих плодоносных волнах?.. Айхххйа!.. Ия! Ия!.. Айя!...

ХОДЖА НАСРЕДДИН О НЫНЕШНЕЙ КУЛЬТУРЕ Ходжа Насреддин сказал: — В Русской Советской Империи художники и поэты творили Ковры! При демократии они мучительно создают полотенца, а чаще всего — лишь быстрые

носовые платки!.. Увы! Увы!.. Царям и тиранам — нужны ковры... А что нужно Новым Властителям?.. Полотенца и носовые платки... Увы!.. ТРОПА В ЦАРСТВИЕ НЕБЕСНОЕ Мэлвину Дадсвеллу — моему английскому брату, родной душе Дервиш сказал: В далеком согдийском кишлаке — имя его я уже забыл, да и сами жители древнейшего

кишлака уже не помнили не выговаривали древнейшее клинописное имя его — жил древнейший старик, истлевший заживо в ветхости своей.

Звали его Дарий Гуштасп Ходжа Зульфикар Филадельф Армагеддон Артаксеркс. Да!.. И как он носил имя такое?.. Не знаю ...не знаю, ...не знаю... Но! Когда его спрашивали, почему у него такое царское древнее имя, он говорил, что он знал

этих царей, и они знали его... А потом вечно и сладко щурясь улыбаясь рассказывал он жителям кишлака, что знает в

дальних горах тайную каменную осыпчивую опасную даже для горных архаров и козлов нахчиров и барсов стелющихся снежных тропу

Ведущую из Земного тленного мира в вечное Царствие Небесное... В райские неоглядные сады с вечноцветущим деревом «тальх» и источником

Сельсебелем... В сады, о которых в Святой Книге сказано, что они превышают в тысячи раз земли

человеков дышащих... И старик все время щедро звал жителей в горы, чтобы показать им Ту Тайную Тропу... Но кто? На земле? В суете? Не забыл о Царствии Небесном?.. И никто не верил старику, который так обветшал в старости, что забыл свое царское

имя, как и все жители забыли название своего клинописного кишлака... Айя!.. Айяххх!.. Айяххх!..

Потом старик умер, но никто не мог найти его усопшего тела... Жители обыскали все горы дальние и близкие, и все пропасти, и заливы бешеных рек, но

не нашли тела его. Какой-то пастух, запыленный локаец, сказал, что издалека видел, как блаженный

радостный поющий старец брел куда-то улыбчивый в дальних горах. Пастуху даже показалось, что старец не шел, а летел радостно над землей — хотя и

низко, но летел... по ветру... Тогда жители кишлака содрогнулись и поняли что старик еще заживо ушел улетел по

Тайной Тропе земной в Царствие Небесное, ушел улетел по тропе земной, которую хотел показать им...

Но они, слепцы, не верили ему, и остались тлеть на земле, и на кладбищах... Дервиш сказал: — Господь посылает каждому из нас Вестников Небесного Царства, но не все мы узнаем

их... И я не узнал... ХОДЖА НАСРЕДДИН О КРИТИКАХ-ХУЛИТЕЛЯХ СВОИХ Дервиш сказал Ходже Насреддину: — О Ходжа, что ты скажешь о критиках хулителях недругах своих? Ходжа сказал: — Что может сказать лягушка, прыгающая в унылой луже, о блаженном ките одиноко

грядущем вздымающемся в океане? Но!.. Блаженны хулители мои — вестники гонцы спутники бессмертной Славы моей... Муравьи мраморного бессмертия моего... — Ходжа, а не заболел ты манией величия от великой мудрости твоей?.. Сказал: — А может ли быть мания величия у Эвереста?.. И улыбнулся виновато необъятно... Как гималайский горец-шерп случайно забредший на вершину Джомолунгму... ХОДЖА НАСРЕДДИН О ТЕЛЕВИДЕНЬЕ Ходжа Насреддин сказал: — Почему появилось на земле Телевиденье? Почему Господь позволил?.. Ходжа сказал: — Вот сидели и сидят у ночного, вечного, как Млечный Путь, костра Великие Пророки

Древности вместе со внимающими учениками своими... Вот сидит Будда у Костра с Учениками своими... Вот сидит Моисей у Костра вместе с народом своим... С народом... Вот сидит у ночного святого Костра Иисус Христос с Апостолами Своими...

Вот сидит у ночного святого Костра Пророк Мухаммед с Учениками-азгабами своими... Но как мало человеков внимают Вечным Пророкам!.. Только горстка Учеников Свидетелей Апостолов!.. И вот проходят века — и Великая Весть доходит до Человечества! Как долго!.. И многие померли, ушли слепо с земли, не услыхав Великой Вести! И многие человеки только спустя много веков узнали о том Святом Костре, где сидели

Пророки и Учителя бессмертные наши... И вот Господь дал нам Телевиденье! дал нам Тот одинокий Костер Пророков с

немногими Учениками-Свидетелями... И вот Господь дал человекам Телевиденье, чтобы Мудрецы и Пророки не томились

одиноко у Вечных Костров своих!.. И чтобы Великая Весть в мгновенье приходила к Человечеству!.. И чтобы все мы сидели у Тех Костров... И слушали нынешних Мудрецов и Древних Пророков... Но кто нынче сидит у Святого Костра?.. Какие Мудрецы?.. Какие Ученики?.. Какую Весть они несут внимающим человекам?.. Ходжа сказал горько: — И вот нынешними человеками Смутного Времени руководит не Библия! Не Коран!

Не Пророки!.. А Телевышка распахнута как великая книга над народами... Ходжа сказал: — Телевышка — это перископ дьявола… Телевышка — это зубочистка во рту гнилой власти... Телевышка — это шампур, вертел, на котором обжариваются правдоискатели, люди

Истины и Веры... Люди великой Любви… И нестерпим над Русью чад, дух день и ночь горящей Правды... Это телекостер новой Инквизиции... Да!.. И еще Ходжа сказал горькие стихи: — Слух об убийцах, ворах, графоманах Мчится на спутниках и телеэкранах!.. Весть о великих мужах и делах Тащится, как и встарь, на седых лошадях и ослах... Да!.. Айх!.. И еще сказал тихо: — Если бы нынешнее телевиденье снимало бы Голгофу — то запечатлело бы

сладострастно муки двух разбойников на крестах, и толпу бесноватую кровожадную, а Спасителя Христа забыли бы...

МУЗЫКА И ПОЭЗИЯ Дервиш сказал: — Когда Аллах лепил человеков — Он пел песни и читал стихи… И потому всякий человек состоит из Музыки и Поэзии... Но какие это были Песни и Стихи?.. Кто помнит?.. Только самые великие Поэты и Музыканты вспоминают смутно Ту музыку и Ту

поэзию... Смутно, смутно... Очень далеко... Только капли Того Небесного Вселенского Звездного дождя падают на счастливые

ладони... И еще дервиш сказал: — Есть райские стихи и песни... И есть адские... Многая нынешняя тяжелая музыка темных африканских соитий и обезьяньих барабанов

— это музыка ада... Под эту музыку истязают грешников... Под эту музыку горят безбожники и каплет раскаленная смола во рты богохульников... До ХХ века — эта музыка была подземной тайной Ада... Но вот однажды она вырвалась на землю как огонь глубинно тлеющих болот... И вот музыка ада пошла по земле, изгоняя, угнетая музыку рая... И земля наполнилась криками и стонами ада... И все великие града и малые селенья сотрясаются от воплей ада... Ад при дверях... ХОДЖА НАСРЕДДИН И КОЗЬЕ СТАДО Ходжа Насреддин встретил в икшанском лесу козье стадо, сеющее козьи дымные

шарики-зерна в благородную траву. Тогда Ходжа возвел нищие руки к небу: — О Аллах! Если по стране бродит много коз — это знак последней нищеты... Коза — это печальный знак нищеты и беды... Так стосковался я по коровам тучным в святых заливных лугах русских пустынных... Где хмельные от медовых трав веселые жнецы косари лугов?.. Где пастухи мудрецы стад несметных молочных русских?.. Но потом мудрец улыбнулся и сказал: — О Аллах! О Господь миров!.. И народов! И коз!.. О Господь!.. Никогда не пойму — почему когда с вишни падает сомлелый спелый плод в землю — то

восходит новое дерево, новая вишня плодородная. А почему когда коза роняет на землю дымный плод шарик — не восходит из него новая

коза?.. А?..

