Download pdf - Дворянский долг в мемуарах княгини Е. Р. Дашковой. – В сб. В: Сб. XVIII век № 28. Спб., Альянс-Архео, 2015. С. 105-125

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК

ИНСТИТУТ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ (Пуш�инс�ий Дом)

XVIII ве�

Сборни� 28

Альянс-АрхеоМос�ва — С.-Петербур'

2015

00Титул.fm Page 1 Wednesday, September 30, 2015 10:29 AM

УДК 821.161.1.0

ББК 83.3 (2Рос=Рус)1

В 76

В 76 XVIII ве�. Сборни� 28 / Отв. ред. Н. Д. Кочет�ова. — М.; СПб.:

Альянс-Архео, 2015.

ISBN

Аннотация

ББК 83.3 (2Рос=Рус)1

О т в е т с т в е н н ы й р е д а � т о р

Н. Д. Кочетова

О т в е т с т в е н н ы й с е � р е т а р ь

А. О. Дёмин

Р е д а � ц и о н н а я � о л л е $ и я:

Н. Ю. Алесеева, Р. Ю. Данилевсий, П. Р. Заборов,

А. А. Костин, С. И. Ниолаев, В. Д. Ра

Р е ц е н з е н т ы:

П. Е. Б харин, Р. Ю. Данилевсий

© Колле�тив авторов, 2015

© Российс�ая а�адемия нау�, 2015

ISBN © ООО «Альянс-Архео», 2015

00Титул.fm Page 2 Wednesday, September 30, 2015 10:29 AM

© А. Вачева, 2015

А. В А Ч Е В А

ДВОРЯНСКИЙ ДОЛГВ МЕМУАРАХ Е. Р. ДАШКОВОЙ

Мемуары княгини Дашковой многократно привлекали внима-ние исследователей, серьезно изучавших этот, вне всякого сомне-ния, один из самых популярных текстов русской мемуарной лите-ратуры. Хорошо известна история его написания, вывоза из Россиирукописи, заграничных публикаций с целью ознакомления какможно более широкого круга читателей в Европе, вовлеченностьмемуаров в разные идеологические контексты публикаторами икритикой. В настоящей статье будет рассмотрена концептуальнаяроль проблемы о дворянском долге в «Записках» княгини.

Полемичность дашковских «Записок» и сочетание в них авто-биографического повествования с философскими посланиями, ха-рактерными для трактатов и исторических сочинений, давно былиотмечены комментаторами. Александр Воронцов-Дашков считает,что автобиография княгини — ответ на порочащие личность Ека-терины II и ее собственную сочинения Ж.-А. Кастера, К.-К. Рюльераи других «историков» дворцового переворота 1762 года.1 Это мнениенесомненно справедливо. Подобные намерения заявлены мемуа-ристкой в письме-посвящении Марте Уилмот, в котором Дашковапишет, что положила себе целью опровергать «все хитросплетениялжи и гнусные измышления, возведенные на Екатерину Великую

1 Woronzoff-Dashkoff A. Dashkova: A Life Of Influence And Exile. American Phi-losophical Society. Philadelphia, 2008. P. XXVIII.

08Вачева.fm Page 105 Wednesday, September 30, 2015 10:30 AM

106 А. ВАЧЕВА

некоторыми французскими писателями», которые, «следуя низмен-ным целям и распущенности нынешнего времени, решили заодноочернить и оклеветать ее безвинного друга — Екатерину Малую».2

Однако дашковские мемуары выходят далеко за рамки самооправ-дания и попыток защититься от несправедливо возведенных обви-нений. Они выражают представления автора по двум важнейшимдля просветительской мысли темам: концепция просвещенного мо-нарха и «должность» дворянина. В этом смысле они соотносимыс мемуарами Екатерины II. Гораздо справедливее замечание М. Ле-витта о том, что Дашкова ставит себе целью в «Записках» тройнуюзащиту: возвеличение Екатерины II как истинно великой и просве-щенной государыни, утверждение русской культуры эпохи Просве-щения и уточнение и выявление собственной исторической роли.3

По своему жанру записки Дашковой представляют собой авто-биографию и ставят во главу угла историю личности мемуаристки.Текст должен раскрыть перед будущими читателями идеологиюконцепции собственного «я» автора. «Из моего повествования бу-дет видно, что плыть на одном корабле с великими мира сего —предприятие, изобилующее опасностями и что придворная атмос-фера губительна для честных людей; однако свободная от укоровсовесть может дать нам достаточно сил, чтобы твердостию духаобезоружить злобу тирана и помочь тем, кто чист душой, пере-нести самые несправедливые гонения. Вы найдете здесь примерытому, как славе сопутствуют зависть и ее верная подруга — кле-вета»,4 — эта формулировка «Записок» обобщает суть автобиогра-фического образа. В этом отношении повествование о прожитомЕкатерины «Малой» также приближается к автобиографии Екате-рины «Великой». Можно даже предположить, что в какой-то мереДашковой были известны «Записки» Екатерины II. Однако никакихдокументальных доказательств этому предположению нет. Обще-принятая точка зрения сформулирована Г. Н. Моисеевой: «Е. Р. Даш-кова не могла видеть „Мемуары“ Екатерины II, которые хранились

2 Дашкова Е. Р. Записки. Письма сестер М. и К. Вильмот из России. М., 1987.С. 35.

3 Levitt M. Virtue Must Advertise: Self-presentation in Dashkova’s Memoirs //Levitt M. Early Modern Russian Letters: Text and Context. Boston, 2009. P. 381.

4 Дашкова Е. Р. Записки. C. 35.


ДВОРЯНСКИЙ ДОЛГ В МЕМУАРАХ Е. Р. ДАШКОВОЙ 107

в запечатанном пакете и были вскрыты после смерти императрицыв 1796 г. Павлом I. Первое же издание этих „Мемуаров“ на фран-цузском и на русском языках было осуществлено А. И. Герценомв Лондоне в 1859 г. Очевидно, что сходство в изображении собы-тий, предшествующих восшествию Екатерины II на престол, в „За-писках“ Е. Р. Дашковой и в „Мемуарах“ императрицы объясняетсятем, что в обоих произведениях нашли отражение одни и те жеисторические факты».5 Идею о возможной связи обоих текстовнадо воспринять с необходимой долей осторожности, учитываяпрежде всего сходство в подходе мемуаристок к созданным имисобственным образам.

