Федеральное государственное казенное образовательное учреждение высшего образования

«Восточно-Сибирский институт Министерства внутренних дел Российской Федерации»

УГОЛОВНЫЙ ЗАКОН РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ: ПРОБЛЕМЫ ПРАВОПРИМЕНЕНИЯ

И ПЕРСПЕКТИВЫ СОВЕРШЕНСТВОВАНИЯ:

материалы Всероссийской научно-практической конференции

Иркутск

Федеральное государственное казенное образовательное учреждение высшего образования

«Восточно-Сибирский институтМинистерства внутренних дел Российской Федерации»

УГОЛОВНЫЙ ЗАКОН РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ:ПРОБЛЕМЫ ПРАВОПРИМЕНЕНИЯ

И ПЕРСПЕКТИВЫ СОВЕРШЕНСТВОВАНИЯ

Материалы Всероссийской научно-практической конференции(28 апреля 2020 г.)

ИркутскВосточно-Сибирский институт МВД России

2020

1

ББК 67.408УДК 343.2

Издаётся по решению редакционно-издательского совета ФГКОУ ВО «Восточно-Сибирский институт МВД России»

Редакционная коллегия:Грибунов О. П., д-р юрид. наук, проф., полковник полиции, зам.

начальника ФГКОУ ВО ВСИ МВД России (по научной работе), гл. ре-дактор; Чернов А. В., доктор юридических наук, профессор, Заслуженный юрист Российской Федерации; Репецкая А. Л., д-р юрид. наук, проф.; Рогова Е. В., д-р юрид. наук, доц.; Васильев А. М., д-р ист. наук, канд. юрид. наук, доц.; Малыхина Т. А., канд. юрид. наук, доц.; Барха-това Е. Н., канд. юрид. наук, доц.; Сутурин М. А., канд. юрид. наук, доц.; Ермакова О. В., канд. юрид. наук, доц.; Шаганова О. М., канд. юрид. наук, доц.; Сидорова Е. З., канд. юрид. наук; Габеев С. В.

Технический секретарь:Сидорова Екатерина Закариевна, канд. юрид. наук.

Электронное издание сетевого распространения. Уголовный закон Российской Федерации: проблемы правоприменения и перспективы совершенствования: межвузовской научно-практической конференции (28 апреля 2020 г.) / гл. ред. О. П. Грибунов, отв. ред. Е. Н. Бархатова. — Иркутск: ФГКОУ ВО ВСИ МВД России, 2020. — 164 с.

Сборник составлен по материалам всероссийской научно-практической конференции «Уголовный закон Российской Федерации: проблемы правоприменения и перспективы совершенствования», проходившей в Восточно-Сибирском институте МВД России 28 апреля 2020 г.

Представляет интерес для работников правоохранительных органов, судов, профессорско-преподавательского состава, адъюнктов, аспирантов, слушателей, студентов и курсантов юридических высших учебных заведений

ББК 67.408УДК 343.2

Издано в авторской редакции

© Коллектив авторов, 2020© Восточно-Сибирский институт МВД России, 2020

2

Текстовое электронное издание

Минимальные системные требования: процессор с частотой 1,3 ГГц (Intel, AMD); оперативная память 256 МБ,

свободное место на винчестере 335 Мб; Windows (XP, Vista, 7 и т. п.)

Программное обеспечение: Acrobat Reader, Foxit Reader либо любой другой их аналог.

В авторской редакцииКомпьютерная верстка: Бархатова Е. Н., Андреев А. В. 

Подписано к использованию: 26.05.2020Формат PDF; 1,25 Мб

ФГКОУ ВО ВСИ МВД России664074, ул. Лермонтова, 110.

(3952) 42-26-07

© ФГКОУ ВО ВСИ МВД России, 2020

3

СОДЕРЖАНИЕПРОБЛЕМЫ ПРИМЕНЕНИЯ ОБЩЕЙ ЧАСТИ УК РФ

Васильев   А.   М. Необходимая оборона и критерии уязвимости при квалификации……………………………………………………………..................7Жукова   С.   С. Количественный признак группы лиц по предварительному сговору………………………………………………..13Забавко   Р.   А. Искусственный интеллект и уголовная ответственность: реалии и перспективы………………….......17Иванченко   Е.   А. Актуальность вопросов уголовной ответственности медицинских работников…………………….21Лапша   В.   Л. Обоснованный риск и исполнение приказа или распоряжения как обстоятельства, исключающие преступность деяния………………….26Решняк   М.   Г. О некоторых проблемных особенностях необходимой обороны………………………………………………………..28Суверов   С.   Е. Понятие «примирения» и его содержание как условие освобождения от уголовной ответственности на основании ст. 76 УК РФ………………………………………………..…34Фроликова   Д.   В., Деревянская   Т.   П. Проблемы освобождения от уголовной ответственности в связи с истечением сроков давности и пути их решения…………………………39

ПРОБЛЕМЫ ПРИМЕНЕНИЯ ОСОБЕННОЙ ЧАСТИ УК РФ

Бархатова   Е.   Н. Способы легализации как часть объективной стороны преступления………………...…………....42Булгакова   В.   Р. Вопросы разграничения и сравнительный анализ подделки, изготовления или оборота поддельных документов со смежными составами……………………………………………………...46Габеев   С.   В. О Новой структурной единице в системе преступлений против жизни……………………………………..49Деревянская   Т.   П. Квалифицирующие признаки преступления, предусмотренного ст.   238 1   УК   РФ: проблемы и особенности применения………………………………………53Дядюн   К.   В. Получение сексуальных услуг несовершеннолетнего: проблемы толкования и применения состава…………………………..….56Живодрова   Н.   А., Толоконникова   А.   С. Интернет-пространство как средство совершения преступлений против половой неприкосновенности несовершеннолетних………………62

4

Живодрова   Н.   А., Казакова   А.   А. Некоторые вопросы привлечения к уголовной ответственности за преступления, связанные с   заражением ВИЧ-инфекцией ………………………………………………66Ермакова   О.   В. Особенности включения факультативных признаков в   конструкцию конкретного состава преступления в рамках УК РФ ……..72Залескина   А.   Н. Некоторые особенности установления субъективной стороны мошенничества, сопряженного с преднамеренным неисполнением договорных обязательств в сфере предпринимательской деятельности……………………………….76Кирьянов   А.   А. Проблемы квалификации незаконных действий в   отношении имущества, подвергнутого описи или аресту либо подлежащего конфискации (ст. 312 УК РФ)……………………….....79Коваленко   В.   В. К вопросу об освобождении от уголовной ответственности по статье 322.2 Уголовного кодекса Российской Федерации…………...…………………………………………………………………83Курсаев   А.   В. Воспрепятствование законной профессиональной деятельности журналистов как способ сокрытия социально важной информации……………………..86Малыхина   Т.   А. Содержание понятия экстремизма в науке и праве современной России……………………………………..…90Мироненко   С.   Ю. Отличие конкуренции уголовно-правовых норм от смежных понятий……………………………………………………….…95Никуличев   Т.   В. Понятие и место частных военных компаний в современном мире…………………………………………………………100Перетолчин   А.   П. Способы легализации доходов, полученных путем мошенничества с использованием электронных средств платежа….…………………………………………...103Сидорова   Е.   З. О понятии суицида и его видах …………………………..107Токманцев   Д.   В. К вопросу о квалификации контрабанды наркотиков………………………………………………...….111Федорский   Р.   С. Особенности установления уголовной ответственности за жестокое обращение с животными………………………………...……114Чернигова   А.   Ю. Хулиганские и корыстные побуждения при жестоком обращении с животными……………………………...……117Чернов   А.   В., Габеев   С.   В. Об особенностях объективной стороны доведения до самоубийства………………………………...……………….120

5

Шаганова   О.   М. Характеристика последствий в составе преступления, предусмотренного ст. 330 УК РФ: анализ теории и правоприменительной практики………………………………………….125Шеслер   В.   А. Хищение наркотических средств или психотропных веществ из тайника (места закладки)………………...129Щербинин   Е.   С. К вопросу о понятии уголовного преследования ……...133Щетинина   Н.   В. Вопросы соотношения норм, предусматривающих ответственность за незаконное получение кредита (ст. 176 УК РФ) и   причинение имущественного ущерба путем обмана или злоупотребления доверием (ст. 165 УК РФ)…………………………137

ПРОБЛЕМЫ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ ПРЕСТУПЛЕНИЙ

Денисов   С.   Л., Горбенко   В.   А. Актуальные проблемы противодействия преступности…………………………………………….140Дудинов   Н.   Н., Деревянская   Т.   П. Криминологическая характеристика личности преступника-коррупционера……………………….…………....144Качурова   Е.   С. Виктимологическое предупреждение домашнего насилия в условиях самоизоляции граждан……………………………....................148Лонщакова   А.   Р. Выявление бессознательного мотива насильственного преступного поведения — одно из направлений предупреждения насильственных преступлений……………………………………………..153Бобученко   Н.   П., Сутурин   М.   А. Преступность несовершеннолетних и меры общественной безопасности………………………………………..157

СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРАХ…………………………………………...........161

6

ПРОБЛЕМЫ ПРИМЕНЕНИЯ ОБЩЕЙ ЧАСТИ УК РФ

А. М. Васильев, г. Иркутск

НЕОБХОДИМАЯ ОБОРОНА И КРИТЕРИИ УЯЗВИМОСТИПРИ КВАЛИФИКАЦИИ

Осуществление лицами их необходимого права на защиту служит ин-тересам предотвращения и пресечения преступлений, совершающих в отно-шении них нормами уголовного кодекса.

В теоретических исследованиях уголовного права и судебной практики на территории Российской Федерации нет единого фактора в понимании правовых границ законности вреда при квалификации необходимой защиты. В научной литературе многие авторы ведут оживленные дискуссии и пред-лагают разные точки зрения на исследуемый вопрос. Высказывается мнение многих ученых, что такие пределы могут быть установлены посредством соотношения двух категорий, а именно «интенсивность посягательства» и «интенсивность средств защиты» с учетом принципов соразмерности и не-обходимости (Т. Г. Шавгулидзе, И. С. Тишкевич, В. А. Блинников и др.). При всем этом данный подход чрезмерно оценочен и сложен в правоприменении сотрудниками правоохранительных органов. Если рассматривать позиции других ученых в право применении необходимой обороны, то можно предполагать что они акцентируют внимание только на один фактор и он говорит о следующем: было ли у обороняющегося законное право на необходимую оборону (Н. И. Коржанский, Г. Колмакова, В. И. Ткаченко) [1]. Рассматривая несколько точек зрения, мы исходим из того что, причиненный вред правомерен вне зависимости от степени его тяжести.

Примером тому может служить следующее: человек, незаконно про-никающий в чужой дом против воли хозяина, именно «должен понимать», что его могут убить. Таков смысл закона, который намерен внести лидер ЛДПР Владимир Жириновский в Госдуму в ближайшее время. Суть данной инициативы предложенной лидером партии — расширить понятие на са-мооборону. Таким образом, с его слов можно говорить о том, что необходимо дополнить статью 37 УК РФ пунктом о том, что «действия лица, направленные на защиту себя и своей семьи от насилия или угрозы применения насилия либо на защиту своего имущества, не являются превышением необходимой самообороны». Идея лидера партии очень интересна, но здесь возникает вопрос — как мы будем применять на практике и доказывать субъективные признаки виновного [2]. На самом деле при квалификации содеянного необходимо будет исходить из того, что намеревался сделать изначально виновный при проникновении в помещение, став в дальнейшем жертвой. Не понятно и то, каким образом решать вопрос о квалификации при летальном исходе.

7

Говоря иными словами, в следственно-судебной практике данная нор-ма в действительности требует тщательного исследования и доработок, но не таких поспешных, как мы все предполагаем.

Соответственно человек, защищающий свой дом и семью от так на-зываемых налетчиков, не должен думать о превышении условий необхо-димой обороны. Пусть об этом думают налетчики — они могут получить от-пор от хозяев имущества и нарваться на нож или пулю. «Сегодня граждане, которые защищали свою жизнь, семью и дом от потенциальных виновных лиц (бандитов, грабителей и насильников), часто в итоге сами оказываются виновными лицами по уголовным делам и получают меры наказания свя-занные с лишением свободы, потому что у нас действует норма о так на-зываемом превышении пределов необходимой самообороны» [3]. При этом нам необходимо сослаться на законодательство США, где гражданин без всяких оговорок вправе убить любого, вторгшегося в его жилище. И в 98 процентах случаев такие действия оправдываются.

Конечно, в вопросе о применении необходимой обороны в полном объеме не стоит равняться на законодательство США, хотя уголовная поли-тика нашего государства направлена на международный опыт и анализ право применения норм подобного рода. Сегодня в России на 2018 год за превы-шение пределов необходимой обороны судами вынесены обвинительные приговоры 750 гражданам, в 2017-м — 854 [4].

Не удивительно, что такое заявление сразу же вызвало бурные дебаты в депутатском корпусе, среди юристов, правоохранителей и обычных граж-дан. Судя по высказываниям в сети «Интернет», большинство граждан выступают за такие поправки, т. е. многие считают, что если они будут в такой ситуации, то могут быть полностью освобождены от уголовной ответственности и здесь можно говорить об ошибочном представлении со стороны лиц неправильно оценивающих данную норму [5].

На самом деле эта проблема для института необходимой обороны является не новой и, в принципе, складывается впечатление, что наше законодательство уже сложилось в этом направлении. Константин Добры-нин, государственный секретарь и вице-президент Федеральной юриди-ческой палаты адвокатов, написал в своем блоге несколько лет назад, что «существующая сейчас в Уголовном кодексе статья 37 более чем достаточна для того, чтобы необходимую оборону осуществлять в любых пределах. Главное — чтобы необходимая оборона не превращалась зачастую в нечто иное, например, запоздалую оборону. Есть еще нюанс, о котором забывают многие: необходимая оборона — это мыслительный процесс, ты должен успеть соотнести соотношение нападения и защиты и соразмерность твоих действий как защищающегося с действиями нападавшего» [6].

Действительно, если женщину пытаются всего лишь изнасиловать, то зачем же она сразу наносит подручными предметами (пилочкой, маникюрными ножницами) насильнику вред здоровью путем повреждения в глаз или шею? Надо поразмыслить и подождать, вдруг этот милый человек захочет затем ее задушить? Вот тогда — в глаз! Но если для жизни нет

8

очевидной угрозы, то изнасилованную женщину, убившую насильника, гарантированно привлекут к уголовной ответственности, и так в следственно-судебной практике было не раз.

Три года назад возникла инициатива предложить законодателям законопроект о специальной процедуре рассмотрения дел о необходимой обороне. Так, предлагалось вообще убрать из Уголовного кодекса понятие «превышение мер необходимой самообороны». Речь шла о том, может ли человек, на которого напали грабители, насильники или убийцы, осознавать в этот момент, превышает ли он что-то в своих действиях? А пока — все не в пользу тех, кто обороняется [7]. Если история получила общественный резонанс и попала на страницы СМИ — то человека, пытавшегося себя за-щитить, оправдают. Как будто понятие «необходимой обороны» отсутствует во всей нашей законодательной базе и никак не может быть квалифици-ровано следствием и судом. Несмотря на то, что законодатель давно изменил Уголовный кодекс с точки зрения статей 37 и 38, в которых законодатель уточнил понятия необходимой обороны и условия их правомерности [8]. Верховный суд напомнил всем судьям о праве на необходимую защиту и подробно объяснил, как обращаться с такими делами на основании изло-женных рекомендаций в постановлении Пленума.

Например, однажды городской суд г. Армавира Краснодарского края осудил к реальному сроку хозяина квартиры, который установил у себя своеобразную защитную сигнализацию — пароходный ревун. Лицо, совер-шающее тайное хищение чужого имущества («вор») вскрыл дверь — и тут жуткий гудок [9]. Преступник умер от разрыва сердца, а хозяин данного имущества получил реальный срок лишения свободы в исправительной ко-лонии. Правоохранителям так показалось удобнее, и они опирались не на за-кон, а на сложившуюся практику. Логика проста: если есть труп — должен быть виновный. А что и почему — уже не важно.

Наше общество, очевидно, знает о таких «причудах» и «пристрастиях» сотрудников правоохранительных органов и судей и уже давно привыкло к обстоятельствам, при которых люди защищают себя от «злодеев» нас-только, насколько они могут [10]. Для полиции существенное значение име-ют обстоятельства, нередко созданные не в пользу обороняющегося им же самим. Ударь захватчика как можно лучше — и беги, не оборачиваясь. Но те сознательные граждане, которые пытаются вернуть сломленного бандита к жизни, вызывают скорую помощь, в итоге оказываются под подозрением. Просто подумайте, парень хотел взять часы, сотовый телефон и кошелек, мо-жет быть, он ударил его несколько раз, и вы убили его причинив тем самым ущерб его родным. Или вы бы его ударили палкой по голове, что опять бы характеризовало причинение нападавшему ущерба в виде вреда здоровья или смерти [11]. Превышение это или нет? Странно, что полиции часто при-ходится писать про трупы, найденные в темных переулках, аллеях и парках в случае превышения пределов необходимой обороны или, скажем, нес-частных случаев.

9

В Германии участились случаи нападений пациентов на врачей, пишет Frankfurter Allgemeine Zeitung. По статистике МВД, каждый четвертый медик сталкивался с физическим насилием или его угрозой — это «средняя статистика по больнице». Острее всего проблема стоит в отделениях неот-ложной помощи: в 2018 году агрессии со стороны больных подверглись три четверти сотрудников «скорой». Детонатором взрывной ситуации может послужить что угодно — от длинной очереди до слишком дорогого рецепта. В 2017 году было зафиксировано 692 случая нападения на врачей, 2436 — на медбратьев и медсестер, особенно уязвимых [12]. Дошло до того, что медработники стали активнее посещать курсы самообороны, которые, например, запустило Объединение государственных больниц Тюрингии. Как отмечает его глава Аннете Роммель, на них разъясняют, как лучше успокоить разгоряченного пациента, а, в крайнем случае — и дать отпор. Аналогичные тренинги проводились в земле Бранденбург. Пилотные курсы оказались вост-ребованными, на них записались врачи самого разного профиля — от пе-диатров и аллергологов до дерматологов и психиатров. Им выделили опыт-ного полицейского — господина Хенке из антитеррористического подраз-деления, который обычно обеспечивает порядок во время политических сам-митов и футбольных матчей. Его советы могут показаться курьезными, но они работают. Мебель в кабинете следует расставить так, чтобы у доктора всегда были «пути к отступлению». У него должно быть наготове и кодовое слово — сигнал тревоги, требующий немедленного вызова полиции. Со сто-ла лучше убрать тяжелые предметы, а от пациента держаться на расстоянии как минимум двух вытянутых рук. Не помешают и основы рукопашного боя. При этом полицейский рассказывает, как избежать превышения самообо-роны, за которое врачу пришлось бы отвечать. Подобные нападения происходят и на территории России и при этом мы не в полной мере имеем возможность защитить потерпевших от нападающих [13].

Законодатель для достижения социального компромисса вводит кон-цепцию превышения пределов необходимой защиты, тем самым ограничивая реализацию субъективного права на защиту, за пределами которого действия защитника превращаются в злоупотребление правом.

Вопрос о степени допустимой защиты сегодня является предметом правовых научных исследований о праве на необходимую защиту. В этом случае суть проблемы в установлении превышения пределов необходимой обороны заключается в том, что жертва нападения, находясь в состоянии растерянности от посягательства, руководствуясь чувством самосохранения, объективно не имеет способность адекватно оценить величину угрожающей опасности, поскольку реальные намерения злоумышленника далеко не всегда очевидны.

Исходя из выше изложенного нами предлагается изложить ч. 1 ст. 37 УК РФ в следующей редакции: «Противоправный акт, содержащий доказа-тельства преступления, но совершенный в состоянии необходимой обороны, а именно с целью самообороны, защиты прав и законных интересов как по-терпевшего, так и третьей стороны, интересов общества или государства

10

от незаконных действий нападавших. Вмешательство, которое также вклю-чает в себя доказательства преступления путем нанесения вреда нападав-шему. Это законно и обоснованно, если в то же время условия пределов не-обходимой обороны не были превышены».

Библиографические ссылки1. Скаян С. М., Васильев А. М. Сомнительные термины, которые должны учи-

тываться при квалификации «новых потенциально опасных психоактивных веществ» // Вестник Российского нового университета. Сер.: Человек и общество. — 2020. — № 1. — С. 139—144.

2. Дикарев И. С. Правила допустимости доказательств с позитивным характером в уголовном процессе // Вестник Восточно-Сибирского института Министерства внут-ренних дел России. — 2019. — № 2 (89). — С. 112—120.

3. Российская газета. Федер. вып. № 266 (8024).4. Прудникова Н. А., Васильев А. М. Сложность квалификации мелкого хищения,

совершенного лицом, подвергнутым административному наказанию // Современный уче-ный. — 2019. — № 6. — С. 235—239.

5. Малыхина Т. А. Проблемы предупреждения преступлений, совершаемых в сос-тоянии алкогольного опьянения // Вестник Восточно-Сибирского института Министерства внутренних дел России. — 2019. — № 2 (89). — С. 70—81.

6. Tileubergenov Y., Pelevina N., Taubaev B., Vasiliev A. The role of social memory in reconstruction of the historical past. social memory and historical past // Astra Salvensis. — 2018. — Т. 6. — N 12. — С. 67—72.

7. Грибунов О. П. Представитель власти как объект насильственных действий (по материалам сибирского региона) // Вестник Восточно-Сибирского института Минис-терства внутренних дел России. — 2003. — N 4. — С. 60.

8. Pelevin S., Vasiliev A., Taubaev B., Tileubergenov Y. The participation of youth of western countries in political life of the society. the youth in the political life of the soci-ety // International Journal of Civil Engineering and Technology. — 2018. — Т. 9. — № 11. — С. 2226—2233.

9. Васильев А. М. Типология и особенности криминологической характеристики личности преступника, совершившего сопряженное с исчезновением человека преступле-ние // Криминологический журнал Байкальского государственного университета экономи-ки и права. — 2015. — Т. 9. — № 4. — С. 629—639.

10. Бархатова Е. Н., Габеев С. В., Забавко Р. А., Малыхина Т. А., Таюрская Е. А. Уголовное право (Общая часть): курс лек. — Иркутск: Восточно-Сибирский институт МВД России, 2018. — С. 35.

11. Вчерашний Р. В., Васильев А. М., Сирик М. С. Общая характеристика ответст-венности законодательства о противодействии коррупции // Взаимодействие науки и об-щества: Проблемы и перспективы: сб. ст. междунар. науч.-практ. конф. / Отв. ред. А. А. Сукиасян. — 2016. — С. 83—87.

12. Штофель Я. Ю., Васильев А. М. Организационные основы противодействия ор-ганизованной преступной деятельности // Традиционная и инновационная наука: история, современное состояние, перспективы: сб. ст. междунар. науч.-практ. конф.: в 2 ч. — 2017. — С. 165—169.

13. Сидорова Е. З. К вопросу о субъективных признаках детоубийства в современ-ном уголовном праве России // Академическая мысль. — 2019. — № 2 (7). — С. 44—46.

С. С. Жукова, г. Волгоград

КОЛИЧЕСТВЕННЫЙ ПРИЗНАК ГРУППЫ ЛИЦ ПО ПРЕДВАРИТЕЛЬНОМУ СГОВОРУ

11

Уголовное законодательство группу лиц по предварительному сговору признает, если в нем участвовали лица, заранее договорившиеся о совместном совершении преступления (ч. 2 ст. 32 Уголовного кодекса РФ). Как правило, групповое формирование реализуется, как в виде прос-того соучастия (соисполнительства), так и в виде сложного (с юридичес-ким разделением ролей соучастников). Интеграция видов соучастия в одном групповом формировании вызывает интерес к анализу количественного признака группы лиц по предварительному сговору.

Законодатель не конкретизирует круг участников группового формирования, в зависимости от выполняемой ими роли. Однако существует господствующая позиция, что каждая последующая форма соучастия содержит все признаки предшествующей формы. До принятия действующего Уголовного кодекса РФ 1996 года (далее — УК РФ) доктрина также отражала позиции ученых, указывающих на формирование соучастия по предварительному сговору только при соисполнительстве [1]. Вместе с тем, правоприменители допускали образование исследуемой формы соучастия при совершении преступления одним исполнителем и иным участником преступления. Так, согласно определению Судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда РФ от 12 октября 1993 г., Чипизубов и Волкова осуждены за совершение тайного хищения чужого имущества группой лиц по предварительному сговору. Согласно приговору Агинского районного народного суда Читинской области, Волкова осуществила подстрекательство Чипизубова к осуществлению кражи, но сама действий к изъятию чужого имущества не предпринимала. Тем самым Чипизубов совершил кражу в ее отсутствии единолично [2, с. 249]. Аналогичное решение было вынесено Вологодским областным судом в отношении Бурлова и Серебрякова. Бурлова признана виновной в организации убийства своего мужа, Серебряков — в совершении данного убийства. Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда РФ квалификацию деяниям оставила без изменения, т. е. совершение убийства группой лиц по предварительному сговору [2, с. 250]. Однако в обоих случаях Президиум Верховного суда РФ переквалифицировал деяния указанных лиц, в части исключения квалифицирующего признака, указав на отсутствие второго исполнителя в процессе совершения преступления.

Абстрактность понятия порождает возникновение множества научных взглядов, которые усложняют понимание института соучастия в целом. Современная доктрина уголовного права данную форму соучастия толкует, опираясь на положения соисполнительства, закрепленных в ч. 1 ст. 35 УК РФ [3; 4, с. 124]. Если придерживаться общепризнанной позиции толкования группы лиц по предварительному сговору, то объективную сторону состава преступления обязаны выполнять полностью или частично два или более лица, заранее договорившиеся о совершении

12

преступления. Несмотря на это, Пленум Верховного суда РФ допускает образование данного группового формирования при совершении кражи, грабежа или разбоя, когда согласно предварительной договоренности между соучастниками непосредственное изъятие имущества осуществляет один из них. Другие же участники в соответствии с распределением ролей оказывают непосредственное содействие исполнителю в совершении преступления (п. 10) [5]. Правоприменительная практика судебное толкование понимает в буквальном смысле, несмотря на то, что Пленум Верховного Суда РФ обращается к составам преступления с различной объективной стороной. В то же время, указывается об отсутствии группы лиц по предварительному сговору, если организатор, пособник либо подстрекатель непосредственно не участвовал в совершении хищения чужого имущества (п. 8) [5]. Возможно, судебное толкование опирается не на объективную сторону кражи, грабежа или разбоя, а на хищение в целом. Однако указанные составы преступлений представляют собой способы хищения, отличающиеся объективными признаками. Соответственно возможно предположить, что в п. 10 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 27 декабря 2002 года № 29 закреплено лишь техническое распределение ролей, не влияющее на квалификацию совместного деяния.

В основу группы лиц по предварительному сговору в виде сложного соучастия (с распределением ролей) лежит не индивидуальное выполнение объективной стороны состава, а совершение единого для всех соучастников преступления. Юридическое распределение ролей указывает на совместную деятельность, а не на функциональные признаки соучастия [6, с. 214]. Как правило, правоохранительная и судебная практика утверждает обратное. Для сравнения приведем два противоположных друг другу примера. Согласно приговору Иркутского областного суда от 26 апреля 2018 г. по уголовному делу № 2-16/2018 (2-72/2017), А. В. Батраев и А. А. Спиридонов осуждены по п. «ж» ч. 2 ст. 105 УК РФ, т. е. в совершении умышленного причинения смерти другому лицу в составе группой лиц. Из судебного приговора следует, что во время распития спиртного, между А. А. Спиридоновым и Ш. возникла ссора, переходящая в драку. В ходе этого у А. А. Спиридонова возник преступный умысел, направленный на убийство Ш. В тоже время, А. В. Батраев, наблюдавшего за действиями А. А. Спиридонова, на почве личных неприязненных отношений к потерпевшему, присоединился к товарищу с умыслом, направленным на совершения убийства Ш. [7].

В то же время, согласно апелляционному определению от 25 октября 2018 г. по уголовному № 44-АПУ18-16 Судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда РФ, О. А. Давыдова осуждена по ч. 1 ст. 105 УК РФ и Д. И. Лавленцев — по ч. 5 ст. 33, ч. 1 ст. 105 УК РФ. В ходе разбойного нападения по предварительному сговору на потерпевшую П.

13

между осужденными состоялся сговор на ее убийство. С этой целью виновные перевезли П. в другое место, Д. И. Лавленцев вынес ее из машины, а О. А. Давыдова осуществила удар ножом, причинив потерпевшей П. повреждения, от которых наступила смерть. Судом установлено, что Д. И. Лавленцев участия в непосредственном лишении жизни потерпевшей не принимал и насилия к ней не применял, следовательно, осуществлял пособничество к действиям О. А. Давыдовой [8].

Во второй ситуации факт соучастия бесспорен. Однако согласно судебному толкованию — сговором на убийства признается, в том случае, когда наряду с соисполнителями преступления выступают другие участники преступной группы (п. 10) [9]. Доктрина уголовного права и правоприменительная деятельность соучастие с предварительным сговором, при совершении преступления одним исполнителем, признают менее общественно опасней, чем совершение преступления группой лиц или единолично исполнителем [10, с. 91].

Вышеописанные примеры подтверждают, что деяния, совершенные группой лиц общественно опасней деяний группой лиц по предварительному сговору. Несмотря на то, что юридическое распределение ролей всегда свидетельствует о повышенной степени общественной опасности совершения преступления. Отсутствие множественности исполнителей не дает оснований исключать соучастие в группе лиц по предварительному сговору. Если рассматривать каждого соучастника с точки зрения его функций отдельно от общественных отношений, то теряется значение группового совершения преступления. Группа лиц по предварительному сговору формируется при совместном участии лиц, где каждым осуществляется свой объем ролей в единой структуре группового формирования, с целью достижения единого общего преступленного результата. Только в таком случае можно указывать, что действия совершены в соучастии, т.е. в группе лиц по предварительному сговору. В связи с этим, буквальное толкование уголовного законодательства, регламентирующего группу лиц по предварительному сговору, представляется логичной.

Библиографические ссылки1. Галиакбаров Р. Р. Квалификация групповых преступлений / отв. ред. В. И.

Артемов. — М., 1980. — 80 с. [Электронный ресурс] СтудМед. — Режим доступа: https://www.studmed.ru/view/galiakbarov-rr-kvalifikaciya-gruppovyh-prestupleniy_e99c35011-e3.html (дата обращения: 10.03.2020).

2. Судебная практика по уголовным делам / сост. Г. А. Есаков. — М., 2006. — 768 с.

3. Рогова Н. Н. Некоторые вопросы квалификации групповых хищений / Н. Н. Рогова [Электронный ресурс] // Уголовное право. — 2017. — № 3. — С. 63-67. — Доступ из справ.-правовой системы «Консультант плюс».

14

4. Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации. В 4 т. Т. 1. Общая часть / Отв. ред. В. М. Лебедев. — М., 2018. — 316 с.

5. О судебной практике по делам о краже, грабеже и разбое [Электронный ресурс]: постановление Пленума Верховного Суда РФ от 27.12.2002 № 29 (ред. от 16.05.2017). — Доступ из справ.-правовой системы «Консультант плюс».

6. Козлов А. П. Соучастие: традиции и реальность / А. П. Козлов. — СПб., 2001. — 362 с.

7. Приговор Иркутского областного суда РФ от 26 апреля 2018 г. по уголовному делу № 2-16/2018 (2-72/2017) [Электронный ресурс]. — Режим доступа: https://gkrfkod.ru/-pract/apelliatsionnoe-opredelenie-verkhovnogo-suda-rf-ot-19072018-n-66-apu18-14/ (дата обра-щения: 10.12.2018).

8. Апелляционное определение № 44-АПУ18-16 от 25.10.2018 Судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда РФ [Электронный ресурс]. — Доступ из справ.-пра-вовой системы «Консультант плюс».

9. О судебной практике по делам об убийстве (ст. 105 УК РФ) [Электронный ресурс]: постановление Пленума Верховного суда от 27.01.1999 № 1 (ред. от 03.03.2015). — Доступ из справ.-правовой системы «Консультант плюс».

10. Молчанов Д. М. Актуальные проблемы уголовного права. Общая часть: учеб. пособ. / Д. М. Молчанов; отв. ред. А. И. Рарог. — М., 2015. — 144 с.

15

Р. А. Забавко, г. Иркутск

ИСКУССТВЕННЫЙ ИНТЕЛЛЕКТ И УГОЛОВНАЯ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ:

РЕАЛИИ И ПЕРСПЕКТИВЫ

Стремительное развитие науки и техники, проникновение ее результатов во все сферы человеческой жизни уже существенно изменили экономическую, социальную и политическую организацию общества. Резкие трансформации в свое время были обусловлены использованием электричества, появлением скоростного транспорта, почти мгновенной связи и рядом других научно-технических достижений. В настоящее время мир находится на пороге очередных преобразований, связанных с появлением искусственного интеллекта и основанных на нем систем автоматизированной обработки больших данных.

Под искусственным интеллектом (англ. artificial intelligence) в философии и инженерных науках обычно понимается совокупность электронных алгоритмов, способных решать задачи, ранее свойственные разуму живых существ, требующие элементов интуитивного, творческого, эвристического мышления. Такие способности искусственного интеллекта могут заменить человека во многих сферах, где традиционно требовались элементы интеллекта, а не просто возможности обрабатывать информацию посредством применения алгоритмов. При этом, искусственный интеллект, как правило, многократно эффективнее человека — он гораздо реже ошибается, не подвержен стрессу, усталости, болезням, не требует обучения или способен обучаться с гораздо меньшими затратами и т. д. В этой связи он все активнее вытесняет людей из различных областей.

Искусственный интеллект не обязательно должен обладать самосознанием (то есть осознавать, что он участвует в общественных отношениях как отдельный субъект), иметь инструменты восприятия информации от всех элементов внешней среды (изображение, звуки, запах, тактильные свойства предметов и т. д.), быть всеобъемлющим и воспринимать весь окружающий мир или большую ее часть, обладать способностями самоанализа и т. д., то есть ему не требуется быть аналогичным человеческому разуму, иметь собственную личность. Широкое распространение получают системы в виде специализированных аппаратно-программных комплексов, предназначенных для решения конкретных задач. Человек все чаще предоставляет искусственному интеллекту право принимать решения в тех сферах, где ранее он традиционно был монополистом.

Все это неминуемо порождает этические, социальные и правовые проблемы, требующие постепенного, а порой и немедленного разрешения. Не является исключение и сфера уголовного права.

16

Анализ мнений отечественных и зарубежных ученых по рассматриваемому вопросу позволяет сделать вывод о том, что все проблемы искусственного интеллекта в сфере уголовного права можно разделить на несколько блоков.

Герменевтические проблемы, в которых искусственный интеллект выступает как социальная, политическая и экономическая ценность, требующая уголовно-правовой защиты. В действующим УК РФ предусмотрены отдельные механизмы защиты искусственного интеллекта, они охраняют собственность и интеллектуальные права, однако авторы настойчиво пишут, что они недостаточны, не учитывают специфики явления, и тем более не создают должной основы для правовой защиты результатов деятельности искусственного интеллекта [1, с. 64; 2, с. 25]. Между тем, основные «усилия» уголовный закон тратит на охрану информации, средств ее обработки и средств связи. Единственным новым преступлением, введенным в текст главы 28 УК РФ в связи с современными вызовами, стала ст. 2741 УК РФ, криминализовавшая неправомерное воздействие на критическую информационную инфраструктуру РФ. Между тем, законодательно описанные способы совершения этого преступления «старые», практически не изменившиеся с 1996 г.

Проблема уголовной ответственности за совершение «классических» преступлений с использованием современных информационно-телекоммуни-кационных технологий и технологий искусственного интеллекта. В настоящее время научное сообщество склонно оценивать потенциал действующего уголовного закона в принципе достаточным для того, чтобы защитить наиболее важные общественные отношения от общественно опасных посягательств. В частности, Интернет и другие информационные технологии, а также аппаратно-программные комплексы предлагается считать средствами и орудиями совершениям преступления, которым отведено вполне конкретное место в объективной стороне состава преступления. В настоящее время, действительно, большинство технологий управляемы в принципе, и они управляются виновными при совершении конкретного преступления. Вместе с тем, все острее встает проблема получения искусственным интеллектом все большей самостоятельности принятии и реализации собственных решений.

Необходимость введения уголовной ответственности за новые «высокотехнологичные» преступления. Законодатель не проявляет высокой активности в криминализации высокотехнологичных форм общественно опасного поведения. Пока новые составы вводятся фактически лишь как квалифицированные виды уже существующих. Вместе с тем, анализ отельных, на практике уже есть случаи, которые сложно квалифицировать по существующим составам. Осторожность законодателя можно объяснить несколькими обстоятельствами. Во-первых, пока еще не понятны ни характер, ни степень общественной опасности преступлений,

17

совершенных с использованием технологий искусственного интеллекта. Во-вторых, большинство ученых полагает, что на данном этапе еще можно обойтись базовыми инструментами уголовного права, так как они в принципе достаточно емки и универсальный — в этой части «партия» консерваторов от уголовного права пока выигрывает, но позиции сторонников прогрессивного уголовного права крепнут. В-третьих, настоящие преобразования в обществе еще не произошли и искусственный интеллект оказывает лишь сегментарное воздействие на экономические и социально-политические процессы.

Проблемы уголовной правосубъектности искусственного интеллекта. Одна из наиболее сложных проблем. Несмотря на то, что в настоящее время искусственный интеллект — это лишь инструмент в руках человека, который в принципе запускается, управляется и останавливается им.

В частности, все беспилотные автомобили, активно внедряемые сейчас, находятся лишь на втором этапе автоматизации, то есть способные лишь частично управлять процессом движения, а водитель имеет юридическую обязанность при необходимости перехватить управление [3, с. 23]. Автомобильные комплексы, способные к самостоятельному движению даже на ограниченных участках (3 этап) в России используются пока лишь на закрытых дорогах, тем более речи не идет о полностью автономных транспортных средствах, в которых водитель отсутствует и участвует в процессе движения только как пассажир.

Вместе с тем, опыт западных государств и прогнозы экспертов показывают, что именно за такими транспортными средствами будущее. Возникает вопрос об уголовной ответственности за возможные происшествия: кто должен ее нести — владелец транспортного средства, завод-изготовитель или же само устройство?

Проблемы уголовной ответственности за вред, причиненный иными системами, проработаны слабо. Конечно, определенные варианты уголовной ответственности рассматриваются и есть несколько основных подходов.

Первый подход полагает ответственность лица, запустившего такую систему, за деяния, совершенные системами искусственного интеллекта, в связи с его готовностью принять нас себя риск его ошибок (фактически это означает ответственность за невиновное причинение вреда).

Второй вариант допускает расширение самой сущности неосторожности или даже введение ее нового вида, производного от небрежности, при котором лицо будет нести ответственность за ненадлежащее обслуживание, диагностирование, ремонт и при необходимости отключение аппаратно-программного комплекса, управляемого искусственным интеллектом.

Третий вариант исключает уголовную ответственность за происшест-вия, совершенные по вине. Сторонники этой точки зрения обосновывают

18

свою позицию низкой вероятностью ошибок искусственного интеллекта и как следствие отсутствием потребности уголовно-правового воздействия.

Четвертый вариант предполагает привлечение к уголовной ответственности искусственного интеллекта. Однако в этом случае неминуемо возникает ряд проблем этико-философского и правового характера. Например, нет путей решения вопроса о сущности правосубъектности и деликтоспособности такого «лица». Уже сейчас очевидно, что потребности в полноценном и универсальном искусственном интеллекте нет, равно как нет и необходимости формирования у него эмпатии. Кроме того, у такой программы совершенно иные механизмы социализации и ограниченное место в обществе, у нее нет социального опыта, который формируется у человека в процессе воспитания, обучения и взаимодействия с другими людьми. Соответственно, интеллектуально-полевые элементы психики искусственного интеллекта работают по совершенно иным законам, чем у человека. Повторимся, создание интеллекта, аналогичного человеческому, экономически и социально неоп-равданно. Тем более не требуется он и в узко специализированных устройст-вах. В этой связи не понятно, может ли программа, не являющаяся полноценным субъектом общественных отношений, нести полноценную юридическую ответственность?

Есть принципиальные проблемы и с реализацией ответственности: логично предположить, что ни одно из существующих наказаний не применимо к системам искусственного интеллекта. Кроме того, не понятно, как и к кому ее применять — ко всем версиеям искусственного интеллекта или только к той, которая «совершила» преступление; будет ли этично не уничтожать такую программу, в которые вложены огромные ресурсы, или следует лишь устранить «проблемную» ее часть и т. д.

Вышесказанное позволяет констатировать, что технический прогресс и неминуемое распространение искусственного интеллекта порождают ряд теоретических и прикладных проблем уголовной ответственности. Современная наука уголовного права находится ишь в начале пути этого направления, в точке, когда еще не все проблемы даже определены и осмыслены.

Библиографические ссылки1. Харитонова Ю. С. К вопросу об охраноспособности результата деятельности

искусственного интеллекта // Интеллектуальная собственность, Инновации, Интернет: сб. ст. Ежегодник. Сер. «Правоведение». Ответственный редактор Е. Г. Афанасьева. — М., 2018. — С. 52—64.

2. Сесицкий Е. П. Правовой режим охраны результатов, генерируемых системами искусственного интеллекта: предпосылки и модель развития правового регулирования // Право интеллектуальной собственности. — 2018. — № 4. — С. 19—25.

19

3. Холостов К. М. Автоматизация процедур анализа оперативной обстановки // Труды Академии управления МВД России. — 2014. — № 1 (29). — С. 22—26.

20

Е. А. Иванченко, г. Ставрополь

АКТУАЛЬНОСТЬ ВОПРОСА ОБ УГОЛОВНОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ МЕДИЦИНСКИХ РАБОТНИКОВ

Сфера профессиональной медицины всегда была сопряжена с повышенным профессиональным риском, увеличивающимся прямо пропорционально практике внедрения в медицинскую деятельность новейших технологий, как результата достижений самых разных отраслей научного знания.

В медицинской практике нередки случаи применения агрессивных препаратов и методов лечения, которые наряду с успешно решенной частной задачей, предполагают сопутствующие негативные последствия для здоровья пациента, избежать которые полностью иногда не представляется возможным. Именно поэтому такое большое значение придается разъяснительной работе врача, обязанного уведомить пациента о всех возможных последствиях применения того либо иного препарата или метода и получить его согласие, а в случаях, когда это по определенным причинам невозможно — подобное разъяснение дается законному представителю больного.

Сам процесс оказания медицинской помощи становится все более на-укоемкой деятельностью, предполагающей владение врачом большим количеством профессиональных компетенций, это касается и применения методов медицинского вмешательства, и использования сложнейшей медицинской техники, и выбора методик для диагностирования заболевания. Такое усложнение процесса неминуемо расширяет область «допустимого вреда», сопровождающую медицинского деятельность, как работу, связанную с повышенным профессиональным риском.

К сожалению, следует признать, что неблагоприятный исход или ос-ложнения в некоторых областях медицины относятся к категории нормы, а в силах врача только минимизировать причиняемый вред и облегчить течение наступивших осложнений. В данном контексте считаем необходимым подчеркнуть, что первоочередной задачей органов предварительного расследования является дифференциация «неизбежного» вреда здоровью пациента вследствие примененного метода лечения от вреда, возникшего в результате ненадлежащего профессионального отношения к пациенту медицинским работником.

Подобные факты, особенно транслируемые в СМИ, неизбежно вызывают широкий общественный резонанс и повышенное социальное внимание к результату предварительного расследования, отчасти это объясняется особенным отношением в обществе к профессии врача, ее некоторая идеализация, отчасти — отсутствием специальных медицинских познаний, иногда — общим недоверием к деятельности

21

правоохранительной системы, а чаще всего — откровенной спекуляцией отдельными представителями СМИ фактами неблагоприятного исхода при оказании медицинской помощи в целях повышения собственного рейтинга.

Расследование преступления, совершенного медицинским работником, требует высокого уровня профессионализма не только от самого следователя, но и от эксперта, на которого возлагается разрешение вопросов, связанных с использованием медицинских познаний. Благодаря профессиональной оценке судебно-медицинских экспертов основное количество случаев причинения вреда здоровью пациента теряет свою уголовно-правовую природу и не доходит до суда.

Согласно статистическим данным, которые приводит признанный авторитет в области уголовного права А. М. Багмет [1, с. 7.], из числа уголовных дел, возбуждённых в отношении медицинских работников вследствие ненадлежащего выполнения профессиональных обязанностей, до суда доходят в среднем лишь около 10 % уголовных дел.

В данной статье мы проанализируем некоторые проблемные аспекты привлечения медицинских работников к уголовной ответственности, как исследованные уже на страницах специальной литературы, так и сформулированные автором под влиянием актуальной медицинской и судебной практики. Так, нарушение стандартов оказания медицинской помощи исследовалось в работе С. Попеску [2, с. 97.], М. В. Морозов [3], О. М. Сариев [4], А. Ш. Гильфанова [5] и еще ряд авторов подвергли анализу категорию «профессиональная ошибка» и ее влияние на уголовную ответственность медицинского работника, А. М. Багмет [1], А. В. Кузнецова [6] и некоторые другие исследователи детально изучили проблемы расследования преступлений, совершенных врачами, и доказывание их виновности, А. Л. Абрамов в целом цикле своих публикаций исследовал обстоятельства оказания медицинской помощи, которые полностью исключат уголовную ответственность врача за причиненный вред жизни и здоровью пациента [7], комплексный анализ уголовной ответственности медицинских работников провели в своем фундаментальном труде А. Г. Кибальник и Я. В. Старостина [8], категория «профессиональный долг» подверглась детальному осмыслению в работе Е. Х. Баринова, Д. В. Сундукова, П. О. Романовского, О. Л. Романовой и Е. Н. Черкалиной [9], а также еще ряд полемических вопросов о квалификации действий медицинских работников, криминализированных российским уголовным законом, исследовался на страницах научной литературы: проведение параллельно с плановой операцией незапланированного оперативного вмешательства по прерыванию беременности без согласования с пациенткой; убийство пациента путем бездействия по мотиву жалости; отказ в медицинской помощи; отдельные аспекты заражения ВИЧ-инфекцией в медицинском учреждении; использование в профессиональной

22

деятельности экспериментальных методик, не апробированных в РФ в установленном законом порядке и ряд других.

