-
ВестникМосковского государственного
областного университета
СЕРИЯ«ЛИНГВИСТИКА»
№ 1
МоскваИздательство МГОУ
2007
-
ВестникМосковского государственного
областного университета
Научный журнал основан в 1998 году
Редакционно-издательский совет:Пасечник В.В. – председатель,
доктор педагогических наук, профессорДембицкий С.Г. – зам.
председателя, первый проректор, проректор по учебной работе, доктор
экономических наук, профессорКоничев А.С. – доктор химических наук,
профессорЛекант П.А. – доктор филологических наук, профессорМакеев
С.В. – директор издательства, кандидат философских наук, доцент
Пусько В.С. – доктор философских наук, профессорЯламов Ю.И. –
проректор по научной работе и международному сотрудничеству, доктор
физико-математических наук, профессор
Редакционная коллегия серии «Психологические науки»:Л.Л. Нелюбин
– доктор филологических наук, профессор (ответственный
председатель)Г.Т. Хухуни – доктор филологических наук, профессор
(зам. председателя)И.Н. Филиппова – кандидат филологических наук,
и.о. доцент (ответственный секретарь)Л.А. Телегин – доктор
филологических наук, профессорГ.И. Туголукова – – кандидат
филологических наук, профессор
Вестник МГОУ. Серия «Лингвистика». – № 1. – 2007. – М.: Изд-во
МГОУ. – 326 с.
Вестник МГОУ (все его серии) является рецензируемым и подписным
издани-ем, предназначенным для публикации научных статей
докторантов, а также аспиран-тов и соискателей (См.: Бюллетень ВАК
№4 за 2005г., с.5).
В “Вестнике” могут публиковаться статьи не только работников
МГОУ, но и других научных и образовательных учреждений.
ISBN 978-5-7017-1063-2
© МГОУ, 2007© Издательство МГОУ, 2007
-
3
Вестник № 1
РАЗДЕЛ 1. ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ВОПРОСЫ ОБЩЕГО ЯЗЫКОЗНАНИЯ
Боронин А.А.,Московский государственный
медико-стоматологический университет (МГМСУ)
КОНЦЕПТУАЛЬНАЯ СИСТЕМА ХУДОЖЕСТВЕННОГО ТЕКСТА: О ДИНАМИКЕ ЕЁ
РЕПРЕЗЕНТАЦИИ В МОНОСУБЪЕКТНОМ И
ПОЛИСУБЪЕКТНОМ ПОВЕСТВОВАТЕЛЬНЫХ ПЛАНАХ
Аннотация В статье анализируются элементы, входящие в
концептуальную систему
конкретного художественного произведения и репрезентуемые,
главным образом, в персонажных субтекстах. Автор подчёркивает то,
что признаком успешной ин-терпретации литературного произведения
является интенсивное конструирование концептотекста – сложной
системы ментальных сущностей, в которую преобразу-ется исходный
текст.
Alexander Boronin Moscow State University of Medicine and
Dentistry, MoscowTHE SYSTEM OF CONCEPTS IN A WORK OF FICTION AND
ITS REPRE-
SENTATION ON THE ONE-SUBJECT AND MORE-THAN-ONE-SUBJECT
NAR-RATIVE PLANES
Abstract The present article focuses upon an interpretative
approach based on the analysis of
the system of concepts represented in a work of fiction. Special
attention is given to verbal-ization of concepts in direct speech
microtexts. The author asserts that successful interpre-tation
results from the creation of a “mental” text consisting of
concepts.
Одним из этапов адекватной интерпретации содержания персонажных
субтек-стов является выделение в их структуре специфических
смысловых единиц – кон-цептов. Правомерность привлечения
художественного текста в качестве материала, на основе анализа
которого выделяются концепты, едва ли может быть подвергнута
сомнению, ведь литературное произведение – это конечный итог
языковой коди-ровки «информации (выделено нами – А.Б.),
представленной в знаках природной или культурной среды» (Белозёрова
Н.Н., 2001, с. 40-41). Именно в момент «пост-роения информации об
объектах и их свойствах» и возникают концепты (Кубрякова Е.С.,
Демьянков В.З., Панкрац Ю.Г. и др., 1996 с. 90), то есть концепт
определяется как «форма существования информации о мире»
(Летуновская Н.В., 2005, с. 3) в человеческом сознании (Кубрякова
Е.С., Демьянков В.З., Панкрац Ю.Г. и др., 1996, с. 90), «в
ментальной реальности человека» (Фесенко Т.А., 1999, с. 4, 12).
Иными словами, «концепт – это единица ментальной информации»
(Бабина Л.В., 2001, с. 16), что обуславливает его субъективную
окрашенность. Как справедливо замечает В.А. Маслова, «[к]онцепт
окружен эмоциональным, экспрессивным, оценочным ореолом» (Маслова
В.А., 2004, с. 28). Информация, составляющая концепт, погру-жена в
контекст «эмоций, переживаний, ассоциаций» (Фесенко Т.А., 1999, с.
4, 12). Концепты, отображаемые в тексте, привносят в него
эмоциональную компоненту. В
-
4
Вестник № 1
связи с этим говорят об эмотивности как об одном из важнейших
свойств текста. Концепт создается в пространстве взаимодействия
смыслов (в качестве тако-
го пространства можно рассматривать художественный текст). Мы
трактуем кон-цепт как смысл, который обрел структурную
упорядоченность, поскольку изна-чально смысл неисчерпаем, из него
можно вывести практически неограниченное число базовых
конституэнтов – «ноэм». Так как смысл характеризуется
неопреде-ленностью, аморфностью структуры, ноэмы не поддаются
упорядочиванию в виде их деления на ядерные и периферийные, не
употребляются изолированно, а только в связи с другими ноэмами.
Степень вероятности возникновения ноэмы при интер-претации речевого
произведения спрогнозировать сложно (Трирог М.Ю., 2002, с. 130).
Получая языковое означивание, смысл становится концептом.
Вербализация частного, конкретного, элементарного смысла приводит к
созданию простого кон-цепта; словесное выражение более
развернутого, объемного, абстрактного смысла создаёт сложный
концепт. Таким образом, концепты неоднородны, они обладают
различной по сложности структурой (см. например: (Нуждина О.Ю.,
2004, с. 5)).
В тексте происходит динамическое развертывание иерархически
организован-ной концептуальной системы, каждый из конституэнтов
которой (каждый концепт) обусловлен «многосмысловой напряженностью»
литературного произведения (Ка-гановская Е.М., 2003, с. 27). Мы
попытаемся на конкретном примере выявить язы-ковое воплощение
концептуальной системы в художественном тексте. Для анализа выбран
рассказ Дж. Сэлинджера “A Perfect Day for Bananafish” (Salinger
J.D., 2001), поскольку, во-первых, в прозаическом произведении
малой формы концептуальная система представлена относительно
компактно, и, во-вторых, основная тяжесть по экспликации концептов
ложится на персонажные субтексты (они составляют около двух третей
от общего объема рассказа).