О, тогда нищая моя Русь наполнилась бы мириадами свежерожденных коз! И мясо их наполнило бы голодную Русь, а молоко целительное жирное

противочахоточное их залило напоило бы рты жаждущих!.. О только на это чудо уповает Русь пианых мужей смиренная?.. О Господь миров, народов и коз!.. ДЕРВИШ И БОГАЧ Богач пришел к нищей призрачной лазоревой блаженной от убогости кибитке дервиша,

которая уже походила на дряхлую забытую могилу. И дервиш, улыбаясь, говорил, что после смерти его не надо нести на кладбище ибо он

уже живет в сырой могиле... Богач сказал: — О дервиш! О высокогорный родник одинокой мудрости — и кто пьет из него, кроме

горных архаров и птиц?.. Я устал от твоей нищеты, брат мой!.. Я хочу подарить тебе новый дом у реки и мешок-хурджин золота... Разве нищета — вечная сестра мудрости?.. Вспомни царей-мудрецов — Соломона и Дария!.. Разве от их мудрых слов пахло ветхим тряпьем дервиша? Разве золото и драгоценные камни имеют тошнотворный запах?.. Тогда дервиш сказал, вздохнув: — О брат мой! Ты и твои охранники люто и зорко оберегают богатство твое... Домы твои охвачены сторожевыми льющими злую слюну погони псами... Но!.. И я тоже оберегаю охраняю нищету свою привычную святую неутомительную и

кибитку свою похожую на дряхлую уже могилу мою... И я тоже охраняю покой мой идущий от бедности и смиренья, как речной кружевной

целительный ветер идет от хрустальной реки... А дары твои смутят душу мою и плоть и порушат нищую но вольную кибитку мою... …И дервиш целомудренно отказался от даров Богача... ЖИВОЕ И МЕРТВОЕ Дервиш сказал: — На опушке икшанского леса стоит томится одинокий красавец-дуб. Что-то есть в нем печальное и обреченное... Я подхожу к нему и содрогаюсь: жуки-короеды неслышно неотвратимо и днем и ночью

особенно яро — пожирают опустошают удушают безвинное, беспомощное, как раненый воин в поле, дерево...

И бежать от смертных душных короедов не может оно ... Чем я могу помочь ему?.. Раздавить несколько короедов?.. да... Все подмосковные брошенные дубы и сосны охвачены объяты короедом победным... Жуки-короеды — это демократы русского леса... Они неслышно уморяют лесной народ... Как демократы убивают народ русский...

Я стою у обреченного дерева... Малый кишащий короед пожирает исполинский дуб... Так мертвое дерево перетекает, переходит переливается претворяется в живого короеда-

жука... Так мертвое переходит в живое... Господь! Прости меня... Но тут я больше люблю мертвое, чем живое... РУССКАЯ ВЕЧНАЯ ГОЛГОФА Ходжа Насреддин сказал: — На Западе и в Америке в христианских странах — народы уже давно идут — или им

кажется — что они идут? — народы грядут в Царствие Небесное, минуя кровавую Голгофу...

Но!.. Но Россия вся устремлена на Вечную Голгофу Кровавую — и только через Нее — в

Царствие Небесное… Россия была извечно больна Голгофой!.. Только Голгофой!.. Иногда Россия даже жертвенно забывает о Воскресении о Царствии Небесном во имя

Голгофы… Иногда Россия самозабвенно остается на Голгофе забыв о Воскресеньи о Царствии

Небесном… Но можно ли миновать христианину Голгофу?.. Ведь Голгофа — это жизнь для всех людей, это смерть за всех людей... Ведь Голгофский Крест видит все человечество!.. Ведь Голгофа — это и есть бессмертие... Кто знает?.. Я не знаю... ЖИЗНЬ — КАРАВАН — САРАЙ Дервиш сказал: — Жизнь — вокзал, гостиница, караван-сарай... Но и смерть — тоже вокзал, гостиница, караван-сарай... Но и кладбище — тоже вокзал бессмертных улетающих душ... да!.. да... Ай... И мы рыдаем на вокзале?.. И мы хотим обрести отчий дом в караван-сарае?.. Дервиш сказал: — Жизнь — это тленное тело... Смерть — это вечная душа... СМУТНОЕ ВРЕМЯ НА РУСИ Дервиш сказал: — Нынче на Руси царит Смутное Время.

А смутное Время — это время неизбывного унылого Одиночества людей. Это Время Одиноких Колодцев… И всякий человек заключен, заточен, замурован этой античеловеческой Властию в

Колодезь Одиночества... И вот он сидит на дне бездонного колодезя — и ждет, ждет, ждет И самовлюбленно думает, что только он один сидит в Колодце Одиночества... И все забыли его... Но вот появляется над краем Колодца одинокое лицо древнего друга твоего. И ты радуешься, что друг твой не забыл тебя, и вот пришел к Колодцу твоему и нарушил

Одиночество твое... Но друг кричит тебе на дно Колодца твоего: «Ты не забыл меня?.. Так одиноко мне. Все

забыли меня... Все сидят в Колодцах Одиночества... Но ты не забыл меня?..» Тогда я рыдаю немо, но кричу ему из последних сил: «Я не забыл тебя... Я люблю тебя...

Я думаю о тебе на Дне Одиночества моего...» Тогда друг мой уходит в Колодец свой, и я в слезах одиноких неразделенных радуюсь,

что на миг помог ему... Вот оно — Время Одиноких Колодцев...

СМЕРТЬ ХОДЖИ НАСРЕДДИНА

Дервиш сказал: - Все люди умирают от одиночества. Если у тебя есть хоть один человек, которому ты можешь поведать о своём прошлом, и он будет внимать тебе – значит, смерть отойдёт от тебя… Если в дом твой никто не стучится – значит скоро постучится навек войдёт древняя гостья, другиня, подруга одиноких – Смерть… И ещё сказал дервиш: - Человек не существует сам по себе, как не существует тело вне его частей. А человек состоит из друзей, родных, врагов – дальных и ближних. А человек, который любит многих – богат. А человек, который любит всех человеков – бессмертен, ибо он составлен из всех, кого любит, и не могут же все человеки умереть, уйти бесследно с земли… Воистину!.. Но вот тысячелетний мудрец Ходжа Насреддин устал от многих народов и любви всех человеков и решил умереть в одиночестве. Но как найти это одиночество и спасительную смерть?.. Ходжа оставил осла, который тоже мешал одиночеству и смерти его.

Ходжа ушёл в далёкие фан-ягнобские горы, и тут привязал древнего четвероногого друга своего к древнему ореховому дереву… И осёл глядел на него текучими слёзными глазами, чуя предательство хозяина. Ходжа быстро пошел к давно брошенному кишлаку и не оглядывался, чтобы не разрыдаться от печали осла, протяжно глядящего ему вослед. Тут Ходжа вошёл в развалившийся от древности и многих- землетрясений и селей кишлак, чьи глинобитные кибитки пали, и чьё имя никто уже не знал, не помнил… Ходжа вошёл в разрушенную кибитку у хрустальной реки безымянной, которая тоже утратила имя своё, потому что не было человеков на брегах её, которые могли помнить имя её и называть его… Когда умирают человеки – умирают и реки, и камни, и деревья теряют свои имена. Кто назовёт, позовёт их, когда человеки ушли от этих кишлаков? Ах, царство святое безымянных!.. Это ад?.. Или рай?.. Ходжа вошёл в согбенную кибитку – тут на глиняном полу лежало дряхлое сыпучее сено – раньше тут перед убоем держали скот, который тоже потерял имя своё и жизнь свою. И Ходжа радостно лёг на сено, которое пахло не сеном, а коровой, овцой иль козой. Перед убоем животное сильнее пахнет!.. Как дорожная пыль от свежего дождя… Ходжа закрыл глаза и радостно стал представлять ту, ту, ту Дорогу, по которой уходят из мира мёртвые. За свою тысячелетнюю жизнь он тысячи дорог пыльных видел, и все они воспалялись и забывались в мозгу его умирающем… И все эти земные дороги забылись… Но Ходжа хотел увидеть Ту Вечную Дорогу, по которой люди уходят в иной мир… И Ходжа почуял, что из всех дорог в мире, во вселенной – Эта Дорога – самая главная… Тут нет земной пыли?.. Тут вечность?.. Какие камни и деревья стоят на ней?.. Какие реки и ручьи бегут?.. О Господь!.. Какова Дорога эта?.. Куда ведёт она человеков?.. В рай? иль в ад?.. И Ходжа понял, что есть в мире только одна Эта Загробная Дорога. К ней идут все земные дороги и тропы… А все остальные дороги, тропы, пути – ничто перед Этой Дорогой. По Этой Дороге ушли все прошлые человеки, и уйдут нынешние, и будущие уйдут по Ней… Что` Дорога Эта? куда куда куда ведёт влечёт Она?.. Какова Она?.. Какая пыль на Ней царит?..

Где Она начинается и где Исход Её?.. В небесах?.. Может, встречу я на Дороге Этой матерь и отца моих дальных забытых? И друзей хмельных и там там там непротрезвевших, блаженных вечно, и возлюбленных многих моих жён и дев, опьяненных любовью и там?.. Какова Дорога Эта?.. Но из всех дорог жизни одна тропка стояла и пылала в голове умирающего мудреца!.. Только одна козья кишлачная горная варзобская тропинка близ сверкающего горного водопада – по которой он бежал на кривых голодных весёлых ножках к матери улыбающейся своей!..

