Т Е А Т РА Л Ь Н Ы Й П О Д В А Л

№ 49м а й

2 0 1 4

В А Х Т Е Н Н Ы Й Ж У Р Н А ЛТ е а т р а О л е г а Т а б а к о в а

ПРИ ПОДДЕРЖКЕПРАВИТЕЛЬСТВА МОСКВЫ

Над номером работали:Главный редактор: Ф. Резников. Шеф-редактор:

А. Стульнев. Корректор: В. Любимцева. Дизайн и верстка: Ф. Васильев.

В журнале использованы фотографии К. Бубенец, А. Булгакова, М. Воробьева, М. Гутермана,

В. Дмитриева, Д. Дубинина, Д. Жулина, И. Захаркина, В. Зимина, А. Иванишина, И. Калединой, Л. Керн,

В. Луповского, Э. Макарян, В. Панкова, В. Плотникова, А. Подошьяна, Е. Потанина, Ф. Резникова, В. Сенцова, В. Скокова, Е. Цветковой, О. Черноуса, Д. Шишкина,

а также фотографии из личных архивов актеров труппы

В номере:

Я сильно изменилась? — с. 3Тайна орловского цирюльника — с. 7«Василий Теркин» — с. 10Премия Олега Табакова — 2014 — с. 13Премьеры Москвы. Март-2014 — с. 15Премьеры «Табакерки»: май — с. 18«Мы жили в большом доме на улицеЧаплыгина...» — с. 20

3КО

ЛО

НКА

РЕД

АКТО

РА

В середине апреля на сайте нашего театра было объявлено о том, что 13 и 14 июня на сцене МХТ им. А.П. Чехова в по-следний раз будет сыгран спектакль Константина Богомоло-ва «Безумный день, или Женитьба Фигаро». В последний раз Олег Табаков и Сергей Безруков выйдут на подмостки в ролях графа Альмавивы и Фигаро…

А еще до конца нынешнего сезона зрителей нашего театра ждут одна премьера и один предпремьерный показ.

Так, спектакль по рассказу Н.С. Лескова «Тупейный ху-дожник» представит в середине июня Михаил Станкевич. По-становка станет четвертым спектаклем Михаила на нашей сцене. Репетируют в спектакле актер РАМТа Михаил Шклов-ский и артисты «Табакерки»: Алексей Усольцев, Евгения Бор-зых, Марина Салакова и др. Материал об этом рассказе чи-тайте в настоящем номере.

К репетициям пьесы Людвига Хольберга «Йеппе с горы» приступил Глеб Черепанов. (Чуть ранее, в № 46, мы сообща-ли, что постановкой этой пьесы займется режиссер из Норве-гии Сигрид Стрём Рейбо, однако в силу обстоятельств она не смогла приехать в Россию.) Заглавную роль сыграет заслу-женный артист России Сергей Беляев. Предпремьерный по-каз спектакля состоится под занавес сезона — в конце июня.

В РЕ

ПЕР

ТУАР

Е

4

В начале марта Константин Богомолов, значительно обновив не только состав исполнителей, но и сам спектакль, представил зрителям новую версию чеховской «Чайки». О том, что в спектакле изменилось, что осталось от прежней версии, много ли нового во второй версии, рассказывает театральный критик Ирина Алпатова.

«Я сильно изменилась?» Этот вопрос, как известно, задает в чеховской «Чайке» Нина Заречная Треплеву после двух-летней разлуки. Примерно столько же длилась разлука зри-телей с прежней версией «Чайки» Константина Богомоло-ва, хотя со дня премьеры прошло уже почти три года. От-вет на этот вопрос визуально-чувственен и рождается вме-сте с явлением на сцене «музы» режиссера — Розы Хайрул-линой, которой теперь доверено сыграть финальную ипо-стась Нины Заречной. Сравните юную, крепко сбитую и вся-чески здоровую оптимистку Светланы Колпаковой из перво-го действия спектакля и седую, донельзя усталую, до синя-ков избитую жизнью Нину Хайруллиной. Этот шокирующий контраст относится и к двум версиям спектакля. Первая сде-лана режиссером молодым, не только по возрасту, но и по мировосприятию тоже. Вторая — плоды трудов опытного ма-стера, как-то разом повзрослевшего и, кажется, расставше-гося с множеством иллюзий. Быть может, здесь есть некая мудрость вынужденного толка. Вам не нравится режиссер-ское хулиганство «Идеального мужа» или «Карамазовых»? (Оно, впрочем, профессионально и виртуозно.) Так вот вам «чистый автор». Кстати, в этом сезоне Богомолов уже не впервые доказывает свою режиссерскую состоятельность и в этом театральном методе. Правда, за границами отечества — «Лед» Владимира Сорокина в Польше и «Мой папа — Ага-мемнон» по Еврипиду в Литве. Но столичный зритель, сле-дящий за творчеством режиссера, к счастью, мог все это ви-деть. В стране с непредсказуемо меняющимися «культурны-ми кодами» нужно уметь многое, дабы у тебя была возмож-ность потенциальной работы. Правда, Богомолова не стоит упрекать в конформизме, это всего лишь оттачивание раз-ных граней режиссерского мастерства.

Легендарная птица, вышитая на мхатовском занавесе (а «Чайка» Театра Табакова по-прежнему идет на основной сцене МХТ имени Чехова), поневоле становится здесь атри-

бутом любого спектакля. Тогда, три года назад, Константин Богомолов запустил на этот занавес проекцию своей чайки. Невзрачная, совсем непафосная птичка в такт дергала кры-лышками, которые казались явно «неродными», искусствен-но приделанными с помощью компьютерных технологий. Эту чайку стоило запомнить как символическое подобие челове-ческих персонажей: бескрылых, бесталанных, нелепых, по-рой неадекватных, несчастных. В жалости и сочувствии ре-жиссер всем решительно отказывал. Богомолова можно было сравнить с прокурором, выносящим суровый приговор, кото-рый обжалованию не подлежит. Подобное выморочное и ник-чемное существование людей вряд ли рифмовалось со сло-вом «жизнь», а потому ее антипод — смерть — становился персоной ожидаемой и даже закономерной. Вот и Нина За-речная — Яна Осипова в финале являлась на сцену с косой в руках…

Та, прежняя история стремилась к «черной комедии». А «четвертая стена», когда-то так тщательно выстраивае-мая отцами-основателями именно в «Чайке», нахально ру-шилась. Персонажи запросто общались с публикой, подми-гивали и раскланивались. И вообще совершали много «фи-зических действий», придуманных режиссером и им пода-ренных.

Понятное дело, что ни тогда, ни сейчас никто не ждал от Богомолова верности времени и месту, предложенным Че-ховым. Никаких «колдовских озер» и помещичьих имений — сценограф Лариса Ломакина в прошлой версии построила неведомый провинциальный городок с обшарпанной квар-тиркой: грязные стекла, ободранные стены, мебельный раз-нобой, окно с решеткой, массивная батарея, старенький телевизор. Гремели хиты тех времен: Зыкину сменял Окуд-жава, Гребенщикова — «Ласковый май». Юрий Гагарин не-громко делился с телезрителями биографическими подроб-ностями. Апофеозом всего этого была сцена привычной

Я сильно изменилась?

пьянки-вечеринки в начале третьего чеховского акта: кто-то пел, кто-то пил, кто-то танцевал или пьяно исповедовал-ся, кто-то уже уснул лицом в салате. А в прологе звучала из уст Треплева — Павла Ворожцова какая-то заумная фило-софская абракадабра. Богомолов изначально отказался от, казалось бы, принципиальных вещей в интерпретации этой пьесы: ему здесь был неинтересен театр как «среда оби-тания» Аркадиной, Тригорина, а потом и Нины, степень их талантливости, противопоставление обыденности — «боге-ме». И персонажей режиссер не разводил по разным ми-рам: они все в замкнутом кругу, равны друг другу и одина-ково обречены.

Новая «Чайка» близка прежней разве что этим ощу-щением замкнутой обреченности, которое усилено до критических пределов. При этом она минималистски строга и подчеркнуто аскетична с самых разных точек зрения: от сценографии до актерского исполнения. Все тот же худож-ник Лариса Ломакина освободила сцену от прежних пред-метов мебели, оставив голые обшарпанные стены и мутные стекла в окнах. Теперь здесь появились ряды скамеек, по-ставленные спинками к зрителям, и экран-задник, на кото-рый проецируются актерские лица, в то время как сами ак-теры добрую половину первого действия сидят к нам спи-ной. Изображение не слишком четкое, чуть размытое — там не люди, но словно бы их тени. Это пространство похоже на какой-то выморочный зал ожидания на забытом богом вок-зале. Где, собственно, и ждать-то нечего, кроме смерти, для многих довольно близкой.

Зал ожидания по-своему герметичен, а «четвертая сте-на» тщательно выстроена вновь. Никакого общения, мы мо-жем лишь наблюдать за тем, что происходит. А не происхо-дит меж тем практически ничего. Чеховская ситуация: люди обедают, а в это время рушатся их судьбы… Только малень-кая поправка: здесь все давно уже порушено, «доживание» происходит почти без эмоций, на приглушенных интонаци-ях и минимальных «физических действиях». Но при этом вот что любопытно: подобный прием режиссера отнюдь не отри-цает столь любимый отечественной публикой традиционный психологический театр. У каждого актера-персонажа есть своя линия, своя нить, за которой очень интересно наблю-дать пристально и подробно. Просто снова, как и в польском спектакле «Лед», Константин Богомолов избавляет актеров от форсированных интонаций, размашистых жестов и «игры лицом», убедительно доказывая, что и без всего этого можно

прекрасно обойтись, оставаясь при этом в рамках психологи-ческой достоверности.

