Post-ISIS and Future Jihadist Threats

Photo:REUTERS/Ahmed SaadLieutenant General Abdelwahab al-Saadi (C)and members of Iraqi Counter Terrorism Forceshold an Islamic State flag which they pulled downduring a battle with Islamic State militants,east of Mosul, Iraq, January 11, 2017.

The ongoing offensive against ISIS in Iraq and Syria, as well as the neutralisation of jihadist leaders such as Abu Muhammad al-Adnani or Abu Omar al-Shishani in the Arab-Muslim world, beg the question of post-ISIS and future jihadist threats in the world. The following points provide some prognosis in this context.

1.     Strategic withdrawal of ISIS insurgents

Strategic withdrawal of ISIS insurgents from cities like Mosul or ar-Raqqah concerns relocation to backwoods, less populated regions or deserts, and mountains in order to avoid direct fights with governmental forces and Western allies. However, the withdrawal enables them to conduct terrorist activities and create political and social unrest in the country.  A similar situation could be observed after the defeat of jihadist groups in Sahel, Maghreb, or Yemen where insurgents have left cities and populated territories in order to conduct guerrilla warfare in the wild.

2.     Reinforcement of local jihadist branches in the world.

Current failures in Syria and Iraq encourage ISIS fighters to strengthen local branches in the Middle East and Africa, especially in countries like Egypt (Sinai), Sahel, Libya, Yemen, and Maghreb. This strategy enables them to divert attention from the battlefield in Iraq and Syria. However, the last failures in Sirte and the withdrawal of jihadists from Libyan territories show a diminution of this strategy.

Anna BatyuchenkoMiddle East Zugzwang

3.     Increase of sectarian conflicts.

The defeat of ISIS and the conquest of Sunni territories in Iraq and Syria by Shia forces has affected local Sunni populations, authorities or representatives. Shia domination in the region will increase sectarian conflicts between rival religious communities, as happened before the establishment of Iraqi jihadist groups, which took advantage of the situation after the collapse of the Sunni government represented by Saddam Hussein.

4.     Return of former ISIS fighters to their own countries.

This concerns former militants trained in jihadist camps in the Middle East or those who participated on the battlefields of Syria and Iraq.  The return of jihadists is evidenced in the cases of Abdelhamid Abaaoud, who was responsible for a series of bombings in Paris in 2015 and Najim Laachraoui, a member of the group responsible for the attacks in the airport and the metro station in Brussels in March 2016. They were both trained in ISIS camps and participated in direct fights in the Middle East. The attacks demonstrated efficient coordination of activities, appropriate choice of means and methods, as well as the convenient logistical and financial support needed to organise synchronised actions in several places at once.

However, this kind of threat will decrease in the near future. In fact, security services and legal authorities will be increasingly effective, careful and cautious with regard to individuals who plan on returning to their own countries. Besides, recent terrorist attacks and the intensification of the migration crisis have mobilised police, border guards, consular services, and institutions such as Frontex and Europol. They will be forced to strengthen protection of borders, verification of documents, as well as surveillance or monitoring of people’s movement, including the displacement of suspicious individuals and previous jihadist fighters. Another factor regards the financial limits caused by recent bombings of refineries, warehouses, and vaults controlled by ISIS in Iraq and Syria. Moreover, most authorities own lists of suspects and particular numbers of ISIS militants who have travelled to Syria and Iraq. Additionally, cross-borders and free movement including logistic capacities will be more and more difficult.

5.     Lone wolves and sympathisers of jihadism living in the West.

This category reflects increasing threats caused by young generations of new Muslim converts who were born in the West or those who have lived in Western countries since their childhood. They usually hold European citizenships or identity cards and live in European countries within multicultural societies. They are not devout believers widely known to a majority of local Muslim communities and imams. Their radicalization relies on propaganda materials as well as online conversations with extremist scholars, who present conceptual misunderstandings of Islam and selected values that change their objectives and perspectives in everyday life. However, radicalised Muslim converts do not verify their concept of the faith with other believers, religious representatives, or families.

Moreover, radicalised Muslims from the West who have not participated in direct combat in the Middle East or training camps, feel an obligation to contribute in jihad like their colleagues who travelled to the battlefield in the Middle East. Likewise, the increase of islamophobia and growing popularity of right-wing organisations and parties in Europe will affect radicalisation of alienated Muslim converts.

Islamic State VolunteersRecruitment and return

The leading jihadist organisations such as Al Qaeda and ISIS have expressed their support for the idea of the Lone Jihad, and consider it an essential means to fight the enemy in Western countries. For instance, ISIS spokesman Mohammad al-Adnani encouraged sympathisers to resign from travelling to the self-proclaimed Caliphate and instead carry out attacks in the West.

This type of insurgency corresponds with the Tsarnaev brothers, who were responsible for the attacks on the Boston Marathon in 2013, Rizwan Syed Farook, responsible for the shooting in San Bernardino in December 2015, or Omar Mateen, who attacked a gay club in Orlando. The profile also refers to Larossi Abballa, who stabbed a policeman and his wife in their own home on 13 June 2016, or Mohamed Lahouiaej Bouhlel, responsible for the Nice attack, and Muhammad Riyad who conducted the assault on a train in Wuerzburg in Germany.

The Western jihadists freely choose means and goals within their own opportunities. They use limited logistical and financial support from ISIS and establish a small group of fighters, or they act alone with cold steel, trucks or homemade bombs. For example, Said Mohamed Lahouiaej Bouhlel worked with other members of ISIS, who provided necessary weapons and funds. Besides, the group could not prepare sophisticated attacks based on explosives or a car bomb. Using a large vehicle, which targeted people on the promenade in Nice, was much easier for the inexperienced, newly recruited fighters.

6.     Reactivation of Al-Qaeda.

The neutralisation of ISIS will create a gap in the worldwide jihadist movement. Defeated ISIS fighters will look for new challenges and ideas, as happened after the death of Osama bin Laden in 2011 when al-Baghdadi became a new leader for abandoned fighters.

It should be pointed out that al-Qaeda still holds its own structures in Maghreb, Sahel, Yemen, and Somalia. After the collapse of the ISIS caliphate, al-Qaeda will be forced to redefine its strategy and start new forms of terrorist activities.

7.     Children of ISIS fighters.

Children of ISIS fighters is one of the biggest threats for the future. It should be noted that many insurgents travelled with their children to Iraqi and Syrian territories controlled by ISIS. Additionally, a lot of women married local militants and gave birth.

The children were forced to learn ISIS school programs, and they were indoctrinated from a tender age. They represent a huge danger for the future because contrary to their predecessors, they will be prepared for future fights without fears or doubts. The appointment of the new al-Qaeda leader, Hamza bin Laden is a good example in this context.

Russia And The US: Can Containment Be Stabilised?

Photo:Twitter/@WhiteHouse

Even though Donald Trump has already taken office as the new president of the United States, the contours of his foreign policy, his priorities and relations with allies, have yet to take shape. In Europe, many believe that the change of the U.S. leadership will have serious consequences in the short and medium term. Although there is clearly a window of opportunity in terms of Russia-U.S. relations, the policies of the new president could aggravate issues that have been accumulating within the European security system.

These are hard times for the Euro-Atlantic system. An asymmetric bipolar system has essentially emerged in the region, with NATO being on one side and Russia on the other. Unlike the Cold War era, there is much more uncertainty in this system. In terms of forces and capabilities, the balance clearly tilts toward NATO. The system is also characterised by inefficient arms control mechanisms and the existence of mutual resentment and claims. This reproduces Richardson’s classical arms race model, in which the buildup of military capabilities is accompanied by low trust level. Even though there appears to be no ideological divide between these two centres of gravity, the ideological gap between them has significantly widened. There is also an imbalance in the competition of ideas. While Russia questions the viability of western models and the assumption that there is no possible alternative, EU countries and the U.S. explicitly and implicitly question the legitimacy of Russia’s political system in general. In this sense, the ideological rift has gone far beyond the confrontation between the west and the USSR.