Вот он бежит – и мать ждёт его, и берёт на руки, и хрустали водопада летят и рассыпаются на её руках… И эта тропинка одна дымилась живой пылью и каплями водопада в голове Ходжи, а остальные дороги мёртво темнели, и не курчавилась пыль на них… О, Господь!.. Иль эта тропинка у водопада и есть Та Дорога, по которой усопшие человеки бредут радостно в рай? А только рай есть в загробном мире?.. А ад есть только на земле живых?.. И вот мёртвые на земле, а вечноживые в небесах бредут в рай, как я бежал по тропинке вешней талой к улыбчивой, курчавой от счастия талой матери моей у водопада сыпучежемчужного… Но тут радостный Ходжа, уже ступивший на Ту Дорогу заживо, вдруг услышал крик: - Помогите! Помогите! люди!.. Ходжа открыл глаза, которые уже видели Ту Дорогу – и Та Тропинка, осыпанная водопадом, опять ушла во тьму. И вновь запахло коровой, овцой, козой и утлым сеном, а не райскими деревами цветущими… О, Боже!.. Опять!.. Кто зовёт на помощь?.. Сколько таких криков слышал Ходжа в тысячелетней жизни своей!.. О, Боже!.. Тут не дадут умереть… И уйти на Ту Вечную Дорогу… Ходжа вышел из смертной последней кибитки. В реке тонул старый человек, и волны хрустальные уже покрывали его, и крик его о помощи уже тонул в волнах… Ходжа бросился к реке и вытащил старика. Это был пастух-локаец, и он сказал: - Раньше я ходил по камням этой реки, но стал старый, а река осталась молодой, бешеной. Река не стареет…

Река вечно молодая – и вот она решила забрать меня… Ты видел, как утлый старец хочет оседлать тугую юную деву?.. И вот он распаленно стихает насмерть на ней, как муха в цепком меду… Но такая кончина блаженна и сладка… Но! Великий Ходжа Насреддин, я знал, что ты спасаешь человеков не только мудрыми словами, но и умелыми руками крестьянина… И вот ты спас меня от вод смерти… Тот, кто спасает души вечные, спасает и тела тленные…. Тогда Ходжа пошёл от брошенного кишлака и пришёл в глухие горы, где не было жилищ человеков, а были дикие пещеры в горах, где жили звери... Тут мудрец, алчущий смерти тихой, лёг в глухой пещере, и Дорога Усопших явилась ему вновь… Опять мать ждала его на Тропинке, осыпанной водопадом, и протягивала к нему, младенцу, руки и улыбалась… Но тут в пещеру явился охотник с ружьём: - Ходжа! О, великий мудрец! я охотник, следопыт Учкун Мирза! Меня знают все звери, и змеи, и рыбы фан-ягнобских гор… Я орлу и грифу могу попасть пулей в глаз… но я не делаю так… Но орлы, грифы, и снежные барсы, и горные козлы-нахчиры, и медведи гималайские, и форели лунных водопадов знают меня и чтут меткость мою… Мудрец, ты ушёл от людей, и хочешь смерти, и хочешь бросить нас, бедных человеков… И кто защитит нас, если ты уйдёшь с земли, где богачи и правители всех стран и всех народов объединились против нищих и бесправных и уморяют нас… А ты – защитник, печальник, заступник униженных и голодных – хочешь уйти на Вечную Дорогу, а мы будем падать с наших тропинок слепых в пропасти гор и страданий… Мудрец, ты хотел уйти с земли и унести от нас целительную мудрость твою… Но у меня очи орла, и я увидел твоё бегство и пещеру, где ты хочешь расстаться с человеками… Не покидай нас, великий мудрец!.. Не уноси с земли несчастных вольную, весёлую, вечную Мудрость Твою! Иль ты хочешь, чтоб на земле остались только слёзы, и стенанья, и печали угнетённых и нищих?.. И пьяные крики глухих, бездушных властителей?.. И еще охотник сказал тихо: - Сегодня свадьба-туй у дочери моей, и молодые огненные джигиты будут прыгать через свадебный костёр!.. Вот бы великий Ходжа Насреддин пришёл на нищую свадьбу и перепрыгнул, перелетел бы через костёр жениха!.. Тогда Мудрец вздохнул, и пошёл на свадьбу, и там ублажал диких и острых, как скалы Памира, блаженных чистых хрустальных горцев, горцев, горцев… И они ликовали от того, что великий Мудрец, которого знали во многих странах и народах, посетил их тихую, как родник в горах, свадьбу… Но потом Ходжа ушёл от них, ибо было ему многопечально средь веселья земного… Сладкая мука исхода терзала душу его…

И он ушёл в дальные, дымные Анзобские горы, где на вершинах был только альпийский снег вечный, да вечные орлы томились, колыхались над снежными вершинами. Тут Ходжа лёг на снег крупитчатый алмазный и закрыл глаза… И тут увидел, как по девственному снегу шли к нему Три Пророка. Первый был – Будда Блаженный… Второй был – Иисус Христос Смиренный Божественный... Третий был – Мухаммад Воитель Священный… И Будда сказал: - Брат мой мотылёк… Ты устал от Колеса Сансары… от гнёта яда перевоплощений… А Нирвана выше смерти… Ты хочешь смерти, а я дам тебе вечность, а я дам тебе вечную ветвь от вечного Древа Ботхи… Любовь тленна… жизнь тленна… смерть тленна… Нирвана вечна… Покинь Костёр страстей… Иди со мной… Гряди одиноко, как белый носорог… И тут к Ходже подошёл улыбчивый Иисус Христос. И Он держал в руках кровотекучих ветхий Крест, и Крест был ветх, но капли крови Спаса были свежи, словно только что явились они… Кровь Пророков не стареет, не ветшает… И Он сказал: - Я принёс тебе Крест Спасенья, Крест Вечности… Две тысячи лет я влеку для человеков этот спасительный Крест… А от Распятья ты взойдёшь к Воскресенью Вечному… Но Ходжа убоялся, содрогнулся, отодвинулся от Креста, от Крови, и за Ней не прозрел, не увидел Вечности, ибо слеп от земной жизни был… И что только Распятье ведёт к Вечности?.. К Воскресенью?.. И что я приду ко Творцу окровавленный, растерзанный крестными гвоздями?.. Тогда Пророк Воитель Святой Мухаммад сказал огненно: - Пастухи гонят овец посохом, а человеков надо вести, гнать в рай целительным небесным Мечом!.. И Меч щедрей и проще, чем Нирвана и Крест!.. И Меч – это самый краткий Путь в рай!.. Короче, чем бездонная Нирвана, и не кровавее, чем Крест! А Меч – это Крест, вырванный из смиренной Голгофы Иудейской и опрокинутый на головы палачей!.. И Ходжа подумал: И что я приду ко Творцу моему побитый, повреждённый Мечом?.. Потом Пророки ушли, и Ходжа поразился, что на земном альпийском, горном снегу не было следов Их! Тогда Ходжа подумал, что шли Они по небу, а не по грешной земле?.. А? Пророки всегда идут над человеками, а не средь них?.. О, Боже!..

С Кем мне, грешному и слепому, брести по земле? …И тогда опять Та Дорога явилась ему… Забилась Та Дорога в голове усыпающей его. Опять мать ждала его на тропинке у горного водопада… И полоскала в ледяном летящем, водопадном хрустале новорожденном, сыпучем руки тёплого белого мрамора материнского… И протягивала к нему, младенцу, свежие вечномраморные свои руки… И улыбалась ему необъятно, непостижимо… И от неё шла, струилась на младенца такая любовь, которой не было у всех Пророков на земле… И он неё шла целительная прохлада всех водопадов на земле… И тогда Ходжа, как младенец, радостно, сладко, блаженно зарыдал, и мать стала ладонями лучезарными обирать слёзы с лица его: - Сынок, сынок, сынок… это водопад плачет… - только и шептала она. И не было боле слов у неё, но и эти слова превосходили всё, что слышал мудрец в необъятной жизни своей… Но и Эти Слова превосходили Слова Всех Пророков и Учителей земли и небес… … Сынок… сынок… сынок… Это водопад плачет… Сынок… Но тут Ходжа услышал знобящий птичий свист, клёкот. Он открыл глаза свои уже тяжкие, уже не здешние. Там, на алом снегу молодой, пылкий гриф бил, терзал клювом дряхлого орла, и кровавые перья летели… Тогда Ходжа встал и пошёл к птицам, чтобы разлучить их. И тут великая земная радость опять наполнила его бессмертную от любви душу… О, Господь! Тут не дадут умереть… О, блаженно…

АФГАНСКИЙ МАЛЬЧИК И АМЕРИКАНСКИЙ ПРЕЗИДЕНТ Поэма ... Когда умрет последний человек

И Время прекратит свое всевластное всесмертное теченье Останется во всей Вселенной только одинокий Бог навек Да куст миндальный у родной моей у обездвиженной реки Варзоб- дарьи Замрет навек оцепенеет в ледяном неслыханном неопадающем неосыпном цветеньи… Дервиш сказал: - Американцы носят бросают разносят по миру горящие уголья и поджигают народы.... Это костры в камышах... В народах-камышах... Это костры гражданских и иных войн в народах-камышах... Федаины-смертники сорвали с Америки шляпу... сорвут и голову слепую хмельную от

собственной силы... Дервиш сказал:

- Воины которые убивают другие народы, которые не в состоянии им равноценно ответить - это не воины, а палачи-расстрелыцики...

Это не рыцари - а воры убийцы... Европа была страной рыцарей а стала пристанищем палачей... А американцы относятся ко всем людям земли как к покоренным индейцам... Дервиш сказал: - Всегда в тяжкие рухнувшие времена Истории, когда гибнет святая Пирамида

Иерархии и лев становится стриженой льстивой собакой, а собака - лживым львом, на свет как скорпион из-под майского камня является вечнопагубная вечнособлазнительная Идея Мирового Господства.