Условно рассказ можно разделить на семь фрагментов,
представляющих со-бой разные по сложности динамические ситуации
(четыре – речевые, три – нерече-вые). Каждая неречевая ситуация
(кроме концовочной) предваряет речевую. В пер-вой неречевой
ситуации /первый фрагмент/ происходит интродукция персонажа,
описание локации (закрытое «окультуренное» пространство –
гостиница) и пос-ледовательности действий фикционального субъекта.
В описании этой ситуации начинается развертывание суперконцепта
«жизнь» через языковую репрезентацию подчиненных ему, но,
безусловно, также имеющих сложную структуру концептов «человек»,
«время», «пространство», «движение». Перечисление множества
арте-фактов подчеркивает материальность как органический атрибут
конструируемого суперконцепта.
Во втором фрагменте (первая речевая ситуация) нагрузку по
дальнейшему развертыванию уже введенных концептов и интродукции
новых концептов прини-мают на себя цепочки персонажных субтекстов
(кортежи). С помощью кортежей происходит дальнейшая конкретизация
повествовательного хронотопа, продолжает раскрываться концепт
движения. Референциальный план диалога составляет пре-имущественно
характеризующая информация, представляющая собой сведения о некоем
третьем лице. Именно в этом информационном пласте заключен наиболее
сильный потенциал по формированию еще одного, нового концепта
«болезнь». Этот концепт может быть представлен через такую
структуру репрезентации зна-ний, как сценарий. Конечным уровнем
структуры сценария является фрейм повес-твования (Кубрякова Е.С.,
Демьянков В.З., Панкрац Ю.Г. и др., 1996, с. 181). Учи-тывая это
обстоятельство, сценарий можно определить как систему
подобранных
-
5
Вестник № 1
по какому-то параметру и контекстуально связанных элементов
(Дуев Г.В., 1987, с. 7). Г.В. Дуев выделяет совокупность
семантических показателей, которые образу-ют сценарность,
являющуюся общим семантическим свойством существительных с
«признаком темпоральности в лексическом значении». Количество таких
дина-мических семантических признаков достигает двадцати трех (Дуев
Г.В., 1987, с. 10; Дуев Г.В., 1988, с. 97-98).
Болезнь является аномальным состоянием, рассматривается как
«нарушение правильной деятельности организма» (Ожегов С.И., 1988,
с. 47), как девиация, воз-никновение которой не приветствуется. В
«свободном» общении информирование о подобных аномалиях проводится,
чтобы достичь вполне определенной цели: «не-желательные девиации
служат материалом для жалоб и раскаяний, упреков и обви-нений,
осуждений и сплетен, запрета и возмущений, предупреждений и угроз»
(Ару-тюнова Н.Д., 1987, с. 11). Болезнь спутника дочери вызывает у
матери естественное беспокойство. Персонажные субтексты в данной
коммуникативной ситуации рас-крывают следующие признаки концепта
«болезнь»: темпоральность (фиксируется проявление симптомов – в
рассматриваемом случае через перечисление действий в прошлом);
повторяемость (спрашивающий ожидает новых проявлений заболева-ния);
этот признак позволяет проводить гипотетическую атрибуцию концепта
(про-гноз); опасность для окружающих побуждает мать выступить в
роли манипулято-ра локативным параметром того субъекта, на который
оказывается воздействие, то есть локативным параметром дочери;
социальность: явление – болезнь – вызывает необходимость в создании
специальной системы – системы здравоохранения (ле-чебные заведения,
специалисты и др.); причинность: возникновение болезни может
связываться с наследственностью.
Основной вид манипуляции в рассказе – то есть воздействия со
стороны од-ного персонажа на поведение и внутренний мир другого
литературного героя – ма-нипуляция по изменению локации. Она
является средством актуализации концеп-та «движение», который
одновременно есть ингерентный признак суперконцепта «жизнь». Между
тем, локальная манипуляция связана также с репрезентацией ме-нее
сложных по структуре концептов: так, пойнтером концепта «опасность»
явля-ется персонажный субтекст, содержащий совет вернуться домой,
который мать дает дочери во время телефонного разговора.
Локальная манипуляция в четвертой речевой ситуации /шестой
фрагмент/ связана с концептом «болезнь». Герой, которому
приписывается состояние болезни, осуществляет речевую агрессию, в
результате которой происходит изменение лока-ции участника
коммуникативной ситуации – женщины в лифте. Данная манипуля-ция
становится прелюдией к еще одной, исходящей от того же персонажа,
который изменяет направленность своей следующей локальной
манипуляции: развязка рас-сказа /седьмой фрагмент/ передаётся через
описание локальной автоманипуляции – результирующей концепта
«болезнь»: герой покидает мир живых. Персонаж, со-вершающий
самоубийство, является актуализатором двух концептов – «жизнь» и
«смерть». Вся деятельная фаза Глосса подчинена разворачиванию
первого концепта. Лишь два момента актуализируют второй концепт:
словесная реконструкция окка-зионально-мифического мира,
содержащего концепт «смерть», и акт самодеструк-ции. За персонажем
закреплен такой признак концепта «смерть», как «наличие де-ятеля
(агента), приводящее к названному состоянию».
Эффективным способом репрезентации концепта «смерть» является
его вве-дение в сильной позиции: описание акта самодеструкции
заканчивает повествова-
-
6
Вестник № 1
ние, что акцентирует признаки беспредметности, бесформенности,
отсутствие цвет-ности, интегрируемые в понятии «НИЧТО».
(Небезынтересно процитировать слова Н.Н. Белозёровой, которая
отмечает: «В шекспировской философско-поэтической системе абсолютом
является НИЧТО (NOTHING)», представляющее «триединство
антипространства – антивремени – античеловека» (Белозерова Н.Н.,
2001, с. 231). Допустимо предположить, что этот вывод может носить
более универсальный ха-рактер.) «Ничто» - есть то, что излишне
описывать с помощью слов, ведь чтобы указать на это понятие,
достаточно лишь прекратить повествование, замолчать.
Специфика третьей речевой ситуации заключается в том, что
передаваемая в персонажных субтекстах мифологема практически
дублирует систему концептов, вербализуемую в корпусе всех
высказываний рассказа. Во «включённом» «фикци-ональном универсуме»
(Бочкарёв, 2003. с. 8) постулируется существование еще од-ной формы
жизни (bananafish), воспроизводятся концепты «болезнь» и «смерть».
Конструируя гипотетический мир, его креатор совершает вербальную
агрессию (эта агрессивность латентна), повторяющуюся более
выраженно в четвертой речевой си-туации; нарастание накала речевой
агрессии предшествует трагическому акту само-деструкции.