Здесь Треплев — Игорь Хрипунов уже с самого начала об-речен и безнадежен, зато вместо смешных и нелепых поры-вов первой версии (тогда эту роль играл Павел Ворожцов) появилось сдержанное достоинство принятия своей участи. А доктор Дорн в исполнении Олега Табакова, кажется, стал еще мудрее и уже не стремится доносить свои сентенции до публики, обращая их, скорее, самому себе. Страстные объя-тия и поцелуи, коим отдали дань в прежней версии Аркади-на — Марина Зудина и Тригорин — Константин Хабенский, теперь сменились нежными, спокойными поглаживаниями по плечу. Изменился и сам Тригорин, на роль которого был при-глашен Игорь Миркурбанов. И куда только делось обаяние этого персонажа! Тригорин Миркурбанова более похож на за-штатного провинциального актера, нежели спокойная Арка-дина. Он словно бы заученно играет какую-то давно приду-манную роль и все никак не может выйти из образа и огля-нуться вокруг. Хотя в этой заученности тоже есть своего рода обреченность. Как и у Маши — Дарьи Мороз, подобно Трепле-ву, заранее знающей и принимающей свою незавидную судь-бу. Ну и что это за судьба в лице юного и весьма недалекого Медведенко, в роли которого дебютировал на этой сцене ста-жер МХТ Данила Стеклов? И даже Шамраев — Павел Ильин притих со своими воспоминаниями о «допотопных» артистах. И Полина Андреевна — Ольга Барнет лишь раз чуть-чуть сры-вается, выбрасывая букет Нины.

Нина тоже стала другой. Яну Осипову сменила Светла-на Колпакова, а ее саму во втором действии, как уже го-ворилось, Роза Хайруллина. Явных признаков таланта ре-жиссер Нину вроде бы лишил. Свой монолог о людях, львах и куропатках свежая, крепкая, пышущая здоровьем Зареч-ная — Колпакова читает как доклад с какой-нибудь трибу-ны, бодро и выразительно. Но не столько о таланте здесь речь, сколько о крушении молодых надежд, которые ей вна-чале все же подарены. О крахе веры в любое светлое буду-щее. И ее лицо, укрупненное экраном, с широко распахну-тыми глазами, детской улыбкой остается в памяти зрителей ностальгическим образом юной, не битой еще жизнью опти-мистки, которая под ностальгическую песню Бориса Гребен-щикова о городе золотом всматривается в туманные дали «счастливой Москвы». И такое острое ощущение, что это наша общая коллективная фотография — тех, кто еще со-всем недавно уверенно строил этот Город Солнца или хотя

В РЕ

ПЕР

ТУАР

Е5

бы неспешно шел по направлению к нему. Ну хотя бы теа-тральный город…

У Богомолова все обрывается лавинообразным трагизмом финала. Он бьет наотмашь — смотрите, вот что стало с этой юной оптимисткой всего-то через два года. Перемена внеш-няя — не более чем суть внутренних метаморфоз, которые тоже вписаны в стремительно меняющиеся жизненные реа-лии. Роза Хайруллина, присев к столу, быстро и отрешенно-

В РЕ

ПЕР

ТУАР

Е

6

спокойно проговаривает финальный монолог Нины и уходит в никуда. Что остается остальным? Пересесть в инвалидную коляску подобно Сорину — Сергею Сосновскому, лишившись дара внятной речи? Получить инсульты-инфаркты? Глушить вино бокалами, как Аркадина — Зудина? Или по-быстрому за-стрелиться в шкафу, не привлекая внимания? Труднее всего, впрочем, другое: нести свой крест и верить. Если на это еще остались силы…

Ирина Алпатова

Вы удивитесь, когда узнаете, что история, описанная Леско-вым в «Тупейном художнике», во многом правдива. Конечно, Николай Семенович как писатель некоторые события пере-иначил на свой лад, намеренно придав рассказу вид не столь-ко ужасающий, сколько лирический, надрывный, жалостли-вый и слегка туманный. Придумал он и нескольких персона-жей, а жизнь главной героини обогатил живописными под-робностями. Впрочем, обо всем по порядку.

В крепостном театре графа Каменского в Орле разыгра-лась драма. Но о подробностях читателям поведал не сам ав-тор, а его нянюшка — Любовь Онисимовна, в прошлом яко-бы одна из лучших актрис орловских подмостков. По словам Лескова, эту историю он услышал от нее, когда ему «минуло уже лет девять». И если учесть, что впервые «Тупейный ху-дожник» вышел во втором номере «Художественного журна-ла с приложением художественного альбома» (издатель Ни-колай Александров) в 1883 году, то, получается, историю Ле-сков узнал в 1840 году. Впрочем, Николай Семенович созна-тельно читателя путает, тут же оговариваясь: «При котором именно из графов Каменских <…> я с точностью указать не смею. Графов Каменских известно три, и всех их орловские старожилы называли «неслыханными тиранами». Фельдмар-шала Михаила Федотовича крепостные убили за жестокость в 1809 году, а у него было два сына: Николай, умерший в 1811 году, и Сергей, умерший в 1835 году». Однако выяснить, кто же из троих был завзятым театралом, не так уж и трудно.

Крепостной театр действительно существовал в Орле с 1815 по 1835 год при Сергее Михайловиче Каменском (1771–

1835), человеке, судя по воспоминаниям, эксцентричном. Он был просвещенным театралом и умницей, по мнению одних, и совершенно чокнутым помещиком-самодуром, заставлявшим крепостных в нелепых костюмах представлять «на театре» графов и графинь, — по свидетельствам других.

Так, дворянин М.Д. Бутурлин в своих воспоминаниях пи-шет: «Всего чаще подчивали нас “Русалкою”; до Моцарта и Россини, однако же, не доходили. Первый тенор, чистый хо-лоп, по имени Кравченко, пел с шиком, столько же носом, сколько горлом, не разставаяся никогда с носовым платком, который он комкал в руках и в который поминутно плевал. Второй будто бы тенор, Миняев, более шевелил губами и ма-хал руками, нежели выпускал звуки из уст, и потому трудно было определить, к какой категории принадлежал его голос. Чего-либо похожаго на бас (голос, повсеместно встречаемый в России) в труппе решительно не было, хотя лице, предна-значенное для басовых партиций, силилось реветь брюхом. Дворовая девка, дурнолицая примадонна, обладала пронзи-тельным пискливым голосом, была превысокаго роста и име-ла также свой особенный шик, состоявший в почти безпре-рывном поворачивании головы к одному плечу. Но в бале-тах особенно был хорош первый танцор Васильев, ростом с покойнаго Каратыгина, в телесно-цветном трико, с плохо-бритою бородою, пускавшийся в грациозности и позы. Когда он совершал прыжки, называемые “антреша”, голова его ухо-дила почти в облака сцены».

Каменский же в первое время, по рассказам очевидцев, настолько сильно увлекся новой затеей, что не гнушался оби-

Михаил Станкевич приступил к репетициям своего четвертого спектакля в стенах нашего театра. В этот раз выбор режиссера пал на рассказ Николая Лескова «Тупейный художник». Каким будет спектакль, мы узнаем уже в середине июня, а пока разберемся в том, что послужило основой для написания рассказа и каким человеком был граф Каменский, владелец орловского крепостного театра, в котором якобы и разыгралась описанная русским классиком драма. Справиться с этими вопросами нам поможет литературный критик и прозаик Алена Бондарева.

Тайна орловского цирюльника

К П

РЕМ

ЬЕРЕ

7

8

К П

РЕМ

ЬЕРЕ

лечивать посетителей самостоятельно. Бывало, так и сижи-вал со своим георгиевским крестом второй степени (за взя-тие Базарджика1) в петлице у кассы. За что однажды подверг-ся розыгрышу. Известный шутник и балагур юнкер граф Ман-тейфель привез в оплату бельэтажной ложи мешок медных монет, и графу, несмотря на чины и ордена, пришлось потра-тить немало времени на пересчет.

Каменский спускал баснословные суммы на содержание труппы, возведение декораций и пошив костюмов. Крепост-ных актеров он перекупал за бешеные деньги, стараясь до-быть для своего театра лучшие таланты.

Однако порядки в его заведении были суровые. Лакеи держались на военный манер, каждый облачался в ливрею особого цвета согласно занимаемому положению в доме. Утро начиналось с чтения приказов и наставлений, выпускае-мых отдельным листком. Не избегал граф и муштры.

По свидетельствам современников, Каменский в своей ложе держал особую книгу, куда по ходу спектакля записы-вал ошибки актеров. А в антракте, ничуть не смущаясь, вы-брав одну из плеток, висевших тут же у него за спиной, шел за кулисы «репетировать». Посетители нередко слышали крики и мольбы провинившихся артистов.

Актрисы же в доме Каменского содержались отдельно, и, чтобы увидеть хотя бы одну из них, поклонники должны были испрашивать особый графский билет на посещение. Это де-лалось для того, чтобы уберечь девушек от ненужных связей.