Да!.. Айх!.. И являются тираны и кровавые цари!.. И Завоеватели Мира!.. Да! Тираны проливают моря неповинной крови Да!.. Но!.. Слабые тщедушные властители предатели служители Идеи Мирового Владычества

проливают океаны неповинной крови!.. И нынче времена слабых тщедушных предателей властителей... времена океанов

неповинной крови... И вот Идея Мирового Владычества вновь обольстительно язвительно искусительно

вышла на свет как майский скорпион из-под мшистого камня... О Аллах!.. Но несметные овцы и бараны вольно и сладко едят скорпионов на

необъятных пастбищах... О Аллах!.. Но несметные народы-овцы опять съедят Идею Мирового Владычества и

слепых правителей предателей как бараны едят скорпионов... Но много будет неповинной пролитой крови... Много!.. Ойхххо!.. Айхххххх!.. А я Мухаммед Кандиль Халиль Науфаль тринадцатилетний мальчик... Из дальнего горного кишлака афганского Баракат в провинции Кандагар… А ночь уже многозвездная многоплеядная растеклась распростерлась раскидалась

неоглядно....

Над нашим кишлаком в дальних дальних святых лазоревых горах бездонных кандагарских...

Но ночь осенняя пресветлая а я с поющим кекликом-куропаткой Хуршиком моим всевечным другом пернатым поднялся по тропе сыпучей на вершину родной моей осыпчивой дремучей горы Чарохх...

Отсюда с вершины нагой горы моей ближе и страшней американские самолеты авиаматки которые уже много дней висят чадят над бедным многажды уже убиенным кишлаком моим.

Мечут они сотни ядовитых сатанинских слепых бомб как дурные сонные рыбы обдаются густой больной икрой не дойдя до места нереста…

Мой кишлак давно уже мертвый... Весь насквозь мертвый... Моя мать Зайнаб-оя… И отец Одиль-бек… И четыре сестры Муниффа Муборак Муфизза Майрам И три брата Курбон Камил Кахрамон давно уже убитые лежат внизу в глиняных

истерзанных кибитках а я поднялся на вершину горы чтоб не видеть их и не чуять утлый промозглый дух убитых...

И раньше в кишлаке вечно пахло дивным теплоструйным духом дымом горячих младых лепешек из алых глиняных печей-тануров а теперь пряно душераздирающе несло пахло мертвыми мертвыми мертвыми...

И еще там внизу лежат убитые застывшие оцепенелые оледенелые мои соседи и коровы

и собаки и кибитки глиняные и арыки разбитые размытые. Никто из нас никогда ничего не слышал о террористах и Бен Ладане и за что же убили

нас и наших коров и наших собак?.. А еще во множестве убитые размытые лежат стрекозы и мыши и птицы и травы и

деревья. Даже камни лежат убитые оплавленные похожие на нагие кривые головы младенцев

родившихся от кровосмесительных браков... Айх! Эти американские бомбы убивают растворяют даже камни... И что тут хрупкая человеческая плоть когда плавятся камни... ... Но мальчик Мухаммед Кандиль лежит в белой сасанидской ночной веющей от

вечного горного ветра рубахе на вершине горы Чарохх вместе со своим кекликом Хуршиком покорно удивленно ослепшим от взрыва американской бомбы.

А ночь осенняя многозвездная теплая струящаяся еще таящая мириады непогубленных жизней.

И всякая жизнь свята и божественна! А Мухаммед Кандиль лежит на теплых оплывших от взрывов камнях валунах горных.

Тепло в ночи утробной родной!.. От звезд родных несметных роящихся от их дальнего огня колосистого сиянья

полыханья тепло тепло тепло... Ночь нощь - это вселенский звездный алмазный дикобраз!.. Айя! ... А Мухаммед Кандиль чуткий отрок нежный часто взбирался на вершину родной горы

Чарохх

И долго лежал медоточиво блаженно на горе утратив устремив бездонные очи в херувимские прикровенные богоблаженные кандагарские смарагдовые небеса небеса небеса

Где плавали снежные чистопородные грифы и ленные орлы бородачи и орлы ягнятники и орлы могильники

И еще Мухаммед Кандиль - птичья струящаяся летучая душа - любил струящиеся журчащие как хрустальные небесные арыки серебряные прохожие самолеты

Которые плыли рядом с орлами не мешая их струенью вечному биенью броженью небесному.

Но вот прилетели эти американские авиаматки и мальчик возненавидел самолеты. А орлы его возлюбленные надмирные друзья ушли от горы Чарохх к горам Гиндукуша и

Памира и Тянь-Шаня покинув тысячелетние свои сокровенные небесные дороги... А один орел бросился на американский самолет, но пламя турбин смертельно дохнуло

на него… И он упал на гору. Он долго падал биясъ виясь безвольными чужими уже сгоревшими крыльями. И когда он упал черным обгорелым еще живым камнем с небес а орлы живучи как

кошки как камышовые протяжные почти бессмертные коты Мухаммед Кандиль впервые зарыдал И набрал горсть камней острых и стал швырять камни в небеса где стоял бродил рождая

несметную икру бомб адов американский самолет. И долго мальчик бессильно бессмысленно бросал в небеса камни... А отец Мухаммеда Кандиля был кишлачный учитель Одиль-бек... И учил он детей только Корану и Святым Книгам. А сам он всю жизнь пешком ходил в Святую Мекку. И говорил что человек мусульманин должен всю жизнь только идти пешком к Каабе и

не задерживаться в утлых гнездах-кибитках. А быть пешеходом странником Аллаха! Только!.. А еще он говорил: - Иудеи захватили власть на земле... Это они носят горящие сионские уголья ветхозаветных костров древнебиблейских

Святых Пророков по странам и народам... Это они не дают уснуть народам в сытых равнодушных снах и днях... Это они гонят народы суетные бренные в Царствие Небесное Вечное... Это они превращают земную жизнь в караван-сарай, в горький тлен, в пыль, в прах пред

Вечным Царствием Небесным... Это они не дают уснуть изойти бесследно народам в историческом плотском сне. Это они движут Историю... Ойххх!.. И Мухаммед Кандиль редко видел своего вечного пыльного путника отца но слезно

прилипчиво любил его как редкого родного гостя... И когда смертельные бомбы осыпали дотла сожгли кишлак Баракат, отец предсмертно

спокойно сказал: - Вот я задержался в гнезде в утлом доме моем и напрасно сгорел… А если бы шел пешком в диких горах и долинах пустынях к Аллаху моему - остался бы

жить...

Хотя что мне эта жизнь если безвинно горят близкие родные человеки мои и глины родные мои и деревья и коровы и рыбы амударьинские лопатоносы реликтовые лежат недвижно в расплескавшихся разбитых изуродованных заповедных реках и ручьях...

И мои любимые птицы арчовые дубоносы и райские длиннохвостые мухоловки навсегда упали с деревьев...

И мои любимые змеи - эфы, гюрзы утратили блаженные кольца-извивы текучие свои и яды янтарные целебные свои и лежат прямые как ледяные сосульки декабря ибо смерть выпрямляет усопших своих...

Жизнь блаженно извилиста а смерть как стрела пряма... Айхххха!.. ... А однажды при жизни великий муравей-пешеход Аллаха Одиль-бек принес из

Святого Ирана Святого Аятоллы Имама Хомейни древнюю зороастрийскую Книгу Заклятий Книгу Огнепоклонников.

И он прятал Её от Мухаммеда Кандиля но мальчик тайно часто читал Книгу из тибетских выделанных бараньих шкур...

Особенно хорошо было читать Ее по ночам - при свете луны и горных ярких звезд - Её

письмена наполнялись звездным светом и излучали дикий древний огнь перекликаясь со звездами ибо Звездные Письмена - это тоже чье-то Послание.

А чье? А чье? А чье?.. А вдруг Самого Бога?.. …И вот Мухаммед Кандиль лежит в ночи на вершине горы Чарохх И при свете близких полыхающих звезд читает Книгу Заклятий И шепчет лунными пересохшими переголодавшими перегоревшими губами древние

Слова Заклятий: "Если ты о сонный двуногий взовешь к Вечному Богу своему и тысячи раз повторишь: "О Великий Небесный Бог! Убей Скорпиона Зла! Убей Скорпиона который сосет жалит и убивает меня и мой безвинный беззащитный кишлачный овечий горный народ - то Всемогущий исполнит муравьиную просьбу твою!"...

Тогда мальчик шепчет в небеса к звездам к небесам ночным к Хозяину Небес и Звезд и

Ночей и Творцу Звездных Письмен Плеяд. Тогда мальчик шепчет: - О Великий Небесный Бог! Убей Скорпиона Зла!.. Убей американский самолет которые убил весь мой древний неповинный кишлак! Который убил ослепил всех моих родных отца мать сестер братьев соседей

возлюбленную тайную кизинку-девочку соседку пуштунку Кумуш Кобру Персик Алычу которая унесла в иной мир мой первый медовый поцелуй!..

Убей убей убей американский самолет!.. Который убил умертвил удавил всех моих стрекоз муравьев коров ослов змей рыб! И среди них моего любимого бархатистого амударьинского сомика туркестанского и

гималайскую ящерицу-агаму Которую я любил гладить на солнце по её вздрагивающей струящейся чешуйчатой

спине И она от наслаждения роняла обнажала вынимала благодарно свой песчаный язык мне

на ладонь... О Великий Небесный Бог! Убей американский самолет-убийцу!