Конечно, ни в коем случае нельзя ожидать, что княгиня имелаперед собой копию текста высочайшего автора. В качестве «посред-ника» между обеими мемуаристками можно заподозрить Ф. В. Рос-топчина, особенно близкого к Павлу Петровичу после его воцаре-ния. Графу было поручено вместе с кн. А. Б. Куракиным разобратьсяв бумагах покойной императрицы. Считается, что Ростопчин однимиз первых снял копию с записок, равно как и донес до потомствасведения о судьбе загадочного документа — пресловутой запискиАлексея Орлова из Ропши о смерти Петра III. История обязанауслужливой памяти графа, которому удалось якобы запомнить на-изусть ее содержание за те несколько минут, во время которых дра-гоценное послание было в его руках.6 В мемуарах Дашковой,в вставке к основному тексту, есть подтверждение истории с запис-кой. Княгиня якобы видела тщательно хранимый императрицейдокумент, составлявший ее алиби: «Тем, кто посмел подозреватьимператрицу в том, что она приказала убить супруга или была при-частна к его смерти, я представлю здесь доказательство противного:известно письмо Алексея Орлова, которое ее величество тщательно

5 Моисеева Г. Н. О «Записках» Е. Р. Дашковой // Дашкова Е. Р. Записки. 1743–1810 / Подгот. текста, статья и коммент. Г. Н. Моисеевой. Л., 1985. С. 262.

6 В последнее время ставится под сомнение аутентичность документа, о су-ществовании и содержании которого сообщил Ростопчин. Некоторые современ-ные исследователи склонны видеть в свидетельстве графа фальсификацию (см.:Иванов О. А. Смерть Петра III. Ч. 1. Загадки писем Алексея Орлова из Ропши.Княгиня Е. Р. Дашкова и граф А. Г. Орлов: причины конфликта. М., 2009; Крюч-кова М. А. Триумф Мельпомены. Убийство Петра III в Ропше как политическийспектакль. М., 2013 и др.).



берегла в своей шкатулке, вскрытой Павлом после смерти матери.<…> Когда после смерти Павла стало известно, что письмо небыло уничтожено и что Павел велел читать его вслух в присутст-вии своей супруги и госпожи Нелидовой, показал письмо великимкнязьям и графу Ростопчину, я была так счастлива, так весела, какредко в жизни».7

Ф. В. Ростопчин, родственник княгини, был одним из редкихпосетителей Троицкого во время работы над мемуарами. В опубли-кованных С. С. Дмитриевым и Г. А. Веселой фрагментах дневникаМарты Вильмот есть два упоминания о визитах графа в Троицкое.8

В переписке самого Ростопчина есть другие сведения о встречах ибеседах с княгиней в период работы над ее автобиографией.9 Рос-топчин подозревается исследователями в шпионаже по отношениюк Дашковой, некоторые считают, что именно он мог бы донестио сочинении ее мемуаров и планах вывезти текст из России ее анг-лийскими гостьями.10 Если граф и не разъезжал с опасной копией

7 Дашкова Е. Р. Записки. С. 78–79. Дашкова подтверждает существование исодержание записки также в своих примечаниях на книгу Кастера (Корнилович-Зубашева О. Княгиня Дашкова за чтением Кастера // Сб. статей по русской исто-рии, посвященных С. Ф. Платонову. СПб., 1922; репринт: Jal-reprint, Würtzburg,1978. С. 365). Сообщение о том, что записка Орлова не была сразу же брошенав огонь, а хотя бы известное время существовала и была показана более широкомукругу лиц, несколько расходится с версией об уничтожении документа, сообщен-ной самим Ростопчиным, А. А. Безбородко и другими свидетелями этой сцены.

8 См. дневниковые записи М. Вильмот от 11.06.1804 г. и 21.06.1805 г. (Даш-кова Е. Р. Записки. С. 263 и 276).

9 О. А. Иванов цитирует письмо Ростопчина брату Дашковой С. Р. Воронцову,где описываются его встречи с Дашковой в Москве: «Я встречался в некоторыхдомах с вашею сестрой, и мы не могли вдоволь наговориться и поспорить междусобой. Она чересчур пристрастно судит о делах и не хочет убедиться, что измененияи новизны приносятся самим временем. Ей все кажется, что она живет в 1762 году,и она никак не хочет убедиться, что лучший способ смотреть на современные со-бытия заключается в невозможности устранить зло и в ограничении своей дея-тельности определенным, непреступаемым кругом» (Иванов О. А. Смерть Петра III.Ч. 1. С. 58). Иванов приводит также выдержки из писем Ростопчина другим ли-цам, из которых становится ясно не только то, что граф сравнительно часто встре-чался с княгиней, но также, что читал «все важные ее переписки». Однако это непомешало ему неоднозначно оценить ее личность: «Ее похвалы и яд и лекарство...»(Там же. С. 59).

10 О. А. Иванов аргументирует этот тезис: «Однако, как оказалось, Ростопчинбыл далеко не равнодушен к „Запискам“ Екатерины Романовны. Он, как доказывают



екатерининских мемуаров, то он вполне бы мог рассказать княгинеоб их содержании. О том, что оба обсуждали в узкум кругу «опас-ные» темы; например, о посещении Екатериной заключенного ИванаАнтоновича в Шлиссельбурге свидетельствует запись М. Вильмотот 21.06.1805 г.: «Приехали граф Ростопчин, госпожа Небольсинаи мадемуазель Лилинтхаль. Граф Р[остопчин] — вылитый Павел I.<…> Мы засиделись допоздна, разговор вращался вокруг различ-ных событий русской истории. Княгиня упомянула о визите, которыйЕкатерина II сделала несчастному Ивану. Императрица говорилаей самой, что Иван был безумным или, вернее, слабоумным...».11