Но вернемся к Лескову. Не так уж много он и придумал. Скорее, просто сгустил краски. Присочинив, например, буд-то «под всем домом были подведены потайные погреба, где люди живые на цепях, как медведи, сидели». Сделал он это для того, чтобы посильнее напугать читателя «былью» из стародавних бесчеловечных времен.

Что же до трагических событий «на театре», то и они бо-лее чем приукрашены. Юная Любовь Онисимовна «в то время была не только в цвете своей девственной красы, но и в самом интересном моменте развития своего многостороннего талан-та: она «пела в хорах подпури», танцевала «первые па в “Ки-тайской огороднице” и, чувствуя призвание к трагизму, “зна-ла все роли наглядкою”». Граф же имел на красавицу виды.

А еще в театре Каменского служил тупейщик (от фран-цузского toupet — тупей, хохол надо лбом), проще говоря,

1 Турецкая крепость, взятая в 1810 году. Ныне болгарский город Добрич.

парикмахер Аркадий. Он «причесывал и рисовал всех ак-трис», обихаживал самого хозяина. И до того был замеча-тельным художником, что во избежание побега или пере-купки граф все время держал его при себе. Но, сами пони-маете, любви такие условности не помеха. Аркадий и Люба вмиг поняли, что между ними есть сентиментальная при-вязанность, сговорились и бежали. Однако были пойманы. Люба попала на скотный двор и начала попивать, а Аркадия высекли и отдали в солдаты. Оба канули в безвестность. Та-кая вот история.

Маловероятно, что этот душещипательный рассказ Ле-сков действительно услышал от няни. Еще сын писателя раз-драженно замечал невнимательным критикам (принявшим описанное на веру), что Любовь Онисимовна могла и не слу-жить в их доме…

Скорее всего, в 1846 году Лесков попросту прочел по-весть Александра Ивановича Герцена «Сорока-воровка», не только обличающую крепостное право, но и рассказывающую о судьбе одной из актрис-невольниц, замученных графом Ка-менским. Именно Герцен построил свой публицистический текст на документе, если, конечно, таковым может считать-ся устный рассказ-анекдот знаменитого крепостного актера Михаила Семеновича Щепкина, раз или два выступавшего на сцене Каменского в 1822 году. Несколько лет спустя его пронзительный монолог (до того с жаром рассказанный на нескольких вечерах) записал собиратель русского фолькло-ра А.Н. Афанасьев. В этих же записках есть и имя предпола-гаемой жертвы.

Девица Кузьмина (или Козьмина) была куплена на тор-гах графом Каменским. Некогда она принадлежала помещику Павлу Петровичу Есипову, человеку добродушному и искрен-не увлеченному искусством. Именно он открыл в Казани один из театров, набрав туда актеров из своей деревенской труп-пы. Однако дела у новоявленного театрала шли плохо, те-атр прогорал, неудачи подкосили его здоровье, и в 1814 году Есипов умер. Еще при жизни своей труппе он обещал выдать вольную, но так этого и не сделал. Потому наследники, что-бы хоть как-то отбить убытки, продали крестьян с молотка. И в 1815 году Кузьмина играла уже у Каменского. Играла так великолепно, что слава ее распространилась по всей округе. «Из Орла, октября 13. На сих днях открыт здесь театр… Мно-гие из здешних актеров, и актриса Козмина, имеют такие та-ланты, кои были бы замечены и в столицах», — писали «Мо-сковские ведомости» в 90-м номере за тот же год.8

К П

РЕМ

ЬЕРЕ

Не удивительно, что и сам граф к своей артистке воспы-лал страстью. Однако не преуспел на сем поприще (хотя Ле-сков и утверждает обратное). Кузьмина отвергла намеки и ухаживания, за что была посажена под замок, лишена костю-мов для выступлений и подвергнута прочим нападкам домаш-них. В пылу она поклялась графу, что, вопреки его запре-там, через год родит ребенка. И гордо добавила в разговоре с Щепкиным: «Я исполнила свое обещание; тут не <было> любви, тут б<ыло> только презрение к власти, своим бесче-стием я плюнула в лицо моему господину». Что стало с Кузь-миной в итоге, неизвестно. В повести Герцена его героиня (все имена в тексте изменены) умерла через два месяца по-сле родов. Как окончила свою жизнь реальная актриса, не знает никто.

Впрочем, не стоит забывать и то, что «Тупейный худож-ник» — все же произведение литературное. И с уверенностью

утверждать, что только история Кузьминой легла в основу пе-чальной повести о Любиной любви, нельзя. Например, лите-ратуровед Николай Чернов говорил, будто раскопал в одном из орловских архивов сведения о том, что в театре Каменско-го числилась крепостная актриса Любовь Онисимовна… Но была ли она так талантлива, как лесковская Люба, и любила ли цирюльника Аркадия — неизвестно…

Да и незачем, наверное, допытываться. Ведь, не называя конкретных дат и описывая события полуреальные, но в кра-сочных тонах, Лесков как бы намекает своему читателю, что предмет его рассказа — не конкретная история двух несчаст-ных влюбленных, а судьба талантливого художника в суро-вую эпоху крепостного права. Не зря же в тексте и эпиграф стоит соответствующий: «Светлой памяти благословенного дня 19-го февраля 1861 года»2.

Алена Бондарева

2 19 февраля 1861 года — день отмены крепостного права в России. 9

«ЗД

РАВС

ТВУЙ

ТЕ, Э

ТО К

ИН

ОАР

ТИСТ

ТАБ

АКО

В»

10

День Победы, великий и не меркнущий с годами праздник, приходится на радостную пору весеннего пробуждения. Подвиг народа, боровшегося с фашистским захватчиком и поставившего точку в самой кровавой войне ХХ века, вдохновил многих талантливых творцов на создание выдающихся произведений литературы и искусства. Среди посвященных героизму русского солдата творений особое место занимает ставшая культовой для военного поколения поэма Александра Трифоновича Твардовского «Василий Теркин».

Образ умного, неунывающего, удачливого бойца, деревен-ского балагура и гармониста со Смоленщины впервые был представлен читателю 11 декабря 1939 года в период Фин-ской кампании, когда в газете «На страже Родины» вышло стихотворение Твардовского «На привале». Тогда никто и не думал о том, что герой постоянной юмористической ру-брики, задуманный литераторами как фигура условная и лу-бочная, наделенная озорной фамилией, со временем пре-вратится в поэтический символ непобедимости духа цело-го народа.

Вплоть до 1945 года отдельные главы «Книги про бойца без начала, без конца» создавались и публиковались в ар-мейских газетах и журналах. Каждая глава представляет со-бой самостоятельную новеллу, описывающую отдельный эпи-зод военного бытия Теркина, практически не связанный по смыслу с остальными. Картины военной жизни, отражающие уникальную способность русского человека противостоять самым страшным испытаниям, уложены в энергично разви-вающиеся сюжеты и рассказаны простым, точным языком. Некоторые новеллы (кстати, основанные на реальных со-бытиях) посвящены военным победам, иные — поражени-ям. Отсутствие единого сюжета сам Твардовский, который в 1941–1942 годах работал в редакции воронежской газеты Юго-Западного фронта «Красная Армия», объяснял тем, что из-за сложившейся ситуации и он сам, и его читатель в любой момент могут погибнуть. Однако судьба распорядилась по-своему: «Книга про бойца…» разрасталась и была закончена с окончанием Великой Отечественной войны. Поэма пропита-на любовью к Родине, полна восхищения величием армейско-го братства, выброшенного из зоны мирного комфорта туда, где ежедневно случаются бомбежки, танковые атаки и смер-тельные рукопашные.

Если задуматься, то исключительная везучесть Терки-на основана не на благоприятном или чудесном стечении обстоятельств, а на силе и выносливости его характера. Он не боится сурового солдатского быта, изнурительных дорог, сна на земле в мокрой шинели и даже вшей, почи-тая все это за фронтовую данность. Он отважно стреля-ет из трехлинейной винтовки по вражескому самолету и в прямом смысле слова спорит с нависшей над ним смер-тью. При этом он отнюдь не претендует на звание сверх-человека — так же, как и все бойцы, он вынужден унимать невольно возникающую дрожь при звуке приближающейся фашистской военной техники и скрывать слезы при встре-че с близкой смертью.

Герой поэмы оказался чрезвычайно понятен людям. Алек-сандр Твардовский получал гигантские потоки писем, адре-сованных не ему, а самому Василию Теркину. Читатели-фронтовики ничуть не сомневались, что Теркин — это реаль-ный, живой человек, и лишь желали уточнить, не в их ли ди-визии он служил.

Совершенно необычно для эпохи культа личности, что в этом, безусловно, патриотическом повествовании не содер-жится ни одного упоминания о Сталине или о партии. Тем не менее в 1945 году любимая народом поэма была удостоена Сталинской премии I степени.

Выдающийся мастер художественного слова Дмитрий Ни-колаевич Орлов читал поэму Твардовского не только с эстра-ды, но и на Всесоюзном радио, вещавшем на многомиллион-ную советскую аудиторию. Именно в те поры впервые услы-шал Орлова и саратовский школьник Олег Табаков, которому на всю жизнь запомнилось его выдающееся чтение двух ше-девров русской поэзии — «Конька-горбунка» Петра Ершова и «Василия Теркина» Александра Твардовского.

«Василий Теркин»

Примечательно, что во времена хрущевской «оттепели» и возглавляемый Твардовским журнал «Новый мир», публико-вавший произведения свободомыслящих поэтов и писателей, и прогрессивный московский театр «Современник», одним из основателей которого был молодой артист Олег Табаков, ста-ли одними из центральных участников культурной жизни в СССР, повлиявшими на ее обновление.

А в 1973 году, накануне принятия судьбоносного реше-ния начать самостоятельное обучение школьников стар-ших классов актерскому мастерству, Олег Табаков, дирек-торствовавший тогда в «Современнике», принимал в сво-ем кабинете на Маяковке дорогого гостя. Это был давний друг Олега Павловича — телевизионный режиссер Влади-мир Храмов, снявший для Центрального телевидения десят-ки известных до сих пор спектаклей, в том числе великолеп-ную работу Г.Б. Волчек «Обыкновенная история», сохранив для нас одну из лучших театральных ролей Олега Табакова. И все же Владимир Александрович очень волновался, об-ращаясь к Табакову, имеющему колоссальный опыт всевоз-можных записей и съемок, с необычной идеей — сделать на телевидении моноспектакль «Конек-горбунок», то есть про-честь поэму целиком, как это когда-то делал на радио Дми-трий Орлов.

«Услышав предложение сыграть “Конька”, — вспоминал Храмов, — он застыл, прижав кулак к открытому рту. Потом тихо засмеялся и лишь затем поднял на меня лукавые глаза и весело задал провокационный вопрос:

— Как же я, после Дмитрия Николаевича? А?Олег Павлович подождал немного и ответил сам:— Но ведь на радио артиста не видно было. У вас совсем

другое дело…И вдруг, как на духу, почти просительно:— Я с детства хочу сыграть Конька-горбунка. Как ты до-

гадался?»В телеспектакле «Конек-горбунок» Табаков сыграл всех:

Иванушку, его отца, братьев, Царя, Кобылицу, Царь-девицу, Кита. И все это без грима, в цивильном костюме. Телеспек-такль имел оглушительный успех и многократно показывался по Центральному телевидению.

Следующие шесть лет Олег Павлович всецело посвятил себя зарождающемуся подвальному театру, обучению своих студентов первого призыва. Учась на втором-третьем курсах, они уже играли спектакли, гремевшие на всю Москву и дале-ко за ее пределами.

1979 год складывался для Подвала особенно удачно. Не было отбоя от желающих посмотреть хотя бы один из бьющих юной и дерзкой энергетикой спектаклей. И Табаков, и его ученики находились на эмоциональном и творческом подъе-ме — все ждали, что власти вот-вот разрешат им официаль-ное открытие уже фактически существующего театра.

В это самое время Владимир Храмов, который часто при-ходил в Студию, предложил Табакову сделать второй со-вместный моноспектакль — по поэме Александра Твардов-ского «Василий Теркин».

Табаков с трепетом согласился. Помимо воспомина-ний детства о гениальном чтении Дмитрия Орлова для Оле-га Павловича прежде всего является чрезвычайно понятной и живой тема Великой Отечественной войны. Его отец, Па-вел Кондратьевич Табаков, в первые же дни войны, несмо-тря на имевшуюся у него бронь, ушел на фронт и возглавил военно-санитарный поезд и возвратился домой только через пять лет. А мама, Мария Андреевна, спасая детей от голода, увезла их из Саратова в Эльтон, где работала врачом в во-енном госпитале. Семилетний Олег видел сотни раненых, об-щался с ними и именно в этом возрасте дебютировал перед публикой в самодеятельной антифашистской постановке для раненых бойцов.

Владимир Храмов говорил о Табакове: «В работе он до-верчив и послушен — в нем нет и тени спесивого премьер-ства, нетерпимости к критике. Он готов выполнять любое ваше предложение, любую вашу фантазию. И делает это от-нюдь не формально. Чем серьезнее и глубже предложение, тем интереснее и неожиданнее “ответ” артиста».

Съемочный павильон заполнили декорации художни-ка Марины Крупновой, выдержанные в сдержанной серо-коричневой гамме: стены деревянного сруба, блиндажная ма-скировка, стол с пишущей машинкой и множеством бумаг, пух-лые связки газет. Основной костюм артиста — свитер цвета хаки, армейские брюки и сапоги. В зависимости от изображае-мого персонажа добавляются детали: шинель рядового или ге-нерала, овчинный полушубок, ватник, шлем танкиста или жен-ский головной платок. В руках по очереди появляются авто-мат, гармонь и лопата. Телевизионный спектакль — особый жанр. По законам этого жанра оператор Валерий Шаров сни-мал преимущественно крупные и средние планы. Взгляд Таба-кова чаще всего направлен в камеру, то есть в глаза зрителю. На протяжении двух с лишним часов артист удерживает наше внимание, с блеском выполняя сложнейшую актерскую зада-

«ЗД

РАВС

ТВУЙ

ТЕ, Э

ТО К

ИН

ОАР

ТИСТ

ТАБ

АКО

В»11

чу — он рассказывает военные истории лично каждому из нас, касаясь самых чувствительных струн души.

Табаков сыграл роли всех персонажей поэмы: Автора, Василия Теркина, Генерала, Деда и Бабы, Шофера, Смер-ти, Танкиста. При относительной статике тела и сдержанно-сти жестов лицо артиста находится в состоянии постоянных и мгновенных преображений. Оно то мальчишески молоде-ет, то становится старческим. Его Теркин может быть улыб-чивым, лукавым или серьезным. Автор в исполнении Табако-ва чем-то неуловимо походит на самого Александра Твардов-ского. Изображаемая им Старуха в платке — единственный в поэме женский образ со словами — сыграна за счет какой-то чудесной, одному Табакову известной метаморфозы, без гри-ма сделавшей лицо артиста неузнаваемым. А вот от взгляда на Смерть, пришедшую за раненым Теркиным, по спине про-бегает холодок. Подсвеченное снизу ласковое лицо становит-ся откровенно пугающим и страшным.

В одной из сцен, когда речь идет о короткой встрече коман-дира со своей семьей и когда было необходимо передать осо-бое состояние тоски по мирной жизни, Храмов и Табаков при-думали, что актер должен пропеть одно из стихотворений по-эмы под гармонь в стиле старых казачьих песен. Кстати, звуки гармони часто возникают в спектакле, создавая полную иллю-зию диалога с рассказчиком. Но основным инструментом, по-мимо выдающегося умения перевоплощаться, стал голос Оле-га Табакова с его бесконечно разнообразными интонациями.

У Твардовского четко прописаны ощущения, посетившие поэта в счастливую победную пору:

Теркин, Теркин, в самом делеЧас настал, войне отбой.И как будто устарелиТотчас оба мы с тобой.И как будто оглушенныйВ наступившей тишине,Смолкнул я, певец смущенный,Петь привыкший на войне.

Есть в поэме и прогноз на будущее:

И солдат мой поседелый,Коль останется живой,Вспомнит: то-то было дело,Как сражались под Москвой…И с печалью горделивойОн начнет в кругу внучатСвой рассказ неторопливый,Если слушать захотят…

Захотят! Пока мы читаем поэму Твардовского, пока су-ществует этот дышащий эмоциями телеспектакль, у нас, ро-дившихся после Великой Отечественной войны, есть возмож-ность ощутить и прочувствовать события той страшной поры. Совместная работа Владимира Храмова и Олега Табакова яв-ляется благодарностью всем тем, кого мы вспоминаем и че-ствуем в мае.

Екатерина Стрижкова

«ЗД

РАВС

ТВУЙ

ТЕ, Э

ТО К

ИН

ОАР

ТИСТ

ТАБ

АКО

В»

12

«Это не просто награда и не просто премия, — сказал один из лауреатов этого года, актер МХТ им. Чехова Игорь Верник, — это признание коллеги, признание учителя, нашего руково-дителя, а самое главное — признание человека, к которому не нужно подстраиваться, которому не нужно нравиться. Он сам определяет тех, кто ему близок или нет, тех, кого он от-мечает или кого он пока не видит».

Премии, которую Олег Павлович вручает с весны 1995 года, за двадцать без малого лет удостоились около 150 человек. В их число входят не только актеры и режиссеры, как можно подумать, но и театральные художники и хореографы, историки театра, драматурги, литераторы, кинорежиссеры…

Олег Павлович начал церемонию вручения премий с ми-норной ноты. «День сегодня особенный, а у меня во рту по-слевкусие дерьма, — признался он, имея в виду, сколько пра-вительство решило выделять денег на нужды культуры. — Ас-сигнования на культуру меньше одного процента. Вот отчего. Я вам так скажу: никто не даст нам избавления: ни Дмитрий Анатольевич, ни Владимир Ростиславович, ни даже… Если сами не сделаем, то ничего не будет».

В этом году Табаков особо отметил два актерских ан-самбля: участников и создателей спектаклей «№ 13D» и «Билокси-Блюз». Первый — это «театральный бестсел-лер XXI века», который с успехом шел с 2001 по 2011 год, а этой зимой был заново поставлен Владимиром Машковым. Сейчас в спектакле главные роли играют Игорь Верник, Сер-гей Угрюмов, Паулина Андреева и Леонид Тимцуник.

— Олег Павлович сегодня сказал мне: «Я сегодня счаст-лив». Счастлив учитель — счастливы ученики. Что может

быть лучше? — признался Владимир Машков, получая пре-мию «за серьезный художественный результат, достигну-тый в работе над комедией Рэя Куни», из рук своего учи-теля.

— Вов, одно могу сказать тебе и некоторым твоим одно-корытникам: надо думать о том, что дальше, — ответил Та-баков.

— Я всегда об этом думаю. Правда.Отдельно из участников «№ 13D» был отмечен Леонид

Тимцуник, игравший «Тело мужское средних лет» и в первой версии спектакля. Премии он был удостоен с формулировкой «За умение выражать трагическое в комедии только с помо-щью пластики тела».

Второй спектакль — тоже возрожденный. «Билокси-Блюз» шел на сцене «Табакерки» с 1987-го, года официаль-ного открытия театра. Осенью прошлого года он был восста-новлен Александром Мариным при участии новобранца «Та-бакерки» Александра Кузьмина и студентов Московской теа-тральной школы Олега Табакова.

Из артистов Подвала были отмечены Игорь Петров и Евге-ния Борзых, принятая в труппу в январе 2014-го.

— А говорили: «Болен, болен!», — засмеялся Олег Пав-лович, приглашая Игоря на сцену. — А как премия — выздо-ровел!

Артист был награжден «за творческий взлет» — работы в спектаклях «Брак 2.0» (2011), «Двенадцатая ночь» и «Свер-чок на печи» (2013).

Евгения, сыгравшая уже в четырех спектаклях «Табакер-ки», была удостоена премии с формулировкой «За яркое на-чало творческого пути».

ПРЕ

МИ

Я О

ЛЕГ

А ТА

БАКО

ВА13

В Международный день театра, согласно сложившейся уже традиции, Олег Табаков в девятнадцатый раз вручил свои именные премии тем деятелям культуры и искусства, кто, по его мнению, за прошедший год (или несколько лет) добился значимых и заметных результатов.

Премия Олега Табакова — 2014

Актер МХТ Александр Семчев, сыгравший в прошлом году две премьеры в «Табакерке», был отмечен «за яркое вопло-щение образа Арнольфа» в спектакле «Школа жен» по пье-се Ж.-Б. Мольера.

«За успешный режиссерский дебют на сцене МХТ им. А.П. Чехова» (спектакль «Удивительное путешествие кро-лика Эдварда» по книге К. ДиКамилло) был награжден режис-сер Глеб Черепанов, а «за яркое и глубокое воплощение на сцене образа фарфоровой куклы с живым сердцем» — актер МХТ Александр Молочников, сыгравший в нем главную роль.

Михаил Лобанов, преподаватель актерского мастерства в Школе-студии МХАТ и Театральной школе Табакова, бессмен-ный помощник Олега Павловича на педагогическом поприще

с 1986 года, был награжден «за многолетнюю и успешную ра-боту по подготовке актеров нашей школы». Зал, в котором в этот момент находилось немало учеников Михаила Андрееви-ча, аплодировал своему учителю стоя.

— Если бы не было Миши, — признался Табаков, — то ре-зультаты могли быть хуже…

Отметил Олег Павлович и визави — художественного ру-ководителя Театра им. Евг. Вахтангова Римаса Туминаса. Премии литовский режиссер был удостоен «за возрождение живой жизни в Театре имени Вахтангова».

Последним был награжден писатель-сатирик Михаил Жванецкий, недавно отметивший 80-летний юбилей. Табако-вым он был отмечен «за мою любовь к твоему творчеству».

Фил Резников,лауреат премии Олега Табакова — 2014

«За создание журнала “Театральный подвал” и пропа-ганду творчества Московского театра под руководством

О. Табакова»

ПРЕ

МИ

Я О

ЛЕГ

А ТА

БАКО

ВА

14

«Контрабас» — МХТ им. А.П. Чехова

Глеб Черепанов поставил свой второй спектакль на сцене Ху-дожественного театра. Главную роль в постановке по знаме-нитому роману Патрика Зюскинда сыграл Константин Хабен-ский. Актер, кстати говоря, уже несколько лет назад предла-гал худруку театра Олегу Табакову обратиться к этому ма-териалу, но тот отказывался. Теперь же время «Контраба-са» пришло.

«Едва открывается мхатовский занавес, — рассказыва-ет читателям “Независимой газеты” Григорий Заславский, — сразу понятно: завешенное от пола до потолка полосатыми матрацами, это — жилище безумца. Когда герой открывает железную дверь своего подвала (а это — подвал), на внеш-ней стороне железной двери мы видим намалеванное кра-ской слово «му…к». Значит, соседи тоже в курсе его безумия. Когда герой запирает дверь на многочисленные замки и за-движки и обрезает телефонный провод, не остается сомне-ний, что мы — свидетели последнего его монолога. В финале он действительно пытается застрелиться. И погибнет, конеч-но, если не в этот раз, не сегодня, так завтра. Хотя Зюскинд не настаивает на такой развязке… Но режиссер — в данном случае это Глеб Черепанов — и художник спектакля Николай Симонов увидели эту историю и этого героя другими. Не по-верили автору, который оставляет своему контрабасисту пра-во на выход».

«Хабенский, казалось бы, сначала играет просто “ма-ленького человека”… Когда в голосе начинают пробивать-ся отчетливо злобные, завистливые нотки, они долго еще не вызывают отторжения: персонаж слишком жалок, чтобы принимать его всерьез. Но безумие излагающего свои взгля-ды на музыку и рассказывающего о своей безнадежной люб-

Первый месяц весны в Москве оказался богат не только на частую смену погоды, но и на количество театральных премьер. В нашей постоянной рубрике мы поговорим о самых заметных из них и полистаем столичную прессу, чтобы узнать, что думают об увиденном столичные критики.

ви героя нарастает…», — пишет Анна Гордеева в «Москов-ских новостях».

«Моноспектакль — жанр опаснейший, — предупреждает Юлия Шигарева на страницах “Аргументов и фактов”, — мало кому из актеров под силу в одиночку удерживать огромный зал на протяжении двух часов. Хабенскому, как выяснилось, под силу, хотя еще несколько лет назад он спокойно позво-лял тому же Пореченкову “перетягивать одеяло на себя” в “Гамлете” или “Белой гвардии”. Но в “Контрабасе” выходит совсем другой Хабенский — тонкий, чуткий и сильный одно-временно».

«Улыбнись нам, Господи!» — Театр им. Евг. Вахтангова

Очередную премьеру представили в Вахтанговском театре — Римас Туминас поставил спектакль по пьесе Григория Кано-вича. Она — о долгом жизненном пути стариков евреев, еду-щих из местечка в Вильно, чтобы узнать о судьбе сына одного из них, покушавшегося на жизнь генерал-губернатора. Мно-го неожиданностей подстерегают путников. Длинна дорога в Вильно, но еще длиннее воспоминания о прошлом, полном лишений и обид, о смерти, что поджидает каждого, о несбыв-шихся надеждах, о потерях, которых не вернуть. Кстати го-воря, обращается к пьесе Туминас не впервые — когда-то он ставил ее на сцене Малого театра Вильнюса.

«Сложный способ существования артистов в философ-ской притче Туминас соединяет с витальной формой картин Казимира Малевича, пытаясь в обыденности найти уникаль-ное, в корявых фигурах местечковых евреев нечто возвышен-ное, свойственное разве только юродивым. Над их наивно-стью и доверчивостью можно потешаться, но почему-то смех застревает в горле. Не потому ли, что пока артистами не

Премьеры МосквыМарт-2014

ПРЕ

МЬЕ

РЫ М

ОСК

ВЫ15

ПРЕ

МЬЕ

РЫ М

ОСК

ВЫ

16

овладела легкость. Они боятся пользоваться красками шар-жа», — пишет Любовь Лебедина в газете «Трибуна».

«Ездоки — слаженное трио. Монументальный и молча-ливый Эфраим — Владимир Симонов. Суетливый и нервиче-ский Лазарек в замечательном исполнении далеко ушедшего от своих прежних приемов Алексея Гуськова. Трогательный и трагикомический Авнер Розенталь — Виктор Сухоруков, похо-жий на новое и весьма своеобразное воплощение почти шек-спировского шута. Как и положено шуту, подчас затмеваю-щему королей, Розенталь — Сухоруков становится центром этой истории, ее самым активным и непредсказуемым игро-ком, за которым можно наблюдать безостановочно и не уста-вая при этом», — рассказывает читателям «Театрала» Ири-на Алпатова.

«“Улыбнись нам, Господи” — вещь не развлекательная. История еврейского народа сама по себе насчитывает нема-ло мрачных, страшных страниц, и в раздумьях персонажей спектакля бесконечно крутится мысль: еврею проще уме-реть, чем жить. На протяжении трех часов публику тестиру-ют на предмет функционирования ее органов сострадания, и, чтобы пережить нелегкое путешествие Дудака в Вильнюс, требуется много душевных сил. Но после драматичного фи-нала остается все-таки светлое чувство. Наверно, в этом и кроется та самая надежда на то, что Господь все-таки улыб-нется и в мою сторону», — пишет Юлия Чечикова для пор-тала teatrall.ru.

«С вечера до полудня» — Театр им. А.С. Пушкина

Пьесу Виктора Розова на сцене филиала Пушкинского театра поставила Рузанна Мовсесян, ученица Камы Гинкаса. «Это удивительно современная и созвучная нам история про лю-дей, про поиски смыслов и жизненный выбор, про страшное одиночество каждого, про вечное стремление и невозмож-ность быть счастливым и про то, как грустна и мучительна по-рой бывает эта наша прекрасная жизнь», — так представля-ет спектакль сам театр.

«Рузанна Мовсесян… создала очень нужный спектакль, — считает Анастасия Иванова из “Вечерней Москвы”. — Спек-такль, позволяющий на два часа вырваться из сумасшедшего и рваного ритма современной жизни, приостановиться и за-думаться. Задуматься о самом важном — о человеке в себе. И пусть не все в спектакле прозвучало одинаково точно, но главная ключевая тема была услышана зрителем, который — притихший и задумчивый — покидал зрительный зал».

«Рузанна Мовсесян не вмешивается в розовскую драма-тургию, ее участие деликатно, почти незаметно… Сценогра-фия в спектакле ненавязчива. Это скорее стилизация совет-ской действительности, чем воссоздание этой самой действи-тельности во всех подробностях. Интеллигентная режиссура, такая редкая сегодня, как джинна из бутылки, выпускает на волю актерские таланты. Мелькает мысль: а не вернуть-ся ли на спектакль еще раз. Не замереть ли снова, глядя, как на сцене оживают твои собственные страхи и надежды. И не увериться ли в грустной мысли: в неудавшихся судьбах и несбывшихся мечтах есть своя красота. Ее важно заметить, оплакать и в конечном счете про нее не забыть», — сообща-ет своим подписчикам «Ваш досуг».

«Фантазии Фарятьева» — Мастерская Петра Фоменко

К знаменитой пьесе Аллы Соколовой 1979 года обратилась Вера Камышникова, пригласив на заглавную роль Рустэма Юскаева.

«Он не молод, не красив, живет тесновато и с тетушкой под боком (ну, допустим, что раньше и такие стоматологи встречались). К тому же смешной идеалист — уверяет, что все мы родом не отсюда, на Землю нас занесло случайно, и оттого мы несчастны и друг друга не понимаем», — говорит о герое Анна Балуева из «Комсомольской правды».

«Когда смотришь “Фантазии Фарятьева”, — признается Николай Берман читателям “Газеты.ру”, — кажется, что пе-ред тобой не один спектакль, а целых четыре, идущих па-раллельно: сама пьеса Соколовой, пространство художни-цы Марии Трегубовой, постановка Камышниковой, актерская игра — все эти составляющие существуют как бы независимо друг от друга, лишь изредка встречаясь вместе и иногда даже входя в явный конфликт. Эта пьеса — синтез реальности и символизма, воздушной легкости и бытовой подробности. Но главное, чем она живет, — молниеносное движение чувства. Саша любит Бедхудова, Фарятьев любит Сашу, Сашина се-стра Люба любит Фарятьева. Все влюблены безответно, но каждый — с такой силой, как случается только раз в жизни».

«Режиссер Вера Камышникова говорит, что в пьесе Соко-ловой она обнаружила множество “космических черных дыр”, неисчерпаемых для театральной игры и раздумий о сущности человека. Кстати, по большому счету очень любопытно пе-рекликается с этой пьесой известный роман Эльфриды Ели-нек “Пианистка”. Саша-Шура, напомню, в пьесе тоже учи-тельница музыки, и в старом фильме про Фарятьева со свои-

ми учениками она обращается тоже довольно жестко. Хотя и не сравнить, конечно, с “пианисткой” Эрикой, в которой тон-кости душевных конституций ушли скорее в область патоло-гий», — сообщает «Российская газета».

«Луна-парк имени Луначарского» — Школа драмати-ческого искусства

«Москва и город Крышкин — две территории. Их разделяет всего “двести верст”, но жизнь становится кардинально иной. Граница между ними — еще одно пространство, будто бы не-проницаемое, затянутое абсурдом — то ли из романов Каф-ки, то ли из фантасмагорического фильма о будущем. Смо-гут ли жители этих столь разных миров преодолеть разделе-ние? Смогут ли понять друг друга? Что составляет их жизнь, их счастье? Режиссер Александр Огарев обращается к пьесе Ксении Драгунской о жизни современного мегаполиса и про-винции, о противоречиях между ними», — так представляют мартовскую премьеру ШДИ на сайте театра.

«Мы привыкли через Чехова, Достоевского, Гоголя раз-мышлять о наших проблемах. Но почему бы напрямую не по-говорить о сегодняшнем через современную пьесу, если она достойная? — считает режиссер спектакля. — Тем более что

то, о чем пишет автор, ей близко, и знает она об этом не понаслышке. У Драгунской была дача в Тверской области, и провинциальные персонажи пьесы имеют абсолютно реаль-ных прототипов. Но это не список с натуры, а фантазия, где есть и фантасмагорические, и утопические мотивы. Здесь двоится — наше время с неизвестным будущим».

«С главной темой “Луна-парка”, конечно, можно и поспо-рить, — пишет Ирина Алпатова для “Театрала”, — ведь сегод-ня противопоставление “зажравшейся” Москвы и обнищав-шей провинции на бытовом уровне весьма спорно. И Москва разная, и в провинции все не так однобоко. В столице все так же закатывают огурцы и квасят капусту, а в Краснода-ре норовят удовлетворить свою потребность в “прекрасном”. Вот о сути этого “прекрасного” Огареву ли не знать? О пре-тензиях и потребностях этих двух российских миров и спосо-бах их удовлетворения. Да и вообще самые разные внутрен-ние человеческие противостояния внутри одного мегаполиса или “местечка” порой принимают куда более кровавую фор-му. Весьма определенную и нескончаемую горизонталь пье-сы режиссер жестко переводит в подвижную и острую верти-каль миров-антиподов, где названия “Москва” и “Крышкин” не более чем условность, а быт становится апофеозом аб-сурдного бытия».

Подготовил Вениамин Фомин

ПРЕ

МЬЕ

РЫ М

ОСК

ВЫ17

Спектакль по киносценарию Гора Николаева «Облако-рай» стал режиссерским дебютом 29-летне-го Владимира Машкова в театре. Решив попробовать свои силы в роли постановщика, Машков по-дарил Театру Олега Табакова одну из лучших комедий в его истории.Репетиции Машков и единомышленники проводили в свободное время — спектакль не значился в репетиционном плане, что, по мнению участников, позволяло никуда не торопиться и работать пло-дотворно. Работали, не зная, примет Табаков в итоге работу или нет.«Сценарий запал в душу, — признавался спустя годы исполнитель главной роли Евгений Миро-нов. — Он о простом пареньке, не пойми как существующем в маленьком городке, которого окру-жают замечательные люди и у которого есть любимая девушка. В какой-то момент он ощущает, что сама среда вынуждает его совершить не-обдуманный поступок — уехать из родного города. Отъезд из этого городка равносилен чуть ли не полету Гагарина в космос. И когда он пони-мал, что назад ходу нет, что уже организованы проводы и все смотрят на него с надеждой: вот, мол, мы не смогли, смоги ты, — возникала ще-мящая и хорошо узнаваемая тема. Когда моего героя в итоге отправляли в путь, перекидывая с чемоданом через забор (декораций-то было у нас — всего забор и скамейка, причем забор украли где-то на стройке, а скамейку перенесли от Швейцарского посольства рядом с Чистыми прудами, просто “одолжили”), он понимал, что впереди только неизвестность и, возможно, ничто».С неизменным успехом спектакль шел до февраля 2000 года и был сыгран в общей сложности 127 раз. «В какой-то момент, — говорит Миро-нов, — я понял, что из спектакля надо уходить. Не потому что стало трудно перелезать через забор, а потому что появились другие роли: ино-го уровня, иной глубины. Я ощущал, что мои глаза перестали соответствовать глазам главного героя “Звездного часа”. Я не мог ничего с собой поделать — мой поезд проехал дальше…»

Режиссер-постановщик — Владимир МашковХудожник — Александр Боровский

Художник по костюмам — Алла Дюкова

В рубрике «Хронограф» мы продолжаем рассказывать о спек-таклях, премьера которых состоялась много лет назад в том или ином месяце. Сейчас за окнами май, а стало быть, самое время рассказать о майских премьерах, среди которых два спектакля Владимира Машкова…

ХРОНОГРАФ

Премьеры «Табакерки»:май

«Звездный час по местному времени»21 мая… 22 года тому назад

Композиция и режиссура — Валерий ФокинДекорации и костюмы — Вальдемар Заводзинский

«Кто тут живой, кто мертвый? — вопрошала Екатерина Сальникова на страницах “Об-щей газеты” в мае 1996 года. — Чтобы восстановить естественное течение жизни, ге-рои должны заметить, наконец, присутствие смерти в мире и склонить перед ней голо-ву. Что они и делают. Через эстетику ужасов, эксцентрику и комизм спектакль прихо-дит к идее memento mori, пробуждающей заново осознать ценность жизни и человече-ского единения».«Анекдоты», как и первый спектакль Фокина, поставленный в Подвале («…И с весной я вернусь к тебе…»), стал знаковым: объединив «Бобок» Достоевского и «Двадцать минут с ангелом» Вампилова, режиссер создал спектакль, на который зритель повалил валом,

причем вторая его часть впоследствии нередко игралась на гастролях и творческих встречах со зрителями отдельно.«“Анекдоты” — не чернушно-развлекательный спектакль, а серьезная философская притча. О жизни и смерти, о добре и зле, о человеческих душах, ищущих смысл жизни. Достоевский и Вампилов по-разному говорят об одном и том же, по-разному пытаются ответить на вечные во-просы бытия, но “Бобок” и “Двадцать минут с ангелом” очень близки по духу. Режиссеру удалось обнаружить эту духовную общность. А резуль-татом стала работа, которую можно смело назвать самым значительным событием уходящего театрального сезона», — писала «Комсомоль-ская правда» в 1996-м.Играли в спектакле Владимир Машков, Евгений Миронов, Олег Табаков, Ольга Блок-Миримская, Сергей Беляев, Сергей Безруков, Михаил Хомя-ков, Виталий Егоров, Наталия Журавлева и другие.Спектакль шел три года и последний, 51-й раз был сыгран 24 июня 1999-го.