Который ослепил навек моего певчего родного кеклика Хуршика, который от ослепленья от боли слепой теперь вечно кричит а не поет...

И не дает мне даже задремать!.. А я остался жив потому что лежал плавал в колыбельной возлюбленной своей заводи

запруде На хрустальной родной первобытной моей реке Сиема И ушел сонно томно на песчаное дно зыбучее где жила одинокая водяная змея гюрза И там на дне я руками и ногами обнимал обвивал сладостно донные нежные скользкие

валуны камни. И обнимая их женовидные тела шептал шептал: "О моя сладостная мраморная

возлюбленная пуштунка Кумуш-Кобра-Персик-Алыча-Фья!.." И мой зебб извергал сладостные блаженные семена девственника родильные неплодные

невосходные жемчуга Айхххххххххххххххххххйа!.. Вот тут упала дохнула полыхнула та бомба и всех живых дышащих ползущих

плывущих летящих убила ослепила иссушила! Всех кроме меня!.. А зачем? один? средь мертвецов? я? я? я?.. Айхааааа!.. А мальчик иссыхающий лежит на вершине нагой горы Чарохх и глядит в небеса и

шепчет бездонно в небеса ночные: - О Великий Небесный Бог! Убей Скорпиона Зла! Убей убийцу! Убей американский самолет!.. А ночные небеса мечут бездонный звездопад! А ночные небеса мечут метеорный необъятный опасный метеоритный ливень!

метеоритный колодезный дождь! А нынче на земле стоит плодоносный месяц-мурдад! Месяц-август! Месяц плодопадник

звездопадник!.. А Мухаммед Кандиль безумными бессонными губами шепчет слова Древнего

Заклятья… Мальчик почти спит почти он бездыханный от голода от боли от одиночества которое

пришло мертвым огнем охватило камышовую душу ребенка… Но не может он уснуть умереть потому что надо ему тысячи раз произнести Слова

Древнего Заклятья. Да и слепой кеклик раздирающе вопиет кричит от рези глазной боли а не поет он от

радости бытия птичьего травяного и не дает мальчику уснуть умереть уйти в смерть глухо Айх!.. Да и Господь чутко щедро сыплет с небес метеорные ливни и полыхают они огненные и

от них тепло мальчику в древней ночной согдийской рубахе... Айх!..Айхххх!.. Ай!.. А каким еще теплом согреваться на земле бездонному сироте на дне Бездонной

Вселенной? Каким еще теплом согреваться безбожным беззащитным сиротам нам? - О Великий Небесный Бог! Убей скорпиона зла! Убей убийцу!.. Убей американский самолет...

Айххххххххххххххха!.. Айххххххххххх! Айххххххх! Ай!.. Айе!.. Айёхх! Когда Мухаммед Кандиль в тысячный раз произнес прошептал пролепетал Древлее

Заклятье - метеорные ливни стали гуще яростней ослепительней жарче!.. Словно огненная вулканическая лава истекали они... И тут вдруг враз яро Книга Заклятий задымилась занялась задышала погибельно

ожила... Запахло тошной душной паленой кожей Её ветхих страшных страниц… И Мухаммед Кандиль с предсмертным ужасом ночным сонным увидел Что письмена на Её желтых тяжких страницах дрогнули зашевелились как змея кобра

в вешней траве и наполнились зароились заплясали страшным ползучим колосистым звездным бегучим переимчивым нестерпимым живым огнем! блеском! сияньем! полыханьем!..

И от их огня древляя тусклая овечья кожа задымилась сгорбилась затрещала И паленый дух кожи ударил вполз в очи в ноздри в легкие в душу мальчика

И слепой кеклик в плетеной ивовой клетке стал кричать еще больнее и раздирающе и метаться смертно и душно избивая изминая избывая издирая себя о прутья клетки

Айх! Айих!.. Ай!.. И тогда тогда тогда во глубине небес во нимбе полыханье метеорных обильных ливней

Исполинский Лик Нечеловеческий И Человеческий неизъяснимый неизреченный Лик на миг разверзся явился проступил в

несметном звездном Колодезе Вселенной на миг Явился Лик в Нимбе падучих и непадучих звезд Явился несметный небывалый Вселенский Лик!..

Почудилось мальчику что это лик его отца Одиль-бека вечного пешехода Аллаха -

только в мириады раз больше... Но это Иной Лик в Нимбе Звезд был... Редко кому является Он Он Он... Тут Мухаммед Кандиль содрогнулся сокрушился замаялся потому что Лик в Звездах в

метеорных ливнях сразу исполински необъятно истаял Но в метеорных ливнях вдруг явился пополз загорелся текучим бегучим огнем новый

близкий метеор падучий!.. Падучая метеорная текучая звезда новоявленная родилась!.. Айх!.. А... Это был горящий вспыхнувший жадно жарко долгожданно американский ночной

самолет... Айх!.. ... А они издалека прилетали приходили ночью бомбить убивать древлие спящие

колыбельные афганские обнаженные кишлаки и города Ибо они гуманисты всечеловеки говорили что смерть в ночи во сне сладка... Смерть смешанная со сном как вода с вином... ... И вот этот самолет посланник глобалистов гуманистов попал в метеоритный ливень и

метеоритным падучим ливнем метеором звездой быстро вспыхнул стал стал стал... растворился... пал пал пал... сгорел как мой родной кишлак Баракат... как жертвенный, ослепительный крест в мусульманском небе...

Айх!.. А убийца прежде всего убивает сам себя...

... А Мухаммед Кандиль всем высохшим сиротским тельцем затрясся содрогнулся как

глиняная кибитка утлая в десятибалльное землетрясенье погребающее хрупкую ломкую жизнь удушающее разрывающее навек навек навек

А мальчик сирота то ли от радости? то ли от боли? то ли от горя? зарыдал потому что жаль ему было самолет-убийцу который горел метеором и остро слезно жаль горящих летчиков-метеоров в нем...

И необъятно неистово предсмертно или посмертно вольно сладко горько полноводно полновольно стало ему во всем этом горящем звездном мире в кишащей кипящей Вселенной на вершине родной горы Чарохх как некогда Моисею на горе Синай

Тут была божья полнота земного и небесного двубытия двубытья Тут на миг мальчик был в двух царствах - в Земном и Небесном А потом Мухаммед Кандиль убоялся что останки обломки горящего самолета упадут на

гору Чарохх и на него и на вопленно кричащего так и не смирившегося со слепотой кеклика Но обломки упали на другие горы Огненный столп водопад истаял в исполинской циклопической ночи Азии как спичка

нищая... Йиххх!.. …Но тут мальчик вспомнил вязкое неотступное море кладбище-мазар убитых человеков

зверей дерев рыб вод камней убитых море которое теперь вместо сгоревшего кишлака навек окружало язвило убивало заживо умеряло не отпускало его...

Но тут мальчик вспомнил как однажды на тайной сумеречной пыльно плывущей медовой улочке глиняного своего хрустального херувимского кишлака встретил он яростную свою соседку девочку пуштунку Кумуш- Кобру-Алычу

И она была в глухой парандже и чачване жены хотя была она подросток-девочка и огромная материнская паранджа сладостно вольно плескалась на ней как персидский ковер на пенной ветви вешнего миндаля

И тогда Мухаммед Кандиль схватил её за руки-прутья вешние которые были одни открыты и лучисты и по-кошачьи притягательны

И стал целовать кусать её горящие мраморные ладони и горного хрусталя пальчики персты нагие одни одни нагие

И пальчики персты ответно нежно пугливо гладили ласкали по-кошачьи его и она душно

свято зашептала из колодца паранджи: - Мальчик, что ты кусаешь, жалишь меня как пчела медовая?.. Айх!.. А я люблю медовых пчел!.. И никакая паранджа не спасет меня от них!.. Бери мои руки, мальчик!.. Ведь они одни нагие одни открыты одни твои мальчик... Айх-ххххха!.. Медовый мальчик! Пчелиный мальчик! Осиный мальчик!.. ... Айх!.. А теперь Кумуш-Кобра мертвая ледяная Айх!.. А теперь её мраморные горящие ладони и персты пальчики горного хрусталя

стали как ледяные ломкие сосульки вечных ледников Айх!.. А теперь те медовые осы пчелы поцелуи мертвые ледяные... Айх!.. А может Аллах разгневался на нас за то что мы нарушили паранджу?.. …Тогда Мухаммед Кандиль вновь взял с земли древлюю страшную Книгу Заклятий

которая вдруг потухла померкла поникла и перестала чадить когда утихли метеоритные ливни звездопада и упокоились на далеких и ближних горах обломки самолета

Тогда мальчик взял в руки обгоревшую Книгу Огнепоклонников и стал шептать повторять Слова Нового Заклятья...