Слово “bananafish” вынесено в заглавие рассказа. Оно взято из
субтекстов, вос-создающих «включенный» мир, в котором получает
выдвижение концепт «смерть». Таким образом, слово “bananafish”
становится индикатором этого мира, а значит и пойнтером концепта,
получившего выдвижение. «Включенный» гипотетический микромир
концептуально тождественен другому, одновременно воспроизводимому
макромиру. Изучение текста как резервуара системно организованных
концептов дает возможность вскрыть логику наррации как результата
«композиции (выделено В.Ш. – А.Б.), организующей элементы событий в
искусственном порядке» (Шмидт В., 2001, с. 26). Как мы убеждаемся,
целостная концептуальная система художес-твенного текста может
дублироваться в отдельных его фрагментах (в частности, в
«аналектических» цепочках персонажных субтекстов).
Конструирование возможного мира может рассматриваться как вид
когни-тивной игры, причем индивид может занять пассивную позицию
реципиента но-вого мира, нового знания, либо стать их создателем.
Воспроизводимый в субтексте гипотетический мир может содержать в
себе элементы, отсутствующие в мире, в ко-торый «включен» персонаж,
или существующие в отчужденном от креатора гипоте-тического мира
виде. Вовлечение таких элементов в пространство «включенного» мира
обусловлено их существенной значимостью для говорящего и/или
слушающе-го (ср. персонажные субтексты Джорджа – героя повести Дж.
Стейнбека “Of Mice and Men” (Steinbeck J., 2003, p. 26-27,
158-159)).
Концепт «опасность», представленный в персонажных субтекстах,
воспроиз-водящих «включенный» мир, находит подкрепление в ссылках
на условия, в кото-рых происходит коммуникация: когда плот с
девочкой движется от берега, на морс-кой глади возникают волны. Все
сигналы указывают на незначительную опасность, однако в результате
наложения этих сигналов друг на друга создаётся эффект ум-ножения,
возникает устойчивое ощущение опасности, подкрепляемое
референци-альным планом диалога в первой речевой ситуации. Итак,
видно, что взаимодейс-твие концептов происходит благодаря их
способности к иррадиации: концепт, вер-бализованный в одном
сегменте текста, оказывает воздействие на иной концепт,
вербализуемый в другом текстовом сегменте. В рассматриваемом случае
концепт «болезнь», обладающий признаком «опасность», актуализирует
через этот признак
-
7
Вестник № 1
концепт «опасность». Персонажные субтексты, образующие речевую
партию девочки, дают пред-
ставление о несформированности картины мира ребенка.
Действительность вос-принимается девочкой еще достаточно
фрагментарно. Специфика её модуса вос-приятия связана с вычленением
отдельных сторон действительности в упрощен-ном,
конкретно-предметном виде, на что явно указывают следующие
персонажные субтексты: “Did you see more glass?”, “It needs air,”
she said. Признаки объектов также воспринимаются в опредмеченном
виде: “This is a yellow,” she said. Вместе с тем у ребёнка уже
складываются начатки представлений о качествах, свойствах
предме-тов и явлений действительности, что формирует определенное
отношение к ним, вызывает различные эмоциональные состояния (“Here
comes a wave,” Sybil said ner-vously.).
Итак, концепты в художественном тексте репрезентуются с помощью
пой-нтеров. Данный термин используется в работах Г.В. Дуева и Н.С.
Бурмистровой и означает слово с особой семантической нагрузкой,
входящее в состав дефиниции лексического значения другого слова и
выполняющее функцию семантического указателя признака (Бурмистрова
Н.С., 1988, c. 10; Дуев Г.В., 1987, c. 8; Дуев Г.В., 1988, c.
95-96). В нашем случае пойнтеры – это специфические в семантическом
от-ношении текстовые элементы, различные по степени сложности своей
структуры. В художественном произведении концепты, выражающие
абстрактные сущности, мо-гут репрезентоваться с помощью пойнтеров,
в качестве которых выступают слова, обозначающие абстрактные либо
конкретные предметы. В таких случаях говорят, что элементы текста
получили «концептуальную нагрузку» (Кагановская Е.М., 2003, c. 12).
Если говорить о репрезентации концепта «жизнь» в анализируемом
рассказе, то следует отметить, что его пойнтерами являются
лексические единицы, имеющие значение «цвет», «предмет одежды» и
т.д. Концепт «жизнь» настолько многомерен и структурно сложен, что
возникает ситуация, в которой «за деревьями не видно леса», так как
этот концепт образуют большое количество «подчинённых» концептов,
из которых можно вывести обобщенные признаки суперконцепта.
Например, концепт «болезнь» обладает собственной структурой
признаков, но сам этот концепт, «впи-санный» в структуру
суперконцепта «жизнь», становится сложным признаком пос-леднего
«качество существования».
Пойнтером концепта могут быть и слово, и текстовой сегмент, в
котором раскрыта та или иная ситуация. Так, описанная в рассказе
ситуация, когда мать отпускает маленькую дочку погулять одну, может
быть отнесена интерпретатором в рубрику его опыта «родительская
беспечность», что приводит к возникновению прогностической
проекции, представляющей собой предположение о неблагопри-ятных
последствиях для партиципанта ситуации (однако вовсе не
обязательно, что выдвинутая гипотеза найдёт подтверждение в
процессе чтения). Данный пойнтер (фрагмент, состоящий из
персонажного субтекста и последующих нескольких пред-ложений,
объединенных паратаксической связью) есть средство актуализации
кон-цепта «опасность».
Текстовой концепт интегрирует моносубъектный и полисубъектный
повес-твовательные планы. Дело в том, что читательское восприятие
избирательно, оно наиболее активно тогда, когда направлено на так
называемые «смысловые центры» (Ретуева Л.Н., 1988, c. 8).
Концептуальная нагруженность текстового элемента обес-печивает его
выдвижение, связываемое с когнитивной операцией, в ходе которой
интерпретатор отбирает наиболее важную информацию (в связи с этим
см. (Чейф
-
8
Вестник № 1
У.Л., 1983, с. 35-73)). Так, персонажные субтексты Глосса
выдвигаются на передний план в момент рецепции читателем того
эпизода, в котором герой моделирует «вклю-ченный» возможный мир.
Мера выдвижения субтекста/субтекстов будет зависеть от количества
содержащихся в них деталей, которые релевантны для построения
«ми-фологического» мира и которые образуют его концептуальные
основания.
Закономерна постановка следующего вопроса: какое словесное
означива-ние текстового концепта является наиболее удачным?