Другая «опасная» тема этой беседы — заговор Мировича и смерть«несчастного безумца», «трагедия», которая «едва не имела серьез-ных последствий для самой княгини Дашковой».12 К тому же самойкнягине могли быть известны многие подробности эпизодов жизниЕкатерины, узнанные ею из разговоров13 как в молодости, так ив период активной работы императрицы над собственной автобио-графией. Факты говорят об активном участии Дашковой в при-дворной жизни во второй половине 80-х — начале 90-х гг. Долго-летняя работа над мемуарами императрицы убеждает в том, чтоу нее были своеобразные «заготовки» рассказов о событиях еежизни. Содержание отдельных эпизодов екатерининских мемуа-ров и воспоминаний постоянно повторяется в воспоминаниях дру-гих мемуаристов, по которым историки выверяют правдивость ме-муарного рассказа, а записки Дашковой часто используются в этом

11 Запись от 21.06.1805 г. (Дашкова Е. Р. Записки. С. 276).12 Там же.13 Тычинина Л. В. Отношения Екатерины Великой и Е. Р. Дашковой в 1784–

1794 гг. // Е. Р. Дашкова и Золотой век Екатерины. М., 2006. C. 10–26.

исследователи, пытался воспрепятствовать вывозу их в Англию Мартой Вильмот,которая была задержана в Кронштадте, вероятно, по распоряжению самого импе-ратора. По намекам задержавшего ее офицера она начала догадываться, по чьейинициативе это происходило. Не называя имени, М. Вильмот характеризует до-носчика как человека, которого она „считала до сих пор своим другом, известногов России, пользующегося доверием княгини, читавшего ее Записки с посвящениеми знавшего, что они у меня“. Послав из Кронштадта тайно полный отчет о проис-шествии к Дашковой, Вильмот не назвала ей доносчика. Екатерина Романовна таки не узнала имя человека, „который долго был в немилости при дворе и старалсяподняться за ее счет“» (Иванов О. А. Смерть Петра III. Ч. 1. С. 68).



отношении именно как контрольный текст. Главное, Дашкова моглабы иметь представление об основном — как ее сиятельный другподходила к истории собственной жизни и к концепции собствен-ного образа в рассказе. Автобиографии Екатерин — Великой и Ма-лой — сходятся в одном: оба автора старательно лепят свои образыс учетом возможной публикации в будущем. Цель обеих — задатьжеланное направление своей посмертной репутации, парироватьнакопленую отрицательную мифологию и поддержать положи-тельные представления о своих личностях.

Если автобиография Екатерины Великой должна проиллюстри-ровать ее путь к трону и убедить публику в заслуженном высокиминравственными качествами, патриотизмом, упорным (само)просве-щением, справедливостью и рыцарской верностью своим принци-пам успехе, автобиография Дашковой должна представить образцо-вую гражданку, воплощающую в себе высокие понятия о призваниидворянина. Это тем интереснее, что княгиня подчеркивает своюженскую идентичность, доказывая обществу способность и воз-можность активного участия русской дворянки в политике и обще-ственной жизни.

Представляется, что записки Дашковой — это очередное «со-ревнование» Малой Екатерины с Екатериной Великой. Своеобраз-ное соперничество на фоне многократно и публично демонстриро-вавшейся княгиней лояльности к императрице сопровождало всюисторию отношений обеих Екатерин. По справедливому замеча-нию Аделин Гаргам, «Дашкова, или Екатерина Малая, на самомделе наследует часть мифологии, которая окружала ЕкатеринуВеликую. Образ русской княгини повторяет образ императрицы,созданный в литературных произведениях и карикатурах. Чтобыпрославить Екатерину II писатели, в особенности Вольтер, доволь-ствовались тремя мифологическими фигурами: Минервой, Семи-рамидой, Талестрис, царицей амазонок. Образ Паллады по поводунашей ученой княгини воскрес под пером Казановы: «Ученые быкраснели от того, что ими руководит женщина, если бы не призналив ней Минервы», — писал он в «Истории моей жизни».14 Совсем

14 Gargam A. Les voyages de la princesse Dachkova en France (1770-1781) et sonaccueil par les Français: Le fantasme d’un mundus perversus // L’image de l’Etranger.Sous la dir. d’A. Stroev. Paris, 2010. P. 122–123.



не случайно подчеркивание в мемуарах Дашковой своего значенияв «революции» 1762 г., в которой императрице отводится едва лине пассивная роль, в то время как известно недовольное высказы-вание Екатерины II о том, что неуместно даже подумать, что онамогла бы доверить свою судьбу и судьбы империи молодой экзаль-тированной девятнадцатилетней особе, какой была в то время кня-гиня Екатерина Романовна. Примечательно, что стремясь подчер-кнуть свои заслуги, мемуаристка все время приуменьшает свойвозраст, представляя себя во время подготовки и осуществлениязаговора то шестнадцатилетней, то семнадцатилетней, то восем-надцатилетней.

Мотив верности дворянскому долгу играет концептуальнуюроль в создании собственного образа мемуаристки в «Записках»Дашковой. Причем основная идея в его разработке — не подчинен-ность, а независимость и равнопоставленность дворянина с госу-дарем, что явно признается просвещенной правительницей, како-вой являлась Екатерина II. Это отмечено в ряде эпизодов текста,начиная с трех вечеров, когда обе соратницы вынуждены делитьодну кровать, и в той терпимости, с которой государыня выслуши-вает резкие возражения княгини, учитывает ее мнение, читая ейвслух манифесты. В интерпретации личности и обязанностей дво-рянина в мемуарах Дашковой как бы выражена квинтэссенцияэтой ведущей темы русского классицизма, начиная с сатир Канте-мира и кончая поэзией Державина. В отличие от Екатерины-импе-ратрицы, которая щедро маскирует невозможную искренность(Ф. Лежень) в автобиографии романной топикой,15 Дашкова такжевовсе не собиравшаяся рассказать «всю правду» о себе, используетидеологические конструкты русских писателей.