- О Великий Небесный Бог! Убей Змею Зла как Ты убил Скорпиона Зла!.. Убей американского Президента который послал этого скорпиона!.. Убей американского президента!.. Эту Змею Зла который послал самолет убийцу на мой кишлак!.. Который послал самолеты скорпионы ночные на мою лазоревую девичью нежную

щедрую спящую колыбель люльку гахвару землю!.. И раньше мать афганская пела хрустальную песню над колыбелью а теперь бомбы

американские свистят ревут кипят над люлькой святой Афганистаном моим! айхайх! И мальчик вновь опрокинулся на костлявую спину сироты и упустил погрузил

бездонные очи сироты в звездный колодезь Вселенной - О Великий Небесный Бог! Убей Змею Зла! Убей Змею Зла! Убей! Убей! убей... …Сколько дней и ночей, шептал мальчик страшные эти Слова как шепчут в тайных

пещерах тибетские золотые ламы молитвы родниковые бездыханные буддийские неземные свои - никто не знает...

И зачем неземные молитвы звучат на земле? Иль затем чтобы соединять вечное царствие Небесное и страшное своей сладостной

текучестью Царство обольстительное Земное? И чтобы Царствие Небесное не ушло от нас навек?.. А молитвы - это песни к Богу а если не будет песен этих - Бог покинет землю Где никто не говорит с Ним и Он от одиночества уйдет на бескрайние ледяные стези

Вселенной Где нет дыханья человечьего и иного... Да!.. Как досрочно уходит в могильное одиночество отец которого уже при жизни забыли

дети чада его... Ойхххо!.. Уже слепой кеклик перестал верещать кричать страдать Уже он уснул иль увял иль исчерпал земное дыханье свое и погрузился мертвый в вечно

ледяную мертвую вселенную-мазар Но мальчик шептал бессонными белесыми солончаковыми губами на которых уже не

было слюны влаги бытия... - О Великий Небесный Бог! Убей Змею Зла!.. Уже и мальчик спал спал спал бездонно Айхххха!.. ... Но тут вновь задымилась взялась ожила Книга Заклятий! И тускло чадно загробно адово запахло потянуло духом паленой древлей бараньей

шкуры кожи И Мухаммед Кандиль открыл тяжкие неповоротливые глаза и ослепительно увидел что

в ночных небесах уже опять встали и текли метеоритные реки моря И полыхали мириадами падучих хвостатых звезд И страшные Письмена в Книге Заклятий опять зароились загорелись!.. Горели небеса! И от них горела Книга обугливаясь сворачиваясь! Горели Письмена! Горели Заклятья Огнепоклонников!

И от падающих звезд метеоров и от горящей Книги было уже не тепло а обжигающе а иссушающе жарко...

И Мухаммед Кандиль стал задыхаться от этого кишащего несметного жара близких небес и близкого чада горящей Книги Заклятий Огнепоклонников Звездопоклонников

Но! Но! Но! Он не знал - во сне ли он увидел явно ясно? иль въявь с горы Чарох необозримо

осыпанной мириадами звезд и метеоров он увидел далекую незнакомую чужую что ли землю...

Какой-то богатый нетронутый дом... травяную луговую нежную изумруд-лужайку и серебряную гладь, стекло ночного смарагд-бассейна и в бархате ночной воды скользили плескались струились гладкие желанные нетронутые женщины и дети и девочка похожая на убитую Кумуш-Кобру-Алычу

И печальный похожий на задумчивого белоголового памирского сипа сидел облитый сединой человек опустив голые ноги в плоть воды текучую…

И почудилось Мухаммеду Кандилю что это его нетронутый отец сидит у воды а в воде

плещутся его убитые братья и сестры… И тут мальчик вспомнил древнюю мудрость: "Убивающий убивает прежде всего самого

себя..." Там царил был плыл богатый нетронутый беспечный мир... мир мир... Мир-убийца... Но человек тревожно глядел в ночные небеса где разыгрались неслыханные

метеоритные ливни И среди полыхающих потоков плыл огромный ликующе серебряный военный брюхатый

самолет И Мухаммед Кандиль увидел как белоголовый Сип бесшумно вскочил на ноги и ноги у

него были кривые бедные жалкие старые рыхлые несчастные как у только что родившегося каракулевого барашка

И Сип стал воздевать к небесам полыхавшим руки словно хотел защитить оградить бедными нищими человечьими своими руками своих близких беспечно льющихся нежащихся в воде

Потому что огромный самолет горел пылал полыхал пропадал горящим крестом в необъятном метеоритном потоке

И горящее его скачущее спотыкающееся в небесах чреватое беременное как у вечных мусульманских жен туловище рыбье серебристое неслось погибельно истребительно неотвратимо на дом на лужайку на бассейн на Сипа на девочку похожую на. Кумуш-Кобру-Алычу... Уже!..

... Тогда от великой радости иль от великого горя опять великое чувство воли и слезного

восторга безумья опьяненья нашло на мальчика на вершине ночной осиянной полыхающей в океане падучих метеоритов и звезд горы Чарохх

И мальчик разрывчиво сладко горько необъятно на всю Вселенную зарыдал… И стал широкими рукавами древней сасанидской рубахи вытирать с худого дрожащего

лица слезы слезы слезы "Блаженны плачущие ибо утешатся", - сказал Иисус Христос. И мальчик на горе утешился... Жаль что не с кем ему было поделиться своими обильными вселенскими чувствами... И некому было вытереть слезы с его детских щек...

А тут повеяло с дальных ночных памирских и тянь-шаньских ледников и джайлоо ночным хладом хладом

И мальчику стало зябко в его вольной рубахе И тогда он протянул дрожащие свои руки к чадящей Книге Заклятий и стал сладостно

обжигающе рыться в свежем нежном обволакивающем пепле недогоревшей еще Книги И тут с хребтов Чалтау и Хирманджоу и Хазратишох повеяло понесло неистребимыми

животными сладчайшими запахами горного чеснока и циклопического дикого укропа И эти ветры досрочно от бомб американских понесли над горой Чарохх в далекую

матерь Индию на зимовье сладчайших нетронутых но перепуганных насмерть - до брошенных в гнездах яиц - птиц - хохлатую чернеть и свиязь и чирка и лебедя-кликуна и индийскую камышовку и лесного конька и садовую овсянку и сырдарьинского ремеза и тянь-шаньского крапивника и скалистого поползня и краснокрылого стенолаза!..

И любимую мальчиком ночную убаюкивающую вечнодремливую сову-сплюшку!.. Уууу!..

Уйяхххх!.. ... О Аллах! они еще были живы и упругокрылы и их не ослепили не сожгли сатанинские

американские "ковровые" бомбы... Но они бросили насмерть яйца в гнездах и улетели страшно утратив инстинкт отца и

матери... святого самца и святой самки... ... И от запахов дикого чеснока и горного укропа Мухаммед Кандиль почуял обильную

ройную горячую голодную слюну во рту Но от крыл плещущих уцелевших летящих птиц и их животворных ночных вскриков

промельков всхлипов мальчик забыл о голоде Но потом вспомнил как мать его Зайнаб-оя варила творила в огромном кабульском

казане бараний кандагарский плов и всегда ставила на соседний глиняный дувал большую касу-пиалу с жарким духмяным пловом и накрывала его кундузской кунжутной лепешкой

Это был плов - дар извечный - для соседей - для родителей пуштунки Кумуш-Кобры-Алычи, а отец Мухаммеда Кандиля был таджик, а мать узбечка

И вот чудо! - этот соседский плов никогда не остывал - даже в горные зимние ледяные

ночи!.. Сколько бы он ни ждал ни стоял на дувале!.. И мудрец-отец пешеход муравей сгоревший Аллаха Необъятного Одиль-бек говорил

сыну: - То что ты отдаешь людям - никогда не умирает! не остывает! не пропадает!.. И на

любом азиатском дувале ждет тебя неостывающий плов... да!.. да!.. Аллах Акбар!.. Аллах велик! И Он следит чтобы этот плов не остыл!.. И вот мальчик вспомнил этот неостывающий плов для соседей... Ойххх!.. О сейчас бы отведать этого вечногорячего плова.... Но и этот плов вечный убит растерзан был американским самолетом... Ойх!.. ... Тут небеса померкли и унялись погасли великие метеоритные дожди и изник неистовый несметный звездопад И Книга Заклятий перестала тлеть чадить И от ночной росы и ветра ледников стала сырой мокрой

И Древние Письмена Её не все были убиты спалены небесным огнем И Древние Заклятья Пророчества Огнепоклонников не все свершились и ждали Часа Своего Мухаммед Кандиль мальчик уже иссушающе исчах истомился И всеми голодными костьми распростерся раскидался на хладной голой вершине горы

Чарохх И бездонно колодезно хотел уйти в сон или в смерть где хотел встретить убитых

горячих родных своих Но неисполненные Письмена недогоревшей Книги Заклятий влекли его еще больше чем

сон чем смерть желанная уже уже уже Ибо месть уже не жалила его а уже насытила его Ибо на горе в ночном вселенском ветре он почуял что безнадежно до самых потаенных

жил и костей голодных любит и жалеет всех людей на земле - и убийц и убиенных... и злых и добрых...

И еще он подумал что падучие звезды и метеориты - это далекие самолеты погибших во грехе нелюбви и насилия запредельных циви-лизаций...

Ийхххххххх!.. Но Книга Заклятий обреченно влекла его Тогда он взял Книгу покоробленную но еще живую! еще живучую! Еще чреватую неотвратимыми Пророчествами... - О Великий Небесный Бог! Убей Зверя Зла!.. Убей Сатану Шайтана! Убей Эльджессаса с головой быка! с глазами поросенка! с ушами

слона! с рогами оленя! с шеей страуса! с грудью льва! с хвостом барана! с ногами верблюда! с жезлом Моисея с печатью Соломона…

О Великий Небесный Бог!.. Убей убийцу народов и стран и деревьев и камней и вод и птиц и рыб!..