Представляется, что весьма уместно в качестве средств номинации
концептов использовать лексические еди-ницы, которые обозначают
важнейшие для индивида и социума понятия, такие как «жизнь»,
«смерть», «любовь», «ненависть», «духовный мир», «красота» и т.п.
(Рету-ева Л.Н., 1988, c. 9), то есть понятия, выраженные словами
«общей абстрактной се-мантики» (там же).
Механизм развертывания текстового концепта заключается в
многократном вер-бальном означивании простых или сложных ситуаций,
которые служат стимулами ак-туализации концепта. Другими словами,
речь идёт о лингвистическом способе, позво-ляющем запустить
когнитивный механизм активации (активизации) (Кубрякова Е.С,
Демьянков В.З., Панкрац Ю.Г. и др., 1996, c. 11). Как показано
выше, персонажный суб-текст обладает достаточным потенциалом для
запуска механизма активации. Линейная последовательность
персонажных субтекстов и фрагментов авторской «речи» создаёт в
сознании реципиента художественного произведения объемный
концептотекст, то есть сложным образом организованное сплетение
ментальных сущностей. Интенсивность и непрерывность конструирования
концептотекста свидетельствует об успешной интер-претации
художественного произведения.
Анализ развертывания концептов, то есть изучение динамической
системы концептов в художественном тексте дает возможность
действительно всесторонне-го выявления содержательно-концептуальной
информации (это один из ключевых терминов информационной теории
текста И.Р. Гальперина (Гальперин И.Р., 2005)). Но при этом нужно
помнить о заведомой неполноте репрезентации концепта в
худо-жественном тексте. Это обстоятельство, по-видимому, и
заставляет говорить о су-ществовании неявного текста, о смысловой
лакунарности, которая ощущается осо-бенно остро тогда, когда
значительная часть структуры концепта остаётся неверба-лизованной.
Концептуальной информации, таким образом, присуща известная мера
невыразимости в рамках текста. В этом – её отличие от подтекстовой
информации, которая всегда получает словесное выражение. В
противном случае интерпретация подтекста носила бы «абсолютно
вероятностный характер», а «число интерпретаций подтекста не было
бы ограниченным» (Перепелица З.В., 1987, c. 9).
Автор художественного текста – это призма, пропускающая через
себя дейс-твительность и вбирающая в себя социальный контекст. В
связи с этим воссозда-ваемая в художественном тексте концептуальная
система не может безоговорочно рассматриваться как принадлежность
индивидуального сознания, ведь автор может быть медиатором
концептов, относящихся к коллективному сознанию, хотя пос-ледние
находят выражение в субъективно обработанном виде. Привлечение
доста-точно широкого контекста функционирования концепта позволяет
рассматривать концепт как языковое явление, придающее неповторимый
колорит картине мира, характерной для определенного языкового
сообщества. Масштабная и многоаспек-тная проблема представления
концептов в художественных произведениях разных национальных
литератур еще ждет своих исследователей.
-
9
Вестник № 1
ЛИТЕРАТУРА1. Арутюнова Н.Д. Аномалии и язык. (К проблеме
языковой «картины мира») // Вопросы языкоз-
нания. – 1987. – №3. – С.3-19.2. Бабина Л.В. К проблеме
вторичной репрезентации // Актуальные проблемы германского и
обще-
го языкознания. Сб. статей к юбилею проф. В. Д. Девкина. –
Тамбов: изд-во ТГУ им. Г.Р. Держа-вина, 2001. – С.15-20.
3. Белозёрова Н.Н. Семиотические аспекты интегративной поэтики
(на материале русских, англий-ских и ирландских художественных
текстов): Дис. … докт. филол. наук. – Тюмень, 2001. – 339 с.
4. Бочкарёв А.Е. Семантический словарь. – Нижний Новгород:
ДЕКОМ, 2003. – 200 с.5. Бурмистрова Н.С. Семантическая сегментация
текстовой структуры художественных прозаичес-
ких текстов: Автореф. дис. … канд. филол. наук. – Одесса, 1988.
– 15 с.6. Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического
исследования. – 3-е изд., стереотип. – М.:
Едиториал УРСС, 2005. – 144 с. 7. Дуев Г.В. Смысловая структура
существительных английского языка, обладающих семантичес-
ким признаком сценарности: Автореф. дис. … канд. филол. наук. –
Пятигорск, 1987. – 13 с.8. Дуев Г.В. Фреймы-сценарии для описания
смысловой структуры слова // Теория верификации линг-
вистических отношений. Межвуз. сб. науч. тр. – М.: МОПИ им. Н.К.
Крупской, 1988. – С. 93-103. 9. Кагановская Е.М. Текстовые концепты
художественной прозы: когнитивная и коммуникативная
динамика (на материале французской романистики середины XX
столетия): Автореф. дис. … до-ктора филол. наук. – Киев, 2003. – 34
с.
10. Кубрякова Е.С., Демьянков В.З., Панкрац Ю.Г., Лузина Л.Г.
Краткий словарь когнитивных тер-минов / Под общ. ред. Е.С.
Кубряковой. – М.: филолог. факультет МГУ, 1996. – 248 с.
11. Летуновская Н.В. Лексико-семантическая репрезентация
концепта «красота» в немецком и рус-ском языках: Автореф. дис. …
канд. филол. наук. – М., 2005. – 19 с.
12. Маслова В.А. Когнитивная лингвистика: Учебное пособие. –
Минск: ТетраСистемс, 2004. – 256 с.13. Нуждина О.Ю. Концепты «душа»
и «тело» в языковой картине мира (на материале английского и
русского языков): Автореф. дис. … канд. филол. наук. – М., 2004.
– 18 с.14. Ожегов С.И. Словарь русского языка / Под ред. Н.Ю.
Шведовой. – 20-е изд. – М.: Русский язык,
1988. – 750 с. 15. Перепелица З.В. Семантико-синтаксические
средства реализации подтекста (на материале английс-
кой и американской драматургии): Автореф. дис. … канд. филол.
наук. – Минск, 1987. – 16 с.16. Ретуева Л.Н. Семантическая
напряженность художественного прозаического произведения (на
мате-
риале романов А.Мэрдок и М.Дрэббл): Автореф. дис. … канд. филол.
наук. – Одесса, 1988. – 16 с.17. Трирог М.Ю. Бытование слова в
художественном тексте // Инновационные процессы в обучении
иностранному языку (дидактика, перевод, культура). Материалы
межвузовской научно-методи-ческой конференции. – Тверь: Твер. гос.
ун-т, 2002. – С. 129-133.
18. Фесенко Т.А. Этноментальный мир человека: опыт
концептуального моделирования: Автореф. дис. … доктора филол. наук.
– М., 1999. – 52 с.