President Trump and US Policy Challenges

However, what makes the situation different from the Cold War period is the vulnerability of the Euro-Atlantic system. The west was self-sufficient and impregnable to outside security threats during the Cold War, but this institutional framework is poorly equipped to handle the serious threats it is facing today. NATO and Russia excel in containing each other. However, in the face of the threat of radical Islamism, to take one example, they are struggling to coordinate their actions in the Middle East. The west could lose its balance in the future as Turkey takes on a bigger role and the EU strengthens its political standing. In addition, relations between the two powers have become less predictable, which makes the system even more vulnerable. v

The new U.S. president has already announced a whole set of priorities and measures that will, of course, affect European security and accelerate its transformation. What are these key decisions?

Primarily, the balance of power will change. Donald Trump seems determined to build up U.S. military capabilities both quantitatively and qualitatively. Odds are he will not oppose upgrading nuclear deterrence forces or developing the European missile defence shield. The new U.S. president is determined to assert American interests. And in doing so, he attaches great importance to military power.

Imperatives of Neomodernism for the MiddleEast

Trump’s approach to cooperation with NATO allies will also affect the balance of power in Europe. His restrained attitude toward the alliance raised misgivings within NATO leadership and in some European countries. However, the new president is unlikely to bring about any serious structural changes within NATO. In his critical comments about NATO, Trump talked about the need for European allies to make a

bigger financial contribution to common security. In this regard, Trump is acting as a pragmatic businessman, telling the U.S. allies that benefits from a common security system come at a cost. The U.S. will probably succeed in forcing its European partners to increase military spending, and there is economic capacity for doing so despite the challenges some EU countries are facing. This will tilt the strategic balance further toward the West and make the security system even less stable, especially if the Russia-NATO rivalry remains a cornerstone of this system.

The bottom line is that military power will become an increasingly important factor in Russia’s relations with the West, which does not promise any good for European security. It will make it more fragile and vulnerable. However, military power is not the only variable in this equation. A lot will depend on how Moscow’s interpretation of Washington’s power politics. One of the most obvious reactions could be to take a defensive stance and come up with an adequate response even if it does not fully match the steps taken by the U.S. and NATO to increase their military capabilities. This will definitely make the security system more vulnerable since an asymmetric arms race increases the risk of an open confrontation. Strategic stability could be further undermined by the offensive nuclear weapons development, efforts by the U.S. to deploy missile defence systems or pursue space warfare, the lack of cyber-warfare rules and other factors.

That said, this is not the only possibility. Moscow could ignore efforts by the West to build up its military capabilities, while the vulnerability of the Euro-Atlantic region to external threats could become a major factor. In this case, even if Russia and the U.S. do not become allies, at least they will no longer view each other as primary rivals. Two key factors are required for this to happen.

2017 Foreign Policy Outlook

First, the ideological gap between Russia and the U.S. has been narrowing since Trump’s victory. Of course, there is no question of the two countries becoming closer in terms of ideology. However, Trump does not deny Russia’s legitimate interests, and in some cases, these interests coincide with what the U.S. wants. So far, Trump has been portraying Russia as an equal interlocutor, if not a possible partner, saying that there was a need to make deals with Russia to be able to focus on other issues. For Trump, Russia is a “normal” player, no worse or better than other countries. This is what sets the new president apart from Democrats and their Russophobic approaches, as well as the Republicans who view Russia as an absolute evil and deny its right to pursue its legitimate interests. With Barack Obama putting Russia, ISIS and Ebola in the same category, achieving any kind of progress in Russia-U.S. relations became impossible. In this sense, Trump has adopted a radically different approach towards Russia compared to his predecessor.

Second, Russia, despite all its challenges and issues, has enough assets to engage in a dialogue with the U.S. In the current situation, ignoring Russia’s stance could be quite costly. Of course, Moscow can hardly expect Trump to make any concessions since he will probably turn out to be a tough negotiator. However, Russia has things it can put on the table, which means that compromise is quite possible. Moscow has become one of the key actors in resolving the Syrian issue. Russia can also initiate a dialogue on cybersecurity issues, arms control, the situation in Afghanistan, etc. Russia has shown that it can get on well enough even with sanctions imposed. The Kremlin is not facing any emergencies that

could force it to make serious concessions, which means that Moscow can engage in calm discussion and negotiate key issues.

All in all, there are several possible scenarios. In the first scenario, the existing security system of containment would remain in place with all its flaws, while making relations between the two parties more predictable. The second scenario would involve a destabilised system of containment. In this case, Moscow will respond to the U.S. and NATO efforts to build up military capabilities, leading to a spiral of fear and an arms race. The third scenario would be to scale back containment policies by gradually or partially overcoming the existing differences. The fourth scenario would be to achieve a qualitatively new partnership in light of common threats. In the fifth scenario, on the contrary, relations would deteriorate, resulting in a new crisis. In the current environment, the best option at the initial stage is to stabilise the containment regime with scaling it back over time.

First published in the Valdai Discussion Club.

Judging the Effects: The Shaping Iranian Perspective on JCPOA and Trump's Options

Photo:EPA

Introduction

The second year of Joint Comprehensive Plan of Action implementation is marked with serious uncertainty about its future. Critics in Tehran call the agreement ineffective and Trump considers it to be a historically bad negotiation. But as election days in Tehran approach, it's becoming more important to have a look at Iranian perspective on JCPOA. Iranian Public opinion positively reacted to JCPOA. People's support for JCPOA comes from a general belief that the deal could help the economy flourish, improve living standards, sustain their security and bring other tangible benefits. President Rouhani's strategy to correlate Iran's future prospects with the success of P5+1 negotiations was a tricky idea that plays a paramount role in shaping public expectations. It has been claimed that JCPOA will have direct positive effects on people's daily life. These claims played a significant role in gaining public support for the deal and gradually became the main tool to shape the judgment about JCPOA future and draft Iranian atomic policies. In fact, Iranians consider JCPOA effects to be the main element determining their fate. Ironically, president Rouhani's fate more than ever is depends on JCPOA's fate.

The so called "positive effects" became the center of heated debates in Tehran between pro-JCPOA government authorities and skeptical conservative political elites. The former dismissed the effects’ strategic importance, arguing the deal would not have much strategic effect on Iran as it is put by government. Moreover, there are serious doubts about US determination to fulfill its commitment. Gradually questions about JCPOA effects on Iran's economy and prosperity turned out to be the nodal points of debates in Tehran. Discussions about the "effects" which were held in more technical terms

between political and bureaucratic elites behind the closed doors, leaked in mid-2016 and changed the public opinion from a more general belief on the good faith of JCPOA to a more investigative approach. Iranians are asking what the real effects of JCPOA are and why over a year after implementation day the president Rouhani claims that JCPOA’s positive effects are still not tangibly sensed.

President Rouhani's strategy to correlate Iran's future prospects with the success of P5+1 negotiations was a tricky idea that plays a paramount role in shaping public expectations.

The challenge of JCPOA effects becomes more serious when it is considered as a parameter to evaluate Government's policies and performance, hence acts as a pressure tool. Although it is true that hardliners are more marginalized in Iran's today's politics and benefit less from social support than before, more and more people ask about the real outcomes and effects of the nuclear deal, as do Rouhani’s rival groups. Nature of "effects" becomes yet more significant when simultaneously public opinion, parliament (Majlis) and hardline political fractions use them as an evaluation and judging tool. In this sense not only will the Iranian future atomic policies evolve around the notion of "JCPOA effectiveness", but Iranian presidential race next year will be affected as well. For Iranians, as long as the deal brings benefit to people and supports national interests, its sustainability is guaranteed but only with the commitments met by the US and European countries. Indeed even the policies of US president elect Donald Trump could be constrained within this perspective.

That is the main reason why the US and other international players need to consider "effects" of their sanction relief policies in line with maintaining JCPOA. Deal support clarifies differences between effective and formal way of meeting commitments as Iranians claim. This article is an inside view to provide a better understanding on how Iranian perception of JCPOA is shaping.

Concept of "Effects" in JCPOA

RIAC Report “Russia-Iran Partnership: anOverview and Prospects for the Future”

JCPOA’s final document introduces the concept of "Effects" as one of its main considerations. Effects are interpreted in two ways throughout the nuclear deal. E3/EU+3 side, sees its eligible effect and final outcome in dismantling weapon capabilities in Iran's nuclear program. In Iranian view, effect sought is assurance of gaining full economic benefit from sanctions relief. JCPOA will be prolonged if these two effects are met simultaneously on both sides. On E3/EU+3 side, there are defined procedures and mechanisms enforced by IAEA that could verify Iranian course of action. These verification measures enable E3/EU+3 to evaluate the level of effect achievement. To accomplish effects on the Iranian side there are certain articles including article 7 of Annex II that determines final effects of sanction’s relief in various subject areas. However there are fewer concrete objective measures to monitor and evaluate how relieved sanctions will result in intended effects. This less concrete evaluation possibility gives proper room for Iranian public and government oppositions to judge the effects based on their own interpretations rather than concrete indexes.

The fact is that there is a meaningful division between meeting commitments under article 4-6 of Annex II and reaching effects mentioned in Article 7 of Annex II. In this case, US relieved sanctions outcomes and their effects could be limited by auxiliary sanctions, remaining executive measures or other external factors outside the negotiated deal. This is exactly what many speculate as Trumps strategy for dealing with JCPOA: a twofold strategy of remaining in the deal at first but then limiting its functions and effectiveness. Thus, while formally the US is committed to JCPOA, the final effectiveness of lifted sanctions is manageable through remaining primary sanctions or other external factors.

Iranian debate, which is probably supported by analyzing OFAC course of action after implementation day, argues that even during Obama administration while the US commitments under article 4-6 of Annex II were met, the US political will remained the main factor in accomplishing effects mentioned under Article 7 of Annex II. In this perspective, Tehran considers JCPOA effects to be determining parameter for the judgment about the nuclear deal fact rather than its nominal implementation by other parties.

US Implementation of JCPOA with Limited Effects

Iranians are asking what the real effects of JCPOA are and why over a year after implementation day the president Rouhani claims that JCPOA’s positive effects are still not tangibly sensed.

For president elect Trump it could be very challenging to renegotiate a multilateral UN Security Council backed agreement like JCPOA, as it is costly to tear it up as he promised. However, as Suzanne Maloney suggests, Trump would not have to touch the deal to imperil it, but his administration is likely to adapt, using tactics aimed at intensifying pressure on Tehran across the board. If this is the case, then the main question is how the US could remain in the deal still limiting JCPOA's effects on Iran's economy to put more pressure. This is also a difficult task as it is clearly stated in JCPOA that "E3/EU+3 refrain from imposing exceptional or discriminatory regulatory and procedural requirements in lieu of the sanctions and restrictive measures covered by the JCPOA". But is there any possibility for the US to manage and limit effects mentioned under Article 7 of Annex II? In other words, how can the USA meet its commitments under JCPOA to the extent that retains the ability to manage effects in order to put more pressure on Iran and providing limiting scale of Iran’s benefits?

In the US sanctions regime, various sanctions are systematically related to each other to form a comprehensive and complementary structure. In this interrelated structure, implementation or relieving of specified articles in certain sanction code is a dependent variable. In this sense revoking a certain article mentioned in JCPOA by OFAC depends on how they may implement other articles in another sanction code which is not directly mentioned in JCPOA. That is why achieving full effects of sanction relief under JCPOA depends on sanction codes outside the deal itself and US administration’s political choice on how to implement articles related to external sanction codes.

ANADOLU AGENCY / East NewsFuture Agreements on Iran’s Nuclear Program

Interactions between various elements of sanction regime may be referred to as Sanctions Structural Interactions. These interactions exist between three elements including sanctions contents, sanctions implementation/relief model and internal relations among sanction codes. Such structure enables US policy makers to achieve favored effects by maneuvering among these elements. Contents of various

sanctions including statutes and executive orders are linked together in effect based network where implementation/relief models are introduced based on this linkage to optimize reaching foreign policy effects. Within this framework, accomplishing effects at JCPOA level is not only a variable of sanctions contents and implementation/relief models followed by US authorities. It also strategically depends on backdoor relations exits between various sanctions.

For example, although secondary sanctions are lifted based on the US commitments under JCPOA, non-US traders who are allowed to do business with Iran in compliance with JCPOA are still facing the risk of primary sanctions in banking transactions with their Iranian partners [1]. These interlinked relations influence the final effects obtained. Relations network among sanctions complicates judgment about the US complying with its commitments and increases assumptions that the US my use these less tangible aspects of sanctions based on its political will. This argument is gaining more support in Tehran.

That is why achieving full effects of sanction relief under JCPOA depends on sanction codes outside the deal itself and US administration’s political choice on how to implement articles related to external sanction codes.

Sanctions implementation/relief models followed by the US government contribute to JCPOA final effects. According to documents published by OFAC including FAQ and "Guidance Relating to the Lifting of Certain US Sanctions", the US authorities mostly concentrate on reaffirming persistence of remaining sanctions i.e. primary sanctions. In fact, a number of documents explain how remaining sanctions function rather than clarify ambiguities surrounding sanction relief. This secures legitimate right of the US government to secure its sanction regime and enforce it as strongly as before. However, Tehran believes this approach could create a strange environment for potential Iran's business partners. By focusing more on the remaining sanctions in documents published to lift them, they complicate Iranian partners’ anticipations about sustainability and reliability of Iran’s future. As a result, despite US compliance with the deal terms, its less transparent, non-affirmative and complex sanction relief models acts as a source of confusion for Iranian side.

JCPOA Effects and Trump’s Options

What president elect Trump can do with these three elements of Sanctions Structural Interactions model includes enriching sanctions contents with dozens of new bills against Iran, or as he previously mentioned, strengthening sanctions implementation/relief mechanism. Finally, he can use the benefit from relations between primary and secondary sanctions to put pressure on Iranian economic partners. All these measures should they prove successful, limit the effectiveness of JCPOA for Iranian side. But then the problem for the new US administration will transform into a more complex one as Iran is determined to draft its counter measures based on the concept of effectiveness. Iran could challenge the US by focusing on American failure to meet their commitments referring to article 7 of Annex II and escalate the problem. In other words, though the US in Trump era could put more pressure on Iran by reducing the effectiveness of JCPOA being still formally committed to the deal, Iran will receive a brilliant opportunity to challenge the US with the concept of "effectiveness". All this contributes to further uncertainty about the faith of the agreement.

EPA / ANGELO CARCONI / Vostock PhotoIran Is Making a Comeback

The situation gets more complicated when Sanctions Structural Interactions framework shows that the US could use both network of relations among sanctions and implementation/relief models to mediate or limit final effects of JCPOA on Iranian economy without withdrawing from the deal. It means that while the US is complying with its commitments under JCPOA by revoking certain sanctions, the effects specified in Article 7 of Annex II could be partially fulfilled. However, this policy sounds tricky as both Iranian public opinion and political elites in Tehran are getting alarmed about the real outcomes and effects of nuclear deal. Trump’s aggressive options against JCPOA will probably lead to following Iranian moves:

1. Transforming effectiveness as the cornerstone of Iranian approach to JCPOA limits future US options, which are based on putting more pressure on Iran by adding new surrogate sanctions. This is due to Iranian readiness to use deal terms to prove US failure in effective relief and mark it as violation. Enforcing new sanctions on other areas like human rights or Iran's regional policies with regard to JCPOA effectiveness, would be considered violation of Article 7 of Annex II and will lead to activation of Iran's counter strategies.

Despite US compliance with the deal terms, its less transparent, non-affirmative and complex sanction relief models acts as a source of confusion for Iranian side.

2. The policy to stimulate Iran to withdraw from the deal because of its ineffectiveness is far from reality. As Iranian patience and its strategic logic show, foreign policy moves are becoming more rational and calculated. Although JCPOA being weak is a sign of failed deal for Iran, there is general consensus in Tehran that the country is not going to leave the deal unilaterally. Iran's growing awareness of an effective JCPOA importance leads to a new wave of strategies and tactics to bring back the effectiveness to the deal, a move that contradicts those who are hopeful about Iran's withdrawal under pressure.

3. Good faith on negotiations and readiness to reach compromise in lieu of direct confrontation with the West is a distinctive feature of Iranian moderate forces. JCPOA is the most significant accomplishment of the moderate discourse, which was achieved by full size national support. But JCPOA ineffectiveness which then translates into its failure is a dream for Iranian hardliners, proving their attitudes and paving their way for another reemergence on next year's presidential race. JCPOA fate will have an important impact on the dynamics of Iranian internal political forces which influence regional order.

Conclusion

ReutersDonald Trump Will Create a “WindowOf Opportunity” In the Middle East

By current trend, JCPOA effects defined by Iranian side as the opportunity to gain full economic benefit of lifted sanctions is gaining more importance both among Iranian public opinion and political elite. Effects as illustrated in article 7 of Annex II are gradually turning out to be the main foundation of any judgment about the deal to the extent that Rouhani government is under pressure to adjust its policies in accordance with deal's effects rather than its formal terms. This dynamic acts as a strategic limitation both for president Rouhani and president elect Trump. It’s a limitation for Rouhani as his nuclear policies are

judged by economic effects they bring for the country. Judging the effects is also a limitation for Trump as his policies to reduce the deal’s effectiveness could trigger unprecedented reactions from Tehran.

Resource balance and cost benefit calculations were the prime logic that brought Iran to negotiations. The benefits Iran receives from its cooperation within international order would be the main element that facilitates further future cooperation on wider issues, and the country's integration into world politics. This reveals the value of an effective JCPOA that encourages Iranians to cooperate with international community by facilitating their access to full benefit of lifted sanctions. This is a major counterargument against hardliners who claim that international order serves against national interests. It will prove the idea that acting within rules of international community serves Iran's national security interests better than revolutionary standings. However, less effective JCPOA is challenging this logic strategically as it may transform Iranian political rationality for years to come.

Готовиться к боям грядущим, а не минувшимВсе четче видятся перспективы создания и функциональные возможности дистанционно-кибернетического оружия

Рисунок 1. Варианты возможных траекторий полета средств ДКО к районам целей, расположенных на малых, средних и больших дальностях. Иллюстрация предоставлена авторомНовые научно-технические достижения и разрабатываемые на их основе новые технологии, как правило, служат основой для совершенствования традиционных видов оружия или создания новых средств поражения, обладающих более широкими функциональными возможностями и позволяющих более эффективно решать тактические и стратегические задачи.

Будущие военные столкновения и войны – это во многом войны не только моторов, как говорили раньше, а это войны с широким использованием интеллектуализированных и роботизированных средств поражения

(боевых роботов), а также интеллектуализированных пространственно-распределенных систем военного и двойного назначения, управляемых военными специалистами. И к такому направлению развития вооружений следует готовиться заблаговременно.

Опираясь на результаты военно-технического анализа и обобщая их с учетом современных научно-технических достижений и требований к перспективным средствам поражения, автор предпринял попытку сформулировать основные принципы построения и способы применения оружия нового класса, которое названо дистанционно-кибернетическим оружием (ДКО). При этом ДКО рассматривается как продукт синергетического использования прорывных научно-технических инноваций в качестве интеллектуальной основы для создания перспективных средств поражения нового класса.

Под дистанционно-кибернетическим оружием понимаются средства поражения, возможности и уровень характеристик которых во многом определяется использованием новейших кибернетических, а также промышленных технологий. При этом ключевыми технологиями, обеспечивающими достижение упомянутых характеристик средств поражения, являются, как показывает анализ, прежде всего технологии создания и применения широкого спектра малогабаритных и высокочувствительных датчиков, работающих на различных физических принципах и использующих при обработке и анализе измерительной информации наряду с математическими методами и элементы искусственного интеллекта.

В отличие от традиционных классов оружия носители ДКО в район цели доставляют не классические снаряды, бомбы, головные части, боевые блоки, мины и т.п.; упомянутые носители доставляют боевые роботы, образно говоря, роботы-истребители. Говоря иными словами, одним из самых важных отличительных свойств ДКО является то обстоятельство, что оно «стреляет» интеллектуализированными боевыми роботами (боеприпасами).

В боевых роботах к основным составным частям традиционных средств поражения добавляются интеллектуализированные средства и подсистемы, обеспечивающие выполнение целого ряда функций по адаптивному поведению средств поражения ДКО в районе цели (доразведка и распознавание целей, поиск наиболее уязвимых частей целей, обход зон противодействия и препятствий, принятие решения на подрыв заряда и т.д.), что направлено в конечном счете на повышение эффективности и надежности поражения цели зарядами возможно меньшей мощности, причем в первую очередь зарядами в обычном оснащении. По замыслу, в перспективе конструкции платформ боевых роботов должны обеспечивать им возможность, в зависимости от назначения, в районе цели летать, перемещаться по поверхности земли или плавать в надводном и подводном положениях.

ДКО – это оружие нового вида с новыми функционально-боевыми возможностями. Принципы его построения основаны на синергетическом использовании новых научно-технических решений, элементов искусственного интеллекта, измерительных и информационных технологий широкого спектра. Средства поражения ДКО могут доставляться в район целей разного рода носителями на малые, средние и большие дальности, могут быть многофункциональными, а также самыми высокоэффективными при решении даже трудновыполнимых боевых задач в силу их уникальных качеств, свойств и функционально-боевых возможностей.

О ПРИНЦИПАХ ПОСТРОЕНИЯ ДКО

Дистанционно-кибернетическое оружие создается как продукт синергетического использования ракетно-космических, авиационных, измерительных, робототехнических интеллектуализированных информационных технологий и новых принципиальных научно-технических решений. В статье в качестве примера излагаются принципы построения и способы боевого применения этого оружия, в частности для варианта базирования на ракетах, как наиболее трудного для реализации варианта, хотя платформы базирования – пусковые установки могут располагаться на авиационных и морских носителях, а также на сухопутных мобильных и стационарных средствах.

Ставшие уже, по существу, классическими боевыми блоками (ББ) – ББ баллистического типа, которыми оснащены отечественные ракеты стратегического назначения, способны эффективно поражать в основном только стационарные цели с точно известными координатами (шахтные ПУ, военные базы, города и т.п.). На траектории полета к цели ББ этого типа все время находятся в поле зрения средств обзора систем противодействия, а при входе в зону досягаемости огневых средств противодействия могут быть поражены с очень высокой вероятностью. На пути к цели ББ баллистического типа должны преодолеть в общем случае до семи потенциальных рубежей перехвата (космический рубеж, три яруса системы ПРО, систему

ПВО и две системы активной защиты). В связи с этим ББ баллистического типа не способны в должной мере вывести из строя основной ядерный потенциал вероятного противника. Дело в том, что, например, более 80% ядерного потенциала США находится на мобильном базировании (подводные лодки, самолеты, крылатые ракеты, боевые корабли), причем координаты этих целей могут быть известны в лучшем случае только с точностью до района базирования. Многие цели находятся в местах, закрытых по баллистическим траекториям подхода (обратные склоны горной местности, каньоны и т.п.).

Из этих обстоятельств можно сделать вывод о том, что лишить противника ядерного потенциала очень затруднительно (даже ракеты в ШПУ вряд ли удастся поразить – они уйдут в первую очередь), при этом остаются по существу под прицелом только крупные города и стационарные объекты. Конечно, для противника даже такая ситуация неприемлема.

Как видно из этого краткого анализа, с помощью боевых блоков баллистического типа задачи уничтожения ядерного потенциала противника решить не удается, особенно если число отечественных ББ будет резко сокращено (в соответствии с договорами СНВ-2 и СНВ-3) и будут усилены системы ПРО и ПВО потенциальных противников.

Выходом из создавшегося положения может явиться создание и использование крылатых ББ, которые обладают предельно высокой точностью попадания (вплоть до прямого попадания, поэтому возможно эффективное использование обычных ВВ), способны доразведывать и поражать стратегические цели с неточно известными координатами, могут обходить зоны обзора и зоны досягаемости огневых средств ПРО и ПВО, а также поражать цели, закрытые по баллистическим траекториям подхода. Конечно, при этом не исключается возможное противодействие со стороны противника выполнению этих функций.

Крылатый ББ состоит из теплозащитного корпуса (ТЗК), по форме близкого к традиционному ББ, внутри которого находится крылатый боевой субблок (КБСБ) со сложенными крыльями. КББ в общем случае должен быть оснащен боевым зарядом (ядерным или обычным); двигательной установкой (например, воздушно-реактивным двигателем с определенным запасом топлива), инерциальной системой управления в сочетании с КНС ГЛОНАСС и с подсистемами коррекции по рельефу, оптическим и радиолокационным картами местности; системой терминального самонаведения по излучениям и системой доразведки целей по аномалиям, создаваемым ими на фоне подстилающей поверхности. КББ могут быть выполнены как в моноблочном исполнении, так и устанавливаться в разделяющуюся головную часть.

Полет к цели осуществляется следующим образом (рис. 1). Стратегическая ракета запускается, например, со стационарной или подвижной ПУ в направлении цели с неизвестной для противника точкой прицеливания, расположенной до подхода к цели и к зонам досягаемости огневых средств противодействия, либо в стороне от них. С помощью рулевых щитков ББ переводят на горизонтальный полет на высоте 2–3 км, после спада скорости до дозвуковой отделяют днище ТЗК и с помощью пиротолкателей выводят КБСБ из ТЗК, раскрывают крылья, запускают двигатель и включают все подсистемы системы управления. КБСБ выходит из ТЗК холодным и летит с дозвуковой скоростью, поэтому могут работать все системы, корректирующие инерциальную систему. Упомянутые подсистемы коррекции используют внешнюю информацию в районе цели (оптические и радиолокационные карты местности и рельефа; магнитные, радиационные, химические и др. аномалии). КБСБ может лететь на малой высоте (20–30 м) с огибанием рельефа с высокой точностью, может подойти к цели с любого направления и вне поля зрения средств обзора. Система «Глонасс», оптические и радиолокационные системы коррекции позволяют обеспечить управление с точностью 10–20 м, конечно, при наличии заблаговременно подготовленных эталонных карт, а системы терминального самонаведения по излучению или по образу цели могут обеспечить по существу прямое попадание в цель (с ошибкой не более 3–5 м). Доразведка цели, координаты которой известны с точностью до района базирования, осуществляется путем полета по траектории поиска (например, по галсам или по спирали). Стратегические цели, даже сильно замаскированные, в том числе и ПЛ, создают на фоне окружающей среды большое число демаскирующих признаков, которые можно получить на малом расстоянии и использовать для распознавания целей. Например, применительно к обнаружению ПЛ один или несколько КББ могут разбросать акустические радиобуи, а после обнаружения ожидающий (барражирующий) КБСБ с зарядом может поразить ПЛ.

Рисунок 2. Варианты функционального назначения крылатых боевых блоков дистанционно-кибернетического оружия. Иллюстрация предоставлена автором

Иллюстрация предоставлена авторомКроме того, для обнаружения ПЛ могут быть использованы датчики ее магнитных полей и паразитных радиоизлучений электротехнической аппаратуры, а также датчики электромагнитной разведки, позволяющие обнаружить большие металлические массы. Упомянутые датчики могут базироваться как на борту КБСБ – разведчика, так и входить в состав аппаратуры радиобуя. Надо отметить также, что функции субблока существенно шире, а также намного шире состав подсистем системы управления, включая подсистемы доразведки целей, распознавания и принятия решений по поражению их с использованием элементов искусственного интеллекта.

Следует отметить также, что КББ могут быть доставлены в заданный упрежденный район спуска как описанным способом, так и с помощью планирующих сверхзвуковых летательных аппаратов с малым аэродинамическим сопротивлением, летящих основную часть пути к цели в атмосфере на значительных высотах (в зависимости от варианта, на высотах 20–25 км или 70–80 км). Такие аппараты будут обнаруживаться наземными станциями целеуказаний ПРО на более близком расстоянии от цели, хотя на таких трассах полета они подвержены более легкому поражению средствами ПРО и ПВО на еще достаточно большом расстоянии от цели.

Крылатые ББ обладают очень широкими функциональными возможностями как по типам траекторий полета, так и по видам решаемых задач. Обеспечивается это, с одной стороны, за счет использования аэродинамических возможностей схемы планера, а с другой – в результате использования высокоинтеллектуализированной системы управления, которая может использовать информацию различной физической природы как на подходе к цели, так и в непосредственной близости от цели или непосредственно от цели. При создании КББ в полном объеме могут быть использованы все технологические достижения (в частности, применена технология «стелс», использованы неметаллические материалы для изготовления элементов конструкции субблока и т.п.) по обеспечению малой его видимости (или резко сниженной видимости) на экранах РЛС средств обзора систем противодействия. КББ могут при соответствующем дооснащении выполнить и другие функции (например, создание на дальних подступах к нашим границам рубежей перехвата нападающих КР, самолетов и надводных кораблей). Не исключается, что при оснащении КББ соответствующими средствами поражения, например, ракетами с тепловыми головками самонаведения, возможно обеспечить на большом расстоянии от точки старта высокоточное поражение на марше бронетанковой, артиллерийской и иной техники. Кроме того, КББ, оснащенные радиолокационными ГСН, могут быть использованы для выведения из строя РЛС обзора объектовых систем ПРО и ПВО противника с использованием обычных зарядов. Как показывает анализ перспектив реализации технических возможностей КББ, их можно использовать и в качестве разведывательных средств на дальних расстояниях, оснастив их разного рода разведывательными датчиками и системой передачи данных (вместо заряда), поставляющей информацию потребителю, например, через спутниковые системы. Не исключается в

перспективе дистанционное управление КББ по корректируемым траекториям из некоторого центра управления.

Крылатые ББ можно отнести к прообразу будущего оружия. Они могут решать боевые задачи стратегического уровня на межконтинентальных дальностях и представляют собой по существу летающие роботы, при этом высокоточная доставка заряда к объекту поражения по адаптивным аэробаллистическим траекториям обеспечивается с помощью высокоинтеллектуализированной системы управления, при реализации которой целесообразно использовать практические результаты теории искусственного интеллекта. КББ позволяют решать задачи как стратегического, так и тактического характера на большом расстоянии и со своей территории, не входя в непосредственное боевое соприкосновение с противником, что соответствует современным тенденциям организации вооруженной борьбы.

При конверсионной доработке КББ могут быть использованы для доставки средств спасения людям, терпящим бедствие в отдаленных труднодоступных районах земного шара, когда время выживания людей может быть значительно меньше времени подлета самолета или подхода корабля.

ВОЗМОЖНОСТИ И СОСТАВ БОЕВОГО ОСНАЩЕНИЯ

Выше были изложены принципы построения крылатых ББ и их субблоков, предназначенных для боевого оснащения ракет стратегического назначения, а также подходы к их применению для вывода из строя труднопоражаемых стратегических целей. Обобщая ранее изложенное о КББ и рассматривая его в перспективе развития, можно утверждать, что принципы построения КББ и субблоков могут быть основой для формирования средств поражения нового класса – средств ДКО.

Как показывает анализ военных конфликтов последних десятилетий, создание такого класса оружия является весьма актуальным, потому что с помощью ДКО различные виды и рода войск могут более эффективно решать свои боевые задачи с использованием обычных (неядерных) зарядов на больших расстояниях и со своей территории без боевого соприкосновения с противником наших войск и боевой техники, управляемой людьми, если во главу угла поставить парадигму бесценности человеческой жизни. Для гуманного нормального общественного строя такая позиция имеет бесспорные основания, тем более что в этом случае исключается крайне нежелательный ядерный конфликт. Можно предположить, что в перспективе в военных конфликтах серьезные боевые задачи будут выполнять в первую очередь дистанционно управляемые людьми автоматизированные боевые роботы или аналогичные средства.

К важным отличительным признакам и свойствам ДКО следует отнести прежде всего физически предельно быструю и предельно высокую точность (вплоть до прямого попадания) доставки зарядов средств поражения к целям, в том числе и к труднопоражаемым целям, расположенным на малых, средних или больших дальностях, на основе использования сверхзвуковых носителей (баллистического или аэродинамического типов), обеспечивающих доставку в район цели крылатых ББ и их субблоков, оснащенных двигательной установкой, кибернетизированной (интеллектуализированной) системой управления, использующей для обеспечения высокой точности навигации и доразведки (распознавания) целей внешнюю информацию в районе цели, получаемую датчиками, работающими на различных физических принципах действия. При этом субблоки снабжены соответствующими аппаратно-программными средствами обработки информации, предназначенными для распознавания целей почти в реальном масштабе времени и принятия решения на подрыв заряда, как правило, с обычным ВВ, а также оснащены другими средствами и подсистемами.

Следует особо подчеркнуть, что, как показывает научно-технический анализ возможностей теории и практики управления ЛА, предельно высокая скорость доставки зарядов и предельно высокая точность их доставки – по существу, несовместимы. Предельно высокую точность доставки технически возможно обеспечить только на относительно малых скоростях субблоков в районе цели. Это означает, что после полета на предельно больших скоростях надо перейти к меньшим, в частности к дозвуковым скоростям.

Надо особо отметить также, что хотя ДКО должно быть оснащено, как правило, неядерными зарядами, но в силу обеспечения высокой точности и повышенных возможностей преодоления систем противодействия (за счет полета на малой высоте с огибанием рельефа и принятия мер по обеспечению малой площади эффективной поверхности рассеивания субблоков) с его помощью можно успешно решать задачи как стратегического характера, так и оперативно-тактического, учитывая, что ядерное оружие – это главным образом оружие сдерживания. В связи с этим целесообразно искать пути эффективного решения всех боевых задач с применением только обычных зарядов. Такие пути и научно-технические решения имеются.

Но при этом надо подчеркнуть, что безъядерные средства, не обладающие предельно высокой точностью попадания (первые десятки метров или прямое попадание), вообще не могут эффективно решать стратегические задачи. В большой степени это касается и задач оперативно-тактического характера. Поэтому одним из ключевых требований к средствам ДКО является обеспечение высокой точности попадания.

Следует особо указать на одно из важнейших условий функционирования субблоков в районе целей. А именно, для района целей должны быть в наличии заблаговременно полученные цифровые топографические, оптические и радиолокационные карты местности, которые будут использованы при подготовке полетных заданий в зависимости от потребностей. В связи с этим следует особо подчеркнуть, что упомянутые вопросы картообеспечения окрестностей целей в ожидаемых оперативных районах и подготовка полетных заданий для субблоков и их реализация являются наиболее трудными вопросами создания ДКО. Космическая навигационная система ГЛОНАСС является большим подспорьем, но этого недостаточно.

Операции, выполняемые КБСБ как прообразами или вариантами средств ДКО, имеют далеко идущие аналогии с действиями летчика, пилотирующего небольшой маневренный самолет в районе цели на малой высоте на дозвуковой скорости, поэтому правомерно считать, что средства ДКО – это, по существу, боевые летающие роботы. В данном случае автоматизируются действия летчика. Есть основания считать, что в настоящее время такие научно-технические возможности автоматизации боевых средств имеются как в конструкторско-техническом, алгоритмическом, приборном, так и в аппаратно-программном обеспечении. Примеры решения подобных частных задач имеются. Достаточно обратиться к научно-техническим достижениям в авиации, космонавтике и робототехнике. Кстати, это в полной мере касается и наземного вооружения, которым можно управлять также дистанционно. Как показывает научно-технический анализ, крылатыми субблоками в перспективе возможно управлять дистанционно по аналогии с тем, как управляли луноходами и марсоходами.

Наиболее характерные варианты функционального назначения крылатых субблоков ДКО представлены на рис. 2.

Доставка средств ДКО в район цели может обеспечиваться баллистическими или крылатыми сверхзвуковыми носителями как поодиночке (моноблочные варианты), так и по несколько штук одновременно одним носителем (групповые варианты). Хотя упомянутые средства доставки – это другой и отдельный вопрос, тем не менее отметим, что научно-технические возможности их создания сомнений не вызывают. При этом следует добавить, что в зависимости от назначения субблоков для их перемещения в воздухе могут быть использованы, в частности, вертолетная или парашютная схемы, а также схема дирижабля. Для перемещения в водной среде или по земной поверхности могут быть успешно использованы традиционные схемы передвижения.

ПРЕИМУЩЕСТВА И ВОЗМОЖНОСТИ

К преимуществам и возможностям средств поражения ДКО следует отнести:

– предельно быструю доставку зарядов к целям в сочетании с предельно высокой точностью (вплоть до прямого попадания);

– рациональное использование свойств и возможностей сверхзвуковых ракет (баллистического или аэродинамического типов) и дозвуковых крылатых ЛА;

– повышение возможностей преодоления систем противодействия;

– обеспечение возможностей доразведки и распознавания целей;

– доставку зарядов к труднопоражаемым целям и к целям с неточно известными координатами;

– доставка зарядов к точечным целям, расположенным на малых, континентальных и межконтинентальных дальностях;

– обеспечение заинтересованных потребителей информацией об объектовой обстановке в заданном районе Земли;

– обеспечение возможностей обхода зон обзора информационных средств и зон досягаемости огневых средств систем противодействия противника;

– возможности стационарного и мобильного базирования средств ДКО;

– возможности введения средств ДКО в системы вооружения видов и родов ВС;

– возможности получения боевыми субблоками разведывательной и навигационной информации в районе цели от космических, навигационных и других средств;

– срочную доставку относительно легких боеприпасов, оружия или средств спасения людям, попавшим в трудные ситуации на значительных расстояниях и в труднодоступной местности.

ОЖИДАЕМЫЙ ЭФФЕКТ

Как показывает военно-технический анализ, ожидаемый эффект является многомерным и обладающим уникальным боевым потенциалом. Его исключительно высокий уровень определяют такие составляющие, как:

– высокая точность, вплоть до прямого попадания, при обеспечении минимального возможного времени доставки КББ в район цели;

– использование неядерных зарядов для эффективного поражения стратегически важных объектов;

– доразведка и поражение стационарных и мобильных целей, координаты которых известны с точностью до района базирования;

– поражение целей, закрытых по баллистическим траекториям подхода;

– обеспечение функционирования субблоков КББ вне зоны обзора информационных средств и зон досягаемости огневых средств системы противодействия;

– поражение целей на малых, континентальных и межконтинентальных дальностях средствами ДКО различной номенклатуры;

– благоприятные условия для работы средств системы управления; систем коррекции по рельефным, радиолокационным, оптическим картам местности и по КНС ГЛОНАСС; 

– системы самонаведения; датчиков и информационных средств системы доразведки;

– принципиальные возможности оснащения средствами ДКО всех видов и родов войск с целью более эффективного решения ими своих специфических боевых задач.

Проблемные вопросы

При организации исследований и проработок целесообразно рассмотреть в первую очередь следующие вопросы:

– определение класса боевых задач, рационально решаемых средствами ДКО. Обоснование оперативно-стратегических, тактических и военно-технических требований к средствам ДКО. Определить роль и место средств ДКО в системе вооружений ВС;

– разработка предложений и научно-технических решений по баллистическому и военно-техническому обоснованию возможностей доставки КББ в район целей на малые высоты. Формирование требований к носителям и к КББ (по перегрузкам, в частности) как роботизированным средствам поражения;

– исследование научно-технических возможностей создания планеров КББ и субблоков, доставляемых в район целей различными носителями (баллистическими, гипер- и дозвуковыми), обладающих возможностями высокоточной навигации, доразведки и распознавания целей, самонаведения на цели в условиях противодействия, а также обладающих расширенными функциональными возможностями боевых роботов;

– исследование аномалий (признаков), создаваемых целями на фоне окружающей среды и определение состава приборных средств и требований к ним для измерения аномалий. Исследование путей создания систем доразведки, распознавания различных целей по информационным признакам различной физической природы с борта КББ/КБСБ. Разработка нейрокомпьютерных алгоритмов распознавания целей в темпе текущего времени по аномалиям физических полей целей на фоне окружающей среды при комплексировании информации различной физической природы;

– разработка способов подготовки полетных заданий для носителей и КББ (субблоков) как средств поражения ДКО;

– исследование путей и технологии создания баз данных о крупномасштабных картах физических полей Земли для стратегически важных участков суши;

– разработка военно-научных сценариев применения ДКО. Оценка ожидаемой боевой эффективности средств ДКО. Оценка ожидаемых уровней тактико-технических характеристик основных составных частей ДКО;

– разработка, проектирование, изготовление, отработка и испытания вариантов средств поражения ДКО, их подсистем и составных частей.

В заключение следует еще раз отметить, что ДКО – это эффективное, в первую очередь безъядерное оружие предупреждения, упреждения, сдерживания и возмездия, нужное нашей стране в настоящее время и тем более в будущем. Еще более эффективно ДКО в ядерном оснащении, но мощности заряда при этом будут требоваться как минимум на много порядков меньшими по сравнению, например, с зарядами типовых ББ ракет стратегического назначения. Однако, очевидно, что в современных условиях кнопку ядерного оружия использовать нельзя, поскольку последствия будут непредсказуемы и крайне нежелательны, ибо ядерные конфликты – это начало пути к самоуничтожению человечества.

Есть основания отметить также, что наряду с повышением боевых возможностей ВС разработки средств ДКО будут способствовать развитию конструкторской мысли по созданию новых образцов вооружения, подготовки цифровых карт физических полей Земли для стратегически важных районов; широкому использованию возможностей информатизации, автоматизации и интеллектуализации вооружений, совершенствованию средств высокоточной навигации, датчиковой аппаратуры, алгоритмов распознавания, способов скоростной обработки и передачи больших массивов информации, средств суперкомпьютерной вычислительной техники, а также расширению функциональных возможностей средств поражения в сочетании с повышением их боевой эффективности и т.д. В целом процесс создания ДКО может серьезно оживить военно-научные и военно-технические исследования и будет способствовать внедрению новейших научных достижений в военную технику с целью повышения ее боевой эффективности.

05.02.2017 08:55:00

Потеряет ли Германия своего атлантического союзника?

Британское агентство Би-Би-Си опубликовало на своих страницах новую обложку влиятельного немецкого еженедельника Spiegel , на которой изображен президент США Дональд Трамп, обезглавивший статую Свободы. Нельзя сказать, чтобы эта публикация вызвала восторг в ЕС. Несколько немецких газет раскритиковали изображение, а зампредседателя Европарламента назвал обложку безвкусной. Художник же Эдель Родригес заявил, что изображение символизирует "обезглавливание демократии". Родригес, который прибыл в США как политический беженец с Кубы в 1980 году, заявил изданию Washington Post, что хотел сравнить Дональда Трампа и группировку "Исламское государство" (запрещена в России), добавив, что "обе стороны - экстремисты".

Не секрет, что отношения между США и Германией ухудшились с приходом на пост президента Дональда Трампа, который раскритиковал политику немецкого канцлера Ангелы Меркель в отношении мигрантов. Для самой Меркель, в партии которой не утихают споры на этот счет, несмотря на очевидное понимание ею совершенной ошибки (о чем свидетельствуют переговоры с турецким президентом Эрдоганом и дипломатическая активность в отношении Ливии для предотвращения потока беженцев) все же воздерживается от публичного признания своей ошибки. А Трамп официально в прошлом месяце заявил, что политика Меркель, позволяющая прибывать в страну огромному количеству мигрантов, была "катастрофической ошибкой". Да и советник Трампа по торговле, отмечает Би-Би-Си, также недавно раскритиковал Германию за, по его мнению, получение несправедливых торговых преимуществ от заниженного курса евро. К тому же Тед Маллох, которого считают претендентом на пост посла США в ЕС, заявил о предстоящем полном изменении политики Соединенных Штатов в отношении Евросоюза. "Намечаются кардинальные изменения в отношении США к Европе", - сказал он в интервью журналу Der Spiegel, опубликованном в пятницу, 3 февраля. Он подверг критике создание еврозоны и предрек выход из ЕС еще двух стран. По его словам, Вашингтону выгоднее работать с отдельными странами Евросоюза в двустороннем формате.

Для представителей либеральной демократии в Германии политика Трампа является государственным переворотом сверху с целью установления "нелиберальной демократии". Во всяком случае именно об этом заявил редактор Spiegel Клаус Бринкбаумер в редакционной статье. Понятно, что Белый дом, напоминает Би-Би-Си, ранее обвинял либеральные СМИ в "ложном и безответственном" освещении, призванном очернить президента Трампа и новую администрацию.

В этой связи представляет интерес будущее отношений Европы, которую сегодня возглавляет Германия с США. Несомненно, идеологические разногласия будут играть существенную роль в будущих отношениях США и Европы. Но они лишь конкретное и наиболее доступное выражение имеющихся противоречий

между двумя атлантическими союзниками. В этой связи я хотел бы привести мнение профессора НИУ ВШЭ Дмитрия Евстафьева, которое было опубликовано недавно на его странице в сети Facebook. Он писал: «Какие ключевые аспекты перспективной системы американоцентричных экономических отношений, или, если хотите, Pax Americana в трактовке Дональда Трампа, можно выделить? Основа системы — не "свободная торговля", а инвестиции. Причем инвестиции, прежде всего, в развитие американской промышленности и обеспечивающей инфраструктуры. Эпоха, когда американское экономическое доминирование обеспечивалось "свободной торговлей" в условиях доминирования США в экспорте финансовых форматов (а не просто долларовой ликвидности), очевидно, заканчивается. Во всяком случае, Трамп пытается ее закончить, признав, что стратегия "свободной торговли", даже когда торговые отношения "размениваются" на важные для США политические "бонусы", становится проигрышной, и не только в плане упадка американской промышленности".

Именно это обстоятельство предопределяет основные проблемы в будущих взаимоотношениях США и Европы. Насколько Европа сможет приспособиться к ним, пока неизвестно и неизвестно ,какую роль будут продолжать играть при этом идеологические разногласия и оборонная солидарность , в том числе и перед пресловутой российской угрозой.

Основной закон мира в СирииРоссия становится арбитром и гарантом территориальной целостности Ближнего Востока

Михаил Николаевский

После выборов в США и успешного штурма Алеппо, необходимо признать, что в 2017 году кризис в Сирии приобретает еще более сложный характер. России придется вместо «умных бомб» применять и оттачивать, прежде всего, методы умной политики.Во-первых, во фронт выступает вопрос обратной инкорпорации в сирийское государство территорий, контролируемых курдскими формированиями PYD-YPG-SDF в провинциях Ракка и Алеппо. В 2017 году это станет насущной и тяжелейшей задачей. Несколько лет этот регион живет не только отдельной насыщенной политической жизнью – там действуют уже отдельная система образования, милиция, вооруженные силы. Производится раздача

земельных наделов, национализация собственности. Это регион, где одну из первых скрипок играют последователи Абдуллы Оджалана – этого Уильяма Уоллеса курдского мира. Идеи апоизма, анархического учения Оджалана, не стыкуются с понятием традиционного государства в принципе. А вопрос национализации земли приобретет катастрофический масштаб, если учитывать количество беженцев из Ирака в этом регионе, а также арабов-беженцев, которые могут в определенный момент вернуться из Турции. Во-вторых, придется решать, до какого предела простирается наше сотрудничество с Тегераном в данном регионе. Амбиции Ирана охватывают весь без исключения Ближний Восток, но насколько они стыкуются при этом с конкретными задачами России? Мы видим, что Иран не может эффективно обеспечить межнациональное согласие в Ираке. После взятия Мосула до предела обострится вопрос независимости Башира – курдской автономии. Получив нефтеносные поля Киркука и Мосула, правительство Барзани обеспечит себе реальную экономическую базу для своей независимости и совершенно прямо об этом заявляет. При этом Иран фактически проиграл борьбу за курдов-шиитов. В этой ситуации Россия могла бы выступить тонким балансиром, поскольку из всех местных образований наиболее тяжелая участь выпала курдам-езидам, которые, понеся страшные потери от зверств ИГ (запрещенной в РФ и многих других странах организации), по-прежнему остаются на обочине, не имея поддержки ни от шиитского Ирана, ни от своих суннитских собратьев в регионе, пополняя при этом ряды приверженцев апоизма и анархистов РПК. Гуманитарная миссия России по отношению к этому многострадальному народу позволила бы решить вопросы человеческого милосердия, но и воспрепятствовать в какой-то мере перетоку езидов на сторону анархистов, что ослабит их позиции в самой Сирии. Взяв на себя гуманитарные обязательства в этом вопросе, Россия также может укрепить и отношения с Иракским Курдистаном и Турцией, не вступая в лобовые противостояния ни с одной из сторон иракского политикума. В-третьих, наилучшей предпосылкой для решения проблемы национального примирения в Сирии, несомненно, является организация совместных действий войск правительства САР и наиболее адекватных представителей НВФ и так называемой оппозиции. Осуществить такую кооперацию без координации действий с Турцией вряд ли возможно. В-четвертых, рано или поздно России придется не точечно (по меткому выражению Сергея Лаврова, «для запуска мыслительного процесса»), а полноценно включиться в процесс выработки новой сирийской конституции. Текущий вариант 2012 г. сохранил в себе многие особенности конституции предыдущей (1973 г.), которые в настоящее время не отвечают сирийским реалиям, в том числе и в плане полномочий президента. Амбиции лидеров БААС/ПАСВ сделали конституцию Сирии «панарабской», необходимость признания в исламском мире – шиитской, а заинтересованность в советской поддержке дали ей демократические тона и положения. Версия 2012 года убрала «лидерство» БААС, создала предпосылки для политического многообразия, однако в своем ядре сохранила ярко панарабистские черты в понимании прошлых лет. Отвечают ли эти положения реальной ситуации в сегодняшней Сирии – вопрос крайне дискуссионный. После фактического отхода от арабского проекта как исламо-социалистического, баасисткого, новый должен неизбежно вобрать в себя смесь этнических, демократических, а также религиозных, канонических критериев. Но в этом случае опять возникает противоречие. В конституции САР суверенитет принадлежит народу и он неделим на всей территории, однако, смысл основного закона можно трактовать и таким образом: «суверенитет в Сирии принадлежит тому народу, который является частью арабской нации». Согласно ст. 2 конституции суверенитет в САР принадлежит «народу», если же какой-либо народ не является «частью арабской нации», означает ли это, что на него не распространяется сирийский суверенитет? Курды-езиды, армяне, черкесы, ассирийцы, априори – не часть арабской нации. Означает ли это, что формально они не относятся к суверенной части сирийского народа? И насколько привлекательными на фоне таких конституционных положений выглядят идеи курдских анархистов, наследников «Манифеста демократического общества» Оджалана?Поскольку практически неизбежен ввод в тело основного закона Сирии религиозной компоненты, важным фактором становится привлечение Египта к переговорному процессу, его правовых институтов. Это позволит избежать излишней вовлеченности в дискурс или, по крайней мере, уравновесить вездесущих правоведов Саудовской Аравии, которые могут сыграть весьма деструктивную роль, имея влияние по правовым вопросам на представителей «договорной оппозиции»Часто упоминаемое предложение: создать аналог ливанской модели «конфессионализма» –

нереализуемо в Сирии в принципе, поскольку там просто отсутствует мощная христианская прослойка как опора и балансир. Кроме того, ливанский «конфессионализм» не избавил страну ни от тяжелых межконфессиональных войн, ни от клановой коррупции. Получается, что ко всем сложностям процесса примирения в Сирии добавится необходимость выработки проекта конституции, которому весьма сложно подобрать аналоги и опереться в работе на предыдущую практику. С учетом требования ввода религиозно-правовой компоненты, количества сторон и остроты «кровной вражды» – задача поистине титаническая.Все это означает, что в 2017 году России придется вести еще более взвешенную, гибкую, тонкую, умную политику. Сирийский кризис приобретет новое измерение, поскольку битва с глобализмом и за сирийскую легитимность завершилась, а вот за территориальную целостность страны и, главное, за новую конституцию и форму власти, за согласие, только начинается. Если и она завершится успешно, нас ждет следующий этап возвращения на Ближний Восток.Подробнее о задачах России в Сирии читайте в «Военно-промышленном курьере» №5 

Михаил НИКОЛАЕВСКИЙ                               Опубликовано 02.03.2017Подробнее: http://vpk-news.ru/articles/35068