Убей Америку!.. Пусть падут на нее все горящие самолеты! И станут песком забвенья все ее хищные падучие небоскребы!.. Низведи на неё необъятные несметные падучие всесжигающие звездопады и

метеоритные ливни. Низведи ввергни в океаны мириады падучих звезд и метеоров… И от них океаны вспухнут восстанут поднимутся и уйдут из берегов и затопят

неправедную кишащую злыми человеками землю страну народ… И это будет Встреча Огня и Воды! Пламени и Потопа! Останутся только пастухи со стадами пахучими кормильными своими на высоких

снежных горах.... Тут слепой кеклик очнулся в смертной сырой ивовой клетке… И неожиданно свежо неповрежденно запел забился изошел хрустальными чистшими

первозданными родниковыми переливчатыми гортанными трелями… И трели эти не давали мальчику уснуть или умереть…

ЧАЙХАНА НАД БЕЗДНОЙ … Боязнь смерти – от бесов. Это они вселяют в душу такой страх, чтобы лишить надежды на милосердие Божие… Оптинский старец Никон. … Не думай о смерти, ибо Тот, Кто привёл тебя в этот мир, Тот и возвратит тебя домой… Джелаладдин Руми Посвящаю эту поэму Сергею Овчинникову – моему мудрому трепетному другу, врачу и писателю от Бога, заступнику Русского Слова. Дервиш сказал: - Великая любовь к земной жизни – это грех. И отсюда – низкий страх смерти… О человече! И что ж ты печалишься, и рыдаешь, и озираешься, когда уходишь из

отчего дома своего, если придется тебе навек ( навек, о Господь мой?) уйти из тела своего – дома вечной души?..

Дервиш сказал: - Все Пророки все Учителя Человечества учат человека как жить… Но хоть бы один Пророк учил меня, как умирать? как с земли уходить?.. И куда?.. Хоть бы одного Учителя Смерти послал бы Творец на землю, чтобы облегчить уход

исход всякой вечной душе и бедному тленному телу, к которому так прилепился прижился приютился привык человек на земле…

И вот ему прощаться навек с домом гнездом родным души-птицы безвинной… Вот смерть моя пришла, а как встречать древлюю Гостью эту в цыганской

кашмирской пахучей побитой облепленной кишащей молью и вьющимся червем одежде Ея?

И стая золотой аральской саранчи объемлет Ея, и летит нежно саранча на тебя, когда ты улыбчиво выходишь из приречной мазанки кибитки сладчай- шей твоей навстречу Смерти твоей и гладишь напоследок налету саранчу летучую Ея?

Мудрец Даль говорит: Смерть – конец земной жизни, разлученье души с телом… Смерть человека – конец плотской жизни, воскресенье, переход к вечной… Человек родится на смерть, а умирает на живот, на жизнь…

Дервиш говорит смиренно: - Но вот, как долгий праздник, я сладко прожил эту плотскую жизнь и хочу сладко

празднично покинуть земную жизнь мою. Так много человеков помогало мне в жизни моей, а кто утешит в смерти? О Брат мой, ты самоубийца? И хочешь разрушить поджечь тело свое болезное, ветхое – дом души твоей?.. А таких Господь Отец осуждает И какой Отец хочет, чтобы дитя Его убило себя? О безымянный Пророк Смерти приди и проводи меня в мир вечности, в мир вечного

покоя, в мир таинственного загробья… Как молодая мать моя сладостно провожала меня в детский сад в детстве моем… Да есть ли Загробье это, Господь мой?.. О Пророк Смерти и если жизнь – это праздник, т о и смерть – вечный праздник? Да

Учитель смерти моей? Да? да? да? А дервиш говорит: -Все люди вышли из рая и идут в рай! Все! И грешники и чистые! Все обречены на рай… Ад есть только на земле… Но вот я прошел земной скоротечный ад и алчу вечного рая… Брат мой, но пред Вечным Раем – есмь Страшный Суд за грехи земные твои… И что ж ты забыл во многих грехах-червях твоих о Суде Воздаянья? И хочешь обойти Суд этот без покаянья… И только после Суда откроется рай тебе и будешь счастлив, как был счастлив до

рожденья земного твоего… О!.. Кто знает пути доколыбельные до чрева лона гнезда родильного матери безвинной

твоей? И кто знает пути загробные? О Господь мой! Не сделал ли Ты равными пути доколыбельные и пути загробные? Иль это одни и те же пути? И никогда ни один человек на земле не узнает тайны эти… И что ты, брат мой, тщишься увидеть то, что не дано человекам? Но! Но вот измученный земной жизнью, земной прелестью ты хочешь исхода перехода…

Ибо устал от старости, и болезней своих, и печали множества разлучений и прощаний с родными и дальными человеками возлюбленными твоими…

И алчешь вечных свиданий, и встреч, и застолий без опустевших пиал? и уснувших друзей?..

И вот радостно выходишь из последней кибитки твоей талой весенней к Цыганке юной

в кишащих червем и молью кашмирских пахучих одеждах и плывущей улыбчиво гостеприимно в стае златых саранчуков жесткокрылых…

И радостно встречаешь Ея… И Она в гиацинтовой райской повязке на смоляной птичьей головке змеиной шепчет

улыбчиво необъятно, как юная матерь младенцу: - Мальчик! Если ты сладко устал от жизни земной… Если ты болен последней хворью… Если ты бездонно счастлив иль бездонно печален… То пойдем со мной сынок мой… Агнец вечности… Но если в пиале твоей есть веселая алая капля вина… Если ты возлюбил до кости потаенной детей, жен, внуков своих и соседей своих и

дальных человеков далеких градов и кишлаков и садов и пустынь… Если жаль тебе прощаться с цветущей алычой у реки и с первыми райскими пчелами

её… Если жаль тебе понурого осла твоего с которым бродил ты по высокогорным

кишлакам и примолкшую от необъятной преданности собаку твою… Тогда не ходи со мной еще… Я потом приду когда придёт твой срок… Когда залает собака и воскричит осёл… А сейчас они молчат ибо срок не пришёл… Но я часто хожу у кибиток земных мудрецов и они часто беседуют со мной… А у мудрецов нет иных собеседников кроме меня? А? Мудрец Ходжа Зульфикар а? С кем еще на земле слаще беседы твои, как не со мной?.. С какой сладчайшей ночной женой?.. А у Смерти – одна сладость, а у жен – множество… Но сладость смерти превышает сладость любви… Да… да… да?.. Но кто проводит меня в смерть мою, кто не оставит меня в тот неизбывный час?.. Отец и мать мои ушли на загробные пути, а чада мои разбрелись по земле, и забыли

меня, и пекутся о чадах своих… И что им смерть моя и последнее одиночество мое?.. Но кто проводит меня туда?.. Кто тот проводник?.. Кто знает пути загробные, чтобы я не споткнулся на них в той ночи как на

высокогорных тропах в безлунную ночь ночь ночь?.. Кто разделит усладит последнее одиночество моё?..

Кто разделит ложе смерти моей как жены алчно делили ложе любви моей?.. О Господь мой! Ты?.. Только Ты… Но горько мне, что не вижу не чую я Тебя… Но мудрец! это же великое счастие, когда в последнем одиночестве ты остаёшься

наедине с Богом Отцом вечным твоим, а не надеешься на тленных человеков? И что ты любишь тех кого сотворил Господь, а не самого Творца Отца всех живых и

усопших?.. И что ж ты любишь тленных более чем Вечного? А тот кто любит тленных сам тленен… А мудрец говорит: - О Господь! Изгладь во мне все воспоминанья, кроме одного Единственного и дай мне

слепо глухо радостно забыть о разноцветьи души и жизни моей… Иль сосуд с одной прозрачной родниковой водой – не самый сладкий сосуд и он слаще

всех пиал с многоцветными медвяными многопиаными винами? И что перед исходом ты будешь пить вино туманное, а не воду родника?.. Ийххххх! И вот если ты забыл возлюбленных жизни своей и изгладил сладкие прошлые дни твои

и понял что жизнь – быстрый сон, дождь, снег, миг, ручей, облако, дурман, мак пурпурных макокурильщиков – то иди в горы за стадами весенними, которые бредут на альпийские джайлоо…

Вот они… вот локайцы-пастухи – и они молчат! Вот сторожевые волкодавы – и они влюбленно глядят на тебя и чуют, и не лают, а

только хвостами серебряными обрубленными с любовью машут и знают, что ты идёшь в последний раз по земле этой весенней…

Айх! А она сладка твоя родная талая живая живородящая таджикская земля, и тысячи

ручьёв и водопадов бегут переплетаясь перекликаясь струятся по ней и манят тебя и не пускают…

Но я же возвращаюсь к тебе, в тебя, родная земля, колыбель, люлька, могила моя!.. Что ж ты отвлекаешь, не пускаешь меня?.. Айххххйа! Аллаху Акбар!.. Спаси Господи мя мя мя… Аум тат сат аум… О Всевышний! О Творец миров! Я пришёл к Тебе! Помилуй прими заблудшего меня… И вот тогда! И вот тогда в тумане златистом серебряном фисташковом миндальном идущем от

памирских лазоревых гор гор где-то за Дангарой что ли? или за Кулябом за Ванчем что ли что ли? И вот тогда в тумане атласном шелковом бархатном сладчайшем откроется восплывёт

та та та птичья летучая Чайхана… Вот она! Айхххйа! Чайхана над бездной!