19. Чейф У.Л. Память и вербализация прошлого опыта // Новое в
зарубежной лингвистике. – Вып. XII. Прикладная лингвистика /
Составление В.А. Звегинцева. Пер. с англ. под ред. и с
предисло-вием Б.Ю. Городецкого. – М.: Радуга, 1983. – С. 35-73.
20. Шмидт В. Нарративные уровни «события», «история», «наррация»
и «презентация наррации» // Текст. Интертекст. Культура. Сборник
докладов международной научной конференции (Москва, 4-7 апреля 2001
года) / РАН, Ин-т русского языка им. В.В. Виноградова / Ред.-сост.:
В.П. Григорь-ев, Н.А. Фатеева. – М.: Азбуковник, 2001. – С.
25-40.
21. Salinger J.D. Nine Stories. – Мoscow: Raduga Publishers,
2001. – 240 p.22. Steinbeck J. Of Mice and Man. – Moscow: Raduga
Publishers, 2003. – 176 p.
-
10
Вестник № 1
Глушак В.М.,Сургутский государственный университет (СурГУ)
МОДУСЫ РЕЧЕВОГО ПОВЕДЕНИЯ В НЕМЕЦКОМ ЯЗЫКЕ
АннотацияПарадигма речевого поведения включает в себя три
основных модуса: вежли-
вости, агрессивности, фамильярности и переходных зон между ними.
Под модусом речевого поведения понимается как вербальная, так и
невербальная реализация ти-пических ситуаций коммуникативного
взаимодействия людей, основанную на оп-ределенных мотивах,
потребностях, интенциях, индивидуально-психологических
особенностях, социальных ролях и возможностях коммуникантов.
Vasiliy Glushak Surgut State University, SurgutTHE MODI OF
SPEECH BEHAVIOUR IN THE GERMAN LANGUAGEAbstractThe paradigm of
speech behaviour includes three basic modi of politeness,
aggression,
familiarity and transitional zones between them. The modus of
speech behaviour is the verbal and non-verbal realization of
typical situations of the communicative interaction between people,
which is based on motives, needs, intentions, individual
psychological peculiarities, social roles and possibilities of the
participants of communication.
Различные аспекты взаимодействия типов знаний и когнитивных
структур в организации и протекании коммуникации нашли свое
отражение в различных ког-нитивных моделях. Одни из них относятся к
структуре предметно-референтной си-туации и сводятся, таким
образом, к декларативному знанию. Другие конструируют
процессуальную сторону интеракции (ср. Макаров 2003, 159). Однако
все они пред-ставляются недостаточно эффективными применительно к
реальному функциони-рованию речевого поведения как сложного
многоаспектного явления.
Для конструирования образцов коммуникативного взаимодействия
необхо-димо определить такие когнитивные модели, которые учитывали
бы дискурсивные переменные, релевантные для конкретных образцов
речевого поведения. Ближе всего данным требованиям соответствует
современное направление дискурс-анали-за, который требует учета
всего набора многообразных факторов при исследовании порождения и
интерпретации смыслов в процессе интеракции: социокультурной
ситуации, особенностей личности (ментальная сфера, внутренний мир,
психологи-ческие особенности) и мотивации коммуникантов.
Для обозначения когнитивных структур речевого поведения в
настоящем ис-следовании мы используем понятие «модус». Четкое
определение данного феномена не представлено в лингвистической
литературе. Авторы, прибегающие к понятию модуса, приспосабливают
его к целям своего исследования. Самым распространен-ным является
обозначение под термином «модус» категории наклонения. Наиболее
известное определение модуса в другом аспекте дано Ш. Балли. Он
писал о сущест-вовании в речи двух феноменов – содержательного и
интерпретационного. Соглас-но его теории любое высказывание
является местом реализации и взаимодействия фактического содержания
того, что говорится – «диктума», и индивидуальной ин-терпретации
того, как что-то говорится и как это что-то следует понимать –
«моду-са». При этом модус определяется как активное действие,
производимое говорящим
-
11
Вестник № 1
над диктумом (Балли 1955).Ш. Балли описывает «представления» как
«чистое порождение ума», которые
существуют объективно и «виртуально». «Психическая реакция» на
представления является актом субъективного реагирования, его
осознанием и превращением в объект мысли. Она выражает суждение о
некотором факте, дает ему ту или иную эмоциональную оценку,
указывает на степень уверенности «мыслящего субъекта» (автора
высказывания) в соответствии представления действительному
положению вещей. В основе эксплицитного выражения мысли находится
логическая форма, со-стоящая из двух частей: первая является
«коррелятивной представлению» и образует диктум предложения, а
вторая, «без которой вообще не может быть предложения», содержит
«выражение модальности», коррелятивной операции, производимой
мыс-лящим субъектом (Балли 1955, 44).
Сущность модуса и его отношение к модальности рассматривались и
в рам-ках теории текста. Так, Э. Верлих определяет модус как
комплексную категорию, включающую в себя «способ видения»
(Sehensweise) субъектом фактов и явлений окружающей
действительности. При данном рассмотрении комплексная категория
распадается на три главных модуса: фактический (говорящий
обозначает предме-ты или явления как существующие в
действительности, используя аффирмативные предложения), негативный
(говорящий через выбор отрицательных предложений отказывает
предметам или явлениям в существовании) и предположительный
(го-ворящий через утверждение или отрицание предложений и модальные
глаголы пе-редает сомнение, предположение) (Werlich 1975, 54).
С утверждением лингвистики текста, а в дальнейшем и дискурсивной
пара-дигмы исследователи все больше прибегают к широкому
рассмотрению феноме-на «модус», выходя за рамки только
логико-понятийного подхода к модальности предложения, мотивируя это
тем, что собственно речевой, функциональный аспект языка богаче
плана понятийно-логического, рассматриваемого при характеристике
модальности обычно лишь в аспекте структуры (системы) языка. Для
грамматико-стилистического рассмотрения языковых явлений
логико-понятийная концепция модальности недостаточна, так как она
не учитывает многообразия факторов, про-являющихся в речи
(психологических, социальных и т.д.) (Кремер 1999, 40–41).
Сложная природа модуса в современной лингвистике понимается как
комп-лекс смыслов, исходящих от говорящего и отражающих то, что
выражается в дик-туме, т.е. кем, когда, кому, с какой целью, в
каких условиях. Причем содержание модуса не в последнюю очередь
определяется языковым выражением психических переживаний, связанных
с объективной реальностью. Модусные события отражают факты
«несубстациональной действительности, …рефлексии говорящего по
поводу другого события» (Колосова, Черемисина 1986, 23).
Применительно к речевому поведению понятие модуса встречаем и в
работах последних лет. Так, А.Ф. Валеева в качестве одной из
составляющих «языкового по-ведения» выделяет
«экспрессивно-оценочные модусы» (Валеева 2003, 140).