«Анекдоты»10 мая… 18 лет тому назад

18

Режиссер — Владимир МашковХудожник — Александр БоровскийХореограф — Алла Сигалова

Спустя ровно год после выпуска «Звездного часа…» Владимир Машков представил мо-сковскому зрителю вторую свою работу — «Страсти по Бумбарашу» Юлия Кима на му-зыку Владимира Дашкевича по ранним рассказам Аркадия Гайдара. «Бумбарашу» суж-дено было стать не просто визитной карточкой «Табакерки», но одним из самых люби-мых столичной публикой спектаклей.«В соответствии с начавшейся эпохой гласности театр обратился к полному авторско-му тексту Юлия Кима, вернул вырубленные цензурой песни и эпизоды. И резко видоиз-менил тип конфликта. В постановке “Табакерки” враждующие стороны перестали де-лить на правых и виноватых. Красные, белые, зеленые сражались друг с другом и вы-таптывали землю. У всех в этом бою свои резоны, у всех руки в крови, все виновны, и все обречены», — писала спустя годы критик Ольга Егошина.«Бумбараш» — это, прежде всего, Евгений Миронов, чей герой оказался на перепутье во время Первой мировой, а затем и гражданской войны. Желающий просто вернуться домой к любимой, он вынужден скитаться, выживать и то и дело делать трудный выбор. «Когда мы начинали работать, мне было безразлично, каким был Бумбараш до меня, — говорит актер. — Мне 26 лет, и мне наплевать, что когда-то делалось. Мне нравилась кинокартина и то, как там потрясающе поет Валерий Золотухин и играет Левку Алек-сандр Хачинский. Фильм замечательный. Но когда ты молодой, за плечами ничего нет, то не хочется ни с кем сравниваться. Мы создавали наш, абсолютно новый спектакль. У меня никогда не было на этот счет никаких комплексов».«Бумбараш» — это, прежде всего, Евгений Миронов и те, кто выходил на сцену 18 лет кряду, те, кто играл в нем в течение этих лет. Это и Виталий Егоров, и Ольга Блок-Миримская, и Сергей Беляев, и Андрей Смоляков, и Сергей Безруков, и Сергей Угрюмов, и Дмитрий Бродецкий, и Анастасия Заворотнюк, и Луиза Хуснутдинова, и Вадим Алек-сандров, и Александр Воробьев, и Михаил Хомяков, и Ярослав Бойко, и Александр Мо-хов, и Денис Никифоров… И многие-многие другие.«“Бумбараш” — это особая история. Слава Бойко почти двадцать лет играет неболь-шую роль без слов. И если «Бумбараш», он меняет свой съемочный график, срывается откуда угодно со съемок и прилетает. И играет роль без слов. Наверное, в этой нашей истории «Бумбараш» есть такая редкая наивность и чистота, которая всегда ощущает-ся и в настоящей дружбе, и в подлинной любви», — говорил в 2011 году, накануне по-следнего представления, Сергей Беляев.«“Страсти по Бумбарашу”, скажу как такой старичок на завалинке, — это моя первая любовь, которая до сих пор длится. Потом было много спектаклей, в которые мы были влюблены, тот же “Смертельный номер”, но они были другими», — признается Виталий Егоров, бессменный Левка.«У меня есть зрительница, которая после “Бумбараша” приносит корзиночку: там мед, чай и отдельно красивая открыточка, где написано, какая я замечательная, очень мно-го приятных слов. Она сама из Уфы, часто приезжает в Москву в командировки и всег-да старается подгадать так, чтобы попасть к нам на “Бумбараша”. Цветов всегда много, а этот гостинец такой трогательный — баночки с медом и чаем. Иногда кажется, что для зрителей нас уже ничто не отделяет от наших героев. У спектакля какая-то своя публика, которая не раз и не два приходит на спектакль. В передних рядах знакомые лица. Такое ощущение, что люди живут этим эмоционально, душевно», — рассказыва-ла Луиза Хуснутдинова.Спектакль «Страсти по Бумбарашу» прожил удивительную, насыщенную жизнь. Восем-надцать лет — срок для спектакля немалый, и каждый год, каждый новый сезон акте-ры играли его как премьерный — столько любви в него было вложено, столько люб-ви он получал.В последний, 233-й раз сыграли «Бумбараша» 25 июня 2011 года на сцене РАМТа. Оста-лась телеверсия спектакля, снятая каналом «Культура».

«Страсти по Бумбарашу»16 мая… 21 год тому назад

19

В начале этого года с инициативой увековечить память Вик-тора Монюкова, разместив на фасаде жилого дома № 1а по улице Чаплыгина мемориальную доску, выступил Театр Оле-га Табакова и ученики Виктора Карловича. В настоящий мо-мент производится сбор необходимых для представления в Департамент культуры Москвы документов. Под письмом с просьбой разрешить установку памятной доски поставили свои подписи ученики Монюкова — артисты Лев Дуров, Нина Гуляева, Игорь Кашинцев, Елена Милиотти, Николай Карчен-цов, Геннадий Фролов, Альберт Филозов, Всеволод Шилов-ский и Евгений Киндинов, а также Олег Табаков.

В этом номере мы предлагаем нашим читателям фрагмент воспоминаний Тамары Яковлевны Матюхиной (1932–2010),

Родной домВоспоминания Тамары Матюхиной (печатаются с сокращениями)

Мы жили в большом доме на улице Чаплыгина, о котором Вл. Амлинский в рассказе «В тени парусов» написал: «Я жил в доме, имевшем родословную: здесь Ленин слушал «Аппас-сионату», которую играл Добровейн, здесь жили Чаплыгин, Гамалей, Пешков, — дом прошлого века с маршами мрамор-ных лестниц, с ощущением некоторой тайны, со странным горбуном Петром Федоровичем, бессменным вахтером, зна-ющим, кто здесь жил, кто живет, может быть, даже догады-вающимся, кто здесь будет жить через десятилетия. И голый «достоевский» двор с жесткой и одновременно благородной шпаной, с оборванными книгами без начала и конца, переда-вавшимися друг другу как величайшая ценность».

Мало кто знает (даже сотрудники нашего театра), что там, где ныне находится просторный большой репетиционный зал, прежде располагалась коммуналка, жил в которой в числе прочих выдающийся театральный педагог, актер и режиссер Виктор Карлович Монюков (Франке) (1924–1984). Сейчас об этом напоминает лишь портрет актера, висящий над одним из двух входов в репетиционное помещение.

«Мы жили в большом доме на улице Чаплыгина…»

ПАМ

ЯТЬ

20

заслуженной учительницы России, родившейся и выросшей в доме № 1а по улице Чаплыгина и долгое время проживавшей в одной коммунальной квартире с семьей Монюковых. В 1954 году Тамара Матюхина с отличием окончила Московский го-родской педагогический институт им. В.П. Потемкина; рабо-тала в школах при посольствах СССР в Китае, Румынии, Егип-те. Полный текст ее воспоминаний можно найти в книге «На то и память нам дана», выпущенной издательством «ИП Жу-равлева» в 2008 году и посвященной Виктору Монюкову. О выходе этой книги мы сообщали нашим читателям в № 3 на-шего журнала в ноябре 2009 года.

В нашей большой коммунальной квартире было много се-мей (каждая с интересной судьбой) и много детей. Самым старшим был Виктор Монюков, он родился 21 мая 1924 года, младшими были его двоюродный брат Андрей Ушкалов (в бу-дущем патологоанатом), сосед Юра Меркель (будущий зам. генерального конструктора ОКБ Сухого). Чуть позже роди-лись Оля и Саша Колодные, Костя Куликов и я, а потом еще и моя сестра Таня.

Моя собственная жизнь и жизнь моей семьи тесно пере-плелись с жизнью семьи Монюковых и в большой степени с жизнью Виктора Карловича. Нашими соседями были удиви-тельные люди: родная тетка Виктора — Наталья Константи-новна Монюкова, врач-окулист Санупра; отец Юры — Иса-ак Ефимович Меркель, химик, лауреат Сталинской премии, после войны — главный эксперт по демонтажу химических

ПАМ

ЯТЬ21

предприятий побежденной Германии; Герман Александрович Колодный, спортивный обозреватель газеты «Вечерняя Мо-сква», и другие.

Моя бабушка Пелагея Леонтьевна рассказывала, как она работала в семье Монюковых (после 1917 года) сначала ку-харкой, а потом няней маленького Вити. Часто, когда они от-правлялись гулять на Чистые пруды, он донимал ее расспро-сами: «Поленька, вот эта большая машина, на ней, наверное, ездит сам Ворошилов?» Бабушка отвечает, что не знает, да и кто такой Ворошилов, не очень-то знает.