Вот она расстилается плывёт лепится к тропе узкой на вершине горы несметной обрывистой и висит покоится аки гнездо великой птицы над бездонной бездной…

И на чём висит она? как держится? как не летит в бездонную пропасть простреленной птицей?..

А?..

А на тропе растёт колышется от вечного горного ветра тысячелетний китайский карагач в ветвях которого всегда живут клубятся змеи – и к нему привязаны Белая Ослица и Огненнорыжая Верблюдица с отсеченным ухом и Белый Буйвол… Или Белый Носорог?..

В тумане не различить… Откуда Они здесь?.. Ойхххйо!.. О!.. Но змеи Карагача присмирели притихли от Них и прячут яды свои… Но! Но я радостный улыбчивый вхожу в Чайхану в последнюю мою?.. О Господь мой!.. И тут в сладких маковых дымах я слышу весёлые хмельные хрустальные голоса,

голоса, и великой любовью и радостию дышат тут на меня… И дохнуло, плеснуло тут на меня великой нестерпимо человечьей а может и

ангельской уже нездешней любовью повеяло тут на меня, и я поплыл, как в тёплом море, в руках материнских струящихся плывёт дитя, дитя, дитя…я плыву я я я …

Аййхххйя! И там на суфе над самой несметной бездной на райских персидских павлиньих

фазаньих древних коврах сидели Они в сладчайших дымах, но в дымах я не узнавал лиц Их…

И только подумал скоротечно, млечно, сонно, дымно: откуда в кишлачной убогой наскальной чайхане эти ханские бесценные ковры?

Но такая теплота и любовь колыбельные плыли на меня от Них, словно много матерей

моих и много отцов моих собрались здесь, и любят бездонно меня, и лелеют бездонными очами и руками ищут обнимают меня меня заблудшего…

И столько я видел любви на земле, а человек и кочует по земле только в поисках

колыбельной материнской и отчей любви, и я много кочевал по земле в поисках любви человеков, и много испытал любви этой, а иногда и сладко тонул в любви этой и возлюбил всех человеков на земле, как родных…

Но такой любви, как в этой убогой призрачной Чайхане не чуял я никогда на земле… Словно необъятный тёплый талый ветер с гиссарских и рамитских хлебных полей

повеял на меня … и понёс в талые смарагдовые небеса… Айххххйа! И чистобородый ясноликий снежнозубый Чайханщик обнимает меня, аки старший

трепетный брат или отец мой… И приносит мне пиалу с дымной шурпой из кипчакского курчавого козленка, и пиалу

шахринаусского вина, и тающий в дыму малиновом струйчатом павлиньем кальян чилим – этот Сосок материнский для всех человеков…

Айххйа!..

И я вначале шумногубо ем, хлебаю алчно шурпу с козлёнком, а потом пию, тяну вино плескучее дремучее, а потом сосу афганский мускулистый фазаний радужный ликующий сосок материнский мак, мак, мак-текун кукнар…

Мак текун течет по венам по костям по легким по жилам моим… И вены мои стали гранатовые сады арыки мака, и я весь теку, и люблю люблю люблю

этих человеков в дыму, как не любил никого на земле… Айхххйе! А для великой любви ко всем человекам рожден Мак… да! да! да!.. Айхххйа! А Мак а кто они? А? Мак?.. В дыму теряются лики святые их и голоса в дыму неузнаваемо, бродильно, томительно

текут… Мак! Кто Они? Кто? Как говорят древние мудрецы раввины: не знаю… не знаю… не знаю… И я не знаю, но чую… Отец Касым убитый молодой мой что ли пришел? Мак!.. Матерь возлюбленная моя Людмила старая усопшая пришла что ли к сыну своему

чтобы утешить его и проводить как провожала в детстве?.. Мак!.. Возлюбленные усопшие друзья мои что ли пришли – Борух! Ботур! Роберто! Акмал!

Ирина! Анвар! что ли пришли утешить меня и усладить исход мой что ли? …Тимурчик!.. Тима! Тимоша!.. Мальчик! не бойся… Мы пришли встретить тебя…

Тут блаженно… вечно… нежно… Мы с тобой… вечно вечно вечно… … Мак Мак Мак текун и теку я… К вам теку плыву в дыму, возлюбленные мои?.. Ииии… Не знаю, не знаю в дыму сладчайшем, не чую я, кто они, но великая любовь идет от

них ко мне и пьянит уносит волной океанской… Мак… Мак… Айхххйа!.. Куда? куда? куда? Я хочу с вами, но вы уже уж нездешние, бездыханные, а я всё еще

дышу здесь, а не чую дыханья вашего из уст ваших тепла текучего человечьего плотяного… И там, где вы сидите на суфе, на коврах снег жемчужный хрустящий лежит и не тает,

хотя в Чайхане и окрест неё в горах весна талая свежо сыро дивно веет творится, и снег остаточный лежит только на вершинах гор под моими любимыми деревами нежноизумрудной арчи…

Да!.. Айхххйааа… Душа бессмертна, но весной и она талая течёт тало… Но меня сладко тянет влечёт от мака к снегу этому на суфе, и я тайком беру снег этот

от суфы и ем нежно бережно обильно снег этот…

О Боже! о если я съем снег этот – может они отмёрзнут и освободятся от снега и Ты

вернёшь им на миг дыханье их? О Боже! Я съем снег смерти их и они оттают и придут ко мне а не я к ним? О Боже! Но срок пришел? пришел? пришел? Пришел! Тогда не медли Боже Боже Боже Ойххххйо!.. Тогда снежнозубый Чайханщик улыбаясь берёт долгий тавар-топор для рубки столетних чинар и арчи и нежно подрубает тополиные брёвна на которых висит суфа… Ойхйа!.. Тогда Чайхана медленно как кибитка в ночное землетрясенье дрожко колеблется,

мается, снимается, тянется рассыпается мчится летит со скалы что ли? птица она что ли? что качается пред полётом?..

Тогда павлиньи маковые лазоревые дымы дымы ослабевают, отходят что ли?.. И я напоследок вижу, что за дастарханом на коврах сидят улыбчивые Мужи И Один в золотом полыхающем солнечном одеянье - Будда И Второй – в багряной плащанице – Иисус Христос И Третий – в снежном бурнусе – Мухаммад И их было Трое, но говорили Они голосами родными, многими… И Они улыбаются мне и шепчут устами материнскими устами отчими: - Дитя дитя ангец божий мы пришли мы с тобою мы с тобою…. И здесь и там мальчик… агнец вечный… мы с тобою мы с тобою… не страшись… не

бойся… Мы с тобою!.. Мы – ты… Ойхххйёо!.. Тогда Чайхана сходит срывается с горы, с обрыва и летит, летит скачет как камень

великого камнепада как струя наскального пенного водопада яро мчится несётся в бездонную пропасть? или в небеса срывается восходит она?

Не знаю… не знаю… бездонно необъятно радостно не знаю я… Айхйа!.. А персидские ханские павлиньи ковры яростно летят сворачиваясь в необъятном

лазурном талом воздухе и сокрывают покрывают пеленают сидящих на них…как родные ночные бухарские цветастые одеяла сокрывают блаженно спящих…

Тогда Чайханщик младой яробородый обнимает меня, и борода его пахнет

чистопородной басмой и хной и ласкает лицо моё, и он шепчет: - Дитя агнец не страшись не бойся… Ангел Азраил твой старший брат всегда бездонно необъятно радостно с тобою с тобою

с тобою… И обережет тебя и проводит нетронуто…

Там на дне бездонной пропасти таятся грифы-могильники и орлы-борода- чи и алчут твоей пади твоей плоти! Айяяяяхййяяяяйхйяяяффф!

Но древнезороастрийские тленные птицы трупоеды тебя уже вечного не тронут!.. Ибо ты навек ушел от них… И твоя Чайхана Суфа летит не на землю а в небеса… Айххха!.. Ибо к тебе пришли Три Вечных Пророка И проводили тебя в рай и улетели в персидских коврах одеялах И Они ближе родней тебе чем мать и отец твои И Они вечные Матерь и Отец твои… Они – ты… Ийхххииии!.. О Боже! Боже! Боже! Боже!.. О человече! Если ты устал от одиночества жизни… Если ты устал от блаженства наводненья наважденья избытка счастия жизни… А земная скоротечная жизнь дана тебе, чтобы ты полюбил всех человеков на земле, чтобы ты собрал на земле родных и возлюбленных для жизни

вечной… С кем будешь ты блаженствовать в вечных садах рая… О Боже!.. Скоро ль?.. Но!.. Если ты не полюбил всех человеков на земле, как родных, а только успел собрать на земле родных и возлюбленных для вечного рая, ты вновь вернешься на

землю… И Чайхана над бездной вновь восстанет пред тобой!.. Айхххйа!.. Но я собрал на земле возлюбленных своих… Но я возлюбил всех человеков на земле как родных и возлюбленных своих… И не вернусь…