Н.К. Данилова выделяет различные модусы высказывания
(эпистемичес-кий, коммуникативный и т.д.) и понимает под ними
функционирование языковых средств в высказывании, с помощью которых
реализуется вербальное поведение, выделяется роль и позиция
субъекта высказывания (Данилова 2004, 31–32).
Термин «модус» использует М.Л. Макаров для характеристики речи
как спо-соба существования когнитивных моделей в дискурсе (курсив
наш. – В.Г.) (Макаров 2003, 160). В своем исследовании мы будем
придерживаться данной метаязыковой трактовки понятия модуса.
Природа модуса исходит из целевой коммуникативной
-
12
Вестник № 1
установки автора и соотносится с категорией модальности. В
основе модальности лежат универсальные категории логики,
организующие рациональное сознание в виде модусов.
На актуальность исследования проблемы модальности как явления
когнитив-ной сферы человеческой личности при рассмотрении структур
представления зна-ний и способов их концептуальной организации
указывают последние работы по когнитивному анализу речевой
деятельности (Усачева 2004, 125–126). Т.А. ван Дейк в отличие от
ментальных моделей , сценариев и фреймов, в основе которых лежат
абстрактные знания о стереотипных событиях и ситуациях, в качестве
основного типа репрезентации знаний описывает «модель ситуации»,
которая включает в себя индивидуальный опыт, установки и намерения,
чувства и эмоции носителя языка (ван Дейк 1989). Ситуационных
модели в совокупности всех этих знаний «прониза-ны сеткой модальных
отношений», содержат интенцию и коммуникативные пара-метры
«прагматического субъекта высказывания» (коммуниканта) и
определяются А.Н. Усачевой как интенционная и прагматическая
модальность. Таким образом, модальности предписывается важная роль
при рассмотрении дискурса в рамках ког-нитивной науки (Усачева
2004, 126, 130).
Выбор термина «модус» для обозначения концептуальной модели
речево-го поведения в настоящей работе определяется также его
обобщенной трактовкой в философии и логике. Философский термин
«модус» (лат. modus – мера, способ, образ) имеет долгую историю и
обозначает «свойство предмета, присущее ему не постоянно, а лишь в
некоторых состояниях» (Кондаков 1976). Применяя значение данного
понятия к сущности речевого поведения, можно определить модус
речево-го поведения как некую концептуальную модель, включающую в
себя способ вза-имодействия коммуникантов на фоне складывающихся
коммуникативно-дискур-сивных ситуаций.
Наше понимание модусов речевого поведения по своей сути
приближается к дефиниции речевых жанров К.Ф. Седова, которые
«присутствуют в сознании язы-ковой личности в виде готовых
сценариев, фреймов, влияющих на процесс разво-рачивания мысли в
слово. При этом в ходе формирования дискурса уже на стадии
возникновения коммуникативного намерения (следующий после появления
мотива речи) происходит настрой на ту или иную
социально-коммуникативную ситуацию, жанр». Речевые жанры
представлены «зоной перехода от когнитивных форм созна-ния к формам
языковым» (Седов 2003, 240). Для успешного протекания коммуника-ции
К.Ф. Седов указывает на важность учета коммуникантами таких
факторов, как их языковая компетенция, жизненный опыт, законы
социального взаимодействия людей в складывающихся ситуациях,
социально-психологическая компетенция, а также нормы речевых
жанров. Данные знания создают «жанровое ожидание», ко-торое
настраивает коммуникантов на ту или иную типическую коммуникативную
ситуацию, а вместе с тем на понимание дискурса (там же).
В настоящее время существуют многочисленные классификации
речевых ак-тов. Но даже объединение их в более крупные блоки, коими
являются речевые жан-ры, не позволяет выделить обозримое количество
когнитивных структур, на осно-вании которых могла бы строиться
речеповеденческая парадигма. Речевые жанры и акты являются
дискурсозависимыми конструктами, так как они существуют в
опре-деленной социально-коммуникативной ситуации. Их можно
подвергнуть дальней-шему укрупнению в виде модусов речевого
поведения, если абстрагироваться от их социальной и психологической
составляющей и рассмотреть мотивационный уро-вень их порождения и
интенционную направленность.
-
13
Вестник № 1
На стадии появления мотива речи более или менее независимыми от
соци-альных факторов и психологических особенностей коммуникантов
(в отличие от психологического состояния, вызываемого действиями
участников коммуникации в отношении друг друга) остаются иллокуция
и перлокуция. Две эти силы, если они правильно воспринимаются и
осознаются участниками коммуникации, настраива-ют их на
определенную типичную речеповеденческую ситуацию. Интенции
комму-никанта мотивируются стимулами, исходящими из поступков или
действий партне-ра по коммуникации. Речеповеденческая реакция
говорящего в совокупности опре-деленных средств нацелена на то,
чтобы донести до слушающего свои намерения.
На следующем этапе речепорождения выбор языковых средств
совершается уже с учетом особенностей социально-коммуникативной
ситуации. Поэтому выра-жение интенций и перлокутивный эффект могут
иметь различную степень проявле-ния – от скрытой до явной. Но,
несмотря на ограничения, вызываемые неравенс-твом социального
статуса коммуникантов, их речевое поведение совершается в зоне
базовых концептов, представляющих собой переход от когнитивных форм
сознания к языковым структурам.
При сопоставлении иллокутивной направленности описанных до
настоящего времени речевых актов с мотивами их возникновения и
применения в интеракции стало возможным выделение трех основных
речеповеденческих модусов – фамиль-ярного, вежливого и агрессивного
речевого поведения. Участники коммуникации ориентируются на
выделенные модусы в процессе речепорождения еще до того, как
определяются с модификацией своего речевого поведения с учетом
лингвистичес-кой, социокультурной и социальной компетенций.
Итак, сущность модуса определяется соотношением иллокутивного
фактора с мотивами речевого поведения, которые определяются
стимулом, исходящим из вы-сказываний или поступков одного
коммуниканта по отношению к другому. Модус, таким образом, получает
тот или иной характер в зависимости от психологического состояния
коммуникантов и условий интеракции. Учет социальных факторов
(со-циальная иерархия, статус и т.п.) и индивидуальных особенностей
участников ком-муникации (терпение, нервность, готовность к
компромиссам, нетерпение критики и т.п.) настраивает их либо на
сближение, либо на удаление друг от друга.
Сближение характерно для фамильярной коммуникации, когда ее
участники состоят в равных доверительных отношениях. Коммуникация
протекает в условиях психологического комфорта, т.е. поведение
интерактантов характеризуется отсутс-твием давления друг на друга.
Речевое поведение оформляется в данном случае в рамках модуса
фамильярности.