В целом следует признать, что в научном сообществе отсутствует единство взглядов на правовую природу, основания и вопросы квалификации уголовной ответственности медицинских работников. Мнения исследователей полярно разнятся от предложений полного освобождения врачей от уголовной ответственности за причинение вреда в процессе профессиональной деятельности до предложений радикального усиления ответственности и введения в уголовное законодательство новых составов преступлений для медицинских работников и даже отдельной главы [10, с. 353.].

Проведенный анализ позволил сформулировать следующие авторские гипотезы, к обсуждению которых я приглашаю широкую научную общест-венность.

Во-первых, поступательное ежегодное увеличение числа возбужденных уголовных дел в отношении медицинских работников мы никак не связываем с так называемой «охотой на ведьм», упоминаемой в некоторых периодических источниках. Нет никакого социального заказа и особого повышенного внимания к правонарушениям, сопряженным с дефектами оказываемой врачебной помощи. Происходит естественный процесс усиления государственного контроля за всеми сферами жизнедеятельности общества, за оказанием услуг разного характера: образовательных, транспортных и т. д., в том числе и медицинских.

Расширение перечня медицинских протоколов, регламентов совершения определенных действий и их последовательности, инструкций об особенностях работы медицинского персонала в условиях той или иной ситуации выявило большое количество проблем в системе здравоохранения:

1) несоответствие между образовательными подходами и реальной практической деятельностью медицинского работника, требующее концептуального переосмысления подготовки профессиональных кадров для медицинской сферы. Достаточно сказать, что практику работы на новейшем медицинском оборудовании, поступающем в рамках федеральных программ в лечебные учреждения, осуществляют лишь единичные образовательные организации высшего образования;

2) несоответствие между нормативно-установленным регламентом действий медицинского работника и реально существующей нагрузкой на каждую штатную единицу учреждения здравоохранения.

Во-вторых, каждое совершенное правонарушение требует тщательного и деликатного подхода к его уголовно-правовой оценке органами предварительного расследования. Не смотря на установленную независимость и самостоятельность в производстве досудебного разбирательства, работа следователя немыслима без субъективной оценки еще двух субъектов — судебно-медицинского эксперта и самого

23

медицинского работника, в отношении которого возбуждено уголовное дело. Попытаемся пояснить свою позицию тем, что существенное влияние на квалификацию действий (бездействия) медицинского работника имеет в том числе его версия события, и профессиональный взгляд на происшествие.

Лечебный процесс — это всегда взаимодействие двух субъектов, один из которых должен оказывать профессиональную медицинскую помощь, а другой четко следовать рекомендациям и неукоснительно соблюдать запреты, установленные врачом. Необходимо помнить, что негативные последствия иногда бывают обусловлены халатным отношением больного к своему здоровью, несоблюдением врачебных предписаний.

У медицинского работника со всей тщательностью выясняются объективные причины несоблюдения нормативных предписаний, это весьма кропотливая и многоэтапная работа, состоящая в изучении нормативного акта и сопоставлении его положений с характером, временем, последовательностью, фактом применения или неприменения соответствующего оборудования, объемом действий медицинского работника. Эти установленные фактические данные параллельно должны анализироваться в преломлении таких институтов уголовного права как крайняя необходимость и обоснованный риск.

В-третьих, течение одного заболевания у отдельных людей может существенно разниться по своей клинической картине и на это влияет огромное количество факторов (срок и форма течения заболевания, питание, возраст, условия среды проживания, принимаемые параллельно лекарственные препараты, сопутствующие заболевания, условия профессиональной деятельности пациента и т. д.), это является темой отдельного исследования, но в рамках данной статьи необходимо отметить, что в обязанность следователя также входит выяснение типичности или неординарности клинической картины течения заболевания. Неординарность клинических признаков в некоторых случаях может повлиять на форму вины субъекта преступления или объем назначаемого уголовного наказания.

Понимая всю степень профессиональной ответственности, которая возложена на плечи медицинских работников, особенно в такой час испытания всей национальной системы здравоохранения, хочется пожелать правоохранителям осуществлять объективное и всестороннее разбирательство происшествий, связанных с дефектом оказания медицинской помощи, на высоком профессиональном уровне.

Библиографические ссылки1. Досудебное производство по уголовным делам о профессиональных

преступлениях, совершенных медицинскими работниками: мат-лы междунар. науч.-практ. конф. (Москва, 15 февр. 2018 г.) / под общ. ред. А. М. Багмета. — М.: Московская академия Следственного комитета Российской Федерации, 2018. — 288 с.

24

2. Попеску С. Стандарты оказания медицинской помощи как критерии допустимости уголовной ответственности медицинских работников // Закон и право. — 2008. — № 12. — С. 96—98.

3. Морозов М. В. Профессиональная ошибка медицинского или фармацевтического работника как обстоятельство, исключающее уголовную ответственность // Бизнес в законе. — № 3. — С. 76—78.

4. Сариев О. М. Врачебные ошибки и их влияние на определение основания и пределов уголовной ответственности медицинских работников // Вестник СевКавГТИ. — 2014. — № 17. — С. 108—112.

5. Гильфанова А. Ш. Уголовная ответственность медицинских работников за врачебные ошибки // Фундаментальные и прикладные исследования: проблемы и результаты. — 2014. — № 14. — С. 174—177.

6. Кузнецова А. В. Проблемы привлечения к уголовной ответственности медицинских работников и расследования таких уголовных дел // Вестник Санкт-Петербургской юридической академии. — 2011. — № 4 (13). — С. 85—89.

7. Абрамов А. Л. Обстоятельства, исключающую уголовную отвественность медицинских работников, в уголовном законодательстве зарубежных стран // Библиотека уголовного права и криминологии. — 2015. — № 2 (10). — С. 168—177.

8. Кибальник А. Г., Старостина Я. В. Актуальные проблемы уголовной ответственности медицинских работников: моногр. / А. Г. Кибальник, Я. В. Старостина. — М., 2006. — 91 с.

9. Баринов Е. Х., Сундуков Д. В., Ромодановский П. О., Романова О. Л., Черкалина Е. Н. Уголовная ответственность за преступления, связанные с нарушением медицинскими работниками профессионального долга. — М., 2020. — 88 с.

10. Епифанова Е. В. Социальная обусловленность внесения в Уголовный кодекс отдельных статей об уголовной ответственности работников системы здравоохранения в силу повышенной общественной опасности деяний, совершаемых в медицинской сфере // Теория и практика общественного развития. — 2012. — № 11. — С. 351—353.

25

В. Л. Лапша, г. Иркутск

ОБОСНОВАННЫЙ РИСК И ИСПОЛНЕНИЕ ПРИКАЗА ИЛИ РАСПОРЯЖЕНИЯ КАК ОБСТОЯТЕЛЬСТВА,

ИСКЛЮЧАЮЩИЕ ПРЕСТУПНОСТЬ ДЕЯНИЯ

На сегодняшний день в уголовно-правовой науке отличительные признаки характеризующее то или иное обстоятельство исключающее преступность деяния остаются до конца не изученными в связи с чем на практике это вызывает ряд проблем, связанных с их разграничением в случаях наличия двух и более обстоятельств в одной ситуации.

Ярким примером такой может служить ситуации трагические события, связанные освобождением заложников в театре на Дубровке в 2001 году где в заложниках, оказались более 900 человек из них жертвами стали 130 человек.

Анализируя количество жертв данного трагического отметим что смерть большинства из них наступила в результате применения сотрудниками спецподразделений особого газа последствия которого исходя из их представлений должны были быть иными. Сказанное еще раз подчеркивает наличие двух обстоятельств, предусмотренных гл. 8 УК РФ.

А именно с позиции уголовного закона необходимо отметить что в действиях лиц спецподразделений в том числе штаба командования имеет место такие обстоятельства как обоснованный риск или точнее необоснованный, а также исполнение приказа или распоряжения.

В целях выяснения для правильного применения уголовного закона в части правовой оценки причиненного вреда жизни и здоровью заложников необходимо провести их сравнение.

Например, по причине возникновения. В случае обоснованного риска лицо предпринимает действия исходя из объективной ситуации, мало зависящей от человека. При исполнении приказа или распоряжения исходя из субъективной воли отдающего приказ или распоряжение лица.

По цели действий. В случае обоснованного риска цель материальная. При исполнении приказа или распоряжения цель формальная в виде исполнения обязанностей.

В рассматриваемом событии усматриваются рискованные действия сотрудников спецподразделений, связанные с причинением вреда здоровью и жизни заложников целью, которых является их благополучное освобождение, т. е. общественно полезной. В то же время необходимо указать, что сотрудники спецподразделений исполняли приказ штаба, который заключался в применении соответствующего газа. В этой связи констатируется формальная цель действий указанных сотрудников исполнить соответствующий приказ.

26

По субъектному составу. В ситуации обоснованного риска субъект — это лицо выполняющие как профессиональную деятельность, так и обычный гражданин, самостоятельно принимающее решение. При исполнении приказа или распоряжения — это обязанное лицо, например, в соответствии с военным уставом для военнослужащего.

Сотрудники штаба, недостаточно изучив действие и влияние на организм человека причинивший вред его здоровью и жизни, создали непосредственную угрозу объектам уголовно-правовой охраны последствием их рискованных действий стали 130 человек. Таким образом данные лица попадают под статус выполняющих профессиональные функции или специального субъекта в связи с родом их деятельности.

Лица, непосредственно исполнившие приказ о применении газ, полностью соответствуют субъектам нормы ст. 42 УК РФ.

Некоторые ученые также придерживаются мнения о том, что при анализируемых обстоятельствах был необоснованный риск. Например, О. С. Капинус в связи с этим указывает «В связи с этим мы считаем рискованные действия сотрудников при освобождении заложников на Дубровке в октябре 2002 г. необоснованными» [1, с. 333]. Действия же руководителей спецоперации ученых предлагает оценивать по правилам крайней необходимости «поскольку был избран такой вариант освобождения заложников, при котором был причинен менее значительный вред по сравнению с предотвращенным» [1].

Таким образом необходимо отметить что приведенные выше отличия будут иметь место и непосредственное уголовно-правовое значение при подобных ситуациях в связи с чем необходимо в целях правильной соответствующей букве и духу уголовного закона иметь четкое представление об отличительных признаках анализируемых обстоятельств.

Библиографические ссылки1. Капинус О. С. Актуальные проблемы уголовного права: курс лек. / П. В.

Агапов и др.; под. ред. О. С. Капинус; рук-ль авт. кол. К. В. Ображиев; Академия Генеральной прокуратуры. — М.: Проспект, 2017. — 488 с.

27

М. Г. Решняк, г. Москва

О НЕКОТОРЫХ ПРОБЛЕМНЫХ ОСОБЕННОСТЯХ НЕОБХОДИМОЙ ОБОРОНЫ

Институт необходимой обороны на протяжении практически всего периода своего существования постоянно привлекает внимание исследователей и вызывает активные дискуссии. Причиной подобного отношения, по нашему мнению, является, в первую очередь, сложность определения правомерности необходимой обороны, особенно, если в результате ее применения был причинен вред нападавшему. Автор обращался к этой проблеме еще в конце восьмидесятых годов прошлого столетия, проводя исследование под руководством известного ученого-правоведа, доктора юридических наук, профессора Ю. М. Ткачевского. За более чем 30 прошедших с тех пор лет положение практически не изменилось.

В свое время на определенные сложности в правоприменительной практике обратил внимание Верховный Суд СССР, который выборочно изучил уголовные дела, связанные с применением законодательства о необходимой обороне. Анализ изученных дел показал, что почти в четверти случаев при рассмотрении дел судами были допущены судебные ошибки [5, с. 16]. Данное исследование дало новый импульс обращению к институту необходимой обороны и положению о превышении ее пределов.

Несмотря на то, что необходимая оборона законодательно достаточно подробно регламентирована, в том числе, постановлениями Пленума Верховного суда СССР [8], а затем Российской Федерации1 [2], ошибки в правоприменительной практике по-прежнему имеют место. Все это вызывает необходимость продолжения научных исследований и поиск возможных решений проблемных особенностей ответственности за превышение пределов необходимой обороны.

Как показывает анализ судебной статистики за 2010—2017 годы2, количество лиц, осуждённых по ч. 1 ст. 108 и ч. 1 ст. 114 УК РФ, имеет тенденцию к снижению, равно как и количество осуждённых по ч. 1 ст. 105 и ч. 1 ст. 111 УК РФ. Одновременно обращает на себя внимание резкое снижение числа осуждённых по ч. 1 ст. 111 УК РФ, наблюдаемое с 2015 г., при сохранении постепенного уменьшения количества осуждённых по ч. 1 ст. 114 УК РФ. Такое существенное снижение числа осуждённых по ч. 1 ст. 111 УК РФ связано с тем, что в 2014 г. ч.2 ст. 111 УК РФ была дополнена новым квалифицирующим признаком (п. «з»), усиливающим

1 Далее по тексту — постановление Пленума ВС РФ № 19. 2 Здесь и далее использованы статистические данные, приведённые на сайте

Судебного департамента при Верховном Суде РФ, раздел «Данные судебной статистики»: URL: http://www.cdep.ru/index.php?id=79 (дата обращения: 30.03.2020).

28

наказания за умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, совершённое с применением оружия или предметов, используемых в этом качестве [1]. Это законодательное изменение привело к тому, что в дальнейшем ежегодно значительное число лиц стало осуждаться по ч. 2 ст. 111 УК РФ вместо её ч. 1, что обусловлено типичностью использования тех или иных предметов для применения и повышения опасности насилия. Использование соответствующих предметов распространено и для ситуаций необходимой обороны, в том числе для случаев, когда различные орудия, используемые посягающим лицом, переходят к обороняющемуся лицу, которое в дальнейшем применяет их в процессе отражения соответствующего посягательства. То есть в настоящее время ч. 1 ст. 114 УК РФ в равной степени конкурирует не только с ч. 1 ст. 111 УК РФ, но и с п. «з» ч. 2 данной статьи УК.

При разрешении указанной конкуренции, равно как и при разграничении преступного и правомерного поведения во время отражения общественно опасного посягательства, правильность принимаемого решения во многом зависит от того, насколько верным и однозначно понимаемым является судебное толкование соответствующих положений уголовного закона в сочетании с всесторонним исследованием всех обстоятельств дела, в том числе, касающихся версии необходимой обороны [4, с. 17].

Анализ и сопоставление частей 1, 2 и 21 ст. 37 УК РФ приводит к логически вытекающему выводу о том, что превышение пределов необходимой обороны возможно только в ситуации, когда обороняющееся лицо защищалось от общественно опасного посягательства, не связанного с насилием, опасным для жизни данного или других лиц, либо с непосредственной угрозой применением такого насилия. Если же соотнести указанные положения со статьями главы 16 УК РФ о преступлениях против жизни и здоровья личности, то можно заключить, что уголовная ответственность за превышение пределов необходимой обороны может наступать в тех случаях, если обороняющийся умышленно причинил смерть или тяжкий вред здоровью посягавшего лица, и при условии, что совершаемые им умышленные оборонительные действия явно не соответствовали характеру и опасности посягательства. Немаловажным является и положение ч. 21 ст. 37 УК РФ, где говорится о неожиданности посягательства, вследствие которой обороняющееся лицо не смогло объективно оценить степень и характер угрожавшей опасности.

В пунктах 10—15 постановления Пленума ВС РФ № 19 приведены достаточно подробные разъяснения положений уголовного закона о превышении пределов необходимой обороны и ее отсутствии, при этом особо подчёркивается, что в случаях признания судом наличия в действиях лица признаков превышения таких пределов, недопустимо ограничиваться общими формулировками, поскольку для данного вывода требуется обоснование в приговоре с приведением конкретных установленных по делу

29

обстоятельств, свидетельствующих о том, что защита явно не соответствовала характеру и опасности посягательства (п. 13 постановления). Также было сохранено устоявшееся разъяснение о том, что обороняющийся вследствие нахождении в состоянии душевного волнения не всегда может адекватно оценить уровень опасности посягательства и избрать соразмерные меры для его отражения, поэтому даже в случаях причинения им большего вреда, нежели вред предотвращённый, о превышении им допустимых пределов можно говорить только при явном несоответствии предпринятых мер опасности нападения (п. 14).

Необходимо отметить, что, несмотря на наличие приведённых положений уголовного закона и разъяснений Пленума Верховного Суда РФ, на практике в ряде случаев причинения вреда при фактической необходимой обороне сохраняется односторонний обвинительный подход к юридической оценке и доказыванию обстоятельств исследуемого происшествия. Причём типичной является ситуация, при которой лицо, фактически совершившее деяние в состоянии необходимой обороны и не нарушившее условий ее правомерности, первоначально признаётся совершившим преступление без учёта данного обстоятельства и, как правило, осуждается по соответствующей части ст. 105 или 111 УК РФ, после чего, при обжаловании состоявшегося обвинительного приговора, а нередко ещё и последующих судебных решений, оставивших приговор в силе, спустя определенный период времени (чаще всего, несколько лет) добивается переквалификации своих действий на ч. 1 ст. 108 или ч. 1 ст. 114 УК РФ. В большинстве случаев история соответствующего уголовного дела не имеет продолжения вследствие того, что указанное изменение обвинения одновременно влечёт прекращение отбывания осуждённым наказания в виде лишения свободы, являющегося по своему виду и сроку значительно более строгим, нежели наказание, предусмотренное в санкциях ч. 1 ст. 108 или ч. 1 ст. 114 УК РФ. Изучение уголовных дел, по которым было произведено указанное изменение предыдущих судебных решений, показало, что в подавляющем большинстве из них имелись очевидные обстоятельства, на основе которых, на наш взгляд, действия осуждённого следовало признать правомерной необходимой обороной, а во многих имелись сомнения в виновности лица в инкриминируемом превышении пределов такой обороны, которые не были устранены в ходе судебного разбирательства. Однако, вначале следственные органы, а затем и суд первой, а в ряде случаев и последующей инстанции, допускали ошибки, неправильно оценивая исследуемую ситуацию, связанную с необходимой обороной и ее превышением [7].

Следует отметить, что имеются случаи, когда осуждённые не удовлетворились переквалификацией их действий с ч. 1 ст. 111 УК РФ на ч. 1 ст. 114 УК РФ, а добились оправдательного решения.

30

К примеру, судья Верховного Суда РФ признал доводы кассационной жалобы в защиту интересов С. о пересмотре приговора достаточными для её передачи на рассмотрение в судебном заседании президиума Московского городского суда (постановление от 23 мая 2018 года, по делу № 5-УД18-74).

Суть дела такова. По приговору Кунцевского районного суда г. Москвы от 1 июня 2016 г., оставленному в силе апелляционным определением судебной коллегии по уголовным делам Московского городского суда от 16 августа 2016 г, С. был осуждён по части 1 статьи 111 УК РФ за умышленное причинение тяжкого вреда здоровью.

В дальнейшем после удовлетворения кассационной жалобы Верховным Судом РФ дело было передано на новое рассмотрение. По приговору Кунцевского районного суда г. Москвы от 20 сентября 2017 г., оставленному в силе апелляционным определением судебной коллегии по уголовным делам Московского городского суда от 14 ноября 2017 г, была изменена квалификация действий С. — он был осуждён по части 1 статьи 114 УК РФ за умышленное причинение тяжкого вреда здоровью потерпевшего К. при превышении пределов необходимой обороны.

Суд, обосновывая свой вывод о виновности С. в совершении данного преступления, указал в приговоре, что С. избрал способ обороны — удар бильярдным кием в голову потерпевшего, явно несоразмерный нападению потерпевшего и свидетеля, поскольку, как указал суд, удар стеклянным графином, а равно руками или ногами нападавшего и свидетеля явно не соразмерен последствиям нанесения удара деревянным кием, соединённым металлическими болтами. Суд также сослался на тот факт, что С. является профессиональным игроком в бильярд, имеет поставленный удар кием и не мог не осознавать последствия его нанесения.

Судья Верховного Суда РФ в постановлении от 23 мая 2018 г. признал доводы кассационной жалобы в защиту интересов С. достаточными для пересмотра вышеуказанных судебных решений. Как указано в данном постановлении, из показаний осуждённого С. следует, что К. и Ж. напали на него, в руках у Ж. был стеклянный графин. С. растерялся, опасаясь за свою жизнь, в тот момент, когда отходил от К. и Ж., отмахнулся кием, и попал им в голову К. Удар он нанёс интуитивно, обороняясь.

Установленные обстоятельства также подтверждается актом амбулаторной комплексной психолого-психиатрической экспертизы, согласно которому С. в тот момент находился в состоянии эмоционального напряжения, обусловленного поведением потерпевшего, и испытывал переживания, страх, опасения за свои жизнь и здоровье.

Как было установлено судом в приговоре и подтверждено приведёнными в нём доказательствами, нападение со стороны К. и Ж., отличающихся большей физической силой, было реальным и действительным. Конкретные обстоятельства происшествия давали С. основание полагать, что ему угрожает опасность со стороны данных лиц.

31

Не имея возможности избежать конфликта из-за внезапности нападения, С., нанося удар кием в голову потерпевшего, находился в состоянии необходимой обороны, однако превысил её пределы.

Между тем, делая указанный вывод, суд не принял во внимание время, место, обстановку и способ посягательства, предшествовавшие ему события, а также эмоциональное состояние оборонявшегося. Вывод суда о том, что нанесение удара кием явно не соразмерно нанесению удара стеклянным графином или нанесению ударов руками и ногами, основан на предположениях, поскольку сделан без исследования конкретных обстоятельств. Ссылка суда на профессиональные навыки С. как игрока в бильярд противоречит ч. 3 ст. 37 УК РФ.

Постановлением президиума Московского областного суда от 5 сентября 2018 г. было признано, что С. не превысил пределы необходимой обороны, приговор и апелляционное определение в отношении С. были отменены, уголовное дело прекращено на основании п. 2 ч. 1 ст.   24  УПК РФ за отсутствием в деянии состава преступления [3].

Приведённый пример демонстрирует, что даже при активной позиции осуждённого и его адвоката для признания факта правомерности необходимой обороны им потребовалось более двух лет, тогда как изначально в деле имелись установленные обстоятельства, всестороннее исследование которых при правильном понимании содержания уголовного закона и разъяснений Пленума Верховного Суда РФ должно было привести суд к выводу об отсутствии в действиях С. состава преступления, а не строить свои обвинительные выводы на основе соответствующих предположений.

Как справедливо отмечает Н. А. Воробьева, в ситуации необходимой обороны её наличие изначально является неочевидным фактом, в отличие от последствий, которые наступили в результате соответствующего конфликта, поэтому правоприменители на стадии возбуждения уголовного дела и в ходе дальнейшего расследования склонны принимать во внимание только очевидный факт — смерть или вред здоровью, тогда как вопрос о вынужденном характере их причинения при защите от общественно опасного посягательства остаётся без должного внимания [6, с. 89]. В связи с этим основной задачей органов предварительного следствия, а затем суда является последовательное и всестороннее исследование всех обстоятельств произошедшего, детальный анализ ситуации возникновения и развития соответствующего конфликта, учет и изучение всех его подробностей для исключения возможных сомнений по делу.

Опираясь на практический опыт работы в качестве следователя, автор полагает необходимым и обязательным во всех случаях, когда это возможно, проведение в процессе расследования уголовных дел о превышении пределов необходимой обороны следственного эксперимента, во время которого с большой долей вероятности проявятся все сомнительные

32

моменты, тщательное исследование которых позволит прийти к выводу об отсутствии в действиях обвиняемого состава преступления. В случаях, когда на стадии предварительного расследования подобное следственное действие не было проведено, оно должно быть проведено во время судебного разбирательства.

Библиографические ссылки1. О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской

Федерации в связи с совершенствованием законодательства об обороте оружия: федер. закон от 21 июля 2014 г. № 227-ФЗ // СЗ РФ. — 2014. — № 30 (ч. I). — Ст. 4228.

2. О применении судами законодательства о необходимой обороне и причинении вреда при задержании лица, совершившего преступление: постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 27 сент. 2012 г. № 19 // Сайт Верховного Суда РФ [Электронный ресурс]. — URL: http://www.vsrf.ru/documents/own/8306/ (дата обращения: 30.03.2020).

3. Постановление президиума Московского областного суда от 5 сентября 2018 г. № 382 по уголовному делу № 44у-181/18 // Архив Московского областного суда за 2018 год.

4. Авдеева Е. В. Необходимая оборона: актуальные вопросы законодательной регламентации и правоприменения // Российский судья. — 2019. — № 1. — С. 16—20.

5. Бюллетень Верховного Суда СССР. 1983. № 3.6. Воробьева Н. А. Проблемы применения законодательства о необходимой

обороне // Современное право. — 2018. — № 5. — С. 88—89.7. Обзор практики применения судами положений главы 8 Уголовного кодекса

Российской Федерации об обстоятельствах, исключающих преступность деяния (утв. Президиумом Верховного Суда РФ 22.05.2019) [Электронный ресурс]. — URL: https://sudact.ru/ law/obzor-praktiki-primeneniia-sudami-polozhenii-glavy-8/ .

8. О недостатках судебной практики по делам, связанным с применением законодательства о необходимой обороне: постановление Пленума Верховного Суда СССР от 23 октября 1956 г. № 8; О практике применения судами законодательства о необходимой обороне: постановление Пленума Верховного Суда СССР от 4 декабря 1969 г. № 11; О применении судами законодательства, обеспечивающего право на необходимую оборону от общественно опасных посягательств: постановление Пленума Верховного Суда СССР 16 августа 1984 г. № 14 // СПС «Консультант плюс».

33

С. Е. Суверов, г. Омск

ПОНЯТИЕ «ПРИМИРЕНИЯ» И ЕГО СОДЕРЖАНИЕ КАК УСЛОВИЕ ОСВОБОЖДЕНИЯ

ОТ УГОЛОВНОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ НА ОСНОВАНИИ СТАТЬИ 76 УК РФ

Исходя из особенностей своей природы, человек всегда стремился к миру и гармонии, к конструктивному решению возникающих конфликтов. Это утверждение в определенной степени подтверждается тем, что еще в родовом (народном, племенном) праве существовало начало справедливости и нравственности, которое влияло на принимаемые решения потерпевшими и склоняло их к прощению лиц, совершивших противоправные и аморальные действия [1, с. 90—91].

Упрочение и развитие религиозных институтов человеческого общежития, принятие единой религии, в частности в России — православия, послужило серьезным детерминантом в отказе от института кровной мести и в переходе к системе выкупов и композиций, как способов альтернативного решения возникших противоречий, что в конечном итоге привело к появлению примирительных процедур между потерпевшим и лицом, совершившем преступление.

В настоящее время в Уголовном Кодексе Российской Федерации (далее — УК РФ) закреплен институт освобождения от уголовной ответственности, в котором особое место занимает нормативное основание, связанное с примирением с потерпевшим, изложенное в ст. 76 УК РФ. В свою очередь, для реализации положений данной нормы необходимо выполнение определенных оснований и условий.

Основаниями для освобождения от уголовной ответственности лица, совершившего преступление, выступает совокупность следующих факторов:

1) небольшая степень общественной опасности совершенного прес-тупления;

2) небольшая степень общественной опасности личности виновного [2, с. 49].

В свою очередь для применения каждого из нормативных оснований освобождения от уголовной ответственности уголовным законом устанавливается наличие определенной суммы необходимых условий. Применительно к освобождению от уголовной ответственности в связи с примирением с потерпевшим ими выступают: 1) совершение лицом преступления впервые; 2) совершенное преступление должно относиться к категории небольшой тяжести (в настоящее время еще и к категории средней тяжести); 3) состоявшееся примирение с потерпевшим; 4) факт заглаживания причиненного потерпевшему вреда [3, с. 185].

34

В связи с изложенным определение понятия «примирения» в контексте реализации рассматриваемой нами правовой нормы необходимо, поскольку правоприменительные органы обязаны устанавливать выполнение данного условия при освобождении лица от уголовной ответственности [4, с. 58].

Укажем, что в уголовном законе Российской Федерации нормативное определение понятия «примирения» отсутствует. Вместе с тем, в ряде зарубежных правовых систем оно закреплено, к примеру, в УК Республики Молдова данное определение содержится в ч. 1 ст. 109 (примирение является актом, посредством которого устраняется уголовная ответственность за незначительное преступление или преступление средней тяжести) [5, с. 45].

Изложенное предопределило то факт, что поиск определения исследуемого понятия стал осуществляться представителями науки уголовного права, среди которых на настоящий момент по данному вопросу отсутствует единая точка зрения.

Обращаясь к этимологии слова «мир», последнее определяется как — отсутствие конфликта, взаимопонимание, прощение. В русском языке «примирять», «мирить» означает согласить обе стороны; прекратить вражду; привести в согласие [5, с. 44-45].

В наиболее общем виде взгляды представителей научного сообщества, относительно понятия «примирения» целесообразно свести к следующим точкам зрения. Так, ряд исследователей полагает, что понятие «примирение» составляют исключительно действия потерпевшего, которые выражаются в его отказе от уголовного преследования лица, совершившего преступление, путем подачи соответствующего заявления, ходатайства [6, с. 393]. Данное мнение разделяет П. Г. Марфицин, указывая, что примирение связано исключительно с отсутствием у потерпевшего притязаний на применение к виновному лицу уголовного наказания [7, с. 37]. Аналогичного мнения придерживаются и иные исследователи, которые под примирением понимают заявление потерпевшего об отказе в привлечении лица, совершившего преступление, к уголовной ответственности либо прошение о прекращении уголовного дела в отношении обвиняемого в связи с достижением с ним согласия и мира, отказом от имеющихся к нему претензий [8, с. 46; 9, с. 60].

В соответствии с данной точкой зрения единственным субъектом примирения является потерпевший, именно от него должна поступить инициатива об отказе от уголовного преследования, а само примирение выступает односторонним актом прощения или милости, который дается виновному потерпевшим [10, с. 125].

Видится, что исключение из содержания примирения лица, которое совершило общественно-опасное деяние, нивелирование осуществляемых им действий, является не вполне оправданным, поскольку в конфликт вовлечены всегда две стороны, а его конструктивное решение невозможно на основании волеизъявления только одного из участников.

35

Подтверждением этого тезиса выступает иная точка зрения по данному вопросу, которая заключается в том, что при осуществлении примирения активная роль принадлежит не только потерпевшему, но и лицу, которым было совершено преступление. Так, В. В. Сверчков под примирением понимает добровольное взаимное согласие между потерпевшим и лицом, совершившим преступление, о мирном разрешении уголовного дела, если виновный полностью загладил причиненный преступлением вред [11, с. 147]. К данному мнению присоединяется В. В. Дорошков, по мнению которого примирение — это совместная деятельность потерпевшего и обвиняемого, направленная на преодоление последствий преступления [12, с. 132]. Также и А. Ф. Прокудин считает, что примирение сторон является свободным и взаимным решением сторон криминального конфликта о прекращении уголовного дела [13, с. 170].

Кроме того, Р. К. Плиско указывает, что некорректно усматривать у потерпевшего право на прощение лица, совершившего преступление, пос-кольку сама возможность права прощения со стороны частного лица исключена, так как оно является верховное правом, которое принадлежит исключительно государству [4, с. 57].

Таким образом, в соответствии с изложенными мнениями верно считать, что достижение примирения возможно только между двумя субъектами: лицом, совершившим преступление, и потерпевшим.

В тоже время, ряд ученых полагает, что кроме однозначного понимания примирения как взаимных, добровольных действий обоих сторон конфликта, направленных на его решение, оно должно содержать в себе: 1) достижение согласия относительно порядка, размера и срока заглаживания причиненного вреда [14, с. 164—166]; 2) в качестве результата указанные действий — восстановление нарушенных преступлением отношений между гражданами [15, с. 157].

Так, первая из предложенных позиций связывает факт примирения с достижением компромисса относительно заглаживания причиненного преступлением вреда. По-нашему мнению, необоснованно смешивать между собой два различных юридически значимых факта, поскольку заглаживание потерпевшему причиненного преступлением вреда является самостоятельным условием освобождения от уголовной ответственности, которое законодатель разграничил с примирением. Кроме того, данное условие не является обязательным для применения обозначенного нами нормативного основания в отличие от примирения с потерпевшим, которое является необходимым.

Данная точка зрения разделяется Л. В. Головко, который считает, что такие условия как «примирение» и «заглаживание вреда» различны, их нельзя смешивать, а заглаживание вреда не является обязательным условием, без совершения которого невозможно освободить лицо от уголовной ответственности по основанию ст. 76 УК РФ, поскольку потерпевший

36

обладает законным правом отказаться от заглаживания причиненного ему вреда, так как это право регулируется нормами гражданского материального закона [16, с. 18].

Сказанное не позволяет согласиться с точкой зрения, в соответствии с которой содержанием примирения является соглашение, в котором закрепляется деятельность виновного по заглаживанию вреда, причиненного потерпевшему [5, с. 48].

Рассматривая второй предложенный элемент «примирения», отметим, что в отдельных случаях, при совершении целого ряда преступных деяний какие-либо межличностные отношения между виновным в преступлении и пострадавшим от него изначально отсутствовали, соответственно их восстановление становится невозможным. Таким образом, видится не в полной степени оправданным понимать под «примирением» в обязательной степени восстановление отношений между субъектами конфликта.

В завершение необходимо определить, что в содержание понятия «примирение» входят следующие элементы: 1) действия, совершаемые потерпевшим и лицом, преступившим закон; 2) являющиеся обоюдными; 3) являющиеся добровольными; 4) которые не связаны исключительно с заглаживанием причиненного преступлением вреда и восстановлением нарушенных межличностных отношений; 5) направленные на нивелирование негативных последствий, возникших в результате совершения преступления.

На основании изложенного, полагаем, что под «примирением» необходимо понимать — добровольные, обоюдные действия потерпевшего и лица, совершившего преступления, направленные на устранение негативных последствий общественно-опасного деяния, путем отказа от взаимных обид и претензий. Процессуально-значимой формой выражения состоявшегося примирения выступает заявление, поданное потерпевшим или его законным представителем судье, следователю или дознавателю, в котором содержится утверждение данного факта.

Библиографические ссылки1. Соловьев В. С. Право и нравственность. — Минск; М.: Харвест; АСТ, 2001. —

192 с.2. Теоретические вопросы освобождения от уголовной ответственности /

Келина С. Г.; Отв. ред.: А. А. Пионтковский. — М.: Наука, 1974. — 232 с.3. Егоров В. С. Теоретические вопросы освобождения от уголовной ответственнос-

ти. — М.: Моск. психол.-соц. ин-т. — 2002. — 279 с.4. Плиско Р. К. Освобождение от уголовной ответственности в связи с

примирением с потерпевшим: дис. ... канд. юрид. наук. — Владивосток, 2009. — 251 с.5. Попаденко Е. В. Применение примирительных процедур (медиации)

в уголовном судопроизводстве. — М.: Юрлитинформ, 2010. — 144 с.6. Уголовное право. Общая часть: учебник / под ред. А. Н. Тарбагаева. — М.:

Проспект, 2012. — 448 с.

37

7. Марфицин П. Г. Прекращение уголовного дела в связи с примирением с потерпевшим // Законодательство и практика. — Омск: Изд-во Омского юридического института МВД России, 1999. — № 2. — С. 36—38.

8. Якобашвили Г. М. Освобождение от уголовной ответственности в связи с примирением с потерпевшим: дис. … канд. юрид. наук. — М., 2002. — 145 с.

9. Эсенбулатова Э. Х., Гаджибекова Ф. Б. Институт освобождения от уголовной ответственности в связи с примирением с потерпевшим: проблемы теории и законодательства // Проблемы науки, 2019. — № 10. — С. 59—61.

10. Фойницкий И. Я. Учение о наказании в связи с тюрьмоведением. — М.: Городец, Добросвет-2000, 2000. — 464 c.

11. Корякин А. Л. Институт частного обвинения в уголовном судопроизводстве: дис. канд. юрид. наук. — Омск, 2016. — 221 с.

12. Настольная книга мирового судьи: учеб.-метод. пособ. / Н. И. Буденко, Л. Б. Вербицкая, А. И. Галкин, А. В. Гусев, и др.; Под ред.: В. М. Лебедева. — М.: БЕК, 2002. — 624 c.

13. Дерюгина С. Р. Примирение сторон в гражданском и уголовном процессе // Ученые записки Крымского федерального университета имени В. И. Вернадского. Юридические науки. — 2018. — № 1. — С. 169—174.

14. Рубинштейн Е. А. Прекращение уголовного дела в связи с примирением с потерпевшим в УПК Российской Федерации // Материалы междунар. науч.-практ. конф., посв. принятию нового Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации. — М., 2002. — С. 164—166.

15. Ценёва В. В. Освобождение от уголовной ответственности в связи с примирением с потерпевшим: дис. ... канд. юрид. наук. — Кемерово, 2002. — 228 с.

16. Головко Л. В. Прощение долга при прекращении уголовных дел по нереабилитирующим основаниям // Законодательство. — 2000. — № 5. — С. 18—27.

38

Д. В. Фроликова, Т. П. Деревянская, г. Симферополь

ПРОБЛЕМЫ ОСВОБОЖДЕНИЯ ОТ УГОЛОВНОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ В СВЯЗИ

С ИСТЕЧЕНИЕМ СРОКОВ ДАВНОСТИ И ПУТИ ИХ РЕШЕНИЯ

Последнее основание освобождения от уголовной ответственности, предусмотренное в главе 11 УК РФ, предполагает освобождение лица в связи с истечением сроков давности совершенного деяния. Данное основание предусмотрено ст. 78 УК РФ. Рассмотрение проблемных вопросов практического применения указанной нормы необходимо начать с уяснения объективных реалий ее применения. Так, согласно данным статистики за первое полугодие 2019 года [1] данная статья была применена в 1720 случаях. Проводя анализ с иными основаниями, предусмотренными в рассматриваемой главе, можно заметить, что данный показатель, безусловно, меньше. По нашему мнению, это обуславливается тем, что количество уголовных дел подлежит строгой отчетности, а лица, которые виновны в совершении преступления подлежат уголовному наказанию без исключения. Помимо этого, нами также установлено, что наибольшее количество преступлений, за совершение которых лица освобождаются от уголовной ответственности в связи с истечением сроков давности, относится к преступлениям экономической направленности. Это может быть объяснено тем, что именно данная группа преступлений отличается высокой латентностью, в связи с чем установить лиц их совершивших в установленные сроки может не представиться возможным.

Итак, часть первая ст. 78 УК РФ предусматривает соответствующие сроки, по истечении которых лицо освобождается от уголовной ответственности. Данные сроки различаются в зависимости от тяжести совершенного преступного деяния. Так, для освобождения лица за совершение преступления небольшой тяжести необходимо, чтобы истекло два года, для преступлений средней тяжести — шесть лет, для тяжких преступлений — десять лет, для особо тяжких — пятнадцать лет.

Такое построение нормы статьи, по нашему мнению, и мнению некоторых авторов [2, с. 113] обусловливается тем, что общественная опасность лица, совершившего преступление, снижается либо утрачивается. Однако данную точку зрения нельзя считать безусловной. В связи с чем, рассматриваемая статья нуждается в преобразовании.

Анализируя институт освобождения от уголовной ответственности, можно сделать вывод о том, что он в первую очередь несет поощрительный характер. Иными словами, лицо может быть освобождено от уголовной ответственности только за позитивное постпреступное поведение, заключающееся в выполнении установленных нормой закона условий и требований, чтобы его считать таковым. Однако, в рассматриваемой статье

39

никаких условий, кроме формального истечения срока давности не предусмотрено. Данная статья не содержит указание на тяжесть преступлений, за которое лицо может быть освобождено, обязанность загладить причиненный вред и иные условия.

Из приведенных ранее суждений следует, что освобождение лица формально учитывая лишь истечение срока давности, является обязанностью суда либо органа, производящего предварительное расследование (за исключением случаев, когда за совершенное деяние предусмотрено наказание в виде смертной казни либо пожизненного лишения свободы). Такая конструкция нормы статьи исключает необходимость в установлении общественной опасности виновного, его исправлении и раскаянии. Безусловно, такое построение закона преследует принцип гуманизма. Однако мы согласимся с мнением ученых [2, с. 114], считающих, что в данной конструкции принцип гуманизма поставлен превыше всего, даже принципа справедливости. Это объясняется тем, что формальное освобождение лица от уголовной ответственности не требует от виновного возмещения ущерба потерпевшему, что, по своей сути, не может свидетельствовать о его исправлении.

На основании изложенного, считаем, что необходимость введения дополнительных условий в ч. 1 ст. 78 УК РФ для освобождения лица от уголовной ответственности. Такими условиями могут выступать, например, обязанность загладить причиненный вред. Кроме того, считаем необходимым предоставить именно право, а не обязанность уполномоченным лицам освободить виновного лишь при установлении того факта, что он более не представляет общественной опасности.

Не менее актуальной проблемой выступает неоднократность совершения преступления. Так, часть вторая ст. 78 УК РФ закрепляет, что сроки давности текут за каждое отдельно взятое преступление. Иными словами, если лицо совершило несколько преступлений, то данный факт не исключает возможности освобождения от уголовной ответственности в связи с истечением сроков давности за одно или несколько совершенных преступлений. На наш взгляд, если лицо, совершает повторное преступления, вне зависимости от того, истекли сроки давности за первое преступление, либо нет, то сомнительно говорить, что данное лицо с течением времени представляет меньшую общественную опасность. В связи с этим, считаем необходимым внести корректировку в норму части второй ст. 78 УК РФ, предусматривающую невозможность освобождения от уголовной ответственности в связи с истечением срока давности, если лицо неоднократно совершает общественно опасное деяние.

Таким образом, подводя итог, необходимо сказать, что такое основание освобождения от уголовной ответственности, как истечение сроков давности, имеет существенные отличия, от иных, предусмотренных главой 11 УК РФ, оснований. Наиболее очевидным отличием выступает то, что для

40

применения указанной нормы необходимо лишь удостовериться в формальном истечении установленного законодателем срока с момента совершения преступления. Безусловна указанная норма основывается на принципе гуманизма, однако ее применение обязательно должно учитывать и объективные реалии, служить поощрением лица, а также исключить повторное совершение преступления.

Библиографические ссылки1. Статистические данные Судебного Департамента при Верховном Суде

Российской Федерации. URL: http://www.cdep.ru/index.php?id=79&item= 5081 (дата обращения: 01.03.2020)

2. Артюшина О. В., Толстая М.-В. Е. Проблемы обеспечения принципа справедливости в механизме освобождения виновного от уголовной ответственности в связи с истечением срока давности // Вестник Казанского юридического института МВД России. — 2014. — № 4 (18). — С. 113—116.

41

ПРОБЛЕМЫ ПРИМЕНЕНИЯ ОСОБЕННОЙ ЧАСТИ УК РФ

Е. Н. Бархатова, г. Иркутск

СПОСОБЫ ЛЕГАЛИЗАЦИИ КАК ЧАСТЬ ОБЪЕКТИВНОЙ СТОРОНЫ ПРЕСТУПЛЕНИЯ

Вопрос о способах легализации неразрывно связан с ее сущностью как определенного экономического процесса, хотя и противоправного.

В самом общем виде способ легализации преступных доходов можно разделить на ряд элементов, исходя из диспозиции ст. ст. 174, 174.1 УК РФ:

— совершение фиктивных финансовых операций и сделок с незаконно приобретенными денежными средствами и иным имуществом;

— использование подставных физических лиц и юридических лиц («фирм-однодневок»);

— использование систем денежных переводов, онлайн-кошельков;— осуществление фиктивной внешнеэкономической деятельности;— вложение «очищенных» денежных средств в легальный бизнес,

объекты недвижимости, транспорт, драгоценные камни и драгоценные металлы.

Указанные элементы могут присутствовать в конкретном способе легализации в полном объеме, либо частично.

Так, в качестве примеров сочетания отдельные элементов Д. Б. Жамбалов приводит следующие способы легализации [1, с. 12]:

1. Продажа незаконно добытых денежных средств. В данном случае используются такие элементы как совершение фиктивных финансовых операций, использование подставных субъектов предпринимательской деятельности, использование систем денежных переводов. Для легализации таким способом на подставных лиц регистрируются юридические лица, либо подставные лица регистрируются в качестве индивидуальных предпринимателей, которые заключают фиктивные сделки с вовлеченными предприятиями. Сделки фактически не исполняются. Преступники передают вовлеченным предприятиям наличные денежные средства, которые фактически потом поступают на счета подставных лиц, на основании счетов по фиктивным договорам. Интерес вовлеченных предприятий состоит в получении определенного вознаграждения за совершенные операции.

2. Обналичивание денежных средств. В данном случае преступники заключают договоры с подставными лицами, и перечисляют им в безналичной форме денежные средства по выставленным счетам за фактически неоказанные услуги. Впоследствии денежные средства снимаются со счетов подставных лиц.

42

3. Обменные сделки. Полученные преступным путем денежные средства обмениваются на другую валюту, теряя свои индивидуальные признаки.

4. Превращение наличных денег в финансовые инструменты. В данном случае физическое лицо приобретает ценные бумаги за наличный расчет, скрывая тем самым происхождение денежных средств и получая легальный доход от ценных бумаг. На рынке ценных бумаг операции могут осуществлять только брокеры, банки, независимые финансовые консультанты, которым запрещено принимать наличные денежные средства в качестве оплаты за совершение операций с ценными бумагами. Вместе с тем, брокеры принимают наличные деньги в нарушение запрета.

5. Перевод денежных средств на счета других лиц, в том числе за ру-беж. Денежные средства переводятся на счета подставных лиц, в том числе находящиеся в банках иностранных государств.

6. Слияние доходов, полученных преступным путем с денежными средствами, находящимися в легальном обороте. Слияние осуществляется также путем заключения фиктивных сделок. Может быть создана торговая компания, которая использует различные способы подлога в бухгалтерских операциях.

В дополнение к способам, предложенным Д. Б. Жамбаловым, можно назвать еще несколько распространенных схем легализации:

7. Использование некоммерческих организаций. Такой способ чаще всего используется в целях финансирования терроризма и легализации полученных доходов. Так, к примеру, преступниками некоммерческая организация может быть создана якобы в благотворительных целях, однако, денежные средства направляются на финансирование терроризма.

8. Использование неформальных систем перевода ценностей и денежных средств.