Снова вопрос Вити: «А та, другая машина, может быть, Буденного?»

Ответ бабушки тот же…И тогда следует недоуменный вопрос Вити: «Как это ты

не знаешь таких важных людей? Кого же ты знаешь из зна-менитостей?»

А бабушка до революции была няней у детей графа Би-бикова, а затем князя Массальского. Они уехали после рево-люции за границу, звали ее с собой, она отказалась. Перепи-сывалась с ними до конца 20-х годов. И на вопрос Вити ба-бушка отвечает: «Я знала больших людей — графа Бибикова, князя Массальского. Вот они были знаменитые люди, а эти…»

Витю ответ не устраивает, он просит бабушку подробно рассказать об их подвигах, чтобы сравнить их с подвигами Ворошилова и Буденного.

Первыми детьми, появившимися в квартире, были маль-чики. И когда на свет должна была появиться я, Витя и Юра уговаривали мою маму: «Пожалуйста, роди нам девочку, нам, мальчикам, одним очень скучно. Мы будем с ней играть». Мама «выполнила их просьбу». Мы дружили всю жизнь. Я счастлива, что мы пронесли нашу любовь друг к другу, со-хранили дружбу в течение более чем полувека. И я горда тем, что эти замечательные люди своим отношением помо-гали мне жить.

Самые первые детские воспоминания: мне пять-шесть лет. Утром бабушка одевает меня, собирая в детский сад. Я же думаю только об одном: чтобы не она, а Витя отвел меня туда по дороге в школу, как это часто бывало… Позже, ког-да нам стукнуло много-много лет, он говорил: «В те минуты, беря тебя за руку, я чувствовал себя защитником маленькой девочки, во мне просыпался взрослый человек».

Перед войной я закончила первый класс. В эвакуацию моя семья не поехала, и в квартире мы остались с семьей Моню-ковых, которые ежедневно занимались со мной по програм-ме второго класса (школа в первый военный год была закры-

та). Виктор в тот год работал в военном госпитале и, когда он на несколько часов приходил в увольнение, обязательно с большим усердием экзаменовал меня и заставлял учить сти-хи Пушкина, Лермонтова. С тех пор любовь к этим поэтам я пронесла через всю жизнь.

Вся семья Монюковых была в курсе моих школьных дел, и я постоянно просила Витю написать мне сочинение на сво-бодную тему. А однажды, когда я сама строчила сочинение на тему «Мой рабочий день через 10 лет», он, прочитав, ска-зал, что это никуда не годится. Потому что в работе не пока-зана духовная связь всех нас, живущих в этой квартире. Так в сочинении появились страницы о Юре, Андрее, о нем. До сих пор я его храню. Удивительная история произошла с сочине-нием, которое Виктор написал для Юры при окончании шко-лы. Учительница посоветовала им подготовиться к экзамену, написав дома несколько работ на свободную тему (например, о любимых героях, о книгах, о Москве). Виктор продиктовал Юре сочинение о роли книг в жизни людей. Прошло несколь-ко лет, и оно было напечатано в сборнике «Лучшие сочине-ния выпускников».

Виктор с детства увлекался театром. В коридоре комму-нальной квартиры поставили (по сценарию, им написанно-му) «Остров сокровищ» Стивенсона, разыгрывали постанов-ку «Парижская коммуна». Очень радовались, что роль Тьера исполнял настоящий француз — мальчик из соседней кварти-ры, их ровесник.

С годами пришло серьезное и настоящее увлечение Пуш-киным. Все ребята в квартире получили имена пушкинских героев. Так, до конца жизни двоюродного брата Вити Андрея звали между собой «отец Мисаил».

Когда мою маму в 30-е годы арестовали, семья Вити и се-мья Юры пытались облегчить нашу жизнь. Помогали и другие жильцы дома — Екатерина Павловна Пешкова, семья Чаплы-гина, Кренкеля и другие. В самые тяжелые дни они заботились обо мне и бабушке. Они знали и любили и маму, и бабушку, уважали и ценили и их тяжелую работу, и их порядочность.

Раз в месяц бабушка и я отвозили маме передачу в тюрь-му, собирая в небольшой узелок что-нибудь из продуктов и вещей. Семьи Виктора и Юры всегда принимали в этих сбо-рах посильное участие. После нашего возвращения из этого заведения Витя расспрашивал бабушку: «Поленька, ты точно знаешь, что Дусе (так он звал мою маму) понравилось, что мы прислали? А вдруг ей не передали…»

А бабушка прижимала его к себе, гладила по голове, плака-ла и говорила: «Конечно, Витенька, Дуся была так счастлива».

ПАМ

ЯТЬ

22

Виктор отличался особой добротой, которая проявлялась в готовности не просто помочь, а броситься на помощь мгно-венно, не мешкая, не раздумывая. Сколько раз он, несмотря на занятость, приходил на помощь и моей маме, и мне, с Чи-стых прудов приезжал на Щелковское шоссе, где мы к тому времени жили, поставить нам банки или сделать укол.

Наше общение с Виктором Карловичем не прерывалось и тогда, когда моя сестра Таня и я на несколько лет уезжали на работу за рубеж. Письма, поздравления, а иногда с оказией и маленькие посылки от него долетали до нас в Сантьяго, Буха-рест и в другие города.

Я всегда чувствовала, знала, что Витя и его семья рядом, что они любят меня и сопереживают всем моим делам, по-ступкам. Никто лучше них не мог так внимательно слушать мои рассказы о школе, институте, работе в школе, о моих уче-никах. Они знали все, советовали, ободряли, поддерживали.

Их дружба, любовь, понимание были для меня величайшей наградой, придавали сил и уверенности.

Когда умерла Вера Константиновна, мама Виктора, каж-дое пасхальное воскресенье он стал приходить в наш дом к моей маме. Так было и в воскресенье 22 апреля 1984 года. Вечером Виктор должен был уезжать в Киев, поэтому мы со-брались рано. Был удивительно теплый день. Весна. У всех спокойное, радостное настроение. Пасха!

На столе в большом блюде зеленеет овес, в нем лежат крашеные яйца. В центре стола — кулич со свечой и пас-ха, изготовленная по бабушкиному рецепту и в бабушкиных формах.

Виктор много шутил, читал стихи Пастернака. Как всегда — он всеобщий любимец. Из нашего дома он ушел 22 апре-ля 1984 года, а 23 апреля нам сообщили, что он умер в Кие-ве в 16 часов.

26 марта «Табакерка» в очередной раз приня-ла участие в акции «Ночь в театре», приурочен-ной к Международному дню театра в рамках Года культуры РФ. В этот вечер в помещении кафе «Театральный подвал» главный хранитель фон-дов нашего музея Наталья Мизина рассказывала о жизни и творчестве драматурга, киносценариста и поэта Александра Галича, а также о том, какую роль в его судьбе сыграла пьеса «Матросская ти-шина». После этого собравшимся была показана телевизионная версия спектакля по этой пьесе, поставленной в Театре Олега Табакова в 1990 году.

23

сб 3 › КУКЛА ДЛЯ НЕВЕСТЫ

чт 1 › ШКОЛА ЖЕН

ср 14 › ЖЕНА

вт 13 › ОТЦЫ И ДЕТИ

вт 6› СВЕРЧОК НА ПЕЧИ› ЧАЙКА / ПРЕМЬЕРА на сцене МХТ имени А.П. Чехова

пн 19 › ГОД, КОГДА Я НЕ РОДИЛСЯ на сцене Театра имени Моссовета

пт 9 › ЖЕНИТЬБА

сб 10 › СТАРШИЙ СЫН

сб 31 › СТАРШИЙ СЫН

вс 11 › ДВА АНГЕЛА, ЧЕТЫРЕ ЧЕЛОВЕКА

вт 20 › ДЬЯВОЛ

ср 7 › ДЬЯВОЛ

пн 5 › РАССКАЗ О СЧАСТЛИВОЙ МОСКВЕ

вс 4 › ЖЕНИТЬБА БЕЛУГИНА

пт 2 › ВОЛКИ И ОВЦЫ

пт 30 › НЕ ВСЕ КОТУ МАСЛЕНИЦА

вс 18 › ЭММА / ПРЕМЬЕРА

сб 17 › ВОЛКИ И ОВЦЫ

МАЙ 2014

пт 23 › СТРАХ И НИЩЕТА В ТРЕТЬЕЙ ИМПЕРИИ

сб 24 › ДВА АНГЕЛА, ЧЕТЫРЕ ЧЕЛОВЕКА

пн 26› БИЛОКСИ-БЛЮЗ› КУКЛА ДЛЯ НЕВЕСТЫ на сцене театрального центра «На Страстном»

ср 28 › ДВЕНАДЦАТАЯ НОЧЬ

чт 8 › БИЛОКСИ-БЛЮЗ

пт 16 › ЛИЦЕДЕЙ

чт 22 › ШКОЛА ЖЕН

ср 21 › ЖЕНА

пн 12 › ЭММА / ПРЕМЬЕРА вт 27 › ШКОЛА ЖЕН

чт 15 › ДВЕНАДЦАТАЯ НОЧЬ

чт 29› ЖЕНИТЬБА› ПОХОЖДЕНИЕ на сцене МХТ имени А.П. Чехова

вс 25 › СВЕРЧОК НА ПЕЧИ