А. Дугин

Финляндия: между Востоком и Западом

(размышления и финнской идентичности и о геополитике фронтира)

Финляндия это этно-культурная и цивилизационная зона, которая

относится одновременно к Скандинавии и к Балтийскому региону.

Отсюда геополитическая двойственность это региона. Финляндия –

это фронтир на границе двух геополитических пространств:

норманской Скандинавии и особого культурного пространства

Балтии, которое на разных исторических периодах

структурировалось балтийскими этносами, немцами, позже

евразийской Россией. С этнической точки зрения, Финляндия часть

огромного финно-угорского мира, простирающегося от Эстонии и

Венгрии вглубь евразийского континента: большинство финно-

угров проживает на территории России и много веков назад

интегрировалось именно в русский культурный круг став

важнейшим компонентом этногенеза великороссов.

Финны как и близкие им эсты и карелы на востоке относительно

мирно уживались и с германцами и с русскими, прочно сохраняя

свою особую идентичность, тесно сопряженную с уникальностью

духовной традиции, особенностями культурного ландшафта и

хозяйственной практики. Финны относятся к особому поясу Европы,

где пролегает граница между Европой и Евразией. Но границы

культур качественно отличаются от границ между государствами:

это не линии, а пояса, где смена идентичности происходит не резко,

а постепенно, размыто, даже незаметно. Это и есть фронтир: граница

не как линия, а как пояс. Если болгары и румыны суть такой

фронтир на Юге, венгры, полки и балты в центре, то финны – на

севере. Это совсем разные народы и культуры, но все они

пограничны. В них есть что-то от Евразии (у болгар и поляков –

славянство, у румын – Православие, у венгров и финнов –

евразийские корни и родство с угро-финскими этносами России). Но

что-то и от Европы – интенсивные контакты с западно-

европейскими народами, долгие периоды вхождения в состав

западно-европейских государств, католицизм у венгров, словаков и

поляков, протестантизм – у чехов и финнов. Этим определяется вся

история народов европейско-евразийского фронтира, и

соответственно, история финнов.

Финны народ с древней и чрезвычайно укорененной духовной

традицией, уходящей корнями в древнейшие эпохи Евразии.

Финнский фольклор содержит в себе архаические мотивы, общие не

только с древними славянами, но и с еще более древними этносами

Евразии: тюрками, монголами и кочевыми иранскими племенами

(скифов, сарматов и т.д.). Финнская, тюркская, иранская,

монгольская и славянская культуры составляют общую парадигму

евразийско-туранской духовной ойкумены, качественно повлиявшей

на идентичность всех этих народов, и отчасти сохраняющих своей

влияние до настоящего времени. Все эти культуры – туранского

типа, хотя в них различаются не только этнические и

лингвистические круги, но и кастовые предилекции: финно-угры

преимущественно охотники и собиратели, славяне – земледельцы,

тюрки, монголы и кочевые иранцы – скотоводы и воины.

Суперпозиция этих слоев давала многообразие туранских обществ:

элита была воинской (тюркско-монгольской и скифо-сарматской к

востоку и германской к западу), средний пласт – земледельческий, а

на периферии в болотах, лесах и тундре обитали охотники-

собиратели. Территория современной Финляндии – часть лесного,

озерного, охотничьего мира древних финно-угров, охотников,

рыболовов, собирателей.

Большинство финно-угорских народов, равно как и народов-

земледельцев (таки как русские) не имели своих собственных

государств, так как воинская элита, центральная для создания

государства, чаще всего состояла из иных этнических групп.

Единственное исключение это финно-угорские воины Атиллы,

потомками которых являются современные венгры: это пример

финн-угризации (быть может только на лингвистическом уровне)

воинственных туранских кочевников-скотоводов. Финны же,

напротив, типичны представители финно-угорской группы –

мирный народ, занятый охотой и собирательством.

Финны с XII века оказались под влиянием германской Швеции, но

имели большую степень автономии. Шведы в ходе Реформации

приняли протестантизм и распространили его на финнов. Это

обусловило процесс интеграции финнов в западно-европейский

культурный круг, а также сказалось на определенной

скандинавизации и германизации финнов. В конце XVI века они

стали герцогством в составе Швеции и оставались в этом качестве

вплоть до начал XIX века. Здесь важно провести различие между

Венгрией и Финляндией: эти два этнически близких народа финно-

угорской группы имели принципиально разный

этносоциологический статус – венгры были изначально военным

сообществом, склонным к созданию политических форм

(государств), финны – охотники и собиратели, тяготеющие к

мирному труду и адаптации к тем политическим формам, которые

им навязывали более активные и воинственные соседи, в частности,

шведы. При этом финны упорно сохраняли свое своеобразие – язык,

культуру, хозяйство, мифы, и отстояли на всех этапах свою

идентичность.

В XIX веке в ходе русско-шведской войн территории Финляндии

перешли к Российской Империи. Здесь финны оказались в другом

культурном круге – православном, евразийском, туранском.

Российская Империя вплоть до конца XIX века, однако, не

стремилась к русификации финнов, предоставляя им возможность

жить в согласии со своими традициями, а финнская интеллигенция

имела возможность знакомиться с современными тенденциями в

открытом и территориально близком финнам Санкт-Петербурге. В

XX веке при поддержке России развивался финнский язык, начались

систематизированные усилия по собиранию мифологии и

фольклора. Россия подготовила финнов к созданию собственной

государственности, что и произошло в 1917 году при большевиках,

когда Российская Империя распалась.

После обретения независимости в Финляндии возобладала

прогерманская ориентация, берущая начало от бело-финнов.

Германия видела в Финляндии антироссийски плацдарм. Но

значительная часть финнов поддерживала и красно-финнов, которые

выступали за союз с большевицкой Россией. Это интересная деталь:

бело-финны осмысляли финнскую идентичность в западно-

европейских терминах, ориентируясь на Скандинавию и Германию,

красно-финны были ближе к евразийской ориентации, хотя и в

особом идеологическом выражении. Граница проходила не только в

умах и в идеологических предпочтениях, но и в географии:

территория нынешней Финляндии зона преобладания европейского

вектора, Карелия, населенная практически тем же в этносом --

евразийского вектора.

В Великой Отечественной войне Финляндия выступила на стороне

Гитлера, но после ее завершения выбрала очень интересную

позицию: она не сделала решающего шага в сторон СССР, но

отказалась и от ускоренной интеграции в евро-атлантический блок.

Это даже стало основой для особого политологического термина:

«финляндизация». С геополитической точки зрения, это значит: не

капиталистический атлантистский Запад, ни большевистский

социалистический Восток. Баланс, равновесие, спокойствие и

мягкий отказ от больших политический амбиций: разумный выбор

древнего народа охотников и собирателей, тонко и глубинно

вписывающихся в холодный и очаровательный северный ландшафт.

Финнский опыт европейско-евразийского баланса представлял

собой не только пример гармоничной и взвешенной организации

фронтира, но и возможный образец для всей континентальной

Европы, распято между двумя сверхдержавами – США и СССР.

Сама Европа подумывала в 60- годы о «финляндизации», то есть от

распространении финнского опыта – «ни Восток, ни Запад» -- на

весь Старый Свет. Многие европейцы считали, что ядерная дуэль

между англо-саксонским американоцентричным

ультракапитализмом и советским коммунизмом не их игра. Успехи

же мирной и гармонично развивающейся северной Республики Урхо

Кекконена давали пример того, что можно приобрести благодаря

мудрой и мирной взвешенной политики «финляндизации». Сама

Европа могла стать широким фронтиром. Но… этого не произошло.

В конце 80-х годов СССР стал стремительно распадаться и в 1991

году рухнул.

Финляндия, утратив восточный противовес, вынужденно качнулась

к Западу, то есть бело-финнской идентичности. С этого начинается

новая волна европеизации и атлантизации Финляндии, в 1995

Финляндия вступив Евросоюз, хотя в отношении НАТО страна по

прежнему сохраняла нейтралитет, продолжая быть все той же

прежней мирной Финляндией, финнской Финляндией.

Что мы видим в современной Финляндии? Эта страна существенно

сместилась к Западу. Отсюда следует, что политическая элита

Хельсинки мыслит страну как северо-восточное продолжение евро-

атлантического пространства, а следовательно, евразийская Россия

мыслится «противником» и даже «врагом». Так антироссийские

мифы, искусственно воссозданная мстительность за период

«имперского господства русских», вопросы о этническом

воссоединении с Карелией и активная деятельность в направлении

раздувания финно-угорского национализма внутри самой России

становятся привычными для проамериканских стран фронтира

расхожими клише. Так фронтир превращается в санитарный кордон,

призванный не плавно соединять Россию-Евразию с

континентальной Европой, но быть камнем преткновения для своих

западных и восточных соседей. Именно такую политику проводят и

другие страны фронтира, чьи элиты ориентированы на Вашингтон:

Польша, нынешняя Румыния, Украины после свержения Януковича.

Так перед мнимой российской угрозой раздаются все чаще призывы

Финляндии вступить в НАТО. В целом западная составляющая

финнской идентичности претендует на эксклюзивность.

Но Финляндия страна намного более сложная. И народ ее не может

быть отнесен однозначно ни к европейскому Западу

(скандинавскому или германскому), ни к русскому Востоку.

Мудрость финнов состоит в балансе. Это ключ к финнской

идентичности, воспеваемой на разные лады в «Калевале»: если

нечто подталкивает тебя вправо, сделай шаг влево. Это

экологическая мудрость народа, который живет на земле очень

долго и хочет жить еще как минимум столько же. Тот, кто жарко

горит, быстро сгорает. Тот, кто увлекается одним, подвергается

риску быть сломанным со стороны другого. Идея только одной

половины финнской идентичности – будьто западная (бело-финская)

или восточная (евразийская, красно-финская) – противоречит

сущности Финляндии как особого этно-культурного социально-

политического образования. Истинная Финляндия обладает

гипнотическим искусством превращать тину в оружие, а оружие в

тину (как Вейнемяйнен). В ее чародейной природе горячее остывает,

а холодное, напротив, вскипает. Восток здесь превращается в Запад,

а Запад в Восток. Это тайна финского фронтира, самого волшебного

из всех возможных.

В этой парадигме стоит вопрос об идентичности финнов сегодня:

слишком много Запада исказит филигранность финнского баланса.

Равно как и слишком много Востока. Но поскольку Востока как раз

сегодня в Финляндии не достает, то русофильских тенденций,

вполне родных и органичных для финнского целого, сегодня как раз

и недостает.

Здесь самое время сказать то, что русские думают о Финляндии.

Атлантистский мир и следующие за ним европейские

проамериканские элиты традиционно изображают русских и

особенно русских патриотов, и еще более резко – русских

евразийцев, таких как я, империалистами, шовинистами,

противниками малых культур, проводниками жесткой русификации.

Даже если я не сказал ни единого слова о финнах или литовцах,

вообще никакого – ни хорошего, ни плохого – меня политические

элиты стан фронтира, следующие в форватаре глобализации,

либерализма и США обязательно представят как «злейшего врага

финнов, литовцев, румын и т.д.» Более того, этот ярлык будет

приклеен даже в отношении тех народов, культурой которых я

искренне и открыто восхищаюсь (например, я испытываю

настоящий восторг в отношении румынской духовной, философской

и эстетической традиции). Но все-таки, прекрасно понимания, что

шансов быть услышанным по-настоящему у меня нет, я все же

скажу: Россия относится к финнам очень спокойно, даже немного

по-финнски. Мы ничего не хотим от Финляндии, напротив, нам

очень нравится эта страна. И она отлично существует вне России,

поэтому совершенно не нуждается в том, чтобы ее «покорять»,

«оккупировать» или «подавлять». При этом она может в принципе

относиться к России, как хочет – по бело-фински, так по бело-

фински, мы сами больше не коммунисты и вопрос с собственной

историей у нас пока не решен. Но если финны решат вернуться к

гармоничному нейтралитету, займут критическую дистанцию в

отношении ультра-атлантистских русофобских западных сил и

будут заботиться только о своем собственном благе, о своем народе,

о своей культуре, о своей экологии и своей экономике, то Россия

может стать твердым и надежным искренним другом Финляндии.

Россия сейчас возвращается в истории. Нам очень трудно. И тем

ценнее всякий дружественный жест в нашу сторону. Трудно себе

представить как изменилось отношение к венграм, после прихода к

власти Орбана и партии Йоббик в России. Поняв что Будапешт

настроен дружественно, сердца русских политиков оттаяли. И это

дорогого стоит. Но если Финляндия по-настоящему вспомнит о тех

эпохах, когда мы жили вместе с одном обществе и в целом

прекрасно друг друга понимали, а также если финны всерьез

зададутся вопросом о своих евразийских корнях, о своих связях с

финно-горскими народами России – от Карелии до Мордвы и

Удмуртии, то мы обнаружим столько общего – и духовно, и

социально, и исторически, что наша дружба принесет колоссальные

плоды и вам и нам. Москву не особенно пугает даже прозападная

атлантистская Финляндия, неприятно, конечно, но пережить можно.

Нейтральная Финляндия вообще была бы успехов и отличным

партнером. Но евразийская, глубинная, дружественная Финляндия –

это обещание ново, крепкой, настоящей дружбы, которая может все

изменить к лучшему. Это важно для Москвы именно сейчас. Нам

очень трудно выдерживать яростные атаки США, которые не хотят

прощаться со своей гибнущей гегемонией. Они в агонии, и

пытаются свалить все это на нас. Сейчас самый лучший момент,

чтобы Хельсинки сделал евразийский жест. Но нас устроит и

нейтралитет. А так как между нашими странами и в XIX веке и во

второй половине ХХ, и сейчас отношения все же были очень

близкими и в целом хорошими, то не сильно мы обидимся и на

холод и отчуждение. Вы полностью суверенное состоявшееся

государство и внешняя политика есть ваше полное и законное право,

на которое мы ни в коей степени не посягаем.