Проблема дворянского долга в автобиографии Дашковой разра-батывается на основе нескольких основных мотивов. Это традици-онный в автобиографическом повествовании мотив о родной семье:знатное происхождение обязывает героиню быть достойной пред-ставительницей рода. С ним связан мотив полученного мемуарист-кой блестящего воспитания, обещавщего не менее блестящую пар-

15 См.: Вачева А. «Романът на императрицата». Романовият дискурс в автобио-графичните записки на Екатерина II. Ракурси на четене през XIX век. София, 2008.



тию и предполагавшего традиционную реализацию дворянкив обществе. В рассказе о детстве производят впечатление такиеобстоятельства, как отсутствие матери, а также одиночество и само-воспитание. В этом отношении можно провести известную аналогиюс автобиографией Екатерины II. Если отсутствие матери в мемуа-рах Дашковой обусловлено фактом ее ранней смерти, то в автобио-графии императрицы мать (которая в действительности прилагалапосильные усилия обеспечить будущее дочери) представлена каквраждебно настроенная, относящаяся с пренебрежением к девочке,преследующая свои эгоистические цели. В обоих случаях этопредпосылка одиночества, но также и саморазвития, прежде всегопутем чтения. В рассказе о происхождении и детстве характерноумолчание Дашковой о купеческом происхождении ее матери и еепервом браке с опальным князем Долгоруковым, т. е. деталях, упо-минание которых может чем-то повредить идеальному образу ме-муаристки в глазах будущих читателей.16 Интересную интерпрета-цию этого мотива предлагает А. Воронцов-Дашков. По мнениюисследователя, в личности Екатерины II юная княгиня виделаобраз отсутствующей матери, тогда как Никита Панин явно заме-щал в ее сознании отсутствующего и безразличного к ней отца.17

Это мнение позволяет выявить особый аспект отношения мемуа-ристки к своему кумиру Екатерине II, которая соотносится с образомназванной матери в романах того времени, отмеченный не толькомотивами наставничества со стороны последней, восхищения мо-лодой особой старшей женщиной и желания быть похожей на нее,но и соперничества. Исследователь обращает внимание и на то, чтокнягиня особенно высоко ценила дружбу своей матери с Елизаве-той Петровной, очевидно, соотнося ее со своими дружескимиотношениями с Екатериной II. В этом она находила оправданиесобственным действиям, открывая новый тип преемственности,своеобразную альтернативную генеалогию, основанную на дружбеженщин, вместо традиционной фамильной генеалогии, передаю-щейся от отца к сыну.18

16 Впрочем, умалчивает она и о второй семье своего отца (см.: Woronzoff-Dashkoff А. Dashkova… P. 10).

17 Ibid. P. 45. 18 Ibid. P. 6.



Своеобразным сравнением с Екатериной-императрицей выгля-дит список уважаемых мыслителей, труды которых были прочитанымемуаристкой в нежном возрасте: «Любимыми моими авторамибыли Бейль, Монтескье, Вольтер и Буало».19 Тут можно прибавитьеще «Об уме» Гельвеция, «Энциклопедию», словарь Морери,20 всюогромную библиотеку И. И. Шувалова, охотно предоставившегоюной героине возможность просвещать свой ум его впечатляющимкнижным собранием. Характерно, что большинство имен и загла-вий занимает почетное место и в списке книг императрицы в моло-дости и более зрелом возрасте. Чтение, как и для великой княгиниЕкатерины Алексеевны, — единственное средство от одиночества,способствующее интеллектуальному росту и укреплению душев-ных сил.

В случае Дашковой вопрос о происхождении и родной семьеимплицитно содержит в себе намек на заслуги ее рода, но здесьпроявляется, хотя и очень отдаленно и завуалированно, чувствовины. А. Воронцов-Дашков анализирует измену молодой княгиниобщей для большей части семьи позиции в противопоставленииЕкатерины Алексеевны и Петра Федоровича. По мнению исследо-вателя, это был вопрос, выходящий по своей значимости за пределыфамильных отношений.21 На фоне обычной для России власти фа-мильно-олигархических группировок отказ быть на стороне своейсемьи истолковывался как предательство не только родными.«Она нарушила один из строжайших запретов русского обществав XVIII веке, относящийся к святости семьи и послушания дочерисвоему отцу», — отмечает Воронцов-Дашков.22 Не случайноМ. И. Воронцов рассматривал поведение племянницы как позордля фамильной чести.23 Помимо вицеканцлeрства и канцлерствадяди, Михаила Илларионовича, необходимо отметить менее извест-ные заслуги отца мемуаристки перед русским дворянством. Отецкнягини, Роман Илларионович Воронцов, во время царствованияПетра III активно работал над планом определения прав и приви-

19 Дашкова Е. Р. Записки. С. 39.20 Там же. С. 39, 40.21 Woronzoff-Dashkoff A. Dashkova. P. 67.22 Ibid. P. 67.23 Ibid. P. 42.



легий русского дворянства, который должен был дополнить «Ма-нифест о вольности дворянской». Он продолжал свою деятельностьна этом поприще с елизаветинских времен: «Манифест Петра IIIбыл лишь центральной частью более широкого плана, по-новомуопределявшего права и преимущества русского дворянства. Этотплан, который предусматривал отмену обязательной службы, явилсяв основном результатом работы графа Романа Илларионовича Во-ронцова — брата вице-канцлера Михаила Илларионовича Ворон-цова и отца любовницы Петра III Елизаветы Воронцовой и (с осени1760 г.) председателя учрежденной императрицей Елизаветой Пет-ровной комиссии для разработки свода законов Российской импе-рии», — отмечает Д. Гриффитс, высоко оценивая усилия отцаДашковой по созданию документа, призванного обеспечить исклю-чительные права сословию, «принадлежность к которому (по за-мыслу Воронцова. — А. В.) определялось рождением — и толькорождением».24 Хотя в годы екатерининского правления Дашковабудет принадлежать к панинской партии, стремящейся к расшире-нию участия олигархии в управлении страной и ограничению властимонарха, и будет под подозрением в участии в ряде заговоров, нафоне развития событий восшествия Екатерины II на престол онавыглядит изменницей по отношению к позиции своей семьи. В даль-нейшем в мемуарах княгиня неоднократно будет подчеркивать своюзаботу о родных и в первую очередь о сестре Елизавете, бывшейфаворитке Петра III и противнице Екатерины, и о ее дочери; теп-лые, хотя и редко имеющие место встречи с отцом, братьями иостальными родственниками. Фактически чужого ей по крови Па-нина (он — близкий родственник князя Дашкова) она называетдядюшкой, и родство это скорее духовное (и политическое), чемкровное.25

24 Гриффитс Д., Камендровский В. Дебаты о «торгующем дворянстве» в Рос-сии: глава из истории отношений между Екатериной II и русским дворянством //Гриффитс Д. Екатерина II и ее мир: Статьи разных лет. М., ????. С. 159–160;Woronzoff-Dashkoff A. Dashkova. P. 67–68.

25 Здесь не учитываем слухи, о которых сообщает и сама же опровергает в «За-писках» княгиня о предполагаемом биологическом отцовстве Панина, имевшегоякобы связь с ее матерью, или же о любовной связи между ней самой и НикитойИвановичем.



Мотив высокого происхождения скреплен в тексте также благо-словением крестных — императрицы Елизаветы Петровны и вели-кого князя Петра Федоровича. Отношение мемуаристки к ним,и в особенности к крестному, — проверка ее нравственных качеств.На основе своего отношения к родной семье и к высочайшим по-кровителям княгиня как нельзя лучше демонстрирует принципысвоего поведения не только в привычной для женщины тогдашнеговремени личной, но и в социальной сфере.

Главный организующий мотив дворянского долга проявляетсяв описаниях нескольких сфер жизни повествовательницы, как част-ной, так и общественной. Это — традиционное и нетрадиционноеамплуа дворянки. Деление условно, так как эти два аспекта нераз-рывно связаны. Реализация мемуаристки в частной жизни находитвыражение в создании семьи на основании искренной привязан-ности, взаимопонимания и любви; в уважении к родителям, заботео детях и в особенности об их воспитании и образовании, но такжеи об их материальном достатке. Княгиня идеализирует свою се-мейную жизнь с князем Михаилом Дашковым, предлагая читателюсюжет о гармоническом союзе в духе сентиментализма, не знаю-щем пределов привязанности героев. Особенно красноречив в этомотношении эпизод накануне рождения второго ребенка мемуаристки,когда она рискует жизнью, чтобы увидеть вернувшегося издалекаи больного мужа. Таким же идиллическими предстает отношение еек родным, особенно старшим, несмотря на редкие встречи с отцом,сестрами, свекровью. Образ повествовательницы, однако, скорееклассицистичен. М. Левитт справедливо сравнивает ее с персона-жем классицистской трагедии, бескомпромиссным и самоотвер-женным, не пасующим перед властью и могуществом, если они не-достойны и безнравственны.26

Особенно эта верность своему долгу и неколебимость в егоисполнении сказывается в отношении мемуаристки к детям. Без-граничная материнская любовь, жертвы и лишения, хорошо проду-манная система воспитания и образования, бескорыстие характе-ризуют это высшее проявление в частной сфере жизни героини.Дашкова описывает свой материнский подвиг и респективно —

26 Levitt M. Virtue Must Advertise. P. 390.



трагедию преданной своими детьми матери.27 По мнению М. Ле-витта, «дашковский образ материнства является частью ее добро-детельного, мужественного, публичного «я».28 Документальныесвидетельства, переписка родственников, отзывы третьих лиц, на-пример той же Екатерины II о «хваленом воспитании», данномДашковой сыну, наконец, сами поступки Анастасии и Павла, осво-бодившихся от слишком сильной опеки матери, говорят о том, чтодействительность сильно отличалась от версии, изложенной в ме-муарах. «По отношению к детям Дашкова была настоящим деспо-том, и они не чаяли, как вырваться из-под ее опеки», — констати-рует трагедию этих взаимоотношений А. Б. Каменский.29

Гораздо интереснее интерпретация долга дворянки в публичнойсфере — сюжет, привлекавший многих исследователей, благодарянеконвенциональным ролям Дашковой не только в русской, но такжеи европейской культуре. Хотя Дашкова прямо не заявляет, что она«в правде черт», как это делает Державин, но такой лейтмотив пос-тоянно звучит при описании деятельности мемуаристки в общест-венной сфере. Державин особенно гордился тем, что умел «истинуцарям с улыбкой говорить» и всегда, при всех обстоятельствах,оставался верным своим принципам. В этом отношении отчетливопрослеживаются сходство в подходе к собственной личности в авто-биографических записках обоих авторов. Помимо лейтмотива неук-лонного следования своему долгу в интерпретациях их публичногобытия и Дашкова, и Державин создают идеальный образ Екатерины,очень похожий на державинскую Фелицу.

Дворянский долг мемуаристка осмысляет через образ своего ку-мира. Иногда автору трудно скрыть «маленькие различия» с импе-ратрицей и, несмотря на многократные декларации, в тексте прояв-ляется настоящее отношение Дашковой к Екатерине. Это не осталосьскрытым даже от французских собеседников княгини. В письмек принцессе Каролине Дармштадской М. Гримм поделился впечат-лениями: «Очень хорошо видно, что глубоко в себе она недовольна

27 Levitt M. Virtue Must Advertise. P. 392. М. Левитт подчеркивает выбор Даш-ковой роли жертвы.

28 Ibid. P. 394.29 Каменский А. Б. «Под сению Екатерины...»: Вторая половина XVIII века.

СПб., 1992. С. 92.



императрицей, но всегда говорит о ней как о первой женщинево Вселенной и одной из светлейших голов века...».30 Собственныйобраз мемуаристки отражает идеал гражданского поведения, «долж-ность» каждого дворянина. Тем более Дашкова старалась сделать этотобраз убедительным и притягательным, так как речь шла о «долж-ности» дворянки, женщины, претендующей активно участвоватьв жизни общества. А. Воронцов-Дашков обращает внимание на се-рию перевоплощений повествовательницы в различных гендерныхролях.31 Основной компонент здесь — истинный и искренний пат-риотизм, который выражается не только в забавном перекрашива-нии мундиров солдат на картине, но и в гораздо более серьезныхинициативах, нередко находящихся на грани риска (организациязаговора, хладнокровие, откровенность и смелость, позволявшая«истину царям с улыбкой говорить»). Главная черта — абсолютноебескорыстие, неоднократно декларируемое в тексте, отсутствиестремления к почету и славе. На самом деле это было далеко не так,и княгиня иногда плохо скрывает свою досаду даже по прошествиимногих лет (например, эпизод коронации, недовольство местомв соборе по чину мужа, а не по настоящим заслугам, да и неудов-летворенность материальной наградой за усилия «главы» заговора,какой всегда считала себя Дашкова). Один из наиболее известныхсреди многочисленных примеров собственного бескорыстия — эпи-зод с орденом св. Екатерины в первые дни после переворота. В немкнягиня произносит тираду, сходную с монологом добродетельногоперсонажа из трагедий, амплуа которого — нечто среднее междупротагонистом и наперсником:

Но вместо того, чтобы преклонить колена и принять награду, я произнесла: — Извините меня, ваше величество, за то, что я вам сейчас скажу. Вы вступаете

в пору жизни, когда правда, вопреки вашему желанию, не будет достигать вашихушей. Умоляю, не жалуйте мне этот орден, ведь как украшением я им не дорожу,и вы это знаете; а что до моих заслуг, то, как ни малы кажутся они некоторым лю-дям, по моему мнению, их ничем нельзя вознаградить, ибо меня никогда нельзябыло и впредь нельзя будет купить никакой ценой.

Ее величество обняла меня и сказала:

30 Gargam A. Les voyages de la princesse Dachkova en France. P. 121.31 Woronzoff-Dashkoff A. Disguise and Gender in Princess Dashkova’s Memoirs //

Canadian Slavonic Papers, 1991. Vol. XXXIII. N 1. P. 64.



— Доставьте мне, по крайней мере, удовольствие и позвольте выразить своюдружбу.

Я поцеловала ей руку.И вот, похожая на четырнадцатилетнего мальчика, я стою в офицерском мун-

дире, с лентой на плече, в одной шпоре (!).32

В подобных эпизодах субъективность рассказа повышаетсядо крайности, и повествование отмечено эмоциональностью. Про-изводит впечатление гордость мемуаристки и ее ненавязчивое, нопоследовательно подчеркиваемое чувство собственного достоин-ства и своеобразного равенства. Едва ли подобное нравоучение,более характерное для драматических персонажей, старающихсяпредупредить положительных героев о возможных негативных по-следствиях, имело место в действительности. Примечательно, чтоэпизоды, в которых княгиня привлекает внимание читателя к своимнезаурядным поступкам или суждениям, драматизированы, а самаона произносит длинные реплики, более похожие на трагедийныймонолог, чем на обмен мнениями с собеседником. Подобным обра-зом строятся эпизод с Дидро, эпизод спора с Ланским, моментназначения президентом Академии наук. Ряд деталей, очевидно,вымышлен и отвечает более желанию мемуаристки внушить опре-деленную идею, чем правдиво описать действительность. «При вни-мательном чтении мемуаров первой, но и последней женщины —президента Академии наук легко увидеть постоянное стремлениеих автора выдать желаемое за действительное. Это касается преждевсего оценки собственной личности и взаимоотношений с окружаю-щими. Дашкова настойчиво подчеркивает свое бескорыстие, своюзаботу о сестре, свою безоглядную преданнность императрице,свою любовь к собственным детям. В ответ она получает лишь чер-ную неблагодарность, жертвой которой и рисует себя», — конста-тирует А. Б. Каменский.33 Воронцов-Дашков отмечает такую осо-бенность повествования как «маскарад голосов», «маскирование»собственных суждений для большей убедительности под высказы-вания авторитетных мужчин (например, пресловутое предупреж-

32 Дашкова Е. Р. Записки. С. 75–76.33 Каменский А. Б. «Под сению Екатерины...»: Вторая половина XVIII века.

С. 92.



дение Петра Федоровича своей крестнице о «выжатом лимоне»).34

Нонконформизм, отстаивание собственных принципов, невзираяна риск, — ведущие мотивы в образе повествовательницы. Вернаяпоследовательности в создании как собственного образа, так и образапросвещенной государыни Екатерины II, Дашкова, очевидно, склоннаотступать от точности в описаниях событий и характеров. Наблю-дения А. Воронцова-Дашкова над игровым моментом в эпизодегостиницы и переделки не понравившейся ей картины можно соот-нести с общей для «Записок» манерой повествования: «Перекра-шивая русских и прусских солдат, она подчиняет вопросы истори-ческой истины перекраиванию и „одеванию в форму“ событийпрошлого».35

Дворянский долг и честь не позволяют допустить компромис-сов даже тогда, когда героиня в опале и преследуема. Лояльностьдворянина просвещенному государю и отказ от подчинения недос-тойному — лейтмотив дашковской автобиографии. Это и объяс-няет «верность» Екатерине II, доходящую почти до обожествления(по свидетельству М. Вильмот) ее личности, а также и «измену»,или, точнее сказать, отказ от подчинения Петру III.

«В общем, описание Дашковой царствования Петра III нелас-ково и субъективно», — обобщает Воронцов-Дашков. «Придвор-ная жизнь кажется ей нереальной — все изменилось, люди ведутсебя по-новому, необычные роли исполняются в скоро приобретен-ных, часто вызывающих смех костюмах. В ее описаниях веселоестановится смешным, когда маскарадный образ используется, чтобыосмеять Петра и его придворных».36

Концепция образа Петра III в автобиографии Дашковой во мно-гом сходна с подходом к образу супруга-соперника в автобиографииЕкатерины II. Петр Федорович — воплощение тирана, недостойногогосударя, изменяющего своему призванию. Особенно неприемлемоотсутствие у него патриотизма, презрение к русскому языку и обы-чаям, юродство и несерьезность в поведении, противоречащие при-званию державного мужа. В образе Петра Федоровича в мемуарахДашковой сатирические моменты сходны с осмеянием его маний и

34 Woronzoff-Dashkoff A. Disguise and Gender… P. 66.35 Ibid. P. 65.36 Ibid. P. 42–43.



поведения в записках Екатерины.37 Неадекватные решения (напри-мер, генеральский чин как награждение для такого сугубо невоен-ного человека, каким был Панин), национальное предательство(преклонение перед Фридрихом и разбалтывание государственныхтайн), даже мелкие нечестные поступки в быту, как например мел-кая нечестность при игре в карты, все это — отрицательные штрихив образе Петра Федоровича как недостойного своего сана монарха.Довольно пространные эпизоды в начале мемуарного рассказа по-лучают лаконический итог, обобщающий недостатки государя, неоценившего высоту своей миссии: »Но довольно об этом несчаст-ном государе, который вознесся на пьедестал не по своим возмож-ностям. Он не был злым; но его ограниченность, недостаток воспи-тания и природные склонности свидетельствуют о том, что из неговышел бы хороший прусский капрал, но никак не государь великойимперии».38

Долг же настоящего дворянина — высказывать открыто своенедовольство подобным поведением правителя, а не раболепство-вать и слепо подчиняться недостойным и унизительным распоря-жениям. Сама княгиня, несмотря на молодость и родственные связис императором («Нужно помнить, что я всегда разговаривала с Пет-ром III тоном глупого упрямого ребенка и называла его „папа“»39), —образец достойного дворянского поведения. Она нимало не боитсяза себя, следуя закону чести и высказывая в лицо Петру Федоровичунеприятные для него истины. Этого стиля поведения мемуаристкапридерживается на протяжении всей своей жизни, даже по отно-шению к Екатерине: «...моя преданность, столь же нерушимая,сколь бескорыстная, заставляла меня повиноваться ей во всем, чтоне задевало моих принципов».40 Принципиальность позиции про-свещенной дворянки — необходимое оправдание ее «измены» род-ственному клану и выбора в пользу противной, но выражающейпозитивные послания стороны.

37 См.: Вачева А. «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентлемена» ЛоуренсаСтерна и автобиография Екатерины II // Художественный перевод и сравнитель-ное изучение культур. (Памяти Ю. Д. Левина). СПб., 2010. С. 198–212.

38 Дашкова Е. Р. Записки. С. 72.39 Там же. С. 53.40 Там же. С. 150.



Просвещенность, интеллектуальное равенство с выдающимисяумами Европы (больной Вольтер, принимающий княгиню; Дидро,наслаждающийся ежедневными беседами в течение 17 дней (на са-мом деле реальных встреч оказалось только четыре);41 БенджаминФранклин и признание Филадельфийского научного общества,успехи на академическом поприще) соперничают с образом «фило-софа на троне» Екатерины II. В этих эпизодах, подчеркивая удо-вольствие мыслителей от общения с ней и их желание ей угодить,княгиня едва скрывает чувство превосходства перед императри-цей. Особенно пространен эпизод с Дидро, посвященный темам са-модержавия, деспотизма, просвещения, свободы (и крепостногоправа) и образу Петра I как фигуры противоречивой, сочетающейв себе черты и смелого реформатора, и деспота, интерпретацииличности и дел российского императора, характерной для эпохиПросвещения. Дашкова представляет себя на высоте философскогодискурса этой эпохи. Именно ее рассуждения по животрепещущимдля энциклопедистов вопросам вводят в сильное смущение Дидро,вынужденного признать крах некоторых своих иллюзий по отно-шению уничтожения института крепостного права и проблеме про-свещения и свободы для низов российского общества:

Однажды он заговорил со мной о рабстве, в котором, по его мнению, находятсянаши крестьяне.

Я ответила ему:— Поскольку душа у меня не деспотична, я заслуживаю ваше доверие. В моем

орловском имении мною установлено такое управление, которое, думаю, можетсделать крестьян более свободными и счастливыми и в то же время оградить ихот притеснения мелких чиновников. <…> Дворянство — так считают и крестьяне —служит посредником между ними и государством, потому в интересах самих по-мещиков защищать крестьян от лихоимства губернаторов и их чиновников.

— Однако, княгиня, вы не можете не признать, что, будучи свободными, онистали бы просвещеннее и вследствие этого богаче.

— Если бы государь, — отвечала я, — разбивая несколько звеньев цепи, при-вязывающей крестьян к дворянам, разбил бы одновременно несколько звеньев,которыми прикованы дворяне к воле самодержавных государей, я бы с радостьюсвоей кровью вместо чернил подписалась бы под этим установлением. Впрочем,извините меня, если я скажу, что следствие вы приняли за причину. Просвещениеведет к свободе; свобода же без просвещения производит только анархию и бес-

41 См.: Дмитриев С. С., Веселая Г. А. Записки княгини Дашковой и письма сес-тер Вильмот из России // Дашкова Е. Р. Записки. C. 9.



порядок. Когда низшие классы моих соотечественников станут просвещенными,тогда они будут достойны свободы, поскольку не смогут использовать ее во вредсвоим согражданам, не вознамерятся разрушить порядка и отказаться от повино-вения, необходимого при любом правлении. <…> Представив нарисованную мноюкартину, Дидро вскочил со стула, будто подброшенный невидимой силой. Он за-шагал большими шагами и, плюнув в сердцах, проговорил одним духом:

— Какая вы удивительная женщина! Вы перевернули представления, которыея вынашивал в течение двадцати лет и которыми так дорожил.

Все восхищало меня в Дидро, даже эта горячность, проистекающая от пылко-сти чувств и живости восприятия. Его искренность, дружелюбие, прозорливый иглубокий ум, привязали меня к нему на всю жизнь.42

Литературность этого эпизода очевидна. Если такой разговорвообще состоялся, то он наверняка не оказал на Дидро описанногов мемуарах воздействия.43 Скорее всего, княгиня излагала эти своирассуждения в ходе размышлений над определенными идеями энци-клопедистов, одновременно выражая свои сокровенные убежденияоб устройстве российского общества. Для концепции автобиогра-фического образа важна идея не только равенства, но едва ли не пре-восходства над философом. В этом отношении опять-таки можноустановить известное сходство с Екатериной Великой, котораятри-четыре года спустя откажется слепо доверять Дидро, его реко-мендациям и претворять их в реальности. Убеждения Дашковой,как они представлены в автобиографии, — плод знания конкрет-ных обстоятельств, а не книжных фантазий.