Отстранение может базироваться как на отрицательных, так и на
положитель-ных эмоциях. Действия одного интерактанта, приводящие к
раздражению другого (или нанесению ущерба имиджу, о чем пойдет речь
ниже), создают дистанцию между ними и оформляют речевое поведение
посредством модуса агрессивности. Отстра-нение, характеризующееся
положительными или, по крайней мере, нейтральными, неотрицательными
эмоциями, строится на взаимном приятии и сопереживании
ин-терактантов, которые, однако, не состоят в фамильярных
отношениях. Такая ситуа-ция настраивает коммуникантов на формальное
речевое поведение, отличающееся ритуализацией, в рамках модуса
вежливости.
Выделенные нами речеповеденческие модусы являются неоднородными
в плане их пропозиционального содержания. Модусы вежливости,
агрессивности и фамильярности находятся в тесном взаимодействии
друг с другом, что определяет-ся постоянной сменой условий
коммуникации, а вместе с ней и соответствующими
-
14
Вестник № 1
изменениями в характере речевого поведения интерактантов.В
результате необходимости перехода из одного модуса речевого
поведения в
другой участники коммуникации попадают в промежуточную область,
которая об-разуется в результате взаимопроникновения различных
модусов. Промежуточные области характеризуются наличием признаков,
присущих взаимодействующим мо-дусам. Коммуникант, находящийся в
зоне перехода из одного модуса в другой, пыта-ется определить линии
своего дальнейшего речевого поведения, так как стратегия, которой
он придерживался ранее, в силу определенных обстоятельств не
оправдала себя. Длительность пребывания в переходной зоне может
свидетельствовать либо о колебании коммуниканта в отношения
целесообразности перехода в новый рече-поведенческий модус, либо о
намеренном выборе стратегии постепенного входа в новые условия
коммуникации и тем самым о желании избежать или причинить
ми-нимальный ущерб своему «Я». Короткое пребывание в переходной
зоне или, вооб-ще, резкое переключение из одного модуса в другой
свидетельствует, скорее всего, о пребывании коммуниканта в
состоянии аффекта, когда он уже не может контро-лировать свои
эмоции и чувства и тем самым отказывается следовать определенным
социальным конвенциям.
Взаимодействие речеповеденческих модусов схематично можно
представить следующим образом (рис. 1), где В – модус вежливости, Ф
– модус фамильярности, А – модус агрессивности, В–Ф и Ф–А –
переходные зоны:
Рис. 1
В предложенной схеме отсутствует переходная зона В–А между
модусами вежливого и агрессивного речевого поведения (рис. 2). В
своем исследовании мы не рассматриваем ее подробно.
Рис. 2
Если переход совершается из модуса вежливости в модус
агрессивности или наоборот, то он протекает по двум сценариям:
быстро с отсутствием переходных зон или постепенно с участием
модуса фамильярности. Моментальный переход возмо-жен из модуса
вежливости в модус агрессивности, когда один из коммуникантов
ощущает нанесение серьезного ущерба своему «Я» именно в той
ситуация, которая менее всего предполагает подобное. Например, во
время ссоры одной пары девушка чувствует себя оскорбленной и
начинает плакать. Парень подходит к ней вплотную и пытается обнять,
чтобы успокоить:
– Komm, Schatz! Das habe ich nicht gewollt. Verzeih mir! Девушка
не желает принимать извинения и переходит в наступление:– Verpiss
dich, du dreckiger Penner!
-
15
Вестник № 1
Не ожидая такой реакции, парень отпускает девушку и отвечает на
ее слова так же агрессивно:
– Du bist bescheuert, eh! (OG).Постепенный переход более
характерен для стратегии смены модуса агрессив-
ности на модус вежливости. Участник коммуникации, основываясь,
как правило, на социальной выгоде (под социальной выгодой
необходимо понимать такой результат речевого поведения, который
позволяет коммуниканту получить дополнительные социальные
привилегии или, по крайней мере, не потерять уже имеющиеся),
пыта-ется смягчить агрессивную атмосферу путем ее перевода в
фамильярную. Таким об-разом, он пытается сохранить свой имидж, ибо
резкий отказ от агрессивного пове-дения мог бы нанести ему урон.
При выборе данной стратегии коммуникант может направить свое
речевое поведение в переходную зону ФВ или перейти на уровень
минимальной степени вежливости (Mann 2), как в следующей ситуации в
пивной, когда один посетитель случайно проливает пиво на
другого:
Mann 1: Eh, was soll das? Pass doch auf, du Idiot!Mann 2: Was
willst du? Waren doch nur ein Paar Spritzer Bier. Reg’ dich nicht
so auf!Mann 1: Red’ keinen ScheiЯ! Du hast mir das halbe Bier auf
den Rьcken gekippt.Mann 2: War doch keine Absicht. Ich kann doch
nichts dafьr, wenn die Kellnerin mich
anrempelt.Mann 1: Pass doch nдchstes Mal besser auf!Mann 2:
Klar, Mann, geht in Ordnung (АК).Если собеседникам не удается
определить, принадлежат ли они к одной со-
циальной группе, то они вынуждены использовать менее фамильярные
формы речевого поведения и избегать четкого указания на статусное
отношение (Haase 1994, 23). В подобных случаях участники колеблются
в выборе соответствующего модуса речевого поведения и организуют
свое коммуникативное взаимодействие в переходной зоне из модуса
фамильярного в модус вежливого речевого поведения. Коммуниканты
пытаются более тщательно изучить складывающуюся ситуацию и
возможность окончательного перехода либо в модус вежливого, либо в
модус фами-льярного речевого поведения. B качестве иллюстрации
данного положения можно привести инцидент на футбольном стадионе
между двумя парнями (A) и предста-вителями многочисленной группы
болельщиков (B), о составе которой двое парней вначале не
догадываются:
A: Hey, kannst du nicht die Fahne wegnehmen? Wir kцnnen nichts
sehen.B: Eh, wie seid ihr denn drauf?A: Jetzt pack’ flott deine
Fahne ein! Wir wollen was sehen.B: Halt’s Maul! Sonst gibt’s was
auf die Fresse. [SICH AN SEINE CLIQUE
WENDEND] Hey Jungs, schaut mal, die beiden hier suchen Streit.A:
Ey, bleibt cool! Ist alles OK (AK).В традиционном понимании
фамильярность воспринимается отрицательно,
невежливо, если коммуникация осуществляется между людьми,
находящимися в несимметричных социальных отношениях. Что касается
модуса фамильярности, то данный термин обозначает неформальное
общение людей, состоящих в симмет-ричных, равных социальных
отношениях. Фамильярности как термину в лингвис-тической литературе
часто не приписывается негативный оттенок. Так, К. Шуберт под
фамильярностью понимает определенный уровень отношений
коммуникантов, характеризующий их близость (Schubert 1985). Р.