Данная схема напоминает незаконную банковскую деятельность, однако, находится за пределами банковской системы. Указанные системы имеют различные названия (hawala, hundi, black market peso exchange). Как правило, системы носят международный характер. Суть легализации денежных средств через подобную систему заключается в следующем. Денежные средства передаются преступником оператору системы по месту своего нахождения с просьбой выдать эквивалентную сумму получателю в другом месте (вероятнее всего за рубежом), разумеется, за определенное вознаграждение. Оператор в месте нахождения отправителя связывается с оператором в месте нахождения получателя различными способами (по телефону, через электронную почту или мессенжеры) с просьбой выдать получателю соответствующую сумму. В последствии получатель передает указанную сумму отправителю путем безналичного перевода или при личной встрече. В таких системах, как правило, отсутствуют какие бы то ни было гарантии возврата денежных средств их отправителю. Операторы работают

43

«на доверии», а получатель вполне может оказаться недобросовестным и нарушить договоренность.

9. Использование системы неформального перевода, поддерживаемой с помощью экспортно-импортных операций. Данный способ является разновидностью предыдущего. Разберем на конкретном примере. Так, А. из России в Китай экспортирует автомобильные запчасти. Выставляется цена в 20 тыс. долларов. Б. из Китая выплачивает А. 10 тыс. долларов. Остальные 10 тысяч А. выплачивает группа неформальных банковских операторов. В качестве компенсации импортер Б. из Китая платит 10 тыс. долларов группе неформальных банковских операций, чтобы сравнять баланс. Оплата производится в местной валюте.

10. Спекулятивные действия на рынке. Подобный способ заключается в создании искусственного ажиотажа вокруг деятельности кого-либо недавно зарегистрированного или не осуществляющего хозяйственную деятельность предприятия путем распространения информации об его успешности и прибыльности. Естественно стоимость акций такого предприятия возрастает. По достижении ценой максимума брокерам дается указание на продажу всех имеющихся у них акций. В результате реализации подобной схемы преступникам удается скрыть первоначальное происхождение капитала, инвестированного в покупку акций, и дополнительно получить капитал, который одновременно с получением легализуется.

11. Покупка золота. Один из наиболее простых способов легализации денежных средств. Золото может быть приобретено у продавца напрямую за наличный расчет. Компания производитель золота может быть использована в виде прикрытия для легализации денежных средств. К примеру, денежные средства получены от незаконного оборота наркотиков. Затем указанные деньги в наличной форме переправляются в другое государство, будучи завяленными в ходе таможенного контроля как оплата за золото в стране прилета. Затем указанные денежные средства, удостоверенные таможенной декларацией, зачисляются на счета в банках страны прилета. Разумеется ни о какой покупке и продаже золота в данном случае речь не идет. Такие продажи проводятся по подложным инвойсам (инвойс представляет собой подобие счета-фактуры, это документ, представляемый продавцом покупателю и содержащий перечень товаров и услуг, их количество и цену, формальные особенности товара, условия поставки и сведения об отправителе и получателе).

12. Контрабанда золота и серебра. Механизм заключается в ряде дейст-вий:

а) создании сети компаний с задачей «фильтрации» денег;б) использования денежных средств, полученных преступным путем,

для приобретения серебра и золота, вывозимого контрабандой за рубеж;в) реинвестировании прибыли от незаконного оборота драгоценных

металлов в другие сферы преступной деятельности;44

г) использовании подложных инвойсов в части импорта драгоценных металлов (которые фактически не импортировались) для обоснования происхождения денежных средств.

Стоит заметить, что наряду с драгоценными металлами популярностью для проведения аналогичных схем легализации пользуется и рынок алмазов.

13. Использование сектора страховых услуг. Например, А. создает две компании под своим фактическим руководством. Данные компании переводят денежные средства на счета А. в стране С., затем перемещаются с одного счета на другой (при этом используется несколько типов счетов), затем переводятся на текущий счет в стране У. для осуществления платежей за полисы страхования жизни. Вложения в эти полисы — основной механизм в схеме легализации.

14. Использование кредитно-дебетовых карт. В данном случае производится платеж на необработанный баланс кредитной карты. Иногда такой платеж производится третьей стороной от лица держателя карты.

15. Использование сферы кредитования. Преступники вывозят из страны наличные денежные средства, либо переводят их за рубеж через оффшорные банки. Вывоз или перевод осуществляется в страну с льготным налогообложением, где преступники могут депонировать их. Затем денежные средства переводятся в другой банк. После совершения перечисленных операций преступники обращаются в российский банк с целью получения кредита под залог денежных средств, находящихся на счетах за рубежом.

Многообразие способов и методов легализации денежных средств предопределяет спектр мер по борьбе с данным видом преступления, широкий круг участников профилактической и охранительной деятельности, подчеркивает бланкетный характер диспозиции ст. ст. 174, 174.1 УК РФ, предполагающий изучение не только отечественного отраслевого законодательства, но и международного законодательства в сфере экономики и экономической безопасности.

Библиографические ссылки1. Жамбалов Д. Б. О способах и следах легализации (отмывания) доходов,

полученных преступным путем // Криминалистика: вчера, сегодня, завтра. — 2019. — № 1. — С. 8—15.

45

В. Р. Булгакова, г. Барнаул

ВОПРОСЫ РАЗГРАНИЧЕНИЯ И СРАВНИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ ПОДДЕЛКИ, ИЗГОТОВЛЕНИЯ ИЛИ ОБОРОТА

ПОДДЕЛЬНЫХ ДОКУМЕНТОВ СО СМЕЖНЫМИ СОСТАВАМИ

Уголовная ответственность за подделку (фальсификацию) официальных документов предусмотрена рядом статей Уголовного кодекса Российской Федерации (далее по тексту — УК РФ), таких, например, как: «Фальсификация избирательных документов, документов референдума» (ст. 142), «Подделка, изготовление или оборот поддельных документов, государственных наград, штампов, печатей или бланков»(ст. 327), «Незаконная выдача либо подделка рецептов или иных документов, дающих право на получение наркотических средств или психотропных веществ» (ст. 233), «Служебный подлог» (ст. 292) и др. [5]. Однако анализ правоприменительной практики свидетельствует о том, что при определении объективной стороны рассматриваемых преступлений возникают трудности. В связи с этим, наибольший интерес, в рамках проводимого исследования, для нас представляют вопросы, связанные с разграничением ст. 327 УК РФ со смежными составами.

Подделка официальных документов — явление довольно распространённое и встречается, зачастую, при выполнении возложенных обязанностей. Несмотря на то, что предметом преступлений, ответственность за которые предусмотрена ст. 292 и ст. 327 Уголовного кодекса РФ, выступает официальный документооборот, для правильной квалификации деяний необходимо разграничивать данные составы.

Служебный подлог, в отличие от подделки документов, совершается должностным лицом, государственным служащим или муниципальным служащим, не являющимся должностным лицом при выполнении служебных обязанностей. В случае выполнения действий, выходящих за рамки должностного регламента, а также физическим лицом, достигшим 16-летнего возраста, виновный понесет наказание в соответствии со ст. 327 УК РФ.

Необходимо также учитывать, что объектом охраны ст. 292 УК РФ выступают интересы государственной службы, а в случае подделки документов — установленный порядок удостоверения фактов и событий, имеющих правовое значение. Обязательным признаком объективной стороны «Служебного подлога» выступает корыстная или иная заинтересованность, в рамках ст. 327 Уголовного кодекса РФ — наличие цели дальнейшего использования или сбыта.

Интересной, на наш взгляд, является практика судов, когда за незаконную выдачу либо подделку рецептов или иных документов, дающих право на получение наркотических или психотропных веществ, привлекают к ответственности по ст. 233 УК РФ, а в случае подделки рецепта или иного

46

документа, дающего право на получение сильнодействующих веществ, деяния виновных квалифицируют по статье 327 УК РФ [2].

При сравнительном анализе ст. 233 и ст. 327 Уголовного кодекса РФ вырисовывается явный отличительный признак: объект охраны. В первом случае — это здоровье населения, во втором — нормальная деятельность аппарата управления.

Подобная ситуация складывается в силу отсутствия в диспозиции ст. 233 УК РФ указания на незаконную выдачу либо подделку рецепта, дающего право на получение сильнодействующих веществ. С одной стороны положительным моментом является то, что виновный не избегает наказания, а несет хоть какую-то ответственность, но с другой — у рассматриваемых составов преступлений разная степень общественной опасности: с одной стороны — причинение вреда здоровью, с другой — интересам государства, поэтому, считаем целесообразным, внести изменения, в виде дополнений, в ст. 233 УК РФ, дабы исключить подобную неверную правоприменительную практику.

При перечислении преступлений, связанных с подделкой документов, нами не была упомянута ст. 186 Уголовного кодекса РФ «Изготовление, хранение, перевозка или сбыт поддельных денег или ценных бумаг» в связи с тем, что предметом преступления в ней выступают денежные знаки и ценные бумаги, а не официальные документы.

Однако в правоприменительной практике встречаются случаи, когда ответственность за деяния с ценными бумагами наступает и по ст. 327 УК РФ.

Так, согласно приговору суда первой инстанции, А. признан виновным в совершении преступления, предусмотренного ч. 2 ст. 186 УК РФ. Он, по просьбе Б. и В., изготовил поддельный вексель за обещанное вознаграждение в целях его дальнейшего сбыта, т.е. вложения в материалы уголовного дела взамен изъятого сотрудниками органов внутренних дел.

При этом согласно постановлению Пленума Верховного суда № 2 от 28 апреля 1994 г., под сбытом поддельных денег или ценных бумаг понимается их использование в качестве средства платежа при оплате товаров и услуг, размене, дарении, даче взаймы, продаже и тому подобное [3].

Таким образом, в рамках судебного заседания было установлено, что А. подделал вексель в иных целях, не подпадающих под определение сбыта, как следствие, кассационной инстанцией А. признан виновным не по ч. 2 ст. 186 УК РФ, а по ч. 1 ст. 327 Уголовного кодекса РФ [4].

В связи с этим, считаем целесообразным, под сбытом поддельных денег и ценных бумаг предусмотреть не только их использование в качестве средства платежа при оплате товаров и услуг, размене, дарении, даче взаймы, продаже, но и иные операции с рассматриваемыми предметами преступлений.

47

Анализ ст. 238 УК РФ «Производство, хранение, перевозка либо сбыт товаров и продукции, выполнение работ или оказание услуг, не отвечающих требованиям безопасности» показывает, что объективная сторона включает в себя, помимо упомянутых в названии статьи, также деяния, связанные с неправомерной выдачей или использованием официального документа, удостоверяющего соответствие указанных товаров, работ или услуг требованиям безопасности.

Субъект данного преступления — специальный (должностное лицо, уполномоченное выдавать официальный документ). В случае, если такой документ будет подделан иным лицом, в целях его использования либо сбыта, действия виновного следует квалифицировать по ч. 1 ст. 327 УК РФ [1].

Таким образом, принимая во внимание то, что ответственность за подделку официальных документов в Уголовном кодексе РФ предусмотрена разными статьями, при их разграничении необходимо учитывать объективные и субъективные признаки состава преступления. Сравнительный анализ исследуемых норм позволил обнаружить некоторые проблемные моменты, возникающие в правоприменительной практике, а также выявить ряд рекомендаций по совершенствованию действующего законодательства.

Библиографические ссылки1. О судебной практике по делам о преступлениях, предусмотренных статьей 238

Уголовного кодекса Российской Федерации: Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 25 июня 2019 г. № 18 // Рос. газ. — 2019. — № 142.

2. О судебной практике по делам о преступлениях, связанных с наркотическими средствами, психотропными, сильнодействующими и ядовитыми веществами: постановление Пленума Верховного Суда РФ от 15 июня 2006 г. № 14 (ред. от 16.05.2017) // Рос. газ. — 2006. — № 137.

3. О судебной практике по делам об изготовлении или сбыте поддельных денег или ценных бумаг: Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 28 апреля 1994 г. № 2 (ред. от 06.02.2007) // Рос. газ. — 2001. — № 80—81.

4. Обзор судебной практики Верховного Суда Российской Федерации за третий квартал 2002 года // Бюллетень Верховного Суда РФ. — 2003. — № 3.

5. Уголовный кодекс Российской Федерации от 13 июня 1996 г. № 63-ФЗ (ред. от 18.02.2020) // СЗ РФ. — 1996. — № 25. — Ст. 2954.

48

С. В. Габеев, г. Иркутск

О НОВОЙ СТРУКТУРНОЙ ЕДИНИЦЕ В СИСТЕМЕ ПРЕСТУПЛЕНИЙ ПРОТИВ ЖИЗНИ

До недавнего времени в системе преступлений против жизни предусматривалось только одно преступление, прямо связанное с самоубийством потерпевшего, — доведение до самоубийства (ст. 110 УК РФ). Доведение до самоубийства традиционно выделялось в самостоятельное преступление против жизни, отличающееся от убийств и причинения смерти по неосторожности.

Законодатель Федеральными законами от 07.06.2017 № 120-ФЗ [1] и от 29.07.2017 № 248-ФЗ [2] внес изменения в редакцию ст. 110 УК РФ и дополнил УК РФ двумя новыми статьями — 1101 и 1102. Таким образом, к преступлениям, связанным с самоубийством потерпевшего теперь относятся: доведение до самоубийства (ст. 110 УК РФ); склонение к самоубийству (ч. 1 ст. 1101 УК РФ); содействие в совершении самоубийства (ч. 2 ст. 1101 УК РФ) и организация деятельности, направленной на побуждение к совершению самоубийства (ст. 1102 УК РФ).

Как видим, законодатель отнес новые составы преступления к группе преступлений против жизни. В науке уголовного права преступления против жизни традиционно классифицировали на три самостоятельные группы: убийства (ст.ст. 105—108 УК РФ), причинение смерти по неосторожности (ст. 109 УК РФ) и доведение до самоубийства (ст. 110 УК РФ).

С введением в УК РФ новых составов преступления: склонение к совершению самоубийства или содействие совершению самоубийства (ст. 1101 УК РФ) и организация деятельности, направленной на побуждение к совершению самоубийства (ст. 1102 УК РФ), возникла необходимость в терминологическом обосновании возникшей новой группы преступлений против жизни.

То, что законодатель разместил новые составы преступлений сразу после состава доведения до самоубийства, свидетельствует о том, что эти преступления направлены против жизни человека.

В специальной литературе группа преступлений, предусмотренных ст. 110—1102 УК РФ, получила название преступлений, связанных с самоубийством [3] или преступлений, связанных с вовлечение в совершение самоубийства [4]. Н. Егорова составы о самоубийстве условно называет «суицидальными» преступлениями [5]. Мы же солидарны с Р. Шараповым, который обозначает составы преступлений, предусмотренные ст.ст. 110—1102 УК РФ как «преступления, связанные с совершением самоубийства» [6].

Также эта группа преступлений иногда называются как квазисоучастие в самоубийстве [7], преступное ассистирование самоубийству [8].

49

Безусловно, отнесение новых составов преступления, наряду с доведением до самоубийства к самостоятельной группе преступлений против жизни оправдано. Однако требуется уточнение в названии этой группы преступлений. Рассматривать ее как «преступления, связанные с самоубийством» будет не совсем правильным. Поскольку может сложиться впечатление, что в УК РФ предусматривается ответственность именно за самоубийство. Самоубийство в российском уголовном законодательстве не рассматривается как преступное деяние. Ответственность за деяние, повлекшее самоубийство другого лица в УК РФ предусмотрена, но при наличии определенных в законе условий. Поэтому, наиболее правильным будет считать преступления, предусмотренные ст. 110—1102 УК РФ, преступлениями, связанными с самоубийством другого лица.

В эту группу преступлений входят:— доведение до самоубийства (ст. 110 УК РФ);— подстрекательство к самоубийству (ч. 1 ст. 1101 УК РФ);— пособничество в самоубийстве (ч. 2 ст. 1101 УК РФ);— организация деятельности, направленной на побуждение к

совершению самоубийства (ст. 1102 УК РФ).Все эти преступления посягают на жизнь человека. Жизнь человека

выступает как совокупность общественных отношений, обеспечивающих безопасность жизни любого человека. Жизнь человека является высшей ценностью, благом любого индивида. Право на жизнь является естественным правом человека. Никто не вправе отнимать жизнь другого человека. Однако сводить жизнь человека исключительно к общественным отношениям будет не совсем верным. Жизнь человека это активная форма существования (организации) материи, основанная на непрерывных физико-химических процессах, происходящих в клетках. Жизнь человека это временной промежуток с момента появления самостоятельного организма до его гибели. Человеческая жизнь уникальна и неповторима. Самоубийство человека затрагивает комплекс морально-этических и юридических проблем. Подталкивание человека к суициду при условиях, описанных в УК РФ, признается преступным, и не вызывает возражений по поводу обоснованности ответственности за эти деяния. Фактически в действиях виновного лица усматриваются признаки опосредованного посягательства на жизнь другого человека. В этом случае страдает естественное право на жизнь каждого индивида.

При этом в преступлениях, связанных с самоубийством другого лица, является актуальной проблема права на распоряжение своей жизнью, права на смерть. В данном аспекте главным вопросом является вопрос о праве человека лишать себя жизни. Этот вопрос носит религиозный, философский, этический характер. В современном обществе самоубийство признается отрицательным явлением, носящим аморальный или нейтральный оттенок. Самоубийство лежит вне рамок правового регулирования. В российском

50

законодательстве отсутствуют нормы, устанавливающие запрет на самоубийство. Самоубийство не признается ни преступлением, ни иным правонарушением, несмотря на свою общественную опасность. При совершении суицида самоубийства сам принимает решение на лишение себя жизни, без какого-либо воздействия со стороны третьего лица. Это его субъективный выбор.

Однако при оценке самоубийства всегда исследуются обстоятельства, сопутствующие ему, а также причины, побудившие человека лишить себя жизни. При обнаружении в деянии других лиц признаков доведения до самоубийства, подстрекательства к нему или пособничества в нем, решается вопрос о привлечении виновных к уголовной ответственности.

Самоубийство потерпевшего лица может быть следствием совершения другого преступления: похищения человека (п. «в» ч. 3 ст. 126 УК РФ), незаконного лишения свободы (ч. 3 ст. 127 УК РФ), торговли людьми (п. «а» ч. 3 ст. 1271 УК РФ), использования рабского труда (ч. 3 ст. 1272 УК РФ), незаконной госпитализации в медицинскую организацию, оказывающую психиатрическую помощь в стационарных условиях (ч. 2 ст. 128 УК РФ), изнасилования (п. «б» ч. 3 ст. 131 УК РФ), насильственных действий сексуального характера (ст. п. «б» ч. 3 ст. 132 УК РФ), нарушения неприкосновенности частной жизни несовершеннолетнего, не достигшего шестнадцатилетнего возраста (ч. 3 ст. 137 УК РФ), склонения к потреблению наркотических средств, психотропных веществ или их аналогов (п. «б» ч. 3 ст. 230 УК РФ), склонения спортсмена к использованию субстанций и (или) методов, запрещенных для использования в спорте (ч. 3 ст. 2301 УК РФ), привлечения заведомо невиновного к уголовной ответственности (ч. 2 ст. 299 УК РФ), вынесения заведомо неправосудных приговора, решения или иного судебного акта (ч. 2 ст. 305 УК РФ), нарушения уставных правил взаимоотношений между военнослужащими при отсутствии между ними отношений подчиненности (ч. 3 ст. 335 УК РФ).

Например, в п. 13 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 04.12.2014 № 16 «О судебной практике по делам о преступлениях против половой неприкосновенности и половой свободы личности» отмечается: «К иным тяжким последствиям изнасилования или насильственных действий сексуального характера, предусмотренным пунктом „б“ части 3 статьи 131 и пунктом „б“ части 3 статьи 132 УК РФ, следует относить, в частности, самоубийство или попытку самоубийства потерпевшего лица» [9].

Таким образом, можно констатировать, что в системе преступлений против жизни сложилась новая группа преступлений — преступления, связанные с самоубийством другого лица.

Библиографические ссылки1. О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации и статью

151 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации в части установления

51

дополнительных механизмов противодействия деятельности, направленной на побуждение детей к суицидальному поведению: федер. закон от 7 июня 2017 г. № 120-ФЗ // Рос. газ. — 2017. — № 125.

2. О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации: Федеральный закон от 29 июля 2017 г. № 248-ФЗ  // Рос. газ. — 2017. — № 169.

3. Джантуханов В. З., Джантуханова М. В. К вопросу о проблемах уголовно-правового регулирования преступлений, связанных с самоубийством // Пробелы в российском законодательстве. Юридический журнал. — 2017. — № 5. — С. 115—117.

4. Шарапов Р. Д., Смахтин Е. В. Новые основания уголовной ответственности за вовлечение в самоубийство и иное опасное для жизни поведение // Всероссийский криминологический журнал. — 2018. — № 3. — Вып. 12. — С. 349—357.

5. Егорова Н. Новое в уголовно-правовой охране жизни человека // Уголовное право. — 2017. — № 6. — С. 11.

6. Шарапов Р. Квалификация преступлений, связанных с вовлечением в самоубийство и иное опасное для жизни поведение // Уголовное право. — 2017. — № 6. — С. 78.

7. Елисеева Н. М. Европейский опыт криминализации квазисоучастия в самоубийстве // Теория и практика общественного развития. — 2018. — № 5. — С. 131—134.

8. Пащенко Е. А. Нравственность и уголовный закон в криминализации дейст-вий субъекта преступного ассистирования самоубийству // Северо-Кавказский юридический вестник. — 2019. — № 4. — С. 143—147.

9. О судебной практике по делам о преступлениях против половой неприкосновенности и половой свободы личности: постановление Пленума Верховного Суда РФ от 04.12.2014 № 16 // Рос. газ. — 2014. — № 284.

52

Т. П. Деревянская, г. Симферополь

КВАЛИФИЦИРУЮЩИЕ ПРИЗНАКИ ПРЕСТУПЛЕНИЯ, ПРЕДУСМОТРЕННОГО СТ. 2381 УК РФ:

ПРОБЛЕМЫ И ОСОБЕННОСТИ ПРИМЕНЕНИЯ

В качестве отягчающих обстоятельств ст. 2381 УК РФ предусмотрены квалифицирующие признаки, закрепленные в ч. 2 статьи (совершенные группой лиц по предварительному сговору или организованной группой, повлекли по неосторожности причинение тяжкого вреда здоровью либо смерть человека), а также особо квалифицирующие, указанные в ч. 3 ст. 2381 УК РФ (повлекшие по неосторожности смерть двух или более лиц).

В первую очередь необходимо рассмотреть такой квалифицирующий признак, как «совершение группой лиц по предварительному сговору», необходимо отметить, что данная группа должна состоять из двух и более лиц, все участники группы должны быть соисполнителями. В связи с тем, что диспозиция ч. 1 ст. 2381 УК РФ является альтернативной, представляется, что участник такой группы может выполнять как все перечисленные виды действий, так и несколько либо одно из них. Например: только производить, либо только сбывать фальсифицированные лекарственные средства. При этом соисполнительство может быть и параллельным, когда все участники группы одновременно во времени и в пространстве совершают общественно опасное деяние — например, сбывают фальсифицированные лекарственные средства.

Однако чаще соисполнительство при совершении данного преступления является последовательным, когда соучастники последовательно выполняют свой этап объективной стороны. Например, одни производят недоброкачественные лекарственные средства, а другие сбывают их. При этом, сговор на совершение преступления должен быть предварительным, т.е. состояться до начала выполнения объективной стороны преступления одним из соучастников.

Так, М. В. Уткин совершил сбыт недоброкачественных и незарегистрированных лекарственных средств группой лиц по предварительному сговору, а именно: вступил с неустановленными лицами в предварительный преступный сговор, распределив при этом между собой преступные роли, согласно которым неустановленные лица осуществляли ввоз на территорию Российской Федерации незарегистрированных лекарственных средств и поиск покупателей, а М. В. Уткин осуществлял непосредственный сбыт лекарственных средств с последующим распределением полученных денежных средств [1].

Следующим квалифицирующим признаком, согласно ч. 2 ст. 2381 УК РФ, является такое обстоятельство, как «повлекли по неосторожности причинение тяжкого вреда здоровью либо смерть человека». В этих случаях

53

необходимо установить, что виновный, умышленно совершая действия, составляющие незаконное обращение лекарственных средств и медицинских изделий, по отношению к причинению тяжкого вреда здоровью и к смерти потерпевшего действует по неосторожности (в результате легкомыслия или небрежности). Однако, если указанные последствия в виде тяжкого вреда здоровью или смерти наступили в результате законного обращения лекарственных средств или медицинских изделий, но по небрежности или легкомыслию виновных лиц, то такие лица могут быть привлечены к уголовной ответственности за неосторожное убийство или неосторожное причинение тяжкого вреда здоровью.

Объективную сторону деяния, предусмотренного ч. 2 ст. 2381 УК РФ, образует незаконное обращение лекарственных средств и медицинских изделий, которое повлекло по неосторожности смерть либо причинение тяжкого вреда здоровью. В данном случае имеет место преступление, совершаемое с двумя формами вины, — умыслом по отношению к действию и неосторожностью по отношению к последствиям в виде.

Нужно установить, что причинение тяжкого вреда здоровью или смерть потерпевшего находились в причинной связи с произведенным действиями по производству, сбыту или ввозу фальсифицированных, недоброкачественных лекарственных средств или медицинских изделий, а также по сбыту или ввозу незарегистрированных медицинских изделий. Оконченным это преступление считается с момента наступления смерти либо причинения тяжкого вреда здоровью. Практика показывает, что тщательный анализ обстоятельств преступления может привести к выводу об отсутствии причинной связи между незаконным обращением лекарственных средств и медицинских изделий и наступившей смертью или причинением тяжкого вреда здоровью.

Так, смерть и тяжкий вред здоровью могут наступить не по причине незаконного обращения лекарственных средств и медицинских изделий, а вследствие имевшихся у потерпевших иных заболеваний. Не исключена возможность, что при приеме качественных лекарственных средств или применении качественных медицинских изделий может наступить смерть или тяжкий вред здоровью.

Субъективная сторона данного преступления характеризуется прямым умыслом в отношении незаконного обращения лекарственных средств и медицинских изделий, а последствия же, указанные в ч. 2 ст. 2381

УК РФ, могут наступить только в результате неосторожности, о чем прямо указано в диспозиции этой части. Если же причинение смерти или тяжкого вреда здоровью потерпевшего охватывалось косвенным умыслом виновного, то ответственность должна наступать по совокупности преступлений ст.ст. 105 и 2381 УК РФ.

Часть 3 ст. 2381 УК РФ предусматривает повышенную ответственность за неосторожное причинение смерти двух или более лиц в результате

54

обращения фальсифицированных, недоброкачественных и незарегистрированных лекарственных средств и медицинских изделий. Для применения ч. 3 ст. 2381 УК РФ необходимо установить, что одно и то же лицо одним и тем же действием по неосторожности причинило смерть двум или более лицам. Причинение вреда нескольким потерпевшим одним действием всегда квалифицируется как единичное преступление, независимо от характера единой вины в отношении последствий.

Если в результате обращения фальсифицированных, недоброкачест-венных и незарегистрированных лекарственных средств и медицинских изделий создана опасность для жизни двух или более лиц, но реально смерть по неосторожности причинена одному лицу, то содеянное необходимо квалифицировать по ч. 2 ст. 2381 УК РФ независимо от количества человек, чьи жизни подвергались опасности. Если в результате таких действий причинена смерть одному лицу и вред здоровью (кроме тяжкого) другому лицу (другим лицам), то содеянное должно квалифицироваться по совокупности преступлений как причинение смерти по неосторожности по ч. 2 ст. 2381 УК РФ и по соответствующей статье об ответственности за причинение вреда здоровью.

Решающее значение для применения ч. 3 ст. 2381 УК РФ имеет не время наступления смерти двух лиц (одновременно или в разное время), а тот факт, что смерть обоих лиц наступает в результате воздействия на организм человека фальсифицированных лекарственных средств или медицинских изделий. Моменты же наступления смерти конкретных потерпевших могут не совпадать, например, в связи с различной тяжестью причиненных повреждений, различным состоянием здоровья потерпевших, оказанием медицинской помощи и т. д.

Библиографические ссылки1. Архив Головинского районного суд г. Москвы. Приговор от 16 марта 2018 г.

55

К. В. Дядюн, г. Владивосток

ПОЛУЧЕНИЕ СЕКСУАЛЬНЫХ УСЛУГ НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНЕГО: ПРОБЛЕМЫ ТОЛКОВАНИЯ

И ПРИМЕНЕНИЯ СОСТАВА

В настоящее время сексуальная эксплуатация несовершеннолетних характеризуется весьма негативными количественными показателями. По данным МВД России более 32 % подростков «задействованы» в секс-индустрии [1]. Несомненно, данная ситуация требует принятия конкретных мер в целях защиты прав несовершеннолетних, обеспечения их нормального физического и психологического развития.

Федеральным законом от 28.12.2013 № 380-ФЗ в Уголовный кодекс РФ была введена статья 2401, устанавливающая ответственность за получение сексуальных услуг несовершеннолетнего. Однако несовершенства законодательного подхода вызывают сложности единообразного понимания и реализации обозначенной нормы, что в свою очередь не способствует воплощению целей и задач, положенных в основу ее создания.

Дискуссионным является уже вопрос о потерпевшем от указанного преступления. Законодатель обозначил в качестве такового «несовершеннолетнего в возрасте от 16 до 18 лет». Следует подчеркнуть, что обозначенные возрастные границы не коррелируются ни с общим правовым подходом к рассматриваемой категории лиц, ни с использованием аналогичного понятия в иных нормах УК РФ.

Так, возникает вопрос как квалифицировать получение сексуальной услуги от 15-летнего лица? По ст. 134 УК РФ? Но в указанном составе не предусмотрен признак вознаграждения. Применение ст. ст. 131, 132 УК РФ также невозможно в силу отсутствия насилия. Для инкриминирования ст. 240 УК РФ также нет оснований в силу отсутствия криминообразующих признаков данного состава.

Сложности вызывает и ситуация, когда совершеннолетнее лицо при оказании сексуальной услуги выдает себя за подростка. По правилам квалификации деятельность «покупателя» (при доказанности факта осознания несовершеннолетия «продавца») должна квалифицироваться как покушение на деяние, предусмотренное ст. 2401 УК РФ. Но как доказать, что субъект считал потерпевшего несовершеннолетним, это были не «ролевые игры»? И. В. Пантюхина, например, справедливо полагает, что «потерпевшее» лицо в любом случае само не заинтересовано в обнародовании оказанной услуги, т. к. административная ответственность за занятие проституцией наступает с 16 лет. Также с ее точки зрения весьма спорна идентификация несовершеннолетних, оказывающих сексуальные

56

услуги, в качестве потерпевших, т. к. причинение вреда соответствующим интересам как определяющий признак отсутствует [2, с. 17].

Изложенную позицию можно признать обоснованной относительно лиц, систематически осуществляющих оказание услуг сексуального характера за плату. Тех, кто сами являются инициаторами соответствующей «сделки». Такие лица сами являются субъектами правонарушения, осознают аморальность своего поведения. Соответственно, вряд ли можно считать обоснованным применение уголовной ответственности к субъекту, оплачивающему определенную услугу. При таком подходе можно признавать преступлением любой факт обращения к услугам и совершеннолетних лиц, занимающихся проституцией. В целях защиты прав и интересов несовершеннолетних в рассматриваемом ракурсе гораздо важнее исследовать причины, побудившие их заниматься данным видом деятельности, и бороться с ними. Введение же норм, подобных анализируемой, можно ассоциировать с нанесением тонального крема на пораженную экземой кожу: внешне вроде постарались, а проблема осталась и прогрессирует.

Сложно также выявить логику законодателя в установлении ответственности за добровольные половые отношения на безвозмездной основе с потерпевшим, не достигшим 16 лет; а за вознаграждение — пролонгировании данных возрастных рамок до наступления совершеннолетия.

Далее обратимся к анализу признаков объективной стороны рассматриваемого деяния: «получение сексуальных услуг».

Во-первых, важно разобраться с термином «получение», т. к. от этого зависит определение момента окончания преступления. В Толковом словаре Т. Ф. Ефремовой данный термин определяется как «процесс соответствующего действия» [3, с. 304]. С. И. Ожегов регламентирует данное определение двояко: и как действие и как результат [4, с. 508]. В соответствии с приемами толкования уголовного закона рассматриваемый термин следует трактовать все-таки как процесс. Так, например, получение взятки считается оконченным с момента передачи хотя бы ее части. Соответственно, получение сексуальных услуг также целесообразно полагать оконченным преступлением с момента начала их оказания.

Во-вторых, сложности вызывает понятие «сексуальные услуги». В примечании к ст. 2401 УК РФ обозначено, что под таковыми понимаются «половое сношение, мужеложство, лесбиянство или иные действия сексуального характера, условием совершения которых является денежное или любое другое вознаграждение несовершеннолетнего или третьего лица либо обещание вознаграждения несовершеннолетнему или третьему лицу».

Предложенное законодателем определение порождает множество вопросов. Так, дискуссионной представляется сама категория «сексуальные услуги». В официальном отзыве Верховного Суда РФ от 13 сентября 2012 г.

57

№ 1-ВС-4673/12 на проект ФЗ «О внесении изменений в УК РФ и УПК РФ» отмечен разнобой в используемой терминологии. Так, в ст.ст. 240, 241, 1271

применен термин «проституция» и только в ст. 2401 — «сексуальные услуги». Следует отметить, что проституция есть оказание сексуальных услуг за плату [5, с. 402]. Плата и вознаграждение — слова-синонимы. Таким образом, оказание сексуальных услуг за определенное поощрение и есть проституция. Поэтому непонятно, зачем законодатель в рассматриваемой статье усложнил существующую терминологию.

Далее следует обратить внимание на обозначение множественного характера «услуги» в диспозиции рассматриваемой статьи. Таким образом, единичная «сделка» в данной области (следуя буквальному толкованию закона) не подпадает под действие ст. 2401 УК РФ. В данном контексте заслуживает внимания предложение Е. Н. Куриловой об изменении действующей редакции нормы: установление ответственности и за разовое получение соответствующей услуги [6, С. 54].

В настоящее время возникает и вопрос о необходимости для применения ст. 2401 УК РФ получения нескольких услуг сексуального характера от одного несовершеннолетнего или использование соответствующего единичного действа от нескольких подростков.

Необходимо также отметить проблемы толкования «иных действий сексуального характера»? Поцелуи, интимные поглаживания тоже можно рассматривать как таковые. Здесь проблема заключается в применении при трактовании и без того неоднозначной категории «сексуальной услуги» термина, не имеющего единообразного понимания.

Неодназначен в рассматриваемом контексте и признак «вознаграждения». Например, как оценивать предложение оказания сексуальной услуги несовершеннолетнему, обусловленное последующим получением высокой оценки на экзамене? С одной стороны — это вид вознаграждения, подпадающий под признаки состава ст. 2401 УК РФ. С другой — «налицо» признаки понуждения к действиям сексуального характера с использованием зависимости потерпевшего (ст. 133 УК РФ). Причем последнее наказывается лишением свободы на срок до 5 лет, в то время как воздействие в целях получения услуги сексуального характера может быть расценено (с учетом конкретных обстоятельств) как приготовление к преступлению, регламентированному ст. 2401 УК РФ, и, с учетом категории тяжести обозначенного деяния, вообще не повлечь ответственности. Где же тут обеспечение защиты прав несовершеннолетних?

Также, как, например, расценивать обусловленность вознаграждения в виде обещания повысить зарплату родителям/не увольнять с работы взамен на оказание сексуальной услуги со стороны несовершеннолетнего? Здесь присутствуют признаки психического насилия, которое в зависимости от обстоятельств дела (например, родитель — единственный кормилец в многодетной семье) можно расценивать и в рамках ст. ст. 131, 132 УК РФ.

58

Однако с учетом наличия нормы ст. 2401 УК РФ в действующей редакции, не факт, что виновный понесет заслуженное наказание.

Следует затронуть и вопрос о применении при осуществлении сексуальной услуги физического насилия «по согласию». Как квалифицировать в означенной ситуации действия совершеннолетнего «заказчика»? По ст. 2401 УК РФ, либо как насильственное половое преступление? В первом случае мы не полным образом учитываем обеспечение прав несовершеннолетнего лица, во втором — инкриминируем необоснованно тяжкое преступное деяние субъекту. С другой стороны, наличие ст. 2401 УК РФ в действующей редакции может способствовать и избежанию виновным заслуженного наказания: «закамуфлировать» насильственное половое преступление под получение сексуальных услуг за вознаграждение (путем обещаний, угроз и т. п.).

Если же мы говорим о договоренности с третьим лицом о выплате вознаграждения за оказание соответствующей услуги со стороны несовершеннолетнего, наличествует признак организации занятия проституцией относительно получателя платы, однако в силу несовершенств используемой законодателем терминологии (о чем говорилось выше), данный субъект также может избежать ответственности.

Примечателен вопрос и о содержании «вознаграждения»: носит ли данный термин материальный, нематериальный либо смешанный характер? Например, относительно получения/дачи взятки, коммерческого подкупа мы говорим только о материальном содержании соответствующего предмета. Однако расплывчатая норма примечания к ст. 2401 УК РФ позволяет сделать вывод, что к числу «вознаграждений» за оказанную услугу законодатель относит практически любые формы «поощрения» (покупка леденцов, мороженого и т.п.). Следует подчеркнуть, что такой подход «провоцирует» злоупотребления и со стороны «потерпевших». Из серии «он меня в кафе сводил, а потом пожелал более интимного общения», при том, что обозначенные товарищи уже давно находятся в отношениях сожительства. Здесь также возникает вопрос и о соотношении норм ст. ст. 134 и 240.1 УК РФ. Логично, что при совместном проживании/отношениях лица дарят друг другу подарки, однако в силу несовершенств регламентации нормы ст. 2401 УК РФ, подобные презенты также можно рассматривать в качестве вознаграждения за сексуальные услуги. Как при таком подходе разграничивать обозначенные нормы? А как быть в ситуации, когда несовершеннолетнее лицо находится в законном браке с достигшим 18 лет субъектом и получает от него подарки, исполняя при этом «супружеский долг»? Совершеннолетнего супруга тоже под ст. 2401 УК РФ?

Кроме того, анализируемая статья в действующей редакции порождает конкуренцию норм, практически неразрешимую из-за несовершенств законодательного подхода, и позволяющую виновным избежать

59

ответственности за более тяжкие деяния (о чем уже говорилось в рамках данной статьи). На означенный момент обращено внимание в частности в Заключении Комитета по вопросам семьи, женщин и детей от 18 января 2013 г. № 3.6-5/35 «На Проект ФЗ № 151664 «О внесении изменений в УК РФ и УПК РФ». В качестве одного из основных недостатков обозначена неопределенность формулировок, способствующая «смешению» составов. К числу конкурирующих норм (помимо обозначенных половых преступлений), можно отнести: ч. 3 ст. 240 УК РФ (вовлечение в занятие проституцией несовершеннолетнего), ч. 2, 3 ст. 241 УК РФ (организация занятия проституцией с использованием несовершеннолетних), ч. 2 ст.ст. 1271, 1272 УК РФ (торговля несовершеннолетними/использование их рабского труда). Следует подчеркнуть, что все обозначенные деяния влекут гораздо более строгое наказание, обусловлены повышенной степенью общественной опасности содеянного и их регламентация в уголовном законе направлена на защиту прав несовершеннолетних. Однако наличие ст. 2401 УК РФ в действующей редакции в силу обозначенных выше несовершенств может повлечь квалификацию более тяжкого преступления по данной норме, что вряд ли сообразуется с целями обеспечения защиты интересов несовершеннолетних, требованиями принципов уголовного права, задачами уголовного закона в целом.

Сложности присутствуют и при установлении субъективной стороны анализируемого деяния. Несмотря на то, что критерий заведомости осознания виновным возраста потерпевшего в законе прямо не прописан, тем не менее, должен подлежать обязательному учету на практике. Данный вывод следует из положений принципа вины («субъективное вменение») и подтверждается позицией Верховного Суда РФ. Например, на указанный аспект обращено внимание в п. 22 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 4 декабря 2014 г. № 16 «О судебной практике по делам о преступлениях против половой неприкосновенности и половой свободы личности». Однако определить четко «на глаз» разницу между лицами 16-17 и 18 лет практически невозможно. Вряд ли субъект, покупающий услугу, будет знакомиться с документами, а «продавец» в свою очередь зачастую не заинтересован (о чем уже говорилось выше) в оглашении своих хронологических данных.

Вызывает вопросы и установление признаков субъекта: лицо, достигшее 18 лет. Чем оказание услуги сексуального характера, например, семнадцатилетнему лицу менее вредоносно для потерпевшего? Или предполагается, что несовершеннолетний «покупатель» также своего рода «пострадавший»? Законодатель не единожды в рамках действующего УК РФ использует подобный прием (ст.ст. 134, 135 УК РФ), но в каждом случае такой подход представляется весьма спорным. Нормальному нравственному развитию несовершеннолетних как объекту преступления, предусмотренного ст. 2401 УК РФ, вред причиняется вне зависимости

60

от возраста субъекта, равно как вред половой неприкосновенности при осуществлении, например, развратных действий. Ссылка на недостижение полноценного психического развития несовершеннолетним субъектом не представляется обоснованной. Почему за кражу, изнасилование ответственность наступает с 14 лет (т. е. несовершеннолетнее лицо «дозрело» с точки зрения законодателя), а за покупку сексуальных услуг — с 18-ти?

Непродуманным видится вопрос об отсутствии специального субъекта: родителя (опекуна/попечителя)/ лица, обязанного осуществлять надзор за несовершеннолетним. Как ни шокирующее, но такие случаи имеют место быть на практике, однако в случае их осуществления лицо понесет ответственность на общих основаниях.

Суммируя изложенное выше, можно сделать вывод о нецелесообразности наличия в УК РФ нормы ст. 2401 в действующей редакции. Непродуманность законодательного подхода порождает большое количество проблем толкования и применения соответствующего состава, неразрешимые сложности квалификации и разграничения смежных деяний. В итоге цели и задачи, положенные в основу создания рассматриваемой нормы, не реализуются.

Библиографические ссылки1. МВД России. Официальный сайт// https://мвд.рф (дата обращения: 12.12.2019).2. Пантюхина И. В. Несовершеннолетний, оказывающий сексуальные услуги, не

является потерпевшим от преступления, предусмотренного ст. 240.1 УК РФ// Актуальные вопросы борьбы с преступлениями. — 2017. — № 1. — С. 16—20.

3. Ефремова Т. Ф. Толковый словарь. — М., 2000. — 704 с.4. Ожегов С. И., Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка. — М., 2007. —

904 с.5. Большая советская энциклопедия / Под ред. А. М. Прохорова. — М., 1978. —

812 с.6. Курилова Е. Н. Сексуальная эксплуатация несовершеннолетних, занятие

проституцией: уголовно-правовые и криминологические аспекты: дис. ...канд. юрид. наук. — СПб., 2017. — 172 с.

61

Н. А. Живодрова, А. С. Толоконникова, г. Пенза

ИНТЕРНЕТ-ПРОСТРАНСТВО КАК СРЕДСТВО СОВЕРШЕНИЯ ПРЕСТУПЛЕНИЙ ПРОТИВ

ПОЛОВОЙ НЕПРИКОСНОВЕННОСТИ НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНИХ

Сейчас практически невозможно найти человека, который не знает, что такое интернет-пространство (Интернет), но кроме того, в век технологий практически не осталось людей, которые не пользовались бы данным изобретением. На сегодняшний день, начиная с малого возраста, происходит процесс знакомства со всевозможными интернет-ресурсами. Но помимо этого, пока маленькие дети и подростки изучают и вливаются в мир Интернета, различные взрослые потенциальные преступники уже обдумывают план, как совратить и посягнуть на половую неприкосновенность несовершеннолетнего. Это одно из самых опасных по своим социальным последствиям являются преступления, совершенные вследствие виртуального общения в сети «Интернет».

Как показывает статистика, одно из самых популярных направлений в Интернете — это социальные сети, ведь именно там большую часть своего времени проводят люди, особенно малолетние и несовершеннолетние. Социальная сеть «ВКонтакте» является наиболее широкомасштабной, так как количество в ней зарегистрированных около 590 млн пользователей, с посещением в день более 30 млн пользователей. В то время как население России составляет почти 147 млн человек, наряду с населением нашей страны в указанной социальной сети зарегистрированы лица, не являющиеся гражданами РФ. Современные средства передачи информации предназначены для большого круга пользователей, постольку не может существовать никаких-либо препятствий в общении с лицами, находящимися в разных городах и странах. Пользование сетью «Интернет» стало общедоступным, в том числе и для детей.

За рубежом для обозначения противоправных действий сексуального характера со стороны взрослого лица по отношению к несовершеннолетнему используется термин «кибергруминг» или «онлайн груминг». Охарактеризовать введенную терминологию в зарубежных странах можно так: лицо, желающее получить сексуальное удовлетворение создает в социальной сети страницу под видом подростка, ищет «сверстников», налаживает дружеские отношения, в конечном итоге выходя на доверительный характер взаимоотношений склоняет несовершеннолетнего отправить интимное фото или видео, а также более приватные материалы от ребенка [1, с. 38].

Согласно европейскому типажу кибербуминг рассматривается как преступление. Конвенция Совета Европы о защите детей от сексуальной эксплуатации и сексуальных злоупотреблений от 25 октября 2007 г. закрепляет обязательство участников по принятию всех законодательных и иных предупредительных мер направленных против сексуальных

62

злоупотреблений в отношении детей. В главе 6 «Материальное уголовное право» ст. 23 посвящена домогательству в отношении детей с сексуальными целями. Положения указанной нормы закрепляют, что понимается под домогательством: «любое умышленное предложение о встрече, с которым взрослый при помощи информационно-коммуникационных технологий обращается к ребенку, не достигшему возраста для вступления в сексуальные отношения с целью совершения любого из следующих преступлений: занятие деятельностью сексуального характера с ребенком, который согласно соответствующим положениям национального законодательства не достиг законного возраста для вступления в сексуальные отношения, производство детской порнографии, если за таким предложением последовали практические действия, которые повлекли за собой такую встречу» [2]. Например, в УК Французской Республики содержит квалицированные составы развратных действий (ст. 227—6 УК Франции) и содействия или попытку содействовать развращению несовершеннолетнего лица (ст. 227—22) совершенные благодаря использованию телекоммуникационных сетей, при распространении сообщений, адресованных неопределенному кругу лиц [3].

В российской уголовном законодательстве, подобный самостоятельный состав преступления отсутствует, однако, все перечисленные деяния, можно квалифицировать как приготовление к совершению преступлений, предусмотренных ст. 131-135 УК РФ, а также ст. 1271, 240, 2422 УК РФ, либо как оконченное преступление по ст. 135 УК РФ.

Согласно разъяснениям Пленума Верховного Суда РФ: «к развратным действиям относятся действия, при которых непосредственный физический контакт с телом потерпевшего лица отсутствовал, включая действия, совершенные с использованием сети «Интернет», иных информационно-телекоммуникационных сетей» [4]. Под санкции статьи развратные действия, подпадает ведение интимной переписки и обмен откровенными фото- и видеоизображениями между совершеннолетним лицом и подростком в возрасте от 12 до 16 лет в сети «Интернет», и должны быть квалифицированы по соответствующей части статьи.

В 2012 г. Федеральным законом от 29 февраля 2012 г. № 14-ФЗ было введено примечание к ст. 131 УК РФ, в котором правовой статус лиц, не достигших двенадцатилетнего возраста, приравнен к беспомощному сос-тоянию [5, с. 51]. Следовательно, в соответствии с названным дополнением добровольные сексуальные контакты в той или иной форме с лицом, не достигшим двенадцатилетнего возраста, попадают под действие норм, предусмотренных ст. 131 и ст. 132.

Первый в судебной практике был вынесен приговор Московским городским судом в 2014 г. В декабре 2012 г. 21-летний житель г. Москвы зарегистрировался в социальной сети под вымышленным именем и вступил посредством сети «Интернет» в переписку с 10-летней девочкой из г. Казань. Во время переписки житель г. Москвы отправлял сообщения, фото, видео

63

материалы сексуального характера. Действия виновного лица были квалифицированы по п. «б» ч. 2 ст. 132 УК РФ [9].

Таким образом, можно резюмировать, что часть деяний, предусмотренных ст. 135 УК РФ «Развратные действия», совершенных в отношении лиц, не достигших 12-летнего возраста квалифицируются по ст.ст. 131 — 132 УК РФ. Так, передача текстовых сообщений, аудио и видео сообщения интимного содержания, подпадают под признаки п. «б» ч. 4 ст. 132 УК РФ.

Проанализировав практику следствия довольно понятна, становится стратегия совершеннолетних потенциальных преступников, а именно зачастую после знакомства в социальной сети противоправное лицо склоняет девочку-подростка к обнажению, демонстрации интимных частей тела, акту мастурбации и т. д.

Так, совершеннолетний житель Республики Дагестан, используя мобильное приложение для мгновенного обмена сообщениями, осуществлял аудио и видео звонки, отправлял текстовые сообщения интимного содержания несовершеннолетней потерпевшей. В процессе общения требовал у последней отправить фотографии своих интимных частей тела, демонстрировать свои интимные части тела, что она и сделала. Суд признал его виновным в совершении преступлений по ч. 1 ст. 135 и ч. 1 ст. 163 УК РФ [5].

В ряде случаев развратные действия могут быть связаны с совершением противоправных действий против общественной нравственности в сфере половой морали (ст. 242—2422 УК РФ). Так, например, в городе Волгоград местный 49-летний житель с помощью множества различных фейковых страниц в социальных сетях знакомился с несовершеннолетними девочками, которые проживали в разных городах России, вступал с ними в переписку, отправлял им файлы интимного характера. На свои сообщение он требовал от детей отправить ему подобные материалы. Следователями было выяснено, что жертвами киберпреступника являлись 32 малолетние девочки из 18 регионов России. За совершенные преступления 49-летнему жителю Волгограда предъявлено обвинение по статьям развращение малолетних (ч. 3 ст. 135 УК РФ), незаконный оборот порнографических материалов (п. «а, «г» ч. 2 ст. 2421 УК РФ), а также действия сексуального характера, совершенных в отношении лиц, не достигших 14 лет (п. «б» ч. 4 ст. 132 УК РФ) [6].

Рассматривая статистику преступлений, совершенных против несовершеннолетних можно сказать, что рост достаточно высок, особенно тех преступлений, что совершены против половой неприкосновенности указанной категории лиц. Однако, выделение доли вышеназванных преступлений, совершенных с использованием Интернета на сегодняшний день не представляется возможным, так как статистикой они из всей численности зарегистрированных преступлений не устанавливаются. Можно сказать, что по сравнению с зарубежным опытом, в нашем государстве данная категория преступлений достаточным образом не изучена. Это можно

64

назвать неким застоем российского законодательства с теоретической и практической точки зрения, потому что происходит отставание от мирового сообщества в борьбе с преступлениями против половой неприкосновенности несовершеннолетних, совершаемых через сеть «Интернет».

Анализируя степень общественной опасности преступлений против половой неприкосновенности по отношению к несовершеннолетним можно утверждать, что различные переписки интимного характера, содержащие в себе фото или видео материалы в сети «Интернет», обладают небольшой степенью общественной опасности. Однако специфичность и масштабность данного преступного посягательства должна быть учтена, так как сеть «Интернет»:

1) позволяет потенциальному преступнику действовать не от своего имени, а от имени также несовершеннолетнего лица, а это означает, что возраст также будет схож с возрастом потерпевшего лица;

2) обеспечивает определенную латентность преступных посягательств, так как зачастую несовершеннолетние потерпевшие не рассказывают о случившемся своим родителям или в ином случае сами родители не хотят оглашать такие сведения о своей семье, не обращаются в органы следствия;

3) дает возможность осуществить свой преступный умысел по отношению к неограниченному кругу лиц разных возрастов.

Так, например, в г. Пенза полицейские с помощью отдела «К» управления МВД России по Пензенской области установили более 70 несовершеннолетних, пострадавших от действий злоумышленника, который для знакомства и общения с детьми создавал фейковые страницы в различных социальных сетях, представляющие из себя детские аккаунты. В ходе переписки злоумышленник склонял детей к обмену фотографиями интимного содержания, требовал изготавливать, снимать и пересылать ему фото и видеоизображения сексуального характера. Потерпевшими являлись дети в возрасте от 10 до 15 лет, проживающих как на территории Пензенской области, так и в других регионах России [7].

Кроме того, противоправные действия в сети «Интернет» не ограничиваются какой-то определенной территорией, что в свою очередь представляет сложности в установлении потерпевших и осуществление предварительного расследования уголовных дел.

Все вышеперечисленное позволяет сказать о том, что преступления против половой свободы и половой неприкосновенности посредством сети «Интернет» по отношению к несовершеннолетним — это не редкость в на-шем современном обществе, но наряду с этим процесс выявления, пресечения и уголовного преследования лиц за совершение указанных преступлений процесс усложненный и требует многочисленных проработок для начала на законодательном уровне с помощью изменения нормативно-правовой базы, а в дальнейшем с помощью определенных концептуальных практических рекомендаций.

65

С учетом всего вышеизложенного согласимся с предложением, высказанным в научной литературе о целесообразности включения в ст. 135 УК РФ, квалифицирующих признаков, предусматривающих ответственность за совершение развратных действий с использованием порнографических материалов и совершение с использованием Интернет-пространства [8]. Это изменение разрешит вопрос о применении дополнительной квалификации по ст. 242—2422 УК РФ и будет отвечать требованиям норм международных права.

Кроме того, считаем необходимым уточнить положения постановления Пленума Верховного Суда РФ от 4 декабря 2014 г. № 16 «О судебной практике по делам о преступлениях против половой неприкосновенности и половой свободы личности», в частности конкретизировать пункт 17, где указать каким образом развратные действия могут быть совершены посредством сети «Интернет».

Библиографические ссылки1. Смирнов А. А. Виктомологическая профилактика преступлений против половой

неприкосновенности несовершеннолетних, совершаемых с использованием сети «Интернет» // Актуальные вопросы публичного права. Научно-практический журнал. — 2012. — № 11. — С. 37—45.

2. Конвенция Совета Европы о защите детей от сексуальной эксплуатации и сексуальных злоупотреблений (CETS N 201) [рус., англ.] (ратифицирована Федеральным законом от 07.05.2013 № 76-ФЗ) // Бюллетень международных договоров. — 2014. — № 6. — С. 15—54.

3. Живодрова Н. А., Меркульева М. В. Сравнительно-правовая характеристика уголовной ответственности за ненасильственные посягательства на половую неприкосновенность несовершеннолетних в зарубежных странах и в Российской Федерации. // Электронный научный журнал «Наука. Общество. Государство» 2017. Т. 5. № 4 (20). [Электронный ресурс] — Режим доступа: https://esj.pnzgu.ru (дата обращения: 25.03.2020).

4. О судебной практике по делам о преступлениях против половой неприкосновенности и половой свободы личности: постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 4 декабря 2014 г. N 16 // Бюллетень Верховного Суда РФ. — 2015. — N 2.

5. Мамедяров А. А. Развратные действия с использованием сети «Интернет» // Colloquium-journal. — 2019. — № 8—9 (32). — С. 51—52.

6. В Волгограде задержан 49-летний мужчина, развративший 32 девочки. [Электронный ресурс] — Режим доступа: http://volgograd.bezformata.com/listnews/volgograde-zaderzhan-49-letnij-muzhchina/63985377/ (дата обращения: 25.03.2020).

7. Осужден житель Пензы, развращавший детей через интернет. [Электронный ресурс] — Режим доступа: https://мвд.рф/news/item/14444950/ (дата обращения: 25.03.2019).

8. Скобина Е. А., Забелина О. А. Преступления против половой свободы и половой неприкосновенности в отношении несовершеннолетних с использованием интернет-пространства // Юридические науки: проблемы и перспективы: мат-лы VIII междунар. науч. конф. (г. Казань, апрель 2019 г.). — Казань: Молодой ученый, 2019. — С. 48—53. [Электронный ресурс]. — Режим доступа: https://moluch.ru/conf/law/archive/327/14978/ (дата обращения: 25.03.2020).

66

Н. А. Живодрова, А. А. Казакова, г. Пенза

НЕКОТОРЫЕ ВОПРОСЫ ПРИВЛЕЧЕНИЯ К УГОЛОВНОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ ЗА ПРЕСТУПЛЕНИЯ, СВЯЗАННЫЕ С ЗАРАЖЕНИЕМ

ВИЧ-ИНФЕКЦИЕЙ

На сегодняшний день одной из главных проблем социально-экономи-ческой жизни на первом месте находится рост заражения вирусом иммунодефицита человека (ВИЧ).

По статистическим данным за 2018 г. по распространению ВИЧ-ин-фекции Россия оставляет за собой лидирующее положение. В 2018 г. общее количество зараженных ВИЧ в РФ составляло 1,2 млн. человек, в 2019 г. данный показатель составил 1,3 млн. человек проживающих на территории нашей страны. Стоит отметить, что для России характерно неравномерное распределение зараженных лиц вирусом иммунодефицита. Согласно статистике за 10 месяцев 2019 г. лидером является Кемеровская область — 156,6 на 100 тыс. населения, Челябинская область — 114,7, Иркутская область — 113,1, Свердловская область — 106, Краснодарский край — 99,5, Пермский край — 97,4, Томская область — 95,8 и другие [1]. В Пензенской области за 9 месяцев 2019 г. отмечается тенденция к снижению на 4,9% на 100 тысяч населения новых случаев инфицирования, по сравнению за аналогичный период 2018 года [2]. Проанализировав статистические данные, стоит отметить, что ВИЧ-инфекция является самым опасным и широко распространенным инфекционным заболеванием, угрожающим человечеству.

В уголовном законодательстве ответственность за заражение ВИЧ-инфекцией предусмотрена в ст. 122 УК РФ. Несмотря на многочисленные внесения изменений УК РФ, все же существует ряд проблемных вопросов.

Во-первых, рассмотрение данной нормы заставляет задуматься, что же является основным непосредственным объектом. В научной литературе высказываются различные точки зрения, одни высказывают свое мнение в пользу здоровья человека, другие авторы в качестве объекта выделят жизнь человека [3, с. 196.]. Да, действительно до сих пор современная медицина лишь предлагает профилактические меры предотвращения распространения вируса в организме, но не излечение полностью. Следовательно, момент нас-тупления летального исхода лишь откладывается на некоторое время. Моментом окончания преступного деяния считается — попадание вируса в организм здорового человека, т. е. наступление общественно-опасных последствий в виде смерти данной нормой не охватываются.

Федеральный закон от 30.03.1995 № 38-ФЗ «О предупреждении распространения в Российской Федерации заболевания, вызываемого вирусом иммунодефицита (ВИЧ-инфекция)» закрепляет, что ВИЧ — это хроническое заболевание [4]. Исходя из этого, бесспорным считается выделение в качестве объекта здоровья человека.

67

Во-вторых, актуальным также является сложность установления пределов допустимого согласия лица на причинение вреда. В декабре 2003 г. в ст. 122 УК РФ Федеральным законом № 162-ФЗ «О внесении изменений и дополнений в Уголовный кодекс Российской Федерации» было введено примечание, согласно которому лицо освобождается от уголовной ответст-венности, на основании своевременного предупреждения о наличии у него ВИЧ-инфекции, добровольности и осознанности даваемого согласия на риск заражения потерпевшим [5].

Спорным является вопрос о субъекте, который предупреждает потерпевшего об общественной опасности поставления в опасность заражения ВИЧ-инфекцией, т. е. выясненный факт заболевания могут рассказать третьи лица (посредством ознакомления с данными медицинских карт), а также сам инфицированный.

По мнению, Е. Н. Москалевой, предупреждение должно производиться лицом зараженным, в силу следующих причин: здоровое лицо может не поверить третьему лицу, восприятие информации от близкого человека предотвращает обман, например, из корыстных целей другого лица ввести в заблуждение здорового человека. Стоит согласиться с мнением, высказанным в литературе, что «момент признания согласия правомерным необходимо соотносить с фактом адекватного уяснения и восприятия этого согласия сознанием другого лица» [6, с. 102]. Адекватное восприятие в какой-то степени подразумевает под собой то, как донесена информация до потерпевшего. Зачастую лицо, знающее о своей болезни, боится потерять, к примеру, свою вторую половинку, поскольку до конца не уверено в ее чувствах. В основном ВИЧ инфицированный выдерживает паузу, чтобы не потерять близкого человека.

Так, например, по приговору Прокопьевского районного суда Кемеровской области № 1-48/2018, гражданин Селютин Е. В. пройдя запланированное обследование у эпидемиолога, узнал о своем положительном статусе ВИЧ. Селютин проживал с гражданкой А., относясь к своему диагнозу, безразлично неоднократно вступал с ней в половой контакт без средств контрацепции. Впоследствии, А. заразилась данным заболеванием. Суд приговорил Е. В. Селютина к 1 году лишения свободы условно по ч. 2 ст. 122 УК РФ и выплате компенсации в размере 1 010 000 миллиона рублей [7].

Показательный пример сокрытия своего заражения ВИЧ-инфекцией был зарегистрирован в Пензенской области. В 2010 г. мужчина узнал о своем положительном статусе. Гражданин Д. был предупрежден об уголовной ответственности по статье 122 УК РФ, но безразлично к этому относившись, вступал со своей девушкой, а в 2015 г. уже с супругой в половой контакт, заразил ее ВИЧ-инфекцией. Суд приговорил виновного к 3 годам лишения свободы и выплате компенсации в размере 300 тысяч рублей потерпевшей [8].

Существует иная ситуация, когда потерпевшая до конца не понимает, какие в итоге наступают пагубные последствия. Тогда в состоянии

68

влюбленности лицо соглашается на риск. В большинстве случаев осознание негативных последствий заражения наступает значительно позднее заражения, как правило, на стадиях прогрессирования заболевания, при наступлении необратимых последствий для организма человека. Затем, потенциальная жертва на фоне влюбленности может сменить свое отношению к вирусоносителю, и как следствие может заражать из-за мести других, что подвергает риску немалое количество людей.

В качестве разрешения обозначенных выше проблем, на наш взгляд, целесообразно уточнить условия применения примечания к ст. 122 УК РФ: определить форму уведомления, конкретизировать признаки и виды, возраст согласия.

Статистика заражения ВИЧ-инфекцией в медицинских организациях за 2018 год составляла 19 случаев с подозрением на заражение ВИЧ при оказании медицинской помощи, в 2019 году — 6 случаев. Уголовная ответственность за заражение ВИЧ-инфекцией медицинским работником предусмотрена в ч. 4 ст. 122 УК РФ. Согласно официальным данным Судебного Департамента при Верховном Суде РФ по данной норме с 1997 г. по 1 полугодие 2019 г. осуждено всего 4 человека. По мнению профессора А. Н. Ильяшенко: «норма практически не работает» [9, с. 14].

По версии следствия, если же и были случаи заражения медицинскими работниками, то все же уголовное дело прекращается в виду отсутствия состава преступления. Как правило, не удается установить субъекта, привлекаемого к уголовной ответственности. Основной причиной невозможности установления лица — это замедленное проявление вируса иммунодефицита. Например, гражданин уже обошел несколько медицинских организаций, и не мог вспомнить какие именно и где манипуляции были ему проделаны.

В силу того, что ч. 4 ст. 122 УК РФ по конструкции имеет материальный состав, то существуют трудности в установлении причинно-следственной связи наступления данных последствий с ненадлежащим исполнением своих обязанностей медицинских сотрудников. По мнению, А. Н. Ильяшенко, под ненадлежащим исполнением своих профессиональных обязанностей следует понимать: «совершение деяний, не отвечающих полностью или частично официальным требованиям, предписаниям, правилам, санитарно-эпидемиологическим и гигиеническим нормам, обязательным для соблюдения при заборе и переливании крови, проверке трансплантационного материала перед его пересадкой реципиенту, проведении всех видов оперативных вмешательств, проведении медицинских манипуляций с медицинскими приборами и обеззараживании медицинского инструментария» [9, с. 15].

Из проведенных в результате исследования интервью с докторами ГБУЗ Клиническая больница № 6 им. А. Г. Захарьина в г. Пенза на заданный нами вопрос: «Можно ли привлечь к уголовной ответственности медицинского работника за переливание крови, если потом выяснилось, что она заражена вирусом?». Был дан однозначный ответ. Поскольку

69

инкубационный период составляет от 3 недель до 3 месяцев, то любое лицо, являющееся донором на ранней стадии заражения, сможет передать антитела через свою кровь. Тогда, по сути, возникает вопрос, действительно ли будет виноват врач?

Принято считать, что после того, как кровь стали отправлять на карантин, заражению ВИЧ-инфекцией при переливаниях был положен конец. Карантинизация представляет собой срок хранения с запретом ее использования на протяжении определенного времени. Согласно приказу Минздрава РФ от 7 мая 2003 г. № 193 «О внедрении в практику работы службы крови в Российской Федерации метода карантинизации свежезамороженной плазмы» данный срок составляет 6 месяцев [10]. В тоже время постановление Правительства от 22 июня 2019 г. № 797 «Об утверждении Правил заготовки, хранения, транспортировки и клинического использования донорской крови и ее компонентов и о признании утратившими силу некоторых актов Правительства РФ» устанавливает срок карантинизации 120 суток [11]. Говоря иными словами, до определенной степени инфицирование, действительно, предотвратить можно. Но донор может заразиться в самом конце «срока проверки». Исходя из изложенного, считаем необходимым привести к единому знаменателю нормативную базу, регламентирующую вопросы карантинизации крови и ее компонентов.

Действующее законодательство возлагает на работников медицинских организаций обязанности по сообщению о положительных результатах медицинского освидетельствования на ВИЧ-инфекцию, по информированию о мерах ее профилактики, о правах, которые предоставлены ВИЧ-инфициро-ванным лицам, а также об уголовной ответственности за поставление в опасность заражения либо заражение другого лица. Тогда возникает вопрос, как быть с анонимными кабинетами? Ведь, при обследовании выдается лишь определенная комбинация цифр, чтобы затем узнать результат. В данном случае документы удостоверяющие личность не имеют право спрашивать. В этом случае привлечение лица к уголовной ответственности является проблемным.

2014 г. 2015 г. 2016 г. 2017 г. 2018 г. 1 полугодие

2019 г.

0

5

10

15

20

25

30

35

19 20 1917

25

13

20 20

25

3133

11

24

118 8

40 1 0 0 0 0

ч.1 ст.122ч.2ст.122ч.3 ст.122ч.4 122

Рис. 1. Число осужденных по ст. 122 УК РФ за 2014—2019 гг.

70

При анализе статистических показателей Судебного департамента при Верховном Суде РФ за период 2014—2018 гг. о состоянии судимости, можно отметить незначительное увеличение количества обвинительных приговоров по ч. 2 ст. 122 УК РФ, в то же время данные по ч. 1 ст. 122 УК РФ остаются практически на одном уровне. По ч. 3 ст. 122 УК РФ в 2014 г. было осуждено всего два лица, затем отмечается рост данной группы преступления. За первое полугодие 2019 г. по ч. 1 ст. 122 УК РФ было вынесено 13 обвинительных приговоров, по ч. 2—11, по ч. 3—4. Что же касается ч. 4 ст. 122 УК РФ за рассматриваемый период был вынесен один обвинительный приговор [12].

В целях предупреждения заражения ВИЧ-инфекцией в медицинских организациях считаем необходимым ужесточение дисциплинарной ответственности медицинских работников, а также разработка системы межведомственного взаимодействия между медицинскими организациями и органами предварительного следствия.

Библиографические ссылки1. Здравоохранение в России. Статистический сборник. — М.: Росстат, 2019.

[Электронный ресурс]. — Режим доступа: https://www.gks.ru/ (дата обращения: 20.03.2020)2. Об эпидситуации по ВИЧ-инфекции и итогах реализации приоритетного

Национального проекта в сфере здравоохранения (ПНП) по разделу «Профилактика ВИЧ-инфекции, гепатитов В и С, выявление и лечение больных ВИЧ» в Пензенской области за 6 месяцев 2019 года [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://58.rospotrebnad-zor.ru (дата обращения: 20.03.2020)

3. Норвартян Ю. С. К вопросу о непосредственном объекте заражения венеричес-кой болезнью или ВИЧ-инфекцией // Вестник Самарской гуманитарной академии. Сер. «Право». — 2013. — № 1. — С. 195—198.

4. О предупреждении распространения в Российской Федерации заболевания, вызываемого вирусом иммунодефицита (ВИЧ-инфекция): федер. закон от 30 марта 1995 г. № 38-ФЗ (ред. от 23.05.2016) // Рос. газ. — 1995. — 12 апр. — № 72.

5. Уголовный кодекс Российской Федерации от 13 июня 1996 г. № 63-ФЗ (ред. от 18.02.2020) // СЗ РФ. — 1996. — № 25. — Ст. 2954.

6. Москалева Е. Н., Татьянченко Л. Е. Значение добровольного согласия на заражение ВИЧ-инфекцией для квалификации преступления // Наука и образование: хозяйство и экономика; предпринимательство; право и управление. — 2019. — № 7 (110). — С. 102—107.

7. Приговор Прокопьевского районного суда Кемеровской области от 19.02.2018 по делу № 1-48/2018 [Электронный ресурс]. — Режим доступа: URL: https://sudact.ru/ - regular/doc/P5UWE6ZuAZoX/ (дата обращения: 20.03.2020)/

8. Пензенца осудили на   три года за   заражение жены ВИЧ-инфекцией . [Электронный ресурс]. — Режим доступа: https://www.penzainform.ru/news/crime/ (дата обращения: 20.03.2020).

9. Ильяшенко А. Н. Проблемные вопросы привлечения к уголовной ответственности за преступления, связанные с заражением лица ВИЧ-инфекцией, вследствие ненадлежащего исполнения медицинским работником своих профессиональных обязанностей // Вестник Краснодарского университета МВД России. — 2017. — № 2. — С. 13—16.

10. О внедрении в практику работы службы крови в Российской Федерации метода карантинизации свежезамороженной плазмы: приказ Минздрава РФ от 7 мая 2003 г.

71

№ 193 (ред. от 19.03.2010) [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://docs.cntd.ru/do-cument/901931944 (дата обращения: 20.03.2020).

11. Об утверждении Правил заготовки, хранения, транспортировки и клинического использования донорской крови и ее компонентов и о признании утратившими силу некоторых актов Правительства Российской Федерации: постановление Правительства РФ от 22 июня 2019 г. № 797 // СЗ РФ. — 2019. — 8 июля. — № 27. — Ст. 3574.

12. Данные Судебного департамента при Верховном Суде РФ [Электронный ресурс] — Режим доступа: http://www.cdep.ru (дата обращения: 20.03.2020).

72

О. В. Ермакова, г. Барнаул

ОСОБЕННОСТИ ВКЛЮЧЕНИЯ ФАКУЛЬТАТИВНЫХ ПРИЗНАКОВ В КОНСТРУКЦИЮ

КОНКРЕТНОГО СОСТАВА ПРЕСТУПЛЕНИЯ В РАМКАХ УК РФ

В общей теории состава преступления признаки, характеризующие его элементы, подразделяются на обязательные и факультативные [1, с. 29]. Если первая группа необходима для любого преступления, то вторая — только для отдельных разновидностей.

При этом в научной литературе дискуссионным выступает вопрос о том, какие признаки относятся к числу факультативных.

Большинство ученых полагают, что предмет преступления, потерпевший, место, время, способ, обстановка, средства и орудия, специальный субъект, мотив, цель и эмоции — это факультативные признаки и присущи лишь отдельным преступлениям [2, с. 48—49].

Однако В. К. Глистин полагает наличие предмета в любом преступлении, поскольку это обязательный компонент общественного отношения [3, с. 48].

По нашему мнению, в данной трактовке происходит смешение предмета преступления и структуры общественных отношений. При этом, несмотря на том, что предмет общественных отношений выступает их составной частью, не во всех случаях посягательство будет осуществляться на данный блок.

В большинстве составов преступлений предмет отражен в виде вещи. В частности, это преступления против собственности, здоровья населения, незаконного оборота оружия, порядка управления.

При этом в действующем УК РФ наблюдается тенденция введения в конструкции составов предметов, не имеющих вещной оболочки. Именно такие предметы появились в преступлениях в сфере компьютерной информации.

Нельзя не отметить, что отдельные разновидности таких предметов вызывают сложности в толковании и правоприменении. Например, в составе мошенничества предметом может выступать не только имущество, но и право на него.

В постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 30 ноября 2017 г. № 48 «О судебной практике по делам о мошенничестве, присвоении и растрате» данное понятие не разъясняется.

По нашему мнению, право на имущество — это правомочия в отношении конкретного имущества, закрепленные в документальной форме (ценные бумаги, доверенность, страховой полис и т. д.).

Закрепленность такого права на носителе, имеющем статус документа, является обязательным условием, соответственно органы предварительного

73

расследования в материалах уголовного дела должны отобразить указанный документ, подробно изложив его характеристику [4, с. 111—114].

Еще больше сложностей в толковании вызывает одновременное использование наряду с понятием «право на имущество» термина «имущест-венные права». Предмет в такой формулировке закрепляется в составах взяточничества, вымогательства и т.д.

При этом различия не определил и сам Верховный Суд РФ, поскольку в постановлении от 17 декабря 2015 г. № 56 «О судебной практике по делам о вымогательстве (ст. 163 УК РФ)» в п. 2 разъясняя понятие имущественных прав, используется термин «право на имущество».

Существующая неопределенность в понимании предмета преступления существенно влияет на квалификацию. В связи с чем, конструируя нормы уголовного закона, законодатель обязан исключить неоднозначные формулировки, а при использовании терминов других наук разъяснить их содержание в нормах Особенной части УК РФ.

Представляют интерес конструкции составов, включающих в себя признаки объективной стороны (средства и орудия, обстановка, способ).

Способ в конструкциях может иметь самостоятельное значение либо включаться в характеристику деяния. К примеру, в преступлениях, в которых деяние олицетворяется с насилием, способ совершения деяния включается в само совершаемое действие (ст. 162 УК РФ).

В большинстве составов преступлений способ предполагает применение насилия либо угрозы его осуществления. При этом законодатель не всегда конкретизирует характер насилия, включенного в конструкцию. Именно такая ситуация имеет место в составе неисполнения обязанностей по воспитанию несовершеннолетнего (ст. 156 УК РФ). Способ совершения деяния — жестокое обращение не конкретизирован в диспозиции статьи. Соответственно, в правоприменительной деятельности возникают сложности в толковании той разновидности насилия, которая охватывается составом.

Кроме того, решение данного вопроса влияет на необходимость решения вопроса о дополнительной квалификации примененного насилия, не входящего в конструкцию состава преступления. В связи с изложенным, законодателю следует детально описывать характеристику способа совершения преступления в диспозиции статьи Особенной части УК РФ, поскольку от этого зависит правильность квалификации и назначения наказания.

Достаточно распространено признание обязательным признаком основного либо квалифицированного состава орудий, либо предметов, используемых в качестве орудия. Очевидно, в этом случае законодатель использует часть такого признака как средства и орудия. Отдельно же включение в конструкцию средства совершения преступления фактически не производится.

74

Вместе с тем, анализ судебной практики показывает, что правоприменительные органы расширяют признак орудия, включая в него и средства преступления. Например, анализ квалифицированных составов, предусмотренных п. «з» ч. 2 ст. 112, п. «в» ч. 2 ст. 115 УК РФ, показывает, что правоприменительные органы их применяют даже в случаях, когда при совершении преступления используется кипяток, кислота, по своей сути орудиями либо предметами не являющимися.

Полагаем, что необходимо изменить название указанных квалифицированных составов, предусмотрев применение не только орудий либо предметов, но и средств. Использование формулировки данного факультативного признака из общей теории состава преступления исключит необходимость расширительного толкования закона и искусственного применения квалифицированного состава.

Наиболее сложным представляется анализ такого факультативного признака, как обстановка совершения преступления.

В частности, А. П. Козлов данный признак полагает излишним, пос-кольку такая характеристика входит в понятие места [5, с. 194-196].

По нашему мнению, понятие обстановки следует трактовать как атмосфера, ситуация, в которой совершается преступление. Руководствуясь данным понятием отметим, что в Особенной части УК РФ обстановка как таковая не выделяется. Однако если использовать трактовку данного термина, то в конструкциях составов встречается термин «ситуация». Например, в ст. 106 УК РФ указывается на убийство в условиях психотравмирующей ситуации.

Учитывая неразработанность понятия обстановки в теории уголовного права, необходимо детальные исследования, посвященные его анализу. Законодателю же следует применять данный термин при конструировании составов преступлений, конкретизируя о какой ситуации должна идти речь.

Факультативным признаком субъекта преступления выступает специальный субъект, наличие которого предъявляет особые требования к лицу, совершившему преступление. В уголовном законодательстве достаточно распространено включение данного признака в конструкцию состава. При этом признаки специального субъекта представлены в разнообразных вариантах (это и должностная характеристика, семейно-родственные отношения и т. д.).

Однако полагаем, что введение в конкретный состав преступления во всех случаях ограничивает действие уголовно-правовой нормы определенным адресатом. Именно поэтому, законодателю следует ограниченно использовать такой прием конструирования составов.

И, наконец, факультативные признаки субъективной стороны (мотив, цель, эмоциональное состояние) в теории уголовного пава нельзя признать достаточно разработанными. Тем более пробельным выглядит анализ их включения в конструкцию конкретного состава преступления. Считаем, что

75

поскольку эти признаки связаны с внутренней, психической деятельностью виновного, их доказывание обладает определенной сложностью. В связи с этим, данные признаки необходимо использовать в конструкциях конкретных составов преступлений в исключительных случаях, когда они влияют на отражение сущности преступного деяния. В остальных же случаях, законодателю не следует включать их в конкретный состав преступления, в связи с трудностями их установления в правоприменительной деятельности.

Библиографические ссылки1. Ермакова О. В., Штаб О. Н. Состав преступления: учеб. пособ. — Барнаул:

Алтайский государственный университет, 2017. — 70 с.2. Уголовное право. Общая часть: учебник / Под ред. А. И. Рарога. — М.: Норма,

2017. — 248 с.3. Глистин В. К. Проблема уголовно-правовой охраны общественных

отношений. — Л.: Изд-во Ленинградского университета, 1979. — 127 с.4. Ермакова О. В. Использование частноправовых понятий при конструировании

составов преступлений против собственности // Юридическая наука и правоохранительная практика. — 2015. — № 2 (32). — С. 111—114.

5. Козлов А. П. Понятие преступления. — СПб.: Юрид. центр Пресс, 2004. — 819 с.

76

А. Н. Залескина, г. Иркутск

НЕКОТОРЫЕ ОСОБЕННОСТИ УСТАНОВЛЕНИЯ СУБЪЕКТИВНОЙ СТОРОНЫ

МОШЕННИЧЕСТВА, СОПРЯЖЕННОГО С ПРЕДНАМЕРЕННЫМ НЕИСПОЛНЕНИЕМ ДОГОВОРНЫХ ОБЯЗАТЕЛЬСТВ

В СФЕРЕ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

Мошенничество, является одним из часто совершаемых видом прес-туплений против собственности, при этом способ его совершения обладает характерными особенностями.

Особой сложностью при раскрытии и расследовании уголовных дел о мошенничестве, сопряженном с преднамеренным неисполнением договорных обязательств в сфере предпринимательской деятельности, является отграничение данного состава от гражданско-правовых отношений.

Указанный в диспозиции ч. 5 ст. 159 УК РФ квалифицирующий признак: преднамеренное неисполнение договорных обязательств в сфере предпринимательской деятельности, раскрыт в Постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 15 ноября 2016 № 48, где указано, что под преднамеренным неисполнением договорных обязательств в сфере предпринимательской деятельности следует понимать умышленное полное или частичное неисполнение лицом, являющимся стороной договора, принятого на себя обязательства в целях хищения чужого имущества или приобретения права на такое имущество путем обмана или злоупотребления доверием, когда сторонами договора являются индивидуальные предприниматели и (или) коммерческие организации [1].

Учитывая, что данный вид мошенничества совершается только в сфере предпринимательской деятельности, то стороны договора (потерпевший и преступник) должны осуществлять предпринимательскую деятельность. При этом субъектами данного вида преступления, могут быть только индивидуальные предприниматели (далее ИП) или лица, выполняющие распорядительно-управленческие функции в коммерческих организациях.

Важным является тот факт, что лица, осуществляющие предпринимательскую деятельность должны быть зарегистрированы в качестве ИП или коммерческой организации (лицо обязательно обладать финансово-распорядительными функциями), а также осуществлять предпринимательскую деятельность согласно устава организации. При несоблюдении указанных условий, деяние будет квалифицироваться как простой состав мошенничества.

Субъективная сторона мошенничества, сопряженного с преднамеренным неисполнением договорных обязательств в сфере предпринимательской деятельности, характеризуется прямым конкретизированным умыслом и корыстной целью. Виновное лицо

77

в процессе осуществления им финансово-хозяйственной деятельности, т. е. во время поставки товаров, оказания услуг и др., используя свое положение и полномочия, совершает преступление [2, с. 34].

Самым сложным при раскрытии и расследовании данной категории преступлений является установление умысла лица на совершение преступления, а именно что лицо, совершившее преступление до, либо в момент заключения договора с потерпевшим осознавало, что данный договор исполнять не намеревается и предоставляет потерпевшему лицу ложные сведения относительно своих намерений.

Важно учитывать личность субъекта преступления рассматриваемого вида мошенничества, так как это особая категория людей, обладающих с высоким интеллектом, хорошим образованием, знаниями в области финансового, налогового законодательства, кроме того обладающих определенным положением, и в силу его располагающих необходимыми средствами и возможностями для реализации своих преступных намерений.

Указанные знания и навыки лица, совершившие мошенничество, грамотно используют с целью сокрытия и маскировки своих преступных действий и придания им вида гражданско-правовой сделки.

Установление информации об отрицательном финансовом состоянии виновного лица, и не возможности исполнить договорные обязательства, на момент заключения договора с потерпевшим, которые тщательно от него скрывались, будут свидетельствовать о наличии умысла, направленного на мошенничество данного вида. Кроме того, виновные часто создают ложную видимость своего благополучия и финансовой стабильности организации, чтобы произвести положительное впечатление на потерпевшего (аренда офиса с хорошей мебелью, использование дорогих автомобилей, одежды и т. п.).

Также возможен вариант, когда виновный имеет возможность выполнить обязательства по договору заключенному с потерпевшим, однако по личным причинам решает этого не делать, в надежде, что потерпевший простит долг.

Необходимо учитывать, что часто виновные лица с целью сокрытия преступления пытаются представить причину неисполнения договора в виде наступившего предпринимательского риска. Например, в ходе допросов подозреваемые часто говорят о том, что планировали исполнять обязательства по договорам, но, не правильно рассчитав финансы «прогорели». Однако, установление выше указанных обстоятельств, свидетельствующих о наличии умысла, поможет исключить факт истинного предпринимательского риска в действиях виновного лица.

В целом, если рассматривать те признаки состава преступления, наличие которых будет свидетельствовать о мошенничестве, сопряженном с преднамеренным неисполнение договорных обязательств в сфере

78

предпринимательской деятельности, то установление умысла на совершение преступления является самым сложным.

Это обусловлено тем, что умысел представляет собой мыслительную деятельность лица, совершившего преступление, а зафиксировать мысли документально невозможно.

Подводя итог вышеизложенному, необходимо отметить, что установление преднамеренности в действиях виновного лица по завладению средствами потерпевшего, а именно путем неисполнения договорных обязательств и будет свидетельствовать о наличии умысла в его действиях.

То есть необходимо установить факт реальной финансовой возможности лица выполнить обязательства по договору. Данные обстоятельства устанавливаются путем анализа показателей бухгалтерской отчетности предприятия виновного лица, об этом будут свидетельствовать: активы организации в виде денежных средств на расчетных счетах, имущество, находящееся на балансе организации и исполнение обязанностей договорам с иными контрагентами в момент заключения и после заключения договора с потерпевшим.

Приведенные аргументы позволяют отличить мошенничество, сопряженное с преднамеренным неисполнением договорных обязательств в сфере предпринимательской деятельности, от гражданско-правовых отношений.

Библиографические ссылки1. О практике применения судами законодательства, регламентирующего

особенности уголовной ответственности за преступления в сфере предпринимательской и иной экономической деятельности: постановление Пленума Верховного Суда РФ от 15 ноября 2016 г. № 48 // Рос. газ. — 2016. — 24 нояб. — № 266.

2. Залескина А. Н. Информация, необходимая для определения признаков состава преступления при производстве проверки сообщения о преступлении (на примере ч. 5—7 ст. 159 УК РФ) // Криминалистика: вчера, сегодня, завтра. — 2018. — № 2 (6). — С. 31—37.

79

А. А. Кирьянов, г. Санкт-Петербург

ПРОБЛЕМЫ КВАЛИФИКАЦИИ НЕЗАКОННЫХ ДЕЙСТВИЙ В ОТНОШЕНИИ ИМУЩЕСТВА, ПОДВЕРГНУТОГО ОПИСИ

ИЛИ АРЕСТУ ЛИБО ПОДЛЕЖАЩЕГО КОНФИСКАЦИИ(СТ. 312 УК РФ)

Основная причина, которая вызывает затруднения при квалификации общественно опасных деяний, связанных с незаконными действиями в отношении имущества, подвергнутого описи или аресту либо подлежащего конфискации, является дискуссионность толкования их признаков в юридической литературе. Точнее сказать это сложность и неоднозначность определения признаков объективной стороны и субъекта состава преступления.

По мнению А. Н. Трайнина, с чем нельзя не согласиться, отчетливо понимать значение состава и уметь различать отдельные его элементы, является одной из основных задач правосудия, а именно правильная квалификация преступных действий. Неправильная квалификация преступления ведет к нарушению принципов индивидуализации наказания и назначения наказания в соответствии с содеянным [1, с. 6.].

По определению А. А. Герцензона, квалификация преступления — состоит в установлении соответствия данного конкретного деяния признакам того или иного состава преступления, предусмотренного уголовным законом [2, с. 4.].

Одной из особенностей объективных признаков преступлений против правосудия является их бланкетный характер, то есть для их установления приходиться обращаться к другим нормативно-правовым актам [3, с. 338.].

Учитывая бланкетный характер, данной уголовно-правовой нормы, в некоторых случаях для правильной квалификации преступлений против правосудия, сотрудникам правоохранительных органов не хватает определенного потенциала знаний в области большого количества правовых актов, которые регулируют общественные отношения по отправлению правосудия.

Относительно небольшое количество уголовных дел, возбужденных по ст. 312 УК РФ не означает, что исследуемые преступления совершаются редко. Это связано, в том числе с большим количеством проблем квалификации данных составов преступлений.

Одной из причин этому является, что при квалификации правоприменитель сталкивается с конкуренцией норм и сложностями в разграничении смежных составов преступлений.

В связи с различными позициями квалификации, рассматриваемых составов преступлений, следователями, дознавателями, прокурорами и судьями возникает большое количество проблем в правоприменительной

80

практике. Анкетирование экспертов и специалистов показывает, что существенной проблемой является отнесение ущерба к необходимым признакам состава исследуемого преступления. В действующем законодательстве отсутствует минимально необходимый размер ущерба для возбуждения уголовного дела. В связи с этим суды и органы прокуратуры зачастую считают, что деяние не является преступлением и ссылаются на малозначительность, хотя формально в деянии содержаться все признаки преступления, предусмотренного ст. 312 УК РФ. В свою очередь, это порождает нежелание прокуроров на местах возбуждать уголовные дела, ссылаясь на незначительную сумму ущерба.

Также существует разный подход прокуроров в субъектах Российской Федерации о необходимости установления местонахождения арестованного имущества. При сокрытии имущества, встречается проблема, возможно ли считать таковым, отказ ответственного хранителя арестованного имущества выдать должностному лицу имущество для изъятия, а также отказ в допуске к месту хранения имущества, которое подлежит изъятию. С целью утаивания, довольно часто, арестованное имущество не перемещается, а только лишь затрудняется доступ к нему. Решение данного вопроса усугубляется тем, что ст. 17.8 КоАП РФ устанавливает ответственность за воспрепятствование законной деятельности должностного лица органа, уполномоченного на осуществление функций по принудительному исполнению исполнительных документов. Если вышеуказанные действия имели место быть то, содеянное следует квалифицировать, как сокрытие арестованного имущества (по ч. 1 ст. 312 УК РФ). При сокрытии нет необходимости установления местонахождения арестованного имущества для квалификации по ст. 312 УК РФ.

Если имущество, подвергнутое описи или аресту либо подлежащего конфискации в общей совместной собственности супругов, а хранителем выступает один из них, то оба супруга должны быть предупреждены об уголовной ответственности по ст. 312 УК РФ. В случае незаконных действий с вышеуказанным имуществом следует квалифицировать деяния непосредственно совершившего лица, если имело место соучастие, то с учетом положений статей 32, 33, 35 УК РФ надлежит выяснить, какие конкретно действия, непосредственно направленные на исполнение объективной стороны этих преступлений, выполнял каждый из соучастников.

Проблемы возникают в случаях, когда совершаются незаконные действия в отношении имущества, подвергнутого описи или аресту либо подлежащего конфискации, лицом с использованием своего служебного положения. Часто такими являются лица, выполняющие управленческие функции в коммерческой или иной организации (ст. 201 УК РФ), а также должностные лица (ст. 285 УК РФ). Квалифицируют, как единое, сложное

81

преступление, когда лицо использует служебное положение, как способ совершения более тяжкого преступления. Когда лицо использует служебное или должностное положение и это является равным либо более тяжким преступлением, чем основное, тогда квалифицируют по совокупности составов преступлений. Данное правило квалификации в отношении, исследуемых преступлений неприменимо. Все составы преступлений, предусмотренные ст. 201 и 285 УК РФ всегда будут равным либо более тяжким, чем незаконные действия в отношении имущества, подвергнутого описи или аресту либо подлежащего конфискации. В связи с этим, необходимо квалифицировать деяния лица, совершившего исследуемое преступление с использованием своего положения по совокупности со ст. 201 УК РФ либо ст. 285 УК РФ, а не только по вышеуказанным статьям.

Правовая коллизия между ст. 160 УК РФ и ч. 2 ст. 312 УК РФ возникает, если присвоение конфискованного по приговору суда имущества, денег или ценностей осуществляет лицо, которому данное имущество не принадлежит на праве собственности, но передано ему на хранение. В подобных случаях действия виновного следует квалифицировать по ч. 2 ст. 312 УК РФ и их дополнительной квалификации по ст. 160 УК РФ при этом не требуется. Но судебно-следственная практика складывается иным образом.

Так, согласно обвинительного приговора по уголовному делу № 1-5/2017 Черноземельский районный суд Республики Калмыкии А. признал виновной в совершении преступления, предусмотренного частью 3 статьи 160 Уголовного кодекса Российской Федерации. А., являясь должностным лицом, осуществляющим функции представителя власти, — судебным приставом-исполнителем отдела судебных приставов Управления Федеральной службы судебных приставов, в здании Черноземельского районного суда Республики Калмыкия, получила в рамках находящегося у нее на исполнении исполнительного производства, от секретаря суда А. вещественные доказательства по уголовному делу в виде двух денежных купюр достоинством по 5000 рублей, подлежавших конфискации, то есть обращению в доход государства на основании исполнительного листа, выданного Черноземельским районным судом Республики Калмыкия.

После получения данных вещественных доказательств в виде денежных средств, вверенных ей в связи с исполнением должностных полномочий, А. во исполнение умысла на хищение чужого имущества, осознавая общественную опасность своих действий, предвидя неизбежность причинения имущественного ущерба и желая этого, руководствуясь корыстными побуждениями, в нарушение требований статьи 70 Федерального закона от 2 октября 2007 года № 229-ФЗ «Об исполнительном производстве», статей 4, 5 Инструкции о порядке учета средств, поступающих во временное распоряжение структурных

82

подразделений территориальных органов Федеральной службы судебных приставов, утвержденной приказом Министерства юстиции РФ и Министерства финансов РФ от 25 января 2008 года № 11/15н «Об утверждении Инструкции о порядке учета средств, поступающих во временное распоряжение структурных подразделений территориальных органов Федеральной службы судебных приставов», раздела 3 должностного регламента судебного пристава-исполнителя отдела судебных приставов Управления Федеральной службы судебных приставов, не внесла вещественные доказательства в виде двух денежных купюр достоинством по 5000 рублей, на депозитный счет отдела судебных приставов Управления Федеральной службы судебных приставов, открытый в территориальном органе Федерального казначейства, обратив их в свою пользу и потратив на личные нужды. Своими преступными действиями А. причинила государству Российской Федерации имущественный вред на сумму 10000 рублей [4].

Профессор С. А. Денисов считает, что под принципами разграничения преступлений следует понимать систему наиболее общих признаков состава, образующих критерии, позволяющие отличать преступления против правосудия между собой и от сопряженных с ними преступлений [5, с. 267.].

Таким образом, общественная опасность данного состава преступления затрагивает не только отношения собственности, а в первую очередь интересы правосудия. Не учитывается, что незаконные действия в отношении имущества, подвергнутого описи или аресту нарушают не один, а два объекта уголовно-правовой охраны. Исходя из этого, размер ущерба не следует относить к необходимым признакам преступления, предусмотренного ст. 312 УК РФ.

Представляется, что для всех преступлений против правосудия основным разграничительным признаком выступает способ посягательства на правильное отправление правосудия: — заведомо ложный донос, заведомо ложные показания свидетеля, сокрытие арестованного или конфискуемого имущества, побег из места лишения свободы и т. д. Так же необходимо учитывать предмет преступления, который считается основанием для выделения самостоятельного состава преступления, предусмотренного диспозициями ч. 1 и ч. 2 ст. 312 УК России.

Библиографические ссылки1. Герцензон А. А. Квалификация преступления. — М., 1947. — 156 с.2. Денисов С. А. Актуальные проблемы уголовной ответственности за

преступления против правосудия: дис. ...д-ра юрид. наук: 12.00.08. — СПб, 2002. — 267 с.3. Приговор от 10 апреля 2017 г. по уголовному делу № 1-5/2017 Черноземельский

районный суд Республики Калмыкии [Электронный ресурс] // Государственная автоматизированная система Российской Федерации «Правосудие» (ГАС Правосудие): официальный сайт. URL: https://bsr.sudrf.ru/ (дата обращения: 07.02.2020).

4. Трайнин А. Н. Общее учение о составе преступления. — М. 1957. — 215 с.

83

5. Уголовное право (Особенная часть): курс лек.: учеб.-метод. пособ. / Под ред. Л. В. Готчиной, А. В. Никуленко, С. Л. Никоновича. — Тамбов; СПб.; Липецк: Изд-во Першина Р. В., 2015. — 338 с.

84

В. В. Коваленко, г. Екатеринбург

К ВОПРОСУ ОБ ОСВОБОЖДЕНИИ ОТ УГОЛОВНОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ

ПО СТАТЬЕ 3223 УГОЛОВНОГО КОДЕКСА РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

Преступление, предусмотренное ст. 3223 Уголовного кодекса Российской Федерации (далее — УК РФ) «Фиктивная постановка на учет иностранного гражданина или лица без гражданства по месту пребывания в Российской Федерации», в соответствии с ч. 2 ст. 15 УК РФ относится к преступлениям небольшой тяжести [1]. Некоторые исследователи отмечают конкуренцию данной уголовно-правовой нормы с нормой административно-правовой, предусмотренной ст. 19.27 Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях (далее — КоАП РФ) «Представление ложных сведений при осуществлении миграционного учета», и считают криминализацию указанного деяния избыточной [2; 3; 4]. Действительно, признаки объективной и субъективной стороны преступления и административного правонарушения схожи, практически нет разницы в степени их общественной опасности, оба они являются правонарушениями против порядка управления. Видимо, учитывая невысокую степень общественной опасности фиктивной постановки на учет иностранного гражданина или лица без гражданства по месту пребывания в Российской Федерации, законодатель предусмотрел поощрительную норму: освобождение виновного лица от уголовной ответственности по ст. 3223 УК РФ в случае, если оно способствовало раскрытию этого преступления и если в его действиях не содержится иного состава преступления.

Социальная суть института освобождения от уголовной ответственности за совершение преступлений в том, что в случаях деятельного раскаяния (ст. 75 УК РФ), примирения с потерпевшим (ст. 76 УК РФ), возмещения ущерба или заглаживания вреда (ст. 761, ст. 762 УК РФ), истечения сроков давности (ст. 78 УК РФ) и некоторых других нецелесообразно привлекать лицо к уголовной ответственности и назначать ему уголовное наказание [5, с. 214], что соотносится с тенденциями уголовной политики Российской Федерации к гуманизации и декриминализации.

Вместе с тем, представляется, что применение поощрительной нормы к лицу, осуществляющему массовую фиктивную постановку на миграционный учет иностранных граждан и лиц без гражданства, т. е. при неоднократности деяний или продолжаемом преступлении, как бы данное лицо не способствовало раскрытию этого преступления, не соответствует принципу справедливости. Тем более что способствование раскрытию преступления трактуется судами неоднозначно. Так, например, анализ 104 постановлений об освобождении от уголовной ответственности по ст. 3223 УК РФ в период с 2014 г. по 2016 г. позволил Р. О. Долотову сделать

85

вывод, что мировые судьи рассматривают в качестве действий, которые способствуют раскрытию преступления, следующие: непрепятствование действиям сотрудников органов внутренних дел Российской Федерации при проведении проверки в рамках ст. 144 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации, подробные, правдивые объяснения лица по фактам фиктивной постановки на учет по месту пребывания иностранных граждан и лиц без гражданства и (или) согласие на осмотр помещения, по адресу которого осуществлена фиктивная регистрация [6, с. 116]. Однако перечисленное отражает уровень правосознания виновного лица, его участие в процессуальных действиях в ходе расследования преступления, а не активную работу, направленную на способствование раскрытию преступления (явка с повинной, изобличение соучастников и т. п.).

Каковы же правовые последствия фиктивной постановки на миграционный учет по месту пребывания для иностранного гражданина? Территориальными органами МВД России на основании заключения об установлении факта фиктивной постановки на учет по месту пребывания производится снятие иностранного гражданина с миграционного учета по месту пребывания [7], аннулирование имеющихся разрешительных документов (патент, разрешение на работу, разрешение на временное проживание) по причине предоставления заведомо ложных сведений (документов), иностранный гражданин обязан выехать из Российской Федерации при сокращении срока временного пребывания в РФ в течение 3 дней, при аннулировании документов — в течение 15 дней, а при неисполнении обязанности выехать из России — подлежит депортации [8]. Фиктивная постановка на миграционный учет приводит к выпадению мигрантов из поля зрения правоохранительных органов, так как эффективное осуществление контроля за соблюдением иностранными гражданами правил пребывания на территории Российской Федерации в связи с их непроживанием по заявленному адресу невозможно, а место их фактического проживания неизвестно, что влечет создание условий для незаконного пребывания иностранных граждан на территории Российской Федерации и способствует миграционной преступности.

А лица, осуществившие фиктивную постановку на учет иностранного гражданина или лица без гражданства по месту пребывания в Российской Федерации, чаще всего приговариваются к штрафу, зачастую в размере ниже низшего предела, гораздо реже, при наличии рецидива, к лишению свободы условно [2, с. 13] либо вовсе освобождаются от уголовной ответственности и все уголовно-правовые последствия совершенного преступления прекращаются. Стоит отметить, что размер уголовного штрафа не зависит от количества мигрантов, фиктивно поставленных на миграционный учет, и от продолжительности осуществляемой преступной деятельности, в то время как при привлечении лица к административной ответственности по ст. 19.27 КоАП РФ штрафные санкции налагаются на принимающую сторону в отношении каждого иностранного гражданина, в отношении которого предоставлены ложные сведения о миграционном учете. При этом

86

в подавляющем большинстве преступления по ст. 3223 УК РФ длящиеся или продолжаемые, это своего рода «бизнес» для некоторых категорий граждан.

В связи с активным и не всегда обоснованным применением судами содержащейся в статье 3223 УК РФ поощрительной нормы, количество так называемых «резиновых квартир» в России не становится меньше, а миграционный учёт как статистическое наблюдение в сфере миграции на основе «полной, достоверной, оперативной и актуальной информации о перемещениях иностранных граждан» [9] теряет своё значение.

С целью сохранения стабильности миграционной ситуации в стране, учитывая общественную опасность незаконной миграции, при принятии решений по делам об административных правонарушениях и уголовным делам в сфере миграции следует руководствоваться не столько принципом гуманизма, сколько принципом справедливости.

Таким образом, представляется, что уголовно-правовая норма, предусмотренная ст. 3223 УК РФ, нуждается в совершенствовании: целесообразно применять поощрительную норму, указанную в пункте 2 примечания к статье, только если преступление совершено впервые.

Библиографические ссылки1. Уголовный кодекс Российской Федерации от 13 июня 1996 г. № 63-ФЗ (ред.

от 29.02.2020) [Электронный ресурс]. — URL: http:base.consultant.ru (дата обращения: 27.03.2020).

2. Уторова Е. Н. Фиктивная постановка на миграционный учет: практика применения статьи 322.3 УК РФ // Вестник института: преступление, наказание, исправление. — 2015. — № 1 (29). — С. 10—14.

3. Борисов С. В. Уголовная ответственность за фиктивную регистрацию (постановку на учет) по месту пребывания или по месту жительства в жилом помещении в Российской Федерации // Юридическая наука. — 2015. — № 2. — С. 65—71.

4. Моргунов С. В. Алгоритм разграничения составов противоправных деяний против порядка осуществления миграционного учета (статья 19.27 КоАП РФ и статья 322.3 УК РФ) // Юридическая наука и правоохранительная практика. — 2016. — № 1 (35). — С. 106—116.

5. Уголовное право России. Части Общая и Особенная: учебник для бакалавров / Отв. ред. А. И. Рарог. — М.: Проспект, 2014. — 496 с.

6. Долотов Р. О. Проблемы освобождения от уголовной ответственности за прес-тупления, предусмотренные ст.ст. 322.2 и 322.3 УК РФ // Адвокат. — 2016. — № 9. — С. 106—117.

7. Об утверждении Порядка установления территориальными органами ФМС России факта фиктивной регистрации по месту жительства иностранного гражданина или лица без гражданства в жилом помещении, правом пользования которым он обладает и по адресу которого он зарегистрирован, и Порядка установления территориальными органами ФМС России факта фиктивной постановки иностранного гражданина или лица без гражданства на учет по месту пребывания в жилом помещении: приказ ФМС России от 09.12.2014 № 649 [Электронный ресурс]. — URL: http:base.consultant.ru (дата обращения: 27.03.2020).

8. О правовом положении иностранных граждан в Российской Федерации: Федеральный закон от 25 июля 2002 г. № 115-ФЗ (ред. от 01.03.2020) [Электронный ресурс]. — URL: http:base.consultant.ru (дата обращения: 27.03.2020).

87

9. О миграционном учете иностранных граждан и лиц без гражданства в Российс-кой Федерации: федер. закон от 18 июля 2006 г. № 109-ФЗ (ред. от 01.05.2019) [Электронный ресурс]. — URL: http:base.consultant.ru (дата обращения: 27.03.2020).

88

А. В. Курсаев, г. Москва

ВОСПРЕПЯТСТВОВАНИЕ ЗАКОННОЙ ПРОФЕССИОНАЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ЖУРНАЛИСТОВ КАК СПОСОБ СОКРЫТИЯ

СОЦИАЛЬНОЙ ВАЖНОЙ ИНФОРМАЦИИ

Глобальная цифровизация общества и повышение важности информации по иному ставят вопрос об актуальности качества производимой и распространяемой информации.

Информационные технологии значительно упрощают возможность производства либо доступа к социально значимой информации, что дает возможность субъекту составить более полное представление о явлениях и событиях, происходящих в окружающей действительности, самому распространять свои идеи любыми законными способами, выражать свои мнения и убеждения.

В то же время увеличивающийся объем информационного воздействия значительно сокращает возможности гражданина по проверки данной информации, ее критическом анализе и нахождения среди всего потока информации действительно необходимой и актуальной. Кроме того, информационные технологии могут являться средством для распространения экстремисткой либо иной социально вредной информации.

Так, по подсчетам различны авторов, от 48 до 62 % интернет-пользо-вателей прислушиваются или учитывают отзывы, сообщения или рекомендации, распространяемые в сети «Интернет» [1, с. 18] без дополнительной их проверки и оценки.

Таким образом, общество заинтересовано в получении социально значимой информации, которая бы отвечала критериям правильности, глубины, подробности, оперативности, актуальности, обоснованности и авторитетности [2, с. 21].

Наличие столь высоких требований к указанной информации обуславливает превращение деятельности в ее сбор, анализ и доведение до адресата в отдельную профессию журналистов, которые занимаются ею на постоянной основе.

Однако выделение журналистской профессии в качестве самостоятельного вида трудовой деятельности существенным образом повышает возможности по манипулированию информацией, так как ее обработка и распространение теперь является делом ограниченной по численности категории лиц, на которых проще оказать воздействие.

Указанная опасность по манипулированию общественным мнением осознается российским законодателем, что привело к созданию отдельного правового механизма по обороту информации и формированию информационного права как отдельной отрасли правовых знаний.

89

Однако обеспечение эффективного информационного оборота требует не только его регулирования, но и охраны от противоправных посягательств.

В связи с этим статья 29 Конституции Российской Федерации в части 4 не только декларирует право свободно искать, получать, передавать, производить и распространять информацию любым законным способом, но в части 5 также гарантирует свободу массовой информации и устанавливает запрет цензуры.

Существенную роль в сфере защиты социально значимой информации отводится уголовному закону, который содержит три отдельные статьи, направленные на обеспечение неприкосновенности лиц, распространяющих информацию, а также на недопустимость ее сокрытия: статья 140 — Отказ в предоставлении гражданину информации, статья 144 — Воспрепятствование законной профессиональной деятельности журналистов и статья 237 УК РФ «Сокрытие информации об обстоятельствах, создающих опасность для жизни или здоровья людей».

В то же время данный уголовно-правовой механизм имеет существенные резервы для совершенствования.

В частности, количество зарегистрированных преступлений за воспрепятствование законной профессиональной деятельности сравнительно невысоко — от 23 (в 1997 году) до 2 (в 2009 году) случаев ежегодно. Однако криминологическая наука отмечает достаточно высокий уровень латентности данных преступлений, коэффициент чего равен 6,0 [3, с. 207].

О том, что официальная судебная статистика о нераспространенности деяния, предусмотренного статьей 144 УК РФ, не отражает реальной ситуации, свидетельствует также количество дел о преступлениях против жизни и здоровью журналистов. Так, в 2000—2010 гг. в Российской Федерации было убито 257 журналистов. Из 159 задокументированных случаев убийства журналистов только 40 дошли до суда, что привело к осуждению виновных в 36 случаях и к оправданию в четырех. В течение только 2006 года было выявлено 59 случаев нападений на журналистов [4, с. 490].

Не следует думать, что с поправкой на масштабы численности населения Российской Федерации относительные показатели распространенности посягательств на журналистов будут незначительными, так как мировой практике известны страны (Франция, Аргентина, Мексика), где ни один журналист не погиб за период времени, к которому относятся вышеуказанные цифры по Российской Федерации.

Таким образом, статья 144 УК РФ, хотя и предусматривает в качестве непосредственного объекта деяния законные права профессионального журналиста на осуществление трудовой деятельности посредством распространения информации либо реализации возможности по отказу от ее распространения, является двухобъектным преступлением, где в качестве дополнительного непосредственного объекта выступает социально значимая

90

информация. В данном случае не следует забывать о том, что рассматриваемый уголовно-правовой запрет устанавливается не ради защиты интересов одной социальной группы и обеспечения ее неприкосновенности, а имеет своей целью обеспечение возможности реализации со стороны неопределенного круга лиц права на доступ к достоверной информации, которую собирает и распространяет журналист. Под охрану поставлено и право граждан на своевременное получение правдивой информации, на что совершенно справедливо обращает внимание Е. В. Красильникова [5, с. 57—59].

Исходя из этого тезиса можно обратить внимание на следующие отдельные проблемы, которые связаны с реализацией уголовно-правовой нормы, предусмотренной статьей 144 УК РФ.

Статья 144 УК РФ устанавливает ответственность за воспрепятствование законной профессиональной деятельности журналистов путем воздействия в соответствующих формах как на самого журналиста, так и на его близких.

Однако законодатель при конструировании данной правовой нормы не учел, что деятельность по сбору, обработке и распространению информации осуществляется не только журналистами, но и штатными и внештатными сотрудниками редакций, которые в силу статьи 52 Закона Российской Федерации от 27 декабря 1991 г. № 2124-I «О средствах массовой информации» имеют специальный статус, содержание которого выражается в распространении на них профессионального статуса журналиста.

В связи с этим если штатные и внештатные сотрудники редакции и корреспонденты имеют те же права, обязанности и осуществляют ту же деятельность, что и специально аккредитованные журналисты, то почему бы не распространить на них действие статьи 144 УК РФ при осуществлении на них преступных посягательств в связи с их профессиональной деятельностью?

Ведь схожесть правового блага требует и одинаковых мер по его охране.

Еще один существенный пробел нам видится в том, что ответственность по статье 144 УК РФ наступает только в случае воспрепятствования законной профессиональной деятельности самого журналиста и его близких.

Однако анализ возможных способов воспрепятствования, содержащийся в статье 58 Закона Российской Федерации «О средствах массовой информации», свидетельствует, что объектом такого воспрепятствования может являться не только сам журналист, но и, например, редакция средства массовой информации либо произведенная продукция.

91

Так, в качестве форм ущемления свободы средства массовой информации может выступать вмешательство в деятельность и нарушение профессиональной самостоятельности редакции, незаконное прекращение либо приостановление деятельности средства массовой информации, незаконное изъятие или уничтожение тиража или его части, установление ограничений на контакты с журналистом и передачу ему информации.

Само же принуждение журналиста к распространению или отказу от распространения информации, которое и образует объективную сторону деяния, предусмотренного статьей 144 УК РФ, является всего лишь одной из восьми форм ущемления свободы средства массовой информации, указанных в статье 58 Закона Российской Федерации «О средствах массовой информации», при том, что перечень их носит открытый характер.

Таким образом, иное воспрепятствование деятельности средства массовой информации (закрытие редакции, изъятие тиража газеты, создание препятствий к его распространению) не охватывается диспозицией статьи 144 УК РФ и не влечет уголовную ответственность.

В связи с этим из действующего правового регулирования следует, что в целях ограничения распространения нежелательной информации можно не оказывать воздействие на журналиста, так как это может повлечь привлечение виновного к уголовной ответственности, а создавать проблемы редакции средства массовой информации, угрожая ее закрытием, реквизицией тиража, падением спроса на издательскую продукцию.

Вышеприведенные суждения свидетельствуют об имеющейся ошибке законодателя в социальной оценке тех отношений, которые должны охраняться уголовным законом. Под защиту должны быть поставлены не только профессиональные права журналистов, но и деятельность иных лиц, задействованных в создании и распространении средства массовой информации и издательского продукта.

Библиографические ссылки1. Куликова С. А. Конституционный запрет цензуры в России / Под ред. Г. Н.

Комковой. — М., 2017. — 256 с.2. Грошиков К. К. Социально-значимая информация и ее уголовно-правовая

охрана. — М., 2011. — 144 с.3. Теоретические основы исследования и анализа латентной преступности / Под

ред. С. М. Иншакова. — М., 2013. — 839 с.4. Энциклопедия уголовного права. Т. 16. Преступления против конституционных

прав и свобод человека и гражданина. — СПб., 2011. — 951 с.5. Красильникова Е. В. воспрепятствование законной профессиональной

деятельности журналистов. — М., 2009. — 176 с.

92

Т. А. Малыхина, г. Иркутск

СОДЕРЖАНИЕ ПОНЯТИЯ ЭКСТРЕМИЗМАВ НАУКЕ И ПРАВЕ СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ

Для того чтобы раскрыть сущность феномена современного экстремизма, разобраться в причинах и условиях, его детерминирующих, для разработки мер его эффективной профилактики, необходимо, в первую очередь, отметить, как современные наука и законодательство ограничивают данное понятие. Понятие экстремизма дается как в законе, так и в современной уголовно-правовой науке, кроме этого его сущность раскрывается социологами, политологами, криминологами и даже философами.

В уголовном праве под экстремизмом принято понимать «приверженность крайним мерам противодействия существующим в обществе отношениям, поставленным под охрану Конституции и других законодательных актов Российской Федерации» [1, с. 83].

В российском государстве любая деятельность, связанная с проявлениями экстремизма запрещена законом. Многонациональность, а также многоконфессиональность России обусловливает необходимость разработки специальных, в том числе уголовно-правовых мер, противодействия любым проявлениям разжигания межнациональной розни, а также интолерантности по расовым и национальным мотивам. Важна системность при разработке мер профилактики экстремизма на всех уровнях противодействия: федеральном, региональном и местном.

В Федеральном законе от 25 июля 2002 г. № 114-ФЗ «О противодейст-вии экстремистской деятельности» содержится понятие современного экстремизма, основные принципы противодействия экстремистской деятельности, а также законодательные и организационные основы предупреждения экстремизма (или экстремисткой деятельности) [2].

В примечании 2 к ст. 2821 Уголовного кодекса РФ дается понятие прес-туплений экстремистской направленности [3]. Под преступлениями экстремистской направленности уголовный закон понимает «преступления, совершенные по мотивам политической, идеологической, расовой, национальной или религиозной ненависти, или вражды либо по мотивам ненависти или вражды в отношении какой-либо социальной группы, предусмотренные соответствующими статьями Особенной части УК РФ и п. «е» ч. 1 ст. 63 УК РФ.

Кроме этого, предусмотрена административная ответственность за экстремизм. Так, ст. 20.3 КоАП РФ предусматривает административную ответственность за пропаганду либо публичное демонстрирование нацистской атрибутики или символики либо атрибутики или символики, сходных с нацистской атрибутикой или символикой до степени смешения,

93

атрибутики или символики нацистских, экстремистских организаций, а также иных атрибутики или символики, запрещенных федеральными законами, а также за изготовление или сбыт в целях пропаганды либо приобретение в целях сбыта или пропаганды указанной атрибутики или символики. Статьей 20.29 КоАП РФ предусмотрена ответственность за массовое распространение экстремистских материалов, включенных в опубликованный федеральный список экстремистских материалов, а равно их производство либо хранение в целях массового распространения [4].

Таким образом, экстремизм посягает на конституционный строй и безопасность государства. Кроме того, объектом преступлений экстремистского характера является и общественная безопасность. Экстремизм во всех его проявлениях «ведет к нарушению гражданского мира и согласия, нарушает общественную безопасность и государственную целостность нашей страны, создает реальную угрозу сохранению основ конституционного строя, межэтнического (межнационального) и межконфессионального согласия» [5].

Экстремизм — понятие довольно сложное и противоречивое, в первую очередь, в силу широкого спектра сфер жизнедеятельности государства и об-щества, в которых он способен проявляться. Под воздействием тех или иных условий такое явление может приобретать конкретных вид, охватывая определенную сферу (социокультурную, политическую, идеологическую, экономическую и др.) и определенные категории населения.

Энциклопедический словарь трактует данное понятие («экстремизм» от лат. — «крайний») как «приверженность в политике и идеологии крайним взглядам и действиям, основанным на радикальных идеях» [6, с. 385—390].

Современная наука определяет экстремизм как некую «идеологию, в принудительном порядке распространяющую интолерантность (нетерпимость) к оппонентам, их насильственное подавление» [7, с. 45—60]

Анализ рассматриваемого явления позволяет выделить некоторые свойственные ему специфические признаки:

— нетерпимость по отношению к сторонникам иных политических, социальных, культурных, экономических и иных взглядов;

— отрицание инакомыслия;— апелляция к общеизвестным религиозно-идеологическим учениям

с их субъективным толкованием;— преобладание агрессивных эмоциональных мер воздействия

в пропагандистских целях;— создание ярких авторитарных образов для лидеров экстремистских

группировок;— оправдание насильственных методов воздействия на людей (не

разделяющих экстремистских взглядов) в своих целях идеологической подоплекой [8, с. 18].

94

Многие авторы полагают, что содержание понятия экстремизма делает его синонимичным таким понятиям как «радикализм» и «фанатизма». Иные считают, что экстремизм является центральным звеном цепочки: радикализм — экстремизм — фанатизм — терроризм. Так или иначе, эти понятия тесно взаимосвязаны и взаимообусловлены [9, С. 4] Разберем их более подробно.

«Радикализм» (от лат. radix — корень) представляет собой совокупность социально-политических взглядов и убеждений, а также действий, направленных на резкое, коренное («радикальное») преобразование социально-политических институтов, действующих на настоящий момент. Данный термин, в первую очередь, подразумевает радикальное изменение ныне существующей, признанной традиции. История радикализма уходит глубоко в прошлое, данное понятие возникло в Англии еще в середине 18 века. На протяжении веков оно приобретало различные формы и к 19 веку достаточно расширилось, тесно сливаясь с понятием экстремизма, распространяясь в Европе как широкое политическое, философское, религиозное, культурное, просветительское движение. Сам по себе не связанный с конкретной идеологией, радикализм может сводиться к применению насильственных методов воздействия и «сливаться» с экстремизмом, перерастая в него, находя свое выражение в разных формах политического терроризма [8, с. 18]. Данное понятие имеет политические, социальные и даже философские корни.

В современной России радикализм выступает в качестве неотъемлемой часть всех сфер жизни общества, в особенности таких как социальная и политическая. Его существование во многом детерминируют особенности формирования менталитета в обществе, что в свою очередь способно породить в последующем экстремистские установки и проявления.

Как считает Д. В. Ольшанский, радикальные идеи — есть основа экстремизма, проявляющегося в различных его видах. В качестве радикализма в политической сфере он понимает «особый исторически, религиозно и социально-экономически обусловленный феномен социокультурного характера, находящий свое отражение в ценностных ориентациях и установках самого общества, а также устойчивых формах политического поведения субъектов, нацеленных на оппозиционность, изменения, тотальный, быстрый темп перемен...» [10, с. 69—71].

С позиции психологии радикализм рассматривается как «психологический механизм радикального преобразования политических аспектов, заключающийся в безусловных, кардинальных действий, направленных на достижение целей через крайние меры; социокультурная традиция, обусловленная соответствующим типом личности и национально-цивилизационными особенностями общества и государства» [11, с. 397—400].

95

Таким образом, экстремизм и радикализм являются звеньями одной цепочки, в которой первое представляет собой действенное продолжение второго.

Еще одно важное звено в цепочке рассматриваемых понятий — «фанатизм» (от лат. fanaticus — исступленный). Данный термин лексически был впервые введен Ж. Боссюэ (1627—1704 гг.), католическим епископом, идеологом французского абсолютизма.

Под фанатизмом в современном мире понимается «доведенная до крайней степени приверженность к определенным верованиям или воззрениям, нетерпимость к другим взглядам, страстная преданность чему-либо» [12, с. 1413—1420]. С. Н. Булгаков рассматривал данный феномен как проявление особого «героизма самообожения». «Из самого существа героизма вытекает, что он предполагает пассивный объект воздействия — спасаемый народ или человечество, между тем герой — личный или коллективный — мыслится всегда лишь в единственном числе» [13, с. 12—23]. Но, к сожалению, подобные эмоции могут быть ложными, порождая самообман и слепое следование навязанным мотивам. Так «героизм», в сочетании с юношеским максимализмом, способен стать сильнейшим стимуляторам для реализации экстремистских действий.

Надо отметить, что наиболее ярко подобное сочетание проявляется среди молодежи, которая по сути своей и так склонна к необдуманным действиям, «экстриму», обусловленными такими феноменами как «юношеский максимализм» и «нонконформизм».

Таким образом, феномен современного экстремизма складывается из взаимосвязи экстремистских установок личности и обусловленных ими формами её социального поведения. В свою очередь, мировоззрения, основанные на экстремизме, строятся в первую очередь на радикализме, проявлениях фанатичности при достижении поставленных целей, беспрекословном следовании им, что в конечном итоге формирует такую крайнюю форму своего проявления как терроризм. При этом экстремизм является следствием фанатичных воззрений, основанных на агрессивном поведении человека. Экстремистские мотивы и установки обусловлены главным образом радикалистскими воззрениями, фанатичным отношением к достижению целей, преданностью идеям, что в конечном итоге может выражаться в крайней форме их проявления — терроризме.

Библиографические ссылки1. Тяжкова И. М. Экстремистские преступления как посягательства на внутреннюю

безопасность государства // Вестник Московского университета. Сер.: Право. — 2012. — № 4. — С. 83—100.

2. О противодействии экстремистской деятельности: федер. закон от 25 июля 2002 г. № 114-ФЗ [Электронный ресурс] — электрон. данные. Справ.-правовая система «Консультант плюс». Режим доступа: http://www.consultant.ru.

96

3. Уголовный кодекс Российской Федерации: федер. закон от 13 июня 1996 г. № 63-ФЗ (в редакции от 02.08.2019) [Электронный ресурс] — электрон. данные. Справ.-правовая система «Консультант плюс»: Режим доступа: http://www.consultant.ru.

4. Кодекс Российской Федерации об административных правонарушениях от 30 декабря 2001 г. № 195-ФЗ (ред. от 02.08.2019) (с изм. и доп., вступ. в силу с 13.08.2019) // СПС «Консультант плюс».

5. Стратегия противодействия экстремизму в Российской Федерации до 2025 года (утв. Президентом РФ 28.11.2014 № Пр-2753) // СПС «Консультант плюс».

6. Политология: Энциклопедический словарь / Общ. ред. Ю. И. Аверьянова. — М.: МКУ, 1993. — 582 с.

7. Фридинский С. Н. Борьба с экстремизмом: (уголовно-правовой и криминологический аспекты): дис. ... канд. юр. наук: 12.00.08. — Ростов-на-Дону, 2003. — 184 с.

8. Акунина Ю. А. Социально-культурные условия профилактики экстремизма в молодежной среде: дис. ... канд. пед. наук: 13.00.05. — М., 2005. — 176 с.

9. Лекции для индивидуальной пропагандистской деятельности, отдельные образцы пропагандистских материалов. — Ростов-на-Дону. — 2010. — 182 с.

10. Ольшанский Д. В. Афганистан на рубеже национального примирения: борьба за расширение социальной базы революционной власти (Политико-психологический и страноведческий очерк). — М.: ИНИОН, 1998. — 175 с.

11. Политическая психология / Под общ. ред. А. А. Деркача, В. И. Жукова, Л. Г. Лаптева. — М.: Академический проект, 2001. — 526 с.

12. Энциклопедический словарь. — М., 1989. — 1543 с.13. Булгаков С. Н. Героизм и подвижничество // Вехи. — М., 1909. — 78 с.

97

С. Ю. Мироненко, г. Донецк

ОТЛИЧИЕ КОНКУРЕНЦИИ УГОЛОВНО-ПРАВОВЫХ НОРМОТ СМЕЖНЫХ ПОНЯТИЙ

Обратить внимание на соотношение конкуренции уголовно-правовых норм с другими видами связей между нормами, выяснить отличие такой конкуренции от смежных понятий, необходимо из нескольких соображений.

Прежде всего, разграничение явлений выступает инструментом познания их природы. Это гносеологический, методологический аспекты проблемы. Кроме того, анализ соотношения конкуренции и других правовых явлений позволяет лицу, которое применяет закон, распознать проблемную ситуацию, которая ему встречается, и подготовиться к ее решению. Это практический аспект проблемы. Наконец, именно с позиции четкого определения соотношения конкуренции с другими связями норм права можно убрать разного рода несогласованности и продвинуться в выработке общих, более полных взглядов на это явление. Это теоретический аспект проблемы.

Традиционно, в рамках рассмотрения конкуренции уголовно-правовых норм, затрагиваются вопросы ее соотношения с совокупностью преступлений, с соотношением смежных составов преступлений, с поглощением составов преступлений, а также с коллизией уголовно-правовых норм.

Больше всего вопросов возникает по поводу соотношения между конкуренцией уголовно-правовых норм и их коллизией. В науке относительно этого предлагаются и отстаиваются несколько основных позиций.

Первой в рамках теории уголовного права на тождество коллизии и конкуренции уголовно-правовых норм указала в своем диссертационном исследовании З. А. Незнамова. Она, в частности, отметила, что термины «коллизия» и «конкуренция» по своей сути тождественны и означают одно и то же правовое явление — проблему выбора норм из числа нескольких, регулирующих одно и то же фактическое отношение. Существование двух разных терминов для обозначения одного явления, по ее мнению, объясняется только традиционным их использованием в различных отраслях права [1, с. 9]. В связи с таким отождествлением особый интерес представляет определение этим автором понятия коллизии уголовно-правовых норм. З. А. Незнамова по этому поводу отмечает следующее: анализ имеющихся в общей теории права определений позволил выделить следующие признаки коллизии:

— коллизии — это отношения, возникающие между правовыми институтами;

— коллизия в уголовном праве — это отношение, которое возникает не только между нормами права, но и между нормой права и актом ее толкования, а также между несколькими актами толкования;

98

— в состоянии коллизии могут быть только такие нормы, которые посвящены одному и тому же вопросу;

— коллизия в праве возникает только в том случае, если одно фактическое отношение урегулировано двумя или более нормами;

— в отношении уголовного права, в состоянии коллизии могут быть нормы как таковые, которые находятся между собой в противоречии или несогласованности, так и те, которые полностью совпадают по характеру решений, которые предлагаются.

Иными словами, коллизии в уголовном праве сводятся, по сути, к выбору нормы, которую необходимо применить в конкретной ситуации, независимо от характера предписаний, которые в ней содержатся. Или, коллизии в уголовном праве следует определить как отношение между нормами права или актами толкования, а также нормами права и актами толкования, которое возникает при регулировании одного фактического отношения.

Коллизии между охранительными уголовно-правовыми нормами могут возникать и существовать только в форме противоречия. Любое отличие таких норм, кажется, будет означать их конкуренцию — оправданную или неоправданную, нужную ли ненужную — это вопрос другой. Конечно, речь идет только о таких уголовно-правовых нормах, которые рассчитаны на урегулирование одних фактических отношений.

Таким образом, коллизию и конкуренцию уголовно-правовых норм нельзя признать тождественными понятиями, поскольку, даже по сути связи между конкурирующими и коллизирующими нормами они существенно отличаются.

Что касается соотношений коллизии и конкуренции уголовно-пра-вовых норм, в специальной литературе существует позиция, суть которой заключается в том, что коллизия уголовно-правовых норм является видом их конкуренции. Этот подход освещен в работах В. П. Малкова, который отметил, что коллизия норм права и их конкуренция взаимосвязанные, но не идентичные понятия, поэтому отождествлять их неправомерно. В то же время, подчеркивает он, коллизию норм права нельзя противопоставлять конкуренции [2, с. 59].

Итак, основным аргументом, который приводится авторами в пользу такого подхода, является то, что коллизия норм права, как состояние действующего законодательства, наибольшую остроту приобретает в процессе применения. Вопрос о преимуществе норм, которые находятся в коллизии, является центральным в теории коллизии права. Решение же вопроса о превосходстве нормы, которую необходимо применить в данном конкретном случае, из числа норм, которые расходятся по смыслу или противоречат друг другу, есть не что иное как решение проблемы конкуренции нескольких норм права.

Таким образом, одним общим признаком коллизии и конкуренции уголовно-правовых норм является двойное (тройное и.т.д.) нормативное регулирование одного и того же общественного отношения. Этот признак

99

является чисто формальным и потому, кажется, не дает оснований делать вывод о тождественности этих явлений или о том, что одно из них содержит другое.

Итак, конкуренция уголовно-правовых норм не является их коллизией, не является видом коллизии, а коллизия уголовно-правовых норм не является видом их конкуренции — коллизия и конкуренция уголовно-правовых норм являются самостоятельными, хотя и подобными, однопорядковыми явлениями.

Важным является также вопрос соотношения конкуренции уголовно-правовых норм с совокупностью преступлений. По крайней мере, этот вопрос формулируется в специальной литературе именно так. Например, Б. А. Куринов указывает на то, что в судебной практике возникают трудности при разграничении идеальной совокупности преступлений и конкуренции уголовно-правовых норм [3, с. 25—26]. Думается, что так вопрос ставить нельзя. Сравниваемые понятия не должны иметь несопоставимые признаки — то есть признаки, по которым предмет определяется в разных отношениях. Более корректной представляется такая постановка проблемы: соотношение квалификации при конкуренции уголовно-правовых норм и квалификации по совокупности норм, которая происходит при уголовно-правовой оценке совокупности преступлений.

При конкуренции норм есть лишь одно преступление. При совокупности преступлений проводится квалификация по нескольким статьям (частями этих статей) Уголовного кодекса, а в случаях конкуренции закона, применение нескольких конкурирующих норм недопустимо. Такое решение вопроса представляется правильным. Вызывают замечания только несколько моментов приведенного утверждения. Во-первых, при конкуренции норм речь идет, прежде всего, об уголовно-правовых нормах, а не о статьях (их частей или пунктов), поэтому и применять надо было бы именно такой термин. Во-вторых, неудачным представляется применение для обозначения преступления термин «преступное деяние», поскольку в теории уголовного права он может означать и означает часть объективной стороны состава преступления наряду с общественно опасными последствиями и причинной связью между ними.

Заслуживает внимания определение соотношения этих правовых явлений, предложенное С. Ф. Сауляк. Автор предлагает рассматривать в рамках этой проблемы не только соотношение конкуренции и идеальной совокупности, но и конкуренции с реальной совокупностью преступлений. Реальная совокупность преступлений имеет место тогда, когда лицо отдельными действиями в разное время совершает два или более преступления.

При отграничении конкуренции от идеальной совокупности С. Ф. Сауляк выделяет следующие общие признаки:

1) наличие, как при конкуренции, так и при совокупности преступлений, одного преступного деяния;

100

2) наличие в обоих случаях нескольких норм, под признаки которых подпадает преступное деяние;

3) обязательное наличие, как в конкурирующих нормах, так и в нормах, которые образуют идеальную совокупность, общих признаков [4, с. 81—83].

С. Ф. Сауляк наиболее полно осветила соотношение конкуренции уголовно-правовых норм и совокупности преступлений, но исследование соотношения конкуренции и реальной совокупности все же представляется излишним, поскольку вряд ли на практике могут встречаться трудности с разграничением этих правовых явлений.

Правильным представляется следующее определение соотношения конкуренции уголовно-правовых норм и идеальной совокупности преступлений. В процессе уголовно-правовой квалификации при конкуренции уголовно-правовых норм оценивается одно преступление — то есть общественно опасное деяние, содержащее признаки одного состава преступления и, соответственно, должна быть применена одна уголовно-правовая норма из тех, которые предусматривают как преступление совершенное деяние и находятся в конкуренции. В процессе уголовно-правовой квалификации идеальной совокупности преступлений оценивается одно общественно опасное посягательство, которое, однако, содержит признаки двух или более составов преступлений и, соответственно, должны быть применены все уголовно-правовые нормы, определяющие совершенное посягательство как преступление.

Правило решения соотношения конкуренции уголовно-правовых норм и совокупности нашло свое нормативное закрепление в уголовном законодательстве Российской Федерации. Так, в части 3 ст. 17 УК РФ указывается, если преступление предусмотрено общей и специальной нормами, совокупность преступлений отсутствует и уголовная ответственность наступает по специальной норме.

Впервые в уголовно-правовой литературе понятие «смежность составов» и их отграничение от конкуренции уголовно-правовых норм было описано В. Н. Кудрявцевым. Сравнивая эти понятия, он отмечает, что каждый из смежных составов имеет признак (или признаки), которые отсутствуют в другом, в то время, как при конкуренции только одна из норм обладает признаками, которые отсутствуют в другой [5, с. 245-246].

Похоже, что вопрос о соотношении конкуренции уголовно-правовых норм с соотношением смежных составов преступлений ставить нельзя. Конечно, эта проблема существует и требует своего решения, но вопрос в этой ситуации надо ставить иначе — о соотношении составов преступлений, содержащихся в конкурирующих нормах и смежных составах преступлений, или соотношение норм, содержащих смежные составы преступлений с конкуренцией уголовно-правовых норм.

При условии выделения такого вида конкуренции как конкуренция части и целого, признание существования такого вида конкуренции уголовно-правовых норм, может возникнуть вопрос соотношения этого

101

явления с так называемым поглощением составов преступлений. Так, К. С. Хахулина отмечает, что при выделении конкуренции части и целого смешиваются хотя и взаимосвязанные, но разные вопросы конкуренции и поглощения преступлений. По ее мнению, конкуренция норм и поглощения преступлений имеют некоторое сходство, которое проявляется в том, что одно и то же деяние полностью или частично предполагается несколькими уголовно-правовыми нормами. Однако, как отмечает этот автор, сходство их только внешнее, они глубоко различны по своей сути. Проблема поглощения преступлений относится к учению о преступлении, в то время как конкуренция норм исследуется в рамках учения об уголовном законе [6, с. 79—81]. Указанное утверждение вызывает одно важное замечание, которое, кажется и может положить конец недоразумениям, которые возникают в связи с решением вопроса такого соотношения. Конкуренция уголовно-правовых норм должна исследоваться в рамках учения не об уголовном законе (здесь может исследоваться коллизия таких норм), а об уголовно-правовой квалификации. Здесь конкуренция уголовно-правовых норм выступает как нетипичная ситуация при правоприменении, которая в одном из своих видов — части и целого — может быть решена применением правил о так называемом поглощении преступлений. На таком решении вопроса настаивает и А. С. Горелик, отмечая, что поглощение составов преступлений происходит при конкуренции части и целого (простых и сложных составов) [7, с. 39]. Таким образом, противопоставлять эти явления нельзя, так же, как и нельзя сравнивать их, поскольку конкуренция части и целого и поглощение составов преступлений могут быть характеристиками одного и того же процесса с разных сторон, тот же процесс происходит в разных плоскостях.

Таким образом, конкуренция уголовно-правовых норм является самостоятельным правовым явлением. Важность установления этого факта объясняется тем, что самостоятельность правового явления предполагает самостоятельность закономерностей его существования в правовом пространстве и, как следствие — самостоятельность правил решения вопросов, возникающих в связи с существованием такого правового явления как конкуренция уголовно-правовых норм.

Библиографические ссылки1. Незнамова З. А. Коллизии в уголовном праве: дис. ... д-ра юрид. наук. —

Екатеринбург, 1995. — 372 c.2. Малков В. П. Конкуренция уголовно-правовых норм и ее преодоление //

Советское государство и право. — 1975. — № 3. — С. 59—66.3. Куринов Б. А. Квалификация при совокупности преступлений и конкуренции

уголовно-правовых норм // Вестник Московского университета. — 1983. — № 2. — С. 20—28.

4. Сауляк С. Ф. Проблема конкуренции уголовно-правовых норм: дис. ... канд. юрид. наук. — М., 1990. — 170 c.

5. Кудрявцев В. Н. Общая теория квалификации преступлений. — М.: Юрид. лит., 1972. — 352 c.

102

6. Хахулина К. С. Конкуренция уголовно-правовых норм и её преодоление в процессе их применения. — Казань, 1984. — 192 с.

7. Горелик А. С. Конкуренция уголовно-правовых норм: учеб. пособ. — Красноярск: Изд-во Красноярск. гос. ун-та, 1996. — 67 с.

103

Т. В. Никуличев, г. Симферополь

ПОНЯТИЕ И МЕСТО ЧАСТНЫХ ВОЕННЫХ КОМПАНИЙ В СОВРЕМЕННОМ ОБЩЕСТВЕ

Несмотря на то, что с момента окончания Великой отечественной войны прошло 75 лет, необходимо понимать — за всю историю нашей эры человечество находилось вне войны не более двухсот лет. Ведь военные конфликты, вспышки военной агрессии, противостояние разных этносов одного государства существовали, существуют и будут существовать. На разрешение данных конфликтов приходят частные военные компании, число и популярность которых постоянно возрастает. За последние десятилетия число подобных компаний возросло и продолжает расти с невероятно быстрой скоростью.

Считается, что первая частная компания, в современном понимании, была создана в 1967 году в Великобритании Дэвидом Стерлингом — Watch-guard International [1, с. 11] Однако, несмотря на это, огромный успех в данном направлении деятельности достигли именно Соединённые Штаты Америки. Существует огромная разница, между американским частными военными компаниями и другими, что и определило их успех. Если в большинстве странах компании создавались как центры для банального набора боевиков-наёмников, то в США такие предприятия изначально получили государственную поддержку, ведь правительство Америки нуждалось не просто в боевиках, а в первую очередь технических специалистах, поэтому изначально частые компании выступали в качестве гражданских фирм нанимаемых с определенными целями. Первым в новейшей истории серьёзным контрактом, определившим необходимость и давшим понять мощь частных компаний был заключён в 1974 году, между Vinnell Corp., занимаемой изначально строительством военных объектов, и правительством США, цель которого была подготовка Национальной гвардии Саудовской Аравии и защитой нефтяных месторождений в этой стране [1, с. 12].

Еще одном ярким примером успешной военной компании и доказательством того, насколько правительство сильно оказало влияние на дальнейшее развитие частных военных компаний в Соединенных Штатах Америки, является Blackwater, созданная в далеком 1997 г. бывшим «морским котиком США» Эриком Принсом. Изначально Blackwater не привлекало особого интереса и не выделялась своей значимостью ровно до того момента, когда вице-президентом компании не стал бывший сотрудник ЦРУ Джеймс Смит, и исполнительным директором ЦРУ товарищ Смита Баззи Кронгард, вследствие чего военная компания получила первый серьёзный контракт сроком на 6 месяцев сумма которого составляла 5,4 миллиона долларов [1, с. 44]. Следующим определяющим этапом стал

104

контракт на охрану госслужащих Госдепартамента Ирака на сумму 21,3 миллиона долларов [1, с. 45]. Но поистине значимым контрактом для Blackwater или Academi (одно из названий компании) является заключенный в 2011 году между компанией и правительством ОАЭ на формирование батальона наемников численностью 800 бойцов на сумму около 529 миллионов долларов [1, с. 48]. Таким образом за 10 лет работы в Ираке и ряда других успешных контрактов Blackwater заняла лидирующее место по получаемой прибыли, что позволяло занять весомое место и оставить другие частные компании вне конкуренции.

Таким образом, частные военные компании для многих стран Европы стали неким инструментом реализации национальных интересов без прямого участия государства, но не для России, ведь согласно п. 5 ст.13 Конституции РФ запрещается создание вооруженных формирований [2]. И пока в основном законе имеется подобная норма, данная деятельность преследуется уголовным законодательством согласно ст. 209 и ст. 359 УК РФ [3]. Но для начала необходимо понять, что такое частные военные компании и каков их статус. На международном уровне данная деятельность регламентируется Документом Монтрё «О соответствующих международно-правовых обязательствах и передовых практических методах государств, касающихся функционирования частных военных и охранных компаний в период вооружённого конфликта». Данный документ призван «ответить» на часто задаваемые вопросы касательно частных военных и охранных компаний, а также «дать» основу для формирования национального законодательства стран-участниц выше указанного соглашения.

Из договора следует, что частные военные компании (далее ЧВК) — это частные предпринимательские субъекты, которые оказывают военные и/или охранные услуги, независимо от того, как они себя характеризуют. Военные и охранные услуги включают, в частности, вооружённую охрану, защиту людей и объектов, например, транспортных колонн, зданий и других мест; техобслуживание и эксплуатацию боевых комплексов; содержание под стражей заключённых; консультирование или подготовку местных военнослужащих и охранников [4, с. 10]. Из определения ясно, что военные и охранные компании, прежде всего коммерческие организации, которые преследуют цель получение прибыли за предлагаемые услуги. Из документа следует, что нанимателями чаще всего выступают государства, именуемые как государства-контрагенты, но также это не ограничивает возможность подобного найма, как физическими лицами, так и юридическими. Не менее важное понятие, без которого рассмотрение ЧВК невозможно это «государство происхождения» — государства национальной принадлежности ЧВК, т. е. где та или иная ЧВК зарегистрирована [1, с. 14]. Соглашение Монтрё так же предлагает «акцентировать внимание» на понятиях «Государства территориальной юрисдикции», что подразумевает государства, на территории которых действуют ЧВК

105

и «Персонал ЧВК», что включает в себя лиц, принятых на работу посредством прямого найма или по контракту с ЧВК, включая ее служащих и руководителей [4, с. 13].

Учитывая вышесказанное, следует вывод, что ЧВК в первую очередь являются частными фирмами (предприятиями) цель которых состоит в получении прибыли, но в силу специфики их деятельности, на практики, особенно когда нанимателями являются конкретные государства, существуют проблемы регламентации их деятельности, особенно когда в государстве-наниматели данные предприятия не закреплены на законодательном уровне. В итоге мы получаем мощную военную силу, которая принимает непосредственное участие в разрешение национальных конфликтов, войнах, занимая весомое место в продвижении и реализации государственных интересов, но в тоже время, не входящие в состав регулярной армии или сил обеспечения общественного порядка — полиции, однако выполняющие такие функции. Тем более, стоит понимать, что зачастую персонал ЧВК не обозначен опознавательными знаками, именно это и затрудняет процесс привлечения к ответственности непосредственно самих частных военных компаний при нарушении ими закона, и тем более в подобных условиях трудно будет уличить их в нарушении заключенного договора.

Исходя из вышеизложенного, заметим, что перспективный и стремительно развивающийся правовой институт, ежедневно набирающий популярность, к сожалению, недостаточно урегулирован как на международном уровне, так и в национальном Российском законодательстве. Не стоит забывать о том, что согласно ст. 359 УК РФ подобные действия квалифицируются, как наёмничество. Все вышеуказанное говорит о необходимости законодательной проработке этого явления и последующего определения его места в системе правовых отношений.

Библиографические ссылки1. Эволюция частных военных компаний. Олег Валецкий, Иван Коновалов

[Электронный ресурс]. — URL: http://militera.lib.ru/research/0/pdf/ valetsky_konovalov01.pdf (дата обращения 05.04.2019).

2. Конституция Российской Федерации [Электронный ресурс]. — URL: http://www.constitution.ru (дата обращения 05.04.2019).

3. Уголовный кодекс Российской Федерации: федер. закон от 13 июня 1996 г. № 63-ФЗ (в редакции от 02.08.2019 г.) [Электронный ресурс]. — электрон. данные. Справ.-правовая система «Консультант плюс». Режим доступа: http://www.consultant.ru./

4. Документ Монтре [Электронный ресурс]. — URL: https://www.mdforum. ch/pdf/ document/ru.pdf. (дата обращения: 05.04.2019).

106

А. П. Перетолчин, г. Иркутск

СПОСОБЫ ЛЕГАЛИЗАЦИИ ДОХОДОВ, ПОЛУЧЕННЫХ ПУТЕМ МОШЕННИЧЕСТВА

С ИСПОЛЬЗОВАНИЕМ ЭЛЕКТРОННЫХ СРЕДСТВ ПЛАТЕЖА

Согласно обзору Центра мониторинга и реагирования на компьютерные атаки в кредитно-финансовой сфере Департамента информационной безопасности Центрального Банка Российской Федерации в 2019 году объем несанкционированных операций, совершенных с использованием электронных средств платежа, составил более 6 млрд рублей. Средняя сумма одной операции без согласия клиента по счетам физических лиц составила 10 тысяч рублей, юридических лиц — 152 тысячи рублей. Из всего объема несанкционированных операций — 69 % совершено в результате побуждения клиентов к самостоятельному проведению операции путем обмана или злоупотребления доверием, то есть путём мошенничества [1, с. 4; 2].

Приведенные данные свидетельствуют о том, что злоумышленникам в прошлом году удалось похитить у пользователей электронных средств платежа значительные суммы денежных средств, нанеся тем самым значительный материальный ущерб не только конкретным физическим лицам, но и нормальному функционированию отдельных экономических процессов, в частности — товарно-денежным отношениям. Однако перед посягателями стоит задача не только незаконным способом изъятие денежные средства, но и получить возможность распоряжаться ими, легализовать их [3, с. 522]. Характерной особенностью электронных средств платежа является то, что они оставляют свой цифровой «след» при перемещении, по которому их можно отследить, установив тем самым личность получателя. Таким образом перед преступниками стоит задача максимально запутать данный «след», тем самым значительно затруднив идентификацию собственной личности. Как правило, для решения данной задачи злоумышленники используют анонимные электронные кошельки или банковские счета, оформленные на подставных лиц, похищенные средства дробятся на мелкие суммы и выводятся на десятки, а порой и сотни других банковских счетов, при этом посягатели стараются максимально быстро запустить денежные средства в неоднократный «оборот», применяют различные способы выведения денежных средств в законное пользование. В связи с этим изучение возможных методик легализации доходов, полученных путем мошенничества с использованием электронных средств платежа, приобретают особое значение, позволяя по цепочке реализованных действий установить похитителя и его сообщников, а также принимать меры по предупреждению указанных преступлений.

107

Самым распространённым способом является вывод денежных средств путем проведения различных операций и перевода финансов на счета подставных лиц и компаний, так называемых «фирм-однодневок», с последующим обналичиванием денег и ликвидации указанных счетов. Чаще всего данные действия являются первым этапом легализации. В дальнейшем уже наличные денежные средства используются в рамках проведения различных сделок, заключения гражданско-правовых договоров [4, с. 36], а также в качестве средства оплаты по операциям, в рамках которых другая сторона не заинтересована в огласке сведений. Например, торговля на «черном рынке», выплата заработной платы «в конверте», взяточничество, приобретение нелегального оборудования и документов и так далее.

Следующим по распространенности способом является перевод денежных средств в другу страну [1, с. 26] посредством фиктивных сделок или фиктивной внешнеэкономической деятельности и последующий их увод в офшорные зоны. «Популярность» данной технологии обусловлена тем, что переводы в пределах установленного порогового значения не требуют дополнительных подтверждающих документов и подвержены упрощенному контролю и регулированию. При этом, существуют множество финансово-кредитных организаций, которые не предоставляют информацию о своих клиентах, даже при наличии судебного запроса от соответствующих органов другой страны.

Ещё одним распространенным способом легализации является смешение законных и преступно полученных денежных средств. Чаще всего для этого используются предприятия с постоянным оборотом крупных денежных сумм в наличной форме, такие как ночные клубы, бары, автомойки и автосервисы, стихийные рынки, заведения с игровым оборудованием. Заключение большого количества сделок купли-продажи, в том числе и фиктивных, позволяет обменять незаконные наличные денежные средства на легальные, в результате чего отследить реальное количество совершенных операций, а также движение доходов, полученных преступным путем становится практически невозможным [5, с. 110].

Другим методом является обмен денежных средств посредством организаций и предпринимателей, осуществляющим свою деятельность постоянно и на законных основаниях. С данными компаниями заключаются фиктивные договорные обязательства на оказание услуг, выполнение работ или поставку товаров, которые фактически не исполняются. Злоумышленники передают заранее оговоренные суммы наличных денежных средств, полученных преступным путём, указанным организациям, те в свою очередь перечисляют преступникам оплату за якобы оказанные услуги на основании счетов, выставленных в рамках исполнения фиктивных договоров. Таким образом, посягатели получают документы, формально подтверждающие законность находящихся на их или подставного лица счетах денежных средств, другая сторона, в свою очередь, получает

108

наличные средства и оговорённую заранее комиссию по проведенной операции.

Легализуют денежные средства, полученные путем мошенничества с использованием электронных средств платежа, в том числе и посредством конвертации валюты. Подобные операции сопровождаются соответствующим документом, который злоумышленники в дальнейшем используют в качестве подтверждения законности происхождения ранее добытых преступным путем денежных средств [6, с. 131].

Еще одним, смежным с описанным ранее способом, является преобразование полученных посредством мошеннических операций денежных средств в финансовые инструменты [7, с. 166]. На полученные в результате преступной деятельности финансовые активы преступники лично или с помощью посредников приобретают ценные бумаги, вкладывают их в паевые инвестиционные фонды или накопительное страхование, драгоценные металлы, в результате чего, как и в предыдущем случае, денежным средствам, полученным преступным путём придаётся законный вид, и указанные доходы отдаляются от предмета предикатного (основного) преступления. Дополнительно образовавшейся от данного вида легализации формой является маскировка полученного преступным путем дохода под дивидендные выплаты и полученную прибыль в результате трейдинга по ценным бумагам подставных компаний и фондов.

Наиболее современным способом легализации денежных средств, полученных от мошенничества с использованием электронных средств платежа, является приобретение на них виртуальных активов (криптовалюты) и последующий их вывод в так называемые фиатные деньги. Эффективность этого метода заключается в анонимности участников сделки. Несмотря на то, что технология блокчейна достаточно прозрачна, общедоступна и позволяет отследить сам путь движения активов от одного адресата к другому, самих адресатов установить крайне сложно. Имя пользователя заменяется адресом кошелька криптовалюты, IP-адреса маскируются с помощью Tor или других инструментов, каждый платеж отправляется на новый адрес, тем самым затрудняется возможность связать их между собой и свести к единому лицу, при этом реальные переводы перемешиваются с подставными посредством специальных сервисов, так называемых «криптовалютных миксеров». Вследствие этого установить соответствие входящих и исходящих транзакций практически нереально, так как суммы не совпадают. Работоспособность этого метода признается и государством. Так, в соответствии с постановлением Пленума Верховного Суда РФ от 26 февраля 2019 г. № 1 «О внесении изменений в постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 7 июля 2015 года № 32 «О судебной практике по делам о легализации (отмывании) денежных средств или иного имущества, приобретенных преступным путем, и о приобретении или сбыте имущества, заведомо добытого преступным

109

путем» установлено, что «предметом преступлений, предусмотренных статьями 174 и 1741 УК РФ, могут выступать в том числе и денежные средства, преобразованные из виртуальных активов (криптовалюты), приобретенных в результате совершения преступления» [8].

В данной статье представлен обзор наиболее распространённых способов легализации доходов, полученных от мошенничества с использованием электронных средств платежа. Существуют иные, а также смешанные формы «отмывания» денег. Изучение и понимание данных процессов существенно, так как позволяет органам внутренних дел реагировать при поступлении информации о мошеннической операции и принимать меры по предупреждению дальнейших действий посягателей в целях их идентификации и последующего привлечения к уголовной ответственности.

Библиографические ссылки1. Лупырь М. В. Особенности объективной стороны состава преступления,

предусмотренного статьей 174¹ УК РФ // Вестник Восточно-Сибирского института Министерства внутренних дел России. 2019. — № 1 (88). — С. 21—31.

2. Обзор операций, совершенных без согласия клиентов финансовых организаций за 2019 год // Официальный сайт ЦБ РФ: [сайт]. 2019. 23 с. URL: http://www.cbr.ru/Con-tent/Document/File/103609/ Review_of_transactions_2019.pdf (дата обращения: 27.03.2020).

3. Лопашенко Н. А. Преступления в сфере экономической деятельности: теоретический и прикладной анализ: моногр. — Ч. 2. — М.: Волтерс Клувер, 2015. — 640 с.

4. Филатова М. А., Яни П. С. Взаимосвязанные проблемы квалификации мошенничества и легализации преступных доходов // Законность. — 2018. — № 7. — С. 33—38.

5. Волженкин Б. В. Экономические преступления. — СПб.: Юрид. центр Пресс, 1999. — 296 с.

6. Кондрашов А. К. Обобщение наиболее используемых в криминальном мире способов легализации денежных средств или иного имущества, приобретенных преступным путем [Текст] // Актуальные вопросы юридических наук: материалы III Междунар. науч. конф. (г. Чита, апрель 2017 г.). — Чита: Изд-во «Мол. учен.», 2017. — С. 130—132 [Электронный ресурс]. — URL: https://moluch.ru/conf/law/archive/226/12218/ (дата обращения: 31.03.2020).

7. Жамбалов Д. Б. Криминалистической характеристики легализации (отмывания) доходов, полученных преступным путем // Вестник Восточно-Сибирского института Министерства внутренних дел России. — 2019. — № 4 (91). — С. 159—168.

8. О внесении изменений в постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 7 июля 2015 года № 32 «О судебной практике по делам о легализации (отмывании) денежных средств или иного имущества, приобретенных преступным путем, и о приобретении или сбыте имущества, заведомо добытого преступным путем: постановление Пленума Верховного Суда РФ от 26 февраля 2019 г. № 1 // СПС «Консультант плюс».

110

Е. З. Сидорова, г. Иркутск

О ПОНЯТИИ СУИЦИДА И ЕГО ВИДАХ

В настоящее время одним из актуальных направлений деятельности государства является всестороннее противодействие суицидальным проявлениям в обществе. Не остался в стороне и действующий Уголовный закон России. В частности, уголовно-правовому противодействию суицидам способствует применение норм об уголовной ответственности за совершение следующих преступлений: доведение лица до самоубийства (ст. 110 УК РФ), склонение к совершению самоубийства или содействие совершению самоубийства (ст. 1101 УК РФ), организация деятельности, направленной на побуждение к совершению самоубийства (ст. 1102 УК РФ) [1].

Согласно данным Всемирной организации здравоохранения ежегодно в мире совершают самоубийство около 800 тысяч человек, и свыше 15 миллионов предпринимают попытки его совершить [2]. Суицид, или самоубийство, является огромной социальной проблемой не только для нашей страны, но и многих зарубежных стран. В этой связи можно смело заключить, что суицидология — наука, занимающаяся проблемами суицидального поведения и направленная на разработку и применение профилактических мер — относится к мультидисциплинарной области знаний и затрагивает интересы представителей всего мирового сообщества [3, с. 3].

При характеристике данной проблемы следует обозначить следующие ключевые понятия:

суицид (самоубийство) — это осознанные действия человека, направленные на достижение такой цели, как лишение самого себя жизни. Данное понятие исходит от латинского sui — «себя», caedo — «уничтожать», «убивать»;

суицидальное поведение — это поведение человека, включающее в себя как сам суицид (оконченный и неоконченный), так и иные виды суицидальной активности: покушение на самоубийство, попытки суицида, внутриличностные мысли, угрозы, высказывания, намерения и так далее. Данное понятие является более широким в отличие от понятия самоубийства;

суицидент — это лицо, которое совершило самоубийство (оконченное или неоконченное) либо предприняло попытку его совершить, а также лицо, характеризующееся психическими аутоагрессивными проявлениями, то есть действиями, направленными на причинение себе как осознанно, так и неосознанно, физического или психического вреда.

Важно отметить, что суицидальное поведение, особенно суицид, не отличается спонтанностью, ему всегда предшествует социально-психологи-ческая дезадаптация личности. Если человек решается на самоубийство, это

111

означает, что данная модель поведения стала следствием переживаемого конфликта, имеющего для данной личности определенное психологическое значение.

В научной литературе можно встретить различные классификации как непосредственно суицида, так и суицидального поведения [4, 5]. Обозначим ключевые виды самоубийств: истинный, демонстративный и скрытый.

Истинный суицид становится следствием серьезной психологической травмы и не бывает внезапным, спонтанным. Даже если по внешним признакам может показаться, что суицидальное поведение человека возникло неожиданно, случайно, это не так. Истинному суициду, даже если по объективным причинам он не был доведен до конца, всегда предшествует достаточно длительное депрессивное состояние личности, угнетенное настроение, внутриличностная потеря смысла жизни и даже мысли о самоубийстве, которые не были озвучены данным человеком. Нередко случается, что ни близкие, ни окружающие не догадывались о психологических проблемах человека и о необходимости оказания ему соответствующей помощи. Ситуация обостряется тогда, когда окружение не столько не замечает проблем этого человека, сколько сознательно не желает обращать на них внимание и придавать им важное значение. Очень часто суицидальному поведению предшествует постоянно задаваемый человеком самому себе вопрос о смысле жизни. Именно поэтому к суицидам наиболее склонны подростки и пожилые люди. Как правило, истинный суицид подразумевает совершение действий, направленных на его подготовку, на завершение всех имеющихся дел, улаживание конфликтов и тому подобное. Единственная цель истинного суицида заключается не в том, чтобы привлечь внимание, а чтобы достичь поставленной задачи — уйти из жизни, не зависимо от того, как окружающие, родственники и близкие могут воспринять данное происшествие. Как правило, совершая истинный суицид, лица выбирают смерть через повешение.

Демонстративный суицид, или парасуицид, отличается от истинного тем, что основная цель заключается не в доведении себя до конечного результата — собственной смерти, а в привлечении к своей персоне внимания тех или иных лиц, в попытке построить с ними диалог и достичь реализации тех или иных требований. Для лиц, совершающих демонстративное самоубийство, характерна не длительное депрессивное состояние, а психологический стресс и нервное истощение. Суицидальное поведение в таких случаях является не целью, а методом в так называемом психологическом шантаже. Демонстративный суицид наиболее распространенный вид суицидального поведения, и истинное количество ежегодно совершаемых демонстративных суицидов остается не установленным, поскольку данное девиантное поведение нередко является латентным. Демонстративный суицид реализуется, как правило, с помощью

112

отравления теми или иными лекарствами, чаще неядовитыми, пореза вен, предпринимаемых попытках к повешению.

Скрытый суицид проявляется в тех случаях, когда лицо осознает, что не готово к самоубийству, однако по тем или иным причинам желает этого, поскольку не может или не хочет найти иного способа разрешения своих проблем. Для скрытого суицида характерно так называемое суицидально обусловленное поведение, подразумевающее определенную модель поведения в течение длительного промежутка времени. Лица, предпринимающие попытки к совершению скрытого самоубийства, не совершают уход из жизни открыто и добровольно, а делают все, чтобы смерть наступила как можно скорее, но по их собственной воле. Как правило, такие люди начинают заниматься экстремальным видом спорта, выбирают опасный стиль вождения автомобиля, добровольно отправляются в «горячие» точки, где в любой момент может наступить смерть, а в некоторых случаях целенаправленно начинают злоупотреблять алкоголем, начинают употреблять наркотические вещества и так далее. Выбор наибольшей жизненной опасности характерен именно для скрытых суицидентов. Они также могут выбирать отравление сильнодействующими или токсичными препаратами.

В мировой практике существуют различные способы совершения самоубийств [6, с. 37—39]. Перечислим основные из них.

Самые распространенные:— отравление (медикаментами, алкоголем, наркотическими вещест-

вами, газом, ядом и иное);— повешение;— с помощью оружия (огнестрельного, холодного), а также колющих

или режущих предметов, в том числе вскрытие вен;— утопление;— прыжок с высоты.

Менее распространенными способами совершения суицида являются:— отказ от пищи;— удар электрического тока;— преднамеренное столкновение с транспортным средством, в пер-

вую очередь железнодорожным и автомобильным;— сожжение себя заживо;— переохлаждение;— авиакатастрофа, преднамеренно совершенная пилотом;— ритуальное самоубийство (например, харакири в Японии);— исторический вид самоубийства (например, падение на меч

в Древнем Риме);— иные способы.

Таким образом, можно заключить, что для эффективного осуществления как уголовно-правового, так и иного противодействия

113

суицидам необходимо уделять особое внимание теоретическим знаниям о суициде как негативном социальном явлении и его видах. Научные исследования по данной и смежной тематике способствуют борьбе с таким негативным социальным явлением, как суицидальные проявления в современном обществе.

Библиографические ссылки1. Уголовный кодекс Российской Федерации: федер. закон от 13 июня 1996 г.

№ 63-ФЗ: в ред. федер. закона от 27 дек. 2019 г. № 500-ФЗ // СЗ РФ. — 1996. — № 25. — Ст. 2954.

2. Самоубийство: офиц. сайт Всемирной организации здравоохранения [Электронный ресурс]. — URL: https://www.who.int/ru/news-room/fact-sheets/detail/suicide (дата обращения: 07.08.2019).

3. Положий Б. С. Суицидология как мультидисциплинарная область знаний // Суицидология. — 2017. — Т. 8. — № 4 (29). — С. 3—9.

4. Любов Е. Б. СМИ и подражательное суицидальное поведение. Часть II. Предуп-реждение самоубийств: ресурсы профессионалов СМИ // Суицидология. — 2012. — Т. 3. — № 4 (9). — С 10—22.

5. Бойченко О. В., Нестеренко О. В. Подростковый суицид: причины, профилактика и диагностика // Вестник Таганрогского института имени А. П. Чехова. — 2012. — Спецвыпуск. — № 1. — С. 130—133.

6. Трегубов Л., Вагин Ю. Эстетика самоубийства. — Пермь: Капик, 1993. — 153 с.

114

Д. В. Токманцев, г. Красноярск

К ВОПРОСУ О КВАЛИФИКАЦИИ КОНТРАБАНДЫ НАРКОТИКОВ

Контрабанда наркотических средств и психотропных веществ (далее — наркотиков) является одним из наиболее опасных наркопреступлений, так как выступает основным источником распространения таких средств и веществ, что, в свою очередь, представляет собой реальную угрозу для здоровья населения, подрывает политические, экономические основы государства, пагубно влияет на демографическую ситуацию в обществе, способствует формированию финансовой базы организованной преступности.

Несмотря на то, что среди ученых в области уголовного права присутствует стабильный интерес к проблемам квалификации контрабанды наркотиков, многие проблемные аспекты применения уголовного закона по делам о данной категории преступлений остаются в недостаточной степени изученными или требуют дополнительного исследования [1].

Анализ правоприменительной практики свидетельствует о том, что органы предварительного расследования и суды при разрешении уголовных дел о контрабанде наркотиков в основном правильно применяют уголовно-правовую норму, предусмотренную ст. 2291 УК РФ. Вместе с тем правопрменители испытывают сложности толкования отдельных признаков состава данного преступления, ряд вопросов, которые возникают при квалификации контрабанды наркотиков, носят проблемный характер.

Остро стоит вопрос о квалификации действий лица, перемещающего наркотики через территорию зарубежного государства, когда местом незаконного приобретения данных предметов, местом их отправления и поставки является территория Российской Федерации [2].

Например, наркотическое средство, купленное в г. Омске, хранится при приобретателе, направляющемся в г. Курган на поезде, который пересекает российско-казахстанскую границу в двух местах — на выезде и въезде на территорию Российской Федерации соответственно.

По данному вопросу были опрошены сотрудники оперативных подразделений, отделов дознания и следственных органов. Результаты опроса показали, что однозначного решения этого вопроса у правоприменителей нет. Одни считают, что такие действия следует квалифицировать как незаконные приобретение и перевозка наркотического средства (ст. 228 УК РФ), другие по совокупности преступлений, предусмотренных ст. 228 УК РФ и ст. 2291 УК РФ, как незаконное приобретение и контрабанда наркотиков. Мнения опрошенных разделились примерно поровну.

В качестве решения данной проблемы мы предлагаем указанные действия по перемещению наркотиков квалифицировать как незаконную

115

перевозку наркотического средства при условии, что лицо действовало без цели сбыта. Такое решение мы основываем на том, что в таких случаях действия по ввозу-вывозу наркотиков не совершаются, умысел виновного направлен на перемещение наркотиков в пределах территории Российской Федерации.

Другим проблемным вопросом является вопрос о моменте окончания контрабанды наркотиков [2].

Ряд специалистов полагают, что данное преступление окончено с момента фактического пересечения границы. Другие отмечают, что при решении данного вопроса необходимо учитывать способ контрабанды наркотиков и предлагают считать контрабанду оконченным преступлением с момента фактического пересечения таможенной границы лишь в тех случаях, когда контрабанда наркотиков осуществлялась вне установленных мест (таможенных постов) либо в неустановленное время работы пунктов пропуска через таможенную границу в этих местах. Если же виновными были применены иные способы контрабанды, например, использование документов, содержащих недостоверные сведения о перевозимых товарах или предметах, оконченным преступление предлагают считать с момента подачи соответствующего документа, предоставляющего право проезда, ввоза на территорию Таможенного Союза либо вывоза с его территории указанных предметов, в целях их незаконного перемещения через таможенную границу.

Предлагаем считать контрабанду наркотиков оконченной с момента, когда произошло фактическое пересечение таможенной (государственной) границы, т. к., исходя из смысла «контрабанды», необходимым условием признается пересечение грузом линии таможенной (государственной) границы, а также уголовный закон не позволяет произвольно переносить момент окончания преступления в целях ужесточения уголовной репрессии, т. к. в таком случае нарушается принцип справедливости, закрепленный в ст. 6 УК РФ.

Необходимо обратить внимание и на недостатки законодательной конструкции состава преступления, предусмотренного ст. 2291 УК РФ, снижающие эффективность уголовно-правовой охраны здоровья населения.

Законодатель не конкретизировал, понятие и объем насилия применяемого к лицу, осуществляющему таможенный или пограничный контроль. Как следствие при применении данного признака у правоприменителей возникает вопрос о том, в чем выражается насилие и каковы его границы (объем).

Полагаем, что решение этого вопроса возможно путем внесения изменений в п. «в» ч. 4 ст. 2291 УК РФ — изложить его в следующей редакции: «с применением насилия опасного или неопасного для жизни или здоровья либо с угрозой применения такого насилия».

116

Другой проблемный вопрос связан определением такого квалифицирующего признака контрабанды наркотиков как «совершение преступления должностным лицом с использованием своего служебного положения» (п. «б» ч. 2 ст. 2291 УК РФ).

Существует два подхода к толкованию данного признака. В соответствии с первым данный признак охватывает категорию должностных лиц, понятие которых определено в примечании к ст. 285 УК РФ. В соответствии со вторым подходом, данный признак охватывает не только должностных лиц, но и лиц, выполняющих управленческие функции в коммерческих или иных организациях.

В правоприменительной практике есть примеры, когда субъектами контрабанды наркотиков являлись лица, не являющиеся должностными лицами, но выполняющие функций, в той или иной части, связанные с перемещением наркотиков, например, капитан воздушного судна (самолета).

Предлагаем в п. «б» ч. 2 ст. 2291 УК РФ исключить термин «должностным», оставив данное положение в следующей редакции: «лицом с использованием своего служебного положения».

Отдельно стоит проблема унификации норм о контрабанде наркотиков в законодательстве стран-участниц Таможенного союза в рамках ЕврАзЭС [3].

Единообразное закрепление и толкование норм о контрабанде наркотиков имеет важное значение в обеспечении совместной деятельности государств по борьбе с незаконным оборотом таких средств. В связи с этим возникает необходимость сравнительного анализа норм о контрабанде наркотиков, закрепленных в уголовном законодательстве стран-участниц Таможенного союза в рамках ЕврАзЭс, который демонстрирует определенные сходства и различия в подходе к уголовной ответственности за рассматриваемое преступление.

Ввиду этого, ряд специалистов предлагают принятие государствами-участницами Таможенного союза в рамках ЕврАзЭс, посредством согласования их воли, единого акта наднационального характера, который будет регулировать не только вопросы контрабанды, но и другие таможенные преступления, а также, данный акт должен содержать общее для всех понятие контрабанды.

Данные предложения не носят бесспорный характер, вместе с тем основаны на достижениях науки уголовного права, а также на анализе материалов судебной практики и могут быть использованы в деятельности органов внутренних дел при квалификации контрабанды наркотиков, а также в правотворческой деятельности по совершенствованию уголовного законодательства об ответственности за данное преступление.

Библиографические ссылки

117

1. Кромова А. Я. Контрабанда наркотиков (статья 229.1 УК РФ): моногр. / под ред. С. М. Кочои. — М., 2014. — 136 с.

2. Федоров А. В. Место совершения контрабанды // Российский следователь. — 2017. — № 16. — С. 3—11.

3. Урда М. Н., Шевелева С. В., Тененева И. В. Ответственность за контрабанду по уголовному законодательству стран-участниц Таможенного союза: проблемы унификации законодательства // Всероссийский криминологический журнал. — 2017. — № 1. — С. 205—215.

118

Р. С. Федорский, г. Симферополь

ОСОБЕННОСТИ УСТАНОВЛЕНИЯ УГОЛОВНОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ

ЗА ЖЕСТОКОЕ ОБРАЩЕНИЕ С ЖИВОТНЫМИ

Человек находится на вершине биологической цепи, он использует все ресурсы доступные на нашей планете Земля. Одним из таких ресурсов является животный мир, который после двух тысячелетий претерпел изменения, как в количестве, так и в видах. Деятельность людей, на данном этапе развития человечества, уже нанесла непоправимый ущерб животному миру и продолжает наносить, но все же, стоит отметить, что взгляд и отношение к животным изменилось, если анализировать исторический аспект до XVII века.

Первым государством, которое приняло меры, для защиты животного мира, была Япония. Исследователи истории отмечают, что в XVII веке на территории Японии действовал «Инукубо» («собачий сегун»). Данный документ содержал нормы, которые защищали таких животных как: собаки, лошади, курицы, коровы, кошки, змеи, черепахи и удивительно, что защита распространилась даже на рыб. Лица которые совершали жестокие действия, направленные против перечисленного списка животных подлежали наказанию в виде изгнания, долгое тюремное заключение и смертную казнь [1].

Если же рассматривать Европу, то можно отметить, что законодательство начало предусматривать защитные нормы, в отношении животных, лишь в XIX веке. Первыми приняли нормативные документы в Великобритании, ну а затем произошло распространение по всей Европе, а после нашло своё отражение в Канаде, Австралии, в ряде стран Африки.

На данном этапе в нашем мире, в связи с развитием международных отношений, действует международная организации направленная на обеспечение защиты животных World Society for the Protection of Animals (WSPA). Данная организация была создана в 1981 году, сейчас она осуществляет свою деятельность в 150 государствах и включает в себя более 900 организаций [2].

Если рассматривать законодательство Российской Федерации, то следует отметить такие нормативно-правовые документы как Гражданский кодекс, Уголовный Кодекс, КоАП, а также Федеральный закон от 27 декабря 2018 г. № 498-ФЗ «Об ответственном обращении с животными и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации» (далее — ФЗ № 498) [3].

В статье 21 ФЗ № 498 сказано, что за нарушение требований настоящего Федерального закона владельцы животных и иные лица несут

119

административную, уголовную и иную ответственность в порядке, установленном законодательством Российской Федерации [4].

Что касается уголовной ответственности следует рассмотреть статью 245 УК РФ. Первая часть предусматривает ответственность в виде лишения свободы до трех лет, совместно с другими наказаниями, но мы лишь рассматриваем лишение свободы. Вторая часть же предусматривает наказание до пяти лет.

Но в данной работе хотелось бы рассмотреть не саму уголовно-правовую норму, а то, что из нее следует. Лица, которым свойственно жестокое обращение с животными, характерно перенаправления своей ярости либо же ненависти в последующем на людей, что вызывает необходимость привлечения к уголовной ответственности.

Да, конечно можно утверждать, что жестокость к животным свойственно многим подросткам, но все же, после причинения вреда, многие меняют свое отношение на происходящие и больше так не поступают, а лица, которые испытывают эйфорию, вследствии своих действий, продолжают издеваться над ними, совершенствую свои навыки и ужесточая методы.

Если проанализировать происходящее в Российской Федерации, то можно найти множество примеров связанных с жестокостью по отношению к животным. Большую часть из них составляют все же подростки, которые совершают указанные действия с целью забавы, но и имеются случаи когда вред причинен взрослыми, к примеру, охотники совершая законное убийство, за частую издеваются над своей добычей различными способами и выкладывают снятое с помощью видеокамеры, в Интернет, что вследствии вызывает резонанс и происходит уже разбирательство с вмешательством правоохранительных органов.

Также если рассматривать причинение вреда животному миру как забаву, следует выделить ещё один вид как использование животных в целях шоу, а если быть точным различного рода бои, где в главной роли выступают животные.

В России распространение получили собачьи бои, которые появились в середине 90-х, и распространились по всей стране. Данные бои влекут за собой тяжкое причинение вреда собакам, зачастую даже летальный исход, так как бои заканчиваются гибелью одного из животных.

Если рассмотреть судебную практику, а именно привлечение лиц, участвующий на таких боях со своими собаками, которых опираясь на статью 245 УК РФ можно привлечь к ответственности, так как собака, маловероятно, имеет желание сразится с другой собакой насмерть, то из ряда обнаружений таких фактов ни одно, на данный момент, дело не дошло до суда. У защитников прав животных данный парадокс вызывает бурю возмущений, что сопровождается различной информацией в СМИ, а также в различных жалобах и обращениях [6].

120

По данным Судебного Департамента РФ, количество лиц привлеченных к уголовной ответственности по статье 245 УК РФ, резко увеличилось, за 2018 год их количество составило 110 [7]. Как отмечают многие исследователи это связано с внесенными поправками в указанную выше статью.

Подведя итог всего вышеперечисленного можно сказать, что защита животного мира зародилась достаточно давно, на данный момент на территории РФ действует ряд нормативных актов, оказывающие защиту животным. Тенденция такова, что жестокость проявляется в виде забавы среди молодежи, ну а также использование на боях. Стоит также отметить, что данные действия носят латентный характер, и если бы ни это, то количество, привлеченных к ответственности, увеличилось бы в десятки раз.

Библиографические ссылки1. Учебные материалы [Электронный ресурс]. — URL: https://works.doklad.ru

/view/h-5xUExZCBs.html. (дата обращения: 07.04.2019).2. Вымирание животных // [Электронный ресурс]. — URL: https://sites.google.-

com/site/vymiraniezivotnyh/organizacii-zasisausie-vymirausie-vidy-zivotnyh/ vsemirnoe-obsest-vo-zasity-zivotnyh.(дата обращения: 07.04.2019).

3. Научная электронная библиотека Киберленинка [Электронный ресурс]: https://cyberleninka.ru/article/n/ugolovnaya-otvetstvennost-za-zhestokoe-obraschenie-s-zhivotnymi-st-245-ugolovnogo-kodeksa-rossiyskoy-federatsii. (дата обращения: 07.04.2019).

4. Об ответственном обращении с животными и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации: федер. закон от 27 дек. 2018 г. № 498-ФЗ [Электронный ресурс]. — URL: http://www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW_314646/ 1010470b1d1fcc7515e8e62312ce17b75ad2645e/ (дата обращения: 07.04.2019).

5. Уголовный кодекс Российской Федерации [Электронный ресурс]. — URL: http://www.consultant.ru/document/cons_doc _LAW_10699 /6e2829afe7 edbdbbe54047b79b4-784ca6cc45d53 (дата обращения: 07.04.2019).

6. Вегетерианы [Электронный ресурс]. — URL: http://vegetarianskij.ru /sobachi-boi-v-rossii/ (дата обращения: 07.04.2019)

7. Российская газета [Электронный ресурс]. — URL: https://rg.ru/2018 /08/27/v-rossii-rezko-vyroslo-chislo-ugolovnyh-del-na-zhivoderov.html (дата обращения: 07.04.2019).

121

А. Ю. Чернигова, г. Иркутск

ХУЛИГАНСКИЕ И КОРЫСТНЫЕ ПОБУЖДЕНИЯ ПРИ ЖЕСТОКОМ ОБРАЩЕНИИ С ЖИВОТНЫМИ

Федеральным законом № 412-ФЗ от 20 декабря 2017 г. ужесточена

уголовная ответственность за жестокое обращение с животными. Уголовная ответственность за преступные действия в отношении животного, совершенные в целях причинения ему боли и (или) страданий из хулиганских или из корыстных побуждений, повлекшее его гибель или увечье [1].

Следует отметить, что УК РФ не дает толкования понятию «хулиганские побуждения» и «корыстные побуждения», в дальнейшем возникает ряд вопросов при возбуждении уголовного дела.

При рассмотрении одного из признаков жестокого обращения с животным, такого, как «хулиганские побуждения», следует обратиться к постановлению Пленума Верховного суда РФ от 15 ноября 2007 г. № 45 «О судебной практике по уголовным делам о хулиганстве и иных преступлениях, совершенных из хулиганских побуждений», п. 12 который, в свою очередь, гласит, что под уголовно-наказуемыми деяниями, совершенными из хулиганских побуждений, следует понимать умышленные действия, направленные против личности человека или его имущества, которые совершены без какого-либо повода или с использованием незначительного повода [2].

Во-первых, преступное посягательство, согласно ст. 245 УК РФ нап-равлено на общественную нравственность, а из п.12 Постановления Пленума Верховного суда РФ от 15 ноября 2007 г. № 45 «О судебной практике по уголовным делам о хулиганстве и иных преступлениях, совершенных из хулиганских побуждений» следует, что преступные действия должны быть направлены против личности.

Во-вторых, в частных случаях человек совершает преступные деяния в отношении собственного животного. Из этого следует, что формулировка «против его имущества» не подходит, так как он может посягать и на свое собственное имущество, в данном случае, это животное.

Так, в Орловском районном суде в постановление № 1-129/2019 от 8 августа 2019 г. по делу № 1-129/2019 установил, что преступление признается совершенным из хулиганских побуждений, пренебрегая общепринятыми нормами морали и гуманного обращения с животными, а именно гр. Кривошея О. М. привязал металлическую цепь к шее собаки, а другой конец цепи к задней двери автомобиля, после чего осуществил движение по дороге общественного пользования. В момент движения автомобиля пешеходы увидели привязанную к автомобилю собаку, которая

122

бежала и скулила от боли, сделав ему замечание, Кривошея О. М. остановил автомобиль и отвязал цепь [3].

Можно сделать вывод, что судебная практика устроена так, что вменяет признак «из хулиганских побуждений» при условии, что виновный совершает преступное посягательство, предусмотренное ст. 245 УК РФ в общественном месте, в присутствии других людей, когда виновный демонстрирует свое не уважение к обществу.

Рассмотрим следующий признак такой, как «корыстные побуждения». Обратимся к постановлению Пленума Верховного Суда РФ от 27 января 1999 г. № 1 «О судебной практике по делам об убийстве», согласно которому, корысть понимается в двух смыслах, это стремление к обогащению, и желание избежать расходов [4].

По мнению О. В. Саратовой под корыстными побуждениями следует понимать, стремление получить материальную выгоду или избавиться от затрат. А также корыстный мотив будет иметь место быть, когда устраиваются турниры или схватки зверей за деньги, делаются ставки [5, С. 44].

Необходимо обратить внимание, что привлечение к уголовной ответственности, совершающие преступные деяния в отношении животного, из корыстных побуждений достаточно сложно. Так, при выявлении фактов организации боев животных, трудно доказать корыстную заинтересованность. Как правило, не будет признания факта стравливания своего питомца ради получения материальной выгод. Поэтому, Е. В. Богатова предлагает, включить в диспозицию ст. 245 УК РФ альтернативный признак — во время проведение массовых или зрелищных мероприятий [6, С. 65].

Согласно, ч. 2 ст. 9 Федерального закона «Об ответственном обращение с животными» от 27.14.2018 № 498-ФЗ гласит, что в случае отказа от права собственности на животное, собственник обязуется передать животное новому владельцу или в приют для животных.

А также, в соответствии с п. 3 ч. 1 ст. 11 Федерального закона «Об ответственном обращении с животными» от 27 декабря 2018 г. № 498-ФЗ, не допускается отказ владельцев от исполнения ими обязанностей по содержанию животных до их определения в приюты [7].

Таким образом, вышеуказанные нормы выносят запрет на избавление от животного. Из этого следует, что лицо отказавшееся содержать животное, вследствие чего данное деяние повлекло гибель или увечье животного, будет привлекаться к уголовной ответственности в форме бездействия по ст. 245 УК РФ, вменяя корыстный умысел, то есть избежание каких-либо расходов на содержание животного. Но на данный момент норма, установленная Федеральным законом, не урегулирована ни уголовным, ни административным законодательством.

123

Следует сделать вывод о том, что в Уголовный кодекс надлежит внести изменения и сопроводить примечанием ст. 245 УК РФ, а именно дать толкования признакам, «жестокое обращение с животными надлежит считать совершенным из хулиганских побуждений, если совершение преступных действий в отношении животных осуществляется в общественном месте, в присутствии других лиц, когда виновный явно выражает свое неуважение к обществу» и «жестокое обращение с животными следует считать совершенным из коростных побуждений, если лицо совершило деяние с целью получения материальной выгоды для себя, а также если лицо заинтересовано во избежание материальных или иных затрат».

Библиографические ссылки1. Уголовный кодекс Российской Федерации от 13 июня 1996 г. № 63-ФЗ (ред.

от 18.02.2020) [Электронный ресурс]. — URL: https://base.garant.ru (дата обращения: 30.03.2020).

2. О судебной практике по уголовным делам о хулиганстве и иных преступлениях, совершённых из хулиганских побуждений: постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 15 ноября 2007 г. № 45 [Электронный ресурс]. — URL: https://base.garant.ru (дата обращения 30.03.2020).

3. Постановление Орловского районного суда от 8 августа 2019 г. по делу № 1-129/2019 [Электронный ресурс]. — URL: http://https://sudact.ru (дата обращения: 30.03.2020).

4. О судебной практике по делам об убийстве: постановление Пленума Верховного суда от 27 января 1999 г. № 1 [Электронный ресурс]. — URL: https://base.garant.ru (дата обращения: 30.03.2020).

5. Саратова О. В. Предупреждение преступлений, связанных с жестоким обращением с животными: дис. ...канд. юрид. наук: 12.00.08. — М., 2012. — 203 с.

6. Богатова Е. В. Жестокое обращение с животными: уголовно-правовой и криминологический аспекты: дис. ... канд. юрид. наук: 12.00.08. — М., 2012. — 186 с.

7. Об ответственном обращении с животными и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации: федер. закон от 27 дек. 2018 г. № 498-ФЗ [Электронный ресурс]. — URL: https://base.garant.ru (дата обращения: 30.03.2020).

124

А. В. Чернов, С. В. Габеев, г. Иркутск

ОБ ОСОБЕННОСТЯХ ОБЪЕКТИВНОЙ СТОРОНЫ ДОВЕДЕНИЯ ДО САМОУБИЙСТВА

Доведение до самоубийства (ст. 110 УК РФ) является одним из самых своеобразных составов преступлений в действующем уголовном законодательстве. Он имеет ряд особенностей, вытекающих из сути механизма совершения этого преступления. Во-первых, посягательство на жизнь человека происходит опосредованно; во-вторых, опосредованный (сложный) характер имеет и причинно-следственная связь между общественно опасным деянием виновного и смертью потерпевшего; в-третьих, большое значение имеет способ совершения общественно опасного деяния; в-четвертых, действия потерпевшего не лишены осознанности и воли; в-пятых, содержание вины субъекта в этом преступлении имеет нюансы, оспариваемые как в теории, так и в практике уголовного права.

Или, иначе говоря, самоубийство потерпевшего включено в механизм преступления.

При этом в российском законодательстве отсутствует определение самоубийства. Ю. А. Чернышова в связи с этим полагает, что это является определенным препятствием для обоснованного и точного применения норм уголовного закона [1]. В словаре русского языка С. И. Ожегова понятие самоубийства рассматривается как «намеренное лишение себя жизни» [2].

М. И. Ковалев довольно пространно определяет самоубийство как собственноручное, сознательное и добровольное лишение себя жизни по любым причинам, за исключением случаев сознательного воздействия на человека со стороны других лиц, под влиянием которого он принимает решение уйти из жизни не добровольно, а в силу безвыходной ситуации, сло-жившейся по воле этих лиц [3].

Полагаем, что признаки самоубийства следует определять через дефиницию «убийство», которое от самоубийства отличается двумя признаками — противоправностью и направленностью агрессии. Если убийство направленно против другого человека, то самоубийство — это умышленное добровольное причинение смерти самому себе. Обязательными признаками самоубийства следует признавать умышленный характер и добровольность действий (бездействия), направленных на лишение жизни самому себе. Самоубийца осознает, что совершаемые им действия (бездействия) неминуемо приведут к его гибели. Неосторожное причинение смерти самому себе не рассматривается как самоубийство, а оценивается как несчастный случай.

125

Конструкция объективной стороны доведения до самоубийства сформулирована законодателем как формально-материальный состав преступления. Законодатель альтернативно предусмотрел два момента окончания преступления: либо с момента покушения на самоубийства (формальный состав преступления) либо с момента оконченного суицида (когда наступает смерть потерпевшего). В последнем случае доведение до самоубийства является материальным составом преступления.

Объективная сторона доведения до самоубийства заключается в следующих обязательных признаках:

1) действие (бездействие) лица по доведению потерпевшего до самоубийства;

2) действия потерпевшего по лишению себя жизни (суициду);3) между действием (бездействием) лица по доведению потерпевшего

до самоубийства и суицидальными действиями потерпевшего имеется причинно-следственная связь;

4) наступление смерти потерпевшего;5) между суицидальными действиями потерпевшего и его смертью

имеется причинно-следственная связь.В русском языке одно из значений слова «довести» означает «привести

в какое-либо состояние», «рассердить», «раздражить» [4].Доведение до самоубийства или покушения на самоубийство

предполагает приведение потерпевшего в такое психическое состояние, при котором он становится способным на причинение смерти самому себе. При этом следует помнить, что самоубийца при совершении суицида фактически преодолевает базовый инстинкт самосохранения. Для его преодоления он должен находиться в аномальном (необычном) психическом состоянии.

Законодатель установил обязательные для уголовной ответственности способы доведения до самоубийства: угрозы, жестокое обращение или систематическое унижение человеческого достоинства потерпевшего.

Угрозы это психическое воздействие на потерпевшего. Они могут выражаться в запугивании (обещании негативных последствий для потерпевшего). Запугивание может касаться как причинения какого-либо вреда потерпевшему, так и оглашения нежелательных для него сведений (шантаж). Угроза может являться средством принуждения потерпевшего к чему-либо против его воли, т. е. фактически посягает на свободу воли человека. Угроза отражается в сознании потерпевшего, т.к. он начинает испытывать опасения, страх за себя, свою судьбу, свое будущее.

Угрозы в составе доведения до самоубийства могут выражаться в форме обещаний убить, причинить вред здоровью любой тяжести, нанести побои, истязать, заразить венерической болезнью или ВИЧ-инфекцией, оставить без какой-либо помощи, похитить, незаконно лишить свободы,

126

продать в рабство, поместить в психиатрический стационар, оклеветать, применить сексуальное насилие, незаконно уволить с работы и т. д.

Если потерпевший вследствие угрозы убийством или причинением тяжкого вреда здоровью, принуждения к изъятию органов или тканей человека для трансплантации совершил самоубийство или покушение на самоубийство, то содеянное должно квалифицироваться по ст. 110 УК РФ, без дополнительной квалификации по ст. 119 или 120 УК РФ.

Если угрозы убийством или причинением тяжкого вреда здоровью, а также угрозы иным физическим насилием являются способом принуждения к сексуальным сношениям, и это привело к самоубийству потерпевшего, то в зависимости от вида сексуальных отношений, к которым он принуждается, а также от стадии реализации умысла виновного, момента, когда потерпевший попытался совершить самоубийство или покончил с собой, содеянное подлежит квалифицировать либо как изнасилование, повлекшее по неосторожности иные тяжкие последствия (п. «б» ч. 3 ст. 131 УК РФ) или покушение на него (ч. 3 ст. 30, п. «б» ч. 3 ст. 131 УК РФ), либо как насильственные действия сексуального характера, повлекшие по неосторожности иные тяжкие последствия (п. «б» ч. 3 ст. 132 УК РФ) или покушение на него (ч. 3 ст. 30, п. «б» ч. 3 ст. 132 УК РФ).

Если насилие, угрозы расправы, уничтожения или повреждения имущества, шантаж осуществляются в целях вымогательства чужого имущества, но при этом потерпевший в результате такого «прессинга» решает покончить с собой, то содеянное следует квалифицировать по совокупности преступлений — вымогательства и доведения до самоубийства.

Жестокое обращение это насильственные действия в отношении потерпевшего, причиняющие не только физические, но психические страдания. Жестокое обращение может состоять из одного действия (бездействия) или их совокупности. Жестокое обращение может охватывать побои, умышленное причинение вреда здоровью потерпевшего, психическим насилием (унижением, третированием, угрозами физической расправы), издевательство и т. д.

Систематическое унижение человеческого достоинства потерпевшего по своему содержанию смешивается с жестоким обращением, т.к. любое насилие, помимо физического дискомфорта и вреда, попирает достоинство потерпевшего. Унижение человеческого достоинства может выражаться словесно, действиями, бездействием. Оскорбительные слова и действия (бездействия) должны вызывать нравственные страдания у потерпевшего, быть очевидными или завуалированными, но при этом осознаваемыми виновным, потерпевшим и посторонними лицами. Достоинство человека это его внутренняя (субъективная) оценка своих человеческих и деловых

127

качеств. Унижение человеческого достоинства означает совершение деяния, которое умаляет качества потерпевшего как в его собственном сознании, так и в глазах окружающих. Систематичность унижения человеческого достоинства предполагает выстроенную в определенной логике систему, состоящую из двух и более фактов унижения чести и достоинства личности потерпевшего. По времени унижение человеческого достоинства может продолжаться месяцами или даже годами.

Если систематическое унижение человеческого достоинства однозначно является противоправным деянием. Угрозы же и даже жестокое обращение могут не нести в себе признаки противоправности и общественной опасности. В свое время М. Д. Шаргородский писал: «Если самоубийство явилось результатом законных действий обвиняемого, то даже при наличии причинной связи и заведомости уголовная ответственность не может иметь места; так, нельзя привлечь к уголовной ответственности начальника, законно уволившего сотрудника, или мужа, разошедшегося с женой, если они даже были предупреждены, что сотрудник или жена намерены покончить с собой, и все же не отказались от своих действий» [5]. Угрозы в отношении лица могут носить непротивоправный характер, например, угрозы сообщить в органы власти о противоправном поведении самого потерпевшего, сообщить супругу об измене при отсутствии признаков вымогательства, шантажа, в принципе, могут явиться причиной самоубийства потерпевшего, однако, они не образуют состава доведения до самоубийства. Эти угрозы не являются противоправными.

Н. Г. Чукаева совершенно верно отмечает, что не может рассматриваться как доведение до самоубийства выставление неудовлетворительной оценки за экзамен со стороны преподавателя, если обучающийся в результате этого попытался покончить с собой или совершил самоубийство [6].

Таким образом, не могут признаваться преступными правомерные или нейтральные действия лица, влекущие для виновного негативные, но уголовно-ненаказуемые последствия (сообщение о совершенном преступлении, супружеской измене, обоснованное выставление неудовлетворительной оценки за экзамен

Угрозы, жестокое обращение, систематическое унижение человеческого достоинства личности являются причиной того, что потерпевший доводится до того психического состояния, в котором он принимает решение о самоубийстве. Психика человека в результате противоправных действий виновного подвергается такому негативному воздействию, что он решается на акт суицида.

Библиографические ссылки128

1. Чернышова Ю. А. Суицид как уголовно-правовая и социальная проблема общества и личности // Закон и право. — 2014. — № 4. — С. 86—87.

2. Ожегов С. И. Словарь русского языка. — М., 1983. — С. 619.3. Ковалев М. И. Право на жизнь и право на смерть // Государство и право. —

1992. — № 6. — С. 70.4. Словарь русского языка: В 4-х т. / РАН, Ин-т лингвистич. исследований; Под

ред. А. П. Евгеньевой. — 4-е изд., стер. — М.: Рус. яз.; Полиграфресурсы, 1999. — [Электронный ресурс] // Фундаментальная электронная библиотека. —  URL: http://feb-web.ru/feb/mas/mas-abc/05/ma141309.htm.

5. Шаргородский М. Д. Избранные труды по уголовному праву. — СПб.: Юрид. центр Пресс, 2003. — С. 41.

6. Чукаева Н. Г. Социальная обусловленность установления уголовной ответственности за доведение до самоубийства или до покушения на самоубийство // Юридическая наука и правоохранительная практика. — 2010. — № 4. — С. 42.

129

О. М. Шаганова, г. Барнаул

ХАРАКТЕРИСТИКА ПОСЛЕДСТВИЙ В СОСТАВЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ, ПРЕДУСМОТРЕННОГО

СТ. 330 УК РФ: АНАЛИЗ ТЕОРИИ И ПРАВОПРИМЕНИТЕЛЬНОЙ ПРАКТИКИ

В современном уголовном законодательстве РФ в статьях Особенной части общественно опасные последствия излагаются по-разному. Например, в ст. 105 УК РФ используется однозначно трактуемое последствие «причинение смерти». Однако во многих других составах преступлений пос-ледствия носят оценочный характер. Так, в ч. 2 ст. 201 УК РФ они формулируются как «тяжкие последствия» или «иные тяжкие последствия» согласно ч. 4 ст. 207 УК РФ, «значительный имущественный ущерб» в ч. 2 ст. 205 УК РФ, или «значительный ущерб» в ч. 1 ст. 255 УК РФ, или «иму-щественный ущерб» в ч. 1 ст. 165 УК РФ, «крупный ущерб» в ч. 2 ст. 169 или «особо крупный ущерб» в ч. 3 ст. 166 УК РФ и т.д. Наличествует и еще одна группа оценочных последствий, которая включает в себя причинение существенного вреда (например, в ч. 2 ст. 142, ст. 163, ч. 1 ст. 179, ч. 1 ст. 201, ч. 1 ст. 2011, ч. 1 ст. 202, ч. 1 ст. 332 УК РФ и т. д.). Это же общест-венно опасное последствие находит отражение и в диспозиции ст. 330 УК РФ.

Таким образом, можно сделать вывод, что состав названного преступления по конструкции объективной стороны является материальным, следовательно, преступление окончено с момента причинения потерпевшему существенного вреда.

Поскольку в примечании к ст. 330 УК РФ не содержится толкование понятия «существенный вред», стало быть, вполне закономерно, возникают несколько вопросов, в чем может выражаться существенный вред при самоуправстве? Как определяется «существенность» вреда? Существует ли минимальная граница, позволяющая причислить тот или иной ущерб к существенному?

Анализ юридической литературы показал, что существуют разные точки зрения относительно видов проявления существенного вреда.

Например, встречаются следующие позиции: моральный вред, организационный вред, имущественный вред [1, с. 140-145]; материальный ущерб, упущенная выгода, которые можно обобщить в рамках одной группы «материальный вред», кроме того политический, моральный и др. [2, с. 60]; материальный вред и нематериальный вред [3, с. 76]; имущественный ущерб, упущенная выгода, моральный вред, нарушение конституционных прав граждан, дезорганизации деятельности организации и т. п. [4]; только права и законные интересы граждан или организаций [5].

130

В свою очередь правоприменительная практика к существенному вреду причисляет упущенную выгоду, моральный вред, вред деловой репутации, права и законные интересы граждан или организации, материальный вред.

Так, С. и Х. умышленно, с целью совершения самоуправных дейст-вий, вопреки установленному законом порядку разрешения споров, вытекающих из гражданско-правовых отношений, осознавая противоправный характер своих действий, совместно завладели автомобилем, принадлежащему потерпевшему. В результате умышленных действий С. и Х. последнему был причинен существенный вред на сумму 121800 рублей [6].

Отметим, что практически во всех приговорах, где существенный вред не является материальным, то он формируется за счет наличия нескольких вышеизложенных проявлений.

У Р. возник преступный умысел, направленный на совершение самоуправства. Во исполнение своего преступного умысла Р. вооружился имеющимся в его пользовании пистолетом модели «BORNER ПМ 49» и нап-равился в квартиру арендополучателей. Войдя в незапертую дверь, и на-рушив тем самым право на неприкосновенность жилища, вопреки установленному законом порядку разрешения гражданско-правовых и жилищных споров, приставив к голове одного из потерпевших дуло пистолета, высказал угрозу производства выстрела требуя вынести вещи из данной квартиры, принудительно выселиться из жилища, поскольку они несвоевременно платили за аренду. Арендополучатели вынуждены были съехать с жилища. Своими действиями Р. причинил существенный вред, выразившийся в нарушении конституционных прав и свобод человека на неприкосновенность личности, неприкосновенность жилища, моральный вред, выразившийся в причинении нравственных страданий, лишении жилища [7].

Однако в меньшей степени, но все же встречаются случаи, содержащие только лишь один вид проявления вреда, который уже признается существенным. Так, П. прибыл к территории специализированной стоянки и, войдя в «сторожку», нанес удары кулаком сторожу по голове и удары кулаком и ногой по туловищу. Затем, связав сторожа, забрал ключи от замков на воротах данной стоянки, отомкнул их и прошел к своему автомобилю. После чего П. скрылся на автомобиле с места происшествия, без внесения при этом оплаты за транспортировку и хранение на стоянке, чем причинил индивидуальному предпринимателю существенный вред в виде упущенной выгоды, выраженной в неполучении денежных средств за оплату транспортировки задержанного автомобиля до места нахождения специализированной стоянки и за хранение автомобиля на специализированной стоянке в течение 37 суток [8].

131

Возникает вопрос, по каким критериям вред может быть отнесен к «существенному» и кто ее определяет?

В юридической литературе разъясняется, что для определения существенности вреда необходимо учитывать множество обстоятельств: размер, характер вреда, особая ценность для потерпевшего нарушенного блага, приостановление деятельности организации, необходимость дополнительных расходов для восстановления нарушенного права и пр. (существенность определяется потерпевшим) [3, с. 76—77]; фактическое наличие у виновного права, характер нарушенных прав потерпевшего [2, с. 60—61]; определяется его размером, характером, а также особой для потерпевшего ценностью нарушенного блага, не возможностью дальнейшего использования имущества по его назначению, приостановлением деятельности организации, необходимостью дополнительных расходов для восстановления нарушенного права (решающее значение для квалификации имеет не сумма ущерба, а его ощутимость) [9] и т. д.

В правоприменительной практике не находят отражения критерии отнесения вреда к существенному, а описываются правила признания вреда таковым.

Так, существенность материального вреда от самоуправных действий для гражданина устанавливается как и значительный ущерб гражданину при хищении, т. е. «признание вреда существенным, зависит от стоимости имущества, его значимости для потерпевшего, а также от материального положения последнего» [10]. В том случае, если ему причинен нематериальный вред, то суды в рамках судебного разбирательства основном не исследуют вопрос, о том существенен ли вред для потерпевшего или нет, а ограничиваются лишь констатацией факта. Такая неоднозначность обуславливается тем, что существенность вреда является оценочным понятием.

Однако, полагаем, что вне зависимости от того в чем проявляется общественно опасное последствие от самоуправных действий (материальный вред или нематериальный), оценку существенности должен осуществить именно потерпевший (гражданин или представитель организации), а не правоприменительные органы, например, исходя из размеров упущенной выгоды или причиненного материального вреда. На подобные ошибки уже обращал внимание Верховный Суд РФ [11]. Таким образом, в каждом случае необходимо устанавливать субъективную оценку вреда потерпевшим, основанную на объективных обстоятельствах дела.

Интересен вопрос о минимальном размере существенности вреда по ст. 330 УК РФ.

В специальной литературе отдельные авторы указывают, что поскольку размер причиненного ущерба, минимальный и максимальный

132

пределы не установлены, следовательно, применение ч. 2 ст. 14 УК РФ исключается, т. к. причинение ущерба, не представляющего общественной опасности должно квалифицироваться по ст. 19.1 КоАП РФ [12, с. 13].

Анализ правоприменительной практики показал, что правоохранительные органы устанавливают не минимальный или максимальный размер вреда, а его существенность. Полагаем, что эта правильная позиция, поскольку вопрос о минимуме и максимуме может возникнуть только при материальном вреде от самоуправства. При нематериальном вреде, например, выраженном в виде вреда деловой репутации, этот же вопрос будет некорректным.

Таким образом, можем сделать вывод, что характеристика последствий в составе преступления, предусмотренного ст. 330 УК РФ, в теории и правоприменительной практики складывается по-разному, наличествуют как схожие моменты, так и отличительные.

Библиографические ссылки1. Соколова О. В. Самоуправство: уголовно-правовая характеристика: дис. ... канд.

юрид. наук. — Иваново, 2001. — 255 с.2. Сурков И. К. Самоуправство: уголовно-правовые и криминологические аспекты:

дис. ... канд. юрид. наук. — Самара, 2006. — 172 с.3. Артюшкина С. В. Самоуправство: теоретические и правоприменительные

аспекты: дис. ... канд. юрид. наук. — Саратов, 2011. — 208 с.4. Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации / под ред. Г. А.

Есакова. М: Проспект, 2017 // СПС «Консультант плюс».5. Научно-практическое пособие по применению УК РФ / под ред. В. М.

Лебедева. — М.: НОРМА, 2005 // СПС «Консультант плюс». — 919 с.6. Архив Кугарчинского межрайонного суда Республики Башкортостан за 2019 г.

Приговор от 15 июля 2019 г № 1-113/2019. URL: https://sudact.ru (дата обращения: 28.03.2020).

7. Архив Ленинского районного суда г. Ижевска Удмуртской Республики за 2017 г. Приговор от 24 ноября 2017 г № 1-273/2017 [Электронный ресурс]. — URL: http://sud-praktika.ru/precedent/468869.html (дата обращения: 28.03.2020).

8. Архив Красноярского краевого суда за 2017 г. Приговор от 12 декабря 2017 г. Дело № 22-7445/2017. URL: https://sudact.ru (дата обращения: 28.03.2020).

9. Оценочные признаки в УК РФ: науч.-практ. пособ. / под ред. А. В. Галаховой. — М.: Норма, 2014 // СПС «Консультант плюс».

10. Архив Забайкальского краевого суда за 2019 г. Постановление от 20 июня 2019 № 44У-102/2019 4У-524/2019. URL: https://sudact.ru (дата обращения: 28.03.2020).

11. Обзор судебной практики Верховного Суда РФ за четвертый квартал 2011 г. // СПС «Консультант плюс».

12. Титенков И. П. Уголовная ответственность за самоуправство: дис. ... канд. юрид. наук. — Красноярск, 2009. — 213 с.

133

В. А. Шеслер, г. Красноярск

ХИЩЕНИЕ НАРКОТИЧЕСКИХ СРЕДСТВ ИЛИ ПСИХОТРОПНЫХ ВЕЩЕСТВ ИЗ ТАЙНИКА

(МЕСТА ЗАКЛАДКИ)

В последнее время сбыт наркотических средств или психотропных веществ посредством использования программных средств передачи информации (мессенджеров) стал наиболее популярным способом незаконных сделок с наркотиками. При таком сбыте денежные средства продавцу наркотика перечисляются через электронные платежные системы. Приобретателю наркотика сообщается о месте нахождения наркотика, который помещается сбытчиком в тайник (место закладки).

Особенности этого способа сбыта наркотиков, а именно помещение наркотиков в тайники (места закладок), создают условия для совершения иных преступлений, связанных с нелегальным оборотом наркотиков. Так, имеют место факты противоправного изъятия наркоманами чужих наркотиков из тайников (мест закладок), помимо воли их фактических владельцев. Такое завладение наркотиками является их хищением, и влечет наказуемость по ст. 229 УК РФ. Это следует из п. 23 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 15 июня 2006 г. № 14 «О судебной практике по делам о преступлениях, связанных с наркотическими средствами, психотропными, сильнодействующими и ядовитыми веществами», в соответствии с которым, ответственность за хищение наркотиков, наступает в случаях противоправного изъятия наркотиков у юридических или физических лиц, владеющих ими законно или незаконно.

Небезызвестно, что на приобретение наркотиков наркозависимым требуются значительные денежные средства, которые они получают в результате совершения преступлений [1, с. 83]. Однако получить наркотики эти лица могут и в отсутствии денежных средств путем их хищения. Данный способ позволяет получить более быстрый доступ к наркотику, чем например кража имущества, его продажа, и покупка на вырученные деньги наркотиков. Поэтому, завладения наркотиками путем их хищения из тайников (закладок) становятся типичными. Об этом свидетельствуют материалы судебной практики. Например, приговором Искитимского районного суда Новосибирской области Ц. осужден по п. «д» ч. 2 ст. 229, ч. 1 ст. 228 УК РФ. Ц. увидел, что закладчик поместил в «тайник-закладку», расположенный в щели между отместкой фундамента и стеной сверток с наркотическим средством и впоследствии похитил его [2].

Более того, наркоторговцы стали разрабатывать механизмы противодействия хищениям наркотиков. Так, приговором Центрального районного суда р. Крым от 25 сентября 2018 г. № 1 218 201 за совершение преступления, предусмотренного ч. 3 ст. 30, п.п. «а», «г» ч. 4 ст. 2281 УК

134

РФ осужден Ф. Ф., являясь членом организованной преступной группы, отвечал за предотвращение хищений наркотических средств и психотропных веществ. В одной из схем сбыта наркотиков преступным сообществом, владельцы магазина требовали покупателей отправлять фото своего паспорта, чтобы в случае хищения наркотиков, можно было найти виновного и наказать [3].

В связи с изложенным, следственным и судебным органам, важно установить, место противоправного завладения наркотиками помимо воли их фактического владельца — тайник (место закладки) или место таковым не являющееся. Установление этого обстоятельства имеет важное уголовно-правовое значение, т. к. позволяет отграничить находку наркотиков от их противоправного изъятия, соответственно квалифицировать действия виновного как незаконное приобретение (ст. 228 УК РФ) или как хищение наркотиков (ст. 229 УК РФ), либо не усмотреть в его действиях признаков состава преступления.

В указанном выше постановлении высшего судебного органа, понятия тайника и места закладки не даются, лишь указывается на то, что тайники, как правило, оборудуются для незаконного хранения или перевозки наркотиков. Закладка осуществляется с целью сбыта наркотиков. Эти рекомендации имеют практическую значимость, поскольку позволяют отграничить такие, например, преступления, как хранение наркотиков (ст. 2281 УК РФ) и сбыт наркотиков (ст. 2281 УК РФ). Однако отграничить незаконное приобретение наркотиков от их хищения эти рекомендации не позволяют. В связи с чем, понятия тайника и закладки с наркотическими средствами, требуют уточнения.

В толковом словаре русского языка под тайником понимается помещение, место, служащее тайным убежищем или хранилищем [4, т. 4, С. 331]. В специальных исследованиях отмечается, что к признакам тайника относится то, что он может создаваться как специально, или может быть использовано любое подходящее место, предмет, объект, без дополнительного усовершенствования для нужд субъекта сокрытия [5]

Термин закладка трактуется как ленточка, вкладываемая в книгу [4, т. 1, с. 527]. В среде лиц, осуществляющих незаконный оборот наркотиков, этот термин имеет иное значение, и используется наряду с термином — тайник. Например, «оператор» при получении отчета от «оптового закладчика» обязан контролировать и обеспечивать беспрерывность процесса поступления наркотика до конечного потребителя. Для этого он осуществляет сбор информации от «розничных закладчиков» о выполнении работы по созданию розничных тайниковых закладок, после чего сообщает о месте нахождения новой партии наркотиков, предназначенных для сбыта [6, с. 29].

С учетом этого полагаем, что под тайником (местом закладки) следует понимать специально подобранное, или оборудованное место, используемое

135

для постоянного или временного размещения наркотических средств или психотропных веществ. Такое место может быть любым — почтовые ящики, покрышки на детских площадках, места за батареями и т. д. Причем цель размещения наркотика в этих местах (хранение или сбыт) уголовно-правового значения для квалификации по ст. 229 УК РФ не имеет. Нахождение наркотика в подобных местах свидетельствует о том, что фактическое владение на него не утрачено, поэтому изъятие наркотиков из этих мест помимо воли их фактического владельца, следует квалифицировать как их хищение по ст. 229 УК РФ.

Противоправное изъятие чужих наркотических средств из тайника влечет наказуемость по ст. 229 УК РФ как в случае, когда лицо умышленно обходит типичные места закладки наркотиков, выслеживает закладчика, так и обнаруживает наркотики случайно. Так как в указанных ситуациях лицо осознает, что изымает чужие наркотики, владение на которые не утрачено.

Имеют место случаи, когда закладка наркотиков осуществляется в специально не защищенных местах, в траве или под деревом, и в результате определенных обстоятельств, к примеру, порыву ветра или обнаружения собакой, становятся открытыми для видимости. Полагаем, что такое изъятие наркотических средств не является их хищением, и должно квалифицироваться по ст. 228 УК РФ, так как наркотик выпадает из обладания фактического владельца.

В судебной практике возникают трудности при определении размера похищенного их тайника наркотика. Так, апелляционным определением Судебной коллегии по уголовным делам Новосибирского областного суда г. Новосибирска от 17 марта 2014 года, приговор в части осуждения Ц. по п. «д» ч. 2 ст. 229 УК РФ, был изменен, с прекращением в этой части производства по делу за отсутствием состава преступления. Судебная коллегия не согласилась с выводами суда об осуждении Ц. по п. «д» ч. 2 ст. 229 УК РФ, поскольку, признавая его виновным в совершении хищения наркотических средств в значительном размере, суд привел в качестве доказательств лишь признательные показания осужденного, о хищении им наркотиков в значительном размере, от которых осуждённый в судебном заседании отказался [7].

На наш взгляд, исключение из квалификации действий Ц. ст. 229 УК РФ не является правильным. При задержании сотрудниками полиции, у Ц. были обнаружены остатки похищенного наркотика. В случае отсутствия иных доказательств, подтверждающих виновность Ц., в основу обвинения суд мог положить размер изъятых у Ц. наркотиков при задержании, установленный по результатам экспертизы.

Таким образом, место, откуда был изъят наркотик, тайник (закладка) или место таковым не являющееся, выступает критерием разграничения хищения наркотиков (ст. 229 УК РФ) от их незаконного приобретения, ответственность за которое предусмотрена ст. 228 УК РФ и 6.8 КоАП РФ.

136

Квалифицировать действия виновного следует исходя из установленного размера похищенного наркотика. В случае невозможности установления размера похищенного наркотика, уголовная ответственность наступает по ч. 1 ст. 229 УК РФ.

Библиографические ссылки1. Шеслер А. В., Шеслер С. С. Понятие и общественная опасность личности лица,

совершающего преступления, связанных с незаконным оборотом наркотических средств // Вестник Сибирского юридического института МВД России. — 2019. — № 3 (36). — С. 80—85.

2. Приговор Искитимского районного суда Новосибирской области № 1-706/2013 от 12 декабря 2013 г. [Электронный ресурс]. — URL: http://sudact.ru/regular/doc/-uq0XLpECwm5j/ (дата обращения: 04.06.2019)

3. Приговор Старооскольского городского суда Белгородской области от 30 сентября 2016 г. № 1-279/2016 [Электронный ресурс]. — URL: http://sudact.ru/regular/doc/-yLXHRirgsYxi/ (дата обращения: 22.10.2019)

4. Словарь русского языка в 4-х т. / АН СССР, Ин-т рус. яз.; Под ред. А. П. Евгеньевой. — 2-е изд., испр. и доп. — М.: Рус. яз., 1981—1984. 802 с.

5. Уварова И. А. Тайники как способ сокрытия преступления и их значение для правоприменительной практики // Правовая культура. — 2013. — № 2 (15). — С. 97—101.

6. Гаврюшенко Р. В. Особенности распространения наркотиков синтетического происхождения // Актуальные проблемы борьбы с преступлениями и иными правонарушениями. — 2014. — № 12—1. — С. 28—32.

7. Апелляционное определение судебной коллегии по уголовным делам Новосибирского областного суда г. Новосибирск от 17 марта 2014 г. № 22-1481/2014 [Электронный ресурс]. — URL: //sudact.ru/regular/doc/KKHLpXXXzLWJ/ (дата обращения: 22.01.2020).

137

Е. С. Щербинин, г. Барнаул

К ВОПРОСУ О ПОНЯТИИ УГОЛОВНОГО ПРЕСЛЕДОВАНИЯ

Уголовное преследование как процессуальная деятельность, осуществляемая стороной обвинения в целях изобличения подозреваемого, обвиняемого в совершении преступления, несмотря на ее детальную регламентацию в правовых нормах, в реальной действительности может сопровождаться различными злоупотреблениями со стороны управомоченных субъектов. Действующий УК РФ в главе 31 «Преступления против правосудия» устанавливает ответственность лишь за отдельные формы незаконного уголовного преследования и незаконного отказа от уголовного преследования: в ст. 299 УК РФ — за привлечение заведомо невиновного к уголовной ответственности и незаконное возбуждение уголовного дела, в ст. 300 УК РФ — за незаконное освобождение от уголовной ответственности.

В теории уголовного права и в правоприменительной практике до сих пор не достигнуто единство в толковании многих признаков данных составов преступлений, что в отсутствие разъяснений на уровне постановления Пленума Верховного Суда РФ отрицательно сказывается на возможностях применения уголовного закона, правильной квалификации содеянного.

Одним из ключевых понятий для уголовно-правовой характеристики указанных составов преступлений является понятие «уголовного преследования». От его содержания непосредственно зависит характеристика рассматриваемых преступлений по кругу субъектов и в особенности характеристика объективной стороны, в частности определение момента окончания преступления, который в настоящее время и в научной среде и правоприменительной практике остается наиболее острой и дискуссионной проблемой.

Законодательное определение уголовного преследования закреплено в п. 55 ст. 5 УПК РФ, согласно которому уголовное преследование — это процессуальная деятельность, осуществляемая стороной обвинения в целях изобличения подозреваемого, обвиняемого в совершении преступления.

На первый взгляд, предложенное законодателем определение достаточно точное и понятное. Однако при более детальном рассмотрении возникает ряд вопросов. Например, направлена ли указанная деятельность на изобличение конкретного подозреваемого (обвиняемого), или она, в том числе включает в себя процессуальные действия, проводимые с целью установления его личности?

Кроме того, анализ других норм уголовного и уголовно-процессу-ального законодательства также вскрывает некоторые несоответствия в границах процессуальной деятельности, которую законодатель отождествляет с уголовным преследованием.

138

Так, в п. 45. ст. 5 УПК РФ закреплено понятие сторон как участников уголовного судопроизводства, выполняющих на основе состязательности функцию обвинения (уголовного преследования) или защиты от обвинения. Исходя из данного определения, можно предположить, что законодатель отождествляет уголовное преследование непосредственно с функцией обвинения конкретного лица в совершении преступления. В свою очередь, в соответствии с п. 22 ст. 5 УПК РФ, обвинение — это утверждение о совершении определенным лицом деяния, запрещенного уголовным законом, выдвинутое в порядке, установленном настоящим Кодексом. Совместный анализ п. 45 и п. 22 ст. 5 УПК РФ указывает на то, что в данном случае уголовное преследование непосредственно связано лишь с деятельностью по предъявлению обвинения конкретному лицу.

Однако ст. 21 УПК РФ именуемая «Обязанность осуществления уголовного преследования» в ч. 2 гласит: «В каждом случае обнаружения признаков преступления прокурор, следователь, орган дознания и дознаватель принимают предусмотренные настоящим кодексом меры по установлению события преступления, изобличению лица или лиц, виновных в совершении преступления». Исходя из предложенной формулировки, можно сделать вывод, что в данном случае к деятельности по осуществлению уголовного преследования законодатель отнес: 1) установление события преступления; 2) изобличение виновных лиц.

Таким образом, анализ норм УПК РФ позволяет выделить три подхода к определению понятия «уголовного преследования»:

1. Широкий подход — уголовное преследование осуществляется с момента получения информации о совершенном преступлении и включает в себя как деятельность по установлению события преступления, так и деятельность направленную на установление лиц, причастных к его совершению и их привлечение к установленной законом ответственности;

2. Расширенный подход — уголовное преследование включает в себя деятельность по установлению личности лица, совершившего преступление и его изобличению, т. е. обоснованию его причастности к совершенному преступлению;

3. Узкий подход — уголовное преследование отождествляется с реализацией обвинительной функции в отношении конкретного лица причастного к совершению преступления, т. е. с предъявлением обвинения в установленном законом порядке.

На наш взгляд, неоднозначность толкования рассматриваемого понятия порождается, в том числе и использованием в нормах закона такого термина как «изобличение». А именно не вполне ясно, что в себя включает изобличение, только предъявление обвинения конкретному лицу, или еще и деятельность, направленную на его установление?

В данной связи, интересной представляется формулировка п. «и», ч. 1, ст. 61 УК РФ, устанавливающая одно из обстоятельств, смягчающих

139

наказание: «явка с повинной, активное способствование раскрытию и расследованию преступления, изобличению и уголовному преследованию других соучастников преступления, розыску имущества, добытого в результате преступления».

Из текста указанной статьи видно, что в УК РФ законодатель не включает в уголовное преследование процессуальную деятельность, направленную на раскрытие, расследование и изобличение лиц, совершивших преступление. Полагаем, что в данном случае под изобличением скорее понимается деятельность по установлению лиц, причастных к совершению преступления, нежели деятельность по сбору доказательств виновности конкретных лиц и непосредственному предъявлению им обвинения.

В пользу подхода к пониманию уголовного преследования как подозрения (обвинения) конкретного лица в совершении преступления свидетельствует предусмотренный в УПК порядок прекращения уголовного дела и уголовного преследования. Так, ч. 1 ст. 27. (Основания прекращения уголовного преследования) гласит: «Уголовное преследование в отношении подозреваемого или обвиняемого прекращается по следующим основаниям». Таким образом, очевидно, что уголовное преследование возможно только в отношении конкретного лица. Процессуальный порядок прекращения уголовного дела, при отсутствии подозреваемого (обвиняемого), прекращения уголовного преследования не требует, что прямо свидетельствует о начале осуществления уголовного преследования только после установления конкретного лица, причастного к совершению преступления.

По этому поводу Е. В. Шишкина отмечает, что началом уголовного преследования следует считать наделение лица, предположительно совершившего преступление, процессуальным статусом подозреваемого, обвиняемого или подсудимого. При этом, автор выделяет формы уголовного преследования в зависимости от момента наделения изобличаемого лица соответствующим процессуальным статусом в рамках определенной стадии уголовного судопроизводства: 1) подозрение; 2) обвинение; 3) государственное обвинение; 4) частное обвинение [1, с. 8].

Сторонником рассматриваемого нами подхода является и А. В. Синельников, который отмечает, что общее семантическое значение, придаваемое уголовному преследованию в действующем УПК, позволяет отразить посредством него лишь часть процессуальной деятельности органов уголовного преследования, связанную с изобличением конкретного лица, являющегося подозреваемым или обвиняемым по уголовному делу. Другая ее неотъемлемая часть, заключающаяся в надлежащем правовом реагировании на сообщение о преступном деянии, установлении события преступления и лица, его совершившего, остается за рамками смыслового содержания категории «уголовное преследование» [2, с. 122].

140

Таким образом, анализ норм уголовно-правового и уголовно-про-цессуального законодательства свидетельствует о наличие некоторой несогласованности в использовании формулировок, используемых для определения уголовного преследования. Вместе с тем, общая системность применения рассмотренных положений закона, позволяет нам определить уголовное преследование как процессуальную деятельность уполномоченных должностных лиц, направленную на изобличение конкретного лица подозреваемого (обвиняемого) в совершении преступления. При этом отправной точкой начала уголовного преследования является наделение лица в установленном законом порядке статусом подозреваемого, обвиняемого или подсудимого (при рассмотрении в суде дел частного обвинения).

Библиографические ссылки1. Шишкина Е. В. Институт уголовного преследования: автореф. дис.... канд.

наук. — Волгоград. 2008. — 182 с.2. Синельников А. В. Термин «уголовное преследование» как законодательная

категория и научное понятие // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 5: Юриспруденция. — 2003. — № 6. — С. 118—123.

3. Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации от 18.12.2001 № 174-ФЗ (ред. от 18.02.2020): [Электронный ресурс]. — URL: http//www.consultant.ru (дата обращения: 18.03.2020).

141

Н. В. Щетинина, г. Екатеринбург

ВОПРОСЫ СООТНОШЕНИЯ НОРМ, ПРЕДУСМАТРИВАЮЩИХ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ

ЗА НЕЗАКОННОЕ ПОЛУЧЕНИЕ КРЕДИТА (СТ. 176 УК РФ) И ПРИЧИНЕНИЕ ИМУЩЕСТВЕННОГО УЩЕРБА

ПУТЕМ ОБМАНА ИЛИ ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЯ ДОВЕРИЕМ (СТ. 165 УК РФ)

На современном этапе развития общества сфера кредитования, приносящая банкам и иным кредиторам доходы, характеризуется слабой защищенностью и, как никогда, нуждается в правовой защите. К преобладающим формам злоупотреблений относятся введение кредитора в заблуждение относительно действительных возможностей заемщика возвратить полученные средства и уплатить проценты за их использование. В контексте рассмотрения проблемных аспектов применения нормы Уголовного кодекса Российской Федерации (далее — УК РФ) об ответственности за незаконное получение кредита, представляется актуальным акцентировать внимание на отдельных вопросах его квалификации, связанных с соотношением этого преступления с причинением имущественного ущерба путем обмана или злоупотребления доверием.

Нормы, предусмотренные ст. 176 и 165 УК РФ следует считать конкурирующими. Незаконное получение кредита по сути является специальной нормой по отношению к причинению имущественного ущерба путем обмана или злоупотребления доверием. Как верно отмечает А. Н. Ляскало кредит как имущество передается в собственность заемщику, но у кредитора в результате возникает имущественное право (дебиторская задолженность), т. е. происходит замещение активов, различных по степени ликвидности. Как следствие, невозвращение кредита нарушает имущественное право на получение дебиторской задолженности, чем причиняется ущерб кредитору как собственнику соответствующего актива [1].

Общая норма, предусмотренная ст. 165 УК РФ, в отличие от ст. 176 УК РФ не содержит ограничений ни по предмету преступления, ни по способу обмана, ни по субъекту. Поэтому при отсутствии соответствующих признаков, необходимых для вменения ст. 176 УК РФ, содеянное при наличии оснований следует квалифицировать по ст. 165 УК РФ.

Так, ст. 165 УК РФ может быть применена в следующих случаях, исключающих возможность вменения ч. 1 ст. 176 УК РФ:

1. При незаконном получении кредита лицом, не обладающим признаками, указанными в ч. 1 ст. 176 УК РФ (например, не являющимся

142

индивидуальным предпринимателем или руководителем организации, получившим свидетельство о регистрации путем предоставления поддельных документов или фактически осуществляющим предпринимательскую деятельность через подставное лицо). Р. был осужден по ч. 1 ст. 165 УК РФ за то, что, не являясь индивидуальным предпринимателем, обратился в банк с заявкой о предоставлении кредита для приобретения автомобиля, предоставив заявление, в котором не отразил имеющиеся у него кредиторские задолженности. На основе представленных в заявлении заведомо ложных сведений было принято положительное решение о предоставлении кредита. Заключая кредитный договор, Р. принял на себя обязательство предоставить приобретенное транспортное средство банку в залог. Получив кредит и купив транспортное средство, он продал его. Осуществив в счёт погашения задолженности несколько платежей, Р. исполнение принятых на себя обязательств прекратил, тем самым причинив ущерб банку, который не смог обратить взыскание на залоговое имущество [2]. В приведенной ситуации Р. не мог быть привлечен к ответственности по ч. 1 ст. 176 УК РФ, поскольку не обладал надлежащими признаками субъекта.

2. Когда обман является не способом получения кредита, а способом его неуплаты. Так, К. был осужден по ч. 1 ст. 165 УК РФ за преступление, совершенное при следующих обстоятельствах. Он получил кредит в банке на приобретение грузового тягача. Заключая кредитный договор, К. принял на себя обязательство предоставить приобретенное транспортное средство банку в залог. Получив кредит и купив транспортное средство, К. предоставил его третьему лицу в залог по договору займа, а потом продал. Банку же К. представил заведомо ложные сведения об отсутствии обременений залогового имущества [3].

Кроме того, ст. 165 УК РФ может быть применена в случае незаконного получения средств на основании заключения не кредитного договора, что является необходимым условием для вменения ст. 176 УК РФ, а договора займа.

Так, В. судом был признан виновным в совершении преступления, предусмотренного п. «б» ч. 2 ст. 165 УК РФ. Он, являясь директором ООО «А» и осуществляя строительство нежилых объектов недвижимости, договорился с Р. о том, что последний будет финансировать данное строительство. Р. и подконтрольная ему организация заключили с ООО «А» в лице В. договоры займа и дополнительные соглашения к ним под условием возврата обусловленной суммы с выплатой 18 % годовых. При этом В. предоставил не соответствующие действительности сведения относительно залогового имущества. Общая задолженность В. перед Р. составила 29882975 рублей, которую В. в установленный срок не возместил [4].

При квалификации неправомерного завладения ресурсами банка или иного кредитора следует учитывать, что ст. 14.11 КоАП РФ предусматривает

143

административную ответственность за незаконное получение кредита. В отличие от ч. 1 ст. 176 УК РФ, административная норма не ограничена субъектным составом и предусматривает ответственность не только за получение кредита или льготных условий кредитования, но и займа. Кроме того, ущерб не является обязательным признаком состава рассматриваемого административного правонарушения. Однако осуществляя юридическую оценку содеянного по ст. 14.11 КоАП РФ, необходимо исключить наличие признаков, предусмотренных не только ч. 1 ст. 176 УК РФ, но и ст. 165 УК РФ.

Так, индивидуальный предприниматель Е., предоставив заведомо ложных сведений о финансовом состоянии своей деятельности получил в банке кредит, который не уплатил, причинив ущерб в размере 1,4 млн руб. Он был осужден именно по п. «б» ч. 2 ст. 165 УК РФ за причинение имущественного ущерба путем обмана или злоупотребления доверием, причинившее особо крупный ущерб [5].

Таким образом, ст. 14.11 КоАП РФ должна применяться при условии, если в результате получение кредита или займа либо льготных условий кредитования путем представления банку или иному кредитору заведомо ложных сведений о своем хозяйственном положении, либо финансовом состоянии причинен ущерб, не являющийся крупным по смыслу ч. 1 ст. 165 УК РФ, то есть не превышающий 250 тыс. руб.

В качестве примера административно наказуемого деяния можно привести следующий. Т. заключила кредитный договор сумму 35 000 руб. с ПАО «Л-Банк», представив заведомо ложные сведения о своём финансовом состоянии и месте работы [6].

Библиографические ссылки1. Ляскало А. Н. Разграничение незаконного получения кредита и иных составов

преступлений // Законы России: опыт, анализ, практика. — 2014. № 11 [Электронный ресурс]. СПС «Консультант плюс». URL: http://www.consultant.ru.

2. Приговор по делу № 1-83/2013 от 19 апреля 2013 г. [Электронный ресурс]. ГАС «Правосудие». URL: https://bsr.sudrf.ru.

3. Приговор Октябрьского районного суда г. Белгорода от 26 апреля 2013 г. по уголовному делу № 1-165/2013 [Электронный ресурс]. ГАС «Правосудие». URL: https://bsr.sudrf.ru.

4. Приговор Октябрьского районного суда г. Барнаула от 18 февраля 2019 г. по делу № 1-08/2019 [Электронный ресурс]. ГАС «Правосудие». URL: https://bsr.sudrf.ru.

5. Приговор Промышленного районного суда г. Ставрополя по уголовному делу № 1-448/2013. [Электронный ресурс]. ГАС «Правосудие». URL: https://bsr.sudrf.ru.

6. Постановление мирового судьи судебного участка № 2 Волгоградской области по делу об административном правонарушении № 5-2-6/2017 от 21 декабря 2016 г. [Электронный ресурс]. ГАС «Правосудие». URL: https://bsr.sudrf.ru.

144

ПРОБЛЕМЫ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ ПРЕСТУПЛЕНИЙ

С. Л. Денисов, В. А. Горбенко, г. Новороссийск

АКТУАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ ПРЕСТУПНОСТИ

Преступлением выступает общественно опасное, виновное деяние, запрещенное Уголовным кодексом под угрозой применения уголовного наказания.

Виновный характер этого деяния значит, что преступник или пренебрег правилами предосторожности, или нарушил сознательно норму уголовного права, либо вообще о последствиях своих действий не утруждал себя размышлениями, хотя должен был и мог это сделать.

Как общественно опасное деяние преступление совершается при взаимной обусловленности субъективных и объективных признаков. К числу объективных относятся объективная сторона и объект, к числу субъективных соответственно субъективная сторона и субъект. Для названных признаков общим выступает то, что одно и то же преступление (социальное явление) они характеризуют с разных сторон.

Единственное основание уголовной ответственности, который установил Уголовный закон, — наличие признаков состава преступления в действии (бездействии) лица. Совершаемые в настоящее время преступления зачастую очень сложно различить одно от другого. Признаки их практически идентичны, названия статей, которые предусматривают за совершенные деяния ответственность, очень схожи. Так, суд, следственные органы заходят в тупик, когда пытаются в совершенных деяниях определить признаки определенного преступления. От их законных и правильных действий зависят судьбы многих людей, которые отбывают наказание (или находятся под следствием), а также их близких [1, с. 131—135].

К сожалению, приходится признать, что криминогенная ситуация в нашей стране значительно ухудшается. Увеличилось число тяжких преступлений; преступлений, совершенных группой лиц (в том числе и подростками); хулиганских нападений и других правонарушений. Увеличился рост числа преступлений, связанных с незаконным оборотом наркотических средств и психотропных веществ, количества краж, совершенных в крупных торговых центрах и на прилегающей к ним территории. Нестабильностью характеризуется ситуация с преступностью несовершеннолетних и иностранных граждан.

В последние годы в России борьба с преступностью стала одной из главных задач государства. В настоящее время данная проблема, вместе с политической нестабильностью и существующим экономическим

145

кризисом, глубоко беспокоит общество. В период значимых преобразований возникают конфликты, обостряются социальные противоречия, ухудшается криминальная ситуация, ломается привычный жизненный уклад.

Предупреждение преступности является системой мер, которые предпринимаются общественными организациями, государственными органами, представителями власти и иными лицами, направлены на противодействие процессам детерминации преступности, целью имеющие предотвращение совершения новых преступлений, ресоциализацию потенциальных преступников [2, с. 22—25].

Предотвращение преступлений сводится к пресечению на начальном этапе преступной деятельности, когда преступник совершение определённого деяния только планирует, замышляет (то есть на стадии, когда его деятельность уголовно наказуемой ещё не является).

Пресечение преступлений имеет место, когда внешним воздействием процесс совершения преступления останавливается на стадии покушения или приготовления, когда преступник только подготавливает орудия или средства совершения преступления, осуществляет на совершение преступления сговор, ищет соучастников, либо когда процесс преступного посягательства пресекается до того, как была его цель достигнута, причинён преступный вред.

Преступность в жизни общества определяет уровень его безопасности. Государство и общество прикладывают много средств и усилий на противодействие преступности, что позволяет сохранить необходимый уровень общественной безопасности. Рост преступности в 2019 году зафиксирован в России впервые более чем за десять лет. На статистику повлияли неправомерные действия, совершенные за границей: с начала года таких эпизодов было 926. В основном это уголовно наказуемые деяния, совершенные украинскими военнослужащими в отношении мирных граждан на юго-востоке Украины. Сами иностранцы, согласно отчету, совершили 24 092 преступления в России, что 11 % меньше, чем годом ранее.

В целом по России удельный вес преступлений в числе всех зарегистрированных преступлений составляет 24,5 %. Помимо этого, более трети всех преступлений (41,6 % или 505 339 случаев) пришлось на кражи личного имущества. Их число увеличилось более чем на 3%. А количество мелких хищений выросло почти на 40 %. Одновременно участились киберпреступления: было зафиксировано 180 153 случая, рост составил 70 %. Также отмечен небольшой рост проявлений коррупции, хотя число тех, кто дает взятки и берет их, заметно снизилось, указано в отчете ведомства [3, с. 249—254].

Для предупреждения проблемы совершения преступлений необходимо изменить систему безопасности всего общества и государства в целом. Основное изменение заключается в предупредительных мерах, изменении всех причин вызывающих преступность.

146

Определяется эффективность системы предупреждения преступности не только необходимостью совершенствования и грамотной организации правового обеспечения деятельности по предупреждению преступлений, но и обязательным учетом произошедших в политической, экономической, социально-культурной и географической сферах жизни государства существенных изменений, а также использованием передовых методов зарубежных стран и исторического опыта в сфере предупреждения правонарушений и преступлений.

Большая часть реальной преступности — латентная, в регистрации на-ходится только часть совершенных преступлений. Ученые-криминологи разрабатывают различные способы и приемы обнаружения и определения масштабов латентной преступности. Эффективным способом является и анализ поступивших в правоохранительные органы жалоб, заявлений, сообщений о преступлениях, или в средства массовой информации, и сопоставление полученных результатов с данными уголовной статистики.

Независимо от характера и категории преступлений нельзя скрывать факт совершения преступлений от правоохранительных органов. Несомненно, тяжкие и особо тяжкие преступления скрыть сложно, они редко становятся латентными, но необходимо приложить усилия, чтобы сотрудниками правоохранительных органов были зафиксированы любые преступления. Ведь каким бы не было преступление (малозначительным или наоборот), должны в этом разбираться только компетентные органы [4, с. 79-84].

Проблему развития преступности в России можно оценить как стабильную, значительную часть которой, как и прежде занимает латентная преступность. Говорит это о том, что предпринятые меры противодействия не достаточно эффективны. Зачастую противоречивые постоянные дополнения и изменения законодательства по борьбе с преступностью, концептуального продуманного подхода совершенно не имеют. В системе предупреждения преступности до настоящего времени законодательно эти процессы так и не урегулированы. Нормами ведомственных актов не разрешаются проблемы комплексного подхода к урегулированию актуальных проблем предупреждения преступности. Эта проблема остается законодательно неурегулированной, наиболее насущной, и с точки зрения правоприменения второстепенной.

Рассмотрев основные тенденции развития преступности на территории России и ее предупреждение, можно отметить, что преступность так и продолжает совершенствоваться, даже при снижении показателей зарегистрированных происшествий. При этом рост преступности происходит в сферах, наиболее сложных для контролирования. Структура населения и его характеристики также совершенствуется и изменяется, правоохранительная система при этом остается на том же уровне. В настоящее время проблему предупреждения преступности не относят

147

к приоритетному направлению деятельности субъектов, которые ведут противодействие организации преступности. В данном случае не приходится говорить о благоприятных прогнозах в совершенствовании вопроса предупреждения преступности и выявлении определенных проблем. Уровень безопасности российского общества, таким образом, будет снижаться, если не изменится уголовная политика по усилению криминологической обстановки. Только решив общие, фундаментальные вопросы предупреждения преступлений в рамках концептуальных основ этой деятельности, можно рассчитывать не только на успешную предупредительную деятельность в отдельных сферах проявления преступности — в экономике, социальной сфере, воинской деятельности и т. п., но и в предупреждении преступлений в целом.

Библиографические ссылки1. Павловский В. С. Профилактика преступности на современном этапе развития

российского общества // Крымский Академический вестник. — 2019. — № 6. — С. 131—135.

2. Билецкий Д. Р. К вопросу о предупреждение преступности // Крымский Академический вестник. — 2018. — № 5. — С. 22—25.

3. Прошина Е. А. Уголовно-правовое воздействие как элемент системы предупреждения преступности // Уголовная ответственность и наказание. Опыт России и зарубежных стран. — 2019. — С. 249—254.

4. Евланова О. А. Некоторые проблемы предупреждения современной преступности в России // Вестник Академии Генеральной прокуратуры России. — 2018. — № 2 (64). — С. 79—84.

148

Н. Н. Дудинов, Т. П. Деревянская, г. СимферопольКРИМИНОЛОГИЧЕСКАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА

ЛИЧНОСТИ ПРЕСТУПНИКА-КОРРУПЦИОНЕРА

Как отмечает А. А. Глухова, правонарушитель с его сознанием и волей — это центральное звено, которое связывает причину и следствие [1, с. 106.]. Определение биологических, психологических и социальных свойств и качеств личности правонарушителя является одной из неотъемлемых составляющих осуществления предупреждения преступности. Именно поэтому исследования личности коррупционера является ключевой задачей в разработке закона, который бы устанавливал основы противодействия коррупции в России.

Многочисленными исследованиями подтверждено, что в совершении преступлений коррупционной направленности ключевую роль играют именно социальные, а не биологические свойства личности, которые определяют направление развития биологических основ человека. Хотя влияние биологических свойств человека преуменьшать не стоит.

Наряду с этим не можем не вспомнить, что содержание понятия личности преступника сочетает в себе социологическое понятие личности и юридическое понятие преступника, из-за чего проблема личности преступника должна решаться на основе общесоциологического учения о личности [2, с. 53.]. Поэтому, применяя понятие «личность преступника», надо иметь в виду именно социальную сущность человека, совершившего преступление, то есть нарушившего уголовный закон.

Итак, под личностью преступника криминологи понимают совокупность социально-демографических, психологических и нравственных характеристик, присущих людям, виновным в преступной деятельности определенного типа [3, с. 41.], или совокупность типологических социально значимых и психологических свойств, черт индивида, которые обусловливают совершенное им преступление [4, с. 32.].

Можно сказать, что личность преступника — это совокупность социально значимых свойств, признаков, связей и отношений, которые характеризуют человека, виновного в нарушении уголовного закона, в сочетании с другими (неличными) условиями и обстоятельствами, влияющими на его преступное поведение. В то же время указанная совокупность признаков лица, совершающего коррупционные преступления, является не просто набором черт, свойств личности, а имеет определенную упорядоченность.

Выделяют структуру и основные черты криминологической характеристики лица, совершившего коррупционное деяние, предусматривающие следующие основные группы признаков:

1) социально-демографические;2) морально-психологические;

149

3) уголовно-правовые;4) социальные роли и статус [5, с. 56.].

Первую группу признаков личности преступника, а, следовательно, и лица, совершающего коррупционные преступления, составляют свойства личности, указывающие на возраст, пол, социальное положение (статус), на-циональность, гражданство лица, его образование, профессию (род занятий), место рождения и проживания, семейное положение, принадлежность к социальным группам или объединениям граждан и др.

Эти признаки постоянно выделяют ученые, однако их выделение не изменяет состояния коррупции и не помогает противодействовать ей, поскольку указанные социально-демографические признаки присущие любому лицу и сами по себе не имеют криминологического значения. Но в статистической отчетности в отношении лиц, совершивших преступления, социально-демографические признаки дают важные сведения, без которых невозможна полная криминологическая характеристика личности преступников.

Эту группу признаков дополняет четвертая группа признаков личности преступника. Социальные роли и статус лица раскрывают ее значимость, место в общественной иерархии, показывают, какие функции лицо выполняет в обществе. Социально-ролевая система характеристик предусматривает выполнение лицом определенной социальной роли, учитывают как его социальное положение — комплекс отношений в социальной среде (системе).

Следует отметить, что каждому социальному положению соответствует сценарий роли, одновременно контролирующий три группы субъектов (государство и его официальные предписания, общество и неправовые социальные нормы, неофициальные общественные структуры и неписаные правила поведения, социальные ожидания) [6, с. 43.].

Для преступлений коррупционной направленности характерны социально-ролевые ситуации, при которых лицо занимает одно положение, а ориентируется на другое, стремится добиться другого уровня как для себя, так и для членов своей семьи и т. д.

Полагаем, что выделять такую группу признаков личности преступника является лишним, так как она полностью охватывается социально-демографическими свойствами личности. Её выделение некоторыми учеными обусловлено узким пониманием социально-демографических признаков структуры личности преступника в целом и коррупционера в частности.

Однако, так как самое широкое понимание социально-демогра-фических признаков является уместным и оправданным, так как показывает фактическую связь демографических признаков (возраст, пол, место жительства, национальность) с социальным происхождением человека, родом его занятий, значимостью в обществе, функциями в определенной

150

социальной группе и т. д. Кроме того, сложно представить, что социальное положение человека, его социальное происхождение или национальность не связаны с общественной деятельностью человека, к примеру, с его участием в объединениях граждан. В частности, лицу — представителю так называемого среднего класса — крайне сложно быть участником общественных объединений с участием других слоев общества.

Итак, наше исследование личности преступника должно учитывать три группы признаков: социально-демографические, уголовно-правовые и морально-психологические.

Обязательной чертой личности коррупционера является наличие у него корыстного мотива. Таким образом, он осознает значение своих неправомерных действий и сознательно нарушает закон.

По социальному статусу лиц, привлекаемых к ответственности за нарушение антикоррупционного законодательства, это — государственные служащие, депутаты всех уровней, главы местных советов, военные должностные лица.

К примеру, считается наиболее опасным видом преступлений коррупционной направленности является взяточничество. Такие действия должностного лица заключаются в предоставлении услуг физическому или юридическому лицу в обмен на определенную выгоду первого. В большинстве случаев, если дача взятки не является следствием вымогательства, основную выгоду от сделки получает взяткодатель.

Изучение уголовных дел о взяточничестве свидетельствует, что получение взятки в основном совершается группой лиц. По данным судебной статистики в каждом третьем случае получения взятки участвуют две или более лиц. При этом наблюдается постоянный рост количества таких преступлений, совершенных группой лиц.

Так, если в 2008 г. Их удельный вес в структуре получение взятки составляла 34,7 %, то в 2018 г. этот показатель вырос уже до 39,4 % [7, с. 210].

Изучение данных официальной статистики позволяет выделить несколько важных криминологических тенденций в отношении лица-коррупционера:

1) уменьшение количества женщин среди взяточников (в 2008 г. женщины среди взяточников составляли 36 %, а в 2018 г. — 29,3 %);

2) повышение образовательного уровня взяточников (в 2008 г. каждый второй взяточник имел высшее или среднее специальное образование, а в 2018 г. удельный вес таких лиц среди взяточников значительно увеличилась и составил — 88 %);

3) уменьшение среди взяточников лиц, ранее совершавших преступление (в 2008 г. количество лиц, ранее совершавших преступление, — 2,2 %, а в 2018 г. — 1,3 %);

4) увеличение среди взяточников лиц, достигших 30-летнего возраста:151

а) лица, совершившие взяточничество в возрасте 25–29 лет в 2008 г. составляли 11,3 %, в 2018 г. — 14,1 %).

б) лица, совершившие взяточничество в возрасте 30 лет и старше в 2008 г. составляли 81,8%, в 2018 г. — 89,6 %) [2, с. 211.].

Важно, по нашему мнению, формировать устойчивые внутренние убеждения человека, ведь согласно законам бихевиоризма, попадая в коллектив, человек перенимает правила поведения, которые в этом коллективе приняты. Поэтому, если внутриведомственная культура такова, что в отношении к взяткам присутствует обстановка благодушия, порой безответственности при решении служебных вопросов, отсутствие гласности при обсуждении вины сотрудников, то вновь прибывшие примут такое поведение как нормальное и будут следовать ему в дальнейшем.

Таким образом, проанализированный криминологический портрет личности современного коррупционера может быть использован в антикоррупционной политике государства при разработке конкретных мер профилактики преступного коррупционного поведения.

Библиографические ссылки1. Криминология: курс лекций / А. А. Глухова и др. // Нижегородская академия

МВД России. — Н. Новгород: НА МВД России, 2017. — 301 с.2. Криминология: учеб. / Под ред. В. Н. Кудрявцева, В. Е. Эминова. — М.: Норма:

Инфра-М, 2010. — 800 с.3. Капинус О. С. Криминологическое исследование личности коррупционного

преступника // Журнал зарубежного законодательства и сравнительного правоведения. — 2018. — № 2. — С. 82—88.

4. Безродная Н. В. Особенности личности коррупционера // Вестник Восточно-Си-бирского института МВД России. — 2010. — № 1. — С. 42—49.

5. Клейменов М. П. Криминология: учеб. пособ. / М. П. Клейменов. — М.: Норма, 2011. — 448 с.

6. Завольская Н. Б. К вопросу о личности современного коррупционера // Государство и право в XXI веке. — 2016. — № 3. — С. 36—45.

7. Жеглова Н. А., Корнева Л. С. Криминологическая характеристика личности коррупционера // Рациональное общество в современном мире: сборник конференции. — 2019. — С. 209—212.

152

Е. С. Качурова, г. Иркутск

ВИКТИМОЛОГИЧЕСКОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ ДОМАШНЕГО НАСИЛИЯ В УСЛОВИЯХ

САМОИЗОЛЯЦИИ ГРАЖДАН

В настоящий момент человечество столкнулось с новой непрогнозируемой и трудно предотвратимой угрозой безопасности — короновирусом COVID-19, который вызвал нового типа.

В пандемии в большинстве стран не только административную, но и уголовную за нарушение режима самоизоляции. В России режим карантина введен в большинстве регионов, включая Иркутскую область, где с 30 марта 2020 года граждане обязаны соблюдать режим самоизоляции, что обеспечивает сдерживание распространения заболевания и является обязательным условием для сохранения здоровья населения.

Именно исполнение гражданами особого режима, связанного с невозможностью покидать без острой необходимости места проживания, временное отсутствие работы, а для многих ее потеря и осознание убытков, вызванных приостановкой деятельности большинства организации и бизнеса, психологический дискомфорт и употребление, в этих без того сложных социальных условиях, алкоголя — становятся негативными криминогенными факторами, способствующими увеличению числа случаев домашнего насилия, о чем свидетельствуют данные СМИ и медицинская статистика первой недели карантина [1]. Прогнозировать рост такого насилия в случае продления режима самоизоляции можно, анализируя данные, полученные из зарубежных стран, где карантин введен на месяц раньше, а число заявлений в полицию о вспышках агрессии у изолированных граждан увеличивается с каждым днем.

Причины такой агрессии объективны и предсказуемы — психологическое состояние людей, находящихся в страхе за жизнь и здоровье свою и своих близких, ограничение пространства для передвижения, невозможность минимизировать общение в случае конфликта с членами семьи, проживающих в одном помещении, как правило, не рассчитанного для постоянного пребывания совместно такого количества людей (малометражные квартиры, квартиры-студии, отсутствие балкона и т. д.), нарушение сна, длительное использование гаджетов в течение дня, невозможность достаточной физической активности, фрустрация, вызванная осознанием невозможности осуществления планов и ряд других физиологических и психологических условий для возрастания напряженности и конфликтов с домочадцами.

Именно в такой обстановке, важно не допустить усиления негативных детерминант виктимным поведением потенциальной жертвы, то есть исключить возможную провокацию и дальнейшую эскалацию семейного

153

конфликта. Способствовать этому может своевременное использование мер виктимологической профилактики домашнего насилия, призванных обеспечить безопасность всем членам семьи и снизить риск совершения насильственных преступлений.

Домашнее насилие в условиях изоляции граждан во время карантина можно определить, как умышленные, общественно опасные, противоправные действия в отношении совместно изолированных с преступником лиц, которые выражаются в применении, посягающим лично или косвенно, вопреки воле потерпевшего, физической силы, которые создают опасность для жизни или здоровья в момент применения, влекущих нарушение телесной неприкосновенности, причинение вреда здоровью различной степени тяжести, наступление смерти, а также характеризующиеся угрозой причинения такого вреда.

В первую очередь необходимо выделить лиц, обладающих определенной виктимностью, то есть предрасположенностью в рассматриваемых обстоятельствах стать жертвой насилия. Речь идет о личностной виктимности, связанной с возрастом (пожилые, несовершеннолетние), состоянием здоровья и полом граждан, а также виктимностью-деформацией, относящейся к лицам, страдающим алкоголизмом и наркоманией, которая «представляет собой совокупность социально-психологических свойств личности, связанных с неблагоприятными особенностями социализации последней, ее неудовлетворительной социальной адаптацией, в психологическом плане выражающейся в эмоциональной неустойчивости, неконтролируемости, сниженной способности к абстрактному мышлению» [2, с. 14].

Дополнительно усиливают возможность виктимизации индивидуальные особенности, связанные с повышенной конфликтностью, темпераментом, наличием заболеваний психики, депрессии и других расстройств поведения потенциальной жертвы.

Так, наиболее уязвимыми для домашних агрессоров в условиях изоляции, становятся лица пожилого возраста, дети, женщины, больные, нуждающиеся в уходе. Особо хочется выделить женщин, как объект домашнего насилия, не только в период изоляции, которые часто скрывают преступления, полагая, что одной остаться хуже, чем терпеть домашнее насилие. Как правило, стереотипы о допустимости насилия в семье, закладываются в детстве. Большинство виктимных женщин копируют поведение своих мам или являлись жертвами насилия в детстве, поэтому для них этот шаблон становится нормой жизни. Не стоит забывать и о физической слабости женщин, в сравнении с мужчинами [2, c. 34—35]. В ситуации, когда многие мужчины находятся в эмоционально подавленном состоянии, понимая экономические последствия карантина, раздражены, постоянным присутствием жены и детей, невозможностью покинуть дом, рост агрессии очевиден. В такой ситуации, важно вовремя

154

установить режим общения, не допускать употребления алкоголя, способного усиливать напряжение, постараться предотвратить конфликт, а в случае его неизбежности обратиться за помощью к сотрудникам полиции или позвонив на горячую линию в центр помощи.

К сожалению, приходится констатировать и наличие угроз для людей с ограниченными возможностями здоровья (люди с психосоматическими дефектами и отклонениями; лица, находящиеся на попечении родственников, утратившие трудоспособность и не способные к сопротивлению по состоянию здоровья). Жертвы данной группы объективно нуждаются в повышенной защите, поскольку для домашних агрессоров не существует моральных и этических ограничений, что дает им возможность реализовывать свой преступный умысел в отношении слабых.

Среди прочих видов личностной виктимности, в условиях самоизоляции имеет смысл выделить «стрессовую виктимность», которая обусловлена резким изменением психического состояния людей, произошедшим вследствие карантина — повышенного давления на психику пугающими прогнозами, скептицизмом некоторых аналитиков по поводу необходимости введения режима изоляции, резкими и жесткими ограничительными мерами, продиктованными объективной необходимостью, но воспринимаемыми некоторыми людьми, как насилие со стороны государства и ограничение конституционных прав и свобод. В условиях изоляции существует множество факторов, способствующих дестабилизации психического состояния граждан.

Виктимологическая профилактика насильственных преступлений в ус-ловиях длительной изоляции, должна осуществляться посредством внедрения мер как общих, направленных на снижение виктимогенных факторов — таких как алкоголизация, экономические неблагоприятные последствия карантина, возможная безработица, отсутствие возможности обращения потерпевших за помощью в правоохранительные органы, так и индивидуальных, учитывающих конкретные проблемы той или иной семьи.

Наиболее приоритетным направлением в виктимологической профилактике насильственных преступлений, совершаемых в условиях домашней самоизоляции, выступает информирование людей о способах организации досуга, возможность открытого доступа к бесплатным он-лайн консультациям психологов, контроль со стороны специально уполномоченных субъектов за семьями, где уже имелись обращения по поводу применения насилия, внимание соседей к тому, что происходит в доме, участие учителей не только в дистанционном обучении, но и выполнение ими функций информаторов о том, что происходит с обучаемыми в семье во время карантина. Общество оказалось неготовым к современному вызову, не только в сферах медицины, экономики, граждане психологически не способны перестроится из полноценного режима

155

круглосуточного потребления товаров и услуг — «24/7» к режиму ограничений общения, развлечений, передвижений. Все это нуждается в более длительном осмыслении и выработке адаптационных инструментов, способных защитить людей от необоснованных вспышек агрессии, распущенности по отношению к близким, а это в первую очередь изменение подходов в воспитании, привитие дисциплины и законопослушности гражданам. Положительным примером такого общества может стать Китай, жители которого первыми приняли на себя удар, вызванный пандемией. Благодаря общей идеологии, понимании социальной полезности карантина, восточному альтруизму и законопослушности, этой стране раньше других удалось частично справиться с распространением короновируса и отменить тотальный карантин. Негативным же примером виктимного поведения могут стать некоторые страны Европы, в частности Италия, где сама культура, обы-чаи и правовой нигилизм граждан послужили виктимолгенной почвой для молниеносного распространения вируса, унесшего жизни около 60 тыс. человек.

Домашнее насилие в условиях пандемии опасно еще и дополнительной возможностью заражения участников преступления, в случае выхода жертвы на улицу, обращения к случайным прохожим за помощью, также это дополнительная нагрузка на правоохранителей и медиков, которые в это период работают в усиленном режиме и не всегда могут своевременно оказать помощь (часть больниц закрыта вследствие заражения короновирусом).

Важную роль в виктимологической профилактике домашнего насилия должны принимать не только специальные субъекты, но и СМИ, социальные сети, волонтерские организации и органы социальной защиты, которые должны объяснять возможные механизмы поведения в случае конфликта, осуществлять помощь гражданам, оказавшимся в сложной жизненной ситуации.

Кроме того, необходимо усилить контроль за лицами, которые находятся под административным надзором (недавно освободившиеся из мест лишения свободы, осужденные к исправительным или обязательным работам), поскольку существует опасность рецидива совершения преступлений лицами, ранее отбывающими наказание в местах лишения свободы.

В ситуации, когда жертвам домашнего насилия просто некуда сбежать от агрессора, когда все центры помощи и даже религиозные объекты (церкви, храмы, мечети, синагоги) закрыты на карантин, важно наладить фитбэк с теми, кто обратился за помощью по горячей линии, распространить информацию о номерах телефонов психологических служб, участковых, активистов и правозащитников, способных оказать дистанционную помощь в решении проблемы, либо изменить место изоляции жертвы.

156

Немаловажное значение для виктимологической профилактики на-сильственных преступлений в условиях карантина имеет предотвращение вторичной виктимизации жертв домашнего насилия.

Таким образом, виктимологическая профилактика домашнего насилия в условиях самоизоляции, может значительно повлиять на снижение численности таких преступлений, а также снизить риски случайного заражения короновирусом.

Мероприятия по оказанию на жертв домашнего насилия соответствующего профилактического воздействия должны включать в себя беседы разъяснительного характера с пожилыми и несовершеннолетними потерпевшими, с родственниками, с лицами из их близкого окружения, разъяснение процедуры обращения за помощью, которая должна быть оказана своевременно и эффективно, а также возможности психологических методов адаптации в режиме самоизоляции.

Библиографические ссылки1. Портякова Н. Побочный эффект: во время карантина участились случаи

домашнего насилия // Известия. URL: https://iz.ru/993534/nataliia-portiakova/poboinyi-effekt-vo-vremia-karantina-uchastilis-sluchai-semeinogo-nasiliia (дата обращения: 01.04.2020).

2. Репецкая А. Л. Виновное поведение потерпевшего и принцип справедливости в уголовной политике. — Иркутск, 1994. — 151 с.

3. Босхолов С. С., Качурова Е. С. Основы криминологической виктимологии: учеб. пособ. — Иркутск: Иркут. ин-т (филиал) ВГУЮ (РПРА Минюста России), 2019. — 78 с.

157

А. Р. Лонщакова, г. УфаВЫЯВЛЕНИЕ БЕССОЗНАТЕЛЬНОГО МОТИВА

НАСИЛЬСТВЕННОГО ПРЕСТУПНОГО ПОВЕДЕНИЯ — ОДНО ИЗ НАПРАВЛЕНИЙ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ

НАСИЛЬСТВЕННЫХ ПРЕСТУПЛЕНИЙ

Просчеты в социально-экономической политике, отсутствие общест-венно-патриотического воспитания, крайне потребительское отношение ко всем ресурсам (материальным, социальным, иным), неумеренное и бесконтрольное употребление алкоголя, наркотиков, ослабление и фактически методическое уничтожение института семьи, доминирование инстинкта эгоизма — привели к крайне опасным появлениям психического и физического насилия в обществе. Актуальность исследования обусловлена комплексом проблем, лежащих в сфере раскрытия, расследования, предупреждения насильственных преступлений.

Решение проблем выявления и использования бессознательного мотива насильственного преступного поведения позволит более эффективно выявлять причины и условия, способствовавшие совершения насильственного преступления; акцентуации характера и личностные расстройства насильственного преступника. Также эта крайне важная информация, интегрированная из психологии, права, психиатрии, позволит предупреждать насильственные преступления.

В рамках изучения вопроса проанализировано более ста восьмидесяти уголовных дел, рассмотренных районными и городскими судами Республики Башкортостан, Республики Татарстан в 2005—2019 гг., возбужденных по ст.ст. 105, 111, 113, 115, 116, 117, 119, 158, 2051, 2052, 207, 282, 2822 УК РФ; проведен опрос следователей, психологов, психиатров.

В своих ранних публикациях мы приводили анализ отдельных вопросов интегрирования теории криминалистики, теории судебной экспертизы в аспекте изучения мотивов преступного насилия; утверждали, что понять преступное насилие возможно только на основе знания психологии поведения личности, мотивов психологических (бессознательных), юридических [1, с. 67—68].

При рассмотрении существующих подходов к изучению личности преступника мы выделили те из них, с помощью которых удается установить особенности психологии поведения личности преступника, выявить мотивы психологические (бессознательные), юридические, проанализировать механизм преступления, получить объективную информацию о преступном событии.

По результатам изучения нами архивных уголовных дел выявленными юридическими мотивами явились: личные неприязненные отношения —

158

приблизительно половина изученных уголовных дел; хулиганские побуждения — приблизительно четверть изученных уголовных дел; месть — приблизительно каждое десятое изученное уголовное дело; ревность — каждое десятое изученное уголовное дело. По результатам нашего исследования мы отмечаем, что вопросы выявления мотивов насильственного поведения носят формальный характер, реальные мотивы насильственного поведения и их психологическое содержание также не устанавливаются. А значение этого вопроса в расследовании насильственных преступлений является фундаментальным.

Ю. М. Антонян, М. И. Еникеев, В. Е. Эминов справедливо отмечают, «что чрезвычайно сложная и практически важная проблема — бессознательные мотивы преступного поведения. Их раскрытие позволяет ответить на вопросы: почему и ради чего совершены те преступления, смысл которых неясен или неочевиден, почему в данной ситуации человек совершил именно эти преступные действия, а не какие-либо другие, каково вообще происхождение ведущих мотивов поведения конкретного лица, какую роль они играют в его жизнедеятельности в целом. Изучение бессознательных мотивов, как и всей сферы бессознательного, позволяет понять конкретную личность и ее отношение к миру» [2, с. 151].

Ученые справедливо отмечают, что до сих пор юристы редко обращаются к сфере бессознательного с целью установления действительных мотивов многих преступлений и не владеют методами выявления таких мотивов. Более того, юристы не привлекают для помощи при решении этого вопроса специалистов-психологов, специалистов-психиатров. По результатам изучения нами архивных уголовных дел, имеющиеся объяснения субъективных причин значительной части насильственных преступлений носят поверхностный, шаблонный, формальный характер и не способствуют решению насущных задач расследования.

Исходя из выявленной закономерности, мы проанализировали классификацию мотивов преступлений, предложенную Ю. М. Антоняном, В. В. Гульданом [3, с. 139—180].

Данную классификацию мы использовали для выявления бессознательного мотива насильственного преступного поведения. На ее основе, проанализировав материалы изученных нами архивных уголовных дел с целью раскрытия содержания насильственных противоправных действий.

В результате нами выявлены следующие мотивы поведения:— аффектогенные мотивы — треть изученных уголовных дел;— ситуационно-импульсивные мотивы — каждое десятое изученное

уголовное дело;

159

— мотивы психопатической самоактуализации — три четверти изученных уголовных дел;

— неосознанные мотивы — каждое десятое изученное уголовное дело;

— анэтические мотивы — одно изученное уголовное дело;— мотивы «суррогаты» — одно изученное уголовное дело;— суггестивные мотивы — каждое десятое изученное уголовное

дело.Таким образом, по изученным нами архивным уголовным делам

бессознательными мотивами насильственных преступлений преимущественно явились ситуационно-импульсивные, аффектогенные мотивы, мотивы психопатической самоактуализации.

Также интересно и важно отметить для сравнения, по результатам изучения нами архивных уголовных дел, три четверти преступников имеют эпилептоидную акцентуацию характера. Иными словами, имеет место быть накопление патологической агрессии, приводящее к совершению агрессивных насильственных преступлений. Влияние на патологическую эпилептоидную агрессию, ее нейтрализация с первых этапов социализации, позволят значительно сократить проявление преступного насилия.

Более того, авторитетные ученые исследования причин преступного насилия утверждают, что для того чтобы понять подлинные мотивы совершения насильственных преступлений, необходимо: обратиться к анализу жизненного пути преступника, условий его социализации с раннего детства, все это вскроет происхождение мотивов насильственного преступного поведения, выявит личностные особенности, которые также способны порождать преступное насилие и на основе этого, выявить и исследовать бессознательные мотивы такого поведения [4, с. 88—107].

О. В. Полстовалов справедливо указывает на то, что недооценка мотивов как личностных новообразований в познавательно-поисковой деятельности расследования предопределена предметной рассогласованностью криминалистики и криминологии, поскольку приоритет в исследовании преступной мотивации заведомо отдавался последней [5, с. 33]. А интегрированная выявленная базовая информация о личности преступника (мотив (юридический, психологический (бессознательный); психологический тип, акцентуация характера, личностные расстройства и др.) являются основой для предупреждения преступлений против личности.

Исходя из вышеизложенного, следует отметить, что создать условия (научные, методологические, организационные) по грамотному и эффективному использованию инструментов для выявления бессознательных мотивов насильственного преступного поведения достаточно сложно. Но,

160

возможно это сделать, основываясь на объединении усилий следователей и специалистов-психологов, специалистов-психиатров для выявления и использования этой значимой информации при организации раскрытия, расследования и, главное, предупреждения насильственных преступлений.

Библиографические ссылки1. Лонщакова А. Р. Тактика допроса обвиняемого по делам о насильственных

преступлениях: автореф. дис. … канд. юрид. наук / Южно-Уральский государственный университет. — Челябинск. 2009. — 242 с.

2. Антонян Ю. М., Еникеев М. И., Эминов В. Е. Психология преступника и расследования преступлений. — М.: Юристъ, 1996. — 336 с.

3. Антонян Ю. М., Гульдан В. В. Криминальная патопсихология. — М.: Наука, 1991. — 248 с.

4. Антонян Ю. М., Кудрявцев В. Н., Эминов В. Е. Личность преступника. — СПб: Юрид. центр Пресс, 2004. — 336 с.

5. Полстовалов О. В. Личностный подход в криминалистической тактике и причины кризиса концепции криминалистической характеристики // Следственная, экспертная, судебная практика как отражение современных криминалистических теорий: проблемы, тенденции, перспективы: мат-лы всерос. науч.-практ. конф. / под общ. ред. Ф. Б. Мухаметшина. — Уфа: УЮИ МВД России, 2005. — 315 с.

161

Бобученко Н. П., Сутурин М. А., г. Иркутск

ПРЕСТУПНОСТЬ НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНИХ И МЕРЫ ОБЩЕСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ

В последние годы прошлого столетия мировое сообщество обратило внимание на необходимость особой правовой защиты несовершеннолетних. Значимым событием стало принятие Конвенции о правах ребенка 20 ноября 1989 г. на 44-й сессии Генеральной ассамблеей ООН [1]. 13 июня 1990 г. к этой Конвенции присоединилась и Российская Федерация. Несмотря на более чем 30-летний период существования этого основополагающего документа, многие проблемы, связанные с обеспечением безопасности детей, их счастливого детства так и остались не разрешенными до конца, как на международном уровне, так и на уровне многих национальных правовых систем.

Дети наряду с престарелыми, инвалидами, беременными женщинами, душевнобольными относятся к тем, кто значительно чаще подвергаются негативному воздействию со стороны общества, а потому нуждаются в особой защите своих прав и законных интересов.

Хотелось бы отметить, что проблемы преступности несовершеннолетних, вопросы реагирования со стороны государства и общества на преступные проявления подростков, не теряют и не могут потерять своей актуальности.

Несмотря на то, что в течение последних нескольких лет статистические показатели (количество зарегистрированных преступлений, совершенных несовершеннолетними или при их соучастии) преступности несовершеннолетних (в целом по Российской Федерации) имеют тенденцию к снижению, качественные характеристики данного вида преступности имеют тенденцию к ухудшению. Более того, как отмечают многие специалисты в области криминологии, при существующем порядке вещей (социальная, экономическая, уголовно-правовая и т. д. политика государства), имеются негативные предпосылки к увеличению (количественному) преступных деяний, совершаемых представителями данной возрастной группы.

Кроме того, не является особым секретом и то, что «детерминационная база» преступности несовершеннолетних по своим основным параметрам не меняется на протяжении многих десятилетий. Да, возможно, появляются новые условия, но базовые, глубинные причины, на наш взгляд, не измены. Несовершеннолетнему, в силу особенностей его возраста, необходимо утвердится в жизни, почувствовать свою реальную значимость, как для микро, так и для макро социума и т. д. Когда он, в силу чаще всего объективных причин, лишен или ограничен в такой возможности, мы наблюдаем озлобление на родных и близких, на общество. И это

162

озлобление, нередко детерминирует его на стремление заявить о себе противозаконным, преступным путем.

На наш взгляд, именно на этапе подобного рода «заявлений», выражаемых с помощью девиантных, нередко преступных поведенческих практик, ключевая роль, в аспекте реакции на них, принадлежит обществу и государству.

На сегодняшний день аксиомой является то, что государство обязано проводить взвешенную, грамотную и научно обоснованную политику в отношении несовершеннолетних. В лице своих компетентных органов, принимаемых нормативно-правовых установлений, государство исходит из того, что лицо, не достигшее совершеннолетия, не может в полной мере осознавать общественную опасность своих действий и тех последствий, которые они могут повлечь. В связи с этим устанавливается особый порядок осуществления несовершеннолетними их прав, а также особенности реализации юридической ответственности в отношении них. Но все вышесказанное, как говорится, это одна сторона медали.

В социальной действительности, при анализе положений закона (в частности Уголовного кодекса РФ), при реализации правоприменительной практики, мы нередко наблюдаем несколько иную картину (в отличие от декларативных заявлений) реализации ответственности в отношении несовершеннолетних, совершивших преступления.

Анализ законодательного оформления и правоприменительной практики в деятельности по предупреждению преступности несовершеннолетних за последние десятилетия демонстрирует тенденцию «наказательной» концепции. А при несоблюдении определенных условий, как отмечал Н. В. Щедрин, сам карательный концепт может выступить и, как показывает практика (и в аспекте всей преступности, и в аспекте преступности несовершеннолетних) выступает источником опасности [2, с. 357]. Опасность это выражается в продуцируемом рецидиве, культивировании преступного образа жизни и т. д. Исходя из анализа практики, применение всех видов уголовного наказания в отношении несовершеннолетних зачастую бессильно, если оценивать их эффективность с точки зрения достижения формально закрепленных целей уголовного наказания (ч. 2 ст. 43 УК РФ [3]).

Кроме того, и криминологические исследования и, опять же анализ практики, позволяет сделать вывод о том, что нередко его (наказания) применение просто бессмысленно или невозможно. В частности, можно привести пример практики назначения наказания в виде лишения права заниматься определенной деятельностью или наказания в виде штрафа. При этом, именно привлечение к уголовной ответственности и ее реализация в аспекте назначения наказания влечет за собой негативные последствия для несовершеннолетнего не только «здесь и сейчас», но и распространяет свое воздействие на всю его дальнейшую жизнь. Например, наличие судимости

163

и всех связанных с ней правовых и не только последствий. Государство, в лице его уполномоченных органов, «качественно» реализуя существующие уголовно-правовые «наказательные» инструменты в отношении несовершеннолетнего, совершившего преступление, обеспечивает ли его дальнейшую безопасность? Безопасность, связанную с его последующим ресоциализационным процессом и результатом? Представляется, что ответы на эти вопросы достаточно очевидны (при этом, мы ни в коей мере не ставим под сомнение необходимость наличия наказательных уголовно-правовых инструментов, как одного из средств предупреждения преступности несовершеннолетних).

Большинство правоведов придерживаются позиции, что право, как таковое вызвано к жизни соображениями безопасности: человека, племени, народа, сообщества. По мнению Н. В. Щедрина, весь арсенал средств правового регулирования можно разделить на четыре группы: меры восстановления (компенсации); меры поощрения (награды); меры безопасности (защиты); меры юридической ответственности (наказания). При этом все меры воздействия между собой тесно взаимосвязаны [2, с. 355].

В рамках настоящей работы мы бы хотели заострить внимание на двух моментах.

Первое. По нашему мнению, одной из главных (если не самой главной) задач уголовного закона является обеспечение охраны (безопасности) человека. В первую очередь человека, который в силу сложившихся негативных (иногда трагических) обстоятельств, стал жертвой от преступного посягательства. Но, на наш взгляд, имеет место и другой аспект. Уголовный закон, в известной степени, должен охранять (обеспечивать его безопасность в широком ее понимании) и человека, который, так же, в силу сложившихся негативных обстоятельств, стал носителем преступного поведения. И здесь мы, говоря носителе преступного поведения, ведем речь о несовершеннолетнем человеке. Уже аксиономичным представляется тезис о том, что подавляющее большинство несовершеннолетних, совершающих преступления, в первую очередь являются жертвами. Жертвами в более широком толковании данного термина. Жертвами негативного влияния «извне» (негативное окружение, асоциальные условия формирования и т. д.). К данному выводу нас приводят результаты как собственных исследований, так и многочисленных исследований, посвященных изучению личности несовершеннолетнего, характеризующегося девиантным поведением (в том числе, преступника). При этом, подобного рода исследования проводятся не только специалистами в области криминологии, но и психологами, специалистами в области возрастной физиологии, педагогики и т. д.

Второе. Не ставя перед собой задачу глубоко осмысления и анализа природы мер общественной безопасности (защиты), их видов, практики их реализации в зарубежном правоприменении, здесь мы позволим себе лишь

164

некоторые ремарки. Во-первых, мы согласны с тем, под мерами общественной безопасности (защиты) понимаются меры принудительного воздействия, цель которого, при наличии указанных в законе оснований, посредством принудительного и временного ограничения возможностей, предупредить совершение общественно опасных действий [4, с. 93]. Во-вторых, констатируя определенную неэффективность практически всех элементов «системы» уголовных наказаний и иных мер уголовно-правового характера в отношении несовершеннолетних, мы бы предложили рассмотреть возможности более широкого заимствования зарубежного опыта реализации мер общественной безопасности. И в первую очередь в отношении несовершеннолетних правонарушителей (преступников), руководствуясь пониманием того, что в зависимости (причем не в коррелятивной, а в прямой) государство (общество) будет относиться к данной категории лиц и как реагировать на их правонарушающие практики, зависит очень многое. Без тени пафоса можно сказать, что в определенной степени от этого зависит будущее этого самого государства и этого самого общества.

В связи с вышесказанным, необходимо сказать, что вопрос о мерах бе-зопасности в отношении несовершеннолетних, совершивших преступления, как инструментах предупреждения преступности несовершеннолетних, требует более тщательной проработки.

Библиографические ссылки1. Конвенция о правах ребенка, принятая Резолюцией 44/25 Генеральной

Ассамблеи Организации Объединенных Наций (ООН) от 20 нояб. 1989 г. // СПС «ГАРАНТ».

2. Щедрин Н. В. Меры безопасности и преступность: итоги XX и перспективы XXI века // Актуальные проблемы государства и права на рубеже веков. Отв. ред. А. С. Шевченко. — М., 1998. — 456 с.

3. Уголовный кодекс Российской Федерации от 13 июня 1996 г. № 63-ФЗ // СЗ РФ. — 1996. — № 25. — Ст. 2954.

4. Щедрин Н. В. Меры безопасности: развитие теории, отличительные признаки и классификация // Правоведение. — 1994. — № 04. — 234 с.

165

СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРАХ

1. Бархатова Екатерина Николаевна, доцент кафедры уголовного права и криминологии Восточно-Сибирского института МВД России (г. Иркутск), кандидат юридических наук, доцент.

2. Бобученко Наталья Петровна, заведующий кафедрой международного и финансового права Восточно-Сибирского института экономики и права (г. Иркутск), кандидат экономических наук, доцент.

3. Булгакова Виктория Руслановна, адъюнкт Барнаульского юридического института МВД России (г. Барнаул).

4. Васильев Алексей Михайлович, доцент кафедры уголовного права и криминологии Восточно-Сибирского института МВД России (г. Иркутск), доктор исторических наук, кандидат юридических наук, доцент.

5. Габеев Сергей Валерьевич, старший преподаватель кафедры уголовного права и криминологии Восточно-Сибирского института МВД России, (г. Иркутск).

6. Горбенко Виктория Александровна, курсант Новороссийского филиала Краснодарского университета МВД России (г. Новороссийск).

7. Денисов Сергей Леонидович, старший преподаватель кафедры специальных дисциплин Новороссийского филиала Краснодарского университета МВД России (г. Новороссийск).

8. Деревянская Татьяна Павловна, старший преподаватель кафедры уголовного права и криминологии Крымского филиала Краснодарского университета МВД России (г. Симферополь), кандидат юридических наук.

9. Дудинов Никита Николаевич, слушатель Крымского филиала Краснодарского университета МВД России (г. Симферополь).

10. Дядюн Кристина Владимировна, кандидат юридических наук (г. Владивосток).

11. Ермакова Ольга Владимировна, доцент кафедры уголовного права и криминологии Барнаульского юридического института МВД России (г. Барнаул), кандидат юридических наук, доцент.

12. Живодрова Надежда Анатольевна, доцент кафедры уголовного права Пензенского государственного университета (г. Пенза), кандидат юридических наук, доцент.

13. Жукова София Сергеевна, преподаватель кафедры уголовного права УНК по ПС в ОВД Волгоградской академии МВД России (г. Волгоград).

14. Забавко Роман Алексеевич, доцент кафедры уголовного права Юридического института Иркутского государственного университета (г. Иркутск), кандидат юридических наук.

166

15. Залескина Анна Николаевна, старший преподаватель кафедры общеправовой подготовки Восточно-Сибирского института МВД России (г. Иркутск).

16. Иванченко Елена Анатольевна, доцент кафедры правовой культуры и защиты прав человека Юридического института Северо-Кавказского федерального университета (г. Ставрополь), кандидат юридических наук, доцент.

17. Казакова Марина Александровна, студент Пензенского государственного университета (г. Пенза).

18. Качурова Елизавета Сергеевна, доцент кафедры уголовного права и криминологии Иркутского института (филиала) Всероссийского государственного университета юстиции (РПА Минюста России) (г. Иркутск), кандидат юридических наук.

19. Кирьянов Арсений Алексеевич, преподаватель кафедры уголовного права Санкт-Петербургского университета МВД России (г. Санкт-Петербург).

20. Коваленко Вероника Валерьевна, заместитель начальника отдела — начальник отделения Управления по вопросам миграции ГУ МВД России по Свердловской области, адъюнкт Уральского юридического института МВД России (г. Екатеринбург).

21. Курсаев Александр Викторович, главный эксперт-специалист Договорно-правового департамента МВД России (г. Москва), кандидат юридических наук.

22. Лапша Вадим Леонидович, аспирант Байкальского государственного университета (г. Иркутск).

23. Лонщакова Анжелла Рашитовна, доцент кафедры криминалистики Уфимского юридического института МВД России (г. Уфа), кандидат юридических наук, доцент.

24. Малыхина Татьяна Анатольевна, доцент кафедры уголовного права и криминологии Восточно-Сибирского института МВД России (г. Иркутск), кандидат юридических наук, доцент.

25. Мироненко Сергей Юрьевич, заведующий кафедрой уголовного права и криминологии Донбасской юридической академии (г. Донецк), кандидат юридических наук, доцент.

26. Никуличев Тимофей Владимирович слушатель Крымского филиала Краснодарского университета МВД России (г. Симферополь).

27. Перетолчин Артем Павлович, адъюнкт Восточно-Сибирского института МВД России (г. Иркутск).

28. Решняк Мария Генриховна — доцент кафедры уголовного права, уголовного процесса и криминалистики Одинцовского филиала МГИМО МИД России (г. Одинцово), кандидат юридических наук, доцент.

29. Сидорова Екатерина Закариевна, преподаватель кафедры уголовного права и криминологии Восточно-Сибирского института МВД

167

России (г. Иркутск), кандидат юридических наук.

30. Суверов Сергей Евгеньевич, адъюнкт Омской академии МВД России (г. Омск).

31. Сутурин Михаил Александрович, доцент кафедры уголовного права и криминологии Восточно-Сибирского института МВД России (г. Иркутск), кандидат юридических наук, доцент.

32. Токманцев Денис Валерьевич, заместитель начальника кафедры уголовного права и криминологии Сибирского юридического института МВД России (г. Красноярск), кандидат юридических наук, доцент.

33. Толоконникова Анастасия Сергеевна, студент Пензенского государственного университета (г. Пенза).

34. Федорский Роман Сергеевич, слушатель Крымского филиала Краснодарского университета МВД России (г. Симферополь).

35. Фроликова Диана Витальевна, слушатель Крымского филиала Краснодарского университета МВД России (г. Симферополь).

36. Чернигова Анастасия Юрьевна, адъюнкт Восточно-Сибирского института МВД России (г. Иркутск).

37. Чернов Анатолий Викторович, профессор кафедры уголовного права и криминологии Восточно-Сибирского института МВД России (г. Иркутск), доктор юридических наук, профессор, заслуженный юрист Российской Федерации.

38. Шаганова Ольга Михайловна, доцент кафедры уголовного права и криминологии Барнаульского юридического института МВД России (г. Барнаул), кандидат юридических наук, доцент.

39. Шеслер Виктор Александрович, адъюнкт Сибирского юридического институтв МВД России (г. Красноярск).

40. Щербинин Евгений Сергеевич, адъюнкт Барнаульского юридического института МВД России (г. Барнаул).

41. Щетинина Наталья Валерьевна, доцент кафедры уголовного права Уральского юридического института МВД России (г. Екатеринбург), кандидат юридических наук, доцент.

168

Научное электронное издание

УГОЛОВНЫЙ ЗАКОН РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ:ПРОБЛЕМЫ ПРАВОПРИМЕНЕНИЯ И ПЕРСПЕКТИВЫ

СОВЕРШЕНСТВОВАНИЯМатериалы Всероссийской научно-практической конференции

(28 апреля 2020 года)

Восточно-Сибирский институт МВД России,ул. Лермонтова, 110.

169