Очередной штрих в интерпретации правил дворянского поведе-ния в автобиографии Дашковой — отрицание тирании и презрениек общепринятым и проторенным дорогам общественного успеха.Это прежде всего отношение к фаворитизму, и другим условностямпридворной жизни. Верность дворянским добродетелям и испол-нение дворянского долга перед обществом и государем княгиняотстаивает в своих мемуарах в параллели не только с образами го-сударей, но и в сопоставлении с оппонентами и единомышленни-ками. Смело можно сказать, что она придерживается стародумов-ских правил достойного поведения и отказа от материальнойвыгоды. Ирония мемуаристки не обходит своей едкостью даже лю-

42 Дашкова Е. Р. Записки. С. 98–99.43 Woronzoff-Dashkoff A. Dashkova. P. 112.



дей, считавшихся сторонниками тех же взглядов, если они пресле-дуют свою корысть, то есть если их позиция воспринимается какне вполне искренняя. Хрестоматийный пример в этом отношении —странное и комическое поведение Бецкого, коленопреклоненно про-сящего императрицу признать его ведущую роль в ее возведении натрон. Что же касается фаворитизма как возможного пути сделатькарьеру и устроить не только свою жизнь, но и всего родственногоклана, он для нее, как и для ее многообещающего сына, абсолютнонедопустим. Княгине тем более неприятно само допущение этоймысли относительно Павла, как исходящей от ее заклятого против-ника Алексея Орлова, воплощающего в тексте негативный образдворянина, несмотря на его принадлежность к «екатерининской»партии. В мемуарах княгиня создает в общем-то отрицательныеобразы фаворитов — Григория Орлова, Ланского. Она даже склонназакрыть глаза на это порочное явление, отдавая себе отчет в том,что текст когда-то будет опубликован и читатели узнают об этой не-приглядной стороне русской действительности:

Неожиданно князь Орлов привел меня в неизъяснимое замешательство. Устре-мив глаза на сына (мне припомнился разговор в Гааге), он сказал:

— Жаль, князь Дашков, что меня, верно, не будет в Петербурге, когда вы тудаприедете. Не сомневаюсь, вы возьмете верх над фаворитом, а поскольку в течениенекоторого времени я имел поручение вести переговоры с отставленными фаво-ритами и утешать их, я бы сделал это с большим с удовольствием, если бы своеместо он уступил именно вам.

Услышав эти странные слова, я пожалела, что сын здесь находился, и, прежде,чем он придумал, как ответить, поспешила отправить его из комнаты... <…>

Когда сын вышел, я сказала Орлову, что не понимаю, как он мог обратитьсяс подобными речами к семнадцатилетнему мальчику и бросить тень на свою госу-дарыню, добавив, что никогда не знала ее фаворитов, а если кто-либо из генерал-адъютантов и жил во дворце, то, полагаю, причиной тому были их служебные обя-занности и доверие, питаемое к ним императрицей. Я попросила Орлова никогдавпредь не говорить подобным образом в моем присутствии, а тем более с моимсыном, который воспитан в духе глубокого уважения и преклонения перед импе-ратрицей, его крестной матерью, и выразила надежду, что слово «фаворит» не бу-дет иметь касательства к моему сыну в ином значении, нежели «любимец поря-дочных людей».44

Екатерина Романовна высоко ценит проявление дворянскойчести, несмотря на враждебные обстоятельства или на возможные

44 Дашкова Е. Р. Записки. С. 120–121.



неблагоприятные последствия для человека. Таково достойное по-ведение старого Миниха, оставшегося до конца верным присягеПетру III, или же ее дяди, канцлера Воронцова, присягнувшегоЕкатерине уже после смерти государя. Особенно достойно уваже-ния в глазах княгини смелое и мужественное поведение молодогоофицера Лаптева, не побоявшегося гнева Павла Петровича и сопро-водившего ее до места ссылки. Достойное поведение дворянина,как самой княгини, так и подобных ей людей, всегда ценится дажепротивниками. Просвещенные же государи не противятся, а поощ-ряют проявления верности дворянской чести в своих подданных.

Автобиография как жанр дает возможность автору создать «истинуо себе», преподнести себя таким, каким он бы хотел выглядетьв глазах будущих поколений. Как многие мемуаристы, Дашковав письме-посвящении Марте Вильмот, исполняющем роль «авто-биографического пакта» (Филипп Лежень) — своеобразного дого-вора между автобиографом и читателем — также заявляет о том,что «не обрабатывала свои записки, а как бы говорила с Вамис откровенностью, которую не поколебали даже горькие урокиопыта».45 Однако автобиографическая «истина» вовсе не идентична«правде». Эти особенности жанра и привлекли княгиню, большевсего на свете жаждавшей славы. В этом отношении она походилана своего кумира — Екатерину II. Обе писательницы мастерскивоспользовались предоставленными жанром возможностями, чтобысоздать свои положительные мифологизированные образы. ЕслиЕкатерина Великая старательно создавала свой имидж идеальнойпросвещенной владетельницы, то Екатерина Малая старалась пред-ставить публике собственный образ идеальной дворянки. Обраще-ние к топике дворянского долга, детально разработанной в русскойлитературе XVIII в. и соблюдение традиции, характерное такжедля проблематики литературных журналов, издаваемых под руко-водством княгини, не позволяют сомневаться в ее авторстве.46 Даш-кова спешила заявить миру как можно скорее «правду о себе», вос-пользовавшись возможностью послать за пределы России текст

45 Дашкова Е. Р. Записки. С. 35.46 О сомнениях в авторстве Дашковой см.: Сафонов М. М. «Записки» Е. Р. Даш-

ковой и их авторы // Е. Р. Дашкова: великое наследие и современность. М., 2009.С. 83–151.



своей автобиографии и позаботившись о достаточном количествекопий. В обоих случаях концепции образов значительно расходи-лись с реальностью. В том-то и дело: мастерство автобиографиисостоит не в подлинности сообщаемых фактов, а в том, как о нихрассказано.