Бенаккьо указывает на то, что при фамильярном общении
устанавливаются тесные непосредственные контакты меж-
-
16
Вестник № 1
ду коммуникантами, не характеризующиеся формальностью и
корректностью. Бо-лее того, в одних ситуациях фамильярность может
характеризоваться подчеркнуто грубыми, а в других – чрезвычайно
вежливыми формами (Бенаккьо 1997, 12).
Предпосылкой для фамильярного общения являются родственные
отноше-ния, близкое знакомство или частое общение коммуникантов.
Кроме того, основа-нием для фамильярного речевого поведения может
быть факт принадлежности обо-их коммуникантов к одной социальной
группе, даже если они к моменту разговора недостаточно хорошо знают
друг друга или ранее мало общались (Haase 1994, 23). Однако
действие данного фактора ограничивается возрастными параметрами
ин-терактантов и распространяется в основном на детей, подростков и
молодежь. Ха-рактерными средствами фамильярного речевого поведения
подростков и молодежи является сниженная разговорная или
просторечная лексика, обилие разнообразных междометий и других
звукоподражательных элементов, отказ от эксплицитного употребления
вежливых формул, например:
– Was geht ab bei dir heute Abend?– Ach, ich habe noch gar
keinen Plan. Ich wollte vielleicht bei’nem Kumpel abhдngen.– Ey, du
Schluffi, lass uns mal irgendwo richtig abzappeln gehen!– Nee, da
hab’ ich jetzt gar keinen Bock drauf.– Ey, du Langweiler, dann
bleibst du halt zu Hause (AK).Характер фамильярного речевого
поведения на фоне доверительных интим-
ных отношений определяется также соответствующими стратегиями,
которых при-держиваются участники коммуникации (см. пример ниже).
Организуя свое речевое взаимодействие в модусе фамильярного
поведения, коммуниканты искренне согла-шаются с точкой зрения друг
друга и оказывают друг другу поддержку.
Характерным является и то, что коммуниканты выражают симпатию в
отно-шении друг друга (строки 2, 3, 16), заинтересованность друг в
друге и создают тем самым благоприятную атмосферу общения. Для
реализации данных задач комму-никант использует такие стратегии,
которые подчеркивают его интерес (порой даже преувеличенный) делами
собеседника (строка 4), фиксируют внимание на возмож-ных общих
интересах (строка 6) и принадлежности к одной социальной группе или
наличии схожих проблем.
В процессе общения избегаются возражения, высказывается согласие
с собе-седником, демонстрируется информированность о его проблемах
и желаниях. Ком-муникант старается избегать пессимистического
настроя в отношении исхода собы-тий, связанных с партнером по
коммуникации (строка 12). Напротив, типичным для данного речевого
поведения является стратегический оптимизм (строка 13) и
пред-ложение к совместному решению возникающих задач:
Муж возвращается вечером с работы домой в грязной одежде и
неопрятном виде.(1) Mann: Bin wieder da!(2) Frau: Hi Schatz!(3)
Mann: Hi! [KЬSSEN SICH](4) Frau: Na, wie war’s bei der Arbeit?(5)
Mann: Ach, war OK. Nix Aufregendes.(6) Frau: Sag mal, kannst du
dich ganz schnell fertig machen. Wir sind in 10 Minuten
mit Jan und Steffi zum Essen verabredet.(7) Mann: Aaa, das habe
ich ganz vergessen. Ich ziehe schnell die albernen Klamotten
aus.(8) Frau: Du, die Britte kommt ьbrigens nicht mit. Sie hat
irgendwie ein Date.(9) Mann: Ich habe sie drauЯen stehen sehen vor
dem Haus. Sie hat mit irgendeinem
-
17
Вестник № 1
Typen geknutscht. Hat mich aber nicht erkannt.(10) Frau: Na ja,
wie soll sie auch, wenn du niemandem sagst, was du machst.(11)
Mann: Ist ja peinlich genug.(12) Frau: Ach, du spinnst. Du musst da
drьberstehen. Du kriegst den Job in Hamburg
bestimmt.(13) Mann: Wollen wir es hoffen!(14) Frau: Bist du
fertig?(15) Mann: Ja.(16) Frau: Hab dich lieb! [VERLASSEN DAS HAUS]
(LK).Речевое поведение в чистой зоне модуса вежливости в целом
имеет официаль-
ный настрой и характеризуется высокой степенью
конвенциональности, особенно относительно лица, которое находится в
социальной иерархии ниже своего партне-ра по коммуникации, как,
например, в следующем диалоге:
(1) Studentin: Guten Tag, Herr Professor Alpener!(2) Professor:
Schцnen guten Tag!(3) S.: Entschuldigung, dass ich stцre. Haben Sie
vielleicht eine Minute Zeit fьr mich?(4) P.: Ja, gerne. Sie sind
Frau…?(5) S.: Steinle.(6) P.: Ich habe Sie nicht erkannt, Frau
Steinle.(7) S.: Ja, letztes Mal hatte ich eine andere Haarfarbe.(8)
P.: Die schwarze steht Ihnen auch gut!(9) S.: Danke, Herr Alpener.
Das ist sehr nett von Ihnen.(10) P.: Sie wollen sich bestimmt nach
Ihrer Hausarbeit erkundigen.(11) S.: Ja , wenn es geht. Sie haben
gesagt, ich muss heute kommen.(12) P.: Leider habe ich sie noch
nicht bis zu Ende gelesen.(13) S.: Ich verstehe. Es ist natьrlich
auch nicht gerecht zu arbeiten, wдhrend alle andere feiern.(14) P.:
Nein, das wдre kein Problem. Ich war bloЯ 2 Tage mit dem Auto im
Schwarz-
wald unterwegs und habe eine bцse Erkдltung gekriegt. Bis jetzt
ist sie noch nicht vorbei.(15) S. Gute Besserung dann! Ich denke,
es lohnt sich nicht, mich fьr die Sprechstunde
am nдchsten Mittwoch eintragen zu lassen.(16) P.: Doch,
vereinbaren Sie einen Termin mit meiner Sekretдrin!(17) S.: Oh,
danke! Entschuldigen Sie, wenn ich aufdringlich bin. Im Dekanat
wurde
mir gesagt, dass die Scheine bis zum 15 Januar abgegeben werden
mьssen.(18) P.: Das schaffe ich schon.(19) S.: Ich danke Ihnen,
Herr Professor Alpener!(20) P.: Nicht zu danken.(21) S.: Und gute
Besserung! (AK).Речевое поведение организуется таким образом, чтобы
удовлетворить пот-
ребность собеседника в автономии или сохранении личностного
пространства и не лишить его свободы действий и принятия решений.
Коммуниканты стараются при-держиваться конвенциональной косвенности
и подходить с осторожностью к выбо-ру высказываний. При этом
нерешительные действия собеседников призваны де-монстрироват�
